ГЛАВА ПЕРВАЯ. ВСТРЕЧА
Утренний сон прервал телефонный звонок, и в трубке прозвучал такой знакомый, такой родной голос:
- Доброе утро, Викушка! Просыпайся, душа моя, наступил новый день!
Как смешно он произносит её имя! Смешно и трогательно... Она рывком поднялась и села в кровати. Телефон... Где он? Ведь сейчас, вот только что держала в руках, прижимала к уху...
Да вот же, лежит себе на тумбочке и попискивает сигналом будильника. В комнате светло - и правда, наступил новый день. А звонок снова оказался только сном...
Иногда Вике казалось, что она проживает уже как минимум вторую жизнь, что всё, что было раньше, происходило не только в другой стране, но и в какой-то прежней реинкарнации, и вспоминать об этом не хотелось. Хотелось жить здесь и сейчас, идти по весеннему Тель-Авиву, вдыхать этот волшебный морской воздух и радоваться каждому мигу. Она остановилась у припаркованной на обочине машины, поправила растрепавшуюся рыжую гриву, улыбнулась своему отражению и пошла дальше.
Нет, Вика не являла собой воплощение Золушки. Бывало, приходилось работать по 16 часов в сутки, обеспечивая себя и дочерей-подростков, но ей нравились и эта независимость, и эта жизнь, и страна, которая всё это дала. Благодушные размышления были неожиданно прерваны:
- Простите, вы не подскажете, где здесь улица Геула?
- Подскажу, - кивнула она. - Мне как раз в ту же сторону. Пойдёмте.
Возможно, в другой момент Виктория просто пожала бы плечами и прошла мимо - она не любила уличных знакомств, но этот незнакомец так отличался от небрежных, очаровательно развязных израильских мачо подтянутостью и каким-то неизъяснимым аристократизмом, что неожиданно для себя она охотно согласилась проводить его. Одет её спутник был тоже непривычно для здешних широт: на нём были элегантный светлый костюм, белая рубашка и стильный галстук, и это Вике тоже понравилось. После нескольких общих, ничего не значащих фраз отметила про себя очень красивый, правильный иврит собеседника и украдкой вздохнула: заговорит ли она сама так когда-нибудь?
- Ну, я пришла. Вам нужно дойти до следующего перекрёстка и свернуть налево. До свидания, всего хорошего!
- Большое спасибо! Вы здесь живёте?
- Нет, работаю.
- Может быть, мы могли бы встретиться вечером?
- Нет- нет, я поздно заканчиваю, сожалею!
- Тогда возьмите мою визитку, возможно, как-нибудь в другой раз...
- Хорошо, спасибо, до свидания, - и она заспешила к нужному дому . Перед входом оглянулась - он, улыбаясь, смотрел ей вслед.
- Ты сегодня какая-то другая, - заметила хозяйка. - Похоже, произошло что-то интересное! Расскажешь?
- Шалом, Лея! Да нечего рассказывать, - смутилась Вика. А и правда, о чём рассказывать? Всё как всегда.
Здесь она работала, вернее, подрабатывала уже год. Основным местом была приличная страховая компания с более чем приемлемыми условиями - сотрудникам выделялся даже сотовый телефон ( по тем временам ещё роскошь), но к трём часам пополудни Вика была свободна. А поскольку рассчитывать приходилось только на себя, искала источники дополнительных доходов. Она не брезговала ни уборкой, ни уходом за стариками, хваталась за всё, что можно, но однажды организм дал сбой, и неутомимая труженица оказалась на операционном столе. После выписки выяснилось, что место её уже занято, и вот тогда-то случай свёл её с Леей.
Госпожа Лея Блумберг, урождённая Ляховски, происходила из польских евреев. Когда-то, в 1939, спасаясь от фашистов, её семья бежала в Советский Союз. Там, в Западной Сибири, девочка пошла в школу и обросла друзьями, быстро заговорив по-русски. Вскоре после войны Ляховские вернулись в Польшу, а ещё через несколько лет приехали на историческую родину, в только-только созданный Израиль. Лея, обуреваемая сионистским духом, сразу же пошла в армию, да там и осталась. Замуж вышла за человека сугубо мирной профессии, родила ему сына и дочь. Чем именно она занималась в ЦАХАЛ, какую должность занимала, знали только самые близкие, да и то в общих чертах. Известно только, что человеком она была очень значимым и уважаемым. В войну Судного дня возле Леи разорвался снаряд, она была тяжело ранена и в строй вернуться уже не смогла.
О своих инвалидах израильская армия заботится достойно: помимо приличной пенсии, у Леи были работница, помогающая по хозяйству, и сиделка. Кроме того, каждый день доставлялась готовая еда.
Единственное, чего не хватало одинокой леди - общения. Десять лет назад она овдовела, сын уехал в Америку, а дочь с утра до вечера занималась своим бизнесом. И Лея посчитала необходимым взять себе компаньонку, причём непременно русскоговорящую. Ей вдруг захотелось вспомнить и больше никогда не забывать русский язык - язык друзей, язык тех, рядом с кем она была счастлива и беззаботна, кто согрел её в нелёгкое время. Так в её доме появилась Вика. Они гуляли, разговаривали, читали книги, смотрели фильмы на русском языке и искренне привязались друг к другу.
- Сегодня у меня бридж, - сообщила Лея. - Ты можешь быть свободна уже в семь.
В бридж она играла с подругами, такими же интеллигентными дамами в шляпках и с букольками, каких ещё можно было изредка встретить в престижный районах Тель-Авива и Иерусалима, раз в неделю. В эти дни компаньонка освобождалась пораньше, в её обязанности входило только сервировать стол лёгкой закуской и встретить гостей.
Вика и сама не ожидала от себя такой реакции на внезапно освободившееся время, но одна рука как-то сама собой выхватила из сумки визитку, а вторая потянулась к телефону.
- Это я, - просто сказала она.
- Я знаю, я ждал.
- Я сегодня освобождаюсь пораньше, в семь.
- Понял. Я подъеду.
Теперь она разглядела нового знакомого получше. Он был высок, строен, не сказать, что эталон красоты, но интересен, даже очень: жгучий брюнет с волевыми чертами, лицо живое и выразительное. Увидев Вику, улыбнулся, приветливо помахал и гостеприимно открыл дверцу светло-серой "Мицубиши".
Сев в машину, он достал трубку и закурил. Салон наполнил какой-то неведомый, экзотический запах дорогого табака. Ох... и без того джентльмен до кончиков ногтей, ещё и трубку курит! Было в этом что-то невыразимо притягательное, необыкновенное, как и сама их, казалось бы, случайная встреча.
- Сожалею, у меня не было времени представиться, - заговорил он. - Меня зовут Надир, но близкие называют Нидо. Если ты будешь называть меня так же, мне будет приятно, - собеседник обезоруживающе улыбнулся.
- Хорошо, Нидо, очень приятно. А я Виктория, можно Вика.
- Очень красивое имя, королевское. Я могу пригласить тебя в кафе?
- Я ведь пришла, - кивнула она.
Как прошли два часа, Вика не заметила. Нидо оказался интереснейшим собеседником. Они говорили обо всём на свете, и было с ним настолько легко и приятно, будто знакомы они всю жизнь.
- Мне пора! - спохватилась она, глянув на часы. - Надо ещё в магазин зайти, дома дети голодные.
- Не беда, сейчас мы позаботимся о твоих детях. Пицца спасёт их от голода?
- Вполне!
Они заехали в пиццерию, и Нидо отвёз её по названному адресу.
На следующий день в 15:00 знакомая "Мицубиши" уже стояла у офиса страховой компании, где Вика работала. Он отвёз её к дому Леи, а поздно вечером заехал и доставил домой. Так у них и повелось: встреча после работы, дорога к Лее, потом, вечером, в Бат-Ям, в родные пенаты. Общались в пути. Часто заезжали купить что-нибудь её девочкам, новый друг уже знал, что предпочитает Лина, а что Рина. Бывало, приглашал в кафе, всегда изысканное и дорогое. Иногда она ловила себя на мысли, что он знает о ней почти всё - о семье, о работе, о том, кто она и откуда, а она о нём ничего, кроме имени, но они снова встречались, снова увлечённо начинали обсуждать что-то, и желание узнать какие-то подробности его биографии уходило на задний план. Нидо ни разу не позволил себе какой-либо вольности, не было никаких намёков на более близкие отношения. Ей это было приятно, но и удивляло одновременно. Так прошло больше двух недель.
Однажды он позвонил в пятницу и пригласил на чашечку кофе, она с удовольствием согласилась. Сидели в ресторанчике на тель-авивской набережной, оживлённо болтали, смеялись. Предложение поехать в гостиницу прозвучало настолько естественно и ненавязчиво, что она и приняла его так же - легко и радостно.
Отель, как стало ясно в дальнейшем, был заказан заранее. Не пятизвёздочный, но удивительно милый и уютный, причём номер для новобрачных - зеркальный, несколько помпезный, с круглой кроватью под балдахином. У окна мраморный столик с вазой, наполненной фруктами, бутылкой божоле и двумя бокалами. Единственное, чего не хватало, так это открывашки. Нидо поискал её глазами и уже собрался было вызывать горничную, но Вика остановила его жестом, взяла вилку и ловким движением откупорила вино. Такого шока от своего невозмутимого друга она не ожидала. На его его лице застыло полнейшее изумление.
- Ты что, никогда не видел русских женщин? - невинно спросила она.
- Нет, не видел, - он отрицательно мотнул головой.
- Теперь видишь! Мы такие: коня на скаку остановим, в горящую избу войдём...
