(Из книги Э. Дебо «Джеронимо»). Перевод В. Беляев /Псков/.
Глава 20.
Джеронимо как личность.
В шумихе, сопутствовавшей его прибытию в форт Силл, Джеронимо был представлен как типичный образчик кровожадного дикаря-индейца. Среди огромного количества мрачных россказней, распространявшихся повсеместно, обращала на себя внимание история о том, как после его последнего "восстания", в момент, когда Джеронимо "брали в плен", он был облачен в одеяло,целиком сшитое из сотни /иногда упоминалось 99/ скальпов белых, которые он добыл в течении того последнего налета. Сведения эти проникли даже в серьезные публикации, и авторы в поисках материала подчас ставили в тупик старого воина,прося показать им прославленное одеяние.
Один из его ранних интервьюеров, все-таки, сумел за личиной мрачных изображений увидеть личность человека. В 1897 г. Эдвард Э.Эйер, президент Полевого Музея в Чикаго, послал племянника своего,художника Элбриджа Эйера Бербанка, в форт-Силл с целью написать портрет неукротимого налетчика. Пребывая под впечатлением наводящих ужас крикливых подзаголовков, тот испытал чувство облегчения, узнав, что "кровожадный дикарь" находится в тюрьме и он, таким образом, сможет безопасно нарисовать его из-за решетки. Когда же он прибыл на пост, то с удивлением узнал,что именитый пленник живет в своем собственном доме, наслаждаясь всеми привилегиями, дарованными ему в резервации. Какой-то малолетний индейский мальчуган, очевидно Джо или Томас Дахкейя, помог художнику устроиться. Джеронимо не было дома: он был занят поисками своих лошадей. Вскоре он появился, восседая верхом на кобыле, —"пожилой индеец ...низкорослый, но хорошо сложенный и мускулистый. Его проницательное, умное лицо было испещрено сетью глубоких морщин. Маленькие и злые глазки были бесцветны, но в глубине их искрился неистовый свет". Лицо это,"столь огрубелое и морщинистое", как "предмет, уникальный для изучения", притягивало художника".
Элбридж учтиво привестствовал старика, обратившись к нему как к "вождю Джеронимо". Позже он узнал, что такое обращение было наиболее удачным; солдаты форта называли Джеронимо не иначе как "Джерри", а сам он искренне ненавидел это прозвище.
Мальчик переводил последовавшую затем беседу. Джеронимо спросил художника, откуда он приехал, и затем пожелал узнать все о Чикаго. Наконец произнес: "Заходи",- и Бербанк проследовал за ним в дом. Старик извлек из старого сундука свою фотографию, протянул ее посетителю и сказал: “Один доллар". Бербанк смиренно уплатил. Сцена эта явилась подходящим моментом обратиться к старому индейцу с просьбой позировать для портрета. Тот охотно согласился, а капитан Скотт дал необходимое на то разрешение.
На следующее утро Бербанк нашел Джеронимо в полной готовности и в нетерпеливом ожидании начала сеанса, но едва художник приступил к работе, как апач жестом велел ему остановиться и, позвав девочку - по всей видимости,Еву - игравшую поблизости, попросил ее перевести. "Зтот человек желает знать, сколько вы заплатите ему",-перевела она.
"Спроси его, сколько он хочет",-ответил Бербанк.
"Ты получишь за эту картину много денег,-сказал Джеронимо. -Возможно долларов пять. Я хочу половину".
Бербанк предложил ему: если он согласится позировать для двух портретов, то сможет получить все пять долларов. Сделка была заключена.
В продолжении работы над первым портретом Джеронимо восседал на кровати, а Бербанк примостился на ящике. В доме не было ни одного стула до тех пор, пока Джеронимо обманным путем не вынудил художника приобрести для него один. Как-то раз мимо проходил человек, несший на продажу мешок с зерном. Волей- неволей Бербанку пришлось купить и его - для кобылы Джеронимо Но, несмотря на все, индеец был превосходным натурщиком, хотя привычка бдительности, выработанная в течении его охотничьей жизни,давала о себе знать: при малейшем звуке приближающегося человека или лошади он бросался к двери и выглядывал наружу. Порою он начинал нервничать от долгого сидения, и тогда Бербанк позволял ему немного отдохнуть. Старик заваливался спиною на кровать и своим глубоким, низким голосом затягивал, по словам художника, песни ''удивительной красоты". Одна из них звучала так:
О, ха ле
О, ха ле
В поднебесье лазурном
Парю я на облаке,
Стремясь в беспредельную высь, взлетая все выше и выше,
О, ха ле
О, ха ле
Жаждет мой дух обрести изначальный чертог,
О! Я себя обретаю, преображаясь!
