Четыре жизни Виля Шредера роман в 5 частях

                Четыре жизни Виля Шредера.

                "Бог с дьяволом борются, а поле битвы - сердца               
                людей"

                Фёдор Достоевский.

                "Через множество множеств оборванных фраз,
                Через сотни не сказанных "верю" и "помню"
                Жизнь меняется смыслом, течением фаз,
                Не всегда обходясь синяками и болью..."

                Галина Волошина.
               
                Предисловие автора.
                ( вместо пролога).
  Говорят, что в жизни любого человека бывает только одна настоящая любовь.  Я имею в виду любовь между мужчиной и женщиной, или между мальчиком и девочкой. Она редко бывает взаимной, она приносит муки и страдания, но она та самая, беззаветная и всепоглощающая,  готовая на любые жертвы, но главное искренняя и доверчивая, как и само детство или юность.
 Не знаю, возможно, что это и так! Та история, которую я хочу рассказать вам, уважаемые читатели, может и подтвердить и опровергнуть это. Сама  эта история   настолько противоречива, а может быть, кому-то даже покажется  и неправдоподобной, что  ничего не может ни доказать, ни подтвердить. Потому, что всё зависит от того, как на  это посмотреть. Всё зависит от того, что каждый из нас  вкладывает  в такие понятия как верность, честность, порядочность, и как каждый из нас понимает вообще слово любовь.
 Я хочу именно на это обратить ваше внимание потому, что раз уже неоднократно доказано, что человек таит в себе целую Вселенную, или  сам является  Вселенной, то его отличия от другого человека такие  же, как    у одной Вселенной от другой. Это значит, что системы координат, от которых идёт отсчет понятий и сами понятия, про которые я говорю, должны быть в  разных  «Вселенных»  разные. Не  может быть в одной  Вселенной такие же точно законы физики,  как  в другой, пусть даже подобной. В каждой Вселенной, а значит, для каждого человека должны действовать свои собственные представления о добре и зле, о любви и ненависти, о порядочности или приличиях. Может быть, эти понятия, в связи с тем, что все мы все-таки люди, не будут отличаться так кардинально, а может быть и будут потому, что нельзя познать Вселенную до конца в течение одной человеческой жизни, а значит нельзя до конца познать ни одного человека. Потому, что бесконечность, может быть познана только в бесконечном отрезке времени, а для обыкновенной человеческой жизни это пока что звучит как банальное слово «никогда».
Впрочем, если смотреть на это проще, то люди  и до сих пор спорят о любви, и не могут найти и разгадать её загадки. Одни считают любовь чем-то возвышенным, а другие относятся к этому с чисто физиологической точки зрения. Но все же, большинство людей понимают под любовью что-то среднее между этими двумя полярными понятиями. Но заметьте, что между этими полярными понятиями может уместиться миллион или миллиард разных понятий о любви, о добре и зле,  и о порядочности, которые будут больше тяготеть к одному или к другому противоположному полюсу. А многие могут сказать, что это неотъемлемый  и  тесно переплетающийся симбиоз этих понятий и займут точку зрения, которая, по их мнению, будет  находиться точно посредине между полярными  понятиями  духовного и физиологического  влечения. Другие скажут, что любовь и секс понятия неотделимые, но в тоже время, могут существовать как совместно, так и отдельно друг от друга. Да разве можно передать все точки зрения людей на этот счет?
 Я хочу рассказать вам всего лишь одну из миллиарда историй о любви, одну из миллиарда понятий о любви, но очень надеюсь, что каждый, кто прочтёт о ней, найдёт в  этой истории что-то, что касается его лично.
 И так про любовь, и  не только…

                ЧАСТЬ  1.
                ЗНАЧЕНИЕ  ОДНОГО ДНЯ.

                1.
  Виль глянул мельком на наручные часы, было без десяти десять. Черноту почти по-зимнему ранней  ночи освещали яркие фонари проспекта, а сам проспект, бесснежный и непривычно черный в такой мороз, шумел гулом  машин толпящихся на ближайшем перекрестке, грохотом трамвайных вагонов и завыванием вечно куда-то спешащих маршрутных «Газелей».
 Виль, привычно обходя встречных редких прохожих, свернул  в знакомый проход между   темнеющим ларьком «Роспечати» и торцом старой пятиэтажки, с высокими этажами и белеющей лепниной карниза послевоенной моды на уровне третьего этажа. Как и двадцать пять  лет назад здание было выкрашено в тот же рыже-оранжевый цвет, и казалось, что его совсем не меняет время.
  Свернув за угол, он сразу оказался в знакомом узком дворе этого                П-образного дома. Соседняя грязно-зеленая пятиэтажка, сейчас в ночи  смотрящаяся  черной стеной с множеством светящихся окон, вплотную подпирала задний двор старого здания огороженного  широким деревянным забором палисадника, была более позднего времени постройки и поэтому выглядела более низкой по сравнению с П-образным домом. Узкий проезд между забором палисадника и старым домом был перекрыт шлагбаумом, и Виль чуть помедлив, быстро нырнул под эту массивную металлическую трубу, окрашенную в черно-белые полосы, как жезл «гаишника».
 В этом году, как впрочем, и все последние годы, снег, несмотря на приближение декабря всё ещё не выпал. Грязно-пыльный асфальт двора был покрыт  кое-где промерзшими насквозь бывшими лужами-ледышками. Сам двор слабо освещался двумя фонарями, дуги которых были приделаны прямо между окнами здания на уровне второго этажа. Да ещё тускло светилась лампочка дежурного освещения перед задней дверью Военкомата.
  Тогда, двадцать пять лет назад, этот вход был не задним, а парадным и единственным входом в Военный комиссариат их района. И двор не был тогда с обеих сторон перегорожен шлагбаумами, а на проводы призывников этот двор был забит битком провожающим народом. Народ галдел, орал песни, смеялся и плакал, пел и играл на гармонях и гитарах, и конечно тут же распивал водку и вино из-под полы, отворачиваясь от мелькающих военных шинелей, а также, не скрываясь, прямо «из горла».  Звон гитарных струн перебивался музыкой из переносных магнитофонов, а трели гармоней глушили   визгливые  бабьи  голоса, залихватски – четко сыпящие матерные частушки или с пьяной медлительностью выводящие тягучие грустные песни.
 «Интересно, - подумал Виль – как сейчас провожают в армию? Конечно нет уже того что было. Многое изменилось, прошло много лет. Давно  нет той страны, в Вооруженные силы которой, уходили мы тогда, и вместе со страной изменились и люди тоже. Мои  ровесники сейчас должны провожать своих сыновей в армию, но никто из них точно не играет, ни на гармони, ни на гитаре в таких случаях, да, наверное, и вообще не играет. Не играет так, как играли когда-то их отцы, дядьки и старшие братья. И женщины, которые были тогда совсем молоденькими девчатами, конечно, не будут на проводах сыновей и племянников петь частушки, даже если и выпьют по такому случаю  чуть лишнего. И вообще, будут ли они сегодня петь что-то?
 Может быть, и будут дома, а здесь на улице не знаю. И совсем не потому, что не умеют, или не хотят, просто сейчас не принято петь, если нет «караоке», если это людная улица или  людное место. Сейчас поют только в ресторанах, барах, на корпоративных  вечеринках, на свадьбах, но  не под гитару или гармонь. Это уже не модно, и никто не играет на музыкальных инструментах, а если и играет, то  не те песни, которые поют сейчас. Да и можно ли назвать песнями то, что сейчас поют  по телевизору?».
 Да, за четверть века  всё изменилось.  Страна, улицы, техника, транспорт, деньги, достаток.  А значит, изменились и люди тоже. Их привычки, их развлечения, их понятия об отдыхе и веселье, и их понятие об армии в том числе. И сама армия изменилась так, что чуть не развалилась совсем, но теперь вот опять меняется и становится похожей на прежнюю, ту, что была в другой стране. И школьники уже с младших классов ходят  с гордостью в кадетские классы, и молодежь занимается военно-поисковым делом. А его сын, который еще не служил в армии из-за отсрочки, уезжал прошедшим летом  с таким отрядом куда-то на Псковщину. Виль был рад, что он позвонил ему попрощаться. Обрадованный его звонком, он  всё задавал вопросы и всем интересовался, а сын разговаривал с ним так, будто они  расстались только вчера, и будто бы не было четырех лет разлуки с редкими короткими встречами.
 «Да, и в военные училища опять, как и во времена нашей молодости уже больше желающих, чем того требуется. Всё перевернулось с ног на голову, а теперь по не многу опять становится на ноги…».
 Виль неторопливо дошел до конца двора и уперся в другой шлагбаум.
 «Зачем я вот уже третий месяц подряд прихожу сюда в этот день?» - продолжал размышлять Виль, опершись о полосатую трубу. Зачем его  память упрямо восстанавливает тот день  проводов в армию и тревожит тени прошлого, и оживляет лица тех, многих из которых   давно нет в живых?
 Улыбающийся отец, молодой и весёлый дядя Леша, брат отца, и мама… 
Конечно, мама! Воспоминания о ней всегда тревожат его. Он помнит её в тот день молодой и прекрасной, с грустными глазами  и печальной улыбкой. Такую спокойную, необычайно тихую и неразговорчивую. И её последние слова в тот момент, когда тощий высокий прапорщик  громко кричал: «Строится!».
- Пиши сынок, - шептала она, обдавая его лицо морозным паром, обняв его крепко за талию и прижавшись головой в пуховом платке к его груди, –  Мы тебя с Ингой дождемся…
 Виль дошёл до середины двора и прислонился спиной к деревянному забору палисадника. Отсюда хорошо был виден весь слабо освещенный двор, и оба шлагбаума в его концах, и низкое крыльцо перед задним входом в Военкомат. Он вдруг вспомнил, что  два месяца, когда он пришел на этот двор в этот же день и в это же время в первый раз за многие годы, он так же стоял посреди двора, но только не прижимался к забору, а стоял посредине, под светом ламп. Тогда задняя дверь военкомата неожиданно для него открылась, и во дворе появился человек в военной камуфляжной форме. Это был то ли охранник, то ли дежурный офицер, в руках которого была резиновая дубинка. Вначале Виль не понял, кто это и не расслышал его мысли, а потом понял, что это просто охранник, и что он спокоен, и не агрессивен. Тот поинтересовался  издали, что Виль здесь делает в такое позднее время и смотрел на него подозрительно. Тогда ему пришлось оправдываться, прикидываясь простачком, говорить, что он назначил здесь встречу своему товарищу, и что  ему пора уходить  так, как время встречи уже прошло, а товарищ так и не пришел.
 - Хмы! – удивленно буркнул человек с дубинкой, – А почему Вы назначили своему товарищу встречу здесь? Здесь не положено…
«Я сказал товарищу, - улыбаясь, вспоминал Виль – Товарищу!»
 Товарища звали Инга! И  тогда, двадцать пять лет назад, этот товарищ, был для   Виля  самым дорогим и самым любимым.
На его проводах в армию Инга сидела вместе с их одноклассницами  Светкой Калёновой и Маринкой Легковой и пила вино, и  весело, вместе со всеми, пела под гармонь, на которой лихо, даже залихватски, играл дядя Леша. А Виль думал, что все его друзья-товарищи уже служат, и лучший друг Васька уже прислал ему несколько писем, и что он успел проводить их всех, а на его проводах только одни девчонки. И когда он стряхивал с себя задумчивость и грусть, ему казалось, что Инга  совсем не смотрит на него. Но потом, здесь, на этом стылом и засыпанном тогда глубоким снегом дворе Военкомата, она жалась к нему всё ближе, и держала, то за руку, то за полу телогрейки. И ему уже не надо было, как дома или по пути сюда искать её в толпе провожающих, и ловить её взгляд, когда она с кем-то громко разговаривала.
  Он успокоился, чувствуя её тревогу, и скрытые слёзы в каждом сказанном слове, и прижимал Ингу  к себе открыто, а она всё что-то говорила и терла ему щёки ладошками в мягких пуховых варежках…
  Полгода назад, после ожидаемо-внезапной смерти жены, после всех переживаний и не ладов на работе, после горьких и раздражительных объяснений с почти взрослым двадцатилетним   сыном, который горячился постоянно и пытался обвинить в смерти матери его, он ушел в отставку и приехал в свой родной городок.  И когда все передряги с переездом были закончены, и он  устроился в родительской квартире, то  ночами ходил по комнатам, курил и вдыхал воздух родного жилища. Жилища,  в котором никто давно не жил, и воздух этот и чернота бессонных ночей стали опять рождать в его мозгу воспоминания, которые кажется уже  давно, и навсегда были забыты.  В одну из таких ночей, когда ветер особенно тоскливо завывал за окнами и мотал бельевые веревки на балконе, будто стучался в дверь, Виль неожиданно вспомнил  и этот двор, и обветренные горячие губы Инги, и иней, дрожащий на ее ресницах, и те слова,  что он сказал ей тогда на прощание…
 Его забирали в армию 27 ноября 1984 года. В их городке бушевала зима,   и улицы  и площади были завалены снегом, который падал несколько дней,  не переставая, и его не успевали разгребать и убирать ни люди, ни техника. А голые  ещё кажется совсем недавно деревья, стояли облепленные наледью от прошедшего неделю назад дождя, и засыпанные сверху снегом, как мохнатые чудесно искрящиеся образы с красивых картинок. При порывах ветра ветки деревьев звенели и вместе со снегом с них осыпались мелкие осколки льда.
 Когда  вся процессия, провожающая Виля, влилась в толпу, заполнившую узкий двор Военкомата, снег опять пошел крупными хлопьями. И опустившаяся ранняя ночь, чуть подсвечивалась  светом тусклых фонарей, которые  слабо освещали двор и людей, и  стены домов, покрытые падающим снегом, как огромной белой бархатистой сетью, которую иногда выхватывал из тьмы блеклый свет. Люди в полутьме были похожи на бодро отплясывающих или просто шагающих или топчущихся на месте снеговиков.
 В середине двора, на маленькой площадке, где народ расступился и образовал плотный круг из-за тесноты скопления, танцевали под  медленный тягучий блюз несколько пар, к которым присоединились и Виль с Ингой. Музыка лилась откуда-то еле слышно, видимо из динамиков маленького магнитофона. Пары двигались медленно, и из-за того что были одеты по-зимнему тепло, и потому, что ноги увязали в растоптанном снегу почти по щиколотку. Со стороны, наверное, это  движение  совсем не казалось  танцами, скорее это походило на попарное топтание в  неглубоком снегу, под  плохо слышимую музыку, которую перебивали звуки гармоней и крики, и шум толпы.
 Инга беззвучно плакала, а Виль осторожно целовал её губы, и соленые холодные щёки, и она в ответ целовала его. И от слёз Инги, и от предстоящего расставания, и от пляшущих где-то  рядом отца и подруг одноклассниц  под гармонь дяди Леши, и от застывшей чуть в стороне фигуры матери, которую обнимала ее подруга тетя Галя, на душе у Виля было тоскливо и также сумрачно, как на этом узком заполненном народом дворе.  Ему почему-то хотелось, чтобы все быстрей закончилось. И в тоже время ему не хотелось, ему до слез не хотелось оставлять здесь Ингу одну.
- Ты пиши. - просила Инга всхлипывая, – Пиши, как только сможешь, а я буду отвечать тебе на каждое твое письмо.
- Ты ведь не забудешь меня? – спрашивал он уже в который раз.
И она в который раз отвечала ему с возмущением, сквозь  по-детски  частые всхлипы: «Ну, как ты можешь так говорить? О чем ты думаешь? Как я могу? Как я смогу?»
- Знаешь, - сказал он тогда тихо, прижимая её лицо к своему, – если мы потеряемся… Ну, мало ли что! Я буду ждать тебя каждый год здесь, на этом месте и в этот день. Двадцать седьмого числа  в десять часов вечера. В это же время  что   сейчас! Хорошо!
- Глупый! – смеялась Инга сквозь слёзы, – Как мы можем потеряться в нашем городке? В этом городке, где мы знаем почти все улицы и все переулки, где даже все собаки знакомы между собой? Это же не Москва, и не Токио…
- Да! – подражая Остапу Бендеру,  Виль перевёл всё в шутку,  – Это не           Рио-де-Жанейро!
- Однако, - уже печально  добавил он, – мой отец говорит, что пьяный может и в луже утонуть, а значит всё возможно.  Например, ты забудешь меня. Выйдешь замуж, и уедешь в другой город. А я каждый месяц буду приходить в этот двор, и ждать тебя…
 Когда новоиспечённые солдаты уже сидели в автобусе, и тот яростно сигналя, двигался медленно сквозь окружившую его толпу, а толпа кричала, стучала по стеклам автобуса, и всячески бесновалась, окружив его плотным кольцом, Виль увидел Ингу ещё раз. Она стояла далеко от автобуса, и видимо плакала, уткнувшись в мамин воротник пальто из чернобурки. А  мама, прижимая Ингу одной рукой, и не видя его, сквозь запотевшие и прихваченные морозом стекла автобуса, просто махала рукой вослед.  Они  надолго потом так и запомнились Вилю, стоящие в обнимку: одна машет рукой, а другая, отвернувшись, плачет, на заснеженном дворе вдали от всех провожающих…
 Письма от Инги он перестал получать через год, а мама написала, что она поступила в институт и уехала учиться в Оренбург. Но Виль ещё полгода продолжал посылать письма на её домашний адрес, надеясь, что родители перешлют его письма ей, и она ответит. Но через полгода, так и не получив ответа на десяток писем, он тоже перестал писать.
 А потом Виль вернулся домой, и бежал по зимним улочкам городка, предвещая, как мама вскрикнет от радости, увидев его, прилетевшего без предупреждения. И  всё так и было, и друзья собрались у него вечером, и они были весёлые и непривычно повзрослевшие, и все обнимали его и Васька был веселее всех, и он все что-то кричал и всё подливал вино…
- Она здесь. - сообщил  Васька, когда они курили вдвоем  под тусклой лампочкой, на лестничной площадке – Она в больнице. Они ещё месяца три назад перевернулись на своем Жигуленке. Её отец был за рулем и видимо заснул на ночной дороге совсем не далеко от города. Они все вместе ездили к Инге в Оренбург, чтобы забрать её домой на осенние каникулы. Мать погибла, Эвелина сломала только руку, а Инга долго была в реанимации. Руки и ноги целы, и даже позвоночник не повредила, но определили перелом основания черепа и думали что конец. Но она выжила. Правда из больницы пока еще не вышла, но уже ходит сама, разговаривает и выглядит вполне, после того что случилось, конечно. Мы с  Мариной  пару раз были у неё  в этом месяце, и она была такая  веселая, всё улыбается, наверное, боится, что её начнут жалеть, и поэтому все пытается говорить сама, никому не дает рта раскрыть…
 Васька  присел на корточки и бросил окурок в пустую консервную банку.
- Она год не писала мне. - задумчиво сказал тогда Виль, хотя ему казалось, что думает он совсем не об этом потому, что перед глазами было заплаканное лицо Инги и засыпанный снегом  двор военкомата.
- Я знаю, - кивнул лохматой головой Васька – мне Марина  рассказывала, а ты вот ничего об этом не писал.
- А чего писать…?
- Ну, хотя бы для того, - тихо, чуть подрагивающим от сдержанного волнения голосом перебил Виля Васька, – чтобы я тебе объяснил, что у неё год назад родители были на грани развода. Письма к ней не попадали, а нашлись  они  всего за месяц до этой аварии. Эвелина передала ей их, когда сама случайно обнаружила в одном из ящиков комода…
-  Это получается, - повышая голос, жёстко сказал Виль, – что я ей не писал. А мне хотелось бы знать: почему она мне не писала?
- Ну, знаешь! – возмутился Васька,  и даже вскочил на ноги, – Я тебе говорю, что у неё дома черти что было, а ты мне…
- Врачи что говорят? – угрюмо перебил его Виль.
- Жить будет, но учиться уже нет. – уклончиво, запинаясь, ответил Васька, и добавил тише, -  Сам увидишь!
 И Виль увидел. В оговоренный день,  за несколько дней до Нового года, он шёл по узкой тропинке  пробитой  людским потоком по заваленному снегом двору к больнице Механического завода, и сердце его бешено колотилось. Ему казалось, что Васька, идущий впереди, шагает слишком медленно, а  ладонь, в которой он сжимал сумку с мандаринами и еще чем-то  приготовленным  матерью, у него была потная и горячая.
 Виль плохо спал прошедшую ночь и сейчас был полон волнения, любви, и вновь вспыхивающей иногда обиды, и жалости к ней, и страха опять увидеть ее бездонные знакомые до боли глаза. Но  ему опять  натерпелось увидеть эти глаза вопреки слову, данному себе ещё там, в армии: никогда не подходить к ней, не  искать с ней  встречи, и  отворачиваться,  если случайно столкнутся когда-нибудь.
 В больничном фойе, большом и просторном, заполненном и больными в пижамах  и посетителями в пальто и шубах, было душно и даже жарко. Виль  через несколько минут расстегнулся и стоял  прижатый,  толпящимися рядом людьми, к металлическим поручням. Поручни эти были ограждением вдоль большой стеклянной стены, сделанной так же, как в обычном в городке продуктовом магазине.
 Стоять пришлось долго. Ждать пока Васька выстоит очередь к окошечку  с надписью «Приём передач», откуда видимо и вызывали больных. Потом Васька о чём-то долго спорил  с невидимой Вилю женщиной за окошком, и  упрашивал, говорил, что они ненадолго. И даже после этого они с Васькой стояли ещё долго, и попеременно бегали курить на воздух.
 Инга появилась неожиданно, и Виль сразу увидел её и узнал, хотя внешне она была почти неузнаваема. Худая, с желтой кожей обтягивающей лицо, Инга была коротко острижена, и кое-где отросшие вихры и заломы были какого-то пепельно-серого, а не каштанового цвета.
 Там, далеко, в удушливой  прокуренной казарме, Инга  часто снилась Вилю с распущенными каштановыми волосами, веселой и громко смеющейся. Сейчас на её одутловатом лице играла лишь жалкая улыбка, и радость была заметна, но она как-то таяла и в этой нелепой будто вымученной улыбке, в провале глубоко запавших глаз, будто обведенных уродующей лицо темной косметикой. Инга пробилась сквозь стоящих рядом людей и, поздоровавшись, продолжала улыбаться то Вилю, то Ваське, но заговорила только с Васькой. Она горбилась и зябко куталась в больничный просторный халат, под которым угадывались лишь острые углы плеч. Инга переминалась с ноги на ногу, и потупясь Виль смотрел на её худые, не естественно белые ноги и какие-то затрепанные кожаные тапочки, которые тоже были, видимо, велики ей, как и больничный халат,  и ей приходилось постоянно совать в них ноги глубже так, как они слетали.
 Но больше всего его поразили её глаза. Они стали как будто еще больше и занимали половину худого личика, но их цвет был настолько непривычным и даже страшным, что в душе у  Виля сразу  все закаменело, а потом что-то запульсировало,  и заныло от жалости и страха. Глаза Инги были абсолютно чёрными.
  Чёрные глаза! Полностью чёрные как уголь, и в этой черноте нельзя было
разглядеть ни зрачка, ни радужной оболочки, и вообще ничего. Вилю было страшно от её взгляда так, как никогда не было страшно до этого, но он боялся признаться себе в этом, и поэтому больше молчал.
 Инга и Васька болтали непринужденно, а Виль только отвечал на вопросы  Инги,  когда она  изредка обращалась к нему. А вообще он плохо запомнил, что тогда было, что она спрашивала, и что он отвечал.
Ему запомнилось лишь несколько фраз.
- Глаза это от уколов. - объясняла Инга – Уколы делают в шею и зрачки после них сильно расширяются.
 Виль потом не помнил, как они попрощались, и как вышли из больницы.
- Приходите! – на прощание попросила Инга.
 Морозный воздух на выходе полоснул, как тупое лезвие по горящему лицу, но  Виль, уткнув подбородок в мохнатый шарф, шёл теперь быстро. Так быстро, что Васька еле поспевал за ним.
- Да подожди ты, чёрт тебя дери! – закричал Васька, и только после этого Виль остановился и оглянулся на него.
- Васька! Это не она! – прокричал он тогда чуть не плача. В его груди всё бурлило и клокотало, но уже тогда он знал, что больше никогда не сможет прийти к ней. Он никогда не сможет заставить себя увидеть её такой еще раз. В душе был только дикий страх и брезгливость к этому халату, заношенным тапочкам, а больше всего к себе самому. Брезгливость к себе, тому, который не только не любил больше Ингу, но и не хотел, не мог, и не желал её любить, и даже видеть.
 Васька говорил что-то, объяснял, успокаивал, а он не слышал его. Он шел впереди  как слепой, сталкиваясь  на узкой тропинке меду сугробами со встречными прохожими, не замечая и не извиняясь, и сразу забывал то, что они говорили ему, то ругались,  то упрекали.
- Пре-дал! Пре-дал! – стучала  в его висках горячая кровь всю дорогу до дома.
Его тошнило и мутило от этого бухающего в голове молота, и сама голова
раскалывалась от боли, от  жалости и обиды…

                2.      
 Виль оторвался от забора и, вздыхая, от нахлынувших  воспоминаний, вышел прямо на середину двора, под свет тусклых фонарей. Ноги стали разъезжаться и он понял, что попал прямо на середину одной из черной, замерзшей камнем, грязной лужи.
«Что-то совсем стало плохо в нашем городке со снегом последнее время. - подумал Виль – Особенно до Новогодних праздников. Раньше, в нашем детстве и юности, снег всегда  лежал в конце ноября или вообще городок был завален сугробами».
 Он  шагнул на твердый и такой же чёрный и грязный, как и скользкая ледышка, асфальт и потянул из кармана сигареты. Вдоль стены под светом фонарей стояло несколько припаркованных автомобилей, а над ними ярко светились окна на уровне лепного карниза. Виль вспомнил, что с проспекта в это здание есть вход в налоговую инспекцию городка.
«Поздненько задерживаются на работе наши чиновники. - подумал Виль, – Чего это они так?» Он подошел ближе к светящимся на высоте третьего этажа окнам и прислушался. Люди, и мужчины и женщины, составляли какие-то бумаги. Цифры, цифры, статистические данные, разноголосые жалобы на работу, на которой приходится засиживаться по ночам, плохие мысли о начальнике. Они составляли отчёт для Областной налоговой инспекции, понял наконец-то Виль, услышав про областную проверку и ругательства мужчин в адрес областного начальства. После этого ему, как всегда стало совсем не интересно, и он закрыл свой слух.
   Странно это или нет, но встретились они с Ингой ровно через два  года, в Новогоднюю ночь.  Опять шел снег, который засыпал  двор, где  они с Ингой провели все школьные годы, и люди спешили к новогоднему столу  по узким тропинкам, протоптанным среди высоких сугробов. К тому времени Виль жил уже в другой части города, а семья Инги уехала ещё раньше.  Ее отец получил новую квартиру  за год до того, как Виль ушел в армию, и ему  часто приходилось провожать тогда Ингу до её новенькой девятиэтажки, а потом возвращаться в свой двор ночными улицами по пустынным трамвайным путям, и ярко освещенным улицам и переулкам.
 Вспоминая то время, уже позднее, Виль всегда почему-то четко помнил эти ярко освещенные улицы и переулки.
 А тогда, под новый 1988 год, ему на квартиру позвонил Васька. И  услышав голос друга,  Виль страшно обрадовался, и все удивлялся, что прошло уже больше года с тех пор как они виделись последний раз, в городе, мельком. И расспрашивал Ваську о жизни и работе, и о Марине, и радовался известию, что у них с Мариной скоро будет ребенок.
  Виль не многое знал об изменениях в жизни своих друзей юности. Всё что
 он  узнавал о них, он узнавал в таких как и с Васькой, случайных встречах с бывшими одноклассниками или приятелями по старому двору.  Виль  знал, что Васька женился на своей подруге, их однокласснице, Маринке Легковой. И что живет он  так же в их дворе, только в доме  напротив, в Маринкиной квартире.  Всё это рассказала Вилю   Светка Каленова, с которой Виль случайно столкнулся в трамвае несколько месяцев назад, и даже не узнал её сразу. Светка действительно была неузнаваема. Она превратилась в длинноногую, шикарно одетую девушку, но так радостно и громко смеялась при их встрече, что Виль через несколько минут удивления, сразу узнал свою подругу детства по её характерному смеху и говору.  Повзрослевшая и пополневшая, Светка, которую он помнил совсем худенькой девчонкой, осталась такой же говорухой.  Зато недолгое время, пока они ехали в трамвае   несколько остановок, она «вывалила»  на Виля кучу всяких новостей   о себе, своем муже, о своих  девочках- двойняшка, а так же всё что знала об одноклассниках.  От Светки Виль узнал, как проходила Васькина свадьба так, как сам он не смог попасть на неё.  Виль  уезжал от завода  на  летние работы, и был в колхозе, в то время когда  Васька приезжал к нему, и оставил приглашение.  Но вернувшись, Виль вполне мог бы быть на свадьбе, но не пошёл, зная, что там будет Инга. Он понимал, что она должна быть там обязательно, а поэтому так и не решился, а приехал несколькими днями позже, поздравил Ваську и Марину, и посетовал, что был в командировке.
 Но самое главное, что тогда поразило Виля в разговоре со Светой, это новость о том, что Инга давно уже замужем, и что её сыну , наверное, уже больше года.  Этого Виль не знал, и был удивлён, что ни Васька, ни Марина ему об этом не сказали, и что свадьбу друга   получается, он  пропустил зря…
 Тогда он попрощался со Светкой, и вышел на несколько остановок раньше, чем ему было нужно. Виль шёл по летним шумным улочкам городка, и чувствуя, как затравленно бьется сердце, все удивлялся, что эта новость подействовала на него так, как он никогда бы не мог себе представить.  Ещё он думал, что с их последней встречи  с Ингой пролетело уже почти два  года. А еще  ему вспоминалась армейская казарма, ночь, и чтение писем от Инге при слабом свете ночника. И конечно, опять передним вставало лицо Инги, с большими черными глазами, там, среди шумного больничного холла.
  Почти два   года! Не очень большой срок. Но что можно было ожидать ещё, если ты  сам отдалился от всего, чем так дорожил? Всего два не полных   года, а уже у Светки дети и муж, и у Инги сын, и жена Васьки тоже беременна. Стремительность событий и поразили его, и заставили вспомнить то, что было с ним за это время.  Он пытался вспомнить, но все дни казались одинаковыми, и ничего особенного не вспоминалось.
Виль, шагая по пыльным осенним  улочкам, вдруг понял, что не сделал за эти прошедшие дни что-то очень важное и упустил  важный момент, который должен был почувствовать или предвидеть. Но тогда он не мог никак понять: что же он   должен был предвидеть, а  что почувствовать?
 Он сам отказался от Инги, в тот момент, когда вышел из фойе больницы. Его страх перечеркнул тогда не только  их  прежние отношения, не только его обиду за то, что она не писала ему в последний год службы, и не только все воспоминания о ней, которыми он жил так долго.  Он перечеркнул тогда вообще всё. Всё!
 Вот  тогда он стал отдаляться от всех знакомых и друзей, и даже от лучшего друга Васьки. Он испугался так, что не смог впустить в свою жизнь, такую прекрасную, свежую и задорную, ту боль, мучения и страдания, которые он увидел в больших чёрных глазах. 
Нет, скорее всего, не увидел! Что он мог увидеть тогда кроме чёрных глаз всегда голубоглазой Инги? Он почувствовал! Почувствовал, как молодой и сильный зверь, как беззаветно любящий себя молодой бог, как здоровый ребёнок чувствует чахлого, слабого и больного.  И это чувство  ревело в нем тогда на уровне подсознания, рвалось со страшным криком и тащило его дальше от того, что не вписывалось в счастливые и радостные дни ожидающие его впереди.  Это чувство  увлекало его   туда, где  он видел  только счастье,  о котором мечтал, к которому так стремился спеша  домой из армии, которое  виделось  среди  беспросветных  армейских будней,  насыщенных тяжелой и нудной работой.  Он должен был быть счастлив после того, как позади остались трудные годы службы. После долгих дней и ночей в  армейской казарме с непередаваемыми  запахами  вони и духоты,  после драк с пьяными дембелями,  выматывающих  душу боевых учений,  прилипающего  к лицу противогаза,  липнущего к рукам на морозе вороненого ствола автомата, заунывной нудности  политзанятий, и  нескончаемых  часов  последних ста дней службы…
 Тот вечер  после встречи со Светой Калёновой он пережил, передумал, искурив целую пачку сигарет, и  выпив целый чайник крепкого чая, а  наутро невыспавшийся  и разбитый побрел на работу.  В цеху, когда всё началось как обычно: грохот  механической гильотины, скрежет металла, громкие голоса ребят из его бригады, рабочая суета, мелкие и крупные проблемы дня, шутки и анекдоты в курилке; Виль  вдруг опять ощутил себя тем, кем и чувствовал всегда в последнее время. Здоровым молодым парнем, у которого вся жизнь ещё впереди, и возвращаться к мыслям о прошлом уже не хотелось, и даже странным казались пережитые ночные бдения, да и сами вчерашние мысли казались бредовыми и ненужными.
 Время и люди! Они не только лечат, но и затягивают в круг своих повседневных дел, заставляя забывать вчерашние заботы и переживания одним своим присутствием рядом с тобой. Это Виль уже знал. Знал, а не чувствовал, вспоминая иногда о том, что время летит очень быстро…
 В Новогоднюю ночь, Виль шел в гости  к друзьям, и улыбался, вспоминая Маринин голос в телефонной трубке. Она, во время всего их разговора с Васькой, постоянно выхватывала у мужа трубку и кричала, чтобы он был обязательно, что он и так им «должен за то, что не пришел на свадьбу», и что-то ещё веселое или насмешливое.  Он шёл, совсем не вспоминая, или вернее вспоминая лишь отдаленно об Инге, и был уверен в том, что её не будет на этой встрече. Васька в разговоре сказал, что будет много одноклассников, и даже упомянул кое-кого из девчонок, в основном незамужних,  а так же про ребят, которые должны быть, но про Ингу он не сказал ничего.
 Они обнялись с Васькой в коридоре, и даже не успели толком сказать друг другу несколько слов, как в коридор выбежала Марина, и начался смех и шум, и расспросы.  Раздеваясь, и отвечая друзьям на вопросы,  Виль прислушивался к голосам в квартире. Там играла музыка, и было темно, лишь сверкали огни светомузыки.  И Виль ничего не чувствовал, кроме желания скорее увидеть знакомых ребят и девчат, и когда вошел, был рад каждому, кто подходил к нему, и счастлив что видит опять  такие знакомые лица.
 Её он увидел только через несколько минут. Инга сидела в дальнем углу, в кресле рядом со Светой Калёновой, и смотрела на него таким знакомым, будто бы  вернувшимся из далекого прошлого взглядом, что Виль невольно замер от изумления. Этот взгляд он узнал бы из миллиона, и этот прищур глаз он не перепутал бы ни в одной толпе народа,  ни с каким другим.  Однако было в этом взгляде и что-то новое, незнакомое. Была  в нём и непривычная насмешка и какая-то затвердевшая  уверенность, которой раньше не было.
 Нет, Виля не разбил паралич, у него не отнялся язык, и даже не подкосились ноги. Он громко поздоровался со всеми, но продолжал смотреть только на неё.  Он жал руки, задавал вопросы, целовал одноклассниц, но продолжал видеть только её. Он видел её, даже пройдя в центр комнаты, и остановившись к ней спиной, когда разговаривал с ребятами, которых тоже не видел несколько лет. Он кивнул ей издали, хотя его и тянуло подойти к ней, и сел  в другом углу, на диване между теснившимися там ребятами. И, так же как и они, он громко и шумно смеялся, и говорил, и вспоминал вместе со всеми школьные годы. Но  на кого бы из друзей и товарищей  он не смотрел, он чувствовал на себе этот её первый насмешливый взгляд, и даже не мог тогда предположить, что все вокруг тоже видят этот устремленный на него взгляд Инги.
    Иногда, мы  бываем  слепыми  от  любви , но  чаще мы      почему-то
уверены, что умеем скрывать свои  тайные страсти от других, хотя это всегда
 не так.
 Постепенно первые шумные и веселые  разговоры стали стихать, и кто-то выключил музыку и зажег свет. А потом Васька позвал ребят устанавливать стол посреди комнаты, а девушки, по зову Марины, почти все ушли помогать ей на кухню.  Парни поставили стол и стали выходить на лестничную площадку курить.  И только тогда Виль посмотрел в угол и заметил, что Инга сидит  на том же месте, в широком кресле.   Он решился  подойти,  и Инга улыбнулась ему,  опять той же знакомой улыбкой.
- Садись. - просто предложила она, указывая на широкий мягкий подлокотник кресла. И он сел и стал смотреть на нее сверху вниз.
 Её волосы отросли, хотя еще были короткими, чуть прикрывали шею. Лицо округлилось, и  вообще она стала совсем не такой худенькой и хрупкой, какой была в юности.
-  Нам с Маринкой случайно  удалось достать гуся. – сказала она спокойно и непринуждённо, посматривая на Виля снизу, – Цены бешеные!
 В её глазах, чистых и  голубых, как и раньше, играли маленькие огоньки, когда она улыбалась. То ли отражались хрустальные грани зажженной люстры, то ли они искрились, как и  прежде, когда она смотрела  на Виля.  А Виль заметил, что глаза Инги уже не были уже такими  ярко-голубыми, как когда-то на заснеженном дворе военкомата. Они  сделались более темными, наверное, светло-синими, и это напомнило Вилю их  последнюю встречу в больнице. И от этого взгляда в душе у Виля опять запульсировал натянутой струной невидимый нерв, не давая ему говорить и даже дышать спокойно.
- У тебя сын или дочка? – спросил он, пересиливая дрожь.
- Сын – улыбнулась она, как и раньше, – Илья! Сейчас он уже спит. С ним Эвелина.
 - А муж? – чуть слышно спросил он.
 Инга не ответила  и сделала вид, что не расслышала его вопроса.
- Эвелина уже почти не заикается. – сказала Инга, смотря себе под ноги – После аварии она сильно заикалась, и  врачи говорили, что это может пройти, а может и нет.
- А теперь у нее даже кто-то есть! – вдруг весело засмеялась Инга, – Но этот кто-то, провожает её только до подъезда.
- Она что, живет с вами? – удивился Виль.
- Нет. Она живет с отцом, но часто бывает у нас. И ночует, и на несколько дней остаётся.
- Ей должно быть уже семнадцать, - вспомнил Виль.
-Да, уже исполнилось! – воскликнула Инга радостно – И она вымахала ростом выше меня. Каланча! Знаешь,  когда она сердится на отца, если он выпьет лишнего, или когда повздорит с братом, даже мне становиться страшно. Характерец у неё не дай Бог! А вообще-то она стала очень похожа на маму…
 Инга замолчала, а Виль подумал, что она довольно спокойно вспоминает погибшую мать.
« Прошло  уже два года,  - подумал Виль – у Инги муж и сын, и другие заботы. А покойная мама стала горьким воспоминанием, и я стал просто мелким эпизодом  юности и тоже потерялся среди этих лет, событий, радостей, горя, праздников и будней».
 И от этих мыслей Вилю стало тоскливо и почему-то обидно за себя. Красота и улыбка Инги опять притягивали его с неожиданной силой, и тогда он заметил какое на ней красивое зеленое платье, и  ладони ее, лежащие спокойно были так близки, и запах ее волос был тот же самый.  Но воспоминания о больничном фойе, и  о ее чёрных глазах, удерживали его от слов и от весёлого настроения,  исходившего  от Инги.
- Ты что смурной? – спросила Инга открыто,  весело глядя ему в глаза, – У тебя-то всё в порядке?
- У меня всё в порядке. - думая о своем кивнул Виль.
 Действительно, у него было всё в порядке. Работа, дом, друзья и товарищи на заводе и в бригаде. И женщины и девушки не избегали его, а с одной  красивой и очень современной девчонкой, дочкой начальника их цеха, он жил на съемной квартире два месяца. Квартиру снимал ей папа, на время пока она приехала  на каникулы в  их городок из Калининграда, где училась в институте.  Квартира была большая и шикарно обставленная, но Виль с легким сердцем проводил свою подругу в аэропорт в конце августа  и, пообещав ей писать и звонить, постарался поскорее забыть.
 Нет, не то чтобы она была ему противна. Она была красивой, избалованной и в каких-то вещах утонченной. Но в их отношениях она была так естественна, и так физиологически открыта, что всё это надоело Вилю уже меньше чем через месяц их совместного проживания. Да, кроме того, Виль чувствовал, что «это птица не его полёт». У неё были замашки барыни или светской дамы, от которых Виля порой  так коробило, что он еле удерживался от грубости, а  иногда просто  уходил ночевать домой.
 Но он возвращался. В ней его привлекала свобода, раскованность и, наверное, развращённость. Её простота и естественность в сексе, и никаких вопросов о любви или о будущем устраивала, как понял потом Виль, их обоих. С ним она была вырвавшейся из обычной среды самкой, а он  изголодавшимся по постоянной женской ласке молодым мужчиной. И всё!
  Праздничное застолье прошло шумно и весело. Ребята к утру  хорошо набрались, и кое-кто из них уже спал в кресле, а кто-то заснул в спальне на хозяйской кровати.  Васька и Марина ещё пытались организовать веселье, и звали гостей пойти к Новогодней ёлке, которую в городке каждый год устанавливали на площади возле Драмтеатра. И все, кто еще стоял на ногах, вроде бы засобирались.
    Инга на кухне мыла  посуды, и на вопрос Виля даже не  обернулась.
 - Нет, - ответила она, помедлив ,– я не пойду. Идите…
- Тогда я тоже останусь!
- Как хочешь.
   Вся компания долго и шумно собиралась в коридоре, перекликаясь,  путаясь в верхней одежде, в шарфах, и отвечая взрывами хохота на чьи-то мельком брошенные шутки. Но спустя полчаса всё стихло, и Виль опять зашел на кухню.
- Не надо! – строго и настойчиво попросила Инга, когда Виль подошел к ней  сзади вплотную. Она повернулась к нему лицом и уперлась в грудь мокрыми ладонями.
- Помоги мне домыть посуду, а потом проводишь меня домой. Ладно?
 Она говорила спокойно, и взгляд её был просто уставшим, а в глазах уже не искрился свет.  Виль только вздохнул в ответ и потянул с вешалки еще одно полотенце.
  На улице был мороз, который стал крепче к утру, и снег хрустел в полной тишине особенно громко. Инга шла впереди, и не торопясь   рассказывала ему про сына. О том, как он первый раз сам сел в коляске, как пытается встать на ноги и ходить самостоятельно. А Виль,  слушая, думал о её муже, и пытался представить себе  какой он, и удивлялся, что она  так ничего  и не сказала  о нём  за всю ночь ни слова.
 Улицы были уже пустынны. За все время пути им навстречу  попались  лишь  две молодые пары, совсем ещё дети, может быть школьники. Они громко и весело, кричали издали поздравления с праздником, и Инга смеялась и отвечала им тем же.
  За те короткие, и длинные одновременно, пятьдесят минут, что они шли по городу до дома Инги, Виль не сказал и пары слов.  Он слушал Ингу и размякший от выпитой водки и усталости этой долгой  ночи, слушал, как  грустно и печально звенит в душе ослабивший наконец-то свое натяжение больной нерв. Внутри него звучала какая-то спокойная, медлительная музыка, совсем не похожая на ту, что,  не прекращалась и гремела  всю новогоднюю ночь в квартире друзей.  Прислушиваясь к её грустным напевам, к тому,  что твориться с ним, Виль  понимал, что эта тихая грусть является лишь одним из отголосков прошлого, в которое никому из них уже не вернуться.
- Зайдешь? – спросила Инга перед своим домом, когда они были ещё  далеко от её подъезда.
- А можно? – удивленно вырвалось у Виля.
- Конечно, - легко, как ещё вчерашним вечером, засмеялась Инга,   и   в    её
 глазах опять заблестели огоньки, как отблески  крутящихся в воздухе редких снежинок.
 - Только там темно и пусто…

                3.
  Виль ещё раз посмотрел на наручные часы.  Время показывало  десять вечера. Ждать оставалось совсем не долго. Нужно было до конца выдержать установленный ритуал…
 Когда первого января, днём, он уходил от Инги, он обернулся в дверях.
- Мы ещё встретимся? – спросил он, так и не дождавшись от  неё  предложения или вопроса.
- Увидимся! - улыбнулась она, кутаясь в халат и пританцовывая на холодном полу, – Я принимаю клиентов на дому, и часто они бывают до позднего вечера. Звони…
 Она улыбалась чуть виновато, будто извиняясь, и оглядывалась на открытую дверь в большую  комнату. Там   швейная машинка, заваленная отрезами материала и выкройками, громоздилась посреди огромного стола. Теперь Виль заметил, что стоящие вокруг стола стулья тоже завешены материалом, готовым платьем, вешалками, коробками с нитками и лентами и ещё какими-то не понятными ему швейными принадлежностями.
 Час назад, когда они только проснулись, и молча, лежали рядом, Инга неожиданно спросила.
«А ты помнишь, что говорил тогда? Что если мы потеряемся, ты будешь ждать меня 27 числа  в десять часов вечера у Военкомата каждый месяц».
 - Что это ты вдруг вспомнила? – смещёно пробормотал Виль, – Ты что - ходила туда?
- Нет! Что ты? – громко и непринужденно засмеялась она и выскочила из-под одеяла, быстро натягивая халат.
- И мужа у тебя никакого нет! – крикнул он ей в след.
- Нет! – все так же весело крикнула она из другой комнаты, – Был, а теперь нет…
 Виль часто, особенно  в прошедший месяц, вспоминал те новогодние  праздничные сутки, и особенно выражение лица Инги, когда она задавала ему тот вопрос.  Почему-то ему в последнее время  стало казаться, что за эти годы, которые они не виделись, она приходила во двор военкомата. Ему  представлялась ее худенькая фигурка, зябнущая на ветру, здесь у этого здания, и он даже чувствовал острые иголки снежного крошева, которые впивались ей  в лицо.
 Но, возможно, что это просто его видения, даже в чем-то бредовые, навеяны ему для того, чтобы оправдать себя самого сейчас. Оправдать себя сегодняшнего, сорокавосьмилетнего, а не того молодого двадцатитрёхлетнего  парня, каким он когда-то был, и тогда совсем не думал об этом. А теперь вот думает постоянно, и душа отчего-то болит, и хочется верить во всякий бред, и во всякую  фантазию, просто для того, чтобы оправдать своё  непонятное поведение, или хоть как-то  примириться с мыслями никак не оставляющими его в покое в последнее время.
 Если бы ему  лет пять назад, когда ещё жива была Валя,  кто-то рассказал такую историю, он, скорее всего, посмеялся бы над ней, а уж представить себя на месте главного героя  ему бы и в голову не пришло. Даже сейчас он думал о своих воспоминаниях, своих  мыслях отстраненно,  как будто это был не он, и как будто все это происходит не с ним.
 Приходя на этот двор, Виль будто бы раздваивался. Один человек, молодой и крепкий, находился здесь и ждал какого-то чуда. Ждал, не встречи с Ингой, и даже не чего-то определённого, а просто чего-то, что ушло когда-то, но должно было вернуться обязательно, если он сможет дождаться, если сможет пересилить себя и поверить до конца в свои фантазии.
А другой человек,  будто бы наблюдал за первым,  со стороны, и подсмеивался   над    ним. Когда по-доброму, с сожалением, а когда жестоко, с издевательскими укорами  и  упрёками в сумасшествии. Этот второй звал в ближайшую забегаловку, выпить сто граммов паленой водки, и пойти себе «с миром домой».  Но первый всё не сдавался, всё что-то тянул, ждал, хотя и не понимал, сможет ли дождаться того самого конца. Сможет ли поверить до конца в то, во что поверить было почти невозможно.
 Но если бы вдруг, кто-то, неожиданно, спросил бы Виля, чего он ждёт, то самому ему, соединенному из этих двоих, ответить было бы нечего. Верил ли он действительно, что здесь, на этом дворе, может появиться Инга? Наверное, нет.
Ждал ли он, что она действительно появиться? Наверное, да. Иначе, зачем ему было приходить сюда?  Хотя он понимал, что ждал появление той Инги, которую он запомнил. Он ждал ту самую Ингу: молодую, красивую, смеющуюся легко и просто. И в тоже время понимал, что её больше не существует. Не может существовать!
 Время не жалеет никого. Оно  делает молодое – старым; доброе -  злым; яркое  -  блеклым;  восторженное – обыденным, а  привычное – забытым.  Но что делает время,  с давно забытым, но вдруг воскресшим и ставшим ярким и необходимым сейчас, Виль не знал. Да, и кто может это знать? Кто из нормальных людей мог ожидать возвращение прошлого так, как его ждут только безумцы?  Кто из нормальных  людей может  вообразить, что прошлое может вернуться только в определенном  месте?
 Впрочем, Виль знал однозначно, что приходить ему сюда просто необходимо. Так же необходимо, как  пойти  на могилу родителей в один из весенних дней перед Пасхой. Прийти, не ожидая встречи с ними, а лишь затем, чтобы посидеть возле могильного холмика. Посидеть молча,  протереть мокрой тряпкой блеклую табличку из нержавеющей стали на гранитном памятнике.  Вспомнить и подумать о том, о чём придет в голову. Прийти  и вспомнить их    молодыми  и здоровыми, и такими, какими хотелось их помнить, а не такими, как они ему виделись часто против воли. Виделись уже старыми, слабыми и беспомощными. Вспоминались ворчливыми и подслеповатыми, встречающими  на  пороге  его, так редко заходящего к ним, с немым укором и показным равнодушием на лицах. Они пытались ещё держаться перед ним с достоинством, но обижались и сердились на него уже как-то по-детски, преувеличенно остро и болезненно-безпомощно.
 А он  старался всегда казаться веселым, с порога рассказывал им что-то, и они постепенно «оттаивали», и с  интересом начинали расспрашивать его, и угощать  чаем с их любимыми сушками, и расспрашивали  о внуке, хотя видели его  намного чаще, чем он сам.
 Но это было уже позже. Намного позже…
 А тогда, когда в его жизни опять неожиданно возникла Инга, родители еще были молодыми и суетливыми, и  Виль не торопился делиться с ними, может быть потому, что еще и сам был молод, или потому, что  жил тогда  вместе с ними, и видел их каждый день. Да, к тому же, он прекрасно знал, что они могут сказать ему, узнав, что  Инга уже имеет маленького сына.  Особенно мама!
 Виль слышал однажды, в день рождения матери, когда квартира наполнялась ее подругами, разговор, который запомнился ему почему-то надолго.  В конце вечера, когда мужчины больше стояли на балконе, он слонялся по полутемной квартире, и случайно услышал, как мама разговаривает с кем-то на кухне.
 « Чужие дети, они и есть чужие! – говорила мама – Вот  взял он её, да еще с двумя детьми.  Они ему родными не станут, а она им мать, и всегда будет лучший кусок подсовывать, и  лишний рубль для них не пожалеет. А рубль- то этот общий, или  вообще им заработанный. Ну, промолчит он раз-два, а  потом,  и молчать надоест».
  Виль не запомнил, что ответила мамина подруга, в памяти навсегда остались  лишь  её слова.
 « Нет! – возразила подруге мама – Тут своего-то не знаешь когда ремнем ударить, а когда погладить. А уж с чужими детьми   всегда всё не так будет.  Накажешь, ей жалко будет; и упрекнёт  ещё, что мол, не  своих не жалко. А  приласкает  он, так и оборвать может, чтобы не баловал зазря…».
 Впрочем, сразу после той новогодней встречи, бурный любовный роман поглотил их обоих стремительно, и первый месяц встреч, а  ещё больше ожидания этих встреч, Виль почти не вспоминал о сыне Инги. Видимо, она каким-то образом, смогла  этого добиться, хотя о его присутствии в её квартире всегда что-то напоминало.   С  её сыном, Виль познакомился только через месяц. Это было в конце января, в один из выходных дней, и Инга заранее в одном из телефонных разговоров пригласила Виля к себе.
- Вот он! - сказала Инга сразу после того, как Виль переступил порог  квартиры. Она гладила по голове маленького, щупленького  мальчика, который обеими ручками обнимал её за ногу и смотрел на Виля широко открытыми голубыми глазами  маленькой Инги. Вилю сразу бросилось в глаза его чуть испуганное лицо, жидкие русые волосы,  и ослепительно-белая кожа, сквозь которую просвечивались кровеносные сосуды.  И вообще, в нём не было ничего похожего на Ингу, кроме этих голубых глаз. Да, и выражение этих глаз, сам взгляд, был так же, как  и у Инги искристо улыбчивый, но другой, не похожий.
- Это Илюшка, -  улыбнулась Инга.
- Привет! - Виль присел на корточки, чтобы стать с мальчишкой  одного роста.
 Они встретились взглядами, и мальчик сморщил худенькое личико, а потом, вдруг оторвавшись от матери  с громкими криками и визгами бросился бежать в комнату. Он смешно и неуклюже  подбрасывал коленки, и издавал пронзительные звуки, от которых Виль немного опешил.
По смеху Инги Виль понял, что всё прошло хорошо. Знакомство состоялось. Она смеялась, а Виль думал, что её смех сейчас, когда она смотрела вслед убегающему малышу, был совсем не таким, какой он слышал  при последней их встрече. Он так же  не был радостно-счастливым  и беззаботно-молодым, как когда-то, как тот, что он помнил. Сейчас в этом знакомом смехе были совсем другие интонации, в нем не было  брызгов  веселья, и радость в нем была какая-то другая. Может быть чуть печальная, а может быть снисходительная.
 Смех этот  неприятно поразил Виля лишь потому, что им смеялась его Инга. Она смеялась  смехом женщины! Смехом,  подобие которого он часто слышал от своей матери. Она смеялась смехом, который разом опускал  Виля на «одну ступеньку» ниже того восприятия, которое у него осталось от Новогодней ночи. Он вдруг почувствовал себя младше Инги на несколько бесконечных лет, и понял,  наконец, что именно это щемящее чувство возникло у него  ещё тогда, когда они прощались в дверях первого января.
 - Увидимся... - сказала она тогда, закрывая за ним дверь. И Виль, шагая по ступенькам вниз, думал, что она предложила ему позвонить, и не сказала, что позвонит сама. Она будто бы знала, что они встретятся, и ей, как это было раньше, уже не было важно,  когда это произойдет. И Виль понял, что она, в отличие от него, уже не будет вспоминать о нём по нескольку раз в день, а ему придется сдерживать себя, чтобы не звонить ей слишком часто…
Как-то Инга позвонила  в начале марта, накануне Международного женского дня.
- Приходи вечером, - предложила она – будут две моих подруги…
- С мужьями? – настороженно спросил Виль.
- Нет! – как всегда засмеялась Инга – Они разведёнки. У  нас своя компания. Те, кого ты знаешь, с нами праздники встречают  редко. Сам понимаешь! А это мои настоящие подруги, ещё со швейного училища. Кстати, я рассказала им про тебя, и они очень хотят тебя увидеть.
- И чего ты могла им рассказать? – вырвалось с досадой у  Виля.
- Ничего особенного. - Виль чувствовал, что Инга улыбается, и это его злило почему-то ещё больше, – Что можно сказать о свободном, высоком и красивом мужчине? Только то, что он свободный, красивый, ну ещё и умный. С  умными,  сейчас как-то плохо, вот они и заинтересовались…
«Ну, конечно, - подумал Виль, положив  трубку, – куда же я мог попасть, кроме как в компанию разведёнок. И ведь, наверное, молодые такие же, как Инга. Быстро как у них всё! Вышли замуж – развелись.  А самим ещё и   до  тридцати далеко. Люди живут просто и легко, и мне надо у них учиться, а не искать себе заморочек  на пустом месте.
 Но почему  на душе у меня так гадко, когда я об этом думаю?  Неужели я ревную Ингу к её бывшему мужу? А какое я на это имею право? Разве не сам я отвернулся от неё в своё время? А ей  что  оставалось делать? Так же как и мне жить надеждой на то, что любовь вернётся к ней  в другом облике?  Искать   методом «может быть он»,  долгие годы?
 Да и что такое  для неё любовь? Она любила меня в нашем детстве, но что это была за любовь,  я не знал. Может быть, это была  та первая любовь, которая со временем быстро проходит, но не забывается. Может быть, именно от того, что я струсил тогда, она вышла замуж за того, кто оказался рядом, и кто не стал ничего спрашивать. А может быть, он  был хорошим человеком, но просто потом у них что-то не заладилось…»
 Виль ещё долго в тот вечер сидел  перед включенным телевизором и напряженно думал о том, что почти невозможно было вспомнить теперь, а ещё труднее рассказать словами.
 Он думал о том, что время отдаляет людей когда-то хорошо знавших друг друга, и стирает  острые углы, которые раньше мешали им общаться просто и непринужденно. А новые знакомые, товарищи и подруги, их лица, затмевают то, что было когда-то. Этих новых,  ты воспринимаешь уже совсем по-другому. Ты не видел их с самого детства, и не можешь судить, как они изменились с годами. Ты не знаешь  об  их прошлом, а значить можешь судить о них лишь по тому, что они   представляют   из  себя сейчас. 
 Груз прошлых впечатлений, образов и представлений не давит на тебя, и ты не знаешь, кто из твоих знакомых был сопливым и плаксивым мальчиком, а кто из красавиц, которые тебе так понравились, были  первоклашками-замарашками из-за того, что её родители любили в молодости выпить лишнего.   В этих новых отношениях нет прошлого, а есть лишь настоящее, и то будущее, которое ты сам можешь себе представить. И,  наверное, никто из нас не хочет, да и не может представить его себе серым, будничным  или просто обыкновенным. И уж конечно, никто не надеется  на то, что оно будет драматичным:  с ссорами, упреками, взаимными оскорблениями, а так же постоянной нехваткой то времени, то денег, то внимания, то терпимости…
« Конечно, я ревную Ингу, – с грустью думал Виль, – и конечно, у меня нет радости в том, что у неё есть ребенок. Но сильнее ли мои чувства всего того, что мешает мне относиться к ней как и прежде?  Этого я не знаю! Мне просто обидно, что она могла  предпочесть меня кому-то другому, хотя и понимаю всю глупость этой обиды. Но понимать одно, а чувствовать совсем другое!
 Я понимаю, что девочкам ждать труднее, и скорее всего время для них течёт совсем по-другому. А значит, произошло то, что должно было произойти, и быть иначе не могло. А потом, я и сам редко видел в нашем городке женщину в двадцать пять лет, которая была бы ещё не замужем. Для этого у неё должны быть, наверное, слишком веские причины. В двадцать пять они предпочитают быть уже разведенными, чем оставаться «старыми девами»».
 И в этом, как будто бы не было   ничего странного, но понятного в этом, для Виля, было ещё меньше. Он не мог этого понять внутренне, но осознавал,  по разговорам старших, да и ровесников тоже, что это дело обычное.
« С ребенком-то еще быстрее замуж возьмут!» - услышал он как-то фразу, брошенную в разговоре  одной соседкой по подъезду, другой.  И опять, как и слова матери, эта фраза вспоминалась ему сейчас очень ясно и четко.
  Все это значило, что у Инги было намного больше причин выйти замуж, чем он мог себе представить. А проблемы со здоровьем могли быть причинами, которые  помешали бы это ей сделать. И с удивлением Виль думал, что у Инги были большие проблемы, но видимо она смогла побороть болезнь быстро. И ему было стыдно, что он очень сожалел теперь об этом. Но еще больше ему было стыдно, что  тогда  он даже представить себе не мог, что она вообще когда-нибудь  сможет стать той же самой,   милой,  и желанной  Ингой, которую он когда-то знал.
 Нет! Не такой! Она стала лучше, красивее, привлекательнее и даже прекраснее. Вот что было самым удивительным!
 Он мотнул головой, отгоняя навязчивый рой мыслей, нужно было собираться. Мыться, гладить брюки, приводить себя в праздничный вид…
 - Знакомься! - подтолкнула слегка его Инга при входе в комнату, где уже стоял накрытый стол, блестели под яркой люстрой хрустальные фужеры, и пестрели, издавая приятные запахи дымящиеся паром блюда с мясом. Он невольно задержал  взгляд на белизне салатов, и ярко-красных соленых помидорах, и только потом  увидел  лица двух молодых женщин, сидящих  за этим столом лицом к нему, а потому не сразу привлёкших к себе внимание.
- Вы очень смотритесь вместе. - сказала одна из них, преувеличенно серьезно.  Она была с шикарными пышными черными волосами, спадающими на блестящую кофточку, и  ее  широкие плечи возвышались прямо  над двумя бутылками шампанского, стоящими  в центре стола.
- А нас так и звали в десятом классе  «Шредер и Новикова»! - весело откликнулась Инга, – Вот так, почти одним словом. Помнишь Виль?
Виль кивнул автоматически, задержавшись взглядом на второй подруге. Эта была менее привлекательной, в больших очках с толстыми стеклами. У неё на коленях уже что-то лопоча, сидел Илюшка,  и она, кивая ему, улыбалась Вилю открыто и по-доброму. Она напоминала Вилю учительницу из старых фильмов, с торчащими из-за ушей пучками, кое-как убранных волос, и непонятного цвета кофтой, совсем не молодежной, а больше похожей на  старушечью.
- Ольга! – кивнула она, и тут же добавила, – А эту брюнетку зовут Алёна. Вы
её не слушайте так серьезно. Она  зануда,  и её  все мужчины бояться…
- Это они меня вначале бояться, - перебила Алёна, – а потом жутко влюбляются, и начинают распускать кто руки, а кто и слюни. И нечего ему «выкать», человек подумает чёрти что! Садись Виль! Ты у нас единственный мужчина сегодня, поэтому на тебя вся надежда.
 Инга хохотнула и скрылась, видимо, пошла на кухню, а Виль  усаживаясь напротив женщин, спросил так, чтобы развеять неизвестно откуда появившееся смущение.
- Это чего же, - прищурился он в бесстрастно-серьёзные глаза Алёны, – смотрины мне устраиваете, или вообще с мужиками у вас туго?
- А и то и другое. - не дрогнув ни одним мускулом на лице, бесстрастно ответила Алёна, – Смотрины само собой, а  мужиков, что были, мы действительно разогнали. Ну, а других,  сам понимаешь, так просто не найти.
- Проблема, - пытаясь попасть в тон Оксане,  кивнул Виль – кто не в тюрьме, и не в армии, тот либо пьет, либо замухрышка.
- Ну, в тюрьме это Ольгин муженек бывший, - так же серьезно ответила Оксана – а мой и не пьющий был, и деньги умел зарабатывать, и ростом не обижен был, и вроде не дурак. Но ревновал меня так, что лучше бы он был замухрышкой. Тогда бы    я  хоть в ответ  ему могла  в морду дать…
- Алёна! – укоризненно воскликнула Ольга.
- А чего? – вяло улыбаясь, повернулась к подруге Алёна, –  Сразу  мужику все расскажем, чтобы потом можно было и самого расспросить. С ним-то я надеюсь, у нас более долгое знакомство будет…
  Виль очнулся от воспоминаний и потер замерзшие руки. Во дворе военкомата начинали закручиваться порывы  ночного ветра,  подвывая в дырявых водосточных трубах. Шум города стих, и звуки стали острее, а тишина двора гулкой  и хрупко - ломающейся.
« Сколько раз потом, - подумал он, – я вспоминал этот вечер во всех подробностях».  Никто из  них  тогда  и подумать не мог, что это будет их первая и последняя встреча.  Он и сам тогда не догадывался, что этот праздник будет последним его праздником перед долгими годами заключения. И его упоминание в том разговоре с подругами Инги  о тюрьме, казались ему  теперь тоже не случайными. Он будто сам напророчил или предсказал себе будущее. А  может быть, это произошло именно потому, что тогда он еще   не собирался ни предсказывать, ни предвидеть чего-то, да и не было в этом необходимости.
               
                4.
   …В те зимние месяцы они  не гуляли в  обнимку под  морозной луной, не  целовались   в  подъездах  чужих  домов, и он не дарил ей цветы, и  даже не говорил комплиментов. Но тогда ему это не казалось, ни странным, ни  удивительным, он просто не задумывался над этим. И, наверное, это  было связано не только с тем, что тогда в конце восьмидесятых, сама атмосфера и ритм жизни, да  и отношения между людьми были совсем  другими, чем они были в его детстве. Наступало  время общей разнузданности, практичности и жестокости, и оно  налагало  даже на любовные  ухаживания молодых людей  упрощенный и  негативный отпечаток.
  Он приносил ей конфеты и  иностранную, чудесно пахнущую чайную заварку, а еще коньяк или что-то более дешевое, когда с деньгами у него становилось  трудно.  Дарить ей цветы ему казалось смешным.
   Наверное, они просто не стали исключением из правил, и  с самого начала  странного возобновления их отношений, в них  было что-то такое, что не позволяло ему ударяться в показную  или  в естественную сентиментальность, и все переживания он хранил  глубоко в себе.  С  той самой новогодней ночи  он  стал воспринимать Ингу,  как  сильную  и даже временами суровую женщину с непростой судьбой, которой чужды и смешны всякие атрибуты влюбленности. Так уж сложилось, что он решил, что всего этого ей не надо. А  по сути-то, тогда она была еще совсем девочка, ей не было и двадцати пяти.    Ну, а что думала  об этом она,  он уже никогда не узнает. Да, и зачем ему это сейчас! Прошло столько лет и событий, что из них можно было составить еще  не одну жизнь…
  Это теперь он знал точно, что ждать подсказки, сочувствия и  понимания можно от кого угодно,  только не от женщин. А особенно от тех, которых ты когда-то любил, или с которыми был просто близок. Сейчас  опыт  давно научил его меньше всего доверять женщинам, с которыми его когда-либо близко сводила судьба. Они были безжалостны к нему, или становились таковыми сразу же после того, как отношения заканчивались, и  не важно, по его ли или по их инициативе. И ему временами казалось, что они хотят отомстить ему, но со временем он понял, что  отвергнутая женщина не может не презирать того, кто её отверг или кого отвергла она. Это просто защитная реакция, или естественное отторжение того, на кого когда-то возлагались не оправданные надежды. Даже если эти надежды были только в её мыслях…
   Тогда в Инге, наверное, продолжала жить частичка той отвергнутой когда-то им девчонки. Только в  этом  она  была такой же,  как и те, с кем его сводила судьба много позже. И теперь он видел этому множество объяснений, а тогда искренне сочувствовал ей, и пытался помочь, хотя временами, как и подобает влюбленному, забывал обо всём. В те времена у неё была нелегкая жизнь матери-одиночки, тянущий воз небольшой семьи в тяжелых условиях действительности, и  их редкие  встречи вначале были бурными, но со временем ее суровость, мельком брошенные насмешки, а иногда и просто откровенная раздражительность стали ставить  его в тупик. Он начинал задумываться о том, что всё заканчивается, и она уже не рада его появлению в своей большой  квартире  так, как это было ещё вчера. После такого  он   не решался приходить несколько дней.
 Но проходила неделя или полторы, и когда он, соскучившись и забыв все сомнения, опять звонил ей, она  назначала час встречи, и встречала его так радостно, как  будто ничего и не было.
  Вспоминая всё это: их встречи и размолвки, праздники и будни, а еще  случайную встречу на одной из улиц по которым они бродили вечерами,  с ее отцом  и старшим братом, он думал о том, что ему повезло тогда. Она  провела детство среди настоящих мужчин, какими были её отец и брат. И, может быть поэтому,  её неудачное замужество отразилось на ней не так сильно, как на многих других. Даже её подруги выглядели рядом с ней какими-то  язвительными, самоуверенными, визгливыми или истеричными, смеющимися слишком громко и плачущими совсем не к месту. Уже тогда они поражали его.
  Этих подруг он заставал  у  Инги  дома довольно часто, особенно первый месяц их знакомства. Но тогда ему и в голову не приходило, что это и не подруги совсем, а так, приятельницы, соседки, или клиентки, заказывающие у нее платье на пошив.  Внешне они, казалось бы, чем-то походили на неё, но это только на первый взгляд. Все как одна  одетые в джинсы, все как одна худые и стройные, и все смотрящие на него, если уж не со снисходительной ухмылкой, то уж с пренебрежительным превосходством точно.
 Они  приходили к ней по одной или парами, и  всегда размещались на кухне. Там можно было  свободно курить, пить чай и громко разговаривать, пока ее маленький сын  днём спал.   Когда Виль  появлялся, они оживлялись, острили и даже пытались его о чем-то расспросить, но  делали всё это, не меняя свободных поз,  не  стесняясь зажжённых сигарет, и вообще не собираясь уступать, кому бы то ни было, ни толику пространства где  они чувствовали себя  хозяйками. Их бесцеремонность воспринималась ею легко, даже играючи, и может быть поэтому,  его злость на них  росла изо дня в день. Ему было обидно за неё, хотя казалось, что она всем довольна.
     В те времена её знакомые и приятельницы   были так молоды и красивы, и ещё не превратились в агрессивных пожилых дамочек, какими  он  видел их много позже. Они ещё говорили о своих мужьях  не с презрением, а  просто с ухмылкой, да и тематик  для разговоров у них тогда было много меньше. Тогда они ещё не рассуждали уверенно  по любому  поводу,  и считали разговоры о политике смешными, а  всех мужчин просто слегка недоделанными.  Их самоуверенное и наглое  поведение деревенских индюшек  вначале забавляло его, и даже было какое-то время ему интересно. Он часто и подолгу беседовал с ними, понимая, что за их  напыщенным превосходством скрывается  узкий, туго набитый пустотой, мир модных тряпок, сумок, бижутерии и визжащего  восторга от своей неповторимой сексуальности.  Они были ещё по-своему добрыми, и могли снисходительно поучать его житейским вопросам, и пока  не пылали ненавистью ко всему мужскому населению страны. Они тогда мечтали, что их оценят  так, как они того достойны, и жизнь раскроет им объятия благополучия и  всеобщего обожания…
 А ему тогда  и в голову не могло прийти, что встретившись с ними случайно через много лет, ему будет до слез жалко  и их,  и себя. Жалко,  за то, что их   долгое ожидание чуда  озлобит их, и покажет ему всю глубину пустоты, в которой ему, как и  им, приходилось барахтаться все эти десятилетия. И, только тогда,  в первый раз за многие годы, он пожалеет их,  и простит  им  их ограниченность, их мелочность, и их злобность. Простит, несмотря на то, что именно общение с ними и с их мужьями, которое происходило иногда чаще, чем наступали выходные дни, во многом отразилось тогда  на его восприятии мира, в который он попал после демобилизации из армии.  И он, проведя  всего два месяца  в их обществе, довольно долго после этих   встреч,  всегда считал  недостатки этих людей  национальными  чертами  характера и огромной бедой, перед которой разбитые дороги всегда  казались ему такой  мелочью, на которую в этой стране можно было бы совсем не обращать внимания. Позднее, уже в тюрьме, когда у него было  больше времени для воспоминаний и размышлений, он часто вспоминал Ингу и ее окружение, и  приходил к мыслям, что не может быть других дорог у людей с такой внутренней пустотой, но  со временем понял, что всё намного проще.  С такими чертами характера люди просто неспособны построить ни хорошие дороги, ни  красивые дома. Они  могут мечтать о них, как о красивой игрушке, но если получат ее « в руки» уже готовой, обязательно сломают, в первый же день.
  Но и это оказалось лишь частью правды, а больше  его догадками и вымыслом. Наступят другие времена, и он увидит, как эти люди изменяться, и опять станут другими. Они опять примут облик того времени в котором оказались, и будут строить то, что укажет время – хорошие дороги и красивые дома.  И уже, будучи  довольно взрослыми людьми,  они будут  стараться соответствовать духу времени, будут стараться  похудеть, усердно посещать спортивные соревнования,  проведение которых возобновиться на предприятиях, где они проработали всю сознательную жизнь. И  они начнут осуждать пьяную молодежь, громко кричащую вечерами, как и они кричали когда-то, в их большом колодце двора.  А её бывшие подружки  будут курить, уже не  открыто, а тайно, собираясь  у одной из них на вечеринку, и их мужья, уже не будут шуметь  в пятницу вечером в подъездах,  а будут осторожно разбредаться  по домам, по стенке,  стараясь не шататься, и прихватив с собой недопитую бутылку   в карман...
 Но всё это будет потом! А тогда, в те промозглые дни,  кажущиеся особенно холодными из-за чуть теплых батарей  на её кухне, он чувствовал себя уютно при свете тусклой лампочки.  И, ожидая, когда она закончит домашние дела, он смотрел в черноту не освещенного двора  сквозь промерзшие окна. Он пил горячий чай,  и  лишь от света, падающего из окон дома напротив,   различал исковерканные конструкции детского городка, и мечущиеся между ними почти не различимые, но хорошо слышимые тени. Во дворе опять дрались, гремели пьяные голоса, кричали девчонки, да как всегда слышалась доносящаяся откуда-то музыка.
 Он помнил, что первое, что его поразило, когда он вернулся в родной городок после демобилизации, было огромное скопление народа на улицах в будний день. Люди ходили толпами по центральному проспекту, по самым большим улицам среди бела дня, когда все обычно должны были быть на работе. А вечером, ему показалось, что на улицах нет ни одного трезвого человека. С наступлением темноты редкие фонари загорелись лишь на самых больших улицах городка, и то не везде, многие участки были полностью погружены во  тьму. И тогда все люди на улицах вдруг  неожиданно менялись.  Они все неожиданно становились пьяно- шатающимися и  орущими песни.  Они звенели  стеклом посуды, и громко говорили и ругались матом.  Пьяные крики, громкие разговоры и кричащая из каждой подворотни музыка наполняли городок  гулом, который нельзя было передать ни какими сравнениями и словами. Но ближе к полуночи все стихало, и тогда городок еще больше поглощала тьма, а тёмные дворы лишь  редко оглашались криками злобы, всхлипами и громким матом драк, истошными криками пьяных женщин, милицейскими свистками и скрипом автомобильных тормозов.  И только  центральный проспект всю ночь был наполнен  громкой молодежью, автомобильными гудками и взрывами хохота и  все такой же продолжающей греметь музыкой…
 Ночью, в постели, Инга была совсем другой, чем днём. Она становилась загадочно красивой, мало говорила, была нежной, смеялась своим неповторимым смехом, над его шутками. Но наступало утро, и её лицо  опять превращалось в озабоченное, движения становились резкими, и голос менялся на  хриплый,  и отрывистый.  И это не соответствие  озадачивало Виля почти всегда. Он  часто задумывался над этим, и мысли, которые приходили ему в голову были не весёлыми. Он никак не мог понять её. А она, казалось,  вообще не задумывалась над  его настроением и жила днём непонятной ему жизнью, в которой были свои заботы, свои, не касающиеся его интересы и дела, в которые  она не собиралась его посвящать.
   Это  было  обидно  вдвойне,  так  как он  вечерами  всегда  рассказывал  ей
многое, что с ним происходило за день, и вообще за эти месяцы многое успел ей рассказать обо всём, что было с ним с тех пор,  как  они  расстались возле военкомата. Он пытался быть откровенным, и она слушала его, иногда что-то отвечала, а иногда  тоже рассказывая что-то о себе по мелочам. Но ответной откровенности от Инги  тогда он так и не дождался…

                5.
  В конце вечера, когда уже много выпили за  знакомство, и за здоровье, и за красоту всех женщин, когда стол стал  похож на покинутое  сороками гнездо, и музыка гремела громче обычного, как это всегда бывает, когда  наши люди выпьют лишнего, кто-то предложил пойти прогуляться. Кажется, больше всех настаивала Алёна.
 Виль увлекаемый этой высокой и решительной женщиной  очнулся уже на пороге, одетый и стал звать Ингу.
- Давайте, - махнула рукой из комнаты Инга, – выходите быстрее, а то  вы мне Илюшу разбудите. Мы вас с Ольгой догоним…
Оксана томно, чуть дурачась, обняла Виля за шею.
- Пойдем мой рыцарь, - потянула она его, – никуда твоя Новикова не денется.
Они вышли к подъезду, на мороз, и в тёмном дворе Алёна  с кем-то здоровалась, поздравляла и сама принимала поздравления. А Виль не успел удивиться, что   в этой темноте столько народу, как двор неожиданно опустел.
 - Ну, вот! – громогласно заявила Алёна, – Люди уже все ушли гулять в парк. Там сейчас весело, и музыка, и горки ледяные. Ты давно катался с горок Шредер?
   Она в течение всего вечера, и во время тостов и во время, когда решительно приглашала  Виля на танцы, где они кружились по тесной комнате, упорно называла его только по фамилии.
- Я и не помню! – честно признался Виль.  Расслабленный алкоголем, вкусной пищей и атмосферой праздника, он думал тогда о том, какие хорошие у Инги подруги, совсем не похожие на барышень в джинсовых брюках, которых он видел у неё все последнее время.  И ему было  жаль, что Новый год они не встречали вместе. Сейчас ему было намного лучше и приятнее, чем  даже в компании своих бывших одноклассников.
 Всё,  что произошло потом, было так стремительно, а ещё  так не по праздничному  просто, что у Виля остались лишь отрывочные воспоминания,  о том моменте, который  резко изменил его жизнь. 
- Ну, вот и не зря я ждал! – раздался вдруг за спиной Виля хриплый громкий голос.  Он обернулся и увидел, что от соседнего подъезда к ним решительной походкой, чуть пошатываясь,  идет здоровый  широкоплечий парень в распахнутой на груди дубленке, и чудом державшейся на затылке черной кроличьей шапке.
- Кто это? – успел спросить у Алёны Виль, а она прямо на его глазах вдруг вся сжалась,  пригнулась к земле как  от тяжести, и спряталась за спину Виля.
- Господи! – услышал Виль её испуганный шепот, – Это мой бывший меня  подкараулил.
- Нашла таки себе  хахаля? – грозно спросил парень, подходя вплотную.
- Это друг Инги, дурак! – выкрикнула Алёна, и после этого Виль почувствовал сильный удар в лицо. Он покачнулся, и не упал только потому, что опёрся всей тяжестью тела на стоящую за спиной Оксану.
 Драка была не долгой и сумбурной. Парень наскакивал, Виль отмахивался, и успел получить еще несколько ударов, прежде чем ответил одним. Однако удар получился сильным, так что заныли костяшки пальцев. И сразу же противник схватил его за шиворот, потянул резко на себя. Вилю пришлось обхватить его руками за шею, прижимая его голову к своей груди. Он попытался сбить с ног противника, дёргая его, то влево, то вправо, но тот скользил по наледи и упирался. И тогда Виль обхватил его шею еще крепче, свёл локти вместе и рванул в бок со всей силы.
 Что-то громко треснуло, и Вилю показалось тогда, что рвётся одежда, и отлетают пуговицы на куртке. Но парень вдруг оторвался от земли, задрав ноги, и увлекая за собой Виля, грузно и гулко упал. Он упал почти головой вниз, и Виль придавил его всей тяжестью своего тела.
Когда потирая разбитое колено о мёрзлый как камень, утоптанный сотнями ног, снег двора, Виль поднялся, противник лежал  на снегу. Шапка давно слетела, но пот лил градом. Виль тяжело дышал, и  как сквозь пелену смотрел за тем, когда встанет парень.
 - Ты что, Ринат? – вдруг громко крикнула Алёна  и с разбегу упала перед распластанным на снегу телом.
 - Ринат, Ринат! – умоляюще и со слезами в голосе тормошила она бывшего мужа.
 Виль понял, что всё кончено, тяжело вздохнул и, вытирая пот, стал оглядываться, ища свою шапку.  Он успел ещё подумать, что парень здоровый, но навыков работы с металлом  как у него не имеет, и потому руки у него не такие сильные.
« Ничего, - думал Виль со злостью – будет знать, когда  очухается!»
- Ты же убил его! – громко выкрикнула Алёна, всё ещё сгорбившись и  стоя на коленях перед бывшим мужем.
 Что-то в её голосе заставило Виля внутренне замереть. Долгие несколько секунд он смотрел на неподвижно лежащее тело парня, на раскинутые ноги, на его горбом  выгнутую спину, и неестественно загнутую под себя голову.
- Что случилось? – услышал он рядом  голос  Инги   и будто очнулся.  Но она пробежала мимо и тоже склонилась над телом парня. Вдвоем с подоспевшей Ольгой они стали переворачивать тело Рината, а Алёна  стояла в стороне и крепко прижимала ко рту ладони.
- Нужно «Скорую», я вызову… - крикнула Ольга и неуклюже переваливаясь, побежала к подъезду. Виль опять почему-то подумал, что сейчас она выглядит ещё полнее и  больше  напоминает пожилую учительницу, в этом старом демисезонном пальто и в нелепой, шарообразной меховой шапочке. 
 Виль всё понял после выкрика Алёны, но всё ещё никак не мог осознать случившегося. Он с надеждой смотрел на  Ингу, и ждал, когда она обратится к нему. Но Инга его будто не замечала.  И Виль не помнил, сколько так простоял, смотря, как все суетятся вокруг.
- Иди сюда! – потянула его за руку откуда-то появившаяся рядом  Алёна. В её голосе уже не было ни слёз, ни надрыва.  Она говорила обычным решительным тоном.
- Инга брось его! – Алёна,  не отпуская рукав куртки Виля, второй рукой потянула к себе Ингу,  которая всё ещё сидела,  согнувшись  над телом. Она тянула на себя упирающуюся Ингу, а потом почти силой увлекла их обоих за собой   к  входу в подъезд, под бетонный козырек.
- Как же он… - рванулось было назад Инга, но Алёна  держала её крепко.
- Слушай меня! – строго сказала Алёна. Она отпустила Виля и  держала Ингу за обе руки.
- Пойдёшь с ним к Вальке, моей подруге, ты помнишь ее. Пусть он поживёт у неё  несколько дней. Она целыми днями на работе, а ему нужно на время где-то скрыться…
- К какой Вальке? Почему скрыться? – испуганно оглядываясь на одиноко лежащее посреди двора тело,  лепетала Инга.
- Да, очнись ты! – чуть прикрикнула Алёна, но потом стала  говорить тише.
- Сейчас «Скорая» приедет, а потом менты. И заберут твоего Шредера в каталажку. Заберут обязательно, а уж потом разбираться будут.
- Ты понимаешь, что соседи всё видели? –  опять повысив голос, горячо говорила Алёна, склонившись к лицу Инги, – Посмотри, сколько окон в доме загорелось! Нам не отвертеться…
Виль,  как заворожённый, смотрел на изменившуюся вдруг, в одночасье, Алёну, и не узнавал её.  Он никак не мог сообразить, как она могла преобразиться за несколько минут, и из веселой и бесшабашной девицы, превратиться неожиданно в абсолютно трезвую, сосредоточенную и даже злобную женщину, готовую, кажется, доказывать какую-то свою правоту  не только словами. Её порывистость и  напряжённая поза напоминала Вилю готового к прыжку, животного, неизвестного еще науке.
« Сейчас вцепится Инге, застывшими в воздухе, напряжёнными пальцами прямо в глаза!» -  пронеслось у него в голове. И тут же Алёна  действительно грубо схватила и тряхнула Ингу за воротник пальто.
- Ты слышишь меня? – понижая голос, прошипела Алёна, – Очнись, говорю тебе! И уходите быстро! Я не хочу быть причиной ещё одного горя. Хватит с меня и одного Рината…
- Виль! – Алёна резко повернулась к нему, – Тебе немедленно нужно скрыться на некоторое время. Возможно, когда всё выясниться, они не станут тебя сажать. Мы попробуем всё объяснить ментам. Но тебе нужно сейчас уйти. Ты-то хоть меня понимаешь?
 В голосе  Алёны было столько пронзительности и боли, а в её взгляде было столько отчаяния, что внутри Виля что-то передёрнулось, и он резко тряхнул головой пытаясь сбросить с себя оцепенение.
- Ладно! – решительно кивнул он, – Инга знает, где живет твоя подруга? Далеко это?
 После его слов Алёна  вдруг как-то сразу обмякла, опустила руки, и стала похожа на себя прежнюю. В её взгляде опять блеснули слезы.
- Две трамвайные остановки. -  расслабленно и тихо откликнулась она – Идите дворами, напрямую дойдёте быстро. Если успею, я позвоню Вале от Инги прямо сейчас…
 Уверенность, с которой продолжала говорить  Алёна, постепенно передалась Вилю и он заторопился. Он начал  дергать за рукав пальто, всё ещё  неподвижно стоящую  на месте  Ингу.
- Сейчас приедут! – раздался громкий крик, от которого Виль вздрогнул. Со ступеней крыльца к ним бежала запыхавшаяся Ольга в распахнутом пальто. Ярко-голубой шарф развивался у нее за спиной  на морозном  холодном  ветру.
- Пошли! – он  решительно дёрнул Ингу за рукав. Его начал колотить озноб, хотя всё тело горело, как в огне. Вилю  стало так жарко, что он снял и зажал в руке свою шапку.
Инга ещё несколько секунд смотрела на Алёну, а потом попятилась.
-  Оля! – громко позвала она, – Там Илюшка…
- Идите же, идите… - яростно замахала руками Алёна, – Отведи его и возвращайся. Мы будем дома!
 Инга  потопталась несколько секунд на месте, а потом резко повернулась и  быстро пошла в темноту двора. Виль оглянулся на стоящие рядом, замершие в ожидании фигуры женщин, и бросился вдогонку, в темноту, где в узком проходе между домами  мелькала спина Инги. Он не сразу смог догнать её.
      Потом они шли рядом быстро и молчали. Только снег скрипел под ногами, да громко стучало сердце под каждый шаг. Морозный воздух обжигал горящее лицо и горло,  но только пройдя  в темноте несколько заметенных снегом дворов, Виль догадался наконец-то надеть зажатую в руке шапку. Он попытался заглянуть Инге в лицо, но она ниже склонила голову, и ускорила шаг.  Надо было что-то сказать, разрушить эту стену из тишины и скрипа шагов.
- Подожди! – попросил Виль и остановился, – Я не совсем понял, зачем мне скрываться. «Скорая» приехала бы и тогда…
- Замолчи! – выкрикнула резко Инга, и тоже остановилась. Она  медленно подняла   глаза, и он увидел в них растерянность и тоску. Такую же тоску, что
всё это время стучала у него молотками в висках и обжигала горло.
- У Алёны  два брата в тюрьме. - опуская взгляд, тихо сказала Инга – Там, возле  тюрьмы она и познакомилась с Ольгой, которая пришла на свидание к мужу. А потом она привела её ко мне. У Ольги вообще нет никого в нашем городе. Муж  два года назад привез её из Белоруссии…
 Инга  замолчала, потом вздохнула тяжело.
- Мы всегда слушаемся Алёнку, - опять продолжила Инга, медленно, будто с натугой выдавливая слова, – она намного опытнее нас. Родители её были пьяницы,  и она одна, с двенадцати лет, воспитывала двух младших братьев. Говорит -  не углядела…
- Короче! – мотнула головой Инга, – Давай сделаем так, как она говорит. Она плохого не посоветует. Я точно знаю. Я многим ей обязана. Она ведь почти два месяца жила у меня со своим сыном, когда от меня Сашка...  Ну, короче, когда от меня ушел мой муж. Мне тогда бы, без неё, с трехмесячным Илюшкой на руках,  совсем бы было невмоготу. Пойдём?
 Инга подошла и взяла его за руку.
- Ну, а потом что? – упрямо выдернул руку Виль, – Если я его убил, то разберутся и меня всё равно посадят? Но я его не убивал! Ты-то мне веришь? Мы просто неудачно упали…
- Не кричи. - тихо попросила Инга, всё также пряча от него глаза, – Несколько дней ничего не изменят. Нужно послушаться Алёну. Пойдём.
 Она опять взяла его за руку, только теперь медленно и осторожно, и Виль почувствовал теплоту ее ладони и внутренний холод, который подбирался к груди.  Тепло её ладони  пробежало мурашками по телу, и Виль почувствовал какую-то отрешённость и  спокойствие. Он  уже не боялся всё сковывающего  внутри него  холода.
- Ладно. - согласился Виль – Ты только позвони мне потом. Может что-то образуется, или вы что-то ещё придумаете…
- Мы всё придумаем! – громко, с надрывом воскликнула Инга и обхватила его руку, -  Мы с девчонками всё придумаем обязательно. Ты просто не знаешь, какие они у меня умницы! Ты же Алёну  защищал, а она никогда этого не забудет! Ты веришь?
- А-а-а! – замотал головой Виль от  нахлынувшего отчаяния и тоски, – Всё получилось случайно. Глупо всё получилось.
 Ему вдруг захотелось закричать, заплакать или даже завыть по-собачьи от обиды и горечи, от нереальности всего происходящего. Он обхватил горящее лицо промёрзшими ладонями,  с силой закрывая глаза. Хотелось проснуться и всё забыть, или хотя бы вернуть всё назад. И пусть этот Ринат бил бы его, а он бы просто стоял и даже не поднял бы руки. Он выдержал бы все удары, а потом смеялся бы с разбитым лицом и с распухшими губами. А Инга делала бы ему  примочки,  на кухне, в тепле и ярком свете, закипал бы чайник. И Оксана с Ольгой подначивали бы его, смеялись бы над его неуклюжестью…
- Ничего не вернуть... - пробормотал Виль – Ничего!
- Ну, ты что! – вдруг по чужому  жёстко и резко воскликнула Инга, – Ты же мужик, чёрт возьми! Не могу же я тебя успокаивать, когда у меня самой руки до сих пор дрожат.
 От её слов Виль встрепенулся, и оторвал руки от лица. Он долго смотрел на лицо Инги, будто что-то искал в нем, а потом отвернулся.
- Веди! Замерзнем тут совсем…
- Заходите, - пригласила Валя, и отступила назад. В полутемном узком коридоре Виль никак не мог различить черты её лица.
- Мне Алёна звонила только что, - как гром раздался её голос, перебивая первые восклицания Инги – так, что иди Инга. Они тебя там ждут. Милиция уже подъехала. Иди, иди!
 Валя почти силой подтолкнула Ингу к выходу, и Вилю пришлось прижаться к стене, чтобы пропустить её.
- Пока! – успела кивнуть Инга, и дверь щелкнула замком. В тишине Валя протолкнулась мимо Виля в комнату и оглянулась.
- Чего застыл? Проходи. Не разувайся, не мыто у меня. А раздеться  лучше в комнате. Там кровать только и матрас жесткий. Сам увидишь…