При всей своей образованности Нидо не был знаком с творчеством Некрасова, поэтому наивно спросил:
- А зачем женщине останавливать коней и входить в горящий дом? Разве это правильно? У вас так принято?
- Да нет же, - засмеялась она. - Уже нет. Хотя встречаются и такие. Просто так говорят, это строки одного русского поэта. Слушай, а ты вообще откуда, из какой страны?
- Из Иордании.
- А разве в Иордании есть евреи?
- Нет. И я не еврей. Я араб.
- Араб?! А что ты здесь делаешь?
- У меня бизнес. Компьютерный. Вряд ли тебе это будет интересно.
- А машина? Я давно хотела спросить. У тебя странные номера.
- Да, дипломатические. Это машина моего друга, он сотрудник иорданского посольства.
Вике, собственно, уже было наплевать, кто он: еврей, араб, да хоть папуас! Ей был интересен он сам, человек, с которым было так захватывающе интересно и в то же время легко, тепло и спокойно, мужчина, к которому так неодолимо влекло.
В свои 38 лет она дважды побывала замужем, дважды стала матерью. Она никогда не испытывала недостатка в восторженных поклонниках, но даже представить себе не могла, что существует такая нежность, что близость может быть так прекрасна, что она, Вика, может испытывать такое неземное наслаждение от чьих-то поцелуев, прикосновений, от звуков голоса...
Он не скрывал, что женат, что у него есть пятилетняя дочь, которую он очень любит. Вика воспринимала всё очень спокойно. Не потому, что считала этот внезапный роман чем-то несерьёзным, ей просто вполне хватало того, что есть: ежедневных встреч, походов в кафе и рестораны, на концерты, их теперь уже постоянного зеркального номера в отеле на набережной по пятницам. На выходные Нидо уезжал домой, к своей семье, а она оставалась со своей. Ей и не хотелось большего, не хотелось осложнять свою жизнь лишними страстями и обязательствами. Только в последнее время она начала немного нервничать, но не из-за двойственности ситуации, а потому, что вдруг поняла, что залипает всерьёз, что влюбляется. И это тревожило.
Они встречались уже месяца три, когда он неожиданно сообщил:
- Любимая, мне нужно уехать. Ненадолго, на две недели.
- У тебя командировка?
- Нет. Я еду в отпуск в Сирию. С семьёй. Но знай, что я буду очень скучать. И обязательно вернусь.
Она собралась с духом и твёрдо выговорила:
- Не надо. Не возвращайся. Не звони. Я не хочу. Мне не нужны эти отношения, эта любовь, я устала!
- Вика, Викуша, что с тобой? Почему? Расскажи мне о себе всё! Почему ты так напряжена? Почему каждый раз, когда я прошу тебя открыться, ты только закрываешься ещё больше?
Что правда, то правда: просит. Повторяет как мантру: откройся, откройся! Прямо Али-Баба... Не хочет она открываться! Пусть уезжает и больше не возвращается! Она только ощутила вкус свободы и независимости!
- Всё! Уезжай!
Неделя после его отъезда показалась ей вечностью. Ни звонков, ни сообщений. И Вика вдруг почувствовала: если он и правда не вернётся, ей будет очень-очень плохо, так, как не бывало в самые тяжёлые моменты. А их было много. Но она боялась, панически боялась, поняв, что отношения перестали быть просто лёгкими и приятными. Возможно, если бы она и правда рассказала ему всё о своей жизни, он бы понял...
ГЛАВА ВТОРАЯ.БЕЗ ЛЮБВИ
Детство Вики закончилось в десять лет, в тот момент, когда родители решили, что дети уже совсем взрослые и надо бы им родить ещё лялечку. Сказано – сделано. Отходив нелёгкую беременность, тридцатипятилетняя мама отправилась в районную больницу. «Молодец, подарок мужу аккурат к 23 февраля подогнала!» - пошутила медсестра в приёмном покое. Да-да, именно 23 февраля… А врачи ведь тоже люди, причём военнообязанные, отпраздновали как следует. Где-то недосмотрели, кто-то куда-то отлучился, отвлёкся, пришлось накладывать щипцы…
Диночка была прелестным младенцем – спокойным и красивым. И несмотря на то, что обязанности по уходу за новорождённой были с самого начала возложены на Вику, лишив всех детских забав, к сестрёнке она искренне привязалась. Стирка-пеленание-купание – пеленание-купание-стирка – без конца, сплошной чередой, с трудом выкраивала время на уроки. Сначала никто ничего не замечал, а через несколько месяцев обратили внимание на тревожные симптомы, побежали по докторам… Прозвучал диагноз, страшный и безнадёжный – ДЦП. Родители надрывались, пытаясь заработать и достать остродефицитный церебролизин, Дима с Аркашей, неразлучные старшие братья-близнецы, решившие пойти по стопам отца, учились в зубоврачебном техникуме, а Вика стирала и пеленала, одевала и кормила с ложечки, разговаривала и забавляла как могла.
Удивительно, но чем больше мы вкладываем , даже отказывая во всём себе, тем больше прикипаем к предмету своих забот. Так произошло и с ней: Дина стала самой большой любовью старшей сестры. Иногда удавалось пристроить малышку в больницу или санаторий. Тогда становилось немного полегче , освобождалось время, но Вика и его в основном посвящала тому, чтобы подольше побыть со своей любимицей: навестить, покормить , вывезти погулять.
В старших классах она с некоторым удивлением обнаружила, что у неё нет подруг. То есть их и раньше-то не было, и популярностью среди девочек она никогда не пользовалась, несмотря на открытость и доброжелательность, но на то, чтобы обращать на это внимание, не оставалось ни времени, ни сил. С мальчишками дружила как равная среди равных. Открытие, сделанное в юности, слегка озадачило, но не очень огорчило. Вика чувствовала, что ребята смотрят на неё как-то иначе, не так, как в детстве, однако особого значения этому не придавала.
Ей никто никогда не говорил, что она красива, хотя это было именно так. А ещё в ней было гораздо большее, чем просто красота, имеющая обыкновение приедаться - то неизъяснимое очарование юной женственности, которое сумел запечатлеть в веках Боттичелли, то, что Бунин определил как лёгкое дыхание. Но что до определений классика обитателям житомирского местечка?! Девчонки чувствовали в ней потенциальную соперницу и предпочитали не приближаться, мальчики предавались сладостным грёзам, но перейти грань не решались.
После окончания школы Вика уехала в другой город, где поступила в кооперативный техникум. Для Диночки нашли подходящий интернат, и старшую дочь родители отпустили спокойно.
На прохождение первой же практики её отправили в книжный магазин. Выросшая в эпоху повального дефицита студентка даже не предполагала, какой это прекрасный и богатый мир – литература. Она начала скупать все книги, которые до неё доходили, и читала, читала, читала…
На каникулы уезжала домой. В один из приездов мама, загадочно поглядывая, сообщила за обедом:
- Доченька, ты знаешь, а у нас в доме напротив новые соседи…
- А-а-а, - равнодушно кивнула Вика.
- Очень хорошая еврейская семья…
- Угу!
- У них сын, на два года старше тебя, - тон становился всё более настойчивым и значительным. - Очень интересный молодой человек, студент, учится в Ленинграде, в Лесотехнической академии…
Вика вопросительно взглянула на мать, начиная догадываться, к чему та клонит.
- Мы тут с папой подумали… Неплохо бы вам познакомиться.
- Мам, ты меня что, сватаешь?
- Ну а что? Пора уже.
- Да мне же всего 18!
- Сейчас 18. А ещё несколько лет – и старая дева! – философски заметила родительница.
Знакомство всё же состоялось и оказалось вполне приятным. Марк и правда был хорош собой, умён, воспитан, с ним было легко и интересно. Осенью они разъехались, пообещав писать друг другу, а уже следующим летом сыграли свадьбу.
Вика, защитившая к тому времени диплом, перебралась к мужу . Она не могла не влюбиться в Ленинград, его потрясающую архитектуру, в проспекты, музеи и памятники , ещё живой тогда дореволюционный петербургский дух и его носителей – интеллигентнейших старушек, в необыкновенные комиссионные ( а по сути антикварные) и букинистические магазины. А эти восхитительные свежайшие пирожные из «Севера»! Правда, позволяли они себе кондитерский разврат нечасто, а вот книги – книги да, покупали.
Омрачало семейную жизнь одно: Марк оказался патологически ревнивым. Любой случайный взгляд, брошенный посторонним мужчиной в сторону супруги, автоматически приравнивался к измене. При этом муж ни разу не сказал ей, как она красива, как привлекательна и желанна, как он боится потерять её, но изводил так, что Вика уже сама была готова поверить в собственную порочность. Остановился он только в тот момент, когда жена с укором произнесла:
- Марик, ну какие кобели?! О чём ты говоришь? У нас ведь скоро ребёнок будет…
- Правда?! Вика, Викуля моя! Я самый счастливый человек на свете! Спасибо тебе! – и кинулся целовать ей руки.
Когда подошёл срок, Вика уехала домой, к маме, да там и осталась на первые несколько месяцев , вся растворившись в заботах о новорождённой дочери Лине. Родители помогали, Марк звонил, писал и приезжал при первой же возможности. К малышке он жену тоже ревновал, но сдерживался, понимая, что это уже перегиб, переводил всё в шутку. Гордо прогуливался по городку с коляской и был нежен и предупредителен. Это ли не счастье? Если и нет, то, пожалуй, всё, что для него нужно.
