Abyssus abyssum invocat.
Меня блевать тянет.
И мне больно. Больно каждый ****ый раз.
А каждый раз одно и то же.
Давай, надавливай. Пусть сочится, *** с ним. Вот сейчас.
И все-таки почему?
Пустота, почему? Ответь ты, они мне не ответят. Они просто не поймут, о чем спрашивают, а когда поймут, рассмеются в рыжее лицо — это ведь так очевидно. Ну как можно не знать.
А я не понимаю. Я правда не понимаю.
Ведь манипуляции всегда, как не посмотри, рассчитаны на простеньких. Тех, кого не научили видеть за глянцевой кожурой дурно пахнущую гниль. Им не надо. Они уже покупают. Содержание не важно. Суть не важна.
«Это сейчас Москва выглядит как Нью-Йорк или Чикаго. А тогда, представьте, вы выходите — и никакой рекламы.» Серый бетон.
Вас не развлекают сказками. Энтертеймента нет, манипуляции этой чертовой нет, все просто и прямо — но вам не так надо. Вам надо, чтобы вам под нос сунули звенящий переливающийся дискошарик, кинули под ноги, мол, на — развлекайся.
Внутри граната, а ты в подвале, ребенок. И подвал этот тюрьма. В соседней камере — Торквемада с лампадкой и опущенная голова Христа.
Знаешь, у одного гениального журналиста было такое в книге. Полиция врывается в квартиру, видит липкие лужи крови на мытых полах, остекленевшие глаза женщины в кухонном фартуке, следы грабежа — неумелого, шумного, глупого. Должно быть, грабили в первый раз, молодые и обязательно черные. Райончик поганенький, думает офицер. Ему хочется смачно сплюнуть, но некуда. Он сглатывает слюну, поморщившись, набирает — да. Труп. Труп...
За дверью в детскую — потрескивание телевизора. Там вот такие же ровно, как ты, сидят и смотрят. Это где-то за Атлантикой, и по вечерам там постоянно крутят серии «Тома и Джерри».
Одно и то же. Я стою рядом, за плечом этого высокого, сухощавого, плечистого, и чувствую крест твоей свободной воли на его лощеных плечах. Он уже обобрал сегодня тысячи, и совесть этих тысяч жалобно мяукает в его кармане.
Котят здесь топят в жестяных ведрах, а потом отдают на корм большим коричневым кабанам.
А в твоих руках шарик, и в этом шарике — чудо, тайна и авторитет. Весь твой мир. От начала времен твоих и до твоего последнего дня.
Знаешь, куда отнесут твое окровавленное мясо, когда ты наконец наиграешься?
Угадай.
Твой котенок серым комком обмяк в его черной перчатке. Его сердечко стучит в моих ушах. Остановись. Остановись, пожалуйста.
И все будут счастливы, да?
«Будет тысячи миллионов счастливых младенцев и сто тысяч страдальцев, взявших на себя проклятие познания добра и зла.»
Остановись. Дай мне проснуться.
Гадкие лебеди. Многолетний дождь закончился. Светло так, что глаза болят от солнца. Голоса выросших детей чистые и решительные. Живые и гибкие, как солнечные лучи. Мы вернулись.
А потом я просыпаюсь, и вижу лампадку. ****скую лампадку, голос инквизитора, и монолог.
Одно и то же. Тысячи и тысячи раз. Он все никак не может сжечь Его. Он вообще тот еще садист, и приходя к Нему, он приносит вести сверху. Как будто Ему и без этого не невыносимо больно.
А вокруг все меняется, не меняются только цели. Ведь масса — женщина, а женщина любит грубую силу и воздействие на чувства. Масса глупа и слепа, а потому — манипуляция. Простая манипуляция, которую и невооруженным-то глазом видно сразу — ну вот же она. Вот подмена понятий, вот замалчивание, вот искажение фактов, вот она — логика слов, превращенная в однородную серую кашу.