О, ха ле
О, ха ле
В течении всего времени работы в доме Джеронимо Бербанк регулярно приносил с собою завтрак, помимо этого он приносил всегда еще и дополнительный паек, которым делился со своей "натурой". Однажды, во время первых сеансов,Джеронимо пригласил его отобедать с ним. Зи-йе приготовила угощение, состоящее из мяса, хлеба и кофе. Пища была "чистой и свежей", а сервировала она все на доске, которую поставила перед мужчинами на землю. Они ели руками, ввиду отсутствия в доме ножей,вилок или ложек. Спустя два года художник вновь был приглашен на обед к Джеронимо. На этот раз он сидел вместе с Джеронимо,Зи-йе и Евой за крепко сколоченным столом, уставленным отменными яствами, обложенными сладостями, и покрытым, по этому случаю, полотняной скатертью.
Зи-йе хворала - надо думать, в результате инфекции туберкулеза, свалившей ее, -и Джеронимо выполнял всю работу по дому: мыл посуду, подметал пол, содержа жилище в безукоризненной чистоте. Как-то раз, по неосмотрительности своей, Бербанк нечаянно наследил на чистом полу, и хмурый взгляд, брошенный на него старым воином, когда тот взял веник и вымел грязь,дал понять художнику, чтобы впредь он был более внимательным.Джеронимо боготворил Еву. "Никто не мог быть добрее к своему ребенку, чем он к ней'1. Несмотря на его заметную бережливость во взаимоотношениях с посторонними людьми, все, о чем бы Ева не попросила в лавке торговца - становилось ее. Маленький "племянник" тоже находился "постоянно возле дома". Похоже,это был внук его, Томас Дахкейя, единственный, кто уцелел из семейства Лулу. Маленькая девочка. Нина, скончалась в 1895 г.; смерть самой Лулу последовала в 1898 г.; а муж ее, воин Майк Дахкейя, и их сын Джо умерли в 1899 г./З/. Вне всякого сомнения, что в течении последних визитов художника Томас жил у своего деда. Бербанк ни разу не упомянул о Фентоне. Этот последний сын семьи Джеронимо /за исключением отсутствующего Роберта/ умер в 1897 г.: либо до первого визита художника, либо до того, как тот познакомился с семейством.
Elbridge Ayer Burbank / 1858-1949 /
Когда Бербанк увидел Джеронимо в домашней обстановке, он убедился, что трудно представить себе его "главарем банды дикарей, уничтожающих все на своем пути. Для меня он был попросту добрым стариком".Он приучил своих лошадок являться по его пронзительному сигналу /4/ и никогда не уходил из дома, не налив миску молока своему коту. /По причине, которую Бербанк так никогда и не смог себе уяснить, усы кота всегда были начисто обстрижены/. При содействии художника Джеронимо составлял письма своим друзьям, оставшимся на его прежней родине, обычно обращаясь с просьбой, чтобы ему прислали те или иные туземные "амулеты", и неизменно заканчивая словами: "Если ты в чем-нибудь нуждаешься - дай мне знать и я вышлю тебе деньги" /5/.
Другие люди , знавшие Джеронимо в то время, также были свидетелями его доброжелательности. Оскар Броусс Джекобсон, возглавивший позже Школу искусств при Университете штата Оклахома, прокомментировал отзыв Бербанка о нем, как о "необыкновенно ласковом к своей семье и добром и великодушном по отношению к своим соплеменникам": "Аналогичное впечатление о Джеронимо сложилось и у меня, после нескольких бесед /с ним/" /6/. Мисс Руфь Хаммонд, бывший библиотекарь Университета штата Оклахома, находящаяся ныне на заслуженном отдыхе, до сих пор еще помнит,как в дни ее детства Джеронимо произвел на нее неизгладимое впечатление, когда пришел в офицерские казармы предложить на продажу луки и стрелы; отец ее в то время занимал должность капеллана в форт-Силле. "Они беседовали с моим отцом. Джеронимо не выглядел свирепым человеком, в моих глазах он был лишь добрым старичком. Он немного говорил по-английски, достаточно для того, чтобы предложить свои товары.Он запросил пятьдесят центов дополнительно за то лишь, чтобы нацарапать свое имя на луке" /7/.
