Но жизнь его, что сказать, оказалась не из легких. Люди в домах были вовсе не в восторге от того, что рядом с ними поселился бездомный щенок, и каждое его появление снаружи встречали руганью и камнями. Один такой метко пущенный булыжник едва не попал ему прямо в голову, и после этого Буран понял: если он хочет выжить, то людям на глаза лучше не попадаться. Легче всего это, конечно, делать по ночам, хотя с заходом солнца столь полюбившиеся ему голуби прятались на крышах, и не было никаких шансов их оттуда выловить. Приходилось думать о другом источнике пропитания, да не одному – ведь в сумерках на улицах появлялись и другие бродяги, многие из которых были куда крупнее и сильнее трёхмесячного щенка. Так однажды, когда, после часа рытья в помойном ящике, он все отыскал заплесневелую рыбью голову, то на него, набросился громадный лохматый котище и едва не выцарапал ему глаза, так что малыш вынужден был бросить добычу и спасаться бегством. А в другой раз на него, обгладывающего старую, но еще годную в пищу кость, рыча и вздыбив загривок, набросился другой бродячий пес и так оттрепал его, что наш герой потом долго скулил в своем логове, жалуясь и зализывая раны. Это был какой-то странный хаотичный мир, где выживал только самый наглый, самый сильный и самый удачливый, где не было никаких законов, кроме права разбоя, права клыка: выживает сильнейший! Здесь не было места слабому или больному – его тут же загрызали его же собратья. Значит, надо быть сильным! И Буран быстро учился, как надо выживать на улице. Он изучил все свалки и мусорные кучи в округе, от конца до конца улицы, и неплохо представлял, в каких и в какой день стоит поискать что-нибудь съестное, познакомился с людьми, жившими в домах и со своими собратьями по несчастью – собаками и кошками, узнал, чего стоит ждать от каждого из них, с кем можно поспорить, а кого лучше опасаться. С кошками он вообще предпочитал не связываться – несколько раз получив по носу острейшими когтями и едва не лишившись глаза, он понял, что с этим врагом ему пока не тягаться, а потому старался их избегать, на что они отвечали полной взаимностью. С собаками было сложнее – они явно чувствовали в нем волчью кровь и не пропускали ни единого случая, чтобы не потрепать его и не загнать куда-нибудь в вонючую щель, а потом вдоволь полаять рядом, пока какой-нибудь двуногий не отгонит их прочь. Благодаря им Буран теперь прекрасно обследовал все укромные уголки и знал, куда в случае чего он может унести лапы. К тому же, со временем он понемногу подрастал, и некоторым слабым псам уже месяца через два вполне мог дать неплохой отпор. Он рос довольно угрюмым, замкнутым, необщительным зверем, что умел скорее рычать, чем вилять хвостом, а все добродушные детские черты, что проявлялись в его характере, когда он жил с матерью, почти полностью исчезли, соскобленные, уничтоженные грубостью окружающего мира. Даже сам образ матери стал понемногу стираться из его памяти – там, где он оказался, о ласке и нежности слыхом не слыхивали, и постепенно Умка становилась в его сознании чем-то вроде мечты, иллюзии, которой нет места в этой до ужаса жестокой борьбе за существование. Но он выживал, ибо, подобно всем диким и одичавшим домашним зверям, умел приспосабливаться к окружающей обстановке, находить ту тонкую, как