Кухня и Ресторан.
Часть IV. Кафе, шашлыки, демократичность, богема и гордыня.
Кафе (от фр. Cafе; буквально — «кофе») — заведение общественного питания и отдыха, похожее на небольшой ресторан, но с ограниченным по сравнению с рестораном ассортиментом продукции, также, возможно, - с самообслуживанием. По ассортименту реализуемой продукции подразделяются на: кофейня, кафе-пекарня (кондитерская), кафе-мороженое, кафе-гриль, кафе-бар. (Материал из Википедии)
Все эти разновидности у нас в Литве перепутались и смешались.
В воспоминиях детства предстают предо мной картины нашей квартиры, тесной от множества гостей, стульев и табуреток, взятых у соседей на время застолья, и его участники - друзья и близкие нашей семьи и мои молодые, красивые родители. Вижу: папа делает милым женщинам коктейли, мужчины наполняют водкой гранёные стопки, кто-то пьёт вино. Мама приносит из кухни белый фарфоровый кофейник, предлагает, наливает. Одни с удовольствием потягивают кофе, другие предпочитают чай. Мне мама не предлагает, знает, что кофе не нравится мне, как и пиво. Оба напитка очень были горьки на мой детский неразвитой вкус, да, кофе, пожалуй, горше. Запах молотого натурального кофе «Наша Марка» в подвесном шкафчике, аромат напитка были мне приятны, пить - нет ... Потребность в кофе проснулась неожиданно в четырнадцать, когда я уже стал посещать кафе, пить пиво, вино, употреблять напитки и покрепче, и стала привычкой и удовольствием. До того несколько раз мама водила меня в летнее кафе ресторана «Паланга». Его деревянная пристройка к боковой стене двухэтажного здания ресторана отгораживалась от центральной улицы увитой зеленью шпалерой. Простым глазом на расстоянии не обнаруживалась ветхость строения, крашенного голубой краской, которая местами лопалась и шелушилась, обнажая морщины уставшей от службы и влажности климата древесины. Под деревянным навесом не ощущалось уюта, и, можно сказать, сносно было лишь светлым солнечным, но не жарким днём. Когда вдруг дождь косой застанет, воможно не только в кофе капнет, но будет его струями захлёстывать сидящих с краю. Ресторан подвергся реконструкции и начал работать в новом обличье в 1965 году. О старом здании, возведённом в ХVIII столетии, напоминало только название. Его боковую стену преобразили в стеклянный фасад и главный вход перенесли в него с улицы Л. Гирос (Вильняус) на проспект Ленина (Гедимино). Перестроили и кафе, протянувшееся параллельно проспекту одноэтажной со стеклянными радвижными секциями каменной галлереей. Сидевшие там за стеклянной витриной, как на ладони, могли видеть отрезок центральной улицы и часть сквера напротив. Перед ней в тёплый сезон столики окружали обнажённую каменную наяду, сидящую у небольшого бассейнчика. Кафе стало шире, просторней, уютней, работало бесперебойно и, невзирая на отсутствие каких-либо кулинарных изысков, пользовалось популярностью. Сегодня уж ничего этого нет - ни фонтана с наядой, ни кафе, ни ресторана.
Следует заметить, что летняя «Паланга» вовсе не являлясь местом притяжения молодёжи, и после реконструкции заглядывали туда люди разного возраста. Молодёжным можно было назвать кафе-мороженное «Ледауне». Мне это кафе запомнилось как «Французское». Так назвал его дядя Мендель Воликас из Мариамполе, муж маминой двоюродной сестры Гиты, когда повёл нас в это кафе году в 1957-ом. В дальнейшем я слышал такие его названия: «Фрацузское», «Лягушатник» и «Гагаринка». Почему «Гагаринка»? При чём здесь Гагарин? Какой Гагарин? Так никто и не понял. Две ступеньки, белая двухстворчатая дверь. Внутри всё в белых и красных тонах. Шахматно красно-белый пол из плитки. Буфетчица и податчица в белых кружевных наколках на голове и белоснежных маленьких фартучках. Кофе, мороженное, Шампанское. Кофе отличный. Замечу, что самый лучший кофе в городе много лет давали в буфете филармонии. Ещё во «Французском» пирожные, взбитые сливки, лимонады. Туда забегал я с подругами одноклассницами и в морозный зимний день согреться глинтвейном. Приятная атмосфера, хорошее обслуживание. Начало седьмого десятилетия.
Одним из самых приятных и желанных мест с 1967 г. являлось и сегодня существуующее кафе «Центра Современного Искусства». Попасть туда было трудной задачей для «человека с улицы». Требовались «корочки» союза художников или архитекторов, но вскоре дали эту возможность тем, кто купил билет на экспозицию, на осмотр искусства. Однако, у входа в кафе, находившегося внутри нового «Дворца Художественных Выставок», всегда толпились ожидающие освобождающегося места. Ожидание в большинстве случаев становилось бесполезным, ибо непонятно сколько придётся простоять и затратить времени. В вестибюле «Дворца» в приёмном бюро несколько лет проработавшая моя одноклассница Таня Коллерова помогала решать эту задачу. Там варили всегда хороший кофе, предлагали вина, ликёры и коньяки с вкусными закусочками и десертными изделиями. Кафе было местом общения известных деятелей искусства, творческой молодёжи и околотворческих личностей, всегда сопрвождающих таких людей на таких площадках и безусловно создававших тусовку. Демократичная и интересная атмосфера.
Поистине молодёжным стало кафе «Таурас», отворившее свою стеклянную дверь на улице П. Цвиркос (Паменкальнио) в 1961 г.. На той же улице (Исландиёс) в 300-400-х метрах жил и я. Первый раз ученики девятого класса мы, нарядившись в серые в светлосерую полоску костюмы, малиновые галстуки и такого же цвета носки, отправились туда с моим одноклассником и другом Йоськой Блюмасом и заказали там бутылку болгарского сухого вина «Димиат». Там было весело, живая музыка, танцующие пары. Пела очень красивая молодая особа с трагическим лицом – Люба Тихонова. В помещении, в бежево-коричневой с серым отенком гамме стен с фресками стояли небольшие четырёх и двухместные невысокие столики с квадратными пуфами. Изображавшие охоту на туров фрески напоминали наскальные рисунки пещерных стоянок первобытных людей. Столы не были рассчитаны на застолье с обилием блюд и умещали вместе с бутылками, стеклом и столовыми принадлежностями не более одного блюда на каждого. Самым рапространённым блюдом были не требующие кулинарного искусства и усилий тамошней кухни подвяленные охотничьи колбаски без гарнира. Их жарили прямо за столом на огне горевшего спирта, налитого в металлическое блюдце. По настоящему были вкусны «Пукучай» - мясные тефтели, обвалянные в грубых хрустящих картофельных стружках, жареные в масле. В вечернее время нередко все места оказывались заняты, и приходилось ждать на улице у входа. Сегодня помещения кафе «Таурас» с оригинальным интерьером - несомненным произведением искусства захламлены и заброшены после долгих лет пребывания в них казино «Торнадо».
Но ещё до «Таураса» в 1960-ом году в самом низу центрального проспекта в правом его углу стало принимать гостей кафе «Литерату светайне». Весной 1961-го г. девятиклассники - мой друг Гедиминас Стемпкаускас и я провели в «Литерату» вечерок за бутылкой коньяка.
