Из цикла рассказов «Я – бабушкина дочка». Рассказ № 11.
И пусть говорят - да, пусть говорят!
Но нет - никто не гибнет зря,
Так - лучше, чем от водки и от простуд.
Владимир Высоцкий.
Летний вечер был удивительно теплым. Так бывает только настоящим летом. Я твердо убеждена в этом. На мой взгляд, настоящее лето – это не когда днем жарко, а когда вечером тепло. В нашей средней полосе такая погода бывает нечасто, и поэтому особо ценима мной.
Вот и сегодня мы собрались на веранде, на даче у бабы Вали. Вечер такой теплый, что уходить в домик не хочется. Свет мы не зажигаем, сидим и смотрим, как исчезают тени, густеет темнота вокруг нас, и к нам потихоньку подбирается ночь.
Я уже рассказывала, что моя бабушка Лиля со своими подругами по очереди рассказывают истории о своих былых романах, как удачных, так и не состоявшихся. А я записываю их на диктофон и превращаю в рассказы. Вы уже знаете, что зовут меня Марьяна. Я – студентка факультета журналистики МГУ. Я с самого детства живу с Лилей и с самого детства так я зову свою бабушку. Моя мама все эти годы пытается устроить свою личную жизнь. Одним из пунктов этого строительства: ребенок мне помешает. Вторым пунктом записано: так как у меня с матерью совершенно не совпадают взгляды на жизнь, то я должна, чтобы не портить свою нервную систему, встречаться с матерью как можно реже. А третий пункт маминой программы: ребенку с бабушкой расти будет лучше. По этому пункту они на сто процентов совпадают с моей Лилей, и поэтому я расту бабушкиной дочкой. Это мне очень нравится. И, если бы спрашивали мое мнение по этому вопросу, то я бы голосовала и двумя руками, и двумя ногами, что полностью согласна с третьим пунктом. Мы с Лилей очень привязаны друг к другу. Она не только моя мама и бабушка, но и мой друг. Три в одном! А еще мне очень нравятся её подруги. Я твердо убеждена, что возраст не мешает хорошим людям оставаться хорошими людьми. Они очень интересные собеседницы. И жизнь у них у всех хоть и разная, но очень насыщенная.
В настоящий момент мы сидим молча. Баба Валя закончила свой рассказ грустно. Тем более, мы знаем, что и её муж, тоже заядлый турист, погиб в походе.
– А знаете, красавицы, я хочу, чтобы мы немного отступили от наших игровых правил (это она про «Бутылочку», об этой игре я уже рассказывала раньше) и разрешили мне тоже поведать мою историю сегодня. Она тоже печальная, и вряд ли я ее расскажу в другое время. А вот сегодня сумею. Так что решаем? - сказала тетя Люда и посмотрела на всех по очереди.
– Мы готовы слушать. Все согласны? – спросила тетя Галя. И все, молча, пзакивали головами. – Тогда, Людочка, начинай.
Давным-давно жили-поживали три брата. В Москве. Можно и так было начать эту историю. Как сказку из студенческих времен. Да главное отличие от русских народных сказок было в том, что все три брата были умные, спортивные и симпатичные. Особенно, младший, Никита Буряк, который и будет главным героем! Старшие братья, Валерий и Илья, были близнецы, Они на шестнадцать лет были старше Никиты. К тому времени, о котором я поведу речь, Никита уже учился на четвертом курсе Бауманского института. В этом институте преподавал его брат Валерий. Тот уже защитил кандидатскую диссертацию. Илья же в молодые годы достиг высоких результатов в конькобежном спорте, окончил Институт физической культуры и работал тренером. Старшие братья и из Никиты сделали спортсмена.
Но продолжу я все-таки свежими событиями. Однажды мне на страничку в «Одноклассниках» заглянула с предложением взять её в друзья дама Любовь Иванова. Первое, что я подумала, что если я буду записывать в друзья людей, с такой «редкой» фамилией, то с друзьями у меня будет перебор. Но, кто его знает, может моя одногруппница Любовь Гейзенберская, которая потерялась во времени, вышла замуж за какого-нибудь Васю Иванова, сменила фамилию. Вот! И готова тебе Любовь Иванова. Интересно узнать, как сложилась жизнь у первой красавицы курса?
Подумав, решила, что я ничем не хуже банков и задала наводящие вопросы. Первый: Как моя девичья фамилия? Следующий: Около какой станции метро располагался наш студенческий городок. И контрольный: О чем ей говорит слово Буряк, если оно написано с большой буквы? И отправила ей эти три вопроса.
И какого же было мое удивление, когда я прочитала ответ некой Любови Ивановой. Она очень подробно ответила на все вопросы! Мне стало стыдно, что я так мало помню о своей студенческой жизни! Но вот как раз студентку Любовь Иванову я помнила. А уж теперь, после нашей переписки в «Одноклассниках», вряд ли забуду. Лучше бы это была Люба Гейзенберская, по мужу Иванова. Но нет же! Это была самая настоящая Иванова. Мне стало интересно даже, почему она не сменила девичью фамилию на фамилию мужа? Но все по порядку, чтобы вам было понятно, чем же мне она памятна.
Теперь немного о том периоде, когда мы с ней познакомились. Если честно, то я вообще не помню, как мы с ней познакомились. Тем более, она училась на другом факультете и на год старше меня. Где-то в мусорном бачке моей памяти мелькают какие-то обрывки. Вроде бы мой кавалер того времени учился с ней на факультете и тоже жил в нашем общежитии. Точно помню, что с ней мы жили на одном этаже, на шестом. Общежитие было коридорного типа с общими кухнями и санузлами в конце коридора. Но так как мы учились на разных факультетах, то даже общественные места были разные. А вот что точно помню, что Любочка была красавица. Среднего роста, с фигурой «гитара», с очень тонкой талией. Примечательными были глаза. Синие-синие. А ресницы были такие густые, что казалось, что глаза-озера вставлены в черные рамочки. И волосы у нее были красивые, густые, волнистые, темно-каштанового цвета. На Любашу хотелось смотреть, то есть хотелось ей любоваться. Если мимо пройдет, обязательно запомнится такая девушка. Она была хорошо воспитана, предупредительна, услужлива. Но в больших дозах я её не воспринимала, так как предупредительность начинала казаться назойливостью, хорошее воспитание занудством, и мне хотелось сбежать от этой услужливости и бесконечных наставлений. Она из всего могла сочинить нотацию под названием «Как правильно это надо делать». А так как с чувством юмора у нее была напряженка на все сто процентов, то слушать её долго терпежа ни у кого не хватало. Может, только у истинных ценителей прекрасного. Из того времени помню присказку, которая бытовала в общаге: «Как столкнешься с Любашей Ивановой, так начинаешь думать, что лучше бочка дегтя с ложкой меда, чем ее бочка «полезного для здоровья» меда». При всей ее красоте ребята около нее не кружились или ухаживали, но недолго. Говорили, что хочется выругаться матом, чтобы душевное здоровье восстановить после её умильного общения. Как мне помнится, она меня уговорила заниматься в институтской секции альпинизма.
