Россияночка.
Кн2. Казанские университеты.
Мне есть что спеть,
Представ перед Всевышним
В.С.Высоцкий
(Из последнего стихотворения поэта)
Эпилог
Героини книги – смелые, решительные, амбициозные и мечтательные, и даже отчаянные. Они, россияночки, ради счастья, ради лучшей жизни, покинули родовые гнезда, родные города, как вольные птицы прилетели в Казань, выбрав этот лучший из российских городов.
А Казань подставила им свое крыло, открыло общежития, где они жили сообща и были свободны в своих стремлениях, желаниях и поступках. Мечтательницы, готовящие себя к лучшей доле, чем у их подруг, сестер, мамаш на родине.
В общем-то, эти все девушки писали свои биографии. И в каждой из них написано: «из рабочей, крестьянской, учительской семьи села или города N-ск. Приехала учиться, поступать…»
Убогость, простота, бедность домашнего быта, гнали их из теплых мамкиных постелей, оторванные от любящих глаз матерей в поисках счастья, свободы.
В каждой девчачьей хрупкой еще душе, билась жилка авантюризма.
Мальчики их окружения, конечно же, были одержимые теми же порывами – получить лучшее образование в лучшем из университетов мира или самом лучшем казанском авиационном вузе страны. Они были друзьями, «братьями» по учебе, жизни в общаге….
Книга эта о лучших годах в жизни человеческой. Это годы молодости, почти беззаботной юности, под легкой родительской опекой, но на расстоянии.
Взрослый, уже созревший организм, расцветший всеми красками характеристик с оформившимися чертами упругого молодого тела. С набухшими венами, в стремлении к новой жизни и сердцем, жаждущим счастья, радости, любви. И глазами, как море, жаждущими больше увидеть, сохранить, не расплескать.
Здесь все: свежий ветер просторов, костры и палатки, сплавы по рекам и лыжные походы…И, парни с гитарами, сильные, благородные, и песни, рвущие души о серебряные гитарные струны.
Здесь большие кинотеатры, очереди на фильмы в которых на час, фильмы лучшие, широкоформатные. Здесь театры и их так много! Здесь модно слушать симфонические и органные концерты. И картинные музеи и галереи…
И молодежные танцплощадки в парках по вечерам.
В общем, здесь есть все! Чего нет в монотонных рабочих и крестьянских окраинах с монотонной размеренной жизнью, главным мерилом которой, является труд. Труд на благо общества, во благо семьи и дома. И строгое родительское «нельзя!». А нельзя всего того, чего так хочется в молодости.
Девочки, девушки, чистые ангелочки, выпорхнувшие из родительских гнезд, опьяненные успехом поступления в институты, испытавшие восторги первой любви и влюбленности получали высшее образование. Возвращались домой, выходили замуж, а иные, с годами, становились одинокими женщинами, с первыми слезами, с новыми вопросами без ответа, как быть, как выжить, с кровоточащими ранами на сердце. С потерей плоти, терялись святость, скромность, робость. На смену отчаянию приходили решительность, смелость. Терять нечего. Надо выживать.
К этим годам и родители старели, требовали внимания и помощи. На плечи бывших нежных девиц ложилась тяжелая женская доля, постепенно превращавшаяся в бабскую долю.
Ложились первые складки у глаз, сходила с лица свежая девичья красота. Отчаяние, тревога, боль. Были и счастливицы, избежавшие бабской участи. Жизнь их превращала в дородных заботливых матерей и жен, уважаемых женщин.
Часть 1.
Поезд «Уфа-Казань» стуча колесами, набирал скорость. Вот уже скрылись за поворотом очертания города. Проехали Дёму. Миновали стрелки железнодорожных путей и поезд, на скорости уже, мчался, время от времени подавая гудок. Перестукивали на стыках колеса. В приоткрытое окно вагона-купе врывался свежий майский ветер. Поля и пригорки за окном ярко зеленели; порой, с ветром в вагон залетал черемуховый аромат. А пейзаж за окном сменяли лесные картинки.
Подперев ладонями лицо, опершись о столик локтями, я смотрела за окно. Лицо только казалось спокойным. Ничто не выдавало внутреннего душевного волнения. Ветер теребил светлую челку, да размахивал схваченные резинкой в конский хвост длинные волосы, которые, время от времени, я убирала с глаз.
Вошла проводница, принесла в тонком стакане с подстаканником ароматный чай с лимоном и поставила на столик, застеленный белоснежной салфеткой. На столике в блюдце лежали пачечки сахара «рафинад».
-Пока, до Кандров, будешь ехать одна, а там сядут попутчики, будет веселее,- сказала с улыбкой молодая приветливая проводница.
-Спасибо за чай,- поблагодарила я проводницу.
Она ушла, прикрыв дверь. Я подошла к двери и закрыла ее на защелку. Пока чай остывал, постояла у окна, с умилением глядя на бескрайние просторы, мелькающие за окном. Затем закрыла окно и достала дорожную сумку. Переоделась в новый халатик в ярких васильках по зеленому полю. Причесалась, заново перехватив резинкой волосы потуже, сделав «хвост» вдвое короче. Достала полотенчико, постелила на столик, аккуратно сложив белую салфетку, чтобы не испачкать. На полотенчико положила две уфимские ромовые бабы. Затем, взяла полотенце, мыло и пошла умываться. Туалет был свободен, пассажиров было мало. В вагоне приятно пахло дымком от печки, в титане закипала вода для чая. Волнительно пахло дорогой.
Умывшись и закрыв купе на задвижку, я стала чаевничать и лакомиться ром - бабами, которые любила очень. Именно уфимские. Они были очень нежными, пропитанными до половины ромом и ванилью.
Потом заняла нижнюю правую полку, на ней удобнее и ночью ветер не дует из окна. Посидев с минуту у окна, устроилась в постели, повернувшись лицом к стенке.
И вот только теперь, когда закрыла глаза, мысли мои устремились со скоростью поезда, обретая всё большую свободу. События и страсти последних дней туманили голову. Такой глупый отъезд из дома! Неизвестность, неопределенность впереди. Нахлынули разом на воспаленную от мыслей голову. Казалось, что им не будет конца.
Слезы текли по щекам, нос стал мокрым и красным, я их все вытирала кончиком простыни, и долго не могла успокоиться. Так и уснула с мыслями о том, отчего же такая я, невезучая.
В Кандрах в купе никто не вошел. Это успокаивало. Мне, выросшей в семье одной, всегда комфортнее в одиночестве. Волнение не покидало до самой Казани. Но я продумала несколько вариантов поведения и действия. Впереди меня ждала полная неизвестность и надо быть готовой.
Глава1.
1.
Казанский педагогический.
Вот и Казань. С тревогой в душе вышла на шумную платформу. Светило солнце. И я направилась в университет. А до экзаменов на заочное оставался всего один день…
В приемной комиссии документы на заочное отделение не взяли, по причине того, что в Уфе есть университет, и надо поступать туда.
Выйдя из университета, посидев на «сковородке», поразмышляв, решила попытать счастья в пединституте. Это было не очень далеко, и я отправилась пешком. Как ни странно, там документы приняли, дали направление в общежитие. Познакомившись тут же с девушками, записав расписание экзаменов, мы стайкой направились в общежитие обустраиваться.
Так я поступила на географический факультет Казанского пединститута, на заочное отделение. Мне и надо-то было порепетировать сдачу экзаменов, да два месяца пожить где-то до вступительных экзаменов в университет. Так я думала. Экзамены сдала на три пятерки и четверку за сочинение.
Начались дни установочной сессии, лекции сменялись полевыми практиками. Практики по геоморфологии, геодезии проводили за Волгой. Собирались группой в вузе, затем ехали в речной порт. Там брали билет на «Омик». Это маленькое речное суденышко, громко и смешно «чапающее» и медленно перевозившее пассажиров на противоположный берег. Причаливал он на пристани «Тетюши». Студенты выгружались и шли высоко в гору. Преподаватели рассказывали различные истории. Солнце светило высоко, грело жарко. На месте делали стоянку, наскоро завтракали бутербродами, запивали водой из бутылок и устанавливали приборы - теодолиты, нивелиры.
По почвоведению практика утомляла. Приходилось рыть шурфы. Описывать почвенные горизонты, наспех в черновиках делать абрисы, зарисовки, чтобы потом все это оформить в виде схем и карт уже в общежитии. После практик в институте были семинарские, практические работы, мы сдавали зачеты. Вот так первая итоговая установочная сессия выстроилась в вертикальный ряд оценок в зачетках.
В конце июля сессия окончена с преобладанием пятерок в зачетке. Учиться было интересно, ведь поступать на заочное приехали педагоги, люди со стажем, а не желторотые школьники. Не все жили в общежитии, несколько студенток снимали квартиры.