«... И вот, мой закадычный друг Гедиминас Стемпкаускас и я нарядились в модные, шитые на заказ костюмы, сорочки с галстуком и запонками и пошли в кафе «Литерату». Оно привлекало нас полутёмным залом, настольными лампами с плафонами, разделёнными на красный и зелёный полушария – включай по вкусу. Джаз-квартет, Яков Шабсай на саксофоне. Романтично ... У входа в тёмный зал мы долго ждали места, глазели на освещённый фонариками подиум, на волшебников-джазменов и трепетно ловили звуки блюза, но внутрь так и не попали. Тринадцать послереформенных рублей 1961 года позволили нам заказать Коньяк Одесса КВВК, чёрный кофе, два лангета, пару мороженого и лимонад «Крюшон» за двухместным столиком у окна на проспект Ленина, в светлом зале, также заполненном битком. ...»1
«...Мы встретились в вестибюле и прошли в тёмный салон. Мой выбор пал именно на это кафе. Там исполняли традиционный медленный джаз, который определённо заставлял двигаться в чувственном танце, ощущая близость женщины и может быть улавливать какой-то ответный трепет, встречную вибрацию. Мы пристроились у окна. За занавесками зимний вечер зажёг узкий серп луны, и на ветру «качаются фонарики ночные». С наших мест в темноту салона выходил хороший обзор, и квартет музыкантов задавал сближающую тональность, а полумрак вместе с фонариками над подиумом и освещением собственно столика, где небольшой светильник переключался на красный или синий свет, добавляли интима. Мы пришли раньше, чем началась музыкальная программа, чтобы занять столик на двоих; чуть позднее в этом салоне все места будут заняты. Мы танцевали под Сент Луис Блюз, Крик Любви Креола, и горячий свинг негритянского джаза катализируемый «Варцихе» через уши лился в нас и наполнял до краёв, сплавляя наши души в некую единую субстанцию. Мы ели там всякие вкусности, изобретённые и искусно приготовленные из скудного советского ассортимента кулинарами этого популярного кафе, пили крепкий кофе ...»2
В «Литерату» между светлым и тёмным салонами находилась стойка бара. Он был местом паломичества многих творческих знаменитостей, привлекал содержанием карты коктейлей и алкоголя. Самыми популярными коктейлями были «Вайворикште» (Радуга), «Каштонас» (Каштан), «Руденинис» (осенний). Йоська Блюм и Аугустинас Савицкас предпочитали «Руденинис», Стасис Красаускас – «Каштонас», Валайтис и я просили Водка+Водка, забегавший в солдатской шинели Повилас («Пашке») Ширвис лишь бы что, но лучше водку. «Литерату» не было однозначно молодёжным, туда сходились люди разного возраста и соцального положения, но все мы тогда были молоды, полны энергии и надежд.
«... Ещё в шестом десятилетии прошлого века в городах Литвы началось развёртывание сети новых предприятий общественного питания с оригинальным интерьером, ассортиментом блюд, более высокой культурой обслуживания. Литва скоро стала лидером в этой сфере и стала известна этим не только в СССР, но и во всех соцстранах. Проектами предприяий общепита занялись известные архитекторы. Одним из первых результатов их работы стало кафе «Неринга. ...» (из газетного обзора)
Выдающийся по своей художественной ценности проект, явившийся и социокультурным и кулинарным и даже неким клубным явлением, «Неринга» стала культовым заведением. В силу своей художественной уникальности, высокой культуры обслуживания, ассортимента и кулинарных достоинств собственной кухни, «Неринга» сформировала специфический контингент посетителей, проводивших в её стенах многие часы своего досуга на протяжении долгих лет. Ничуть не будет преувеличением сказать, что именно в её интерьере этот контингент рождал некие революционные идеи, новые свежие и смелые мысли, делал открытия и находки, и она часто упоминалась в центральных СМИ, в печати крупных городов и национальных республик.
Некую характеристику, которую с полным правом можно отнести к «Неринге», дают слова Ильи Эренбурга, сказанные им о знаменитой парижской «Ротонде» в книге «Люди, годы, жизнь»: «Ротонда» напоминала не вертеп, а сейсмическую станцию, где люди отмечают толчки, неощутимые для других. В общем, французская полиция уж не так ошибалась, считая «Ротонду» местом, опасным для общественного спокойствия…»
О «Неринге написано много слов, статей и заметок. Воспоминания, мемуары, обзоры общественной жизни Вильнюса упоминают известных и знаменитых людей, представителей вильнюсской богемы – местных завсегдатаев «Неринги» и приезжих звёзд, оказавших ей честь своим посещением, и сами эти посетители оставили воспоминания отдав дань самому кафе и людям с которыми там встречались. Я же не буду перечислять здесь имена знаменитостей, интересных и курьёзых субъектов и обстоятельства, при которых моей скромной персоне на отрезке с 1960-го года по 2000-й посчастливилось с ними пересечься.
Как писал Хемингуэй в «Празднике, который всегда с тобой»: «Завсегдатаи кафе «Купол» и «Ротонда» никогда не ходили в «Лила». Они никого здесь не знали, и никто не стал бы их разглядывать, если бы они все-таки пришли. В те дни многие ходили в кафе на перекрестке бульваров Мон-парнас и Распай, чтобы показаться на людях, и в какой-то мере эти кафе дарили такое же кратковременное бессмертие, как столбцы газетной хроники.»
Расскажу лишь, каким путём, будучи четырнадцатилетним щеглом я в 1960-м году впервые переступил её порог. Одноклассница Вера Шиндерите рассказала, что её брат - известный пианист Саша Шиндерис играет в новом модном кафе на проспекте – «Неринга» называется, и мы несколько учеников класса пошли послушать его джаз. Шиндерис был чрезвычайно лиричным исполнителем, проникновенные мелодические пассажи которого никого не не оставляли равнодушным. Да и сама «Неринга» в свои тогда младенческие годы где-то соответствовала тому настроению, и Саша был неоъемлемой частью её. Немало было таких, у кого его игра вызывала сильнейшее душевное волнение, вводила в некий сладостный транс. Сегодня из посетителей и завсегдатаев «Неринги» остались единицы тех, кто слышал, разглядел и помнит мятущуюся горячую душу его музыкального таланта.
Позволю себе привести некоторые цитаты из моих ранее написанных произведений. Они имеют непосредственное отношение к повседневной жизни «Неринги».
«...Каждый день или вечер в кафе «Неринга», считавшемся тогда одним из лучших и самых модных в Союзе и почитавшимся творческими знаменитостями Ленинграда, Москвы и других союзных столиц, был для меня и друзей обычным как бы клубным ритуалом и до призыва. По вечерам в «Неринге» играли тогда уже известные джазовые исполнители Ганелин, Тарасов и Чекасин. Придя в любое время, там всякий раз мог встретить знакомых и друзей и вообще людей своего круга. Собирались известные в обществе люди искусства, поэты и музыканты, профессура. Со многими из них мои друзья или я были накоротке знакомы, и от них, в немалой степени, учились мы пониманию красоты и достоинства, черпали эстетические премудрости и эрудицию или нащупывали свой путь. ...»3
«... По вечерам вторника не работала «Нерингa». В противном случае весь основной состав пляжной тусовки сидел бы в ней. Песен бы не пели, зато Славик Ганелин - клавишные, Гриша Талас - контрабас, Саша Мельник – ударные и Вова Гильман - тромбон, позднее Володя Тарасов – ударные и Володя Чекасин – саксофоны и кларнеты и другие - все вместе и вразброс играли джаз. Джазовая музыка была там неотъемлемой частью вечеров. Не будет преувеличением сказать, именно «услаждала слух» виртуозная игра Саши Шиндериса, полная и тонкого пианизма, и страстной души. Его потрясающей лиричности палитра никого не оставляла равнодушным, трогала душевные струны, вызывая самозабвенные вибрации, бывало даже выдавливала слезу. Смелый, искрящийся интеллектом модерн и авангард трио Ганелина, игравших там на постоянной основе, друзья были готовы слушать не замечая тока времени. Там и только там, только та часть Империи - Междуречье с его алтарями свободомыслия, одним из которых являлась «Неринга», были той планетой, тем материком, «где так вольно дышит человек». «Нерингa» была своебразной Меккой междуреченского свободомыслия, ничего общего не имевшего с советским историческим и идеологическим нарративом тех времён и сохраняла мощный свой запал долгие годы.