Однажды мы вместе туда отправились на тренировку, и мне там понравилось. Тренировки проходили на Воробьевых горах. Погода той осенью стояла замечательная. Такая, про которую говорят: «Золотая осень». Приняли меня доброжелательно. Возможно, потому что я была физически крепкой и старалась все задания выполнять хорошо. Вероятнее всего, альпинисты сами по себе люди доброжелательные и к новичкам относятся бережно. Тренировки были изматывающие, но я чувствовала, как становлюсь сильнее, выносливее. Народ был разновозрастный, хорошо знакомый между собой и не только из нашего института. Многие уже не раз совместно совершали восхождения. Но с нами, новичками, занимались два молодых парня: один из которых и был Никита Буряк. Он считался Любочкиным молодым человеком.
Она говорила, что отношения у них серьезные. Она надеется, что Никита сделает ей предложение руки и сердца. Она уже познакомилась с его родителями и братьями, с их женами и детьми. Приняли её хорошо. Я искренне за нее порадовалась. Никита был симпатичным парнем, правда, не в моем вкусе. Фигура спортивная, но роста был невысокого. Волосы коротко стрижены, так как если мелкие черные кудряшки отрастали, то придавали голове растрепанный неухоженный вид. Из-за короткой стрижки было видно, что он лопоух. У него были большие карие глаза, но он носил очки в тонкой металлической оправе, которые делали его похожим на старого бухгалтера и совсем ему не подходили. Я как раз про себя звала его «Бухгалтером». Хотя какое мне было дело до его внешности! Он же Любочкин парень, вот пусть она и меняет ему оправу для очков. Но…. У Никиты было замечательное чувство юмора, он был великолепным рассказчиком, и мы, новички, его обожали. Хотя, если честно, то нагрузки, которые он нам давал, были намного больше, чем когда тренировки вел второй тренер, Сергей.
Однажды я пришла на тренировку без Любы, она готовилась к коллоквиуму. От золотой осени уже ничего не осталось, листья почернели, стали скользкими. Как говорила моя бабушка «склизкими». В воздухе висела холодная влага, противная вечерняя сырость очень старалась залезть за ворот спортивного костюма или хотя бы поблаженствовать в облачке пара, которое появлялось при выдохе: это был ее момент счастья. Была последняя уличная тренировка. Поскальзываясь на прелых листьях, мы взбежали по склону Воробьевых гор. Никита дал нам немного времени, чтобы мы отдышались, и объявил, что последним упражнением будет «балансировка». Это значит, что мы должны, как по канату, идти по ограде из металлических труб, перегораживающей въезд на какую-то территорию. Мы не раз делали это упражнение. Норма – десять переходов. Все стандартно. Но, то ли я устала, то ли поспешила, а, может, грязь с нашей обуви сделала трубы скользкими, в последнем переходе я поскользнулась. Со всего маху я упала на трубу животом, дух мой вышел, и я отключилась на какое-то мгновенье из-за сильной боли. Очнулась оттого, что все «кудахтуют» надо мной. Я поднялась с трудом, но потом постепенно очухалась, заявив, что никакой «скорой» мне не надо, что уже все нормально. Народ потянулся по домам, так как Никита сказал, что сам довезет меня до общежития. Мы потихоньку добрались до стоянки такси, поймали машину. Никита сел рядом со мной на заднем сидении. Боль моя утихла, я задремала и проснулась на плече у Никиты на светофоре около общежития. Никита бережно меня поддерживал, обнимая.
Дня два мне пришлось отлеживаться и еще долго рассматривать как синяк на моем животе из сине – фиолетового превращается в зелено-желтую противную длинно-овальную кляксу. Любочка приходила поохать надо мной и предлагала проделать кучу ненужных для меня услуг. Через день они пришли вместе с Никитой. Узнав, что я «не умерла», он обрадовался и рассмеялся звонко, по-мальчишески:
– Вот и хорошо, а то через неделю собираемся секцией слушать летние отчеты групп. Ну, и еще повеселиться охота, коль ты не умерла!
Теперь мы уже вместе рассмеялись.
– У вас тут весело, – удивленно посмотрев на нас, сказала Любочка, которая принесла горячий чайник из кухни. – Я никогда не слышала, Никита, чтобы ты так смеялся.
Возникла минутная неловкость, но Никита быстро разрулил ситуацию. Он стал рассказывать о прошедших веселых отчетных собраниях. Тут подключилась и Любаша: она уже принимала участие и даже не как гостья. Прошлым летом она лазила на столбы. Конечно, не на фонарные, как подумала сначала я: мол, тренировки ради. Она была в Восточных Саянах и посетила заповедник «Столбы», что под Красноярском. Друзья с собой позвали. Поскольку она уже и до этого лазила по скалам, то и попробовала приобщиться к движению под названием столбизм. Это когда надо забраться на вершину столба без подручных средств. Так я поняла из её рассказа. Она посещала Центральную часть, там очень красиво. Столбы с забавными названиями: «Дед», «Бабка», «Внучка». Может, и «Жучка» и «Репка» есть, но я не знаю. Я вообще там никогда не была, и если бы не Любочка, то, вероятно, не узнала бы про них так подробно, так как жизнь моя проходила вдалеке от столбизма, скалолазания и альпинизма. И тот короткий период жизни, где присутствовало увлечение всем вышеперечисленным, я стараюсь не вспоминать. Но вернусь к Любочке. Сделала она много фотографий этих столбов. А кадры все, как на подбор. Я видела те фотографии. Да-а! Фотографировать она умела. Подготовилась и выступила на собрании. Её заметили, тем более с Никитой пришла. Я даже запомнила стихотворение на фотографии, как-то так:
С троп сходя натруженных,
Приключений не ищи.