Звонок из интерната раздался ранним воскресным утром:
- Вы должны срочно приехать: Дина умерла, - сухой, казённый, ничего не выражающий голос… Оно и понятно: разве это они растили Диночку с самого рождения? Кормили, выгуливали, забавляли… Разве они были для неё мамкой и нянькой, позабыв о себе? Для них это просто работа, одна из сотен обездоленных судьбой пациенток… Умерла? Ну и слава Богу, отмучилась, болезная, всем теперь легче станет.
А Вика не плакала – рыдала. Она даже не представляла, какую брешь оставит в душе смерть младшей сестры, какой болью будет отзываться каждое воспоминание о ней, всегда, даже много-много лет спустя.
Но Линочке нужна была мама, заботливая, весёлая и улыбающаяся, и мама вернулась, не позволив себе погрузиться на самое дно горя и отчаяния. А через два года подарила дочке сестрёнку - Рину.
Вика была уверена, что по окончании академии Марк возьмёт распределение домой (благо, поле деятельности обширнейшее, леса в их местах богатейшие, а наличие семьи давало возможность выбора), и тогда наконец-то она займётся обустройством полноценного семейного быта, не походного, закончатся скитания по общежитиям и съёмным квартирам. Но выпускнику-краснодипломнику хотелось романтики, хотелось героизма покорения целины, и он попросил направление в Сибирь, да ещё в такую глушь, о которой сам-то и слыхом не слыхивал. Жена, по его глубочайшему убеждению и в лучших декабристских традициях, должна была следовать за мужем. Она повздыхала, поплакала, оставила девочек родителям и отправилась за героем-первопроходцем.
Да, встречались там, в Сибири, женщины-геологи, инженеры-строители, геодезисты, гидрологи - романтики с горящими глазами, которым было наплевать на полное отсутствие комфорта. Она даже восхищалась ими и прекрасно ладила, но не её это было, не её! А по детям тосковала так, что душа рвалась на части. И на семейном совете было решено, что правильнее, если дети будут там, где им положено – с матерью. А поскольку сюда их везти – чистейшее безумие, Виктория вернётся домой и будет воспитывать дочерей и ждать мужа.
У Марка, конечно, были свои мотивы: вокруг крутилось слишком много мужиков, так что, уж лучше пусть жена будет поближе к дочерям и родителям. Кроме того, покоритель тайги и сам уже понял, что юношеский максимализм – не лучший советчик в выборе места распределения и, отработав положенные три года, он тоже вернётся к родным истокам. Что и было сделано.
В тот день её пригласила на день рождения однокурсница, жившая в селе в двух часах езды. Муж был в командировке, и Вика, слегка одичавшая среди пелёнок-распашонок, оставила девочек родителям и с удовольствием поехала, планируя вернуться последним автобусом. Но рейс по каким-то неведомым причинам отменили, попутки не подвернулось, и до дома удалось добраться только утром.
Марк стоял воплощением Немезиды посреди кухни с Риночкой на руках и молча, сосредоточенно помешивал кашу. Выдержав положенную драматическую паузу, он обратил на жену негодующий взгляд и коротко выплюнул:
- Кто он?
- Марик, ну какой он? Я не смогла уехать вечером, вот и заночевала у Светы...
- Замолчи, шлюха! - он аккуратно передал дочь растерянной тёще, так же аккуратно отвёл руку и вдруг неожиданно резко, со всего маху ударил Вику. Потом ещё. И ещё. Родители стояли рядом и молчали, мама только рот ладонью прикрыла испуганно и поспешила унести малышку.
Ей казалось, что всё это происходит с кем-то другим, в каком-то страшном фильме. Площадная ругань мужа доносилась глухо, будто издали. Марк всегда был ревнив, но те сцены, которые разыгрывались раньше, в Ленинграде, в Сибири, не были такими дикими - рук он не распускал. Вика растерянно провела пальцами по лицу, постояла, оторопело рассматривая оставшуюся на них кровь, удивлённо взглянула на спутника жизни и ровно, безэмоционально, словно чужим голосом, произнесла:
- Я с тобой жить не буду, - повернулась и вышла из кухни.
Она и правда ушла тем же вечером, забрав только детей и ковёр - бабушкин свадебный подарок. Родители приняли с поджатыми губами, братья откровенно поддерживали Марка, и это было невыносимее всего - ощущать, что ты одна, совсем одна против целого мира. И мать с отцом, и Дима с Аркашей считали её виноватой, были уверены, что это она своим распутным поведением дала безупречному мужу повод для ревности. Когда в старших классах братья проявляли ревностную заботу о нравственности младшей сестры, не позволяя краситься и носить короткие юбки, ей это казалось даже забавным, но сейчас-то, сейчас почему она, взрослая, мать двоих детей, должна соответствовать каким-то их косным, домостроевским понятиям о морали и порядочности?! Почему должна чувствовать себя изгоем в родной семье? Она понимала, что предали самые близкие, самыми дорогие ей люди, и это было гораздо больнее, чем оскорбления и побои мужа. Возможно, именно поэтому наконец-то и увенчались успехом попытки кающегося Марка вернуть жену.
Сколько их потом ещё было, этих уходов и возвращений с ковром-приданым и крепко сжатыми детскими ладошками? Уж и не сосчитать... В конце концов они развелись.
О том, как мерзко вёл себя Марк, как жестоко и целенаправленно разрушал её и её семью, правдами и неправдами пытаясь вернуть непокорную жену, вспоминать вообще не хотелось. Счастье, что всё это закончилось...
Капитан танковых войск Сергей поразил её внешностью Мела Гибсона, красотой ухаживаний, выправкой и манерами поручика белой гвардии. Впрочем, удивляться не приходилось: был он из семьи потомственных военных, причём прадед и прапрадед ещё царю-батюшке послужить успели, дед тоже, но совсем недолго - благоразумно вовремя перешёл на сторону красных и героически погиб за власть Советов. Одним словом, белая кость, голубая кровь. Когда выяснилось, что пьёт он не как русский офицер, а как советский, было уже поздно, и Вика вступила в неравный бой. Война с зелёным змием тянулась два года и осложнялась ещё и тем, что возлюбленного перевели в другую часть - приходилось разрываться между двумя городами. В итоге противник капитулировал, Серж если и выпивал, то редко и в меру. Началась вполне безоблачная семейная жизнь. Молодые уже собирались придать этому официальный статус и жить долго и счастливо на Земле обетованной, документы куда оформлялись полным ходом, но возникло препятствие в виде советского законодательства: вернувшемуся не так давно из горячей точки офицеру запретили не только покидать родину, но и жениться на неблагонадёжной гражданке.
Уезжали все вместе: родители, братья с семьями и Вика с дочерьми. Сергей провожал её на вокзале, совершенно потерянный, с красными глазами, без конца повторяя только одно:
- Викуля, ты только не забывай меня, ладно? Только не забывай! Ты ведь приедешь, правда?
- Правда, Серёженька, конечно, правда, приеду! Мы обязательно будем вместе!
В Израиле, едва обустроившись, она сразу же занялась претворением в жизнь генерального плана. Рабочий день начинался в 8 часов утра с уборки чужих квартир и домов, плавно перетекал в уход за капризными старичками и заканчивался за полночь в кафе беготнёй с подносами между столиками и мытьём посуды. Спать удавалось иной раз по 4-5 часов. Но программа-минимум была выполнена: через полгода Вика собрала нужную сумму и полетела навстречу счастью.
СССР к тому времени благополучно развалился, законы начали меняться. Теперь Сергей просто должен был уволиться из армии и лишь потом обретал какую-то свободу передвижения.
- Я привезла тебе деньги. Тут много, хватит и на то, чтобы прожить несколько месяцев, и на билет. Подавай в отставку, собирайся, приезжай ко мне туристом, а там оформим гражданский брак. Я узнавала, так делают.
-Викуля, любимая... Ты настоящая жена офицера! Но я ведь всё верну, всё до копеечки, ты же знаешь! Я приеду и буду работать как заведённый, я ведь всё умею делать!
- Конечно, Серёжа, я буду тебя ждать!
Они созванивались почти каждый день, и Сергей подробно отчитывался о проделанном: подал рапорт, получил добро, купил себе кое-что из вещей на первое время и большую дорожную сумку, видел на днях её друзей - привет передавали, очень скучает, с нетерпением ждёт встречи, нет, билет заказать не получилось, завтра попробует ещё раз... А потом он пропал, просто перестал отвечать на звонки. Не дозвонившись в очередной раз, Вика набрала номер приятельницы.
- Серёгу? Видела, совсем недавно. И знаешь, он был явно подшофе. Меня то ли не узнал, то ли сделал вид. Их там целая компания была. Я, честно говоря, удивилась: он же к тебе собирался...
Лариса говорила что-то ещё, но Вика уже не слушала. Её душили злость и слёзы. Как же так? Сколько сил, сколько души, денег, наконец, она вложила в этого человека! Сначала ради того, чтобы вытащить его из бесконечных запоев, потом - из разваливающейся страны. Она позволила себе снова поверить в какие-то светлые чувства и доброе отношение, а взамен...
Первое время она пахала по-прежнему на износ - так было легче забыться, отвлёкшись от обид и тяжёлых мыслей, затем немного сбавила обороты, занялась собой, стала больше времени проводить с детьми, ощущая свою вину за то, что совсем забросила их в этом безумном марафоне, в стремлении заработать. Через пару лет оставила только старичков, а позже, попав в страховую компанию, и их количество сократила до минимума. А уже став компаньонкой Леи, Вика и вовсе почувствовала себя белым человеком.