Кафе ресторанного типа, как было написано в меню, благодаря интерьеру, воплощённому высоким искусством архитекторов братьев-близнецов Насвитисов и собиравшейся там избранной публике, слыло одним из лучших и, едва ли, не самым модным в Союзе. Посещение «Неринги», почитаемой творческими знаменитостями Ленинграда, Москвы и других союзных столиц, было для друзей обычным, как бы клубным ритуалом. Завсегдатай, придя в любое время, всякий раз мог застать там знакомых, людей своего круга и друзей, предватительно не договариваясь. Туда ходили в «окнах» между лекциями, в выходные и во время студенческих каникул по три раза в день. Те, что трудились или служили в центре города бывали там после работы, до работы к завтраку и в обед. Сёма Йосман жил на улице Гиедрио в километре от «Неринги» во дворе, смотревшем своей подворотней на боковую стену Доминниканского собора. В определённое время он уходил домой поесть и возвращался в кафе после каждого приёма пищи, три раза в день. Действительно, в каком-то смысле, «Неринга» и являлась клубом, благодаря и вопреки своду, как официальных установок, так и принятых неписанных правил, и негласно устоявшегося порядка, доминировавших в системе объединений и трестов советского общепита.
Всем было известно, что в «Неринге» велась тотальная прослушка и запись разговоров посетителей, и все знали где находилось записывающее устройство (магнитофон). Известно было, что включает и выключает его швейцар. Не знали только куда вмонтированы микрофоны. Случайные посетители, в отличие от завсегдатаев, вынуждены были стоять на улице у дверей кафе и ждать оказии, когда «всесильный» швейцар снизойдёт. Всесильным швейцаром служил человечек по фамилии Турба, который заступал на свой ответственный пост после основной работы слесарем на заводе Электросчётчиков. Некий всем знакомый с вечно испуганным лицом и грустными глазами, папа которого был известным архитектором, построившим общественные здания в центре города, Митя Казаринский - парнишка не без юмора назвал процесс стояния массы людей у дверей кафе масТУРБАцией. Митя в ранние юношеские годы стал известен центральной тусовке тем, что распевал на «броду» рок-н-роллы, и за это его задерживала милиция. Женившись, называл свою супругу не иначе, как Наталья Николавна (жена А.С. Пушкина) и сделался, в конце концов, ювелиром. Скандалы и жалобы на то, что места есть, а людей из очереди не пускают в то время, как перед другими двери беспрепятственно отворяются, требования позвать метрдотеля ничего не изменяли. Метрдотель спокойно и уверенно заявлял, что места резервированы, заказы авансированы, и кафе ждёт своих заказчиков, которых и впускают. На самом деле Заводила догадывался, что действовавший искусственный отбор был одобрен и поощрялся КГБ, и швейцар с метрдотелем получали оттуда соответствующие инструкции. Суть была в том, что с помощью проводимой селекции, отбирались посетители, которых имело смысл держать под колпаком и знать «чем дышат», какие тенденции. «Какие ветры дуют?»,- вопрос, всегда интересовавший мерзейшего типа в чине капитана конторы Раймондаса, бывшего однокурсника одного из друзей Заводилы. Для некоторых, особо «интересных» лиц даже сохраняли места, которые они ежедневно привычно занимали, тем самым локализуя наблюдение и прослушку групп, благо это никак не влияло на экономические показатели заведения. Оно было суперпопулярно и в любом случае полностью заполнялось по-разному «нужными» конторе людьми, наблюдаемыми внештатными сотрудниками, стукачами и провокаторами.
Созданные вездесущей советской охранкой более чем неприятные обстоятельства были на том этапе жизни осознаны, приняты как данность и не отвращали этих людей от посещения клуба. Люди всячески выявляли стукачей и доносчиков, использовали определённые коды, завуалированные фразы и скрытые за ними понятия, названия, имена и фамилии. Никакая советская комунистическая пропаганда, никакие методы принуждения и репрессии не возымели сколько-нибудь значительного влияния на мысли и думы, на менталитет и мироощущение культурного слоя Междуречья, на их эстетику и внутреннюю свободу. В головах своей элиты Междуречье никогда не было и не стало советским. Это наглядно показал процесс развала совка, навязанного тамошнему народу и прожившего ничтожный в истории срок - чуть более семидесяти лет, а в Междуречье и того меньше - пятидесяти. Собирались в клубе «Нерингa» публично уже признанные диссиденты, а также ещё в голос не прозвучавшие, известные в обществе люди искусства, поэты и музыканты, профессура. Со многими из них друзья были знакомы и от них, в немалой степени, учились пониманию красоты и достоинства, сути происходивших в обществе, стране и мире явлений, черпали эстетические премудрости и эрудицию, а некоторые нащупывали свой путь. Приезжали и посещали эту «Мекку» Бродский, Высоцкий, Вознесенский и многие другие звёзды того же масштаба. Друзьям посчастливилось в «Неринге» пообщаться и провести время в застолье с Владимиром Высоцким. ...»4
«Неринга» вкусно кормила свой постоянный контингент и случайных посетителей. Среди арсенала обычных вкусных и качественных блюд готовила необыкновенно исключительные, ставшие её брендом. Таким был излюбленный недорогой хит «картофельные рожкИ с грибным соусом», изготовленные из картофельного пюре, начинённые печёночным паштетом, панированные и жареные в масле. Грибной соус к ним не был одним протёртым грибом, пассерованным с мукой, но состоял из обилия, с мукой же пассерованных мелко нарубленных грибочков, похрустывавших на зубе. Сначала грибной соус к ним подавался в соуснице, потом его стали подливать в блюдо, что не отразилось на качестве. Рожок похрустывал и таял во рту, стоило лишь легонько придавить его языком. Вторым популярным хитом был несомненно «Бефстроганов». Мясная говяжья масса была настругана такими равными оптимальными по величине продолговатыми ломтиками, будто по линейке, идеальная консистенция соуса, а нарезанный соломкой картофель фри с пылу с жару подавался в отдельной металлической тарелке. Это был эталон. Подобного нерингскому «Бефстроганов» не едал я нигде и никогда. Инженеры парижане, налаживавшие французского производства высокотехнологичную аппаратуру на «Сигме»5, отведав его признали, что в Париже подобное найти весьма нелегко, ибо редкость есть таковой. Котлеты по-киевски, котлеты «Неринга», бифштексы по-английски с желаемой степенью прожарки и «географической» поверхностью, на которую кладёшь кусочек сливочного масла и чуть соли и перца, сочные свиные карбонады с жирком по краю, блинчики с творогом и вареньем из чёрной смородины и прочие горячие блюда, все были в разной степени хороши. Насмешкой был бифштекс из рубленой свинины с яйцом, ибо такого рецепта в природе не существует, но охотно ели и его, знать дёшев был и съедобен. Хороши были и холодные закуски: салат оливье в строго выдержанных пропорциях по классической рецептуре, холодная отварная говядина под хреном, язык говяжий под майонезом. Майонез в те времена был остродефицитным продуктом, и не от «хорошей жизни» кухня «Неринги» изготавливала его сама. Её майонез, до которого фабричному по вкусу и качеству далеко, был превосходен и настолько вкусен, что некоторые завсегдатаи просили его и к другим блюдам. Кухня и клала его в меру, дабы подчеркнуть и усилить гамму, но не затем, чтобы, злоупотребляя и перебарщивая, загасить не совсем качественный привкус блюда. А взбитые сливки «Неринги» со свежей клубникой славились на весь Союз, и гостившие в Вильнюсе москвички и ленинградки готовы были ежедневно по нескольку раз ими лакомиться, а мне привозили килограммовый кулёк обожаемых мною чёрных вяленых маслин.
