Глава 9.
Николка оказался словоохотливым старичком, у которого рот закрывался только тогда, когда надо было перевести дух. По жизни Демьян не любил таких людей, он от них уставал. Да, и вообще, работая постоянно с людьми, хочется только одного, чтобы их было, как можно меньше.
А Николка, как это ни странно, вызывал к себе расположение, его хотелось слушать и слушать, не перебивая.
- Я ж в староверы-то как попал, можно сказать по-пьяни. Молодой был, горячий, не боялся ни Бога, ни чёрта, ни людей. Надо было лес по горной реке сплавить, да все опасались. Стоят, затылки чешут, решают, как лучше плыть. А я накануне медовухи-то кружулечку выпил, и такая удаль у меня во всём теле образовалась. Вскочил я на плот, пока никто не видит, и поплыл. Они кричат что-то с берега, руками машут. Да что уж там махать, когда мне море по колено.
Плыву значит, песни во всё горло ору, за порогами совсем не слежу. Ну, и разбил я плот о камни, этого и следовало ожидать. Хорошо, что успел в сторону отскочить и в воду прыгнуть, а то бы бревна под себя подмяли, и поминай, как звали Николку.
Закрутило меня в воде, завертело, на дно потянуло. Я боролся, барахтался, как та лягушка, да толку то. Поглотила меня пучина, у меня в глазах и потемнело. А очнулся я уже в какой-то избе. Лежу, по сторонам смотреть боюсь. Думал, что на Небеса попал, и сейчас Господь Бог судить меня будет.
А судить было за что. За мою головушку бедовую, да за кулаки драчливые. Я ж страсть, как любил в драку влезть. Чуть где шумят, там и я, да в самую гущу.
Открыл я закрытые со страху глаза, а надо мной ангел небесной красоты стоит. Глаза голубые, голубые, что твои озёра, а вокруг головы нимб светится, это я так сразу подумал. Потом оказалось, что это вовсе не нимб, а её золотые волосы в солнечном свете.
Стоит надо мной, улыбается, чашу какую-то в руках держит.
- Очнулся, горемычный? На-ка вот, выпей отвара, силы придающего,- сказала она, своим ангельским голоском, журчащим как ручеёк в лесу.
А потом и демон появился. Цыкнул на моего ангела, она и испарилась. Стоит надо мной бугай, три сажени в плечах, лохматый весь, борода лопатой, да как гаркнет своим громовым голосом, что аж стекла в окнах зазвенели:
- Оклемался, касатик. Это хорошо. Завтра совет будем держать, что с тобой делать. Либо оставить у себя, либо, когда луна взойдет отдать тебя в жертву.
Сказал так и ушёл. Я аж похолодел весь. У нас же слухи ходили, что староверы злыдни ещё те. Заманивают к себе людей, чтобы обратить в свою веру, а если те не хотят, то их казнят и рыбам в озере скармливают. Не даром там вся рыба, что твои кабаны.
Ушёл он значит, и тут же ангел появился:
- Ты тятю не слушай, шуткует он так. Ни в какую жертву тебя не принесут. Не захочешь остаться - отпустят на все четыре стороны.
Сказала так, а сама грустная, грустная стала. А я лежу, да думаю, стоит ли мне возвращаться. Батя с мамкой померли, сестра замужем, под присмотром значит, а я один как перст. Никто меня не ждёт, никто по мне горевать не будет, только перекрестятся на радостях, что от такого оболтуса избавились. Да и ангел этот мне в душу запала, ох как запала.
Так и остался я здесь. И народили мы с моей синеокой Дарьюшкой сыновей, богатырей писаных. Да не захотели они с нами остаться, в город подались. Видать моя дурная кровь в них взыграла. А мой ангел с тоски-то и подалась на Небеса. Вот, пятый год живу тут, как бирюк один, дожидаясь, когда же меня Дарьюшка к себе заберёт.
Продолжение следует...