Квартира, о которой я хочу рассказать, была центром Bселенной первые 7 лет моей жизни. Потом Bселенная расширилаcь до пределов двора, потом еще немного. И всё.
Для того, чтобы я появился на свет в прошлом веке случились два довольно важных события : “Великая Октябрьскaя социалистическая революция” и “Пакт Молотова – Риббентропа”. Без них не было бы встречи внука польского мебельщика и внучки харьковского равинна на берегах Невы. Но, история прошлого века как пьяная проститутка делала дикие зигзаги и в результате все сложилось для меня как нельзя лучше. Я горжусь тем, что не приклaдывая никаких усилий, оказался ленинградцем в третьем поколении.
Для тех, у кого по географии была тройка, должен обьяснить : Литейный проспект - это оживленная магистраль в центре города, вся в татуировках трaмвайных линий и троллейбусных проводов. Там всегда воняло выхлопными газами и пылью. Сами трамваи на поворотах издавали звуки раненных диких животных, особенно жутко по ночам. За эти муки нам полагались две демонстрации в год.
Движение перекрывали и вдоль проспекта под бравурную, жизнеутверждающую музыку шли в праздничных колоннах пьяные трудящиеся Выборгской стороны. Посмотреть на Эрмитаж. Я любовался ими с третьго этажа - искусственные цветы на палках, портреты лысых очкариков. Особенно смешными казались мужские фетровые шляпы, напоминающие сверху птичьи гнезда.
Когда делили отнятую у буржуев квартиру, сыну харьковского равинна, моему деду, (Естественно, как положено у еврейских мудрецов, убежденному коммунисту) достались две комнаты и эркер.
Эркер - это балкон с крышей. Если выйти на этот балкон, то можно понять и оценить гармонию мира. Прямо через дорогу - парадный подъезд, о котором писал Некрасов. Кстати, довольно симпатичный (Ну, в смысле подъезд, хотя Некрасов, наверно, тоже, несмотря на козлинную бородку). Слева, где Литейный упирался в Невский - кафе “Сайгон”. Taм тусовались "мажоры" семидесятых. A справа у самой Невы – “Большой дом”. Там тусовались менты. Короче, полная гармония.
Квартира была безумно удобна для проживания. Длинный коридор, где я катался на трехколесном велосипеде, и кухня, пропахшая борщами и потными тётями, у которых иногда удавалось выпросить леденец. Там же стоялa очередь в сортир, спокойная и вечная как в Мавзолей к Ленину. Ну и, конечно, ванная комната, засранная до потолка котом Марсиком.
Квартира была забита народом так, что казалось мы все вместе едем в метро. Проживали здесь бывшие крестьяне, новоиспеченные инженеры и прочая шалупонь.
Одну комнату занимал Миша Гуревич. По слухам, раньше (ну, до того как...) вся квартира принадлежала папаше этого Гуревича. И надо отдать должное, угрюмая советская власть не расстреляла Мишу и не повесила... Просто оставила ему одну комнату, в которой раньше жила горничная.
Для тех, у кого по истории была тройка, должен обьяснить : когда-то в России был царизм. И, соответственно, был царский двор. У дворян водились деньги и папаша Гуревича стал поставщиком драгоценностей этим людям. У евреев принято - либо спаивать русский народ, либо поставлять ему бриллиантовые ожерелья.
Миша считался в нашей квартире дурачком. Он ходил по помойкам - собирал гвоздики, детские игрушки и прочие товары народного потребления, которые выбрасывали даже абсолютно нищие советские граждане. Он утверждал, что у его папаши забрали ”не все” .... Конечно, сообщали куда надо. Оттуда приходили специально обученные люди, которые знали как найти “не все”, но ничего не находили …
Миша работал в "Ленконцерте". Его даже показывали по телевизору. В рубрике “Мир Животных”. Он там демонстрировал всяких зверюшек. Змеи, хомячки, крыски. У него, между прочим, был даже настоящий медведь. Однажды он привел его по месту прописки и перепугал всех тёть на кухне.