Но в один прекрасный день этот добродушный индеец предстал перед Бербанком преобразившимся в свирепого дикаря. Редактор одного из журналов предложил художнику значительную сумму денег, если он сумеет предоставить для публикации историю жизни Джеронимо. Джеронимо согласился, при том условии, если ему будет выплачена половина прибыли. Бербанк пришел к нему, и старик, улегшись на кровать, начал.Но когда в своем повествовании он дошел до описания резни его семьи мексиканцами, его охватило такое бешенство, что он был не в силах продолжать дальше. Мальчик, переводивший все, о чем рассказывал старик, пришел в полувозбужденное состояние. "Он говорит вам правду,- произнес он, -отец мой рассказывал мне то же самое" /8/. Очевидно, статья эта так никогда и не была написана.
Азартные игры также являлись причиной проявления скрытого неистовства Джеронимо. Однажды он пригласил Бербанка сопровождать его на спортивной встрече, проводившейся в гарнизоне,как известно ежегодно по случаю празднования знаменательного дня Четвертого Июля, включающей в себя конные скачки и другие состязания между солдатами и кайова и команчами /9/. Там он составил компанию играющим в монти, раздавая карты со знанием дела своими маленькими, ловкими руками и вскрикивая на верхнем пределе диапазона своего голоса каждый раз, когда сгребал выигрыш. Когда они уже собирались отправиться обратно домой, один из белых предложил устроить конное состязание на приз в десять долларов тому, кто прискачет первым. Джеронимо ни к чему так не питал слабости, как к конным скачкам, но его вес был для этого помехой. Часто он заставлял свою маленькую жену удовлетворять эту его прихоть; апачи долго вспоминали, как она, завязав волосы свои в тугой узел, галопировала верхом наравне с ним /10/. На этот раз Джеронимо огляделся вокруг, ища глазами одного апачского парня и увидел его с битой в ру ке, принимающим участив в игре в бейсбол. Как раз в тот момент, когда появился Джеронимо, парень забил хомер /Хомер - попадание в бейсболе, дающее возможность отбивающему мяч сделать полный обход позиций и выиграть бег. Прим.пер./. Старик погнался за ним через все бейсбольное поле и настиг его, наконец, на исходной позиции. Конная скачка, последовавшая за этим, стала почти равной по шансам, но лошадка Джеронимо, тем не менее, выиграла и он дико возликовал /11/.
Джеронимо был готов держать пари, фактически, по любому поводу. Однажды он вызвал Бербанка на состязание в меткости по стрельбе из 22-калиберной винтовки, где каждый должен был заплатить своему оппоненту десять долларов за каждый удачный выстрел. Взглянув в водянистые глаза старика, художник уже было согласился принять вызов, но Джеронимо выказал такое рвение, что тот сказал: "Нет-нет, мы будем стрелять ради шутки". И поступил благоразумно. Джеронимо взял кусок бумаги размером около четверти ярда и приколол его к дереву на расстоянии нескольких ярдов. Джеронимо попадал в мишень при каждом нажатии курка, а один раз даже задел прищепку. Бербанк же делал промах за промахом /12/.
В один прекрасный день Джеронимо наведался к Бербанку в форт в необычном настроении.Он заявил: никому никогда не удалось его убить, и даже Бербанку, если он когда-либо того захочет. Он обнажился до пояса, представив взору изумленного Бербанка несколько пулевых отметин на своем теле. Некоторые из них были довольно крупными по размеру и глубокими настолько, чтобы удержать маленькие камушки, которые он поднимал и вставлял в них, имитируя ружейный выстрел. Он заключил, выкрикнув: "Пули не могут убить меня!" /13/. Настолько он доверял своей Силе. Даже в конных скачках он одинаково полагался как на свою "магическую силу", так и на резвость своей любимой гнедой лошадки. По сути своей, Джеронимо был непокорным апачем. Свойственные ему доброта и жестокость были характерными для того туземного общества, типичным представителем которого он являлся.
С другими представителями этого общества Бербанк познако-мился во время своего третьего визита в форт-Силл. Проделав верхом длинный путь через леса, он приехал к Джеронимо в сопровождении Евы и маленького "племянника", забравшихся к нему на лошадь. "Ты делать уйма деньги, рисуя мой портрет, - было приветствием художнику. -Ты платить мне столько’1,- и старик сжал и разжал руки, показывая двадцать пять долларов. Бербанк обьяснил ему, что на этот раз приехал для того, чтобы нарисовать портреты остальных вождей.Джеронимо уговорил Найче, Чатто, Чиуауа, Мангаса и Локо позировать художнику, а тот нарисовал очаровательный портрет Евы /14/.