Лариса тоже снимала квартиру, и каждое утро шла на занятия по Баумана. Но вот её несколько дней на занятиях не было. В аудиторию, где сдавали зачет, вошла невысокая молодая женщина в темном платочке. Она, плача рассказывала о том, что Лариса умерла. Утром, по обычаю, девушка спешила в институт, и вот со старинной красной башни, что на Баумана, башни на неё свалился кирпич, удар пришёлся по шее, а через два дня, не приходя в сознание, девушка умерла в больнице.. Лариса была веселая, общительная, добрая. Трагедия всех нас очень шокировала. Женщина стала раздавать конфеты и печенья, как поминание по дочери.
Занятия окончены. Все новые подруги разъехались по домам.
А я ведь нацелилась, во что бы то ни стало, поступить в университет. И я пошла к ректору заочного обучения пединститута, написала заявление об отчислении, с просьбой отдать документы. Шквал негодования обрушился на мою голову:
- Как так – хорошо сдала сессию, заняла чье-то место и отчисляться!?- шумел ректор.
А так как я не умела врать, ничего не придумала, а сказала правду, что приехала, в общем-то, поступать в университет, а осталось несколько дней до экзаменов.
-Да как ты смеешь!- гремел ректор,- документы не отдам и позвоню, чтобы тебя и туда не приняли.
2.
Упрямство и упорство были одними из главных качеств моего характера. В приёмной комиссии университета я пыталась объяснить, что через несколько дней принесу документы, пусть допустят до экзаменов, предлагала зачетную книжку пединститута вместо аттестата. Все напрасно.
Ну что теперь делать? Не ехать же домой! Долго слонялась по коридору университета, в задумчивости. Читала множество объявлений, которыми пестрели стены первого этажа, и остановилась на одном. В детский сад мехового объединения требовалась воспитатель с предоставлением проживания в общежитии. Записав адрес, я отправилась пытать счастья.
В отделе кадров предложили работу воспитателя в женском общежитии. Я убеждала начальника отдела кадров, что умею работать только с детьми. Обе стороны настаивали на своем. И я ушла. Читала на уличных стендах приглашения на работу, но ничего подходящего для себя не находила. Вернулась вечером в отдел кадров мехового объединения, написала заявление и поехала устраиваться на работу и с жильем. Получила место в комнате на пятом этаже с двумя девочками татарочками, ни слова не говорящими по-русски. Комендант общежития не понравилась с первого взгляда, грубая резкая женщина. Наутро я вышла на работу.
Домой отправила телеграмму, что поступила в университет. Ложь «во благо». Ну, не могла я написать правду своим пожилым родителям, да и кто поверит в мои приключения!
В первый же выходной день, а это был вторник, я проехала до Баумана, поднялась по Университетской, вошла в здание университета, дважды прошлась по коридорам, всем существом впитывая атмосферу «аlma mater». Вышла из здания, прошла к «сковородке», просидела добрых полчаса на скамеечке, глядя на белокаменное величие Казанского университета. Счастливые абитуриенты входили и выходили из здания. Шумными стайками подходили к скамеечкам, рассказывали, как сдавали экзамены. С грустью и душевной болью я наблюдала за этими счастливчиками.
3.
А мысли мои унеслись в далеко. В то далекое прошлое, когда после года окончания школы, я впервые приехала поступать в университет. И часами сидела на этой «сковородке», сквериком перед главным корпусом университета с памятником молодому Ульянову-Ленину, студенту, так странно названом. В ожидании вступительных экзаменов зубрила математику.
В тот год я определилась с выбором. Я решила поступать на математический факультет Казанского университета. Математика мне нравилась, возможно и оттого, что обожала учителя, Софью Шаиховну. По алгебре и геометрии были только пятерки.
И вот, я, провинциалка, собралась в столичный град. Было очень волнительно впервые ехать так далеко одной. Папа поехал со мной в Уфу. Провожать. Сначала, отстояв в очереди, папа прокомпостировал билет на поезд. Позавтракали в привокзальном буфете бутербродом с колбасой и стаканом сладкого чая с лимоном. Я взяла в дорогу две уфимские ромовые бабы.
-Поезд «Уфа-Казань» прибывает на 2-ой путь. Стоянка тридцать минут -
голос диктора объявил о посадке.
- Пойдем, дочка, - взяв дорожную сумку, сказал, молчавший все это время, папа.
И мы поспешили на перрон.
Вошли в вагон, нашли своё купе. Оно было открыто. У окна сидела миловидная девушка с книгой «ЛжеНерон» Фейхтвангера. Худенькая девушка, с пышной прической каштановых волос, как у Мерей Матье, ответила на наше приветствие:
- Здравствуйте,- и, скользнув по нам спокойным взглядом больших серых глаз, предалась чтению.
- Это моя дочь Оля. Она едет в Казань поступать университет.
- А я, Вера. Еду тоже в Казань. Я там работаю.
- Как хорошо складывается. А Вы, Вера, не смогли бы помочь Оле добраться до университета, подсказать?
- Не беспокойтесь, помогу, и она продолжила чтение.
- Вот и славно. Буду спокоен. Спасибо Вам,- ответил папа…
- Провожающих просим выйти, - прозвучало в динамиках.
Папа поставил сумки под нижнюю полку, и мы пошли к выходу. Глаза мои были полны слез, папа что-то говорил в напутствие, и спустился с подножки вагона… Поезд заскрежетал колесами и тихонько стал набирать скорость. Проводница закрыла двери вагона.
За окнами мелькали знакомые картины: поля, холмы, перелески. День уже склонялся к вечеру. Мы ехали и молчали. Я всё смотрела в окно. У меня в голове была своя печаль. Спутница – попутчица продолжала увлеченно читать, так же, сидя у столика, выпрямив спину. Официантка из ресторана разносила еду. Мы обе отказались. Мы были молоды, и еда была где-то на последнем месте из потребностей.
Вспомнилась мама. Она, возвращаясь из поездок, рассказывала:
- Люди, не успеет поезд тронуться, сразу садятся есть, будто до этого их неделю не кормили.
- Я уж этого не люблю, - добавляла мама, - пока до места не доеду, есть не буду, разве только чай…В поездах чай вкуснее…И замолкала, будто вспоминая о чем-то.
Мы часто, не замечая этого, перенимаем привычки родителей. И привычки вживаются в нас, прорастают своими корнями. Так вот и я, за всю свою жизнь так и не научилась кушать в поездах, всегда стесняясь прилюдно трапезничать. Это, конечно же, свойственно провинциалам. Не привита, все же, культура насущных потребностей у провинциалов, считающих, это за стыд. В десятом классе, готовя нас ко взрослой жизни, наша классная руководитель убеждала нас, что «кушать не стыдно», приводила примеры, что студенты в Риге, Ленинграде на скамеечках перекусывают бутербродами, водой из бутылочек…
- Прямо на улицах?
- При всех?- Спрашивали мы возмущенно и удивленно.
А за окном, тем временем, мелькали, менялись июньские яркие картины цветущих лугов, яркими красками зелени молодых хвойных насаждений. Пахло свежестью, смешанной с паровозным терпким дымком. Как-то быстро стемнело. Душу всё заполняли грусть и тревога.
Сон был беспокойным. Время от времени поезд останавливался, в вагон шумно заходили пассажиры. Затем приглушенные голоса…
Наутро, умывшись, мы с Верой сухо поздоровались и стали собираться на выход.
- Не отставай, потеряешься, - лаконично сказала Вера, взяв одну мою сумку, быстро вышла из вагона и быстро пошла к трамваю.
Утро было солнечным, теплым. Город сверкал умытой свежестью, мокрым асфальтом. В центре мы вышли из трамвая, подошли к автобусной остановке. А вот и наш автобус №18. Я прочитала на табличке: «Дербышки». Ехали молча, долго, вышли на конечной остановке, в Дербышках.
Вера всё также несла мою сумку, и свою дамскую бежевую сумочку. Больше вещей у неё не было. Вокруг стояли огромные ели, пихты, сосны, до неба. Прямо среди домов! Чудесно! Солнце сияло сверху, лучи его преломлялись средь ветвей и отражались в окнах низких домов. А воздух смолистый, горьковатый был, казалось, густым, как туман, но прозрачным.
Подошли к городку из двухэтажных желтоватых зданий с балконами, стоящих среди сосен и пихт.
-«Общежитие»,- прочитала я. Я и представления не имела, что такое «общежитие». Вошли. Поднялись на второй этаж. Открыв дверь ключом, Вера впустила меня в комнату первой.
- Заходи, располагайся. Я сейчас приду. Она вышла.
- Все. Будешь жить здесь на правах моей сестры. Кто спросит, говори, что моя сестра. С комендантом я договорилась. Мы живем здесь вчетвером, двух девушек нет, они альпинистки, поехали на Домбай. Но вернуться не вместе, просто каждая из них на обратном пути задержится у родственников. А скоро придет Тома, она из Ленинграда, она здесь живет с маленькой собачкой, - сказала вошедшая Вера.