волос грань, где сосредотачивалось некое подобие гармонии, управляющей этим бессмысленным хаосом, которую он всеми силами старался удержать. Все животные в той или иной мере довольно пластичны в своем поведении, и все умеют перевоплощаться, меняя свои привычки, а волку, пожалуй, самому живучему из всех диких зверей, это качество присуще в полной мере. И Буран, к его же счастью, успешно унаследовал эту черту от своего отца. Поэтому и жил, незавидно, в постоянной борьбе – но жил все-таки. Теперь, когда он стал довольно крупным, и уже не мог протиснуться в любую щель, его вражда с собаками достигла накала, и дня не обходилось без того, чтобы где-нибудь на задворках, а то и вовсе посреди улицы, не произошла свирепая грызня после которой Буран еще долго зализывал раны – впрочем, зная, что это не поможет, и завтра какой-нибудь другой пес снова не набросится на него. Его еще молодые, неокрепшие челюсти не могли давать врагам существенный отпор, и его спасала только природная ловкость и скорость, позволяющая ему избегать серьезных ранений даже в схватках с противниками, что были вдвое больше и сильнее его, но со временем он стал чувствовать и другую проблему – голод. Еды ему требовалось все больше и больше, а на улицах ее не прибывало. К тому же, потихоньку надвигалась осень, становилось все холоднее, и приходилось драться за каждый кусок, чтобы не замерзнуть ночью и не упасть от слабости на глазах соперника. В поисках корма он скитался по всем улицам, не зная, что будет, когда ударят настоящие морозы. Вот если бы ему добраться до леса! Он вздыхал, когда вспоминал высокие деревья и звезды над головой, не закрытые никакими домами. Но – лес был где-то далеко, и он не знал, как до него добраться. А плутать в поисках его было небезопасно, ведь, кто знает, какие враги могли встретиться ему в других частях деревни! Поэтому лес стал для него еще одной мечтой, которой не суждено было сбыться, о которой он вспоминал днем, забившись куда-нибудь под забор, а с наступлением сумерек вновь отправлялся на охоту. И вот однажды ноги в поисках пищи занесли его в самый центр деревни – туда, где располагался небольшой районный рынок – рядов пять или шесть лавочек, некоторые из которых были заколочены, но от других приятно пахло мясом, рыбой, хлебом. Буран принюхался и слегка облизнулся. Место, где так вкусно пахнет в такое голодное время, ему сразу понравилось. Но вряд ли и другие до него обходили его стороной. И в этом он сразу убедился, когда, крадучись, начал обходить рынок, знакомясь с местностью, и неожиданно, словно тени, откуда ни возьмись перед ним возникли два огромных лохматых пса, загородивших ему дорогу. Впрочем, он не испугался – его чуткие уши заранее предупредили его об их приближении, и он тут же отскочил назад, на всякий случай, вздыбив шерсть.
- Незнакомцам не всегда рады в нашей стае, - глухо и грозно пророкотал один из этих псов, такой мохнатый и могучий, что казалось, ему никакие, даже самые сильные морозы не страшны.
- Незнакомцы здесь долго не задерживаются, - добавил другой, немного полегче его сложением, с короткой шерстью, что не скрывала сильных тугих мышц, и свирепо оскалил клыки, - Так что лучше убирайся, пока мы тебя в клочья не разорвали, и не вздумай больше даже близко здесь появляться!
Буран молча смотрел на него.
