Что ты здесь забыл, чужак?
- Это же я, - дрожащим голосом пробормотал молодой волк, - Буран. Ты что, не помнишь меня?
- Буран? – желтые глаза недоверчиво прищурились, и Черный Сумрак наконец выступил из тени. Буран с радостью узнал его – его широколобую голову с острыми ушами, его мускулистое тело на высоких лапах, его черную, как ночное небо шерсть, так похожую на его собственную, однако, более опытный волк не спешил приглаживать загривок. Он медленно подошел поближе, пристально следя за каждым движением молодого зверя, пока не оказался совсем рядом. Его нос внимательно обнюхал нашего героя, что стоял, не двигаясь, и надеясь только на то, что на его шкуре еще сохранился старый запах, уцелевший на ней после стольких месяцев уличного бродяжничества, что отец сможет его признать... а иначе... нет, он и думать об этом не мог, а потому молча молился, чтобы все это наконец кончилось, чтобы их разрушенная семья смогла вновь объединиться... Сумрак по-прежнему держался настороженно, готовясь в любой миг отскочить в сторону от коварного удара клыков и тут же дать сдачи, но Буран даже и помыслить не смел о подобном, а потому немного отвернул голову, открывая незащищенную шею, отчаянно стараясь, чтобы нервная дрожь, заставлявшая его тело слегка подергиваться и ерошившая шерсть, подобно холодному ветру, не превратилась в непрекращающийся озноб. Никогда в жизни, за все месяцы в деревне, среди тысячи опасностей, он так не боялся... И когда отец неожиданно отстранился, он уж подумал, что все кончено, но тут теплый язык от души лизнул его в скулу, и когда он, испуганно отскочив в сторону, встретился глазами с Сумраком, то увидел, что он искренне улыбается, и эта ласковая улыбка целительным зельем пролилась на его застывшую от страха душу, а в сердце вновь загорелась надежда.
- Вот точно так же смотрела на меня твоя мама, когда мы впервые встретились, - негромко заметил он, - У тебя ее глаза, Буран.
- Цезарь говорил то же самое, - молодой волк мужественно попытался улыбнуться в ответ.
- Цезарь? – еще одна искра узнавания мелькнула на лице отца, - Старина Цезарь? Так ты... А, так вот где ты пропадал! Я-то думал, что давно потерял тебя... вместе с Умкой, - взгляд его помрачнел, в нем мелькнула скорбная печаль, - Это сделали люди, верно?
- Да, отец, - с застарелой, но оттого не менее глубокой скорбью промолвил Буран, опустив голову, - И я не смог ее спасти. Я пытался, честно... но было слишком поздно, - он почувствовал, как горло перехватило, и, поперхнувшись, сумел только прошептать, - Я отправился в поселок... и нашел ее... то, что от нее оставили люди... а потом совсем затерялся среди этих бесконечных улиц. Какое-то время я пытался выжить на них, один... это было очень трудно, и я не знал, сумею ли справиться... а потом встретил Цезаря, - в голосе его послышались мягкие нотки, - Он мне очень помог.