- Слушай, Ольга, а ты шить умеешь? Мне надо подшить недошитую юбку, а времени нет.
Объяснив, сколько надо загнуть и дав мне нитки, со словами:
- Мне надо на завод, - Вера ушла.
Она впервые назвала по имени, Ольгой. И всю оставшуюся жизнь она меня звала именно так, не Оля и никак по-другому.
Немного освоившись, достав платье и полотенца, переодевшись в домашнее и умывшись с дороги, я принялась за работу.
Вскоре пришла женщина лет тридцати, очень худая, черненькая с гладко заколотым пучком темных волос. Это пришла Тома с собачкой «Тобиком». Познакомились. Она была очень общительной. Удивилась, что Вера приехала с «сестрой». Разгружая продукты из сумки, носила их в холодильник, который стоял в коридоре. Приготовила обед, и мы с ней за едой рассказывали о себе. Она рассказала, что работает инженером после окончания ЛИТМО, направлена на работу в филиал Казанского оптико –механического завода. А пока она в отпуске, и в ссоре с любимым человеком, поэтому домой, в Ленинград не поехала. Тома была очень тактичной и воспитанной особой, вопросов не задавала. Однако посочувствовала Вере, по поводу смерти отца, на похороны которого она ездила в Стерлитамак, на три дня.
Я о себе рассказала, что приехала поступать в университет так рано, в конце июня, чтобы пройти месячные курсы подготовки для абитуриентов университета.
Веры все не было. Юбка была готова, я её прогладила утюгом. Вера пришла, когда сгустились сумерки. Достала из-под кровати дорожную сумку и коротко сообщила, что улетает в Вольск в командировку и что самолет в час ночи. За ней приехала машина. С ней мы встретились только года через два, уже на родине.
Вот так мне судьба улыбнулась, послав встречу с прекрасной доброй девушкой, в лице Веры. Я ходила на занятия в университет. Утречком, добежав до автобусного кольца, садилась в автобус. Ехала до конечной остановки, до площади Баумана. Перебежав через дорогу, поднявшись по Университетской, заходила в главный корпус, в котором и проходили подготовительные курсы для поступающих. Занятия длились до обеда. Появились друзья. И мы сидели на сковородке, повторяли предметы, делились мнениями.
Все было наполнено новыми мечтами. Планами. Тома в душу не лезла. Вечерами ужинали. Она все больше рассказывала о себе, семье, маме.
Но вот вернулась одна из трех Вер с Домбая. С первых минут общения стало ясно, что друзьями нам не быть. Она очень агрессивно встретила меня, так как знала, что у Веры Сомовой сестер не было, а были два брата. Она пытала меня. Показывала альбом, доказывая, что меня в их семье нет. Не привыкшая врать, я кротко твердила, что родственница со стороны матери, из деревни. Но она, конечно же, не верила.
-Ладно. Пока выгонять не буду. Дождусь Милову,- жестко заявила она,- как Милова скажет, так и будет.
Тома не вмешивалась, она общалась со мной по-доброму, вечерами, гуляя с Тобиком, уводила меня на прогулки.
Уже и средина июля я подумывала о том, где снять квартиру. В университете таких объявлений было много. И отчего я этого не сделала?
Вот и приехала Милова. Тоже Вера. Я вернулась с занятий. Вошла в комнату. Скуластенькая улыбчивая девушка выше среднего роста, темненькая, со стройной фигурой, сидела на кровати и накладывала в стеклянную вазу из эмалированного ведра малину. Веснусчатое личико, обрамленное темными кудряшками до плеч, улыбалось. В комнате все преобразилось, казалось, что лучики её мелких веснушек разлетелись, и осветили все уголки комнаты.
Она накладывала малину и рассказывала о Домбае. Тома сидела на своей кровати. «Вера сердитая» сидела на стуле рядом с Миловой и слушала подругу с улыбкой. Через открытую дверь балкона я увидела большой станковый рюкзак и туристские вещи на стуле. Милова Вера сидела в креповом черном платье в мелкий цветочек. Наряд дополнял образ милой задорной девчушки, лучики глаз которой искрились смехом. В разговорах, в воспоминаниях о восхождении на вершины Кавказа прошёл ранний вечер.
На прощанье я вам расскажу юморную историю, случившуюся со мной в горах.
- Перед восхождением на Домбай, у подножия, пока ждали инструктора, мы, две девочки в группе среди парней, увидели, что на рыночке продавали крупнющие аппетитные сливы. Мы не удержались от соблазна и, конечно же, купили по миске и съели эти сливы. Когда инструктор закончил инструктаж, его последними словами было предупреждение, о том что, перед восхождением ни в коем случае не кушать сливы. Нам было не понятно, почему, но этого было уже не исправить. Но вот стоило нам подняться на не большую еще высоту, как животы у нас с Ирой забурчали, потом начались боли, и прононс вот - вот готов был явиться наружу. Что же делать? Мы взмолились: «мальчики, отвернитесь пожалуйста, у нас «форсмажор»… мы отползли за утесы и дали нашим животам освободиться от слив». Вот такой курьез бывает в горах.
- А теперь мне надо идти на свидание, меня ждет Гриша,- добавила Милова к своему рассказу. И направилась к двери, перед тем покрутившись у зеркала и спрыснув на себя несколько «пшиков» духов из синей коробочки.
- Подожди, нам надо поговорить,- и Вера Девятова («сердитая», так я ее называла про себя) увлекла Веру Милову на балкон.
Я понимала, что они говорили обо мне.
-Оля, пойдем с нами гулять, - сказала Милова, когда они зашли в комнату.
До полночи мы гуляли по улицам ночных Дербышек. Гриша был под стать Миловой. Худощавый, чуть выше нее ростом, располагающий к себе молодой человек, работающий на оптико-механическом заводе инженером. Жил он в своем доме, на выезде из Дербышек.
С Миловой мы подружились. Судьба послала мне еще одну свою улыбку в виде Миловой. Девятова это не приветствовала, и не скрывала этого. Неприязнь наша была обоюдной. И без того эта некрасивая особа не располагала к себе. Черненькая, худенькая с узким лицом, не красивыми маленькими глазками, маленьким поджатым вечно ртом и торчащим сплюснутым носом. Даже при поверхностном взгляде, она не вызывала симпатий и желаний к общению.
Днем я была на занятиях. По вечерам я гуляла, то с Миловой, то с Томой.
Так я узнала что, все три Веры учились в радиотехническом техникуме в Уфе. Вера Сомова (моя) жила на квартире у Миловой. У Миловой был двоюродный брат Саша. Он был влюблён в Веру Сомову, но она его отвергла. По окончании девушек направили по распределению в Казань, на три года отработки. И вот уже год прошел.
У меня уже шли экзамены. Две математики письменно и устно я сдала на пятерки. Предстояло сдавать физику. А затем сочинение. Но зачисление проходило по трём экзаменам, сочинение в баллы не входило.
Вот вечером обе Веры заявили, что завтра вернется из командировки Вера Сомова, потому, что у неё завтра день рождения. Так как она очень любит гладиолусы, то мы сложились деньгами. На другой день пошли на рынок, но таких, как нам хотелось, самых шикарных, не было. Одна из торговок повела нас на свою усадьбу, и там нарезала те гладиолусы, какие мы выбрали с Девятовой. Приготовили праздничный обед, но Вера Сомова так и не приехала. Впоследствии на заводе сказали, что командировку продлили еще на месяц.
А мы устроили «праздник живота», поздравляли Веру с днем рождения заочно, пили шампанское и ели малину. Выходили на балкон, где меня и просквозило. Наутро меня свалила температура под сорок, На сдачу физики я поехать не смогла. Поехала на следующий день, сообщила о болезни, в медсанчасти дали справку и меня прикрепили к другой группе для сдачи физики. Через день я, еще больная, приехала сдавать экзамен. Вытянула «не счастливый билет», - один вопрос по механике, два вопроса – по электричеству и задача по оптике. Я встаю, подхожу к столу, кладу билет, отказываясь сдавать. Преподаватели уговаривают все же попытаться. Но я ухожу из аудитории. За мной вышла преподаватель, уговаривая меня вернуться и сдать, «даже, если на «три», то проходной балл -12, все равно поступите»,- объясняла экзаменатор.
Вот так я не поступила в первый раз.
Провожали меня домой Милова с Гришей. Мне надо было купить двоюродной сестре Тае разные вещи, но я уезжала внезапно, а в магазинах ничего вдруг не оказалось. Милова взяла деньги и обещала купить и прислать. Мы с ней постоянно переписывались.
Я вернулась домой. Работала также, старшей пионервожатой и на пол - ставки вела уроки физкультуры в начальных классах в своей родной школе.