                6. 
   Эти  первые несколько дней и ночей, в пустынной, и от того кажущейся большой, трёхкомнатной квартире Вали, Виль, казалось бы, забыл навсегда. Много лет и много более острых и запоминающихся событий прошло и минуло с тех пор. Но вот, однако, через столько лет, одинокие дни и ночи в пустой квартире родителей  неожиданно напомнили ему, то далёкое одиночество   очень чётко и  до нереальности близко. Так чётко и близко, что Виль стал сам сомневаться, было ли это на самом деле, или это его бред одиночества.
 Виль вдруг вспомнил ту тишину, запахи, и  свои гулкие шаги в пустой Валиной квартире, отсчитывающие минуты до неизвестности. И тогда, закрыв глаза, он услышал то, что думал тогда, почти двадцать лет назад…
 - Держи, - Валя протягивала ему граненый стакан, наполовину наполненный
светлой жидкостью, - выпей. С Нового года осталось немного. Пей, водка
тебе сейчас не повредит.
 Виль стоял ещё одетый посреди пустой комнаты, и вдыхал незнакомые и не совсем приятные запахи. Пахло квашеной капустой, и ещё какими-то запахами то ли подвала, то ли погреба. Он попытался отказаться от водки, но тщетно. Стакан оказался в его  руках, и он выпил одним глотком.
- Раздевайся и ложись, - Валя кивнула на кровать -  постель недавно
застелила новую, но на ней спали.  У меня тут тоже гости на праздники были. Но наволочку я тебе новую надела. Так, что пока так…
 Виль не запомнил, что было потом. Всё вокруг плыло. Куртка не снималась, и он дёрнул руку,  выворачивая рукав.  Чужая наволочка пахла пылью и ещё чем-то  неприятно   незнакомым…
     Проснулся он  утром  от какого-то шума, и услышал, как громко хлопнула дверь. В комнате было темно и тихо. Шерстяное одеяло, без пододеяльника,  кололо лицо, и он откинул его чуть в сторону.  И от этого движения проснулся окончательно, и тут же за несколько секунд вспомнил всё, что произошло вчера. Всё, до мельчайших подробностей, промелькнуло у него в голове и ударило как электрошоком в голову.
 Он прижал ладони к лицу, прикрывая глаза. Просыпаться не хотелось, сердце опять заколотилось бешено, и  его удары отдавались гулом в висках.
 « У тебя ничего не получится. Ты слишком эмоционален», - услышал вдруг Виль громкий голос  и, отдернув ладони,  испуганно открыл глаза. Вокруг была темнота. За окном слышалась трель трамвайных звонков, и мерный гул города.
« Жора!» - пришла  неожиданная и ещё не понятая им мысль, и тут же воспоминания отбросили его на несколько лет назад.
 Виль увидел себя стоящим в  солдатском строю. Яркое летнее солнце играет на чёрных козырьках фуражек, и лучится  множеством молодых  улыбок, на лицах сослуживцев. Воскресное утро благоухает каштанами и непередаваемым запахом свободы, который просачивается сквозь плотно закрытые металлические ворота воинской части, далеким шумом и гулом такой сладкой, такой забытой гражданской жизни. На нём, как и на всех стоящих рядом, новенькая парадная форма, отглаженная и сверкающая металлическими краями петлиц, яркими погонами и шевроном. Все они, солдаты первогодки, ждут своего первого увольнения в город.
- Шредер, - ленивый и безучастный, кажется ко всему, голос прапорщика  Каравайного, – у вас криво пришит один погон,  одна петлица выше другой. И почему вы не подшили брюки? Хотите подметать улицы большого города,  и позорить мундир Советского солдата своим видом. Вы же чучелом выглядите! Фуражка на затылке…
 Он  почти бежал в казарму, глотая слёзы и ругая прапорщика последними словами.  От досады и обиды хотелось разбить что-нибудь, хотелось  крушить всё, что окружало его. Хотелось поджечь надоевшую за полгода казарму, с её серыми углами, с пьяными дембелями, ночной усталостью после нарядов, с надоевшей « тумбочкой» и застывшей на ней фигурой дневального,  и его  громкими криками «Подъем!», и «Отбой!».
 Он  почти добежал до своей кровати, и стал срывать с себя, ставшую ненавистной в один миг парадную форму, как вдруг краем глаза заметил какое-то движение.  В воскресенье летом казарма всегда была пуста, и он удивлённо обернулся.
       В дальнем углу, скрытом  множеством металлических, вертикальных и горизонтальных, перегородок    ровного  ряда  двухъярусных  кроватей,  была видна стриженная белобрысая голова. Это был Жора Сапожников. Виль узнал его по длинной шее и  гордо  посаженной голове.  От удивления, что Жора прячется на полу между кроватями в пустой казарме, Виль на минуту забыл обо всём и стал  украдкой пробираться в дальний угол.
 Жора был тихий и незаметный парень с их призыва. И может быть он и остался бы таким, если бы как-то под  Новый год в казарме не перегорела проводка. Свет потух, но через несколько минут хаоса, матерных криков дембелей и  громких команд офицеров, неожиданно зажёгся опять. Никому тогда неизвестный Жора, починил в темноте проводку голыми руками.
 После этого Жора стал почти знаменитым, и даже дембеля  стали уважительно относиться к нему. Его больше  не били, как всех остальных, за всякую мелкую провинность и не расторопность, а иногда вечерами, они  подзывали его  к себе и просили «показать фокус». И Жора спокойно показывал.  Зажимал в ладонях  оголенные электрического провода. Напряжение в двести двадцать вольт  не приносило Жоре никакого вреда, он мог держать в руках оголенные провода сколько угодно времени.
 Виль дошёл до угла казармы и увидел, что Жора сидит  на жестком  деревянном полу почти голый, в одних трусах, поджав под себя и скрестив ноги  по-казахски. Спина его была вытянута как струна, голова чуть откинута, а глаза закрыты.
- Жора! – осторожно позвал Виль – Ты чего, а?
Тот медленно и видимо неохотно открыл глаза и посмотрел на Виля.
- Медитирую. - просто сказал он, и опять закрыл глаза.
- Чего? – все так же удивлённо переспросил Виль.
- Шредер, ты знаешь, что такое нирвана? – тихо спросил Жора, не открывая глаз.
- Конечно! – расплылся в улыбке Виль, – Рок-группа, по-моему, английская. Только такую дрянь  я  на гражданке не слушал.
- Понятно. - ответил Жора, не открывая глаз – Иди,  снимай парадку, а я сейчас закончу.
 В то утро Жора долго, спокойно и  неторопливо рассказывал Вилю о медитации, индийских йогах, и достижении высшей гармонии человека с окружающим миром – нирване. Он говорил так складно и так убежденно, что Виль заразился его словами почти сразу.  - Научи меня! – попросил он горячо. Виль уже видел себя уверенным и независимым, отрешённым от всех неприятностей и тяжестей армейских дней.
- Ничего не выйдет, - покачал головой Жора, – ты слишком  эмоционален. Много смеёшься, а в драке почти плачешь от злости и возбуждения.
Виль не стал задавать Жоре глупые вопросы о том, как он знает об этом, хотя ему очень хотелось. Он просто  поинтересовался,  как этого добился сам Жора. И выслушав его внимательно, подвел итог: «Значит, я тоже смогу научиться!»…
 Виль очнулся от воспоминаний и сел на кровати.  В голове крутились запомнившиеся слова Жоры: « Нужно отвлечься от всего мира. От всего, что тебя окружает, и сосредоточиться на чём-то одном. Для  начала даже                неважно на чём…». Эти  воспоминания неожиданно потянули за собой другие.
  Когда и где Виль прочитал это высказывание, он уже не помнил. Он даже не помнил его дословно. Но мысль, что  каждый человек живет в придуманном им мире, и что он сам творит ту атмосферу, которая царит у него внутри, как-то сразу вспыхнули у него  в мозгу после воспоминаний о разговоре с  Жорой. И Виль не придал этому высказыванию вначале никакого  значения. Мало ли что вспоминается вперемежку  с видениями  неподвижно застывшего тела Рината, криков девчонок, детских рассказов дворовых пацанов о тюремных нравах и обычаях, и эпизодах из армейской жизни. Его мысли метались из стороны в сторону, но постепенно слова Жоры и слова о внутреннем мире пересилили все воспоминания, и Виль вдруг понял, что должен делать.
 Он зажал пульсирующие виски руками, закрыл глаза и попытался сосредоточиться только на двух этих воспоминаниях, откинув в сторону все остальные. Он попытался отвлечься от всего мира, как советовал Жора, и неожиданно почувствовал, как мысли побежали по другому руслу, как они, будто перегороженная река хлынули большим полноводным потоком по другому пути.
« Если я действительно живу в придуманном только мною мире, то я могу изменить его в любую минуту. А что для этого нужно? Только желание и сила воли! И казалось бы всё очень просто, но только на первый взгляд.
 Мой мир состоит из стереотипов моего воспитания, из представлений о закономерности или случайности всего происходящего со мной, из окружающих меня людей, из их отношения ко мне и моего отношения к ним…»
 Здесь Виль почувствовал что-то, что взволновало его и подкинуло с места. Он прошел на кухню, включил свет  и, набрав в пустой чайник воды, поставил на плиту. Действовал он в незнакомой квартире уверенно и быстро, его не волновало ничего кроме тех мыслей, которые  обуревали  его.
« Недаром говорят: скажи мне кто твой друг, и я скажу кто ты. Окружающие нас люди влияют на нас больше и глубже, чем мы себе это представляем. Они часто помимо нас определяют наше «Я». А ещё наше представление о вещах, которых мы не знаем, или знаем со слов других людей. Именно это представление, и определяет наши страхи и радости, нашу оценку тому или другому…»
 Виль испуганно остановился и устремил невидящий взгляд в шумящий на плите чайник.
« Откуда такие мысли у меня? Как это могло быть, чтобы я думал о таких вещах серьёзно и так размашисто?» Но он не успел испугаться, как его мысли полетели дальше. Сам он  побрел в комнату и встал перед окном. С улицы желтым пятном  светил тусклый фонарь, заливая  и так замёрзшее оконное стекло  искрящейся перед глазами пеленой.
«Кто-то сказал, что если все проблемы человека выкинуть из его головы, то они перестанут существовать. Опять всё просто! Другой вопрос, как их выкинуть? Как сделать так, чтобы меня не терзали угрызения бессмысленности того, что со мной произошло? Как избавиться от страха, что моя жизнь круто меняется из-за глупой случайности?  Как пережить то, что погиб абсолютно невинный человек, и только  я виноват в его смерти?»
 Виль вздохнул и опять побрел на кухню. Нужно было выключить чайник, найти заварку, и эти мысли он держал, стараясь не сбиваться на те, что опять просочились сквозь спасительное решето поиска выхода.
 Неизвестно,  как и о чём бы еще размышлял Виль, если бы  не услышал, как во входной двери щёлкнул замок. Кто-то вошел, и Виль замер с заварным чайником в руках.
 - Вот тебе и на! – удивленно  и насмешливо протянула Валя, появляясь в дверях кухни, – Я думала он тут  совсем помирает, а он  даже  завтрак готовит.
- Чаю решил заварить. - угрюмо ответил Виль, не зная как себя вести. Сейчас он совсем не был рад приходу квартирной хозяйки.
- А мне на работу Алёнка  звонила. - громко  из коридора сообщила Валя, –  Говорит, отпросись с работы, пригляди за парнем. Ну, чтобы ты не ушёл ни куда, глупостей не наделал. Я там начальницу нашу умоляла, чуть не на коленях. Да видимо зря.  Ты, я вижу, и сам бы   справился.
- Справился бы! – так же громко ответил Виль, – Пойдем пить чай!
- Чаем, сыт не будешь, -   ответила Валя, входя в кухню и ставя на стол сумку – я тут купила кое-что, да талоны отоварила.
 Виль смотрел на то, как Валя выкладывает из сумки продукты, и впервые сумел разглядеть её. К его удивлению она совсем не соответствовала своему голосу.  По голосу он думал, что она намного старше, а сейчас увидел вдруг молоденькую и привлекательную, если не сказать просто красивую девчонку. У неё были вьющиеся черные волосы до плеч, на щеках от мороза  играл яркий румянец. Рукава кофточки были задернуты к локтям и открывали крепкие, немного большие  руки и  ладони с длинными пальцами.  Эти по-мужски сильные руки совсем не соответствовали всей её хрупкой, чуть узкоплечей фигуре.
- Чего уставился! – беззлобно, мельком спросила Валя, – Чего увидел?
- Я думал, что ты старше, - признался Виль, – не разглядел вчера…
- Ну, это понятно, - весело перебила Валя – вы мужики вообще не сразу всё видите. Только ты на меня так не смотри. Я тебе не Инга.
- В каком смысле? – потупился  взглядом Виль.
- А ко мне в койку так просто не запрыгнешь.
- Да, я и не собирался…
- Все вы не собираетесь. Однако все пытаетесь!
 Валя быстро накрыла на стол.  Потом пожарила яичницу, и пригласила Виля.
- Новости такие,  - начала она сразу как села, – ищет тебя милиция. Но я с утра уже говорила со своим дядькой. Он у меня в милиции всю жизнь работает. Советует он тебе уехать на время. Говорит, что время сейчас не то, что прежде. Сейчас и бандитов не всех ловят, не то, что в прежние времена. Лучше говорит в деревню куда-нибудь, там искать точно никто не станет…
- Нет у меня никого в деревне, – вздохнул Виль – да и не хочу я прятаться. Всю жизнь по углам не просидишь.
- Ну, это смотря как сидеть! - вздохнула Валя и вытерла рот –  Ты же не бандит какой! Устроишься  на работу, и будешь жить. И там люди живут…
- Ешь, давай! Чего ты сидишь! – она подвинула к нему сковородку.
« А что, - думал Виль,  медленно пережевывая – наверное, Валин дядька прав. Сейчас бардак везде. Каждая республика суверенной себя объявляет. До казахской границы рукой подать, а там вдоль границы  почти одни русские села. Можно устроиться, а потом и Ингу  с пацаном к себе перетянуть. Может со временем всё утрясётся».
- С Ингой надо посоветоваться. - задумчиво сказал Виль.
- Ну, это понятно, – в голосе Вали нескрываемо прозвучала насмешка, – только ты на свою белошвейку-то не сильно надейся. Я её лучше тебя знаю. Она не жена декабриста, и не мечтает о таком. Как ее муженёк-то  бывший не старался, а с квартиры  со своей огромной  её  не смог выжить. И в суд на неё подавал, и бандитов пытался подтянуть, а она -  ни в какую.
- Ты-то откуда знаешь? – грохнул вилкой о стол Виль.
- Да  я же ей помогала, через дядьку своего, проблемы решать! - засмеялась Валя, – Алёна  меня просила очень.  А потом она с одним авторитетом уголовным  быстро поладила. Он у неё почти полгода жил. Так, что в обустройстве быта она ушлая баба. Это мы дурочки на двух работах корячимся. А она  заказы имеет от солидных людей, которые с деньгами.
 Виль понуро сидел, свесив голову над столом. В голове опят побежали неясные и расплывчатые мысли. Он вспоминал весёлые глаза Инги, её слова о муже и её спокойствие при их расставаниях.
- Ладно, чего ты? – услышал он голос Вали и поднял на неё глаза, – Не расстраивайся так, - виновато улыбнулась она – не думала я,  что ты так серьезно.  Алёна  всё шутила, что ты еще тот бабник, и что Инге как раз такой нужен для успокоения.
- А-а! – скривился Виль – Мы с ней точно – два сапога пара.  Алёнка-то твоя, чего за меня так переживает? Тоже, небось,  рада, что  я от мужика её освободил. Теперь будет жить свободной, как захочет…
- Пошел ты! – зло процедила сквозь зубы Валя. Она с грохотом отодвинула табуретку и выскочила из кухни почти бегом.


                7.   
 « Ну, вот и всё!» - подумал тогда Виль. На душе было гадко и от слов сказанных Валей, и от своих собственных слов.  Но слова уже прозвучали, а потому ничего не оставалось, как просто   встать, одеться и уйти.
И чтобы случилось тогда, если бы он ушёл? Куда бы он пошел, и как бы всё повернулось? Сложно сказать теперь. Но, видимо, всё произошло так, как и должно было произойти, и  через несколько дней они лежали в Валиной кровати, крепко прижавшись,  друг к другу.
 Виль курил, уставившись в темноту, Валя говорила медленно и тихо, и её слова доносил до него будто бы издалека.
- Я как тебя увидела, сразу подумала о том, что не отдам тебя белошвейке. Ей и так мужиков хватает. Зачем же ей  ещё  такой как ты?
- Какой  же я? – лениво спросил Виль, выдыхая дым в сторону.
- А такой:  каким я тебя всегда представляла. – тихо и счастливо засмеялась Валя, – Я  на тебя поглядела, как ты вошёл,  и даже ошалела немного.  Вот думаю, и ко мне занесло человека из другой стороны города.
- Откуда? – удивился Виль.
- Это я так сама себе придумала, - опять засмеялась Валя – когда мне было лет шестнадцать. Думала, что есть в нашем городке такая сторона, где живут совсем другие люди. Я их видела только мельком, всегда только издали или в толпе на праздниках, или на проспекте в час-пик. Мы иногда встречались глазами, и я отличала их от других безошибочно. Веселые или грустные, серьезные или сердитые, эти парни и девушки совсем не походили не тех, кого я привыкла видеть каждый день. Я ведь  ничего не знаю почти кроме нашего   240-го квартала.  Здесь у нас все лица мне почти знакомы. Все парни похожи выражением лиц друг на друга, а все девчонки напоминают  или Алёнку  или Ольгу. Одни резкие и решительные, а другие так себе, не рыба ни мясо. Это уже в последние годы стали появляться такие как Инга – я их стала называть «фифы».
- А ты кто? Как Алёнка  или как Ольга?
- Я всегда старалась быть похожей на Алёнку. Да, наверное, и была такой. Но, теперь, когда ты рядом, я буду такой, как ты захочешь. Могу даже стать, как твоя белошвейка - фифой. Какая она Виль? Она умная? Ласковая? Ты любишь ее?
 Валя спрятала голову у него на груди и по легкой дрожи ее рук, Виль почувствовал, что она ждёт ответа. Но отвечать ему не хотелось. Он за последние сутки впервые  почувствовал  расслабленность и спокойствие, и  будто бы находился в полудрёме.
  Виль обнял Валю и закрыл глаза.  И перед глазами неожиданно возникла бабушка. Его любимая бабушка, черты лица которой, он  кажется  давно успел забыть. Да, и  помнил он их всегда  плохо, хотя прожил с ней почти до десятилетнего  возраста.  Вместо любимого образа  в  его детской памяти навсегда осталось белое, размытое пятно, среди которого всегда царила добрая бабушкина улыбка. Эту улыбку он  помнил  очень ясно. В тот день, когда отец сообщил ему, что бабушка умерла,   её лицо  навсегда расплылось  перед глазами Виля, и образ бабушки  с тех самых пор не хотел  принимать никакие очертания. Но улыбка, добрая бабушкина улыбка, осталось нетленной…
 Виль увидел себя, сидящего на подоконнике бабушкиной кухни, и смотрящего в окно, на закаменевшую, после прошедших дождей,  грязь просёлочной колеи, по которой холодный осенний ветер гонит пыль и серые скрюченные листья.  В кухне тепло. Бабушка суетится возле маленькой, двух конфорочной плиты, и жарит блины на двух черных, от времени и нагара, больших сковородах, а  аромат готовых блинов смешивается с запахами шипящего и подгорающего сала. Ему хочется попросить блин, но он не может оторваться от видения  клубящейся пыли и жухлых листьев, на фоне ярко-оранжевой,  окрашенной ещё летом, соседней  стены двухэтажного дома.
- Чего же ты ученик, - укоряет бабушка, – в новой школьной форме, да на кухню. У меня тут и мука рассыпана, и салом стол испачкан. Заляпаешься весь. Как там в школе? В  октябрята-то принимать, когда будут?
- Баб? –  Виль пропускает мимо ушей бабушкины слова и вопросы, – Что делать, если тебе нравиться девочка, а она на тебя внимания не обращает?
- Ну, это смотря, как  не обращает? – не поворачиваясь, отвечает бабушка  и гремит сковородками.
- Никак не обращает. Разговаривать не хочет, и губы кривит, когда я подхожу. А если что говорю, то перебивает и отталкивает.
- А другие что же?
- Какие другие?
- Другие девочки?
- Другие? Другие разговаривают, и играют со мной.  А Инга – никогда.
- Ну, и плюнь на неё…
- Как это?
- Тоже не обращай на неё внимание.
- Но она мне нравиться.

- Мало ли что бывает. Девки - народ вредный. По себе знаю. Коли кто не понравиться, ты хоть что делай, а будет только хуже.  У нас в станице одной такой зловредной девке, бывало, попадётся паренек. Ходит тот за ней неотлучно, и в глаза заглядывает, а она со старшими парнями зубоскалит, а его чуть ли не  в денщики себе запишет. Нет, Василёк. Ты, чтобы себя не терять, возьми да и подружись с другой девчонкой. Той, которая тебе в рот заглядывает. Есть такая?
- В рот? – озадаченно чешет вихры Виль, – Олька Баринова всегда смеется, когда я говорю.
- Вот, - оборачивается бабушка – и сделай так, чтобы эта Олька тебе понравилась.
- Как же я могу так сделать? – удивляется Виль, – Она мне совсем не нравится.
- Ты мужчина, Василёк. А потому можешь сделать всё, что угодно. Чем хуже эта Олька, этой   твоей красотки? Тоже, небось, не уродина какая? Ты прояви характер, и знай, что ты парень и тебе выбирать. А выбирать надо не красивую, да стройную, а ту, которая тебя любит.  Ну, то есть ту, которой ты нравишься в общем. Раз ты ей нравишься, значит и она тебе понравиться тоже. Обязательно, Василёк, так будет. Иначе и быть не может…
 Виль  вздрогнул и открыл глаза. Валя сидела рядом с ним и,  прикрыв руками маленькую голую грудь, тихо плакала, подвывая. Поникшая голова Вали уронила черные волосы на грудь Виля, и они щекотали, отталкивали, и тут же пьянили   непередаваемым запахом её желания и жалости.
- Иди-ка сюда. - осторожно потянул Виль Валю за плечи. И  очутившись в её крепких объятиях, казалось бы, таких тонких и нежных рук, Виль вспомнил сон.
«Только бабушка называла меня Василёк, – подумал он, ловя горячие губы Вали, -  и  только бабушка всегда говорила мне правду…».
   А тогда, в то первое  утро в Валиной квартире, Виль совсем уже было  собрался уходить. Он оделся и, нахлобучив  свою кроличью шапку, пошел из комнаты, но Валя стремглав вбежала и уперлась ему руками в грудь.
- Куда? – почти кричала она, – Куда ты пойдешь?
- Домой. - просто ответил Виль.
- В тюрьму! – выкрикнула Валя.
- Пусть, - отвел её руки в сторону Виль – так всем будет лучше.
- Мне не будет! – Валя опять уперлась руками в грудь Виля.
    Виль удивлённо  и  внимательно посмотрел в горящие  возбуждением  и
решимостью глаза Вали. Он вдруг заметил, что и  её   карие глаза, и нежный румянец на щеках,  и тонкие крылья носа, и чуть заостренные скулы, обрамленные вьющимися черными волосами, образуют собой красивое девичье лицо.  Лицо  это смотрело на него с доверием, с надеждой, и  даже  с мольбой,  какой-то  не понятной  для него боли. 
« А что собственно произошло? – подумалось ему, – Был у Инги муж, а потом
был  еще один мужчина, а может еще и не один. Она же не должна была ждать меня эти два года армии, а потом два года моего предательства, хотя бы потому, что я-то последние годы  совсем не ждал с ней встречи. Так что же нового  ты мне сказала Валя? Ты просто подтвердила, что наша детская любовь  закончилась.  И закончилась давно! Я и сам знал это, и сам думал об этом все последние месяцы, пока бывал у Инги. Я всегда ловил себя на мысли, что это не та Инга, которую я знал когда-то, что это другая женщина, с которой мне приходится выстраивать всё заново. И «строительство» это проходило не так гладко лишь потому, что я всё время ждал возвращения той самой Инги, которую знал когда-то.  Я и сейчас жду её возвращения. А возвращения, скорее всего, не будет. Или будет, но только  в другом месте, и с другим человеком…».
 Виль повернулся боком и решительно стал раздеваться. Он сбросил куртку-«Аляску», шапку и  шарф на кровать и,  обернувшись,  увидел, что Валя застыла возле двери  в нелепой позе. Она опустила голову, уткнувшись взглядом в пол, а руки будто бы мешали ей, и она мусолила  между пальцами  длинный, почти до пола, заношенный подол серенького невзрачного платья.
-А чего у тебя телевизора нет? – попытался непринужденно спросить Виль, но голос подвел и сорвался.
- Не заработала. - чуть слышно ответила Валя, и Виль почувствовал, что её голос стал опять таким же обычно-хрипловатым, как  несколько минут назад на кухне.
- Родители могли бы помочь. -  не уверенно предложил Виль.
- А  мне не нужна их помощь, - резко и даже зло ответила  Валя – я сама себя смогу обеспечить. А квартира эта мне от дедушки досталась. Вот накоплю ещё немного денег, сделаю ремонт, мебель куплю, может быть и телевизор тогда…
 Валя подняла глаза, и Виль увидел в них блеснувшие слезы.
- Ты извини, - пожал плечами Виль – я совсем не хотел…
- Ничего, - просто, без всякой обиды перебила Валя – просто вы городские всё по себе меряете. А родители у меня в селе. За сто километров, в Домбаровке.  Они меня  домой зовут, а я после смерти деда, не хочу возвращаться. Чего мне там делать? Почти все ровесники разъехались. А  у родителей у самих ещё трое младших на руках. В колхозе гроши получают, и сами ко мне приезжают  иногда, денег занять и младшим да себе что-то в городе купить. У нас там, в сельпо, кроме водки и консервов ничего нет.  Да, потом и привыкла я здесь, пока дедушка был жив. Мы с ним хорошо жили, да только он болел очень, старый был совсем. Я тут с Алёной  познакомилась, ещё с девчонками и ребятами, с которыми на заводе работаю. Друзья -  не друзья, а всё же своя компания. С ними весело…
- Понятно, - вздохнул Виль, когда Валя наконец умолкла  - я же не знал. А на  Ингу-то ты  чего такая злая? 
 Валя опять подняла на него глаза. И он увидел, как она недобро улыбнулась.
- А бывала я у неё, - скривила рот Валя – видела таких. Им все легко даётся. Могут, знаешь, перед любым хвостом крутить. Везде у них знакомства, везде подруги и друзья. Со всеми она ласковая, да  приветливая. А только от её приветливости иногда плюнуть ей на подол хочется. Хотя оно и понятно! С её работой надо всех привечать, иначе никто ничего и не закажет. Могла бы на завод пойти, там кланяться каждому не надо. Делай своё дело и деньги получишь не меньшие.  Но это, не для таких, как она. Белошвейка – одним словом.
- Вот видишь! – вырвалось у Виля, но он сдержался и не стал продолжать. Виль повернулся , прошёл в комнату и сел на растянутую сетку кровати. Коленки  сразу оказались почти у лица, и он поспешно вскочил.
- Что? – удивилась Валя.
- Ну, хотя бы то,- сдерживая себя от резкости, заговорил Виль – что ты тоже судишь людей, хотя ничего о них не знаешь. Инга несколько лет назад попала в аварию, и все думали, что не выживет. Так, что с её здоровьем на завод или на какую другую работу устроиться трудно. Вот и приходится ей зарабатывать на себя  и маленького  сына таким способом. Да и от этой работы, сидением над швейной машинкой, она иногда от головной боли ночами почти воет и по полу катается. А деньги  просить ни у отца, ни у старшего брата она тоже не будет.  Не одна ты гордая, и самостоятельная…
- Да! – смущённо проронила Валя, и опять потупила глаза в пол, – И Алёнка  мне ничего никогда не рассказывала. Вот стерва!
 Вилю вдруг неожиданно стало как-то легко и просто, и он засмеялся свободно и весело.
-  С ней вы, конечно, разные люди, – выкрикнул он – но что-то  есть в вас общее.
- Разные? – как-то по-детски беспомощно спросила Валя, и он опять увидел в её глазах тревогу.
- Я у тебя там, в коридоре, телефон видел, - с трудом отрываясь от её притягивающего взгляда начал Виль, -  он у тебя работает.
- Работает. - мрачно кивнула Валя – Позвонить ей хочешь?
-  Ребятам своим с завода  позвоню.  Пусть родителей успокоят. А ещё хочу, чтобы привезли они сюда кое-какое барахло.
- Остаёшься! – не скрывая радости, спросила Валя.
- Угу! – кивнул Виль – У отца в гараже диван стоит, и два кресла. Не сказать,
чтобы новые, уже подержанные. Мать их туда в ссылку отправила, когда дома ремонт делала, и мебель новую доставала перед моим приходом из армии. Но старая  мебель крепкая, и еще послужить может долго. У меня один корешь на грузовой машине работает, так что доставят сюда в лучшем виде.
     А кроме того там ещё рулоны обоев валяются, что от ремонта остались.
Мама с запасом покупала.  Правда,  одного цвета там самое большее два рулона, а всего их штук десять  будет. Но если обклеить твои хоромы разными полосами, тоже своеобразный стиль получиться. По крайней мере, лучше, чем твои стены,  ободранные и затертые…
- Зачем? – испуганно воскликнула Валя –  Не надо!
- Вот что: - с притворной строгостью насупился Виль – во-первых,  мне это ничего не стоит, а во-вторых, не могу же я у тебя здесь целыми днями бока пролёживать.  А, кроме того, ребята вещи мои принесут и деньги. Это мои деньги. И ты их у меня возьмешь, потому, что я тоже  гордый, и  кусок хлеба у тебя отнимать не стану. Слава богу, заработал, и сбережения кое-какие есть. Да, и тратить на меня свои сбережения тебе вообще никакого проку нет. Мне все одно в тюрьму, когда – никогда.  А тебе еще телевизор купить надо…
 Виль не успел договорить. Валя подошла к нему вплотную и крепко обняла его за шею.
 - Не, Валюха! – стряхнув с себя усилием воли удивление, опять засмеялся Виль, – Плакать тут совсем никчему. Ты лучше подумай, чем мы ребят кормить будем, когда они нагрянут с мебелью. Они у меня заводные. Так, что ты не думай, что я тут один буду с ремонтом разбираться. Вместе со мной  человек пять, а это уже бригада. А бригаду накормить нужно. Так, что иди в магазин, трать пока свои кровные, я тебе потом возмещу. И вина не забудь. Эти звери таких вещей не прощают…
 Валя  неожиданно оттолкнула Виля и будто отпрыгнула в сторону.
- Зачем тебе это? – с испугом и тревогой спросила она, и стала опять похожа на себя обычную.
-  Я же тебе все объяснил вроде бы…
- Я серьезно спрашиваю!
- А я серьезно и отвечаю. Ты мне помогаешь, а почему же я тебе не могу помочь? Что? Про деньги будешь говорить?  Ну, тогда переведи на деньги мою свободу. Можешь ещё на деньги перевести наши отношения. У нас с тобой уже есть отношения, или это так, мимолетное знакомство? Я к тебе в кровать не прошусь, но это ещё не значит, что мы всё так же, чужие друг другу. Правда?
 Валя медленно повернулась и вышла из комнаты. И только после  нескольких тягучих секунд молчания Виль услышал её голос из другой комнаты.
- Чего же ты не звонишь? Родители, должно быть  и  правда волнуются, а  белье и одежда тебе всё равно нужны…


                8.
    По нелепому, и необъяснимому стечению обстоятельств,  приговор в суде зачитывали 27 ноября 1988 года. В тот же самый день,  ровно через четыре года  после их прощания с Ингой возле военкомата. И опять в этот день, впервые с того самого момента, как они расстались в квартире Вали, Виль увидел в зале суда Ингу.
 Он думал, что увидит ее раньше. В камере СИЗО его уже  давно  посвятили во все передряги следствия, и он надеялся увидеть ее на очной ставке. Но следователь все упростил. Виль не отрицал ничего, а потому тот и подсунул ему несколько протоколов очных ставок с ним уже заполненных и от имени Алёны, и от Ольги, и от Инги. Тогда же он подписал их, почти не читая. Ему было всё равно. Жаль было только, что не увидел никого из девчонок. Но, конечно, больше всего он надеялся увидеть Ингу. Все долгие дни следствия, в душном, набитом  битком, каменном мешке, камеры предварительного заключения, он  ждал, что откроется дверь,  и он встретится с ней. Но на свидания, которые ему не полагались, его выводили только с Валей. Ее дядька  полковник и тут помогал ей как мог.
  Виль разговаривал с Валей в тесной каменной каморке, благодарил за передачи, просил её не беспокоиться. Валя же постоянно плакала, крепко держала его  за  руку и   совала письма от матери. Все что она передавала ему из продуктов, в том числе и  сигареты Виль сразу же раздавал сокамерникам.  И  вначале это воспринималось ими как его слабость, но после того, как он одним ударом сломал челюсть одному  громадному на вид верзиле, к нему стали относиться осторожно. Виль же вёл себя все также спокойно, и продолжал  делиться благами, идущими ему с воли, со всеми, кто протягивал руку или просто просил. Большую часть дня он лежал с закрытыми глазами, или  ходил по камере, считая шаги. Его уже никто не втягивал в разговоры, на него вообще мало обращали внимания, просто привыкли, как привыкают там ко многому…
 Полгода  в заточении прошли как сон, как  больной бред, такие же  тягучие  однообразные, будто засасывающие  тебя в потусторонний мир, в котором постоянно нудно и призывно звучит одна и та же тоскливая нота. В этом бреду не было ни настоящих радостей, и отчаянной печали и горя. Его однообразие стирало грани между сном и явью, его черно-белая картинка  не привлекала внимания, не вызывала удивления, а тошнотворные запахи быстро становились привычными. А бушующие вокруг страсти между заключенными проходили мимо Виля, как немое кино, которое его не интересовало, не волновало, и в котором он не был даже наблюдателем. Не может наблюдатель находиться внутри той картины, которую он наблюдает…
 Он увидел Ингу сразу, как только конвой завел его в зал суда. Она сидела вместе с Ольгой и Алёной. Все трое были одеты в какие-то невзрачные темные кофточки, и их лица без косметики казались ему чужими. Когда с него сняли наручники, то возле решетки появился адвокат, потом мама, потом отец. Виль разговаривал со всеми, но боковым зрением наблюдал за залом. Он видел всех, кто пришел в этот день в суд. Ольгу и Алёну  он видел еще раньше, они проходили по делу свидетелями. Вали нигде не было, но это его не беспокоило, а даже радовало. Виль молил бога, чтобы судья задержалась еще немного и дала возможность подойти кому-то из девчонок. Тогда он мог бы попросить, чтобы к решетке подошла Инга. Но просить не пришлось,  Инга подошла сама.
- Почему ты не приходила? – смотря ей прямо в глаза, спросил Виль – Я так ждал тебя, мне нужна была твоя поддержка.
- Поддержка нужна слабым женщинам, Шредер, – ответила Инга отчужденно и спокойно.
- Почему? – прижавшись лицом к решетке, выдохнул ей в лицо Виль.
Она ответила чуть помедлив.
- Вначале не решалась, а потом, как сказала Алёна, уже и не стоило идти. Валька, конечно, та еще деваха. Но  то, что ты, променяешь  меня на неё, я не ожидала.
- Ты бросила меня, - чуть слышно прошептал Виль.
- Нет. Просто ты почувствовал себя брошенным. И уже не в первый раз.
- Я везде виноват. Я везде обвинен. Но лежачих  даже в нашем детстве, в нашем дворе,  не били.
- Ты сам всё решил…
- Если бы ты пришла, всё было бы по-другому.
- Всё было бы также. Мой Илюшка тебе никогда не был нужен. Ты приходил ко мне и почти никогда не вспоминал о нём. Я не смогла бы разорваться между вами двумя, а вы двое не замечали друг друга.  Мне всё равно пришлось бы выбирать, и я  выбрала бы сына.  Поэтому все правильно! А еще Валя сказала, что не придёт. Не может она слушать, боится, что плохо ей станет. Беременная она.
- Валя! – вцепился руками в решетку Виль, но Инга уже не слушала. Она уходила по проходу туда, где в центре зала сидели подруги…
 Так Виль узнал, что у него родится сын. Конечно, тогда он не мог знать, сын это будет или дочь, но почему-то сразу подумал о мальчике. А ещё он не мог тогда знать, что  у Вали будет через полгода выкидыш, и его сын так и не родится. Вернее он родится намного позже. Но всё это будет в другой жизни, до которой он, как казалось и так хотелось ему тогда, просто не доживёт. Судья читала приговор, а он стоял и почти не слышал её слов. В его голове всё спуталось.
 Инга, Валя, будущий ребёнок, его новогодний зимний роман с Ингой,  тревожно-долгие и счастливые  весенние ночи с Валей, каменный мешок камеры, лицо Алёны склонившейся над телом Рината, крик Ольги, слезы матери…
 Он очнулся  от слов Инги только, когда за ним загромыхали запоры каменного мешка, и он опять оказался в  привычной за последнее время обстановке. Виль ничком рухнул на своё узкое спальное место и только тут ощутил, что всё действительно кончено. Возврата в прошлую жизнь уже не было. 
 А перед его глазами всё стояло лицо Инги. Она была права. Он всё решил сам. Решил именно в тот день, когда остался у Вали, когда звонил ребятам с завода. А вернее всего решил в тот день, когда ребята привезли в квартиру Вали мебель и строительные материалы, которые он им заказал.
 Почти сутки Виль и Валя находились каждый в своей комнате,  лишь изредка встречались на кухне, а на следующее утро  в дверь раздался звонок. Валя вбежала  в комнату к  Вилю полураздетая, испуганная.
- Кто-то громко говорит под дверью. - испуганно прошептала она.
 Виль прокрался к двери и сразу узнал знакомые голоса.
 Ребята ввалились гурьбой, пышущие  холодом и знакомыми запахами родного завода: металлической стружкой, машинным маслом и мазутом.
- Бригадир сказал выручать тебя!- громко заявил с порога Сашка Усаков, силач, балагур и приятель Виля, – Видал, сколько со мной народу послал?
- Это ты с нами, - оттёр его плечом в сторону  невысокий, но кряжистый и нагловатый Дима Мамонов. Его прищуренные глаза забегали из стороны в сторону и остановились на Вале, которая  испуганно жалась за спиной Виля.
- Что хозяйка? – улыбнулся он своей широкой улыбкой с множеством блекло блестящих  рандолевых  зубов, – Мебель сразу заносим, или вначале ремонт будем делать?
-  Напугал девчонку, черт фиксатый! – толкнул его в спину  Коля  Бортников. Этот был старше всех, уже семейный человек, он как всегда незаметно направлял энергию молодых ребят бригады в нужное русло.
  Валя, видимо, действительно немного растерялась и молчала. Виль чуть оглянулся на неё и приказал по-деловому.
- Несите сразу. Составим в одну комнату, и не шумите сильно. Вы что забыли, что меня здесь нет?
 Ребята прекратили смешки, но ненадолго.  Уже через  полчаса в квартире Вали шел настоящий ремонт, и шуму, пыли, смеха и грохота было столько, будто бы все, кто находился в квартире, делали всё, чтобы привлечь внимание и недовольство всех Валиных соседей. Но к тому времени и Валя, и сам Виль уже не думали об этом. В этот день они забыли обо всём и вместе с ребятами увлеченно работали: обдирали старые обои, разводили краску и белила. А потом, пока парни добеливали потолки,  вдвоем на кухне варили клейстер для обоев из остатков муки, которые у Вали все-таки были.
 Уже тогда они глядели друг на друга  по-другому, а может быть, это случилось позже. В тот момент, когда поздно вечером всё было закончено, и они  все впятером уселись за скромный ужин вокруг маленького кухонного стола.
   Мамонов  ещё разливал по стаканам остатки  портвейна, Валя суетилась вокруг   большой   сковородки с  новой порцией яичницы, а  Бортников     уже
вставал из-за стола.
- Пора, пора мужики, - требовательно заявил он – уже поздно. Меня дома ждут. Да и хозяева от нас устали…
 А потом ребята ушли, и наступила непривычная тишина.
  Они стояли посреди чистой, преобразившейся комнаты Вали и смотрели  на
 ярко-горящие медные рожки электролюстры, которые  починил Бортников. При этом,  непривычно обильном  свете, свежие обои и полы искрились и переливались перламутром.
- Даже полы за собой помыли везде, - счастливо вздохнула Валя и повернулась к Вилю. Кажется, в тот момент всё и решилось...
 Но потом, были ещё их долгие ночи, и мысли Виля о том, что он постоянно хочет назвать Валю – Ингой. И нескончаемая, счастливая болтовня Вали, и его молчание в ночи, и лицо Инги, которое будто бы постоянно наблюдало за ним из-за нарисованных морозом узоров на  стекле большого окна.
 А днями, когда Валя была на работе, Виль молча мерил квартиру шагами, курил, и напряженно думал о том, что  так, как он живёт, жить нельзя.  Он думал о том, что у и матери, и отца, скорее всего, неприятности на работе, и что сам он, как зверь, прячется от людей.  И чем больше он думал об этом, чем  больше убеждался, что нельзя решить проблему просто отмахнувшись от неё, и тем больше его посещали мысли о том, что всё должно скоро кончиться.
 Виль ушел из квартиры Вали через три недели, в одно уже теплое апрельское утро. Все эти недели он ждал какого-то чуда. Он ждал прихода Инги, и боялся его. Он ждал, что найдётся какой-то выход из его тупикового положения и понимал, что из тупика не может быть выхода. И однажды утром, он вдруг заметил, что мороз больше не рисует узоры на окнах, а значит, он не увидит больше за этим окном смутные черты  облика  Инги.  Он опустил взгляд и увидел, как внизу, во дворе, счастливо скачет  по льду между больших  луж Валя, торопясь на работу, он стал быстро собирать свои вещи. Он решился идти в милицию, и  от этого решения ему неожиданно стало легче на душе. Собрался он быстро, и перекинув сумку через плечо,  уверенно шагнул в коридор.
«Давно пора!» - подумал он, подходя к двери и на секунду оглядываясь. Взгляд его в эту минуту упал на телефонный аппарат.
  После долгих гудков в трубке раздался пронзительный, то ли жалобный, толи радостный голос ребенка, и только потом спокойный голос ответил: «Алло!». Это был голос Инги. Обычный дневной голос занятого делом человека. Обычный  дневной голос Инги, от которого Виль вздрогнул и затих. Потом опять послышался пронзительный крик, и Инга не прикрывая трубки, сказала: «Хватит уже баловаться. Ешь, пожалуйста. И не мешай мне».
- Кто это? – уже громче спросила она – Я слушаю...
 Виль ещё подержал трубку несколько секунд и нажал пальцем на рычаг отбоя.  Именно после этого звонка у него больше не было сомнений. Виль вынул из кармана остатки денег, тонкую пачку затертых червонцев, и засунул их под телефон. Потом подумал немного, сходил, не разуваясь, в комнату  и пришел с бумагой и карандашом.
  «Купи обязательно телевизор, и еще красивое платье. Тебе будет очень к лицу…». Он хотел написать ещё «Прощай!», но подумал  и дописал совсем другие слова. Записку он сунул под телефон рядом с деньгами и здесь же положил ключи от квартиры…


                9.
   Он опять посмотрел на светящийся циферблат  часов.  27 ноября заканчивалось, оставалось всего несколько минут. Можно было уходить.
 Двор военкомата всё так же тускло светился желтыми отблесками фонарей, и бликами  в  грязных ледышках на асфальте.  Скрытый высокой стеной, со светящимися окнами, центральный проспект продолжал свой мерный, иногда срывающийся на визг или скрип, шум постоянного движения. Ветер всё так же завывал в водосточной трубе, и стучал  ветками деревьев за оградой палисадника.
   В мире прошло всего несколько минут, которые казались ему сейчас необозримо долгими.  Время, как и всегда, играло с ним в неизвестную ему  игру. Оно, то замедлялось и почти останавливалось так, что секунды можно было проводить кивком головы, то    резко убыстрялось, так что дни  или месяцы стирались в размазанный силуэт пролетающего мимо железнодорожного состава.    Но Виль уже привык к этой игре. Он не знал её правил до сих пор, не понимал её сути,  но принимал её законы, как должное. Только так он мог  оставаться самим собой, а не терять голову, как это уже произошло с ним однажды…
 Время  остановилось для Виля в тот момент, когда двери камеры захлопнулись за ним, и он неожиданно для себя вспомнил слова судьи: «Пять лет и шесть месяцев лишения свободы, с отбыванием в колонии строгого режима…».  И тут же он понял, где он.  Из угла камеры пахнуло зловонными парами параши, спертый воздух защипал глаза, а устремлённые на него десятки глаз сокамерников заставили его  зажмуриться. Тогда ему впервые  в жизни показалось, что всё кончилось, и что больше уже никогда и ничего хорошего с ним случиться не может. Срок казался ему бесконечным, а пребывание в этом каменном мешке с этими людьми  показалось невыносимым. Но действительность сразу  напомнила о себе хриплым, издевательским голосом.
- Что? Спёкся боксер? Срок – не сок. Залпом не выпьешь.  Поплачь мамочка! А мы тебя сопли мотать научим…
 Голос принадлежал одному авторитетному в их камере вору. Он был не старше Виля, но уже имел большой опыт нахождения за решеткой. Его постоянно  искривлённое  ухмылкой лицо Виль раньше воспринимал спокойно, а на его слова старался не обращать внимания, как впрочем, и на всё, что не задевало его физически.
- Глохни, гнида! – выдавил из себя Виль слова, которые никогда не позволил бы себе сказать раньше этому человеку.
- Ну, наконец-то, фраерок! –  с явным торжеством ответил тот же голос – А-то я действительно думал, что ты у нас немой. Кенарь, объясните  клиенту, как нужно вести себя  в приличной хате. А-то он тут долго овцой прикидывался…
 Виль открыл глаза и как в тумане увидел, как к нему двинулись две  расплывающиеся как в дождевом мареве  тёмные фигуры. В его душе вдруг поднялась волна злобы и бешенства, на всё  то, что окружало его  все последние нескончаемо долгие месяцы. И в то же время он почувствовал, что-то похожее на  взрыв радости. Перед ним будто бы открылся какой-то выход из  этого душного задавленного  каменными стенами и затхлым воздухом пространства. Он знал, что произойдет сейчас. Он видел это уже много раз, и старался не смотреть на эти сцены расправ, старался не быть собой, что ему легко удавалось. Все эти полгода он и не был собой по-настоящему…
- Иди-иди, свиное рыло! - прорычал Виль, становясь в оборонительную стойку, чем-то действительно походящую  на боксерскую.   – Давно я хотел сделать из  тебя  холодец…
Это была его первая настоящая драка, когда он дрался один против всех. И это состояние легкости и даже полета, отрешённости от всего кроме самого процесса крушения, он запомнил навсегда, и прибегал к нему потом  уже как к отработанному приёму…
 В тюремном лазарете было холодно, снизу на рёбра и лопатки давила жесткая лежанка. Лицо Виля было замотано бинтами почти полностью, однако он мог разглядеть сквозь  маленькую щель кусок грязно-белого полотна отгораживающего его от остального мира. Болело, кажется, все тело сразу, но как-то отдалённо, тупо и не назойливо. Пространство вокруг постоянно шатало и покачивало,  отчего тошнота подкатывала к горлу, а ещё очень хотелось пить.  Виль забыл, как просят пить. Забыл, что нужно сделать, чтобы попросить, а потому просто прислушивался, но слышал только назойливый шум. Через несколько минут усилий он понял, что шумит у него в голове.
«Гнида, коновал этот, - услышал вдруг Виль чёткий голос сквозь не прекращающийся шум, -  пожалел анаболиков. А руку мне примотал так, что не дёрнуться…»
 Голос пробивался сквозь шум, как неожиданно  найденная радиостанция  в 
эфирном   море сплошных  помех. Такое было с Вилем в детстве, когда ему подарили маленький  транзисторный радиоприемник, и он часто крутил его на всех возможных волнах пытаясь найти какие-то голоса, музыку или  просто морзянку.
 Полог отдернулся и Виль смутно различил лицо закрытое марлевой повязкой.
 - Сотрясение мозга, конечно …. ные  раны лица… ребер, и гематома… -  голос
врача был еле слышан и прерывался постоянно.
«Чего он заикается, что ли?» - подумал Виль и, закрыв глаза, напрягся, чтобы расслышать слова яснее. Однако вместо этого ещё четче услышал другой голос.
« Как же этот урод ушёл от заточки татарина? Прямо нырнул в сторону, будто знал. Вёрткий гад, как «лягашь»  натасканный. А Мытарь еще морду умную кривил. Подожди мол, Кенарь, не торопись, выберем момент, и будет этот боксер в хате полы языком мести. Дождался сука!  Надо было его ещё в тот день, когда он Васю Кусаку торцанул, затоптать.  Так нет, Мытарь на покозняк пёр. Мол, нас с тобой в то время в хате не было, а разборки  задним числом в пересылке, где народ меняется и тасуется, дело дохлое, и чем обернётся не понятно. А теперь понятно. Руку мне сломал падаль, и татарину лицо  всмятку определил. А-а! Сучье племя… самому надо было… да татарин никогда раньше…»
 - Э-эй! – пошлепал по лицу Виля склонившийся врач, – Ты живой ещё, сиделец! Говорить можешь?
- Пить! – разлепил  ссохшиеся губы Виль, с трудом держа глаза открытыми.
- Это уже лучше! – обрадовался склонившийся,  и Виль различил в его ярко блестящих, явно не совсем трезвых глазах, что-то похожее на радость.
- Зиночка, дайте…. Только….и еще …
« Что же он заикается-то так? – успел подумать Виль, закрывая глаза, и вдруг чётко услышал рядом с лицом.
- А вообще с таким сотрясением, он должен был либо вообще в себя не прийти, либо оставаться в забытьи ещё минимум сутки. Силен мужик, даже говорить может и слышит. Выживет обязательно…
« Только бы выжил, сука!  Ах, как надо, чтобы выжил. Я  ему тогда лично между лопатками финарь воткну. Не пожалею инструмент затаренный, ради такого дела» - опять ясно услышал голос  Виль, уже догадываясь кому он принадлежит.
 Виль открыл глаза и увидел расплывающееся лицо низкорослой  миниатюрной Зиночки в белом халате. Она беззвучно открывала рот, видимо, что-то отвечала врачу.
« Я слышу, о чем думает Кенарь, который лежит за занавеской, - вдруг чётко пришла в голову Виля мысль – а слова, которые говорит Зиночка, не слышу. И верно, доктор сказал, что у меня сотрясение и нарушение слуха и речи должно быть. Должно быть, и есть! А, вот как я слышу этого гада, понять не могу…»
 Его  опять начало мутить, и он почувствовал, как  его тело отрывается от лежанки и летит куда-то вниз. Пространство кружится, и гулко отдающийся в пустоте  голос Инги бьёт  невыносимой болью по  ушам громкими звуками, вибрируя  эхом тысячекратно.

Что-то холодное коснулось лица, и Виль жадно вцепился зубами в край металлической кружки. В горящее горло полилась обворожительно холодная, освежающая и сметающая головокружение влага.
 Виль открыл глаза и увидел силуэт в белом халате. Вместо лица было яркое пятно. Но с каждым глотком оно приобретало такие знакомые черты. Ему виделась Инга, склонившаяся  над ним, и протягивающая  ковш с водой сквозь решетку.
«Сегодня 27 ноября!» - успел  услышать её шёпот  Виль,  впадая в забытьё… 

                ЧАСТЬ 2.
                ВОЛЧЬЯ   ЯМА.

                1.
   К тому моменту, когда мы познакомились с Вилем, я уже повидал множество ментовских камер, КПЗ, подвалов и колоний. За спиной были три ходки, и лагеря в Коми, Башкирии и Сибири. И казалось мне тогда, что видел я уже все, и удивить меня чем-то невозможно, однако  то место, где мы встретились, было  несравненно поганее, и серьезнее, чем все мои предыдущие камеры и барачные шконки.
  Было это в году 96 или в 97. Нет, точно не в 97 так, как к тому времени Сашка Силай, наш местный вор в законе, был уже мертв. Значит - в середине, может быть  96 года, летом. Да, это все порожняк! Какая собственно разница? Годом раньше, годом позже…
  Но начать мне, видимо, нужно  не с этого, а с более раннего. А именно с того, что мне рассказал Виль о себе, и событиях предшествующих нашей встрече, короче с самого начала.
 А началось все, со слов Виля, с пустяка.  На среднем пальце левой руки,  у его жены Валентины, прямо рядом с ногтем, появился гнойный пузырек. Мелочь! У Вали такое бывало и раньше.  Вечером Валя заварила травы в металлической кружке и палец запарила. Знала и какую траву заваривать, и сколько палец болеть и нарывать будет. Что делать, если напасть эта постоянно с юности посещала. Не беда, думала. У других свои болячки, серьезнее, а это-то мелочь, и вспоминаешь о ней, когда только неудобно пальцем наткнешься, или заденешь на работе, или заноет под горячей водой, пока посуду моешь и готовишь дома ужин. Но уж если совсем забывала о нем Валя, и действительно сжимала  крепко ладонь, или подносила  близко к горячей плите, то уж так дернет, что слезы из глаз.
 Дня через два после того, Валя задержалась на работе, и возвращалась уже   поздно. Ранние осенние сумерки   резко перешли в кромешную тьму, и Валя, шагая по темным, не освещенным  дворам нашего района, поняла, что магазин уже закрыт, а потому  заскочила в ларек, что был рядом с их панельной пятиэтажкой, чтобы прикупить что-то по мелочи  для ужина.
 Когда Валя рассчитывалась, то просунула продавцу в маленькое окошко ладонь с мелочью, чтобы она  выбрала сама  сколько нужно. Тогда это у нас было обычным  делом: городок маленький, народ заводской, и  продавцы в магазинах и ларьках людей не обсчитывали. Знали - себе дороже. За это могли и витрины побить, или сразу «разобраться», на месте.
 Так вот, протянула, значит, Валя ладонь с мелочью: « Возьми, сколько надо!». Ну, продавщица невидимая за витриной уставленной сигаретами, жвачками и всякой другой ерундой с яркими этикетками, мелочь выбрала, а ладонь Валину неожиданно задержала.  Давно спрашивает, это у тебя.
- Чего? – не поняла вначале Валя.
- Ну, на пальце…
- Да, мелочь. Только болит ночами!
- Зайди-ка ко мне на минутку. Я тебе сзади дверь открою.
- Зачем? – не на шутку испугалась Валя.
- Зайди. Чего боишься? Я тебе палец посмотрю.
Голос у девушки приятный, спокойный, и Валя сама не зная, как так получилось, покорно пошла к задней стороне ларька.
 У открытой двери ее уже ждала девушка. Высокая, черные вьющиеся волосы до плеч, полногрудая, в старом заношенном синем свитере. Глаза  жгучие, прищуренные. Стоит, улыбается.
 Внутри ларька  была такая же  полутьма, освещаемая  только  спиралью пышущей жаром электрической плитки. Девушка усадила Валю на какой-то ящик, спиной к таким же ящикам, громоздящимся вдоль стены, и сама села напротив, через узкую железную столешницу.
- Клади!
 Пока девушка, склонившись над положенной на стол рукой Вали, что-то шептала и крепко держала ее за ладонь, Вале вдруг стало невыносимо жарко. Валя не знала, от чего ей вдруг стало вначале так плохо, а потом легко, но к тому моменту пока продавщица перестала шептать, она вся взмокла.
 - В сторону смотри! – так же властно и спокойно, как и раньше приказала девушка, когда заметила испуганный взгляд Вали. И та послушно отвернула голову, и даже зажмурилась.
- Все! – через несколько минут резко сказала девушка и Валя открыла глаза. На нее смотрели черные, прищуренные, уже по-доброму улыбающиеся глаза девушки.
- Завтра приходи, – на прощание сказала она, закрывая за Валей дверь – Еще раз пошепчу, и все пройдет…
- И все? – дома спросил Виль у жены, после ее рассказа.
- Не болит! – пожала плечами Валя, и виновато улыбнулась.
- Значит, умеет, - сделал вывод Виль – Заплати ей раз так.
- А она сказала, что не возьмет. Нельзя, говорит.
- Почему?
- Она говорит: мне и сестре моей, от бабки нашей умение перешло. А бабка строго настрого запретила. Если взять чего, то все болячки к ним липнуть будут. Ну, те, от которых они заговаривают.
- Может быть, - кивнул задумчиво Виль – Как, говоришь,  зовут ее? Маша! Хорошо!
 Виль доел нехитрый ужин, и пододвинул стакан с чаем.
- Ты вот что, Валек, - задумчиво уставился в пол Виль – ты спроси у этой Маши, так, между прочим. Бабка ее жива еще или нет?
- Зачем тебе? – насторожилась Валя.
- Спроси! – жестко потребовал Виль
- Ладно, спрошу. А если она спросит – зачем мне?
- Ну, придумай что-нибудь. Как- нибудь отмажешься…
Через неделю, когда на пальце у Вали и следа не осталось от той болячки, таким же темным вечером Виль подошел к ларьку  и, дождавшись, когда рядом никого не будет, склонился к окошку.
- Ты Маша будешь?
- Ну, я.
- Я Виль. Муж Валентины, которой ты палец лечила недавно.
- И что?
- Выйди на минутку. Мне поговорить с тобой надо.
 Виль обошел ларек, но возле двери ему пришлось ждать долго. Возле ларька появилась  пьяная компания, которая долго и бестолково, ругаясь друг на друга, выбирала и заказывала спиртное и сигареты. Виль слышал, как Маша настойчиво и долго, с шутками и прибаутками общалась с клиентами, отвечая на их грубости и мат только смехом и спокойным говором.
Когда, широко открыв дверь, Маша вышла в темноту, Виль только ухмыльнулся.
- Не боишься?
- Тебя, нет, – спокойно ответила девушка.
- Вообще-то у меня Маша к твоей бабке есть разговор. Серьезный! Очень надеюсь, что она мне поможет. Ты не подумай, я не лечиться к ней прошусь…
- Я понимаю, - резко перебила девушка – Но мне нужно  у нее спросить.
- Лады! – улыбнулся Виль – Я подожду.
- Завтра меня не будет, сестра работает – быстро заговорила Маша – Подойдешь к ней в семь вечера. Она тебе все скажет.
- Ладно, спасибо…
  Еще через неделю, когда первый  ноябрьский снег чуть запорошил улицы, Виль, в сопровождении  двух крепких парней в черных кожаных куртках, вошел в одну из общаг на улице Шаумяна. Район этот, на окраине города примыкал, к частному сектору, именуемому в народе поселком Москва, и славился притонами наркоманов, пьяной ночной поножовщиной, хорошим самогоном и красивыми  «шмарами», сдающими углы в своих  домах за ворованное барахло, или любую другую стоящую вещь.
  После долгого и запутанного путешествия по  пропыленным коридорам с облезлой штукатуркой, по лестничным пролетам уходящим то вниз, то вверх, по длинным  коридорным продолам  со множеством  дверей и с права и с лева, Виля вывели наконец-то в полутемный тупик с единственной, окрашенной в белый цвет обыкновенной филенчатой дверью. Сопровождающие пропустили Виля внутрь, а сами остались в коридоре.
 За дверью пахнуло  в лицо табачным дымом и еще чем-то знакомым, лагерным, отвратно-пугающим и настораживающим до ломоты в кулаках.
- Заходи, заходи! – раздался из полумрака веселый, и казалось что молодой, игривый голос.
- Знаю, что долго искал меня. Но зачем, мальчикам моим не говорил, потому и задержка вышла.
 Виль наткнулся в темноте на стул и, уставившись на чернеющий в дальнем углу диван, сел неловко, в слепую, попав на самый край.  Стул был с прямой жесткой спинкой, и усевшись свободнее, Виль все равно чувствовал себя как «сорока на колу».
- Разглядел? – опять раздался насмешливый голос.
- Пока нет, - честно признался Виль – Да, это и не обязательно! Я твой голос, Жбан, пока еще не забыл.
- Вот и ладно, – также весело откликнулся из темноты Жбан и выдохнул из полумрака клубы дыма  - Только не понял я тебя совсем. Пять лет в соседних бараках тухли, мог бы в любой момент подойти, а чуть откинулись, на воле я тебе зачем-то понадобился.
- Ты помнишь, Жбан, - начал осторожно Виль – Два года назад там друга моего убили, а погибли они вместе с твоим товарищем…
- Бельмузя, кореша моего, - перебил резко, хриплым голосом Жбан, делая ударение на первом слоге клички  – не вернуть. Пусть земля ему будет пухом. Да, только все это я знаю…
- А я знаю, кто их убил! – теперь уже резко перебил невидимого собеседника Виль.
- Так и я знаю! – неторопливо и опять веселым, беззаботным голосом откликнулся Жбан.
- Да не знаешь ты ничего! – вырвалось у  Виля с досадой.
- За помелом гляди, сявка – рявкнул угрожающе Жбан.
- Не груби, Жбан – уткнувшись взглядом в темный угол, весь напрягся Виль – Сявкой  я никогда не был, хотя с такими как ты,  тоже дружбы никогда не  водил.
 Жбан долго, в тягучей тишине тяжело с хрипом дышал, и Виль был уже готов, что он вот-вот крикнет своим «псам» обычную лагерную команду. Однако не выкрикнул, подумал, похрипел и выдавил еле слышно.
- Ладно, давай свернем базар. Говори…

                2.
 Кличку «Рентген» Виль получил уже намного позднее. Году, наверное, в девяносто третьем: это года, значит, через два поле того, как отсидел свою  неполную пятилетку за нечаянное убийство.
 В лагере он был обыкновенным «зэком», или по-нашему просто «мужиком». Мужиком, который к воровским понятиям  отношения имел только чуть, и работал  в лагере ежедневно в одной из рабочих бригад, состоящих в основном из таких же мужиков.  С его слов я уже узнал, что был у него в лагере товарищ, или даже друг, которого он называл просто «Старый». Наверное, он был намного старше Виля, и Виль очень дорожил его дружбой. Вот и все, что он про него рассказывал, а  я подробнее не расспрашивал. Видел, что по-прошествии  стольких лет, смерть друга он все еще переживает остро и болезненно. А может быть, ему не давало покоя что-то связанное с его смертью. Кто знает?
 Познакомились мы с Вилем случайно, вернее сказать по случаю. И случай этот был совсем не счастливым. Просто нам вместе пришлось провести несколько  дней в одной яме. А вернее сказать, в недостроенном погребе, который  очень походил на волчью яму. Ту, которую в лесу роют для поимки матерых волков.
 Однако  опять я, как всегда, забегаю вперед.
 И так, в один  из прекрасных летних дней, когда еще в нашем городке было совсем не жарко, и зелень благоухала на улицах, не запорошенная пока июльской пылью  степных суховеев, шагал я на встречу со своим корешем и напарником Фильтром.  Времена были чудные, спокойные, и для нашего  с Фильтром дела самые удачные. Ментов  в последние год-два на улицах стало днем с огнем не сыскать,  братва разворачивалась по-крупному, но и мы свое дело  «топтали» с большим наваром так, как городок был полон разными дельцами и торгашами  со всех республик, только что приказавшей долго жить,  огромной  страны нашего детства.
 Шел я помню, что-то насвистывая, и улыбаясь молоденьким девушкам на трамвайных остановках. Настроение было отличное так, как провернули мы с Фильтром несколько дней назад дело на приличную сумму, а потому думали податься из города, от греха, куда-нибудь ближе к Волге, где  на пляжах и в белых теплоходах жизнь еще продолжала бурлить по старым советским привычкам.  Я думал о предстоящем отдыхе, об уютном домике  в каком-нибудь забытом богом санатории, или о каюте на огромном лайнере, где можно затеряться легко, как селедка в косяке Атлантики. Хотелось стать таким же загорелым, в белой рубашке, и белой панамке, как и множество обычных фраеров,  и пусть тогда ищут хоть с радарами среди полупьяных и орущих по ночам песни отдыхающих масс народа.
 Видимо, замечтавшись, я совсем потерял всякую бдительность, а потому при входе в квартиру, в которой жил Фильтр, даже ни разу не оглянулся и, поднявшись бегом по ступеням подъезда, успел только позвонить в дверь.  Как любили всегда рассказывать такие случаи мои соседи по лагерным баракам, в основном сидящие за «бакланку» шустрые молодые пацаны, «свет потух моментально».
 Очнулся я в том самом погребе, о котором уже говорил, с кляпом во рту и со связанными ногами. Пока я освобождался от пут и кляпа, осматривался и прислушивался, меня беспокоила только боль в разбитом затылке, да еще то, что  в подвале нет Фильтра. Рассуждал я так: раз это не ментовская камера то значит, попали мы к ребятам серьезным. И поэтому отсутствие Фильтра могло означать, что он либо уже на небесах, либо сидит где-то в другом месте. Второе предположение с каждой минутой раздумий казалось мне очень сомнительным. Я уже предполагал, что нахожусь в руках ребят крутых, а потому заранее опасался за жизнь кореша. Пусть ребята и крутые, но  содержать несколько ям для  своих нужд, это уж слишком. Что они менты что ли, чтобы создавать целый лагерь для развода подельников по разным «камерам»?
 Осматриваясь, я думал о том, что если бы меня взяли менты, то сейчас мне это показалось бы за счастье. Тогда и за жизнь Фильтра можно было бы не опасаться.
  О том, что это погреб я понял сразу как наткнулся на металлический стеллаж,  стоящий вдоль одной из стен, и на ощупь понял, что полки на этом стеллаже забиты банками с соленьями и вареньями. Я опустился на четвереньки, и в одно из углов наткнулся на досками огороженный закром, в котором   ровным слоем была насыпана картошка. И вот тут только мне пришло в голову, что  я нахожусь у ребят, которых мы с Фильтром развели на несколько штук баксов, одним из множества используемых нами способов. Видимо удар по голове был достаточно сильным, раз это не пришло мне в голову сразу.  Хотя догадаться было не сложно. Кому  я еще мог понадобиться в нашем городишке  вот так, с кляпом и связанный? Воры просто вызвали бы к себе, и меня взяли бы крепко под руку где-нибудь в тихом переулке.
 За несколько часов я обследовал все содержимое ямы, и все что я узнал, было очень неутешительным. Стены погреба были вырублены в скальной породе, и это не только лишало шансов на подкоп, но и убеждало, что в июньские дни и ночи мне придется мерзнуть  в своей рубашке с коротким рукавом и в тонких, недавно еще голубых, а теперь просто грязных брюках. Над головой, на высоте не менее трех с половиной метров, сквозь большие щели в неплотно положенных друг к другу досках сочился мутный от пыли, блеклый дневной свет. Доски были похожи на  пол, а значит, над ним существовала крыша. И крыша  эта,  скорее всего, была домом, а не гаражом или сараем. Свет проникал сквозь щели пола в достаточном количестве, а это могло быть только  у той крыши, в которой были  окна.
  Я только-только  закончил осмотр и начал неторопливо думать о своей дальнейшей судьбе, о том, как бы мне избежать участи быть похороненным в  соседнем огороде, среди картофельной ботвы, которая точно должна была там быть, как неожиданно над головой застучали шаги, и заскрипела крышка деревянного люка.
  Хлынувший в проем дневной свет ослепил меня, но я  как-то  сообразил шагнуть в  угол, и тут же, мне под ноги, кулем упало чье-то тело. Крышка закрылась, шаги удалились, поскрипывая и осыпая мне на голову пыль, а человек, лежащий на земле, даже не пошевелился.
- Эй, зема! – испуганно прошептал я. Да, я немного испугался так, как совсем не переношу вида покойников. Это у меня с детства.
 Однако  в ответ на мой голос «зема» вначале пошевелился, а потом промычал что-то невнятное. Это меня обрадовало!
 Сидеть в одиночке мне не приходилось, но то, что рассказывали про это знающие люди, меня совсем не устраивало.  С напарником и дела делать и сидеть всегда вольготнее и веселее, чем в одиночку.  За последние два часа, что я пробыл в темном погребе, я понял это еще отчетливее.
 Вначале я перевернул парня на спину, и убедился, что это не Фильтр. С одной стороны мне стало грустно, но с другой на душе немного отлегло. Я не очень люблю разборки между своими, которые непременно возникают, когда оказываешься с напарником в одной камере. Тогда и он, и я поневоле будем выяснять, кто же облажаля, и из-за кого нас накрыли.
 Сквозь разорванную рубашку я разглядел на плечах знакомые татуировки и понял, что парень свой, и что  возможно последний час в своей жизни мне придется  провести в компании с человеком,  понимающим толк в жизни. Кантоваться в компании фраера безмятежного или с  блатной черной костью, у которого вся грудь исколота куполами, либо же  звериными оскалами, дело муторное.   Первые с непривычки несут бредятину, или замыкаются в себе, а вторые пытаются навести «порядок в доме». Упаси нас Господи от дураков и хозяев! И от тех и от других этот мир всегда страдал «запором мозгов», и терял вкус  не только к жизни как к таковой, но и к отдельным ее радостным частям. Когда-то  я сидел  и с первыми и со вторыми в одной камере, и  всегда имел плохой аппетит и настроение. И даже  чай с сахаром был как-будто  отнят мною у одних, или пожалован милостью других.  Мне в таких случаях всегда хотелось пырнуть какого-нибудь урода черенком ложки в живот, и отправиться в БУР, где не так тесно, и где народ молчаливее и приятнее, хотя не скажу что веселее.
 Тем временем парень очухался с моей помощью, и стал приходить в себя, после  недолгого сидения спиной к холодной каменной стене.
- Где мы? – спросил он, как только смог открыть рот.
- Хороший вопрос, кореш! Жаль, ответа у меня нет. Могу сказать точно, что здесь есть картошка, но нет огня. Стены, как видишь, сплошная скала.
 - Скала? – переспросил парень, но тут же закрыл глаза.
Я   не стал ему мешать. Было похоже, что его били намного дольше чем меня, и поэтому ему было не до разговоров.  Однако молчал он не долго.
-  Воды  нет?
- Есть что-то в банках. Но это или рассол или компот. И то и другое  не
поможет. Хотя, если хочешь, я могу посмотреть.
- Не стоит, - промычал он – Будет хуже.
- Это точно, кореш! - поддержал его я – Помню в году восемьдесят пятом, один мент из Октябрьского райотдела держал меня в камере около суток, а потом дал чайку у себя в кабинете и подсунул селедочку с хлебом. Я по глупости всю рыбину съел, а он мне потом воды не давал, пока я не написал явку с повинной. Уже в ИВС меня просветили, что прием старый, но на «зелень» действует безотказно.
- Брешешь небось, - процедил сквозь зубы парень, и вижу даже улыбнуться попытался – Слышал где-то, а теперь мне фуфло толкаешь…
- Обижаешь зема! – прикинулся я обиженным – Ты сам-то хоть наш, из городка, или из округи?
- Местный…
- Ну! Тогда нам надо держаться вместе и по мелочам друг другу «не втыкать». Тем более что пока тут больше никого и нет.
 Я смеялся,  и как всегда пытался шуткой наладить контакт, а заодно и потрясти парня, на какие «зехера» он еще способен. Прощупать соседа  «в хате» всегда надо раньше, чем придется вместе с ним ночевать.
- Не знаю как ты, а я не  надеюсь здесь долго просидеть, – вдруг четко и отрывисто сказал парень и резко открыл глаза.
- Ты кто? – спросил он так же резко и посмотрел мне прямо в глаза.
 И  от этого взгляда я почувствовал себя в одночасье  так неудобно и забеспокоился. Не знаю от чего, на меня вдруг накатил какой-то  беспричинный страх и, кажется, я задергался. Было странное ощущение, что кто-то из темноты схватил  меня за грудь невидимой рукой так, что пальцы его прошли сквозь меня и сомкнулись, сжимая лопатки.  Но я успел понять, что это от его пристального взгляда у меня закаменели плечи и все тело до самой поясницы, и от этого я вращал шеей, но никак не мог отвести глаз от его немигающих зрачков.
 Думаю, что вид был у меня тогда довольно глупый и, слава Богу, что никто не мог меня видеть в этот момент.
- Ты кто? – строго, и как мне показалось громогласно, повторил вопрос сосед по яме, и я сразу начал говорить.  Что и сколько я говорил, убейте меня, я не помню, но через некоторое время «клещи» держащие меня за  самое сердце отпустили. Я обливался потом, и хватал холодный воздух погреба широко открытым ртом.
- Живи пока, Григорий, - разрешил снисходительно сосед, закрывая глаза – или если так тебе больше нравиться буду звать тебя «Курок».
 И сразу после его слов я вдруг почувствовал себя так хорошо, будто  уже  плыл со своим наваром на белом теплоходе.
 Пока я ошалело смотрел на этого парня, и приходил в себя, вытирая от пота
 лицо, он опять приоткрыл глаза.
- Зовут меня Виль,   а по-вашему, все кличут «Рентген». Слышал обо мне?
- Ну, кто ж о тебе не слышал? – вырвалось у меня, и я зашелся в кашле, неожиданно подавившись собственной слюной. Такое со мной было в последний раз, когда года два назад, один наш клиент неожиданно достал «ствол» и приставил его к голове Фильтра. Вот тогда я понял, что мы «переиграли», и пришел наш час. Но все обошлось благодаря железному спокойствию Фильтра, который  прикинулся обиженным, скинул «филки»  на стол, и сказал, что никаких дел не будет. Да, тогда мы выпутались, и деньги  тот психованный нам еще долго навяливал, извинялся, и даже злился, когда Фильтр наотрез отказался брать даже задаток.
 Кличку «Рентген» в нашем городке, конечно, слышали многие,  не только «люди нашего круга», как  пишут в романах.  Главного подручного городского вора в законе Саши Силая знали и торговцы на рынках, и новое племя «бизнесменов», и молодые блатнюки, и  бригады беспредельщиков  одетых сплошь в спортивные костюмы.
 В городке о нем ходили разные слухи: и страшные, и восхищенные, и мистические. Но до того момента ни в мистику, ни в «Робингудщину»  Рентгена я не верил. Знал по опыту, что у любого смотрящего в городе могут быть только одни помощники: мясники-мокрушники  или  деловые авторитеты.
 Однако теперь, испытав на себе невообразимые способности Рентгена, я уже не знал чему верить из слышанных мною историй, а чему нет.  Я просто помалкивал пока, и старался не испугаться еще больше. Старался не потеряться совсем, и остаться в дружеских отношениях с этим «упырем», как иногда называли его на базаре торговки – челночницы, или таксисты-бомбилы.
 Моя веселость и бесшабашность, являющаяся не только частью профессии, часто спасала меня  в таких ситуациях. И поэтому единственное, о чем я молил тогда бога, так это о том, чтобы меня не покинуло мое обычное расположение духа.
« Всё и так уже слишком плохо и хуже быть не может так что, какая мне разница кто на самом деле этот Рентген – уговаривал я сам себя – Люди, что наверху справились с ним, и значит он тоже не всемогущий. Ясно, что обладает каким-то гипнозом. Но мне-то от этого сейчас, ни холодно, ни жарко».
- Ты меня не шугайся, Курок,  – тихо сказал Виль – Обещаю, что больше тебя не трону. Они мне по голове сильно настучали, и поэтому я теперь совсем без сил. Никак не могу сосредоточиться. Чувствую только, что находимся мы рядом со станцией Ущелье, «железка» рядом и шоссе тоже. Людей на верху человек пять со стволами. А вот что за люди, и что хотят, понять не могу! Голова болит…
- Слушай! – обрадовался я его голосу – Ты напрягись, кореш! Может,
узнаешь: они нас сегодня закапывать будут или как?
- Не бзди! – еле слышно откликнулся Рентген – До следующего вечера доживешь точно, а там, может, я оклемаюсь.
- Ну, тогда не грех у них и пожрать попросить, - совсем воспрял  я духом – Да, хоть воды пусть дадут. Не менты же они, в самом деле?
- Не шуми, - попросил Рентген – Сами скоро принесут…
- А ты что уже с ними договорился?
- Считай что, да! – так же тихо отвечал он – А ты их насколько кинул? На десять штук зелеными?
- Да, не успел я…
- Успел, успел – так же тихо, но настойчиво перебил он – Десятка для них мелочь, но позволить себя кинуть они не могут.   Ты им что обещал?
- Два «Мерседеса», чуть подержанные, с пробегом и с номерами…
- Задаток они отдали твоему другу.
- Фильтру? – невольно вырвалось у меня.
- Покойному, - выдохнул он.
 Мы помолчали, и я думал о том, как не повезло Фильтру, и еще что мое чутье не подвело меня.
- А машины им нужны для дела – вдруг неожиданно опять заговорил Рентген – Будут дом брать большой, кирпичный коттедж. Далеко где-то! Денег там много и золота. Женщины там будут и дети… Слава Богу детей пощадят…
- Ты чего? – выпучил я глаза. Мне опять стало как-то не по себе от этого его бормотания, от которого начинало шуметь в голове, и мурашки бегали по коже, как большие  тараканы.
- Ничего – проворчал он – Раз детей не убивают, значит можно с ними еще договориться. Может, еще живыми выберемся отсюда.
- Хотелось бы! – вздохнул я, и внутри у меня похолодело от тех мыслей, которые я старательно гнал от себя  все это время.
- Только гарантий никаких, – все также еле слышно шептал он – Про себя ничего никогда не вижу. Ты сейчас слишком близко поэтому и про тебя тоже.
 Молись!
 И он опять закрыл глаза. И только тогда я подумал,  что он так и сидит все это время спиной к каменной стене. Я бы уже дано заледенел от холода. Да, меня и так трясло, просто от долгого сидения на одном месте.
- Давай я тебя от стены оттащу, - предложил я – Заболеешь еще, тогда шансы у нас вообще будут нулевые…
- Не заболею, - перебил он – Холод боль оттягивает. Поспать бы мне надо, но не могу.
- Мешаю тебе что ли? Так я в другой угол пойду, а ты спи.
- Нет! – выдохнул он с трудом – Сила внутрь уходит, боль держит. Ты не молчи, Курок. Соври чего-нибудь…
- Так тебе разве соврешь?
                3.
 Валя так и  не узнала, о чем говорил Виль со старухой. Только в тот вечер, когда он вернулся, был он на редкость молчалив и угрюм.
- Был у бабки? – спросила Валя.
- Был, - коротко ответил Виль, и добавил – Правду теперь знаю.
- Что она тебе сказала? – затаив дыхание спросила Валя, но ответа так и не дождалась.
 Через месяц Виль пришел домой вечером  весь засыпанный снегом и раньше  обычного.
 - Поговорить надо, - сообщил он с порога, и Валя, не зная почему, вдруг заволновалась.
  Они заперлись на кухне, плотно притворив дверь в комнату, где сын-первоклассник учил уроки.
- Вот! – протянул Виль жене две пачки денег – На первое время хватит, а мне нужно уехать на неделю.
- Ты что? Опять… - испуганно прикрыла рукой рот Валя.
- Деньги, скорее всего ворованные, - устало улыбнулся Виль – но не мной. Я их заработал, не сомневайся. А вот у тех, кто мне платил, я не спрашивал, где они их взяли. Да и где они их могут взять, такие деньги? Сама понимаешь. Ты оставь что-то в заначке, надо хоть какие-то запасы делать…
- Опять связался с ними? -   со слезами на глазах   прошептала Валя – А что ты мне обещал, когда пришел оттуда?
- Что обещал, то и будет, – жестко  ответил Виль, нахмурившись – А на завод работать больше не пойду.
- О господи! – с рыданием в голосе воскликнула Валя.
- Все! – резко прервал ее Виль – Пусть им фраера бычат, забесплатно!  Сказал тебе: воровать не буду, но и  жить впроголодь больше не желаю. Я для вас с Димкой другую жизнь представлял, когда вернулся.
  Только уже глубокой  ночью, когда Виль уснул рядом, а Валя обеспокоенная произошедшим, ворочалась   с боку на бок, она  неожиданно поняла.  Все  эти перемены  в муже связаны  с его визитом к  старухе. Она даже села от этой мысли на кровати. Она не знала, что старуха сказала Вилю, но от этой мысли ей вдруг почему-то стало легче и она, взглянув на спокойно спящего мужа, легла и  тоже заснула спокойно.
 На следующий день, Валя отпросилась с работы пораньше, и когда дошла до ларька и увидела Машу, облегченно вздохнула.
- Садись, - улыбаясь, как старой знакомой – пригласила Маша, когда Валя зашла в открытую ею дверь  - Чего ты вся всклоченная? Случилось чего?
- Маша! – прижимая руки к груди, почти взмолилась Валя – Что твоя бабка могла Вилю наговорить?  Он последнее время сам не свой…
- Да ничего особенного, наверное, – смущенно потупилась Маша  - Я-то там не была, а бабка не скажет все равно, хоть убей.
- Ну, и что мне делать? – с отчаяньем воскликнула Валя, тяжело опускаясь на табурет.
- Да, что случилось-то? – Маша удивленно  заглядывала Вале в глаза.
- А-а! – махнула рукой  Валя, и  стала подниматься.
- Подожди! – Маша с силой опустила руки ей на плечи. – Я тебе могу только одно сказать. Виль, он из наших, понимаешь. Я это сразу почувствовала. И с бабкой они могли говорить об этом.
- Из каких наших? О чем, об этом?
Валя широко открытыми, удивленными глазами уставилась на новую подругу. Но та только тяжело вздохнула, и   тоже села на стоящий в ногах ящик.
- Я его пять лет из тюрьмы ждала, – горячо, взахлеб  заговорила Валя – передачи ему возила, а Димка на руках совсем малой был. Получку тогда дохлыми курами  выдавали, да всякой дребеденью. Он не может быть ничьим. Он наш, он нам нужен…
- Да, погоди ты! – перебила ее выкрики Маша – Что я отнимаю, что ли его у тебя? У него способности есть или даже дар. Наверное, поэтому и к бабке ходил.
- Какие способности?
- Да, не знаю я! – раздраженно воскликнула  Маша – Бабка нас с  Зинкой только  людей лечить учила. И то, так, немного. А сама она и заговоры всякие знает и по фотографии может многое   о человеке рассказать. Это я еще по детству  своему помню. И помню, как от бабки всегда сила исходила какая-то.
 Маша вздохнула.
- Словами это трудно передать. Но было в ней что-то такое, что  мы с Зинкой вначале боялись, а потом просто слушались бабку. Скажет куда пойти – пойдем. Скажет дома сидеть – сидим. Сидим и плачем, а выйти нельзя, страшно так, что ноги не идут. Виль твой тоже, как заговорил со мной в первый раз, я сразу почувствовала в нем эту бабкину силу. Даже подумала вначале: «Чего это бабка ко мне на работу идет?». Но потом поняла – это от него, от его голоса у меня мурашки по коже бегают. Да, и бабка-то последнее время совсем слабая стала, со двора своего дома и не ходит ни куда.
- И что же теперь? – растерянно спросила Валя, когда Маша замолчала.
- Да, что же может быть плохого-то? – так же раздраженно ответила Маша – Может он людям станет помогать…
- Так он деньги принес! Большие деньги! – вырвалось неожиданно у Вали.       - Сказал, что заработал, - добавила она еле слышно.
- Ну, не знаю! – пожала плечами Маша – Может ему бабка добро на это дело дала. Она-то сама, когда еще помоложе была, с людей тоже деньги брала. И за снятие порчи, и за предсказания по фотографии, и еще за что-то. Правда, говорила как-то, что берет с людей столько сколько для каждого не сложно заплатить.  Так это когда было? Еще в той стране. Сейчас времена другие, и люди могут заплатить и много. Смотря за что…
- Господи! – тяжело вздохнула Валя – Так он что, порчу с людей снимает что ли? Как бабка?
-  Да, не знаю я! – опять обозлилась Маша – Иди, давай, Валя. Мне работать надо…
 
                4.
 Виль старался никогда не вспоминать  о своей встрече со старухой. Что толку в воспоминаниях и сомнениях. Столько лет прошло! Но иногда, как сейчас в темноте этого погреба, ее слова сами лезли в голову живым напоминанием пророчества…
 В просторной, пахнущей ладаном и старым тряпьём, большой четырёхкомнатной квартире, была полутьма,  то ли от задёрнутых штор, то ли от большого количества коробок и старых вещей которые загромождали все углы больших комнат. Виль прошёл по этому лабиринту, стараясь не зацепить плечами  пирамиды  ящиков, связки какого-то тряпья, старых детских колясок и ещё каких-то упаковок, вязанок веников, трав и пыльной бумаги.
  Разговор давно стёрся в его памяти. Остались лишь ясно-молодые глаза старухи, на старческом сморщенном лице, её скрипучий голос, и слова сказанные уже в спину. Ему – уходящему.
- Знаю, - слабо прошамкала старуха на прощанье – все равно все сделаешь по-своему.  И потому не виню тебя и не пугаю. У каждого своя судьба.  Твоя уже сложилась и не изменить…
 Она закашлялась громко, и ее хрипы гулко отдавались в почти пустой, с небольшим количеством мебели, комнате, большой и просторной квартиры. В полутьме, в углу ярко светила маленькая лампадка, под старыми деревянными образами с блестящими под стеклом позолоченными окладами.
- К девчонкам моим больше не подходи, – с трудом закончила она, сквозь кашель, – уберечь их хочу. Бойся волчьей ямы. Бог тебе больше не помощник, сам себе дорогу торишь, а потому от ямы не уйдешь…
- А-а! – громко выдохнул Виль, как тогда, при разговоре, он невольно задерживал дыхание, чтобы расслышать слабый голос  и, вздохнув полной грудью, проснулся.
 В погребе был все тот же полумрак и устойчивый запах плесени. Холод каменной стены уже глубоко проник в мышцы спины, сковал их и теперь отдавался болью в затылке. Однако уже в следующее мгновение Виль почувствовал что-то мягкое под головой и понял, что лежит на полу.  Прямо перед открытыми глазами, в вышине блестели мутным, чуть уловимым светом, щели между досками.
- Слышь, Рентген! – раздался рядом приглушенный шепот Курка – Ты всю ночь бредятину нес, я даже подумал, что… Я тебя на мешковину перетащил. Жесткая шконка, но все же,  не на гольной  земле.
 На фоне головной боли болтовня Курка  стала сразу раздражать Виля, тем более, что мысли его были совсем не добрыми, и беспокоился он больше за себя, нежели за его здоровье. Виль нужен ему был живым, как лишний шанс выжить. Однако кроме этого Виль  почувствовал еще, что ему стало легче, видимо жар, мучивший ночью,  отпустил. И  это не дало прорваться раздражению наружу.
- Долго спал? – спросил, прикрывая глаза Виль.
- Да, часов шесть! – задребезжал,  воспрянув, игривым голосом Григорий – Если судить по свету, то утро уже началось. Как ты и обещал, мы пока живы…
Виль приоткрыл глаза и заметил  тусклый, с дрожащими крупными пылинками внутри, луч блеклого света  чуть видный в полутьме. На грудь, из той же щели, посыпались мелкие земляные крошки. Кто-то ходил на верху, громко топая сапогами, но голоса были приглушенными словно сквозь вату.
- Пока ты спал, – продолжал Курок – нам тут сверху воды спустили.
Он отчетливо щелкнул пальцем в бок  небольшого алюминиевого бака.
- Дядя с автоматом, спрашивал о твоем здоровье, и обещал подогнать хавчика. Может, брешет?
 Виль, тяжело опёршись о стену, встал, и почувствовал, что сил прибавилось, и голова не болела так, как накануне. Он пил холодную пахнущую ржавчиной воду большими глотками через край бидона, и вода лилась ему на грудь, освежая горящее из нутрии тело.
- Не плескай, зёма! – проворчал Курок, - Кто знает, дадут ли ещё?
 Виль поставил  бидон на землю, но ответить не успел. Сверху загрохотали шаги, раздался крик, и сразу же заскрипела крышка деревянного люка. В подвал хлынул, холодный, сумрачный свет, однако ослепивших  их на время. Со скрежетом прогрохотало что-то и в пол, прямо у них под ногами, ткнулся край деревянной лестницы.
- Вали давай! – раздался  голос сверху и ступени лестницы заскрипели. Виль успел увидеть край чего-то светлого и ещё белизну не загорелых ног.
- Боже ж ты мой! – радостно взвизгнул  Курок, - Какие к нам люди, Виль! Разрешите ручку подать, мадам?
 Виль отступил вглубь подвала и смог разглядеть,  что с лестницы спускается хрупкая на вид женщина в светлом платье, и в туфлях-лодочках на маленьком каблуке. Ей было неудобно в этих туфлях на осклизлых  ступенях лестницы, и она громко ругалась, срываясь с каждой ступени и спускаясь почти на руках.
- Пошёл ты! – толкнула она в грудь Курка, как только ступила на земляной пол, а потом сразу стала поправлять сбившийся подол платья. Плечи её прикрывала какая-то тёмная кофточка, а ещё в глаза бросался ярко-рыжий, не естественно ядовитый цвет волос.
Грохоча, лестница медленно поднялась, и люк захлопнулся, погружая опять всё во мрак, но довольный голос и смех Курка не прекращался, ни на секунду.
- Не могу вам предложить кресла, ни глотка вина, мадам! – ворковал вор, совсем кажется,  необратив внимания на недружественную встречу, - В этой халупе  только жёсткие стены, и она напоминает мне тюремную камеру. Ту самую, в которой я сам, упаси бог, никогда не бывал. Но со слов одного моего кореша, очень хорошо себе представляю.
- Хватит базлать, баклан! – резко перебила Курка женщина, и только тут Виль понял,  что она очень молода, почти девчонка совсем. Привыкшие к темноте глаза Виля уже точно определили, что лет их гостье никак не больше двадцати двух или трёх, и её хрипловатый голосок не мог ввести его в заблуждение.
- Ну, непруха! – тяжело вздохнул Курок, ближе пододвигаясь к девушке – Я-то думал, нам подсунули конфетку, Виль. А эта светит мастью за три метра вокруг. Ну, тогда располагайся, маруха. Здесь все свои!
 Курок сделал замысловатый поклон, махнув в воздухе пятернёй, как заправский конферансье.
- И представься, - уже другим, жёстким голосом добавил он – Если ещё помнишь: в «хату» входят и называются.
- Ты рамсы попутал, скрипач! – так же хрипло хохотнула гостья – Мы не на киче.
 Она внимательно всматривалась в темноту, пытаясь разглядеть стоящего в глубине подвала Виля.
- Твой авторитет, перед которым ты распинаешься, - махнул небрежно рыжей головой девушка в сторону Виля, – больше похож на побитую собаку, чем..
- Не называйте  волка собакой! – с притворно испуганным шёпотом склонился к ней Курок, перебивая последние слова, – Как и на киче, здесь  вы быстро  почувствуете разницу, но уже лично можете никогда не увидеть этого, мадам!
- Образованный!  - вдруг хохотнула  девушка,  и сплюнула на  пол.
- Не плюй в хате! – не на шутку озлился Курок, и даже придвинулся к ней ближе – Ты что, только по-малолетке  сидела? Тебя не учили  приличным манерам?
- Не зуди, кошевой! – так же злобно ответила девица, - У тебя в хате даже параши нет. Живёте как в пещере, а ты мне про порядок толкуешь.
- Знакомство окончено, - решил прервать их словоблудие Виль, - параша за бугром картошки. Там угол очистили. Вдоль стены доски постелены, можешь садиться. А ты, Григорий, придумай себе ещё чего-нибудь.
- Григорий придумает, - кивнул грустно Курок, смотря, как Виль с девушкой усаживаются на обустроенные им места.
- Кто наверху? – спросил сразу Виль, как только девушка села рядом.
- А то ты не знаешь? – Виль чувствовал её ухмылку.
- Не играй со мной в «сам дурак», девочка, - с нажимом  в голосе попросил Виль.
- А то что? – злобно бросила девушка, подтягивая к себе колени и обхватывая их руками.
- Ты вот что, - медленно поднял он не неё глаза, - Анечка. Ты просто мне расскажешь мне кто там, на верху, а я за это не буду на тебя сердиться. Ладно!
 Девушка лишь один раз успела удивлённо взглянуть  на собеседника. Её шея неожиданно как-то  и подбородок  подломилась, и она ткнулась подбородком в  прижатые к груди колени. Потом она попыталась что-то сказать, но издавала   лишь невнятное шипение, а слюни обильно полились изо рта и стали пузыриться на губах. Наблюдавший  за всем этим Курок непроизвольно передёрнул плечами и отвернулся к стене.
 Виль подождал несколько секунд, и когда голова девушки начала немного трястись, будто в нервном тике, положил ей на лоб ладонь. В тот же момент руки сжимающие колени расцепились, и девушка как тряпичная кукла откинулась на стену, а потом съехала по  её каменной поверхности в сторону. В полной тишине  гулко раздался мягкий удар головы о землю.
 Несколько минут тягостного молчания были наполнены шорохами голоса Курка. Он или молился, или напевал что-то.
- Вставай! – строго потребовал Виль.  И от его голоса вначале вздрогнули плечи Курка, и он затих, а потом девушка дёрнулась и стала медленно выпрямляться, судорожно хватаясь руками за гладкую стену. Когда она села её лицо была залито потом и растёкшимися черными и красными полосами косметики.  Взгляд бессмысленно блуждал, и глаза закатывались, а Курок, который, не утерпев, ещё раз оглянулся, опять отвёл глаза в сторону.
- Говори! – мягко, но с тем же нажимом в голосе,  попросил Виль.
Девушка дернулась, опять подтянула колени к груди и обхватила их руками. Её била мелкая чуть заметная дрожь.
- Старший у них Зуб, - громко стуча зубами, быстро заговорила она, - вор авторитетный.
- Знаю! – выдохнул чуть слышно Виль.
- Ну, Муха ещё, а остальные так, быки. Ещё мент ссученный, кликуха – Алабай…
-Дальше!
- Мальчики со стволами из бывших подручных покойного Боцмана. Когда Боцмана грохнули, их Алабай пригрел. Его тогда из ментухи за что-то турнули, он и стал сколачивать бригаду.  «Пехота» из них поганая -  слабаки. Но зато отморозки конченные.
- Почему Зуб кантуется с этим отрепьем?
- Лет пять назад Зуб на воровской сходке схлестнулся с Силаем. Тогда Силай только после смерти Автандила смотрящим в городе стал, а Зуб откинулся из зоны и предъявил ему, что он мол, вор коронованный на зоне, и смотрящим должен быть он. Сходняк  спросил за тех, кто короновал, но имена, что назвал Зуб никого не «колыхнули». Зуб стал грозить, и тогда Силай вывел его на воздух и пристрелил. Но Зуб выжил, хотя и пролежал на земле до конца сходки.
 Когда узнали воры, решили, что Зуба в больничке добивать не будут. Мы, мол, не  беспредел. Захочет сам  объявиться.  Но Зуб залёг на дно, а потом сошёлся с Алабаем.  У того вообще ни связей, ни прикрышки, работал на свой страх, беспередельничал. Ну, а Зуб его команду возглавил, и тем спас и от разборок, да и территорию свою помог застолбить. Сходняк когда узнал про них, ничего решать не стал. Силай сказал: «Путь живут до первого зехера!», ну воры и смотрели сквозь пальцы. Тем более, что бригада в основном гастролями промышляла…
- Хватит! – резко перебил Виль, - Чего они хотят?
 Девушка крепче сцепила руки и задрожала всем телом так, что ходуном заходили плечи. Она почти уткнулась лицом в колени, и её лица разглядеть было нельзя.
- Алабай – стерва хитрая, - продолжала она сквозь дробный стук зубов, - он предложил Зубу тебя к делу пристегнуть. Говорит: « Хватит вершки срубать. С Рентгеном мы можем крупное дело сделать, да и Силая оставим с носом, пусть без своего помощника поработает…»
- Тебя, зачем прислали? – опять строго перебил Виль.
- Зуб решил, что нужна «наседка»…
- Почему тебя?
- Я Зубу должна за сестру. Он её за час с палёной хаты вывел. Там потом всех менты загребли, тянут теперь уже который год. Не знала я тогда, что это Алабай территорию чистил.
 Девушка вдруг так же резко, как и начала, перестала дрожать, и обессилено откинулась на холодную стену.  Курку показалось, что теперь её прошибал другой пот – горячий. Слабеющей рукой она вытирала его, а он всё катился ей в глаза.
- Теперь Алабай мне голову между ног суёт, при любом удобном случае. Я брыкаюсь пока, от него мусорской  воняет за версту. Зуб психует. Рычит на меня: «Нечего хлеб жрать зазря!».
- Ясно! – оборвал приглушённый шёпот девушки Виль,  - Поспи теперь. Проснёшься, и всё будет в порядке.