Художник страстно мечтал познакомиться с Найче, а когда встреча состоялась, для вождя она представляла лишь творческий интерес, что была весьма типичным для него.Однажды, когда художник делал наброски, он заметил "высокого, привлекательного индейца", пристально наблюдавшего за ним. Бербанк спросил у него, где можно найти Найче. Индеец засмеялся. "Я и есть Найче", -сказал он /15/. После того, как состоялось это знакомство, Найче весь день, не переставая, наблюдал за тем,как рисует Бербанк; Бербанк объяснил ему свою технику, а позже из Чикаго прислал туземному художнику полный набор красок. Найче подарил Бербанку трость, которую вырезал из дерева -"прекрасно выполненную, к тому же изящно расписанную". Бербанк захотел приобрести для музея одну из художественных работ Найче, выполненную по индейскому обычаю на оленьей шкуре, и вождь назначил за нее цену в три с половиной доллара. Вскоре художник узнал, что этот, не от мира сего,индеец заплатил три доллара за одну лишь шкуру и он, таким образом, повысил плату свою до десяти.Впоследствии, когда французский живописец Жан- Батист Милле посетил музей, он, залюбовавшись этой работой, объявил ее "самым прекрасным декоративным произведением, какое ему когда-либо доводилось видеть". Эйер вручил ему работу и тот увез ее во францию.
В своих последующих путешествиях по многим резервациям Бербанк посмотрел и оценил работы многих индейских художников, тем не менее, он всегда отзывался о Найче как о "наилучшем'1 из всех, кого он знал /16/. Однако, на его взгляд, все индейцы являлись "художниками по натуре своей". Даже деляга Джеронимо — и тот "знал толк в линии и цвете". Джеронимо нравились портреты, которые нарисовал с него Бербанк; "Ты до черта сообразительность",- было его мнением, кроме того,оба они выказывали искреннюю привязанность друг к другу.Последнее расставание стало "весьма печальным" для них обоих, понимающих, что встрече более не суждено состояться /17/.
Для Джеронимо знакомство это стало первой благоприятной возможностью сблизиться со штатским белым человеком. Вскоре, однако, его контакты с белыми чрезвычайно возросли. Правительство продолжило начатую политику дробления индейских резерваций Оклахомы и открытия их границ для белого заселения. Кайова, команчи и кайова-апачи оказали этому всяческое сопротивление, но, в конце концов, и они были вынуждены отказаться от своей борьбы. Каждое племя получило свой собственный "надел", а оставшаяся земля в 1901 г. была отдана под поселения белым гомстедерам. Это означало поселенца на каждые 160 акров, это означало, в свою очередь, рост городов, возникающих, словно грибы после дождя, и лихорадочную постройку железных дорог, соединяющих эти города. В четырех милях от поста вырос и прочно встал на ноги город Лоутон, из военной резервации превратившейся в густонаселенный центр.На Джеронимо это обстоятельство повлияло с дурной стороны; увеличились его возможности приобретения запретного алкоголя. Несколько раз его сажали за это на гауптвахту и он пребывал там до тех пор, пока окончательно не трезвел. Одним из его недовольств - вследствие нарушения мира, как он понимал это, заключенного им с Майлзом — стало: "Я дважды был арестован и посажен на гауптвахту за употребление виски" /18/. Наряду с этим, заселение района по-ложило конец изоляции Джеронимо; общественность начала видеть в нем человека, а не тигра, посаженного в клетку.
В апреле 1905 г. историк Норман С.Вуд, собирая материал для своей книги об индейских вождях, посетил Найче и, прежде всего, Джеронимо. Первым делом он побеседовал с лейтенантом Пэрингтоном, а затем отправился на поиски престарелого военного лидера. Когда он достиг железнодорожной станции, агент сообщил ему, что Джеронимо находится там в ожидании поезда. Старик задумал посетить соседний городок Каче, чтобы встретиться там с Гуанахом Паркером, выдающимся вождем команчей и прежним своим врагом, с которым с некоторых пор их связывала крепкая дружба. Вуд не был писателем, ищущим сенсаций,рассчитывающим увидеть Джеронимо одетым в одеяло из человеческих скальпов, но ему необходимо было изменить некоторые из своих предубеждений. (‘Я нашел знаменитого вождя на платформе депо; он пожал протянутую руку с улыбкой и сердечным "хау!" и потащил за собой по платформе. Я ожидал увидеть седого, с постной миной, высохшего до костей старого индейца со свирепым взглядом и нервно подергивающимися пальцами, как будто жаждущего кровопролития. Но вместо этого я увидел улыбающегося, прекрасно сохранившегося, хорошо одетого индейца около пяти футов и девяти дюймов ростом, широкоплечего и с глубокой грудной клеткой. . . Он был одет в превосходно сидящий на нем синий суконный костюм штатского покроя". Как вскоре узнал Вуд, в кармане его жилета лежали серебряные часы с крышкой.