Милова прислала письмо, что купленные вещи я могу забрать у Веры Сомовой, написала мне адрес, потому что она поехала в отпуск домой. Наша встреча первая не состоялась, я приехала к ним, а у них были покрашены полы. Она уехала в Казань снова. А вещи я потом взяла у её мамы.
Так сидела я на «сковородке» и память не отпускала меня. Вспомнилось и другое неудачное поступление, уже через три года.
Тогда устроила в общежитие университета меня Света Евстафьева, дочь дяди писателя Евстафьева Николая Филипповича из Чебоксар, как сестру. В комнате я жила одна. Теперь я приехала поступать на географический факультет. Надо было сдавать математику, географию и историю. Математику и географию письменно я сдала на пятерки. Пошла сдавать историю. В коридоре, сдающие делились мнениями, что один преподаватель всех « заваливает». Ну и я, конечно же, попала к нему. Достался третий вопрос «Роль В.И Ленина в мировой истории». Ответив хорошо на первые два вопроса, я приступила к третьему. Уже в душе появилась надежда на успешную сдачу, как экзаменатор стать задавать вопросы и «сыпать меня»…
- Даты семилетней войны?
Отвечаю.
- Нет. Не правильно…
И так вопросов семь… Я стала спорить, что я отвечаю правильно, что готова на «уд»…
- Нет, «удочку» я вам не поставлю, при ваших способностях и пятерках по математике и географии, мне не понятно отношение к истории, будете знать на «пять» - приходите через год и пишет размашисто «не удовлетворительно».
Это был тяжелый шок. При проходном балле 12, я пролетаю снова мимо университета…
4.
Мехобъединение.
И вот я, три года спустя, снова в Казани, снова перед моим благоговейным Казанским Государственным…И снова осечка…
Сказав себе: «я буду здесь учиться!» прошла по Ленина, спустилась по Чернышевского до железнодорожного вокзала, где села в трамвай и отправилась в общежитие, которое теперь являлось и местом проживания, и работой.
Забегая вперед, надо сказать читателю, что в университет я поступлю в следующем году.
А пока меня ждет работа.
Август стоял теплый и сухой. Мне предстояло освоиться на новой работе, постичь все её особенности. Всё было неудобно в первое время. Я привыкла жить в своем доме, втроем с родителями, где всегда было тихо. Здесь же всегда было шумно. Девушки уходили на работу, возвращались то с первой смены к вечеру, то со второй около двенадцати ночи. Хлопали двери, кто-то пользовался умывальником, кто-то готовил на кухне. Проблемой стало и незнание татарского языка, молодые девочки из деревень почти не разговаривали по-русски. Так же было и с моими сожительницами. Две милые красавицы Роза и Аделя были родом из Муслимово, или Азнакаево, они были улыбчивыми и общительными. С первого знакомства договорились, что девочки будут учить меня татарскому языку, а я их - русскому. Ожидая их со второй смены, готовила ужин и чай. Если я говорила по-русски, они уже шутя, давали понять, разводя руками, что не понимают:
-«Бельмем», - смеялись они. Включившись в игру и я, встречая их с работы, говорила по-русски:
- Ужин готов, стол накрыт, будем кушать.
Девчонки были очень хорошими, добрыми. Дружить с ними было легко. У меня был не нормированный рабочий день, при том, что официально, я должна быть в восемь утра в кабинете воспитателя, проводить утренний обход общежития, после чего надо было быть на оперативке у коменданта общежития. И находиться на работе до пяти часов вечера.
Когда девушки уходили работать во вторую смену, у меня было время побыть в комнате одной, заниматься своими делами, готовиться к поступлению в университет, особенно зубрила я на историю. Девочки после первой смены в пятницу уезжали в деревню к родителям. Возвращались в понедельник к обеду, привозили полные сумки с продуктами. Привозили картошку, мясо, овощи, много разной вкуснятины: мясо копченого гуся, чак-чак, баурсак, яблочную пастилу. Питались сообща, кто был свободен, тот и готовил. В обед я поднималась в свою комнату, обедала и немного отдыхала.
Работа, конечно, накладывала ответственности. Комендант имела сеть «стукачей», которые ей докладывали о каждом шаге и поступке всех жительниц общежития, тем более сотрудников. Это напрягало.
Часть обязанностей мне была знакома, как и раньше, работая в школе пионервожатой, приходилось проводить советы общежития, выпускать стенгазеты, рисовать праздничные стенды (вот и пригодилось детское увлечение рисованием), готовить концерты самодеятельности, и было многой другой знакомой работы. Труднее было проводить ежедневную кропотливую социальную и бытовую работу. Обходы комнат, знакомство с проживающими, часто с русскими фамилиями, русскими светлыми лицами, но абсолютно не знающими русских слов девушками: это были крещеные татары. Многие девчонки приехали из деревень, окончив восемь классов школы, не имея образования и не желая учиться, устраивались на работу мойщиц тяжелых шкур животных. Я посещала рабочие места своих подопечных на мехобъединении. Видела, какой это был адский труд: девушки работали в резиновых длинных фартуках, в длинных резиновых сапогах, всюду текла вода. Шкуры были мокрыми. Одни работницы вручную солили шкуры обильно солью, складывали их вчетверо и перекладывали в стопу, взявшись с двух концов вдвоем. Примитивный тяжелый труд. И быт их был примитивным. Вечерами, как только стемнеет, под окнами общежития собирались молодые парни, чаще это были курсанты танкового училища, которое было неподалеку. И чаще всего это были кавказцы. Как общались девочки, не знающие русского и кавказцы, не знающие татарского языков? Примитивны были и их свидания, в лучшем случае они шли в кинотеатры. Чаще же они встречались среди кустов и деревьев за общежитием. За каждую очередную забеременевшую девчонку, за аборты, комендант в грубой форме отчитывала воспитателя, меня.
-У нас сегодня очередное ЧП, вчера вызывали скорую к Дубановой Лене, сделавшей где-то аборт. Девчонку увезла неотложка. Снова мы попадаем в плохие сводки среди общежитий. Объясните, Ольга Юрьевна, что вами сделано, какую работу вы проводите, чтобы исключить такие случаи. Доложите, сколько бесед, лекций провели, представьте план работы на следующий месяц, какие профилактические мероприятия запланированы,- требовательно распекала комендант меня.
Время стремительно летело. Работа входила в привычный ритм. Были и приятные моменты. По четвергам проводили городские семинары для молодых воспитателей общежитий и совещания. В сентябре прошли отчетно - выборные комсомольские конференции всех детсадов и общежитий. Общим голосованием меня избрали председателем Комитета комсомола работников детсадов и общежитий. Новые обязанности были знакомы, мне нравилась активная комсомольская работа среди умных молодых людей, и это стало для меня не обузой, а отдушиной. Появились новые подруги из числа воспитателей детсадов и общежитий. И возможность свободного выхода «в город». По пятницам я собирала комитет ВЛКСМ в одном из детских садов или ехала в Приволжский райком комсомола. Здесь тоже оценили способности «активного комсомольского работника» и стали загружать заданиями от райкома. Чаша хорошего за стенами общежития теперь уравновешивала чашу нехорошего в стенах общежития. Можно было жить на позитиве.
Получив вторую зарплату, пошла в центральный универмаг, ибо присмотрела маме красивые нежные серебряные сережки. Здесь мне очень нравился ювелирный отдел, было так много украшений. Еще в первый год я купила себе здесь, поразившее красотой и элегантностью, кольцо с круглым нефритом, обрамлённое пятью позолоченными лепестками. И загадала, что оно будет моим талисманом. Теперь же для мамы выбрала круглые изящные сережки с маленькими гранатами.
Осень как-то быстро пролетела в делах и заботах. Наступало приятное предновогоднее время: утренники в детских садах, в общежитии. Встречи с подругами. Красивый новогодний любимый город.
После Нового года походили смотры общежитий, воспитателей на базе общежитий. По графику, в начале февраля, наше общежитие проводило мероприятия «смотра открытых дверей» для воспитателей Казани. После мероприятий участники разбрелись группами по этажам и холлам. Ко мне подошел мужчина в возрасте и просил показать оформление общежития, неоднократно задавая вопросы:
-Кто это оформлял и рисовал?
-Это рисовала я,- отвечала смущенно я.
-И это?- вопрошал мужчина.
-Да, и это.
После обеда, и итоговой планерки, означавшей окончание смотра, Николай Иванович, дождавшись ухода последних посетителей, сказал:
-Мне понравилось оформление, мне понравились ваши планы и проводимые мероприятия. У меня есть предложение к вам.
-Я работаю воспитателем в общежитии завода «Радиоприбор». Общежитие у нас молодое. Нам нужен еще один воспитатель. Я переговорю с руководством, предложу вашу кандидатуру, а вы пока подумайте. А сколько вы получаете?- в заключение спросил он.
- Моя зарплата составляет сто рублей,- смущяясь от неожиданного предложения, ответила я.