 Виль ещё посмотрел несколько секунд  на то, как девушка склонила голову на плечо, и как ровно и спокойно задышала.
- Ты посиди пока тихо, Григорий, - попросил Виль, – мне подумать надо.
- Да, о чём ты, Виль? – встрепенулся Курок, – Считай, что меня пока нет. Я отвернусь к стене и покемарю. А как надо будет, толкнёшь!
« Всё  одно и тоже, - прикрыв глаза, подумал о девушке Виль, - ничего нового.   И просвета в этом нет никакого! Я столько лет пытаюсь вылезти из этой трясины, пытаюсь придать этому болоту хоть что-то похожее на настоящую жизнь, но оно засасывает меня, и топит все мои усилия.
 Вышел из-за колючей проволоки, и оказался в такой же зоне. И забора нет, и постовых нет на вышках, а всё одно обложен, как  волк, со всех сторон. Опять как в зоне разговоры ни о чём, поножовщина из-за пустяков, пьяная удаль, и трезвая злость застилающая всё вокруг. Злость на эту жизнь, на этих людей, на судьбу, которая никак не хочет отпускать, а может и не может отпустить так, как нет у меня другой судьбы. И чужой я здесь и там. Но там, где бы я   ни был,  я буду чужим ещё больше. Себе ли чужим, людям…».
Девушка вдруг дернулась судорожно всем телом, и громко всхлипнула. Рука её потянулась к лицу, размазывая ещё больше уродливые пятна расплывшейся косметики.
- Алабай  мне не простит никогда, - сквозь всхлипы, не открывая глаз, прошептала она.
- Тише ты! – шикнул на неё Виль, - Отдыхай пока. Придумаем чего-нибудь. Тебя когда должны наверх забрать?
- Утром…
- День ещё только. Время есть.
«Девчонку надо спасать, - подумал мельком Виль, - подвёл я её под ножик острый. Нужно что-то с ней передать. Передать такое, чтобы и довольны они были, и поверили  мне, и выход открыли сами. Думай, Виль, думай! Нет времени философствовать, да вспоминать. Есть  выход. Должен быть!».

                5.
  Весь разговор марухи   Анечки  с Рентгеном я, конечно, слышал, но помалкивал « в тряпочку». Лежал тихо в дальнем углу и делал вид, что  кемарю. Не хотел я видеть больше того, что произошло уже со мной. Я-то уже прошёл это и знал, что случиться. А  уже потом, когда их базар кончился, понял я вдруг, что пожалел он её. Не знаю, почему понял, но как-то почувствовал. И хотя в чужие дела лезть, чисто фраерская привычка, но тут я призадумался так, как  от  этого дела и  целостность моих потрохов зависела.
 Был Рентген таким, как о нём и говорила молва в городке. Баб, а особенно молодых девчонок и детей, он никогда никому  на разбор не отдавал. Все подручные Силая знали: если дело связано с малолетками,  нужно идти сразу к Рентгену. Не пойдёшь -  себе дороже будет. Рентген никогда не простит тех, кто наказал  малолеток без его ведома. Здесь даже Силай ребятам ничем помочь не мог. Он тоже смотрел на эту слабость Рентгена, как на что-то уже привычное, и  устоявшееся.
 Однако я знал одно точно, что всякая жалость, на любой киче, в любой камере, или даже вот в такой яме, к добру приводит редко. В камерах и на толковищах  народ в  основном матёрый, а потому мысли его тёмные, часто просто чёрные как уголь. Ждать от них ответного добра  не приходится, да и не ждал я никогда, учёный был с малолетства.
 Конечно, я не Рентген, и не умею людям в нутро заглядывать, и душу им наизнанку  выворачивать. Я их просто «кидаю» на бабки, и душа мне их ни к чему. Наоборот даже. Мне с их душой сталкиваться никак нельзя, главное мозги им затуманить. Ну, а Рентген, другое дело.
 Услышал я о нём около года назад, как появился в городке. Тогда уже  смотрящим  от воров в городке крепко сидел Сашка Силай, и потому историю, которую маруха рассказала о Зубе,  мне тоже интересно было послушать.  Этих разборок я ещё знать не мог, но зато застал другие события.
  Вначале все порядки в городке  шли обычно,  как при покойном Автвндиле, но в одночасье как-то всё поменялось. Один за другим стали «гореть» те бригадиры, кто кроил доходы для своей братвы,  от общаковой  кассы.
 «Кроильщиков» приглашал к себе на разбор Силай, но там они все «предъявы» отвергали, до тех самых пор пока с ними не стал заниматься один из новых подручных Силая – Рентген. Говорили, что после  первого же  разговора с ним, видавшие виды авторитеты, имевшие за плечами не одну ходку, а сейчас и свой кусок  криминального дела, кололись быстро, как малолетки у шустрого опера, и их седеющие головы виновато падали на грудь.
 Эти люди давно привыкли жить по-своему, и свои грехи, грехами не считали. Воровскую кассу они обносили всегда, ну, т.е. сдавали туда не весь кусок, какой положено было отдавать  с полученных «доходов». Но делали они это всегда аккуратно, не грубили, а потому общак  никогда не страдал,  даже наоборот, их стараниями  из года в год  взносы становились всё больше и больше, и «золотой запас» рос как на дрожжах.   Благо, что  брать с каждым годом было с кого, и  кооперативы, а потом и частники, плодились тогда как грибы после дождя.  И это не смотря на то, что с наступлением горбачёвского правления расходы общака увеличивались. Множились дела и группировки, которым общак на первых порах помогал встать на ноги. Увеличивались расходы на подогрев  окрестных тюрем и лагерей так, как бардак на зонах стал расти. А потому зоновские  воры просили больше для подкупа администрации лагерей, и для обуздания бандитского беспредела, поднимающего голову, и набирающего силы. Беспредел этот всё чаще организовывал на зонах свои порядки, перечёркивая тем самым все прежние воровские законы, действующие в лагерях многие годы...
Однако вернёмся к нашим бригадирам. После всех процедур с  Рентгеном, почувствовали они себя так плохо и мерзко, что пошли на то, на что воры никогда бы не пошли в других обстоятельствах, в другие времена и при другом смотрящем.  Затуманила обида  им разум, и затеяли они бузу. Видимо, новые времена и порядки в окружающем мире,  подействовали на них так, да и обида была не малой. Где  это видано вытряхивать из авторитетного вора показания без его воли, без веры его словам,  хитрыми приёмами, как в поганой ментовке?  Вот и объявили они срочный сходнях и, как положено, пригласили туда Силая. Снимать с должности смотрящего, было решено с соблюдением всех воровских законов.
  Но буза не получилась. Силай, каким-то образом, заранее узнал о сроке сходки, и успел до этого срока поговорить лично с большинством авторитетных воров, обиженных на методы Рентгена. Что и как он говорил каждому из них, понятное дело никому неизвестно, хотя рассказать сказок, что тогда рассказывали в городке на толковищах и бригадных сходках я могу множество. Но думаю, что всё это только бредятина бакланистых  урок, или как говорил один очень умный кум на одной из зон в Коми, где мне пришлось задержаться дольше всего, «лагерный фольклор».
 В одно только я смог поверить.  Самым несговорчивым из бригадиров, Силай обещал, что обратится  к московским ворам, и  что  в случае большой бузы обязательно доведёт до них, что авторитетные воры столько лет обносили общак.  А ещё будто бы успеет пригласить их на саму сходку, и пусть тогда они послушают весь «гнилой базар», который затеяли «кроильщики».
 Думаю, что  именно так Силай  мог говорить. Гостей из «Центра» никто при таких разборках видеть не хотел. Заначки от  воровской кассы во все времена считались тяжким грехом, а потому выносить  разборки за границы городка никому естественно не хотелось. Это грозило многим разжалованием, а кое-кто мог лишиться и голов. Никто из бригадиров не хотел потерять заслуженный авторитет, никто не желал «ложиться на дно» или уходить в бега от неминуемого наказания. Силай же воспользовался этим, и обещал не поднимать шума, если его условия примут. И условия были приняты. Сход не состоялся, а Рентген стал ближайшим подручным Силая почти с неограниченными полномочиями.  Он   стал частым гостем  в бригадах, и частым собеседником бригадиров, а позже и  вообще заменил Силая почти по всем вопросам, решающимся смотрящим и бригадиром наедине.
 Силай стал заниматься более крупными и серьёзными вопросами. Он налаживал контакты с группировками из соседних областей, и дальних регионов. Часто бывал в разъездах, или сам принимал «делегации» из других мест. Его имя  уже через пару  лет стали знать не только на Урале, но и в Сибири, и даже в соседнем Казахстане. Силай был первый кто «шагнул» за границу республики, что никто до него не делал так уверенно и  умело, даже когда это было сделать проще, т.е. во времена Советского Союза, когда  не было ни границ, ни таможенных постов.
 В городке по существу больше правил Рентген, и тоже сделал за это время многое, чего  не было при Автвндиле. Он стал лично крышевать всех крупных предпринимателей, оставив бригадирам  только мелкие фирмы и предприятия, челноков и частников. А потому крупные дельцы почувствовали себя более свободно, а мелких бригадиры зажали ещё больше.  И это не могло не сказаться на авторитете  Рентгена. Все базары и рынки стали проклинать его имя, и владельцы мелких магазинов, пекарен и  мастерских, и даже  таксисты-бомбилы, стали называть его не иначе чем упырём.
 Конечно, это бригадиры постарались. Они стали ссылаться на Рентгена, обвиняя его в том, что им приходиться  выгребать у людей из карманов последнюю мелочь только в связи с указаниями этого подручного Силая. Это они распустили слухи, что Рентген творит за спиной смотрящего «беспредел», и управы на него пока нет.  Так  авторитетные воры попытались отомстить  Рентгену, а может быть и убрать его со временем, объяснив его смерть Силаю, возмущением народа.  Но Рентген вышел и из этой ситуации.
   Через свои уже налаженные связи среди среднего бизнеса, он пустил слух, что к нему с жалобой на «беспредел» может  обратиться любой, вплоть до последней бабушки, торгующей с земли пучками выращенного лично лука. И он действительно, в доме, в котором когда-то проживал Силай, и из которого тот недавно  съехал в новенький коттедж, «подаренный» ему за долги одним проигравшимся любителем азартных игр, стал вести приём всех,  кто пытался пожаловаться на  повальные поборы или насилие.
 Уже через несколько месяцев очередь на приём к Рентгену была расписана на месяц вперёд, и приходить стали не только с жалобами на воров, но и с жалобами друг на друга. Дельцы занимали друг у друга деньги, и не могли получить долг. Они торговали сомнительным товаром, и требовали за него  цену, как за хороший продукт. Они  создавали совместные предприятия, а потом не могли поделить доходы. Кто-то жаловался на партнёра по бизнесу, кто-то на поставщика или бывшего друга, которому доверил деньги или товар. Если в таких разборках фигурировали большие деньги или известные в городе люди, то спор между ними решал лично Силай, Рентген никогда не решал крупные вопросы  без его участия. Но со временем, все поняли, что стоящий или сидящий в тени Рентген  оказывает влияние на любое дело, которое попадало под разбор.
 Такой разбор иногда лишал одну из сторон  всего заработанного в пользу другого, и обрекал  начинать своё дело заново. Часто, выигравшей в споре стороне приходилось платить за справедливость в общак  почти половину того, что он имел или накопил за  годы занятия  бизнесом. Иногда обе стороны признавались виновными и обкладывались  помесячной данью. Однако, при всём при этом, каждый, кто решал обратиться за помощью к ворам,   верил  в свою правоту,  и шёл  на разбор  охотнее,  чем в государственные суды. В судах  их дела  могли  тянуться годами, а  решения бывали ещё более  спорными, и главное совсем не понятными и не справедливыми по оценкам  даже тех, кто считался в этих судах выигравшими. Люди шли на разбор к ворам охотнее и с большей надеждой, зная, что их дело разберут и быстрее (в один присест), справедливее по их понятиям, и даже если были не довольны,  успокаивали себя тем, что всё равно бы  нигде  быстрее и справедливее они не смогли бы решить своё дело.
 Если учесть что в те времена, когда работать за гроши или совсем без зарплаты  на старых заводах и фабриках соглашались не многие, то число людей занимающихся своим делом считая челночников, мелких торговцев, и таксистов-бомбил, в нашем городке составляло  почти половину населения. Не все из них соглашались на воровские суды, многие  предпочитали разбираться со своими делами сами. Но всё же,  количество обращений к воровскому суду росло в те времена из года в год. И это приносило ворам ощутимый доход, да и люди привыкали решать свои проблемы именно так, а значит, авторитет Силая рос как на дрожжах.
 Силай захватывал всё большую часть коммерческих проектов, в те времена  беспредельно  свободного, и почти не контролируемого никем теневого, а так же и легального бизнеса. Первым делом он прибрал к рукам добычу никеля на старых, раскинувшихся на огромной площади за городом, отвалах Никелькомбината. Черным копателям и мелким бригадам, которые делали там небольшие деньги,  вначале  предложили работать за деньги и сдавать найденный металл в одни руки. Потом несговорчивых быстро убрали угрозами и силой, а остальные влились в массу тех, кого привёл с собой авторитетный бригадир, назначенный Силаем. Дело пошло споро, появились серьёзные покупатели т.к. найти в старых отвалах  поначалу большую глыбу чистого никеля было делом обычным, да и поля, а вернее  огромные горы отвалов давали работу на многие годы вперёд. У работающих бригад появилась даже примитивная техника вроде старых тракторов «Беларусь», и грузовых машин для погрузки найденного за дань никеля. Ну, а главное появились «охранники», которые следили за порядком и за тем, чтобы на территории не появлялись чужаки.
 Кроме того, «силаевцы»  захватили  все подъезды к местному металлургическому комбинату, и ни один желающий уже не мог сдать металлолом на комбинат, без того чтобы заплатить процент охраняющим все подъезды  воровским бригадам. Так были обложены данью вначале приезжающие на комбинат машины, а постепенно и все частные пункты по приёмке металла.
 Особый авторитет  среди людей  в городке Силай создал себе тем, что разогнал или просто уничтожил всех торговцев наркотиками на территории городка.  Случилось это не сразу, а в те времена, когда наркотой в городке,  в основном героином, торговали  уже несколько группировок. Здесь были и пришлые, из больших соседних городов, и свои группировки, и цыганский барон, который создал на окраине за один год большое цыганское поселение. Дома и коттеджи в этом районе росли как грибы, а сам район  народ  вначале называл форштадтским табором, а потом был прозван людьми  почему-то «Шанхаем».
 Говорили тогда, что делом с торговцами героином занимался лично Рентген, и что крови в перестрелках и настоящих ночных боях  было пролито немало. Я, наверное, застал только заключительную часть этой войны, когда гремело дело о подставе ментам  двух старших сыновей барона. Они были арестованы по обвинению в изнасиловании и убийстве, но народ не верил в это. У «цыганят» всегда  на руках были  такие деньги, что они могли свободно  купить себе   самых  смазливых  проституток  городка, или даже  «выписывать» их себе из областного центра каждый день.  После  их ареста были убиты несколько воровских авторитетов, потом взорван джип с охраной барона, а затем в  Шанхае случился такой грандиозный пожар, что в руинах оказалась большая часть посёлка. Кончилось всё поздней осенью, когда, не смотря на приближающуюся зиму, все цыганские семьи оставили свои дома за одну ночь. Война была выиграна, но авторитет Рентгена среди воров пошатнулся.
 Многие считали пролитую  воровскую кровь виной Рентгена, и в тайне считали, что с наркоторговцами надо было подружиться, и делить  с ними доходы от продаж. Эти воры  не держали наркоманов за людей, и любую пролитую кровь считали  позором для вора. Но Рентгена, а в основном, конечно, Силая поддержали более молодые воры, которые  уже на себе испытали, что делают наркотики с  ними и их людьми, и на счастье Силая таких в тот момент в городке уже было большинство.
 Когда город вздохнул от наркотиков, и с улиц исчезли торговцы, а потом, постепенно, и толпы молодёжи,  жаждущие  новой дозы героина,  имя Силая зазвучало ещё сильнее и поднялось ещё выше.  И имя   его  уже с уважением произносили и в рабочих кварталах и цехах, и в бедных отдалённых окраинах и пригородах. Рентгена знали же только в воровской среде, да торгаши разных мастей.  Слава от простого люда ему не досталась. И сейчас мне кажется, лишь потому, что  он сам этого хотел. Он сам всё и всегда сознательно отдавал Силаю, и даже на воровских сходках никогда не говорил от своего имени, только от имени смотрящего.
 Только в  отсутствие Силая Рентген  позволял себе говорить и приказывать от своего  имени. Но когда Саша был в городе, Рентген даже по мелочам всегда ссылался на него. И вначале воры никак не могли разобраться, что же Рентген творит с позволения смотрящего, а что лично по своей воле. Но потом быстро поняли, что все дела он согласовывает с Силаем, и приказывает  от своего имени лишь тогда, когда с ним нет связи, а решение нужно принимать немедленно. И это открытие подняло Рентгена в газах воров, и даже помирило их с ним  на какое-то время. А вернее сказать, воровские авторитеты уже поняли, что представляет из себя  Рентген: что он никого и никогда не подставит зря перед смотрящим, что он не станет кроить себе в карман, а значит его нельзя купить, и что  он предан Силаю не как собака, а как друг. Да ещё, что слабым местом его являются женщины и дети.
 В подтверждение  рассказывали, как Рентген кинулся в огонь, когда горел цыганский котеджный поселок, и лично спас из огня  несколько грязных и никчёмных цыганских баб и ребятишек.
 «Сам поджёг, - посмеивались тогда воры, - и сам же пожарником стал».
 Воры решили, что поняли Рентгена до самого «дна», а потому питали ещё надежду   управлять им, надавливая на слабые места…

                6.
 В этот вечер Валя ждала мужа как обычно. Как уже привыкла его  ждать его каждый вечер, несколько месяцев подряд, начиная с обычного, на первый взгляд, осеннего промозглого вечера.  В тот осенний вечер  Валя  впервые почувствовала  что-то, что вдруг больно кольнуло в сердце, и   заставляло её потом  уже каждый вечер, с приближением темноты,  прислушиваться к шорохам  в подъезде, к шуму проезжающих мимо окон машин, громком голосам во дворе, и вообще ко всем резким и часто непонятным, гулким или отрывистым вздохам затихающего вечернего городка.
  Это был обычный  осенний  вечер, за окном разыгралась непогода, дождь бил крупными каплями в оконные стёкла,  завывал ветер. Виль задерживался, что было не впервые, но впервые она, оставшись дома одна, без сына, который ночевал у её родителей, вдруг  почему-то серьёзно  забеспокоилась. В голову  лезли какие-то отрывки давнего  разговора Виля с его шофером, какие-то грубые словечки его товарищей, заходящих  в их квартиру довольно  редко. И всё  время вспоминались слова матери, сказанные ей сегодня днём, когда она оставляла ей Димку.
- Смотри Валентина, - пряча глаза, сказала мать, - жить–то мы стали лучше. И квартиру нам в городе Виль купил, и деньги у вас водятся. Да, вот только, разве ты не знаешь, что про него люди говорят?
- Откуда вам-то знать мама? – удивилась Валя – Вы в городе-то всего полгода
как  живёте?
 - Всё ты знаешь, - вздохнула мать, - я же вижу по тебе. Ты последний месяц совсем не своя…
 Большая четырехкомнатная квартира, которую она, казалось ещё так недавно, с любовью и старанием, обставляла мебелью, подбирала занавески под цвет обоев, металась по  магазинам, выбирая самый лучший кухонный гарнитур,  покупала напольные вазы, телевизоры в каждую комнату,  в этот  непогожий вечер была погружена в темноту. Валя  одна сидела среди просторной, залитой светом большой хрустальной люстры,  кухне, тяжело опираясь локтями о край широкого  обеденного стола, покрытого бежевым пластиком, и  смотрела невидящим взором на черный провал окна, обрамленный, переливающимся перламутром тяжёлой  тёмно- синей портьеры.
 Слова матери неожиданно взбаламутили, и подняли на поверхность весь тот осадок в душе, который накопился у неё за последние годы.
   Все  её тайные сомнения, все упрятанные глубоко от себя самой мысли и сомнения, которые она так старательно задвигала  в дальний  кусочек  сердца, пытаясь  заполнить дни работой по дому, школьными делами сына, хлопотами по переезду родителей, а потом и устройством их на новом месте, вдруг сегодня поднялись из глубины души, и как большое чернильное пятно, и  стали расплываться и туманить  разум.
  Она смотрела в черный проём окна, слушала завывание ветра, а ей вспоминался Димкин смех. Как-то  весной,  он рисовал дома стенгазету, которую ему поручили сделать в школе к майским праздникам. Он вообще хорошо рисовал, и с удовольствием брался за такие поручения.
 Тогда она  вышла из комнаты ненадолго, кажется, отвечала на телефонный звонок. Когда вернулась, сын громко смеялся. В огромном,  полуметровом аквариуме, который  совсем недавно  был для Димы одним из самых дорогих подарков,  и даже пределом мечтаний, и о котором он просил отца несколько месяцев, расплывалось большое фиолетовое пятно от чернил. Димка смеялся, приседая и стуча пальцами по стеклу. Его веселило, как мечутся в аквариуме большие и мелкие рыбёшки с удивительно яркой  иноземной раскраской.
- Ты что же делаешь? – всплеснула руками Валя, -  Ты же этих рыбок по всему городу искал, а теперь их отравить хочешь?
- Ничего, - скривил рот  сын,  - у меня насос сильный. Прокачает. А вечером я воду сменю.
 Тогда  Валю поразило равнодушие сына к тому, что ещё вчера было для него почти что самым дорогим и желанным.  А сейчас,  это расплывающееся   чернильное пятно она будто бы ощущала   внутри себя.  И,  наверное, как и  тогда её сын, чувствовала полное равнодушие ко всей роскоши окружающей её, и ещё вчера занимающей большую часть её мыслей.  И  только теперь Валя начинала понимать, что все последние месяцы жила в постоянном ожидании чего-то страшного, и даже жуткого. Страшного, как это чёрное пятно, которое просто расплывается и сметает все яркие краски. Сметает и обволакивает серебристые, полосатые, ярко-жёлтые и темно-зелёные, живые  и мечущиеся в испуге тушки рыбок с прозрачными, будто марлевыми плавниками, и извивающиеся стебли экзотических водорослей. И яркая картинка становится просто безобразно-грязной кляксой.
 Перед глазами Вали стали возникать отрывки из  прошлой жизни, которые она раньше не считала странными или страшными. Ей вспоминался тёплый летний вечер,  смех Виля, который открывал ей заднюю дверцу своего автомобиля. А потом жёсткий толчок в бок, почти в поясницу. В темноте салона она вначале нащупала, а потом увидела железное тело автомата. Тупорылое тяжёлое и громоздкое.
- Ты что,  мать твою! – прохрипел тогда Виль, и Иван, его шофёр, нервно заёрзал,  вцепившись руками в руль, -  Ты ещё гранатомет на лобовое стекло положи…
  А ещё  разговор с соседкой, с которой случайно столкнулись  перед домом, и они познакомились. Галина оказалась её ровесницей, и бойко обсуждала, что в доме живут одни старики, так что и поговорить-то бывает не с кем. И Валя не преминула  пригласить её к себе, чтобы показать вновь отремонтированную и обставленную квартиру. Их спокойная беседа за чашкой чая, вот здесь за этим столом, и слова Галины, когда уже  прощались, в дверях.
- Серёжка мой  старше твоего на два года. В пятый класс пошёл. И теперь ходит в школу один. Я ему из окошка помашу, и всё! А раньше же страшно было отпускать. Спасибо твоему Вилю, что передушил всех этих наркоманов. Ведь весь город ими забит был! Да, всё молодёжь, молодёжь зелёная. Так и начинаешь думать, что же будет с сыном, когда подрастёт. Не дай бог, тоже попадётся к ним и будет колоться по подъездам и подворотням…
«Передушил!» -  как эхо вспомнила она слова соседки. « Господи! – будто током пробежала мысль  -  Это мой Виль передушил!».
 И сразу же вспомнились рассказы женщин  на работе о взрывах машин, в которых возили наркотики, и о найденных милицией в заброшенных карьерах за городом   трупах, изрешечённых пулями до неузнаваемости, с карманами набитыми   расфасованным по дозам  героином.
«Это не он! – думала тогда Валя, – Он обладает такими способностями, и он занимается совсем другим».  Но сейчас она уже понимала, что Виль был с теми, кто это делал, и был среди них не последним человеком. Значит это и он тоже?
 Два года назад Виль настоял, чтобы Валентина ушла с работы. Он сказал тогда, что забот ей хватит. И действительно, он открыл ей большое поле для деятельности.  Он принёс  ей   много денег. Столько  она не видела за всю свою жизнь,   и тогда  они стали обговаривать  всё, что нужно сделать  для обустройства их быта, для переезда в новую квартиру. Но в ходе этих разговоров,   впервые, её  сомнения  об  этих деньгах, и вообще о том количестве денег, которое появилось в их жизни так неожиданно, о  его  новых друзьях, и о его новой «работе», о которой он старался не говорить с ней,  выплеснулись в поток вопросов, которые она стала  ему  задавать. Она хотела знать: что он делает, откуда столько денег, кто ему дал такую дорогую машину с шофёром, почему этот шофёр выглядит так подозрительно, и ещё многие, что она не успела  ему задать.   Виль  просто отмахнулся от них   кивком головы, и небрежной улыбкой.
- Брось, Валюш! Зачем тебе все эти бабкины сплетни. Ты же знаешь, что я не дурак. Не заставляй меня оправдываться. Ладно?
 Как-то через год она ещё раз попыталась расспросить его.
- Я деньги не краду! – резко ответил Виль, - Ты это хочешь услышать?
Разговор опять не получился, и Валя успокоилась  на какое-то время. Но слухи, конечно, продолжали  доходить  до неё. Она уже знала и от Галины, и от старых подруг по работе, что её  Виль связан со многими криминальными именами в городке.
«Зачем это мне?» – думала Валя  несколько месяцев назад, в один из редких дней, когда осталась  наедине с собой. Она расхаживала по большой, только что отремонтированной, пахнущей ещё краской, древесной стружкой и новой мебелью,  квартире, когда Дима был в школе, и мучилась тревожными мыслями.
«Зачем мне всё это когда я целыми днями одна? – напряжённо думала она, – Как и в те времена, когда он был в тюрьме, я опять жду его каждый день. А иногда не вижу сутками, а слышу только по телефону его голос.  И что изменилось? Он теперь свободен, но для меня он всё также далеко…».
 Да! Тогда она думала только об этом. У неё было много свободного времени, но за всё это время она не могла почему-то  соединить все те воспоминания, которые ей пришли в голову в этот ненастный осенний вечер. Почему она была так слепа, так недалёка, так спокойна? Почему очевидные события и перемены в её жизни, раньше   не казались ей такими ясными, как в  этот ненастный дождливый и до черноты тёмный  вечер?
 Валя  подошла к окну. Дождь  затихал и тёмное небо, казалось, посветлело. Во дворе стали различимы очертания деревьев, детской песочницы и маленького здания. Когда-то это была обыкновенная кирпичная будка, в которой принимали стеклотару. Сейчас, уже бар. Будка,  была перестроенная  совсем недавно новым хозяином в питейное заведение. На яркой табличке над входом  красовалась новенькая вывеска «Бар Крепость», и сама будка, действительно чем-то походила на средневековое  укрепление. В её  глухих стенах было пробито несколько узких и длинных окон, напоминающих бойницы, и закрытых толстыми  тёмно-красными стеклами, увитыми металлической сеткой.
 Этим  летом, вечерами под окнами  раздавались пьяные голоса, гудки автомобилей, женские визгливые выкрики, или кто-то мог затянуть громогласно песню, гулко отдающуюся в тишине двора. Однако это бывало редко.  Видимо хозяин бара как-то следил за своими клиентами, и в основном большого шума не бывало.  Обычно всё быстро заканчивалось гудками и шумом отъезжающих автомобилей или такси…
 Валя  вспомнилось, как одной  из  летних ночей, она была разбужена криками людей  и завыванием  автомобилей, и  не успев  ничего подумать об этом шуме,  поняла, что Виля нет дома.  Валя быстро заглянула в детскую, увидела, как обычно широко раскинувшего во сне руки спал  сына, и тут же услышала, как муж открывает входную  дверь  своим ключом.
  Было почти утро. Виль стоял в коридоре  в неимоверно грязном, местами порванном и прожженном костюме от Армани. На испачканном сажей лице гуляла непонятная, то ли ухмылка, то ли гримаса боли. В глаза бросилась белизна бинтов, предательски  выглядывающая  из-под  левого разорванного рукава, и в доме  резко запахло гарью и копотью.
 Валя, вбежав в  просторный коридор, увидев всю эту картину, попыталась что-то сказать, но  натолкнулась на строгий взгляд мужа.  И готовые уже брызнуть  слёзы, тут же зажала рукой. И слова застряли в горле, только хрип и бормотание.
- Ванну мне налей! – всё так же строго глядя ей в глаза, отчуждённо приказал Виль, -  И не заводи не нужных разговоров. Просто был пожар. Обыкновенный пожар – понимаешь? Это случается. Но я цел и здоров. Иди!
 Через несколько дней весь городок шумел от слухов,  о сгоравшем цыганском посёлке Шанхай, о погибших в огне женщинах и детях. Рассказывали о жутких криках заживо сгорающих людей, замурованных  толстыми стенами и решётками. Говорили, что те же стены и решётки, воздвигнутые цыганами для защиты от милиции, несколько раз пытавшейся безуспешно штурмовать наркотические притоны Шанхая, стали неодолимой преградой для спасения их обладателей.  И в каждой рассказанной истории упоминалось постоянно лишь одно имя – Силай.
 Валя  не могла долго слушать это, ни от подруг, ни  от знакомых.  Перед глазами вставало опалённое огнём лицо Виля, и его белые бинты на руке. И сразу вспоминалось  празднование год назад юбилея Виля. Тогда в самом большом ресторане города – Юбилейном собралось много народу. Валя была в шикарном платье, которое ей подарил Виль. «Французское,» - сказал он, когда отдавал коробку. «Будешь у меня самой красивой!».
«Зачем?» - удивилась тогда Валя, - « У меня и так полный шкаф. Я же не успеваю их все надевать…».
  Шум музыки, снующие по огромному залу официанты, в строгих смокингах и бабочках,   а главное  большое количество неизвестных ей людей, которые подходили к их столику  с поздравлениями вначале вселили в Валю, какое-то тревожное чувство, будто  она попала на бал, где её никто не ждал.  Но постепенно, она успокоилась. Все эти люди, так откровенно пытались выразить Вилю уважение, кланялись, пожимали руку, улыбались, заглядывая в глаза, что Валя стала даже испытывать гордость за мужа. Такую гордость, о которой уже забыла. Как в те времена, когда он начал  приносить в дом хорошие деньги, и в его глазах впервые после заключения исчезли тоска и угрюмость.  Кроме того, сопровождающие  всех этих, таких разных, и в тоже время   чем-то неуловимо похожих друг на друга мужчин, такие же элегантно одетые женщины разных возрастов, непременно подходили к Вале, и поздравляли её с юбиляром, а многие тянулись с поцелуями, что удивляло, но потом стало восприниматься Валей с долей иронии и той  же гордостью  за мужа.
  Когда  весь этот непонятный ритуал, и незнакомые лица стали уже надоедать  Вале,  а  поток поздравляющих, наконец, стал иссякать, и  большой зал ресторана  заполнился  людьми до предела,  муж, молча, взял её за руку и  увлёк  за собой.  Он  подвёл её к узкоплечему, небольшого роста мужчине в  бежевом, видимо дорогом костюме, сидящем на нём, однако, как-то мешковато, и  казавшийся Вале почему-то одетый им с чужого плеча. Мужчина выглядел чуть старше Виля, и стоял одиноко в углу зала, возле лестницы ведущей вниз,  окружённый только крепкими парнями спортивного вида. Валя даже  подумал вначале, что это толкутся  шофёры тех, кто приехал на юбилей.
- Познакомься,  - просто сказал Виль, – это мой друг. Саша Видикалов.
 Парни окружающие их сразу расступились, а потом и вообще сделали несколько шагов назад,  оставляя их втроём.
Мужчина сделал шаг вперёд, улыбнулся, сверкнув золотыми коронками зубов, и обдав Валю крепким запахом сигарет смешанным с еле уловимым запахом дорогой парфюмерии. Улыбка на его сером, не здоровом лице,  с заостренными, обтянутыми коричневатой кожей скулами, больше походила на гримасу боли или неудачную  ухмылку.
- Друзья зовут меня просто – Силай. Но для вас Валя, я думаю, что останусь просто Сашей…
 Валя не знала, заметил ли Силай, как вздрогнула её ладонь в ответном рукопожатии, когда он произносил эти слова. Но сразу после этого, Видикалов кивнул ей, и отозвал  Виля в сторону, небрежно бросив уже на ходу: «Ты извини нас. Мы ненадолго!»…
 Валя очнулась от воспоминаний лишь от голоса Виля.
-  У тебя бессонница?
 Валя резко обернулась и увидела насмешливые, уставшие, но сегодня лучащиеся спокойствием и озарённые  доброй улыбкой глаза мужа. Виль стоял на пороге кухни, опёршись плечом и головой о косяк двери. Он улыбался грустно, но во взгляде  почему-то не было обычной строгости, к которой она привыкла за последние месяцы.
- Ой! – Валя прижала обе руки к груди, как будто закрываясь от чего-то, - ты напугал меня. А я тебя специально ждала. Не ложилась…

                7.
- Пойдём в комнату, - предложила Валя, - или ты хочешь есть?
- Нет. Есть не хочу. Но может быть,  поговорим здесь. Димка же спит.
- Дима у матери. Я его специально отправила. Знала, что ты можешь прийти поздно.
- Честно говоря, - Виль мельком глянул на настенные часы, – уже третий час ночи, и я жутко устал.
- Нет, Виль! Я слишком долго ждала…
- Хорошо, - неожиданно быстро согласился он, и сразу пошёл в комнату.
- Я хочу тебя спросить, Виль:  начала Валя сразу, пока муж садился в кресло, и устало вытягивал ноги, - Что ты делаешь? Кем ты стал? Ты обещал мне, что у нас будет всё хорошо. Ты говорил, что не воруешь, а сам являешься одним из тех, кого называют ворами. Ты обещал мне…
- Так много я тебе не обещал! – резко перебил Виль, и Валя увидела, как он, прикрыв глаза, знакомым уже движением трёт пальцами переносицу. Это обозначало   крайнюю степень сосредоточенности или раздражения. Валя испугалась, что сейчас он перебьёт её, начнёт говорить сам, и тогда она спутается, и разговор опять будет скомкан.
- Зачем мне всё это благополучие, когда тебя могут убить в любую минуту? – резко выкрикнула она, и тут же замолчала,  испугавшись своего крика.
  Виль вдруг улыбнулся.
- А помнишь, как ты восхищалась этой квартирой. Сталинская постройка, стены два метра  толщиной, потолки три метра высотой, площадь больше ста квадратов. И всего две двери на лестничной площадке, и всего три подъезда в доме. Отличный старый район был просто мечтой, а ещё ты очень ловко руководила строительной бригадой, которая делала у нас ремонт. Тогда ты была счастлива. Правда?
- А сейчас нет! – чуть слышно выдохнула Валя и закрыла лицо руками. Слёзы неожиданно подкатили к горлу, и она с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться.      
- Садись, и успокойся, - устало попросил Виль, - Давай поговорим спокойно. Видимо, действительно пришло время серьёзно поговорить.
- Я боюсь за тебя! – всхлипнула Валя, и уже  оторвав  ладони от лица, выкрикнула, - И за себя, но ещё больше за сына!
- Я знаю, - вздохнул Виль, - но скажи мне, что я ещё могу  сделать? Я свою судьбу не выбирал. Я не ходил воровать с малолетства, ты знаешь. Но так всё сложилось, и кто я теперь после тюрьмы?  Какой был у меня выбор? Работать на заводе и ждать зарплату по полгода? Ты хотела, чтобы мы продолжали жить  так?
- Так было спокойнее… - утирая слёзы, вставила слово Валя.
- Конечно, - кивнул Виль, - было спокойнее. Но разве это можно было назвать жизнью?
- Значит лучше убивать людей? – опять повысила голос Валя – Ведь ты тоже стоишь за этим…
- Ты меня знаешь, - перебил с досадой Виль, - я болваном  никогда не был. Я всё понимаю, но не я устанавливаю правила игры. Ты разве не видишь, что твориться вокруг? Ты разве не понимаешь, что страны нашего детства уже больше нет? Не наше детство закончилось, закончилась сама страна. Но жить-то  хочется по человечески.  Не в нищете, и не  с согнутой спиной. Не я виноват, что люди перестали уважать друг друга, и бросились во все тяжкие грехи, чтобы казаться, а не быть кем-то. Я не собирался, и не собираюсь казаться лучше, чем я есть. Я делаю, что могу, и так как это считаю возможным. И, наверное, я не прав тоже. Но кто не без греха?
 Виль вздохнул, переводя дух.
- Наверное, если бы всё было по-другому, я тоже был бы другим. И может быть, как и мой отец отработал бы на заводе всю свою жизнь, и не задумывался бы:  кто я, что делаю, почему живу так, а не иначе? Но я попал в тюрьму, а не в институт, и там преподают совсем другие науки. Кто же знал, что эти науки так  понадобятся  мне на воле? Понадобятся не для того, чтобы почувствовать себя авторитетным вором, а для того, чтобы став  уголовным авторитетом почувствовать себя человеком.
- Да, - Виль вскочил на ноги и нервно заходил по комнате, - мои руки за последние годы не стали чище. Но  я уже давно замарал их, ещё там, в лагере. А здесь я просто делаю то же самое, что и там. Я продолжаю выживать, пытаюсь остаться самим собой, и всё так же мечтаю, что и ты, и Дима будете счастливы. Но так уж случилось, что там я думал только о нас, и делал всё, чтобы мы быстрее встретились на воле. А здесь мне приходится думать ещё и о многих других, жизнь и благополучие которых зависят теперь и от меня тоже. И я не стремился к этому, но, как и в лагере, я сделал свой выбор, и мне ничего не остаётся. Как донести этот крест до конца…
 Валя заворожено смотрела, как Виль нервно расхаживает по огромному ковру пастельного цвета  в центре залы, и как с его лакированные туфли оставляют на ворсе черную тропинку от осенней грязи, налипшей на его подошвы. При его последних словах она вздрогнула и не смогла удержать громкого всхлипа, от слёз, которые копились у неё внутри с каждым сказанным Вилем словом.
 Виль остановился и резко подошёл, и, нажимая на плечи, усадил её в большое мягкое кресло, рядом с тем, в котором только что был  сам. Но он не сел на своё место, он нагнулся к лицу Вали, которая сидела, сложив плечи, словно крылья, и опустив лицо в пол, будто боясь удара молнии. Виль никогда не поднимет руку на женщину, это она знала. Но  его слова обжигали ей лицо больнее, чем множество пощёчин.
- Я не искал такой доли! Но выйдя на свободу, я оказался в тех  же условиях, что и там, за колючей проволокой. Откуда мне было знать, что пока я сижу там, весь наш городок, и вся страна превратится в один большой тюремный лагерь?  Здесь нет забора, нет часовых на вышках, но порядки стали такие же как и там. Как и там, администрация только смотрит за внешним подобием порядка  в общественных местах, да  с высоты сторожевой вышки.  Как и там, авторитет у того, кто больше наворовал, кто смог подмять под себя большее количество людей, у кого в руках не дрожит нож, или ещё что похуже.  И там и здесь богатство теперь берётся силой, и прав тот, у кого этой силы больше. И  оказалось, что и здесь теперь можно добиться чего-то только при наличии силы, денег и отсутствии жалости и нерешительности…
 Виль вдруг резко оборвал себя и,  сделав шаг в сторону, и почти упал в кресло. Он опять стал уставшим, и даже почти обессиленным. Его пальцы опять, привычным движением тёрли переносицу, а глаза были закрыты.
- Да, я пошёл к ним сам, и сам принял правила их игры. Но с самого начала я старался делать то, что могу. Я старался защитить самых слабых и  беззащитных. Я старался наказать самых отъявленных отморозков и негодяев. Я старался спасти жизни тех, кого ещё  можно было спасти. Я пытался оставаться человеком, но это видимо плохо мне удалось. В этом ты права. И я могу оправдаться лишь тем, что нельзя не запачкаться в крови если работаешь на скотобойне. Это слабое оправдание, и ты права, что можно было бы работать и в другом месте. Но тогда бы я не смог обеспечить нормальную жизнь вам с Димкой, а главное, тогда бы я совсем не смог бы помочь никому, в том числе и себе. Сидеть в сторонке и смотреть, как несколько сволочей и негодяев творят беспредел, я отучился ещё в лагере. Я не мог бороться со всеми, кто это делал там. Их было слишком много. Но я всегда старался сделать что-то для тех, кто был рядом, кто спал со мной  в одном бараке, кто ел со мной из одной кастрюли, или просто работал в моей бригаде.
  Но ты пойми: и там и здесь, те, кто обязаны это делать по роду своей службы, или  в силу своих обязанностей и кто имеет на это право, сейчас вообще ничего не делают.  Поэтому кто-то должен делать это за них…
- Не знаю! – Виль выпрямился в кресле и даже чуть развёл руками. Валя  пригляделась внимательней, и удивлённо заметила, что сегодня Виль тоже не похож на себя.  Он стал очень осторожен в движениях после возвращения из тюрьмы, и она не помнила за последние годы, чтобы он допускал какую-то суету в движениях или жестикуляцию, как сейчас.
- Я не знаю, что ещё сказать тебе! Меня тоже иногда посещают и страх, и отчаяние, но я гоню их прочь. Я пытаюсь организовать вокруг себя что-то, что похоже на нормальную жизнь. Ну, или хотя бы то, что было бы не похоже на эту звериную стаю, эту потную и противную возню, призом в которой всегда является только куча денег. И  знаешь, иногда мне кажется, что я, поэтому-то  ещё до сих пор жив и здоров, что не пытаюсь, как большинство из тех, кто меня окружает, урвать себе, как можно больше денег, или отломить самый жирный кусок  от любого «пирога», который чуть не ежедневно делиться ими.
 Конечно, то,  что я делаю, я делаю не чистыми руками, и не всегда правильно, а иногда и жестоко, но  я просто не могу сделать большего.  Я всё-таки ещё хочу жить, и хочу ещё помочь кому-то. Потому, что если я не помогу этим, часто ни в чём не повинным людям, этого не сделает никто!  И пусть это звучит слишком уж театрально, но у меня нет других слов, чтобы ты поняла и поверила мне.
- Я верю тебе! – неожиданно вырвалось у Вали, -  Но я не знаю, как мне жить дальше! Теперь я буду бояться за тебя ещё больше! Ты мог бы уйти от них. Ты мог бы заняться чем-то другим. У тебя же теперь большие связи…
- Да! – опять перебил Виль – Я мог бы, но не стану. Во-первых: потому, что это не так просто как ты думаешь, а  во-вторых: я не привык бросать всё на полпути. Конечно, я не смогу провести свет во все дворы нашего городка, и повесить во всех тёмных углах фонари, но я могу остановить тех, кто безпредельничает в этих тёмных  дворах.  Нет, я не смогу как Господь Бог накормить всех голодных, помочь всем несчастным, и даже гарантировать полную безопасность тебе и сыну я не могу.  Но если я уйду, то не смогу больше заставлять богатых давать работу бедным, и не смогу спасти ни одной жизни. Я   не смогу защитить, ни вас, ни множество других людей.  Я не смогу остановить многое, что будет большим горем, для большего количества людей.
 Так, я хотя бы стараюсь, чтобы в городке было хоть какое-то подобие, хоть какой-то власти, когда власти ни над кем фактически нет никакой. Я стараюсь, чтобы было хоть какое-то подобие правосудия, когда в судах его вообще нет. Везде всё за деньги! И у нас тоже. Но у нас деньги не решают прав или виноват. У нас решают люди и воровские законы, а деньги нам и так отдадут, и  правый отдаст и виноватый.  И это не самое лучшее, что можно сделать. Но это всё, что могу сделать я!
- Но ты ещё и убиваешь людей? – уже осторожно спросила Валя.
- Да! – выдохнул Виль и поднял на неё глаза. В них была тоска, но где-то в глубине уже появилось прежнее тепло, которое он излучал, когда только вошёл в квартиру.
- Лично я никого не убиваю. Но ты права, я рядом с этим  всегда. А потом, я говорил тебе уже, что лагерные законы сегодня повсеместно, а  в тюрьме люди  гибнут и за менее  невинные  дела.  Да,  и называть людьми тех, кто торгует или просто раздаёт наркотики малолеткам, или грабит и насилует девчонок во дворах и подъездах, могут только такие добрые женщины как ты. Раньше бы эти люди сидели в тюрьме, но сейчас их развелось столько, что многие из них сами ходят в милицейской форме. Если их не убирать с улиц и дворов, как тогда жить таким как ты?
- Откуда же их стало так много, - пробормотала недоверчиво Валя, - ведь жили же мы нормально…
- Ну! – пожал плечами Виль, - Этому много объяснений. Ты их и сама знаешь. Да, что от них толку? Давай лучше договоримся с тобой…
 Валя с трудом сглотнула комок в горле и  внимательно посмотрела на мужа. А Виль будто бы и не замечал её волнения. Он всё так же, согнувшись, сидел в кресле,  и  теперь  выглядел  поникшим и уставшим.
- Во-первых: ты не будешь бояться за меня. Ты же помнишь бабку-колдунью? Вот она сказала, что я проживу почти до восьмидесяти лет. И я ей, как не странно, верю. А ты?
- Она так сказала тебе? – радостно воскликнула Валя.
- Во-вторых: - продолжал бесстрастно  Виль тем же уставшим голосом, -  ты должна знать, что вся эта жизнь наша скоро закончится. Я это чувствую. Но вот только как, и когда закончится, я не знаю.  Поэтому, я дам тебе ключ от моего сейфа в нашей спальне. Там есть всё необходимое, чтобы  вам с Димой быстро уйти из этой квартиры. Это может понадобиться неожиданно. Или я позвоню, или…   Ну, или ты сама поймёшь что к чему…
- Господи! – вздохнула Валя, - Я ждала что-то подобного, но, слава богу, ты сам это сказал.
- Думаю, что всё это не страшно, Валя! – уже улыбался Виль, - Просто всё может измениться, и тогда нам придётся уехать далеко и надолго…
- А сейчас нельзя? – радостно и с надеждой перебила его Валя.
- Нет! – мотнул головой Виль, - Я тебе уже говорил, что сейчас не время…
 Так  и окончилась та долгая осенняя ночь. И уже прошла зима, и весна, и наступило лето. И Валя постепенно притерпелась к ежевечерним ожиданиям мужа, к ежедневным тревожным мыслям, которые уже не жалили больно, а лишь ныли, как старый больной зуб. Ныли постоянной, неутихающей болью, к которой она привыкла. И вот уже вторую ночь, летнюю, душную и тревожную она ждала мужа, и пока ещё надеялась, что всё обойдётся. И лишь воспоминания тревожили её память, и только предчувствия не давали ей уснуть до самого утра.
 К счастью, она ещё не знала о том, что Виль пропал, и что Силай с подручными уже ищут его по всему городку. И звонить на мобильный телефон мужу она  тоже пока не решалась. Его отлучки стали привычными, но в эти летние ночи она почувствовала что-то, что заставляло её раза за разом возвращаться  к воспоминаниям обо всех недавних событиях, и разговорах  с мужем, и с окружающими его людьми, и не звонить ему до последнего. Телефон у Виля  мог быть  и отключен, и потому звонок на его мобильный   она приберегала  на крайний случай, а для  скрашивания ожидания, или же для того, чтобы осознать ещё что-то важное для себя, Валя теперь часто предавалась воспоминаниям. Воспоминания помогали ей не метаться по квартире, не быть в постоянном напряжении. Они как будто раз за разом давали ей ответ на вопросы, на которые её никто ничего не мог ответить.
  Окно в кухне стало розоветь отсветами раннего летнего восхода  и, разминая затёкшие члены, Валя встала, и привычно пошла в спальню. Наступало время, когда ждать было уже бесполезно, и именно тогда она как будто успокаивалась.
  Валя, уже в который раз, заглянула в спальню сына, послушала темноту его комнаты, потом посмотрела на часы в коридоре, показывающие четвёртый час утра, и стала укладываться. Ждать больше не имело смысла, да и глаза уже сами по себе смыкались. Тревожное, многочасовое ожидание, и недобрые воспоминания, измотали её как всегда, и теперь она готова была упасть и погрузиться в не спокойный и чуткий сон, как это уже было не раз за последние месяцы…
   Уже засыпая, она всё ещё прислушивалась, не скрипнет ли дверь в  подъез-
де, не раздастся ли шорох перед входной дверью, не загудит ли во дворе знакомый рокот автомобиля. Прислушивалась по привычке, а не с ожиданием, без всякой надежды, а только с уверенностью, внушённой когда-то мужем, что он обязательно вернётся, несмотря ни на что.

                8.   
- Просыпайся! – в кромешной темноте подвала я почувствовал, как Рентген трясёт за плечо девчонку.
- Чего ты? Офанорел  что ли? – хриплып  со сна голосом просипела она, - Ночь ещё на дворе…
- Утро уже почти. Вставай тихо, не шуми.
- А ты не лапай граблями!
 В темноте раздались шорохи, видимо Анечка всё же подчинилась Вилю.
- Слушай внимательно! – зашептал Виль,  - От того как и что ты расскажешь, будет зависеть поверят тебе Зуб и Алабай или нет. Алабай мент тёртый. Его на фуфло  не возьмёшь. Он  до майора в уголовке  дослужился, и не на последнем счету у них был. Погорел он на том, что начал колоть «черных» - азербайджанцев,  у себя в гараже. Увлёкся. Да так, что  только кожу с них не сдирал…
 Короче, надо чтобы он тебе обязательно поверил. Тогда и на дыбу тебя он не повесит. Чуешь, как палёным мясом пахнет?
- Нет, - через несколько секунд раздался испуганный голос Анечки.
 Я тоже чуть слышно потянул носом, но ничего не почувствовал. В подвале пахло всё той же кислятиной от бочки с квашеной капустой, пылью и гнилыми досками.
- А вот я чую, - вздохнул Виль, - это твоей палёной шкурой пахнет. И запахнет ещё сильнее, если не начнёшь соображать быстрее, и слушать меня внимательно.
- Не гони жути, - зло процедила маруха, - не таких я видала умников. Зуб меня Алабаю не отдаст. У него сейчас каждый человек считанный...
- Им обоим нужен я! – выдохнул громко Виль, - И это их последний верный шанс опрокинуть Силая. Они ставят на кон последние козыря, чтобы вскрыть банк. А такое барахло как ты,  они выкинут из колоды и забудут. Но если уж они блефуют тобой, как козырной дамой, то в размене, они выжмут из тебя последнее, до тех самых пор, пока ты за эту  даму  и будешь канать.  В терц играла когда-нибудь?
 Анечка молчала долго, сопела в темноте, и поскрипывала на досках. Видимо, никак не могла  усесться удобно.
-Ладно! – наконец услышал я её голос,  - Считай, что напугал. Говори, что хотел.
 После этого Виль  дёрнулся. Доски заскрипели, и голос его  стал, почти не различим. В темноте был слышен шёпот, тихий шорох губ. Расслышать что-то было не реально, а потому я лёг навзничь и закрыл глаза. Шёпот Виля успокаивал и раскачивал  каменный пол подвала как  ласковый морской прибой. Наверху где-то заголосили петухи.
 Проснулся я от  тусклого света, бьющего в лицо. Кто-то что-то громко кричал, потом хлопнула крышка люка, и в подвале опять стало темно. Я почувствовал, что мы с Вилем остались одни, и сон слетел с меня, как казённое лагерное одеяло при  утреннем подъёме в лагере. Как пушинка. Однако шевелиться я пока не собирался. Хотелось послушать и понять: что же происходит?
- Знаю, не спишь уже, - раздался громкий голос Рентгена, - и скоро  тебя         тоже наверх потащат, Курок. Так что,  нам с тобой кое о чём договориться надо.
 Я протёр глаза и сел. В полумраке, у дальней стены еле угадывалась фигура Рентгена сидящего возле стены. Он переместился глубже, ближе к закрому с картошкой, и сидел на какой-то тряпке, по-узбекски скрестив ноги.
- Либо подведёт нас Анечка, и расколется. Либо Зуб после её басни крепко задумается, - тихо прошелестел одними губами Виль.
- Слышишь, как колготятся?
 Я действительно расслышал, что наверху в доме кто-то громко, взахлёб, что-то говорит, и несколько голосов ему вторят, от случая к случаю.
 - Алабаю, как всегда не терпится  порвать  кого-нибудь, - хмыкнул Виль, - или хотя бы кровь пустить. Чего его Гурьян себе не прибрал? Такой ценный кадр.
 В голосе Виля чувствовалась насмешка, но я ответил серьёзно.
- Гурьян вор честный. Он со ссученными ментами дел иметь не станет.
- Ну, да, - всё так же с насмешкой перебил он меня, - его мальчики крови льют не меньше. Только вот  мозгов у них совсем нет, в отличие от Алабая. Умный мясник  директору колхоза не нужен. Главное чтобы бил и резал когда скажут.  И может Гурьян и простил бы Алабаю его бакланку. Ведь его ребята тоже иногда орут и болтают не по делу. Но ему не нужен человек, привыкший принимать решения. Так что Курок, не в бывшей ментовской биографии   дело. На Силая и бывшие мены, и многие из нынешних, работали и работать будут.
- Да, сейчас не это главное! – Рентген передёрнул плечами, - Сейчас они разборки окончат, вытащат тебя наверх, и начнут из тебя отбивную делать. Придётся тебе немного потерпеть, Гриша. Продержись,  сколько сможешь, не лязгай понапрасну зубами обо мне, молчи больше, тогда и проживёшь  дольше, и я тебе помогу.
 В груди у меня вдруг всё затряслось, прямо ходуном плечи заходили. Я же чувствовал, что Рентген не шутит. Не тот он человек, это уже тогда мне понятно было.
- Да, не выдержу я!
 Я уже кричал, в голову ударила горячая волна, и все слова об Алабае вспомнились, и виделась мне мучительная смерть, и боль, которою я всегда не переносил.
- Жить захочешь – выдержишь, - спокойно ответил Рентген, только не  дрейф, не показывай Алабаю, что трусит тебя. Чушь какую-нибудь неси. Не мне тебя учить. Представь, что разводишь его ещё на три тысячи баксов, и играй как обычно. А начнут мясо из тебя рвать, так ты не смотри по сторонам. Голову задери, и неси свою ахинею, как в самые лучшие времена, какие у тебя были. Ты же бывал у зубного врача, Гриша! В таких случаях зажиматься нельзя. Нужно думать о хорошем и приятном. А моё слово верное. Клянусь, что выручу тебя. Но только в том случае, если лишнего не скажешь. И не подумай, я не за себя боюсь. Если скажешь много, они меня наверх не поднимут. А будешь молчать, или дуру им пропихивать,  меня поднимут, и вот тогда мы посмотрим у кого в рукаве козырей больше. Договорились Курок?
- Да, не переношу я боли! Меня менты как прессовать начинают, так я могу минут сорок выдержать не больше! Понимаешь ты это! А этот из меня мясо рвать будет! Так я всё скажу! Я крови не терплю! У меня от неё сразу сердце в горло залезет…
- Всё! – резко перебил Рентген, - Захочешь жить – выдержишь! Помни только, что на фарте сейчас далеко не уедешь, не те времена настали. Думай, Курок, думай! Можешь болтать всё что угодно, но обо мне скажи, что не разговаривал, молчал мол, всё время. Так и гни своё, ори, плачь, мамой клянись. Тяни время. Это будет главным.  У Алабая тоже характер заводной, может долго не выдержит и потащит меня. А тогда и о тебе на время забудут. Будет у тебя передышка, а у меня время, чтобы нам выпутаться. Мне ведь главное наверх попасть, а там поглядим кто кого.
 Рентген замолчал, а я, клацая  зубами, забился в угол, и просидел  там, прислушиваясь к голосам, и вздрагивая от всякого шороха и шума. Это время: может минуты, а может и часы, запомнил я навсегда! Никогда больше в своей жизни не испытывал я такого страха. Никогда больше не мутило меня от ожидания того, что со мной будет, так как тогда. Мутило до тошноты, до рвотных позывов. И в холодном подвале было мне жарко так, как будто засунули меня в горящий котёл со смолой. Этот ад  оказался страшнее даже того, что произошло потом.
 Люк над головой открылся, и кто-то громко позвал меня. Когда я стал подниматься по шаткой лестнице, сильная рука схватила меня за шиворот и выволокла наверх. Я, конечно же, сразу же ослеп от света. Пот лил с меня градом, я смог разобрать только довольный собой хохот Алабая, и в нос шибануло резким запахом бензина. Потом я почувствовал, что меня усадили на стул и стали прикручивать к нему электрическими проводами. Изоляция впивалась в кожу сквозь рубашку, и сквозь легкую ткань летних брюк.
 Нет! Не буду рассказывать, что было потом. Это было неприятно, больно, да и память моя со временем всё больше стирает все эти ужасы. Жить с такими воспоминаниями нельзя. Это я понял уже потом. И постарался забыть всё быстрее. Но всё же  душными летними ночами мне иногда слышится грохот раскатистого хохота Алабая, и его громкие крики.
- Ты знаешь его? Ты говорил с ним? Что он говорил тебе?
Я старался не открывать глаза и что-то бормотал в ответ, а боль жгла всё моё тело, сверлила, вонзалась в меня железом, резала мою одежду, гулко отдавалась ударами в голове.
 Меня спасло то, что от страха я совсем потерял голос, и ещё абсолютно не понимал того о чём меня спрашивают, и что от меня хотят.
 Очнулся я от страшной боли в руках, и от того, что не мог дышать. Нос был разбит вдребезги, и я хватал горячий воздух ртом, но никак не мог надышаться. Было ощущение, что лёгкие забиты песком, и я никак не могу вздохнуть. Только тут я понял, что  болтаю ногами почти  под потолком дома, подвешенный за связанные за спиной руки. В доме было тихо, и поэтому я подумал, что потерял слух. Тогда у меня мелькнула мысль, что перебитые перепонки ушей, это возможно спасение для меня. Не слышать этих ублюдков, а главное не слышать собственных криков и мучений  мне показалось почти избавлением от мук. Однако, я ещё мог видеть, сквозь кровавую пелену, что вокруг меня расхаживают двое здоровенных бугаёв с автоматами. Но глаза я открыл только на минуту, и тут же закрыл их. Я не хотел ничего видеть, а слышать уже ничего не мог. И это было много лучше, если бы не острая боль в плечах. Мои суставы скрипели и трещали так, что разламывали мне голову от боли. Дыба со временем вывернет мне руки, и возможно я потеряю сознание, и мои мучения кончаться. Я так надеялся на это, но я ошибся.
 Вначале я услышал голоса, а потом глаза мои открылись сами собой.
- Ну, как тебе пейзаж, Рентген! – раскинув руки в стороны, покрутился на месте Алабай. Его  большая, с мощными плечами и громоздкой, как ведро головой,  фигура,  была прямо возле моих ног, посреди большой  почти пустой комнаты. Из пыльных окон струился жёлтый ядовитый свет  полуденного солнца, и хорошо освещал  убогое убранство дома  почерневшими боками русской печи занимающей дальний угол. Возле печи, как сноп лежала наша наседка Анечка. Избитая, и спутанная верёвками по рукам и ногам.
- Соседняя дыба для тебя готова, - хохотнул Алабай, кивая в мою сторону, - а твои гипнотические шутки со мной не пройдут. Даже и не пробуй. Ребята стреляют без предупреждения.
 Он кивнул на застывших в напряжённых позах двух невзрачных  парней, одетых в одинаковые джинсовые костюмы, которые  с автоматами в руках застыли по углам избы в напряжённых позах.
- Я согласен, - спокойно сказал Виль, и опустился в центре комнаты на черный, закопченный когда-то огнём  стул, ещё покрытый моей кровью. Казалось, что он не обращает внимания, ни на кровь на стуле, ни на провода, которые  висят на его спинке,  ни на ребят с автоматами, ни на меня.
- Что?- Алабай вдруг застыл, потом согнулся, будто перед прыжком и уставился на Рентгена. Он действительно в такой позе чем-то напоминал бойцовую собаку, кличку которой и носил.
- Я согласен, - повторил Виль, - но с некоторыми условиями.
- А я вроде бы тебе ещё ничего не предлагал, - прорычал Алабай, и мне показалось, что отсюда, сверху, я увидел его звериный оскал, который маячил передо мной всё время моих мучений.
- Я  заведу вас в дом, и вообще выполню всё, что вы хотите, - будто не слыша его, продолжал Рентген, - только мне нужны гарантии, что дети и женщины останутся живы.
- Я могу тебе дать гарантию, - зло захрипел Алабай, нагибаясь к самому лицу Рентгена, - что порву тебя как грелку, если ты ещё раз будешь ставить мне условия!
 В это время занавеска отгораживающая маленький угол за печью отдёрнулась,  и в комнату вошёл Зуб. Этого я знал хорошо. Высокий, как фитиль и  худой,  с почерневшим от лагерного чифиря  лицом, и потому ярко выделяющимися тёмными залысинами на почти белой голове. Я ещё помнил, что когда-то в нашей молодости, его погоняла была – «Сивый», а потом – «Фильдеперс». Он и тогда, и сейчас, когда был на воле,  всегда  выглядел франтом, а сейчас на нём была ослепительно белая рубашка и наглаженные брюки. Я разглядел это даже сквозь боль, что туманила и застилала глаза.
- Погоди, Михаил, - тихо сказал Зуб, и все обернулись к нему.
- Слышал  я про тебя, и Алабай рассказывал, и на сходке  народ     трындел,
однако я мало верил! – морщинистое лицо Зуба исказилось. Это была  такая узнаваемая для меня улыбка, и я понял, что спасения нет.
 Вот тут-то, честно говоря, я и упал духом, а потому поник головой, и  отключился на время. Ну, и конечно, пропустил самое главное. То самое, что потом заставляет людей слагать сказки и рассказывать всем то, чего не видел сам, но участником чего всё же являлся.  То, что так любят рассказывать зэки друг другу на ночь, оказавшись на соседних  шконках  в уже знакомых им местах.
 Я сказок не рассказываю, не привык, некому,  да и не в моих интересах. Но иногда мне до боли жаль, что я так и не увидел, как же всё это так повернулось. Тогда не увидел, а теперь уже никогда не смогу понять:  что же такого сделал или сказал Рентген, что  грозная братия,  как Алабай и Зуб, которые прошли и видели столько, что вряд ли их голыми руками возьмёшь; и что все эти братки с автоматами   и в хате, и за её стенами, оказались вдруг лежащими в одной куче посреди большой комнаты. Как раз в том месте, где сидел на стуле Рентген, когда его подняли из погреба.
 Я очнулся от боли. Виль отвязывал верёвку и, напрягаясь всем телом, аккуратно спускал меня с дыбы. И когда я, с криком упал на пол, и долго ещё кричал, стараясь выкинуть из себя боль и тот невидимый «песок», что забил мне лёгкие, Виль всё мотался возле меня, развязывал и вправлял руки. Немилосердно, надо сказать, вправлял, за что я ему до сих пор и благодарен.
 Ну, главное, конечно, не за это, а за жизнь, но то, что инвалидом он мне не дал остаться,  я потом понял.
  Так вот, когда всё это закончилось, наконец, и я оказался сидящим на лавке, упираясь спиной в стену печи.  Анечка суетилась рядом,  пыталась перевязать мне многочисленные раны. Виль на неё покрикивал, говорил, мол, чистые тряпки ищи, а та огрызалась, мол, где их взять в этой халупе. Вот тогда я и заметил эту кучу тел.
 Странно мне было видеть громадных мужиков спеленованых  верёвками, как тюки с сеном. И лежали они друг на друге, кучей, тихие и спокойные, но живые. Что живые я сразу понял. Однако всё это моё понятие тогда было поверхностным, и можно сказать уплывающим. Я постоянно терял сознание, и только Анечка своими холодными руками не давала мне отключиться совсем.
  Врезалось мне в память ещё, как Виль взвалил меня на себя, и я от боли завыл, но он вдруг  с размаху бросил меня на пол. Тут у меня совсем свет в глазах померк. Но в тоже время  боль не  дала мне отключиться совсем.
- А ну поставь! – орал во всё горло Виль, и я, запрокинув голову с воем повернулся к нему.
 Анечка лила на сложенных кучей мужиков бензин из канистры, и резкий его запах сразу заполнил весь дом.
-  Никто не умрёт! – хватая её за руки, строго говорил Виль.
- Тогда меня убей! – закричала она,  перекашивая разбитый рот, с дыбом стоящими пышными волосами,  и страшная в истерике и  злобе,  в своём разорванном и покрытом кровяными пятнами платье, - Меня убей тоже! Иначе они меня найдут и разрежут на части!
- Никто не умрёт! – громко, но уже спокойно и по слогам повторил Виль, и добавил, -  Иди к машине. Я возьму Курка, и мы сматываемся. Я обещаю тебе, что ты их больше никогда не увидишь. Всё поняла…

                9.
   Когда запищал сигнал домофона,  Валя подскочила на ноги. Она сразу почувствовала, что это Виль.  Удивляло только то, что не было слышно шума  подъезжающей машины.  Их маленький дворик, всё так же летними вечерами  был тих, если не считать слабого шума музыки из бара под окнами.
 Он вошёл в коридор и посмотрел на неё обычным усталым взглядом.
- Что-то случилось? – спросил он, увидев в глубине её глаз слёзы.
- Тебя долго не было, - всхлипнула Валя, - мне почему-то почудилось, что с тобой что-то случилось.
- Опять? – улыбнулся, чуть заметно,  Виль проходя в комнату. Он намекал ей на их разговор прошлой осенью. И Валя подумала, что он тоже помнит о нём.
- Я потерял свой мобильник, - сказал он, усаживаясь в кресло, - найди мой запасной. Кажется он где-то в шкафу. Валя стояла,  не двигаясь, и напряжённо глядела на мужа.
- Меня что, искали? – спросил он, поднимая  на неё  глаза.
- Значит, всё же что-то случилось? – вырвалось у неё.
 Больше всего Вилю хотелось спать. Он чувствовал, что от усталости почти не может сосредоточиться на словах жены, не может понять её испуга. И боялся, что она примет  всё это за равнодушие, или ещё за что-то, что известно только ей. Ведь, к сожалению мыслей своих близких он не слышал. Не мог слышать. Хотя пытался вначале, но понял, что этого он лишён. А потом был только благодарен Богу, что тот сделал так, а не иначе.
 Услышать её мысли, и сразу найти ответ на её вопросы? Да, но какие это будут мысли? Часто, слушая  мысли и знакомых, и не знакомых людей он бывал, озадачен, иногда поражён, а часто просто разочарован. И это заставляло его менять мнение о них, остерегаться, притворяться, что ничего не произошло, и мучиться возникающими проблемами и вопросами.
 Но это было частью его дела, к которой он успел привыкнуть. А вот смог ли бы он привыкнуть к тому, что нужно менять отношение и словам близких ему людей? И как бы он вообще стал жить тогда?
  Тишину прервал громкий телефонный звонок, и как всегда Валя взяла трубку.
- Тебя!
- Ты заставил нас дёргаться, Виль? – услышал он в трубке знакомый баритон Силая,  - Ещё бы немного, и я бросил бы все дела и занялся бы твоими поисками. Почему не отвечал мобильник?
- Извини, Санёк! Мобильник накрылся…
- Были проблемы?
- Были. И ещё остаются. Но я думаю, что их можно отложить до завтра. Сил совсем нет, брат. Даже базарить  нет сил. Извини!
- Ладно. Но наши проблемы не задвинешь в угол. Сам знаешь. Раз такое дело, не буду дёргать тебя. Сейчас пришлю Гурьяна.  Поговори с ним, а он сегодня же расскажет мне, что вы решили. Дело неотложное, брат, не до конспирации!  Думаю, что один раз ничего не решит?
- Пусть машину бросит в соседнем дворе.
- Я скажу.
- Что-то очень срочное?
-Да! Ну, короче, как всегда.
- Буду ждать…
- Гурьян приедет, - ответил на вопросительный взгляд жены Виль, - на стол что-нибудь собери, и чай завари очень крепкий.
- Кто это? – тревожно спросила  Валя.
- Ты должна помнить его. На дне рождения у Саши он сидел с ним рядом. Маленький такой, коренастый. Он тебя ещё танцевать приглашал…
- Не помню! - мотнула головой Валя, и вдруг улыбнулась уже совсем расслабленно, по-домашнему, - Странно, что ты помнишь все эти мелочи. А вот сообщить мне, что ты жив и здоров забываешь…
- Всё состоит из мелочей.
- И я тоже? – крикнула она  уже из кухни.
- Вообще всё… - прошептал Виль, чувствуя, что глаза закрываются, и он проваливается в тревожный, как всегда, поверхностный сон.
 Валя только тронула его за руку, и Виль сразу открыл глаза.
- Иди на кухню, - тихо сказала она, наклонившись, - давно уже ждёт.
Валя скрылась в спальне, а Виль  потирая лицо, направился, к светящемуся в темноте  квартиры, проёмы кухонной двери. Было совсем поздно, за открытым окном чувствовалось тихое дыхание летней ночи:  стрёкот кузнечиков в ночной тишине, и далёкий гул близких заводских цехов.
- Не стали тебя сразу будить, - поднял голову на вошедшего Виля Гурьян, - крепко спал.
 Он сидел на стуле боком, свободно откинувшись на спинку, и облокотившись на край стола заставленный чашками с чаем, самим чайником, вазочками с вареньем и конфетами, и ещё чем-то.
- Догадливая у тебя жена, - продолжал Гурьян, ожидая, когда Виль сядет рядом, - сразу поняла, что побывал ты в переделке.  Рожа-то побита, хоть и одет  чисто, и руки все в ссадинах. Не в ментуре был?
- Да, нет! Похуже. Расскажу завтра…
- Ну, завтра, так завтра. Это считай уже сегодня. Я к тебе по другой мазе. К нам гончие от самарского вора, Хачика, нагрянули. Вроде как приехали мимоходом,  по пути в Сибирь. Там, мол, дела, а здесь так, проведать, да и подарок от Хачика Сашке передали, и извинения, что не смог из-за дел на юбилей его  заскочить. Однако всё это так – рамсы разводят. Базар начали не сразу, но серьёзный. Вначале за обиду, что Сашка Зубу никак не простит, и что Хачик считает, что грех авторитетным ворам между собой склоки устраивать. Ну, а потом насчёт доли в никелевом отвале побазарили. Хачик считает, что его доля должна быть больше, раз весь сбыт никеля через него идёт.
 Ну, вот! Проводили мы их, а тут и ты объявился. Сашка  так мозгует, что Хачик может подлянку замутить. Поддержать Зуба, и его обиды, если тот к авторитетам в Центр обратится. Для того и людей прислал. Намекает, чтобы мы ему больший кусок выделили, а то встанет на сторону Зуба. Под Сашкой последнее время земля шатается. Все знают, что он церковь на общаковые деньги строит, и что стал меньше делам времени уделять. И всё вроде бы нормально у нас, а зацепиться всегда есть к чему. Вот Сашка и хочет услышать, что ты скажешь. Можешь не сейчас говорить, тоже до завтра подождёт. Просто слухи идут, что Зуб затевает что-то, чтобы авторитет свой поднять. От него всего ожидать можно, сейчас он злой и загнанный. Говорят, что бригаду собрал, а самого не видно. Нам войны сейчас только не хватает между своими, тогда точно свара начнётся, что Санёк не может порядок удержать. Думай, или говори, кого дёрнуть, чтобы прояснить положение. Мои ребята язык развяжут,  кому хочешь, но теперь приближённых Зуба уже не ухватить.
- Э-эх! – скрипнул  стальными зубами Гурьян, - говорил я Сашке, что давно нужно Алабая за ребро подвесить. Ты его отговорил?
- Я! – кивнул Виль, - Пойду, лицо умою. Чифиря  мне плесни.
«Если бы Гурьян мог, - думал Виль, плескаясь в ванной, - то давно бы разделался и с Зубом и с Алабаем. Даже обязательно бы разделался. Мысли его ясные. Этих бы убрал, а за это бы Силай ответил бы перед ворами. Тогда бы и он, Гурьян мог бы на Сашино место претендовать. Одним ударом бы дорогу себе расчистил. Но не может Гурьян. Все знают, что никто не сможет справиться с Зубом, да когда у него ещё в подручных такой ментовский пёс натасканный, как Алабай, кроме него – Гурьяна. Только он, Гурьян, может это сделать. Недаром он правая рука Силая, и все «бойцы» под его началом, и свои люди у него в ментухе, и где только возможно. Большую власть, последнее время,  захватил Гурьян, как стал Сашка чураться дел, и перекладывать их на его, да на мои плечи.  Сам уже по пояс в крови, а всё рвётся в дело, надеется, что время его придёт. Но теперь не сложится».
 Виль вышел из ванной и сел напротив Гурьяна, который хлебал чай большими глотками. Лицо его, широкоскулое, темное от чая и чёрных мыслей, с тёмными по-татарски узкими глазами, было, как обычно, опущено вниз. Когда Гурьян молчал, его глаза всегда что-то искали на полу, у своих ног. Но это никогда не мешало ему замечать всё, что делается, даже у него за спиной.
- Скажешь  Саше, что проблем с Зубом больше не будет. Думаю, что и Зуба мы больше не увидим, и Алабая. Уехали они далеко и надолго. Чувствую, что там, куда поехали, им конец будет. Хорошо, что конец этот не на нашей территории, а потому никто на нас подумать не сможет. Да, если и подумают, то вряд ли предъявят. Слишком  громкая смерть у них будет, а у нас ни один боец ни  приделах, и не в курсе дела.
- Это ты наперёд видишь, - всё так же спокойно, будто Виль говорил о самых простых вещах, а не о проблеме, которую давно пытались решить, спросил Гурьян, - или они уже жмурами заделались?
- Наперёд! – кивнул Виль, отрываясь от горячего бокала, - Но дело уже зашло далеко, и ребята на полпути в рай.
- Все там будем! - суеверно вздохнул Гурьян, и опасливо зыркнул снизу на  Виля, - Сашке что передать?
- Скажи, что проблема сама решиться через несколько дней. Нам только нужно дождаться, когда её в клюве принесёт один из твоих стукачей.
- Стукачи, - проворчал недовольно Гурьян, - в ментовку, и к куму на зоне, бегают в ухо шептать. У меня работает народ не ссученный, хотя и не всегда по понятиям живущий. Но это мои грехи, и не тебе о них базарить.
- Ты знаешь, - злорадно улыбнулся, не сдержавшись, Виль, - я в твои дела не лезу, в отличие от некоторых.  Но и ты меня о большем не пытай. Скажешь как есть, а завтра я с Сашей сам говорить буду.
- Всё темнишь, Рентген! - помрачнел лицом Гурьян, - Не хочешь больше сказать ничего – не говори. Нечего базлать!
- А я это к тому, Гурьян, что на моих людей твои «быки» последнее время наезжать часто стали. Моих людей не много. Все они только на меня работают, и знают о них всего человек пять из Сашиного окружения. Мне такое внимание не нравится, а уж им тем более. Уйми свою пехоту. К чему нам мелкий сор в глаза друг другу сыпать? Ты и так весь город держишь,  и силаевским  именем, и своим, во многом. Но есть места, куда тебе лезть не надо.
- Почудилось тебе, - смущённо прокашлялся Гурьян, не поднимая глаз, - а ребят я предупрежу, чтобы только своё делали. За это спасибо.
- Ну, и лады! Может, коньяку выпьем по сотке. Что-то я сегодня совсем ослаб, и нервы шалят.
- Нет! – зло ощерился в улыбке стальными зубами Гурьян, - С тобой пить – душу тебе на подносе принести. Я в такие игры не играю. Видел, как ты других разводишь. Чаем обойдусь.  За угощение спасибо, поеду. Утро скоро, а мне ещё к Силаю заехать надо. Твои вести всегда верные, а потому успокою его. Пусть тоже поспит спокойно сегодня. Жаль только, что не я Зубу путёвку  в другой мир выпишу. Посчитаться очень хотелось мне с этим гадом. Ну, да о будущих покойниках уже скоро будем говорить только хорошее.
 Гурьян шутил. Весть, принесённая Вилем, радовала его, наверное, даже больше, чем обрадует Силая. Зуб был первым претендентом на пост смотрящего, если бы Сашку «разжаловала» воровская сходка, а к этому последнее время всё шло. Так Гурьян думал уже давно. И если бы Зуб занял место Силая, то естественно, всем  его подручным было бы несдобровать. Пришлось бы уходить на дно, в бега. А Гурьяну с его уже захваченной властью в городке, с его связями, пришлось бы просто остаться ни с чем. Да, и в живых бы его Зуб не оставил за прошлые грехи, и потому, что не стал бы, как Силай делить с ним власть и положение в городе.
- Ничего, - улыбнулся Виль, - поживём ещё. А Зубовский уход надо в свою пользу  повернуть. Вот, мол, предупреждали мы, что он беспредельщик конченный, а никакой не вор авторитетный. Получите  подтверждение прямо в цвет. Сдох,  как собака и рвач, и  уж никак не по понятиям. В сваре злобной сдох, за кусок золота,  за которым метнулся по шёпоту мента ссученного – Алабая.  Метнулся, как «бык» подручный, а не как авторитетный вор, который сам в свару не лезет, а людей имеет для этого надёжных или разменных. А раз так, то ошибался кто-то другой, а не Силай и его люди. И раз так, значит и  зубы ваши, что на Силая заточены,  могут тоже быть ошибкой. Как мозгуешь, Гурьян? Подойдёт такая маза?
- Да-а! – крякнул  Гурьян, - Не зря тебя Сашка в своё время приметил и поднял. Тогда он ещё почуял, что в тебе не только одно мозгокопательство. Только сейчас я его понял. Сказал он, что копаться в мозгах может, конечно, не каждый, но не это в этом зэке  его торкает. «Он ещё себя покажет!» - сказал тогда Сашка, и был прав. Показал ты Рентген не раз, и опять показываешь нам всем, как нужно к делам подходить. Да только мы это всякий раз забываем быстро.
 Гурьян встал и протянул свою кряжистую, крепкую и шершавую, как наструганная  доска ладонь. Лесть его была понятна Вилю. Вор понял, куда дело оборачивается, и становился  опять равным и доступным. Его время ещё не пришло, но он готов был ждать, и терпеть пока, не придёт время, когда он сам станет смотрящим.
 Эти мысли так явно пробежали в голове у  Гурьяна, что Виль пожимая его руку, чуть вздрогнул. Ему показалось, что он услышал их, как будто сказанные вслух. Велико было его желание, сильна злоба, но хитёр был старый вор.
 «Интересно, догадывается ли Гурьян, что я    слышу его мысли? И если догадывается, то почему, он так спокоен?   Конечно, знает, или предполагает, ведь он много раз присутствовал при том, как я из других    их мысли вытягивал. И значит, спокоен он от того, что не чувствует с этой стороны угрозы. Сашке он нужен, и даже в какой-то мере он незаменим. Вот потому он не боится меня, и понимает, что если даже я расскажу что Силаю, тот ничего предпринимать не станет. Не в том он положении, да и нет у него столько преданных людей, чтобы разбрасываться ими…».

                10.      
 Последнее, что я запомнил, были ругательства Рентгена, который засовывал меня на заднее сиденье машины, и  холодные пальцы Анечки тащившей меня внутрь  за плечи. Боли уже как будто не было, и я, кажется, улыбался.
 Очнулся я от яркого света, бьющего мне прямо в лицо, и от того, что горячая волна,  поднимаясь от живота вверх по всему телу, ударила мне в голову так, что я открыл широко рот.  Мне казалось, что я изрыгаю огонь.               
- Погасите свет изверги, - закричал я, но получилось, что-то вроде карканья или звуков напоминающих скрип двери. Язык и губы совсем не слушались, однако меня видимо поняли, и свет стал намного слабее.
 Вот тогда я открыл глаза и увидел прекрасную девушку в белом халате, которая сидела рядом со мной. Её лицо я видел чётко, а всё вокруг неё расплывчато, но зато почувствовал запах свежего белья, мягкую подушку под головой, и далёкую боль в плечах.
- Руки? – спросил я с трудом, - Мои руки?
- Успокойтесь, - сказала приятным голосом  девушка, и он отозвался болью где-то внутри головы, - ваши руки целы. И если вы не будете делать резких движений, то скоро  будете здоровы.
- Кто ты?
- Можете считать меня врачом.
- А где Рентген?
- Рентген вам не нужен. Кости целы, повреждены лишь суставы. Руки я вам вправила. Обезболивающее и транквилизаторы ввела. Так, что говорить вам не стоит. У вас это сейчас плохо получается. Спите!
И от её спокойного голоса, или от её лекарств я действительно заснул.
 Следующее пробуждение было мучительным. Болели руки и всё тело кажется, обжигало огнём. Наверное, я просил пить так, как кто-то поднял мою голову  и стал вливать мне в рот холодную жидкость.
- Водки бы тебе. Сразу бы полегчало, - услышал я чем-то знакомый голос, -да, нет ни черта в этой хазе.
- Маруха, - пробормотал  я, ещё только приоткрыв  глаза, - а ты-то что здесь делаешь.
- Привет, землячёк! – на меня смотрело и знакомое, и очень изменившееся лицо Анечки. Что-то было в нём новое и не привычное, и я не сразу понял, что это шапка вьющихся светлых волос, которые блестели в солнечном свете, как будто нимб.
- Святые угодники, - скривился я, - что с тобой стало девочка? Тебя берут на конкурс «Миссис Вселенная».
- Ну, понёс! - улыбнулась Анечка, и я только теперь разглядел, что у неё крепкие, сверкающие белизной, красивые зубы, - Раз гонишь опять свою бредятину, знать выживешь. Я ведь страх покойников не люблю. Хорошо, когда стреляный, или Алабаем заделанный на свежака. А вот, так вот, чтобы в постели  ласты склеивший, с детства боюсь. Бабка напугала.
- Мы где, Анюта?
- А! – девушка выпрямилась и поставила стакан с водой куда-то за моё изголовье, -  Это Рентген нас сюда определил. Живите, говорит, пока. Крыша, говорит, моя, и не палёная. Я уж у него всё выспросила, как он уезжал. Можешь быть спокоен -  здесь не найдут.
- А за окном что?
- Город. Девятиэтажек много. Новый город. Поняла, что за рекой, но здесь не была ни разу. Так только проездом, и то давно уже.
- А докторша…?
- Ушла. Сказала чем тебя кормить, что давать, чего не давать. Утром придёт.
 Я с интересом разглядывал Анечку, одетую в новое, серенькое, но довольно приличное платье. Для неё оно казалось даже каким-то строгим, делающим её совсем не похожей на ту разбитную деваху, что сидела с нами в погребе.
- Ну, раз такое дело, то я думаю Анюта, нужно тебе и от фени отвыкать. Хватить базлать. Здесь не хаза, говори обычно.
- Да, - Анечка скривила сверкающее чистотой, и потому почти не узнаваемое мною личико, - я уж и забыла, как это говорится-то.
  И её смущённый взгляд, и ладно подогнанное по фигуре платье, заставили меня даже забыть о постоянной боли в плечах. Я даже хотел приподняться, но резко дёрнул рукой и застонал.
- Ты чего? – она метнулась ко мне. Поправила руку, положив её прямо, и натянула на меня опять одеяло.
- Жар у тебя, - проворчала она, - лежи не дёргайся. Врачиха запретила.
 Я смотрел на её руки  и понимал, что ладони портят её, выдавая крестьянскую породу. Руки были с широкими ладонями на узких запястьях, и с короткими пальцами, будто расплюснутые  под давилом.
- Ну, что ещё-то Рентген сказал? – спросил я, чтобы продолжить разговор.
- Да он мало говорил. Пока в машине ехали уже темнело. Он врачихе этой позвонил, когда затащил тебя сюда на третий этаж, и сразу в ванную поволок. Заставил меня, тебя раздеть и помыть. Потом врачиха пришла, и он меня отправил мыться. Какой-то он не нормальный. Только от смерти убежали, а он всех заставляет мыться. И сам вымылся и во всё новое оделся. Микробов обиться что ли?
- Ну, чистым-то по всякому лучше, - пробормотал я. На меня видимо стали действовать лекарства, и в голове у меня всё стало плыть, глаза закрываться.
- Не дал он мне этих гадов порешить, - тяжело вздохнула Анечка, - а у меня рука бы не дрогнула. Не брала до этого грех на душу, и не думала даже об этом. Но вчера бы…
- Чего же он их там так и бросил?
- Нет, звонил кому-то. Сказал, чтобы приехали в тот дом и в яму их посадили. Теперь они в том погребе вместо вас кантуются. Значит, нужны они ему зачем-то живыми. Может ещё поизгаляется над ними, и за себя и за тебя отомстит. Ну, и за меня бы тоже им ещё бы гадам руки поломать. Только думаю, что не для этого оставил их в живых. У него свои думки, и вообще он мужик видать крутой…
- Ты даже не догадываешься насколько крутой! - зевнул я, - Что не слышала раньше о нём?
- Нет!
- Это он тебя приодел?
- Да ты  прикинь! Я и сама не ожидала, что на этой хазе столько барахла. И бабского тряпья дорогого, нового, в упаковках, как из магазина. И тебе он одежду успел подобрать. В соседней комнате лежит. И вообще хата большая. В кухне холодильник импортным хавчиком забит, пакеты цветные, упаковки, бутылки с нерусскими буквами. Короче дворец  Шахин Шаха, как моя бабка любила говорить, только в обыкновенной девятиэтажке.
- А ты чего с бабкой жила?
-  С бабкой и сестрой.  Потом с парнем одним, а теперь одна совсем.
- Что так?
- Все умерли. Бабка два года уже, а остальные на  Зуба работали, да сгинули где-то.
- У меня Зуб тоже напарника моего, Фильтра, порешил.
 Анечка встала и отошла к окну, повернувшись ко мне спиной. Она чуть откинула край плотной шторы,  и в комнату хлынул яркий солнечный свет. Только теперь я хорошо разглядел её стройную, статную фигурку, и подумал, что она совсем молодая ещё. Моложе меня лет на пятнадцать. Девочка!
- Рентген, когда уходил,  сказал: «Не бойся ничего. Я тебя в обиду не дам. Очнётся Григорий, скажи, что могу вас к себе в дело взять. Будете только на меня работать, и знать вас никто кроме меня не будет. Крыша эта за вами останется. Живите. Ну, а решите по-другому, помогу скрыться. Летите куда захочется». Вот так  нас и связал одной верёвочкой, никого не спрашивая. Значит, придётся решать вместе. Как нам вместе или поврозь.
 С меня от этих слов даже сон слетел, хотя слабость всё ещё давила на веки.
- И что же мы решим, Анечка?
   Она молчала, долго  смотрела  в окно,   не оборачиваясь ко мне. И кажется,
прошла целая вечность, прежде,  чем я расслышал чуть слышно сказанные
слова.
- Посмотрим. Время ещё есть. Он сказал:  «Заеду на днях…».