Там голодные клещи
Ожидают ужина.
И на майские праздники Любашу включили в состав группы, которая собиралась в Крым. Под Судаком есть гора Сокол. Вот там и проходили тренировки по скалолазанию. Но это было еще до моего появления в секции. Там она окончательно сблизилась с Никитой. Она вообще про ту поездку говорила с таким восторгом, что мне тоже захотелось там побывать. Я побывала и поняла, что скалы – это не мое. Люди, песни, костры мне нравились, но скалолазание….
Скоро расскажу подробно. А пока все повествование веду в хронологическом порядке. Наступил декабрь. И студенты засуетились: конец семестра – время убирать хвосты. А, главное, время шить костюмы: готовиться к Новому году. Мне хотелось, чтобы костюм был дешевым, но эффектным, а я в нем не была смешной. Была бы красивой! «Главное, чтобы костюмчик сидел!» Это из «Чародеев». Ну, помните же этот фильм?! Я всю «голову сломала». Кем быть на костюмированном балу?! Ну, не снежинкой же, как Любочка. Это же избито еще с садиковских времен! Хотя из Любы снежинка получалась очень красивой! Я стала морем. Выкрасила синькой марлю в голубой цвет, сшила несколько коротких юбок «солнце – клеш». Было похоже на балетную пачку, и, главное, мои стройные ножки в голубых колготках не были спрятаны от глаз, которые ими интересуются. Кокетничала. Ну, и марли меньше ушло, дешевле. Голубую футболку «сварила» из белой. Помните, как мы это делали? Вот-вот, узелки вязали перед окраской, Купила небольшой кусок рыболовецкой сетки, пришила на нее картонных золотых рыбок, морских коньков, водоросли из зеленой бархотки. Получилась коротенькая фата морской владычицы. На голове у меня, вместо короны, был раскрашенный золотой краской кораблик из ватмана, точнее, лодка. Маску сделала в виде краба. Вышло что-то очень симпатичное, мне подходящее, удобное. И что было ценным, меня сразу и не узнаешь, особенно, в полутьме. Немного таинственная хозяйка моря.
Бал был в фойе нашего общежития на первом этаже. Но Любе пришлось отказаться от празднования Нового бала в Москве. Она улетела в свою Сибирь: ее маме сделали операцию. Она даже свой костюм отдала кому-то из девочек. Мы праздновали почти всей нашей группой. Как-то все уместились в нашей комнате. Было шумно, весело и немного бестолково. Но что точно было здорово, так это танцы до упада. Ох, я и любительница танцев была. Не хуже Люськи из «Большой перемены». И вдруг меня на медленный танец приглашает принц, в котором я узнала Никиту Любочкиного.
– А твоя Любочка улетела в свою Сибирь. Зря пришел! – перекрикивая музыку, сказала я.
– Ну, во-первых, она не моя, а приписываемая мне. А, во-вторых, здесь весело, – ответил Никита, нагнувшись к самому моему уху.
Мне стало щекотно и нервно. Да еще выпитое шампанское кружило голову:
– Ну, не зна-а-ю, она так считает, – протянула я
.
– Ну, я - то точно зна-а-ю, – передразнил меня Никита и засмеялся. – Я тебе сейчас это докажу.
Он вытянул меня за руку из толпы танцующих, потащил вверх по лестнице, потом мы добежали до «Учебки», он затянул меня за дверь, привалился спиной к двери. Я не совсем поняла, зачем мы бежали, но тут Никита сгреб меня в охапку и поцеловал. Долго, страстно, неожиданно.
Вся эта Новогодняя вечеринка итак будоражила кровь. А тут еще столь долгий поцелуй в тесных объятиях. Пока мы целовались, я просто получала удовольствие. Но вот поцелуй закончился, я резко отодвинулась от Никиты и уставилась на него круглыми от удивления глазами. Никита же Любочкин чуть ли не жених! Во мне никогда не было стервозности в той степени, чтобы отбивать чужих парней.
– Я что-то ничего не понимаю. Твой поцелуй вовсе не напоминает «Винные невинные» поцелуйчики на Новогоднем празднике. Это совсем по-другому. Поговорим? – я смотрела в глаза Никите и видела, что он взбудоражен, но не пьян.
– Поговорим. Разве ты не видишь, как я к тебе отношусь?
– Хорошо. Очень хорошо. Но я была уверена, что это из-за Любочки. Ты же думаешь, что мы – подруги, видя нас вдвоем в секции. Но это не так. Да это сейчас и неважно. Ты часто приходишь в наше общежитие. Я думала к Любе или еще к кому-нибудь.
– Да, прихожу к Любе или еще к кому-нибудь, но в надежде увидеть тебя. Ты заметила, что Сергей почти не проводит с вами тренировки. Я у него их отобрал, он у нас из сочувствующих. Догадалась почему? Думаю, после поцелуя догадалась. Я сейчас скажу одну вещь, только ты сразу не отказывайся, выслушать и не убегай.
– Да чего мне убегать. Я, конечно, удивлена, но я, правда, считала, что вы с Любочкой скоро поженитесь.
– Это родители и братья считают, что я так должен поступить. Люба же хорошо воспитана, внимательна, и всем видно, что меня любит. Она для них «подходит». Прошла отбор. А меня кто-нибудь спросил? Они эту мысль Любе в голову, как червяка в яблоко запустили. Мозги у нее уже изгрызены этой мыслью. Она обыкновенную вежливость воспринимает, как ухаживания. В отличие от тебя. Ты же так не воспринимаешь, хотя я к тебе гораздо внимательнее отношусь. Ты даже не замечаешь, что Люба нервничает из-за этого очень сильно.
– Никита, я от твоих слов просто обалдеваю. Я и правда этого не замечала. Но ты тогда должен с ней объясниться.
– Я как раз и собрался это сделать, но домашние Любины проблемы отодвинули наш с ней разговор. А вот с тобой – нет. И я сейчас собираюсь тебе сказать очень важные слова.