-Но у вас же смешанное общежитие, у вас же парни живут, я с ними не умею работать,- добавила я торопливо.
-Парни у нас есть и отчаянные, но они не кусаются. А оклад у нас сто сорок рублей, плюс квартальная надбавка, и плюс тринадцать процентов годовых. Это вдвое больше, чем у вас, подумайте.
И он вышел за вертушку, оставив меня наедине с мыслями и общежитием.
5.
Двадцать третьего февраля я решила навестить общежитие завода «Радиприбор». Но не подумала, что этот день будет праздничным там, в мужском общежитии. И, как всегда, я влипла «как кур вО щип».
Когда я вошла в прохладный просторный вестибюль и спросила у вахтера, как пройти к коменданту общежития, вахтер, пожилая, коренастая женщина с добрыми лучистыми, теплыми и приветливыми глазами, приятно улыбнулась и указала на длинный коридор, добавив при этом:
-А вот, как по коридору пройдете, дверь направо, увидите табличку.
Мимо нас, по фойе, пронесся молодой парень, убегавший от мужчины с ножом. Мужчина хилого телосложения держал в руках окровавленный нож и бежал следом за пареньком.
В коридоре горели несколько тусклых лампочек. Сделав несколько шагов, я остановилась в испуге. На шум, из открытой двери, выбежала женщина в белом костюме и с высокой прической из волнистых густых черных волос.
- Касим, успокойся! - воскликнула она.
-А ты, Лёня, иди в медпункт.
- Позовите кто-нибудь медсестру,- уже требовательно крикнула высокая женщина.
Из порезанной руки Лени кровь брызгала на стены, стекая по ним алыми потеками. И на белоснежную праздничную одежду женщины, все более и более, покрывая пышный бюст красными разводами.
- Да уймись же ты, Касим, наконец! - И подходя к мужчине, женщина требовательно сказала:
- Отдай мне нож!- взяв нож, повернула мужика спиной к себе и подтолкнула в проем лестничной клетки.
- Умойся и иди спать, и чтобы я тебя сегодня больше не видела.
Мужчина, качая головой, опустив плечи, молча, стал подниматься по лестнице.
- Зинаида Сергеевна, окажите помощь Лёне и дайте ему успокоительного лекарства. Пока подержите его в изоляторе, не пускайте его на этажи, - обратилась она к подоспевшей медсестре.
- Вымойте все поскорее,- сказала комендант, подходящей с тряпкой и ведром уборщице.
- Такой праздник, вон что устроили, вояки!
Женщина посмотрела на себя, покачала головой и уже пошла к открытому кабинету, но вдруг остановилась и, подходя ко мне, спросила:
- Вы, девушка, ко мне?
- Да,- нерешительно и тихо сказала я, не успевшая прийти в себя от шока.
- Заходите и садитесь. Я сейчас приду.
И, проводив меня в кабинет, указала на стул и, прикрыв дверь, комендант, вышла.
Я приходила в себя и осматривалась в кабинете.
Комендант вошла, поправляя прическу, проходя к столу, глянула на себя мельком в зеркало, и тронула брошь на красивом бордовом платье.
- Давайте знакомиться. Меня зовут Анастасия Федоровна. А Вы, наверное, пришли по приглашению Николая Ивановича. Как Вас зовут?
- Ольга.
- А по отчеству?
- Юрьевна.
- Вот теперь правильно – Ольга Юрьевна. Я слышала о Вас хорошие отзывы и хорошие характеристики. Вы нам подошли бы. Но Вас, видимо, испугала эта неприятная сцена? Такое у нас бывает крайне редко.
Анастасия Федоровна коротко рассказала о вверенном ей заведении. Чувствовалась властность, требовательность, это звучало в голосе хозяйки общежития. Но и доброта сквозила сквозь твердость и уверенность. Глаза смотрели по - доброму, в них светилась улыбка. Я слушала внимательно и, пыталась успокоиться. Эта красивая статная женщина располагала к себе. Мне казалось, что мы уже давно знакомы.
Комендант подошла к двери и открыла ее. Видимо для того, чтобы слышать, все ли в фойе спокойно.
- Вы, конечно, милая девушка, хотите подумать, прежде чем решить, подходит ли Вам работа воспитателя в нашем общежитии?
- А, СтанИслав, как ты кстати,- делая ударение на букве «и», обратилась Анастасия Федоровна к заглянувшему в кабинет пареньку.
- Зайди-ка и познакомься. Вот Ольга Юрьевна. Ее нам рекомендовали на должность воспитателя общежития. Да тут Касим перепугал ее, вон на ней лица нет, чего доброго передумает. Проведи ее по общежитию и покажи его, да расскажи поподробнее о нашей жизни.
- Это СтанИслав Дроздецкий,- сказала Она, снова делая ударение на букве «и» в имени, обращаясь ко мне.
- Он - правая рука председателя совета общежития. Совет общежития у нас активный, боевой, ребята просто молодцы. Соглашайтесь, Ольга Юрьевна. Сегодня у нас праздничный вечер, посвященный празднованию Дня Советской Армии. А завтра я Вас жду в первой половине дня.
Я встала, попрощалась с Анастасией Федоровной и вышла за высоким стройным парнем, Станиславом.
Станислав, приятной внешности, примерно моих лет, высокий и стройный, светловолосый с густыми, на правую сторону, красиво уложенными волосами, паренек. Он был одет в строгий темно - синий костюм, с небрежно расстегнутой верхней пуговицей и ослепительно белую поплиновую рубашку. Парень деловито, спокойно рассказывал о работе совета общежития, о том, что спорт у них на главном месте, он показал бильярдную комнату, теннисный корт, библиотеку, красный уголок и актовый зал. Провел по всем пяти этажам. На первом этаже он открыл комнату воспитателей, предлагая пройти в нее.
Как же я удивлялась такому богатому оснащению. Но шок был впереди - в комнате воспитателей стояла радиостанция (!), кассетные магнитофоны (!) и много-много всего из техники. Об этом можно только мечтать! Как же можно развернуться!- загорелась душа, заблестели глаза! Станислав включил радиорубку, стал нажимать на кнопки…
Затем Станислав проводил к выходу. Было заметно, что он спешил.
- Вот, Елизавета Петровна, уговариваю Ольгу Юрьевну работать у нас воспитателем,- обратился он к женщине на вахте.
- Обязательно соглашайтесь Ольга Юрьевна! Ребята и девчата у нас отличные, а хулиганов быстро на место ставим, у нас не забалуют,- с улыбкой сказала вахтер.
- Меня можете звать просто Стан. Приходите завтра,- сказал юноша, обращаясь ко мне.
Я попрощалась и вышла на освещенную фонарями улицу.
Вот и добралась до своего общежития! « Какая же большая разница между этими двумя общежитиями!» - невольно подумалось.
Долго не могла заснуть. Так хотелось поработать там, где есть все условия и средства для успешной работы. Половина молодежи там с высшим образованием. Правда, я до этого работала с детьми в школе, а теперь вот в этом женском общежитии, где царили прадедовские порядки. Строгие вахтер и комендант сдирали с подопечных девушек « три шкуры» - посещение гостей здесь запрещалось. По предъявлению паспорта, к посетителям вызывали девушек, и они шли общаться на улицу, но только строго до десяти вечера. А там хоть трава не расти, двери закрыты. Опоздавших на пол - часа, жительниц, вызывали на проработку к коменданту. Остальным, опоздавшим, двери не открывали.
В воспаленном мозгу выстраивались «артефакты» бытия. Мне же, здесь выдели место-койку в комнате на пятом этаже, с двумя девочками, работницами меховой фабрики. Девушки работали в три смены, это было очень не комфортно. Девушки приехали из дальних сел и не понимали по-русски ни слова. В общежитии жили, в основном, девушки из глухих деревень, не знавшие русского, а фамилии у них были русские. С первых дней это смущало. Труд на фабрике был очень тяжелым. Примитивный труд порождал и примитивные желания. Их не интересовали ни лекции, на которые буквально сгоняли из комнат, ни концерты классической музыки. После работы девчонки переодевались и бежали не на лекции и концерты, а на свидания к парням. Вокруг общежития собирались толпы молодых парней и то и дело были слышны крики:
- Айгуль, выходи!
- Алсу! Позови Гульнур.
Все это прокручивалось в воспаленной голове снова и снова. А сегодня я увидела совсем другое – современное, молодежное, просто, интеллектуальное общежитие.
Здесь же, я и сама боялась грубую комендантшу и таких же вахтеров - доносы, сплетни, ссоры, были ежедневными атрибутами жизни общежития. Отдушиной была комсомольская работа. Приходилось часто ездить по детским садам Мехобъединения, это было единственной радостью.
Я лежала с открытыми глазами и все думала, думала.
-Нет, работы я не боюсь! - почти вслух подумала я.