Среди ряда баек, слухов, забавных курьёзов бытуют и ставшие чуть ли не легендами вымышленные свидетельства и нередко просто ложь некоторых персон, в какой-то короткий период своей жизни просиживавших в «Неринге» штаны, и бездельников, имевших неограниченно свободное время и не знавших куда его девать. Сегодня они пытаются представить себя в роли знающих всех и вся летописцев или как ядро, вокруг которого там всё крутилось и вертелось, привлекая и свой узкий круг поддакивающих, чтобы вместе заявить о своей якобы причастности и попасть в анналы, мерцая в лучах ореола знаменитой «Неринги». Не сделаю открытия, если скажу, что любой «кабак» «при всех прочих ...» делает публика, и ею в стенах «Неринги» была создана уникальная культурная среда, описать которую задача архитрудная, поскольку сиюминутна здесь и сейчас, она состояла из непосредственного живого общения с интеллектуальной элитой, из шуток, рассказов, анекдотов и спонтанного юмора, в которых всё и варилось. Каждый вечер звучал джаз, играли известные музыканты, оттачивали своё импровизационное мастерство, и некоторые стали мировыми звёздами. Но они же были и частью её души. В «Неринге» не было принято танцевать, что наложило свой отпечаток и не дало стать ей увеселительным шалманом пьяного праздника для плебса. Но ничто не вечно под луной! Так и Spirit «Неринги» свой дух помаленьку испустил. Первый удар был нанесён запретом курения в ней. Удар далеко не явился определяющим, но достаточно значимым; всё же многие заядлые куряки стали в ней показываться гораздо реже. Второй сказался после текучей смены обслуживающего персонала, ведущих работников кухни и привычного контингента. По мере того, как люди покидали сей лучший из миров, разъехались в разные города и страны мира, их заменяли другие с иной ментальностью и эстетикой, и они делали «Нерингу» другой. Третий удар –решающий пришёлся на лучшие общественно-политические времена, но коммерциализация непременно откусила свою живую «кровавую» долю, и, как ни странно, ни духовную, ни кулинарную эстафету «Неринга» удержать не смогла. Пошли приватизация, продажи, перепродажи, хотя ремонты каждого нового владельца не попортили внешнего блеска её интерьера. «Неринга» сегодня интересна лишь людям старого круга, посещавшим её в интервале 1960-1990 гг., как ностальгическое воспоминание о вильнюсской жизни, являясь одним из его важных символов и воплощением сантиментов к прошлому. В её стенах уже давно не проводят свои дни её старожилы, но изредка их можно там встретить, когда в Вильнюс наведываются израильтяне и американцы – бывшие его жители. Они, ностальгируя, по старой привычке назначают встречи с оставшимися родственниками, друзьями и одноклассниками именно в «Неринге». Окончательно, существовавший имидж, её доминировавшая в сознании завсегдатая клубная концепция рухнули, совпав с переходом в ХХI век. Вспоминаю конец лета 2000 года, когда из Израиля приехала на побывку подруга и одноклассница, всё та же Вера Шиндерите. В сей памятный раз мы зашли в «Нерингу» с сыновьми. Там не только веяло чужим совсем не нерингским духом, но и пища впервые сильно разочаровала. Картофельные рожкИ оказались ватными и ничуть не хрустели, грибной соус словно жидкая манная каша. К сожалению то не было разовым невезеньем. Бефстроганов состоял из каких-то неопределённой формы обрезков в подёрнутом остывающей плёнкой соусе, и картофель стали к нему подавать не соломкой и не жареный. Кормить постояльцев гостиницы - сегодня это главная её цель и базовая функция, и все горячие блюда европейской кухни, представленные в ней, имеют один и тот же стандартный привкус, как и сама сегодняшняя, за кисеёй внешнего шика довольно пресная красавица «Неринга». Параллельно существовал ещё и нерингский буфет на втором этаже гостиницы, где также кормили завтраками, давали поужинать и, если выпить, то и недурственно закусить. Камерное тихое и приятное место, всё-таки подсвеченное отблеском главного светила.
В двух шагах от «Неринги» на главной улице по соседству с рестораном «Вильнюс» светились завешенные салатовыми портьерами окна, на которых прописью с виньетками было выведено кафе «Рута». Небольшое кафе с пирожными, шоколадом, конфетами, лёгкими закусками, небогатым ассортиментом спиртного: два-три ликёра, пара коньяков и приятным запахом сладостей. Его переделали, соединили проходом с рестораном «Вильнюс», назвали «Вильняле». По сути «Вильняле» была отделённым от ресторана баром с общей кухней. После этого появилась на правой стороне проспекта за площадью Ленина (Лукишкю Айкште) вторая «Рута». Я помню, что она, как и находившаяся рядом «Жария», была излюбленным местом пожилых мужчин и маститых докторов и кандидатов академических институтов ботаники и зоологии, с которыми был знаком по работе и мне доводилось в «Руте» опрокинуть с ними чарку другую. В конце восьмого – начале девятого десятилетия «Руту» начали «атаковать» компании «неформальной» молодёжи, в основном школьники старших классов, находящейся в трёхстах метров 23-й средней школы. Персонал кафе выражал недовольство и пытался препятствовать их проникновению, не впуская или выгоняя. Их большие компании занимали четырёхместный столик, забирая стулья от других столов. Стая из 12 – 14 подростков, которые целый день цедили одну чашку кофе, много курили, громко говорили. В лучшем случае компания недорослей заказывала одну бутылку сухого вина и небольшую порцию салата. Создавалась ситуация при которой места заняты, а торговли нет.