- Я и не сомневался, - улыбнулся Сумрак, - Он всегда был отличным другом, этот Цезарь... Ну вот, уже видно, что в тебе не только моя кровь течет, - неожиданно засмеялся он, и Буран непонимающе на него посмотрел, а отец пояснил, - Будь ты чистокровным волком, ты бы уже сморщил нос: собака! Мы, в большинстве своем, не слишком-то жалуем своих родственников... Но это и правильно.Ну и что, а я считаю, что Цезарь – отличный пес, даже получше иных волков. Мы с ним в молодые годы немало побродили по этим лесам... но, думаю, эта история подождет до более благоприятных времен, - он недвусмысленно глянул на свежие раны на боку сына, - Кажется, тебе тоже есть, что порассказать, и история твоя не отличается веселостью. Неплохо же тебя порвали... Ну да ладно, мы народ крепкий, не пропадешь. Пошли, - и он, похлопав его хвостом по плечу, неторопливо, с небрежной грациозной плавностью, присущей его породе, побежал по лесу, производя не больше шума, чем луна, что так же спокойно и величаво плыла по темному небосклону. Буран, стараясь не отставать, рванулся следом, и его легкая рысь, которой он втайне гордился и которую не могла повторить ни одна собака в деревне, ему самому показалась до ужаса тяжелой и неуклюжей по сравнению с отцовской. Где-то в глубине сердца его кольнула зависть... но он тут же прогнал ее, напоминая, что ему еще очень и очень многому предстоит научиться, да и не только в искусстве бегать, а потому лучше, пока дают, учиться на чужом опыте, чем позже набивать шишек, набираясь собственного. А в мире дикой природы судьба не так часто прощает подобные оплошности... К тому же, в этом первом его уроке не было ничего сложного, и, понаблюдав некоторое время за движениями отца. Буран смог почти в точности их повторить, и сам почувствовал, как без малейшего усилия скользит над землей, подобно тени, отличаясь от нее лишь тем, что оставлял в мягкой лесной земле цепочку аккуратных, тянущихся ровной линией следов. Черный Сумрак, молча и незаметно наблюдавший за сыном, чуть кивнул головой: хорошо. Быстро учится. Значит, предстоящая ему задача не так трудна, как ему показалось вначале, и вполне возможно, что очень даже скоро Буран уже станет настоящим лесным охотником... Но это после, сперва надо хорошо отдохнуть. И, когда впереди показалась знакомая сосна с раздвоенной вершиной, Буран тепло улыбнулся. Хорошо оказаться дома! Знакомая тропинка обогнула скальный выступ, и они вошли под покров нескольких суровых серых скал, что каменными зубами прорезали густые кроны деревьев, являя собой миру множество старческих трещин, разломов и головокружительных уступов, что возносились к самому небу. Буран даже немного заробел под немым взором этих великанов, что словно столпились вокруг него, а он стоял в тени, маленький и ничтожный по сравнению с их первобытной мощью.
- Это Орлиные скалы, - с какой-то гордостью промолвил отец, словно представляя их сыну, - Говорят, что только орлам хватает сил подняться выше их, всем остальным приходится любоваться ими снизу... Здесь я родился, вон в той пещере, - он кивнул на небольшое темное отверстие в одной из скал, - здесь и прожил почти всю свою жизнь. Это хорошее место, укромное и безопасное. Здесь ты можешь в кои-то веки расслабиться, - и, блаженно потянувшись, Сумрак направился к маленькой пещерке. Буран не отставал – ему эти скалы все еще внушали опаску, напоминая точно такие же серые громадины, но выстроенные людьми... с теми его знакомство ничего хорошего не принесло. И он невольно вздохнул с облегчением, когда, вслед за отцом пробравшись внутрь его скромного жилища, растянулся на земле.
- Один живешь?
- Да, уже много лет. Некоторые меня так и прозвали – Одинокий. Уж не помню даже, кто меня Черным Сумраком окликал... Не отец явно. И не мама. Они-то меня Туманом звали... Хотя нет, вспомнил. Цезарь мне такое прозвище дал. Давненько это было...
- Так ты мне расскажешь, как вы познакомились?
- Я... ну, ладно, слушай.
Буран с готовностью навострил уши.
- Итак... Это случилось... лет 5 назад, наверное. Я тогда был моложе, чем ты сейчас. Зима тогда была, лютая. Морозы стояли такие, что даже деревья не выдерживали, лопались от холода, так что говорить про нас, мы-то не такие крепкие! А тут вдобавок и еще одна напасть привалила... Слышал когда-нибудь про болезнь такую – бешенство?
Буран помотал головой.