Писатель обратил внимание, что "он силился понять многое из того, что говорилось ему, несмотря на то, что владел лишь несколькими английскими словами". Поэтому Вуд знаками предложил ему проехаться с ним в дом Рэттена,находившийся в четверти мили езды по прерии.Джеронимо взглянул на рельсы и спросил у станционного агента: "Сколько?" Агент достал часы индейца и пробежал пальцем по всему циферблату, а затем еще половину, давая понять, что займет полтора часа. "Хорошо", -произнес Джеронимо и они с писателем пустились в путь. Через некоторое время им преградил дорогу небольшой ручей, пересечь который потребовалось бы совершить солидный прыжок. Вуд преуспел в прыжках в свои студенческие годы и здесь он усмотрел шанс убедиться в небезызвестной ловкости Джеронимо,с размаху перескочив через этот ручей. К его удивлению Джеронимо перепрыгнул и приземлился на целый шаг дальше его собственной отметки. В доме Рэттена Вуд записал интересующие его сведения, и вместе с тем, что он узнал от лейтенанта, эти материалы составили скрупулезный очерк о его пребывании в форт-Силле и о жизни Джеронимо /19/.
Все эти постоянно увеличивающиеся контакты с белыми способствовали процветанию Джеронимо. Вуд, как повелось, купил один из его луков и стрелы в лавке гарнизонного маркитанта и принес к нему, чтобы он оставил свой автограф. Несомненно,что и все остальные поступали подобным образом. И благодаря деловым контактам Джеронимо обрел возможность представить индейский взгляд на апачские войны. Директор Лоутонской школы Барретт впервые встретил его летом 1904 г., когда ему пришлось переводить испанский язык Джеронимо на английский возможного покупателя в установлении цены за военный головной убор.После этого Джеронимо всегда был любезен с Барреттом, когда им приходилось встречаться, но лишь после того, как он узнал, что педагог когда-то был ранен мексиканцем, он сам наведался к нему с визитом, чтобы выразить свою ненависть к мексиканцам. Посещения Джеронимо дома Барретта стали регулярными; Барретт отвечал ему тем же. Как-то раз директор привел с собою гостя из Канзас-Сити, который в разговоре упомянул, что генерал Говард был его другом. Тотчас же Джеронимо стел радушным. "Заходите”,- произнес он и повел их в тень, принес скамейки, надел свой головной убор и подал большие ломти арбуза, все время ведя непринужденную беседу.
К этому времени Барретт уже вдоволь наслушался рассказов о приключениях Джеронимо,и теперь ему захотелось опубликовать их. Джеронимо ответил, что если Барретт заплатит ему, то он готов рассказать всю историю своей жизни. После того, как педагог получил, наконец, необходимое разрешение, обратившись за ним непосредственно к президенту Рузвельту, он, при содействии Асы Даклуги, приступил к записи повествования старого воина. Даклуги был идеальным переводчиком. В 1895 г. Даклуги вернулся из Карлайла, получив образование белого человека, но целиком отдался апачским традициям и пристрастиям.Даклуги являлся главным доверенным лицом и избранным преемником Джеронимо, и после многих собраний племя недавно - в январе 1905 г - избрало его исполняющим обязанности "вождя" /20/. /Найче до сих пор еще был вождем; Даклуги же унаследовал место Джеронимо - своего рода власть за троном/. Он взял себе в жены одаренную, уравновешенную Рамону Чиуауа и семья, созданная ими, стала образцом устойчивости и постоянства.
Заручившись этой поддержкой, Барретт приступил к работе в начале октября 1905 г. и втроем они трудились всю последующую зиму; иногда в доме у Джеронимо, иногда у Даклуги, временами сидя в каком-нибудь укромном уголке под деревьями, а порою даже галопируя верхом по прерии. Джеронимо ответил отказом на присутствие рядом делающего краткие записи стенографиста, и Барретту с Даклуги приходилось вспоминать и записывать его воспоминания, стараясь быть максимально точными в изложении. Каждый день Джеронимо помнил на чем он остановился вчера, и продолжал далее, повествуя "в исключительно ясной, сжатой манере". Джеронимо отказывался подробно представить те или иные эпизоды или же что-либо добавить; он просто говорил: "Записывай то, что я говорю". Но, все-же, он ничего не имел против того, чтобы позже прийти в рабочий кабинет Барретта в Лоутоне или же встретиться в каком-то другом месте и послушать, как Даклуги снова читает ему все на языке апачей, и тогда он отвечал на интересующие вопросы и давал дополнительные сведения.