Ей нравилась нынешняя жизнь, и менять ничего не хотелось. Не хотелось ни любви, ни привязанности, ни зависимости. У неё была одна цель - поднять детей, одно желание - жить для себя и для них. От всех желающих поухаживать с серьёзными и не очень намерениями Вика будто отгородилась воображаемым стеклянным колпаком , и не было никого, кто смог бы преодолеть эту невидимую грань. И вдруг появился тот, кто сделал это легко и непринуждённо. И теперь она не понимала, чего боится больше: его возвращения или того, что он никогда не вернётся. Если не вернётся, будет тоска и боль, долгая, мучительная, тянущая. Возвращение же сулило восторг встреч, яркость жизни, любовь... Но любовь тоже всегда заканчивается болью, во всяком случае, у неё почему-то по-другому не бывает. А было ли любовью всё, что было прежде? Или это был какой-то тяжёлый сон? Или просто прошлая жизнь, карма, которую было необходимо отработать?
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ПРОБУЖДЕНИЕ
Нидо позвонил через неделю.
- Привет, я очень соскучился.
- Привет. Как Сирия?
- Сирия прекрасна, но я больше не могу без тебя. Я возвращаюсь через 3 дня.
- Нет! Не возвращайся, не звони, я не хочу этих отношений, они не нужны мне, не надо!
- Мы просто встретимся, я отдам тебе подарок - и всё.
- Не надо мне никаких подарков, ничего не надо! - но он уже отключился.
Через три дня, когда Вика вышла с работы, серая "Мицубиши" стояла на прежнем месте. Он курил свою неизменную трубку, небрежно облокотившись на капот. И она поняла, поняла всё. Она не сможет сказать ему "нет", не сможет отказаться от него. Она хочет только одного: быть с ним, всегда и везде.
В итальянском ресторанчике он вручил ей презент - нежно-кремовый платок из тончайшего шёлка с изображённым на нём изящным цветком и флакон "Эсти Лаудер".
- Какая прелесть! Лёгкий, как пушинка! - Вика с восхищением разглядывала подарок.
- Это ручная работа, и рисунок тоже. Эксклюзив. Я подумал, что тебе понравится, - улыбнулся Нидо.
- Да, он чудесный! И духи - мой запах. Спасибо!
- Девочка моя, ты похудела...
Да, похудела и подурнела. Потому что извелась. Потому что истосковалась за эти нескончаемые 10 дней. Потому что нельзя, нельзя оставлять её одну!
Они по-прежнему встречались каждый день: с работы на работу - домой, иногда через кафе. По пятницам их любимый отель, бывало, поездка куда-нибудь на Север или, наоборот, на Юг. Он никогда не приезжал без подарка. Это могла быть какая-нибудь безделушка, а могло - дорогое ювелирное изделие. Или просто пирожное, но непременно какое-то необыкновенно нежное и вкусное. Никогда не забывал о дочерях - Лина и Рина тоже получали подарки, причём каким-то образом Нидо безошибочно угадывал, что понравится одной, а что другой. Девочки вообще приняли его сразу и безоговорочно, как и все друзья и родственники. Никто и никогда даже не упомянул о национальной принадлежности Викиного избранника.
Он постепенно, незаметно взял под контроль все её проблемы: оплачивал счета и задолженности, если таковые появлялись, с видимой лёгкостью разрешал любые сложности. Сама она никогда не жаловалась, но, едва завидев тень на её лице, Нидо требовал рассказать ему всё. Реакция его была всегда неизменной: "Твои проблемы? Твоих проблем нет, запомни это, девочка! Есть мои проблемы, которые я обязан решить, потому что мужчина."
Иногда оставался на ужин, сам быстро и легко готовил что-то экзотическое и вкусное. Потом они сидели все вместе, как настоящая семья, и он захватывающе интересно рассказывал о путешествиях, особенно о поездках в свой любимый Кабир, о его удивительной истории и неповторимой архитектуре. При этом был очень деликатен, ни разу не попытавшись остаться на ночь. Жил у своего иорданского друга, того самого, работника посольства. Объяснял, что это даже проще - иностранный гражданин как-никак, а так всё соответствует протоколу.
Она впервые почувствовала, что значит мужское плечо. Всегда производя впечатление слабой и хрупкой, она не могла себе позволить такой быть, а сейчас позволила. Вернее сказать, он ей позволил. Они вместе ходили на свадьбы и дни рождения, на концерт Ростроповича и выступление ирландского ансамбля народного танца. Он, араб, учил её, еврейку, ивриту, читал наизусть Соломонову "Песнь песней".
Не было вопроса, на который у него не было бы ответа, а если такие изредка и появлялись, он обещал ответить завтра и слово своё неизменно сдерживал.
Ей тоже нравилось делать ему подарки: дорогие галстуки от кутюр, стильные запонки, трубки - не для того, чтобы отблагодарить, вернуть долг, просто ей было приятно, казалось, что с каждым таким презентом она дарит ему ещё частичку себя.
И каждый день, каждую минуту она слышала одно: ты красавица, ты лучшая, ты моя королева! Бывало, где-нибудь в ресторане она обращала внимание на красивую женщину и не могла скрыть своего восхищения: смотри, какая красавица! Он всегда говорил : "Посмотри в зеркало! Видишь? Вот красивая женщина!" Каждое утро начиналось с его звонка: "Доброе утро, Викушка! Просыпайся, любовь моя, наступил новый день!" Он подарил ей крылья, подняв в такие выси, где она никогда не бывала, где поселились любовь, нежность и забота, счастье, радость и вера в себя, в то, что она и правда лучшая. И ей захотелось оставаться такой всегда - для него.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ. ЦЕЛИТЕЛЬ.
- Доктор, но ведь после операции все анализы были прекрасными, да и потом я постоянно обследовалась. Почему, откуда?
- Вика, я ведь предупреждал: это одна из самых опасных разновидностей рака, вернуться может в любой момент. Я не знаю, в чём причина: болезнь, падение иммунитета, стресс...
- Да какой же стресс?!
- Любой. Слишком сильные положительные эмоции тоже могут сослужить плохую службу.
- Так что же, не жить? Не радоваться, не огорчаться, огородиться забором от жизни бетонным забором?
- Что ты хочешь от меня услышать, девочка? - он устало снял очки. - Будем лечиться, будем бороться.
Вика вышла из клиники, рыдая. Почему она? За что? Почему именно сейчас, когда она так безумно, нереально счастлива, когда впервые в жизни по-настоящему любит и любима?! И как сказать Нидо? Будь её воля - вообще бы молчала, поберегла бы, но он ведь её кожей чувствует. Он всё равно узнает и снова произнесёт эти слова: "Твоих проблем нет, есть наши." И что-нибудь придумает. Наверное... Да что тут придумаешь?! Но почему, почему сейчас?!
- Ира... Ир, мне очень плохо!
- Приезжай! - коротко приказала подруга.
Они познакомились ещё в кафе, на первой подработке. Ирина, адвокат в прошлой жизни, бодренько бегала с подносами, ухаживала за капризными старичками, как и Вика, в одиночку воспитывала ребёнка и никогда не унывала, с молниеносной скоростью ориентируясь в самых сложных ситуациях. Возможно, именно это качество помогло ей довольно быстро пройти первый, самый сложный этап абсорбции, попасть на нужные курсы и начать работать в адвокатской конторе - пока помощником. За то время, что подруги не виделись, наладилась и Иркина личная жизнь - она собиралась замуж за очень серьёзного и симпатичного коренного израильтянина. "Не поверишь - летаю!" - шепнула она Вике, зажмурившись.
Серьёзный и положительный Дан уже ушёл спать, а они всё сидели и сидели, до глубокой ночи. Говорили, плакали, смеялись - Ирка была, пожалуй, единственным человеком, способным заставить улыбнуться даже в самый тяжёлый момент. Наконец её осенило:
- Я тебя понимаю. И тоже в этом случае не особо верю в современную медицину. Следовательно, надо пробовать нетрадиционную.
- То есть? Ты, трезвый человек, не признающий даже гороскопов, предлагаешь мне пойти к какой-то бабке-колдунье с развешенными под потолком пучками полыни и сушёными мышками? Или испробовать какую-нибудь гадость вроде уринотерапии?
- Нет, - терпеливо ответила подруга. - Я не предлагаю тебе никаких бабок. Я советую тебе обратиться к очень сильному экстрасенсу. Она живёт в Араде, а по образованию, между прочим, врач. Ни разу не шарлатанка, просто у человека очень сильная энергетика. Да, сама не особо верю, но это исключительный случай. Проверено - у неё лечилась жена моего шефа. Завтра я дам тебе номер телефона. Попробовав, ты ничего не теряешь. А Нидо ты должна рассказать обязательно. Всё, утро вечера мудренее, пойдём спать.
Нидо молча её выслушал и кивнул:
- Поехали. Твоя подруга права - надо пробовать. Всё будет хорошо.
Сначала Вику задело, даже обидело его вселенское спокойствие, но позже, уже по дороге в Арад, она поняла, что так ей самой гораздо легче и спокойнее: без трясущихся рук, без дрожащего голоса, без безумных глаз.
Экстрасенс Элла и правда оказалась далека от образа шарлатанки-ведуньи. Просмотрела результаты обследований, задала несколько грамотных вопросов и лишь потом приступила к осмотру своими методами.
- Нет, - покачала она головой.- Я не смогу тебе помочь, сил не хватит...
- Это значит, что никакой надежды?- похолодела Вика.
- Это значит, что я тебе не нужна. У тебя есть тот, кто намного сильнее меня. И он тебе поможет, это точно.
- Кто?!
Элла молча кивнула в сторону Нидо.
- Ты?!