Я так вдруг испугалась. Я закрыла ему рот ладошкой, и мы так и продолжали стоять. Молчали и смотрели друг на друга. И это не было игрой в «гляделки»: кто кого переглядит. Я от растерянности просто застыла, но ладошка моя нагревалась и беспокоила меня. А когда Никита стал гладить её языком, то я её отдернула. А он продолжил:
– Я хоть сейчас готов сделать тебе предложение руки и сердца, но боюсь, что это ошеломит тебя, и ты откажешь мне. Я просто говорю, что собираюсь на тебе жениться. Ты просто дай мне шанс, без оглядки на Любу, и ты поймешь, что я прав. Я смогу сделать тебя счастливой.
Я молчала. Смотрела и не знала, как мне поступить. Мне было жаль Любочку, не хотелось обидеть Никиту. От веселой игривости из-за празднования Нового года не осталось и следа. Я понимала, что Никита говорил серьезно, но я стояла и молчала.
И сейчас тетя Люда замолчала и задумалась. Мы её не беспокоили. Мы сидели вокруг и ждали, когда она соберется с силами. Неслышно подошла к ней баба Валя и набросила на плечи шаль. Приобняла её, погладила по плечу и тихонько вернулась на свое место. И тетя Люда продолжила повествование.
– Реши дела с Любочкой, – тихо сказала я. – А дальше, как судьба сложится.
Я сняла с головы украшение, взялась за ручку двери. Никита отошел от двери. Проходя мимо него, я прошептала:
– У нас с тобой всё пока по-старому.
Никита молчал. Я закрыла дверь и медленно поплелась на свой шестой этаж. В голове вертелись слова: «Здравствуй, ж…па, Новый год!» Но не Юрьев день же, да и я не бабушка! В нашей комнате толпился весело гудящий народ. Я нашла местечко у кого-то из соседей, легла и, как ни странно, уснула.
А дальше? Экзаменационная сессия. Для меня она была очень важна. Стипендия мне требовалась обязательно: родителям было сложно учить и меня, и брата. Но я еще и из девочек-отличниц. Мне хотелось получать повышенную стипендию, а институт закончить с красным дипломом. И желательно сдать пару экзаменов досрочно, чтобы удлинить зимние каникулы. Я всегда уезжала домой. Любу видела после Нового года. Она рассказала, что операция у мамы прошла хорошо, мама идет на поправку. Сказала, что, вероятнее всего, со следующего года она не будет жить в общежитии, так как отца переводят на работу в Москву. Он был какой-то крупный чиновник. Но я не очень интересовалась этим, хотя она не раз приглашала приехать к ней на каникулы. Я этого делать не собиралась. За неё порадовалась. Потом виделась с ней пару раз в коридоре, пару раз на тренировке. Никиту видела и на тренировке, и, даже, пару раз после удачно сданного экзамена поила его чаем у нас, когда он приходил в гости в общежитие. Хотя в этой суматохе я редко ходила на тренировку. Новогоднее признание Никиты не вспоминала. Точнее, старалась не вспоминать. Все как бы шло в прежнем режиме.
Но вот сессия сдана, билеты куплены. Бегаю по магазинам, так как хочется на сэкономленные деньги купить родственникам сувениры. Купила девчонкам торт: у них сессия еще продолжалась. На чаепитие заглянула Любочка. Мои девчонки поджали губешки. Они ее не долюбливали: считали задавакой и занудой. Она их тоже не жаловала. Свысока относилась. «Насильно мил не будешь», но она редко к нам заглядывала. Мы пили чай, вели пустые приятные разговоры, но, когда девчонки упорхнули в «Учебку» готовится к следующему экзамену, Любочка осталась. У меня ёкнуло сердце. Я поняла, что Никита с ней поговорил. Так и было. Она расплакалась, я не знала, что и сказать. Она без конца повторяла: «Я так его люблю!» Потом посмотрела мне в глаза и произнесла:
– Ты его никогда так любить не будешь, да он тебе и не нужен! Но я знаю, что ты ничего не делала, чтобы он ушел от меня. Он просто влюбился в тебя, а не в меня. И никакая моя красота ничего изменить не может.
Я даже обиделась: будто я – крокодил. Но посмотрев на Любашу, я расстроилась. Подумала: « А если бы я оказалась в такой ситуации?» Я подошла к Любочке и стала гладить её по голове. В этот момент в дверь постучали. Я открыла: на пороге стоял Никита. Увидев нас вдвоем, он не растерялся. Прошел в комнату, сел за стол и сказал:
– А может это и к лучшему. Треугольник развалился, и ничего пока из него не построили вновь. Но я не откажусь от тебя, Людочка, как ни больно слышать это Любе. И я не чувствую себя виноватым, ибо добрые отношения нельзя было Любе принимать за любовь. Вообще-то пришел сказать Людмиле, что я помогу с вещами и провожу её в аэропорт. Люба! Мое отношение к тебе не изменилось. Я всегда рад помочь тебе, если потребуется, и если соберешься к нам в гости, то двери всегда открыты. Я просто хочу завоевать сердце Люды. Но ты на неё не сердись. Она, к сожалению, меня ни у кого уводить не собирается. Как говорится: «Давайте дружить домами!» Не ссорьтесь, девочки!
Он поцеловал в щеку меня, Любашу и, подходя к двери, произнес:
– Завтра в полдень я у тебя, Людочка!
Мы, молча, продолжали сидеть у стола, потом Любочка встала и, не говоря ни слова, вышла из комнаты. Я же продолжила укладывать вещи. Я до сих пор это люблю и умею делать. Сборы в дорогу отвлекают меня от действительности и уводят в мир фантазий: я придумываю радостные события для предстоящей поездки. Даже если они потом не все сбудутся или вообще не сбудутся, мечтать мне нравилось.
Каникулы пролетели быстро. Никита часто звонил. Даже мои домашние сначала переглядывались, а потом стали приставать с вопросом:
– А не жених ли это названивает?
– Ухажер, – односложно отвечала я.
Но маме потихоньку все рассказала.
– Сложная ситуация. Одна красавица любит Никиту, но не больно ему нужна. А другая, тоже недурнушка, сама не знает, нужен ли он ей на всю жизнь или просто приятно, что он её любит.
– Мама! Никита очень хороший!
Я даже немного обиделась за нас.
Но мама продолжила:
– Это фильм бывает хороший, а с Никитой тебе в постель ложится. Здесь «стерпится – слюбится» на всю жизнь плохо растягивается. Одна надежда, что любовь Никиты к тебе огромная: хватит на двоих.