- Твое счастье. мы по-другому зовем ее еще – «живая смерть». Уж не знаю, откуда она явилась, но последствия были ужасны. Болели все – и травоядные, и мы, хищники. По всему лесу валялись скрюченные, умершие в страшных мучениях волки, лисы, медведи, олени... Жуткое время, вспоминать, и то боязно. Вначале животное, которого укусил заболевший зверь, ведет себя как обычно, но потом наступает миг, когда оно совершенно теряет разум и бежит, не зная, куда, и рвет и кусает все и всех, что и кто попадается ему на пути, чтоб вскоре и они познали муки безумия. Оно укусит любимую подругу, разорвет беспомощных щенков, и часто бывало так, что волк, которого кусал бешеный зверь, умолял собратьев с ним расправиться, не желая дожидаться своей скорой и куда более лютой гибели, или убегал прочь, забивался в самую чащу леса, чтобы, когда придет его время, остаться один на один со своим телом, наполненным ядом, и своим мертвым рассудком, что уже будет не в силах им повелевать, - Сумрак покачал головой, - Это страшно, сын мой. Это были уже не звери, а просто живые мертвецы, жаждущие крови новых жертв во имя тьмы, заполонившей их сознание... Однажды я видел такого – лиса, из чьей пасти непрерывно текла слюна, на шее виднелась глубокая кровавая рана, а глаза... о, этот взгляд!.. его глаза были неподвижны, словно мертвые, и совершенно ничего не выражали. Он бежал по лесу, опустив морду к земле и оскалив клыки, бежал по прямой, как одержимый, и клянусь, в жизни я не встречал ни одного зверя страшнее! Мне еще повезло, меня он не заметил, и я не заразился, но после этой встречи в лесу оставаться больше не мог, не мог спать, зная, что в любой момент на меня могут напасть – и, плюнув на глупую гордость, подался к людям. Там, в их деревне, по крайней мере, была хоть какая-то еда. Но и их, как оказалось, коснулись лапы этой страшной болезни – вскоре я узнал, что по всей деревне пронесся приказ уничтожить всех бродячих собак, как разносчиков заразы. Не знаю, кто его отдал – я бы ему на месте горло перегрыз, но на следующий же день на улицах появились какие-то люди. Мы их прозвали «черные палачи», потому что они ездили на таких больших черных телегах. Завидев пса без ошейника, они тут же пускали в него пулю. Если попадали, и несчастный валился убитым, они хватали его длинными железными щипцами и бросали на повозку, а если только ранили или промахивались, то тут же загоняли в угол, прижимали к стене и доканчивали дело. Трупы потом сжигали далеко за деревней, в лесу, и смрад от горящего мяса разносился вместе с ветром на большие расстояния, опаляя ноздри и предвещая уцелевшим скорую и лютую гибель. Пару раз я сам чуть не попался, но в первый я все же успел удрать прежде, чем они меня заметили, а во второй мне удалось заскочить в какой-то дворик, где один мальчишка почти проломил мне спину здоровенным камнем. Жуть, одно слово. Но вот однажды, - Черный Сумрак немного помолчал, словно собирая вместе все свои далекие воспоминания, - однажды я, как всегда, крадучись, пробирался по улицам, да так увлекся, что едва не наскочил на «палачей». Опомнился лишь когда мне в нос со всего размаху ударила струя вони, исходившей от их телег. Они уже были за углом. Делать было нечего, я, как заяц, сиганул под какой-то заснеженный куст и понадеялся, что меня не заметят. И так бы и вышло, если бы не тощая лошаденка, которая волокла эту повозку за собой. Она, сразу почуяла во мне волка – выкатила свои глазищи, да как заржет! Понятно, хозяева тут же соскочили, успокаивать стали, а она, предательница, все косится на мой куст. Один из людей это заметил и пошел проверить. Я как умер, вдавился в промерзшую землю и замер, про себя от души проклиная свою слишком заметную зимой черную шкуру. Он уже был совсем рядом, и, наверное, я бы никогда не вернулся в наш лес, если бы не кошка. Она так неожиданно выскочила из какой-то дыры, что я чуть не подскочил со страху, а сам двуногий сперва выхватил оружие, но у полосатой хватило ума тут же взлететь на забор и убежать во двор. И тут я заметил, что, оказывается, не один тут сижу со своим несчастьем. Прямо из-под телеги на меня смотрел довольно крупный, еще не слишком старый, но и не больно молодой, взъерошенный серый пес...