                11.
Ну, ты где? – спросил  Виль в трубку мобильного, когда услышал голос, - Перед подъездом? Спускаюсь!
- Я пошёл, Валя!
 Виль легко спустился по ступеням пустынного подъезда, гулко считающего его шаги  и, оттянув затвор замка, толкнул металлическую дверь на улицу.
  Бежевый «Фольцваген» стоял напротив, но в глаза сразу бросился незнакомый коренастый, будто квадратный мужчина в чёрном строгом костюме, который мирно, сложив нога на ногу, сидел на лавочке у входа.
 Виль сделал несколько шагов, и чуть напрягся, когда мужчина стал вставать ему навтсречу.
 - А ну сядь падла, где сидел! -  неожиданно рванул тишину двора резкий голос  гурьяновского  шофёра. Он высунулся почти по пояс из открытого окна автомобиля. В его вытянутых руках, на солнце поблёскивал воронёный ствол пистолета.
  Незнакомец замер на секунду, потом  чуть приподнял согнутые в локтях руки, будто показывая чистоту своих ладоней.
- Здравствуйте, Виль Борисович! – спокойно промолвил «квадратный», смотря Вилю прямо в  лицо,  - Я полковник РУОПа Авдеев. Хотел с вами поговорить, но застать вас где-либо трудно. Поэтому ждал здесь, уж извините.  Скажите своему водителю, чтобы он не нервничал. Я отниму у вас всего несколько минут. А удостоверение своё, если хотите, могу показать.
 Виль на секунду замер, и прислушался к мыслям незнакомца. Они были так же спокойны и неторопливы, как и он сам.
- Не надо удостоверения, - кивнул Виль, расслабляясь внутренне, и махнул рукой шофёру, -  Убери дуру.  Жену и соседей мне всех переполошишь.
-  Присядем? – предложил полковник.
- Вообще-то я тороплюсь.
- Я уже сказал, что это всего на несколько минут.
 Виль вздохнул и присел рядом  незнакомцем на лавку.
- Конечно, я мог бы, вызвать вас к себе. Или направить ребят, и устроить тут маленькую пальбу. Но ни мне, ни вам этого не нужно.
- В чём собственно дело? – недовольный таким поворотом разговора, поморщился Виль.
- Просто пришла пора познакомиться. Видикалов никогда не рассказывал вам обо мне?
- А должен был?
- Получается, не рассказывал. Меня зовут Иван Николаевич, и с Александром Семёновичем мы встречались и разговаривали не раз. Я несколько раз бывал у него в доме. Он подтвердит вам.
- Верю! Но к себе домой звать не стану.
- Ничего! У меня собственно к вам всего несколько вопросов. Мы третьего дня обнаружили на окраине города под железнодорожным мостом, что в районе посёлка Лесоторговый, расстрелянный автомобиль «Аудио»   и мёртвого водителя в нём. Это был ваш автомобиль, Виль Борисович. Ну, конечно, он не принадлежал вам, но именно на нём вы всегда перемещались по городу в последний год. В этом автомобиле мы нашли принадлежащий вам мобильный, спутниковый телефон. Отпечатки пальцев на нём только ваши. Не могли бы вы мне сказать, как это произошло.
- Не знаю! Меня там не было.
- Вы там были, - уверенно кивнул головой Авдеев, - и это легко доказать. Я скажу вам больше того. Вас забрали силой из этого автомобиля, и видимо связанного волокли несколько метров до другого, протекторы которого мы обнаружили на обочине. Пока об этом никто не знает. Я даже прессу просил придержать информацию на неделю. За это время доказательств у нас появилось больше, поврете на слово.
- Вы хотите предъявить мне обвинение в чём-то? – улыбнулся Виль, стараясь услышать, что же думает полковник. Но милиционер был спокоен, и его мысли почти не опережали слова.
- Что вы? Просто мы подумали, что вас уже нет в живых.  Николай Степанович Зубов, по кличке «Зуб», никогда не оставляет живых свидетелей. А раз вы живы, то у меня есть сомнения в том, что он сам сейчас находится  в добром здравии.
- А причём здесь Зуб? – сыграл удивление Виль.
- У нас достоверные сведения, что это именно его люди похитили вас. И нам даже известно, что для какой-то определённой  цели, а не просто для того чтобы убить вас, или отомстить Видикалову.
- Я так понимаю, что вы и так всё знаете, - развёл руками Виль.
- Да. Только у меня к вам одна просьба. Вы сейчас встретитесь с Силаем. Будем, как говориться, называть вещи своими именами. И возможно, там будете решать судьбу Зуба, а может быть и бывшего майора милиции Степанова, по  кличка «Алабай». Так вот, я просил бы вас,  если они ещё живы, сделать так, чтобы они не погибли.  Вы же никогда не жаждали ничьей крови! Намекните мне, и  мы заберём их далеко и надолго. Это ведь выгодно и вам тоже. Не придётся пачкать руки их кровью, и в тоже время вы навсегда избавите Видикалова от кровных врагов.
- А зачем они вам живые? – с трудом заставил себя засмеяться Виль,  - Они же всё равно вам ничего не расскажут. Вы их знаете лучше меня. Так что от мёртвых меньше проблем.
- Да! – вздохнул Авдеев, - Многие мои коллеги придерживаются такого мнения. Но я, честно говоря, переведён к вам в город на работу всего полгода назад, и стараюсь теперь переубедить их  в  обратном. Как и в том, что в нутрии преступных группировок есть разные люди. Такие, как вы, например. Люди, которые умеют думать, а не резать глотки и стрелять при первой возможности.
  - У вас ещё есть вопросы? – резко перебил  Виль.
- Подумайте над моими словами, - попросил Авдеев, поднимаясь с лавки, - и возможно вы найдёте для себя какой-то выход. Уверен, что мы ещё встретимся, и что времена изменятся.   Возможно, что тогда, я тоже смогу быть полезен человеку, руки которого не испачканы кровью невинных людей. До свиданья!
 Полковник чуть заметно кивнул, и спокойно повернувшись, прошёл мимо автомобиля, даже не взглянув в сторону водителя.
  - Знаешь его? – спросил Виль, как всегда садясь на заднее сиденье.
- Не узнал сразу, падлу! – смущённо мотнул головой шофёр,  - Чуть не продырявил ментяру. Бог уберёг! Большая шишка он в ментовке, от Гурьяна слышал, и Сашка о нём говорил.  Вот если бы нажал, мне только в бега, да и то, не будешь же жить в подвале всю жизнь. Нашли бы!   
- Ладно, не  трясись. Поехали!
« Он сказал, что пришла пора познакомиться, и что он знает на какой машине  я ездил целый год, - думал Виль, смотря на пробегающие мимо тротуары, деревья, и стены домов,  - и видимо, он знает действительно очень многое и про меня, и вообще про всех нас.  Он уверен, что времена изменяться. Только вряд ли это будут хорошие времена для меня. Мне так хочется, чтобы они изменились к лучшему, и тогда мы с Валей и сыном смогли бы уехать и скрыться. Только прав этот шофёр – всю жизнь в подвале не просидишь, не скроешься на всю жизнь.   Но жить так, как сейчас, уже действительно становиться невозможным.    Что-то меняется в стране. Появляются эти  Авдеевы, о которых даже Силай не хочет говорить со мной. Продажные менты уже не ходят домой к Силаю в открытую,   как было ещё год назад, а имя Силая на базарах и площадях говорят уже громко, а не шёпотом, и без всякого страха. Времена меняются, но только не для тебя Виль. Ты думал, что спасся из погреба, а на самом деле ты просто вылез  из могилы, и опять оказался в Волчьей яме, где живёшь и воешь с волками по-волчьи уже давно.
Хотя, на кого тебе жаловаться, кроме как на себя...?».
ЛЕВАЯ   РУКА    ПАЛАЧА.

                1.
  Сашу Видикалова, по кличке Силай, вора в законе, и  несменного уже несколько лет  смотрящего уголовного авторитета в их городке, застрелили 27 ноября 1996 года, около семи часов утра.  И Виль только много позже вспомнил и   эту дату, а так же  все события, которые предшествовали  его смерти.
 Весть облетела городок почти мгновенно. Вилю на мобильный телефон позвонил Гурьян.
- Сашку убили… - прорычал он в трубку  и, подождав немного ответа, добавил торопливо, - Менты уже там, я заеду за тобой. Или ты,  на своей будешь?
- Заезжай… - выдохнул Виль.
 Водитель Гурьяна нёсся как бешенный, проскакивая светофоры и закладывая такие повороты, что  захватывало дух. Виль удивлённо смотрел на Гурьяна, который никогда не рисковал без надобности,  но тот сумрачно молчал, демонстративно  отвернувшись к окну.
 Ворота дома Силая были распахнуты, во дворе стоял микроавтобус с милицейскими надписями и синими плафонами «мигалок», по двору бродили люди в форме, а ещё больше без формы.
 К  Гурьяну сразу подошли его подручные, и отвели  в сторону. Виль медленно зашёл во двор и, сталкиваясь о плечи снующих людей, попытался пройти к машине Видикалова. Он узнал её издали. Это был «Sааp», шикарная машина, которую Силай взял за долги у какого-то бизнесмен, и ездил на ней один без охраны и в Новоорск, где на  его деньги строили церковь, и вообще по всяким своим делам. Последние полгода, как он познакомился с отцом Николаем, он очень изменился. Общаковые дела всё больше поручал решать то Гурьяну, то Вилю, а иногда им обоим. На их просьбы не отказываться от охраны, и хотя бы чаще звонить в течение дня, Сашка отмалчивался.
 Сейчас Виль чувствовал, что тело Силая где-то рядом с машиной, и пробирался туда.
- Стойте! – преградил ему путь молоденький милиционер в свитере, сверху которого  выделялись ремни висящего подмышкой пистолета.
Виль не успел, ни разглядеть, ни что-то подумать, как раздался громкий голос.
- Пропусти его, Олежек!
  Из-за Сашкиного автомобиля появилась громоздкая, знакомая  фигура Авдеева. Он призывно, хотя и вяло махнул рукой Вилю, приглашая к себе.
 Подходя, Виль увидел ноги Силая, которые бросились в глаза из-за настежь открытой передней двери водителя. Он лежал на земле рядом с машиной, но  кроме ног Виль  пока не видел ничего. Хотя пулевое отверстие в  боковом стекле заметить успел.
 Сердце неожиданно для него забилось чаще, и Виль придержал шаг.
- Вот что значит импортная машина, - кивнул чуть назад стоящий у капота полковник, - стекло  от пули только потрескалось, а наше бы осыпалось  всё.
- Он как будто чувствовал… - сказал Виль неожиданно для себя. Откровенничать с полковником РУОПА у него настроения не было.
- Конечно, может и чувствовал, - пожал плечами Авдеев, - человек-то он был с обострённым чутьём. Но здесь всё прошло  так быстро, что думаю, он не успел даже понять. Один выстрел в голову. Заметьте  Шредер: выстрел в человека, выходящего из машины, т.е. находящегося в движении, и сквозь боковое стекло машины,  стоящее или двигающееся под углом относительно стреляющего. Всё это с расстояния около пятнадцати или двадцати метров. Выстрел точный. Мастерская работа, а?
- Профи? – выдохнул Виль.
- Несомненно! – серьёзно кивнул Авдеев, - И точно не из нашего города. У нас таких нет. Можете  мне поверить.
- Чего это вы так со мной откровенно? – удивился Виль.
- А понял я, - широкое лицо полковника расплылось в улыбке пушащей здоровьем  и сверкнувшей белизной зубов, - с  тобой  нужно либо откровенно, либо никак. Ты же всё одно вычислишь. Или как там у тебя? Всё одно мысли мои просканируешь. Так что ли? Да и информацию эту, ты сам бы узнал ни сегодня так завтра. Весь город будет скоро знать.
 Полковник чуть уловимо печально вздохнул, а Виль услышал его нехорошие мысли насчёт некоторых милицейских начальников в больших погонах, с очень известными в городке  именами.
 Виль решительно шагнул вперёд и заглянул поверх дверцы, но увидел лишь прикрытое каким-то матерчатым пологом, очертание фигуры.
- Пойдём в дом! – решительно приказал Авдеев, поворачиваясь к крыльцу, - Всё одно твои показания записывать надо. Так лучше сейчас, за разговором, да в тёплом доме, чем потом в моём кабинете. Так что ли?
 Они прошли через большую открытую веранду, с   увядшими прядями плюща, закрученными вокруг деревянных массивных балок поддерживающих крышу, обходя пластмассовый стол и стулья.  Сашка любил разговаривать с людьми здесь на воздухе. Потом прошли через длинную,  сейчас тёмную прихожую и вошли в  большой зал с колоннами внутри.
 - О-о! – раздался визгливый голос,  - Полковник уже притащил тебя, Виль? Привет! А я уже начала поминать Сашу. Садись со мной.
 За большим и длинным обеденным столом, закрытым зелёной скатертью сидела Виолета, последняя пассия Силая. Виль удивился её присутствию. С ней Силай расстался уже около полугода назад.
 Авдеев, не сбавляя шага, мимоходом вырвал из рук женщины открытую бутылку коньяка,  подхватил с пустого стола  одиноко стоящую рюмку, и уверенно двинулся в соседнюю комнату.
- Изотов! – раздался оттуда его голос, - Отвези, на моей служебной машине, женщину домой. И проследи,  чтобы она вошла в квартиру.
 Виолета выглядела какой-то страшно постаревшей, с размазанной черной косметикой на лице, и с ярко-красной помадой губ. Эта косметика, и яркая помада, и пьяная Виолета, которую Виль знал всегда натурой утончённой, капризной, но никогда не лишённой вкуса, удивили его, и ещё раз больно напомнили, что смерть Сашки меняет всю окружающую жизнь не только для него одного.
  Она  попыталась встать, и её качнуло так, что Вилю пришлось броситься вперёд и поддержать её под руку. Длинные, чёрные как смоль, спутанные волосы свешивались прядями ей на лицо. Но Виль только теперь разглядел, что лицо её залито слезами, и потому так размазалась чёрная тушь, и поплыло всё, что  раньше, так  умело было нарисовано на этом, красивом когда-то в  далёкой молодости,  лице.
- Ха-ха-ха! – захохотала она пьяно-истерично, - Смотри Виль, он уже распоряжается здесь, как дома. Мы здесь теперь никто. А может ты меня сразу,  на кичу,  начальник?
- Пойдём, пойдём! – торопливо позвал Виля  Авдеев, показываясь в дверях соседней комнаты.
- Я пойду, - извиняющимся голосом известил Виолету  Виль. Ему было жалко эту женщину. Уж он точно знал, что она была одной из немногих, кто действительно любил Сашу преданно и не за деньги, и не за  власть над людьми.  А  она, даже не взглянув на него, спотыкаясь, побрела к двери, где стоял в полной готовности тот самый,  молоденький опер в свитере, что остановил Виля во дворе.
 В соседней комнате, которая была у Видикалова чем-то вроде кабинета, Авдеев уже по-хозяйски и, видимо, давно расположился за широким столом Силая, оббитым красной кожей. Шикарный и эксклюзивный письменный прибор хозяина, а так же пепельница, в виде белого лебедя, и все остальные дорогие безделушки, были небрежно, кучей сдвинуты на правую сторону стола, под зелёный абажур настольной лампы с позолоченной витой ножкой.
«Лампа у меня как у Ленина!» - любил шутить Видикалов. Почему-то это казалось ему смешным.
 Виль подошёл к длинному столу, примыкающему к письменному, и образующему с ним  большую букву «Т», и привычно сел на свой  мягкий стул. Первый  слева.
 Авдеев уже что-то быстро писал, заполняя протокол.
- Не будем соблюдать формальности, - всего на секунду поднял голову он, - данные ваши впишу по памяти. Не сомневайтесь – не ошибусь.
- Я и не сомневаюсь, - вздохнул Виль, и вытер пот с лица. В доме было жарко.
- Вопросы у меня чисто риторические, - продолжал объяснять Авдеев, -  хотя формально повод подозревать вас и Гурьянова  у меня есть, но будем подходить к этому разумно. Пока ни желания, ни необходимости  делать из вас подозреваемых,  у  меня нет.  Однако, всё зависит от ваших показаний.
- Думаете, что они изменяться, если я, вдруг испугаюсь   возможности ареста? – без всякого вызова, даже лениво спросил Виль, снимая куртку, и сбрасывая её на соседний стул.
- Вы нет! – быстро ответил Авдеев, не поднимая головы, - А вот Гурьянов…
- Он тем более…- чуть слышно, но уверенно выдохнул Виль.
- Ну, тут мы с вами имеем разное мнение, - поднял глаза на Виля Авдеев, - однако это сейчас не важно. Я, конечно, запишу Шредер, что вы делали вчера, позавчера, а так же, когда видели покойного последний раз, да и многое другое. Но для начала, я хотел бы задать вам вопрос, который давно меня мучает, и который всё никак не получалось вам задать. То обстановка не подходящая, то люди вокруг, или ваши или мои…
 Авдеев сделал маленькую паузу и взглянул уже по-другому. В глазах замелькали искры скрытой улыбки, или же  затаённой хитрости. Мысли Авдеева, как всегда, не на много опережали его речь, и Виль опять ничего не почувствовал.
- Скажите мне, почему вы оказались среди этих людей? Именно почему? Как оказались  – я примерно представляю, или могу представить и допустить.  Но вот, почему остались так надолго, никак не понимаю?
- Ну, это очень простой вопрос, начальник! Да вы и сами знаете! «С подводной лодки не убежишь!» - так, кажется, говорят военные.
- Конечно! -  Авдеев серьёзно махнул круглой, стриженной очень коротко, лобастой головой, - Для всех кто крутится в этой системе – это верно. Но только не для вас, Шредер! С вашим умом, способностями, связями и талантами – покинуть этот город навсегда, и затеряться в огромной стране дело плёвое. Вы же не дорожите  авторитетом,  заработанным  на службе у Силая, правда? Вы не Гурьян, и не подобные ему типы. От них хоть в Калининграде, хоть в Находке, за версту будет нести той «мастью», которая въелась в их душу, и даже в кожный покров. Вы можете, и мне кажется, с удовольствием  смените «окраску», как только покинете это общество. Да, что я говорю? Вы даже среди них умудряетесь оставаться самим собой. Что скажете на это?
- Думаете уже пора? -  Виль скривился, изображая улыбку. Ему не нравилась прозорливость этого нового начальника РУОПа.
- Нет! – уверенно мотнул головой Авдеев, - Вас до сих пор что-то держит здесь! И кажется мне, что это касается смерти  Архипова. Бывшего вора в законе, вашего друга и товарища по кличке «Заруба». Кстати, почему вы называете его всегда  Старый? Я прочитал это в вашем деле и удивился…
 «Много знают о прошлом!» – пронеслась в голове мысль, но Виля беспокоило  сейчас не это. Сейчас его беспокоило только, насколько много знает Авдеев о последних событиях.  Знает ли он о Зубе и его людях, а  главное о его, Виля,  людях  и их местоположении.
Виль сцепил пальцы в замок, опустил голову и сделал вид, что задумался. В тоже время он  всеми силами пытался проникнуть в мысли сидящего рядом милицейского начальника.
 После довольно длинной паузы, Виль выдохнул громко, как бывало с ним, когда он сильно напрягался, копаясь в мыслях чужих людей. Он поднял глаза на  Авдеева, и увидел, что тот спокойно продолжает что-то писать в протоколе.
- На эту тему я разговаривать не буду, - уже с облегчением, и нескрываемой улыбкой сказал Виль. – Вы знаете вполне достаточно. Всё остальное – лирика!
- Жаль! – вздохнул Авдеев, и его глаза, из светло-зелёных, стали превращаться в серые, и казённо-равнодушные.


                2.
  Познакомились они ночью, или вернее сказать под утро. Тёмная  ночь, ранней весной, долго не даёт наступить утру, особенно в ненастную погоду. За стенами барака шумит промозглый ветер, стучит по крыше дождь и скрипят деревья, да нервно гавкают сторожевые лагерные псы. Руки  и спину ломит от сырости и от тяжёлой работы. А вот сна нет, уже которую ночь.
  Виль ворочался  на узкой койке, забываясь тяжёлым сном только перед рассветом. А потом днём ворочал тяжёлые брёвна, затаскивая их с напарником на  станину, и визг циркулярной пилы доводил его к концу смены до полного изнеможения не только физического, но и душевного.
 Уже который день он ходил по лесопилке как пьяный, и мысли работающих рядом  зеков  перестали занимать его. Они звучали в его голове сплошным гулом, а он и не пытался больше прислушаться к ним.
 Всю зиму в лагере Виль  прожил спокойно. Слава  о его «подвигах» в СИЗО добралась в лагерь вместе с ним   и, может быть, поэтому,  относились к нему отстранённо и даже с опаской. Это Виль легко читал и по лицам,  и по мыслям многих работающих рядом, и живущих с ним в одном бараке. Однако в эти  несколько весенних недель вдруг что-то неуловимо изменилось.
 - Ты что косишь, сука? Кантуй бревно, лярва! – заорал как-то в один из дней  на Виля его напарник по кличке  Мамайчик.  Был это низкорослый, но жилистый и шустрый мужик лет сорока.  Свой срок  Мамайчик уже досиживал, осенью собирался на волю, а потому склоки ни с кем  зазря не затевал.
 Они закинули бревно на станину, и Виль уставился на напарника не добрым, и вопрошающим взглядом.
- Что ты ползаешь как полудохлая вошь? – пряча глаза, проворчал напарник, хотя до этого Виль не слышал от него и десятка слов зараз, - Видел я таких хероев!  Вначале-то вы все на мамкиных пирожках орлы. А как лагерной баланды хлебанёте с полгода, так сразу жисть и  повернётся. Или к куму стучать бежите за лишнюю пайку, или в петушатник угодите…
 Виль шестым чувством, как всегда в последнее время,  понял, что медлить нельзя. Вся бригада лесопилки, двенадцать пар глаз, внимательно следили за  ним и Мамайчиком.
 Виль ударил со злобой, вдруг с новой силой  услышав  злорадные и издевательские мысли всех этих людей, так давно окружающих его. Мамайчик отлетел кубарем  под громадный станок, и застонал жалобно. И тут  серые лагерные робы  стали приближаться со всех сторон. В руках были деревянные плахи, топоры и металлические штыри. Виль схватил в обе руки по тяжёлому лому, свой и Мамайчика, и  прижался спиной к станине. Мысль заработала быстро и даже весело. « Сзади подберутся – успел подумать он, или снизу подползут, или сверху, с горы опилок прыгнут».
- Что сидельцы? – раздался вдруг сквозь визг пилы громкий голос, - Решили поучить молодого ? А за какой такой зехер? Может он не так ответил вашему корешу? Нет! Правильно ответил.
 Из-за груды напиленных досок появился невзрачного вида, чуть согнутый в спине, в распахнутой тёплой фуфайке и в шапке с опущенными ушами, пожилой на вид мужик. Лицо его было каким-то коричневым, словно высушенная  под ярким солнцем кора дерева, и такое же изрезанное морщинами, будто наросты на той самой коре. Он улыбался как-то грустно, и поглядывал  с прищуром вокруг себя, поблёскивая  золотыми зубами.
- За базар ваш корешок поплатился. Гнилой базар!  А вы не учить молодого  собрались, не наказать, а отомстить ему решили. Отомстить за то, что пришёл в лагерь уже «крещёный», и как вы все когда-то, не добывал себе доброе имя зека. Оно само с ним пришло. Так разве ж  он в том виноват?
 Люди затоптались на месте, звякнул о бетонный пол, уроненный кем-то лом.
- Вы и чифир, и дачки свои отдельно от него кроите. Не положено, мол, молодому, но он  вам никогда ни слова, ни даже намёка. Так что зависть это, сидельцы в вас пениться. Зависть, что не пришёл сам в ваш круг, не попросился в дружки-товарищи. Сам по себе живёт. Так  то не грех, то ваше упущение. Сами почему не позвали?  Не хотелось ещё одного авторитета в бригаде иметь, а бригадир?
  Согнутый мужик резко выпрямился и оглянулся на бригадира лесопилки, высокого и мордастого  молодого мужика по кличке Слон. Он и был похож на слона. Такой громадный и будто надутый воздухом, он всегда бегал по лесопилке с каким-то грохотом и шумом, и его громкий голос был слышан везде. От его взгляда Слон попятился, откинул в сторону длинную плаху, и спросил как-то тихо, будто осипшим голосом.
- Мы пойдем, Заруба? План надо делать…
- Идите, идите! – кивнул головой тот, кого он назвал Зарубой, и опять скрылся за  штабелем досок.
 Виль ничего не успел понять, а все вокруг будто испарились. Наверху уже орал чей-то голос, требуя подачи брёвен. Виль  нырнул под станину, и помог Мамайчику выкарабкаться  из  мягкого сугроба опилок.
- Слушай, кто это а? – спросил  Виль, совсем забыв об их недавней стычке.
- Заруба то? – ворчливо спросил Мамайчик, отряхиваясь и вытрясая набившиеся в запазуху опилки.
- Ну да!
- Чего ты? Совсем в последнее время ополоумел? Спишь на ходу?
Виль вспомнил, что  видел этого человека несколько раз. Он появился в бригаде неделю назад, но что он делал на лесопилке,  ему   было не понятно.
- Вор он авторитетный, - не дождавшись ответа, сам заговорил Мамайчик, - в конторке вместе с нашим мастером-вольняшкой  сидит. Как он тут оказался? Нюхом почуял неладное, что ли?
Этим же вечером Слон сам пригласил  Виля после ужина в один из углов барака, где бригада  коротала  зимние вечера, и сам угостил чифиром.  Все глядели на него как-то по-другому. Не так, как все эти два месяца, после его прихода в лагерь. Мужики расспрашивали его о драке  в СИЗО, о семье, о том, почему ему не шлют посылки, и вообще болтали  непринуждённо и улыбались одобрительно. О Зарубе никто не сказал ни слова.
  В эту ночь Виль спал спокойнее, но под утро, как всегда, его будто кто-то толкнул. Пока ходил во двор по нужде, Виль понял вдруг, что всё это время ему снилась Инга, и тоска, тлеющая где-то внутри все эти месяцы, загорелась в груди ярким пламенем.
 Он шел привычно между рядов двухъярусных  кроватей, когда кто-то  неожиданно схватил его за ворот. Виль резко вывернулся и ухватил за кисть  волосатую руку.
- Потише, бизон! – раздался чем-то знакомый голос из темноты, и сверху свесилась белая стриженая  голова.
- Отвали! – оттолкнул руку Виль, и вдруг заметил знакомую  золотозубую улыбку.
Внутри всё похолодело.  Виль даже почувствовал, как заточка  вспарывает ему живот.
- Не торопись! – дружелюбно откликнулся Заруба, и мягко спрыгнул на пол. Он сел на пустующую, но аккуратно заправленную одеялом кровать внизу, и похлопал рукой рядом с собой.
- Садись!  Давно хотел с тобой поговорить, да  всё случая не было.  Виль вглядывался в темноту, но уже ничего не мог различить, кроме  седой, белеющей в темноте головы.
- Тоскуешь по свободе, или девчонки  снятся? – спросил он, чуть хрипловато посмеиваясь.
- Не знаю! – честно признался Виль, со вздохом, - Что-то плохо спиться…
- Значит и то и другое.  Это ничего! – похлопал его по плечу Заруба, - это у всех бывает. Мальчишки, вроде тебя, часто делают глупости. Ты  тоже натворил уже не мало. Поссорился с нехорошими людьми. Теперь тебе с ними лучше не встречаться. Хотя я вижу ты паренёк крепкий, и ушлый. Поумнее меня даже будешь, того, каким я был в твоём возрасте…
Заруба вздохнул, и чиркнул в темноте зажигалкой. В воздухе запахло хорошим табаком.
- Вот что малыш! Утром, после подъёма, хватай  свою перину, и всё своё барахло и переезжай на это вот место. Тут Укуса  место, он сейчас в буру  режется в соседнем бараке. Утром я его предупрежу, и он съедет на твою  шконку.  Что скажешь? Не побоишься корешиться с раскоронованным вором?
  Мутное мартовское утро   заполняло окна, и Виль уже видел кривую усмешку вора. Но от этой усмешки Вилю стало противно и муторно.
- Нет, нет парень! –  почувствовав опасения Виля, замотал седой головой Заруба, - Не думай плохого! Просто  человеку одному  всегда труднее. А тебе, как и мне в ближайшее время, друзей выбирать  здесь  не придётся.
- Ладно, иди спать! – толкнул он в плечо и вдруг крепко вцепился пальцами .
- Зови меня просто Старый, ладно? А то я уже привык тебя просто Малышом называть…
  Виль спустился с крыльца, и увидел, что тело Видикалова уже увезли. Вокруг его автомобиля суетились ещё парни  в милицейской форме. Рядом с ними возвышалась дородная толстая тётка с мясистым красным лицом в прокурорском кителе. Он чувствовал, как прокурорша провожала его недобрым взглядом, пока он шёл до  распахнутых ворот.
 На улице к нему сразу метнулся Кокс.
- Все уехали, Рентген! – сообщил он, затравленно оглядываясь,  - Гурьян сказал тебя дождаться, и ещё, что ждёт тебя к обеду у себя. Поехали отсюда, а? Тут мусорни больше, чем  я на пересылке видел. Торчу тут, как цветок среди дерьма…
- Не трясись! Ты же не в розыске ! – хохотнул Виль, и приказал строго – В машине моя труба. Неси сюда, я быстро позвоню и отвалим.
   Виль отошёл в сторону и набрал номер на мобильнике.
- Слушай внимательно, Сеня! – заговорил Виль без предисловий, - Силая завалили, а значит началось время неспокойное. Сам понимаешь. Будь готов в любое время к неожиданностям. Ребята переходят на постоянное дежурство. Это раз. Второе! Завтра утром в полном составе и в полной готовности будьте  в Ущелье. Если к вашему приезду Зуб и компания будут живы, помоешь их из шланга, чтобы не воняли, и отвезёшь куда скажу. Адрес назову, когда ты мне перезвонишь и скажешь о готовности.
- Что значит «будут живы»? А тебе надо объяснять? Ну, вот! Если не будут живы, то всё подчистите. Ну, это ты и сам знаешь. Всё? Тогда до связи!
   Виль оглянулся. Кокс уже сидел в машине и нетерпеливо крутил головой.  Из ворот выезжала милицейская машина, надрывно гудя мотором и громыхая кузовом.
«С такой техникой только за алкашами гоняться!» - вспомнил Виль сказанные как-то  по случаю слова Гурьяна.
Он опять набрал номер.
- Анюта! Это я. Надо встретиться. Сколько тебе времени нужно, чтобы подъехать в центр города?  Хорошо! Через сорок минут в трактире « У дяди Лёши». Запиши адрес: улица Станиславского 47. Там всего восемь столиков, так что сразу меня увидишь…

                3.

  Говорят, что от любви до ненависти один шаг. Гриша с детства слышал эти слова, и всегда понимал их по-своему.  Для него это было сродни их дворовой поговорке: «Прошла любовь – завяли помидоры». Ну, в том смысле, что любовь проходит, и бабы стервенеют.  Но никогда раньше он не задумывался над тем, что и от ненависти до любви тоже всего один шаг. Тот же самый!
 А ведь на памяти  Курка такое случалось, хотя и не с ним. Наверное, такое случалось даже чаще, чем он мог себе это представить, просто раньше  на это он не обращал внимание.
 Да, вот хотя бы у них в школе, или во дворе. Иногда парень с девчонкой,   казалось, терпеть друг друга не могут, а потом вдруг раз – и ходят уже под ручку. И вспоминая всё это, и все прочитанные в лагерях книги, Курок с каждым днём всё больше убеждался, что такие случаи очень даже обычное дело. Вспоминая, он приходил к выводу, что  даже Ромео и Джульетта  полюбили друг друга не благодаря, а вопреки.  И может быть именно то, что они  из враждебных лагерей,  так обострили их чувства?
 Курок прошёлся по широкой светлой комнате, взял с дорогого велюрового покрытия дивана белое как снег полотенце, и оглянулся в  дверной проём, назад.  В соседней комнате, оборудованной под спортзал,   в тусклом солнечном свете блестели хромом новенькие части множества всяческих тренажёров, стальные перекладины турника, и чернело ворсом, мягкое специальное покрытие пола. Анна где-то долго искала его и нашла. И вот теперь, он мог спокойно бегать и прыгать, скрежетать тренажёрами и опускать с размаху пудовые гири на пол. Соседям было слышно чуть. Сам ходил знакомиться и проверять слышимость.
 Взгляд прошёл по велотренажёру и зацепился за шведскую стенку.  На одной из перекладин висела скомканная футболка.
« Опять забыл!» - с улыбкой подумал Курок, и вспомнил недовольные строгие глаза Анюты. Она всегда сердилась, и прикрикивала на него за «бардак в квартире».
 Возвращаться не хотелось, и Григорий пошёл  в душ,  беспечно закинув полотенце через плечо. При ходьбе, он привычно ставил левую ногу то ступнёй внутрь, то наружу, проверяя, отдаёт ли боль в колене или нет. И с досадой чувствовал, что  боль гудит где-то внутри ноги. А ведь при занятиях спортом, и при нагрузках, приседаниях, и даже жиме штанги ногами он совсем забывал о ней. Непостижимо, но боль давала знать  о себе только когда он просто шёл.
Как всегда после душа, он включил вытяжку и курил сидя на краю огромной, круглой никелированной ванной. Анюта заказала строителям ванную с джакузи, уверяя, что это очень благотворно для его выздоровления, и вот теперь ему даже окурки нужно было выкидывать в окно. Смыть их было невозможно. А в окно: это значит вставай на унитаз, и кидай неизвестно, кому это упадёт на голову. Внизу  проходит тротуар, что ведёт к ним во двор. Сплошные неудобства.
   Один раз  окурок упал на шляпу доктору, который приходил к ним в последнее время, осматривать Курка, только один раз в неделю. И тот смесь, и дёргая головой,  долго рассказывал об этом Анюте, а потом строго и угрожающе кричал на Григория.  Но выхода у него  всё равно другого не было. Курить хотелось так, что иногда темнело в глазах. А потому, окурки каждое утро продолжали лететь вниз,  на тротуар.
  Он захлопнул слуховое окно, почистил зубы, чтобы Анюта не дай бог не учуяла запаха, и только потом, прислушиваясь к зудящему шуму вытяжки, стал привычным движением потирать на груди рубцы, которые как змеи расползлись и застыли под кожей твёрдыми жгутами. Сегодня сердце кололо меньше, и Курок, улыбаясь, толкнул дверь ванной комнаты.
- Ну, конечно! Мы ещё и курим! Нагрузки от одной штанги нам не хватает!
В коридоре стаяла Анюта, уперев руки в бока.
- Анюта!  Григорий раскинул руки  и просто заграбастал её хрупкое тело в объятия.
- Уйди ты! – пыталась вырваться она. – Я же с мороза, дурак!
А он кружил её, чувствуя на разгорячённом теле мягкий и обжигающий холодом ворс её шубки…
  Вот уже почти два месяца, он просыпался от того, что она обнимала его худенькими тёплыми руками и прижималась щекой к его плечу. И это было чудом, и наваждением, и сказкой одновременно. Он никак не ожидал от себя, что может так полюбить эту замарашку из воровской малины. Да, и то, что эта замарашка окажется такой красивой, нежной и ласковой он тоже не ожидал. Вот и лезли ему всё это время мысли о непостижимости того, что с ними происходит.
 Впрочем, Анюта давно уже не была ни замарашкой, ни даже просто блатной марухой. О той замарашке он мог помнить  только по редким воспоминаниям,  приходящим  к нему в бреду. Во сне  ему чудилась волчья яма с твёрдыми, скальными стенами, и вонь затхлого погреба, и запах собственного тела, плавящегося в огне паяльной лампы…
    Квартира Рентгена, изменила Анечку–маруху за несколько дней.  И ещё пребывая в забытьи, и в тумане от болей и ожогов, в редкие минуты прояснения сознания,  Григорий уже видел перед собой чудное создание со светлыми волосами. Оно появлялось перед ним, стоило ему только очнуться и, склонившись, смотрело, будто бы в самую душу широко распахнутыми, наполненными слезами и тоской голубыми, словно  вымытыми весенним дождём,  глазами…
 - Ну, всё! Поставь меня, - уже слабым и совсем не строгим голосом попросила она. И когда он опустил её на пол, не поднимая глаз, добавила: « Есть новости. Нужно серьёзно поговорить!».
 «Оп-па!» - воскликнул про себя Григорий и внутренне напрягся. Грустное выражение лица, так не свойственное Анюте последнее время, сразу подсказали ему проблему.
- Была у Рентгена? – выдохнул он.
- Да! – вздохнула Анюта, и только тут Григорий почувствовал запах её духов.
«Встречались  в городе…» - промелькнула мысль.
- Он позвонил, когда ты спал и  срочно назначил встречу.
- Срочно! – задумчиво повторил Григорий, - Значит, решил всё-таки насчёт Зуба! Ну, и чего ты вздыхаешь? Ты же этого хотела?
 Анюта стояла потупясь, и молчала. Он не знал,  что и подумать, так всё было необычно.
- Так! – решительно сказал Григорий, - Если время есть, то  я иду заваривать себе чай, и  варить тебе кофе. Раздевайся, смывай раскраску, я жду тебя на кухне.
 Кухня, в отличие от всех других помещений огромной квартиры, была епархией Курка. Его усилиями, и так, сверкающая чистотой и новизной всех частей мебели, и посуды,  кухня содержалась всегда в идеальном порядке. Это было единственное место, где он мог находиться долго, когда Анюта часто отлучалась по делам.
   Он слабо помнил первый месяц своего пребывания в этой квартире.   Выздоровление шло медленно и когда врач, тогда приходивший к нему ежедневно, разрешил ему наконец-то вставать и двигаться, то всё вокруг него выглядело так, как сейчас. Когда, как и какими усилиями, Анюта смогла, не тревожа его, загнать сюда бригаду строителей и сделать капитальный ремонт всей квартиры, для него и сейчас оставалось загадкой. Её отрывочные рассказы ничего не объясняли, а выспрашивать ему не хотелось. Но именно здесь, на кухне, при включённом телевизоре,  скворчащих сковородках и  кипящих кастрюлях,  он коротал время без неё. Именно здесь он размышлял о них, о прошлом, и запрещал себе думать о будущем. Проведённые здесь часы не прошли для него даром, он это знал, но ещё не понимал, насколько он изменился после  сидения в волчьей яме, и болезни, и насколько изменилось всё вокруг него. Изменилась Анюта, изменился Рентген, которого он видел только дважды за это время.
 Запертый стенами пусть и большой, и шикарной, сытой и суперсовременной тюрьмы, он менялся внутренне намного быстрее, чем после любого из лагерных сроков.
 Когда она зашла на кухню, уже по-домашнему, с распущенными волосами и привычном халатике, он тут же  подставил ей на маленькую барную стойку, где уже хлебал чай, маленькую чашку кофе. И она села, и так же сумрачно, как и несколько минут назад пила кофе, привычно вытягивая губы трубочкой. А он смотрел на неё, и улыбался. Ему было приятно, что ей не нравится ЭТО. Ему было приятно, что его женщина уже  умеет жалеть людей, хотя бы даже нелюдей  по-жизни.
- Рентген сказал кончать их? – спросил он осторожно, и замер. Он был почти уверен в её ответе, ловил даже движение её головы. Вдруг кивнёт!
- Хуже! – вздохнула она.
- Нет! – испугавшись за себя,  и ещё больше за неё, мотнул он головой,  - Не мог же он…
- Он приказал отдать их живыми.
- Кому?
- Скорее всего, ментам!
Он громко вздохнул.
- Так радуйся! Помнишь, как ты однажды ночью сказала, что рада тому, что не убила тогда никого…
- Да! – резко выкрикнула она и будто осеклась.
- Не понимаю! – он улыбался смущённо, но внутри него уже закипала досада.
- Я простила  Зубу первого своего  мужа и даже сестру готова ему простить. Но пока он жив, ты всегда будешь ходить под топором. Он  может простить то, что мы заперли его на три месяца. Но только не сдачу ментам. Ни он, ни Алабай этого тебе не простят. Пока они живы, ты будешь ходить под топором.
- Вместе будем! – легко засмеялся Григорий.
- А я хотела попросить тебя!
Анюта впервые подняла на него глаза и стала похожей на ту, трёхмесячной давности, худенькую, со впалыми щеками и большими голубыми глазами. В них была мольба.
- Убей их!
Григорий встал, и стал расхаживать по кухне, больше обычного припадая на больную ногу.
- А как же Рентген? – будто размышлял он вслух, - Он сказал, что мы с тобой его люди. Но до тех пор, пока делаем то, что он скажет.
- Я спрашивала у него! – резко перебила Анюта, -  Он согласился со мной и сказал: « На ваше усмотрение».
- Но как? – выкрикнул Григорий, вскинув руки, - Как ты себе это представляешь? Там охрана Рентгена. Мы приезжаем, и я стреляю двоих, а остальных приказываю отдать ментам. Все: и охранники на свободе, и тех, что заберут менты, будут знать, что мы их грохнули. Это всё равно, что расстрелять их на площади. Да и не смогу я! Я что,  по-твоему?...
- Хорошо. – легко согласилась она, - Тогда я сама.
- Да! – уже почти кричал Григорий, - Они пытали меня, но я не скот как они. Я не могу мочить людей, словно яблоки ногой давить.
- Хорошо, - монотонно повторила она и передёрнула плечами так, будто дотронулась до чего-то гадкого, - тогда отдадим ментам всех. Не мучайся. Значит судьба!
- Судьба, - вздохнул он, сразу успокоившись, и опять нервно, прихрамывая, зашагал по кухне.
- Вот, что! – Григорий резко присел на соседний табурет и обнял Анюту за плечи, - Давай решим прямо на месте? Может, когда увидим их, станет всё яснее? Сколько у нас времени?
- До вечера.
- Возьми, - Анюта достала из кармана халата и со стуком положила на столешницу  старенький наган, - я поняла, что ты не хочешь, чтобы я…
- Зачем? – подскочил на ноги Григорий, - У нас же целый сейф всякого добра.
- Рентген сказал, что этот засвеченный. А другое нам нужно будет ещё.
- Понятно!
Григорий отошёл к окну, и через плотную тюлевую занавеску, стал смотреть на  припорошенный грязным ноябрьским снежком  замкнутый периметр двора. Он постоял несколько минут и вдруг громко, раскатисто засмеялся.
- Как-то не подумал я, что работать на такого человека, и остаться чистым, не удастся.  А раз так?  Значит, наган-то он тебе дал не зря.
- Ну, вот! – вздохнула Анюта, - Ты всё и сам понял. Давай, милый, в этот раз я сделаю всё сама…
- Нет! – резко перебил он, - Я хочу, чтобы ты ещё побыла немного Анютой, которую я так люблю. Да и не женское это дело. Рентген спас нам жизнь. Он спас  жизнь тебе, и ещё он дал нам друг друга. И я не знаю, что из этого более ценное. Знаю только одно: убивать, кого попало даже для него, я не стану.
- Ты веришь, что он убивает,  кого попало?
- Если бы верил, давно бы предложил тебе сбежать. Есть в нём что-то такое. Верь ему почему-то….
- Сейчас я верю только одному тебе, Гриша – тихо прошептала она. Но звук  еле слышимого  голоса, он уловил почти без труда.

                4.
    В отличие от Видикалова, Гурьян всегда принимал гостей в просторной столовой, за длинным и  массивным столом ручной работы. И вообще вся мебель в его доме была сработана из натурального дерева городскими умельцами. Вилю всегда представлялась обстановка   в этом доме  какими-то сказочными декорациями.  Гурьян терпеть не мог всего нового и европейского, пластикового, блестящего   яркими красками. В столовой было сумрачно не только из-за мутного  осеннего света за окнами, но и от огромных полузадёрнутых  штор, какого-то  грязно-зелёного цвета.  А ещё от тусклого света, аляпистой, с накладными цепями, стилизованной под  древнюю бронзу,  люстры, свет которой будто гас  на темно-ореховой поверхности лакированных шкафов,  стульев и каких-то  серых обоев.
 «Таким как Гурьян, кабинеты   не нужны. Он  вряд ли понимает,  зачем вообще существуют  такие помещения, и что ему в них делать» - подумал Виль, осматривая всех присутствующих. За столом уже собрались все  местные авторитеты и бригадиры. В жёлтом  тусклом свете клубились табачный дым и нудный гул от всеобщих разговоров. Всех этих людей вместе Виль не видел давно, с самого дня рождения Видикалова.
- Тебя ждём! – подал голос Гурьян, восседающий в  единственном кресле во главе стола,  и  махнул  на свободное место рядом с собой. Так же как в кабинете Силая по левую руку.
- Обедать будем чуть позже, а пока о делах, - сразу начал Гурьян, пока Виль проходил на своё место, кивая и пожимая руки.
За столом были все, кого знал Виль. Человек восемь – десять. Значит, сходняк был организован Гурьяном по всем правилам.
- Ну, до обеда ещё дожить надо, - подал голос  самый старший из присутствующих, Укол. Низкорослый, даже плюгавый на вид авторитет был старым вором и под ним ходило сразу несколько молодых бригадиров Старого города. Голос его был не громким, но сразу после его слов все затихли.
«Сразу начали, - мелькнула мысль у Виля, - без предисловий». И он внутренне напрягся, понял – сейчас начнётся.
- Силай сходняком был выбран, - так же тихо продолжал Укол,  - а потому мог себе позволить многое. Доверие людей он заслужил, пусть земля ему будет
пухом.  Ты  Гурьян, пока с  нами не советовался, а уже посадил Рентгена рядом. Я что-то не помню, на какой зоне тебя короновали, Гурьян? За Силая помню. Сам  при этом был. И помню, тогда  Силай со всей братвой сидел в одном кругу, кресла себе не ставил.
- Ты предлагаешь нам всем сесть  скопом? – прорычал сквозь зубы Гурьян, - Тогда  ты поверишь,  что наша сходка законная?
-  Может нам,  братва, мусорам сдаться на денёк? – хрипло засмеялся Гурьян, - Выберем на киче смотрящего, а потом на волю попросимся, чтобы всё по понятиям Укола вышло. Думаешь, менты нам подыграют, Укол?
- Не уважительно ты… - опять начал негромко старый вор, но Гурьян перебил теперь сразу.
- Не вали в одну кучу всё барахло, старик! Я не прикидываюсь смотрящим, пока братва своё слово  не сказала.  Просто я у себя в доме, куда и  позвал вас всех. Разве я в чём-то кого-то обидел этим?  Или я сделал что-то не так? Кто-то другой должен был собрать вас? Кто хочет сказать, что он был ближайшим подручным Сашки? Может кто-то скажет мне, что знает,  где общаковские деньги?
 В воцарившейся гробовой тишине лишь кто-то покашливал, да слышны были тяжёлые выдохи курящих.
- Держатель кассы – ещё не смотрящий, - негромко сказал в полной тишине молодой авторитет  Куница, -  а в остальном ты прав Гурьян. Никто кроме тебя не имеет право созывать сходняк после смерти Силая. Прости, брат, строго вора.   Силай всегда давал много воли старогородским.
- Ты нам сразу хочешь предъяву  кинуть? – прорычал, сидящий рядом с Уколом, старогородской  авторитет  Аркаша Бабочкин по кличке «Аркан». Он был громадного роста, и голос его звучал гулко, как из бочки.
- Всё! Ша! – стукнул  кулаком по столу Гурьян, - Не будет никаких разборок пока не выберем Смотрящего.  И я не посмотрю, что вы авторитетные люди! Пришли в мой дом, сидите у меня за столом, а ведёте себя, как первоходки на первом толковище. Серьёзное дело на кону. Хозяина нужно городу поставить, а вы что же рвать начнёте   друг друга, пока власти над вами нет?
 В опять воцарившейся тишине раздался только чахоточный кашель Укола, да Куница, злобно сверкая глазами в сторону Аркана,   что-то шептал на ухо сидящему рядом  бригадиру 240-го квартала – Поляку.  Станислав Полозовский, больше известный под кличкой «Поляк», а для  братвы и друзей часто просто Стас, кивал головой,  сумрачно поглядывая в сторону Укола.
  Авторитеты из Нового и Старого города всегда не ладили между собой. Это была давняя, как говорили знающие люди  с ещё незапамятных времён, вражда воров. И никто сегодня не помнил точно,    из-за чего когда-то возникла эта вражда, и что было её причиной. Но ненависть старогородских воров   к «зареченским», как и ответная злоба   и презрение, передавалась из поколение в поколение  от старых воров и «гопников» к новым уголовным авторитетам    и по ту,   и по  эту  сторону реки.   Река Урал делила город пополам  на Старый и Новый, а  соединял его   большой мост. Ну, а в   воровской среде   этим мостом всегда был авторитетный вор, держащий в мире два враждебных друг другу берега. Да ещё,  пожалуй, общие проблемы, которые можно было всегда, во все времена, решить только вместе.
  Когда-то   именно эту вражду Сашка Силай  использовал для укрепления своей власти. У одних он узнавал о  слабостях и грехах других, а потом выносил всё это на общий разбор  для наказания всех нарушителей «воровских законов». Правда, знания об этих грехах никто никогда не скрывал, потому что   «стучать» друг на друга воры никогда не стали бы. Но Силай отыскал и привлёк Виля для того, чтобы воры сами раскололись и рассказали о своих же прегрешениях перед общаковой кассой. Виль выуживал признание  у каждого из авторитетов прямо в присутствии всех остальных, а от своих слов вор никогда не откажется.
 Именно это не мог забыть и простить Вилю  Укол, и конечно, не только он один.  Виль знал,  что теперь после смерти Сашки,  воры захотят отомстить ему за те, прежние обиды.  Он был готов к этому, и даже слова Куницы не заставили Виля  расслабиться.  Авторитеты Нового города понимали, что нужно вначале выбрать Смотрящего, прежде чем приступать к разборке с Вилем. Им нужен был свой, им нужен был Гурьян.
   Старогородские  тоже понимали, что,  скорее всего, Смотрящим будет  выбран Гурьян. Более авторитетного человека они предложить  на сегодня не могли.  Гурьян был ближе «зареченским»,  он был родом отсюда, из Нового города, хотя давно уже был в окружении Силая, а значит, руководил и общался со всеми авторитетами города, давно считался «центровым», как говорили воры. А потому  и те и другие предполагали, что «происхождение» Гурьяна, как и «происхождение»  Силая когда-то, будет играть на руку «зареченским». И хотя Силай и доказал, что он может быть одинаково расположен ко всем, одинаково строго  судить любого,  несмотря ни на какие  прежние симпатии или неприязни, но эта приверженность к клану до сих пор  рождала в головах воров необоснованные надежды.
 Виль ещё раз, более внимательно осмотрел всех сидящих за столом. По одну сторону стола сидели старогородские:   Укол, Аркан, коротышка Куцый и худой, неулыбчивый татарин Гиля. На другой стороне сидели «зареченские»: старые и седые авторитеты  Моня и Шалам, Куница, Поляк и молоденький, вертлявый и улыбчивый Лёнчик, бригадир   молодых карманников и базарных  кидал. По правую руку от Гурьяна сидел бригадир его личной бригады  «Рыжий», прозванный так за большую любовь к золотым цацкам, и  вообще  предпочитающий  золото любой валюте. Он как всегда загадочно улыбался, поблёскивая золотыми коронками зубов, но явно чувствовал он себя лишенцем. Никто пока вроде бы не обратил внимания, что сидит  он по правую руку от Гурьяна.  На том  самом месте, которое всегда на сходках занимал Гурьян, но  это тоже могло быть до поры до времени.  Раз Гурьян ввёл на сходку  человека не входящего в клан авторитетов без согласия воров, да ещё и посадил его по правую руку, значит, готов он был ко многому, подумалось Вилю. И он вдруг как-то сразу успокоился. Он всем своим нутром почувствовал, что Гурьян не отдаст его ворам на растерзание, и  что решил он об этом ещё утром,   когда  они ехали вместе на место убийства Сашки.
«Молодец! – с презрением, но и с удивлением тоже думал Виль, - Далеко пойдёт  Гурьян! Сейчас выберут его Смотрящим, и получится, что больше половины сходняка будут обязаны ему либо положением, как Рыжий, или те же Куница с Поляком, которых он постарается приблизить, а кое-кто и жизнью, как я, а может быть и ещё кто-то из старогородских, кто наговорит сейчас  лишнего по злобе или глупости».
 Ещё через полчаса Виль прочитал мысли всех,  кто был рядом, и ему стало неинтересно…
      Часа через два, «шестёрки» из бригады Рыжего, быстро накрыли обеденный стол. Все вопросы были улажены, споры закончены, решение принято. Рюмку поднял самый старший по возрасту – Шалам.
- Я рад, братва, что мы не затеяли свару, и выбрали, как и положено, самого авторитетного человека. Поздравляю тебя Гурьян! Народ надеется на тебя…
  Почти все шумно и радушно стали поздравлять Гурьяна. Даже Укол сказал пару слов,  превозмогая кашель  и вымученно улыбаясь. Гурьян молчал до поры, только кивал и ел много и жадно.
- Всё будет так же, как при Сашке, - поднял третью рюмку   Гурьян, - а сейчас у нас всех много дел. Нужно организовать похороны, как положено. С каждым из вас поговорю после  отдельно. А сейчас, давайте-ка за дело.  Отдыхать будем потом, когда проводим Силая и  гостей встретим и проводим, как полагается.
 «Жёстко он начинает, - промелькнула мысль у Виля, - Силай себе такого не позволял».
 Однако авторитеты, молча, проглотили его слова, стали громыхать стульями, поднимаясь из-за стола и прощаясь.
-  Рентген! Останься. Нужно обсудить кое-что срочное.
Гурьян сказал громко, с вызовом, хотя Виль и не собирался уходить. Все понимали, что слова больше предназначены для тех, кто ещё не привык к мысли, что Виль остаётся ближайшим подручным нового Смотрящего.
- Вот что, Виль, - тихо начал Гурьян, впервые называя его по имени, когда все разошлись,  - я тебе скажу, а ты послушай, и сразу ничего не говори.
 Вор,  склонив голову, смотрел перед собой в стол и нервно крутил в пальцах пустую рюмку.
-  Ты со своей семьёй, сразу после похорон, займёшь дом Силая. Дом у него хороший, крепкий, и братва привыкла в нём собираться. Ну, а тебе хватит уже проживать в своей многоклеточной конуре. Слишком опасно для тебя жить в многоэтажке.  Человек ты известный, и врагов у тебя не мало.
- Может, будет правильнее, если ты займёшь? – озадаченно промолвил Виль.
- Нет! Я к своему дому привык.  У меня тут  все входы и выходы пристрелены и примечены. – мотнул головой Гурьян, не поднимая глаз. – Со временем будем собираться у меня, но первое время лучше на старом месте. Кроме того, есть ещё одна причина. В подвале у Силая захован общак. Менты никогда не найдут, ну а тебе я потом покажу. Будешь держателем кассы. Пока по-тихому. А там видно будет.
 Виль, расхаживающий вдоль стола, после последних слов Гурьяна, остановился как вкопанный.
«Чтобы Гурьян, ставший  наконец-то хозяином города, отдал бы кому-то  воровскую кассу?» - промелькнула у Виля тревожная мысль.
- Что? – хрипло засмеялся Гурьян, медленно поднимая на Виля хитрые глаза, - Испугался?
- Объясни! – выдохнул Виль, заставив себя расслабиться и даже улыбнуться.
- А сам что же, умник? Не догадываешься?
- Неожиданно, как-то…
- Да, просто всё, как раскладушка!
 Взгляд Гурьяна стал опять сумрачным и отсутствующе  усталым.
- Братва тебя не зря  опасается, - тихо продолжил Гурьян, - потому как мутный ты человек.  Для нас всех мутный. Деньги тебя не интересуют, и поэтому ты нам чужак. Мы привыкли  людей гнуть и ломать, но мы знаем за какой куш. А вот ты за что их ломаешь?
- А ты разве за деньги? – моментально среагировал Виль. Он  давно был готов к такому разговору с любым из авторитетов. Всегда удивлялся, что никто и никогда не говорил с ним об этом за все прошедшие годы, даже по пьяному делу.
- Быстро ты меня отстриг! – хохотнул Гурьян, - Да я и не сомневался, что ты готов к таким вопросам. А поэтому права братва, когда видит в тебе мутного, а может быть и засланного. Только нет у тебя связи с ментами. Я уж и так и эдак пробивал по всем каналам, и по всем стукачам нашим. Да и сам не верю. Просто знаю, что есть у тебя какая-то своя маза в нашем деле. Но какая? Видать,  не понять мне, если сам не скажешь…
- Сейчас тебе исповедаться, или  когда всех позовёшь? – напряжённо спросил Виль, пытаясь докопаться до мыслей Смотрящего.
- Ладно! – резко встал со своего места Гурьян, - Закончили пока базар. Переедешь через неделю. Силаевская охрана дома будет теперь твоей. Возить тебя теперь тебя будет Кокс. Он уже тебя ждёт у ворот. Ну, а на свою тачку, сам себе водилу подбери дельного, пусть  возит твою жену и чадо твоё.  Ты мне нужен сейчас живой, здоровый и спокойный. Слишком много всяких косяков впереди…
«В заложники берёт мою семью, да и меня тоже, получается» - с  беспомощной тоской подумал Виль, - « Что ему опасаться за кассу, когда дом Силая  люди Рыжего обложили  со всех сторон?»…
 
                5.
   Станция  Ущелье находилась среди кряжистых  не высоких гор из гранита и яшмы, совсем рядом с городком. Но постоянной дороги, кроме железнодорожных путей туда не было. Была грунтовая, каменистая колея среди холмов и кряжей, среди последних каменных выступов, там, где Уральские горы заканчивались, будто бы упираясь в городок, и раскинувшиеся за ним бескрайние степи.
 «Железка»  была прорублена прямо в скалах, напрямую, а дорожная колея вилась, причудливо виляя между скалами и холмами, то задирая капот машины вверх, то скрипя камнями на резких спусках, или зажимая  нависшими вдруг скалами с обеих сторон. Зимой всё вокруг было завалено непроходимыми снегами и глыбами  обледеневших  камней, и посёлок, не более чем с тридцатью дворами, бывал почти полностью отрезан от мира.  Ни пассажирские, ни грузовые поезда в Ущелье не останавливались, но с давних времён каждое утро ходил туда «рабочий поезд» - тепловоз с тремя-четырьмя вагонами, возящий железнодорожных рабочих путейцев. Рядом с крошечным зданием станции у путейцев был даже свой барак, в котором они грелись, обедали  и держали инструмент.
 Это всё, что мог вспомнить Курок о посёлке,  не считая страшных воспоминаний  о пребывании в Волчьей  яме. Машину бросало из стороны в сторону,  и мелкий снежок застилал буро-коричневые  выступы  яшмовых гор, бугрящихся в беспорядке вокруг. Но Аня ловко крутила рулём и старенькая «Нива», надрывно гудя мотором, упорно взбиралась всё выше и выше.
«Хоть бы снег не разошёлся, -  подумал с тоской Курок, - а то завалит нам обратную дорогу, придётся выбираться по шпалам». Однако тоска его была совсем о  другом, не о паршивой погоде, и не об этой каменистой колее. Он нервно сжимал в кармане холодную рукоять револьвера, будто пытаясь привыкнуть к её холоду, а на самом деле пытаясь привыкнуть к мысли, что он просто и обыкновенно едет  убивать людей.
  Конечно, Курок не был никогда, с самого детства, наивным домашним мальчиком, и  в свои тридцать с небольшим лет, имел опыт и драк, и  даже поножовщины. Но то были честные разборки, то были не  столько нападения, сколько попытки выжить. Выжить в камере крыток, в  лагерных разборках, в нападениях уже «ошкуренных» им клиентов, и к таким ситуациям он хоть и был готов всегда, но всё же никогда заранее не готовился.  А тут на тебе!
 И всё бы ничего, если бы не эти последние месяцы в тихой и сытной квартире, так напоминающей ему детские каникулы у бабушки в деревне. И если бы не Аня. Вот это-то и было главным!
 Плевать он хотел на Рентгена и ему подобных «упырей», как выражались иногда мужики в городских забегаловках. Он, Гриша  Ройзман,  по кличке «Курок», никогда ни под кем не ходил. Он всегда был сам себе хозяин, и в общак отдавал, всегда не скупясь. Когда было что, конечно. Все бригадиры городка подавали ему руку, как равному, зная, что  Курок работает сам, и только с тем с кем захочет.  Он  никогда не скупился на угощения своим, и никогда не встревал в дела чужих. Все знали, что Курок  не любит показного бакланства и грубых слов.  А его манеру ярко одеваться ему простили уже давно, и теперь считали просто его единственным «забегом». Кто не без греха? Кто-то грешил  опиухой или анашой, кто-то распутными девками, у кого-то была слабость к пойлу. У каждого есть слабости, и не ворам про это объяснять.
 Но Гриша никогда не водил знакомств с бандитами.  Мокрушники, убивающие людей просто, или за деньги, были людьми особой касты. Воры не могли обойтись без них, но никогда не приближали к себе,  и на воровские токовища им был вход заказан. Вор убивал только в крайнем случае, в жёстких разборках со своим, преступившим воровской закон, либо с любым, преступившим вообще все понятия и приличия их мира. В таких случаях, конечно, никто не церемонился. Однако приличия соблюдались и в таких случаях. Сходняк воров назначал «торпеду» - человека имеющего долги перед общаком, либо  другие провинности перед ворами, и тот исполнял.  Но и после этого, никто и никогда не считал  «исполнителя  приговора»  бандитом или мокрушником. Просто человек исполнил  поручение сходняка -  и на этом всё. Отрезали и забыли.
 А теперь что? Он должен методично и спокойно, как какой-то бандюган, перестрелять людей?   И кем он станет тогда? Ведь в этом мире ничего утаить нельзя. Ворам доказательства не нужны, они и так знают точно, либо  «спросят строго», если засомневаются.
 И ради чего он теряет теперь свой авторитет и свою репутацию?  Месть у воров не в чести. А наказать можно только с разрешения сходняка.  И наказывать должен тот, кого определят «торпедой», и никак   иначе.
Всё это было так, но всё уж слишком изменилось за последние годы. Разборки  с оружием, даже автоматическим, стали каждодневной реальностью, а банды «беспредельщиков»,  молодых «качков», «оборзевших бывших спортсменов» сбивающихся в стаи и мочащих друг друга, а иногда и воровские бригады,  стали случаться всё чаще. Воровской мир не принимал их, мстил им жестоко, но они не слишком и нуждались в нём. Хотя опасались, конечно…
А что было делать? К ворам идти было нельзя. Зуб с лёгкостью докажет, что он «кинул» своих. И хотя сейчас Зуб не в авторитете, но он «вор в законе», и слово Гриши Курка против его слова ничего не значит. Рентген не стал рассказывать сходняку про своё, а значит и их похищение, а потому для воров его,  как и не было. Рентген мутит какую-то свою игру, и это Курку  давно понятно.  Но в воровской среде Рентгена не зря считают чужаком.  Он хоть и центровой, ближний подручный Силая, но, по сути,  своим для воров никогда не был и не станет.
 Рентген спас жизнь ему и Анечке тоже, но убивать за это «вора в законе» - обрекать себя на смерть лютую.  А оставлять живым Зуба, с его авторитетом в воровском мире, с его связями и возможностями, тоже неминуемая смерть. Тут Аня права!  Пока Зуб жив – они ходят под топором.
 Всё это, Курок прокручивал у себя в голове уже не первый десяток раз за последние десять часов. И всегда приходил к одному и тому же выводу.
- Нет выхода! Нет!
« Ну, вот, - вздохнул  громко Курок, уставившись в лобовое стекло невидящим взглядом, - был ты Гриша честным кидалой, а стал личной «торпедой» Рентгена…»
  Его мотнуло вперёд так сильно, что Курок еле успел упереться руками в лобовое стекло.
- Приехали, - почему-то шёпотом выдохнула Аня, и тяжело, обеими руками навалилась на рулевое колесо.
  Сквозь косолетящий снежный ветер и надвигающиеся сумерки, Курок увидел знакомые ворота из щербатых неокрашенных досок.
- Сиди здесь! – резко сказал он и дёрнул дверь автомобиля.
- Гриша! – так же чуть слышно выдохнула она.
- Не надо! – почти резко выкрикнул он, - Сиди и молчи. Помоги мне! Просто сиди и молчи.
 Он  со злобой захлопнул дверь, и остановился, глотая холодный ветер и подставляя ему горящее лицо. Ворота подались,  и на встречу, в  слабом свете фар, появилась толстая и бесформенная   фигура человека. Она  шагнула навстречу,    и Курок  различил  человека в тулупе  и надвинутой на глаза пышной ушанке из собачьего меха.
- Ты Курок? – просто спросил молодой голос.
- Я! – прохрипел Григорий, сжимая в кармане рукоять пистолета потной ладонью.
- Рентген звонил, - молодой голос казался  даже весёлым, - всё переиграли.
- Как это? – опешил Курок, ещё не до конца поняв  сказанные  незнакомцем слова.
 Парень чуть распахнул тулуп, и Курок увидел автомат «Калашникова» спокойно висящий у того на шее.
- Зуб, Алабай и остальные, просили тебя долго жить, Гриша! – весело хохотнул молодым голосом здоровяк. И только тут Курок понял, что эта фигура в тулупе возвышается над ним почти на голову.
- И как же теперь… - беспомощно пролепетал Курок, чувствуя, как весь покрывается противным холодным потом.
- Силая грохнули. Ещё утром, - уже спокойно и даже как-то лениво сказал парень, склоняя голову ниже, - так что поезжайте к себе и ждите. Рентген вам сам позвонит. Отваливайте,  быстро!
 Тулуп запахнулся, и фигура скрылась в скрипнувших воротах…
  Арсений  наблюдал сквозь  тёмное оконное стекло и видел только Крепыша в свете фар, на фоне тёмных ворот. Крепыш топтался за оградой, потом вошёл и неторопливо прикрыл воротину. Когда он уже поднимался в дом, свет фар заметался  по двору. Машина резко развернулась,  и громко газуя,  стала удаляться.
Дверь противно скрипнула,  и  в проём втиснулся  Крепыш.
- Полетели! – хохотнул он.
- Не переиграл? – скривившись,  спросил Арсений.
- Да, не до этого им!
 Крепыш резко скинул в угол тулуп и вытер ладонями красное лицо от снежного крошева.
- Ну, чего? – так же весело спросил он, - Чаю попьём и в город? Там теперь веселуха! Спать нам, видать,   совсем не придётся.
- Не! – Арсений зябко повёл плечами и прислонился к белёной стенке большой русской печи. В доме было холодно даже в его толстом свитере и валенках.
- Я с путейцами договорился, - вздохнул Арсений, - завтра пригонят две машины с грунтом. С щебёнкой у них к зиме плохо. Обещали за два ящика водки  земли набросать. Ну, да это ничего. Землица у них тут чуть лучше  щебня. Завалим погреб, и забетонируем. Я тут видел на чердаке два мешка цемента. Так что завтра работаем.
- Думаешь, он проверит? – уже серьёзно спросил Крепыш, и грохнул гулко в полутьму, положив на дощатый стол автомат.
- Может поспрашивать, при случае, - протяжно зевнул Арсений, -  а тут каждый может рассказать, что во всём посёлке делается.  Доработаем до конца.
 - Чего же ты молчал весь день? Ну, и ладно! – махнул рукой Крепыш, - А чаю я всё одно выпью на сон грядущий.
 Арсений, молча, скинув валенки, вскочил на лавку, и забрался на привычное место, на печи под тёплый тулуп. Подушка, набитая сеном, пахла летом и далёкой родиной, где  леса шумели,  и большая река  гудела пароходами. Нужно было поспать, но мысли крутились в голове одна тревожнее другой.

                6.
 Дружба Виля со "Старым" развивалась медленно и казалось даже первое время, что не будет никакой дружбы. После тяжёлого рабочего дня кости ломило и тянуло в сон. Заруба смотрел всегда в сторону, будто и не знал его и разговоров никаких между ними не бывало. Но как-то однажды Виль проснулся среди ночи и почувствовал, что его новый знакомый не спит. Старый вор ворочался наверху, скрипел сеткой кровати, то  что-то бормотал, то замолкал, то вздыхал протяжно...
- Тоже не спишь? - подал голос Заруба.
- Ага,  - откликнулся Виль, - чего-то не спится...
- Это ладно, - прохрипел старый вор,  - а у меня каждую ночь шары на лоб лезут...Только под утро засыпаю. Как ты сейчас с бригадой? Притёрся, закорешился с кем?
- Да не особо...Так со всеми ровно...
- Ну и то уже не плохо. Всё не один. Одному , брат, совсем хреново. Я -то никогда один не был, да видать Бог своё знает...Теперь мне такая доля им назначена.
- Люди говорят, что ты сам от воровской короны отказался, - вырвалось у Виля, но он тут же прикусил язык.
- Отказался! - зло перебил вор хриплым шёпотом,  - А как не отказаться? Тут либо ты в Бога веришь, либо в чёрта...С отцом Николаем я познакомился полгода назад. Знаешь его? Служит у нас в тюремной часовне...
- Не! Я не хожу туда...
- Я тоже не ходил все эти годы, да вот как-то зашёл. А он  сразу разговор  со мной завёл. Обыкновенный разговор, мол, как вам живётся, не нужна ли помощь какая?...Я ведь к таким разговорам привык. Знал я цену таким разговорам! Только вижу - э, нет - тут другой коленкор. Этому попу от меня явно ничего не надо, и просить он у меня ничего не собирается...Ну я возьми и ляпни ему:" Я вор в законе, мои грехи несчитанные, да и как их сочтёшь, когда многие ещё впереди". А он так спокойно мне : " На всё воля Божья! Никто наперёд ничего знать , кроме него, не может. Вот вы пришли в церковь, значит он вас направил. А раз направил - значит не зря, значит знает зачем..."
  Вор закашлялся и перевёл дух громко, будто устал от своих же слов.  - Поговорили.... - протяжно и грустно вздохнул он, - А потом стал я заходить к отцу Николаю каждый день...Сам не знаю как получилось. Многое он мне рассказывал и о подвиге Христа и  вере нашей православной...Много интересного, такого , что я себе и представить когда-то не мог...И знаешь, малыш, ...хы-хы ... просто он всё это говорил. Без всякого форса, без нудятины и без привычного мне воровского запала...Просто говорил и всё. Я ему своё талдычу, а он мне своё....Не то чтобы спорит со мной, а будто бы даже соглашается, а получается, что все мои слова в прах превращает...Стал я чувствовать себя в его присутствии как малолетка перед старым сидельцем. Будто виноват всегда, а в чём и не понять...Понятий не хватает. Вот я и перестал к нему ходить. Но он тогда сам ко мне пришёл, сюда прямо к шконке моей...Посидел молча рядом, спросил что-то, и не дождавшись от меня ответа, ушёл...Только книгу оставил.... "Новый завет"...Потом опять я к нему пошёл...Ну это когда прочитал часть книги...Вопросы у меня стали в голове какие-то непонятные крутиться...Короче, долго всё это длилось, а закончилось быстро, как мне показалось....
- Чего закончилось-то? - опять вырвалось непроизвольно у Виля. Половину из того, что ему говорил Заруба он понял плохо тогда. Молод был ещё и глуп. Однако какой-то общий смысл как-то уловить смог.
- Погоди! - с досадой процедил сквозь зубы Заруба. - Тут сам ещё не всё до конца понимаешь, чтобы тебе внятно рассказать...Ну да ладно! Ты парень ушлый, не глупый и образованный, если сравнивать с нашими сидельцами, то можно сказать учёный...Я это сразу почуял, поэтому я тебе своими словами скажу всё что смог понять, а ты сам разбирайся во всей этой моей галиматье, что у меня в голове крутится....Может и подскажешь чего...А нет, так хоть я душу облегчу...
   Заруба опять вздохнул и заговорил снова.
- Вот какая беседа у нас с отцом Николаем вышла в последний раз... Наш взгляд на этот мир, что нас окружает, и приносит в наши души либо рай , либо ад. Достаточно ли человеку изменить только взгляд на этот мир, чтобы  стать другим, переменить себя самого и прийти к Богу? По мне, так окружающие тебя люди и обстоятельства жизни не дадут тебе этого сделать. Они опять направят тебя, твои мысли и твои действия в привычное русло. А значит все потуги твои будут напрасны, когда ты с этими людьми и в этих обстоятельствах.
  А он мне говорит, тогда надо менять взгляд и на этих людей и на эти обстоятельства. Установить за собой контроль и придерживаться другого т.е. нового взгляда на всё окружающее.
 Ну пусть так! Может быть люди так и меняются. Только в отличии от меня они точно знают , что хотят поменяться. Они, скажем, начинают улыбаться встречному, и воспринимать мир как яркую картинку, наполненную красками и чудесами. Но я то не уверен, что хочу именно этого! Вот в чём проблема.
   Создать внутри себя рай я согласен, но не согласен на такой как мне предлагают. Я не приму его, да и не хочу. Не знаю почему, но этот душевный рай мне кажется не настоящим, искусственным. Пластмассовым каким-то, как детская игрушка... Я не смогу улыбаться всем подряд, не смогу в одночасье полюбить любого из "ближних", не смогу не судить их, не считать дурака - дураком, а сволочь - сволочью. А без этого ничего не получится. Потому что учение ваше утверждает, что нужно полюбить врагов своих, не осуждать их  и принять такими как они есть...Не смогу! Прежнее воспитание не позволит...
 А отец Николай говорит мне так спокойно: " А не всё сразу, милый человек!" Это он меня милым человеком называл...До сих пор поверить не могу, что позволил ему такой "погремушкой" меня кликать...
  Да! Так вот! " Не всё сразу, - говорит отец Николай -начинай с малого и закончишь благодатью Господней" А с чего с малого-то?   "Откажись вначале от злых действий, - говорит он,  - очисти руки свои от скверны, не делай людям зла...."
- Я говорю - так разве же это люди? А он мне - все люди, и ты ничем не лучше их и не хуже...
 Вот тут я призадумался. Действительно, думаю, чем я лучше всех наших -то? Или чем я хуже их? А раз я такой же, то чего же мне тогда  судить их и казнить? Почему я должен это делать, если мы тут за решёткой все одним миром мазаны?  И почему это они для меня одни дураки , а другие сволочи?   Сам то я кто? Ну для тех, кто там за решёткой спокойной жизнью живёт? А получается , что для тех фраеров  я дурак и сволочь, если ещё и не хуже...Вот ведь как!  Дурак потому, что большую часть жизни провёл за решёткой как волк цирковой, а сволочь потому, что  спокойно жить им не давал , когда только мог.
 Вот тут я и вспомнил наш первый разговор с отцом Николаем, когда он мне тихо так сказал: " Счастье своё нельзя построить на несчастье других..." А получается, что всю жизнь я занимался только этим?...
Заруба вдруг замолчал и затих. Я задумался над его словами, но не надолго.
- Да ладно! - раздался прямо надо мной голос Зарубы, и я увидел его седую голову  склонившуюся ко мне с верней кровати - Ты , малыш, не грузись сильно-то....Я полгода во всём этом не простом деле разбираюсь и всё больше запутываюсь. Это наука такая, её  с ходу -то , с наскока, не то что  понять, даже ощутить невозможно. Глубокое это и совсем не для молодых- так я себе думаю...Давай лучше о пенках пока!
  Голова вора склонилась ко мне ещё ниже и я расслышал его свистящий шёпот.
- Тут, на днях, мой бывший корешок, Кривой, откидывается. Отмотал своё - на свободу идёт. Это его братва вместо меня короной наградила. Ну а раз его нет, то за него останется Жбан...
Заруба чуть закашлялся. - Ты не знаешь такого?
- Так- пожал Виль плечами,  - видел со стороны. Ходит всегда по лагерю окружённый какими-то мордами...
- Во, во! - закивал Заруба,  - Жбан любит вокруг себя всяких сявок держать на побегушках...Да ладно, базар не в этом. Вся беда в том, что на том толковище, где я от воровской короны отказался, Жбан больше всего кипишу поднимал. Сходняк весь баламутил: " Чего это - говорил - будет если у нас авторитетные воры от короны воровской отказываться будут? И так от беспредела нет продыху, воровские законы ниже плинтуса опустили...А тут ,мол, ещё и старые воры разбегаются как крысы..." Жбан разборок искал и явно замочить меня тогда же хотел. Видел  я как его "сявки" уже крысиные морды навострили и заточки в запазухе щупают.
 Кривой тогда весь кипишь унял и слово мне дал. Говорит: "Давай, Заруба, объясни народу что по чём. Почему ты чести тебе оказанной чураешься? Не доводи до греха".
 Заруба склонился ко мне  ещё ниже. - Я тогда встал как положено, ну и пожалился, что мол здоровье не то, силы покидают, а потому надо дорогу давать  тем, кто действительно смотрящим будет на Зоне деловым и надёжным....Ну а за себя, мол, уже ручаться не могу, потому прошу отпустить с миром, на покой.." Все, конечно, опешили. За глаза ладно, когда я с Кривым договаривался, что он вместо меня смотрящим будет - все это как-то ещё понимали. Но чтобы вот так  - принародно авторитетный вор отказался от должности смотрящего, такого никто не помнил, а потому и дико всем было.
 Молчали все пока Кривой не сказал : " Ты же знаешь, Заруба, что на покой  у нас уходят только вперёд ногами...Не мне тебе объяснять, что настоящий вор всегда в деле до самой гробовой доски...".
Я тогда не стал бакланить  в пустую. Дело ваше , говорю. Как решите так и будет.
Кривой тогда всё дело разрулил. Сходняку объяснил, что не гоже нам, хоть и "опозорившегося" вора на пики поднимать. Конечно, говорил, Заруба себя замарал, но воровских законов не предавал и воровские законы на поругание не выставил - сказал честно то, что думает. Раз отказался, то видать не за себя боится -за дело наше. Если бы за себя боялся понимал бы, что живым ему не уйти, да и сейчас понимает. Ну а раз не боится за шкуру свою, значит причины у него есть на то....Короче оставили меня пока в покое... Но теперь покою конец! Жбан меня терпеть не будет. он обязательно замутит какую-нибудь свару на голом месте и  вынудить меня либо защищаться, либо просто ткнут меня где-то финарём в тёмном коридоре и концы в воду...Разбирайся там, кто старого Зарубу грохнул и за что. Вот Жбан и разберётся - скажет он вор замаранный, а потому и разбираться нечего, пусть с ним менты разбираются, а у нас настоящих дел невпроворот...Короче, малыш, чувствую я не долго мне осталось...
- Не спорь! - громко перебил он меня, попытавшегося что-то возразить - Лучше слушай сюда внимательно.
Заруба задышал громче , а зашептал совсем тихо.
- Есть в окружении Жбана человечек один по кличке Бельмузь. Нормальный человек, да и должок у него передо мной не оплаченный. Как-то, лет десять назад, на одной из крыток помог я ему, заступился и спас его шкуру. Такие долги не забываются, хоть и времени прошло много. Надеюсь, что он тоже не забыл...Да уверен, что не забыл!  Так вот когда меня не станет...
- Молчи! - опять строго перебил мою попытку возразить Заруба,  - Так вот, когда меня не станет можешь смело обращаться к нему за помощью. А помощь тебе понадобится. Жбан злобная скотина и дружбу тебе со старым вором припомнит когда никогда. Уж я то его знаю...Да! И Главное - крест воровской на себя не бери. С ребятами из бригады попробуй сдружиться получше. Будешь у них  в авторитете шансы выжить будут больше...Ну а в остальном, как говорит отец Николай, как Бог даст. Всё! Утро уже...Спать давай...
  Седая голова исчезла в сумерках и я остался один на один со своими грустными мыслями.  Мне казалось странным, страшным и не естественным, что старый вор говорит о своей смерти так просто. За моё полугодовое пребывание в лагере я не видел и не слышал, чтобы  на нашей зоне кого-то убили. Были, конечно, раз или два  в месяц  жёсткие драки и потасовки. Зека часто тыкали друг в друга заточками и ломали друг другу руки и ноги, крушили о врагов табуретки и другую мебель...Но все как-то отделывались лечением в санитарной части, и наш единственный врач быстро штопал и накладывал гипсы пострадавшим, а они потом возвращались назад в бараки. Иногда  "дубаки" - местные надсмотрщики или даже сами начальники отрядов гнали пинками "чахоточных" в санчасть, если они пропускали лечебные процедуры или уколы. Никто - ни сами зека, ни администрация никогда не допускали мысли, чтобы кто-то "загнулся на зоне". Так часто говорил наш начальник отряда майор Шпигунов на утренних разводах.
- Я вам не дам , суки,  - орал он иногда перед строем - мне портить отчётность. Вот освободитесь - подыхайте хоть возле ворот - мне это по барабану. Но здесь, чтобы не одна гнида мне не членовредительствовала и не калечила соседа...Сгною в ШИЗО каждого, кто попытается мне тут порядки наводить...
  Конечно, крика его никто не боялся. Боялись больше дубаков - это они, по его же приказу, могли "изметелить" так, что все 15 суток в ШИЗО человек лежал  просто пластом или  мог загреметь в "лазарет"...
 Дня через два, днём , прямо вовремя смены бригадир, перекрикивая грохот и визжание лесопилки, махая истово руками подозвал меня к себе.
- Иди! - прокричал он в самое ухо.... Там - за будкой нашей, ну за "чайханой" - тебя Заруба ждёт.  Когда я пролез через сваленные штабеля досок и разбросанные завалы "кругляка" к нашей будке, сбоку от неё, в стороне от посторонних глаз стояли двое. Рядом со Старым приминался с ноги на ногу  какой-то мужичёк с серым помятым лицом, явно не молодой и угрюмый. В глаза бросались опущенные уши на ушанке, как никто в лагере не носил, и толстые швы  шёлковыми нитками на истёртой донельзя телогрейке.
- Это Бельмузь! - сразу чётко и как-то зло сказал Заруба, - Посмотри на него внимательно и запомни...
    Я уставился на низкорослого мужика, а тот лишь оскалился мне железными коронками передних зубов.
- Пошёл я,  - хрипло и как-то с натугой сказал он Зарубе, -а то тут везде глаза...
- Давай! - так же напряжённо и зло ответил Старый...
 
