. БАКИНСКАЯ ПЕРСИЯ С. ЕСЕНИНА.
Русских поэтов связывала с Азербайджаном благодатная, почти мистическая любовь. Объяснить её только красотой природы, романтикой невозможно, главное – это люди: именно они одухотворяют место, где живут. Азербайджан давал творческим людям вдохновение. Так было со многими русскими поэтами. Так было и с Есениным. Поэтому в Баку он бывал очень часто.
Осенью 1924 года приезд поэта совпал с 6-летием гибели 26 Бакинских комиссаров. За одну ночь в кабинете своего друга П.И. Чагина, главного редактора газеты «Бакинский рабочий», Есенин написал «Балладу о двадцати шести». Такого взлёта поэтического вдохновения у Есенина до этого не было. Утром произведение было напечатано в газете:
Пой песню, поэт,
Пой.
Ситец неба такой
Голубой.
Море тоже рокочет
Песнь.
26 их было,
26.
В 1924 – 25 годах Есенин – один из самых активных сотрудников газеты
«Бакинский рабочий», в которой были опубликованы 46 его стихотворений и поэма «Анна Снегина». В 1925 году редакция газеты выпустила его книгу «Русь советская».
Есенину было очень уютно в Азербайджане, здесь его любили и ценили. Период пребывания в Баку был самым счастливым в последние годы жизни поэта и самым плодотворным. Это время сравнимо с болдинской осенью Пушкина. Конечно, Есенина привлекала экзотика Азербайджана, но его тянуло в Персию, в которую он так и не попал, зато подолгу жил в так похожем на Персию Баку. По поручению руководителя компартии Азербайджана С.М. Кирова Есенина поселили на одной из лучших бывших ханских дач с огромным садом, фонтанами и всякими восточными затейливостями (джейранами, павлинами, лебедями и т.д.), что создало бы «иллюзии Персии в Баку»: летом 1925 года поэт работал над циклом «Персидские мотивы». Есенину шепнули, что какой-то верховный визирь Персии одолжил ему свою дачу. Поэт был в восторге: наконец-то он в Персии, сбылась мечта. Ему и не вдомёк было, что это бывшая дача миллионера М. Мухтарова. Правда, и дворец, и сад были куда лучше персидских, был водопровод, канализация и газ. Конечно, потом Есенину всё рассказали. Но поэт не был разочарован, а, наоборот, очарован той сказкой, в которую он попал:
Золото холодное луны,
Запах олеандра и левкоя,
Хорошо бродить среди покоя
Голубой и ласковой страны.
В одном из писем в Россию поэт пишет о том, что наложил на себя запрет на употребление спиртного: «Назло всем не буду пить, как ранее. Буду молчалив и корректен. Вообще хочу привести всех в недоумение, совсем мне не нравится, как обо мне думают… Весной, когда приеду, я уже не буду никого к себе допускать близко»:
Улеглась моя былая рана -
Пьяный бред не гложет сердце мне.
Синими цветами Тегерана
Я лечу их нынче в чайхане.
«Причащение» к Востоку даровало поэту то, чего так ждала его измученная душа, вылеченная «синими цветами Тегерана», - обретение чувства гармонии. Музыкальность и напевность как родовые черты есенинской лирики обретают новые качества. Мелодический рисунок становится как бы сродни бесконечной волне восточного орнамента, изысканности коврового узора, трепетной воздушности.
В «Персидских мотивах» Есенин создаёт идеальное царство прекрасного, поэтический эдем, в котором возносит молитву красоте и вечной женственности:
Свет вечерний шафранного края.
Тихо розы бегут по полям.
Спой мне песню, моя дорогая,
Ту, которую пел Хаям.
Тихо розы бегут по полям.
Каждое утро необыкновенно красивая девушка из соседнего села Шаган приносила Есенину на дачу в Мардакяны кувшин молока. Она стыдливо прятала глаза под чадрой. Но однажды она сверкнула на него своими чёрными глазами. Девушка не назвала своего имени, и поэт её прозвал Шаганэ (то есть девушка из селения Шаган). Так родились строки:
Шаганэ ты моя, Шаганэ!
Потому, что я с севера что ли,
Я готов рассказать тебе поле,
Про волнистую рожь при луне,
Шаганэ ты моя, Шаганэ.
Есенин учился у восточных поэтов многим поэтическим приёмам. Он использовал «замковые» формы стиха, когда одна и та же строчка начинает и замыкает строфу. А в стихотворении «Шаганэ ты моя, Шаганэ!» поэт находит оригинальный приём, преобразуя уже знакомую «замковую» форму в своеобразную «анфиладу», которая сквозь первую строфу помогает нам увидеть «насквозь» обнажённую душу творца и потом, строфа за строфой, приближает её к нам:
Потому, что я с севера, что ли,
Что луна там огромней в сто раз,
Как бы ни был красив Шираз,
Он не лучше рязанских раздолий,
Потому, что я с севера, что ли, …
Пленительна краса восточной природы, ласков южный ветер, но думы о родине и тут не покидают поэта, она неудержимо влечёт его к себе.
В конце стихотворения, когда уже, казалось бы, всё открыто и понятно, совершенно неожиданно и не по-восточному возникает новый образ:
Там, на севере, девушка тоже,
На тебя она страшно похожа,
Может, думает обо мне…
И за видимой перспективой оказывается новый «замок», который вновь запирается начальной строкой: «Шаганэ ты моя, Шаганэ». Как назвать этот приём – восточным или русским, есенинским?
Баку и Мардакяны стали местом последнего подъёма творческих сил Есенина. «Город ветров» плодотворно повлиял не только на творчество поэта, но и на его здоровье, помог ему обрести себя, почувствовать радость жизни и покой. Прощаясь с городом, поэт сказал: «Ходя по улицам Баку, я не чувствовал за собой тени». С тревожным предчувствием Есенин в конце мая покидал город и друзей-бакинцев.
Накануне отъезда, вечером, в гостинице он писал стихотворение «Прощай, Баку…». Перед глазами открывались бездонная голубизна над Девичьей башней («синь тюркская»), отливающие золотом песчаные поля вдоль кромки моря, оживали игривые «барашки» весеннего Хазара («волны Каспия»), пропитанные нефтью холмы бакинского пригорода с певучим названием Балаханы – там совсем недавно Есенин вместе с рабочими отмечал первомайский праздник («балаханский май»). Это была незабываемая маёвка. Поэт чувствует, что он больше не увидит ставший ему родным город. Все три катрена стихотворения начинаются c рефрена «Прощай, Баку!»:
Прощай, Баку! Тебя я не увижу.
Теперь в душе печаль, теперь в душе испуг.
И сердце под рукой теперь больней и ближе,
И чувствую сильней простое слово: друг.
История этого стихотворения не закончилась в 1925 году. Она имела мистическое продолжение. Незадолго до своей кончины выдающийся азербайджанский поэт и композитор Муслим Магомаев написал музыку на это стихотворение и сам исполнил песню, которая стала в его творчестве последней.