Надо работать над собой и преодолевать любые трудности. Да и отдельная комната, и зарплата вдвое выше, плюс премиальные. Рядом с центром и до университета 15 минут. А какая хорошая комендант, приветливая вахтер. И этот импозантный Стан… выпускник университета, а там много ИТР - совсем другой уровень жизни. С такими мыслями под утро и накрыл, убаюкал сон.
Глава 2.
В общежитии «Радиоприбор»
1.
В один день я уволилась из Мехобъединения и была принята на работу воспитателем общежития завода «Радиоприбор». Благо, что и предприятия и общежития были расположены не так далеко. А пройтись пешком полезно для работы головы и размышлений, которые роились там.
Получила отдельную комнату, по своему выбору. А выбрала угловую комнату на пятом этаже, подальше от глаз подопечных. Тут жили в комнатах по одной женщине - инженеры со стажем. Тихий и уютный уголок. Чтобы меня поселить, надо было переселить Галочку, милую девушку, работавшую секретарем директора завода «Радиоприбор». Мне эта миловидная девушка, с изящной французской стрижкой, живыми , черными бусинками-глазами, бодрым приятным голосом, сразу понравилась и мы стали жить вдвоем. Тем более, что Галя тоже была членом совета общежития, всех знала и обо всем, а мне так нужна была информация, чтобы быстрее влиться в рабочий процесс.
Преимуществом было и то, что Приволжский райком комсомола был рядом, через дорогу, а до центра города всего три остановки на трамвае. Можно было доехать на троллейбусе №5 до поворота, и затем пройти квартал пешком, заглянув в магазин. Недалеко был и кинотеатр «Победа», рядом с которым уютная недорогая «чебуречная». До завода можно было проехать на троллейбусе, автобусе, и затем пройти немного пешком, через озеро Булак. В районе завода всегда пахло духами, - рядом была Казанская парфюмерная фабрика. В хорошую погоду на завод я ходила пешком, как, впрочем, и все рабочие.
Не смотря на ряд преимуществ, в этом общежитии были и свои сложности. Вторым или, если уж быть точными, первым, воспитателем был полковник в отставке Николай Иванович. Он-то и присмотрел меня на семинарских занятиях и учебе воспитателей при горкоме комсомола. Меня ставили в пример по оформлению общежития, по лучшим стенгазетам и оформлению агитационного уголка. Он, военный пожилой человек, все удивлялся, что это все я рисовала и оформляла сама. Он работал воспитателем в общежитии завода «Радиоприбор». Требования там были жесткими, но и жильцы были не сахар. Да и парни микрорайона легким нравом не отличались, устраивали драки во время вечеров танцев и праздников, особенно пьяные и тогда, когда их не пропускали в общежитие. Так ушло несколько мужчин-воспитателей по причине их избиения и своими парнями, и чужими. Администрация завода и партком решили принять воспитателем девушку. Мне удалось создать крепкий штаб дружины, и на разборки с братвой я не выходила, и Николаю Ивановичу, в его смену, не советовала - вызывали совет и дружину, а те стали наводить порядок у себя сами. Стало много легче.
Была и еще одна очень важная проблема. Я была хороша собой, как и любая молодая девушка, что уж скромничать. Светловолосая, среднего росточка, тоненькая, как тростиночка, со спокойными голубыми глазами и доброй улыбкой, с милыми ямочками на щечках. Светлые локоны я красиво перехватывала лентами или заколками. Конечно же, это не могло не нравиться парням. При всем своем обаянии и простоте, я была строгой девушкой. И строго настрого решила держаться со всеми юношами ровно, не отдавая предпочтения никому, и не давая повода для компромата. «Даже, если кто и понравится, и сердечко защемит, виду нельзя подавать»- решила я для себя. Это рабочее место. И, в конце концов, эта работа временная, и цель - поступить в университет.
В этой-то проблеме появлялись постоянно прорехи. То один паренек, то другой, дольше обычного засиживались в комнате воспитателей. Кто-то завел за правило заносить ежедневно плитки шоколада. Или презент в виде билетика на концерт или на фильм. Чтобы не давать почвы для пересудов и сплетен, - дверь кабинета никогда не закрывала, и все посетители были в равных условиях. Кабинет находился в фойе, справа от входа в общежитие, напротив дежурного вахтера. За вахтой, за ажурной стенкой, находился теннисный корт, собиравший вечерами много молодежи. Таким образом, комната воспитателей была на всеобщем обозрении. Особенно назойливых посетителей, я научилась хитро выпроваживать, или просила что-либо сделать и отправляла по делам, или находила себе работу, чтобы выйти и закрыть дверь.
Когда наступал комендантский час, после одиннадцати вечера, заходил Станислав Дрозецкий – мы с ним решали рабочие вопросы, он готовил радиопередачи, но всегда при открытых же дверях. Вахтер, тетя Лиза, была особо расположена к пареньку. Да и новую молодую воспитательницу баловала своим расположением и любовью, и часто ставила ночной чай и мы чаевничали с ее пирогами. Чаще со Стасиком, как она его ласково называла.
Если вечерами я была не занята, а Стан играл в теннис – невольно любовалась складной фигурой и спортивной пластикой красивого гордого парня. Или же он занимал пост рядом с тетей Лизой, на правах дежурившего зама председателя совета общежития. Не только общественная работа связала нас. Симпатии друг к другу невольно росли, пропорционально интересу, доверию и еще чему то, неуловимому.
2.
Станислав жил на втором этаже с Ришатом и Сашей, они хорошо дружили, и работали в одном научном КБ, были асами своего дела, пользовались авторитетом. Все трое состояли в совете общежития. Александр был коренастый спокойный темноволосый парень, со спокойным искрометным юмором. Ришату было за тридцать, но он был, не смотря на плотное телосложение, мальчиковатым улыбчивым и спокойным человеком.
Наступила весна. Стали ходить в походы, ездить на базу отдыха на волжские острова. Такое было замечательное лето, такая была дружная приятная жизнь. Один за всех и все за одного. Заводская база отдыха была на Волжских островах. С пятницы до понедельника заводчане отдыхали там. Она была оснащена богато. В домиках было все необходимое. На территории базы работала столовая, работал буфет. Была лодочная станция, оснащенная и лодками и водными велосипедами.
Однажды мы с девочками вчетвером выплыли на лодке покататься. Увидали еще одну лодку, на которой лежали горы ирисов.
-Девочки, а где вы нашли ирисы, - спросили мы.
- Гребите левее, там обогнете острова и увидите островок весь в ирисах.
Мы недолго гребли веслами, как нам отрылся расчудесный пейзаж. Солнечный диск уже висел над самыми деревьями и лучи его ослепительными стрелами пронизывали свод неба, и лазерными тонкими лучиками бежали по воде, ослепляя глаза так, что смотреть, не прикрывшись рукой, было невозможно. Чуть поодаль, справа, густой стеной стояли пики камышей, рогоза, гладь озера густо покрыта желтыми кувшинками, грести стало тяжелее, их стебли путались в веслах. А слева все лучилось синим сиянием. Это и были заросли ирисов. И мы, проплывая вдоль них, насобирали целые охапки цветов. Удовлетворившись и восхитившись красотой, мы поплыли обратно. Благополучно выплыли на волжский простор. Вечерело. Солнце уже село за лесок, на воду легли длинные тени деревьев. Вдруг, откуда ни возьмись, налетела стая чаек. Птицы стали кружить с криками над нами. Потом они стали пикировать на нас, клевать головы, голые плечи. Мы были только в купальниках, и защититься было не чем. Надо было еще и грести, не отпускать весла, чтобы течением нас не унесло от берега на волжский простор. Стало страшно. Не зная, чем объяснить агрессию чаек, предположили, что виной всему явились ирисы. Видимо среди ирисов были гнёзда чаек, и птицы всполошились, защищая их. Мы стали выбрасывать ирисы понемногу из лодки, а птицы все кричали и клевали нас до крови. Выбросили все цветы, птицы отстали от нас. Полетали, покричали над плывущими ирисами и улетели. Уставшие и побитые птицами, мы молча созерцали как по синеве воды, отражающей небо, плыли сине-фиолетовые ирисы. Взволнованные и продрогшие от вечерней прохлады мы сдали лодку, когда вечер окутал берег. Горел костер, искры улетали и гасли. Звучала гитара, и песни Высоцкого улетали в ночное уже небо.
- У беды глаза зеленые…- тихо и душевно пели ребята.
В воскресенье вечером приходил заводской автобус, и все мы, загорелые, веселые, возвращались в город.
3.
Сашу на «Скорой» увезли в больницу, и я посещала его, на правах друга, воспитателя. Станислав отдыхал дома, в Новгороде. У него был отпуск.
По приезду Стану об этом «донесли» и, он, почему-то стал избегать меня. Мне это тоже не понравилось, я была упряма и думала: «Пусть его, я ничего ему не должна». Но была удивлена: «Неужели ревность?»