                7.
    Виль проснулся среди ночи  как всегда неожиданно и от щемящего чувства тревоги и опасности.
 Рядом тревожно встрепенулась Валя.
- Ты чего?...
- Спи , спи... - погладил её по руке Виль, всё ещё продолжая дышать шумно, почти взахлёб - Снится гадость всякая...Видимо на новом месте...
- С тобой точно всё нормально? - Валя суетливо  села на кровати и тревожно смотрела на него... - Сердце тебе надо проверить...
- Да, нормально всё, Валь! - уже более спокойно и даже вяло прошептал он,  - Пойду покурю и водички хлебну. А ты спи! Не жди меня, я скоро лягу...На веранде может посижу чуть...
- Ты не долго, - попросила Валя, - или уж оденься тогда...Мороз ночью -то.
- Куртку накину. Я скоро...
 На веранде было действительно холодно. В приоткрытое им окно задувал промозглый уже по зимнему морозный ветер. Фонари освещали участок как-то тускло и дом охраны вдали, у ворот, корёжился угловатыми тенями. Деревья, посаженные ещё при Силае, разрослись и шумели  почти оголёнными ветвями грустно, порывисто и устало.
- Да! - подумал Виль, - Денёк нынче выдался ещё тот... Да и не только этот...
Три дня назад, под жёстким нажимом Гурьяна, они всё же переехали из своей квартиры в дом Силая. И единственный, кто был рад этому, конечно, Димка.  Вале он всё объяснять не стал, просто тяжело вздохнул и проронил: " Так надо. Потом всё расскажу..". Она не стала допытываться - знала, раз муж сказал потом, то значит раньше срока ни скажет ни слова...
 Для переезда Гурьян прислал  три грузовика и легковушку с ребятами из бригады Рыжего. В грузовиках оказалось около десяти наёмных грузчиков и потому управились почти за три часа. Всё успели  - и собрать и раскидать по комнатам в бывшем доме Силая. Гурьян уже был там. Сидел на веранде молча курил, пока грузчики суетились с мебелью  и скарбом.
- Мы тут заранее всё Сашкино убрали пока в подвал. Чего надо будет возьмешь себе потом, - крепко пожимая руку сказал Гурьян не поднимая глаз, - подумали, что тебе так будет легче на первых порах....
- Спасибо, - машинально кивнул Виль, усаживаясь с ним на табурет.
- Сейчас рабы всё закончат, - продолжал Гурьян так же сумрачно,  - и пацаны  начнут подходить...
Виль помог с разбором вещей Вале, потом зашёл в комнату к Димке. Сын был в восторге и от своей собственной " такой огромной комнаты" с большими окнами выходящими прямо в настоящий сад, и от тех вещей, которые люди Гурьяна оставили на местах. Широкий диван, большой стол и "венские" стулья с позолотой, какие-то пуфики, стеклянные шкафы с пустыми полками, куда Димка уже успел запихать свои книги , магнитофонные кассеты и всякую другую мальчишескую  мелочь и  не только. Сделанный им не так давно большой  парусник красовался на самом видном месте.
  Виль поговорил с сыном о школе, о его новых увлечениях, пообещал, что прикажет установить и шведскую стенку, и борцовский мат, и боксёрскую грушу...
- Ты лучше напиши всё что нужно, сынок, - погладил его по  стриженной голове Виль и подумал, что сын вырос почти незаметно, - а то я забуду...
- Да чего тут забывать-то пап? - недовольно махнул головой Димка и обиженно отвернулся...
  Среди сада, в просторной беседке уже собрались   авторитеты города. Ещё издали, выходя из дома, Виль заметил, что людей собралось достаточно много. Даже больше, чем на первом сходняке в день смерти Силая, только эти были "рангом" помельче.
" Дом дал мне, но распоряжаться в нём будет сам" - мелькнула мысль о Гурьяне, но как-то вскользь. Виль и не сомневался, что так получится.
  В беседке было тесно, разговаривали шумно, громко говорил  Гурьян отдавая распоряжения.
- Во, брат! -  выкликнул Гурьян, увидев подошедшего Виля, и эти слова сказанные Гурьяном ему впервые резанули слух. Гурьян крепко пожал ему руку.  - Порешай вопрос с выдачей Сашкиного тела с ментами, а? Я видел как ты с начальником РУОПа , новым этим, базарил. Встреться с ним, надави там у него на нутро куда надо, чтобы он разрешение дал на выдачу. А то сам знаешь - начнут они нам отмазки лепить: экспертизы -визы, вскрытие - морги, анализы да эксперименты...Сам знаешь! Похороны заказаны, люди начинают съезжаться со всех мест...Короче, у нас одна надежда на тебя...
- Аллё, Куница! - тут же обернулся он, не дожидаясь от Виля ответа,  - Ты со своими встречаешь и размещаешь гостей. Ребят с Казахстана поселишь в Старом городе ближе к Мечети....Ну это так...Подстрахуемся. У них там говорят сейчас с верой и среди воров всё плотно...
- Ну, что , Виль? - так же резко обернулся Гурьян. -Ну раз так..- вздохнул Виль, -попробую....Но сам знаешь, не обещаю... Попробую...
- Не надо обещать, брат! - напористо перебил Гурьян - Просто сделай и всё! Да? Договорились.
 Вилю ничего не оставалось, как просто кивнуть.
- С нами чай не пробовал! - зло процедил сквозь зубы Поляк, - Сразу всё нутро вынимал...
- А ну цыц! - неожиданно рявкнул Гурьян и в беседке стало тихо.
" Круто он их взял в оборот за несколько -то дней" - удивился про себя Виль.
- Ты , Поляк, помалкивай - зло прохрипел Гурьян, - и молись , чтобы я твоих подручных, Бугая и Сивуна, московским ворам не отдал на растерзание, если они начнут искать крайнего в косяках с общаковой кассой...Всё понял?
- Да понял я, понял...- чуть слышно, но так же зло процедил сквозь зубы Поляк.
- Всё! - резко закончил Гурьян,  - Все своё место и дело теперь знают. Времени мало. Давай пацаны - торопится надо...
Люди стали дружно выходить к воротам, а Гурьян догнал Виля и приобнял его за плечи.
-  Не забыли они тебе, - хохотнул он невесело и мимоходом,  - да ты не бери в голову....Труба у тебя с собой? Будь на связи обязательно. Сейчас твой вопрос главный...
   Похороны Силая состоялись через три дня. Раньше этого срока Виль не смог договорится с Авдеевым, но даже за это Гурьян прилюдно поблагодарил его и всем указал, как надо решать вопросы. Виль понял, что Гурьяну обязательно зачем-то нужно поднять его авторитет среди воров на ещё большую высоту. Вот только зачем? Гурьян все эти дни метался, был в разъездах, и Вилю всё не удавалось остаться с ним один на один, чтобы узнать что у него на уме...
   Гроб с телом стоял возле ворот Сашкиного дома, где теперь  уже жил с семьёй Виль и переулок с самого утра был запружен припаркованными как попало машинами и толпой народа, который всё прибывал и прибывал.
  Гурьян расставил "бойцов" Аркана и Куцего вокруг гроба. Они стояли плотно, плечом к плечу, оставляя не большой проход. Старый Моня загораживал этот проход  и пропускал к телу только тех, кто был близок Видикалову при жизни . Или не был близок ему( таких тоже хватало) ,но принадлежал полностью к "воровскому миру" городка. Моню, конечно же, знали все в городе, как и он знал в лицо всех кто может, а кто не имеет права приблизится для прощания. А потому по его кивку головы "бойцы" могли спокойно оттереть в сторону здоровенного верзилу, но пропустить субтильного молоденького паренька из бригады Лёнчика.
  В толпе мелькала  ярко-оранжевая куртка Рыжего. Он караулил приезд московских воров и "гостей" из других регионов страны.  При их приближении рыжий должен был "маякнуть" Моне. Кроме Гурьяна только он знал всех гостей в лицо потому, что вместе с Гурьяном встречал их и в аэропорту и на вокзале. Задачей его и его бригады было охранять всех гостей от нежданных неприятностей и  помогать  по всем мелочам быта и передвижения по городку...
  Виль смотрел на всё это сквозь запотевшее стекло одного из окон столовой дома. Гурьян пока не появлялся.
 В столовой уже давно расположились на отдых Поляк и Куница. Эти что-то жадно поедали из всего, что Валя успевала подавать на стол, пили водку и обсуждали все приготовления к похоронам. С их слов получалось, что всё подготовлено, люди уже на местах. Виль улавливал ещё смех  Поляка и его подколки в сторону Куницы, который пил мало и неохотно.  Рядом суетилась Валя.
 - Может вам ещё чего , ребята? - взволнованным голосом спрашивала она.  - Я ведь не ждала никого...Может котлет разогреть или рыбки солёной?...Капусты квашенной не хотите? У меня своя - домашняя...
- Да не кипиши, хозяйка! - гнусавил  Куница - И так хавчика нам вывалила на целую бригаду. Лучше чифиру нам сваргань...
- Паренёк шутит, хозяйка. - увидев расширенные от испуга глаза Вали улыбнулся Поляк,  - Вы на чайку покрепче заварите, прямо в большой чайник, и стаканы дайте. А разлить мы уж сами сможем...
- Конечно, конечно... - быстро закивала Валя и тут же скрылась на соседней со столовой кухне.
- Фильтруй базар, Куница! - зло бросил Поляк и Виль услышал , что он опять наливает себе в стакан водки,  - Ты совсем рамсы путать стал, что ли? Ты хоть отличай, что баба фраерская. Ты чего её базаром глушишь?
- А чего я сказал-то? -зло встрепенулся  Куница - Ты сам , брат, чего-то сегодня зря на меня базлаешь...
- Слышь, уважаемые? - подчёркнуто вежливо, но с налётом неподдельной угрозы повернулся к ним от окна Виль,  - Я бы просил вас не базарить по фене с моей женой. Мне казалось, что вы люди умные и понимаете, что она не мотала  с вами, и с марухами вашими задрипанными не общается...Базарьте по-человечьи - насколько можете...
- Ты чего, Рентген? - набычился ещё больше Куница,  - ты предъяву нам хочешь...
- Не тронь его, Рентген! - мирно, даже как-то непривычно мягко, попросил Виля Поляк, перебивая бессвязную речь товарища,  - Он уже с утра порошка нанюхался. Глючит его опять...
- Ты чё меня пасёшь что ли, Поляк? - неестественно громко и развязано засмеялся Куница.
- Моё дело предупредить, - поморщился Виль, - вы в Сашкином доме, а его тело ещё пока во дворе...
- Это уже твой дом , брат! - неожиданно сзади раздался спокойный голос Гурьяна,  - И если в твоём доме гости свинячат, то позор им...
 Он вошёл  тихо и видимо, уже давно стоял в дверях прислонившись плечом к косяку двери.
- Я так понял, братва, что дела вы все сделали? - так же спокойно и сумрачно продолжал Гурьян - Это хорошо. А теперь встали дружно и пошли попрощаться с бывшим смотрящим и другом, пока ещё народу не поднапёрло.
 Бригадиры сразу засуетились, схватились за одежду, Куница бестолково тыкался в углы, запутался в шарфе, Поляк помогал ему.
- Чифиру пусть хлебнут, - обратился к Гурьяну Виль, - Валя сейчас вынесет...
- Привет, брат! - как ни в чём не бывало улыбнулся Гурьян Вилю - Ничего -обойдутся. Сегодня у всех особенный день - куча дел - чифирить будем , когда дела закончим. Правильно базарю, Куница?
- Да как скажешь, Гурьян! - всё так же игриво ответил Куница, но Поляк уже торопливо тащил его к двери. Гурьян чуть посторонился и гости вывалились наружу, во двор.
- Пойдём, брат, - кивнул Гурьян, - простимся тоже с Сашкой...
   Через час гроб с телом Силая, окружённый плотной толпой человек в двести, где были и свои, и просто люди с близстоящих пятиэтажек, и зеваки случайные , вынесли на главную улицу города - проспект Ленина. Гроб" бойцы" то ли специально, а может просто сдавленные со всех сторон толпой, понесли прямо посреди проспекта, по трамвайным путям. Весь транспорт: и трамваи , и автобусы, и автомобили , завидев процессию останавливались. Колёсные съезжали на обочины, трамваи застывали на месте. Люди стали выходить из транспорта, многие вливались в толпу, неожиданно загудели автомобильные гудки , подхватили водители автобусов, и даже некоторые трамваи затрещали трелью звонков.
 Из ворот большого рынка "Тбилисский" вывалилась ещё толпы народа- и продавцы и покупатели,  и толпа провожающих, как огромное море заполнила весь проспект и все прилегающие к нему тротуары, газоны и дворы. Мальчишки уже висели гроздьями на деревьях и фонарных столбах. Над проспектом стоял гул от голосов и протяжный вой сирен и звонков трамваев.
   За гробом шествовали важно московские гости, казахские воровские авторитеты и местные авторитетные воры. И вначале идти было просторно, но потом всё резко изменилось. Толпа начала напирать. "Пехота" из бригад Аркана, Мони, Поляка и Куницы начала сдерживать, а потом и грубо отпихивать толпу, которая уже не контролируемо лезла вперёд, ломала всю процессию, затолкала на тротуар девушек с венками, которые шли сразу за гробом, стала напирать на "гостей". казалось вот -вот и всё смешается в одну большую кучу и начнётся давка.
- Ты смотри чё творится? - мокрый от пота хрипел Гурьян, сам уже работая локтями и кулаками. Виль помогал, был рядом.  Но видимо это заметили и им на помощь продрались сквозь толпу несколько гурьяновских "бойцов". Здоровенные ребята молча заработали кулаками так, что раздались крики возмущения , боли и полился непередаваемый русский мат.
Гурьян выхватил из кармана телефон: " Рыжий! Где твоя пехтура? Возле "Юбилейного? Гони всех к Тагильской, мы сюда подходим. Срочно. Тут такой табун народа -могут гроб опрокинуть...Сколько у тебя ребят? 23 наберёшь? Всех гони сюда срочно...И если надо машинами дави... Да! Я разрешаю!"
 Бригада Рыжего подоспела, но только оцепила гроб и помогла оградить "гостей, но помогла мало . Народ продолжал давить и кажется прибывал с каждой секундой. В толпе уже кричали, крики смешивались с визгом и воем сдавленных и упавших, по которым толпа шла напролом.  Каким-то образом прошли ещё одну остановку и вышли к перекрёстку с улицей Нефтяников. Здесь недалеко находилось отделение милиции.
 Виль вдруг увидел, что проспект впереди перегорожен плотным строем милиционеров в шлемах с пластиковыми щитами и с резиновыми дубинками. Синий строй мундиров стоял стеной в несколько рядов. Из строя раздались громкие голоса из мегафонов, потом послышалось несколько выстрелов, а затем и длинных очередей из автоматического оружия.
"....разойтись и остановиться. Требуем порядка, граждане!" - расслышал сквозь сплошной  гул , крики  и визги  Виль. " Вот и площадь пред кинотеатром "Мир", и военкомат во дворе..."  - промелькнула у него почему-то нелепая мысль.
   Строй милиции резко раздался в стороны, будто открылись ворота, и большая часть толпы, хлынула "самотёком", увлекаемая и напираемая сзади.  Тогда строй милиционеров опять смокнулся, и оказалось, что значительная часть людей осталась  у них за спиной.  На тех кто оказался пред строем обрушились удары резиновых дубинок и струи   из газовых баллончиков. Толпа шарахнулась назад, но к этому времени гроб с телом и сопровождающими уже свернул налево к ресторану "Юбилейный" и вырвался на свободу, на маленькую площадку перед кинотеатром "Мир" .
  Виль оглянулся и увидел, что ряды милиции клином врезаясь в толпу, отрезают похоронную процессию от всех кто напирает сзади. Ещё немного и вдруг стало легко и свободно.  "Бойцы" с гробом почти бегом уходили на загороженную забором территорию ресторана, туда же Рыжий быстро сопровождал всех гостей...
- Видал! - возбуждённый и мокрый кивнул Вилю Гурьян,  - Давай, брат, бегом. И нам туда надо попасть, пока ворота не закрыли...
 Когда ворота ограждающие территорию ресторана закрылись, Виль и Гурьян сели прямо на край клумбы. Ноги дрожали от напряжения. Вокруг сновали какие-то люди - знакомые и  совсем не знакомые...
-Никогда бы не поверил, если бы мне кто рассказал. - прохрипел Гурьян разрывая ворот мокрой от пота рубахи,  -Но я бы сейчас впервые поклонился  ментам в ноги....Клянусь! Пусть мне сдохнуть на сходке, как собаке, со вспоротым заточкой ливером...
  На этом неожиданности закончились. Дальше похороны прошли по сценарию Гурьяна.  А к вечеру он уединился с "гостями" у себя дома.
    Вечером Виль лежал дома, устало и отрешённо уставившись в экран телевизора. В голове крутились не весёлые мысли. Что- то происходило там, где его не было, а значит нужно было ждать. Ждать новостей, которые обязательно последуют...
  Гурьян вошёл уже ближе к ночи,  как всегда тихо и неторопливо и сел рядом в кресло напротив.
- Вот денёк , брат, а? - начал он пыхтя и отдуваясь, будто пришёл к нему из дома пешком.
- Такое не просчитаешь... - вздохнул Виль.
- А я думал, что ты и такое наперёд видишь! - с нескрываемой издёвкой скривился Гурьян, но тут же заговорил по деловому.
-  Всё , брат! Проводил я всех гостей... Скатертью им дорога! Подарки им понравились, да и разговор вышел на удачу быстрым и без всяких косяков. Теперь "москвичи" в доле наших крупных проектов, а мы в доле от продажи отравы. "Купцы" с товаром приедут на днях. Думаю поручить Аркану, он всё же помоложе Мони, как самому серьёзному, разброску порошка по городу и сбор прибыли. Как думаешь?
- Ты что? - подскочил Виль, как будто на пружинах,  - Ты хочешь опять запустить в город героин? Сашка никогда бы не согласился на это. Мы же только года два как избавились от этой заразы...
- Всё! - резко крикнул Гурьян, но даже мускулом на лице не пошевелил, только потемнел лицом, - Забудь пока про Сашку, брат. Я теперь здесь хозяин! И пока мой авторитет не позволяет мне перечить "москвичам"... Не думал, что тебе это нужно объяснять....Да и не хочу я лежать рядом с Силаем! Ты что же не понял до сих пор кто и за что его убрал? Не верю! Понял ты всё...Ты же не думал, что "Центр" даст ему здесь свой "заповедник" содержать" вечно?
- Успокойся! - похлопал по плечу Виля Гурьян, - Всё будет хорошо! В отличии от него я не собираюсь мочится против ветра....Не знаю о чём Сашка думал последние дни, но то что конец он свой уже видел тебе-то объяснять не надо...

                8.
    Всё было кончено. Всё было напрасно. Виль размышлял об этом уже вторые сутки. Возвращаясь сегодня днём со сходки в доме Гурьяна, Виль думал  только об этом. И сегодняшняя сходка, где Гурьян чётко распределял обязанности между бригадирами, чётко показала, что от большинства дел своих подручных - его и Рыжего - он отстранял полностью, и привязывал их только к делам, которые поручал им лично. Бригадирам же он давал полную свободу действий и обязывал докладывать о  всех делах только ему лично. Фактически он отстранял Виля от всех дел и развязывал руки инициативе бригадиров.
 Да! Сегодня в его столовой царило веселье и торжество. И вообще вся сходка была сходка на торжественное собрание на котором говорил Гурьян, а все остальные только слушали и удовлетворённо кивали или восклицали приветствия. "Прямо заседание обкома, а не воровская сходка!" - грустно подумалось Вилю...
 И вот он ехал по городу и всё думал и думал. Кокс, когда он садился в машину спросил привычно: "Домой?" и получил ответ езжай по проспекту, теперь колесил по городу на своё усмотрение и лишь косо поглядывал на него - не скажет ли Виль чего-то...Не направит ли его в каком-то определённом направлении...
 Но Виль молчал долго, а когда взглянул в окно, то неожиданно увидел , что ни свернули в район, называющийся в городе "Луч". Вокруг замелькали старые, еще сталинской постройки двух и трёхэтажные дома общаги....Виль прикрыл глаза и тут же пред ним появились запутанные пропылённые коридоры общаг... "Быки" Жбана ведут его куда-то...Потом сам силуэт Жбана в дальнем тёмном углу..." Мир праху твоему , Жбан!"- подумал Виль и вдруг понял, что  всё решено. Это видение было не даром. С этого тогда всё и началось...Значит пора заканчивать!
 - Тут останови! - резко приказал Виль, когда они проезжали мимо старой трёхэтажного общежития с распахнутыми входными дверьми.  Кокс резко тормознул, но машина ещё катилась.
- Вот! Возле входа...
 - Ты надолго? - будто нехотя поинтересовался Кокс и Виль сразу прочитал его мысли, что он будет звонить Гурьяну.
- Пять минут, - так же резко ответил Виль - не глуши, сейчас выйду.
 Проходя по коридору в общий умывальник в самом его  конце, Виль думал о том, что Гурьян уже к вечеру направит сюда кого-то из бригады Рыжего и проверит всех, кто живёт в этой общаге. Но это так, мельком. Сам уже делал быстро то, что задумал. В умывальнике было пусто, коридор тоже гулко отвечал ему эхом его шагов. Стёкла окон были грязными и почти непроницаемыми от морозных узоров и налипшего изнутри льда. Краны парили создавая почти дымовую завесу. Он быстро набрал номер на мобильном телефоне.
- Аня? Да. Это я....Хочу попрощаться...Уезжаю? Нет! Это вы уезжаете прямо сегодня и электричкой -это самое безопасное. Да! Не советую ехать на Запад...Да и на Юг тоже не надо. Гриша может встретить там, неожиданно, старых знакомых. А знакомых у него много - ты знаешь...Вымойте за собой квартиру, из сейфа забирайте всё. Что нужно берите с собой, что не нужно скиньте где-нибудь по пути в реку....Что? Как сможем встретиться, если что?...Ну-у...давай так...Сегодня какое число? Ага! Так вот - каждого 15 декабря в три часа дня буду ждать вас у входа  в Театр Музыкальной комедии в Оренбурге.  Не знаешь? Ничего найдёте...Гриша подскажет...Нет! Телефона не дам, а этого номера скоро не будет....Что ты говоришь? Почему там? Потому что риск столкнутся со старыми знакомыми в таких местах минимальный... Всё, Аня! Хватит вопросов. Спросишь у Гриши, что не поняла. Он тебе объяснит. Пока!
   Виль нажал на отбой и спрятал трубку. Сейчас он чувствовал, как внутри всё напряглось и появилась в теле какая-то лёгкость. Решение было принято - нужно теперь только действовать. Хватит плыть по течению...
 Аня положила трубку и подняла глаза на Григория. Взгляд у Курка был ошеломлённым и даже немного растерянным.
- Он что же нас отпускает? - почему-то прошептал он,  - А может внизу уже нас ждут крепкие ребята...
-Не надо, Гриша. - попросила она - Ты же на самом деле так не думаешь...
- Я не знаю что и думать...
- У него, Гриша, как я поняла, у самого большие проблемы. По голосу чувствуется.- вздохнула Аня и тут же быстро и красочно пересказала весь разговор с Рентгеном.
- А зачем ты договорилась о встрече? Думаешь понадобиться? - нервно расхаживая по квартире спросил Григорий.
- Мы же одни на всё белом свете, Гриша! - вздохнула Аня,  - Мало ли что... И прекрати ты метаться! - тут же строго прикрикнула она,  - Сядем давай. Спокойно нужно всё обдумать - время есть.
  Григорий неожиданно бросился к одному из диванов, изогнулся, засовывая руку между стеной и спинкой, потом выхватил из под обшивки связку ключей.
 - Во! - всё так же нервно и напористо тряхнул он ключами,  - Ты не поверишь, но последнюю неделю я думал только об этом. Всё думал-предумал, и извини меня милая, я всё уже придумал и решил.
Аня грустно улыбнулась и спокойно села в кресло привычно запахнув халатик вокруг ног.
- Я знаю, что ты у меня умный - улыбнулась она, -рассказывай! Только вначале успокойся. Может тебе коньяка плеснуть?
 - Точно! - так же возбуждённо воскликнул Григорий, - Там мне привычнее, да и хлебнуть нам обоим можно понемногу по такому случаю.
 Как не странно, но на кухне он действительно сразу успокоился и всё время пока доставал коньяк, мыл большие пузатые рюмки, резал лимон и фрукты, молчал. Аня только замечала, как радостно блестят его глаза.
Наконец он сел напротив и поднял рюмку.
- Силай приказал долго жить, - вздохнул совсем без всякой грусти Курок,  - и видать под Рентгеном земля зашаталась тоже... Не дожидаясь Ани он выпил коньяк одним глотком и сразу задохнулся с непривычки. Аня бросилась наливать ему воды.
- Нам-то от этого какая радость? - спросила она , сунув ему в руки стакан.
- А мы, Анюта, теперь свободны, как ветер! -так же радостно и возбуждённо продолжал Григорий, - Там, среди воров, сейчас, гадом буду, какая-то свара организовалась. Может власть делят, может куски города - короче там полная Перестройка, которая в стране закончилась, только начинается.... До нас никому нет дела! Как я об этом сразу не подумал, ещё  две недели назад, когда мы из Ущелья возвращались. Мне почему-то мерещилось, что теперь начнётся что-то жуткое вроде кровавых разборок. А тогда бы нас Рентген обязательно привлёк к своим делам, стал бы врагов своих мочить , например...А врагов у него в городе, среди авторитетных воров много. А всё проще оказалось! Понял он, что не совладать ему со всей этой сворой, а значит он либо сел тихо под крыло нового смотрящего, либо, как мы, собирается раствориться на просторах нашей необъятной Родины!...Ну и правильно...Наверное правильно решил...Ему там виднее...Новую жизнь надо начинать без старых долгов и старых свидетелей...
- Да и чёрт с ним! - махнул рукой Григорий, - Главное мы можем теперь уехать и жить спокойно.
-  Так чего ты там придумал-то? - нетерпеливо спросила Аня и тоже отхлебнула коньяка.
- Да я ночами всё не мог спать, Аня! -опять подскочил на ноги Григорий, - Знал ведь... Чувствовал, что нужно уматывать нам отсюда как можно быстрее. Да всё эта неопределённость держала! Сомнения...Вдруг рентген приставил кого к нам? Вдруг следит и перехватит? Вдруг найдёт нас потом, если удастся нам ускользнуть?...Но теперь всё!
  Курок громко захохотал и с грохотом бросил на стол связку ключей.
- Мне даже в сейф заглядывать не надо. Я и так наизусть знаю, что там есть. Вот смотри...Тысяча шестьсот баксов и  92 миллиона наших деревянных. Три пистолета Стечкина и два "ТТ" , один "Браунинг"  и шесть коробок патронов к каждому пистолету. Три экземпляра паспортов на наши с тобой данные. Все на разные имена и фамилии. Помнишь Рентген сказал, что все паспорта у нас чистые абсолютно, т.е. настоящие - сделаны самими ментами.
  В одном экземпляре я  - Григорий Приходько, а ты моя жена  - Алевтина Приходько...Внутри каждого паспорта штампы о бывших прописках и местах проживания, свидетельства о браках,  ещё всякие штампы и листочек вложен в каждый с биографией с самого детства. Это , чтобы мы выучили назубок и забыли прежнюю жизнь...Но  паспорта на Приходько мы не возьмём...
- Почему? - допив остатки коньяка в рюмке спросила Аня.
- Нет, Аня! - скрипнул он в ответ зубами, - Не хочу я быть больше Гришей Курком. В новую жизнь  с новым именем и новой биографией. Всё с нуля! А всё что было до этого просто вычеркнуть... Встретит меня где-нибудь кто-то из знакомых по старой жизни: " О! Гриша! Привет!" , а я ему " Извините. Ошиблись вы, гражданин!"
- И меня вычеркнешь? - улыбаясь спросила Аня.
- Подожди - не до шуток сейчас! - Григорий нервно расхаживал по кухне, потом сел и опять налил себе коньяка, - Нет! Мы с тобой возьмём паспорта на Станислава и Анну Ярыгиных. Как тебе?
 Анна засмеялась и пожала плечами : " Я не знаю...А чем лучше?"
- Лучше, Аня! - продолжал с такой же горячностью Григорий,  -Во-первых мне не хочется, чтобы у тебя было другое имя. Твоё имя мне иногда даже во сне снится...Ну а своё я хочу просто забыть....Ты же привыкнешь, Аня? Правда? Стас. Стасик. Хорошее имя и простое. А?
- Да уж...Самое простое! - громко засмеялась Аня,  - Ладно! Не Кузьма же , и не Мефодий...
Они разом , громко рассмеялись и вдруг Аня почувствовала облегчение и то как это облегчение нахлынуло и на Григория.
- Вот и отлично! - уже спокойно улыбнулся он, - Ты у меня много не базаришь...То есть много не говоришь...Привыкать надо к другой речи, нам! Ну а потому подумаешь пять раз прежде что сказать. Это у меня язык-помело. Мне надо будет держаться - ноя тебе клянусь, я всё сделаю, я буду стараться изо всех сил...
- Да! - встрепенулся Курок, - Главное там биография у анны Ярыгиной как раз тебе подходит. Родилась и жила в Асикеевском районе. В деревне. Переехала к нам в город  три месяца назад....Так ты и жила в пригороде всю жизнь! Район то твой родной - посёлок Москва - чем не деревня? Дома все частные  всего то и есть что две двухэтажки -одна общага, другая администрация какая-то...
- Контора  водоканала. - вздохнула Аня хмуро, видимо вспоминая прошлое.
- Во! - кивнул Григорий, - И придумывать тебе ни детство , ни юность не надо. А это уже огромный плюс.
- Ну а твой плюс? - вяло спросила она.
- А мне плевать! - резко ответил Курок,  - Я Анюта в этой своей жизни был то одним , то другим, то третьим...Не знал уже где я настоящий...Мне новым стать не так сложно будет...А ещё я тебе рассказывал, что всё детство провёл на Волге , у деда с бабкой...
- Ну ладно, поняла я...Стасик! - вдруг резко перебила Аня и посмотрела серьёзно исподлобья, - Дальше-то мы куда?
 От её строгого голоса Григорий резко успокоился и сел опять на стул напротив.
- Да ничего особенного, Анюта. - вздохнул он спокойно,  - Оружие по дороге бросим в Елшанку, где тины побольше. Бельё, вещи лишние и безделушки - всё на мусор. Квартиру мы с тобой помоем с мылом и порошком, чтобы не то что отпечатков, но даже запаха нашего не осталось. Ну а вечером на электричку до Шильды. Станция такая...
- Знаю я! - резко перебила Анна, - Только это на Восток, а Рентген советовал туда не соваться...
- Так это только вначале! Станция же узловая. Там народу проходящего тьма и в основном все деревенские...Там берём билеты на  проходящий  "Екатеринбург - Сочи"...
- С ума сошёл? - вырвалось у Анны с горечью.
- Даже не думай! - опять радостно засмеялся Григорий,  - Просто мы берём билет до Сочи...ну так на всякий случай... а сами сходим в Астраханской области. Я ездил этим поездом, там на одной станции поезд стоит долго, минут сорок. Тепловоз меняют, бригаду тепловозную, проводницы все суетятся -  бегают, пассажиры разбредаются по перрону...Вот мы незаметно и сойдём...Будем жить в Астрахани, Аня! Где-нибудь в пригороде, где народ попроще и река поближе. Купим себе домик с садиком...ну а там видно будет - чем-то да займёмся. Можно магазинчик купить, а нет так и ещё чего придумаем...Река рядом, море не далеко, да и до Казахской границы рукой подать...Ну это на всякий пожарный случай -видишь сколько путей отхода я придумал..
- Да почему там-то? -недовольно и удивлённо воскликнула Аня.
- О! - обрадовался её вопросу, как ребёнок Григорий - Если ты удивляешься, то у всякого нормального человека такой вопрос обязательно возникнет. А это значит , что там-то нас никто и никогда искать не будет...У Чёрного моря да! А там нет...Ну а мы заживём тихо, да мирно. Хватит нам приключений в этой жизни. Мне ведь уже тридцать четыре...Пацана мне родишь...или двух...
  После последних слов Аня резко встала со стула и буквально упала в объятия Григория.
- Чего молчишь? - шептал Григорий, целую её в волосы,  - Молчунья моя...
- Пусть всё сбудется, Гриша! - выдохнула она,  и повторила чуть громче,  - Пусть всё сбудется...
    Электричка подходила к станции Шильда уже в полной темноте. За окнами заблестели жёлтые от мороза электрические огни жилых зданий, фонарных столбов и освещения самой станции. Григорий стал подтягивать и застёгивать две плотно набитые вещами спортивные сумки.  Аня пододвинула ближе к себе пакеты с едой и стала напряжённо всматриваться в тёмные окна, в огни и приближающийся перрон.
 Вагон их был полупустой всю дорогу. Редкие пассажиры уже двинулись на выход.  Григорий только хотел окликнуть Аню, как рядом, напротив, на пустую скамью быстро и бесшумно присел паренёк в чёрной кожаной куртке и чёрной вязаной шапочке надвинутой на глаза.
 Вещей у парня не было. Руки засунуты глубоко в карманы. Взгляд не видим, устремлён куда-то себе под ноги.
 Григорий глянул на парня раз, потом ещё и от его блуждающего, такого показательно-безразличного взгляда  почему-то весь внутренне напрягся. Он почувствовал что-то неладное.
- Не надо дёргаться, Курок! - вдруг смело и открыто посмотрел ему в глаза сосед, - Вам ничего не угрожает. Если оглянешься внимательно, то увидишь , что нас в вагоне четверо. Ну? Давай!
 Григорий аккуратно обернулся и провёл глазами по всему вагону.  Точно. В разных концах его сидели такие же пареньки в чёрных куртках и вязаных шапочках надвинутых на глаза. Обыкновенные пареньки - сейчас так вся молодёжь почти в городке одевается. Потом Курок поглядел на прилипшую к боковому стеклу Анну, что-то высматривающую в темноте, и понял, что она ничего не слышала из-за грохота и шума останавливающегося состава.
- Скажи жене, что выходите, а потом тихо идите за нами. -негромко приказал паренёк, - Сам понимаешь - так будет лучше.
 В подтверждении своих слов паренёк чуть откинул один полог куртки  и продемонстрировал висящий на груди полуавтомат УЗИ. Такие маленькие автоматы Курку уже доводилось видеть в своей жизни...

                9.

  - Приехали!
Голос  Кокса вывел Виля из задумчивости. Он размышлял о том где сейчас Валя и Димка, хорошо ли они устроились и по его расчётам выходило, что  они были уже подъезжать к месту назначения. А это так далеко, что Гурьяну вряд ли теперь дотянуться до них даже мысленно.
- Отлично! - воскликнул Виль, встряхнув головой и прихлопнув по плечу своего водителя. Кокс сморщился и посмотрел на Виля как-то странно. Да и не удивительно! Ведь он никогда не видел его вот таким - бесшабашным и весёлым. Даже по пьяному делу Виль всегда был либо сумрачным, либо слегка весёлым. Это могло удивить любого из урок, которым казалось, что они хорошо знают Рентгена, твёрдого и злого подручного покойного Силая.
 Гурьян обедал в своей столовой с Рыжим. Он хлебал наваристый борщ, громко чавкая и заедая холодной стерлядью и бужениной.  Рыжий яростно грыз говяжью кость, с хрустом впиваясь золотыми коронками  в мякоть на белой кости.
- Ну что, брат? - завидев входящего Виля, сразу заговорил Гурьян, - Всё решили?
 - Да! - кивнул Виль, - Поставщики будут через три часа у меня в доме.
- Почему у тебя? - Гурьян громыхнул откинув ложку на стол, - Мы же договаривались - встреча в моём доме.
- Я сказал! - кивнул Виль раздеваясь, и стаскивая с себя дублёнку,  - Но они сразу ответили, что базара на эту тему не будет.  Они согласны на передачу только в  бывшем доме Силая. Им так спокойнее...
 - Почему? - недовольно набычился Гурьян, и Виль увидел как надулись вены у него на шее.
 - Откуда мне знать, Гурьян? - пожал плечами Виль,  - Их было трое - мысли их всё время путались, прибивая одна другую, я так и не смог понять. Явно они чего-то опасаются, да и решили они это давно. Это я успел понять.
- Темнишь, Рентген? - зло ощерился Гурьян, - Чую я что ты какой-то другой стал...
- Ты же не думаешь, что я уговаривал их совершить сделку в моём доме? - криво улыбнулся Виль.
 Гурьян задумался и перебирал в мыслях все варианты разговора Виля с "купцами". Он строго уставился на Рыжего, но видимо смотрел просто насквозь него. Рыжий уловив взгляд "смотрящего" глупо улыбался  и даже качал головой - вот, мол, привёз нам Силаевский дружок проблему. Гурьян несколько минут неторопливо вытирал пальцы матерчатой салфеткой и будто бы закаменел.
- А что? - вдруг спокойно и даже как-то весело неожиданно воскликнул он, - Может быть, на из месте я тоже подстраховался бы. Дом Силая они знают, бывали там не раз и даже не десять. Знают все подъезды к нему и примыкающие переулки и улицы. Значит поставили своих ребят на машинах поблизости, страхующих стрелков могли расставить по крышам...Сделка-то первая, да при новом "смотрящем"!  Нужно и поостеречься! Вполне себе правильно ребята кумекают...
 - Чего же они тебе не верят что ли? - притворно удивился Виль, присаживаясь к столу и наливая себе из электросамовара крепкого чая,  - Они же тебя не первый год знают.
- Знают, знают...- задумчиво согласился Гурьян, - как подручного Силая знают.  А вот как "смотрящего" пока ещё не видели...Власть людей меняет, а потому всегда будь готов к неожиданностям... Красавцы! Бережёного Бог бережёт, а не бережёного конвой стережёт! Точно, Рыжий?
 Рыжий тут же "заржал" громко, с готовностью поддержать любую шутку "хозяина".
 - Ладно!- резко перебил его хохот Гурьян, - Раз такие расклады, то поедешь ты на дело Рентген с Рыжим. Мы тоже подстрахуемся -не глупее их. Люди Рыжего внутри дома, а вокруг я ещё ребят Мони расставлю. Ну а скумекаете дело -прямиком ко мне. Я вас здесь ждать буду.
 - Поставщики тебя ждать будут, - зло процедил Виль,  -  а если они "пятками назад"?
- Некуда им назад! - резко рявкнул Гурьян - Всё! Скажешь им , что мы тоже подстраховываемся, а потому сделка будет без "смотрящего". Скажешь им : " Я вместо него!" Понял!
 Вил почувствовал, что спорить бесполезно.
 - Понял,  - как можно спокойнее ответил он и стал прихлёбывать чай.
 Чутьё что-то подсказало  опытному вору. Может быть что-то, что он и сам не понимал. Но от этого Вилю было ещё досаднее. Его подготовленный план срывался... "Ну что же делать? - подумал Виль, - Значит не сегодня...буду ждать другого случая".
  Через час "купцы" сидели в бывшем кабинете Силая за столом напротив Виля. Рыжий гвоздём торчал за его спиной и Виль чувствовал не только его перегар, но   его дурные, мечущиеся мысли: то о предстоящей встрече в сауне с красивыми девчонками, то о Гурьяне, то вдруг о  надёжности своего пистолета. Продавцами оказались двое кавказцев одетых в одинаковые чёрные костюмы без отворотов и застёгнутые на все пуговицы. Они и выглядели как куклы или как истуканы. Сидели напряжённо с прямыми спинами и думали не по-русски - не разобрать.
  Но Виль чувствовал, как они нервничают. Все знали городских воров, как одних из самых резких и беспощадных. Да почему-то ещё и сам смотрящий не приехал. На их месте любой бы занервничал...
- Прошу предъявить товар, -осторожно проронил Виль, после того как кончились приветствия и объяснения почему именно он, а не Гурьян будет  осуществлять сделку. Тот что постарше кивнул, и более молодой кавказец снял с плеча кожаную сумку на длинном ремне. Он положил сумку на стол и с хрустом отрыл замок-молнию. На столе появился большой и прозрачный целлофановый пакет набитый белым порошком.
- Мы можем попробовать? -так же спокойно , не торопясь спросил Виль. Старший кавказец кивнул и указал ладонью на мешок, приглашая.
 Рыжий быстро выскочил из-за спины Виля, ткнул в пакет ножом и торопливо запустил туда свой грязный палец. Он облизывал его долго, жевал губами, поднимал глаза к потолку, елозил во рту языком, напоминая Вилю лошадь, которой сунули чёрствую корку хлеба. Гости сидели с невозмутимы видом. Через несколько десятков секунд на лице Рыжего появилась блаженная улыбка.
- Он! - тряхнул головой Рыжий, - Героч!
- Прошу предъявить бабло. - с заметным акцентом пробурчал младший из гостей.
 - Естественно - зачем-то сказал Виль и достал из по стола "дипломат", который ему вручил Гурьян. Он раскрыл его и повернул  "купцам".
- Пересчитывать будете?
 Молодой молча взял одну пачку баксов повертел в руках, сорвал обёртку ,перетасовал быстро, как карточный шулер, потом так же быстро потыкал пальцем внутрь чемодана, видимо считая количество пачек.
 Ещё через десять минут всё было закончено. Гости отказались наотрез от угощения и крепко пожав руки Вилю и Рыжему быстро удалились. Виль наблюдал за ними до тех пор пока их машина не выехала со двора и люди Рыжего не закрыли ворота. Потом сразу набрал номер Гурьяна.
 -Это я! Всё закончилось. Они уехали. Товар тебе привезёт Рыжий. Думаю, что я пока тебе не нужен. Буду  у себя.
- Конечно, брат!  - прохрипел в трубку Гурьян и сразу дал отбой.  Рыжий уже что-то жевал, хватая руками прямо с накрытого стола и прихлёбывал из бокалов  вино. Он бормотал что-то вроде того, что не пропадать же добру  раз гости отказались от угощения. Через несколько минут он тоже исчез махнув рукой на прощание.
 Виль проводил его взглядом из того же окна до самых ворот и решительно подошёл к стационарному телефону. Ему почему-то подумалось, что сейчас звонок с этого телефона будет более безопасным для Арсения.
- Ну где вы? - услышав знакомый голос нетерпеливо спросил он.
- Не волнуйся, кэп! - раздался в ответ знакомый чуть насмешливый голос Арсения,  - Судаки ещё два часа назад предавали тебе привет. Но теперь уже всё! Ушли на дно!
 Виль сразу понял эту импровизацию Арсения. Это значило, что два часа назад они проехали мост через Волгу и у  них всё в порядке. Слежки за собой он не обнаружил. А раз не обнаружил значит и не было её. Арсений был в этом деле матер проверенный. "Два часа - подумал Виль, - а значит уже меньше часа до узловой Рузаевки...А там глухие пензенские леса и знакомая Арсению деревушка...Главное не радоваться раньше времени". Но Виль уже радовался.
- Я перезвоню! - не скрывая вздох облегчения и радости воскликнул Виль и повесил трубку. Потом он бессмысленно походил по комнате, даже не понимая что с ним, и вдруг почувствовал навалившуюся усталость. Он сел за стол и положил голову на сложенные руки. Глаза закрывались сами собой, но мысль всё ещё работала.
 Теперь, когда Валя и Димка были далеко он не знал точно что ему делать. Бежать и пробраться к своим? Да! Можно было просто сесть в машину и поехать на выезд из города. Там Кокса пришлось бы убрать, труп в лесопосадку или в овраг и полный газ. Уходить быстро и неожиданно , но...
 Ему не давала мысль, что все последние годы, что он был рядом с Силаем он потратил зря. Зря были его усилия по обузданию этого сборища ублюдков со всего города. Зря были все интриги, все затраченные силы на то, чтобы убрать из города наркотики, чтобы облегчить жизнь хоть кому-то...Зря была и месть Жбану и его банде! Неужели зря?
Виль вдруг опять увидел себя стоящим рядом с Силаем на краю  глубокого каменного карьера. Под ногами скрипят и цепляются куски яркой яшмы, степь бескрайняя уходит каменистыми холмами за горизонт. Ветер ещё холодный, но весна уже чувствуется в свежести, в голубом чистом небе и в первой пробивающейся траве, какой-то не зелёной а светло-коричневой.
   Там в степи  тогда, много лет назад, Силай сказал ему впервые то, что осталось у него внутри навсегда.  Они стояли на самой краю обрыва, а "бойцы" Силая суетились вокруг в возникшей неожиданно и повисшей казалось над всем миром тишине. Они по деловому закинули за спины автоматы Калашникова и стаскивали аккуратно,  скользя по осыпающимся камням, вниз, в десятиметровую бездну окровавленные тела Жбана и четверых его подручных. Внизу громоздились огромные глыбы камня, останки сгоревших автомобилей, разбитой мебели и всякого хлама накопившегося за многие годы пока люди использовали этот карьер как свалку мусора. Ветер носил вокруг обрывки бумаги и куски материи, от карьера несло тухлятиной и  только весенний ветер перебивал это зловоние. Огромная воронка карьера зияла сейчас как огромное и фантастическое сооружение, хотя Виль видел его не раз и в детстве бывал тут множество раз.
- Вот и всё , брат! - улыбнулся тогда Силай непринуждённо, - Ты отомстил и это правильно. Ну а мы с тобой теперь одной судьбой повязаны...
  Вдруг Виль увидел себя, чёрного , грязного и пропахшего копотью на одной из улиц сгоревшего цыганского посёлка . Пригород "Шанхай" ещё  пылал, дымились последние, пока не рухнувшие дома, вокруг метались женщины и дети. Виль всё ходил среди эти дымящихся развалин и охрипшим голосом орал на каждого "бойца" из бригады Куницы : " Не стрелять!", " Не стрелять , суки! Всех порву, кто только откроет огонь!" Он надеялся, что люди разбегутся, что женщины уведут детей в степь, но они лезли в самый огонь , пытаясь спасти своё барахло: лезли смело и даже отчаянно , и дети , и женщины , и старики...
 Он пытался отогнать их: руками , ногами выпихивал, выдёргивал детей из горящий домов, вытаскивал из огня за горящие уже юбки старых женщин, не чувствую бушующего пламени и ожогов...
- Да не кипиши ты, Рентген! - возникло прямо пред ним расплывшееся в ехидной улыбке лицо Куницы. Он , как всегда был под кокаином, и блестел глазами азартно и весело. - Это цыганьё - оно шустрое, хуже лагерных собак. Глазом не успеешь моргнуть -  разбегутся все в степь. Только коней своих сейчас повыводят и айда! Сейчас бросят своё барахло, когда крыши рухнут...
  Но они тогда просчитались. Даже на пепелищах люди метались: дети звали потерявшихся родителей, родители искали детей, молодые мужчины бросались в горящие конюшни и их накрывало огнём...
 Виль ещё долго тогда ходил по почти потухшему пепелищу и всё что-то будто бы искал. Вокруг были сгоревшие дома, сгоревшие остовы лошадей тела сгоревших женщин и задохнувшихся детей. Он тогда всё видел себя со самого, как он кивает Кунице, мол, давай поджигай - и посёлок подожгли с нескольких сторон. Кажется тогда его разум впервые тогда помутился на несколько дней, как когда-то в первой кровавой драке в тюрьме...
 Он видел как Бойцы Куницы заламывают ему руки и заталкивают в машину, и голос откуда-то издали Куницы: " Увозите его к чёрту отсюда!..."....
  И тут же пред ним проплыло злобно оскалившееся лицо Алабая с огнедышащей паяльной лампой в руке: " Сейчас мы проверим, Рентген, из чего ты там сделан и достанем из тебя ту штуку, которой ты людям в мозгах копаешься.." Пьяный, злобный смех Зуба , где-то рядом...
   Потом вдруг Виль увидел себя в тишине, за столиком кафешки " У дяди Лёши". Арсений сидит напротив, прихлёбывает пиво и привычно улыбается.
- Закопали мы их всех кучей: и Алабая и Зуба и всю их свору прямо в том самом погребе , где они тебя держали. Ты не сомневайся. Мы всё чисто сработали. Теперь на этом месте ровное забетонированное место, только посредине небольшая яма смотровая. Ну сделали  что-то вроде гаража или ремонтной для машин, маслом машинным всё вокруг залили, солидолом намазали все стены и углы, старые покрышки и диски раскидали, и мелких запчастей несколько коробок - старых конечно.  Кое-что и хорошее поставили - стол там, холодильник старый и пустых бутылок набросали во всех углах. Короче - полное мужское царство....Крепыш ещё туда пару собак приводил кормил суток двое, чтобы их дух там остался...Так что, кэп, ни одна уголовка  даже не догадается, что там когда-то было...
 Виль очнулся и понял, что проспал не меньше часа. За окном начинались ранние зимние сумерки. Голый сад шумел под налетевшим морозным ветром, в конное стекло билась твёрдая снежная "крупа".
" Вьюга будет, - подумал Виль, и тут же вспомнил все свои видения.
Он закрыл ладонями лицо и подумал, что ему "показали все его кровавые дела, не считая мелочей, творящихся у него на глазах почти ежедневно. Вспомнился предприниматель, которого они с Силаем обложили непосильной "мздой" и он повесился прямо у себя в доме. Какие-то  кооператоры задолжали в общаг и кинулись в бега.  Всплыла довольная морда Поляка: " Догнали мы их , Сашка! Куда они денутся...В лесопосадке прикопали..."
 Мысли побежали быстро и яростно.
" Да Шредер! Не даром тебя люди в пивных и на базарах звали просто "упырём". Не ошиблись они. Люди всё видели и знали...А не знали так чувствовали...Но главное, что ты сам всё знал и видел, но всё откладывал, всё заталкивал в дальние углы памяти, всё верил, что это всё не зря, что это только побочный эффект того, что ты делаешь, и что не будь тебя это всё равно бы случилось. Ты думал, что помогаешь не разойтись им на полную катушку, думал защищаешь, кого можно защитить...А что особенного ты сделал Шредер? Спас несколько десятков жизней? ...Ну ладно - пусть несколько сотен...Но часто случалось, что спас только на какое-то время..."
 Виль сжал голову руками со всей силы пытаясь смягчить эти пронизывающие мозг, острые как нож, тяжёлые как карьерные камни. мысли.
" Спас? А сколько было убито, растерзано, сожжено, развеяно в прах жизней и судеб?"...
 Перед  плотно сжатыми глазами вдруг чётко возникло лицо Зарубы в его последний день жизни.
" Только об одном тебя прошу , Малыш! - как молотом отдавались в мозгу его слова сейчас - Не бери на себя крест вора в законе. Не по тебе он. В один момент может случится так, что придавит он тебя и тогда смерть тебе покажется избавлением..."

                10.
   Как не странно, но в последние  дни  своей жизни Заруба вёл себя спокойно и как -то даже медлительнее , чем обычно. Хотя, теперь Виль знал это наверняка, он чувствовал, что осталось ему совсем не долго.
 За две недели до этого Кривой откинулся - вышел на свободу - и  в лагере стал править Жбан. Зона затихла и притаилась как будто бы. Зэка стали более молчаливыми и угрюмыми, администрация нервничала и даже охрана на вышках почему-то стала "маячить", хотя раньше спокойно сидела в своих будках. Жизнь вокруг стала понемногу , но меняться. Люди Жбана уже "наводили мосты" и дёргали к новому "смотрящему зоны" то одного , то другого бригадира на разговоры. Однако на лесопилке они пока появлялись редко. Иногда лишь к Слону незаметно забегали какие-то отдельные невзрачные типы , видимо жбановские "шестёрки". Они отзывали бригадира в сторону, что-то говорили, иногда курили беседуя и так же исчезали  -  "по стеночки", как базарили об этом в бригаде между собой мужики.
 - Начинают подгребать под себя всю зону, - вяло ответил Заруба на  рассказ Виля. Вокруг было тихо, а они уже привычно беседовали в темноте спящего барака.
- Когда они приходили тебя  всегда не было на месте, - решил  добавить  Виль.
 - Ну это понятно! - тут же откликнулся Заруба,  - Они же хорошо секут время, когда я бываю  у отца Михаила... А он мне сегодня опять о любви к ближним рассказывал...Долго говорил...Согласился я с ним, но не совсем. Не до конца.
  Заруба тяжело вздохнул и привычно чиркнул зажигалкой в ночной темноте, закурил.
-  К тебе вот , Малыш, Валька ездит на свиданки постоянно и дачки шлёт регулярно. Тоже любовь...Он , отец Михаил, мне говорит: " ты вот парня молодого взял под защиту - это тебя значит - тоже любовь к ближнему..."Может и в этом есть она...
 Заруба тяжело вдохнул ещё раз и табачный дым поплыл вокруг клубами, видимый даже в темноте.
- А с другой стороны я ему рассказал, как люди режут друг друга за пайку хлеба...Да что там а пайку? За положение на зоне, за свой, как говорят на свободе, статус...Так, спецом придерутся , выхватят кусок хлеба, а мужик и полезет за своим в драку...Ну его прилюдно на пику и посадят...Вот , мол, вам всем урок, чтобы знали, кто тут всеми вами правит и кто вами будет помыкать...Страхом людей под себя загоняют...
  Виль услышал, как Старый заворочался на верху видимо подкладывал под себя фуфайку поудобнее.
- Нет, говорю, батюшка! Самое главное наше национальное чувство -это зависть, а уж потом, может быть , и любовь к ближнему. Да и то, любовь к ближнему, который себе любимому близок, а не к каким-то там тёте Шуре или дяде Васе из соседнего дома.  А любовь к отдалённому ближнему, как к размытому лику Христа на старой иконе в дальнем углу старого дома,  засиженному мухами, у нас давно уже испарилась. Нет её...Ну я не знал такого, в крайнем, никогда...Ни к соседу пахнущему мазутом после работы, пьяному и орущему похабные  песни под твоим окном, ни к кому другому, люди особой любви никогда не испытывали. Бить  иногда били, но любили вряд ли.... Это не  говоря уже о тех кого в своей жизни и в глаза не видели. В такую любовь поверить сложно....Вот и я верю только  когда в Храм зайду или, когда с отцом Михаилом разговариваю...
- А почему зависть? - тихо спросил Виль,  - Зависть? А мне кажется злоба...
- Нет, Малыш, злоба это только маленькая часть зависти или её дочка. -насмешливо прохрипел Заруба,  - Как бы тебе объяснить? Слов у меня наверное, не хватит...
 - Так скажи просто почему зависть? - попросил Виль.
- Почему? - пыхнул табачным дымом Заруба - А-а! Так это, чёрт его знает почему! Может потому что намешано в нас крови разной, начиная от монголов и азиатов,  и кончая поляками и немцами разными. А может от того, что никогда у наших людей жизни своей не было. Всю жизнь как на зоне, всю жизнь под надзором и всё без воли и без надежды на лучшее. А потому и чужая жизнь наших людей всегда интересовала больше своей. Казалось, что где-то там далеко жизнь лучше, легче и веселей...Может потому наш мужик и прошёл всю Землю чуть не до края? Всё лучшей жизни искал: и в Сибири, и на Дальнем Востоке, и до Аляски добрался... Я сам об этом много думал...Так только дурак думкой богатеет, как говорил мой отец...
 Заруба вздохнул, заворочался, заскрипел койкой.
- К одному я только пришёл, Малыш. Что многое, очень многое в моей прежней воровской жизни решали люди завистливые, а потому и приходит конец нашим воровским законам. Всего  один смертный грех был у нас всех раньше - а и того хватило, чтобы все семь на себя потянуть...
 Виль встал и с интересом стал слушать каждое слово Зарубы.
- Чего ты рот раззявил? - хохотнул Старый,  - Что? Никогда не слышал о семи смертных грехах?
 - Нет, -мотнул головой Виль - не слышал...
- Эх! - вздохнул Заруба, -  комсюки не крещёные.... Ладно, расскажу тебе. Есть в Христианском учении разные грехи, которые творит человек, но самых страшных среди них только семь. Называются они грехи смертные, наверное, которые Бог простить не может...Хотя нет...Отец Михаил говорил, что Бог может простить любой грех, если покаешься и молиться будешь...Ну, короче самые тяжкие это грехи...Что-то вроде  статей в Уголовном кодексе: есть за которые только срок будешь мотать, а есть за которые сразу вышка...Понял?
 - Да вроде. - не совсем уверенно кивнул Виль.
- Ну вот!  - продолжал Заруба,  - Грехи эти: гордыня, алчность...ну жадность по простому, чревоугодие -это обжорство значит...Знавал я таких тварей! За жратву готовы всю родню продать...Та самая зависть,  ещё гнев - злоба значит самая что ни наесть сильная, потом похоть -это бабники ярые...ну ты это знаешь...ну и последний это лень или уныние. Кажись не ошибся! Все семь!
- Это тебе отец Михаил рассказал? - не выдержал Виль.
- Нет! - закашлялся Заруба и затушил окурок о металлическую душку кровати,  -это ещё до знакомства с ним, меня  наш начальник отряда за один косяк в ШИЗО на 12 суток отправил. А отец Михаил тогда, да и сейчас часто,  в ШИЗО к седельцам через день заходит...Беседует...С теми кто хочет конечно. Вот я тогда с ним познакомился от скуки, и он мне книжку одну оставил. Там я всё это и вычитал....
- Слушай, малыш! - вдруг сел на койке Заруба - Хорош базлать! Ты всё время меня рвёшь...перебиваешь...я уж и забыл, что тебе хотел сказать... А! Вспомнил.
 Заруба опять лёг.
- Так вот воров наших, законников, можно конечно во всех этих грехах обвинить...Всяких видел я...Но в прежние времена всё же были они другими -это когда я ещё молоденький был, вроде тебя. Не было  в них не гордыни, ни алчности -жадности к баблу , как у сегодняшних. Да и во всех других грехах кроме зависти. Не многих я воров знал, которые в праздности пребывали - все люди были деловые. Праздновать некогда было - успевай поворачивайся. Всегда в делах! И деньги для них были лишь оружием, как ствол или финка, ну и конечно средством к существованию. А не как сейчас  - к показной роскоши. Нет! Не подумай, что они были святыми. Любили и покутить и по пьяному делу деньги на ветер побросать, но вот в праздности они точно не пребывали. Жадность иногда губила кое-кого, но вот алчности - жадности до трясучки в руках за деньги или цацки золотые, я в них никогда не видел. Это не говоря уж о всех остальных грехах...
Заруба вздохнул и продолжил.
- Пошёл я к отцу Михаилу когда из Шизо вышел. Стал ему это всё говорить, а он мне , мол, грехи смертные по православию звучат немного по другому: не убий, не укради...Запутался я тогда. А он мне другую книжку даёт. "На!- говорит - Вот это прочитай". Смотрю там написано на ней Новый завет! Стал я её в бараке читать, и даже на работе. Ну а тут кореша меня на смех подняли...Я им и ответил! Не хорошо ответил, конечно...А тут выборы нового "смотрящего". Мне там вопросы задавать начали, как на пратсобрании. Чего , мол, в церковь повадился, да почему с попом дружбу водишь...Послал я их и отказался  короноваться...
- А почему? - опять вырвалось у Виля, но он сразу прикусил язык, вспомнив грозные слова Старого. Однако тот даже вроде бы и не заметил его вопроса, лежал молча несколько минут, а ответил только помолчав.
- Да всё по этой же причине, Малыш. - вздохнул он, - Я тебе говорил, что воры люди не праздные, деловые, умные и изворотливые. Воровские законы для них выше жизни...Да только всё это было давно! Так было и уже никогда, наверное, не будет. Ты сам теперь видишь эти злобные морды, которые на зоне порядки устанавливают и ворами зовутся только. Нет! Не те это воры! Не те люди и нутро у них уже не то.  Чем они по твоему о беспредельщиков отличатся, которые последнее время кодлы свои сколачивают на зонах? Ну эти, которые в спортивных костюмах, спортсмены - не спортсмены, краснопёрые - тоже нет вроде....Законов воровских не признают - за деньгу готовы друг другу глотку порвать без всяких раборов и сходок...Так просто -душегубы, мокрушники...
- Да что говорить! - горячо согласился со старым Виль,  - Если бы все такие как ты были...
- Нет! - перебил Заруба,  - Я в молодости тоже горячий был. Заводной, уверенный и здоровый. Только не было во мне этой злобы неимоверной, хотя спуску таким как ты фраерам я не давал, врать не буду. Но не беспредельничал. А ещё не было в нас этого рвачества, чтобы каждый себе кусок рвал как волчара позорный, а потому не было в нас  алчности, как это в той книге написано.  А эти сегодняшние готовы за деньги не только воровские законы похерить, но и мать родную продать. И беда, Малыш, в том, что не убедить ни приструнить их я уже не могу. Сил нет, да и люди изменились - не пойдут за мной.
  Заруба вдруг каркающим смехом захохотал громко, так что Виль вздрогнул.
- Они меня , Малыш, хотели короновать, а потом прикрываясь моим авторитетом дела свои тёмные творить втихушник, как это они при Кривом делали. Но им такого расклада не дал. Вот они и забузили! Некоторые требовали меня прямо там, на сходке, на перо посадить.  Это Жбан уже подбивал своих подручных...Самых глупых...И не потому они глупые, что жизнь для них копейка, как для мокрушников поганых, а потому, что они уже другой жизни не знают и на воле её не видели....А видели они смолоду только, что деньги выше всего, даже выше воровских законов...А потому нет у них ничего в душе -пар один. Ни воровские законы, ни законы божьи их уже не остановят...
 
   Виль опять очнулся от воспоминаний от завывания мотора во дворе. В ворота въезжал "Мерседес " Рыжего.
- Быстро вернулся. -тревожно подумал Виль , - Как бы не хватился, что Вали и Димки дома нет. Надо срочно звонить Гурьяну! Тянуть не стоит...Да и пред смертью не надышишься...
- Тут дело одно важное нарисовалось, Гурьян! -услышав в трубке голос "смотрящего" сразу начал Виль, - Срочное. Не хочу по телефону. Заеду к тебе?
- Давай! - сразу согласился Гурьян, - Сейчас у меня кое-какие дела. Как совсем стемнеет, часов в восемь буду тебя ждать.
- Лады!
 Виль положил трубку и вытер пот со лба. Теперь всё было решено и отступать было поздно. Сегодня! Сейчас! Вернее через час с небольшим...
 Но это время мысли Гурьяна будут заняты и своими делами, и ещё и вопросами что же  ему привезёт Виль. А значит опасения о пропаже Вали и Димки, если к этому времени ему успеет доложить Рыжий, он должен отложить на потом. Не обязательно, конечно. Но всё же это шанс. А потом Виль едет к нему сам, да ещё и по делу, значит сомнений должно быть ещё меньше.
 Голос в трубке у Гурьяна был обыкновенный. Ничего пока не произошло. " Не надо зря нервничать, Шредер! - мысленно прикрикнул на себя Виль, - Пока никто ещё ничего не почувствовал и время работает на тебя"...
   Виль вспомнил, как  два дня назад, когда узнал о приезде "купцов" сразу позвонил вначале Анюте с Курком, потом тут же набрал Арсения.
 - Сеня -это я...Мы с тобой как-то на днях базарили об уходе моих. Ты обещал что-то придумать...Придумал? Говори...
- Короче, - сразу начал Арсений почувствовав, видимо, что Виль нервничает, - Я тебе уже сам хотел звонить чуть позже...Так вот по делу. Завтра Силаю девять дней. Вы там как отмечать собираетесь? Надеюсь не у тебя...Ну не в бывшем силаевском доме?
- Нет! Гурьян заказал опять ресторан "Юбилейный" - он у нас в больших долгах. Только теперь будем в малом зале...
- Так вот! - резко перебил Арсений,  - Тебе надо сослаться на что-то. Ну там пацан заболел или Вале плохо стало...Сам придумай! Надо, чтобы в это время они были в доме.
- Понял. Дальше.
-  Во дворе у тебя сколько людей останется? Максимум трое?
- Двое. Это точно - я слышал разговор Рыжего со своими...
- Отлично! - хохотнул Арсений,  - Значит тереться они будут в основном возле входа?
- Обычно двое делают обход всего забора три раза днём и  три раза ночью...Наверное днём обход будет делать один...
- Во сколько?
- В семь утра с копейками, в двенадцать и в семь вечера.
- Супер! - воскликнул на том конце провода Арсений - Теперь слушай внимательно. Мой человек подъедет к твоим воротам на машине и позвонит. Думаю, что увидев незнакомую машину оба охранника пойдут к воротам. Он начнёт у них спрашивать дорогу, показывать карту, короче будет тянуть время. Дальше: У тебя в слева от дома, в дальнем от ворот углу сад разросся хорошо. Я смотрел от ворот,  даже сейчас- зимой, деревья стоят густо и разглядеть ничего нельзя. Там каменная стена  и колючая проволока всего в одну нитку. За этим углом как раз проходит узкая улочка - переулок Бузулукский. Грязная, тесная и не заасфальтированная колея. Ну сейчас там снегом всё затоптано и машинами местных укатано. Вокруг восемь хибар деревянных, построенных ещё при красном флаге. Хозяева обычные пенсионеры в основном. Но заборы у всех высокие и плотные т.к. место наверное глухое. Мы подъедем к этому углу ровно в два часа дня, там в это время всегда пустота, на Газике с жёлтой будкой  с надписью "Электросети".
Там по улице пара столбов стоит  и один как раз рядом с твоим забором. В метре, может чуть дальше.  Мы будем в спецовках электриков. Крепыш залезет на "кошках" на столб и будет делать вид, что копается в проводах, а сам сверху будет нас страховать. Я  ещё с Уварчиком  приставим лестницу к забору. Если кто поедет или пойдёт, или выглянет на улицу, тогда Уварчик начнёт базарить с Крепышом будто бы подсказывая ему что делать и как.  Я буду рядом с машиной страховать с земли. Вся проблема в том, Виль, чтобы Валя с пацаном не позднее пятнадцати минут третьего вышли из дома и добрались до забора. И вот ещё! У тебя надеюсь есть приставная лестница?
- Есть возле дома стоит...
- Надо сегодня вечером бросить её в сугроб вдоль забора...
- Это я сделаю.
- Валя её сможет поднять и приставить? Сил хватит?
- Она деревянная...Хватит!
- Тогда  им главное забраться на забор. Там мы их на руках примем и снесём прямо в будку машины...
- Отлично, Сеня! - не удержавшись восторженно воскликнул Виль.
- Да, кэп! - опять резко перебил Арсений,  - Вещей надо брать по минимуму. С барахлом можем затянуть всю процедуру....
- Это понятно. Можешь не говорить...
 - И ещё! Может нам с собой складную лестницу взять. Вдруг твои бычки увидят её и перетащат к дому...
- Вряд ли! Но возьмите , если места не много занимает... Хотя они в этот угол и не ходят. Так проходят вдоль забора только  в том углу где сам дом находится. А сюда где сад. цветники и беседка они , как я помню вообще не суются. Так, глянут издали и пошли. Короче там моё пространство и они стараются там не топтаться....Вот что , Арсений. Всё так и сделаем, а лестницу потом ты или Уварчик столкните аккуратно так, чтобы она опять легла ближе к забору. Там снега больше.
- Лады! - откликнулся Арсений,- Уварчик верхом на заборе всё равно какое-то время сидеть будет, ему же принимать твоих надо будет. Он и столкнёт.
- Ну всё, Сеня! Бог в помощь, как говорится...Вы то полностью готовы?
- Обижаешь, кэп! - привычно хохотнул Арсений,  - У нас уже два дня как всё подготовлено вплоть до монтажных касок , роб и резиновых перчаток. С нашей стороны не беспокойся. Лучше всё подробно и несколько раз расскажи жене и сыну...
- Если вдруг что, Сеня! - резко перебил его Виль,  - Придётся вам с Уварчиком перелазить и решать вопрос прямо во дворе. Вдруг что-то пойдёт не так...
- Продумали тоже! - так же резко ответил Арсений,  - Я даю условный сигнал и мой человек у ворот валит по тихому обоих охранников. Если не получится, придётся нам пошуметь с Уварчиком прямо с забора или спрыгнуть внутрь... Смотря по обстановке. При самом плохом раскладе мы ждём и по истечению времени с Крепышом начинаем двигаться в дом...Но думаю, что до этого не дойдёт...
- Хорошо бы...А дальше?
- Билеты в плацкарт на четверых. Поезд в  четыре дня с минутами. Маршрут ты знаешь. Не волнуйся, кэп! Всё будет окейно!
 Голос Арсения как всегда был бодрым и чуть насмешливым.
 - Спасибо тебе...- начал Виль, но Арсений не дал продолжить.
- Пока, кэп!
 В трубке раздались гулкие и долгие гудки...
 
                11.
   За окном степной ветер крепчал, начинало вьюжить. Виль глядел на заснеженный сад и всё никак не мог заставить себя встать, наконец-то, и начать заниматься приготовлением  к поездке к Гурьяну. К своей последней поездке... Все эти воспоминания будто бы  специально вставали перед ним оттягивая то, что неизбежно приближалось. Хотелось напоследок позвонить Арсению...Ещё раз...Но они договорились о связи не ранее чем один раз в двое суток, а это значит с Валей не попрощаться, не услышать её голос... Может и к лучшему? Что он ей скажет? Не жди меня? Прощай? Последнее прости и люблю? Да Шредер! Сантименты...Звонить можно только завтра утром, но как ему дожить до этого утра? Да и нужно ли ему доживать? Что изменится утром?... Нет! Раз уж решился, надо доводить всё до конца!
 Во дворе, возле дома и  вокруг беседки в саду зажглись фонари. Чёрные ветви деревьев заметались в тусклом свете наступающей ранней зимней ночи. Виль глянул на часы - они показывали без пяти семь вечера. Вот и всё! Через час нужно быть у Гурьяна и сделать последнее дело  свой жизни...
  Он опять прикрыл глаза и видения прошлого тут же встали пред ним. Он увидел  кучки молоденьких ребят, совсем пацанов- наркоманов, толпящихся напротив окон его старой родительской квартиры, возле глухого торца магазина "Салют". Они ожидали торговца наркотой, который каждый день в одно и тоже время привозил им сюда дозы героина. Виль видел чётко их обтянутые жёлтой кожей лица, сгорбленные худые плечи и спины под холодным осенним ветром.  Их замызганную, какую-то мятую и потёртую одежду: ветровки с капюшонами, до белизны вытертые джинсы, толстовки, одетые часто просто наизнанку, и "разнокалиберную" ветхую обувь. Кто-то был даже в летних сланцах на голую ногу.
" Все они, или почти все сейчас, на кладбище,  - промелькнула мысль,  - наверняка. Они и тогда выглядели уже как "живые упокойники", как  выражалась в его детстве бабушка"...
 Виль заставил себя открыть глаза. "Последний час жизни? О чём думают люди в последний час своей жизни? Интересно, что думал в последние дни  или минуты своей жизни Заруба?" Вилю вдруг чётко вспомнилась та последняя ночь, которую он провёл со Старым...
  Именно в эту ночь, почему-то, Виль рассказал Старому, что спит он плохо от того, что в его сны часто приходит Инга. Девушка, которую он любил с детства, и которую кажется продолжает любить до сих пор. И начав этот разговор он неожиданно рассказал Зарубе всю историю их отношений с самого начала и до конца.
- Ты ей писал? - просто спросил Старый , когда Виль замолчал.
- Нет...Думаю, что у неё своя жизнь раз она не вспомнила обо мне ни разу. Но я не могу её упрекать даже в мыслях? За что?
- То-то и оно! - выдохнул табачным дымом Заруба. - Когда ты выйдешь тебе будет под тридцать, как и ей. Бабий век короток...Валя ездит к тебе  на свиданки, спит с тобой в этом  клоповнике, дачки тебе шлёт постоянно,  а ты думаешь о другой?
- Я не думаю, - пробурчал Виль,  - просто она мне постоянно сниться...
 Старый спрыгнул с верней шконки и скрылся в темноте. Через минуту он сунул в руки Вилю кружку с  уже тёплым чифиром.
- Давай, давай.. - мотнул он головой на вопросительный взгляд Виля.
- В первый свой срок помню,  был у нас в бараке один режиссёр или организатор концертов...Короче, не запомнил я как это на воле зовётся. Ладно... Не важно. Срок он мотал за то, что нагрел  на бабки какого-то известного артиста, да ещё и половину билетов мимо кассы пустил себе в карман - кидалово чистое.  Но артист, базарил  он сам, был вроде не в претензии. А ментам стуканула  баба этого артиста, да ещё и актёришку этого заставила написать на него заяву... Короче, бабы они разные бывают.
 Старый вынул кружку, к которой Виль так и не притронулся, у него из ладоней и смачно хлебнул.
- К чему это я? - прищурившись хитро спросил он у Виля,  - А вот к чему!  Режиссёру этому, по старым временам, за хищение государственной собственности припаяли десятку. Сокрушался очень...Повторять любил он одну и ту же фразу: " В двадцать  ты один человек, в тридцать становишься другим, а в сорок  - третьим". Может так он оправдывался пред собой, может ещё чего. Но только много позже я понял насколько он прав.
Старый допил чифир и продолжил не торопясь.
- Ты не видел  Ингу уже сколько лет? Во-от!  А у неё ребёнок...Возможно, что она и замуж вышла. Как моя матушка покойница говорила : "Ничего! С дитём готовым ещё быстрее возьмут." И время и всё что с ней за эти годы произошло поменяло её  так, что может быть и поговорить вам не о чем будет...Ведь ты же уже один раз прошёл через это, когда вы встретились через несколько лет? Вы заново стали привыкать друг к другу, ты стал видеть в ней что-то новое, другое...Другой был человек? Не совсем, понятно, но не прежний. Так?
Виль кивнул.
 - Во! - сверкнул в темноте  золотыми коронками Заруба, - А когда  вы встретитесь, после того как ты откинешься, это будет опять другой человек. Не девочка из твоего класса и не молодая мамашка -одиночка. Может она не будет хуже, а даже лучше ещё...Но ты-то точно будешь другим. Отсюда никто прежним не выходит. Вот от  этого и вяжи узел...От этого момента счёт начинай! Понял?
 Старый замолчал, ссутулился и задумался о чём-то склонившись над кружкой. А Виль напряжённо думал над каждым сказанным им словом. Тогда, в свои двадцать пять, он не мог понять его до конца, не мог уловить  весь смысл вложенный в слова Зарубы.  Его распирало от обиды непонятно на что, и он упрямо не хотел верить и понимать всей очевидности только что сказанного старым вором. Однако уже тогда Виль чувствовал, что за его словами стоит что-то страшное для него, что-то непостижимое и неуклонное, от чего нельзя ни уйти , ни обойти.  И вера и преданность Старому уже тогда не позволили ему не забыть и не отмахнутся от его слов, хотя ему очень этого хотелось.
- А потом,  - проворчал Заруба - что ты будешь делать с Валькой, которая уже два года греет тебя и ездит к тебе на свиданки? Кинешь её? А сможешь?  Вот приедет она скоро , а ты ей так в лоб всё и выдай! Получится? Как думаешь?
- Вот приедет,  - озлившись  почему-то, резко стукнул кулаком себе по колену Виль - я ей всё и расскажу...
- Ну и дурак, - так же резко перебил Заруба и чиркнул зажигалкой. Он не торопясь  затянулся дымом и выдохнув, продолжил  уже спокойно и как всегда не торопясь.
- На такую как Валька многие из сидельцев что вокруг нас с тобой просто бы молились...Некоторые  с "заочницами" переписываются и то за счастье...Хотя-я!
  Старый задумчиво пожевал губами.
- Многие, как и ты быстро бы привыкли к её свиданкам и посылкам...Видел я тут разное. Вначале рады, потом привыкают, а потом ещё и в морду дать норовят, когда наедине. Мол, гуляешь там без меня , пока я тут баланду хлебаю...Здесь, как наверное нигде в России, преданность и верность ничего не стоят. Особенно женская преданность. Каждому старому и хромому, кашляющему через раз зеку, кажется, что стоит только ступить через порог, вдохнуть свободы, и бабы начнут "косяками" ходить у твоих ног.  И верно ведь иногда думают. Может где-то и будут! Только рыбный косяк всегда идёт своей дорогой, как и люди вокруг тебя.  Ты можешь выловить одну, две или даже три "рыбки" и все они с зоновской голодухи покажутся тебе золотыми. Но косяк уйдёт дальше, а золотая рыбка в руках превратится в скользкую, холодную  рыбину с пустыми глазами... А может и не превратится! Всякое бывает...Но чаще всё же превращаются. Хороших случаев я не видел, а слышал может только раза два за всю свою лагерную жисть...
- Почему? - продолжая думать о своём, спросил Виль.
- Потому что на фоне косяка у всех чешуя светится как будто золотом горит, - отчего-то засмеялся  Старый,- а в тихой воде сразу видно и пустые глаза и кривые плавники...
- Ты не грузись, Малыш! - быстро , будто перебивая себя самого заговорил Заруба,  - Слова мои тебе пока не понять, да это и не к спеху. Был у меня один корешь.  Старше меня намного. Знатный вор - с понятиями. Так вот он всегда говорил: " Авторитетный вор базар ведёт, и не речи толкает - он плетёт сеть. Не важно о чём говоришь, важно зачем, как и с кем"...
- Ну а если без воровской "мутилки", а так по человечьи, - так же резко оборвал смех Заруба и лицо его опять будто ушло в темноту, и морщины покрыли его словно  проявились  изнутри,  - то грех тебе Вальку обижать из-за каких-то ночных глюков.  У каждого в голове много чего и о себе, и о других нарисовано...Красиво нарисовано, Малыш. Только всё это порожняки...Или как ты однажды красиво сказал - воздушные замки...
- А это не я сказал, я только повторил...
- А это не важно, - резко перебил Старый, и морщины на его лице заходили волнами,  - важно что точно.  Воздушный - это ткни пальцем и нету. Глюки по нашему... Валька она вот тут - рядом. Каждые два месяца, хоть по часам засекай,  к тебе на свиданку с полными сумками. А это , Малыш, ещё на дорогу надо потратиться, да с начальником  договорится каждый раз, забашлять его монетой может быть, чтобы просто увидеть тебя, покормить, и проспать с тобой две ночи на жёсткой шконке в вонючем клоповнике. А деньги ей в руки тоже не даром сыпяться... Ну а Инга твоя и не написала ни разу, а может и думать забыла. Так что сам думай!
    В ту ночь они проговорили до самого утра. За окнами начало сереть не весёлое , хоть и весеннее лагерное небо. Заруба успел что-то ещё сказать об отце Николае, мол, ждёт он его завтра в церкви. Потом спросил его как на работе, не появлялись ли ещё Жбановские "шестёрки"...
 Из темноты, чуть поодаль, в проходе меду кроватями, появилась высокая широкоплечая фигура какого-то зека. Заруба прервался на полуслове и смотрел на него молча, но лицом изменился. Это Виль заметил сразу, но тогда ничего не почувствовал.
- Чего тебе, Штригель ? - прохрипел осевшим голосом Старый.
- Так это, - каким-то писклявым, как не настоящим голосом ответил зека, переминаясь с ноги на ногу, - Жбан просил подойти. Там дело срочное...
- Меня его дела не касаются. - уже обычным жёстким голосом ответил Заруба.  -Занят я, видишь?
  - Так это... - опять запищал высокий, - ты сам смотри, конечно. Только там Бельмузя на разбор поставили, а без тебя рамсы не сходятся. Твоё слово нужно...
-Хмы! - зло фыркнул Заруба, и вдруг  закрыв ладонями лицо резко потёр его будто пытаясь проснутся.
 - Знают , суки, как отмычки вставляются...- чуть слышно пробормотал он и повернулся к  Вилю. Лицо его было спокойным и голос опять стал медлительным и не торопливым.
- Вот что я тебе скажу , Малыш...
 
 Виль вздрогнул и проснулся. На часах было девятнадцать часов тридцать семь минут. Он понял, что опаздывает к Гурьяну, а это было совсем не  кстати. Пора было идти в подвал.
 Виль вдруг засуетился, быстро оделся и сбежал со второго этажа на первый, закрыл входную дверь на запор. Это чтобы Кокс не зашёл искать его в дом, если он задержится. Он сам предупредил его, что к восьми вечера надо быть у Гурьяна.  Затем Виль быстро спустился в подвал, прошёл по всей его длине до самого конца. У дальней стенки откину нагромождение стоящих торцом досок и достав связку ключей открыл потайную дверь. Здесь была оружейная комната Силая.
 "А где спрятан общак, Гурьян мне так и не сказал." - промелькнула у него мысль, пока он в темноте нащупывал выключатель.  Но это так мельком. Зачем ему сейчас это?
 Виль включил свет и  становился в задумчивости.  Решение пришло к нему как-то сразу, просто и само собой.
 " Нет! - подумал он, - Пистолет  -это опасно, автомат не спрятать под одеждой. Рядом может быть кто-то вроде Рыжего. Сейчас наедине они почти не разговаривают - у Гурьяна много дел и постоянно какие-то люди. А если попросить наедине? Могут и обыскать...Не факт! Но вдруг? Тогда что...Стрельба,  и пули для Гурьяна может не хватить...Да и главное! Мешок с  героином так и останется в доме, даже если с Гурьяном он кончит . И наркота всё равно пойдёт в город...Точно! Надо накрыть всю его свору, всю эту  заразную пещеру одним ударом. Пусть мы все отправимся в ад одновременно!"
 Вил рванулся решительно к ящикам с толовыми шашками.  По пути сорвал со стены одну из воинских "разгрузок" -жилет с множеством карманов по кругу. Он набил толовыми шашками все карманы "разгрузки", взрыватели с короткими шнурами в них уже были вставлены. Застегнул тяжёлый жилет на груди и попрыгал. Тяжеловато. Ничего. Нужно одеть ангоровый свитер, который ему подарила Валя, тогда будет не так заметно.  Можно сказать, мол, приболел чуть.
 Размышляя, Виль смотрел на стены увешанные разным оружием, на ящики с пистолетами, с ружьями гладкоствольными и военными карабинами, на автоматы Калашникова. Даже несколько пулемётов были сложены в полной готовности в дальнем углу.
" Армию можно вооружить" - равнодушно подумал он, и взгляд его упал на зелёный приоткрытый ящик. Внутри блестели коричневыми боками боевые гранаты Ф-1. "Вот! - обрадовался он, - То что и надо!"
  Вначале он взял две гранаты, сунул в карманы куртки, но потом вернулся и взял ещё две, для верности. Он сунул их во внутренние карманы кожаной куртки. " Подстрахуюсь! - решил Виль, - Мало ли какая промашка..."
 Когда Виль  быстро вышел на верх и уже натягивал на себя свитер, в дверь начали громко стучать.
- Вот падла! - с порога начал ругаться по-чёрному Кокс, осыпая  матом  всё вокруг, - Слышь, Рентген? У меня карбюратор накрылся. Ещё вчера только чуть тыркал, я вроде почуял что-то, а сейчас прямо в глушняк. Не заводится, гнида...
- Ты чего такой всклоченный? - тут же приглядевшись к Вилю спросил Кокс. Видимо вид у него был действительно не совсем обычный.
- Да я тут заснул, - стараясь говорить как можно спокойнее, Виль отворачивался в сторону,  - просыпаюсь, колотит всего. Продуло где-то. Аспирин только выпил. Пройдёт. Да тут ещё заметался... Опаздываем?
- Ну да! - вздохнул жалостливо  Кокс - Все эти дни , с самих Сашкиных похорон я сам как свадебная лошадь постоянно в мыле. А твои чего? Не стали тебя будить?
- Так они это- тяжело переводя дух - тянул слова Виль, - на верхнем этаже уроки учат. Пацан мой двоек нахватал за эти дни. Вот Валя сейчас сидит над ним. Только успокоились...Не до меня им. Она его второй день гулять не пускает и долбит.
- А! - протянул Кокс. - То-то я смотрю их не видать последнее время...
- Чего теперь то? - строго перебил Виль и, грубо оттолкнув водителя, вышел на веранду.
- Да я уже такси вызвал, - опять переходя на извиняющийся тон загудел Кокс, - Ты уж извини...
- Ладно! - опять резко перебил Виль, - Будь пока с ребятами в будке. К моим не суйся. Пусть до конца разбираются. Приеду сам тебя ужинать позову.
- Да ты что? - притворно удивился Кокс,- Когда это я без тебя в дом совался? Виль захлопнул дверь на замок.
" Даже не моргнет, так лихо брешет!" - подумал Виль и заскрипел подошвами по снегу к воротам.
 В такси Виль сел на заднее сидение и размышлял, что пока всё выходит как нельзя лучше. Без Кокса спокойнее, лишние глаза ему сейчас как раз были не кстати. Дорога показалась ему боле длиной , какой-то ухабистой, улицы более тёмными и зловещими. Фонари светились кое-где жёлтым расплывающимся в морозной дымке светом. Но тёмная громада гурьновского дома возникла как-то неожиданно и закрыла собой весь  даже тусклый свет.
 Виль кивнул охране у ворот, прошёл через двор.  Он сразу пошёл в столовую, отодвинув кого-то из людей Гурьяна, загораживающего дорогу, плечом.  Гурьян был всё ещё не один. Он восседал в своём кресле во главе стола и горячо о чём-то спорил с Поляком и  Куницей. Сейчас Виль  не улавливал не только смысла, но даже самих слов громко разговаривающей"братвы".Он  зажал гранаты в кармане куртки и нащупал кольца на взрывателях.  Шёл решительно прямо на Гурьяна. Подходя, ещё успел заметить как тот повернул к нему голову, как на его лице появилась знакомая ухмылка. И тут же на ходу вырвал обе руки из кармана и вставил большие пальцы в кольца гранат. Прижимая гранаты к груди он успел заметить, как шарахнулся в сторону Поляк, опрокидывая стул, как расширились глаза Гурьяна и чёрные зрачки заполнили всё пространство...
 " А героин-то у него в сейфе  -точно, - была последняя его мысль, - и сейф здесь же под рукой..."
  Острая боль в затылке и пояснице неожиданно пронзили всё тело Виля и он повалился в пропасть. Но  он уже не видел и не чувствовал, как падает, как валит плечами стулья, тесно стоящие вокруг большого стола, как с грохотом ударяются гранаты, выпадающие из ослабевших ладоней...
 
             
                ЧАСТЬ 4.
                ПОВТОРЕНИЕ  НЕ ПРОЙДЕННОГО.