Приличные клиенты, видя такое непотребство, покидали подобные заведения, завсегдатаи переставали туда являться и находили другие места. И если администрация, в конечном итоге, оказывалась неспособной воспрепятствовать натиску и осаде собственных пределов стайками молодых беспардонных наглецов, то заведение скоро превращалось в притон, каким стало кафе «Вайва», которому ниже мы уделим особое внимание. Неужели уважаемый, но мыслящий читатель полагает, что той стране и той власти были неведомы и безразличны происходившие в таких местах беспорядки и инциденты? Ведь обладая той мощью и возможностями, силовые структуры могли в одночасье справиться с анархией, беспорядком и беспределом, творившимися в своих же государственных предприятиях общепита. Известны расправы и подавления более серьёзных и масштабных тенденций, даже в зародыше, либо их частичная легализация и взятие под контроль. Значительная часть участников становилась в разной мере жертвами, запуганными спецслужбами и привлечёнными к сотрудничеству доносчиками или просто добровольными стукачами. Спецслужбам было удобным ограничить неугодное явление одним или двумя-тремя точками, локализовать его для удобства наблюдения, разделять и властвовать. С другой стороны, администрациям объединений и трестов были нужны и удобны такие провальные точки, чтобы официально списывать на них возникавшие убытки, связанные с расхищением материальных ценностей и спецификой закулисной отчётности. Точками, всё-таки устоявшими под натиском и осадой злостных хулиганстствующих недорослей, были упомянутая выше «Рута», кафе-кондитерская «Жибуте» и кафе-бар «Жуведра», о коих пойдёт ниже, а весьма возможно их решили не отдавать на растерзание..
Явлением, ставшим для молодёжи не меньшим, чем «Неринга», неожиданно вторглось в повседневную жизнь молодёжное «Кафе-читальня». «Читалкой» называли её все. «Читалка» была кафе необычным – туда не ходили поесть. Не меньше «Неринги» писал я в своих более ранних текстах о «Читалке» и здесь не начну снова «изобретать велосипед», но приведу из них отрывки.
«... Почти весь день я провёл в молодёжном кафе-читальне, что находилось буквально у меня за углом, на улице Liudo Giros1, а в «народе» называлось просто «читалкой». Оно было неким средоточием просвещённости, эрудиции и инакомыслия; там собирались почти все друзья и знакомые, проводились различные тематические вечера и джазовые концерты, коих фанами и поклонниками мы были. Прошедший, даже без короткого посещения читалки, день казался зазря упущенным и потерянным. ...»6
«... Молодёжное кафе-читальня имени собственного в названии не содержала. Молодёжь называла его просто – «Читалка». Аудрюс Садукис и Заводила сиживали там чуть ли не каждый божий день, переходя из «Неринги» в «Читалку», которая располагалась на первом этаже общества «Знание» на улице Людо Гирос, и из неё назад в «Нерингу» или наоборот. Там в читалке они и познакомились через девушку Садукиса Саню, одноклассницу Заводилы. На «Читалку», находившуюся в ста метрах от дома, за углом, Заводила набрёл, будучи учащимся десятого класса, случайно и стал её завсегдатаем. «Читалка» была самым демократичным заведением междуреченского общепита. Небольшой ассртимент – две-три холодные закуски, что-то сладкое: торт, пирожные, взбитые сливки, чай, кофе дополнялись сухим вином, коньяком, «Оболью». В ней не готовили никаких блюд. Общепитовская часть и обслуживание относились к находившемуся неподалёку ресторану «Паланга» на той же улице. «Читалка» была задумана и открыта по инициативе горкома комсомола, как общественный инструмент внедрения советского патриотизма и правильного идейно-политического воспитания в молодёжную среду, и административно была подчинена ему. Поэтому, в отличие от других городских кафе, периоды запрета хмельного сменялись периодами их снятия, по-видимому в соответствии и синхронно с преобладавшими на текущий момент алкогольными предпочтениями руководящей комсомольской верхушки и мудрыми указаниями старших партийных товарищей. Поначалу даже создан был общественный совет кафе, скромно ограничившийся существованием на бумаге, так ничего и не оставив ни конторе, ни аудиторам, ни грядущим поколениям.
В «Читалке» гнездился преимущественно тот же молодёжный контингент, что и в «Неринге», а близость в 500-600 метров позволяла маневренно мигрировать между ними. Прийти в «Читалку» можно было в любое время дня с десяти утра до одиннадцати вечера, а часто, но это уже только для «своих», и позже, всегда найти свободное место и кого-нибудь из приятелей. Для этого вовсе необязательно было иметь деньги. Хотя оно безусловно было совсем неплохо иметь – угостить друзей, самому усы помочить. Пришедший вовсе не был обязан что-либо заказывать. Люди просиживали неограниченно, играли в шашки, шахматы, бывало и в домино и иногда в карты. Люди со стороны туда не ходили, разве что заглядывали случайно. Назвать такое заведение предприятием общепита язык не поворачивался. Скорее клубом. Неофициально. В периоды спиртного табу буфетчица Люся – добрая душа, наливала завсегдатаям коньяк в кофейные чашки и алюминиевые кофейнички, извлекая запретный плод из своих тайников. Полки с советскими газетами и журналами, толикой польских и книгами занимали левую половину вплоть до двери в подсобку. Дальше ложа бара, где хояйничала Люся. Справа от неё подиум, меблированный красного дерева роялем Steinway & Sons, ударной установкой TROWA и внушающим уважение почитателей Аксёнова «Бегемотом».
Ресторанных лабухов там не было. Играли сами завсегдатаи в своё удовольствие. Разумеется не всякому, кому самовольно взбредёт в голову терзать слух взыскательной публики, дозволялось приподнять крышку Steinway или обнять «Бегемота». При «Читалке» активно действовал Вильнюсский Джаз-клуб. Чаще всего играли молодые, но уже признанные в Междуречье исполнители джаза: Слава Ганелин - клавишные, Гриша Талас - контрабас, Саша Мельник - ударные, Иренеуш Пилипайтис - саксофоны, Вова Гильман – тромбон, Сбышек Жилёнис – ударные, гитара, скрипка, Альгис Реймериc - клавишные и другие исполнители, студенты консерватории. Иногда с ними Jam Sessions, в своё удовольствие, играли музыканты известных оркестров: радиотелевидения, филармонии и других профессиональных коллективов. Такие концерты носили случайный характер, происходили чаще спонтанно и зависели только от желания и кворума музыкантов, энтузиазма которым было не занимать. Такие Jam Sessions в «Читалке», когда вместе с ними вступали в «священнодействие» и другие музыканты Междуречья, Литвы, «от Москвы до самых до окраин, с южных гор до северных морей», а иногда и иностранные джазовые исполнители, были чем-то выдающимся. Вызывали необычайный ажиотаж и аншлаг. Запланированные и заранее объявляемые концерты анонсировались художественными плакатами, которые писали Асаф Бойм и Альгис Реймерис, и вывешивались в окнах «Читалки». Джазовые мероприятия привлекали сразу весь контингент «Читалки», превышавший её вместимость. На входе штурмовала двери, ломилась внутрь толпа желающих с минимальными шансами попасть, а те, кому повезло, были вынуждены стоять вдоль стен. Поэтому директор «Читалки» Валерий Корешков – молодой человек в массивных роговых очках с внушительными бицепсами дал команду убрать ненужные полки, оставив лишь одну, тем самым увеличив число посадочных мест до сотни. Ведь ходили-то туда не прессу советскую читать ... «Читалкинцы» и вне её стен просматривали продававшиеся во всех киосках «Союзпечати» Междуречья польские иллюстрированные журналы. Эти издания были неким своеобразным окном в мир; рассказывали и показывали междуреченской части обитателей территорий, окружённых железным занавесом, обзоры всего происходившего в искусстве, кино, спорте и светской жизни «тлетворного» Запада. Музыкой, не только джазовой развлекались «читалкинцы». Ещё в 1963 году стараниями консерваторских музыковедов впервые в СССРе прошли замечательные тематические вечера: французский шансон, обзор творчества Эдит Пиаф, музыки «The Beatles». Это в то время, когда о них писали гнусные пасквили во всех советских газетах и журналах. Можно вспомнить и вечера классической музыки, и поэтические с чтением своих стихов местными поэтами, обзоры архитектуры Вильнюса и прочие. Всего, однако, не упомнишь.