- Я.
- Но почему же?...
- Мне нужен был знак. И разрешение. Пойдём.
Она стояла посреди безлюдного ночного пляжа, в кромешной тьме, абсолютно нагая, а он будто обводил контуры её тела, не касаясь его. От рук Нидо исходил нестерпимый жар, и жар этот проникал всюду, каждой клеточкой она ощущала жжение, казалось, что вся она полыхает изнутри. Она никогда не видела его таким - незнакомым, чужим, сосредоточенным, словно из другого мира, словно в знакомое до миллиметра тело её Нидо вселился кто-то незнакомый, властный, могучий,неземной. В какой-то момент стало даже жутковато. А потом Вика вдруг почувствовала, что боль ослабевает и будто уходит куда-то вниз, в песок.
- Всё? - выдохнула она.
- На сегодня всё. Нам понадобится ещё несколько сеансов. Теперь я точно знаю, что у нас всё получится. А сейчас можно искупаться и отдохнуть, - он наконец-то расслабился, улыбнулся, поцеловал её и снова стал прежним, таким своим и родным.
А потом они сидели на берегу почти невидимого в ночи Мёртвого моря и пили вино, совершенно счастливые.
- Где ты этому научился?
- Мой дед был великим целителем, очень известным. К нему приезжали со всех уголков страны и даже из-за границы. Он умер за неделю до моего рождения. Говорят, так бывает, когда человек, наделённый паранормальными способностями, передаёт всю силу преемнику из своего рода. Я рано понял, что умею больше, чем те, кто меня окружал - когда случайно спас погибающего котёнка. Потом захотел себя проверить - убедился, что могу лечить и людей, но не всех и не всегда. Мне трудно это объяснить... Но я в любом случае никогда не хотел сделать это своей профессией, тем более, семья готовила единственному сыну - у меня ещё 4 сестры - другое будущее.
- У тебя какая-то особенная семья? Ты никогда о ней не рассказывал.
- Не самая простая, - улыбнулся он. - Мой отец - заместитель министра торговли Иордании, мама - образованнейший человек, истинная леди, тоже дипломированный экономист, знает 4 языка, но она идеальная восточная женщина, поэтому выбрала карьеру мужней жены и хозяйки дома. Так что, мне не оставалось ничего иного, как отправиться учиться в Оксфорд. Видимо, судьбой мне всё же было предопределено реализовать завещанное дедом: я попал в очень интересное общество. Нас было 5 человек: англичанин, испанец, хорват, китаец и я. Каждый обладал какими-то определёнными способностями: целительскими, провидческими, экстрасенсорными, эзотерическими. Мы обменивались опытом и лечили людей, иногда, если не справлялся один, подключались другие... Помнишь нашу первую ночь? Ты спросила тогда о кулоне-пентаграмме, которого я не снимаю? Я отшутился и пообещал рассказать как-нибудь потом. Так вот, пентаграмма - символ моей принадлежности этому Обществу пятерых. Даже сейчас, по прошествии стольких лет, мы на связи.
- Да ты опасный человек! - засмеялась Вика. - А я? Я случайность в твоей жизни или предопределённость?
- Ты - моя судьба и единственная любовь. И я понял это сразу, едва увидев тебя. А где улица Геула, я, конечно же, знал.
- А твоя жена?
- Вот она как раз предопределённость. Этот брак был решением наших семей, отказываться у нас в таких случаях не принято. Её отец атташе и старый приятель моего. Я очень уважаю её, благодарен за свою маленькую принцессу. Джади прекрасная жена и друг, но моя женщина - ты. Виктория, выходи за меня замуж!
- Нидо, мы много раз об этом говорили...
- Да, за последние полгода четыре раза. И я помню, что ты не можешь быть второй, хотя знаешь, что у нас это нормально. Я помню, что ты никогда не оставишь дочерей и не уедешь со мной. Я всё обдумал. А ещё я сегодня понял, насколько ты дорога мне. Я не могу потерять тебя, Викуша. Ты нужна мне, а я нужен тебе!
- Ани ле доди вэ доди ли*, - задумчиво произнесла она. - А знаешь, ты прав. Когда ты хочешь, чтобы мы поженились?
- А ты способная ученица, - засмеялся он. - Мы поженимся, когда поспеет гранат.
- То есть осенью? А при чём тут гранат?
- Да, в самом начале осени, перед вашим Рош Ха-Шана**. А гранат на Востоке всегда считался символом крепкого брака и зрелой любви. Кстати, тебе ведь известен греческий миф об Аиде и Персефоне?
- Ну конечно! - такой вопрос даже оскорбил её. Но надо же показать, что и она что-то знает! - Аид похитил Персефону ( с дозволения Зевса, между прочим!) и женился на ней, её мать Деметра, богиня плодородия, разозлилась, ушла с Олимпа, хлопнув дверью, и лишила людей урожая. Когда наступил голод, Зевс понял, что погорячился, и устроил всё так, чтобы и нашим и вашим: полгода Персефона проводит с матерью, а полгода с мужем...
- Всё так, но знаешь ли ты, почему Персефона не смогла не возвращаться в царство мёртвых? Потому что Аид перед тем, как отпустить её, дал жене съесть семь зёрнышек граната - символа брака. Вот эти-то зёрнышки заставляют Персефону каждый год вспоминать о супружеском долге.
- Ты хочешь, чтобы я съела семь зёрнышек граната? - хитро улыбнулась Вика. - Хотя в роли Персефоны у нас кто-то другой: это ты на выходные по-прежнему будешь уезжать к своей семье. Так что, съедим поровну!
Нидо улыбнулся в ответ и обречённо развёл руками.
* Я принадлежу возлюбленному моему, а возлюбленный мой - мне - слова из "Песни песней" Соломона.
** Еврейский Новый год.
ГЛАВА ПЯТАЯ. МУЖНЯЯ ЖЕНА
Лето пролетело как один день. Нидо сдержал своё слово: они провели ещё девять сеансов, и с каждым боль отступала всё дальше и дальше, пока не отступила совсем. Они сообщили девочкам, что собираются пожениться, и те искренне обрадовались. Теперь он почти каждый день оставался на ужин, и снова все они, как и принято в большой дружной семье, говорили, спорили, смеялись, рассматривали фотографии прекрасного и загадочного Кабира, восхищаясь его дворцами, мечетями и мавзолеями, планировали путешествия.
К предстоящей перемене статуса оба подошли со всей причитающейся случаю серьёзностью. Сразу после свадьбы было решено снять большую квартиру в Ришон-ле-Ционе, в 20 минутах езды от Тель-Авива. Кроме того, Нидо настоял на том, что Вика пойдёт учиться. Несколько вечеров придирчиво выбиралась будущая специальность, с учётом условий предстоящей работы, всех плюсов и минусов. Наконец остановились на профессии администратора медицинского офиса, и счастливый жених внёс залог за первый год обучения в престижном колледже. К концу августа Виктория уволилась из страховой компании, оставив только подработку компаньонкой у Леи.
В последнюю пятницу лета они вошли в свой любимый гостиничный номер. На знакомом до мельчайших трещинок мраморном столике стояла ваза, наполненная спелыми гранатами, огромными и прекрасными, будто с живописного полотна, и традиционная бутылка божоле с двумя бокалами. Нидо был очень серьёзен.
- Вот и поспел гранат, Викушка. Через две недели мы с тобой полетим на Кипр и распишемся, но это будет гражданский акт, после которого ты станешь госпожой Викторией Алькамиль. А сейчас мы проведём свадебный ритуал, свой, настоящий, - торжественно произнёс он, доставая из кармана алую бархатную коробочку и открывая её. Там, на атласной подушечке, лежали два изящных серебряных кольца.
Они сели на ковёр, поджав ноги, напротив друг друга, и Нидо начал монотонно говорить. Вика уже понимала кое-что по-арабски, но всё, что он произносил, было каким-то новым и непонятным.
- Теперь повторяй за мной! - и она послушно, старательно, иногда с трудом выговаривая и коверкая слова, повторяла всё сказанное.
- Сейчас, после того, как ответишь "да", ты станешь моей женой. Ты согласна?
- Да!
Он сам надел кольца и ей, и себе, и они поднялись с ковра уже мужем и женой. Нидо разломил гранат и одно за другим медленно, нежно вложил ей в рот семь зёрнышек рубинового цвета.
В воскресенье он привёз ей очень элегантное воздушное платье от Лагерфельда.
- Боже, это же целое состояние! - выдохнула Вика, открыв коробку. - Я буду самой красивой невестой!
- Ты этого заслужила, милая! Завтра я закажу очередь на бракосочетание и билеты.
Но назавтра он приехал озабоченным и рассказал, что получил сообщение о тяжёлом состоянии отца - возможно, придётся ехать домой. Час от часу он становился всё мрачнее, и Вика всячески старалась окружить любимого нежностью и заботой. Таким же она увидела своего Нидо и в среду. Он молча сел напротив и взял её за руку. Она начала что-то нарочито живо говорить, но он остановил её жестом и тихо произнёс:
- Давай помолчим...
Кот Паша, в принципе не признававший чужих, но сразу принявший и полюбивший Нидо, заскочил к нему на колени и улёгся, уткнувшись мордой в живот. Так они и сидели втроём: одной рукой гость гладил кота, а другой держал хозяйку за руку, неотрывно на неё глядя печальными глазами. Он пробыл совсем недолго. Тяжело поднялся и сказал:
- Когда мы поженимся официально, я расскажу тебе кое-что ещё. Ты многого обо мне не знаешь.
- Но почему не сейчас?
- Не время, прости.