- Конечно, дочка,- сказала как-то тетя Лиза,- разве не видишь, он с тебя глаз своих не сводит?
Конечно, было приятно и тепло на душе - меня любят, я - любима. Но я сама не буду давать повода, ведь это моё рабочее место! Со временем, все встало снова на свои места. Александра выписали из больницы, и мы стали держаться друг от друга подчеркнуто дальше, чтобы не тревожить душу Стану. Парни уже тоже знали, что «Стан запал на Ольгу Юрьевну».
Однажды, летним вечером, после чая с тетей Лизой, Стан никак не уходил. Но и я не спешила.
- Стасик, любишь ведь ты ее, что ты на нее смотришь, бери на руки и неси ее в комнату, отдыхать давно пора, - отчего-то сказала тетя Лиза.
Не успела я и глазами моргнуть, как оказалась в сильных руках. Стан и вправду нес меня на пятый этаж.
- После одиннадцати мальчикам настрого запрещено подниматься на этажи девушек, Стан, ты забыл? Отпусти меня немедленно,- строго, но шутливо выговаривала я, барахтаясь в сильных руках. Он донес до двери и поставил. Я грубо оттолкнула его и залетела в комнату со словами:
- Никогда больше этого не делай!- И повернула ключ в двери.
Несколько дней я его видела мельком, но он не подходил. Потом Станислав пропал, ребята отводили глаза. Потом они сказали, что он взял отпуск и уехал домой. Но мне и самой было не до Стана.
В общежитии шел ремонт актового зала. Пригласили известных художников для оформления зала по моим эскизам. Художники, Женя и Жора, работали ночами, часто мне приходилось находиться с ними. Рано утром я выходила на работу, потом в обед бежала в университет, вечером дорабатывала свои часы, пропадая в актовом зале. Художники, взрослые столичные мужчины, наверное, умилялись молодой провинциальной девушкой. Старались найти причины, чтоб задержать подольше. Тетя Лиза в свое дежурство поила нас всех чаем с пирогами. Как это и бывает, часто, совместная работа сплачивает людей.
-У тебя постановка ног, фигура танцовщицы, ты где-то училась,- приставали художники ко мне с вопросами, тем самым сильно смущая меня.
Утром я зашла в актовый зал посмотреть, что сделано художниками за ночь и увидела свой портрет на полный ватманский лист.
- Станислав, наверное, видел тоже, уходя на работу, ведь двери красного уголка открыты,- подумала я, вспыхивая краснеющими щеками.
Работу художники закончили. Жора был крупного телосложения, с седыми за ушами завитками волос, эффектный мужчина. Женя был темноволос, худощав, высок и импозантен.
Вот и экзамены подходили к концу. Утром Анастасия Васильевна зашла в кабинет воспитателей с печальной новостью. Оказалось, что позвонил Женя и сообщил, что, накануне, Жору взяли на воинские сборы, потому, что он в армии не служил, по причине слабого слуха. А тут врач настоял, чтоб он прошел армейские сборы в танковом училище. На другой же день случилось несчастье - Жору раздавил танк.
Горе было страшным. Казалось, вся Казань собралась на похороны Георгия у парка им. Горького. Осталось двое детишек без отца, а жена без мужа…
В тот день я впервые посетила и могилу Василия Сталина, похороненного на центральном Арском кладбище города.
4.
Месяц июль стоял жарким.
Я собиралась сдавать вступительные экзамены. Я поступала, как и мечтала, в университет! Меня уговорили остаться работать в общежитии по графику – утром и вечером по четыре часа, а Николай Иванович приходил к одиннадцати и работал до девяти. Вот и отпуск должен кончиться, а Стана не видать. Пряча глаза, Саша сказал, что Стан женится первого сентября, на своей сокурснице Вале. Что Валя эта любила его все годы учебы в университете, и что живет он уж две недели у нее, а Валя снимает квартиру на соседней улице и работает в школе учителем математики.
Я зря сильно волновалась, документы в педагогическом мне отдали сразу. И я их отнесла в приемную комиссию университета. С первого августа взяла отпуск. Начались вступительные экзамены в университете. В прежнем общежитии учила и повторяла сдаваемые предметы. Здесь же не было времени на зубрежку, и я махнула, нагло рукой, решила: сдам не сдам, как будет. Не сдам, то буду поступать, пока не поступлю, хоть еще десять раз. Первый экзамен, как оказалось - устная математика. Для меня это было неожиданно, письменно я была готова сдать на пять. Внутренняя паника. За несколько дней, повторила. Кажется, и сдала уже, но преподаватель задал вопрос, что называется «на засыпку»:
- А вот откройте-ка вопросник, - и подает толстущий учебник Лансберга. Открываю, читаю первый, что открыла. Что-то про абсолютную величину числа «а»- бывает ли положительной, в панике отвечаю:-«нет».
- Ну что же Вы, а уж хотел поставить «отлично».
Получив четверку, расстроенная, пошла готовиться к географии. Принимал Торсуев. Советовали одеть юбочку покороче. Я с дуру и одела светло кофейного цвета, которая еле прикрывала трусики. В аудитории место оказалось наверху. На нижних рядах сидели абитуриенты. Поднимаясь наверх, думала не о билете, а о том, как стыдно явиться на экзамен в такой юбочке. Отвечая Торсуеву, так и попала к нему, я тянула юбку вниз. Хотя, из - за стола, вряд ли ему были видны мои обнаженные колени. Я получила « отлично». Оставалась « страшная история». Чуть подучив историю. Одела юбочку миди, наученная горьким опытом, уверовавшись, что тут уж так рисковать нельзя. Ребята сдавали не плохо. Прошлогоднего препода в комиссии не было, но все равно, меня дважды подвел живот и трясла мандражка. Вошла последняя. Комиссия уже торопилась заканчивать экзамены. Взяла билет. Записали. Поднялась, опять, на верхние ряды. Прочитав смазанный текст, стала готовиться, но до меня дошло, что сдающий абитуриент, отвечает именно тот вопрос, что стоит у меня в билете. Пугаюсь, но готовлюсь. Слышу голос экзаменатора:
-Ну, идемте, девушка, посмотрим, что у Вас там.
- А я еще не совсем готова,- тихо проблеяла я…
- Да идемте, мы тут не кусаемся.
Села отвечать.
- Подождите, подождите. Вот только перед вами отвечал этот вопрос молодой человек. Посмотрите, тут так размазано напечатано ( «еще при царе горохе»- подумала я, предчувствуя «неуд»), - обращаясь к соседу, который уже заполнял Протокол экзаменов. Двое других ходили по аудитории и снимали настенные карты.
- А давайте ответим на такой вопрос,- и начал сыпать мне вопросы.
Отвечая на массу вопросов, я уже спиной чувствовала, что все это мне так знакомо, и, что я, видимо, снова «пролетаю над университетом как фанера над Парижем».
- Отлично, отлично . Ну вот и последний вопросик. Назовите художников - передвижников. Называю.
- Опишите картину «Не ждали»
Ах, что только я наговорила!
- Это картина художника – передвижника…мальчик принес из школы двойку, со страхом ждет порки, тут и собаченка сочувствует ребенку…
- Послушайте все, послушайте! Как жаль, что нет телевидения,- преподаватель заливисто хохотал, вытирая платочком слезы. Учитывая ваши отличные ответы на блиц вопросы, считайте, что мы этого не слышали, а дома все-таки посмотрите.
Он размашисто расписался в «экзаменационном билете», а я вышла за дверь. Толпа набросилась;
- Ну как?
- А как кокетничала! То глазки строила…,- галдели ребята
- Как, как - завалила,- плача, я пошла к окну.
Кто-то выхватил листок и нараспев прочитал:
- История – отлично…
Но я думала, что это просто розыгрыш. Я поверила, когда увидела красивую размашистую пятёрку.
Ну что, можно надеяться на зачисление. Уж сочинение-то на четыре, в крайнем случае - на три, я уж напишу…
После сочинения, через несколько дней мы все тыкали пальцем в список зачисленных, боясь ошибиться.
Я студентка Казанского им. В.И. Ульянова –Ленина. Зачислена! Крылья выросли! Ура-а!!!
5.
Впервые я так долго не была дома. У меня в душе и сердце был долг перед родителями, перед моим домом, таким родным и милым уголком моего детства. Я так тяжело уезжала из дома! Внутри меня постоянно жил ледяной сгусток, напоминавший об обмане, о предполагаемой печали родителей и слезах мамы…
Конечно же, я очень стремилась вырваться хоть на недельку домой. И мне удалось побывать дома.
Выйдя с поезда в Косяковке, я шла вдоль старых кленов, от которых падали тени на шоссе, вдоль железнодорожной линии. Поезд, невидимый за кленами, прогрохотал, издав длинный годок, оповещая о приближении к городу. Я приехала домой.
