Вот так наш герой и поселился на рынке, примкнув к стае бродячих псов. Конечно, не все в стае были рады его появлению, но и когда, собственно, они бы обрадовались появлению лишней голодной пасти, тем более – могущей за себя постоять? Но Цезарь, наверное, едва ли не в первый раз пошел против общего мнения и проявил характер, отстояв право Бурана остаться в стае, а их отношения переросли в самую крепкую и близкую дружбу. Их почти не видно было порознь, они вместе обходили границы их территории, отгоняли чужаков и по-братски делили каждый добытый кусок, пусть даже последних было не так много, и были они не так уж увесисты. Особенно это начало ощущаться осенью, когда на деревьях появились первые желтые листочки, и с каждым днем еды становилось все меньше. Им приходилось подолгу рыскать и ночью, и днем, разыскивая кости, зачерствевшие корки хлеба, рыбьи головы и прочие «деликатесы», порой даже отстаивая их в жестоких драках – а они случались все чаще. Буран, сам того не желая, своим присутствием пошатнул общественное положение Цезаря, и в стае нарастало недовольство, подкрепленное растущей голодовкой, поэтому уже многие псы открыто бросали вызов своему вожаку. Грызне и свалкам не было конца, и старый пес мало-помалу начал попросту уставать от необходимости вечно ходить с вздыбленным загривком. Все-таки он был уже далеко не молод... И Буран, сколь бы ни велики были его природные способности и привязанность к своему воспитателю, не мог постоянно принимать на себя все направленные удары – ведь ничто так не может пошатнуть пьедестал главаря бродячих псов, как его слабость и неумение постоять за себя. Отношения все накалялись, и было ясно, что рано или поздно они достигнут предела... и тогда уж ни о каких компромиссах и речи быть не могло: либо победа, либо пожизненное изгнание. А наш герой не понаслышке знал, что такое жизнь уличного бродяги... и с тревогой ждал развязки, надеясь, что его друг не подведет. Которая неизбежно должна была произойти в самом скором времени... и произошла однажды вечером, когда боевой клич одного из псов их стаи возвестил о том, что на их территорию проникли чужаки. Все рыночные псы, оставив дела, тут же бросились на подмогу, и не зря, ведь на их землю пожаловал не один захудалый уличный беспризорник, а целых четыре взрослых, покрытых шрамами пса, что не побежали от первого предупреждения и не замедлили принять бой. Цезарь прибыл одним из первых и тут же прыгнул на ближайшего противника, на полголовы выше себя самого, и сцепился с ним в клубок шерсти и клыков, что покатился по земле, рыча и разбрасывая клочья шерсти. Буран, почуяв неладное, хотел было броситься ему на помощь, но тут его самого, схватив за лапу, повалил какой-то огромный грязный пес, и он потерял друга из виду – весь его обзор закрыла собой лохматая бурая туша, и он едва успел оттолкнуть от себя покрытые пеной страшные челюсти, чтобы они не сомкнулись на его горле. Противник весил вдвое больше его, и навалился на него всем своим весом, едва не пригвоздив его к земле, но в последний момент более ловкий Буран успел выскользнуть из-под него и вцепиться ему в шею, глубоко запустив клыки в шкуру, почувствовав, как внутри него вновь поднимает голову спящая в нем дикая натура, готовясь вырваться на свободу. Он изо всех сил сдерживал ее, не желая терять голову в этой схватке, где от него требовались не столько бойцовские качества, сколько ясное, хладнокровное сознание, но все нарастающая ярость не давала ему сосредоточиться, и вот уже в его глазах полыхнули свирепые огоньки... однако тут на его врага навалились еще двое из их стаи, и Буран, потеряв его из виду, стряхнул с себя начинающую оплетать его паутину ненависти. Видимо, рыночные псы вновь доказали, что не зазря питаются лучше всех в деревне, поскольку из нападавших на площади остались только двое – противник Бурана и тот, самый первый, с которым сцепился Цезарь, что сейчас насел на старого пса и рвал его клыками, а тот извивался под его крепкими лапами и все пытался отпихнуть его в сторону. Буран, почувствовав, что дело плохо, зарычал и бросился вперед, на помощь, но тут его путь загородила Чернушка, одна из матерых собак его стаи.
- Ты чего? – Буран оскалился, - А ну с дороги!
