Глава 3. Боль растаяла
Мы отнесли Колю в травмпункт, Толю и велосипед я оставил там, на прощание оставив свой номер телефона. С каждой цифрой, которую я ему называл, я чувствовал, как совершаю по одной крошечной ошибке, которые копятся, как снежный ком. Но я так сильно хотел в туалет, что был готов назвать ему хоть номер своей банковской карты со всеми пин-кодами и паролем от премиума на ПорнХабе, лишь бы побыстрее свалить из этого места.
Травмпункт пахнет медициной и гноем, переломами и растяжениями связок. А тамошний туалет пахнет центром Петербурга.
Немного освободившись, я еду в гостиницу. На такси.
Там я, прикурив сигарету и, пытаясь увернуться от дыма как от пули, стараюсь набрать сообщение в «телеграмме» и не перепутать буквы.
«Катя, привет. Я тут собираюсь зайти в один бар вечером, хочешь со мной?»
И жду. Просто смотрю на пустоту над свои сообщением и жду. Нет иконки самолетика, нет никакого намека на ответ.
И я топлю бычок в унитазе, а себя в бутылке светлого пива. Углекислый газ смешивается с газом у меня в голове и мне становится хуже.
Я пытаюсь уснуть. Потею, ворочаюсь, зашториваю окна, вновь впускаю в номер свет, прикуриваю, горло пересыхает, и я отправляю второй окурок вслед за первым. Смотрю на экран, смотрю на черный квадрат телевизора.
И засыпаю. Дневной сон всегда начинается предсказуемо. Сначала тебя наполняют мысли. Они плывут, как веточки по реке после сильного шторма. Но вскоре к ним добавляются бревна, они сталкиваются, их закручивает по часовой стрелке, они начинают летать и превращаться в самые разные вещи, от утюгов до твоей матери, которая говорит:
- Марк, только не догадайся закрыть ключи в квартире, когда пойдешь гулять с собакой.
Просыпаюсь я через пару часов, солнце в зените, тычет осуждающе мне в правый глаз. Я провожу обычные воскрешающие процедуры, и, как настоящий некромант, как Мэри Шелли, собираю себя по частям.
Выпиваю таблетку цитрамона (не советую повторять), чищу зубы, пью много воды, моюсь в контрастном душе, надеваю свои лучшие, из тех, что еще остались чистыми, вещи, и ровно четыре часа работаю над ноутбуком и стаканом достойного рома.
Два коротких жужжания моего телефона обрывают мою тягу к труду также моментально, как это сделал бы петля на двери ванной.
«Сегодня нет»
Два слова. Для человека, который тебе симпатичен, ты уникально не красноречива.
Во мне вдруг вспыхивает детский азарт. Тупой и наивный, как удар молотком по пальцам.
Я пишу:
«А когда да?» - Три слова.
«Не знаю» - Два слова.
«Завтра да?» - Два слова.
«Уже сказала» - Два слова.
«Тебе бы поучиться с людьми разговаривать, у тебя же есть какие-нибудь знакомые? Вот и узнай у них, как это делается.» - Не считал слова, но, по-моему, слишком много.
«Марк прости. Я не специально, просто сейчас не лучшее время переписываться, давай я вечером напишу?»
Эффект неожиданный. Я, как будто, из злости переключил воду в теплое понимание.
И я запорхал. Продолжил работать, а через два часа Катя написала:
«Мы сегодня будем в том-же баре с подругами, если хочешь, приходи.»
Вечер субботы в этом баре всегда был теплым. Даже самой холодной зимой. Шумный, сладкий, ароматный, как родной дом, который так иногда хочется почувствовать.
Этот бар был для меня домом, пока я его не продал за призрачную надежду и массивные каменные стены моей будущей тюрьмы, клетки, что на всегда будет со мной. Гранит, чугун и идиотские решения.
Я вошел, снял куртку, заказал пиво и шот текилы, сел, выпил, вдохнул.
В баре было не так уж и много народу, вечер только начинался. В дальнем углу сидела компания молодых людей, на вид чуть меньше разрешенного возраста. За одним из круглых высоких столиков сидели девушки, громкие и дерзковатые. Они пили вино и закусывали фруктами.
Одна из них встала, пошатнулась, наклонилась и закричала:
- Я затяжку поставила на колготках!
Бармен на секунду отвлекся, повернулся в ее сторону, держа в руках бокал Гинесса.
Она наклонилась, подцепила край затяжки острым ногтем и потянула вбок. Выпрямилась и пошла в сторону туалета, по пути подмигнув бармену.
Я заказал еще текилы.
- Марк.
- О, привет.
- Долго ждал?
- Не особо, слегка успел врасти в стул, придется помогать мне встать.
Мы пересели за стол. Ее подруги, шумные, веселые, пьют пиво. Она пьет джин-тоник с огурцом и молчит.
Обсудили музыку, обсудили новое кино, обсудили пресс Бреда Питта, решили, что у каждого из нас есть свой напиток, способный загнать нас в глубины самокопания. И есть тот, который способен выключить сознание. Мой – это текила.
Выпили еще. Я заплатил. Она предложила отдать мне денег за ее Джин-тоник.
Я отказался.
Вышли покурить. Все вместе. Шумные подруги, перебивая друг друга, рассказывали друг другу истории, с совершенно разными темами. Я так и не нашел суть разговора.
Катя сказала:
- Смешные такие.
- Ага, удивительное единение душ, если им даже не нужно искать общую тему, вроде как можно просто шуметь и все.
- Я живу рядом, проводишь?
- Иначе и быть не может.
Мы проходили мимо какого-то бара, который вырос на месте небольшого оружейного магазина, когда оттуда выбежали люди. Они кричали, один упал, второй упал на первого. Выбежала девушка и крича «Помогите! Полиция!», убежала вдоль улицы.
Катя взяла меня за руку и сжала ее.
Мы пришли в ее подъезду, и Катя сказала:
- Ну все, пока.
- Пока.
И стоим, смотрим друг на друга, как два баклана на берегу.
Мое колено чуть дернулось, чтобы сделать шаг к ней. Но шага не последовало. Я не знал, что делать. Вроде как она мне нравится. Вроде как я не должен сомневаться. Но я никогда в жизни не был так не уверен. Этот шаг никогда не казался мне сложным. А теперь – как будто перейти пустыню. Мы обнялись.
Тепло, даже слишком.
Потом еще раз обнялись.
Она открыл дверь подъезда. Зашла. Дверь со крипом закрылась.
И я больше никогда ее не увижу такой.