Но ещё больше он перепугал всех тёть когда привел жену Зою. Зоя была иногорoдняя. Ну, кто помнит объявления по радио “Иногородним предоставляется общежитие” ?
Зоя вошла в квартиру как хозяйка, привела двух сыновей от предыдущих браков. Один был в очках - косоглазый. Периодически ему заклеивали одно стекло изолентой, а потом отклеивали. Видимо, так врачевали эту неприятную хворь. Сыновья сидели на кухне, одержимо лепили из пластилина Ихтиандора и декорировали его конфетной фольгой. Как раз прошел фильм на эту тему. “Нам бы, нам бы, нам бы всем на дно”
Время менялось, оно начало излучать радость .... Ботвинник стал чемпионом мира по шахматам. Зоя сьездила в Москву и вернулась с фотографией себя на коленях у Ботвинника. Оба улыбались, внизу была подпись “На вечную память. Зое от Миши”. Гуревич был не сильно рад фотке, но он понимал как непроста политическая ситуация в мире и важнейшую роль Ботвинника в истории шахмат.
Зоя, кстати, была несказанно хороша собой - высокая, с ладной фигурой. И еще она прекрасно одевалась, вызывая зависть и раздражение всех без исключения соседок. Имелaсь у нее шуба из какого-то загадочного ярко желтого зверя. И туфли на высоких каблуках, и импортная губная помада.
Особенно сильно страдала от социального неравенства соседка Алла. Она тоже была весьма неплоха - молдавских кровей, с черными глазами, но вот не было у неё ни шубы, ни губной помады. Зато был муж Валера, который как проклятый учился в холодильном техникуме и одновременно работал мастером на молочном комбинате.
Однажды Алла возвращалась домой поздно вечером в троллейбусе номер 2, скорее всего с работы, и заметила на заднем сидении спящую Зою. Королева квартиры полулежала в ватнике и в кирзовых сапогах, с открытым ртом. На полу, между раздвинутых ног прыгал холщевый мешок и издавал непотребные звуки. У Аллы были хорошие знания в зоологии и она сразу распознала кошачие вопли. Ее догадка подтвердилась - мешок неожиданно развязался и десятки облезлых животных разбежались по всему троллейбусу.
Оказалось, что Зоя - профессиональный охотник, неплохо зарабатывает - oна ловит на помойках диких котов и сдает их в медицинский институт для проведения опытов.
Наутро Валера был неприятно удивлен, увидев на столе вместо любимого учебника по холодильным установкам пару сапог, в которых он изредка ходил за грибами. Рядом стояли сапоги поменьше - для супруги Аллы. Валера пытался увильнуть от мероприятия, ссылался на плохое здоровье. Врал, как мог. Но ничего не помогало - Алла хотела заграничную помаду и капроновые чулки с модным швом сзади вдоль всей ноги.
Как и ожидалось, экспедиция закончилась полным провалом - Валера оказался недееспособным, он не поймал ни одной кошки. При этом ему нанесли многочисленные укусы и оцарапы.
Наутро Алла ушла от Валеры к его другу, с которым пребывала в отношениях уже несколько лет. Ей казалось, что там больше шансов стать хозяйкой ну хоть какой-нибудь шубы. Алла ошиблась. Валера сделал головокружительную карьеру - начальник цеха, главный инженер, директор треста и после перестройки хозяин всего ленинградского мороженого.
Но, все это случилось потом. А тогда, в 60-х Ботвинник продолжал радовать своих поклонников новыми вариантами в защите двух коней, Зоя слегка устала от своего мужа и уже не была уверена, кто из них иногородний, а мой дедушка, сын харьковского равинна, помог моим родителям деньгами на кооперативную квартиру, которая возводилась возле Мясокомбината.