Вскоре Джеронимо устал от продолжительной работы и охотно отказался бы от начатого, если бы прежде не обещал завершить ее. Барретт заметил, что "если он один раз дает слово, никто не отвратит его от исполнения обещанного'1. /Крук бы удивился, услышав это!/ Его исключительная честность поразительным об¬разом была продемонстрирована в один холодный январский день, когда он пообещал прийти в рабочий кабинет Барретта. На этот раз Даклуги пришел один с известием, что старику нездоровится и он лежит больной гриппом или, как он опасался, воспалением легких, и им следовало бы договориться на другое число. Вдруг откуда ни возьмись появился Джеронимо, бешено осадив свою измученную лошадь. Ввалившись в кабинет, он прошептал осипшим голосом: "Я обещал прийти* я здесь". Барретт объяснил ему,что не ожидал его прихода в назначенный час в такой ненастный день, что в таком плохом состоянии ему необходимо скорее лечь в постель и что никакого разговора о работе быть не может.
Старик потоптался там недолго, затем повернулся, не сказав ни слова, и взгромоздившись верхом на свою лошадку, пустился к своему дому за восемь миль отсюда, навстречу северному ветру /21/.
Семейная жизнь Джеронимо в ту зиму претерпела ряд ощутимых перемен. Вследствие туберкулеза кожи Зи-йе стала '‘хроническим инвалидом" и в 1904 г.умерла /22/. В Рождественский праздник
1905 г. Джеронимо женился вновь. Согласно сообщениям газет, его избранницей стала женщина из апачей по имени Сусче, или миссис Мэри Лото, вдова, 58 лет от роду, имеющая взрослого сына. Говорилось, что об этой свадьбе ничего не знали даже его ближайшие друзья до тех пор, пока он не привел супругу в свой дом спустя две-три недели /23/. Нынешние апачи ничего не знают о ней и имя ее стерлось из памяти. По-видимому, она не была членом их племени. Апачи склонны предполагать, что, очевиднее всего, она была из мескалеро или же, что наиболее вероятно, из уайт-маунтин или каких-то других апачей Аризоны, поскольку представители этих племен время от времени посещали узников форт-Силла, а она могла находиться в одной из таких партий.
Во всяком случае, брак этот длился недолго. Упоминание о жене Джеронимо содержится в записи, датированной 11 апреля
1906 г./24/, но перед тем, как Джеронимо закончил диктовать свои мемуары, той же весной она покинула его. Джеронимо не стал подвергать обсуждению подробности этого краткого эпизода, лишь заметил немногословно : "После смерти матери Евы я взял в жены другую женщину /декабрь 1905 г./, но мы не смогли жить счастливо и разошлись. Она отправилась домой, к своему народу - таков развод у апачей" /25/.
С Джеронимо осталась лишь дочь его, Ева. К тому времени ей исполнилось шестнадцать лет незадолго до того, как он начал работать с Барреттом,он устроил для нее тщательно продуманную церемонию женской зрелости. Очевидно, Рамона Даклуги помогала по женской части мероприятия. Джеронимо пригласил на празднование всех апачей, многих кайова и команчей, а также друга своего, Барретта. Вблизи деревни Найче, на берегу ручья Медисин-Блафф, облюбовали ровное место и на широком округлом пространстве полностью скосили траву. Празднование началось в первую ночь сентябрьского полнолуния.Во время обрядов женской зрелости Найче, обычно, возглавлял поющих, а Джеронимо, при содействии шамана, распоряжавшегося всем, руководил танцами. Ночное празднование, завершившее обряд, началось с коллективной пляски,в которой все присутствующие взялись за руки, дружно встав в круг костра. Когда же луна начала свой спуск, изменилось и настроение музыки: бой тамтамов сменило заунывное звучание флажолета. Большинство стариков удалилось и настало время для "пляски влюбленных". Юноши встали в круг в нескольких шагах от огня, а девушки образовали второй круг, обступив их. Одна за другой девушки танцевали во внутреннем кругу, выбирая себе партнеров, и образовавшиеся пары не разлучались всю оставшуюся ночь. Для юных пар это зачастую было предварительным мероприятием перед более серьезными и деловыми переговорами об устройстве брака, которые велись уже с родителями девушки.
Когда луна садилась, а на горизонте забрезжил первый свет восходящего солнца, танцы закончились.После этого были вручены подарки и было объявлено о некоторых помолвках. Вскоре все собравшиеся разошлись. Джеронимо и Барретт ушли в числе самых последних. Как потом вспоминал Барретт, в то утро Джеронимо сказал ему, что Ева выбрала себе спутника жизни. Если даже так, то она не вышла за него замуж.Вероятно, на это не согласился Джеронимо. Насколько можно доверять памяти Асы Даклуги, Джеронимо тешил себя надеждой, что Ева не выйдет замуж,боясь, что ей будет не вынести родов /26/. Возможно, туберкулез, сведший ее в могилу в раннем возрасте,уже давал о себе знать, высасывая ее жизненные силы.