- Ты что, глухой? Или не слышал, что бывает с теми, кто пересекает границу нашей территории? – второй пес сделал шаг вперед, и приблизил свою пасть к самым глазам волчонка, горевшим бледным голубым огнем, а потом ни с того ни с сего прыгнул прямо на него и схватил за ухо... вернее, почти схватил. Для собаки он, может быть, был и ловок, но нашему герою его движения показались куда медленнее, чем должны быть, и он с легкостью отпрянул, заставив челюсти противника звонко щелкнуть в воздухе, а потом стремительно рванул назад, и его клыки погрузились в пеструю шкуру, располосовав ее, как ножом. Пес с воем отшатнулся прочь, и тут же на его место встал его товарищ. С этим было куда труднее – длинная шерсть гасила все удары, клыки просто тонули в ее гуще, не достигая тела, и после нескольких неудачных попыток Буран вынужден был сменить тактику. Он плясал, как бешеный, вовсю используя свою способность уворачиваться от ударов, тем временем пытаясь найти какое-нибудь уязвимое место на теле своего врага. Тем временем пестрый, оправившись от неожиданной раны, принялся кружить вокруг него, и наш герой оказался меж двух огней – два противника неумолимо зажимали его в кольцо, выжидая, когда он допустит ошибку, чтобы вцепиться нахальному юнцу в горло и убить. Может, он слегка переоценил свои силы? И было бы разумнее сразу уйти? Постепенно Буран склонялся к мысли, что да, но думать об этом было некогда – вот и сейчас пестрый пес тараном бросился на него, грозя смести с ног. Буран легко отпрыгнул в сторону, но тут на него сзади набросился лохматый громила, и он едва успел развернуться навстречу, как они сцепились и повалились на землю, грызя и молотя друг друга лапами. Противник был почти в три раза старше и во столько же раз тяжелее его, так что Буран стал быстро уставать и задыхаться под его тяжестью, но он не останавливался и из последних сил колошматил его, свирепо, по-волчьи рыча. Ему удалось ухватиться за вражеское ухо, и теперь он насмерть повис на нем, не давая врагу вцепиться в него, но сам при этом открыл шею, и пестрый не замедлил этим воспользоваться – он ударил его сзади, и длинные клыки его вошли в тело Бурана в опасной близости от позвоночника. Дикая боль пронзила все тело нашего героя, дыхание сбилось, воздуха ощутимо не хватало, но он не отпускал своего врага, хотя челюсти продолжали сжиматься, и вот-вот грозили достигнуть артерии или гортани, чтобы оборвать его такую недолгую и такую трагичную жизнь.
- Роки! Грэй! Стойте! – неожиданно и словно издалека донесся до него чей-то голос. Клыки на его шее тут же разжались, и Буран, против воли выпустив ухо своей жертвы, упал на землю, хватая пастью воздух. Однако уличная схватка не прошла даром – он все же сумел повернуть голову в сторону приближающегося очень крупного и довольно старого серебристо-серого пса, тоже дворняги, но явно с примесью лайкиной крови – хвост его лежал на спине толстым калачом... точь-в-точь как у мамы.
- Ну, чего тебе, Цезарь? – огрызнулся один из псов, - Прервал такую забаву!
- Ты считаешь, что убийство – это забава? – спокойно спросил серый пес, и, хотя внешне он оставался почти добродушен, пестрый явно почувствовал себя не слишком уютно, потому что тут же выпалил:
- Мы ведь защищали свою землю от чужака! Что тут не по закону?
- И напали вдвоем на одного? Причем на такого молодого? – в голосе серого послышалась ирония, - Напомни мне, пожалуйста, в каком из трех законов говорится о подобном поведении, и я тебя с удовольствием выслушаю.
- Мы... – дворняга совсем сконфузился и, запнувшись, умолк.
- А теперь скажи-ка, каков наш первый закон?
- Подчиняйся вожаку, - чуя, куда все идет, покорно ответил тот.
- А кто вожак нашей стаи?
- Ты, Цезарь.
- Правильно. Так что идите себе уж, а не то этот щенок сейчас встанет и из вас подстилку для себя сделает, - усмехнулся серый пес. Двое подчиненных – делать нечего! – поплелись прочь, явно досадуя, что не расправились с Бураном до того, как появился вожак. Старый пес только улыбнулся им вслед и наконец-то посмотрел на уже успевшего подняться на лапы юного волка, а поскольку тот явно не спешил начинать беседу и угрюмо смотрел на своего спасителя, то сказал:
- А ты неплохо дерешься для такого юнца.
- Если бы не ты, я бы погиб, - пробурчал в ответ Буран.
- Ну, не все же сразу. Еще научишься. Как тебя зовут?
- Буран.
- Буран? Необычное имя для бездомного пса, - он принюхался, - И пахнет от тебя не как от простого бродяги. Откуда ты?