Они ничего не понимают, пустота. А ведь это принципиально важно.
Потому что у тех людей другие цели были. И говорили они по-другому, и делали по-другому — и это доступно. Это известно. Это очевидно и ****ски понятно, что в советском сознании не было ничего эксплуататорского, захватнического или дегенеративно-потребленческого, этого просто не было. Зато было воспитание человека, было удивительное разнообразие людей, был труд, и были мысли.
Я стою на мостовой Москвы и вслушиваюсь, как окрашивается в розовый кремлевская стена. Страна просыпается. Доброе утро. Доброе утро, товарищ, доброе. Доброе, как смех в ответ на шутки Кобы. Он тогда говорил про окончание строительства Московского метрополитена, кажется, а молодые ребята хохотали радостно.
Где террор? Где воронки, где страх и ненависть, ну где это все, объясни, втолкуй, покажи мне?
Когда картинка из пропагандистских речей ведомств Геббельса и фильмов ведомств Даллеса (заметь, забавное сходство) стала иметь хоть что-то общее с реальностью?
Смешная, карикатурная. Такая откровенно нереалистичная, что ей можно было пугать разве что одурманенный восторженным ревом труб немецкий народ и маленьких американских детей, которые потом вырастают в больших «морских котиков».
Но вот же они, люди. Живые, настоящие, думающие — вот они, мать твою, и их нельзя подделать. Я над всем, я вижу, как целые материки голубой планеты бледнеют, становясь выдумкой — но эти реальны. Их слова, их думы, их эмоции.
Система воспитания. Бесплатное образование. Стройки. Книги. Улучшение благосостояния народа. Отдых для народа, достойная оплата труда для народа, недра, квартиры, качество — народу. Ради народа эта система была придумана, на него трудилась. Это написано в конституции страны, это — статистика злейших врагов системы, это принцип и цель. Это же так, мать твою, очевидно. Как можно не знать.
Но сейчас подделать можно все, и подделать так, как выгодно. Чего только не сделает... Да впрочем, плевать. Подделать эфемерный факт и растворить в нем остатки мыслей. Они не смогут думать. Они не смогут думать, если будет нечем. И не смогут, если не о чем.
У каждого своя правда, да?
Так звучит лозунг, который вы вдалбливаете в головы атомов — нет целостности, есть лишь кусочки. Битое стекло сознания — стеклянная пыль. Из нее уже не склеишь сосуд и не наполнишь его ни знаниями, ни опытом.
Если у каждого правда своя, это называется шизофрения.
Разорвать, раздробить, уничтожить цельную человеческую мысль, чтобы не было ее на белом свете. И плевать всем уже на суть, плевать — ведь разрешили думать, как угодно. Видеть разрешили, как угодно.
Отсюда — марши и мишуру, оттуда марши и мишуру, и все — глядите. Ну одно же лицо. Даже усы похожи чем-то. А на суть — да какая разница.
Правда никому не нужна. Спроса нет. А у нас же рынок.
Вам не надо. Вам нравится, что вас обманывают. Снимают с вас ответственность, ведь вам сказали, вы делаете. Выполняете приказы, получая за это то, что дадут, раскрасив это так, как вам нравится. Они уже давно знают, что вам нравится. Про их цели напомнить?
Что, до сих пор капитализм заебись?
Обыкновенный фашизм. Просто в красивой обертке.
Чудо, тайна и авторитет, пахнущие гнилым яблоком.
Суть, ребенок, суть. Да посмотри ты на меня, мать твою, проснись, оглянись вокруг!
Совесть мяучит совсем жалобно.
Сердце мое полно жалости. Но в отличие от благородного дона у меня нет молний. Я тень на стенах подземелья, где заживо похоронена человеческая мысль.
Большой брат сказал, что сутулость — это чувство вины. И что мне надо от него избавляться. А я не могу.
Не могу, потому что это моя доля. Одна семимиллиардная. Но это моя семимиллиардная.
Только я в курсе.
Пустота, почему?