- Цезарь! – обрадовался Буран.
- Ага. Мы встретились глазами. Он стоял, весь съежившийся, и взгляд у него был сумасшедший. Теперь я понял, что окончательно влип. Либо я, либо он. Вернее, либо меня, либо его. А он был так напуган, так затравленно глядел... в общем, я понял: надо спасаться вместе. К тому же, у меня появилась неплохая идея. Когда мы опять посмотрели друг на друга, я едва заметно повел хвостом в одну сторону улицы и ткнул на себя, а потом повел в другую и указал на него. Надо было видеть, что за выражение появилось в его глазах. Он яростно замотал головой, но тогда я просто пожал плечами: как знаешь – и отвернулся... впрочем, краем глаза все же поглядывая на него. Видно, он долго колебался... но тут второй человек, выругавшись и пнув ногой забор, стал возвращаться. Это существенно ускорило его мыслительный процесс и подстегнуло храбрость. Он кивнул. Я ответил тем же: идет, и, выждав, пока наши враги отвлекутся, резко взмахнул хвостом и заорал: «Пора!». Мы выскочили одновременно и припустили в разные стороны. Через некоторое время над моим ухом провизжала пуля, но я бежал зигзагами, и она меня не задела. Следующая ударила совсем рядом с моими лапами, я почти почувствовал, как она взрыла землю... а потом я метнулся за угол – последним выстрелом двуногий все же успел опалить мне шерсть на хвосте – и со всех лап бросился наутек, про себя взывая ко всем небесам, чтобы они меня не догнали. И, кажется, они услышали меня – я убежал на соседнюю улицу, проскользнув по узкому переулочку, и там встретился с моим товарищем. И тогда я впервые за много месяцев смеялся от всей души. И как же Цезарь меня благодарил – словами не передать...
Сумрак замолчал, прикрыл глаза и прямо-таки расплылся в улыбке, целиком отдавшись приятным воспоминаниям. Буран подождал некоторое время, не желая прерывать ему удовольствие, но потом все же не выдержал и громко кашлянул.
- А? Что... а, прости, замечтался я малость. Вот так мы и познакомились, больше уж почти не расставались. К тому времени, как болезнь спала, мы уже стали закадычными друзьями, и настолько были верны своей дружбе, что, когда я, после всех выпавших мне на долю заварушек и неприятных историй, решил вернуться в лес, то Цезарь, переборов свой страх, пошел со мной, навстречу новому миру и новым приключениям. Вместе с ним я, полувзрослый волчонок, и он, лишь на несколько лун меня постарше, совсем недавно окрепший щенок немало покуролесили по этим дебрям. Иногда ссорились, но тут же мирились, как и все юнцы, мечтали о подвигах и о славе, ввязывались в драки, охотились, удирали от врагов... в общем, с ума сходили, как и все молодые балбесы в подобном возрасте. Вспоминать смешно, право слово... но потом, когда пыл юношества немного поутих, Цезарь решил, что он все-таки пес, а не волк, и вернулся в поселок. Я проводил его до окраины... Стыдиться и скрывать не буду – плакал, да и он, видно, утирал слезы, но я уважал его решение и не стал отговаривать. К тому времени я и сам вырос, и понял, что должен жить вместе с другими волками, а не шататься по лесам. А когда мы расставались, он сказал мне: «Знаешь, у меня когда-то были хозяева. Они меня очень любили... пока я был щенком, маленьким и смешным. Потом я вырос, и постепенно они утратили ко мне всякий интерес. Хозяин уже не звал меня погулять, а хозяйка иногда и вовсе забывала вовремя покормить. Я чувствовал себя старой игрушкой, испорченной вещью, а потому не стал мозолить им глаза и убежал. Не думаю, что они очень огорчились, узнав об этом... Но не об этом речь. Просто мои хозяева очень увлекались сбором всяких книг и прочих вещей, где они узнавали о разных чудесах, о духах и прочих существах, на самом деле живущих лишь в их воображении. И я, лежа однажды в ногах хозяина, услышал, как он рассказывает жене о драконах, огромных крылатых ящерах, и говорил, что драконы – это самые храбрые и отважные создания на свете, они благородны и решительны, и готовы на все, когда дело идет о чести и справедливости.Так вот ты друг мой, очень напоминаешь мне этих существ. Будь всегда таким, какой ты есть, и не забывай меня!» - после чего он, не успел я даже рта раскрыть в ответ, помчался прочь. С тех пор я его не видел. Он внимательно посмотрел на Бурана, - Ну, сын мой, теперь твоя очередь. Рассказывай, что с тобой приключилось. С того самого дня, как ты пропал.