Никита встречал меня в аэропорту. С цветами. И наступило время серьезного ухаживания. Честно скажу – мне нравилось. Мы ходили на прогулки, в кино, в театры, на выставки. Никита хорошо знал историю Москвы, и все было увлекательно. Но вот пришел момент, когда он пригласил меня к себе домой. У его мамы был День рождения. Была приглашена и Любочка. Воспоминания о том празднике у меня не самые радостные. И родители, и братья вели себя со мной очень вежливо, предупредительно, но столь отстраненно и холодно, что даже девушка Ильи спросила меня:
– Ты почему ты здесь персона нон грата? Ты же с Никитой пришла.
Я ухмыльнулась:
– Грата тут Любочка, желательная невестка. Тем более папа её переведен в Москву в Министерство на хорошую должность. А я здесь прохожу, наверное, под грифом «Аферистка».
Случайно услышала, как мама Никиты на кухне жене Валерия, говорила, что я, мол, только ради московской прописки морочу голову Никите. Мне хотелось рвануться на кухню, но сзади подошел Никита, обнял и попросил:
– Давай не будем начинать знакомство со скандала. Потерпи. Я сам все улажу. Что-то мне подсказывает, что это Любочка пытается нас рассорить. Но ты не сердись. Её раны свежи.
Я проворчала, что мои намного свежее. На что Никита ответил:
– Но я же тебя люблю, а не её.
А потом, ближе к майским праздникам, стали формировать группу для поездки в Крым, чтобы заниматься скалолазанием на горе Сокол, что под Судаком. Никита даже мысли не допускал, что я не поеду. Хотя тогда приходилось отказываться Любе, что в реальности и получилось.
Для меня эта поездка была столь необычна, что я её запомнила так прочно, что даже запахи до сих пор помню, несмотря на то, что обоняние у меня не ахти. Может потому, что такая туристическая поездка у меня была первая и последняя. Но кое-что мне хочется вам рассказать.
Любочка ехать отказалась, и это здорово улучшило мое настроение. В группе итак народ реагировал на нашу рокировку неоднозначно. Некоторые меня осуждали, так как считали разлучницей. Были и сторонники у меня, но мало. Основная масса любителей экстремального спорта решила: «Сами разберутся!» Одна проблема под названием «Любочка» отвалилась. Еще была проблема, которую я решала с трудом, это с ухаживанием за мной Никиты. Он так плотно окружил меня своим вниманием, что иногда мне казалось, что я муха в паутине у огромного паука и что скоро я не смогу дышать. Я никак не могла разобраться в своих чувствах. Была еще проблема, нет, проблемка с экипировкой и снаряжением, но она решалась Никитой. Все обговаривалось заранее, заблаговременно покупались билеты на поезд, Конечно, в плацкартный вагон. Старались, чтобы места были компактно расположены. В основном, брали по студенческим билетам.
– Не переживай, если кто-то не из наших попадется рядом, – говорил мне Никита. – Они потом с удовольствием поменяются местами, чтобы не попасть в нашу кашу-малашу. Главное начать погрузку первыми.
Я тогда не очень понимала зачем это. Но началась погрузка, стали занимать места, и я начала удивляться.
Нас было на перроне гораздо больше, чем тридцать два человека, которые отъезжали, гора рюкзаков, упакованные палатки, котлы, продукты. У всех были спальники, матрасики. Мы стали загружаться, кто-то что-то заносил, сгружали в проходы наших купе, расстилали сразу спальники на вторых полках. Добровольные помощники носили багаж. Все сновали туда-сюда, провожаемые неодобрительными взглядами пассажиров, вынужденных ехать в одном вагоне с беспокойными туристами. Но вот все наши места сгруппированы, случайно затесавшиеся среди наших мест одинокие пассажиры перебрались в тихую половину вагона. У нас четыре купе и боковые места напротив. Но что меня беспокоило, что нас тридцать четыре человека, а билетов двадцать шесть. Я еще раз в уме пересчитала: четыре купе по четыре человека плюс десять боковых мест получилось двадцать шесть. Я стала спрашивать у Никиты, но он приложил палец к губам: «Поедем бутербродами», и я затихла. Минут за пять до отхода поезда народ на вторых полках купе залез в спальники, но не по одному, а по двое. Второй человек прятался за передним на время проверки билетов. Боковых полок это не касалось. Я от удивления распахнула глаза: «Да у нас восемь зайцев!» После того как провожающие вышли из вагона, наши добровольные помощники, создатели суматохи, помахали нам через окна и ушли, а в вагоне осталось двадцать шесть туристов, у которых были билеты, не считая «бутербродов». Проводница, перешагивая через тюки и рюкзаки, сказала:
– Ребята! Уберите вещи! И никакого шума! Чтобы жалоб на вас не было!
Наш руководитель, Николай Иванович, представился проводнице, сказал, что любые проблемы можно решать с ним и клятвенно заверил, что никаких инцидентов быть не должно с нашей стороны. Все будет хорошо. Конечно, и собирались, и пели песни. Аж, две гитары было и, даже, губная гармошка. Я впервые попала в такую поездку. Всю дорогу вертела головой, глядела во все «гляделки» и держала ушки «на макушке». И правильно делала. Потом за всю мою достаточно долгую жизнь такой или подобной поездки со мной не случилось.
Когда мы вечером приехали в Симферополь, то нас уже ждал автобус. Я поняла, что крымские туристы все уже организовали. Мы очень долго ехали, потом выгрузились в темноте где-то, распределили груз и двинулись пешком. Вот тут я впервые от всей души порадовалась, что нахожусь под крылышком у Никиты. Он решительно отобрал часть груза у меня. Мы стали подниматься по тропе в гору, я пыхтела, как паровоз. Сзади кто-то сказал: «О-о-о! Настоящая дочь машиниста!» И эта кличка ко мне прилепилась. И совсем не хотела отлепляться, хотя мне она не нравилась. Но по мере пребывания на горе, я поняла, что самая подходящая кличка для меня была бы «Ненужный балласт». Я ничего толком не умела и не могла. Только подсобные работы доверял мне Никита. У нас были дежурства с распределением обязанностей: моими, в основном, руководил Никита. Без его указаний я бы точно напортачила. Как Люся Мосбом (Московский бомонд), так для краткости сократил ее прозвище зловредный языкастый Жорка. Только она была неприспособленнее, чем я. Я помню выражение лиц наших туристов, когда после тренировки они пришли ужинать. Было дано задание поварешкам приготовить макароны с тушенкой. Но уходя, Жорка сказал Люсе:
– Ты прежде, чем тушенку добавлять, макароны поджарь хорошенько. Я так люблю!