В «добрые» читалкинские времена в неё, как и в «Нерингу» были засланы провокаторы и осведомители, которых разумеется обычные посетители и завсегдатаи не знали. Скорее всего эти стукачи сами были завсегдатаями. Во всяком случае ни Заводила, ни Асаф в разговорах завсегдатаев между собой никогда не слышали конкретных обвинений или подозрений кого-нибудь в доносительстве. Однако, скоро контора глубокого бурения (КГБ) стала привлекать к допросам читалкинцев, в том числе, из круга нашей тройки. Под колпак попали Аудрюс Садукис, его девушка Саня, Женя Лейбович и другие. Начались обыски. Искали запрещённую литературу, доставляемую из-за границы, каналы её доставки и распространения, особенно самиздат. Конторским повсюду чудилась сионистская и антисоветская подрывная деятельность. Возможно им и не чудилось. Возможно чуяли суки нутром. На самом деле «Читалка» являлась неким генератором и, хотя и пассивным, распространителем антисоветчины. Пассивным, в том смысле, что «читалкинцы» сами непосредственно не занимались её распрстранением, пропагандой и агитацией, но юношество и молодёжь, соприкасаясь там с её антисоветским бэкграундом, безусловно заражались крамолой.
«Читалку» закрывали дважды. Первый раз в 1962 году и спустя примерно полгода в том же году снова открыли. Второй раз в 1964 году в начале сентября. Будний день конца августа. Заводила зашёл в «Читалку» в первой половине дня и нашёл там Асафа и ещё нескольких знакомых. Асаф и Заводила взяли кофе и принялись обсуждать детали будущей поездки.. Друзья готовились в конце сезона ещё разок недельку побывать в Паланге. Перед их приходом директор Валерий Корешков привёз коробки с аппаратурой, которые уже распаковал. Под потолком уже висел проекционный телевизор, и теперь Валерий с помощником крепили над дверью в зал чёрную трубу. Из прорези в трубе раскатывался белоснежный экран и ниспадал вниз по стене, закрывая дверь. В этот момент отворилась дверь и двое строительных рабочих в спецодежде, пригнувшись, вприсядку втащили в помещение вёдра с известью и строительный инструмент. Корешков, обращаясь к ребятам, оповестил: «Завтра закрываемся на небольшой косметический ремонт, а после ремонта будем в обновлённом помещении смотреть трансляцию Летних Олимпийских Игр из Японии.» Таким вот оказался последний день «Читалки». В течение всего времени её бытности периодически возникали слухи, что в горкоме и республиканском комитете партии есть ответственные лица, выражающие недовольство уже самим фактом её существования, что идёт обмен мнениями по-поводу целесообразности подобного молодёжного кафе, а контора «решительно настроена против и давит». «Читалка» де, уже давно не даёт им покоя, мозолит глаза, стоит костью в горле. Однако, откуда шёл вброс такой информации, кто её приносил, узнать и засечь оказывалось невозможно. Асаф как-то сказал Заводиле, что такую «Читалку» и открыли с целью следить, держать под колпаком, выявлять предпочтения и тенденции и соответственно реагировать, и Заводила тогда удивился его проницательности. В таком свете стало непонятным почему же её всё-таки закрыли. Прошло полгода, и вопрос был поставлен по-другому: «Почему её не открыли?» Не открыли после ремонта и подготовки к обещанному просмотру в кафе трансляций олимпийских игр. Тогда это стало бы одним из первых, до того нигде не имевшим места, публичных телепросмотров в совке. Но было так, как было. Джаз-клуб нашёл приют в художественном институте и после вынужденного перерыва продолжил свою деятельность. В тоже самое время у ребят открылись глаза: «14 октября 1964 года Пленум ЦК КПСС, организованный в отсутствие Н. С. Хрущёва, находившегося на отдыхе в Пицунде, освободил его от должности Первого секретаря ЦК КПСС «по состоянию здоровья». На следующий день указом Президиума Верховного Совета СССР Хрущёв был освобожден от должности главы советского правительства.» Произошла смена курса. Так называемая «хрущёвская оттепель» закончилась. Масштабы не сравнимы, но тем не менее короткое существование «Читалки», как и «хрущёвской оттепели», стали эпохой. ...»7
В угловом помещении дома на пересечении улиц Музиеяус (Вокечю) и Кретингос (Швянто Микалояус) долгое время действовала кофейня-кондитерская «Жибуте». Сдобная выпечка, мучные и творожные блюда, салаты, десерт, кофе. Периоды отсутствия в меню кофейни алкоголя чередовались с его появлением. Ликёры, недорогой советский коньячок, пожалуй основной репертуар спиртного, ни пива, ни водки, ни крепких настоек не предлагалось. Вторая половина восьмого десятилетия. Основной посетитель женщины среднего возраста и постарше, аккуратные бойкие бабушки всегда с подружками – все они из тех, кто неподалёку жил или работал. Вторая, некоммерческая часть посетителей дети переходного возраста – школьники старших классов, закончившие школу и пока ещё на родительском иждивении и застрявшие в детстве студенты-первокурсники, побольше девушки. В помещении, там же сидя на полу и на ступеньках у входа в окружении плевков и окурков – частая картина. Внешний вид и манера одеваться откровенно вызывающи, эпатажны или неряшливы на грани отвратительности. Злобная агрессивная реакция на отнюдь не затрагивающие их внешний вид справедливые замечания старших. Работая неподалёку, мне было на руку ненадолго выскочить, чтобы накоротке встретиться с кем-то, что-то обсудить или просто глотнуть кофе, и чувство брезгливости возникало тут же, стоило им появиться.
Похожий контингент, правда без женщин и старушек, кучковался в кафе «Вайва» в тот же период. В «Вайве» обреталось побольше парней, чем девушек и были они немного постарше, в отличие от тех, кто в «Жибуте», но частью то были те же самые поганцы. Кочевали туда-сюда в течение дня. До того, если не ошибаюсь, «Вайва» работала уже в 1964 году и была простым уютным кафетерием с круглыми столиками. Блинчики там жарили с творогом, а фишка была в том, что творог с изюмом. Когда я вернулся домой после армии, там уже жарили шашлыки, которые собирали очереди желающих. Кто жарил их там, не знаю. Говорили, будто настоящий грузин ... Кто видел его? Я не видел. И тех, кто видел, не видел. Шашлыки, надо признать, были не очень-то... Просто тогда в Вильнюсе это было как-бы в новизну. Пришло время открытия шашлычных, а «Вайва» в центре, в старом городе, одна из первых и ехать-то никуда не надо. Где раньше вильнюсский гурман мог съесть шашлык? Ресторан «Вильнюс» и ресторан в аэропорту, причём аэропортовский шашлык был покруче. Но ресторан «Вильнюс» дело канительное, да и цены ... Аэропорт? Далеко! А наслаждение-то вот оно тут. Кто когда-нибудь ел настоящий шашлык до «Вайвы», тот понимал... А так, «на безрыбьи и жопа соловей» пойдём выпьем водки, закусим щашлыком, облитым томатным соусом, и сразу же хорошо! Хоть жёсткое, с прожилками, зубы стрянут в мясе, мясо меж зубов, даром, что свинина - мясо всё-таки, не морковка, а под него и выпить можно. Потому и ходили туда люди, завлечённые словом шашлык, жрали водку и закусывали тем, что словом шашлык называлось, не ощутив натуральных ни вкуса, ни аромата мяса. И никаких изюминок, никаких тонкостей. Изюминки забылись вместе с блинчиками, а тонкими остались кошельки. Однако, когда в году этак 1971-м шашлычное процветание «Вайвы» вдруг почему-то закончилось, интерес нормального обывателя к ней пропал. Вот тут-то и налетела эта гнусь, которую в нормальное заведение никто не пустил бы. Можно ли представить себе, чтоб они стали гнездиться в «Литерату», «Таурасе» или в «Паланге»? Вопрос риторический? Кабак делает публика? Вот они её, «Вайву» и «сделали» окончательно.