Будущие пайщики приезжали посмотрeть на ломаные цементные блоки, разбросанные по глиняным канавам, представляя себе красивый пятиэтажный дворец и делали вид, что не замечают стаи ворон и запах жженых копыт, которые являлись исторической достопримeчательностью этого района.
Зоя наконец поняла, что все-таки иногородний - это Миша Гуревич и перестала пускать его в супружеское ложе, а потом и в комнату. Тем более, что она пыталась делать карьеру на телевиденьи и в комнате часто ночевали разнообразные дяди - режиссеры, которые своим присутствием непреднамеренно удлиняли очередь в сортир.
В первый класс я пошел в школу номер 182 на улицe Пестеля. По иронии судьбы там же находились государственные курсы английского языка, куда я ходил много позже перед отъездом в Америку. Но, в 60-х жилось классно, про Америку никто и не думал. Хиль и Магомаев каждую неделю радовали новыми хитами, рабочие выплавляли все больше чугуна, а коровы давали немыслимое количество молока и ряженки.
Мишу Гуревича нашли в подьезде, под лестницей, где он зачастую проводил ночи после того, как Зоя перестала впускать его в квартиру. Сперва думали он спит, а оказалось умер. Никто сильно и не плакал. Зоины сыновья вынесли на помойку ящики с гвоздями и прочим хламом. Вот и все.
Собственных детей у Миши не было - из родственников остался только двоюродный брат Ефим, проживавший согласно прописке на Моховой улице, неподалеку от Литейного проспекта.
Мой отец знал Ефима хорошо - они вместе покупали в синагоге мацу к Пасхе. Даже дед-коммунист не спорил - А вдруг бог есть? Конечно, деду нравились выборы в Верховный совет больше чем Пасха. Ему как инвалиду приносили прямо домой урну.
Урной назывался маленький ящик из красного дерева, куда дед торжественно опускал бюллетень. За это ему полагался бутерброд с красной икрой на белом хлебе, с маслом. Ясное дело, что деликатесc доставался мне. Наверно, дед был прав - вкусный бутерброд легко побеждал тысячелетнюю, мутноватую религию.
Наконец, строители сдали в эксплуатацию дом, где находилась наша новая коопертивная квартира. Правда переехать туда было нельзя - вздулись полы, сложенные из мокрого паркета и надо было перекрасить потолок. Ну, и заодно, переклеить обвисшие обои. Поэтому мы продолжали жить в центре города.
Моя мама очень переживала за Валеру, которого бросила жена Алла. Мама даже помогла ему вступить в наш дурацкий жилищный кооператив, где Валере, как одиночке, досталась однокомнатная квартира на последнем пятом этаже.
Правда, он вскоре сьездил на юг и перестал быть одиночкой, он вернулся с потрясающе красивой женщиной, выросшей в детском доме. Они познакомились на пляже. Она родила ему потом сына и дочку, проживающих ныне в США. Валера до сих пор помогает им деньгами.
А в те времена в моду вошли фланелевые рубахи, расписанные турецкими огурцами. И маме удалось по блату достать мне такую охренительную вещь. Правда размер оказался гипопотамский. Но, были мастерицы в русских селениях. Новая жена Валеры помогала моей маме ушивать рубаху до нужного размера и от ее прикосновений у меня случилась первая в жизни эрекция. Я перепугался - а как теперь ходить в туалет? Но, все обошлось..
На перекрестке Литейного проспекта и улицы Пестеля кроме моей школы находились еще два очень важных здания, в одном располагался “Росконд” - Российская кондитерская, где продавались трубочки из заварного теста, a напротив - Гастроном, в котором торговали живой рыбой. В огромном аквариуме плавали карпы и сомы. Можно было показать пальцем на конкретную рыбу и продавец вылавливал ее сачком. Рыба билась в пакете пока мы несли ее домой. Потом рыба из магазина исчезла, по какому-то странному совпадению одновременно с мясом, a аквариум снесли, чтобы не портить людям настроение.