Тот на секунду замолчал. Стоит ли говорить этому псу правду? Кажется, он очень неплохой, и, во всяком случае, первый, кто при встрече с ним не оскалил зубов. Но проницательные темные глаза уже впились в лицо нашего героя, а он никогда не отличался особым искусством врать.
- Из леса.
- А, тогда понятно... Твой отец – волк, верно?
- Да. Черный Сумрак.
- А мама? Твоя мама... ее случайно не Умкой звали?
- Откуда ты знаешь?
- Так значит, она выжила, - широко улыбнулся пёс с царским именем, и столько нежности промелькнуло в его взгляде, что Буран даже невольно смягчился, но все же счел нужным угрюмо добавить:
- Мамы больше нет. Она... Ее убили много дней назад. Один человек... охотник... он застрелил ее.
- Но она выжила, - Цезарь упрямо тряхнул головой, - Она целый год провела в лесу, одна, и она выжила. И успела дать миру еще одну жизнь, - он улыбнулся Бурану, - Впрочем, кто бы сомневался? Она всегда была особенной. Видно, даже твой отец чистокровный волк это почувствовал... повезло ему, - он оторвался от своих мыслей и посмотрел на нашего героя, - Я хорошо знал твою маму, малыш. Можно даже сказать, был лично знаком. Она была просто замечательной. И у тебя ее глаза, такие же точно. А в остальном... в остальном ты очень похож на своего отца. Да, я и с ним тоже встречался. Достойнейший волк.
- А когда... – начал было Буран, но Цезарь опять улыбнулся и зашагал себе прочь, помахивая хвостом. Буран посмотрел ему вслед, вздохнул и хотел юркнуть куда-нибудь за лавочки...
- Ты идешь?
- А... да, иду.
Старик привел его на самую окраину рынка, туда, где кучей валялись пустые деревянные ящики, большей частью разбитые топором вдребезги, но попадались и совсем неплохие, почти целые. В одном из них лежали какие-то старые лохмотья, заменявшие постель и, лишь слегка поведя носом, Буран сразу понял, что здесь и спит его новый знакомый.
- Вот здесь мое логово, говоря по-лесному, - усмехнулся пёс, - Правда, не самое роскошное, но, по крайней мере, от дождя и снега спрятаться можно. А ты выбирай себе ящик по вкусу и можешь считать, что ты и родился в нашей стае.
- Спасибо. Ты незаслуженно добр ко мне.
- О, мой друг, еще как заслуженно! Знал бы ты, скольким я сам обязан твоему отцу... Да и ради твоей мамы стоит постараться. Она была просто чудо, - он улыбнулся, грустно вздохнул и растворился в тени, а Буран, тоже вздохнув, отправился на поиски достаточно большого ящика, стараясь не наколоть лапы о тонкие острые щепки. В конце концов ему удалось отыскать подходящий, у которого крышка, в отличие от остальных, была не пробита, а вскрыта. Обнюхав его и убедившись, что он никому не принадлежит, Буран схватил его и потащил к «конуре» Цезаря – там безопасней. Вскоре седой пес вернулся, да не с пустой пастью – принес кусок хлеба, видно, упавшего с прилавка, да не обнаруженного в густой пыли. Бурану было неприятно объедать его
- Ешь, не стесняйся. Тебе обязательно надо побольше есть, пока на твоих ребрах еще осталось хоть какое-то мясо. Скоро осень наступит, а за ней и зима не заставит ждать, и тогда уж еды будет совсем мало. Ты-то еще не знаешь, что такое настоящие морозы, так что послушай совета и ешь, пока дают. Сегодня отдохнешь, а завтра уже и вместе отправимся на промысел. Знаешь, что будет завтра?
- Откуда? – он не очень умело усмехнулся.
- Базарный день! Он каждую луну случается, на десятый день. Тогда только держись! Людей будет видимо-невидимо...