Когда вечеринка завершилась, а толпа разошлась, Барретт и Джеронимо приготовились к отправке. Они вскочили на коней; при этом Барретт воспользовался стременем, а Джеронимо, еще достаточно ловкий для своего возраста, вспрыгнул в седло апачским способом. Когда их лошади перешли на легкий галоп, старый воин повернул в сторону дома, напевая свою любимую "вер- ховую песню". Позже, диктуя свою историю, он задумчиво резюмировал свою реакцию: "Быть может, у меня уже никогда не будет повода вновь собрать свой народ для плясок,но эти коллективные танцы при луне были неотъемлемой частью наших развлечений в прошлом и, я думаю, им нескоро еще будет положен конец, по крайней мере, я так надеюсь"/27/.
В тот же самый период времени, когда нежно любимая им Ева официально вступила в круг обязанностей, налагаемых на нее обрядом женской зрелости, Джеронимо удалось наладить контакты со своими мескалерскими детьми. За год до этого, как будет подробно изложено в следующей главе, на ярмарке в Сент-Луисе они столкнулись с Леина. Затем, на следующий год, 12 сентября 1906 г., Роберт, учившийся в школе Индейской службы в Мескалеро, поступил в Чилокко, нерезервационную школу-интернат в северной Оклахоме.Еще через год в эту же школу поступила Ева, и сводные брат и сестра завязали друг с другом тесное знакомство. Томас Дахкейя уже учился там, поступив это заведение, насколько известно, весной 1904 г.; капитан фэрранд Сэйр, на чьем попечении находились ученики, характеризовал его как "подающего надежды парня" /28/.
После того, как Роберт приехал в Чилокко,он провел каникулы у своего отца. К тому времени Джеронимо снова обзавелся женой; на этот раз его избранницей стала вдова,которую апачи, помнившие ее, называли Сансетсо, или "Желтая Старушка"; иногда ее звали испанским именем Асуль —"Лазурь"/никто не помнил,, почему цвета были разные/. В свое время она попала в плен к мексиканцам, но сумела бежать. Супружеская чета жила с семьей Гадейколон в деревне Перико, а дом Джеронимо пустовал. Мать этого семейства - племянница Асуль — умерла, и семья состояла из отца и двух его сыновей — ее внучатых племянников. Неподалеку жила семья Хосе. Джеронимо частенько заглядывал к ним на завтрак и брал на руки их малютку,будущего председателя совета племени /Джеронимо любил грудных детей/ /29/. Когда на каникулы домой приехал Роберт, Джеронимо поселил его поначалу у семьи Даклуги, а спустя некоторое время - у Юджина Чиуауа,который женился на дочери Массаи /30/. Видимо, дом семейства Гаиделкон до такой степени был переполнен, что даже по апачским нормам общежития для Роберта там уже не хватало места.
Таким Джеронимо видели в повседневной жизни - у себя дома и со своим народом. Но слава о нем прокатилась далеко и привлекла множество посетителей, интересующихся, в основном, сенсациями. Один такой случай припомнил выпускник Карлайла Джесси Палаточный Ряд, арапахо, родившийся в 1886 г. в резервации своего племени, граничащей с кайова и команчами. У него были родственники среди команчей в районе форт—Силла и, частенько навещая их, молодой человек, таким образом.познакомился с Джеронимо. Вот какую историю он рассказал: "Джеронимо,он любил играть в покер, знаете-ли, и в монти... и несколько парней из команчей, и я в том числе, бывало, ходили туда, чтобы составить ему компанию. Нам, вообще-то, нравилось поиграть в карты. И как-то морозным утром, только мы вышли из форт—Силла за изгородь, -я поднял с земли перо, оброненное соколом. Оно было* эдак, пяти-шести дюймов размером". Они нашли Джеронимо у себя дома, разводящим огонь. "Мы сказали: "Привет,Джеронимо". "Хо, хо, вот развожу огонь",-ответил он на языке команчей. Он говорил довольно сносно на языке команчей".