А на следующий день, в четверг, впервые за эти полтора года, его звонок не разбудил её утром. Он не позвонил ни днём, ни вечером. Он не позвонил и в пятницу. Она сходила с ума, она не находила себе места, каждые пять минут проверяя, не разрядился ли телефон. Нет, не разрядился, он просто молчал...
Пятничный день клонился к вечеру, девочки собирались на дискотеку. Вику это даже радовало - больше всего ей сейчас хотелось остаться одной. Наконец-то, впервые за двое суток, зазвонил телефон! Не он... Номер какой-то непонятный, явно не израильский, сплошь нули и двойки. Нажала на кнопку и с трудом выдохнула:
- Алло!
- Ты Виктория? - спросил незнакомый мужской голос с очень сильным акцентом.
- Да, да, это я, говорите!
- Я друг Нидо. Он попал в автокатастрофу по дороге в Иорданию и погиб.
Она судорожно пыталась открыть рот, из которого рвались слова, а произнести ничего не могла. Наконец прохрипела-прошептала:
- Это неправда, этого не может быть! Как?! Как это случилось?!
- Я приеду в Израиль в воскресенье и всё тебе расскажу, - и незнакомец отключился.
Ей показалось, что этот животный вопль принадлежит не ей, а какой-то чужой, безумной женщине, что он доносится откуда-то издалека, но настолько оглушителен, что от него закладывает уши. А дальше - какой-то провал... Когда очнулась, дочери оттаскивали её, бьющуюся и кричащую, от окна. Ни на какую дискотеку они, конечно же, не пошли.
Суббота прошла как в тумане. Возле неё дежурили, с ней нянчились, друг друга сменяли Лина, Рина и подруги, понавёзшие тонны транквилизаторов. Братья давно жили в других городах, и девочки решили пока им ничего не сообщать. К воскресенью Вика немного пришла в себя - настолько, чтобы быть в состоянии выслушать то, что ей должны были рассказать. Но незнакомец не появился - ни в воскресенье, ни в понедельник. Сидеть в бездействии было невыносимо, и она начала собственное расследование.
ГЛАВА ШЕСТАЯ. ТАЙНЫ АРАБСКОГО ДВОРА
Первым делом на свет были извлечены каталоги Victoria’s Secret. В ту пору их можно было получить только по подписке, и у верного иорданского друга она, видимо, была. Во всяком случае, раз в квартал Нидо приносил Вике свежий выпуск с зачёркнутым адресом и предлагал выбрать всё, что её душенька пожелает, не забыв и о дочерях. Он тогда ещё смеялся, что каталог, судя по названию, выпускается специально для неё... Вооружившись лупой, Виктория очень скоро разгадала секрет таинственного адреса в самом престижном районе Тель-Авива и отправилась по нему.
"Сдаётся" - лаконично гласила самодельная вывеска, а ниже был указан номер телефона. Голосом Нидо автоответчик сообщил, что абонент временно недоступен. Вика позвонила в соседний дом.
- Здравствуйте! Извините, пожалуйста, тут жила семья... Мне нужно... по работе.
- А, да, верно! Семья из Кабира, - приветливо ответила хозяйка.
- Почему из Кабира?! Из Иордании!
- Ай, какая разница? Арабы и арабы! В общем, жили муж, жена и маленькая девочка. С год назад женщина с девочкой уехали, а мужчина остался. Теперь, видимо, и он уехал.
- А вы не знаете, куда?
- Оно мне надо? Ты пить хочешь?
- Нет, спасибо...
Женщина пожала плечами и захлопнула дверь.
Так, чем дальше, тем непонятнее. Почему Кабир? И значит, первые полгода его жена жила здесь, с ним? Но к чему была вся эта ложь? Разве не принимала она безропотно всё, что он говорил, как факт, как данность?
Вика набрала номер Ирки.
- Ирочка, выручай! Попроси Дана позвонить по этому номеру и выяснить, что к чему. Ну пусть он сам сориентируется: вы заинтересованы снять дом, хотите знать, в каком он состоянии, кто жил прежде, да мало ли...
Что же делать? Действовать, надо действовать, что-то делать, чтобы не сойти сума от этого ужаса! Если всё, что сказал этот страшный человек по телефону, правда, и её муж, её Нидо погиб, она должна хотя бы проститься с ним, съездить на могилку... Ах, всё же в ней жила сентиментальная русская женщина!
Терять ей было нечего, и, выяснив, где находится посольство Иордании, новоявленная мисс Марпл направилась туда. Приняли её поистине по-королевски. Посол сам открыл дверь и пригласил даму в свой кабинет, предложил кофе и фрукты. Там же находился весьма интеллигентный и обходительный израильский араб.
- Итак, чем я могу помочь прекрасной госпоже? - улыбнулся посол.
- Понимаете, мой близкий друг иорданец. И он пропал. Мне сказали, что он погиб, разбился по дороге домой. Мне нужно срочно попасть в Иорданию. Вы мне поможете?
- Конечно, дай мне два-три дня - и твоя срочная виза будет готова!
- Кстати, я еду туда в тоже время и могу взять тебя с собой, - предложил израильтянин. - Поверь, так надёжнее и безопаснее.
- Спасибо огромное, конечно!
- А как зовут твоего друга? Возможно, мы сможем что-то узнать прямо сейчас.
- Его зовут Надир Алькамиль, бизнесмен. Вот фотографии, номер паспорта... Да вы должны его прекрасно знать! Он часто бывал здесь, помогал устранять проблемы с компьютерами, обновлять программы...
Посол с удивлением разглядывал фотографии.
- Нет, я впервые вижу этого человека. И номер паспорта это не иорданский, сожалею! Так мне оформлять визу?
- Нет, - помотала она головой. - Спасибо за всё.
Час от часу не легче. И эта надежда развеялась. В это время зазвонил телефон.
- Викуля, слушай сюда! Даник дозвонился до хозяйки виллы. Всё подтвердилось: там жила семья из Кабира. Так что, любовник твой явно не тот, за кого себя выдавал!
- Он не любовник, - мёртвым голосом сказала Вика. - Он мой муж. И вся моя жизнь.
Любовник... В этом слове ей слышалось что-то нечистое, похотливое, запретное, ничего общего не имеющее с теми прекрасными чувствами, которые навечно связали их с Нидо.
- Расслабься, дорогая, - засмеялась Ирка. - Любовник - это от слова "любовь"! Что ты теперь будешь делать? Куда дальше?
- Не знаю...
Стоп! Отчего же не знает? Очень хорошо она всё знает! Лея! Лея и её любимый племянник, который частенько навещал любимую тётушку и всегда с удовольствием общался и с компаньонкой, поэтому ей было известно, что Ицхак владеет турагентством на улице Бен-Иегуда в Тель-Авиве. Но в своё время из обрывков фраз она поняла, что агентство Ицхак открыл только после выхода на пенсию, а до этого много лет прослужил в одном весьма уважаемом разведывательном ведомстве. Помимо полезных связей с бывшей работы, был у него ещё и сын - частный детектив. Собрав всё воедино, Вика поняла, что именно этот человек ей сейчас нужен, и позвонила ему.
Пока Ицхак поил посетительницу кофе, она ему всё рассказала. Матёрый разведчик внимательно выслушал и тут же набрал номер старого армейского друга - генерала полиции и попросил выяснить обстоятельства трагедии. Тот перезвонил буквально через десять минут. Ицхак положил трубку и развёл руками:
- Надеюсь, тебя это обрадует, но ни на территории Израиля, ни на территории Иордании в четверг-пятницу никаких автокатастроф со смертельным исходом не было.
- Уже легче, - выдохнула Вика. - Ицик, послушай, у тебя ведь сын частный детектив! Пусть он мне поможет разобраться - я заплачу!
- Я поговорю с ним и сообщу тебе о результатах, хорошо?
Через неделю он перезвонил и снова пригласил её в агентство. От кофе Вика отказалась, и Ицхак, усмехнувшись, передал ей листок бумаги:
- Ни много ни мало - торговым атташе Кабира оказался твой друг. Вот, тут то, что тебе нужно.
" Кабир, Министерство иностранных дел". И номер телефона.
Это был его голос, тот, который она узнала бы через 1000 лет.
- Привет, - сказала Вика. - Это я, твоя жена.
Он молчал.
- За что ты так со мной?
Он ничего не ответил. И она, плача и сбиваясь, начала рассказывать, как искала его, как чуть не уехала в Иорданию, как плохо ей без него, какая это нескончаемая боль и тоска... Он по-прежнему молчал, даже дыхания слышно не было.
- Ты не хочешь со мной разговаривать... Хорошо, я кладу трубку, - и положила.
Назавтра она снова позвонила ему, и послезавтра тоже, и ещё... Всё повторялось по заданному сценарию: Нидо слушал её, а она тишину. Так продолжалось до тех пор, пока не раздался звонок от Ицхака.
- Чего ты хочешь? - спросил старый разведчик. - Чтобы у него были неприятности?
- Не знаю, - честно ответила Вика.
- Если это именно то, чего ты добиваешься, продолжай. Обещаю, у тебя всё получится, твоему атташе будет очень, очень плохо! Хотя вообще-то ты должна его благодарить...
- За что?! - но Ицхак уже отключился.
Хочет ли она доставить ему неприятности? О, если бы захотела, сколько великолепного, первосортного компромата было в её руках! Видеозаписи и фотографии с Иркиной свадьбы, с дня рождения племянницы, ещё с массы мероприятий и вечеринок - они ведь всюду бывали вместе! Но зачем? Чего она этим добьётся? Презрения? Ненависти? Но разве не он исцелил ей и душу, и тело? Разве не он сделал её другой, разбудил в ней женщину? Нет, она не сделает этого, пусть запомнит её такой - нежной, страстной, любящей...