- Не лезь в это дело, может, и уцелеешь, - негромко прорычала та и оглянулась на Цезаря и его противника. Буран, еще не совсем понимая, что происходит, тоже глянул на своего друга – и как раз успел заметить, как Пестряк вцепился в ухо бродяги, а Цезарь, вывернувшись из-под его туши, бросился на него с боку, так полоснув клыками, что бродяга, не выдержав, завыл в голос и, едва только враг выпустил его ухо, бросился бежать, поджав хвост. Рыночные псы провожали его победным лаем, и Пестряк лаял громче всех... но потом неожиданно прижал уши и без предупреждения взвился в воздух, обрушившись на ничего не подозревающего Цезаря и сбив его с ног.
- И эту развалину я считал достойным вожаком нашей стаи? – спросил он у всех стоявших вокруг псов, презрительно глядя, как старый пес неуклюже пытается подняться – кажется, при падении он подвернул лапу, - И это ему мы подчинялись столько лун, почитая за великого бойца? Да посмотрите, из него же разве что песок не сыплется! Да не будь нас всех рядом, он бы уже давно стал добычей воронья! И это за ним мы идем и сражаемся с уличными бродягами? – он обвел и всех взглядом, - Не знаю, как вам, а мне надоело подчиняться приказам слабого старика. И я намерен это изменить! – он посмотрел на Цезаря, что молча слушал его, не пытаясь перечить, - У меня есть право требовать с тобой поединка, вожак, - последнее слово он произнес особенно четко, - и ты не можешь мне в нем отказать. Ты примешь бой, или сразу сдашься?
- Цезарь, нет! – крикнул Буран, бросаясь навстречу, но Пестряк, по-змеиному дернув в его сторону головой, зловеще прошипел:
- Стой, где стоишь, полукровка. Придет время, я и с тобой разберусь, а это дело касается только нас двоих, так что даже не вздумай вмешиваться!
- Я не хочу с тобой драться, Пестряк, - негромко промолвил до сих пор молчавший Цезарь, - И ты это знаешь.
- Значит, ты сдаешься без боя? – глаза пестрого пса полыхнули.
- Я этого не сказал, - покачал тот седой головой, - Ты давно мутил воду в нашей стае, Пестряк, и я не удивлюсь, если узнаю, что и это нападение – твоих лап дело, и что оно было подстроено только ради того, чтобы воочию доказать мою слабость...
- Хватит трепать языком! – перебил его Пестряк, - Ты уже давно стал вожаком только на словах, старик, и забыл, что значит быть им на деле. А я помню, каким ты был раньше, когда я сам еще щенячий пух с боков не сбросил! Тебя боялись, потому что ты был силен, суров и жесток, ты заставлял нас в полной мере осознавать, что мы – рыночные псы, и гордиться этим! А теперь, - он недвусмысленно покосился на Бурана, - ты стал мягкосердечен, как домашний песик! Ты позабыл, что есть звание вожака нашей стаи! И я напомню тебе это! Так отвечай же: ты принимаешь бой?
- Я же сказал, я не хочу с тобой драться... – начал было Цезарь, но Пестряк не стал его слушать и, взревев, бросился вперед, вцепившись в плечо противника и одним махом повалив его на землю. Остальные псы отшатнулись – брызнула кровь, а Буран, взвыв от ужаса, попытался было проскользнуть к другу, но его безжалостно оттеснили, и он вынужден был только беспомощно наблюдать, как его учитель, весь израненный и окровавленный, пятится назад. Искусанные лапы подгибались, дыхание с хрипом врывалось из изорванной груди, а Пестряк, рыча и прижимая уши, все наступал на него, выжидая время, чтобы вцепиться беспомощной жертве в обнажившееся горло... но тут раздался дикий рев – и Буран, оттолкнув все еще преграждающую ему путь Чернушку в сторону, одним прыжком оказался между ними, загородив Цезаря своим телом.
- Не смей, слышишь, не смей его трогать!
- Уйди с дороги, волкопес! – свирепо прорычал Пестряк, - Уйди, пока я тебе кишки из брюха не выпустил!
- Буран, - едва слышно прошептал Цезарь, и его влажная от крови морда коснулась его черной шерсти, - Не надо... из-за меня... Буран... ты ни в чем не виноват, не вмешивайся... это наше дело...
- Я был бы плохим другом, если бы остался в стороне, - тот не сводил глаз с Пестряка, и в бледном свете молодой луны они пылали яростным огнем, а шерсть на его загривке стояла торчком, как иглы у ежа, - Я тебя не брошу.
