Не старый ещё в свои «за пятьдесят», но уже дряхлеющий, спивающийся мужичок с редким именем Поликарп ковылял медленной неуверенной походкой в направлении винного ларька. Лицо его, которое он изредка поднимал, так как всё время вынужден был смотреть себе под ноги, чтобы не споткнуться о что-нибудь, выражало страдание: болела голова, тошнило и вообще… Но скоро всё должно было кончиться.
Он неловко поправлял то и дело съезжавшую набок шляпу грязного цвета, давно не знавшую щетки, и чуть было не уронил пустую бутылку, которую держал слабыми пальцами в трясущейся левой руке. Правая была в кулаке – там под расчёт на пол-литра бормотушки.
Поликарп давно уже жил один, в комнате четырёхквартирного барака, в которой почти постоянно было не прибрано и дурно пахло. Но иногда он, воспрянув духом, наводил чистоту и порядок в своём жилище и на дворе и даже некоторое время начинал ухаживать за маленьким огородиком, где по весне высаживал что-то, в основном, цветочки. Поликарп любил возиться с цветами.
– Всё. Вот сейчас опохмелимся и надо выходить на работу, – думал Поликарп через силу.
Намерение не было фантастическим – деньги у мужика кончились, а взаймы уже не давали. Еле-еле наскребли сегодня с соседом Володькой на бутылку.
– Н-на с-сигареты опять н-нету даже, – вслух с досадою произнёс Поликарп, заикаясь. Он всегда начинал сильно заикаться, когда запивал. – Н-на работе перезайму, м-может…
У ларька в этот час было пустынно. И лишь перед самым окошком Поликарпа обогнали две размалёванные, что манекены, девчонки, совсем молоденькие, лет по семнадцати, наверное. Глаза у обеих были влажными от переживаний огромной отчаянности шага. Они как-то вместе, с деланным смехом, протянули в окошко двухлитровую банку и та, которая подавала деньги, густо покраснев, сказала: «Нам два литра налейте». Тут же обе вновь захохотали тем смехом, после которого обычно очень легко переходят в плач.
Пока продавщица наполняла банку, девчата стояли, отвернувшись лицами к забору, и похохатывали. При этом их ноги всё время пританцовывали, как на сильном морозе, а сетка в руках одной из них быстро-быстро накручивалась на палец и вновь раскручивалась, чуть не задевая близкое лицо товарки.
Поликарп улыбался незлой пошловатой улыбкой и порывался что-то сказать.
– В. Ввв-в… Ммм…
Одна из девчонок показала ему язык. Поликарп стёр с лица улыбку и опустил глаза.
…Из расположенного по соседству продуктового магазина вышел местный пенсионер дядя Вася с покупками. Он остановился, привлечённый необычным смехом двух дёргающихся девчонок в коротких юбках, и застыл на некоторое время – на лицо наползало брезгливое выражение. Заметив Поликарпа, дядя Вася вяло кивнул ему и отвёл глаза. Постояв ещё с минуту, пенсионер, думая о чём-то своём, глубоком, покачал опущенной головой, сплюнул и, не оглядываясь, пошёл в противоположную сторону.
Второй вариант
Поликарп
«Одинокий мужичок за пятьдесят, неухоженный…»
(Дмитрий Василевский)
Не старый ещё в свои «за пятьдесят», но уже дряхлеющий, спивающийся мужичок с редким именем Поликарп ковылял медленной неуверенной походкой в направлении винного ларька. Лицо его, которое он изредка поднимал, так как всё время вынужден был смотреть себе под ноги, чтобы не споткнуться о что-нибудь, выражало страдание: болела голова, тошнило и вообще… Но скоро всё должно было кончиться.
Он неловко поправлял то и дело съезжавшую набок шляпу грязного цвета, давно не знавшую щетки, и чуть было не уронил пустую бутылку, которую держал слабыми пальцами в трясущейся левой руке. Правая была в кулаке – там под расчёт на пол-литра бормотушки.
Поликарп давно уже жил один, в комнате четырёхквартирного барака, в которой почти постоянно было не прибрано и дурно пахло. Но иногда он, воспрянув духом, наводил чистоту и порядок в своём жилище и на дворе и даже некоторое время начинал ухаживать за маленьким огородиком, где по весне высаживал что-то, в основном, цветочки. Поликарп любил возиться с цветами.
– Всё. Вот сейчас опохмелимся и надо выходить на работу, – думал Поликарп через силу.
Намерение не было фантастическим – деньги у мужика кончились, а взаймы уже не давали. Еле-еле наскребли сегодня с соседом Володькой на бутылку.
– Н-на с-сигареты опять н-нету даже, – вслух с досадою произнёс Поликарп, заикаясь. Он всегда начинал сильно заикаться, когда запивал. – Н-на работе перезайму, м-может…
Работа... На такую работу и выходить-то не хочется – поднеси, подай. А ещё совсем недавно, при СССР, Поликарп был очень востребован: тракторист, комбайнёр в страду – в передовиках ходил. А теперь от совхоза-то ничего не осталось.
У ларька в этот час было пустынно. И лишь перед самым окошком Поликарпа обогнали две размалёванные, что манекены, девчонки. Совсем молоденькие, лет по семнадцати, наверное. Глаза у обеих были влажными от переживаний огромной отчаянности шага. Они как-то вместе, с деланным смехом, протянули в окошко двухлитровую банку и та, которая подавала деньги, густо покраснев, сказала: «Нам два литра вина… этого». Тут же обе вновь захохотали тем смехом, после которого обычно очень легко переходят в плач.
Пока продавщица наполняла банку, девчата стояли, отвернувшись лицами к забору, и нервически похохатывали. При этом их ноги всё время пританцовывали, как на сильном морозе, а сетка в руках одной из них быстро-быстро накручивалась на палец и вновь раскручивалась, чуть не задевая близкое лицо товарки.
Поликарп улыбался незлой пошловатой улыбкой и порывался что-то сказать.
– В. Ввв-в… Ммм…
Одна из девчонок показала ему язык. Поликарп стёр с лица улыбку и опустил глаза.
…Из расположенного по соседству продуктового магазина вышел пенсионер дядя Вася с покупками. Он остановился, привлечённый необычным смехом двух дёргающихся девчонок в коротких юбках, и застыл на некоторое время – на лицо наползало брезгливое выражение. Заметив Поликарпа, дядя Вася вяло кивнул ему и отвёл глаза.
«Э-эх, – подумал он про себя, – Поликарп-то свою жизнь прожил худо-бедно. Что вас ожидает, если с таких пор…» Он, конечно, узнал этих ссыкушек.
Дядя Вася покачал опущенной головой, сплюнул себе под ноги и, не оглядываясь, пошёл, чтобы не проходить мимо, в противоположную от своего дома сторону.