                1.
 Порыв ветра загромыхал разболтанным ограждением балкона и чуть дернул открытую настежь  балконную дверь. Виль вздрогнул, и открыл глаза. По лицу струились холодные струйки пота. Снилось опять что-то черное, колючее, огромное, неумолимо прижимающее к стене.
 Схватившись левой рукой за туго обтягивающую живот широкую повязку, Виль сел на кровати, а потом, так же морщась от боли, тяжело, боком, держа спину прямо, поднялся на ноги и заковылял к умывальнику.
 На балконе в глаза било яркое апрельское солнце, и теплый ветер обдавал все тело прохладной   воздушной волной.  Вдали изгибом блестел широкий, затянутый ряской изгиб реки. Если бы это было в их городке, Виль бы подумал, что это изгиб старого Урала, или по местному затон. На перекидном понтонном мосту мальчишки громко кричали, прыгали в воду с настила и с ржавых бочек-понтонов, облепленных зеленой и серой слизью, а мимо них по деревянному настилу проходили садоводы. Толпа была одета  разношерстно: в белые и цветные панамы, спортивные костюмы и робы, легкие платья и сарафаны и тёплые болоньевые куртки и ветровки; катились  груженые велосипеды, несли  плетеные корзины, сумки, саженцы с замотанными в тряпку корнями, удочки…
 Шум близкого города, и даже шум с моста доносился еле слышно. Вокруг больничного корпуса парк дышал спокойствием, редким щебетом птиц, да где-то слышны были  женские голоса. Видимо санитарки, как обычно в сонный час, толпились возле кирпичной будки склада, где сестра-хозяйка выдавала новое белье, лампочки и всякую бытовую мелочь вроде моющих средств,  для каждого из  больничных отделений. Разглядеть что-то внизу из-за буйно разросшихся за последние дни  кленовых зарослей с третьего этажа было невозможно, и Виль  слушая голоса девушек, тяжело навалившись локтями на низенькое и узкое ограждение балкона, опять стал смотреть на  реку и  снующих по мосту людей.
 «В который раз все придется  начинать сначала» – вернулся он к мысли, которая неизменно  тревожила его последние несколько  дней. Тревожила с тех самых пор, как он вдруг очнулся в этой палате, больше похожей на гостиничный, не слишком дорогой, но отдельный номер.
  Конец его жизни опять откладывался на неопределенное время. Но в отличие  от всех прошлых, в этот раз это произошло совсем неожиданно, не по его воле, и даже вопреки его желанию. Именно так, как он совсем не мог себе представить. Это неожиданное спасение вызывало у него до сих пор хотя и грустную, но улыбку счастья. Да, и понятно: никому не хочется умирать ни в каком возрасте, и ни по каким причинам. Японские камикадзе тоже не хотели умирать, это он теперь точно знал, они просто делали свою работу, или исполняли долг, как сказали бы в середине  века.
 «Что же это было? – думал Виль, вдыхая свежий запах молоденькой листвы – Наваждение? Сон наяву?».
 Боль неожиданно ударила вдоль позвоночника так, что перехватило дыхание. Забывшись, он опять принял слишком свободную позу, и рана напомнила о себе. И тут же его пронзила догадка, которая лежала на поверхности давно, но он никак не мог ее увидеть из-за  событий последнего месяца, которые постоянно всплывали воспоминаниями  и затмевали очевидное.
 «Восемь  лет, – понял Виль – его восемь   лет пребывания в  шкуре палача и  уголовного авторитета кончились навсегда». Закончились жизнью, и это было самым не предвиденным. Закончились этим похожим на привилегированную тюрьму, номером, которого не может быть в природе, по причине того, что не бывает привилегированных тюрем.
 Виль закрыл глаза и, отвлекаясь от боли, напряг свой внутренний слух. Он услышал мысли стоящих за дверью его палаты охранников. Их было двое, и мысли их были совсем обыкновенные. Обычные мысли, обычных нормальных парней. Они не были  милиционерами, но  в тоже время, это  были не «быки», и не «пехота», так называемые солдаты криминального мира.
 «Странное дело, – опять улыбнувшись, подумал Виль, – но я живу в этом закрытом номере уже вторую неделю. И за это время ни разу не попробовал прослушать ни одного, кто посещал меня. Все эти дни я прожил, как обыкновенный человек, как человек с чистой совестью и руками.  Я принимал лекарства от  молоденькой улыбчивой сестры, уже стал привыкать к  ее утренним капельницам и уколам. Я пытался шутить с санитаркой, пожилой и говорливой, которая приносила мне  пищу прямо к кровати три раза в день. Я почти ни о чем не думал, а только радовался жизни, людям, тишине и неожиданному и такому долгожданному одиночеству».
 Виль подумал, что не стоит осуждать себя, и аккуратно, держа спину прямо, пошел к кровати. В его положении любой,  наверное, потерял  бы и себя и время. Приятно жить после смерти!
 Приятно ощущать мягкую подушку под головой, и чувствовать, как пахнет свежая наволочка. Приятно просто ни о чем не думать, просыпаясь утром. И проснувшись вдруг понять, что не нужно никуда идти. Не нужно смотреть в зеркало по утрам и напряженно просчитывать в уме слова и жесты, и  угадывать мысли и тайные желания тех, кто постоянно рядом.  Не надо больше быть готовым ко всему что угодно. Не надо больше ждать неожиданностей, не надо больше «держать себя за шиворот» и мановением руки отправлять на убийства людей, смотрящих на тебя глазами преданных собак.
 Поворочавшись, Виль наконец-то улегся удобно и закрыл глаза.
И  сразу же,  перед ним возникло лицо Вали, с широко открытыми,  почти
безумными глазами, а потом замелькала в сумерках дорога вдоль реки и водитель «Аудио», косящийся в зеркало, чтобы разглядеть его на заднем сиденье.  Он опять  видел наплывающий на него большой серый, и угловатый дом Гурьяна,  под пологими крышами из коричневой искусственной черепицы, и черноту высокого забора.
 Эта громадина дома и сейчас виделась ему мрачным  замком, расплывающимся в большое серое пятно и заполняющим собой все лобовое стекло автомобиля, как страшный призрак заполняет светящийся в темноте кинозала экран. Страха нет, есть лишь тревога и ощущение давящей на грудь черной глыбы…
 Виль резко открыл глаза. Он четко почувствовал  очертания человека стоящего за дверью. Это был мужчина в  тёмном  костюме.  Охрана в коридоре стояла      навытяжку.
 Замок в двери слегка щелкнул и человек мягко, почти неслышно вошел в маленький коридор его номера. Он послушал, как в душе капает кран и плотно прикрыл дверь в туалет. И только после этого шагнул в комнату.
 Виль напрягся, внутренне пытаясь услышать мысли незнакомца, и закрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться.
- Не надо. - раздался чуть мягкий и вкрадчивый голос, и человек вплотную подошел к его кровати, - Не напрягайтесь, пожалуйста! Я сам расскажу Вам все, что Вы пожелаете услышать. И даже еще больше того!
 Виль почему-то почувствовал расположение к этому спокойному и не навязчивому голосу.
- Ну тогда расскажите мне, что же со мной было последние четыре месяца.- предложил Виль, улыбаясь и не открывая глаз, - А то я всё пытаюсь вспомнить об этом вечерами, но не могу....Провал в памяти что ли?
- Э, нет! - резко перебил его  нежданный гость и с шумом пододвинул к  его кровати стул.
- Виль открыл глаза и увидел и увидел не высокого мужчину лет  сорока пяти , в очках и с острым взглядом  широко открытых карих глаз.  Голова большая  с залысинами, худые плечи, острый нос с горбинкой, за очками острый взгляд умных и чуть смеющихся глаз.
- Малютин! - встретившись взглядом с  Вилем, тут же представился он. Потом поднялся и стал стаскивать с себя пыльный плащ.
- Вот этого я вам как раз рассказывать не стану. А то утоплю ненароком ваши воспоминания ещё глубже... пробормотал он будто бы куда-то в сторону, и продолжил не принуждённо, - Весна в этом году у нас как никогда ранняя. Даже не знаешь как одеваться.
 Малютин повесил плащ на спинку стула и уселся, удобно закинув ногу на ногу.
- Ничего! - ободряюще улыбнулся гость,  - Воспоминания со временем обязательно вернутся...Лучше я вам расскажу то, что вы  и сами когда-то знали или слышали, но за давностью лет  просто забыли. Это называется наслоением памяти. Ведь память человеческая как дно реки. Она тоже постоянно меняется от её течения...ну т.е. от течения времени и от событий более ярких и близких сейчас, в данный момент.  А дно прожитых лет - т.е. память - заиливается, зарастает осокой, покрывается камнями и смывается течением времени...
 Виль "вполуха" слушал разглагольствования гостя и с ужасом для себя понимал, что не может уловить ни одной его мысли. Все го усилия упирались будто бы в стену. Глухую и необъятную.
 Малютин в это время подскочил со стула и стал расхаживать по тесной комнате.
- И так! - продолжал он всё так же бодро, и вдруг замолк не несколько секунд и повернул голову. Их глаза опять встретились и  Виль почувствовал, что глаза гостя будто увеличиваются и проникают внутрь него через зрачки, как проникает невидимый свет дневной лампы во все уголки маленькой тёмной комнаты.  От этого взгляда Виль почувствовал холодок в груди и лёгкий озноб пробежавший по коже.
- Ваша мать очень любила вашего отца- начал Малютин спокойным завораживающим голосом -  и потому сразу поле вашего рождения , в тайне от него,  дала вам имя Вильгельм- в честь своего тестя. Это он познакомил своего сына Бориса с вашей  матерью Надеждой Колосковой, а потом всячески поддерживал её, всегда обращался с ней нежно, как с дочерью....
- Впрочем, это отдельная история, - улыбнулся Малютин и отвёл взгляд в сторону, чем дал Вилю встрепенуться и перевести дыхание. Он почувствовал за эти несколько десятков секунд, что был всё это время где-то не здесь или будто бы провёл их затаив дыхание под водой.
 А гость в это время опять начал говорить, расхаживая по комнате как пеликан, заложив руки за спину и ссутулив худые плечи вовнутрь.
- Хорошо, что ваш отец натолкнулся на свидетельство о вашем рождении через несколько дней и тут же побежал с ним в партком. Он уже тогда был коммунистом, орденоносцем и авторитетным человеком на своём заводе. А потому, через парторга завода, а затем и через райком партии, смог добиться, чтобы имя в ЗАГСе вам исправили. Правда времена были такие, что никто не хотел рисковать, да и объяснения вашей матери были путанными, после строгого разговора с вашим отцом, и поступок все ёё считали странным...Тогда все наоборот стремились дать детям русские имена -даже национальные меньшинства. Вот по этой причине  имя вам просто сократили. Так на свет появился Виль Шредер!
  Малютин резко остановился и сел на стул напротив кровати.
- Теперь вы вспомнили эту историю? - напористо спросил он.
- Да... - неуверенно пробормотал Виль,  - Дед что-то рассказывал мне в детстве. Но тогда мне было лет десять...Помню я это отрывочно...
- Восемь с половиной! - так же резко уточнил Малютин.
- Может быть,  - пробормотал Виль,  закрывая глаза и потирая лоб рукой, - вы не могли бы не смотреть на меня так? ...У меня начинает болеть голова и ..озноб... Я ещё не слишком здоров...
- Хорошо! - опять бодрым голосом согласился Малютин,  - Я просто хотел показать вам, что чувствуют те люди...
- Которым я залазил в мозг и  принуждал их говорить правду! - резко закончил Виль не открывая глаз.
- Браво! - опять подскочил на ноги Малютин,  - Вы просто должны были это сказать!
- А что ещё я должен сказать вам? - зло процедил сквозь зубы Виль.
- Ну.. - Малютин сделал секундную паузу - Например, что мои возможности в несколько раз превышают ваши...
- И превышают настолько, что вы можете сделать со мной что угодно! - опять закончил начатое предложение гостя Виль.
- Именно! - ответил уже боле спокойно Малютин - Я просто хотел, чтобы вы это поняли почувствовали сами.
- Кто вы? - со вздохом спросил Виль, усаживаясь на кровати  и потирая занывшую поясницу.
- Всё очень хорошо, Шредер! Можете ни о чём не беспокоится,  - совсем по-доброму, расслабленно улыбался гость и уселся опять на стул в привычную позу, - Впрочем, теперь вы уже не Виль Шредер. Это имя придётся забыть, и я думаю что надолго.
 Рядом с Вилем, на простыню кровати упал паспорт.
- Вот возьмите, Игорь Петрович Гайдуков. Вам нужно как можно быстрее привыкнуть к новому имени и фамилии.
- Зачем? - Виль недоверчиво посмотрел на нового знакомого.
- О! - развёл руками Малютин,  - Это долгий разговор, Игорь Петрович! думаю, что этому мы посвятим отдельную беседу. Хотя прямо сейчас могу точно вам сказать, что вам необходимо заучить ваши новые имя и фамилию хотя бы для того, чтобы быть рядом с женой и сыном.
- Где они? - внутренне напрягся Виль.
- Не беспокойтесь! - всё тем же доброжелательным голосом отвечал гость,  - Они в безопасности. Хорошо устроились и живут спокойно. И там где они живут, все: и соседи, и коллеги по работе Валентины Борисовны...Да-да! Теперь она Валентина Борисовна ... и друзья и товарищи вашего сына Дмитрия, знают их как Гайдуковых.
- Знают... - с нескрываемым облегчением вздохнул Виль и взял в руки лежащий рядом паспорт.
- Так где же они? - уже более настойчиво, перелистывая страницы документа спросил Виль.
- А вы посмотрите прописку...- не скрывая саркастической улыбки посоветовал Малютин.
 Виль пролистнул пустые страницы и наконец-то наткнулся на штамп прописки. В нём значилось " г. Омск, пос. Мирный, ул. 96, дом 48, кв. 12."
- Странный какой-то адрес... - вырвалось у Виля от удивления.
- Ну-у, Игорь Петрович! - с нескрываемой насмешкой продолжал Малютин,  - Разве вы никогда не слышали в Советское время таких названий? Арзамас -16, Красноярск -26 или Пенза -19...ЗАТО!
- ЗАТО? Что это?
- Закрытые города...Их в СССР было много, да и сейчас осталось ещё довольно. Научные городки, городки физиков -ядерщиков...
- А причём здесь?...
- Да не будьте вы ребёнком! - с досадой перебил Малютин опять подскакивая на ноги - Я предлагаю вам новую жизнь. Жизнь с чистого листа. Это не каждому удаётся. Поверьте мне на слово, мне не легко было согласовать все процедуры и формальности. Ваши способности уникальны, но вы сами могли только что убедиться, что их нужно развивать...
- Ноя же...- Виль улыбнулся грустно и надменно,  - Я же уголовник! За мной столько грехов, что...Вы сами знаете! ...А вы , как я понимаю, работаете на секретную службу...Закрытый город...Чудо!
- Вот именно! -  опять резко и нервно заговорил Малютин, меряя маленькую комнату шагами, - Именно, Игорь Петрович! Пока врачи доставали вас с того света, а потом вы долго и мучительно выздоравливали, я потратил уйму времени и все свои связи, чтобы включить вас в свою группу.
-Группу? - криво улыбнулся Виль.
- Да группу, не бригаду, Игорь Петрович! - нервно и даже зло откликнулся гость,  - Но даже не это было самым трудным. За это время секретная служба, как вы выражаетесь, провела операцию по ликвидации вашей личности. Прежней личности!...Хотя вы их и очень озадачили, разочаровали , и даже рассердили...
- Я! - удивился Виль и начал смеяться немного напряжённо и нервно. Он просто не мог унять этот нервный смех.
- Ну рассердил, понятно! Но чем же я мог их разочаровать?
- А тем, милый вы мой, Игорь Петрович! - сердито продолжал Малютин, - Что никто от вас не ожидал такого фортеля...Так кажется говорят в вашей среде?...Вы! Такой сдержанный и расчётливый, трезвомыслящий человек, и вдруг делаете из себя живую бомбу! Действительно -это не в какие ворота...Извините, конечно!
 Малютин продолжал  нервно шагать от балкона в узкий коридор и обратно.
- Никто не видел к этому никаких причин...
- Да какие, к чертям, вам нужны причины? - выкрикнул Виль не сдержавшись - Просто надоело смотреть, как эти сволочи гробят людей, вот и пошёл взорвать это звериное логово!
- Ладно! - резко остановился Малютин и даже поднял руки ладонями вверх,  - Давайте пока не будем об этом...Хорошо? Вы простите меня...Что я так резко  с вами...
- Хорошо! - устало кивнул Виль, чувствуя, как в груди бухает надрываясь сердце,  - Только как же ваши начальники согласились? Моё место в тюрьме...В лучшем случае! Да нет! Чего там темнить с вами-то...Моё место возле расстрельной стенки.
- Согласились, согласились, Игорь Петрович! - вдруг опять весело и по-доброму заговорил Малютин,  - Мало того, что согласились, но и простили вам сорванную операцию ФСБ. Да, да! Это наш человек, с таким трудом внедрённый в банду Гурьяна, остановил вас в последний момент. Ему пришлось хорошо приложится, чтобы оглушить вас, когда он понял, что вы задумали. Ну а потом, когда Гурьянов со товарищами, очнувшись от ступора, начали избивать вас чем попало, явно намереваясь сломать вам всё что можно только сломать у человека,  наш агент опять спас вам жизнь. Ему пришлось ликвидировать этих людей и забрикадироваться в доме .  Он почти полчаса отстреливался и оказывал вам первую помощь,  прежде чем подъехал  местный СОБР и ОМОН.  Людей Гурьяна всех ликвидировали в перестрелке, дом пришлось взорвать - он и так уже горел к этому времени...
 Под прикрытием дыма и взрывов, наш человек вместе с ребятами из СОБРА  вытащил вас в машину и срочно отвёз вас в больницу соседнего города. А через несколько дней, под покровом ночи вас вывезли в военный госпиталь областного центра, в отдельную палату...
Короче говоря, Игорь Петрович - вздохнул Малютин - Вы должны знать, что  Виль Германович  Шредер похоронен с почестями на центральной аллее родного городского кладбища не далеко от могилы Александра Васильевича Видикалова. Кстати, рядом с ним, и в один день, были похоронены другие, авторитетные в определённых кругах, люди . Гурьянов Валентин Фёдорович по кличке Гурьян, Владимир Владимирович Кравченко по кличке Куница, Станислав Иосифович Полозовский по кличке Поляк и ещё трое каких-то авторитетных воров, имена и клички которых я не запомнил, да и не старался запоминать. А самое главное, Игорь Петрович, что рядом с Вилем Шредером похоронена вся его семья: жена и сын. Все, конечно, в закрытых гробах....Вы уж извините меня за такие неприятные подробности.
  Виль ожидал чего угодно, но только не такого рассказа. Внутри будто всё закаменело и сердце притихло, билось еле-еле, трепыхалось будто хотело остановиться.
 Малютин присел на стул. Вздохнул как-то устало, по -человечески, что удивило  Виля не меньше, чем сам рассказ.
Но дальнейшие слова Малютина будто развеяли  всю его  минутную слабость.
- Так что нет вас! - жёстко выдавил он - И семьи вашей для людей на этой Земле , больше нет. И искать вас больше никто и никогда не будет...Кроме нас, конечно!
- Значит, я получается расплатился за всё?  - чуть слышно прошептал Виль.
- Получается что так...И кстати, Игорь Петрович, на похоронах Шредера и его семьи присутствовали не только уголовные авторитеты города, но и  одноклассники Виля, его соседи, знакомые по прежней работе и по молодости. Много было просто случайных, а может и не случайных, людей, которые плакали искренне и горевали от души. Может быть Шредер не так уж и много сделал людям зла, как ему самому казалось, а Игорь Петрович? Может быть простым людям виднее, раз они пришли на похороны уголовного авторитета, и возможно, что они знали и видели его с другой стороны?
- Я то вам зачем нужен? - выдохнул злобно Виль, сбрасывая с себя оцепенение - Ценный свидетель? Или хотите сделать из меня как того засланного, что спас мне жизнь?...
- Не валяйте дурака, Игорь Петрович!  - почти закричал Малютин.
- Послушайте! - преодолевая боль, встал на ноги Виль, он был готов наговорить этому типу всё что думает о его гнусных забавах и операциях.
- Нет! - резко оборвал его Малютин,  - Это вы теперь всегда и всюду будете слушать меня. Я уже сказал вам неоднократно, мне нужны ваши способности. И новым именем я и все окружающие вас будут называть вас постоянно! И вам придётся привыкнуть и к первому и ко второму....Если, конечно, вы не передумали  начать вместе со своей семьёй новую жизнь...

                2.

  Как и пообещал Малютин, в конце их  такого трудного и долгого разговора, ровно через неделю в палату к Вилю, на тумбочку, поставили телефонный аппарат и молчаливый, подчёркнуто равнодушный парень,  быстро, за 15 минут подсоединил к нему провода. После этого Виль стал ждать звонка от Вали постоянно.
 Ожидание показалось бесконечно долгим.
После утренних процедур: капельницы, уколов и таблеток, а потом и завтрака, наступало затишье и это время текло особенно медленно. На третий день ожидания Виль стал заметно нервничать.  Он коротал время больше на ногах, хотя на вечернем обходе врач всё ещё советовал ему больше лежать. Он бродил  по маленькой комнате, всё чаще стоял на балконе, а в голову почему-то стали приходить странные и не весёлые мысли.
Виль начинал сомневаться в том, что и Малютин и его начальство  знают о нём всё до конца. Он перебирал в голове опять все последние годы и думал, что возможно они упустили эпизоды с зарытыми в Ущелье трупами Зуба, Алабая и всей их банды. Или возможно они не знают  случай с поджогом цыганского посёлка "Шанхай"? Тогда тоже погибло и сгорело много людей...Конечно, большинство по собственной глупости, но разве это оправдание для него? Или они не знают самые ранние эпизоды его биографии, такие как расстрел бригады Жбана  за городом? Сколько тогда  хладнокровно расстреляли "быки" Силая людей Жбана? Шесть? Восемь? Виль и сам точно не помнил этого...Он и сам был тогда в полубреду от всего что творилось на его глазах...
 От этих мыслей и воспоминаний сердце начинало колотится в груди бешено, взахлёб, и пот начинал заливать лицо. А внутри начинал колотится натянутый как струна нерв...
 Однако как-то уже прокрутив в голове это многократно Виль неожиданно вспомнил самое начало разговора с Малютиным о  его воспоминаниях детства. И тогда его будто осенила мысль. Если Малютин мог с такой лёгкостью вытащить из него воспоминания, которые он и сам плохо помнил, то что говорить о воспоминаниях, которые он никак не может забыть?
 От этого "открытия" Виль успокоился и даже целые сутки был в хорошем настроении. Но Валя всё не звонила и ему в голову приходили другие сомнения...
  "А что если Малютин не всё что он знает о нём доложил своему начальству?"
" Глупость! - уверял его другой внутренний голос, - Такого быть не может! Зачем ему это?"
" Да мало ли зачем? - спорил с ним первый голос, - Вдруг он готов пойти на всё, чтобы заполучить меня к себе в группу? Кто может быть уверен, что в их рядах идеальный порядок, когда вся страна пропитана продажностью и ментов и судов и чиновников?"
 От этих мыслей страх опять сжимал грудь тисками и опять бухало сердце. Это был страх не за себя. Это был страх за Валю и сына, которые где-то там,  жили себе нормальной жизнью, а будут ли они дальше жить хорошо зависело теперь  и от него тоже. Малютин дал понять ему это, хотя и не говорил об этом напрямую...
  Когда санитарка принесла ему обед, то он попросил её, чтобы к нему зашёл врач. Вилю надо было хоть с кем-то поговорить, чтобы развеять сомнения или хотя бы попросить у него успокоительного.
- Вам плохо?  - спросила она.
- Плохо. - кивнул Виль, - Жду звонка который день, а его всё нет.
- Так вы не беспокойтесь.- уверенно заявила эта пожилая женщина - Вас обязательно предупредят заранее, когда будет звонок. Вам разве не сказали?
- Нет. - удивился Виль.
- А вы идите лучше погуляйте,  - улыбнулась санитарка, - Доктор сегодня после обхода написал вам в карточке, что можно гулять по одному часу во дворе. Я сама слышала. Разве вам Ольга утром, когда уколы делала ничего не сказала?
- Нет! - опять недоумённо пожал плечами Виль.
 - Забыла тетёха молодая! - по-доброму засмеялась санитарка, -Идите! Там весна совсем и тепло уже как летом. В этом году весна у нас ранняя, как никогда. Яблони вот-вот зацветут...Парк у нас вокруг красивый. Сами увидите...
- А вы точно знаете, что о звонке меня предупредят заранее? - засомневался Виль.
-  Так я здесь, милый человек, не первый десяток лет работаю. Уже поверьте мне...Возможно, что через меня и передадут, а возможно через Ольгу. Не беспокойтесь. За несколько часов обычно предупреждают у нас каждого.
 Только тут Виль обратил внимание на выражение лица этой женщины и почувствовал её жалость к себе и её мысли, простые и понятные, о его грешной мечущейся душе, о его святом неведении про то, в каком именно учреждении и с какими строгими порядками он находится.  И эти мысли этой простой женщины убедили Виля больше, чем все возможные заверения или убеждения хоть доктора, хоть самого Малютина. И будто обласканный этими добрыми мыслями этой простой русской женщины, Виль взял в руки её шершавую ладонь, но не решился поцеловать, а только слегка пожал с благодарностью...
- Идите уж, идите потихоньку! - напутствовала его санитарка, - А я пока уберусь тут у вас и постель поменяю...
- А вас как зовут? - спросил Виль , обернувшись уже в дверях.
- Меня зовут Оксана Карповна, - улыбнулась женщина, собрав морщины на лице в пучок похожий на лучики света, -  а вас зовут Игорь Петрович.  Мы все это знаем. так что будем знакомы.
- Спасибо вам, - кивнул Виль, - меня можно звать просто Игорь.
- У нас так не положено. - уже другим , более  отчуждённым голосом ответила Оксана Карповна и тут же взялась за тряпку и ведро. Разговор был окончен.
 Виль прошёл по пустынному коридору с множеством дверей и спустился по широкой лестнице на  крыльцо перед зданием. Взгляду сразу представил огромный парк высоких лиственных деревьев уходящий за горизонт, а слева и справа за края здания. Только потом Виль увидел небольшую заасфальтированную площадку пред крыльцом.  На площадке всего две лавочки напротив друг друга. Мужчины, человека по три на каждой лавочке, курили и разговаривали о чём-то не громко и спокойно. Все были одеты в точно такие же пижамы как и Виль.  Наверное от этого он сразу потерял интерес к этим людям, да и тянуло его  в парк, к запахам леса и свежести.  И он заторопился, держа спину ровно и, вцепившись в перила, как мог быстрее спустился вниз и сразу увидел несколько аллей ведущих в глубину парка.
  Он пошёл сразу к ближайшей и зашагал радостно ощущая свободу шага, радость движения, жужжание насекомых и  непродаваемые запахи весеннего лесного духа. Деревья только подёрнулись свежей и нежной листвой, трава была сочной и яркой, пробиваясь сквозь прошлогоднюю жухлую листу и сушняк.
 Сердце Виля билось чаще, но не тревожно , а радостно, как в детстве. Сам он чувствовал себя тоже немного ребёнком так, как не шёл, а будто летел над землёй как в детстве и чувствовал себя почти здоровым и бодрым, по-настоящему живым. И только отголоски боли в пояснице мешали ему, кажется, бросится в этот лес вприпрыжку как ребёнку.
  Виль незаметно углубился в парк и деревья сомкнулись над ним, а потом и за ним, когда тропинка сделала плавный, невидимый глазу поворот. А он всё вдыхал и прислушивался к этой тишине, к звукам весны: птиц, насекомых, шелесту листвы. Но с непривычки Виль быстро устал, как ему показалось, а потому решил опуститься на одну из лавочек часто расставленных вдоль всей асфальтовой дорожки.
" Отдохну немного, - подумал Виль,  - и пойду в глубь парка, прямо между деревьями. Жаль на траве мне не посидеть. Не согнусь, да если и согнусь, сам не встану. Но хоть по траве похожу..."
 Мимо пролетала одинокая бабочка и Виль потянулся к ней рукой.
- Да! - услышал он над собой знакомый голос и вздрогнул внутренне,  - Весна нынче ранняя...Привет, кэп!
 На лавочку рядом присаживался Арсений. Виль, оглядывая его строгий костюм и чисто выбритое, совсем почти не узнаваемое лицо, вдруг подумал о том, что совсем не удивлён его появлению. Видимо, после всех тех мрачных мыслей, а так же всего что ему рассказал Малютин он уже был готов ко всяким неожиданностям. Даже к таким.
- Не скажу, что сильно удивлён, Сеня. - вздохнув, вымолвил Виль, продолжая разглядывать бывшего подчинённого. - Хотя конечно тебя не узнать в этом костюме и без твоей привычной русой шевелюры. И бриться ты видимо стал чаще.
- Просто стал собой, кэп, - знакомо хохотнул Арсений и потянул из кармана пачку сигарет,- Сразу скажу, кэп.
Арсений лишь мельком глянул на Виля и его взгляд стал блуждать по деревьям  и всему что было вокруг.
- Темнить не буду. Меня к тебе моё начальство послало.
- Какое? - невольно вырвался вопрос у Виля.
 - У меня всегда было только одно начальство, - так же спокойно продолжал Арсений прикуривая и пуская клубы дыма. Он опять только глянул на Виля и чуть улыбнулся, скривив губы.  Того прежнего, весёлого и смешливого Сени, которого хорошо знал Виль, будто бы уже и не существовало.
- А полковник, значит, ничего тебе не рассказал? Не успел что ли? -будто в задумчивости спросил Арсений.
- Какой полковник?
 - Малютин...
- Ага! - задумчиво протянул Виль,  - Полковник, говоришь? А сам то ты кто по званию, Сеня?
 - Да, вот, - опять непривычно сдержанно улыбнулся Арсений - майора получил за последнюю операцию. Можешь меня поздравить...
- Я? - зло дёрнул головой Виль.
- Да не злись ты, кэп! - как-то виновато скривился Арсений, - У каждого своя работа...Может ещё и вместе поработаем...Кстати, тебе привет от Гриши Кудряшова - Курка. И от жены его - Анны.
 - Да, да! - будто отвечая на немой вопрос заговорил Арсений более свободнее,  - Поженились, живут нормально. Только вот где, сказать я тебе не могу. Права не имею...Пока не имею...Да и не Курок он уже и не Гриша даже. Впрочем, как и ты уже не Шредер и даже не Виль. Угадал?
- А разве не знал? - всё ещё отчуждённо спросил Виль.
- Нет. - просто ответил Арсений - Просто давно работаю в системе...
 Арсений замолчал, и Виль молчал тоже напряжённо думая о том, что Малютин рассказал ему о каком-то человеке, засланном специально в бригаду Гурьяна, а вот об Арсении даже не обмолвился. Сколь же их интересно было заслано к ним в городок и почему Виль их не почувствовал? Почему они, и их мысли остались для него не раскрытыми? Вот вопрос так вопрос? Виль попытался прочитать мысли Арсения, даже закрыл глаза, что никогда не делал на людях, чтобы напрячься лучше, но...У него ничего не вышло.  Арсений спокойно докуривал сигарету и не проявлял никакого беспокойства, а мысли его были будто бы скрыты за невидимой , но теперь явно ощущаемым Вилем, стеной.
 - А что это за место? - попытался спросить обычным голосом Виль. Но голос подвёл, сорвался и захрипел. Сказалось напряжение нескольких предыдущих минут.
- Так это...- Арсений сделал паузу и бросил окурок в рядом стоящую урну,  - Санаторий ФСБ. Один из наших санаториев, что ближе к морю.
- ФСБ? - нараспев, задумчиво протянул Виль,  - Так это получается, что и Малютин...и ты ...и твои ребята тоже?...
- Ну а ты как думал, кэп? - вдруг опять знакомо хохотнул Арсений,  - Что такими серьёзными людьми как  Силай и его организация, как Гурьян, и как ты сам, ментовка будет заниматься что ли?
- Да, конечно - всё так же задумчиво ответил Виль, - а ещё  покойные Зуб и Алабай...И бригада их...Таких менты не враз закопают!
- Да живы твои "крестники", не переживай. - не громко обронил слова Арсений и опять отвернул лицо в сторону. Виль обернулся быстро и напряженно буравил взглядом стриженый  затылок Арсения.
- Ты меня не просвечивай, Рентген! - вдруг обычным голосом уголовника Арсения заговорил майор ФСБ, - Мне тут после этого задания такие наши "зубры" в мозгу копались, я те пну,  и то ничего понять не смогли. Я  всё же человек подготовленный, а не смертник....Кстати, подготовленный Малютиным, и специально для этой операции...Как ты, в мозгах других он меня копаться не учил, а вот ставить "экран" научил хорошо. Да и не палач я, чтобы даже таких тварей конченных, как Зуб и Алабай к стенке ставить. Они сейчас где-то под Читой. Там им и приговор объявят, после завершения следствия по всем их грехам, и лагерь определят, скорее всего на берегах реки Лены. Подальше от знакомых мест и знакомых личностей.
 Закончив речь, Арсений повернулся и открыто взглянул в глаза Вилю. И Виль увидел что он так же знакомо,  широко улыбается, как и в прежние времена.
- Да! - вздохнул Виль, - Как теперь тебя и называть-то не знаю, майор...
- А не надо тебе этого знать , Виль! - резко перебил Арсений, - Как и мне совсем не нужно знать твоего нового имени. У нас это не положено. Так что привыкай. Может и не встретимся никогда больше, а может и встретимся. Но если встретимся, то тогда уж точно и тебе и мне всё до конца скажут. Да ладно!
 Арсений кашлянул и чуть получал, будто собираясь  с мыслями.
- Валю и Димку я в Омск лично отвозил и на новом месте устраивал, так было легче. Они же меня знали и доверять мне могли. Кстати, когда ты звонил, мы ехали именно туда, а не в том направлении, как мы с тобой договаривались.
- Да я уж понял. - кивнул Виль, - Были они в заложниках у Гурьяна, а теперь, можно сказать, в заложниках у полковника ФСБ Малютина...
- А ты как хотел? - резко и жёстко перебил  Арсений, - Чтобы тебе за твои подвиги орден дали и  бесплатную путёвку  на Черноморское побережье  выписали?
- Нет, Сеня! - скрипнул зубами Виль,  - Я , знаешь, совсем о другом тогда думал...
- Да знаю, знаю! - уже более мягко и просто откликнулся Арсений,  - Кто же из участников операции не знает о твоих подвигах? Только зря это ты так-то, кэп. Всё зло с собой на тот свет не заберёшь.
- Может быть. - вздохнул Виль, - Только вот одно я не понимаю. Почему нашим городком такая серьёзная организация занималась, а главное почему она ничего не делала для того, чтобы этих упырей быстрее за решётку упечь?
- Ну, то что ничего не делала это ты, конечно, погорячился. - сморщился Арсений, - Делали мы много. Сам знаешь теперь, но делали всё по плану, чтобы сразу накрыть и всех...Ну а почему мы? Да просто некому сейчас больше, Виль! Не мне тебе рассказывать как страну-то развалили , Виль. Дожились до того, что верить никому нельзя, ни ментам , ни прокурорским, ни судьям...Вот мы теперь и пытаемся внутренний контур страны удержать. Внешний  то мы провалили так, что одна сплошная дыра...Впрочем, это я о своём - больном...Извини, отвлёкся.
- И так, - начал Арсений опять обычным, чуть насмешливым голосом,  -добрались мы нормально. Квартира у вас  там, почти такая же как и была в городке. Мне поначалу даже смешно было насколько всё похоже сложилось. Такая же двухэтажка, с такой же планировкой, и две двери на лестничной площадке, и те же четыре комнаты и кухня на Юг...Случай! Он бывает смешным!...Да! Валя опять работает по специальности  - учителем географии. Водит своих шестиклассников иногда в походы, на природу. Димка стал хорошо учиться, обзавёлся друзьями. Ждут тебя. Верят мне, что ты обязательно вернёшься...Так что не подведи меня, кэп. А?
- А я значит вернусь обязательно? - задумчиво растягивая слова спросил Виль.
 - Конечно. - спокойно ответил Арсений - Только для этого нужно соглашаться на условия Малютина.
- Хотите сделать из меня такого же агента, как тот, что треснул меня по башке в доме Гурьяна? -процедил сквозь зубы Виль.
- А вот это мне не известно, кэп! - так же весело продолжал Арсений, будто вопрос был самым обычным, - Только думаю, что выбор у тебя не большой. Да и пора отдавать долги.
- Родине? - с издёвкой засмеялся Виль.
- Ну это ты сам решай - кому! - так же весело ответил Арсений, и вдруг заговорил серьёзно, - Хотя я лично думаю, что место возле очередного вора в законе тебе вряд ли предложат. С твоими способностями найдут что-то более спокойное, но более серьёзное. Да и группа Малютина такими мелочами не занимается. Честно говоря, она настолько засекречена, что никто из нас грешных даже близко не предполагает, чем они занимаются вообще...
- Ладно! - обрывая себя, резко поднялся с лавки Арсений, - Я тебе всё сказал. Решать тебе. Пока, кэп.
- Слушай Арсений, - поднял глаза на бывшего товарища Виль, - А откуда в тебе это  -кэп, кэп? Ты что и правда бывший матрос?
- Конечно. В юности окончил техникум речного пароходства. Срочную служил во флоте...
- Как же ты сюда-то попал?
- Пути Господни неисповедимы! Слышал такое?...
- Понятно. - кивнул Виль опустив голову на несколько секунд, - Только не совсем...
Виль поднял голову и увидел, что Арсения уже нет рядом. Он оглянулся. Его всё так же окружали деревья и кусты парка, резвились птицы, щебеча на разные голоса, ветер шумел в молодой листве. Арсений растворился среди этого леса так же неожиданно как и появился...

                3.
 Познакомились они с Арсением случайно, и именно в тот момент, когда Виль был подавлен, озлоблен и кажется готов был совершить что-то очень не хорошее. Он всё ещё бредил душными летними ночами страшными картинами расстрела банды Жбана: хладнокровного, быстрого и какого-то обыденного для этих людей действия. И ему мерещились всё ещё крики и стоны умирающих и кровь от волочения трупов на камнях и пологих склонах карьера.
  Тогда Виль был только в самом начале пути в ближний круг Силая и каждую неделю   занимался разоблачением на его глазах кого-то из авторитетных воров из Силаевского окружения, уличая их в утаивании денег от общаковой кассы или в каких-то ещё более мелких, но не менее тяжких грехах перед смотрящим. Ему казалось, что весь мир уже давно возненавидел его, а потому на улицах городка, в каждом приближающемся парне он  пытался разглядеть убийцу посланного по его душу...
  Это теперь Виль понимал, что случайная встреча с Арсением была не совсем случайной, а скорее всего совсем не случайной. И случай этот был подготовлен умело, а главное вовремя.
" Да! - размышлял Виль, уставившись на молчащий четвёртые сутки телефон, - Тонко и точно было всё сработано. Всё учли: и все  обстоятельства и его состояние. Умеют работать эти ребята раз уж смогли  его, тогда так уверенного в своих способностях и  неуязвимости, но доведённого до края всеми обстоятельствами, свести со своими людьми так быстро и просто".
 Однако Виль чувствовал теперь, что за этой быстротой и простотой стояла долгая, продуманная и обстоятельно рассчитанная подготовка.
 Тогда, в 93 году, Виль уже купил свой первый автомобиль - подержанный, но довольно приличный по меркам того времени "Аудио" - и колесил на нём по городу, выполняя  разные мелкие и рутинные поручения Силая.
 Всё случилось уже в начале осени, одним  пасмурным и дождливым вечером. Он возвращался из Старого города, где имел трудную беседу  с авторитетами Старого города и задержался почти до темноты. Дома ждала Валя к ужину. Виль торопился, не хотел её расстраивать лишний раз. Он и так часто отсутствовал дома последние месяцы.  В голове всё ещё крутился неприятный разговор с одним из старогородских бригадиров - Арканом. В разговоре , уже в самом конце, то не двусмысленно намекал Вилю, что ему нужно быть осторожнее и думать не только о своей безопасности, но и о жизни своей семьи. Можно сказать, что вор не скрываясь угрожал ему.
   Тогда ещё Виль не набрал того авторитета и влияния, которое имел в воровской среде городка позже, и бригадиры позволяли вести себя с ним вольно и даже грубо, считая его просто очередной "шестёркой" Силая, выполняющего его поручения. Всегда и всюду они не забывали напомнить  ему его место и его обиды нанесённые им, а ещё , как прочитывал их мысли Виль, просто ждали, когда же "фраекрок" лоханётся на чём-нибудь и Силай сам отдаст им его на растерзание.
 Из-за всего этого настроение у Виля было отвратным. Он понимал, что о семье нужно позаботиться. Что предстоит не лёгкий разговор с Валей, которая только нашла работу по специальности и устроилась учителем. Теперь нужно как-то убедить её уйти с работы, больше уделять внимания Димке, встречать его со школы...Только всего этого было мало! Видимо придётся рассказывать всё Силаю и просить его выделить  охрану для его семьи, хотя бы на один или два месяца  из личной , силаевском "пехоты".  К тому же Виль ещё не всё знал о законах этого мира, в котором оказался так стремительно, а потому не мог предугадать, как отреагирует на это Смотрящий. Захочет ли он пойти против всех  недовольных бригадиров? Ведь таких было почти две трети от общего числа.  Захочет ли он конфликтовать с ними  ещё острее, чтобы защитить хоть и нужного ему человека, но пока ещё малознакомого и не обладающего воровским авторитетом?
 Все эти вопросы и проблемы крутились в этот вечер в голове Виля неотступно, и он колесил и колесил по городу, всё не решаясь направиться домой. Сейчас ему было бы сложно и неприятно встретиться с Валей. Она бы поняла сразу, что он чем-то расстроен, а рассказывать ей пока было нечего. Он пока ещё ничего не решил!
    Пропуская машину на одном из перекрёстков, Виль неожиданно заметил на одной из знакомых улиц светящуюся неоном вывеску - "Трактир "У дяди Лёши". Он точно помнил, что ещё неделю назад здесь ничего подобного не было.
  Решение пришло само собой. Ему нужно просто поужинать в этой "забегаловке", а заодно и узнать "под кем ходит" хозяин кафе. Виль знал, что Силай любил, чтобы такие вещи ему докладывали немедленно и разные люди. Так он собирал достоверную информацию из разных источников.  Данный район "курировала" бригада Полозовского, и было сомнительно, что ребята Поляка не обложили данью это место. Однако проверить никогда не мешало.
  Вход в трактир был с торца старой панельной пятиэтажки, и Виль припарковался во дворе этой общаги, в грязи загаженного мусором   двора.  Внутри было тесно. Половину пространства отгораживал высокий прилавок, за которым видны были кухня и хозяйственные помещения. Зал был маленьким и умещал всего несколько пластиковых столиков. Однако в отличии от многих подобных заведений городка, содержащихся в основном выходцами из Средней Азии или Кавказа, здесь было чисто, не воняло помоями или застарелой пылью, а главное не было пропитых морд и пьяных лиц завсегдатаев данного вида заведений.  Зал был почти пуст, не считая двоих, сидящих в разных концах, клиентов. Одни, одетый  в потёртую кожаную куртку и джинсы сидел рядом с выходом и ел торопливо, низко склонившись над столом. Второй сидел за столиком ближе всего стоящим к стойке и развалившись в пластиковом кресле гипнотизировал недопитую бутылку водки, явно никуда не торопился.
  Виль подошёл к стойке, кивнул не глядя в ответ на вежливое приветствие пожилого мужчины за стойкой и взял в руки  меню.
"Ну вот, теперь понятно. - разглядывая цены подумал Виль,  - С таким ценами нашим "синюгам" здесь делать нечего. Можно найти совсем рядом и втрое дешевле."
 - Прогореть не боишься с такими ценами? - спросил Виль не поднимая головы.
- Нет. - просто ответил мужчина,  - В городе теперь есть люди с хорошими деньгами, и с запросами на чистоту и качественный товар...Да и всегда были.
- У-у! - значительно, но с явной насмешкой промычал Виль, и внимательно взглянул на хозяина. В его чертах лица было что-то знакомое, но Виль не стал задумываться над этим. Он уже успел  узнать многих предпринимателей в этом городке. Виль заказал солянку, салат и спросил хорошего коньяка.
- Для тебя найду, - улыбнулся прокуренными зубами мужчина и вот тогда Виль узнал его. Это был Лёша Кирпатый, как  все звали его в лагере за сломанный кривой  нос. Сейчас его нос утопал в пышных седых усах, а черты лица неузнаваемо почти изменяла коротко стриженная борода.
- Оба на! - улыбнулся в ответ Виль,  - Мир тесен, Кирпатый?
- А ты совсем не изменился на лицо, Немец ! - довольный собой закивал ему старый знакомый,  - Я сразу узнал тебя.
 Немец! Да, именно такую кличку носил Виль в лагере. Да и разве могла быть она другой, с его-то фамилией?
- Разве ты местный? - спросил Виль.
- Жена местная. - не сразу откликнулся Кирпатый, он уже кричал себе за спину заказ Виля, - А на родину мне чего-то не хочется. Там дружки остались. Да и времена не спокойные для тех, кто решил завязать. Коньяк тебе сразу налить?
 - Наливай...И себе тоже плесни, я угощаю...Надо выпить за встречу! Давно   откинулся?
- Полгода как...Через год с копейками после тебя.
- Понятно. Люди Поляка к тебе уже заглядывали?
- Сразу пришли... - кивнул Кирпатый, - Ну за встречу, Немец! - поднял он первым свой стакан.
- Будь здоров!....Значит удалось договориться тебе с пацанами?
- Не сразу, - выдохнув и с хрустом откусив красное яблоко, ответил Кирпатый, - Вначале племянник мой, Сеня, выкинул двоих грубиянов. Ну а на следующий день они на двух машинах приехали - кодлой. Поляк сам был. Оценил наши с Сеней стволы, спросил не боимся ли ментов или уже договорились с ними...Короче поговорили за прошлое, кто где тянул, с кем и как...Нормально, короче. Поляк даже извинился за своих, мол, шалопутные, говорит, молодые ещё, и цену сбавил и мировую выпил...
- Ну ты молодчик, Кирпатый! - засмеялся от души Виль. Настроение от коньяка и особенно от рассказа бывшего товарища стало улучшаться.
- Не побоялся, что они вас обоих  здесь же легко положат?
- Ну я же не лох мусорный, Немец. - скривился в ухмылке Кирпатый,  - Ты меня знаешь...Я по их базару, ещё с первой встречи понял, что ребята от местных воров, а не бригада беспредельщиков. Да и не грубил я, всё по понятиям было, они грубили. Платить я не отказывался, а сразу сказал, что говорить буду со старшим...
- Ну значит всё " в ёлочку", как у нас говорили? - опять легко засмеялся Виль.
- Ну да! - кивнул Кирпатый, - Только Сеня мой загрустил. Видишь, сидит в торой вечер к ряду с бутылкой разговаривает.
- А чего?
- Да Поляк отвёл его в конце разговора в сторону. В бригаду к себе звал, а он отказался. Теперь вот думает как бы не вылезло ему это боком. И к спортсменам-беспредельщикам примыкать не хочет, и подлянки от бригады Поляка ждать тоже можно в любой момент.  Да он со своими ребятами, корешами, хотел автомастерскую открыть , тут не далеко, в гаражах. Всё они уже приготовили, гараж заделали, отремонтировали, бабла вложили и в ремонт, и в запчасти, и в инструменты...А как теперь дело обернётся, когда уже позже узнали, что вся прилежащая территория под Поляком? Ведь нагрянут ребята, как только они откроются.
- Ну то что нагрянут - это беспременно... - кивнул задумчиво Виль, - А давай я  с ним поговорю? Может и подскажу чего толкового? Ты скажи чтобы мне за его стол ужин принесли. Лады?
- Ну если ты серьёзно, Немец! - хмуро и напористо начал Кирпатый,  - Тогда считай, что я твой вечный должник, и открываю тебе здесь бессрочный кредит...Я же тебя помню! Если обещаешь - всегда сделаешь...
- Да не обещаю я пока ничего, Кирпатый. - улыбнулся в сторону Виль,  - Не беги впереди лошади.
 Виль кивнул и пошёл к столику рядом со стойкой...
      На следующий день, улучив момент в доме Силая, когда  у него в кабинете никого не было, Виль зашёл к смотрящему.
- Разговор есть к тебе , Саша. Серьёзный. У тебя сейчас время есть?
- Да какой базар, брат? - отодвинул от себя бумаги, с которыми всегда возился до обеда, тут же откликнулся Видикалов,  -Садись, говори.
-  А у тебя в ближайшее время нет никаких встреч? - осторожно спросил Виль,  - Не хотелось бы, чтобы нас перебили посредине...
- Понятно, - уже более серьёзно кивнул Смотрящий,  и громко крикнул : "Кирсан!" На его зов тут же вошёл его водитель, который всегда находился рядом с ним, даже когда Силай был в доме.
- Прикройка на дверь, Васёк, поплотнее. И если кто зайдёт или приедет, то организуй им на первом этаже чифиру и пойла, закуски там... ну телевизор им  включи...Короче, я занят до тех пор, пока тебя не позову.
 Огромный, под два метра ростом Кирсан, выслушал молча, кивнул бычьей головой и скрылся.
- Я вижу, брат, тебе не легко приходится, - первым начал разговор Силай,  - сам хотел с тобой давно поговорить и  предложения даже обдумал, но вот всё дела. То одно, то другое...
 Силай сморщившись оттолкнул от себя с какой-то ненавистью кипу бумаг и пачки долларов и они отлетели на самый край стола, некоторые слетели на пол, а денежные купюры запорхали в воздухе как огромные бабочки.
- Надо тебе, брат, переезжать из твоей норы в более надёжное жилище. Есть у меня в заначке одна хата. Крепкая, просторная. Район старый, центр, все на виду. Люди по тридцать лет живут в этом доме. Дверь там железная...Да и с водилой  для тебя пора вопрос решать. Надёжный человек рядом со стволом - теперь для тебя не роскошь. Одному мотаться тебе становится опасно...Знаю! - перебил он попытавшегося что-то ответить Виля,  - Знаю, что бригадиры наши народ резкий и долги помнят. Много ты врагов себе нажил , брат , за эти три месяца...Ну не без моей помощи! А потому решать будем вместе... И решим! Не сомневайся...
- Спасибо, Саша! - от помощи не откажусь,  - Ты прав, конечно. Такое ощущение, что стали они меня зажимать....Оглядываться стал чаще, да и за семью страшно. А это не должно мне мешать. Всё приму, что предложишь, но я сейчас хотел немного не о том...Просьба есть!
- Не вопрос. Слушаю.
- Есть у меня ребята знакомые. Хорошие ребята, проверенные. Короче говоря бывшие "афганцы". Сам понимаешь, что и с оружием умеют обращаться и опыт у них в переделках разных есть хороший. Да и старшего их, верховодилу,  я хорошо знаю - Сеню! Ну т.е. зовут то его полностью Арсений...
- Подожди! - сморщившись перебил Видикалов,  - Всё это хорошо. Проблема то в чём? Они к нам каким боком?
- Сейчас доскажу. Не торопи!
- Ладно.
- Ребята задумали свою автомастерскую открыть на районе где Поляк мазу держит.  Вроде и помещение обделали и в ремонт бабки вложили, в запчасти , в покупку самого гаража. Короче у них всё на мази было, но тут Арсений случайно попадает в перепалку с ребятами Поляка и даже с ним лично встречается. Та стычка миром закончилась, но Арсений тогда проявил себя, и Поляк его вряд ли забудет. Вот и засомневался он, как ему быть дальше. Да к тому же, когда заваруха вышла, Поляк Арсения в сторону отводил и предлагал ему в свою бригаду пойти. Арсений отказался. Куда же он без своих ребят, да и дело на  большую половину сделанное жалко. Совета он у меня спросил , что, мол, делать мне теперь. А я вот что, Саша, подумал.
 Виль сделал паузу и прислушался к мыслям Смотрящего. Видикалов соображал медленно, прокручивал в голове всё сказанное. Да и не мудрено, Виль сразу столько на него вывалил за несколько секунд.
- Ведь какой  хороший случай, Саша, ещё одну бригаду сколотить, и под себя её поставить, а? Пусть ребята чисто по закону "фраера" и наших порядков не знают. Но если им помочь, объяснить, чтобы не лезли без твоего приказа ни куда, если приблизить их, они же всю жизнь благодарны будут. А раз так, то и отплатить всегда добром смогут и даже захотят. По тому, как они с первой же встрече шухеру  навели такого, что сам Поляк вынужден был на разборки выезжать, ребята они  не промах.  Понимаешь о чём я?...
- Подожди, подожди, подожди... - быстро заговорил Силай подскакивая на ноги.
 Виль смотрел напряжённо, как Видикалов расхаживает нервно дёргая ногой возле своего огромного стола заставленного разными "побрякушками", как любили подначивать Смотрящего бригадиры между собой, и думал о том, что мысли Видикалова побежали слишком быстро. Они скакали с одного события на другое и связать их вот так сразу воедино Виль не мог.
- Как же ты прав, брат, ты даже сам не понимаешь, что ты накопал! - вдруг горячо и даже восторженно заговорил Силай,  - Вот ведь в который раз ты мне подкидываешь идею, которая кажется вначале такой простой. Но это просто удавка! Это я тебе говорю...Моя покойная маман, сказала бы  - рояль в кустах...Как же я сам-то недопёр до такой простой вещи, а?
Силай резко сел на своё место и уставился на Виля весёлым взглядом.
- Смотри , брат, какой красивый расклад получается! По всем воровским законам тык нашему сословию не принадлежишь, а потому наши авторитеты тебя до сих пор считают "фраером". А раз так, то и бригаду себе ты можешь сколотить из таких же фраеров как и ты. И будет эта бригада только твоя. Как там наши умники тебя за глаза т о прозвали - Рентген? Вот и будет у нас ещё одна бригада - бригада Рентгена.  Мы её, конечно, с тобой ещё проверим не раз, и если пацаны проявят себя как надо, то вот тогда мы свой рояль из кустов и вытянем. Получите - распишитесь, как говорят в ментовке.
  Но для этого, после того, как я сам твоих ребят в деле проверю, я объявлю тебя своим подручным  - прямо на общей сходке. А подручный Смотрящего -это уже воровская масть , брат! И это власть и авторитет даже самым ярым твоим врагам...
 Видикалов вдруг громко и самодовольно засмеялся, откинувшись на спинку стула.
- Вот так, брат, мы  решаем сразу несколько задач одним ударом! Ты в законе, у тебя своя бригада, а значит тебе и твоей семье больше ничего не будет угрожать. После этого хода все твои враги не то что пасть открыть, но и слушать тебя будут обязаны. потому что подручный говорит всегда от имени Смотрящего. Теперь на тебя ни один авторитет из наших, не точно покуситься, но и оберегать тебя будет должен. Тебя и твою семью. Законно! А кроме этого мы имеем запасную бригаду, которая не будет претендовать на зону кормёжки, а будет выполнять только мои поручения под твоим началом. Бригада эта кусок города не держит, права авторитетов не нарушает, но её и предъявлять сходняку не надо. Объявим , что есть и всё! Воры , конечно. репу будут чесать, думать, как да что, но предъявить нам с тобой они ничего не смогут.
  Ну а если кто и захочет нам предъяву выкатить, то того мы быстро на место поставим, спросим так нежно: А сколько мы пацанов теряем каждый месяц на разборках с безпредельщиками, спортсменами и всякой самостийной херотой? Вот! А вы нам что хотите предъявить? Что мы этим ребятам не дали уйти в беспредел, а поставили под себя и тем сделали из них чисто воровскую бригаду с понятиями и по нашим законам?  Ну да! Они фраера пока! Так они и дела делают не хуже вас! Чем вам пред ними гордиться?
 Видикалов опять засмеялся громко и открыто.
- Тут любой баклан завалит хайло. Крыть то нечем!
 Видикалов вдруг тяжело вздохнул, как то резко стал спокойным и похожим на себя.
- Вот такая у нас выходит многоходовочка, Виль! И своим во страх и чужим  в остережение. Только  этим делом надо вплотную заняться, чтобы месяца через два всё закончить. Тут медлить нельзя...

                4.
 Звонок телефона раздался вечером, сразу после ужина. Виль в это время стоял на балконе и размышлял о том, что не видел в своей жизни такого тёплого конца апреля. Деревья были покрыты первой листвой, трава росла буйно словно в июне. Это было настоящее лето. Только это было лето для его родного городка. Теперь Виль понимал, что находится далеко от родных мест и видимо намного южнее. Хотя это и не был настоящий жаркий Юг, как  воспринимают на его родине Кавказское побережье Чёрного моря или Крым. Скорее что-то близкое к ней, как сказал Арсений. Может быть Волгоградская область или Ставрополье?  Но насколько он помнил в этих областях было мало лесов...  Мало! Конечно, мало, размышлял Виль, но это не значит , что их в этих местах совсем нет...Хотя какая ему разница , если всё равно в ближайшее время предстоит ехать в Сибирь, а это намного ближе к дому, чем эти места.  И надо благодарить Бога или ещё кого-то, что поедет он туда как свободный человек, а не как ЗЭКа по этапу в спецвагоне.
 Трель звонка пронзила его как неожиданная боль в спине. Виль вцепился в ограждение балкона , а потом с силой оттолкнулся от него.
- Алё, алё! - услышал он в трубке такой знакомый и родной голос Вали...
  Разговор длился всего около пяти минут, потом их резко оборвали. Виль послушал немного длинные гудки и положил трубку.
  Валя всё время плакала, он успокаивал её, успел спросить как Димка и услышать заверения, что у них всё хорошо.  Димка счастлив, увлёкся авиамодельным кружком, у него много друзей и хорошие отметки в школе.  Валя успела сказать, что работает в школе, и всё спрашивала когда он приедет.
- Я скоро приеду, Валя, обязательно...
Именно на этих словах разговор оборвался.  Несколько минут Виль сидел уставившись на телефонный аппарат и размышлял о том, почему им не дали поговорить дальше, и стоило ли из-за такого короткого разговора ждать целую неделю и мучится. Неужели они просто хотели убедить его, что не врут ему насчёт его семьи? Но он и так уже поверил им...
 В дверь неожиданно постучали и сразу же в палату вошёл Малютин.
- А потому, Игорь Петрович, что для таких переговоров нужно было подобрать безлюдное место. Ведь Валентина Борисовна называла вас вашим прежним именем, хотя мы многократно просили её не делать этого. - заговорил он сразу, без всяких предисловий и привычно стал стаскивать свой пыльный плащ,  - Но мы предполагали это. Женщине в таком положении трудно сдержать эмоции, а потому наши люди тщательно выбирали место и время, когда вашу жену никто из её окружения не сможет услышать.
Виль выслушал полковника и невольно громко и нервно засмеялся.
- Я что теперь постоянно должен помнить, что вы слушаете не только мои разговоры, но и мои мысли? - сквозь смех спросил Виль.
- Обязательно! - резко и даже жёстко ответил Малютин,  - Вы должны привыкнуть к этой мысли как можно быстрее, и жить с ней постоянно. Это одно из самых важных условий нашей дальнейшей совместной работы. Успешной работы! И вам , Игорь Петрович, пора уже начинать мыслить быстро и молниеносно находить решения, как вы и делали это в вашей прошлой жизни. Пора становиться прежним , Игорь Петрович! Может быть не так быстро, но уже пора начинать приходить в себя. У вас осталось всего три недели, как говорят врачи, до полного вашего выздоровления. К этому времени вы нужны мне здоровый и энергичный как прежде.
- Значит, через три недели?... - начал вопрос Виль.
- Да! - резко прервал Малютин,  - Отпуска и больничные койки всегда заканчиваются работой. А потому уже сегодня я принёс вам несколько бумаг.
 Только тут Виль обратил внимание, что в этот раз Малютин держит в руках небольшой кожаный портфель.
 На маленький столик, что возле кровати легли несколько листов плотной бумаги. В глаза сразу бросались  заглавные буквы , обревиатуры и штампы, и в правом верхнем углу, и в центре, и даже в середине текста. Это были слова "ФСБ" , " Министерство" и "особый отдел". На каждом листе выделялся чёткий чернильный штамп в верхней части листа - " Особо секретно".
 Виль быстро пробежал строки документов глазами и пересел на свою кровать, откинувшись на стену.
 - Значит всё таки  записываете меня в стукачи? - выдавил он с неприязнью.
- Ну понятно! - вздохнул Малютин усаживаясь на стул напротив, - Сейчас вы начнёте борьбу с собственной совестью, которая будет сопровождаться множеством слов и наречий. А в конце концов всё равно подпишите документы.
- Знаете, что полковник? ... - процедил сквозь зубы Виль, готовясь высказать этому "оперу" всё что думает о нём и его методах.
- Знаю, знаю, Игорь Петрович! - тут же перебил Малютин и нахмурился.
- Давайте договоримся. Я объясняю вам кое-что без всякого психологического давления, но вы в ответ на моё расположение слушаете меня пока молча. Но вначале вы должны успокоиться. Я понимаю, что вы расстроены звонком жены, да и ко мне не питаете, мягко говоря. дружеских чувств. Но поговорить как два разумных человека, отстранившись от сегодняшних неприятностей, и даже от этих вот бумаг мы с вами можем?
 Виль молчал и сидел с закрытыми глазами несколько минут после того, как Малютин замолчал. Ему не хотелось ничего отвечать этому человеку. Он думал о том, что на руках у полковника все "козыри". Его семья почти в заложниках, он сам имеет только два выбора - либо соглашаться на предложенные условия, либо идти в тюрьму. Что ему остаётся? Лагерь  -это куда ни шло, но вот что будет с Валей и сыном?...Об этом даже думать не хотелось...
- Ну давайте попробуем. - с трудом заставил себя открыть  глаза Виль.
- Отлично! - встрепенулся Малютин, всё это время спокойно сидевший и смотревший в окно с отсутствующим видом.
- И так! - начал он как всегда по деловому, - Что мы имеем? Вы приглашаетесь в  секретную службу ФСБ, будете подчиняться только мне и ваша деятельность на первых порах будет заключаться только в учёбе и развитии ваших неординарных способностей. Думаю, что это займёт никак не менее года. а может быть даже чуть больше.
  Всё это время вы будете жить с вашей семьёй, в хороших условиях, и просто ходить на работу, как ходят на работу сотрудники любого Научно-исследовательского института...
- А если я откажусь, то меня посадят в тюрьму за мои преступления. - улучив микропаузу вставил слова Виль.
- Нет! - как всегда резко отреагировал Малютин, - Вам тогда предложат что-то другое...Но это уже без меня. Не надейтесь, что кто-то будет давить или заставлять вас. У нас в ЗАТО работает много людей, которые просто вначале подписывают бумаги о не разглашении государственной тайны, т.е. всего что они видят и слышат вокруг себя, и спокойно работают. Это же настоящий город, а значит ему нужны просто рабочие, продавцы, электрики....Ну вы сами понимаете? Вот! У нас есть общественный транспорт, коменданты общежитий...Впрочем. это после, если вы окончательно откажетесь от моих условий.
 Малютин замолчал, потом встал и стал  привычно расхаживать по тесной палате. Он подошёл к кнопке вызова врача и резко нажал на неё. В комнате сразу появился человек в костюме. Один из тех, что какое-то время стояли за его дверью как охрана.
- Мне кофе, пожалуйста, а Игорю Петровичу стаканчик чаю. Вам сладкий , Игорь Петрович, или как вы любите, с карамелькой?
 Виль равнодушно кивнул. Он начинал привыкать, что этот человек знает о нём больше,  чем он сам о себе.
-Да! - поправив очки  опять бодро заговорил Малютин - Я понимаю, что четыре с лишним года тюрьмы, а потом и шесть лет пребывания в преступной среде оказали на ваш характер неизгладимое впечатление и сформировали вас как личность. Но сформировали только частично, Игорь Петрович! Именно по этой причине я и занимаюсь с вами. Вспомните сами! Вы и в тюрьме и в лагере всегда противопоставляли себя этой среде, хотя сами об этом никогда не задумывались.
 Виль криво улыбаясь поднял глаза на полковника.
" Противопоставлял?  - подумал он с усмешкой,  - Да там такие и месяц  не проживут...Если бы ты знал..."
- Ваша драка с воровскими авторитетами в СИЗО - это раз,  - продолжал спокойно Малютин,  - дружба с вором в законе, отказавшемся от своего звания и фактически порвавшим с прошлым, за что он поплатился жизнью - это два...
- А как же быть с тем, что здесь, на воле, я не увидел другого порядка? Всё та же зона, только колючки нет и охраны со стволами на вышке.  А правят всей жизнью не только воры в законе, но и продажные законники: прокуроры, менты, администрация городов и городков...Они же хуже всяких беспредельщиков! Они же воруют и вымогают с народа больше всякого вора!
  В это время в дверь постучались и Малютин громко разрешил : "Войдите!"
Тот же высокий и широкоплечий принёс маленький поднос с двумя дымящимися паром чашками и ещё с какой-то посудой.
 Малютин тут же взял в руки кофе и стал пить кофе крупными глотками.
- Игорь Петрович! -  указал он Вилю на чашку с чаем. Виль только отрицательно мотнул головой. Его сейчас мутило и даже подташнивало, рана на спине болела и хотелось не чая, а чтобы полковник  наконец-то ушёл и оставил его в покое.
- Ну этого сейчас тоже хватает! - быстро согласился Малютин, когда за охранником закрылась дверь,  - И знаете, ещё долго, наверное, будет так , как вы говорите. Потому что разрушить страну и порядок в ней , чаще намного легче, чем потом восстановить законность и порядок. На это потребуются годы, возможно десятилетия. Так и разваливалось всё не так быстро. Гнило с головы...Это теперь всем видно. И  развал этот был медленным и простому человеку не заметным...
- Ну а вы-то  что? - вырвалось у Виля, - Вы такой умный и прозорливый...Наверняка, не один такой...Чего же вы то ничего не сделали?
- Ну мы делали что могли, Игорь Петрович, - ответил чуть тише Малютин, но у нас тоже начальство было своё, и начальство это было подвержено общей тогда тенденции...
- А-а ! - засмеялся Виль - Против начальства не хватило духу попереть?
- Вот что? - резко перебил Малютин, - Давайте-ка  мы оставим это разговор до следующего раза. А сейчас поговорим о вас и вашем личном будущем...Хотя, я могу обещать вам одно, что если вы согласитесь работать с мной , то ещё увидите, как рушится эта криминальная система управления государством. Вот это я вам могу обещать...Кстати, напомните мне, я принесу вам газеты, в которых написано сколько в вашем родном городке арестовано высокопоставленных чинов милиции, прокуратуры и других ведомств, и как они наказаны. Этим, кстати, занимались наши люди , и сделали это благодаря и вам тоже...
- И что же? - с сомнением хмыкнул Виль,  - Так всех поголовно и пересажали?
- Нет, конечно, Игорь Петрович! - улыбнулся печально Малютин, - Не всех, далеко не всех кого хотелось бы нам. Но этого в нашей работе и не требуется. Во-первых: не всем мы можем пока доказать преступную деятельность, а во-вторых:  всегда нужно оставлять кого-то на свободе, чтобы знать и  владеть информацией о том, кто же придёт на место тех, кого мы ликвидировали или нейтрализовали.
- Ну вот, - опять засмеялся Виль, - значит этот "дракон многоглавый" даже вам не по зубам!
- А! - снисходительно улыбнулся  полковник,  - Вот поэтому я и настаиваю, чтобы вы учились, Игорь Петрович. Изучая криминалистику и другие  необходимые для нашей профессии предметы, вы  узнаете, а главное поймёте сами, что победить преступность как таковую , хоть в мировом масштабе, хоть в отдельно взятой стране или даже в её части, просто невозможно. Это закон! И закон этот научно доказан....Вы же умный человек и понимаете, что  преступность существовала всегда: и в СССР, и до него , и в царской России, и до её образования...Почти что с  начала появления человека - с Каина!
- С кого? - не понял Виль.
- Ну это не важно. - махнул рукой Малютин - Преступность существовала всегда и будет существовать  ещё долго  поле нашей с вами смерти. В одном вы правы! Организованная преступность  в каждом Государстве может быть побеждена, ну или хотя бы  снижена до минимума и поставлена под контроль. Вот это и есть наша с вами задача.
- И для решения этой задачи вам нужен я? -  с удивлением спросил Виль.
- Да, Игорь Петрович! - опять обычным бодрым голосом заговорил Малютин,  - Для решения этой задачи нам сегодня необходимы именно такие люди как вы. Обладающие неординарными способностями и не потерявшими остатки чести и совести, в стране, где проповедуют  продажность, как  благодетель. Надеюсь, что пока проповедуют...
- С чего вы взяли? - возмутился Виль, - Кто вам сказал что я не такой как все? Ну есть у меня способности, так у вас они сильнее...А вот совести и  чести я давно уже не знаю, не видел у людей, да и   у себя не наблюдал.
- Ну как же так? - с нескрываемым притворным и даже издевательским возмущением подскочил со стула Малютин, и Виль с удивлением понял, что это  человек давно подсмеивается над ним в душе, - Люди без чести и совести обычно убегают и прячутся, чтобы жить красиво и в достатке, а не взрывают логово врага ценой собственной жизни. И заметьте - вы шли уничтожать логово врага! а это значит , что враг у нас  с вами один и тот же..
- Да не было ничего такого. - смущённо, как мальчишка пойманный в чужом саду за кражей яблок, сморщил лицо Виль, - Просто я устал от этого   скотского сборища подонков и мразей...
- Ну вот, Игорь Петрович! - радостно и  откровенно, как-то совсем не похоже на прежнего полковника Малютина, засмеялся собеседник, - Вы и подтвердили мои слова сами.  Как их не скажи, какие эпитеты не используй, какие высокопарные или низменные выражения не вставляй, а сказали мы с вами сейчас одно и тоже. А это значит, Игорь Петрович, что вы не только с нашей помощью боролись всё это время с ними, но и сами  всегда хотели  их уничтожить. Именно по этой причине вам пришёлся по душе Арсений с его друзьями. Вы просто почувствовали, что они другие. Просто другие и всё. Вы ведь сразу почувствовали, что это другие люди, не из вашего мира, а?
- Да...наверное... - вынужден был согласиться Виль.
- Тогда прекратите терзать себя не нужными сомнениями. - уже обычным строгим голосом заговорил Малютин, -  Поймите наконец, что все эти бумаги и ваши подписи под ними, это всего лишь условия системы в которой вам теперь придётся работать.  вы же соблюдали многие условия криминальной системы в которой существовали столько лет? Хотя многие вам и не нравились совсем. И в нашей системе есть такие правила , которые вам не понравятся. Но там вы были один против всех, а здесь, у нас, вы будете частью команды, которая всегда и везде придёт вам на помощь, а не будет стараться утопить вас или подставить. Здесь вы будете на стороне  закона человеческого, а не только государственного,  а значит на стороне простого человека, на стороне жизни, а не смерти, на стороне справедливости, а не денег и похоти...Вы и так всегда были на этой стороне...Посмотрите уж наконец -то правде в глаза! Просто методы вашей борьбы были мягко говоря не совсем законными...Что изменится для вас радикально, если вы будете делать тоже самое только в рамках закона?...
 Виль вдруг почувствовал себя полностью разбитым , уставшим и опустошённым.  Слова Малютина всей своей логикой и своим слишком правильным направлением мысли начинали разрывать ему голову множеством противоречий и совпадений.
- Я устал! - выдохнул тяжело Виль, - Мне можно подумать и отдохнуть, прежде чем я что-то решу?
- Вам просто необходимо подумать, Игорь Петрович! - как всегда резко ответил полковник  и, подхватив плащ перебросил его через руку. - Отдыхайте , дорогой! Я зайду к вам дня через три-четыре...
 
                5.
  На железнодорожном вокзале была теснота и толчея, как это обычно и бывает  в дневные часы. Люди шли навстречу друг другу несколькими потоками, обтекая, сталкиваясь плечами, и уворачиваясь. От недавно прошедшего дождя и от скученности множества тел было душно, и духота эта, будто невидимый занавес, висела в воздухе, перебивая даже приятные запахи от множества буфетов, от которых  пахло  жареными пирожками  и  садкими  напитками.
 После недолгого шатания между рядами кресел в зале ожидания , Виль всё же высмотрел одно  свободное место.  Он прошёл к нему быстро и сел рядом  с пирамидой сложенных друг на друга коробок.
- Занято здесь! - крикнул из-за коробок грубый мужской голос.
- Вот придёт хозяин, тогда я и уйду, а пока посижу хоть пять минут. - просто, но так же напористо ответил Виль и  услышал как, невидимый за коробками, мужчина что-то недовольно заворчал и затих.
 Виль откинулся на спинку жёсткого кресла и закрыл глаза.  Путешествие, вначале в машине, а затем в поезде утомили его. Да и усталость накопилась за последние месяцы напряжённой работы. В поезде он спал плохо. Соседи  по купе попались молодые и шумные ребята. Они бродили всю ночь , пили, смеялись...Весна!
 Мысли Виля опять возвращались к одной и той же крутящейся всю дорогу в голове мысли.
" Вот и опять  весна! Люди готовятся к майским праздникам, разъезжаются на дачи, в гости к родным...А я работаю третий год без отпуска и Малютин умоляет подождать ещё один год. Пришлось согласиться...".
 А что ему остаётся делать? Конечно, Виль понимал, что положение в стране такое, что в их ведомстве совсем не до отпусков. Террористическая война  вышла за территорию Кавказа  семь    лет назад  взрывами домов в Москве , а потом и по всей России. Громкий захват заложников на Дубровке, который все называли делом "Норд- Оста",  взрывы в Московском метро, потом это кошмар в Беслане, взрыв смертницы на рынке в Самаре...Да разве же всё упомнишь?  Кажется, что это сумасшествие не закончится никогда. Но приходится жить с этим постоянно. Постоянно получать сводки и выезжать на места взрывов  то на Кавказ, то опять в среднюю полосу России, или как сегодня - в Волгоград, в котором и так на его памяти уже произошло семь или восемь мелких терактов за последние пять лет... Какой может быть к чертям собачим отпуск?
 Однако за все эти годы, все эти события, и взрывы и захваты заложников, стали для Виля не то что обыденным делом, но стали просто работой, постоянным напряжением, бесконечными командировками сливающимися и похожими одна на другую. За все эти  десять лет Виль успел привыкнуть ко всему, кроме смерти и крови, и ему просто надоело всё это. Хотелось в отпуск с семьёй. Куда-нибудь в Сочи или в Лазаревское, где они были как-то  три года назад. Море, домик в зарослях орешника  на сколе горы, морская волна, счастливый Димкин смех, улыбающаяся Валя и хрустящие горячие шашлыки, которые так приятно запивать молодым вином...Но это уже превратилось в сказку, в далёкую мечту, которая как будто приснилась ему однажды...Работа, работа...Опять работа, и на работе, и дома, и в мыслях, в ночных звонках, в поездах, самолётах, автомобилях...Сотни лиц, тысячи бумаг и постоянные допросы в тюрьмах тех, кого успели поймать, задержать, осудить...
 Да! Десять лет прошло с тех самых пор , как Малютин увёз его в далёкий Омск, а иногда кажется что это было не десять, а тридцать или сорок лет назад. И то что тогда, почти десять лет назад, казалось таким интересным и даже временами захватывающим, сейчас превратилось в серые  будни. Одни  и те же повторяющиеся из года в год командировки по всей стране, встречи с коллегами, совещания у начальства, бесконечные разговоры  в камерах тюрем или в лагерях для заключённых с "клиентами" и "фигурантами" дел.  А дома, в институте, работа с телефонными записями, расшифровка голосов, отчёты и выводы, заключения о чём именно и какими кодовыми словами пользуются "клиенты", потом опять командировки... От работы с записями голосов особенно устаёшь, и тогда командировки кажутся спасением от этой рутины, но оказавшись в поезде или в самолёте опять начинаешь понимать, что убегаешь от тени, которая преследует тебя неотступно...И так всё про кругу, по кругу...
  Вспоминая прошедшие годы, Виль привычно незаметно оглядывал зал ожидания  и все подходы к нему. Связник должен был подойти уже давно. Он явно запаздывал, а потому Виль напрягая все внутренние силы, пытался не нервничать.
 Вот какой-то мужчина с чемоданом остановился  рядом тоже высматривая свободное место. Нет! Не он. Не так одет и внешность не та...Вот ещё один что-то суетится ...Нет! Этот пристально смотрит на Виля. Может быть хозяин занятого им места? Не похоже. И вряд ли это кто-то из старой жизни.
    Узнать его сегодня , люди из его криминального прошлого были не способны. Просто не смогли бы потому, что ничего общего ни внешне, ни внутренне, человек по кличке "Рентген" не имел с Игорем Петровичем Гайдуковым. Это были два абсолютно разных человека. Настолько разных, что это часто видел даже сам Виль, когда взгляд его чаще чем обычно задерживался в зеркале. Малютин, как и обещал, сделал из него совсем другого человека. "Извините, Игорь Петрович, - смеялся над его словами полковник,  - но пластические операции это сказки для дилетантов и сценаристов кино. Мы сделаем проще. Мы изменим вас внутренне: взгляд, улыбку, смех, мимику и манеру разговаривать. Это будет надёжнее. Ну а для  большей надёжности поменяем вам причёску, ведь человеку интеллигентному совсем не обязательно ходить подстриженным так коротко. Да и усы, небольшие , но пышные в сочетании с солидными очками пойдут на пользу новому образу..." Тогда Виль тоже смеялся, но с недоверием  к этим, казалось бы, таким фантастическим словам Малютина. Однако всё вышло именно так, как и предрекал полковник.
  Что видят сейчас люди  проходящие и случайно бросающие на него взгляды?  Они видят скромного и чуть уставшего клерка, какого-нибудь маленького начальника небольшой конторы, одетого в приличный плащ и шляпу, явно не отечественного производства, в очках в металлической оправе, с чистым лицом, и не любопытным взглядом. И они понимают, что человек либо из Столицы, либо из какого-то другого большого города, давно привыкший к вокзалам и мирно скучающий в ожидании своего поезда.  И даже если они обратятся к нему с вопросом, то их первое впечатление не рассеется, а только укрепится. С ними заговорит человек на правильном и даже чуть "заумном" для них русском языке, с чуть застенчивой улыбкой и доброжелательным, хотя и чуть насмешливым взглядом из-за стёкол дорогих по их понятиям очков. В этом ответе не будет ни резкости, ни недовольства, только вежливая внимательность и где-то, в голосе ли или в глубине глаз, сочувствие или просто рассеянная улыбчивость.
 Малютин был прав. Никто и никогда не сможет теперь узнать в этом человеке уголовного авторитета "Рентгена". Просто потому, что никому, кто видел и даже хорошо знал его, и в голову не придёт сравнивать двух этих абсолютно разных людей, или искать черты "Рентгена" в этом спокойном интеллигентке, явно не в первом поколении...
 - Здарсте! Вы от Зинаиды Ивановны?
 Рядом с Вилем возвышался молодой и стройный железнодорожник в чёрной форме и такой же форменной фуражке залихватски посаженной на самый затылок.
- Да. - кивнул Виль  и изобразил на лицо озабоченность.
- Да куда же вы пропали? - возмутился железнодорожник разводя руками,  - Я вас чуть ли не битый час разыскиваю по всему вокзалу!
- Так я ждал вас у входа в вокзал. Простоял целых сорок минут...Извините... - смущённо  оправдывался Виль поправляя очки и нервно заикаясь.
- Ладно! - резко перебил его лепетание молодой человек,  - Пойдёмте уже! И так времени с вами потерял сколько...
  Этот диалог был дословным паролем со "связником" , а потому Виль привычной, чуть семенящей походкой направился за широко шагающим впереди человеком в чёрной форме.  Они прошли через весь вокзал, потом  мимо змеевидных очередей в ряды касс и зашли в самое крайнее помещение на котором было написано "Резервная касса".  Внутри было всё так же как и в других двух десятках кассовых кабин. Только  внутри эта комната была пуста , стол с аппаратурой сдвинут в центр, а сплошное переднее окно-стена было наглухо  зашторено матерчатыми тёмными жалюзями.
 - Проходите, располагайтесь.  - уже другим, спокойным и чуть напряжённым голосом предложил связник, - Помещение полностью изолировано и неоднократно проверено. Можете вести себя свободно.
Спасибо, - кивнул Виль, положив на свободный угол стола портфель и снимая плащ, - Объект  ещё не появлялся?
- Положение изменилось, - откидывая фуражку на стол и озабоченно стирая пот с лица, тревожно заявил связник,  - дело в том, что он уже стоит в очереди в 14 кассу.
- Давно?
- Минут двадцать, - всё так же напряжённо последовал ответ, - где-то мы не просчитали его. Но сейчас вроде всё спокойно.
- Я могу приступать? - спросил Виль.
- Конечно. Если вы готовы так сразу...
- Говорите! - резко перебил Виль.
- Молодой человек лет 20-25, выше среднего роста, азиатской национальности, лицо в крупных красных угрях, за спиной светло-зелёного цвета рюкзак, причёска короткая, на голове крупные наушники от плеера.
- Яркие приметы. - с удовольствием улыбнулся Виль,  - Где я могу?...
Связник ткнул пальцем в самый дальний угол  витражного стекла.
- Там в углу, в жалюзях есть небольшая щель. Нам сказали, что вам этого хватит.
 Вил молча направился в указанное место. "Клиента" он узнал в толпе людей почти сразу и заметил, что тот мирно и даже со скучающим видом стоит в очереди, как и многие вокруг него.
- Обычно они встречаются с напарником в два часа по полудни. У нас есть ещё минут семь... - усаживаясь на стул добавил связник.
- Уже подошёл...- медленно растягивая слова ответил Виль. Из своего "наблюдательного места" он хорошо видел мужчину среднего роста, который подошёл к парню и заговорил, явно на каком-то своём языке.  Мужчина был так же азиатской внешности, одетый в чёрную  неприметную ветровку и в коричневую фуражку какого-то особого покроя.
 У связника громко зазвонил мобильный телефон.
- Да, Алексей! - ответил он - Да мы его видим. Угу! Продолжайте видеосъёмку и вообще всё как обычно. Только будьте готовы к неожиданностям, потому как наш гость уже работает. Отбой!
Пока связник говорил по телефону Виль пытался преодолеть языковой барьер и понять о чём говорят эти двое не по губам , а внедрившись в их сознание.
- Низкий говорит, что всё откладываемся на завтра- громко прокомментировал Виль, когда связник  спрятал телефон,  - а высокий нервничает и спрашивает почему не сейчас.
- Твою мать! - подскочил со стула "железнодорожник" - Так у него что, всё при себе что ли?
- Да,  - ответил Виль , не отрывая взгляда от "клиентов", - и он хотел привести её в действие сегодня, возможно чрез несколько часов или минут...Не могу понять когда он задумал её взорвать...Продолжают спорить шёпотом...
 Связник резко выдернул из-за пазухи маленькую рацию.
- Внимание всем! Я ноль первый! Взрывник полностью готов к работе! Повторяю! Взрывник  уже с полной начинкой и полностью готов к работе. Все постам не торопясь подтягиваться ближе к кассам. Спокойно ребята! Не суетится! Делаем всё как обычно, только чуть медленнее...Как меня поняли?
- Не подпускайте своих людей близко, - посоветовал Виль, - только что низкий смог убедить взрывника перенести операцию на завтра на 12 часов дня. Завтра суббота, преддверие праздников, народа на вокзале будет больше. Высокий согласился, хотя и нехотя....Маленький уходит!
- Этот тип не наша забота, - тут же откликнулся связник - его ведёт другая группа...Нам то что делать? Бросать его одного нельзя...А если снимет рюкзак? Придётся брать резко...
 Хотя связник просто размышлял вслух Виль всё же решился посоветовать.
- Думаю, что вам нужно брать его при выходе из здания вокзала. Только аккуратно...
- Да это понятно! - с досадой скривился связник  и замер на несколько секунд.
- Внимание! - опять заговорил в рацию связник - Я ноль первый! Четвёртый, пятый и шестой - выдвигаться немедленно к выходам из вокзала в полном составе. Взрывника брать прямо при выходе из дверей. Как поняли меня!
- Четвёртый понял!
- Пятый понял!
- Шестой понял вас!
- Всем удачи!
-  Что он сейчас делает? - связник впился глазами в Виля.
- Стоит в очереди. Спокоен. Маленький сказал ему взять билет на Московский поезд. Тот отходит завтра в 14 - 45 часа. По билету его пропустят в верхний зал ожидания, где размещаются только люди с длительным ожиданием поездов от двух часов и более.  При взрыве рухнет потолок и таким образом зона покрытия будет увеличена вдвое.
- Это точно...- задумчиво прошептал связник опять усаживаясь на стул, - Долго ему ещё стоять?
- Три человека перед ним. Минут сорок, как минимум у вас есть.
 Виль отошёл от жалюзей и  повернулся лицом к связнику.
- Я думаю, что больше вам не нужен?
- Да! - кивнул связник и поднялся, на его наряжённом лице впервые мелькнула улыбка,  - Спасибо сам огромное!
 - Удачи вам! - пожал Виль протянутую руку, и получил в ответ широкую улыбку связника.
Из дверей кассы Виль сразу свернул налево, к буфету, прошёл сквозь толпу людей привычно смешиваясь с ней, потом резко, всё той же семенящей походкой свернул в тоннель  прямого выхода на платформы. Это был замкнутый, облицованный кафелем плавный подъём примерно в 15 градусов и люди шли вверх медленно, а спускались вдоль противоположной стены быстро.
 Виль перекинул плащ через руку и думал о том, что на перроне должен быть обязательно общественный туалет. Лицо и грудь пылали от пота и напряжения. Нужно было умыться и поменять рубашку на свежую, заботливо сложенную Валей в портфель. А ещё он думал о том, что никогда не знаешь чем может закончится задание...
  Додумать он не успел. Стена огня за спиной и догоняющий её грохот заставили его пригнутся, а потом его швырнуло потоком воздуха дыма и гари и он пролетел по воздуху, кажется несколько метров. Удар о кафельную стену был болезненным, но он автоматически  успел подтянуть ноги и руки к груди. Виль пробыл в забытьи всего несколько секунд и открыв глаза сразу же закрыл их. Воздух был наполнен дымом, гарью и мелким мусором резавшим глаза, только потом слух стал воспринимать истошные крики, вой сирены. Виль перевернулся на спину и попытался разглядеть что-то там, в оставленном за спиной здании вокзала, но всё было черно, клубы едкого дыма валили снизу заполнив весь тоннель.  Тогда он опять перевернулся на живот и уткнулся головой в пол. Мыслей почти не было. Он уже понимал, что произошло и представлял, что именно творится там.
 Через несколько десятков секунд Виль стал чётче различать крики людей, плач и истошные вопли женщин, скрежет и грохот от всё ещё падающих конструкций внутри вокзала. Сирена взвыла ещё громче.
 Только тут Виль почувствовал как в кожу, в разрывах пиджака, рубашки и брюк впились маленькие частички то ли цементной крошки, то ли кафельных осколков. Из ладоней кровь сочилась на чёрную от сажи материю пиджака на груди. А ещё он заметил, что судорожно сжимает левой рукой ручку портфеля, в котором, в отдельном кармане, застёгивающимся на молнию, были секретные документы, подписанные на прощание связником.
" Покойным связником" - пришла в голову мысль, и Виль подумал о том, что не имеет права погибнуть или потерять сознание. Тогда его документы попадут в руки случайным людям:  в полиции или МЧС, администрации вокзала...Это невозможно!
 Люди с воплями  и стонами, стенаниями и нечеловеческими хрипами и криками бежали уже мимо него , торопились туда, вверх, на воздух, на свободу, подальше от этого кошмара. Кто-то наступил ему с разбегу на спину, но Виль почувствовал заранее и успел весь напрячься. Нужно было вставать, а потому  он  откатился вплотную к стене, и  опираясь одной рукой встал на колени. Кажется ничего повреждено не было. Ноги и руки действовали. Он поднялся и медленно , открывая глаза лишь на мгновения, двинулся  за людьми.
 При выходе на перрон в глаза ударил яркий дневной свет. Виль зажмурился, постоял немного глотая свежий воздух как рыба, потом открыл глаза. Перрон пред ним был  усеян лежащими, кричащими, стонущими и мечущимися бестолково людьми. Крики и вой, стенания и вопли стояли сплошным гулом, но Виль заметил машину "Скорой помощи" и людей в белых халатах, успел подумать"Быстро они!",  и тут же услышал  сирену ещё одной такой же машины подъезжающей откуда-то сбоку.
 Неожиданно в спину его что-то толкнуло  так, что он  еле удержался на ногах. Сзади послышался какой-то хруст и шорохи.  Виль обернулся и тут же  в полу его пиджака вцепились чьи-то руки. Это была девушка. Вся покрытая гарью, с чёрным лицом и длинными волосами слипшимися в один комок от стекающей крови. Она молчала , только хрипела что-то и Виль не выпуская портфеля подхватил её на руки. Сам удивляясь, что силы ещё остались, он поволок её к машине "Скорой", но его душил кашель и резаная боль по всей длине рук  не давала поднять девушку выше, прижать к груди.
- Эй! -закричал он , - Помогите кто-нибудь... Он не узнал свой голос,  но голос его всё равно потонул во всеобщем гуле и криках. " Всё зря!" -понял Виль, напрягая последние силы. Руки сами собой стали разгибаться, кровавые волосы и  ноги девушки уже  волочились по асфальту. Однако к нему уже бежали навстречу. Какой-то мужчина от машины "Скорой помощи" и ещё бросился парень сбоку, от железнодорожных путей.
 Виль сунул им в руки безжизненное тело и шатаясь вернулся в тоннель. Тут ещё было дымно и  почти темно. На ощупь он достал из кармана пиджака мобильный телефон, и набрал номер.
- Это я...Да...Смертник подорвался в самом центре вокзала...Ваши люди видимо погибли...Они были в самом эпицентре...Кто, я? ....Да! У меня поранены руки и видимо спина...Я? На выходе из тоннеля, который ведёт на перроны...Хорошо, буду ждать...Нет, продержусь, к "Скорой" не пойду... Чёрный микроавтобус? Понял...Нет! Серьёзных ранений нет.
 Виль  дал отбой и набрал ещё один номер.
 - Привет, Валюш! Это я...Что с голосом...Потом расскажу. Слушай внимательно  - не перебивай. Будет сообщение о теракте на Волгоградском вокзале, так знай, я жив и здоров. Нет не ранен...Всё в порядке...Я прошу тебя! Сейчас ребята из местной конторы  пришлют за мной машину, стою на перроне  -жду...Да конечно! Устроюсь вечером позвоню. Всё!
 Виль нажал сигнал отбоя и сунул телефон в карман. Там лежал носовой платок. Валя всегда совала их несколько штук в разные карманы одежды. Так же одной левой рукой он напрягаясь развернул его и вытер лицо, судорога боли пронзила щёки, нос и  разбитые губы. На платке остались чёрная сажа и красная кровь . Он подумал о том, что лицо видимо порезано  мелкими осколками стекал от очков, потом бросил платок под ноги и увидел чёрные и рваные штанины, одна из которых почти до самого паха была разорвана по шву...