Они развернули кусок парусины, расселись вокруг него и приступили к игре. Между тем, они воткнули перо в шляпу,которую надел Джеронимо. Вскоре к дому подкатил кабриолет с одним местным жителем и двумя посетителями - мужчиной и женщиной из Балтимора. Женщина пожелала узнать, не продаст ли ей Джеронимо что-нибудь, а парни-команчи перевели.Тогда "один из этих команчских парней предложил: "Как насчет того пера, что на твоей шляпе? Сколько ты хочешь за это?" Парень-команч шепнул ему: "Проси у них пять долларов". "Пять долларов",-повторил он. Тогда та госпожа открыла свой кошелек и вручила ему пять долларов. За одно лишь старое перо! Только потому, что это был Джеронимо!"/31/.
И лишь потому,что он БЫЛ Джеронимо, он стал важнейшим экспонатом Оклахомы, равно как и всей американской нации.
Примечания:
1/ Говард Б.Хопс "Лоутон”, Хроника Оклахомы,ч.XXI11,н-р.3
/Осень 1945 г./,с.294; Бецинез "Я сражался с Джеронимо",с.198
2/ С начала написания этой книги я узнала из записок семьи Бербанка, что он посещал узников Форт-Силла в 1897,1898 и 1899 гг. Кларк Хэнселл, интервью, 14 ноября 1982 г.
3/ Эти семейные записи можно найти у Грайсуолда в "Апачи Форт -Силла", а также на могильных плитах кладбища апачей в военной резервации.
4/ Барретт "Джеронимо: история его жизни",с.123,р.2.
5/ Бербанк и Роис "Бербанк среди индейцев,с.17-22,27-31.
6/ О.ь.Джекобсон и Джин д'Осель "Искусство в Оклахоме",Хроника Оклахомы, Ч. XXXI1,н-р.3 /Осень 1954 г./,с.276.
7/ Интервью, 11 марта 1973 г.
8/ Бербанк и Ройс, ук.соч.,с.32-33. Рассказ Бербанка о резне, по понятным причинам, имеет некоторый беспорядок.
9/ Описания дней праздника даны у Скотта в "Воспоминаниях одного солдата",с.199; и у Най в "Карабин и копье",с.375.
10/ Джеймс Кайвайкла, Мозес Локо и Бенедикт Хозе, интервью с ними, 29 июля 1959 г.
11/. Бербанк и Ройс, ук.соч.,с.24-25.
12/ Там же,с.23.
13/ Там же,с.30-31.
14/ Портрет Евы датирован 1898 г.
15/ Портрет Найче он относит к 1899 г.
16/ Бербанк и Ройс,ук.соч.,с.33-34,207,223.
17/ Там же,с.22,38,205.
13/ Най,ук.соч.,с.386; Барретт,ук.соч.,с.146.
19/ "Жизнь знаменитых индейских вождей",с.550-559.
20/ "Конституционный Демократ Лоутона"/еженедельное издание/, 18 февраля 1909 г.
21/ Барретт,ук.соч.,с.XI-XI11,ХХ-ХХ11.
22/ Историческое Общество Оклахомы, Индейские Архивы,Чилокко- Ярмарка, фэрранд Сэйр - С.М.Маккоуэну, 20 сентября 1903
23/ "Бивер Джорнэл , 13 января 1906 г.; "Мангум Стар". 18 ян¬варя 1906 г.; "Маского Таймс-Демократ", 8 ноября 1906 г.
24/ Национальные Архивы и Служба Записей, Группа Записей н-р. 94, АГ0 1119665, из 445841, Пауни Билл - генерал-лейтенанту Джону К.Бэйтсу.
25/ Барретт,ук.соч.,с.179.
26/ Ева Болл - Энджи Дебо, 8 марта 1971 г.
27/ Барретт, ук. соч.,с.192-196; С.М.Барретт "Социология аме-риканских индейцев ", с.54-56.
28/ Историческое Общество Оклахомы, Индейские Архивы, Чилокко- Перебежчики, Сэйр - директору, 21 марта 1904 г.; Фрэнк Дж.Селф, исполняющий обязанности директора - Энджи Дебо, 12 февраля 1973 г.; недатированное заявление /скорее всего -1909 г./ Роберта Джеронимо при поступлении в Карлайл, любезно предоставленное мне из Службы Записей Агентства Мескалеро Евой Болл.
29/ Бенедикт Хозе и Мозес Локо, интервью с ними, 16 сентября 1969 г.; Грайсуолд,ук.соч., биографии Асуль и семьи Гаиделкон.
30/ Ева Болл - Энджи Дебо, 10 марта 1973 г.
31/ Джулия Э.Джордан "Записанная со слов история Оклахомы", Хроника Оклахомы, ч.ХЬ1Х,н-р.2 /Лето 1971 г./,с.167-168.
(продолжение следует)
Перевел с английского В.Беляев /г.Псков/.