- Как благородно, - скривил морду Пестряк, - Но не надейся, что уцелеешь, полукровка. Ты слишком долго мозолил мне глаза, и я не успокоюсь, пока не разорву тебе твое грязное горло!
- Взаимно, - прорычал в ответ Буран, и его пасть изогнулась, обнажая страшные волчьи клыки. Он не отрывал взгляда от своего врага, но боковым зрением все же успел заметить, как остальные псы, ероша загривки, встают рядом с пестрым псом, пристально глядя на них с Цезарем, и в глубине его сердца невольно что-то дрогнуло: им не выжить...
- Пестряк, - Цезарь медленно поднял голову, и его единственный глаз засветился слабым огоньком, - Три года я водил эту стаю, три года защищал и берег ее всеми силами, и никто из вас никогда не жаловался мне, что он голоден, и у него нет воли жить и бороться дальше. Теперь я уже далеко не тот, что прежде, и сам понял, что не могу вести вас дальше. Но, если я и вправду когда-то был хорошим вожаком, то я вот что скажу: отпустите Бурана. Он жил среди нас, он делил с нами пищу и защищал нашу землю не хуже любого из вас! Но ваши предрассудки, голос которых вы слышите яснее, чем голос сердца, сказали свое слово: он среди нас чужой. Так пусть он с миром уйдет. Вы можете убить меня, если хотите, но его отпустите.
- Да что нам твое слово, седой глупец? – Пестряк расхохотался, - Мы ничем тебе не обязаны, и можем убить тебя когда и где захотим... да хоть сейчас! – и он внезапно прыгнул прямо на Цезаря, но Буран, зарычав, плечом отбросил его в сторону, и спустя мгновение на площади вновь разгорелась драка. Уличных псов хлебом не корми – дай только вдоволь потрепать друг друга, и рыночные не были тому исключением, почти вмиг позабыв, что к чему, и кусая всех без разбору, разрывая окрестности лаем и рычанием. Буран бился в самом центре, сражаясь, как сам черт, не подпуская врагов к старому вожаку... и постепенно отодвигая его все ближе к краю этой бешеной свалки шерсти и клыков. Захваченные пылом битвы, псы даже не замечали, кого рвут, и уж подавно не заметили, как Буран, оттолкнув чье-то грузное тело, пихнул Цезаря в бок:
- Быстрее, бежим! – и помчался прочь, к выходу с рынка. Он и не надеялся, что они уйдут незамеченными, но все равно вздрогнул всей шкурой, когда услышал, как стая всей толпой бросилась за ними вдогонку. Цезарь с трудом поспевал за своим легконогим другом, и Буран понимал, что один он еще сможет оторваться от преследователей, но вдвоем с раненым товарищем у них нет никаких шансов скрыться с их глаз. Однако не зря он половину своей недолгой жизни провел в этих трущобах, сражаясь с бесчисленными врагами! И он знал, как сбить с толку даже самых искусных и упрямых следопытов. К тому же, накануне прошел холодный осенний дождь, и среди луж, в незнакомой местности, многие рыночные псы быстро растеряли охотничий пыл, так что после получаса этой игры в кошки-мышки только Пестряк и двое его ближайших сообщников все еще мчались по их следам, захлебываясь яростным лаем, что гнал беглецов все дальше и дальше. Даже Буран от усталости язык из пасти вывалил, а Цезарь и вовсе спотыкался через шаг, грозя вот-вот упасть и уж больше не подняться...
- Больше... не могу, - тяжело, едва слышно выдохнул он, когда они вылезли из неглубокого ручья и немного приостановились, слушая, как Пестряк с товарищами в спешке пытается решить, в какую сторону им идти, - Беги... Буран... беги, пока не поздно...
- Еще чего вздумал, - свирепо рыкнул наш герой, и так это у него получилось, что Цезарь понял – ни за что не бросит, хоть все силы ада будут гнаться за ними по пятам.
- Нам вместе не выбраться, - Цезарь склонил голову к трясущимся лапам, по его разорванному плечу капала кровь, - Я... стар, Буран... стар, и не привык убегать. Нечего тебе из-за меня погибать... Беги, я их задержу...
- Я тебя не брошу, - Буран посмотрел на него, - и ты бы не бросил, будь ты на моем месте, - неожиданно его глаза блеснули, и в голову ему пришла шальная мысль, которой он тут же доверился, - Прощай, Цезарь. Не поминай лихом. Спрячься где-нибудь на окраинах, там, где Пестряк и его приспешники тебя не найдут... там ты будешь в безопасности.
