Семь радуг детства. Часть 25

Ирена Панченко
      
 -Почему перестала ходить? Мама не разрешает?
  - Да нет! – С жаром опровергла я её предположение. – Я со  своими октябрятами  играю, вот – к празднику готовились,  стихи перед Дедом Морозом читать.
  - Ты молодец! Не ожидала, что у тебя получится,  выручила!
   Наконец-то я услышала эти слова! Мне почему-то очень хотелось, чтобы она меня похвалила, чтобы мои поступки смыли из её памяти летние события. Возможно, наша вожатая ей ничего и не говорила. Но всё же….
   Самым важным результатом моего выступления в роли Снегурочки стало  то, что теперь часто на  школьных концертах именно меня Екатерина Михайловна назначала конферансье.

    Я очень ответственно отнеслась к этому её решению. Когда по радио транслировали концерты Штепселя и Тарапуньки  - это  самые знаменитые в те годы конферансье-, я садилась у радиоточки и записывала отрывки из их выступления, если они могли подойти к нашей школьной жизни.
 _ А в библиотеке есть книги, чтобы про сценки, как у Тарапуньки со Штепселем … Мне бы их почитать,- спросила я как-то у Екатерины  Михайловны.
   - Таких  у нас  нет.  Хочешь – почитай  пьесы Лопе де Вега, они весёлые и остроумные, - сказала  она, сняла с полки довольно  толстенькую  книгу в  красивом  переплёте.

   Лучше  бы я не спрашивала, а она не давала мне эту книгу! На целый месяц  я  впрягла себя в это чтение. Я влюбилась в этого автора! Мне совсем не мешало, что в книге  в основном прямая речь и где-нигде короткие  фразы, обозначающие  какое-то действе героев. Здорово! Не надо отвлекаться на описания природы или другие рассуждения!

   Закончив читку этой книги, я побежала за другой – чтобы снова были  пьесы. Екатерина Михайловна  подала мне книгу  -   «Вильям Шекспиир». Но его пьесы  немного умерили  мой драматургический  пыл – были серьёзными, читались медленно.   Мне почему-то больше понравились пьесы Островского. Они привлекали тем, что рассказывали о прошлой жизни людей в нашей стране.

   Теперь моим любимым занятием стало прослушивать спектакли, поставленные по его пьесам в московских театрах, когда они транслировались по радио. Я полюбила слушать и  оперы, особенно  композитора Верди.   Почти ежегодно передавали его оперу « Травиата». Мало того что я уже каждую нотку в ней знала, так я горько обливалась  слезами,
когда  доходило до последней  сцены –  прощания влюблённых. А музыка какая! Вообще передачи по радио тех лет во многом помогали нам, подросткам,  войти в мир книги и театра.
 
   Для меня от этих увлечений была ещё одна польза:   стала  свободней  подмечать в нашей школьной  жизни события, которые  тянули на маленькую сценку. Как жаль, что не сохранилось ни одной из таких пьесок! Казалось, что они, как и стихи, которые разучивали по школьной программе, останутся в памяти навсегда. А  вот и не остались!

   Каждый день был наполнен чем-то новым. Мне хотелось участвовать во всём – петь в хоре, выступать на концертах со стихами, танцевать. Жаль только, что Екатерина Михайловна подготовила с нами всего один танец.  Ядя с  подругой уже учились в Саргатке, а  других желающих не нашлось.

   Часто, если после уроков не занималась со своими октябрятами, я пропадала в библиотеке, мне там всегда находилась работа: выдавать книги вместо Екатерины Ивановны, или писать какой-то плакат. Мы даже  иногда вместе шли домой, она провожала меня через парк, так как время  было позднее. Её дом был  ещё дальше – на улице, что шла вдоль грунтовой дороги.

      Продолжение следует