«... «Vaivoje» M. Gorkio gatveje 20 (Pilies g. 20, kur dabar veikia restoranas „Da Antonio“) rinkosi bohemiskas Vilniaus jaunimas, devintojo desimtmecio pradzioje ji okupavo pankai. ...»8 (лит.) – («В «Вайве» по улице Горького (Пилиес 20), где теперь работает ресторан «Да Антонио» раньше собиралась вильнюсская богемная молодёжь, а в начале девятого десятилетия её оккупировали панки.»)
Они сделали из неё такую клоаку, что только случайный прохожий, человек неосведомлённый мог решиться туда заглянуть, и это посещение могло для него оказаться страшным кошмаром. Я бы не стал списывать, провоцируемую в той среде агрессивную анархию и беспардонное скотство, именно на панков, поскольку по сути декоративные и хиппи, и панки в местных условиях по большей части были всего лишь обезьянним внешним подражанием Западу, и не имели той основы, того запала и не вели ту жизнь, какими жили эти движения по ту сторону железного занавеса. В наши дни романтизируются эти клоаки и те уже не по возрасту гнилые асоциальные детки, которые там тёрлись. Они день за лнём подтачивали состояние «Вайвы» постепенно, как-будто у них был чёткий план, ведя её к тому похабству и непотребству, кои предстали перед нами к 1980-1981 гг.. А некоторые немногие из тех деток «поняли службу», обуржуазились, пошли в карьеру, в семью, в общество, стали довольно известными и благопристойными и спустя годы тешатся, а то и бравируют своими сомнительными «подвигами» перед журналюгами. Журналисты готовы и ждут. Пишут, раздувают и преувеличивают, делают интригующие байки, ссылаясь на этих некоторых посещавших «Вайву» людей, сегодня известных, но бывших среди той стаи заблудшими, случайными, окутывая их воспоминания неким ореолом свободомыслия и протеста, хотя там были криминал и наркотики, дно и свинство в чистом виде.
«...Nuo kitu tuometiniu Vilniaus kaviniu «Vaiva» skyresi tikrai demokratiska aplinka ir kazkokiu ypatingu laisves pojuciu, kuriam tarsi ir nebuvo realaus pagrindo, bet kuri daugelis nuolatiniu lankytoju juto ir kuris jiems isliko visam gyvenimui. ...»9 (лит.) - («От других вильнюсских кафе того времени, «Вайва» отличалась каким-то настоящим демократичным окружением и средой, каким как бы и не было реального основания, но которые ощущались большинством постоянных посетителей, и это ощущение осталось у них на всю жизнь.»)
Выискивать и находить «по настоящему демократичную среду и какое-то особое ощущение свободы» в запущенной мерзкой дыре, где часто царил беспредел, где тамошним ублюдкам, а в массе своей они такими и были, можно было поссать в очаг, а ты, чужак мог найти окурок в своём кофе или обнаружить, что твой шницель съели, пока ты вышел покурить? Так, те пролетарские забегаловки, послевоенный реликт, над чем я посмеивался во II-ой Части, уж они-то были чище, честнее и человечней, и протестный акцент в них присутствовал. Превозносить ту гадость, ту низость, причислить то поганое полукриминальное гнездо к заповедникам демократии, с которыми по недомыслию или слабости характера и молодости лет кое-кто соприкоснулся в «Вайве» и не только, и волей или неволей стал их соучастником? Им в голову не приходит, что были трусливы и не смели сказать нет криминалу и беспределу, но конформировали с теми, кто диктовал там свой убогий закон? Здесь явно довлеет желание возвыситься своей мнимой исключительностью. Среди чего? Среди кого? Искать долго не надо. Надо лишь иметь язык «без костей», уметь говорить и писать, и есть слушатели и читатели, которые с увлечением и удовлетворением эти слова съедят.
Но вернёмся к собственно еде. К шашлыкам ... Шашлычные кафе появились в разных местах города: «Бриедис» на транспортном кольце Антакальниса, «Иешмас» на Зелёных Озёрах. Последние, типовой проект, были на природе в окружении древ и кущей наполовину, по окна, врыты в землю с крытыми дранкой крышами. Шашлыки в них были качеством ненамного лучше вайвовских, мясо такое же, но жарились на открытом огне и подавались так же обильно облитые томатным соусом. Слова кэтчуп и продукта с таким названием ещё в ходу не было. Люди стремились на природу, ели непосредственно то, что там дают и «шашлЫчки» эти пустовали только в пору и во время капризов стихии. Гораздо вкусней и качеством повыше были шашлыки в Ерузалевском кафе «Меджиотою ужейга», которое много раз ремонтировалось и перестраивалось, и с каждым разом шашлык становился лучше прежнего, а сегодня оно значится как ресторан. Самый лучший шашлык готовили в «шашлЫчке» «Ветрунге» на Неменчинском шоссе слева у въезда в городок. Там он уже без оговорок являлся тем, что называется шашлык. Туда добирались только своим транспортом или на такси, и сободных мест не имелось никогда. Ждём терпеливо. В летний сезон нерегулярно жарила шашлыки полукруглая деревянная «Ротонда» в Саду Молодёжи (Бернардинский сад). Ещё одна «Ротонда» потому, что помещение круглая беседка, находится и по сей день на подступах к Бернардинскому саду немного не доходя до теннисных кортов. Открытая, летняя, она привлекала молодых родителей с детьми, потчевала мороженным и лимонадами, кофе, лёгкими закусками. Когда же ассортимент пополнился винами сухими, но в основном креплёными, её оккупировали пьянствующие пролетарии, своим присутствием вытеснявшие непьющую публику. «Ротонда» претерпела несколько закрытий и открытий, ренессансы ей не удавались и в конце концов забитая досками она заглохла.
Все шашлычные почему-то шли по разряду кафе, хотя никому в голову бы не пришло пойти туда пить кофе.
В кафе «Еглуте» на Антакальнисе горожане повадились на «Чанахи». Было вкусно, понравилось и мне. Закончилась моя тропа к «Еглуте» отравлением. Такие же случаи были там в разное время и с моими знакомыми.
Ещё одно кафе на Аантакальнисе – «Крегждуте», где когда-то приятно было взять чашечку кофе или побаловаться вином. В доме рядом жил мой приятель, и мы «по-домашнему» туда заскакивали.