И звонки в МИД отдельно взятой арабской страны прекратились.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ПОБЕГ
Она поняла, что не справляется с собой. Депрессия переходила в какое-то сумасшествие. Невыносимо было ходить по улицам, проходить мимо кафе, где они были вместе. Ей всё время казалось, что она видит его то тут, то там. Как-то ехала в автобусе через Яффо, по улицам сновали арабы, и она подумала, что, будь сейчас в руках автомат, начала бы стрелять - во всех без разбора: в мужчин, женщин, детей! Они все, все такие, предатели! Это ведь потому, что она еврейка, он с ней так поступил! Бр-р-р... Подумала - и испугалась собственных мыслей. Это не она, не Вика, она не такая, ей вовсе не свойственна такая жестокость! Друзья, пожалуй, правы: ей необходимо уехать, отдохнуть, отвлечься - в Испанию, в Италию, Грецию, к чёрту на кулички!
Через пару дней после того, как она ощутила себя несостоявшимся Рембо, позвонила подруга Яна из Канады и пригласила к себе. Вика не раздумывая согласилась и уже через несколько дней, наспех собравшись, улетела на целый месяц.
Канада подействовала умиротворяюще. В первый вечер она, конечно, выплакалась у Янки на груди под бутылочку коньяка, а потом начались прогулки, путешествия, и вроде бы саднящая рана начала потихоньку затягиваться.
Узнав, что Виктория в Канаде, позвонил дядюшка из Америки и пригласил погостить, она с удовольствием согласилась, за несколько дней открыла визу и продолжила вояж. В Нью-Йорке кузен седьмой воды на киселе предложил заключить фиктивный брак и оформить гражданство. Мысль показалась заманчивой, и Вика задумалась. Чем руководствовался потенциальный жених, с гордостью показывая ей Бруклин, она так и не поняла, но Брайтон-бич привёл её в ужас, в итоге марьяжные планы рухнули как карточный домик. На обратном пути она решила, что, пожалуй, хотела бы остаться в Канаде, в Монреале.
- Решай свои израильские дела и возвращайся, - одобрила Яна. - Первое время поживёшь у меня, а там сориентируемся.
- Соблазнительно, - задумчиво протянула Вика. - Но... И тут, и там я должна начинать совершенно новую жизнь. Здесь вроде бы спокойнее, там привычнее... Не знаю, посмотрим.
Но стоило ей вернуться домой, с новой силой нахлынули депрессия и отчаянье. Опять эти до боли знакомые улочки, эти кафе... Всё решилось само собой: надо ехать. Если она не изменит своей жизни, причём круто, то окончательно погрязнет в этом болоте тоски и безысходности. Язык? Ну не сложнее же, чем иврит! Работа? Здесь находила и там найдёт. Определившись с курсом, Вика заказала билет на конец декабря и занялась сборами.
Она собирала и яростно выкидывала или раздавала все его подарки: драгоценности, духи, одежду известнейших брендов, бижутерию. Обручальное кольцо? Да первым делом! Не смогла расстаться только с двумя вещами: платком - тем самым, первым, ручной работы, привезённым из Сирии, и серебряной подвеской какой-то замысловатой формы на тонкой витой цепочке. Эту подвеску Нидо надел ей на шею, когда они закончили курс исцеления. Он сказал тогда, что это будет её оберегом, что теперь ей не страшны ни болезни, ни злой глаз - только никогда не снимай! Ладно, пусть остаётся...
Когда до предполагаемого отъезда оставалось чуть больше недели, на пороге возникла старая добрая приятельница Зойка. С ней Вику связывали особые отношения: лучшего собеседника и советчика на предмет "о своём, о девчачьем" просто не существовало.
- Вичка, слушай, я тебе сейчас та-акое расскажу! Вчера была у одной ясновидящей...
- Зой, ну ты же знаешь... - Вика поморщилась: даже понимая, что бывают необъяснимые исключения, ко всем этим связям с потусторонним миром она относилась крайне скептически.
- Да нет же! - возбуждённо упорствовала Зойка. - Ты понимаешь, она мне такое рассказала, впервые меня увидев и ни слова не спросив, что я упала! Даже о том, о чём я сама уже забыла. А будущее... - она блаженно закатила глаза. - Нет, не буду - сглазить боюсь! Но я к тому, что тебе бы сейчас очень не помешало к ней съездить.
Приятельница была из той породы людей, согласиться с которыми гораздо легче, чем отказать или возразить им, поэтому Вика довольно скоро дала себя уговорить.
Ясновидящая жила в маленьком, ничем не выдающемся домике на окраине Бней-Брака. В комнате, где она принимала клиентов, не было никакой чародейской атрибутики: ни карт, ни зеркал, ни старинных фолиантов с заклинаниями, ни магического шара, ни прочих аксессуаров, призванных впечатлить экзальтированную публику. Единственным, что могло бы намекать на некое таинство, была горящая на столе свеча. Сама Манана, тоже выглядевшая весьма непритязательно, оказалась очень приятной женщиной средних лет, уроженкой Грузии, говорящей по-русски нараспев, с лёгким акцентом. Она предложила гостье кофе, немного рассказала о себе: в их роду через поколение рождается прорицатель, и в семье это считается не просто даром, а предназначением. Ей вообще-то хотелось бы жить нормальной жизнью и ничего не знать ни о прошлом, ни о будущем людей; в юности сивилла несколько раз даже пыталась оставить это занятие - уж больно затратно энергетически, но судьба неуклонно возвращала к нему.
- И в какой-то момент я поняла: бесполезно, карма есть карма, значит именно прорицание - то, ради чего я послана в этот мир, - пожала она плечами. - Но что-то разговорились мы, давай работать.
Манана обошла стул, на который усадила клиентку, встала за спиной, вытянула руки и начала говорить - неожиданно резко, отрывисто:
- Ты едешь в дальние дали, за моря-океаны... Остановись. Поменяй билет, поезжай через две недели. Ты уедешь, у тебя там всё получится, ты будешь работать, выучишь много нового... Но тебе там будет плохо, очень плохо! У тебя дети - ты не будешь с ними. Между вами вырастет стеклянная стена. Ты преуспеешь, у тебя будет всё, но ты вернёшься...
- А что... - заикнулась Вика.
- Молчи, не мешай. Ты пережила странную трагедию... Боль... Он очень жалеет, ему плохо. У него всё болит - и тело, и душа. Ему это даром не пройдёт. Через много лет ты наладишь с ним далёкую связь... - она говорила что-то ещё, но у Вики в голове началась такая мешанина, что воспринимать что-либо она уже была неспособна. - Всё, иди!
Ерунда какая-то... Вот недаром не верит она всем этим шарлатанам. Ха! Поезжай через две недели, детей не будет рядом... Бред полнейший, у неё уже всё рассчитано: пока за девочками присмотрит Ира, а через полгода Линочка заканчивает службу в армии, а Рина школу, и они обе сразу же приезжают к ней. И что за идиотские конструкции у этой Мананы?! "Странная трагедия", "Далёкая связь"... Ага, "Здравствуй, дорогой далёкий друг!...." Высказав всё, что думает, обиженной Зое, Вика всё же решила, что бережёного бог бережёт, и поменяла билет, перенеся дату вылета на две недели.
Новый год она встречала с братьями и их семьями - хотелось напоследок побыть со своими. До полуночи оставались считанные минуты, когда зазвонил телефон. Она вздрогнула, увидев заграничный номер, и моментально ответила. И снова, как тогда, четыре месяца назад, Вика слушала тишину. А потом раздался тяжёлый-тяжёлый вздох.
- Нидо! Нидо, это ты? Не молчи! - в трубке раздались короткие гудки. "Поздравил!" - горестно подумала она.
Вике было трудно охарактеризовать своё отношение к Канаде. С одной стороны - восторг от богатейшей разнообразной природы, от лесов, гор, рек и озёр. Ей очень нравилась архитектура, особенно старые районы Монреаля, изобилующие постройками 18-19 веков и так напоминающие Европу. Ей импонировали канадские вежливость и доброжелательность. И в то же время не оставляло ощущение, что живёт она в холодной, неприветливой стране. Было ли виной тому трепетное отношение канадцев к личному пространству, или их сдержанность даже в романтических отношениях, или что-то ещё, Вика сказать не могла. Просто ей было зябко и неуютно.
Через условленные полгода позвонила Лина:
- Мама, я решила пойти учиться здесь, в Израиле. Получу образование и сразу приеду к тебе, о'кей?
- Не могу сказать, что о'кей - я очень соскучилась и жду, но это твоя жизнь, доченька, - вздохнула она.
Ещё через несколько дней последовало сообщение от Рины:
- Мам, я думаю, мне лучше отслужить в армии, а уж потом уехать. Иначе потом меня не впустят в Израиль - ты же знаешь наши законы...
- Ты права, моя хорошая, - всхлипнула Вика.
Вот тебе и стеклянная стена! Прорицательница-то знала, что говорила!
В целом в новой стране, как и было обещано, всё складывалось вполне удачно: по-английски она заговорила легко и быстро, выучилась и получила водительские права, устроилась работать графиком в типографию и получала достойную зарплату. Вика даже замуж вышла, правда, фиктивно, ради гражданства.
Дочери тем временем, похоже, окончательно передумали уезжать из Израиля. Рина отслужила и тоже поступила в университет, у неё появился друг, Лина и вовсе засобиралась под венец, а Вика - на свадьбу старшенькой.