- Что ты задумал? – Цезарь внимательно глянул на него, а потом его темный глаз широко раскрылся, - Да ты что! Не вздумай, Буран!
- Спасайся, - Буран в ответ лизнул его в скулу, - Ты был хорошим другом, и я тебе за это до конца жизни буду благодарен. А теперь – уходи.
- Тебе не выкарабкаться! – Цезарь отчаянно смотрел на него, - Ты погибнешь, Буран! Они не знают жалости!
- Они не знают, с кем связались, - спокойно заметил тот, - Они думают, я простой пес, но это не так! Я не собака и не волк, я – Буран, сын Черного Сумрака и Умки! Не забывай это, Цезарь! Не забывай моих родителей! – и, сверкнув голубоватыми огоньками глаз, он развернулся и с новыми силами, вскачь помчался по лужам, навстречу своим врагам. Они тоже явно устали не меньше их, но шли по следам с истинно охотничьим чувством, и было ясно – они не отступят, когда загнанная добыча так близка, когда дикая ярость скалит клыки, когда наливаются глаза, и в затуманенном разуме есть только одно всепоглощающее кровью безумные чувство – желание вцепиться в горло своей жертвы!
- Вот он! – заорал Пестряк, но Буран то вовсе не собирался дожидаться, пока они его разорвут, уже побежал прочь, то появляясь в бледных пятнах лунного света, то вновь растворяясь в непроницаемой мгле. Он даже не оборачивался – лай не умолкал ни на мгновение, и ему вторили цепные псы в людских дворах, так что он прекрасно знал, что расстояние между ними по-прежнему от силы десять прыжков, но зверская усталость не давала ни увеличить его, ни сократить. А Буран уводил их все дальше и дальше от своего друга, теперь пробегая по совершенно незнакомым улицам и только надеясь, что не упадет за следующим поворотом... не даст им погнаться за Цезарем... не позволит себе сдаться... пока стучит сердце, пока живо сознание, пока в нем еще теплится жизнь! И когда за углом следующего дома вместо новой улицы словно из-под земли до самого неба выросла громадная черная стена дощатого забора, перегородившего ему путь, он не свернул в сторону... он даже не остановился...
- Попался! – раздался за его спиной ликующий вопль, но одновременно с ним воющие от усталости задние ноги Бурана подогнулись и резко выпрямились, бросив тело в сумасшедший прыжок. Брюхо его скользнуло по старым доскам, и он, перевалившись, рухнул вниз, покатившись по крутому склону, пока он не оборвался, и наш герой в ворохе пыли и мелких камней не свалился прямо в бурную бездну протекавшего прямо под ним потока. Бурная после прошедшего дождя холодная река приветствовала его гулким плеском, а мощное течение, подхватив избитое, израненное тело, поволокло его вперед, переворачивая и колошматя обо все камни. Но долго с ним играть реке не пришлось – какая-то темная тень промелькнула над головой нашего героя, и он понял, что река вынесла его за мост. Здесь берега были довольно пологие, а течение тише, и Бурану удалось подгрести и ухватиться за нависший над рекой сухой старый корень. Тот протестующе затрещал, но не обломился, и Буран, подтянувшись поближе, смог забраться на него, а потом перелезть и на твердую землю, в изнеможении свалившись на пожухлую траву. Изо рта его текла вода, и он долго прокашливался, пока не изгнал ее всю из огнем горевших легких, после чего с силой отряхнулся – из его шубы вытекло, наверное, не меньше ведра воды! – и энергично подвигался всем телом, разгоняя кровь и не давая ему замерзнуть. Тем временем его взгляд упал на раскинувшийся на другом берегу поселок, на мост, по которому он в последний раз пробежал еще маленьким щенком, разыскивающим маму, и на мгновение замер на месте, словно раздумывая, но потом его глаза холодно блеснули.