                6.
  Прямо с поезда Виль направился в институт.  Большие вокзальные часы  показывали   12 часов дня, и городок в это время всегда  был почти пуст и безлюден.  В маршрутном автобусе, как и всегда, пахло нагретой резиной и ещё чем-то неуловимым. Наверное чистотой. Той чистотой, которая в транспорте других городов не только не чувствовалась, но и не замечалась.  Преимущество закрытого города это чистота, ровные дороги, ухоженные цветники на площадях, а так же блеск и новизна памятников и Ленину, и Достоевскому, последний из которых стоял прямо у входа в институт и никогда не был покрыт ни  голубиным помётом , ни грязными разводами. Хотя голубей в городе было даже больше, чем в больших городах,  и жилось им в отсутствии людской толчеи и суматохи явно вольготнее.
 На входе Виль привычно показал пропуск пожилому охраннику, тот привычно козырнул. Здесь всё оставалось как обычно, будто бы время и не было властно над этим местом, или будто бы город был в другой стране или в другом государстве. В том государстве, которое наверное и должно было быть, по задумке основателей Коммунистической идеи, но почему-то могло существовать даже сейчас, в новой России, только вот в таких, закрытых для обычных людей городах. Для них ничего не менялось ни во времена СССР, ни после его краха, ни в голодные, безвластные и кровавые 90-е годы, и ничего не изменилось и сейчас. Улицы всегда были одинаково чистыми, люди всегда были при деле и получали хорошую заработную плату, цветники появлялись каждую весну на площадях и скверах, в магазинах не было дефицита никаких товаров...Однако новые веяния уже занесло и сюда, и здесь появилось множество личных авто, в основном иностранного производства, мобильные телефоны, правда с ограниченным радиусом действия, да пожалуй, как и в больших городах теперь в кинотеатрах в основном шли американские фильмы. Вот и почти все перемены...
  Виль вошёл в широкое фойе с высоким потолками и каменными лестницами, которое когда-то, при его первом появлении на новой работе напомнило ему один из Домов Культуры в его родном городке. Только широкая лестница в этом "Доме культуры" вела не на сцену, а  упиралась в огромное окно,  украшенное мозаикой в стиле соц. реализма, и разделялась на две поменьше, поднимающиеся на верхние этажи.  Ступени были крутыми, перила массивными, и казалось что всё это вырезано каким-то огромного роста  суперчеловеком из одной каменной глыбы.
 В конце коридора Виль без стука дёрнул массивную дверь с такими же массивными металлическими ручками и вошёл в просторный кабинет.
 Малютин как будто бы ждал его. Он стоял возле одного из открытых окон и повернулся на звук его шагов. Они молча пожали друг другу руки, потом привычно обойдя массивный стол заседаний прошли в угол кабинета к маленькому столу Малютина.
- Ну что, досталось тебе? - спросил Малютин усаживаясь на своё место.
- Да что я!- вздохнул Виль, - Ребята местные, что со мной работали, почти все погибли...Двое только успели выйти из здания.
- Знаю, знаю! - кивнул Малютин, - Всё знаю! Но что в такой ситуации можно сделать?...
- Я мог бы... - начал Виль.
- Нет! - резко перебил Малютин и заиграл желваками  на скулах, - Ты всё сделал согласно инструкции.
- Всё точно по инструкции! - знакомым металлическим голосом повторил Малютин и эти постоянные повторы фраз выдавали в нём крайнюю степень взволнованности и недовольства.
- Я приказываю тебе, Игорь Петрович!  - всё тем же металлическим голосом продолжал он,  - Ты слышишь меня? Оставить теракт на Волгоградском вокзале в прошлом навсегда. Так же как ты оставил в прошлом операцию "Норд-Ост" и  Беслан...Забыть! Понятно! Забыть и работать дальше...Вот наша задача на сегодня.
- Так точно, товарищ генерал-лейтенант. - вяло кивнул Виль.
- Надеюсь мою пламенную речь после твоей командировки в Беслан ты хорошо помнишь! - продолжал звенеть металлом  голос генерала.
- Так точно!
- Вот и отлично! На этом ставим точку. - уже более мягким и тихим голосом закончил Малютин, - Хорошо что зашёл ко мне сразу. - через короткую паузу продолжил он, - Дело к тебе есть. Но вначале нужно обмозговать вместе.
 Виль кивнул и начал доставать из портфеля бумаги.
 - Не сейчас. Присядь. - попросил Малютин, и Виль с удивлением посмотрел на своего начальника. На его памяти это был первый случай, когда его начальник не потребовал все документы с грифом "Особо секретно"  сразу же и только потом начинал говорить о чём-то другом.
 "Изменился наш, старик!" - с удивлением подумал о Малютине Виль так, как за глаза называли его все сотрудники их института. И вдруг поймал себя на мысли, что сравнивает того, прежнего полковника  Малютина, командира их специальной группы, с сегодняшним генералом Малютиным - начальником института. За эти десять лет он действительно очень изменился. Изменился внешне: из худого и стройного превратился в солидного и довольно полного мужчину с широким красным лицом. Очки уже не занимали половину лица, а прикрывали только узкие глаза  над полными щеками и мясистым носом.  Вил даже улыбнулся своим мыслям.
 - Спасибо, Игорь Петрович, - расплылся вдруг в широкой улыбке генерал,  - вас время тоже  очень изменило.
 Виля не смутило, что начальник прочитал его мысли. Все сотрудники института к этому уже давно привыкли.
- Не замечал как-то раньше, Вадим Терентьевич! -  уже смущённо улыбнулся в ответ Виль.
- Хорошо улыбаешься! - хохотнул Малютин, - А помнишь, как эту улыбку  мы с тобой тренировали до судорог и седьмого пота? Почти три месяца не получалось!
 Они посмеялись, вспоминая прошлое.
- Что-то серьёзное? - первым нарушил идиллию Виль.
- Пока не знаю, - задумчиво жуя губами, ответил Малютин задумчиво глядя в окно, - но вот хочу вначале с тобой посоветоваться.  Если коротко, то один  из твоих "крестников" по кличке Алабай, просится на допрос. Однако обещает что расскажет информацию только Генеральному прокурору или его заместителю.
 Виль неожиданно почувствовал как пульс часто-часто застучал в висках, голову сдавило будто обручем.
- В чём дело? - нахмурился Малютин, - Они точно тебя там подлечили? тебе плохо?
- Всё нормально. - прикрыв глаза ответил Виль, - Отлежал в госпитале десять дней, хотя можно было обойтись и тремя. Всё прощупали и всего просветили насквозь. Царапины замазали.
- Это хорошо! - удовлетворённо кивнул Малютин,  - Неужели же на тебя так подействовало только одно упоминание об этом типе?
- Сам удивляюсь, Вадим Терентьевич! - пожал плечами Виль.
- Может тогда отдохнёшь с дороги? - предложил генерал,  - Продолжим вечером...
- Обязательно. - кивнул Виль,  - А что за информация? Алабай говорит о ней?
- Нет. Но у нас есть кое-какие догадки.
 Малютин кашлянул и опять сделал паузу, будто собираясь с мыслями. Хотя Виль знал, что Малютину никогда не надо было собираться с мыслями. Мыслил он всегда быстро и  точно.
- Ты не знаешь кое-чего. -  скривился, как от зубной боли генерал, - Но это не из-за недоверия к тебе. Просто не было случая и надобности рассказывать тебе подробности.  Так вот! Алабай этот - Косачёв  Юрий Алексеевич. Бывший майор милиции снятый с должности и уволенный из органов МВД ещё в 1994 году за превышение должностных полномочий, проще за издевательства и пытки над задержанными и арестованными.  К уголовной ответственности был  привлечён, но по причине защиты чести мундира его прямыми начальниками, уклонился от ответственности. Уголовное дело тогда возбудили и даже расследовали, но потом всё развалили и замяли. Для тех времён обычная практика.
 После его задержания группой Арсения, Косачёву доказали несколько  убийств в группе с  вором по кличке Зуб и его людьми,  а так же грабежи и разбои с человеческими жертвами. Ну а   за одно и подняли прошлое дело о его "подвигах" в милиции. Короче говоря, был приговорён к смертной казни по совокупности всего содеянного, но потом, после введения моратория, заменили смертную казнь на пожизненное заключение.
- Да я знал почти половину... - вставил слова в паузу Виль.
- Ну и хорошо. - спокойно продолжал Малютин,  - Теперь будешь знать всё. И так!  Где-то года полтора назад сидел Алабай в одной камере с фигурантом по Беслановскому делу. С неким  Асланом Чантаевым. Тот тоже бывший милиционер примкнувший в 1993 году к банде Басаева.  В школе в Беслане сам он не находился, но учувствовал в подготовке операции и в пропуске боевиков по дорогам до Беслана , для чего воспользовался милицейской формой и прежними связями в МВД Чеченской республики. Заметь, Игорь Петрович, что большинство этой информации доказать на суде не удалось, свидетели погибли в Беслане или после , при задержании нашими ребятами. Но удалось доказать все его преступления во время первой и второй Чеченской компании. Наши оперативники тогда раскрутили его по максимуму и свой пожизненный срок Чантаев получил.
   Срок отбывал, как и Алабай на острове Огненном, Магаданской области - в тюрьме для особо опасных преступников.  В народе тюрьму зовут "Жёлтая касатка". Что ещё? А! Ну всё! Умер Чантаев несколько месяцев назад от хронического туберкулёза. Сгорел буквально за несколько месяцев. Наркоман со стажем, а потому лекарства на него плохо действовали и мало помогали...
- Ну это ладно! - привычно прервал сам себя Малютин,  - О главном. Мы считаем, что Алабай, узнав о смерти своего бывшего сокамерника, хочет поделиться какой-то   информацией, которую узнал от покойного. Думаю, что он будет торговаться о снижении срока до 25 лет. Наверняка, он слышал, что такие случаи были. И они действительно были раза два на моей памяти, когда заключённые сообщали особо важную информацию. Но раз Алабай хочет торговаться, то он уверен, что информация для нас очень важная.  Он это понимает как никто - всё же бывший майор милиции, и по отзывам, и по характеристике с мест заключения, человек он довольно умный, хитрый и предприимчивый.
- Мда! - задумчиво протянул Виль,  - Только вот вряд ли он поверит, что я зам. генерального прокурора, даже если и не узнает меня.
- Естественно.. - кивнул Малютин.
 - Да и разрешения вам не даст начальство на нашу с ним встречу - продолжил Виль,  - Я человек гражданский. Вольнонаёмный, как значится в документах. А значит, к допросам особо опасных преступников допущен быть не могу...
- Уже нет, Игорь Петрович, - осторожно, совсем  в непохожей для себя манере перебил Виля Малютин. Генерал встал со своего места и отошёл к открытому окну, почти демонстративно повернувшись к Вилю спиной.
 Виль поражённый словами начальника сам невольно поднялся с места во весь рост. Он не знал что спросить, и как понимать его слова. Но Малютин сам обернулся к нему.
- Ты никогда не рассказывал мне, хотя я и знал всю твою Бесланскую историю почти по минутам. - медленно и грустно заговорил генерал,  - Надеюсь, что ты не думал о том, что мне не будет всё известно о твоих похождениях?
- Да я как-то и не думал об этом тогда...не до того было... - пожал плечами Виль,  - а потом вообще ничего не имело значение на фоне всего что там было...
- Всё и всегда имеет своё значение.  - всё так же тихо проронил Малютин, - Ты должен был находится во второй линии оцепления, так же как и в деле "Норд-Оста", и  работать с террористами, которые возможно могли попасть в плен. В Москве ты всё выполнил правильно. Как же получилось, что в Беслане ты оказался на первой линии во время взрывов в школе? Воспользовался неразберихой или гипнозом? И главное зачем тебе это было нужно?
 Виль, потупясь взглядом, молчал.  Перед его взглядом опять горели языки яркого пламени, стена разрушенной школы дымилась гарью и пылью, крики и вопли детей , свист пуль и маленькие окровавленные тельца детей. Они выбегали из дыма и пыли, их выносили на руках женщины, мужчины и ребята из СОБРа. Он запомнил маленькую, худенькую смуглую девочку лет четырёх или пяти. Она смотрела на него огромными чёрными глазами и  по её  голому телу и белым трусикам, единственным, что было на ней одето лилась струйками кровь. Огромного роста ОМОНовец, который  вынес её через пролом в стене был в разбитом пулями шлеме и даже стекло закрывающее лицо было треснуто в нескольких местах. Со шлема кровь лилась и струилась прямо на девочку, а она не кричала , а просто смотрела огромными , в пол-лица, глазами на Виля.  Видимо увидев Виля, ОМОНовец сунул ребёнка ему в руки и с хрипом повалился в траву.
 Потом опять гремели взрывы и Виль прижимая ребёнка бежал чрез кусты, пока не наткнулся на трёх женщин в белых халатах...
 Затем все события смешались и их последовательность совсем не осталась в памяти. Виль вбегал в школу через проём в стене, хватал двух попавшихся под руки детей и волок их обратно через пролом. Пули свистели рядом и попадали в тех детей, что он пытался спасти. Он запомнил как бежал уже в который раз с маленьким мальчиком на руках и волок за руку девочку без чувств, а может быть уже мёртвую. Он выбегал из проёма и добегал до кустов и тут же детей вырывали у него из рук какие-то люди. Как долго это продолжалось? Казалось что это длилось почти целый день...Сколько детей он вынес? Вил не смог бы этого сказать...Всё это время он был в каком-то бреду и плохо понимал, что делает, и что творится вокруг...Сознание будто плыло рядом с ним и не давало отвлекаться от главного. А главное он знал! Ему нужно бежать через пролом и хватать детей, чтобы вынести их оттуда как можно больше...
 Очнулся он только после того, как  какой-то военный, с автоматом наперевес, сбил его с ног возле пролома стены и прокричал: " Куда тебя несёт, чокнутый? Ты видишь, мать твою, что они косят всех подряд?"
 Тогда он остался лежать в кустах и высокой траве без сил, без слёз, без чувства страха или ужаса...Всё это пришло потом! А тогда в голове стоял лишь гул от взрывов и криков умирающих детей, воплей женщин и покрывающих всё это  трескотни автоматных очередей...
- Ты думал тогда о сгоревшем цыганском посёлке? - жёстко спросил Малютин.
- Нет, -мотнул головой Виль, - хотя не знаю...
 В его груди поднялась и заполнила всего горячая  жгущая все внутренности волна и крепло что-то злобное и гнетущее.
- Да разве же это можно объяснить словами?...Какие мысли?...Какие , к чёртовой матери, мысли и какие слова?...
 Кажется Виль кричал во весь голос, потом обмяк и кулем сел, почти упал на стул. Он вытер выступивший на лице пот и только тут заметил, что находится в кабинете начальника.
- Извини! - резко обернулся к нему генерал,  - Извини, что заставил тебя вспомнить.
- Вспомнить теперь уже не страшно, - охрипшим , уставшим голосом ответил Виль,  - страшно, что забыть всё это никогда не смогу...
- Ну с Волгоградом понятно, - вздохнул генерал,  - но ты мне объясни, как ты в Беслане смог уцелеть? Ведь на тебе всего несколько царапин было? Как ты смог остаться целым? Везение?
- А! - грустно улыбнулся Виль,  - Это в молодости меня одна бака заговорила. Обещала, что проживу 80 лет...
- Это что? - прищурился Малютин, - Та самая? Которая тебя обучила первым азам?...
- Она самая...
- Ну ладно!  - уже обычным деловым тоном подвёл итог  Малютин и направился к  своему столу, - Вернёмся к делу! Прошло четыре года после Беслана, вот теперь обстоятельства повернулись другим боком...Впрочем, как и всегда у нас! Хочу тебе сказать, что мы несколько раз подавали в Москву ходатайство о твоём награждении по итогам разных успешных операций. И четыре года назад, после Беслана, и потом неоднократно. Но нам всё время отказывали. Но сейчас, в связи с новыми обстоятельствами, рассмотрев в совокупности всю вашу работу, Игорь Петрович, Центральный аппарат принял окончательное решение. В присвоении наград отказать, засекретить всю информацию о твоей прошлой жизни  под грифом "Особо  секретно" сроком на 50 лет. Учитывая все твои заслуги и долгий успешный труд на благо Родины присвоить тебе звание подполковника ФСБ.
  Малютин вздохнул, открыл ящик своего стола и положил пред Вилем красную книжечку удостоверения.
- Поздравительных речей и торжественной обстановки не будет, как сам понимаешь. Хотя на территории ЗАТО информация о твоём звании не является секретной. Но только о звании!...Да! Ещё одно. Форму можешь получить на складе института...Хотя вся моя полученная за все годы службы форма до сих пор пылится у меня в шкафу...Даже на праздники не могу её одеть...Не положено нам! Пока не положено...
 Виль выслушал всё это равнодушно и сам себе удивлялся. Даже спрашивал у себя будто бы: " И что же ты? Так и будешь сидеть?".
- Наверное надо сказать, - медленно подбирал слова Виль,  - Служу России...Так кажется положено...
- Надо! - строго  отчеканил Малютин.
- Только почему же сразу подполковника? - поднимаясь на ноги развёл руками Виль,  - Не лейтенанта и не капитана?...Ничего не понимаю...
- Да чего тебе понимать то , Игорь Петрович? - как-то даже злобно ответил Малютин, - Сколько у  меня под началом молодых и талантливых, и лейтенантов, и капитанов, и даже майоров? Они что все смогут мне заменить одного тебя? Эти салаги тебе в рот заглядывают на совещаниях, а в обычное время за советами бегают... Что же удивительного, что ты должен быть выше их по званию?
 Виль слушал генерала и думал о том, что в его душе всё так же полная пустота и мрак. И что впереди у него ничего кроме этого мрака и пустоты. Ни звания , ни ордена не помогут ему сейчас...Наверное и через десять лет  они  не помогут ему  почувствовать что-то, что чувствуют все эти люди, о которых говорит Малютин,  когда они произносят " Служу России!".
 Но вслух он спросил совсем другое.
- Почему я? Вы бы и сами могли поговорить с Алабаем, Вадим Терентьевич.
- Нет! - печально тряхнул седеющей головой Малютин, - Уже нет, Игорь Петрович! Навыки, конечно, остались, но  надо признаться, что я стал кабинетным работником. Руководителем так сказать...Боюсь, что настрой мой сбился и хватка уже не та...Моё дело теперь учить молодёжь! Тоже занятие не из лёгких. Вот тем себя и успокаиваю...
- Короче сутки тебе на сборы и...к Чукотскому морю! Бумаги  из Волгограда оставь на столе. Приказ понятен, подполковник Гайдуков?
Виль задержался с ответом всего на несколько секунд.
- Так точно, товарищ генерал -лейтенант!

                7.
               

  - Папа! - Димка в дверях кинулся Вилю в объятия и повис на плечах.
 - Ох и вырос ты сынок! - тяжело вздохнул  Виль освобождаясь от его крепких рук, - Кажется вчера ещё на руки запрыгивал, а сейчас ростом чуть ниже меня. В кого вы такие растете? Тебе же всего 17 лет...
 - Так это когда было? - отстранившись, солидно отвечал сын,  - Зимой ещё...Скоро уже 18!
 Виль засмеялся задорно и счастливо над этой щенячьей гордостью и только после этого увидел Валю. Жена стояла в глубине коридора  навалившись  плечом о стену,  и  грустно улыбалась глядя на них обоих.
- Как с уроками? В школе всё нормально? Когда выпускные экзамены? - спросил Виль раздеваясь.
- Нормально... - бросил небрежно Димка,  - До экзаменов Александра Ивановна опять повезёт меня на  областную Олимпиаду в Омск.
- Какая , Александра Ивановна?
 - Папа! - возмутился Димка,  - Я сто раз тебе рассказывал - это наша учительница по физике. Он всё время говорит, что мне дорога на физмат универа, а я вот пока не решил...Ещё сомневаюсь...
- Нечего сомневаться, сынок. - тихо вздохнула Валя,  - Если у тебя способности к физике и математике, то куда же тебе  ещё идти?
- Ай! - отмахнулся, сморщившись, Димка,  - А потом буду всю жизнь жить в нашем городе под грифом "Секретно"?
- Да с чего ты взял? И откуда это такие познания? - обеспокоено удивился Виль.
- Да ребята рассказывали, - легко откликнулся Димка,  - что  все любимчики Александры Ивановны сейчас работают у нас в городке, в местном НИИ "Ядерной физики".
 - А тебе что, наш город не нравится? - удивлённо улыбнулся Виль.
 - Нравится, конечно, папа! Просто я хочу как ты! Чтобы работа  не только интересная , но разнообразная. Чтобы командировки по всей стране. Хочу увидеть другие города и страны...
- А! - понимающе кивнул Виль,  - Ладно! Потом поговорим...
- Ладно. - уже на ходу кивнул Димка,  - Я к себе. Зайдёшь потом?
 Виль кивнул, и когда Димка скрылся в своей комнате, наконец-то открыто шагнул навстречу Вале и обнял её.
 - Ну что ты, грустная моя? - спросил он шёпотом, прижимая её голову к груди,  - Что же ты всё не радостная? Вот же он я. Жив, здоров. Сын у нас с тобой какой молодчик! Ну?
- Лицо всё в ссадинах, - выдохнула чуть слышно Валя,  - и уедешь опять скоро.
- Откуда знаешь? - удивился Виль.
- Как только зашёл сразу по глазам твоим почувствовала.
- Слушай! - Виль отстранился насмешливо разглядывая жену,  - Может тебе к нам в отдел перейти на работу? Ты же знаешь, что читать по глазам мысли -это наш профиль.
- Всё шутишь? - вздохнула Валя, - А я вот чувствовала, что у тебя там что-то не ладное. А когда ты позвонил, то я даже один урок перенесла...Не смогла провести...Устала я бояться.
 - Хватит уже бояться!  - шутливо прикрикнул Виль, - Я теперь солидный государственный чиновник и защищён государством. Раз уж ты не надеешься, как прежде, что я сам за себя могу постоять, тогда на тебе ...Вот!
 Виль достал из кармана и сунул в руки Вале  удостоверение с бросающимся сразу в глаза золотым тиснением "ФСБ".
 Валя недоверчиво повертела в руках красную удостоверение, открыла его и её глаза наполнились слезами.
 - Они что, решили бросить тебе в ещё большее пекло? Ведь это не случайно? - выдохнула она с надрывом.
 - Ну ты уже совсем, мать! - возмутился Виль не на шутку, обнимая Валю за плечи и увлекая её в комнату, - Я думал, что ты у меня умная женщина! По глазам вон читаешь, а не знаешь, что в самое пекло всегда кидают солдат, сержантов и молодых лейтенантов. А твой муж теперь целый подполковник!
- Всё тебе шутки , да шутки... - ещё со слезами в голосе , но  более радостно воскликнула Валя.
- Мы праздновать будем или нет? - с напускной строгостью прикрикнул Виль,  - Ну или хотя бы обедать?
- На кухне всё готово...Стол накрыт...а что кто-то придёт? Я сейчас шампанское достану. У нас с Нового года ещё осталась бутылка...-  засуетилась Валя.
- Никого не будет, - уже спокойным голосом отвечал Виль, - да и не нужен нам никто...Бутылку водки найдёшь?
- Конечно. - удивлённо кивнула Валя, - Ты иди умойся и за стол. Я всё приготовлю...Димку звать?
- А он не обедал?
- Обедал.
- Тогда не надо...
   Самолёт  приземлился в порту Магадана  ближе к вечеру. И хотя стюардесса объявила что температура за бортом - 11 градусов, Виль как-то не сразу понял, что  попадёт в зиму. Пассажирам пришлось бежать от трапа по лётному полю по колено в снегу , да ещё и метель чуть не сбивала с ног. Виль придерживал одной рукой шляпу, в другой был портфель. Добежав до здания аэропорта он понял, что промёрз насквозь, лёгкий плащ стоял колом, лицо горело , а руки замёрзли до слёзной боли.
 В здание аэропорта было так тепло и светло, что сразу наступало облегчение. Виль, как и все прилетевшие стряхивал с себя снег, тёр уши и лицо, протирал замёрзшие очки.
  Его  встречал молоденький лейтенант из местной конторы. Видимо он узнал Виля по фототелеграмме отправленной Малютиным и  подошёл к нему решительно.
- Что же вы, товарищ подполковник? - улыбался ему этот почти мальчишка, - Надо было хотя бы поинтересоваться погодной сводкой?
 Виль послушал  с минуту мысли этого паренька и глянул на него угрюмо. То сразу вытянулся, будто на плацу. "Недавно из  высшей школы выпустился, - подумал Виль, - по сути ещё курсант".
 Мысли этого розовощёкого лейтенанта были просты и незамысловаты, но высокопарны как у каждого мальчишки мечта которого сбылась - он попал в солидную и серьёзную организацию, на ответственную работу, а потому чувствовал себя уже почти героем.  "Хорошо быть наивным и уверенным в себе мальчишкой в 25 лет" - подумал с грустью Виль, но в слух сказал другое.
- Рот не открывайте , лейтенант, пока вас не спрашивают и не задают вопросы. - жёстко приказал ему Виль и тут же улыбнулся мягкой интеллигентной улыбкой.
- Будете называть меня просто - Игорь Петрович. -продолжая стряхивать снег с плаща и шляпы продолжал Виль глядя на застывшего по стойке смирно паренька, - Понятно?
- Так точно! - ещё больше вытянулся лейтенант, хотя казалось, что больше некуда.
- И прекратите вытягиваться по стойке"Смирно". - вздохнул Виль,  - Вы не в форме и не на параде, люди уже на вас оглядываются. Как вас звать -величать без званий и регалий?
- Олег Полуяров, товарищ...э...э...Игорь Петрович!
- А по отчеству?
- Александрович!
- Ну вот и познакомились, Олег Александрович. Если собираетесь и дальше со мной работать, то сейчас , пожалуйста, ведите себя так будто бы встречаете дальнего родственника или просто уважаемого дядю...к примеру. Понятно?
 - Так точно!...То есть.. Я вас понял!
- Вот и отлично. Вы сразу видно недавно из Высшей школы. Давно работаете?
- Третий месяц, товарищ...э...э...Игорь Петрович!
- Ведите к машине, Олег Александрович. Не стойте столбом.
- А! Так прошу вас...Игорь Петрович! Вот сюда к центральному входу...За мной, прошу вас!
 Чёрная "Волга", будто видение из другого мира, стояла прямо возле центрального входа в аэровокзал. Открыто, на виду у всех людей, спокойно ходящих мимо неё, как раз на том месте где возвышался знак "Стоянка запрещена".
 "Открыто живут ребята.  - подумал Виль, -  А может и не мудрено? Магадан вроде бы большой город, но только на карте страны. Чужаков тут  бывает не так много. Зачем скрываться, если тебя и так вокруг все знают в лицо...Ну если не в лицо , то просто знают и всё...И даже если не все, то тому кому надо знают точно..."
 Когда сели в машину: Виль на заднее сидение, а лейтенант на переднее, рядом с водителем, Виль сразу спросил: " Сопровождать будете меня на этой машине?"
- Так точно...то есть да , на этой... Водитель наш, сержант...э-э.. просто Фёдор, а это Игорь Петрович!
 - Добрый вечер, Фёдор! - бросил мельком взгляд на водителя Виль, - Сами то, Олег Александрович, бывали на острове Огненный?
 - Бывал, Игорь Петрович, - всё так же чеканил ответы лейтенант,  - два раза сопровождал майора Байракова. Однако в самом лагере для заключённых не бывал. Майор всегда оставлял меня в посёлке, у гражданских.
- Ну в этот раз точно побываете, - зевнул Виль, - вот только как же мы на "Волге" туда проедем?
- Так на вездеход потом пересядем, товарищ подполковник. - тут же откликнулся водитель,  -  Вы не беспокойтесь, я владею всей техникой, которая будет в нашем распоряжении.
- Это хорошо, Фёдор. - кивнул Виль,  - Везите меня сразу в гостиницу. Начальству вашему я представляться не буду.
- Нас проинформировали! - всё так же отрапортовал  лейтенант.
- Вот и отлично. И ещё Олег Александрович. Проинформируйте , пожалуйста, Фёдора о том, как себя вести и как обращаться ко мне во время нашей совместной работы.
- Так точно...т.е. понятно, Игорь Петрович! Будет исполнено.
 Перелёт был длинным, да и смена часовых поясов давала о себе знать. Виля клонило в сон...
 Утром, бреясь в тесном номере гостиницы, Виль даже представить себе не мог какая дорога к месту назначения его ожидает. В дверь постучали и вошёл вчерашний знакомый -лейтенант. Он  смущённо положил на кровать Вилю бушлат цвета"хаки" и ондатровую шапку. Рядом поставил валенки.
 - Извините, Игорь Петрович,  - потупясь, виновато доложил он, - но ничего более подходящего за это утро я найти не смог. Вам нужно это надеть. У нас мороз по утрам до 15 градусов доходит, да и дорога не близкая.
  Но это было только начало.
После часа езды на "Волге", они выехали за пределы города и сразу же упёрлись в железный шлагбаум. За ним была расчищенная площадка с разнообразной техникой. Виль разглядел даже грейдеры и строительные краны. Лейтенант сопроводил его до гусеничного вездехода, чем-то напоминающего танк без башни, а Фёдор тут же достал из него ватные штаны и  несколько  овчинных тулупов. Штаны и один из тулупов он положил на крыло вездехода.
- Это вам, Игорь Петрович. - улыбаясь сообщил он, - Нам через тундру часа три-четыре ехать.
 Сам он стоял в расстёгнутом бушлате и даже без рукавиц. Лицо от морозного ветра Фёдор не отворачивал, а  потому на вопросительный взгляд Виля добавил.
- Мы люди привычные! А вы надевайте-ка всё это....Уверяю вас - лишним точно не будет.
 Лейтенант стоял в стороне и делал вид, что никак не может прикурить на ветру, отвернувшись чиркал зажигалкой. Виль послушал мысли этих молодых парней, рассмеялся и  стал натягивать на себя всё предложенное.
  Вначале Виля раздражала качка внутри вездехода и его неудобное положение на жёсткой скамье вдоль окон больше похожих на квадратные иллюминаторы парохода. Через  толстые стёкла было плохо видно окрестности, да и ветер нёс снежное крошево. На фоне бесконечно белого  пространства это действительно напоминало плавание в белом  безбрежном тумане. Минут через двадцать Виль нашёл удобную позу и как-то успокоился, стал привыкать. Тогда к нему с переднего сиденья повернулся лейтенант.
- Вы бы шли в конец. Там тулупы постелены. Можно полежать и даже поспать. И дорога  пройдёт быстрее...
 Виль послушался совета, пробравшись в заднюю часть увидел сваленные в кучу тулупы и улёгся на них. Сразу стало удобнее и проще, можно было расслабить мышцы. А качка теперь показалась даже приятным покачиванием. Виль принял удобную позу и стал думать о предстоящей встрече с Алабаем, но мысли путались, он незаметно для себя заснул...
Засыпая, он успел подумать, что  у него всего два варианта разговора с этим старым знакомым.  Первый - открыться ему и говорить с ним воспользовавшись эффектом неожиданности. Второй - не открываться и попытаться прочитать его мысли, хотя и понимал, что мысли таких людей часто крутятся и выскальзывают. Но открыться всё же никогда не было поздно. Можно было приберечь это вариант, если первый не получит развития...
 Погрузившись в крепкий сон, Виль увидел себя совсем молодым, стриженным по лагерному, в длинной  и модной по тем временам ватиновой куртке, покрытой зелёной плохо прокрашенной бязью. На нём была новенькая  нутриевая  шапка, а в руке  чемодан. Таким он и бежал  по ступеням подъезда к знакомой двери.
 Потом он стоял в дверях Валиной квартиры и смотрел на неё растерянно и даже беспомощно.  Ни подойти к ней, ни обнять он её не мог. Валя прижимала к груди завёрнутый в тёмное байковое одеяло свёрток. Из этого свёртка разносился писклявый крик ребёнка. Сама Валя, в тусклом вечернем свете, одетая в какую-то затёртую, заношенную шерстяную кофту и привязанная будто тёмными бинтами, по груди и по поясу,  старым пуховым платком, выглядела заспанной, с  несвежими залипшими волосами и бледным , почти зеленоватым лицом.
- Чего ты застыл? - как-то спокойно даже обыденно спросила Валя, - Заходи раздевайся...
- Кто это? - напряжённо спросил Виль прислушиваясь к детскому плачу.
- Ребёнок... - вздохнула Валя, - твой сын...Я назвала его Димой...Дмитрий. Ты не против?...
  Вездеход дёрнуло на подъёме и Виль проснулся. Изо рта шёл пар, но ему было тепло. Лейтенант  как-то  успел его накрыть сверху ещё одним тулупом. Просыпаться не хотелось. Виль сунул лицо под тулуп согревая замёрзшие щёки. Мысли всё ещё были там...Далеко...
  Тогда, в декабре 1991 года, он только освободившись из заключения  и добравшись до своего городка, сразу поехал  к Вале. Почти все заработанные в лагере деньги он потратил на одежду и на подарки для Вали , матери и отца. Свой родной городок , занесённый снегом, покрытый неубранными сугробами по колено даже на трамвайных остановках, какой-то почерневший будто от осевшей на него за все эти годы копоти, постаревший будто бы лет на пятьдесят от облупившейся штукатурки домов, неухоженности дворов и улиц, грязных сугробов и мрачных людей одетых во всё чёрное или серое, он узнавал с трудом. Его мучило затаившееся разочарование затмевающее радость свободы и нехорошие предчувствия, и даже дребезжание промёрзших стёкол не обогреваемого трамвая словно бы забивали в его душу гвозди, разрушающие его радостный и такой долгожданный момент встречи.
- Заходи наконец, - попросила Валя, - Очень холодно и дует из подъезда...
Она быстро ушла в комнату и Виль слышал  как она укачивает ребёнка, что-то говорит ему  и даже напевает. А он стоял в недоумении и растерянности , привалившись спиной к закрытой входной двери и  разглядывал  ободранные и потёртые во многих местах обои, которые они с ребятами наклеивали ещё тогда, когда он только собирался идти в тюрьму.
 Валя вернулась через несколько десятков минут и в нерешительности остановилась в нескольких шагах от него. Видимо почувствовала его настроение, а потому не приближалась.
- Холодно очень, - повторила она, скрестив руки на груди и потирая плечи, - топить стали совсем плохо. Дом панельный, ночами стены промерзают. Я уже у подруги выклянчила обогреватель электрический, а он страшный такой. Самоделка - труба с намотанной спиралью. Раскаляется до красна...Как-то пелёнку Димкину уронила на него, так она вспыхнула моментально...Зато хоть в одной комнатушке тепло нам...
- Почему ты ничего не написала? - выдохнул с досадой Виль,  -Так и живёте?
- Не хотела тебя тревожить. Тебе там и так не легко было. А мы живём ещё ничего. Хорошо, что меня застал. Я работаю в том же цеху, а с Димкой остаётся твоя мама. Она приходит посидеть с ним, когда я на работе. На детское пособие не прожить, да хоть молоко Димке бесплатно дают в молочной кухне...- рассказывала Валя потупясь, - Зарплату не платят совсем. Дают в счёт зарплаты иногда яйца, иногда масло, лапшу или крупу какую...Да ещё талоны на детское пособие отовариваю...Всё на еду уходит! Родители твои помогают. Если бы не они, совсем ничего бы не успевала....А так хоть не голодаем...
Валя полчала немного и вдруг спросила прямо: " Ты проходить будешь или к своим пойдёшь?"
  В этом  вопросе было столько боли, тоски, столько страха и мольбы, что Виль не выдержал и решительно шагнул к ней. Он прижал её к себе, чувствуя как затряслись её плечи, и вот тогда  в его душе, впервые за много лет, вдруг зажглось что-то тёплое и родное, как предчувствие неминуемой весны...
 Весны! До которой было так далеко и долго, и которую он почувствовал  в промёрзшей квартире так ясно, будто бы увидел её приближение за тысячу вёрст...

                8.
  Комната для допросов, впрочем как и всё на этом странном острове, была тоже не совсем обычной. Ну во-первых это была не камера с каменными стенами и без окон, как это и полагалось. Это был обыкновенный деревенский дом, даже домик, из двух комнат. Обычный бревенчатый сруб с пологой, как и у всех домов на Севере,  крышей, стоящий на сваях оббитых досками, а значит имеющий  внизу что-то вроде склада дров и хозяйственных помещений, как и большинство больших домов в рядом расположенном с лагерем посёлке.
  Маленькая комната почти полностью была занята  огромной русской печью  вдоль которой стояли лавки, а большая, где и стоял стол для допросов, имел одно маленькое окошко крепко зарешёченное толстыми прутьями. Единственное, что в этой комнате походило на комнату для допросов это крепкая металлическая дверь, цепи с кандалами под столешницей на месте допрашиваемого, да стол и табуретки были накрепко прибиты к полу.
  Виль с интересом обошёл  узкий полутораметровый стол, вдыхая давно забытые запахи протопленной печи, сена и , как не странно, свежего хлеба.  Осматривая стены с голубенькими( "Весёленькими!" - подумалось ему) обоями и маленькое окошко с довольно чистыми стёклами, Виль удивлённо хмыкнул.
 " Просто идиллия деревенского быта, - с неприязнью подумалось ему, - а не комната для допроса особо опасных преступников. Как же живут тут эти люди? Надеюсь, что в других условиях, соответствующих их преступлениям...Ладно хоть дверь железная, да кандалы есть, а то можно просто ставить самовар на стол, и вот тебе и задушевная беседа с далеко живущим родичем.  Как говорится : " В гостях у бабушки - готовьте шанежки! Всё же интересно будет посмотреть в каких камерах и как их содержат.."
 Будто услышав его недовольные мысли о местах содержания заключённых в комнату быстро вошёл начальник оперативной части майор Вихров. Он явно торопился, тяжело дышал морозным духом и весь искрился мелкими снежинками. Вчера вечером Виль лишь успел познакомиться и пожать руки ему и начальнику лагеря, было слишком поздно и Виль сразу попросился на ночлег.
 "Кум", как называли должность Вихрова, во всех лагерях России, а может и бывшего теперь Союза, был как и вчера спокоен и даже флегматичен. Он с порога начал отряхивать снег с валенок, а не болтать, как обычно делают пред приезжим начальством все работники лагерей.
  Его красное от мороза, пышущее здоровьем лицо человека лет сорока ( "Наверное мы одногодки" - подумал Виль) совсем не соответствовало  его грустному, а временами даже печально задумчивому взгляду. Это был взгляд очень уставшего человека, как показалось Вилю вчера. Но сегодня  он понял, что это нет так. Взгляд Вихрова нисколько не изменился за ночь, и может быть поэтому Вилю вспомнился начальник РРУОПа Авдеев.  Эти грустные глаза  и чисто внешнее сходство , чем-то неуловимым напоминали Вилю  почти забытого милицейского начальника  из его прошло жизни.  Да и мысли у этого майора были такими же как и у Авдеева спокойными и не намного опережали его слова. Человек этот говорил то, что думал.
" Ну хотя бы человек честный, -подумал Виль, - уже легче..."
- Что же вы, товарищ подполковник, -отставляя веник в угол спросил спокойно Вихров, - не обратились ко мне? Я бы лично вас сопроводил. Может вопросы какие есть?
" По моему лицу недовольство или удивления он увидеть не мог. - размышлял Виль,  - С чего это он будто бы чувствует его?"
- Все проверяющие из Москвы, которые бывали у нас за последние годы, - неторопливо продолжал майор -  всегда удивлялись и даже выражали недовольство нашими порядками. Хотя мы никогда и ни в чём не нарушали ни одной инструкции ВСИН по содержанию заключённых.
- Неужели? - недоверчиво  улыбнулся Виль.
- Вот видите. И вам так не кажется.  - вздохнул Вихров.
- Просто не привычно, - заученно дружелюбно улыбнулся Виль, - совсем не похоже ни на одно из мест лишения свободы. А у вас тут всё же лагерь особого назначения.
- Это да! - кивнул Вихров,  - Но все эти условия только на территории лагеря и в мастерских, где заключённые, проявившие себя с лучшей стороны и отбывшие срок более 10 лет, допускаются к трёх-четырёх часовым работам. Таких у нас всегда от одной трети и больше.  А в основном  здании камерного типа контингент содержится в соответствии с установленными инструкциями и правилами.
- А что же с комнатой для допросов? Разве здесь допрашивают только тех, кто проявил себя с лучшей стороны?
 Виль удивлённо развёл руками, обводя обстановку вокруг себя.
     В командировках  он давно уже привык вести себя с людьми так, как они ждут от него, либо как должен был вести себя человек приехавший с проверкой " с Большой Земли", как говорили здесь. За годы службы, привычка выдавать себя за того кем ты должен  быть  давно въелась в манеру поведения Виля.  На самом деле он всегда был готов к любым неожиданностям и принимал их моментально как должное. "Обычное поведение" было не только привычкой, но ещё и хорошим подспорьем, чтобы выиграть время для оценки ситуации и  прослушивания  скрытых и явных мыслей собеседника. Годы совместной работы и учёбы у Малютина  научили его очень многому, и перевоплощение согласно предлагаемым обстоятельствам, было для Виля всего лишь одним из многих десятков приёмов и способов общения, которыми он давно владел на уровне подсознания.
- Что касается допросной комнаты.  - начал докладывать Вихров, изменившимся чеканным голосом, не теряя при этом однако, ни спокойствия ни печально-задумчивого взгляда,  -  Её расположение, конструкция, внутренняя обстановка, подробное описание и обоснование именно такого  места и обстановки, было согласовано и утверждено для  лагеря особого содержания  ИТК № 28/76 отдельной инструкцией № 000262 и утверждено подписью лично министра Внутренних дел СССР Щёлокова в 1979 году. С тех пор данная инструкция считается действующей, не была не изменена, ни отменена, ни дополнена другими пунктами.
 Докладывая по форме, Вихров даже не старался соблюдать положение "Смирно", а просто сдвинул валенки ближе друг к другу.
"Лихо!" - с удовольствием за этого приятного ему человека подумал Виль, и отвернувшись к зарешёченному оконцу стал разглядывать чуть видимый отсюда , убранный от снега и хорошо утопанный, плац пред огромной громадой каменного здания напротив.
" Это хорошо! - подумал Виль, - Значит я не первый такой и самый обычный. Возможно, что многие из проверяющих начинали с того же самого..."
- А часто у вас проверяющие бывают, майор? - спросил он просто, будто невзначай.
- Из Магадана, как и положено, один раз в два месяца, а из Москвы  - последняя была три года назад. - отчеканил майор будто заученную фразу.
- И что они проверяли три года назад?
- Как обычно: - немедленно последовал ответ,  -  условия содержания, нормы питания, жалобы на нарушения режима содержания...
- Часто жалуются? - резко перебил Виль, продолжая смотреть в окошко.
-  На режим содержания за последние пять лет было три жалобы. - продолжал чеканить слова Вихров,  - на  нарушение норм питания...
- Послушайте , майор! - опять перебил его Виль, - Вы же прекрасно знаете, что приехал я не с проверкой. Что я совсем из другого ведомства и цели моего пребывания засекречены?
- Так точно, товарищ подполковник!
- Так чего же вы предо мной распинаетесь? - резко обернулся к "куму" Виль.  - Так ведь, товарищ подполковник, - на лице Вихрова появилась добродушная гримаса -подобие улыбки, - для нас любое заезжее начальство  -это событие. Да и объявлять заранее цели своего истинного пребывания нам никто никогда не торопится.
- Понятно! - улыбнулся в ответ Виль и сел на место допрашиваемого, - Давайте-ка, Анатолий Борисович, присаживайтесь. Будем разговаривать с вами просто как люди служащие одному делу. Лады?
- Как скажете, - кивнул Вихров и стал стаскивать с себя тулуп и вешать его рядом с уже висящем возле входа тулупом Виля.
- Давно здесь служите? - дружески улыбнулся Виль.
- Как с армии вернулся. - с явным облегчением вздохнул Вихров, усаживаясь напротив, - У нас тут 99% таких как я. Все коренные жители посёлка на острове. Все кто по молодости не уехали на "Большую  землю" служат в ИТК. Другой работы нет, да  и никто и не ищет её. Наши отцы здесь служили , и деды, и прадеды...
- Во  как? - по-настоящему удивился Виль,  - Это что же получается?...
- Да просто всё! - обыкновенно, по-человечески ответил майор, - Половина жителей острова заключённые, другая половина - местные жители, их охранники. Живём одной семьёй, как бы дико это  не звучало для вас.
- Ну почему же дико?...- задумчиво пожал плечами Виль, -Непривычно...Хотя в такой оторванности от "Большой земли"... Только как же ваши дети и жёны?
- Дети с заключёнными не контактируют, - строго ответил Вихров,  - тут всё строго...Про "одну семью" -это я , конечно, преувеличил немного...
- Ну а женщины?
- Женщины у нас работают в женском блоке колонии. У нас ведь и женский контингент есть, хоть и не большой. Да потом поварами, врачами, учителями...Учителя, например, занимаются с утра в поселковой школе, а после обеда на территории колонии с заключёнными выразившими желание получить среднее образование. Патологоанатомы - тоже женщины. Работают только на территории лагеря. Поэтому покойников из посёлка вначале  направляем на территорию лагеря. Инструкция по этому поводу тоже есть.  Да и кладбище на острове всего одно, общее, только поделено на две части...Да и то условно...Просто отделено не межой, а широкой дорогой.  Да и работают на этом кладбище как местные пенсионеры, бывшие работники ИТК, так и расконвоированные заключённые, отсидевшие более двадцати пяти лет. Совместно работают. Одной бригадой. Серьёзных конфликтов и драк не бывает. На моей памяти ни одного...
 - Побегов много бывает? - уже с интересом спрашивал Виль.
 - А некуда бежать, товарищ подполковник. - вздохнул  всё так же печально Вихров, и вдруг улыбнулся широко и открыто. И улыбка у него была хорошая. Какая-то по-детски счастливая и простая.
-  Море вокруг! Катер, на котором вы прибыли, сразу после выгрузки людей и товара возвращается на Материк. Температура воды, на моей памяти выше 10 градусов не поднималась никогда. Тут сами понимаете...Попытки бывают только у вновь прибывших, да и то...Приготовления это всего лишь. Здесь утаить ничего нельзя. Начал готовиться или только задумался об этом - уже все знают.
- Значит хорошо работаете, - решил похвалить майора Виль, - раз так быстро всё узнаёте...
 В ответ Вихров лишь улыбнулся и пожал плечами. Может не привык, что его хвалят, а может  правда не считал это своей заслугой?
- Вид у вас уставший,  - предположил Виль,  - значит работаете много?
- Это у нас график жизни такой, - смущённо улыбнулся Вихров, - Подъём в колонии в 6 утра. Мне вставать в  пять. Вся основная работа на ногах в первой половине дня, до  двенадцати. Потом обед, а потом у меня работа в основном в кабинете...Кстати, мы уже отобедали. Вам я приказал обед приготовить к 14-00. Не поздно?
- Нормально. - кивнул Виль, и вернулся к вопросам заинтересовавшим его, - А как же расконвоированные? Не может же быть, чтобы ни один никогда не попытался убежать...
 - Были случаи, говорят, лет тридцать назад или сорок...А может и не было...Кто теперь точно вспомнит? Старики могут и  присочинить для красного словца. Любят небылицы, особенно похоронная команда, рассказывать... Одни легенды остались. Ну а сегодня контингент не тот. Сегодня у нас и библиотека большая, не как раньше. Мастерская иконная и даже своя церквушка есть, и батюшка. Так и живёт на территории  лагеря уже лет пятнадцать -безвыездно. Заключённые пошли более образованные что ли? Знают больше, больше понимают. Расконвоированным  теперь хоть катер подгони - не поедут. Куда ехать? Чего искать? Для всех живых они уже четверть века как покойники. Ни родных, ни жилья, ни средств к существованию. Да и силы нужны, чтобы сотню  вёрст, по тундре, до людей дойти. А самому младшему из них 60 лет. У каждого какое-то хроническое заболевание, а чаще всего несколько. Мы их хоть подлечиваем тут, лекарства даём, а когда совсем плохо - в лазарет. Потом расконвоированные на Новый год и на День Победы вместе со всеми в клубе за одним столом, хоть и чуть в стороне, сидят.  Ну а как выпьют, то там уже все смешиваются....
  Да и на кладбище могильщики наши тоже не делятся на тех или этих. За могилами ухаживают, конечно, поселковыми. Потому как  родственники то продукты, то спирту подкидывают.  А ЗеКовские могилы без имён - с табличками и номером.... Ну а после похорон, если кто в посёлке умер, все вместе бутылки три или четыре, что родственники оставляют, распивают...А если бывшего заключённого зарывать, то, извините товарищ подполковник, чаще всего  я сам, грешен, им из своих запасов спирта подкидываю. Особенно если зима! Зимой землю отогревать, да ломом долбить - работа даже для здоровых мужиков тяжкая.  А зима у нас, сами видите,  девять  месяцев в году...
 - А вы зовите меня просто -  Игорь Петрович. - попросил Виль, - Я так больше привык. Хорошо?
- Да как скажете. - уже привычно печально улыбнулся Вихров.
- Всё очень понятно вы объяснили, Анатолий Борисович! - похвалил майора Виль. Но Вихров на этот раз на его слова и бровью не повёл. Смотрел так же спокойно. Думал о том, что он - Вихров - как всегда не ошибся. Этот подполковник сразу показался ему человеком не обычным для проверяющего. Слишком уж вдумчивый,  внимательный и умный взгляд у него. Хотя и пытается он скрыть его за своими очками. Хотя и это понятно, не из ВСИНА он  - из ФСБ. Значит народ там другого замеса...
- И вот ещё что, Анатолий Борисович! - медленно подбирая слова и одновременно слушая мысли майора, начал Виль,  - У меня к вам просьба. Мне, скорее всего уже завтра, нужно будет допросить одного из ваших заключённых. Я только для этого и приехал к вам. Раз  у вас тут такая совместная жизнь, то как думаете: слухи о моём приезде уже дошли до заключённых?
- Дошли, конечно. - не раздумывая ответил Вихров, - Но уверен, что дошли только  как то, что приехал в лагерь важный опер с проверкой. О цели вашего приезда и  руководство лагеря не знает, а потому к контингенту  это попасть не может.
 - А можно, чтобы кроме вас этого пока никто не знал?
 - Считайте, что уже... - с готовностью кивнул Вихров, - Имею право до десяти дней не докладывать начальнику лагеря всех подробностей, если дело особо секретное или...
- Именно такое! - резко перебил Вихрова  Виль.
 - Тогда нет проблем.
- И ещё , Анатолий Борисович, - сразу продолжил Виль,  - мне необходимо будет остаться с этим человеком в этой комнате один на один...Не торопитесь! Я понимаю, что это не положено, не по инструкции. Но мне это  нужно для очень важного дела. Скажем, дело государственной важности.
 Вихров задумался на несколько минут. Виль молчал, не мешая ему размышлять.
 - Но вы же должны знать, - начал майор медленно,  - что  по инструкции я должен написать рапорт своему начальству на Материке о содержании вашей беседы.
- Потом я сам продиктую вам этот рапорт, - пообещал Виль, - и уверяю вас, что ваше начальство не сможет придраться ни к одному слову.
- Это хорошо! - откровенно облегчённо вздохнул Вихров, Но вы должны знать , что мой рапорт будет не единственным...
- Уверен! - кивнул Виль, И я даже думаю, что вы знаете от кого. Но все эти рапорта ничего не будут значить если вы к своему приложите вот эту бумагу подписанную заместителем начальника ФСБ России о моих чрезвычайных и секретных полномочиях. Так подойдёт?
 Вихров аккуратно взял из рук Виля бумагу, пробежал её глазами несколько раз, потом приблизил  к лицу разглядывая печать и подпись. Через несколько минут он поднял на Виля удивлённые глаза и вздохнув открыто вытер рукавом выступивших на лбу пот.
- Если вы отдаёте мне эту бумагу, то другой помощи и указаний мне от вас не нужно. Рапорт я и сам соображу как написать.
- Вот и отлично! Я намечаю допрос где-то часов на десять утра. У вас нет возражений?
- Нет, Игорь Петрович! - поднялся с табурета Вихров,  - Разрешите пояснить обстановку?
- Да вы садитесь, Анатолий Борисович, - мягко улыбнулся Виль, и видя, что "кум" в замешательстве, подошёл и сам усадил его на табурет.
 - Всё нормально! - ещё раз ободряюще улыбнулся майору Виль, - Говорите просто, что хотели добавить.
- Значит так. - Вихров откашлялся, - Мои люди - двое, надёжные,  - будут в соседней комнатушке. Слышимость там нулевая. Мною проверено не один раз.
- Хорошо! - кивнул Виль.
- На вашем месте, под столешницей, электрический звонок. Нажмёте и мои люди будут рядом с вами ровно через семь -десять секунд. И раз такое дело, то у меня буде к вам маленькое условие, товарищ подполковник.
- Говорите, Анатолий Борисович. - ободряюще улыбнулся Виль.
- Поймите, что после всего этого,  - Вихров  потряс в воздухе бумагой,  - я тоже должен подстраховаться. Моё условие: на задержанном будут не только ручные, но и ножные кандалы.
 Вихров быстро выдохнул своё условие и сразу же напряжённо , с волнением уставился на Виля.
- Принимается, - кивнул Виль и дружески, легонько  хлопнул майора по плечу...

                9.
Виль заканчивал писать докладную записку, когда в кабинет постучали. По привычке он снёс документ на панель, и на экране компьютера появилась красивая  заставка тропического леса и водопада. Улыбнувшись, он  будто бы увидел лицо лейтенанта Полуярова. Мальчишка, почти как его сын. Картинки на компьютере, игры и  фотографии девушек...
- Войдите. - всё ещё улыбаясь разрешил Виль.
 В кабинет вошла молодая женщина, коротко стриженная, с правильными и даже строгими чертами лица. Одной рукой она прижимала к себе папку с документами, другая была прижата. Стояла почти по стойке "Смирно".
- Здравия желаю, товарищ подполковник.  - спокойным, совсем не строгим, а даже очень женственным голосом поздоровалась она.
 Виль кивнул продолжая вопросительно глядеть на гостью.
- Капитан Галактионова, начальник секретного отдела Магаданского УФСБ. - всё так же спокойно представилась  женщина. Её карие глаза глядели на Виля с интересом и с любопытством. Так же он успел заметить , что косметики на лице почти нет. Губы слегка подкрашены бледно-розовой помадой, чуть заметно подведены тени под глазами.  Шея элегантно прикрыта алой косынкой хорошо сочетающейся  с голубым платьем строго покроя. Однако это только подчёркивало, что шея длинная и красивая. На ногах самые обыкновенные чёрные туфли-лодочки на низком каблуке.
- Слушаю вас, капитан. - улыбнулся Виль привычной  вежливой улыбкой.
- Извините, товарищ подполковник, - продолжила женщина, но её взгляд вдруг стал строгим и непроницаемым. Лицо тоже не выражало никаких эмоций.
" Хорошие работники в Магадане, - успел подумать Виль, даже эти ребята, Фёдор с Олегом, довольно сообразительные и толковые..."
- Но мне необходимо получить от вас рапорт о пребывании в нашем отделе и о посещении вами ИТК особого назначения 24/78. Извините, что напоминаю вам, но мне  доложили, что вы не были ни у начальника Управления, ни у одного из его замов, а потому...
-Не был! - резко перебил Виль, - А теперь вот думаю, что и совсем не пойду, раз вы ко мне зашли.
 Красивые глаза Капитана Галактионовой чуть сузились, лоб наморщился, но она продолжала молчать.
"Молодец! - мысленно похвалил её Виль, -Выдержка есть и самообладание..."
- Вот возьмите!
 Он достал из кармана и протянул ей второй экземпляр документа на особые полномочия, первый из  которых  был оставлен майору Вихрову.
 Она приблизилась к столу ровно на столько, чтобы дотянутся и взять протянутый документ.
 Пока она читала, Виль глядел в окно кабинета, который он выпросил у лейтенанта Полуярова на один час.  За окном погода поменялась. С утра, когда они приехали в город, было солнечно, снег искрился на обочинах дорог и слышалась дробь капели. Сейчас небо заволокло тучами, шёл не то мокрый снег, не то замерзающий в полёте дождь. Редкие сосны посаженные вокруг здания раскачивало  порывами ветра.
- Всё понятно, товарищ подполковник! - резко, почти чеканным голосом лейтенанта Полуярова доложила капитан, и Виль заметил в глазах женщины то ли сосредоточенную задумчивость, то ли хорошо замаскированное недоумение.
- Не приходилось ранее бывать в такой ситуации? - сочувственно улыбаясь спросил он.
- Нет. Не приходилось...Разрешите мне доложить ситуацию непосредственному начальнику, для урегулирования всех вопросов связанных с исполнением моих должностных обязанностей?
" Ну что же? - подумал Виль, - Быстро оценила ситуацию, а главное коротко сформулировала свою мысль...Без  всяких предисловий и послесловий...Умная женщина...не только красивая..."
- Давайте поступим так, капитан, - поднялся из-за стола Виль, - услуга за услугу. Как вам такое.
- Слушаю вас, товарищ подполковник.
- Вас как зовут?
- Ольга...
- А по отчеству?
- Семёновна. - ответила она и почему-то слегка покраснела.
 "А! - посмеялся про себя Виль,  - Да тут молодёжь над тобой видимо часто подшучивает...С учётом, что ты сама ещё не так далеко ушла от этой молодёжи..."
 - А меня, Игорь Петрович! Будем знакомы. Присаживайтесь , Ольга Семёновна.
 Он подвинул ей один из стульев, она только кивнула в знак благодарности и присела на краешек стула.
- Я хочу попросить у вас помощи, Ольга Семёновна. - начал Виль, неторопливо расхаживая по кабинету.
- Помощи? У меня?...
 -Конечно. Именно у вас. Давайте заключим дружеский договор, а?
 Лицо капитана Галактионовой стало ещё строже и напряжённее.
" Понятно! - подумал Виль,  - Ей всё понятно! Начальство из Москвы может шутить, и строить козни, но я то не такая...На лице это у вас написано, дорогая капитан..."
- Я вам отдаю этот документ на двадцать минут, чтобы вы могли его откопировать и заверить таким  образом, каким у вас полагается. А  вы, в ответ на мою любезность,  показываете заверенную копию этого документа вашему начальнику  и передаёте ему от меня  извинения за то, что я не смогу  с ним познакомиться.  Вы ему объясняете, что наличии у меня такого документа предполагает и даже предписывает мне контактировать как можно с меньшим количеством людей. Вы как женщина, как опытный работник и как человек хорошо знающий своего начальника сможете ему объяснить это намного лучше, чем кто бы то ни был. Вы сможете ему преподнести информацию, что якобы дела обстоят именно так, а не иначе, и сделаете это более удачно, более мягче и более понятнее для него , чем , например, я или кто-то ещё.
- "Что дела, якобы,  обстоят  именно так?" - задумчиво, вслух, повторила Галактионова, удивлённо поняв на Виля глаза,  - А разве на самом деле?...
- Извините, товарищ подполковник, - наткнувшись на строгий взгляд Виля, подскочила со своего места капитан, - это , естественно , не моё дело. Мне же всё равно нужна эта бумага. Так что вашу просьбу я исполню с удовольствием. Получается, что это вы меня выручаете. Ведь мне начальнику нужно что-то докладывать. Это он меня к вам послал.
" Кто бы сомневался, - уже лениво подумал Виль, -в каждом Управлении одно и тоже."
- А вам, Ольга Семёновна, я по секрету скажу. - подошёл Виль почти вплотную к женщине и почувствовал аромат её духов. Духи были с ярким и не броским ароматом. Явно не дешёвые, если  предполагать осторожно и скорее всего одни из самых дорогих, если чутьё ещё его не подводило.
- Я просто очень устал и хочу спать. Да к тому же все увеселительные прогулки на природу или в ресторан, праздничные встречи гостей " с самого верха" и вообще все мероприятия связанные с этим, я воспринимаю очень болезненно и считаю бестолковой  тратой времени. Но ведь каждое руководство на местах, почти всегда считает себя обязанным устроить что-то вроде маленького загула или пьянки с тостами. Избавьте  меня от этого  всего. Пожалуйста. Так хочется уже сегодня вечером улететь домой....
Понятно, - чуть озадаченно, но уже открыто и с симпатией улыбнулась ему она.
- А вы, наверное, думали, что у меня нет никакого "шкурного интереса", Ольга Семёновна? - хитро прищурился Виль,  - Наверное, посчитали меня  просто честным человеком, который хочет помочь слабой женщине. Признавайтесь?
 Она сразу поняла его шутку и засмеялась открыто, хотя и не громко.
 - Только вот не получится у вас сегодня улететь, Игорь Петрович. - сказала она уже совсем другим , почти доверительным тоном, - Аэропорт час назад закрыли по погодным условиям минимум на сутки.
 - Да вы что? - искренне удивился Виль,  - Ну просто невезение какое-то...Хотя всегда так! Сделаешь дело хорошо, сразу наступает полоса невезения...
- Невезение не при чём, Игорь Петрович. Просто у нас такое постоянно   бывает. Зимой чаще. Весной и осенью  - реже.
- Кстати, Ольга Семёновна! Мне ещё нужно отправить докладную записку по закрытому каналу связи, с грифом "Особо секретно". Это к вам?
- Это ко мне! - кивнула она, продолжая улыбаться. И Виль заметил, что глаза её совсем не строгие, а даже слегка грустные или печальные...
" Как и у всех умных людей" - подумал Виль, мельком.
- Тогда я не прощаюсь, Ольга Семёновна! Через сорок минут я зайду к вам за своим документом, а вы отправите мою почту...Не рано, через сорок минут?
- Заходите через час, -просто и непринуждённо ответила она...
       Виль проснулся в своём гостиничном номере под вечер, но ему вначале показалось, что наступила ночь. В комнате было темно. За окном выла настоящая зимняя вьюга, хотя холода он не чувствовал. Было даже жарко.
 Перед сном его знобило и он лёг под одеяло в свитере и спортивном трико. Направляясь в умывальник он снял с себя всю одежду и потрогал батареи отопления. Они были жгуче-горячими.
 Виль с удовольствием поплескался под краном , вымылся до пояса и растёрся полотенцем. Когда вошёл опять в комнату и зажёг свет часы на стене показывали   18 часов 45 минут. " Вот тебе и на! - удивился Виль, - Ночь то ещё и не начиналась.."
 Тишину неожиданно разорвала трель телефонного звонка. Он привычно шагнул к столу, к своему мобильному телефону, но вдруг с удивлением понял, что звонит местный телефон, на тумбочке в прихожей.
- Да!  - привычно ответил он.
- Добрый вечер, Игорь Петрович! - услышал он в трубке женский голос.
- Это я решила вас побеспокоить. Галактионова, если помните такую.
 - Конечно помню, и благодарен вам , Ольга Семёновна. Что-то пошло не так? Ваше начальство решилось всё же, вопреки всему, вытащить меня на свой "сабантуй"?...
- Нет, нет! - торопливо заверила она, - С этим всё в порядке. Я не разбудила вас надеюсь?  Помнится вы хотели отдыхать  после долгой дороги?
- Не беспокойтесь. Времени было достаточно и я даже успел привести себя в порядок. так что могу вас выслушать.
- Для начала я хотела сообщить вам, Игорь Петрович, что метеослужба скорректировала прогноз. Аэропорт будет закрыт  на двое суток с возможным продлением...Циклон с Севера!
- Спасибо, - вздохнул Виль, я уже прислушивался к вьюге за окном. На календаре май, а у вас всё февраль никак не  закончится. Вот видите, видимо погорячился я по с вашим начальством! Мог бы сейчас развлекаться в компании приятных мужчин и возможно попарил бы кости в баньке...Самое время!
 На этот раз она засмеялась в ответ на его шутку свободнее и  громче, не сдерживая себя.
- А можно я приглашу вас в ресторан? - резко, напряжённо и видимо решившись, быстро предложила она.
 - Вы - меня? - удивлённо спросил Виль только для того, чтобы выиграть несколько лишних секунд и обдумать её предложение. И это у него получилось.
- Нет! - уже смущённо засмеялась она в ответ,  - Вы не подумайте ничего дурного. Я видела обручальное кольцо на вашем пальце, и понимаю, что выглядит это не совсем ... ну скажем...
- Да почему бы и нет! -  так же резко согласился Виль, почувствовав момент, когда она будет благодарна ему именно за эти резкие слова, - Только вот у меня нет подходящей одежды для такого выхода, Ольга Семёновна. Если вам не зазорно будет?
- Это не проблема, Игорь Петрович! - радостно возразила она,  - Администрация вашей гостиницы с удовольствием предложит вам на прокат любой костюм и верхнюю одежду.
 - Можно и так , конечно, - вздохнул он, - но может быть мы пойдём в ресторан нашей гостиницы? Тогда мне не придётся щеголять в обносках с чужого плеча? Как думаете?
- Ну это вы зря! - уверенно заявила она, - Это одна из лучших гостиниц нашего города. Вещи выдают после химчистки,  а после каждого клиента они опять оправляются в химчистку. Да и выбор там настолько широкий, что  у нас местные девушки  берут себе там платья на свадьбу подруг или на свидания. Всё дешевле, чем покупать.  Вы легко сможете подобрать себе приличный костюм и абсолютно новую дублёнку.
- Скажите, пожалуйста! - удивился Виль, - Откуда же у них такой широкий ассортимент?
- А! Это давнишняя история. Говорят, что это придумал ещё предыдущий директор гостиницы в конце 80-х годов прошлого века. Тогда начинались всякие кооперативы, частные лавочки. Вот он и придумал, вещи, которые клиенты частенько оставляют у себя в номерах,  не сдавать в Бюро находок , а хранить у себя месяца два, а потом пускать их в прокат. Говорят, что организовал кооператив при гостинице, сделал директором своего сына и дело пошло! У нас ведь тут и золотодобытчики останавливаются, рыбные торговцы, руководители нефтяных копаний и всякие довольно богатые люди. Пьют, гуляют, сорят деньгами... Особенно если задержки рейсов. В том числе и вещи оставляют или забывают в номерах. В ресторане чуть запачкается вещь - они её в шкаф, а как посадку объявят, похватали только свежее и улетают. А вещи часто дорогие, импортные, иногда из модных  коллекций или мировых Брэндов.  Ну а сейчас это вообще отдельная организация, после того, как переходила несколько раз из рук в руки. Всё у них официально, налоги платят... Люди местные  довольны, даже привыкли. У нас ведь цены вдвое , а то и втрое чем на "Большой земле"...Да что я вам рассказываю? У вас же там большое объявление должно висеть прямо над телефоном?
-  Да? Сейчас включу свет...Точно - есть...Громадное!  Как это я его не заметил? А впрочем, я всегда интересуюсь, чтобы простыни были чистыми , да горячая вода была...
- Вы трудоголик, Игорь Петрович! Это заметно...
- Я безалаберный и не внимательный человек.
Она опять засмеялась легко и свободно.
- Уговорили, Ольга Семёновна! Значит местный ресторан вы избегаете?
- Там, мягко говоря, готовят не вкусно. Да и контингент, о котором я вам рассказывала мало чем изменился...
- Понятно!
 - Я за рулём. Если заеду за вами через час, будет не рано? Может быть через полтора часа или больше?
- Я буду ждать вас в холле гостиницы через час.
- Тогда до встречи, Игорь Петрович!
- До скорого...
 Занимаясь приготовлениями к предстоящему свиданию, Виль размышлял не торопливо. Он думал о том, что поступил правильно. Если контора предлагает встречу, а то что Галактионова  действует по чьему-то поручению Виль не сомневался, то нужно соглашаться с первого раза. Иначе ребята могут использовать план "Б", а он может быть намного жёстче и  мало предсказуемым. Понятно, что им  могут интересоваться не мелкие сошки в виде начальника местного УФСБ, но это был и не Центральный аппарат тоже. Так грубо ребята из Москвы никогда не работали. С фантазией и изобретательностью у них было всё в порядке. Кому именно он мог понадобится и зачем?
  Оглядывая себя в большое зеркало в холле гостиницы, Виль признал, что  и костюм, и дублёнка, и норковая шапка, выданные ему, действительно выглядят так, как будто бы их только что сняли с магазинной полки и просто отрезали бирки.
" Нет! - решил наконец он, перебрав в уме все варианты,  - Скорее всего эти  люди не из конторы ".  Виль вспомнил, как года два назад он совместно с Малютиным участвовал в подготовке двух агентов для внедрения сюда в Магадан. Тогда говорили в Магаданскую область. Здесь  правила и во всю широту разворачивалась "Рыбная мафия" уже имеющая свой небольшой флот и логистические связи, а значит и свой транспорт для доставки товара на Материк. Дело держало на контроле и полностью занималось этим Центральное управление - Москва.  А Виль участвовал  в подготовке агентов всего несколько дней, потом  Малютин экстренно перекинул его на другую работу.
   Были ещё слухи о нелегальной золотодобыче, но Виль точно помнил, что Малютин посылал отчёты и своих людей на эту операцию в помощь Центральной конторе...Точно! Виль вспомнил, что около трёх лет назад капитан Варанин и майор Старшов, оба из их института, учувствовали в  разгроме  "Золотодобывающей мафии" здесь, в Магаданской области и Якутии. Тогда они  докладывали Малютину, что все незаконно захваченные в 90-е годы золотоносные рудники и шахты взяты под контроль спецназом. Кавказскую мафию тогда зачистили полностью, все рудники  стали акционерными обществами с почти 90% пакетом акций Государства. Фактически их национализировали.  Значит этот вариант отпадает.
 Остаётся только два: либо к нему проявляет интерес Дальневосточное Управление ФСБ или это ребята из "Рыбной мафии". О последних ничего не было слышно давно, да и наши агенты  ещё не вернулись. Значит операция по  разработке ещё продолжается...
 - Я вижу вы готовы, Игорь Петрович?
Галактионова  предстала пред ним в шикарном соболином манто, и на этот раз  в платье с глубоким вырезом не скрывающим прекрасную шею. На ней выделялось золотое колье по виду старинное и очень дорогое.  Виль чуть поклонился и подал руку так как учили. Она свободно протянула её для поцелуя. На левой руке было всего одно кольцо с большим кроваво-красным рубином. Такие же, только помельче, были вкраплены по всей длине золотого колье.
  Коротко стриженные волосы были уложены в пышную причёску и на ней, как бриллианты, сверкали снежинки. Запах духов был другой, но не менее знакомый. Что-то из дорогого Итальянского брэнда. Косметики  на лице было больше, но она была наложена с таким вкусом , что почти не улавливалась на взгляд.
- Пойдёмте, Игорь Петрович! - просто и свободно пригласила она и зашагала к выходу первой. Сейчас даже походка у неё была другой. Может быть от того, что она была на высоких каблуках, а может быть от желания быть здесь и сейчас женщиной.
"Ну а почему бы и не "Рыбная мафия"? - подумал Виль,  - Малютин как-то говорил, что они совсем обнаглели и потеряли всяческий страх. А Москва всё ждёт подходящего момента, чтобы они раскрылись полностью, и можно было взять сразу всех и одновременно...".

                10.
  Цены в ресторане показались Вилю "заоблачными". Хотя определить один ли это из самых дорогих ресторанов он не мог. Не бывал в таких заведениях Виль с прошлой жизни, а тогда деньги мерили миллионами даже обыкновенные рабочие. Эпоха прошла.
 " С прошлого тысячелетия!" - любил повторять Димка, когда разговор у них заходил о прошлом. Сыну почему-то казалось это смешным.  Но одно было несомненно теперь для Виля, тогда была другая страна и другие люди. Страна за эти десять лет поменялась революционно и кардинально. Люди менялись вместе с ней. Ему, живущему в закрытом городе с почти Советскими порядками, сейчас это было видно и лучше и чётче, чем кому бы то ни было другому.
- У нас всё очень дорого, Игорь Петрович, по сравнению с "Большой землёй" - ободряюще улыбнулась ему Галактионова. Видимо заметила его смущение при изучении меню.
- Мне говорили, - кивнул Виль, - но я не думал, что настолько очень...
 Виль прервал себя на половине предложения, но понял, что  откровенность его может подвести. Поздно понял. женщины всегда чутко слышат фальшь или откровенность.
 - Да! - вдруг погрустнев глазами вздохнула Галактионова, - А я ведь действительно поверила "мальчишам-кибальчишам", что вы из Москвы.
- Кому? - переспросил Виль.
- Олежеку с Фёдором...
 - А вы что, так близко знакомы с ними?
 - Да бросьте вы, Игорь Петрович! - с откровенным раздражением резко ответила Ольга Семёновна,  - Неужели мне нужно вам рассказывать, что в дали от "Большой земли" любой рабочий коллектив это почти вторая семья и большая половина жизни. А с учётом нашей профессии это усугубляется вдвое.
- Ладно, ладно. - смущённо закивал Виль, - Вы уж простите меня, если я провинился в чём-то вольно или не вольно. Но в таких заведениях я не был, честно говоря, более десяти лет. А потому действительно оказался в затруднительном положении, но только с моральной точки зрения. Вы не считаете меня сквалыгой, надеюсь? Очень не хочется произвести такое впечатление перед молодой девушкой, ведь возможно у меня никогда и не будет больше такой возможности. Годы берут своё! Пенсия на горизонте, прогулки в парке с собачкой...
 В этот раз Галактионова пропустила его шутки мио ушей.
 - Да не такая я уж и молодая! - раздражённо бросила она и быстро достав из сумочки сигареты привычным движением прикурила от зажигалки, - Может быть лет на семь?...
- Думаю, что на десять, не меньше. - пододвигая ей пепельницу уточнил Виль, и то что   сказал он это  вполне серьёзно опять обратило её внимание на него.
- Я действительно бывал в Москве всего два раза. Первый, с родителями, когда закончил первый класс школы и был принят в октябрята. Второй, когда возвращался домой из армии и переходил с Курского вокзала на Казанский. Надеюсь, что вы не будете упрекать меня, что я ввёл вас в заблуждение? Вас расстроило, что я не из Главной конторы?
- Дело не в этом. - сморщила она красивое лицо в болезненной гримасе, - Просто я скучаю по Москве... Я ведь родом оттуда. А вам так легко удалось ввести в заблуждение коренную москвичку.
 Она быстрыми нервными движениями затушила сигарету.
- Странно! Но я сама виновата, конечно...Я просто была уверена...Ваш разговор, манера держаться, вести диалог...Честно говоря, на меня с первой минуты просто пахнуло родиной...Вот голова и закружилась...у девочки...
- Скучаете по Москве? - учтиво вздохнул Виль, - Давно здесь по направлению?
- Пятый год?
- И что же? не было всё это время возможности перевестись...
- Была. - быстро ответила  она, и улыбнулась уже более приязненно, но всё ещё печально, - Была возможность вообще не оказаться здесь...Но иногда обстоятельства...Сами знаете!
 К столику  крадущейся походкой подошёл официант.
- Закажет всё дама, а за оплатой потом подойдёте ко мне! - не дав раскрыть рот вежливому молодому человеку приказал Виль.
 Понял. - с преувеличенным уважением кивнул тот.
 Галактионова с каменным лицом начала перечислять блюда заказа, не заглядывая в карту меню, а  Виль тем временем осторожно стал оглядывать заведение.
 Это был обычный ресторан, с обычной остановкой и интерьером  для заведений такого рода и с такими ценами. Виль видел множество таких ресторанов и в крупных городах и в городах помельче, но всегда избегал таких мест не из-за дороговизны. Обычно в таких местах публика было хорошо знакома друг с другом или по крайней мере, знала почти всех, кто бывал в них даже от случая к случаю.  Новые лица всегда привлекали внимание  или просто замечались, а это было просто недопустимо при его работе.
 Украдкой оглядев зал, Виль однако заметил, что здесь они не привлекают особого внимания. Возможно это  специфика портового города и города проезжающих и приезжающих, а  возможно просто вдали от "Большой земли" обычные правила поведения здесь были не приняты, а существовали какие-то свои.  Так же возможно, что Галактионова бывала здесь часто, и возможно с  разными "кавалерами",  и к этому все уже привыкли. Да и официант был подозрительно  вежлив и предусмотрителен, даже более чем почтителен, а это наводило на разные мысли.
- Часто бываете здесь ? - непринуждённым тоном спросил Виль, когда официант удалился.
 Она ответила не сразу. Всё ещё была печально-задумчива.
- Бываю...Чаще одна...Надбавки у нас Северные позволяют...Родственники обеспечены...
- Детей и мужа не имеете, а потому можете себе позволить. - продолжил за неё Виль, и тут же спросил, - Начальство ваше не против?
 - Нет. - улыбнулась она и опять взглянула на него с интересом.
- Понятно! - заученно улыбнулся Виль кроткой улыбкой,  - Сами попросились сюда и можете в любой момент привестись в Москву обратно, но почему-то не делаете этого...
- Ого! - засмеялась она опять открыто, - Да вы я вижу зря времени не теряли? Ах, "мальчиши-кибальчиши"....
 - Они тут не причём, - так же спокойно продолжал Виль, - я просто угадал, а вернее предположил из всего сказанного вами. А потом вы слишком хорошо обо мне думаете. Я приехал сюда совсем не для того, чтобы интересоваться сотрудниками  вашего Управления. И хотя я не из Москвы, но и не из аппарата Дальневосточного управления тоже. А вот живу и работаю я намного ближе, чем вы думали в самом начале.
 - Ой, Игорь Петрович! -  в её глазах появился не только интерес, но и даже та самая, как в их первую встречу заинтересованность и симпатия, - Рисковый вы человек! Вот так взять и одним махом всё выложить мне?
- Думаете совсем всё? - не удержался от иронической улыбки Виль.
 - Красноярск -29 или Ангарск -21? - склонившись над столом прямо к его лицу спросила она, и громко рассмеялась довольная собой.
 - Ну! - неподдельно удивился Виль, - Прямо в самое сердце! Вам не кажется, что даже для начальника секретного отдела областной конторы вы знаете слишком много?
 - Нет! Что вы? - непринуждённо улыбалась она, - Всё намного проще...
 Официант подал салат и сразу горячее блюдо. Вино было красным и терпким на вкус. Естественно, что все блюда были из рыбы и морепродуктов. Виль пробовал, хвалил, хотя и признавался, что для него, провинциала, это слишком непривычно. Так за поеданием вкусных закусок, между  тостами за  Москве, за маленькие секреты  и за дружбу, она и рассказала ему о себе почти всё.
  Родилась в семье обыкновенного архитектора и талантливой, подающей большие надежды, дипломантке и призёра многих отечественных и зарубежных конкурсов виолончелистке. В результате, как это часто и бывает, отец стал руководителем большого и известного архитектурного бюро, а мама навсегда осела в оркестре Большого театра. Однако никто из родителей не делал трагедий из своей жизни, видимо любовь помогала им. Да и постоянное нахождение на работе отца, и частые  гастроли  мамы, а значит редкие встречи вечерами,  были для семьи всегда  праздниками. Так вот и прожили большую часть жизни.
 Сегодня по телефону она больше общается с матерью и вынуждена все последние годы выслушивать как мама переживает, что Большой театр уже три года на реконструкции,  и что конца ей не видно. Сломали старую сцену, которую все так любили, вырыли огромный котлован на мете зрительного зала , а потом началась "чихорда" то с заказчиками, то с подрядчиками, то со строительными фирмами.  И хотя обещали открыть театральный сезон в этом году, но теперь все видят, что это просто невозможно. "Теперь одному Богу известно, когда всё это закончится, и во что превратиться наш театр! - переживала мама, - Внутри сломали всё что можно, но вот что будет на этом месте и когда, никому неизвестно".
 Слушая неторопливый рассказ Виль с трудом сдерживался, чтобы не задавать наводящие вопросы и старался вести себя непринуждённо, а потому ел много и охотно, хотя до этого разговора голода почти не чувствовал. Слава Богу, что разговор о маме  был не таким долгим и она перешла на другие темы.
- А вообще-то я дедушкина дочка! - вдруг заявила Галактионова и подняла бокал. - Все каникулы, не считая трёх недель с родителями на море, а так же почти всю осень и весну,  я проводила у жила с дедом  в загородном доме.
- Почему? Да и неудобно до школы добираться. Или вы учились где-то там поблизости, в Подмосковье.
- Нет, что вы? - притворно возмутилась она, -Это не Подмосковье -это просто пригород. А с первого класса я посещала специализированную школу с музыкальным, а ещё с математическим уклоном. Родители, в долгих спорах ,так и не решили кем я стану и приняли всех устраивающий вариант. Точнее, как и всегда, этот вариант им подсказал дед. На его служебной машине я и ездила в школу, в самый центр Москвы, и на ней же возвращалась обратно...
- А дед ваш был генералом КГБ? - осторожно дополнил Виль, не отрывая взгляд от тарелки.
-Браво, Игорь Петрович! - через лёгкую заминку вдруг громко воскликнула она и тут же, опомнившись, прикрыла рот рукой.
-  Вино сегодня особенно  ударило мне в голову, - склонившись к нему через стол, прошептала она, - Кажется, я  только что кричала?
- Ну если вы ещё не заметили, - улыбнулся Виль,  - тут уже давно все вокруг почти кричат, никто никого не слушает, да к тому же громко играет музыка...
- Да, да, да! - воскликнула она облегчённо, - Кстати, именно это и привлекает меня в этом ресторане. Здесь довольно сдержанная публика и никто никогда не пристаёт к одиноко сидящей женщине.
- Наверное много состоятельных людей, высокопоставленных городских чиновников, крупных бизнесменов и даже возможно клиентов вашей конторы. - продолжая улыбаться предположил Виль.
- Ну куда же без них? - легко согласилась она,  - Я правда уже на втором посещении подстраховалась. Сунула  официанту вместе с чаевыми визитку одной московской  дамы. Главного бухгалтера одной меховой фирмы, занимающейся у нас тут покупкой пушнины, но в основном торгующей шубами в столице. Сама эта мадам бывает у нас лишь наездами, в рестораны не ходит...Так что не беспокойтесь, моё начальство в курсе моей маленькой слабости!
- Думаю, что оно, как и я, не сомневается в талантах внучки генерала КГБ. Да и свой человек всегда может как-нибудь пригодится в таком заведении.
- Слушайте, Игорь Петрович! - Галактионова склонилась ближе к его лицу, и он увидел как блестят её красивые расширенные глаза, - Я не знаю как вы это делаете, да и это не важно. Кем бы вы не оказались на самом деле, я хочу сказать вам, что мне давно не было так хорошо и легко в обществе мужчины. И не подумайте , что я выпила лишнего.  Просто я давно уже отучилась бояться говорить и делать то, чего бояться все остальные женщины. Они бояться потерять загадочность и таинственность, которую , якобы, так любят мужчины. Я давно уже не боюсь ни слов , ни своих эмоций. Нужно бояться совсем другого. Это я поняла после развода...Пять лет назад...Хотя нет! Не сразу...Поняла , скорее всего уже здесь и намного позже...
- Вы очень любили его, а он вас обманул. Жить в Москве казалось вам невозможным и вы уехали к "чёрту на куличики".
- Нет. -  печально улыбнулась она,  - Не к чёрту! Просто туда, куда брали с удовольствием... И не старайтесь , пожалуйста,  меня удивлять! Я всё поняла про вас. Я теперь не удивлюсь даже если вы мне расскажете все мои мысли в бессонные ночи, которые я передумала в первый год работы здесь...
 Виль внутренне вздрогнул и престал слышать то, что она продолжала говорить. Он стал быстро сопоставлять варианты. Кем она могла быть на самом деле и как могла узнать о его специализации. Кроме того, случайный разговор о Большом театре вместе давал совсем другую картину происходящего. Ему подсадили "наседку"? Вот так просто?  Неужели они просчитали его и поняли, что он не поверит, что ему можно вот так просто подсунуть человека. Сыграли " в наглянку"?  Хорошо! пусть им это удалось. Что дальше? Она затащит его в постель?  И что она хочет узнать такого?...
  Нет! Прокрутив за пять минут в голове все возможные фантастические сценарии, Виль пришёл к единственному выводу. Это всё случайности. Совпадения. Совпадения , которые в его жизни случаются намного чаще, чем у всех других, а все другие приписывают это его мастерству работы с людьми. Совпадения и случайности происходят с людьми не так редко, как им самим это может показаться. Просто он чувствует их и сразу обращает внимание, а кто-то не чувствует или пропускает мимо ушей. Вот и всё его мастерство и умение работать с людьми.
- Но всё равно мне интересно, - в это время продолжала она, - например, как вы узнали кем был мой дед? Только не говорите что догадались?
 - Ну можно сказать, что догадался...
 - Ну, пожалуйста, Игорь Петрович! - попросила она притворно жалобным голосом.
- Всё очень просто, Ольга Семёновна! -облегчённо, отбросив нехорошие мысли, рассмеялся Виль, - Люди даже из вашей конторы когда-то слышали или случайно сталкивались с названием городов , которые вы назвали.  Но согласитесь, что не каждый взрослый человек однажды в жизни услышав о стране Гамбия, вспомнит об этом через несколько лет  в нужную минуту и точно укажет где она находится.  Он вспомнит если учился в специализированной школе по географии, либо если он путешественник или его работа связана с картами Мира, либо он любитель  Африки, охоты на слонов , сафари...Либо сопоставив сказанное и сразу выдать нужное название может сын или дочь учителя географии...
- Или внучка, которая жила с ним почти постоянно и слышала иногда  разговоры старших - закивала головой Галактионова. - Теперь всё понятно, когда вы объяснили... А давайте, Игорь Петрович, прейдём с вами на "ты". Нет! Пить на брудершафт и целоваться совсем не обязательно. Но мне кажется, что после такого прекрасного вечера это будет логично. У меня не так много друзей, и я подозреваю, что и у вас их тоже не много.
 - Легко! как говорили в моей молодости. И с удовольствием. - поднял свой бокал Виль.
Они выпили и Ольга спросила загадочно улыбаясь: " Ну как тебе здешняя кухня?"
- Не буду врать, - притворно вздохнул он пытаясь попасть в тон её настроения,  - но попав в вашу лютую зиму, я с удовольствием съел бы кусок мыса, например, бифштекс. Хотя всё было очень вкусно и необычно.
- Это ты ещё счёт не видел! - не преминула она чуть подшутить над ним.
- Это пустяки. - в тон ей ответил он,  - Большую часть командировочных я всегда отдаю жене. В это раз придётся что-то придумать...
- Зачем придумывать? - спросила она неожиданно серьёзно. - Вы же давно женаты и я уверена , что ты любишь свою жену. Не обманывай её. Я уверена, что такие как ты жёнам не изменяют и обручальное кольцо носят не для людей или для жены.
 - Женаты давно, - ответил серьёзно Виль, чувствуя перемену её настроения, - сын в этом году школу заканчивает.
- Всё правильно, Игорь. - уже привычно печально улыбнулась она,  - Я пойду на выход, вызову такси пока ты будешь рассчитываться.
- А как же твоя машина?
- А! - махнула она рукой удаляясь,  - Здесь хорошая стоянка. Охраняемая. Да и машины у нас почти не воруют. Угонять некуда...
Стараясь держаться прямо она пошла через зал. Смотря ей в след, Виль вдруг в первые в жизни  почувствовал жалость от того, что годы уходят, что он женат, и что в этой жизни почти никогда ничего нельзя изменить.  Раньше он чувствовал только злость и досаду, что всё в этой жизни неизбежно и неизменно. И вот теперь он чувствовал жалость. Пронзительную жалость как всегда  не за себя, но и за себя лично тоже. И это было неповторимо странное чувство, одновременно вызывающее щемящую грусть и  радость, а ещё непонятное волнение будто напоминание чего-то далёкого и давно забытого. Это смешение чувств щемило внутри и вызывало видения  родной школы, молодого отца и мамы, а ещё образ давно забытой, казалось бы, девочки по имени Инга. Она сама обняла его и поцеловала прямо в губы...Когда же это было? Кажется это было в конце восьмого класса...Почти тысячу лет назад! С того времени прошла уже не одна жизнь...

                11.
- А ты  проводил её до дома и спокойно пошёл спать? - уже с нескрываемым раздражением допытывался Малютин.
 - Конечно. - кивнул Виль.
- Ну и дурак! - резко бросил Малютин и нервно зашагал по кабинету от открытого окна к столу.
- Знаете что, Валим Терентьевич? - возмутился Виль поднимаясь со стула.
- Да сидит ты! - мазнул на него рукой генерал и продолжил расхаживать. Виль был озадачен его раздражением и даже злостью. Он был уверен, что сделал всё правильно. Именно так, как и учил его Малютин многие годы. Он должен был наблюдать , собирать информацию и действовать только в рамках поставленной задачи. "Никаких отклонений от поставленной задачи и никакой самодеятельности" - годами из месяца в месяц  всегда учил Малютин,   и вот теперь оказалось, что всё не так.
 - Ты правильно поставил эти случайности! -  наконец заговорил генерал более спокойно,  - Конечно, мы проверим ещё по нескольким каналам: случайности ли это? Но Я уверен в тебе. Ты не мог ошибиться... Однако сопоставив все эти факты ты же не мог не понимать, что это шанс оказаться прямо там. В  самом центре событий! Я уверен - ты не мог об этом не подумать...
 - Думал я, думал, Вадим Терентьевич!
- И что?
  Виль поник головой и  молчал несколько секунд.
- Я же не смогу рассказать ей ничего и играть придётся на полную катушку. - наконец с трудом выдавил он из себя,  - Она , конечно. поверит мне...Вот в чём проблема. Поверит всему, что бы я ей не сказал. А если это займёт месяц или более...Она ещё не отошла до конца от обмана и развода с мужем, а я не имею опыта такой длительной оперативной работы...
- Чёрт возьми, Гайдуков! - возмущенно воскликнул Малютин, он был совершенно не похож сегодня на самого себя, он почти кричал ,  - Тебе стало жалко эту девочку и её чувства? Тебе, который видел кучи таких молодых девочек растерзанных на куски?  Ну тогда понятно! Тогда конечно! Чёрт с ним с этим Большим театром! Подумаешь взорвут его! Подумаешь погибнет сотня или три сотни людей, в том числе вот точно таких же красивых девушек...Подумаешь, что взрыв будет почти рядом с Кремлём! Короче пустяки по сравнению с её истерзанной душой...Можно и Большим театром пожертвовать, и престижем и честью Родины тоже...
- Не надо, Вадим Терентьевич,  - попросил тихо Виль, вцепившись побелевшими пальцами в столешницу пред собой, - Ребята из Центра и так теперь сработают чётко. Мы дали им всю информацию...
- Какую? - выкрикнул Малютин, но тут же замолчал и остановился. Он порывистыми движениями потёр красное лицо руками, а потом решительно снял пиджак и повесил его на спинку своего стула. Это было крайней степенью раздражения, озабоченности и недовольства. На своей памяти Виль видел это всего  три или четыре раза.
- Мы не дали им почти ничего, - уже сдержанно спокойным голосом заговорил он, - ни описания подозреваемых, ни точного срока, ни названия компании или офиса. Предположения, что эти люди ли человек связан с Кавказом туманны. А если это маленькая субподрядная организация вроде поставщика электродов для сварочных аппаратов? Да мало ли каких мелочей. На такой то огромной стройке...Представляешь сколько это сотен только организаций , не говоря о людях в них...А время у нас есть? Нет!
- Вы сами всегда и постоянно повторяли  мне, что я не оперативный работник, - с трудом подавляя в себе злобу выдавливал слова Виль,  - что к оперативной работе я быть допущен не могу. разве не этому вы учили меня все эти годы?
- Учил...Учил... - как-то совсем тихо согласился генерал, и как всегда неожиданно отошёл от стола и повернулся  к нему спиной, - Только ты не слушал меня все эти годы и занимался этим постоянно , где только мог...Вынужден признать, что всегда занимался не плохо...
- Пойми ты , Игорь Петрович! - резко повернулся Малютин,  - У тебя не только божий дар, но ещё и талант. А в нашем деле это почти что невозможные сочетания. Когда с человеком происходит одна счастливая случайность, потом другая - это ещё ладно. Но если они происходят постоянно , то это уже не случайности, дорогой ты мой! Это непрерывная цепь случайностей, что в обыкновенной жизни называется закономерностью....
   Я не спрашиваю у тебя, что ты говорил или не говорил  Алабаю. Какая разница? Но раз ты смог вытянуть из него эту информацию, которую ему предал Агишев -это не случайность. И то что ты тут же встретил человека, с помощью которого можно проникнуть или хотя бы попытаться проникнуть  в самый эпицентр событий и там разузнать всё точнее -это тоже не может быть случайностью. Предки говорили  -это перст Божий!
   Конечно, я был и комсомольцем, и коммунистом, и мне, атеисту и человеку связанному с наукой, хоть и отдалённо, всё это вроде бы и не к лицу. Но ты должен понять сложившееся положение. Москва после передачи твоей информации сразу взялась за дело и почти тут же упёрлась , как в стену. Все работники с кавказками фамилиями на реконструкции Большого театра оказались коренными москвичами в третьем и четвёртом поколении. Мало того! Никто из круга подозреваемых никак не связан с Кавказом: ни родственными связями, ни дружескими узами. Никто из руководителей строительных компаний и даже их замы, никто из руководителей и близких к ним людей, реставрационных и архитектурных бюро и всяких известных задействованных там организаций даже никогда не отдыхал на Кавказе, не считая Сочи, конечно.  Бывали в Европе, в Азии, в Америке...Где угодно, только не на Кавказе...Парадокс! За две недели у них нет ни одной зацепки и куча работы по проверки связей за границей...А это бездонное море работы!
Ты можешь это понять?  А если бомба уже вмонтирована в какой-то из бетонных блоков или в  элементы  конструкции на которых будет базироваться сцена? Пластид не обнаруживается миноискателем, а собаки бесполезны при таком скоплении людей  и постоянном ведении строительных работ: пыль, грязь, шум, тысячи запахов, красители, растворители...Строительство и так затормозили, но его нельзя останавливать совсем, иначе они могут что-то заподозрить и всё кончится как на Волгоградском вокзале...
 Виль молчал. Ему вспомнилась ночь. Полуосвещённое здание театра на Дубровке в Москве...Крики, стрельба...Вой сирен "Скорой помощи", и беспомощные, как тряпки люди...Их выносили на носилках , на руках, волокли по земле, асфальту...Это были женщины, старики, дети, молодые совсем пареньки, почти мальчики...Тупо равнодушные лица террористов одетых во всё чёрное, с грязными руками и неряшливой растительностью на лице...
 - Ты вообще, можешь вообразить хотя бы, что такое взрыв Большого театра? - донёсся до Виля голос генерала, - Ты хотя бы можешь понять какой это удар по России? По нашей экономики? Я не говорю о ценности самого объекта и о позоре нам всем как специалистам. Я не говорю даже о сотнях , а может  тысячах жизней людей. Я хочу сказать тебе о миллионах людей, Игорь Петрович! Ты понимаешь как среагируют на это мировые биржи? Это будет удар по нашим самым крупным копаниям наполняющим бюджет страны. Это удар в самый центр нашей экономики.  Если у тебя в центре столицы взрывают объект особой важности, можно сказать символ самой России, то тогда эта страна, как Государство полный банкрот! Тысячи разорившихся предприятий, сотни тысяч безработных и экономика на гране краха! И это в тот самый момент, когда страна только-только расплатилась со всеми внешними долгами и становится действительно независимой! Да всё работу нашего  нашей огромной конторы, а не только нашу с тобой мелкую работу, можно будет просто прочеркнуть одним махом!...
- Мне кажется, Вадим Терентьевич,  вы слишком преувеличиваете...- вздохнул обречённо Виль.
- Ах если бы! - воскликнул Малютин, - Если бы ты был прав, дорогой ты мой...
         