Буран внутренне сжался, словно от удара, но – делать нечего! – тяжело вздохнул и начал свою печальную повесть. Он говорил медленно и монотонно, время от времени надолго умолкая, чтобы вновь собраться с силами. Отец не перебивал его и не поторапливал, отчетливо представляя, какую он муку доставляет сыну, заставляя его ворошить свое не слишком-то веселое прошлое. И все же он должен был узнать, в чем дело, должен был понять, какой груз лежит на плечах юного волка – ведь только так он мог помочь ему его облегчить. Он лишь пару раз порывисто втянул воздух, да еще странно всхлипнул незадолго до того, как рассказ кончился, и наш герой, истощив все свои душевные силы, уронил голову на лапы, а помутневшие от боли глаза его под полуприкрытыми веками уставились в каменную стену пещеры. По щекам его медленно катились слезы – вспоминая о своих горестях, он словно заново переживал все, что выпало на его долю, и тоска по матери, горечь вечной вражды с городскими псами, тревога за судьбу Цезаря – все это скопилось в нем в виде тугого тяжелого кома, что давил ему на грудь, мешая дышать и словно сковывая все тело стальными цепями. Отец ничего не сказал ему, только лег рядом, прижавшись плечом к плечу сына. Здесь слова были бесполезны, нужна была просто молчаливая поддержка, заглушающая боль и не дающая чувству одиночества затопить всю душу, высосав из нее последнюю волю к жизни... Так они и лежали, в абсолютной тишине, наблюдая, как лунные пятна ползут по земле, медленно бледнея, а небо становится все светлее и светлее, и, в конце концов, Буран, крепко-крепко прижавшись к отцу, заснул, положив голову ему на лапу, а Сумрак, суровый одинокий волк, лишь мягко улыбнулся и, стараясь не потревожить доверчиво прикорнувшего рядом сына, тоже постепенно погрузился в дремоту...
Вечером, когда длинные тени уже протянулись по земле, Сумрак проснулся, и первым делом посмотрел на сына. Тот мирно сопел рядом, свернувшись от холода в большой черный клубок и спрятав нос под теплым брюхом. А, выйдя наружу из пещеры, старый волк даже заурчал от удовольствия: надо же, снег! Первый в этом году, свежий, чистый, искрящийся! Он не первый раз видел его, и не в последний, но каждый раз находил в себе силы по-щенячьи радоваться и удивляться его появлению. Конечно, потом снега навалит ого-го сколько, и тут уж не до шуток, но пока снежок только прикрыл собой землю да запорошил скалы, одев их в сверкающие тысячей алмазов одежды, и Сумрак, широко улыбнувшись и еще раз оглядев все это великолепие, отправился будить сына. В ответ на первый же толчок носом Буран вскочил, точно ошпаренный, глаза у него полыхнули свирепым огнем, а губы уже изогнулись в предупреждающем оскале.
- Эй, эй! – Сумрак на всякий случай отскочил в сторону, - Буран, это же я! Ты чего?