Вспомним кафе «Дайна» на Музиеяус (Вокечю) рядом с «Жибуте». Открылась в 1964 году. Не бог весть что, но молодёжи пришлась по вкусу, и первой в городе установила музыкальный автомат.
«Жуведра» вначале была столовой, туда просто ходили перекусить, и примечательна была тем, что в пяти метрах от неё находился вход в самый красивый в Вильнюсе, отделанный деревом, специализированный магазин со старинной мебелью с витринами, уставленными самым большим ассортиментом алкогольных и прхладительных напитков. Жаждавшие хмельного кочевали туда и обратно и бесконфликтно достигали «нужной» кондиции. Потом «Жуведру переделали в кафе-столовую, поместили в окно витраж, проданный им Вовкой Карло, ввели в меню алкогольные напики, а сама видимая жизнь её изменениям не подверглась. Следующим шагом стало воздвижение увеличенной стойки бара, и Жуведра стала кафе-баром, очень популярным среди желавших остограмиться газетчиков, клерков и искавших тихого уютного уголка в сердце города на улице Л. Гирос (Вильняус). К «Жуведре относилось летнее кафе-мороженое «Ледайне» за площадью Черняховского (Кудиркос Айкште) не доходя до улицы Тилто – первый этаж и террасса на его крыше. Приятно было в жару под нависавшими, над террасой кронами вековых тополей осушить с милыми девушками бокал шампанского. Ветхие строения того уголка, примыкавшие к Тилто и вместе с ними «Ледайне» и здание бывшей 6 средней школы снесены и территория застроена на рубеже восьмого и девятого десятилетий. В конце брежневской эпохи застоя и «Жуведру» стали атаковать прыщавые поганцы вайвовского призыва, но «Жуведре», как и «Руте», и «Жибуте» старого города удалось таки отстоять свой суверенитет.
Ещё одна «Жибуте» на задворках микрорайона Лаздинай, когда от ресторана «Эрфуртас», пересекая улицу Архитекту спуститься в Букчяй в сторону тепличного хозяйства, в одноэтажном помещении существовала давно и могда похвастаться очень хорошей кухней. Она относилась к богатому кооперативному объединению «Лиеткопсаюнга», владевшему не только сетью заготконтор, магазинов, ресторанов, кафе и столовых, но и проектными и строительными организациями. В этой «Жибуте», как и во всех других кабачках сети были всякие разносолы, деликатесы, деревенские и национальные яства, приготовленные по оригинальным рецептам, которых не видели заведения городского центра. Осведомлённые о её существовани гурманы целенаправленно ехали туда полакомиться чем-нибудь этаким, хотя было неблизко и городской транспорт туда не подъезжал. Находясь на отшибе и в относительной безвестности, «Жибуте» была местом, куда многие женатые ловеласы отправлялись с любовницами, меньше всего рискуя быть обнаруженными и раскрытыми.
Излюбленное место студентов гуманитариев Вильнюсского университета и музыкального техникума кафе «Угняле» или по-другому «Лиепсняле». Неподалёку от alma mater, рядом с кинотеатром «Спалис» на улице Горького (Диджиойи), оно находилось в глубоком подвале. Дизайн помещения был выполнен в виде лежащей бочки, поэтому часто это кафе бочкой именовали. Внутри неё, лежащей, тянулись в две линии от «крышки» до «дна» длинные узкие столы с длинными узкими лавками. Всё из крытой лаком сосны на металлических ножках из труб, окрашенных в серый цвет. Крытые лаком же, покатые стены бочки декорированы небольшими витражиками, в разных вариантах и ракурсах изображавшими пламя. На всём лежал отпечаток какой-то мёртвой безвкусицы, если б не очаг, который топили обрезками сосновых досок. Пляшущее живое пламя очага у крышки бочки, потрескивание и запах объятого огнём смолистого дерева создавали уют и доброе настроение, которые распространялись вокруг, но были не в силах дотянуться до «дна» бочки. Рядом с очагом был прилавок и открытый проём в подсобку, из которой буфетчица выносила всё, что написано в меню. Сухое вино, ликёр, недорогой коньяк, кофе и чай. Проголодавшиеся студенты поднимались из бочки по винтовой лестнице на первый этаж, где рядом с ней и общим входом, бистро кормило своих едоков горячими сосисками, колбасками, булочками и творожными пончиками.
В 1964 году в помещениях, описанной в Части II, известной забегаловки «ППП» открылось первое детское кафе «Никштукас» (Гном). Его отличали оригинальный интерьер с настенными фресками и малогобаритной мебелью, приспособленной и для детей дошкольного возраста. Своеобразный, нацеленный на детей ассортимент, небольшие порции, всё натуральное и очень вкусное привлекали родителей с детьми. В подвешенных в витрине окна клетках резвились белочки - дети приходили в восторг. И здесь, как всегда в подобных уютных уголках города, приходилось ждать очереди. Приходилось и мне бывать в «Никштукасе» с женой и четырёхлетним сыном. «... И я там был, мёд пил по усам текло, а в рот не попало. ...»
Удобная география, доступность и демократичная атмосфера привлекали безденежную и/или нетребовательную молодёжь и студентов в не самые, мягко говоря, достойные места, и это вполне понятно, в то время, как другие, более престижные кафе вводили разные ограничения. Эти ограничения то отменялись, то снова вводились, покуда к середине девятого десятилетия от них окнчательно не избавились. В разное время в разных кафе требовали от посетителя, чтобы он был в пиджаке и с галстуком, то разрешали без галстука. Не впускали в джинсах и джинсовых куртках, в шортах, а лидером, как во всём, так и на этой «цивилизаторской» стезе была наша любимая «Неринга». На весь город Вильнюс кафе, кафетериев и кофеен не хватало и потому они всегда бывали полны, и, возможно, для престижных заведений эти ограничения служили полезным фильтром отбора публики. Гордяческие рассказы и написанные размышлизмы причастных и не совсем о вильнюсских кафе и барах, стремясь отобразить их своеобразие, приводят всякие надуманные, высосанные из пальца причины, чтобы городу, республике, населению польстить, а между тем настоящее отличие наших лучших кафе и баров заключалось в их эстетическом колорите и, главное, в том ими созданном и излучаемом душевном тепле, которое не могли заслонить никакие запреты, ограничения и грубость дверных церберов.
Примечания:
1. Отрывок из рассказа «Комсомольская Правда; http://proza.ru/2020/05/12/2227
2. Отрывок из рассказа Двери»; http://proza.ru/2017/02/05/2444
3. Отрывок из рассказа «Война, pro et contra»; http://proza.ru/2016/12/17/58
4. Отрывок из рассказа «Алтари Междуречья»; http://proza.ru/2018/07/12/1090
5. Производственно-техническое объединение вычислительной техники «SIGMA», контролировавшее до одиннадцати предприятий электронной промышленности Литвы;
6. Отрывок из рассказа Двери»; http://proza.ru/2017/02/05/2444
7. Отрывок из рассказа «Алтари Междуречья»; http://proza.ru/2018/07/12/1090
8. Cтатья в Delfi Istraukos is knygos. «Deja vu. Vilnius 1974 – 1990. Ketvirtadienis – zuvies diena» 2012 m. rugsejo 30 d. Inga Liutkeviciene;
9. Статья в bernardinai.lt „Vaiva“: uzmirsta Vilniaus kavine”, 2019 11 06 Vilius Simkus.