Я не знаю почему, Люська осталась без присмотра какое-то время, но макароны она хорошо прожарила в котле прежде, чем добавить тушенки. Только ей никто не сказал, что Жорка пошутил и что макароны надо было отварить. Люся бросила сухие макароны в масло и зажарила. Они хрустели замечательно. Она объяснила, что никогда не варила макароны дома. Этим занималась домоправительница. Ну, чистая Швеция с Карлсоном. Я понимала, что Люся каким-то неведомым мне образом попала в нашу туристическую группу. Как попала я, мне понятно. А вот она! Наверное, как в современном фильме «Холоп» показывают. Только у нас сценарий «Холопка» был написан за много-много лет раньше, но точно не знаю.
Про свои впечатления от дежурств и тренировок скажу так: «Ужасно!» Из всего момента всех тренировок по скалолазанию я полюбила только один момент: это когда надо было снимать галоши. В галошах мы лазили по скалам, так как они не скользили. Я не помню, в чем были обуты «старички», но я была в галошах. Скала для новичков не была высокой, к поясу крепился страховочный трос. Надо было, найдя пальчиками уступ или расщелину на поверхности скалы, подняться на вершину. Как паучок лазает по стене, так и я должна была это делать. Но я панически боялась высоты. Я и сейчас не могу выходить на балкон на высоком этаже, даже в окошко мне смотреть неприятно. Потом, когда заберешься на вершину, нужно было по веревке, отталкиваясь ногами от скалы, спуститься вниз. Меня колотило крупной дрожью после первого моего подъема. А на следующий день я грохнулась в обморок после того, как подошла моя очередь. И все поняли, что мне доступна только горизонтальная жизнь, а не вертикальная.
И когда весь этот ужас для меня отменился, мне все стало нравиться: и дежурства на кухне, и утренние пробежки, и вечерние прогулки с Никитой, и песни под гитару у костра. Если быть честной, то и секс с Никитой мне тоже нравился. Наверное, необычность окружающей обстановки и ароматный воздух Крыма кружили голову. Отношение ко мне в группе установилось доброжелательное. Сейчас я понимаю, что это благодаря Никите. Ребята его уважали, а девушки обожали. А я? Я, как зеркальце, просто отражала солнечный луч. Сейчас я вспоминаю то время, и прихожу к выводу, что из группы никого, кроме Люси и Жоры, не запомнила. Мосбом запомнила как мою спасительницу от звания «Мисс Никчемность». А Жору? Во-первых, за остроумный, но кусачий «язык». За то, что с собой он взял огромную металлическую миску и столовую ложку. И все ел из одной этой посудины. Допустим, пшенная каша с тушенкой и какао сразу оказывались в миске. Жора мне объяснил, что все в желудке все равно смешивается. Но сторонницей своей сделать меня не смог. Судя по тому, что я в жизни не встречала больше людей, которые бы питались таким образом, с последователями у него не получилось. Но зато как он пел! У него был красивый голос. Песен он знал много, и, главное, петь любил. Я могла слушать его часами, но Никита начинал злиться, и я числа благодарных слушателей выбывала. В составе подпевал я не котировалась: не хватало таланта. Но «подмурлыкивать» я очень любила и люблю. Это мне позволялось.
Отношения наши с Никитой под южным солнцем и звездами продвигались семимильными шагами к новому предложению руки и сердца. И вот в один из вечеров, когда мы сидели на берегу моря и смотрели как необъятное небо и бескрайнее море теряют нежный, розовый от закатных лучей цвет перед нашествием светло-серого, затем сине-серого и, наконец, глубокого черного, который стер границу горизонта, Никита заговорил о свадьбе.
– Мне кажется, что дело идет к нашей свадьбе. Ты так не считаешь? Я бы хотел, чтобы мы наметили нашу свадьбу на конец июля. Сессия закончится, практику отработаем … и можно жениться. Представляешь, потом мы можем поехать куда-нибудь отдыхать. Ты куда хочешь? Мне все равно, лишь бы с тобой все двадцать четыре часа в сутки.
И тут мне показалось, что темнота стала давить мне на плечи. Двадцать четыре часа! Я замерла: ни костров, ни песен, ни тренировок, ни друзей, ни веселой болтовни не будет, а будет Никита круглые сутки. Мне стало душно. Эти его «24 часа» уверенности мне не прибавили, и я осторожно сказала:
– Никита! Я не уверена, что моя семья сможет в июле взять и приехать в Москву. На работе у родителей пора отпусков, и отпросится сложно. Брат тоже работает. Да еще и живет далеко. Я не против, но надо и с твоими родителями и братьями переговорить. Если ты меня спросишь, то я бы перенесла свадьбу на осень. Все наши друзья вернутся после каникул в Москву, и время будет подготовиться. Давай обсудим и мое предложение!
Никита сидел и молчал. А потом сказал:
– А, может, ты и права! Боюсь, что моих придется убеждать. Я не могу же их обидеть. Не хотелось бы ссориться перед свадьбой. Ладно. Я обдумаю твое предложение, но ты обещаешь, что мы переговорим с моими родными после приезда, когда придешь в гости. И с твоими родными надо познакомиться еще до свадьбы. Может, я к тебе прилечу.
А потом так хитро улыбнулся и тихонечко так пробормотал:
– Я тэбэ одын вещь скажу, но толко ты нэ абыжайся. Тогда я уйду в горы в начале августа с ребятами. Я очень хочу, но только не хотел оставлять одну молодую жену. Видишь, чуть ли не стихами заговорил. А после приеду к вам знакомиться.
Так и решили. Хотя я не ожидала, что контакт с его мамой мне после приезда наладить не удастся. Мужчины из его семьи отнеслись мягче, особенно папа и Илья. Валерий отмолчался. Задал только один вопрос: «Вы уверены?» Ответил Никита: « Да-да-да!». Валерий с грустью посмотрел мне в глаза и покачал головой.