- А? – увидев отца, тот явно опешил, но потом память вернулась к нему, и он тут же спрятал клыки, - Здравствуй, отец.
- Ну ты меня напугал! – нервно хмыкнул Сумрак, - Прямо дикарь какой-то... Нельзя же так вскакивать!
- Прости. Просто... привычка.
- Так быстрее отучайся. Здесь, в этих скалах, никто тебе зубы в бок не запустит, и из-за угла не выскочит, так что можешь успокоиться. Пошли. Днем выпал снег, и я не хочу пропустить такую замечательную возможность поохотиться.
- Снег? – Буран недоуменно посмотрел на отца, - А что это?
- Это... ну, это вроде дождя, но он белый и пушистый... а, чего я рассказываю, пошли, сам увидишь!
Когда они вышли наружу, то Буран сперва даже глаза зажмурил – столь неестественно белым показался ему знакомый мир, и еще долго стоял так, пока глаза не привыкли к слепящему убранству земли.
- Холодный, - он осторожно потрогал лапой непонятное белое вещество, похожее на крошечные перья какой-то птицы, а потом лизнул, и глаза у него изумленно полезли на лоб, - Да это же вода!
- Да. Только она замерзла и стала тверже, - с улыбкой пояснил отец. Он и забыл, что Буран в первый раз видел нечто подобное – после вчерашнего разговора сын казался ему вполне взрослым, матерым зверем, и только теперь он заметил, как строен и худ Буран, весь словно сплетенный из жил и мускулов, насколько он еще не вошел в силу. Лишь некоторая массивность костей, унаследованная им от матери-собаки, заставляла его казаться чуточку крупнее, чем положено, и Сумрак с внезапной гордостью осознал, какой подвиг совершил его сын, совсем еще волчонок, оказавшись один на один со всем миром. Это ему даром не прошло, и старый волк, немного сникнув, даже с некоторым стыдом взглянул на свои довольно-таки упитанные бока. Да, тут определенно есть, над чем поработать!
- Эй, Буран! Ты что же, думаешь, наша добыча сама к нам в рот прибежит? – нетерпеливо окликнул он сына, - Сейчас снег выпал, все следы свежие, так что давай, поторапливайся! – и сам первый побежал в лес, а Буран оставил игру со снежинками – он их подкидывал и ловил пастью, хоть от этого у него и сводило зубы – и с готовностью побежал за отцом. Видно, тоже здорово проголодался. Они решили идти не друг за другом, как вчера, а параллельно, прыжках в пяти – так они и не мешают один другому, и куда больше шанс наткнуться на какой-нибудь интересный след. Шли медленно, не торопясь, основательно просматривая отпечатки на сугробах. Вот беличий скок – простенькая цепочка от одного дерева до другого, всего несколько прыжков. А вот, кажется, сова потрудилась – настигла мышь, по каким-то делам выскочившую из норки, схватила кривыми когтищами и унесла, как не бывало – только мазнули по снегу широкие мягкие крылья, оставив неясные отпечатки. Вот здесь лисица проскакала, ее следок, на собачий смахивающий, да только плотнее. Все это хоть и отмечалось Бураном с помощью его чуткого носа, но особого интереса не вызывало. Черный Сумрак тоже помалкивал первое время, но потом его глаза блеснули, и он издал едва слышный сигнал – в тот же миг Буран оказался рядом, и отец молча указал ему на заинтересовавший его след, причем какой-то странный – словно в виде восклицательных знаков, что пересекали небольшую полянку широкими скачками. Новичку достаточно было только повести носом, чтобы понять, кто здесь был, и он облизнулся: заяц.
- Причем довольно крупный, - словно подслушав его мысли, кивнул Сумрак, - И пробежал не так давно. Ну что, готов его выследить?
- А то, - улыбнулся Буран.