По возвращении стихийно возникла проблема : липовый муж Джейкоб понял, что соскучился, что ему её не хватало, что он в неё, оказывается, страстно влюблён и хочет, чтобы всё было по-настоящему. Приехали, подумала Вика, вот только тебя мне не хватало! Возможно, если бы не эта непроходящая тоска по полутора годам счастья, не эта утихшая, но всё ещё ноющая боль от расставания, такого внезапного и обидного, она бы и соблазнилась красавцем креолом, милым и вполне устроенным инженером-электронщиком, но та самая стеклянная стена, упомянутая ясновидящей Мананой, похоже, стояла не только между ней и дочерьми - между ней и всем миром. К тому же, Вика не могла избавиться от странного чувства: при том, что всё, в общем-то, нормализовалось, что она давно вернулась к нормальной жизни и снова научилась радоваться и смеяться, ей всё время, куда бы ни шла, ни ехала, казалось, что она ощущает взгляд Нидо, будто он за ней наблюдает. Итак, брак остался фиктивным, и они с Джейкобом продолжили мирное сосуществование как добрые соседи.
- Какая интересная штучка! - заметила женщина на работе, пристально разглядывая подвеску. - Можно рассмотреть поближе?
Дама была пренеприятнейшей, вечно что-то выискивала глазками-буравчиками, ходили слухи, что ещё и кляузничает начальству. Но Вика, как человек бесконфликтный, для которого произнести короткое слово "нет" всегда было истинным наказанием, отказать не решилась, сняла и протянула подвеску любопытной особе. Та покрутила украшение в руках, одобрительно поохала и вернула. А на следующее утро подвеска, неразлучно бывшая с ней последние несколько лет, бесследно исчезла. Она не могла бы с уверенностью сказать, в тот же день это произошло или позже, но вместе с дорогим подарком пропало и это ощущение неотступно следующего за ней взгляда Нидо.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. "ДАЛЁКАЯ СВЯЗЬ"
- Мам, поздравляю: скоро ты станешь бабушкой!
- Линочка, доченька... когда? - выдохнула она.
- Не торопись, время ещё есть, полгода, - засмеялась дочь, и в тот же момент стало ясно, что жизнь обретает новый смысл. У неё будет внук. Или внучка? Да какая разница?! Главное, что через каких-то шесть месяцев свершится чудо и все они с головой окунутся в эти заботы-хлопоты, когда всё остальное теряет значимость и несколькими взрослыми людьми управляет один маленький человечек.
Вика заранее договорилась об отпуске на полтора месяца и за несколько дней до предполагаемых родов улетела в Израиль.
Самый необыкновенный новорождённый на свете, её первый внук, сделал то, чего не смогли сделать ни друзья, ни родные, ни смена страны и работы: он вернул своей молодой бабушке жизнь и любовь.
А ещё она с беспощадной ясностью, как никогда отчётливо, поняла, что такое дом, что значит своя страна. Поняла, насколько дорог ей яркий, пёстрый, иной раз аляповатый, горластый, базарный, но такой тёплый и родной, неисчислимо древний и вечно юный Израиль.
Вика, конечно же, дисциплинированно вернулась в Канаду в срок, однако здесь окончательно стало ясно, что пора домой.
Она вернулась, не забыв иврит и свободно изъясняясь на английском, к тому же с водительскими правами, поэтому найти приличную работу не составило сложности.
Как-то раз внезапно вспомнилась ясновидящая Манана, и снова Вика с удивлением обнаружила, что та во всём оказалась права. В какой-то момент даже захотелось съездить, послушать, что скажет сейчас, но за делами-хлопотами-обустройством желание это вскоре позабылось.
В мире окончательно наступила компьютерная эра, вытесняя друг друга, интернет заполоняли социальные сети, счастливые пользователи находили одноклассников и одногруппников, умильно предавались воспоминаниям, выпивали в скайпе, знакомились, флиртовали и уже с трудом отличали виртуальную жизнь от реальной.
Вика тоже завела себе аккаунты в паре соцсетей, но одноклассники её интересовали меньше всего.
Она нашла его сразу. Изменился, постарел... А взгляд всё тот же - добрый, мудрый, немного печальный. Так-так-так, и чем же вы у нас занимаетесь, доктор Надир Алькамаль? Ого! Полномочный министр представительства Кабира при ООН, Вена... Браво! Обмен более чем равноценный...
- Привет! Ты меня помнишь? - написала она по-английски.
- Привет. Конечно, я тебя помню. Как Лина и Рина?
- Спасибо, хорошо, я уже дважды бабушка.
- Поздравляю, это замечательно.
- А ты как поживаешь?
- Спасибо, всё хорошо.
Диалог не клеился. Он был каким-то неестественно натянутым, будто их только что познакомили против воли. А вот и "далёкая связь"... Ах, ясновидящая Манана, всё-то ты знала заранее, всё видела! Почему я тебя невнимательно слушала?!
- А что мы всё переписываемся? Ты можешь мне позвонить, - предложила Вика. Нидо не ответил.
После этого он надолго исчез из сети, потом вежливо поздравил её и всех домочадцев с Новым годом и снова пропал. А весной, накануне годовщины их знакомства, от него пришло сообщение, длинное и искреннее, такое долгожданное и... последнее.
"Моя дорогая, моя прекрасная Викушка! Ты совершенно права: я трус. Ты ведь так думаешь? Я знаю, о чём ты хочешь меня спросить. Я боюсь твоих вопросов и не готов на них отвечать, слыша твой голос. Попробую всё объяснить сейчас.
Конечно, когда ты узнала, что в Израиле я занимался дипломатической работой, а никаким не бизнесом, ты недоумевала: зачем было тебе лгать? Ну, во-первых, развитие торговых отношений двух стран - это тоже бизнес, а во-вторых, я представлял свою страну и должен был быть безупречен. Иными словами, я не должен был позволять себе этой любви, но я не смог. Я также не имел права сообщать о том, какую должность занимаю, никому, кроме своих коллег с обеих сторон. Однако настал момент, когда я решил, что лучше лишусь всех постов и регалий, чем тебя. Единственное, чего я не мог сделать - бросить Джади: это означало бы обречь женщину на вечный позор, а она этого не заслуживает, поэтому я предложил тебе стать своей второй женой. Постоянно жить во лжи было невыносимо, и я собирался обо всём рассказать тебе, когда мы вернёмся с Кипра, но судьбе не было угодно, чтобы это произошло.
Вернувшись после нашего свадебного обряда, я обнаружил дома уже нервничающего тестя. Он сообщил, что меня переводят на очень престижную и перспективную должность. Ехать в Вену нужно было через две недели с семьёй. Я честно рассказал ему о тебе - он пришёл в ярость. Да, он тоже мусульманин, но прежде всего - отец Джади, обожающий свою дочь. Возможно, если бы ты была арабкой, я нашёл бы выход, поддержку, но женитьба кабирского дипломата на гяурке вызвала бы неприятие и неодобрение. Ты ведь думала о том, что одна из причин нашего расставания - это твоё еврейство? Что ж, доля правды в этом есть. Я не буду передавать тебе содержания всей нашей беседы, но она была очень тяжёлой. Просто знай, что, принимая это ужасное для нас с тобой решение, о своей карьере я думал в последнюю очередь: моей дерзости могли не простить не только мне, но и тебе. Я должен был защитить вас с девочками.
Я ненавижу себя за ту боль, которую причинил тебе, за каждую твою слезинку, но я всегда знал, что ты сильная, ты выберешься.
Я болен, Виктория, я очень болен. Больны и душа, и тело ( о, всезнающая провидица Манана!). Я ни на минуту не забывал о тебе, поверь. Я храню все твои подарки - они для меня бесценны. И я очень тебя люблю и буду любить всегда.
Не знаю, почувствовала ли ты это: связавшее нас чувство гораздо больше и сильнее, чем эгоистичная страсть и ежесекундная потребность обладания. Мне достаточно знать, что ты есть, и благодарить судьбу за полтора года огромного счастья, как достаточно и того, что для меня и перед Всевышним ты моя жена.
Мы больше не встретимся и не поговорим по телефону. Так лучше для нас обоих. Просто знай, что я есть и что я люблю тебя. Вспоминай обо всём хорошем, что у нас было.
Твой Нидо."
"Но зачем ты заставил меня съесть те семь зёрнышек граната?!" - с горечью спросила она. Он не ответил. Он вообще виртуозно владел этим искусством - не отвечать, её Нидо...
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Виктория живёт в Израиле, в Ришон -ле-Ционе, городе, который они когда-то выбрали вместе с Нидо.
Она уже четырежды бабушка и совершенно счастлива тем, что может видеть любимых дочерей и внуков хоть каждый день.
Вика вполне успешна, её ценят на работе, в серьёзном государственном учреждении.
Она прекрасно выглядит и всегда со вкусом одета. Очень любит шейные платки. У неё даже есть фаворит - нежно-кремовый, ручной работы, из натурального шёлка, и в нём её довольно часто можно встретить на улице в сезон.
Она по-прежнему пользуется неограниченным вниманием противоположного пола, потому что, как вы понимаете, пройти мимо женщины боттичеллиевского типа невозможно.
Она много и с удовольствием путешествует. И в Вене тоже неоднократно побывала, но никаких попыток встретиться с Нидо не предприняла.
Иногда она просыпается от приснившегося звонка и долго с недоумением разглядывает свой телефон, молчаливо лежащий на прикроватной тумбочке. Происходит это обычно в конце августа-начале сентября, в то время, когда в Израиле спеет гранат.