- Людей? – Буран свирепо вздыбил щетину, - Тогда я не выйду!
- И останешься голодным. Да ты не бойся, им до тебя не больно-то будет дела. Главное – им под ноги не попадаться, и все будет в порядке. А еще важнее – лови момент. Если тебе повезет, наешься так, что на три дня вперед хватит. И торопись, а не то другие прежде схватят, и тогда уж все, прозевал. Знаешь второй закон нашей стаи? «Кто успел – тот и съел». Так что не медли, а не то потом, когда зима наступит, будешь ого-го как сожалеть, что вовремя не старался жирку накопить. А теперь спи, - он зевнул, укладываясь поудобнее, - Завтра начнем твое обучение. И я не я буду, если через несколько дней из тебя не получится отличного рыночного пса!
Буран только плечами пожал и лег спать. Он и не знал, что на следующий день его ждет! Столько народу он не видел никогда в жизни, и даже представить не мог, что его столько на такой маленькой площади собраться может! Люди галдели, выкрикивали название товара, ругались, плясали и пели, дети смеялись и плакали, лошади ржали, оглушительно орали петухи... Бурана даже не заметили, его просто подхватило и понесло вместе с толпой. Тяжелые сапоги то и дело наступали ему на лапы, в ушах звенело, перед глазами все просто плыло от этого невообразимого калейдоскопа ярких красок, и когда его вытолкнуло куда-то между лавками, он чуть голову не потерял и шмыгнул в какой-то закуток, пытаясь отдышаться. Нет, к такому он готов не был! Но – нужно было собраться с духом и попытаться вклиниться в этот странный грохочущий хаос. Вздохнув поглубже, Буран решил попытаться. И снова его со всех сторон окружили люди, снова потащили куда-то прочь, но он не пошел вместе с ними и, стараясь не попасть под чей-нибудь сапог, побежал между ними. Кто-то явно попытался пнуть его в бок, но он успел вернуться, и пинок пришелся по чьей-то ноге. Пострадавший не замедлил ответить тем же, и разгорелась нешуточная драка. А пока двое здоровых мужчин выясняли отношения переходя чуть ли не в драку , Буран, потянув носом воздух, залез к одному из них сброшенный на землю вещевой мешок, и через мгновение уже мчался прочь с булкой хлеба в зубах, лавируя между людьми. Добежав до своего логова, он быстренько сунул добычу под кучу тряпья и снова отправился на площадь. Его привлек аппетитный запах откуда-то слева, и вот он увидел его источник – лавку торговца хлебом, возле которой уже бродило несколько голодных псов. Двое или трое, заметив его, оскалили клыки, но в драку не полезли – то ли главного опасались, то ли не до этого им было. А едва Буран успел приблизиться, как торговец, видно, обнаружив на хлебе плесень, швырнул неплохой кусок псам. Те тут же бросились вперед, и началась драка. Буран не хотел в нее лезть – да ну его, этот кусок! – но его не больно-то и спрашивали, вместе со всеми втянув в общую кучу. Так что пришлось действовать, и он, молча оскалив клыки, принялся пробиваться между рычащими псами, пока не увидел тот самый кусок – захваченные дракой между собой, остальные его даже не заметили, и он уже бросился вперед, готовясь схватить его в зубы, но тут на него навалилось чье-то тяжелое тело. Это оказался... тот самый Грэй, с которым они так мило пообщались ночью.