- Тогда – прошу, - Сумрак пропустил его вперед, и сын, радостно взмахнув хвостом, устремился по следу. Сперва все шло отлично, он уверенно вел отца все дальше и дальше по петляющей цепочке... пока она вдруг не оборвалась. Буран непонимающе обнюхал снег. Нет, действительно, исчезла! Будто бы этот заяц по воздуху улетел. Не крылатый же он, в самом-то деле! Юный волк еще раз пристально изучил след, а Сумрак, стоя рядом, лишь незаметно улыбался: пусть учится. Этот урок, если он впрок пойдет, будет стоить дороже полудюжины зайцев, так что можно и потерпеть. А тем временем Буран начал чуять неладное. След все тот же, заяц, понятное дело, тоже, но вот было что-то такое в этом всем, что явно его смущало. Он долго пытался разобраться, что же именно нашептывает ему слепой инстинкт, что подсказывает, и внезапно его как ударило: да запах же! На этом участке следа он был немного, но сильнее, чем на остальном, словно заяц... словно он...
- Он пошел назад по своим же следам, - Буран поднял на отца ошеломленный взгляд, - Вернулся, чтобы сбить нас с толку!
- Быстро догадался, - улыбнулся Сумрак, теперь уж открыто, - Я в свое время немало голову поломал, прежде чем сообразил. Ну, раз вернулся, так пошли назад, поищем, куда наш заяц подевался.
Но Буран уже сам кинулся назад, ткнув нос в землю и стараясь не пропустить место, где заяц сделает шаг в сторону – не вечно же ему пятиться хвостом вперед! И следующую его хитрость – прыжок в сторону, в кусты, он уже раскусил без особого труда – его чуткий нос сообщил ему об этой незамысловатой уловке даже прежде, чем он увидел новую цепочку следов. Дальше заяц уходил прыжками, след вновь стал одиночным, и молодой охотник бросился следом. Две петли, встреченные им по пути – места, где хитрый заяц сделал круг и пересек собственный след в надежде, что враг собьется,Буран пролетел, даже не заметив, и следующую «ловушку» - двойной след – уж не пропустил, не стал терять время – сразу сиганул в кусты... и тут перед ним, подпрыгнув, словно мяч, словно с небес свалился здоровенный беляк. Буран от неожиданности даже зубами щелкнул, но заяц, не медля ни мгновения, сорвался с места и поскакал что было мочи... да только не в ту сторону. Буран, погнавшись за ним по пятам, успел только услышать короткое верещанье, как оно оборвалось, и из-за куста, держа в пасти мертвого косого, вышел Сумрак. Он был донельзя доволен, просто сиял.
- Выследил-таки, - сказал он, опуская добычу на землю, - А я уж думал над тобой посмеяться. Не всякий даже взрослый зверь сумеет вот так вынюхаь хитрого зайчину!
- Я его упустил, - не так радужно заметил Буран, - И поймал его ты. Если бы тебя там не было, он бы от меня удрал.
- Ну, не без ошибочек, конечно, - легко согласился тот, - Ты просто малость увлекся, вот и все. В следующий раз будь хладнокровнее, и не упустишь своего. Истинный охотник всегда ясен рассудком, поэтому и не промахивается. А пока что, на первый раз, ты показал себя просто молодцом. И этот заяц по праву твой.
- Наш, - поправил его Буран, наконец-то улыбнувшись, - Без тебя я бы его не выследил. Так что будем честны, и поделим его пополам, ладно?
- Ты как твоя мама, - глаза Сумрака потеплели, - Это что, у вас в породе – не есть, пока другому не предложишь?
Буран в ответ только засмеялся. Но зайца они поделили честно, благо, тот попался крупный, и хватило на обе волчьи пастьи. В тот день они еще немало побродили по ночному лесу, выслеживая различных зверей, и Сумрак, нападая на очередную цепочку отпечатков, тут же пояснял сыну, что это за зверь, опасен он или нет, а если нет – то как на него охотятся. Буран слушал внимательно, хотя гораздо больше ему нравилось самому выслеживать и вынюхивать прячущихся от него обитателей леса. Но тут следовало соблюдать осторожность. Так, когда его носа коснулся резкий кошачий запах, он свирепо зарычал и уж готов был броситься вперед, чтобы разорвать незнамо как сюда забредшую кошку – он их на нюх не переносил с тех самых пор, как жил на улице – но отец вовремя остановил его, указав на следы, от которых у Бурана тут же отпала всякая охота идти за этой кошкой. Следочки-то были с его собственные величиной, и даже казались немного крупнее! Он в ужасе посмотрел на отца, но тот лишь коротко пояснил:
- Рысь.