Кстати, над гастрономом проживал великий русский писатель Самуил Яковлевич Маршак. Другой великий русский писатель Евгений Львович Шварц проживал в соседнем доме и моя мама дружила с его дочкой. Оба писателя переживали из-за исчезновения рыбы.
Однажды папа отправился в тот самый Гастроном и встретил Фиму Гуревича. Гуревич выглядел плохо - он все время нервно почесывался и у него дергался правый глаз. Папа, конечно, как человек интеллигентный, поинтересовался как у Фимы дела, хотя видел, что дела отвратительны.
И Фима поведал ему гадкую историю, которая приключилась с ним, с его женой и дочкой. В одной из комнат, где они проживали вдруг рассохлись полы. Скрипели при каждом шаге, а Фима пребывал в том возрасте, когда ему по состоянию здоровья требовалось часто посещать коммунальный туалет. И эти скрипы бесили супругу и соседей. Причем соседей с нескольких этажей. Они даже начали интересоваться не хочет ли Фима cвалить в свой Израиль.
Фима вызвал специалиста из ЖЭКа. После нескольких недель уговоров и показа заслуженных в битвах за Родину наград явился изрядно пьяный мастеровой. У него была с собой кувалда, которую он тут же пустил в ход. Гнилые паркетины разлетелись в разные стороны - открылось пространство между этажами, а в нем две жестяные банки дореволюционных времен. В таких продавали чай. Фима вытащил одну банку и снял крышку...
Прав был его покойный брат Миша, когда утверждал, что у папаши забрали “не все”. Бриллиантовые ожерелья, сапфировые серьги и прочие женские безделушки переливались всеми цветами радуги, радуя взгляд. Представитель ЖЭКа отложил кувалду, посмотрел на сокровища и тут же протрезвел. “Ну шо, хозяин, одна банка мне, вторая тебе. И разбежались”.
Фима взглянул на фиолетовый нос нового знакомого. Было очевидно, что завтра утром дворцовые украшения поступят в продажу у ближайшего пивного ларька. Фима выпрямился во весь свой невыдающийся рост и сказал “Найденые драгоценности принадлежат государству”. Он прикинул, что 25 процентов от стоимости клада тоже будет не хило. А главное безопасно. Наивный дурачок.
Специально обученные люди приехали ровно через пять минут после звонка - благо “Большой дом” находился практически за углом. Они изьяли обе банки с безделушками, работника ЖЭКа с кувалдой, самого Фиму, супругу и дочку. Все были доставлены туда, куда надо. Первый допрос состоялся сразу после доставки “Ну, сука, колись. Где остальное?”
Фима пытался приводить доводы из мировой литературы, ссылался на свое военное прошлое. Ему сказали просто “Сейчас твою дочку поставят на круг и оттрахают всем личным составом”. Тогда у Фимы случился инфаркт.
Их всех отпустили через неделю. О вознаграждении никто больше не вспоминал - радовались, что живы и более-менее здоровы. Работник ЖЭКа обиделся и категорически отказался ремонтировать разгромленный паркет. Вроде ему не вернули кувалду.
Папа выслушал историю молча, а что он мог сказать? Пожелал Фиме на прощание хорошей записи по еврейской традиции - дело шло к праздникам. И они расстались навсегда потому, что паркет в нашей новой квартире, наконец, просох и стало ясно, что пора переезжать.
Через месяц в “Ленинградской правде” появилась статья на первой полосе. Целый подвал. Газета сообщала, что не до конца добитые буржуи пытаются легализировать драгоценности, награбленные у народа. Но, наши специально обученные люди зорько стоят на страже интересов советских граждан и, конечно же, не допустят такого безобразия.
Фима умер через неделю, заклейменный позором. Его похоронили в пиджаке с орденами и медалями, которыми он так гордился. А потом дочка уехала на постоянное мество жительства в Израиль. Но, это все уже совсем другие истории, не имеющие отношения к моей квартире