- Мы еще встретимся, Пестряк, - свирепо прорычал он, но потом его голос смягчился, - И с тобой тоже, Цезарь. Я обещаю. Но – не сейчас, - и он посмотрел на возвышающуюся позади него стену ночного леса, того самого леса, в который он так мечтал вернуться, оказавшись на чужбине, что, после всего того, что он пережил среди людей, показался ему куда дружелюбней светящейся сотнями огоньков деревни. Все-таки наполовину он был волком, диким лесным зверем, и он никогда не смог бы позабыть, откуда он родом... Он глубоко вдохнул свежий лесной воздух – как же он соскучился по нему там, среди этой вечной вони и смрада! – и, еще раз встряхнувшись, отправился навстречу гордо возвышающимся над землей деревьям, почти мгновенно скрывшись за их могучими стволами. И на душе его, несмотря на все огорчения и потери, было спокойно и радостно – ведь именно эти чувства обуревают душу сироты и изгнанника, когда он понимает, что наконец-то вернулся домой. Мягкая лесная подстилка пружинисто согнулась под его лапами, ветки кустарника слегка раздвинулись, точно приглашая войти, и все – деревья, трава, даже само ночное небо казались нашему герою родными и близкими. Какая-то крупная птица – порхнула прямо из-под его лап, и он по привычке отпрыгнул в сторону, оскалив клыки, но потом сам засмеялся этому, провожая перепуганную птицу теплым взглядом. Да, нескоро он сможет отвыкнуть от своего былого существования, когда и в мыслях нельзя допустить хоть малейшего расслабления, когда ты каждое мгновение должен быть настороже, должен быть душой и телом готов принять бой за свою жизнь! Но он выживет. Он должен справиться. Все-таки он совсем ещё юнец, чтобы не суметь выучиться этой новой лесной жизни, которая – он это чувствовал – вряд ли будет легче предыдущей, но, по крайней мере, здесь он ни перед кем не будет повинен, что родился диким зверем, и никто его в этом не обвинит. Буран даже слегка улыбнулся этим приятным мыслям... но потом его вечно настороженные уши дрогнули, глаза блеснули хищным огоньком, и юный волк, припав к земле, пополз вперед, навстречу приманившему его шороху. Кажется, это была мышь. Что ж, не самая почетная волчья добыча, но наш герой на своем веку отведывал и не такие лакомства, так что единственное, что он почувствовал – это досаду, что еды хватит на один зуб. Самого зверька он не видел, но отчетливо представлял, где он находится, и, подкравшись поближе, не стал медлить, ждать, пока жертва его заметит – прыгнул. Крошечное буроватое существо только и успело пикнуть под его лапами, как он схватил зубами... но тут же, фыркнув от неожиданности, сплюнул, и даже в сторону отпрыгнул – такая гадость попала ему на язык. Во рту до сих пор воняло, словно он гнилья целую охапку слопал, и Буран стал как попало хватать траву и листья, чтобы хоть ими заглушить этот смрад. После человеческой еды к которой уже успел привыкнуть наш друг, дикая добыча показалась ему просто отвратительной. Еще раз сплюнув, Буран пошел дальше, вынюхивая запахи ночного леса. Так, так... это белка на дереве, ее не достанешь...!а это что такое? Интересно... Буран поднял голову повыше и глубоко втянул ноздрями воздух, стараясь вновь уловить слабую струйку заинтересовавшего его запаха. Что-то знакомое... далекое... но знакомое. Волнуясь, он отправился навстречу, попутно не забывая не пропускать и другие запахи – кто знает, а вдруг они сообщат нечто еще более важное? Через несколько шагов он остановился и еще раз до отказа наполнил легкие, стараясь разобраться, что же это за запах. Он что-то шевелил в его памяти, что-то очень давнее, но, как всегда, именно в этот момент в его воспоминаниях была такая сумятица, что выделить нечто конкретное было почти невозможно. Даже заворчав от досады на самого себя, Буран шагнул дальше... и сам не заметил, как переступил пахучую пограничную черту. В тот миг он этого не осознал, но в полной мере понял, на что нарвался, когда прямо над его ухом грянул злобный рык, и чье-то громадное тело обрушилось на него словно с небес, едва не сбив с ног. Не успев даже взвизгнуть от страха – все-таки разум у него соображал медленнее тела – Буран, ударив лапами по земле, стрелой отскочил в сторону, и шерсть на его загривке тут же встала дыбом, а глаза зажглись холодным огнем. Нападавший – в тени дерева его самого видно не было, только светящиеся янтарные глаза – уже стоял против него, и, кажется, был очень даже серьезно настроен.
- Кто звал тебя на мою землю?
Этот голос, в котором явно звучало рычание, как кнутом подстегнул дремлющую память нашего героя, и он, задохнувшись от изумления, сумел только негромко выдавить:
- Черный Сумрак?!