- И... большая она?
- Где-то с тебя ростом. Но куда сильнее, быстрее и опаснее. Это один из самых грозных хищников в этих лесах. Она свирепа и безжалостна, Буран, и вооружена острыми клыками и огромными когтями, ударом которых она может располосовать тебе брюхо, так что держись от нее подальше.
- Я понял, - молодой волк сглотнул, глядя на эти круглые широкие следы, скрывающиеся где-то за деревьями. Мысль о том, что в лесу, оказывается, живут кошки, рядом с которыми любимицы двуногих – безобидные и ласковые, ему явно не понравилась, а нос еще долго щекотал запомнившийся запах лютой хищницы, исчезнувшей в глухой чаще... Им удалось выследить еще двух зайцев, но поймали только одного, последнего, лопоухие от них благополучно удирали. Тут уж отличился Буран – он наперед отца заметил дремавшего в кустарнике зверька, и, не успел Сумрак и глазом моргнуть, бросился прямо на него. Тут уж вел Буран, отец только наблюдал, изредка подсказывая, но по большей степени молча. Он был весьма доволен этой ночью. Буран оказался весьма прилежным и способным учеником.
- Тебе повезло, - наконец негромко сказал он.
- В чем? – Буран обернулся через плечо.
- А ты посмотри, - отец кивнул на молодую рябину, росшую на опушке. Ветки невысокого деревца были скудно обсыпаны красными гроздями.
- И что?
- А то. Зима будет мягкая. А значит, пережить ее будет куда легче. В прошлом году морозы были, а в этом, видать, небеса нас побаловать решили. К тому же, - он скептически покосился на сына, - при твоей худобе вряд ли ты бы выдержал сильные морозы.
- Ты умеешь предсказывать будущее? – удивленно посмотрел на него Буран.
- Нет. Просто я умею видеть, слушать и чувствовать. Есть в этом мире существа, которые гораздо мудрее меня и ведают куда больше, и они подсказывают мне, какая погода будет завтра, что случится на следующую луну или какого снега ждать в этом году. Со временем и ты научишься слушать голоса леса. А пока просто запомни, что, если на рябине мало ягод, то значит, сильного снега и морозов в этом году ждать не придется. Деревья куда сильнее нас чувствуют, что ожидает их в будущем – они же не могут ни спрятаться от холода, ни укрыться от палящего зноя, а потому заранее готовятся к таким испытаниям, и тот, кто замечает это, может вполне точно узнавать, что ждет его в будущем.
- А ты, - негромко спросил Буран, когда они уже лежали в пещере, готовясь ко сну, - Ты долго всему этому учился?
- О да. Видишь ли, мои родители бросили меня, когда я был еще очень молодым... а может, их заставили уйти, кто знает! Но я сумел выжить, сумел понять лес вокруг себя, сумел изучить его законы и обычаи. Лишь тот, кто живет в согласии с окружающим миром, может называться хозяином леса. И я сумел это сделать. Я выжил. Как и ты. Наверное, мое упрямство передалось и тебе, - он улыбнулся, - Как бы то ни было, у нас еще столько всего впереди, сын! Я научу тебя всему, что знаю сам, и теперь уж мы не расстанемся!
- Я очень на это надеюсь... папа, - Буран очень тепло, нежно улыбнулся, а Сумрак, положив лапу ему на спину, лег рядом и принялся вылизывать сыну шерсть, отчего тот блаженно заурчал, прикрыв глаза...