Жизнь продолжалась. Уже и сессия позади, и практика закончилась. Впереди каникулы! Хотелось даже крикнуть: «Свобода!». Меня разговоры о свадьбе, общение с родственниками жениха, разговоры с подружками, опять же о свадьбе, как-то сильно утомили. Напрягали сильно. Я была рада, что сбежала от всего этого домой. Дома я приставала к маме с рассказами о нашем походе. Она только качала головой, слушая мои походные байки. Нет, не байки – были. Какая это байка, если на самом деле в конце перед отъездом, когда многие уехали, нас осталось семеро. А из еды осталась картошка, томатная паста и целая канистра белого домашнего вина. Наши мальчики наловили черноморских мидий в огромном количестве, потом почистили, отварили, добавили в картошку, приправили томатной пастой. Я ела сначала просто мидий, потом мидии с картошкой, и, на третье, уже жаркое, после добавления томатной пасты. Вкусно обалденно. Мама сказала, что с голодухи и не то съешь. А если запивать белым вином из канистры… . Я сказала, что завтра же с соседом Петькой наловим мидий в речке, и я приготовлю. Мама сказала: «Ну-ну!»
И я приготовила. «На зеркало неча пенять коли рожа крива!» Ну, правда, может я повар и не шеф, но мидии точно были «не той системы». Хотя речные раковины мидий были крупнее морских, но моллюски в них были какие-то недокормленные. Как у Хазанова в юмореске: «Тигру в зоопарке мяса не докладывают!» Да еще и жесткое мясо какое-то! И от песка отмыть невозможно. Когда я приготовила их и подала, как закуску на ужин, папа сказал, что похоже куски хозяйственного мыла сначала уронили в песок, а уже потом, добавив сливочное масло, положили на тарелку. «Ой! – воскликнула я. – Я забыла подать соус!» Соусом служили тушеные на сливочном масле помидорки без кожицы. Тут уже и мама со смехом присоединилась: «Замечательно! Теперь хозяйственное мыло в помидорках!»
Ну и гад же, этот дворовый пес Кубик! Даже он есть не стал. И даже он скалил зубы и хихикал над горе - поваром. Я все это написала в письме Никите, но когда он его получит!
Раньше общение, если вы не забыли, сводилось к медленно летящим или едущим письмам, открыткам, быстрым телеграммам и нечастым, довольно дорогим, междугородным звонкам, и то при наличии связи. В начале августа мы поговорили с Никитой по телефону перед его отъездом. Он был в распрекрасном настроении: Илья тоже собирался с ним. Потом я получила телеграмму, что они добрались. В ответ я могла бы написать, что нога моя в гипсе из-за переломов в нескольких местах, так неудачно я упала с мотоцикла, когда мой одноклассник решил приобщить меня к езде на «железном коне». О свадьбе в сентябре вряд ли могла идти речь. Но писать об этом не стала. Зачем расстраивать человека, идущего в горы. Чтобы мне не торчать с гипсом в квартире, родители отвезли меня в деревню к бабушке и дедушке – «на парное молоко». Деревня была небольшая, молодежи не было, но был сад под окном, были книги и ласковые кошки.
Родители должны были приехать через выходные. Но приехали встревоженные и опечаленные накануне, в четверг. Они привезли телеграмму от Ильи, в которой сообщалось, что в группе, в которой был Никита, есть пострадавшие, но больше на связь группа не вышла. По погодным условиям спасательные работы провести нельзя. Я сильно испугалась, так как подумала, что пострадавший – это Никита. Родители забрали меня в город, со связью в деревне было плохо. Я позвонила родителям Никиты. Трубку взял отец Никиты: «Мы пока ничего не знаем». Трубку положили. Я еле дождалась следующего дня. Телефон ответил голосом Никитиной мамы. Мама плакала, потом собралась и сказала: «Никита погиб». Помолчала и добавила: «Из-за тебя. Не вздумай приезжать на похороны». В трубке раздались гудки. Я стояла неподвижно и не сразу поняла, что со мной разговаривает моя мама. Я заплакала и все ей пересказала. Она взяла у меня из рук трубку и положила на рычаг.
– Ты ни в чем не виновата. Вы вместе с Никитой приняли решение перенести свадьбу на осень. Он согласился. Он сам решил отправиться в горы на восхождение. Я не знаю, что там произошло, но ты в этом точно невиновата, чтобы не говорила его мама и братья. А похороны? Ты как представляешь себя в Москве на похоронах в гипсе от пятки до паха? Ты никуда не поедешь!
И я не поехала. Переломы были сложные, мне пришлось взять академический отпуск. Я периодически звонила братьям Никиты, но всегда слышала одно и то же: «Больше сюда не звони!» Я пыталась узнать что-то через Любочку, но безуспешно. Кое-что смогли разузнать мои соседки по общежитию, и они же сообщили, что Люба не живет в общежитии. Её родители переехали в Москву, и она теперь живет с ними. Люба перешла в другой вуз. Так связь с ней потерялась. Но, если честно, я не очень из-за этого расстроилась. Даже легче стало без её укоризненных взглядов.
Про Никиту сообщили лишь слухи, которые им удалось узнать. Как я поняла, так и расскажу. Когда группа спускалась с вершины, погода начала портиться. Инструктор стал торопить группу, чтобы успеть спуститься вниз на какую-то отметку. При спуске что-то было не так сделано с крюками. Возможно, нарушена техника безопасности. Что - то такое было. То ли они их вбили меньше, то ли на старых крюках проходил Никита. Крюк вылетел, и он упал в глубокую расщелину на всю длину страховочной веревки и там застрял. Я не знаю, почему его не смогли сразу поднять. Я не знаю. Но потом подняли. Погодные условия ухудшились, и у них была «холодная ночевка» – последняя для Никиты. Ни я, ни мои соседки ни разу не были в горах, поэтому, может, то что я вам рассказываю не совсем верно или совсем неверно. Но когда я через год после академического отпуска вернулась на учебу, все знакомые по альпсекции смотрели на меня осуждающе и неприязненно и винили в смерти Никиты. «На чужой роток не накинешь платок!» Я не стала оправдываться. Да и вину свою я чувствовала. Если бы я по-настоящему любила Никиту, то не стала бы откладывать свадьбу на осень. Любочка бы точно не стала откладывать. Если бы не последний курс, то я бы, вероятно не стала бы учиться в этом институте. Я сильно горевала. Именно, после того как Никиты не стало, я поняла, как прочно он вошел в мою жизнь и как пусто без него на свете. После окончания вуза мне предложили работу в Новосибирском Академгородке. Брат с семьей тоже там жил. Перед отъездом мы с Ильей были на кладбище. Уже в мраморе я увидела знакомое Никитино лицо и руку с ледорубом. Я долго плакала, пыталась объяснить Илье, что я не виновата.