В парах прохладного сладковатого воздуха, накачанного кислородом кленами и грибного духа вешенок, унизавших толстые стволы, я вернулась домой. Я шла, радуясь прохладе, родным местам, знакомому щемящему запаху креозота от шпал, доносимого легким ветерком. После душного вагона. Слева от шоссе золотилось поле скошенной пшеницы. Солнечные лучи убегали к лесу, к горизонту, окрашивая горы Шиханы в сизо – голубые краски.
Как же я люблю август! Иду мимо жнивья, продлевая удовольствие и дорогу через школу. Постояла. Скульптура учительницы, огромные белые шары на входном портале…очень щемящее чувство…Так и захотелось отворить тяжелые дубовые двери и тихонько пройтись коридорами детства… Но я спешу домой. Тропинкой через овражек. По улице Гражданской. По тротуару, на высоких каблуках, в модном василькового цвета платье, вся из себя столичная, городская, студентка Казанского государственного университета. Иду не с поникшей головой, а в добром настроении и здравии. С баулом, полным подарков. Вот и любимые тополя моего переулка. Вот и спеющие краснобокие душистые яблоки Коричного Полосатого за родным забором. Поставив сумки на скамеечку у калитки, чуть не со слезами открываю воротца, прихватив сумки, вхожу во дворик.
Тетя Зоя, соседка, хлопочет у дворовой плиты…Увидала, запричитала. Бросилась обниматься, сполоснув руки у рукомойника и вытирая их полотенцем, со словами:
-Вот какая радость для нас! Что ж не написала! Отец бы встретил. Ну здравствуй, Олечка, здравствуй, доченька.
У тети Зои и дяди Вани Соколовых детей не было. И я росла на два дома общей любимицей. Первые блинчики на сметанке, и тарелочку жареной рыбки, или жаркое из лосятины летом, поутру, тетя Зоя подавала мне через окно нашей залы, которое, впрочем, всегда было открыто:
-Олечка, вставай, доброе утро. На-вот, отведай блинчиков, пока горяченькие (рыбки, мяса),- и ставила тарелочку на подоконник, дождавшись, пока я, завязывая пояс красного в горошек халатика, подхожу к окну, открываю занавеску и, улыбаясь, благодарю эту сердечную, склонную к полноте, с сединой в черных волосах престарелую женщину. Все это быстрыми кадрами ускоренно проносится перед глазами. Хоть мне уже все двадцать лет, но для них, я все такая же девочка. Память хранит то, что хочется помнить.
Из сада выходят родители. Мама, вспыхнув васильковыми глазами, с выкатившейся слезой: сразу обниматься, целоваться. Скупой на эмоции, папа, оценивающе-довольный, а значит, гордый, идет навстречу, протягивает руки, берет мои ладони, пожимает:
-Здравствуй, дочка. Приехала? А что же не написала? Веня не знает, к ним не заезжала?
Ужин. Разговоры, подарки. Мои объяснения и клятвы, что: совесть моя чиста и что « честное слово, я студентка Казанского университета». Кажется, поверили. Документа –то еще нет…
-А тут приходила тетя Оля, сватать тебя за сына Колю, - ни с того, ни с сего, за чаем сказала мама.
-Какие ей женихи, ей образование надо получать, что б и не слышал я больше об этом,- сверкнув глазами из-под тяжелых бровей, отреагировал папа.
Неделя пролетела, как один день. Встречались с Верой Сомовой. Девчачьи разговоры. Вкуснющие пироги ее мамы. Ходили в новый кинотеатр «Искра» смотрели кино, в кафе мороженое. Купила билеты на самолет до Казани.
Прошлась по магазинам. Купила себе белое межсезонное венгерское пальто, от которого просто потеряла голову. Разных красивых вещей. Папа летом ездил с друзьями в колхоз на «шабашку», заработал хорошие деньги, одели-обули меня, мама отдала подаренную папой ей пуховую огромную шаль, сказав, что мне нужнее. Как же она мне пригодилась потом в вечных походах по лесам и на практиках в палатках и землянках. Мама знала, что мне она нужнее.
Укатила я из дома так же быстро, как и приехала, даже не заезжая к брату. На душе было светло, тепло и отрадно. Я начинала новую счастливую жизнь, к которой стремилась все эти годы. И не зря.
6.
Вот я и в Казани.
Отработав утренние часы, я засобиралась в университет - на первое собрание. А дежурила тетя Лиза и она передала, чтобы я спустилась к вахте. Прихватив сумочку, чтобы не возвращаться, сбежав на первый этаж, я увидела взволнованную Елизавету Петровну в окружении красивой стройной женщины и паренька с девушкой. Тетя Лиза поспешила сообщить мне, что это мама Станислава с детьми приехали на свадьбу по телеграмме, но он не встретил их. Вот они добрались до общежития, и не знают его адреса и что им негде остановиться. Я растерялась, потом справившись с волнением, поселила гостей в гостиничную комнату и убежала в университет.
Вечером, после университета, восторженная и полная впечатлений о первом университетском дне, я спустилась на работу и услышала просьбу вахтера:
- Вы бы, Ольга Юрьевна, зашли к маме Станислава, она плачет, а сын так и не появился, а через день свадьба.
Был четверг. Когда я постучала в комнату, мать Станислава бросилась со слезами:
- Дочка, дочка как же это у вас получилось?
Пока меня не было, тетя Лиза и мама Стаса, по-женски пообщались. И Елизавета Петровна за чаем рассказала, из самых добрых побуждений, что это по Ольге Юрьевне Стасик потерял голову. А мама рассказывала мне, что последний раз, Станислав прилетел самолетом и с порога закружил мать, спросонья не понимающую ничего:
- Мамочка, милая, я женюсь, у тебя будет дочка, я так ее люблю. Ее зовут очень красиво – Ольга, Оля!
- А в телеграмме написано « приезжайте свадьбу. Станислав, Валя»,- закончила рассказ со слезами в голосе бедная женщина.
Не менее мамы, была удивлена событиями этого дня и я сама. Анна Петровна достала угощения и попросила попить с ними чаю, и благодарила за помощь в устройстве. И все твердила:
- Ты у меня одна дочка, тебя и буду любить, никакой Вали мне не надо.
Рано утром в дверь постучали, открыв дверь, я увидела расстроенного Стана. Он просил спуститься к его маме, ибо «она без Ольги» и в столовую не желает идти.
Так мы отправились в кафе все вместе. Станислав и я смущенно общались. Мы не виделись и не общались с месяц. Он поздравил с зачислением в университет. Я поздравила его со свадьбой. Мама шепнула мне:
- Спроси, есть ли у него свадебная рубашка, мне он не говорит.
Спросила. Стан рассеянно сказал, что что-нибудь оденет. Мама стала волноваться и настаивать купить белую рубашку. Станислав сказал, что покупать не будет, а наденет свою старую белую рубашку.
Я переживала за Станислава и за Анну Петровну и сказала парню:
- Принеси рубашку мне, попробую что-нибудь придумать.
В искусных руках моих, постиранная, отбеленная, слегка накрахмаленная рубашка превратилась в шедевр. Украсила ворот, собрала из кружев жабо. Сняла с пальца синий перстенек и зажала его в кружево у самого горла. Вечером прибежал Стан, мерил перед всеми обалденно красивую рубашку, дети кружили его восхищенно. Мама не знала, как благодарить, и все плакала. Станик подошел к зеркалу, глядя на свое отражение и повернувшись, обнял и поцеловал меня впервые в губы нежным долгим поцелуем:
- Второй раз я женюсь на тебе!
Вот и первое сентября! Первый день занятий в университете. Первая пара на факультете в здании «бегемот», там же где и ЗАГС. На вторую пару всех повели на экскурсию в музей Ленина. Я там была несчетное количество раз, отказалась от экскурсии и грустно шла по ул. Ленина мимо ЗАГСа. Вдруг из подъезжающих машин выбежали и окружили Саша, Ришат и другие парни и девчата, приглашенные Станиславом на свадьбу. Как я ни сопротивлялась, Анна Петровна обняла и повела в ЗАГС.
После свадьбы Анна Петровна с детьми уезжала из общежития в Новгород. Стояла промозглая ветреная погода. Я дала ей и дочери Лизе теплые кофты до вокзала.
Их провожали молодожёны и я. Какая-то давящая грусть сосала под ложечкой душу мою. Так было скверно на душе. Подступали слёзы, которые я сдерживала большим усилием воли.
Поезд медленно набирал скорость, унося грусть расставания. Я, складывая снятые кофточки, ускорила шаг по перрону, оглянулась:
- Вам желаю счастья,- помахала Стану и Валентине рукой, и ускорила шаг, чтоб не ехать в одном трамвае.
Много лет длилась наша переписка с Анной Петровной. Писали и ее дети, как окончили школу, куда поступили. Лишь, когда я сменила несколько адресов и сама полюбила, перестала писать. Зачем бередить раны в другой семье!
***