- А, это ты, волчий выкормыш! – в глазах пса горели лютые огоньки, - Ну что, продолжим наш разговор? Цезаря здесь нет, и на этот раз никто твою шкуру не спасет! Таким, как ты, диким выродкам, здесь не место, и сейчас ты пожалеешь, что явился в наши края! – и, взревев и оскалив зубы, он бросился в атаку. Буран в ответ только обнажил длинные острые клыки, и они, обхватившись лапами, принялись таскать друг друга по земле, впиваясь во все незащищенные места на теле противника. Грэй был старше и бывалей, крупнее и явно сильнее нашего героя, но Бурану было на это словно наплевать – он просто не привык сразу отступать, и если драка была неизбежна, то предпочитал никогда не сдаваться на милость победителя, даже если ему и казалось, что у него нет никаких шансов на успех. Вот и сейчас он, понимая, что в прямом столкновении у него мало шансов уцелеть, увернулся от первого прямого удара клыками, после чего, дико изогнувшись, поймал зубами загривок противника и навалился на него сверху, придавив к земле и изо всех сил кусая врага. Тем временем кто-то более ловкий уже утащил брошенный кусок, но псы все рычали и грызли друг друга, ничего не замечая вокруг. Грэй под лапами юнца выл и извивался, пытаясь ухватить его и стряхнуть со своей спины, но наш герой держался крепко, не разжимая челюстей, и отнюдь не собирался скоро отпускать своего врага. В его глазах полыхали лютые огоньки, и он свирепо рычал сквозь зубы, разрывая собачью шкуру и пятная землю алой кровью врага. От запаха крови, от ее вкуса на своих губах он почувствовал, как в душе его поднимается нечто дикое, первобытное, и он все сильнее, все злобнее впивался клыками в бока и спину Грэя, чуял, что теряет разум, превращаясь в... абсолютно дикого зверя. Он и раньше, еще во времена бродяжничества по улицам, время от времени чуял, как эти волчьи наклонности просыпаются в его душе, день ото дня все чаще и чаще, проявляясь в нем в минуты высшей ярости и давая ему способность сражаться, не зная страха, не зная боли... не зная ни малейшей жалости... И, наверное, он бы убил Грэя, разорвал его в клочья, как кошка рвет беззащитную мышь, зажатую в ее когтях... но тут чьи-то мощные челюсти, схватив его за шиворот, стащили рычащего и упирающегося Бурана со спины его врага. Он вырывался настолько яростно, что держащему его псу волей-неволей пришлось сильно сжать клыки, едва не прокусив нашему герою загривок, и только густая жесткая шерсть уберегла его от серьезных ранений, когда он, ревя, как безумный, все пытался дотянуться до окровавленного, лежащего на земле пса и закончить начатое.
- Буран! – раздался в его ушах громовой голос, и перед ним, мелькнув серебристой шерстью, возник Цезарь, - ану-ка, успокойся!
Оскалившийся зверь ответил ему лютым рычанием, его длинные клыки щелкнули в каком-то волоске от морды Цезаря. Но тот даже не попятился и пристально смотрел в глаза молодца... и, наконец, в глубине этих диких горящих глаз что-то погасло, а Буран, застонав, безвольно обвис, потеряв сознание, Цезарь, еще раз встряхнув его, на всякий случай, опустил его на землю.
- Вот бешеный, - покачал он головой, сплевывая с губ несколько приставших к ним черных шерстинок.
- Бешеный? – Грыэй с трудом поднялся на трясущиеся ноги, но к Бурану, даже лежащему, и близко не подходил, а в голосе его послышались истерические нотки, - Да он же просто спятил! Он только что едва меня на этом же месте не прикончил! А, Цезарь? Видал, что здесь только что произошло? И как ты думаешь, после этого кто согласится, чтобы этот дикарь оставался в нашей стае? Да он, того смотри, возьмет и кого-нибудь из нас ночью в собственной норе прикончит и с костями сожрет!
Цезарь не ответил. Он просто внимательно обнюхал безжизненное тело Бурана, после чего подхватил его и понес прочь.
- Что скажешь, Цезарь? – рявкнул ему вслед Грэй, так и не дождашись ответа, - Ты сам все видел! Видел, как он меня рвал! И ты хочешь, чтобы этот волк жил среди нас?