– Я знаю, что Никита тебя сильно любил. Я ни в чем тебя не виню. На мне вины больше, чем на тебе. Я должен был его остановить, там не все было правильно на мой взгляд. Он торопился совершить восхождение и уехать к тебе. Но ты нас пойми. Мама после инфаркта очень плоха, а Валерий тебя на дух не переносит. Не беспокой нас. Просто живи своей жизнью. В нашей жизни для тебя места нет.
Так мы расстались. И после я никогда не была на могиле Никиты. Спустя много лет я однажды попыталась разыскать могилу, но заблудилась и не нашла. Вышла с кладбища вся бледная и дрожащая, мне там очень поплохело, если можно так выразить. Страх обуял. Точнее, было такое ощущение, что меня накрывает гнев Никиты. Я сбежала.
Шло время. Московская жизнь вспоминалась редко, мельком. Сибирь стала моей второй родиной. И родители перебрались в Новосибирск. Купили дачу на Ине, чтобы оздоравливать внуков. У брата были два сорванца, а потом и мои два добавились. Девчонок нам аисты не приносили. Сейчас сыновья выросли. Вы их видели. Один в Москве живет, другой в Минске. Вот когда мне пришло сообщение в «Одноклассниках», я была у младшего в Минске. Так-то я не очень люблю сидеть в компьютере, а там особо не позвонишь, вот и общалась по компьютеру. Люба со мной и вышла на связь. Мне не хотелось поддерживать связь, но после её ответа бабское любопытство одержало верх над сдержанностью. Я откликнулась. Она написала мне длинное письмо. Одно единственное, и после мы не общались.
Своими словами перескажу, так как стиль Любочки со временем стал, по-моему, еще более высокопарным. Из этого письма я узнала, что Любовь Николаевна Иванова по-прежнему живет в Москве. Не так давно она вышла на пенсию, хотя профессиональная её карьера состоялась удачно. Пенсия у нее, как у госслужащей вполне приличная, так как она ушла с довольно высокого поста для чиновницы. Но она всегда ставила семью превыше карьеры. Написала, что у нее одна дочь, Эльвира, которая намного красивее, чем она сама в молодости. «В этом смысле итак у Любочки все было « в шоколаде», – я подумала в тот момент. Но она словно услышала мои мысли и добавила, что она это пишет не потому, что любящая мать. Эльвира в мировом модельном бизнесе достигла успехов. Но потом она вышла замуж за крупного строительного магната, так как родила близняшек. Двух замечательных девочек. Она считает, что умение рожать близнецов досталось ей по генетической линии её отца: у них в роду это повторялось. У нее были два дяди-близнеца, у одного из которых родились близнецы-дочки. Вот поэтому она и вышла на пенсию. Конечно, у девочек была бона, но Люба сама хотела как можно больше уделять внимания обожаемым внучкам. Тем более в доме все домашние дела делала прислуга, зять и дочь много работали и, если бы не внучки ей было бы скучновато. Она много времени уделяет своей внешности и здоровью: и СПА-салоны, и занятия с тренером по йоге, и изучение итальянского ( у них дача в Италии), путешествия по миру, рисование картин – все это замечательно, но не сравнится со временем, которое она проводит с внучками. Они занимаются я школе при Третьяковке, Обучаются языкам, пению и хореографии. И она везде с ними, на всех занятиях. Гордится внучками. Их бы дедушка тоже ими гордился.
Потом она перешла к теме замужества. Написала, что никогда не была замужем, так как всю жизнь любила только одного человека – Никиту Буряка. Далее Любочка написала, что всю жизнь надеялась, что меня жизнь накажет за то, что я подвела его к краю той расщелины, где он погиб.
Она поведала мне, что пока я с Никитой проводила время в Крыму, она отдыхала на даче у родителей Никиты. Туда же приезжала и семья Валеры, и Илья с подругой. Рассказала, что все уверены были, что я недолго буду за Никитой замужем.
Несмотря на то, что Никита собирался жениться на мне, с Любочкой он оставался в близких отношениях. Однажды, после того, как они все вместе отмечали День рождения Никитиного отца, Люба осталась ночевать у них. И она сумела «утешить» пьяненького Никиту, который все еще нервничал из-за того, что я ему отказывала. А пьяненький он был, так как Любочка не забывала подливать в шампанское и вино водочку. Цель у неё, как было написано в письме, была конкретная, и задачу она выполнила. Она сообщила, что она в ту ночь забеременела, о чем родня Никитина знала. Не знали мы с Никитой. Этот «аргумент» должен был сработать после рождения ребенка и нашего развода. Но, увы! Никита не успел узнать, что у него будет ребенок, что Любочка родит ему дочку. Девочку назвали Эльвирой в честь бабушки – так звали мать Никиты. Далее Люба пишет, что доченька всегда знала, что её папа Никита – альпинист и погиб в горах.
– У моей Эльвирочки близкими родственниками были и есть все члены семьи Буряков. Но никто ни разу не вспоминал тебя. Тебя никогда не было в нашей жизни! Валерий сказал на поминках, вряд ли ты это знаешь, что я, Любовь Николаевна Иванова, достойна носить фамилию Буряк, и они всегда будут считать меня женой Никиты. И уже много лет я – Любовь Николаевна Буряк.
Тетя Люда вздохнула и сидела молча.
После долгой паузы, в тишине которой даже комариный писк казался громким, а не только назойливым, тетя Галя спросила:
– А ты что?
– А я написала, что Никита жил и погиб с мыслью, что ему богом предназначена я. Я его невенчанная жена, и этого Любовь Николаевна Буряк никогда изменить не сможет, сколько бы она себя не успокаивала. И всё.
Ну что ж, мне поделом и по делам —
Лишь первые пятёрки получают...
Не надо подходить к чужим столам
И отзываться, если окликают.
Владимир Высоцкий.