Цезарь и на этот раз не удостоил его словом. Он просто протолкался между столпившимися псами – они расступались довольно неохотно, и втихо-молку явно что-то горячо обсуждали – и вскоре пропал в толпе...
- Я тебя подвел, - негромко и очень горько сказал Буран, лежа на земле и глядя куда-то в сторону. День уже кончился, народ схлынул с площади, и заходящее солнце подсвечивало красным пустые лавочки, среди которых рылись в земле слетевшиеся в поисках крошек хлеба голуби. Но Буран даже не смотрел на них – его неподвижный взгляд был направлен куда-то в сторону, причем, судя по всему, ему было все равно, на что именно он смотрит. Цезарь не ответил, и тогда он посмотрел на своего друга, думая, что тот так обиделся на него, что и разговаривать не хочет, но, встретившись с ним глазами, он увидел, что старик смотрит на него с лаской и пониманием, и мягко улыбается. Буран решил, что он попросту не понимает, что с ним происходит, считает его помешавшимся ребенком или вроде того, и попытался растолковать, - Я чувствую, как во мне живет... кто-то еще. Кто-то куда злее меня самого. Он словно спит... а иногда просыпается. И ты видел, как это происходит. Это еще давно началось, когда я на улицах жил. Там меня все травили, вот я и научился так выживать. И я не могу этому противостоять... – он вздохнул, - Мне кажется, ты зря позволил мне остаться здесь, Цезарь. Мне здесь и вправду не место. Мне нигде не место. Я не пес и не волк... и, наверное, не могу жить ни в городе, ни в лесу.
- Буран, - Цезарь подошел к нему и лег рядом, мягко положив лапу ему на спину, - Ты не виноват в своем происхождении, и никто в этом не повинен. Ты просто должен быть таким, каков ты есть, жить так, как считаешь нужным, и не оглядываться на других, спрашивая, что делать или как поступать. Не опуская глаз, друг мой, и не давай другим принимать решения за тебя, иначе твоя жизнь потеряет всякий смысл. У тебя свой путь, сын Сумрака, свое предназначение в этом мире, и никому этого у тебя не отнять, - Буран открыл рот, собираясь что-то сказать, но Цезарь с улыбкой перебил его, - Ты – это в первую очередь ты сам, Буран, а не то зло, что живет в тебе – ведь у кого из нас не бывает недостатков? Эта сторона твоей души помогла тебе выжить в чуждом тебе мире, и за это в какой-то мере ты можешь быть ей даже благодарен. Просто не забывай вовремя сдерживать себя, не давать слепой ярости затмить рассудок – и она никогда не сможет тобой овладеть, - после чего, потрепав его по спине, он встал, - Так что, первый твой базарный день окончился голодным животом? Ну что ж, так всегда, когда густо, а когда пусто... пойду, что ли, поищу чего пожевать...
- Погоди, - Буран вскочил на лапы, - У меня же есть кое-что!
- Что, клок выдранной у Грэя шерсти? – кривовато усмехнулся Цезарь, но эта ухмылка тут же сошла с его губ, сменившись выражением полного оцепенения, когда его воспитанник, нырнув в свою нору, вытащил оттуда целую булку хлеба – ту самую, что он утащил еще днем. Некоторое время он молча смотрел на это богатство, не зная, что и сказать, а потом расхохотался и от души огрел Бурана по спине, воскликнув:
- Ну, что я говорил? Я не я буду, если из тебя матерого рыночного пса не сделаю! И вот, пожалуйста! Как же ты ухитрился ее уволочь, а?
- Да так, случайно, - Буран, кажется, был жутко рад похвале Цезаря, хотя и не показывал этого. Вдвоем они живо замолотили половину булки, оставив порядочный кусок про запас, а потом довольно разлеглись на земле, с удовлетворением ощущая приятную тяжесть в животах и с прищуром глядя на медленно спускающееся к горизонту золотисто-алое солнце, дарящее притихшей деревне свои ласковые последние лучи...