      На этот раз Виль попал не в зиму, а в начало апреля. По взлётному полю текли ручьи и снегоуборщики сгребали снежную кашу. Яркое солнце топило снега, развешивало всюду сосульки, дробная капель вливалась в шум утреннего города. В Магаданском аэропорту было оживлённо  и даже весело. Люди как будто просветлели лицами, а то что казалось ещё две с половиной недели назад сумрачным и металось тенями в темноте слабого электрического света теперь сияло бликами, светилось, било в глаза яркими вспышками. Солнечные "зайчики" играли на витражах аэропорта, на всех металлических конструкциях, на мокром асфальте и на лицах людей. Даже таксисты, распахнув верхнюю одежду смотрели на клиентов не хмуро, а как-то  игриво-снисходительно.
 Виль расположился в забронированном номере гостинице. В том же самом. На этот раз номер показался ему каким-то убогим, тесным и душным.  Стены оказались темно-зелёными обоями, шторы тяжёлыми пыльными и слишком плотными, ковёр был местами протёрт до белизны, кровать скрипела. Всё было не так, всё было по иному.
  Он упал на кровать и закрыл глаза. "Нужно отвлечься на что-то.- думал он, - До встречи ещё уйма времени...Хотя его торопили..."Его торопили все, начиная от Малютина и кончая двумя генералами в штатском, нагрянувшими к ним прямо перед его отъездом.
 Он заставил себя встать и достать из кармана телефон.
- Привет! - просто сказал он услышав её голос.
 - Привет. - ответила она с запинкой, но тут же взяла себя в руки, - Решил всё же позвонить?
- Я в Магадане, - ответил Виль, - только что устроился в гостинице.
- А ! - привычно насмешливым голосом откликнулась она,  - не все дела завершил в прошлый раз?
- Все! - отрезал он резко, чтобы закрыть тему, - Ты говорила, что два года не брала отпуск, я подумал может быть пора тебе отдохнуть. Может отпроситься хотя бы на сегодня?
- Зачем?
- Ну в ресторан точно не пойдём. Да и рано ещё. У меня в городе, как ты знаешь нет близко знакомых людей, кроме тебя...
- А мы разве близко знакомы? - жёстко перебила она.
- Я надеялся, что да. Расстались как-то нелепо...Я взял отпуск и прилетел. У меня тоже остались несколько кусков отпуска за разные годы - получился почти месяц. Решил полететь к тебе...- он старался говорить весело и непринуждённо, но чувствовал в своих словах скрытую нервозность, а потому смех его был не совсем настоящим.
- Что прилетел понятно? - так же строго ответила она,  - Не понятно зачем?
 - Ясно - улыбнулся с облегчением Виль и свободной рукой шумно отдёрнул занавеску. В комнату ворвалось солнце и он чуть ослеплённый улыбнулся совсем свободно и с облегчением, - Это просто весна, Оля! Правда у нас-то давно лето, а у вас прекрасная весна!
- Если у тебя всё, то мне нужно работать. - сказала она более мягко и просто, и он почувствовал ту самую печаль, которая была в её глазах при их последней  встрече.
 - Ты извини меня, Оля, ели что-то не так. Ладно? - изменившимся весёлым голосом заговорил он,  - Я не знаю, что на меня нашло! Затмение , наверное. Кризис среднего возраста. Во! Вспомнил умные слова. Не обижайся за мой дурацкий тон, ладно?
- Проехали...- вздохнула она.
 Виль был рад и понял, что втайне надеялся именно на такое развитие событий. Он только теперь понял, что надеялся на чудо и вот оно произошло.
- Вот и отлично! - откровенно облегчённо вздохнул Виль,  - У меня знаешь тоже  как гора с плеч  упала, если совсем честно.
- У тебя? - озадаченно спросила она.
 - Ну конечно! - искренне засмеялся он, - Представляешь себе такого дядьку в годах, который мучается вопросом: Летим или не летим". Гамлет! Быть или не быть...Умора! Мучился, мучился, а билет всё равно взял. Прилетел. Неизвестно зачем. Неизвестно что сам себе придумал и вообразил!
- Ладно, - уже спокойно, обычным голосом заговорил Виль,  - я правда рад, что у тебя всё хорошо, а главное, что ты не обиделась на меня. Не стирай мой телефон, пожалуйста. Обещаю, что не буду названивать тебе. Только в случае крайней необходимости!
- А если к вечеру она у тебя возникнет? - спросила она насмешливо и так же печально.
- Согласен! - радостно выкликнул он. Хорошее настроение не покидало его.    - Чем чёрт не шутит! Ты знаешь, что с алкоголем я не слишком дружен, но сегодня точно не пропущу такую возможность. Есть повод выпить! Да и возможность тоже. Когда ещё будет отпуск? Но всё же надеюсь, что ребята помогут и вечером я улечу, а потому можешь стирать мой номер смело.
- Вечером улетишь? А зачем прилетал-то? - спросила она опять, но на этот раз снисходительно-насмешливо.
- Если ты до сих пор не поняла, тогда это мало имеет значения. Да и рассказывать долго, а ты на работе. Да  и смысла уже не имеет...
- Да всё я поняла. - перебила она жёстко, - Будешь сейчас пить за свою чистую совесть? Надеюсь не в одиночестве?
- Не беспокойся. Ни в коем случае! - будто не замечая её тона, весело продолжал он,  - Ресторан в гостинице ещё закрыт, но в баре я заметил нескольких бедолаг командировочных. А что? Отличная компания! Послушаю что говорит народ, чем дышит и как живёт. А то всё работа, да работа...
- И куда же ты поедешь проводить отпуск?
- Не знаю. К вечеру что-то придумаю...Хотя... Полечу-ка я в Москву! А что?  Светится на Юге летом запрещено, а я вот вспомнил, что совсем не знаю Столицу нашей Родины! Одна знакомая мне много рассказывала  о ней...Надо восполнить пробел!...Впрочем -это уже тебя, конечно , мало интересует. Ладно! Ещё раз извини, что не вовремя. Пока!
 Виль быстро нажал сигнал отбоя, чувствуя, что Ольга уже не прочь продолжить беседу.
 С окончанием разговора настроение у Виля опять сделалось мрачным.
" Когда это в тебе появилось, Шредер? - спрашивал он у себя, развалившись во всю ширину кровати, - Ну чего ты вцепился в бедную девочку? Неужели же поверил всем эти плакатным речам генералов? Или ты дорожишь теперь соей репутацией и местом? Кстати, а какая у тебя репутация? Вот!  Сейчас у тебя репутация верного служаки.  А куда делось прежнее содержание? Испарилось? Нет.
 Ты был левой рукой плача. Той самой рукой, которая не заносит над жертвой топор, не наносит удар, а просто придерживает его голову за волосы и прижимает её к плахе. Роль не завидная!
 А чем же она изменилась с прошлой жизни, Шредер?  Получается мало чем. Ты всё так же используешься в виде левой руки, но только не палача , а карающего исполина.  И не тебе выбирать , кого сегодня или завтра заведёт на эшафот  твой хозяин...Как и раньше!
Как не назови палача: красный, белый, Эсэсовец или НКВДешник, по сути своей он остаётся палачом.  Хотя у одного в руке топор, а у другого карающий меч правосудия. Только вот ни правую , ни левую руку, ни того , ни другого не спрашивают нравится ли им то, что они делают. Для этого есть голова! Она всё решает за тебя... Но всегда бывают исключения...
  Он заснул незаметно для себя с улыбкой на губах, и чувствия душевное облегчение, какое  чувствовал, наверное, а своих таких разных жизнях, всего с десяток раз...
  Однако во сне, его радужные мысли быстро улетучились. Вилю приснился Алабай. Таким , какой он был в их последнюю встречу. Похудевшим, в тюремной робе, в кандалах, с прокошенным ртом.
- Я не вру, начальник. -  сипел он простуженным голосом, -  Бек говорил, что Джихад не закончится никогда, и что я ещё услышу, как взорвут самый Большой театр в Москве. Он жалел, что не доживёт до этого, но мои братья, сказал он, доживут и увидят  как  загорится и будет плавиться в огне Москва -это  пристанище дьяволов и осквернителей Пророка...
   Виля разбудил громкий стук в дверь.  Он сел на кровати  ещё не проснувшись до конца и соображая где же он находится. Стук повторился настойчиво и он  не умываясь, только потерев с силой лицо ладонями, пошёл открывать. "Что-то видимо забыла записать администрация гостиницы." - подумал он, поворачивая ключ в двери. Не глядя кто перед ним сразу сказал: " Слушаю вас."
- Ты решил опять перейти на "вы"? - спросила Ольга, и Виль застыл на несколько секунд, смотря в её печальные карие глаза. Он сразу заметил, что она будто бы похудела, стала стройнее и более привлекательной.
- Проходи, раздевайся. - пригласил он, - Я буквально на несколько секунд...
Когда он вышел из умывальника, она  сидела за столом в голубом плаще и в вязанной шапочке, плотно облегающей голову.  Он подумал, что это весенний наряд молодит её и со спины она выглядит совсем девочкой.
 В комнате было накурено и пасмурно. Виль до конца раскрыл шторы на окне и дёрнул на себя раму окна. Сразу ворвался шум дневного города и запахи весенней свежести.
- Извини за внешний вид, - улыбнулся ей Виль, прикрывая покрывалом кровать и одёргивая на себе помятую футболку. Он вдруг опять почувствовал радость. Это была неожиданная радость от  того, что она пришла.
 Он сел напротив.
- Честно говоря, рад тебя видеть.
- Странно, - выдохнула она табачным дымом, глядя отстранённо куда-то в угол комнаты,   - я была уверена, что ты закатишь что-то вроде маленького пира.  А у тебя даже стол пустой. Где же остатки джентльменского набора для моей встречи? Коньяк, конфеты, холодные закуски? Неужели  ты даже не приготовил для меня цветы?
- Я передарил букет роз дежурной по этажу. Ты должна была видеть его, когда шла сюда.
- Если честно, никогда не могла понять, когда ты шутишь, а когда говоришь правду...
- Я почти всегда говорю правду, даже когда шучу. Правда в том, что я был уверен, что ты пошлёшь меня обязательно, поэтому и не готовился заранее.
-Ну и...? - развела она удивлённо руками.
- Так всё и вышло.
- И ты спокойно завалился спать?
 - Я уснул счастливым и видел тебя во сне. - легко соврал Виль, широко улыбаясь.
 - Ну это ты врёшь...
- У тебя неприятности на работе?
 - У меня одна сплошная неприятность, с тех самых пор как ты уехал. - ответила она тем же спокойным ровным голосом и опять достала сигарету.
- Заказать что-нибудь в номер? - спросил Виль, - Коньяк, может быть?...
- Всё-таки решился продолжить соблазнять меня?
- Согласись, что говорить с тобой на трезвую голову, именно сейчас, совсем не просто...
- Ты прав. - сразу согласилась она, - Со мной вообще всегда не просто. Это ты пока плохо знаешь меня...
- Получается, что ты тоже меня плохо знаешь. - вздохнул Виль, - Мой приезд явно не входил в твои планы...
- Вся беда в том, что у меня давно уже нет никаких планов... - ниже опустив голову ответила она еле слышно, и привычными движениями стала тушить сигарету в пепельнице.
 Она резко поднялась на ноги и впервые открыто взглянула ему в лицо. Виль увидел её прежние, чуть насмешливые и искрящиеся внутренним светом глаза.
- Я буду внизу, в машине. Хотя я и не ждала тебя, но почему-то неделю назад сделала капитальную уборку на загородной даче. Там намного уютнее , чем в твоей конуре. Да и запасов у меня там намного больше, чем твой джентльменский  набор...

                12.
  На третий день пребывания в Москве Виль почти наизусть знал всю родословную Ольги по материнской линии. Общий язык с её матерью, Ксенией Егоровной, Виль обрёл с первых минут знакомства. Они вообще, почти с первого взгляда, понравились друг другу.  И пока Ольга металась по Москве в поисках квартиры, Виль посвятил себя общению с её матерью. Это было и приятно, и необходимо, и интересно.
  Его заинтересованность её работой в Большом театре была воспринята с благосклонностью, но рассказы были отрывочными, до тех пор пока Виль не наткнулся в квартире на альбомы фотографий. С этого момента всё пошло по-другому. Виль узнал, что по материнской линии Ольга принадлежит к старинному дворянскому роду, и что все драгоценности, что он видел на ней предаются из века в век по женской линии.
- Им что же, тысяча лет? - удивился он.
- Ну вы скажете, Игорь Петрович! - улыбнулась Ксения Егоровна, - Нет, конечно. Но то что это колье и кольцо делали крепостные матера я знаю точно от соей прабабки. Были ещё браслеты,  подвески, кольца. Но в разные тяжёлые времена наши женщины пожертвовали ими для спасения своих мужей. Одно из колец  и подвеску с рубином  я продала в 90-е годы. Грешна! Но нисколько не жалею об этом. Тогда деньги понадобились на срочную операцию мамы, и я наотрез отказалась продавать дом в Переделкино.  Отец очень любит его и живёт там до сих пор. Деньги на операцию так и не понадобились, мама умерла раньше. Папа  остался без работы - его отправили на пенсию, и это почти сразу после смерти мамы. Тогда часть денег  мы  потратили для продолжения учёбы Ольги в университете и на её свадьбу. Ну а вторую половину я отдала мужу. Он  открыл на них  архитектурное бюро. Скромное, со штатом всего в несколько сотрудников. Сейчас у него солидная фирма. Только  в офисе работает около пятидесяти человек...
 Ольга заподозрила что-то неладное именно в этот день. Тогда за ужином  Ксения  Егоровна стала уговаривать их остаться жить в их квартире. Огромная квартира в Сталинской высотке, которую дали в своё время ещё деду Ольги, была просторной и многокомнатной.
- Действительно, Оля! - поддержал тогда Виль Ксению Егоровну, - Зачем тратить деньги? Может быть я и провинциально рассуждаю, но мне кажется, что мы не помешаем твоим родителям...А они будут рады, что ты всё это время будешь вместе с ними хотя бы вечерами....
 А может быть Ольга что-то поняла, когда он попросил её мать сводить их к Большому театру?
 " Никогда не видел Большой театр! Да и хочется посмотреть, что же они там так долго строят?"
 Его надежды не оправдались. Ксения Егоровна провела их к огороженному со всех сторон высоким забором зданию театра и вызвала кого-то возле поста охраны. Их встретил какой-то пожилой мужчина. Внутри будто бы и не тронутого здания был один большой строительный котлован. Мужчина с Ксенией Егоровной ушли вперёд,  а они с Ольгой брели неторопливо по краю обрыва. На дне большого и глубокого котлована, который непривычно страшно смотрелся внутри древних стен, было малолюдно и  жутко тихо,  до глухоты. Только отдельные звуки доносились снизу.
Стоя на краю Виль и Ольга смотрели вниз, где застыли огромные краны, экскаваторы, грузовые машины и ещё какая-то техника.  Под ногами хрустела сухая земля и осыпалась вниз. Где-то внизу свистел пробитый воздухопровод, перекликались между собой несколько голосов, мелькали оранжевые каски людей, да вдали светилась яркая и одинокая звёздочка  электросварки.  Но в этом огромном котловане эти звуки были лишь каплями  звонко бьющими по дну давно высохшего моря.
 - А строительство приостановили на неделю опять, - расслышал Виль голос того самого мужчины и обернулся. Они с Ксенией Егоровной возвращались к ним. И только тут Виль обратил внимание на этого странного мужчину. Он был суетлив, весь покрыт пылью , да и выглядел как-то необычно.  На нём был твидовый потёртый пиджак какого-то неимоверно жёлто-лимонного цвета, нашейный платок и болтающиеся на груди, на цепочке , очки. Кроме того из под пиджака выглядывала ядовито -фиолетовая сорочка и чёрная бабочка в белую горошину. Сам мужчина был почти седой, со всклоченными и точащими во все стороны волосами не скрывающими однако большие залысины и высокий морщинистый лоб.
- Цирк на Цветном Бульваре. - вполголоса процитировал Виль  вывеску, которую они проезжали несколько минут назад по дороге сюда.
 Ольга замаялась, и её смех заметался в пустом пространстве гулко  ударяясь о  древние стены и эхом отдаваясь в котловане и звеня в огромной люстре на их головами.
- И люстру не сняли? - удивился Виль,  - Она же запылится и покроется грязью! Насколько я понимаю, это историческая ценность...
- Скорее всего будут реставрировать.  - предположила Ольга,  - А потом в России возможно всё что угодно...
- Нет! - раздался голос "твидового пиджака" - Они собираются заменить люстру на точную копию. Эксперты при осмотре оценили её износ в 90%. Сусальное золото , говорят, осыпалось, а стеклянные грани, шары и многоугольники в таком состоянии, что легче изготовить новые, чем очищать и править эти. Ну это если, конечно, верить этим экспертам!
- Кто это? - тихо спросил Виль.
- Это Ворошилов, - ответила она шёпотом,  - один из дирижёров маминого оркестра.
 - А чего он здесь делает? - удивился Виль.
 - Тебе не понять. - знакомо иронично улыбнулась она,  -  Они все жутко переживают и организовали здесь ежедневное дежурство. Ремонт и реконструкция театра длится уже три года и конца этому не видно. Мама говорила с Ворошиловым по телефону рано утром, и он ей сообщил, что реконструкцию продлили  ещё на три года. Якобы на днях кто-то из Правительства выступал на эту тему по телевизору.
 - А зачем нужно тут дежурить? - так же шёпотом спросил Виль, - Они что этим ускорят строительство или предотвратят кражу люстры?
 Ольга прыснула в ладонь, давясь смехом.
- Я же тебе говорю, что тебе не понять. Ты слишком далёк от мира искусства...
  Нет! Тогда она была ещё весёлой и несведущей. Их бурные ночи, с приходом  и ужином заполночь, разговорами до пяти утра, были  счастливым временем не только для неё, но и для него тоже. Вил чувствовал к ней то, что давно уже не чувствовал к женщинам: нежность, привязанность, ласку и желание. Он был влюблён как мальчишка, но уже не стеснялся этого и того, что это заметно всем вокруг, а просто упал в это состояние с наслаждением , погрузившись в него с головой. И произошло это с ним ещё там, на её даче в Магадане. Именно с тех пор он чувствовал в себе это неповторимое чувство полёта и невесомости, которое наверное, не чувствовал никогда.
 Однако всё это не мешало ему, где-то внутри себя, продолжать мыслить чётко и  размеренно, и оценивать людей, встречи, слова и факты, разговоры, замечать мелочи и запоминать нужные фразы...
- А к деду когда поедем? - спросил он, будто бы потеряв нить разговора, но продолжая напряжённо размышлять.
- Мама собиралась завтра. - шёпотом ответила она, - А тебе что, не терпится с ним познакомиться?
-Здасте! - с деланным возмущением зашептал он, - Сама мне столько о нём рассказывала, что я уже обуглился от любопытства...
     В Переделкино поехали на следующий день к обеду. За рулём машины была Ольга. Она любила водить. Виль сел на заднее сиденье рядом с Ксенией Егоровной, чем заслужил от Ольги недоумённый и недовольный взгляд.
- Переживаете, Ксения Егоровна? - спросил Виль, заметивший ещё со вчерашнего дня, что мать Ольги погрустнела.
 - Ах, Игорь! - вздохнула Старшая Галактионова, - мы все так надеялись, что это закончится в этом году. Ведь для нас театр -это вся жизнь.... Вам трудно это понять.
 - Ну почему же? - пожал плечами Виль,  - Я прекрасно понимаю вас.
  Виль ещё долго сочувствовал и успокаивал пожилую женщину пока разговор опять не зашёл о реконструкции театра.
- И что? - спросил он, - Вы тоже ходите туда дежурить? Честно говоря я не понимаю какой в этом смысл?
 - Наверное от безысходности. - опять вздохнула Ксения Егоровна,  - Так мы хоть как-то можем поддерживать в нём жизнь....Ведь для нас он живой - театр!
 - И как же вы там всё время на ногах?
 - Ну что вы? У нас есть места ещё не тронутые стройкой. Часть гримёрных и засценных помещений. Там и посидеть можно и чай попить. Там пахнет старым театром, которого уже никогда не будет.
-  А строители не прогоняют?
 - Нет. Пока нет. Наоборот, заходят к нам в гости, за водичкой или погреться в зимнее время и  осенью.
- Ух ты! - удивился Виль, - Как давно вы там. Уже, наверное, знаете всех рабочих и прорабов.
- Ну не всех...
- Я вот всё думаю, Ксения Егоровна, неужели же у нас даже на таких важных объектах гасторбайтеры работают?
- Ой, Игорь! Я не слишком разбираюсь в них. Был один не русский прораб, так он кажется был татарин или якут...Не помню точно! Но не таджик и не узбек...
 - А кавказцы есть? - как можно безобиднее задал главный вопрос Виль, и чисто механически скосил глаза в зеркало заднего вида. Вот тогда он впервые за последнее время увидел  глаза  Ольги опять такими, как они были в  начале их повторной встречи. Взгляд её карих глаз опять потемнел и в них угадывалась хмурая затаённая тоска.
  Но ему тогда некогда было размышлять об этом. Нельзя было упускать нить разговора и он сосредоточился на ней...
     Знакомство с дедом Ольги и обед прошли как нельзя лучше. На веранде старого, но довольно крепкого и ухоженного дома их встретил седой старик в строгом коричневом домашнем халате, который сидел на нём будто шинель.
 - Малинин! Егор Филиппович. - крепко пожал он руку Вилю, чем вызвал не малое удивление. Виль никак не ожидал встретить такого крепкого  и здорового на вид мужчину.
- Опаздываете. - тут же строго упрекнул он женщин, принимая от них поцелуи, - Быстро умываться и за стол.
 - Вы, Игорь Петрович, как относитесь к рябиновой настойке? - обратился он за столом к Вилю,  - Сам делаю. Семьдесят градусов. Или под солёные грибочки лучше всё же водки? Грузди у меня первый сорт. Сам собираю, сам солю.
- Ну если грузди, - развёл руками Виль,  - тогда лучше с водкой.
- Хорошо. У меня ещё осталась "Посольская" 1980 года выпуска. Пол-ящика. Сейчас такую не делают...
 После сытного обеда из нескольких блюд, одним из которых была дикая утка, и выпитой бутылки водки, женщины отправились в сад. Малинин пригласил Виля к себе в кабинет на второй этаж.
  На удивление дом у бывшего генерала КГБ был довольно скромным, хотя и не лишённым изысканности обстановки. Стены в кабинете были увешаны старинными коврами восточного ручного производства, а на них висело всякого рода древнее холодное оружие. Тут были и шашки в серебряном окладе, сабли  в позолоченных ножнах, кинжалы инкрустированные дорогими камнями, восточные ножи с широкими лезвиями. Была даже  громоздкая  секира с  массивной костяной ручкой.
 На первом этаже Виль  заметил не более четырёх комнат, кроме широкой веранды, а на втором только маленькую комнату и большой кабинет.
  Кроме ковров и оружия в кабинете стоял большой письменный стол заваленный бумагами , картами и раскрытыми книгами. В дальнем углу находился небольшой бильярдный стол, а в середине комнаты стояли два больших удобных кресла с потёртой бархатной обивкой, возле маленького столика заставленного полупустыми бутылками, рюмками и стопками, а так же большой бронзовой пепельницей и серебряной сигаретницей с откинутой крышкой.
 - Я знаю- вы не курите.  - сказал старик приглашая садиться в кресло, -Тогда может быть по рюмке коньяка или кофе?
- Лучше кофе?
 - Ну что ж... - Малинин щёлкнул выключателем электрокофеварки,  и спокойно продолжил,  - Я так понял, что моя внучка интересует вас постольку поскольку это касается вашей работы?
 - Она меня интересует очень как женщина, Егор Филиппович!
 - Возможно, возможно...- промычал себе под нос Малинин, и продолжил более внятно- Однако вы не из местных, а значит не из Московской конторы. Не удивляйтесь. Ольга мне доверяет.
- Я не удивляюсь. Надеюсь, что мне доверяет тоже. - спокойно ответил Виль.
 - Тогда позвольте удивиться мне. - осторожно проронил Малинин прикуривая сигарету, - Что же вы за шишка, если за вами постоянно ездит охрана? В мои времена охрана полагалась только очень важным государственным людям. Сегодня, правда, всякая шушера норовит себе охранников нанять...Но вы же в нашей системе работаете?
- Охрана? - удивился Виль,  - Вы о чём?
 -  О чёрном внедорожнике с тонированными стёклами. - так же размеренно ответил старик,  - Вчера он приезжал вечером. Покрутился вокруг дома по соседним улицам и уехал.  А сейчас он стоит в соседнем переулке.
- Может это другая машина? - тревожно спросил Виль.
- Ну, уверяю вас...- снисходительно улыбнулся бывший генерал.
 - Давно стоит? - подался вперёд плечами Виль. Его голос дрогнул , лицо закаменело, что не ускользнуло от внимательного взгляда Малинина.
- Да сразу после вашего приезда...
 Виль от волнения сцепил руки в замок и задумался.
 - А что их хорошо видно из дома? -напряжённо  спросил он.
- Нет, - мотнул седой головой Малинин, - но номеров не разглядеть. Прячутся за кустами и деревьями рябины. Они у нас в переулке посажены часто...Значит, подполковник, считаешь что это хвост за тобой?
- По всему выходит, что да! - процедил сквозь зубы Виль,  - И на связь выходить невозможно. Если следят давно и знали заранее куда поедем сегодня, то возможно что прослушивают телефон...Или все телефоны... Упустить я их не могу, Егор Филиппович! Мне в самом худшем случае нужен номер автомобиля, а в лучшем - задержать бы их. Место у вас тут тихое, от города далеко.  Вот только как задержать, чтобы не успели отзвониться? Один звонок и всё...могут быть тысячи жертв...
 - Вот так, значит! - каким-то бесцветным и постаревшим голосом выдохнул Малинин и табачный дым окутал его  на несколько секунд. Виль мельком глянул на старика. Его лицо посерело буквально за несколько секунд, а глубокие морщины будто стали ещё глубже и разрезали лицо на части.
- Не думал я, что всё так...- проворчал он себе под нос, и тут же заговорил решительно.
- Раз такое дело, Игорёк, то тебе необходимо их убирать по-тихому. И как можно быстрее. Оружие есть?
- Нет. Моё задание не предусматривало...
 - Понятно. - резко перебил старик, кряхтя встал с кресла и  доковылял до стола.
- На! - протянул ему Малинин пистолет, - Браунинг. Именной, подарочный, но безотказный. Проверено! Боевую практику имеешь?
- Нет! Чисто спортивную...Раз в неделю занимаемся на полигоне с инструктором... из разных положений...
- Ну хоть так! - прохрипел Малинин, - Другого выхода у нас нет. Я тебе не помощник...Ноги...и глаза не те...Да и пистолет один!
 Виль громко выдохнул и резко поднялся.
- Держи вот запасную обойму и слушай меня внимательно.
 Малинин тяжело навалился локтями на стол и глядел в глаза Виля пронзительно, будто испытывая его на прочность.
 - Пойдёшь через двор сразу налево. Там за кустами смородины у меня калитка на соседнюю улицу. По этой улице дойдёшь до перекрёстка, потом на право в этот самый переулок. Это тупик. Зайдёшь к ним сзади, получается.
 Егор Филиппович тяжело перевёл дух и продолжил.
 - Стрелять через заднее стекло или через боковое не надёжно. Гарантия промаха 50 на 50. В машине их человек пять -это самое большее. Две обоймы тебе хватит.
 - Как бы своих не пострелять. - вздохнул Виль,  - Маловероятно...Но всё же...
- Что собираешься делать?
 - Сзади подойду тихо. Постучу. Возможно, что стрелять сразу не станут. Один выйдет...Ну а там по обстановке.
- Удачи , сынок! Будь аккуратнее. При первом движении сразу стреляй... Стрелял когда из Браунинга?
- Из всяких стрелял. Всё нормально.
- Ладно! Помни: ты должен выстрелить первым - иначе конец...
 Всё вышло как он и задумывал. Вил постучал по задней двери.
- Эй, ребята! Вы чего дорогу тут загораживаете?
 Он понимал, что из-за тонированных стёкол машины его видно хорошо, но только силуэт. Поэтому отступил назад и сделал несколько шагов в сторону.
Здоровый мужик в чёрном костюме вышел из задней дверцы и сразу поднял руку с пистолетом. Виль дёрнулся в право, потом влево, потом сделал кувырок через левое плечо и встал на колено. Здоровяк успел за это время выстрелить дважды, но стоял расставив ноги на мете как истукан. Виль стрелял в голову, как учили. Здоровяк дёрнулся вперёд и падая ударился о приоткрытую дверцу автомобиля. Она закрылась.
    Машина взревела мотором и начала резко разворачиваться, но с первого раза не смогла. Заехала задом в придорожные кусты, чуть забуксовала. Водитель яростно выкручивал  руль сдавал назад, потом опять разворачивался.
 Виль пригнувшись перебежал дорогу и  встал в тени рябин, за один из самых толстых стволов. Как только лобовое стекло начало появляться на дороге Виль поднял пистолет. В него уже стреляли. Высунув руку из окна кто-то палил из автомата беспорядочно и длинными очередями. Пули свистели совсем рядом поднимая пыль и срезая ветки деревьев. Эхо отдавалось в тихих улицах посёлка грохотом. Виль выстрелил дважды в чуть видимую фигуру водителя , потом трижды  и ещё один раз в то место где сидел стреляющий. Автомобиль вдруг резко газанул и срезав два ствола рябины буквально в двух метрах перед ним, врезался со всей мощи в каменный забор.  С заднего сиденья выскочил человек в чёрном костюме  и побежал в тупик. Виль выбежал на середину дороги, отстегнул и откинул в пыль обойму, вставил новую.  Он выстрелил убегающему в спину дважды. Тот как-то нелепо закинул одну ногу почти к затылку и нырнул вперёд"щучкой", как в реку. Только попал в кусты и они затрещали от тяжести его падения.
  Виль  постоял несколько секунд слушая тишину, потом дёрнул дверь автомобиля с ближней от себя   водительской стороны. Внутри увидел залитые кровью тела и тут же захлопнул дверь. Он повернулся  и медленно упираясь спиной в бок автомобиля опустился на землю. Почувствовал  спиной горячее колесо автомобиля, откинул голову на крыло и закрыл глаза. Он не знал сколько просидел так, почти ничего не чувствуя, и наслаждаясь только тишиной и запахами листвы и пыли...
   Виль очнулся от воя сирен и шуршания множества ног вокруг себя, только потом он услышал голоса, крики и звуки подъезжающих автомобилей. Где-то рядом в голос плакала и причитала женщина, что-то бубнил ей в ответ мужской голос. Он открыл глаза и упёрся взглядом в микроавтобус на котором  черными буквами на красной полосе было написано "Криминалистическая лаборатория ФСБ". Вокруг него ходили и стояли люди. Какая-то молодая женщина что-то говорила ему, но именно её он не слышал, она просто открывала рот. Тогда она стала бить его по щекам, а потом сунула под нос что-то очень ядовитое, до слёз. Виль дёрнулся, затряс головой и понял, что окончательно очнулся.
- Слышишь меня? - громко спросила молодая женщина, и Виль подумал, что ей столько же лет как и Ольге. Но кожа на её лице была сухой и будто бы натянутой на скулы.
- Слышу.
- Как себя чувствуете? Я вас осмотрела, ранений нет. Вы не ранены, можете повернутся ко мне спиной? Вас не сбивало машиной?
 - Нет. - мотнул головой Виль.
 - Головой не ударялись? Может был удар в область затылка? Падение с высоты?
 - Нет.
 - Ну хорошо. Сейчас "Скорая" подъедет . Вы не вставайте пока. Пусть врачи вас посмотрят.
- Чего там с ним? - раздался издали мужской голос.
- Да вроде всё нормально. Но ты же знаешь, Коля, я не врач, я просто эксперт-криминалист. Могу точно сказать , что он не  труп.
- Не шути так , Валя...
- А! - женщина махнула рукой и стала надевать резиновые перчатки, - У меня четыре трупа. Воскресенье. Я одна...Отвали полковник!
- Подполковник Гайдуков? - спросил мужской голос и Виль увидел склонённое к нему мужское лицо.
- Да. - вяло кивнул Виль.
- Давайте ка руку. Попробуем встать...А?
 Вил попытался встать, но упал набок и его начало тошнить. Но это было всего несколько секунд.Мужчина уже подавал ему чистый носовой платок.
 Виль медленно вытер рот и лицо, и вдруг чётко и ясно ощутил реальность. Яркое солнце клонилось к закату и било в глаза через разрушенный  автомобилем забор. Пахло укропом, вишней и горькой пылью дороги.
- Встанете? - опять подал руку мужчина. Виль уцепился за его ладонь и легко встал на ноги.
- Браунинг! - вдруг как молния пробила его насквозь одна мысль. Он стал бестолково оглядываться.
- Уже забрали криминалисты. - успокоил мужчина и представился, - Я полковник Бабушкин из УФСБ Москвы.  Нам позвонил Егор Филиппович, всё рассказал.  Спасибо вам, Игорь Петрович! Мы в городе следили за тридцатью фигурантами и двадцатью строительными компаниями. Хоть разорвись! Две недели люди почти не спали. Как у вас тут стрельба началась, в офисе одной строительной компании сразу была замечена  суета, беготня, паника. Мы туда сразу спецназ запустили и  всё.  Накрыли всех и сразу, а главное склад взрывчатки нашли. Так что вовремя вы их "дёрнули". Кто-то из ваших покойников всё же успел сделать звонок, но сразу замолчал. Вот они и запаниковали...Пойдёмте в мою машину. Нас ждут в Центре.
- Игорь! - раздался пронзительный крик. Виль обернулся и увидел что Ольга бьётся в руках двух здоровых парней загородивших ей дорогу.  Она рвалась из их рук как пойманная в силки птица.
 - Игорь! - кричала она протяжно будто из последних сил.
 Виль напряг все внутренние силы, чтобы не бросится к ней навстречу. Парни в милицейской форме  крепче сдвинули плечи и он видел только её отчаянное, заплаканное лицо.
- Извини, Оля! - срывающимся голосом крикнул он, - Мне нужно срочно уехать...Прости меня!
- Поехали, полковник! - резко бросил он в лицо иронично улыбающемуся коллеги и, толкнув его плечом, быстро зашагал к припаркованным с краю дороги автомобилям...

     Часть 5.
 С  НАЧАЛА.
               
                1.
     Где-то, показалось что буквально в нескольких метрах, резко заскрипели тормоза автомобиля и раздались громкие гудки и сигналы. Виль очнулся от воспоминаний и прислушался к шуму голосов и ругани, гулко отдающихся в ночи. На перекрёстке дорог , что за зданием военкомата , видимо опять произошло либо небольшое ДТП , либо чуть не произошло. Всё как обычно...
   Виль вздохнул морозного воздуха и уже не глядя на часы решительно зашагал  к выходу со двора. Только пройдя больше половины пути он понял, что идёт в совсем другом направлении, противоположном тому откуда он пришёл. За видимым шаглбаумом показалась вдали громадина кинотеатра "Мир", и Виль сразу же вспомнил все события, которые произошли во время похорон Силая.
 "Интересно будет посмотреть, - подумал Виль, - как изменились эти места. Кинотеатр, сквер рядом с ним. Чуть в глубине дворов - ресторан "Юбилейный". Неужели здесь, почти за тридцать лет, ничего не поменялось?".
 Он не успел додумать и не дошёл до шлагбаума всего одного или двух  шагов, когда сбоку, из-за кустов по ту сторону "гаишного жезла",  вынырнула навстречу маленькая пухлая фигурка.
- Привет! - негромко сказал хрипловатый, но чем-то неуловимо знакомый голос этого странно одетого человека. Виль замер.
- Здравствуйте. - привычно откликнулся он, чувствуя непонятное пока волнение или беспокойство.
- Давно ходишь сюда? -  так же хрипло, будто спросонья, спросила чернеющая в слабом свете фигурка.
- Да как сказать? Не очень...Бывал пару раз... - Виль не понимал почему отвечает этому неприятному, но решительному голосу, и чем он так притягивает его.
- Понятно! - насмешливо, почти с сарказмом так же тихо откликнулся незнакомец. И только после этого Виль, с замирающим сердцем понял, что это женский голос.
- У меня Илюшка рано женился, - продолжать звучать этот будто надтреснутый голос, заглушая все посторонние звуки и  заполняя собой всё  вокруг, - в девятнадцать лет. Девочку себе выбрал очень самостоятельную, из большой семьи. Решительная, деловая, рукастая. Прямо вся из себя, как твоя Валька. Короче. ирония судьбы! Первого мужчину у меня забрала многодетная колхозница, и второго, самого дорогого, тоже прибрала к рукам такая же...Посмеялась бы, если бы выть не хотелось...
 Женщина шагнула вперёд и почти не сгибаясь положила согнутые в локтях руки на шлагбаум, навалилась на него тяжело.
-  Они сразу ушли жить от меня на квартиру. Съёмную! Хотя, казалось бы, чего нужно -то? Ты же знаешь - четырёхкомнатная квартира, комнаты раздельные. Все бы поместились...Нет! Даже слушать не стали...Тогда я тоже приходила сюда пару раз...
- Инга! - вырвался у Виля, слабый, чуть слышный, удивлённый выкрик. Он ещё пока не верил до конца.
- Узнал! - хрипло закашлялся она в ответ. Низкая, пухлая фигурка подняла голову, но лицо было не разглядеть. Слабый свет фонарей с проспекта светил в лицо.
- А как ты здесь...? - начал Виль, но так и не смог закончить вопроса.
- С работы шла...- так же спокойно откликнулась Инга и в темноте ярко заалел огонек сигареты. Она выдохнула табачный дым и огонёк полетел в кусты.
- Я тут рядом, на Комсомольской площади, сбоку от Драмтеатра, в одном из цветочных ларьков торгую. Давно уже. Лет семь или большее...Там тебя и увидела первый раз с полмесяца назад. Только не узнала сразу.  Да и как тебя узнать? Сейчас тебя и мать родная не узнала бы сразу...Изменился ты!...Хотя...Время всё меняет...Из цветочного ларька это видно намного лучше, чем с нашей горы Полковника, что над городом возвышается. Это уж можешь мне поверить!
- Господи! Инга! - сбросив наконец оцепенение громко воскликнул Виль,  - Этого просто быть не может?
- Да ладно тебе... - будто чем-то недовольная передёрнула плечами Инга, - Я видела ты вроде бы курил? Угостишь сигаретой?
 Пока Инга брала сигарету, прикуривала, Виль думал о том, что она будто бы стала ниже ростом и сильно располнела. Однако склонившись к ней с зажигалкой он понял, что это впечатление возникло у него от её сгорбленных плеч, тяжёлой и массивной шубы из искусственного меха и  толстого шерстяного платка, полностью укутывавшего всю голову и плечи почти по самые локти.  Чиркая зажигалкой он пытался заглянуть ей в лицо, увидеть глаза или хоть что-то, но она склонила голову ещё ниже. Огонёк выхватил лишь  незнакомые черты тяжёлого рыхлого подбородка и жёлтые, от уличных фонарей, кисти рук.
- Здесь недалеко есть маленькое круглосуточное кафе. - медленно подбирая слова начал Виль, - Может быть...
- Нет! - резко откликнулась она.
- Почему?
- Я же тебе говорю - я с работы. - совсем бесцветным , уставшим голосом ответила Инга,  - Я сейчас больше на бомжа или чучело похожа. В ларьке холодно. Особенно зимой жуть. Цветы не любят жары или даже тепла. Быстро набирают цвет, созревают и облетают. Им температура одна и та же нужна в любое время года...На мне сейчас одёжек, как в той загадке про луковицу. Иначе весь день до вечера не выстоять - задубеешь.
- Да ладно тебе! - счастливо засмеялся Виль,  - Там молодёжь бывает так одетая, что страх посмотреть. В рваных джинсах, в каких-то полувоенных ветровках, грязных и затёртых до дыр...Мода у них сейчас - не дай  тебе Бог!...
- Ты что не понимаешь? - зло прервала его Инга,  - Мы больше двадцати  лет не виделись, а я выгляжу хуже всякой бабки столетней...Хотя я уже бабка! Дважды! Илюшка мой постарался. Вот так в 45 лет и стала бабкой второй раз...
- Да ладно тебе! - возмутился Виль,  - Радоваться надо...
- Я и радуюсь, - как-то непривычно ехидно хохотнула Инга, - только больше за тебя...Ты я вижу в порядке? Хорошо зарабатываешь?
- Да, вроде бы , так и есть...- пожал плечами Виль, удивляясь обороту разговора.
- Бери такси, начальник! - улыбнулась из темноты Инга незнакомой улыбкой,  - Поедем ко мне в гости. Я хоть вначале себя в порядок приведу...У меня просторнее, чем в твоём кафе, ты знаешь. Только продукты нужно по пути купить...У меня в холодильнике мышь повесилась...Я ведь два дня с утра до вечера отработала. Теперь два выходных...Поехали! А то умрёшь опять или исчезнешь ещё на двадцать лет...
  В квартире у Инги было всё не знакомым и сама квартира была будто бы не той самой, какой-то чужой. С чужими углами, занавесками, вещами, запахами и обстановкой. Виль сидел в кресле, которое успело состарится и обветшать без него и смотрел на мебельную стенку, вспоминая, что на этом месте стоял когда-то давно сервант с сервизом раскрашенным вязью из красных розочек. Хрустальные вазы разного размера стояли на стеклянных  полках, а ещё графин под водку в виде большой рыбины, а вокруг него множество маленьких рюмочек в виде  маленьких рыбок стоящих на хвосте, с широко открытыми ртами. Он даже помнил сине-белую раскраску этих "рыбок". Возле балконной двери и окна, задёрнутого незнакомыми почти прозрачными розовыми шторами, возвышался незнакомый широкоэкранный телевизор на незнакомой зеркальной тумбочке. Внутри тумбочки были расставлены детские игрушки и коробки с компакт дисками для DVD - плеера...
  Однако это была всё та же квартира. И та же самая большая комната, где она когда-то устроила себе надомное ателье по пошиву одежды. И Вилю было приятно сидеть здесь и ощущать это. Он чувствовал себя молодым принцем  вернувшимся из дальнего путешествия и попавшего в тот же сказочный замок, только с другими декорациями.
 Неужели же, чтобы  узнать где ты чужой, нужно обязательно уйти из этого места, а потом вернуться обратно? Неужели же, чтобы узнать где тебе хорошо нужно обязательно посетить множество мест где тебе было плохо?
   Как в математической задачке он вышел из точки А в точку Б и опять вернулся в точку А. А теперь понял, что уходить было не нужно? Или всё же нужно, чтобы понять что-то, что невозможно передать словами, а можно только почувствовать? Альпинисты говорят: для того чтобы почувствовать себя счастливым нужно обязательно забраться на самую высокую гору, но потом обязательно спуститься с неё. Но как минимум для этого нужно остаться живым, а как максимум, чтобы тебе не сразу захотелось повторить это.
 Сейчас Виль чувствовал, что ему ничего не нужно повторять. Он чувствовал, что вернулся туда, куда , наверное, стремился все эти годы всегда. Но чтобы прийти сюда он выбрал не самый короткий путь. Впрочем, может быть это  был самый короткий путь, а может быть даже единственный? Кто теперь может сказать ему , кто сможет объяснить ему точно?  Только если Валя? Но её больше нет...Нет и не будет! Его Валя могла всё объяснить и всё рассказать понятно и точно...Теперь он знал это...Потому что она сказала...

  В то лето, обжигающе жаркое, горящее то близко от них, то далеко, всполохами пожаров по всей стране, Малютин  в военный госпиталь с гипертоническим кризом. Вместо него в Москву, на совещание по итогам операции "Большой театр", поехал Виль. Малютин лично успел настоять на этом и ему уступили, а может быть не посчитали это слишком важным. Кто знает по каким критериям принимают решение в Большой конторе на Лубянке?
 Так совпало, что в это время Валя с Димкой были тоже в Москве. Сын  решил поступать в МГУ и Валя поехала с ним.
- Поезжай конечно! - поддержал тогда валю Виль, - Москва город большой, не чата нашему городишки. Да и он один у нас едет из всего города в Москву поступать. А одному в большом городе поначалу всегда не сладко...
- А ты помалкивай! - резко, как никогда прикрикнул он  на недовольное ворчание сына, - Вот закончишь хотя бы три курса, тогда всё! Слова от меня не услышишь лишнего. Делай тогда как хочешь и живи как посчитаешь нужным. А пока мы будем решать как и что....Куда - ты уже без нас решил, и никто тебе слова против не сказал, кроме твоей любимой учительницы...
- Ты серьёзно? - торопливо вбежал в комнату удивлённый Димка.
- Что серьёзно? Ты о чём? - не сразу понял Виль.
- Ну о том, что когда я закончу третий курс вы перестанете меня опекать , как маленького! - запальчиво почти прокричал сын.
- Что? - грустно улыбнулся Виль,  - Не терпится убежать от нас на свободу?
Валя прикрыла лицо ладонью и чуть слышно всхлипнула.
- Мам! - порывисто кинулся к ней Димка и присел рядом на диван, - Ну ты чего? Я же не против! Я очень рад, что мы с тобой вместе поедем. Папа, конечно, прав. А тебе, за одно, нужно отдохнуть и развеяться. Ты вон всё время последнее, уставшая какая-то...
- Просто конец учебного года всегда тяжёлым получается. - вздохнула Валя и улыбнувшись сквозь слёзы прижала его голову к своему плечу.
- Только в университет, на экзамены, я всё равно буду один ходить. - упрямо, но опасливо косясь в сторону отца пробурчал Димка.
- Да будешь, будешь! - засмеялась Валя смахивая слёзы, - Не за ручку же я тебя туда поведу, дылду такую. Ты вон какой вымахал у нас! До плеча скоро твоего не дотянусь...
- Ну ладно! - со вздохом прервал их Виль,  - пойду знакомым ребятам из Московской конторы позвоню. Пусть помогут с местами в гостиницу. А то у них там летом...
- Не надо! - резко вырвалось у Вали, но она тут же замолчала и опустила голову.
  Виль удивлённо смотрел на Валю, а она продолжала молчать и смотреть себе под ноги.
 - Ладно! - хмыкнул Димка, после короткой тягучей паузы, - Пойду-ка я к себе в комнату...
  Когда сын вышел Валя попросила Виля сесть.
- Понимаешь, Виль! - начала Валя осторожно, - Так получилось, что ещё месяц назад, когда Димка сообщил мне о своём решении ехать в Москву, я поговорила об этом с Вадимом Терентьевичем. Тебя не было... Надо было с кем-то посоветоваться...Ну короче, он дал мне ключи от своей московской квартиры. Сказал тогда, чего, мол, вам с пацаном по гостиницам мыкаться. У меня, говорил, квартира там пустует...
" Своя квартира? - подумал Виль, - Ну генерал! Ну шутник! Какая у него может быть в Москве квартира? Это скорее всего конспиративная квартира для встречи с агентами. Да и то, видимо не его, а у кого-то из дружков московских выпросил. Только как же ему удалось такое провернуть без  официального согласования?...Нет! На такое Малютин не способен. Быть такого не может...Как же ему удалось согласовать такой вопрос? Ну старик даёт! Смог ведь...".
- Когда это ты успела так подружиться со Стариком? - спросил насмешливо Виль не скрывая улыбки.
- Ты сердишься? - смущённо спросила Валя.
- Ещё чего? - засмеялся Виль, - Я радуюсь за вас. Старик-то наш каков? Железный малый...
  На совещании, как и всегда бывает на таких мероприятиях, был "полный разбор полётов". От высшего начальства досталось крепко и начальнику УФСБ Москвы  да и многим другим. Просчёты и ошибки в оперативной работе разбирали долго, нудно и подробно.  Лишь в самом конце первый зам директора ФСБ России, присутствовавший лично, похвалил  кое-кого и отметил положительные стороны работы, а главное положительный результат. И хотя совещание было, естественно, закрытым и секретным,  ни имя генерал-лейтенанта Малютина, ни даже название его группы на нём не прозвучали. Не говоря уже о чём-то другом. Но Виль давно привык к этому  и особого удивления не испытывал...
 - Я освободился. - сказал Виль, услышав Валин голос в телефонной трубке.
- А мы с Димой пока в городе. - торопливо ответила она. Слишком торопливо и слишком взволнованно.
- Ты что? Ты с ним всё-таки на экзамены ходишь?
- Нет...Я по другим делам...В магазины зашла, в Храм Василия Блаженного и в Храм Христа Спасителя...Когда ещё придётся...Я раньше чем через два часа не успею подъехать, Игорь.
  Валя привычно, соблюдая конспирацию, называла его  вне дома только его новым именем.
- Ну ладно...Не беспокойся! Я тут в столовой своей пообедаю. Часа через три буду.
- Хорошо. - зашептала чуть слышно в трубку Валя, - Мне сейчас не удобно говорить...Люди вокруг...Пока!
- Пока. - удивлённо ответил Виль, слушая долгие гудки отбоя.  Поведение Вали ему не понравилось, было не привычным и показалось ему странным. Да и последний месяц, как он стал замечать, она была сама на себя не похожа.
  Всё время после его приезда из Москвы она будто бы избегала его. Часто жаловалась на головные боли. Дома вела себя ещё более тихо и не заметно чем обычно и была постоянно будто бы задумчивой или увлечённой какими-то своими мыслями. Виль был всё это время загружен  бумажной работой, Малютин просил его помочь с подготовкой к совещанию в Москве, тоже нервничал, а потому на Валино поведение  все эти полтора месяца  ему обращать было некогда. Бывали дни, когда Валя улыбалась и вела себя как обычно, а потому Виль успокаивался и  нехорошие мысли отходили на задний план, да и работа не давала много времени, чтобы подумать об этом серьёзно...
- Заходи. - пригласила Валя, когда он приехал на квартиру,  - Я тебя жду уже битый час.
- Ну я же сказал, что буду...
- Поговорить надо, - перебила она скрываясь в комнате, - пока Димка не вернулся.  Ты есть будешь?
- Нет. Я на Лубянке пообедал...
- Ладно проходи . Я сейчас.
 Виль почувствовал, что Валя нервничает, чем-то взволнована и потому мечется по квартире, перекладывает вещи и будто бы что-то ищет. Всё видимо затем, чтобы не встречаться с ним взглядом.
 Оглядев обстановку скромной однокомнатной квартиры, Виль сел на диван и вытянул ноги. Он устал с непривычки от беготни по большому городу, от его суеты, скученности и  шума. В комнате было прохладно. Из открытого окна прикрытого шторами  дул свежий ветерок, а Виль настороженно прислушивался как Валя громыхает посудой на кухне.
- Иди , пожалуйста, Валюша! - позвал Виль, - Я понял уже, что что-то случилось. Иди рассказывай...
 Валя вошла с маленьким разносом и поставила на стол чашку чая и чашку кофе. Она знала, что Виль любил в жару горячий кофе и даже  сейчас не забыла его сварить.
- Ну говори уже, Валюша! - попросил Виль вздыхая,  - Что у вас там случилось? Димка провалил экзамен?
- Нет! Что ты! У него всё нормально...
- Тогда что? - Виль резко повернулся к ней, - Звонили из больницы? Что-то с Малютиным? Ему хуже?...
- Подожди! - резко выкрикнула она и закрыла лицо ладонями, как делала всегда, когда очень волновалась, - Сейчас...Дай мне несколько секунд...
 Виль не стал настаивать больше и откинулся в кресле. После путешествия из центра Москвы на метро, потом на автобусе, духоты, толкотни и жары он видимо ещё плохо соображал. В который раз за много лет он попытался прочитать мысли Вали и опять  у него ничего не получилось. Вместо  её мыслей он всегда слышал какие-то непонятные звуки и  трескотню, как в сломанном телевизоре. Так и сейчас:  всё будто бы рябило, слышались громкие выкрики и даже вопли, вдохи и завывания, будто бы это были звуки ночного леса...
- Ты только не перебивай меня , Виль! - быстро заговорила Валя, не отнимая ладоней от лица,  - Иначе я просто ничего не смогу тебе рассказать толком и запутаюсь. Мне не хотелось бы всё объяснять тебе заново. Я просто не смогу...А я должна, обязательно...У меня обнаружили рак молочной железы ещё год назад.  Я тогда сразу испугалась и побежала советоваться к Вадиму Терентьевичу. Я не могла тебе рассказать...Я очень боялась за тебя! Да честно говоря, не хотелось портить обстановку в доме. Димка пошёл в 11 класс, ты был в постоянных разъездах и дела у тебя были видимо очень сложные. Ты приезжал всегда уставшим и буквально почерневшим и осунувшимся.
- Надо было всё же сказать...- скривился как от режущей боли Виль.
- Подожди! Не перебивай! Я же просила тебя?...
  Она отняла ладони от лица и взглянула на него прямо. В глазах не было ни слезинки, ни  тревоги, ни даже испуга. Валя смотрела строго и даже осуждающе. Виль, поражённый её настроем, замолчал.
- Малютин направил меня в военный госпиталь в Омск, на обследование. - быстро заговорила Валя, - Димке объяснила, что уеду на три недели на симпозиум учителей в Красноярск. Он поверил, конечно. Я прошла все обследования и курс лечения, но врач сказал, что у них нет какого-то томографа и ещё какого-то оборудования, а нужно обследоваться более детально.  Он хотел дать мне направление в Москву, но я упросила его встать на учёт у нас. Тогда анализы, после первого курса лечения, у меня были почти нормальные.  Врач согласился и сказал, чтобы я приехала на повторное обследование зимой. Но зимой я не поехала...Я чувствовала себя хорошо! Не хотелось верить в худшее, не хотелось ещё раз оставлять Димку одного...Короче, никто не виноват кроме меня самой!
  Валя замолчала только на несколько секунд и когда Виль заворочался в кресле опять торопливо заговорила.
- Весной я почувствовала, что мне становится хуже, но я всё откладывала...И вот взяла направление в Москву только тогда, когда Димка поехал в Москву поступать. Подумала совмещу  одно с другим. Пока Димка будет сдавать экзамены смогу пройти курс лечения, и опять, как в прошлом году,  вернусь домой...Не получилось!
- Что они тебе сказали? - сцепив зубы выдавил Виль.
- Я шесть дней была на обследовании, сдала все анализы, прошла все томографы и рентгены, все их обследования...Сегодня они мне показали, что метастазы прошли в лёгкие,  в печень и даже в позвоночник. Профессор сказал, что случай не операбельный и надежды никакой. А боли начнутся только в самый последний момент...Он сказал, что мне осталось не более месяца, что мне нужно ложится в клинику, если я не хочу потерять сознание где-то на улице или дома...Он настаивал на немедленной госпитализации, но я вымолила у него почти на коленях, чтобы он отпустил меня на несколько часов...
- Валя! - подскочил на ноги Виль.
- Молчи , Виль! - закричала она, - Молчи!
Валя вскочила и бросилась ему на шею. Она прижалась к нему как в молодости всем телом и он чувствовал как бьётся её сердце - часто-часто. Сам он будто в каком-то оцепенении не мог найти ни слов , ни даже ласковых движений. Стоял как столб и невидящим взглядом смотрел куда-то сквозь стены.
- Я сейчас , через полчаса уйду в клинику. - заговорила Валя опять спокойно, уткнувшись лицом ему в плечо,  - Они сегодня же начнут курс химиотерапии и наверное будут колоть мне сильное обезболивающее. Наркотики. Я пришла попрощаться с тобой Виль. Сыну объяснишь всё сам...Я надеюсь на тебя. Ты сможешь - ты очень сильный у меня. Ты, и только ты и Димка были всегда для меня смыслом жизни. Ты знаешь, как я люблю вас! Я не хочу , чтобы мальчик видел меня такой...Я хочу остаться для тебя и для сына такой как сейчас...Остаться в вашей памяти! Теперь только ты можешь мне помочь в этом...Помоги мне, Виль! Это моя последняя просьба...Через несколько дней может быть поздно...

                2.
  Инга оставила его в этой самой большой комнате пред включённым телевизором и плотно прикрыла дверь. Виль убавил звук и слушал как она вначале гремела на кухне посудой, а потом шумно, с лёгким подвыванием, заработал кран в ванной комнате.
 " Опять не чувствуется в квартире Инги крепкой мужской руки. - подумал мельком Виль, - И видимо, что давно..."
 Он сидел долго в неудобном старом кресле с жёсткими деревянными подлокотниками и остановившимся взглядом смотрел не различая и не понимая яркую картинку на экране. Он не понимал, что с ним происходит, и совершенно был озадачен тем, что в такой момент к нему почему-то возвращаются  и  продолжают всплывать в памяти воспоминания прошлого...
   
   В просторной ординаторской было так же стерильно чисто, как и в  палатах военного госпиталя. Еле слышно урчал кондиционер будто подчёркивая трагическую тишину и скорбный покой этого места. Неверов, лечащий врач Вали, мужчина лет тридцати пяти, сидел в этом помещении с несколькими столами в абсолютном одиночестве и что-то торопливо писал.
- Разрешите? - спросил Виль  и, увидев резкий кивок человека в белом халате, прошёл внутрь. Виль сел на свободный стул напротив Неверова. Ему пришлось подождать несколько минут пока тот закончит писать.
 - Моя фамилия Гайдуков... - начал Виль, встретившись с вопросительным взглядом врача.
- Понятно. - кивнул тот со вздохом,  - Я вспомнил вас...Хорошо, что зашли сегодня. Я сам собирался вам звонить... Дело в том, что возможно до утра сил у вашей жены может не остаться...Совсем! Я могу ошибаться, конечно. Но думаю, что крайний срок  - утро. Лучше всего вам не уходить сегодня...
 Виль сжал плечи вовнутрь и ещё ниже склонился над столом.
 - Сыну, наверное, нужно позвонить... - выдавил он наконец из себя несколько слов.
 - Конечно, - спокойно и как-то устало вздохнул доктор, - если вы хотите, чтобы он успел попрощаться.
- В голове не укладывается...Быстро всё как-то...- выдохнул с натугой Виль.
- Мы не боги, - так же устало и даже как-то вяло и безэмоционально откликнулся Неверов,  - я уже говорил вам это несколько раз. В данном случае мы бессильны.  За всю жизнь в моей практике было только три таких случая. Ваш - четвёртый... И это с учётом , что наш госпиталь является одним из лучших в стране по оснащению современным медицинским оборудованием и довольно квалифицированным персоналом во всех областях, в том числе и в онкологии.  Я повторяю вам, Игорь Петрович: мы сделали всё что могли и даже больше того...
 Потом Виль  сидел в просторной одноместной палате жены и смотрел на неё. Он не помнил, что думал и ощущал тогда. Кажется мысли блуждали сами по себе по пустому и холодному лабиринту. Он просто ощущал этот холод внутри и дрожь от него. Кровать Вали была обставлена вокруг всяческим оборудованием и медицинской аппаратурой, которая мигала, пикала, мелькала цифрами на маленьких табло, рябила часто изменяющимися волнистыми линиями, бурлила и гудела, создавая полное ощущение какого-то будто бы уже не земного присутствия.
  Валя спала  более двух часов с момента его прихода, а Виль неотрывно и как-то тупо смотрел в её похудевшее, почти не узнаваемое лицо наполовину закрытое  прозрачной кислородной маской. Наверное он до самой последней минуты не мог поверить что она  умирает, хотя сейчас видел это как никогда раньше. Её тело стало худеньким, выглядело почти невесомым и прозрачным и чем-то напоминало ему ту самую девочку с которой он познакомился много лет назад. Только лицо её было другим. Даже сейчас, во сне, оно выглядело измученным и  постаревшим. А может быть всё это казалось ему от коротко остриженных, пепельных, совсем седых волос.
  Час назад приходил Дима. Сын  тоже изменился за этот месяц. Стал ещё более худым и казался выше  ростом. Виль заметил это почему-то только сегодня, хотя виделся с сыном каждый день. Димка посидел у кровати минут двадцать, а потом сдерживая рыдания убежал. Он не сказал ни слова. Виль ничего не спросил у него. Он понимал сына, а потому не хотел тратить слов понапрасну или говорить что-то. Он не осуждал его. Смотреть на это со стороны было страшно даже, наверное, постороннему человеку. Что же можно было сказать о сыне?
  Когда сын убежал Виль встрепенулся  и понял о чём он думал всё это время.
" Вот тебе , Шредер, наказание за смерти более  сотни людей к которым ты был причастен. За предательство Инги.  За долгое и тягучее предательство и её тоже - Вали."  Теперь он понял, что никогда не любил её так, как она любила его. Он просто привык к ней.  А она, вся свою жизнь, с первой их встречи, продолжала любить его беззаветно и безраздельно...
  Она очнулась ближе к вечеру, сразу открыла глаза и увидела его. Задышала часто-часто, а потом мимикой и глазами попросила его снять кислородную маску.
 Виль подчинился.
- Тихо, Валюша. Не волнуйся , пожалуйста. Тебе нужно силы беречь. Говори медленно.
- Незачем беречь... - просипела она еле слышно, - Сегодня утром...на обходе...Неверов думал я сплю...отменил мне химиотерапию...я сразу поняла - конец. Сестра делала укол - я попросила, чтобы тебя позвали...Не перебивай...Я скажу тебе последнее...
 Виль сидел молча уставившись в пол, зажав руки в замок и сцепив зубы, чтобы сдержать от дрожи мышцы лица.
- Диму сюда не пускай. Молод ещё - душу изранит себе...Не тащи сына на свой крест...Пусть мальчик занимается математикой...или чем захочет...только не в Конторе...Я и так полжизни прожила без тебя... в страхе за тебя...Пусть  хоть там мне покой будет...Обещай!
 Виль, сглотнув комок в горле, кивнул: " Не сомневайся, Валюша..."
 - Тебе бабка долгую жизнь нагадала...Не верила я никогда...Теперь только верю...Не живи бобылём... Сын без тебя не пропадёт...Теперь уже нет...Да ты и так за ним присмотришь...Не вини себя ни в чём...Всё было правильно...Себя не забывай...Всё! Возьми меня за руку...С тобой мне никогда не было страшно...Ты знаешь...
  Она умерла через десять минут. Виль почувствовал как перестала биться жилка на её кисти и рука стала холодеть. Он кинулся в коридор, умолял сестру: " Только что был пульс! Я сам слышал...", а она кивала спокойно и только нажала кнопку вызова врача.
- Сделайте что-нибудь! - умолял он подошедшего Неверова,  - Только что был пульс...Мы только что говорили...
- Пойдёмте ко мне, Игорь Петрович! - чётко и даже жёстко прервал его доктор, а потом обнял за плечи и крепкой рукой увлёк  за собой. Неверов шагал рядом и всё качал головой в такт его  словам пока они шли по коридору до ординаторской. И только когда он усадил его за свой стол,  разлил по стаканам коньяк и сел рядом, только тогда Виль  замолчал и почувствовал то, что давно уже осознавал, но не давал себе поверить...

   Виль прислушался. Вода уже не шумела в ванной. За дверью скрипели половицы. Потом шумно заработал фен. Вначале громкий звук показался Вилю шумом пылесоса, но потом он понял. Инга сушила волосы.
 Он потряс головой и с силой потёр лицо руками, освобождаясь от видений прошлого. Неожиданно дверь открылась и на пороге возникла Инга.  Всего на несколько секунд ему показалось, что время повернуло вспять. Инга была в просторном халатике с пышными волосами, с привычным лучистым взглядом синих глаз, всё такая же стройная даже тоненькая. Её глаза были теми же самыми и глядела она на него всё так же чуть насмешливо, и улыбалась всё так же.
- Ну что , начальник? - спросила она всё тем же, непривычно хриплым голосом,  - Пойдём на кухню? Я буду собирать на стол, а ты будешь помогать мне своим присутствием и рассказывать как жил все эти годы.
- Да какой я начальник? - засмеялся радостно Виль.
- Да ладно тебе! - махнула рукой Инга - Расскажи ещё что работал слесарем или в шахте...
- На рудниках! - весело вырвалось у Виля.
- Ну понятно! - почему-то серьёзно согласилась Инга,  - Только не ври что простым рабочим. Меня не проведёшь...Начальником рудника?
- Да это не важно. - поднимаясь из кресла пресёк тему Виль.  - Лучше ты расскажи почему в цветочном ларьке работаешь? Как же твоё шитьё? Ремесло своё почему  забросила?
 На кухне Инга стала ходить от холодильника к столу, от стола к шкафчикам с посудой, и всё ставила на стол какие-то закуски, открытые банки, тарелочки и тарелки. На плите что-то варилось и парило.
- Кончилось моё ремесло, Виль! - говорила она по ходу занятия,  - заказов с каждым годом становилось всё меньше. А теперь одежду любого размера можно купить в любом магазине какую хочешь. Ну а за копейки подшивать и  ушивать - много не заработаешь.
 Она на секунду застыла, окинув взглядом стол и нагнувшись достала из под стола бутылку водки.
 - Давай лучше выпьем вначале за встречу, - сказала она быстро и ловко разлила водку по  стопкам, а потом сама же, без лишних слов, выпила даже не присев за стол.
 Виль выпил свою рюмку и заметил, как сморщившись торопливо закусывает Инга, а потом так же торопливо начинает доставать сигареты. Эта появившаяся в ней суетливость и заставили его внимательно приглядеться к ней. И только тут он заметил  как она изменилась за эти годы.
 Морщины прорезали лоб, от крыльев носа тянулись складками к углам рта. Губы стали будто бы тоньше, почти незаметными, а подбородок наоборот выдавался вперёд. На шее выделялись натянутые жилы и дряблая кожа была видна возле ворота открытого  домашнего халата.
- Что? - резко спросила Инга, выдыхая табачный дым,  - Изменилась? Постарела?
- Ну что ты? - привычно сыграл беспечность Виль, -Ты прекрасно выглядишь...
- Не ври! - так же резко, каркающим голосом оборвала она, - Зрение у меня, конечно, не как в молодости, но очки, как ты я пока не ношу. И в зеркале себя хорошо вижу.
- Значит я тоже не помолодел. - заученной улыбкой ответил Виль,  - Хорошо бы я гляделся на твоём фоне...А так, очки, седина, вставные зубы и прочая ерунда ...В соответствии с возрастом.
- Ты-то как раз хорошо выглядишь. - улыбнулась расслабленно Инга, - Лощёный - как у нас говорят.
Виль понял, что смог сбить её нахлынувшее напряжение.
- Летом я была на могиле мамы и отца, - со вздохом заговорила Инга, - и заходила на твою могилку...Ну к тебе и к Вале...Что смотришь? Я всегда захожу, когда бываю. Там у тебя фото хорошее. Ты улыбаешься - молодой совсем. Не смотри так...Я никогда не верила в твою смерть... А Валя тоже жива?
 Вопрос прозвучал как-то отдельно, будто Инга задала его другим голосом.
 - Её нет! - качнул головой Виль,  - Не спрашивай у меня больше ничего, ладно?
 - Хорошо. - медленно, почти по слогам ответила Инга и стала торопливо разливать водку по рюмкам.
- Тогда за упокой души...
Они выпили молча и так же молча какое-то время закусывали уткнувшись каждый в свою тарелку.
- А я вот вышел на пенсию и решил вернутся в родной городок. - заговорил Виль, чтобы прервать тягучую тишину, - Приехал, значит, а тут квартира родительская продаётся. Вот купил. Не знаю уж на счастье или нет...В ней пусто и темно...Помнишь ты сказала мне так, когда я провожал тебя в Новогоднюю ночь от Васьки к тебе домой? Много, много лет назад... Так вот в этой пустоте и темноте стали мне приходить в голову разные воспоминания, видения нашей молодости, и вспомнилось вдруг всё до самых мелочей...
- Хорошо хоть вспомнилось... - вздохнула  Инга, и засмеялась своим каркающим хриплым смехом,  - А мне , знаешь, за эти двадцать с лишним лет, так ничего толком забыть и не удалось. Всё время что-то мешало...
- Мешало? - удивился Виль, - Что мешало?
- Да во всякие времена разное. Как-то летом, наверное через год как ты освободился или раньше, увидела я вас в городе мельком с Валькой.  Шли вы по улице, разговаривали, смеялись, ты коляску с ребёнком перед собой толкал. Такими вы мне показались тогда счастливыми...Хотя почему показались? Видать и правда были счастливые! Только одеты были оба как-то невзрачно, в старьё какое-то. И коляска была у вас вся замызганная, старая... Сразу видно было,  что взяли у кого-то с рук или у знакомых позаимствовали. Я тогда, в начале 90-х, хорошо зарабатывала. Клиентура была у меня самая шикарная. Ребятам красные пиджаки шила, девчонкам их - наряды разные. Ну а они денег не жалели. Так что всё у меня тогда было. И Илюшка мой  имел и ел всё самое лучшее, что только продавалось на нашем Центральном рынке. Не плохо мы жили, а вот увидела вас и позавидовала тогда. Первый раз позавидовала по-настоящему вам...До этого-то я только злилась на тебя, да всё пыталась себя убедить , что Бог тебя ещё накажет не так...

                3.
- Господи! За что нас Бог наказывает? -шептала истово в ухо Вилю ослабевшая от горя и слёз Евгения Самсоновна, - Только -только Валю схоронили...Сорока дней не прошло...
 Все уже разошлись и на кладбище стало тихо. Закончились траурные речи генералов и полковников, звенящих орденами и медалями на парадных кителях. Отгремел воинский салют  над открытой могилой. Толпа провожающих, бросив горсть земли, удалилась. Строго , но тихо вышагивая, ушёл почётный караул и вот они остались одни возле заваленной венками и цветами свежей могилы.
 Виль смотрел в след детей Малютина: седеющего уже тридцатилетнего капитана-лейтенанта  в чёрном мундире с кортиком, и  похожую на Веру Самсоновну белокурую молодую женщину, прижимающую к себе одной рукой мальчика лет восьми.
- Сами начинайте поминки. - сказала им Евгения Самсоновна на прощание, - Мы с Игорем Петровичем позже подъедем. Не ждите нас.
 Виль оторвался из объятий жены Малютина и теперь смотрел на портрет своего начальника. На временном православном кресте, что был воткнут в свеженасыпанную могилу, цветная фотография выделялась, как что-то яркое и  праздничное.  "Старик" на ней был молодым, улыбающимся, каким помнил его Виль ещё лет  восемь назад. Во взгляде ещё строгость и задор, и лицо ещё не расплывшееся от болезни, и эта  чуть заметная улыбка.
- Что же теперь будет, Игорь Петрович? Как жить? - спрашивала Евгения Самсоновна, а Виль только пожимал в ответ плечами.  Тогда ему было всё равно что ждёт его впереди. Смерть Вали, ссора с сыном, который наговорил ему грубостей после похорон и обвинил в смерти матери  его. Потом известие об инфаркте Малютина и сразу, через несколько дней, смерть его начальника и друга. Всё это слилось в один единый поток нескончаемого горя, страданий и абсолютной внутренней опустошённости.
 Где-то в глубине души он всё ещё беспокоился  о том, что давно не был на работе и дела накопились, хотя всё это и было оформлено Малютиным ещё в самом начале как два месяца неиспользованного отпуска накопившиеся за последние годы. Это чуть уловимое беспокойство как-то связывало его пока с реальной жизнью, как -то давало возможность, хоть иногда переключиться и забыться немного. Его собранный чемодан давно стоял в углу квартиры предоставленной Малютиным и так и не был разобран им после похорон Вали. Ему было не до бытовых забот: встречал Веру Самсоновну в аэропорту, устраивал её в гостиницу, помогал сыну с переездом в общежитие университета, организовывал поминки на девять дней смерти Валентины...Всё это занимало много времени и сил, а с учётом что это была не знакомая ему Москва, то все эти хлопоты и в том числе и на Лубянке, о захоронении Валентины здесь, на одном из московских кладбищ, как просил сын, не оставляло ему почти ни минуты покоя и хотя бы времени на что-то другое...Хотя что у него здесь могло быть другое? Он просто упал в омут этих дел и хождений по инстанциям и наверное был благодарен, что они у него есть. Сидеть на одном месте и остаться один на один с собой было бы совсем не выносимой мукой...
- Да! - вздохнул Виль, - Пришла беда- открывай ворота...Так мама всегда говорила...
   И от этих слов Вилю вспомнились события пятилетней давности, произошедшие через несколько месяцев после его командировки в Беслан. В тот день Малютин вызвал его к себе с самого утра.
  Было самое начало зимы. Снег за окном "старика" был ослепительно белым, день солнечным и морозным. Виль пришёл в хорошем расположении духа после редких выходных проведённых вместе с семьёй и друзьями на природе, где он от души отдохнул. Товарищи по работе организовали шашлыки и печёную картошку на берегу замёрзшей реки, дети катались с кручи берега на санках и лыжах, все вместе пели под гитару и пили ямайский ром, который кто-то из сотрудников приволок почти половину ящика из очередной командировки. Валя была весёлая и беззаботная, а Димка уснул рано набегавшись с ребятами и девчатами по тайге...
- Разрешите? - бодро спросил Виль, и привычно, без стука, вошёл в кабинет Малютина.
- Садись, Игорь Петрович. - строго откликнулся "Старик", продолжая стоять лицом к окну, где завораживающе падал ослепительно чистый снег, и спиной к двери. Голос начальника вначале показались ему обычными, но когда он присел к столу и не дождался, что Малютин повернётся к нему лицом сразу, Виль почувствовал лёгкое беспокойство и даже тревогу. Поза и поведение начальника говорили ему о многом. За прошедшие годы совместной работы Виль знал, что ничего хорошего это за собой не повлечёт.
 - Извини! - резко повернулся генерал и прошёл к столу хмуря брови, - Я начну без сантиментов и предисловий. Я очень виноват перед тобой и надеюсь что ты поймёшь и простишь меня.
 Малютин дёрнул ящик стола, достал оттуда пухлый канцелярский конверт из серой бумаги. Он повертел его в руках несколько секунд, а потом как-то аккуратно, каким-то нерешительным совсем непривычным для него движением положил его перед Вилем.
 - Что это? - играя желваками спросил Виль.
 - Посмотри.. - кивнул генерал, стараясь не глядеть на него.
 На пяти больших, девять на двенадцать, цветных фотографиях был сфотографирован с разных ракурсов  могильный памятник и сама могила аккуратно забетонированная и обложенная плиткой в виде подиума.  Памятник был невысокий, из чёрного гранита с белыми буквами. В глаза бросались кусты роз посаженные по бокам.
  " Шредер Борис Вильгельмович" и " Шредер Надежда Ивановна" были чётко различимы белые буквы на чёрном фоне. Фото матери и отца были такими, какими он запомнил их при последней встрече семь лет назад.
 Виль почувствовал как непроизвольно задёргались мышцы на лице, как глаза застилает слёзная пелена и резко отвернулся.
- Они что? ...В один день...? - чуть отдышавшись торопливо спросил Виль.
- Нет! - резко ответил Малютин, и тяжело скрипя стулом, опустился на своё место за столом, - Отец ещё весной...Мать в сентября...Извини я сделал всё что смог...Но у меня был строгий приказ не сообщать тебе до особого распоряжения.
- Понятно... - просипел Виль, и делая усилие над собой закашлялся, чтобы проглотить вставший в горле комок.
   Через несколько минут они уже выпили первую рюмку, не чокаясь                по-русскому обычаю. Секретарь Малютина, Вера Ивановна, явно  была предупреждена им заранее, а потому стол был накрыт быстро и незаметно.
- Маме, видимо, трудно пришлось... - вздохнул Виль, поставив пустую  рюмку, - отца она действительно очень любила. Всю жизнь с ним как с мальчиком..."Не забудь перчатки.." , " "Запахни шарф, там морозно сегодня...","Не забудь позавтракать, а то я тебя знаю..", " Не забудь документы - они у тебя на столе, а очки на верней полке шкафа...". Так вот и жили...
- Да! - вздохнул Малютин, - Жили! Светлая память...Не сомневайся, не нуждались ни в чём и никогда, хотя никогда и ничего не просили...И помощь медицинскую для них своевременно оказывали - патронажная сестра бывала три раза в неделю...И остальное...
 Виль почувствовал в словах начальника недоговорённость и поднял на него глаза. Он с удивлением ждал ещё чего-то, что явно хотел сообщить ему генерал.
- Давай ещё по одной. -подвинул ему рюмку генерал и не глядя в глаза выпил первым.
- Да говори уже...! - вырвался у Виля выкрик через несколько долгих секунд молчания. Малютин даже бровью не повёл. Сидел и задумчиво жевал дольку лимона.
- Одну договорённость, Игорь Петрович, мы не выполнили.  - наконец-то тяжело роняя слова сказал Малютин,  -  Они до самой смерти так и не узнали, что ты, валя и Димка живы.
 Виль резко закрыл ладонями лицо, как от острой боли полоснувшей по глазам.
- И мои письма...? - выдохнул он тяжело.
- Твои письма, - твёрдым, будто деревянным голосом продолжил Малютин, - которые ты каждые полгода отправлял им, они не получали. Таков был приказ сверху. Сам пойми...
- Да! - резко выкрикнул Виль подскакивая на ноги и бешено вращая глазами, -  Здесь мне упрекнуть некого! Сам себя обманывал  последние два или три года... За эти годы я хорошо узнал порядки в нашей Конторе и её систему. Я сам подозревал все последние годы, что пишу в никуда! Сам себя обманывал...Кого винить? Некого! Мне так было легче...
- За что же мне наказание от Бога, Инга? -  пересилив себя улыбнулся Виль, - Я любил тебя. Рената, которого никогда не мог забыть, убивать не хотел...А с Валей у меня вышло, наверное, только потому, что ты не разу не пришла ко мне. Ни на квартиру к ней, ни на свидание в СИЗО, хотя я просил тебя, записки передавал...
- Странные вы все  мужики всё-таки! - неприятным хрипловатым смехом перебила его Инга,  - Как же я могла к ней прийти, когда она меня в первые же минуты за дверь выставила и всем видом и словами напрямую сказала мне, чтобы я никогда у неё не появлялась? Ты же сам всё видел и слышал?
- А я тебе звонил несколько раз. - вздохнул Виль, - Думал тогда, что поймёшь, что это я...Думал ответишь...Скажешь что-то...Ждал чего-то...
- А я и понимала. - спокойно ответила Инга и выпила рюмку сама, не дожидаясь его, - Всегда чувствовала как ты звонишь и мочишь на том конце провода...Чего же ты не откликнулся? Почему не позвал, ни сказал ничего?
- Молодой был - дурак! -легко засмеялся Виль, чувствуя, что на душе становится как-то спокойнее,  - Очень хотел, чтобы ты ждала моего звонка...Чтобы назвала меня по имени...А ты так спокойно и радостно спрашивала "Кто там?" будто не догадывалась, будто и не произошло ничего, а у тебя всё хорошо и нет проблем...
- Так я тоже молодая была. -хохотнула Инга. - Дурочка! Была уверена, что ты не можешь не понимать, что прийти к Вальке я не могу...И тоже ждала, что ты назовёшь меня по имени...А радовалась от того, что ты позвонил...
- Бред какой-то! Правда? - засмеялся не весело Виль. Он чувствовал в душе горечь, но  это была уже давняя и застарелая печаль. Рана внутри  давно зажила только "рубцы" ещё напоминали о когда-то пренесённой боли.
- Всего-то и надо было, чтобы кто-то кого-то первый назвал по имени. И всё было бы по-другому?
- Не было бы по-другому? - жёстко ответила Инга и быстро наполнила свою рюмку, - Злая я была на тебя,  что ты всю ночь за Алёнкой ухаживал, веселился  да танцевал с ней. А на меня почти не смотрел...
- Так ты носилась весь вечер как угорелая. То на кухню, то в спальню к ребёнку. Я к тебе , а ты о меня...
- Потому и носилась! Ты вон как к нашей красавице воспылал сразу! Даже мужа её прихлопнул от усердия нечаянно.
Инга одним движением смахнула рюмку в рот и чуть запила водой даже не поморщившись.
 - Здрасте! Приехали! - иронично-бодрым голосом ответил Виль,  - Валя любила так говорить, когда разговор заходил в тупик...
- Вот видишь? - резко ответила Инга,  - И Валя у тебя теперь на каждом слове!
- Извини! Я с ней почти двадцать лет прожил! Царствие ей Небесного!
- Ну да! - кивнула Инга и на её лице появилась неприятная гримаса,  - Жить с ней ещё тогда начал, когда мне звонил с её квартиры, чтобы о любви своей рассказать. Знаем! Рассказывала нам твоя Валька.  Всех нас собрала как-то и рассказала какая у вас любовь вышла взаимная и что беременна она теперь...А потом, после выкидыша, как-то  у Алёнке на дне рождении рассказывала как на свиданки к тебе ездит, да советовалась с ней что лучше возить и как лучше предавать. И места в этих рассказах мне не было!
 Виль  угрюмо молчал и думал о том, что старое никогда не станет новым, хоть как его не зови и не вызывай. Слишком многое  стоит между теми событиями и сегодняшним днём. У него слишком много. Возможно, что у Инги  всё  по-другому, и потому голос её такой. Неприязненный и злой. Не забывала значит...
- Правда это всего два раза было. - уже совсем другим, спокойным голосом заговорила Инга  словно расслышала его мысли, - Через год после последней совместной  нашей встречи Алёнка нашла себе мужика и даже замуж за него умудрилась выйти. Уехали они жить в Оренбург. А ещё года через два  увидела я как-то Вальку в трамвае. Она уже с пузом была с огромным таким, что пальто на ней не затёгивалось...Так что вся твоя любовь , Виль, ушла другим.
- Может быть... - вздохнул Виль,  - Осталось только детство, да наши с тобой два зимний месяца счастья...
- Счастья? - хохотнула привычно Инга,  - Точно...Точно... Были! Ты всё ходил, продукты мне носил, помогал, спал со мной, говорил много. А я всё время ждала что же ты мне предложишь? А ты молчал...Тебе и так хорошо жилось. Захотел пришёл, захотел позвонил. Только вот я все эти месяцы таблетки противозачаточные у знакомой медички выклянчивала, да молилась в конце каждого месяца...Очень уж мне не хотелось оставаться одной с двумя детьми на руках...
- Как же ты могла так думать обо мне? - как-то обречённо вздохнул Виль, - Мы же с тобой с самого детства так любили друг друга...Ты же меня хорошо знала...
- Знала, знала! - злобно бросила  ему в лицо Инга,  - И хорошо помнила, как ты мне помахал ручкой  в больничке и забыл  на два  года.
-  Не смог забыть. - потупил взгляд Виль, - Хотел...Старался...Не смог. Прости меня.
- Давно простила! - быстро и как-то радостно откликнулась Инга, - Давай лучше выпьем ещё ! Наливай...
 Разливая водку по рюмкам, Виль почему-то отчётливо вспомнил один из разговоров с Валей во время их свидания в лагере.

В тесной комнатушке с зарешёченным окном, они лежали одетые, крепко обнявшись  на жёстком топчане под тонким казённым одеялом.
 Был вечер. Виль только что разжёг огонь и  в холодной пока ещё комнатушке для суточных свиданий у обоих изо рта шёл пар.  Он не стал зажигать керосиновую лампу и в сумерках они просто смотрели на языки пламени.
- Я думал ты до весны не приедешь.  - первым заговорил Виль, чувствую, что её руки начинают согреваться на его теле, - Здоровье-то у тебя как? Тяжело тебе небось после этого...
- На душе только тяжко, Виль. - еле слышно, сонным голосом откликнулась Валя, - А так-то я сильная, ты знаешь. И дети у меня ещё будут обязательно. Мне дядяка-врач в больничке нашей сказал, что с этим у меня всё в порядке. Так что, Виль, ты не думай. Сына я тебе ещё рожу обязательно. Здоровенького и красивого, как ты... В этот раз просто гриппом заболела. Даже не знаю как. Я ведь и не болела никогда с детства ничем. А тут грипп этот...Но слава Богу, как моя бабка говорила, всё прошло. И всё ещё будет...
Будет... - недовольно проворчал Виль,  - Ты бы хоть  у меня спросила нужен мне этот ребёнок или нет? Мне сидеть ещё почти полсрока. Родила бы - намучилась одна.
- Не намучилась  бы. - сонно улыбнулась Валя просовывая руки глубже ему под свитер и прижимаясь ещё крепче, - А сына я рожу себе , если ты не хочешь. Обязательно рожу , Виль! Потому что я тебя очень люблю. А от любви обязательно должны быть дети. Так мама всегда говорит. "Какая же любовь без детей?"-  говорит она. Тогда, говорит, и жить не стоит. В чём тогда радость? Жить для себя?...
- Для себя! - хмыкнул Виль,  - Ты что не для себя что ли живёшь? А для кого же ещё?
- Нет, конечно! - торопливо и как-то испуганно зашептала Валя, - Я для тебя живу и для нашего ребёнка. Кто же для себя живёт? Только если эти жулики, что с тобой тут сидят. Ты их не слушай, Виль! Посмотри какая у них жизнь: из тюрьмы опять в тюрьму. А на воле от них людям только горе одно, а родственникам и родным беда.  Мне Алёнка много чего порассказала про них. Ты же не такой , Виль! Правда?  Ты же случайно здесь... Вот выйдешь и мы с тобой будем жить как люди.
- Как люди, говоришь? - вздохнул печально Виль,  - Да люди они все по разному живут. Потому как и сами они разные.
 -  Хорошие люди все живут одинаково. Честно живут, работают и растят детей. - оттолкнув его чуть от себя горячо заговорила Валя, а Виль не удержавшись рассмеялся в голос над её убеждённой наивностью. А потом ещё долго уговаривал и целовал, чтобы она не обижалась на него...

                4.
  - Ну, а вот когда вас вместе увидела, то позавидовала вначале. - донёсся до Виля откуда-то издалека голос Инги, - А потом смотрю: одежда на вас вся потёртая будто  из прошлой жизни, колясочка у ребёнка тоже подержанная...Какие-то затрёпанные вы были, но счастливые. Это точно! Это я запомнила. Думала тогда вот в хламьё люди одеты посмотреть страшно, лица худые и глаза голодные, но...  смеются и улыбаются. Особенно Валька! Я тогда подумала: судьба тебя нашла Виль. Уж больно крепко тебя Валька подруку держала - не вырваться. А мне тогда впервые выть захотелось от своего достатка и от работы своей, от жизни этой серой...
 Инга неожиданно открыто захохотала и прикуривала ещё одну сигарету. А Виль оглянулся и обвёл взглядом всё вокруг. Показалось, что неожиданно оказался в каком-то незнакомом месте и с какой-то малознакомой женщиной. Почему оказался? Зачем он здесь?
 А его  взгляд скользил по затёртым пропитанным табачным смрадом обоям, по неряшливо свисающим пыльным и грязным занавескам на окне, по кухонным шкафчикам , которые он помнил ещё из прошлой жизни...Из той жизни, которой давно не было.
- А потом,  - продолжала разглагольствовать Инга, - твоё имя в городе вдруг загремело, ты стал известным и богатым человеком...Меня подруги просветили, что   всемогущий "Рентген"  - это оказывается ты, Виль! Тогда я впервые пожалела...Ах как мне стало жаль! Не разглядела я тебя - вот что я тогда подумала! Я тогда узнала где ты живёшь и ходила туда, и увидела каким франтом и каким мужчиной ты стал. Ну то бишь, каким ты был тогда...Да! Увидела и машину твою шикарную с водителем, и тебя одетого с иголочки, амбалов твоих, которые вокруг тебя вьются и суется, дверку тебе открыть...Валька правда хоть и ухоженная тогда , а всё же как была так и осталась серой мышью.... Разве тебе такая женщина была нужна? Эх! Вот тогда я второй раз позавидовала Вальке. Дура дурочкой думала, а как смогла она тебя разглядеть! Как-то смогла она тебе поверить  и увидеть, что будет из тебя толк, что большим человеком станешь...А! Ладно! Дело прошлое...
  Виль ощутил, что притаившаяся за последние часы тоска начала опять заползать в душу чёрным тяжёлым пятном. То самое чёрное чувство одиночества, кажется оставленное им в родительской квартире ещё утром, опять вернулось и завибрировало где-то внутри.
- Но я не пропала, Виль! - с вызывающей пьяной гордостью воскликнула Инга,  - Нет! Уже в который раз я сцепила зубы и  начала всё сначала...Замуж вышла...Потом ещё раз...Короче живу сейчас с одним дальнобойщиком. Ну как живу? Так! Проживаю...Приезжает он ко мне раз в два три месяца на недельку-полторы, когда груз попутный или рядом бывает проездом...Ничего! Хороший мужик! Не жадный главное и весёлый!   Я тогда беру на это время у своей хозяйки отпуск и мы с ним гуляем пока не надоест...Погуляем, а потом я опять сижу  в своём ларьке с утра до вечера...Ну не дома же мне сидеть? Молодые редко заходят. Короче, сам понимаешь, у них своя жизнь , работа, дети...Мне место в их жизни остаётся только в разговорах по телефону, да в редких встречах на праздники...
 Во время всего этого длинного диалог Инги Виль сидел потупившись и чувствовал, как внутри него чёрное пятно тоски  начинает расплываться и заполнять его всего. С каждым сказанным словом пятно увеличивалось, а слова падали в него как в большую лужу падают тяжёлые капли осеннего дождя. Чувство это нарастало, " чёрная лужа" заполнялась быстро , росла, растекалась и заполняла его всего.
  Слова-капли падали в черноту и пробивали в ней дыры и уходили куда-то внутрь. С каждой каплей там, внутри него, росла чернота и пустота ночей проведённых им когда-либо. Капли спрессовывались в  лагерные ночи за колючей проволокой, в бессонные ночи наполненные стрельбой, пожарами, кровью, криками умирающих, а так же в ночи проведённые рядом с больничной кроватью Вали, в последние ночи в квартире родителей. Спрессовывались в чёрную жуткую тишину. И в этой тишине голос Инги звучал как набатный колокол доносящийся из глубины пространства, летящий откуда-то из далека, из-за тёмных лесов и морей, из самого центра огромного и пустого пространства необозримого и необъятного...
 И когда чернота переполнилась и затмила всё вокруг и внутри, тогда только Виль стал воспринимать слова Инги как невнятное бормотание и редкие выкрики. Словно кто-то из соседей говорил громко и настойчиво за бетонной стенкой комнаты...
 Виль увидел себя опять стоящим посреди широкой залы столовой, где люди пришедшие на поминки сидели за столами в тишине и тесноте, плечом к плечу. Димка стоял пред ним и бросал в него слова, как тяжёлые камни. Он кричал и слёзы заливали его лицо. В полной тишине наполненного людьми зала он кричал, что это он убил его мать, что он никогда не любил её,  что лучше бы он сам уехал однажды в одну из своих командировок и никогда больше не возвращался к ним.
   Виль пытался ухватить сына за руку, пытался как-то успокоить его, но он вырывался и выкрикнув всё вдруг будто бы захлебнулся собственным криком и вырвавшись из его рук убежал.
  Вот тогда Виль впервые почувствовал, как эта чернота поселяется в нём и заполняет его. Но тогда он смог задавить её в себе, смог собраться. Люди ждали его, а ещё была надежда что сын опомнится и простит...И он опомнился. Он позвонил ему через полгода прямо среди дня, поздравил с наступившим Новым годом, спокойно спросил как у него дела, коротко сказал что у него всё хорошо и попрощался.
 Именно тогда эта чернота и появилась у него внутри, но сын звонил ему ещё несколько раз в тот год, хотя никогда не отвечал на его звонки. А Вилю удалось унять эту чёрную тоску, посадить её на цепь, загнать внутрь, в самый дальний угол. Он работал много, но вначале умер Малютин, потом закончилась и работа, и чернота стала выползать из угла всё чаще и чаще. А в последний месяц,  каждую ночь в темноте квартиры родителей, он чувствовал как она заполняет его грудь, давит на горло...
  Сейчас чёрное пятно не чувствовало больше "берегов" и сопротивления, оно разлилось и превратилось в необозримый океан.
- ООО! - раздался над ним каркающий голос Инги, -Я вижу, начальник, ты совсем  стал правильным. Пить разучился видать, а?
 Она стояла рядом с ним пошатываясь и пыталась заглянуть ему в лицо. Виль поднял глаза и увидел её пьяные, хитро прищуренные  глаза какого-то водянистого цвета, скошенные в ухмылке тонкие губы и поведённые будто судорогой дряблые щёки.
" Как всё это могло сом ной произойти? Почему сейчас? Отчего так просто и мерзко?" - лезли ему в голову глупые мысли, но он тут же, сделав над собой усилие,  откину все эмоции и для надёжности даже потряс головой.
 - Извини! - бодро и успокаивающе улыбнулся он ей прямо в лицо,  - Мне нужно идти.
 - Тю-тю-тю! - сложив губы трубочкой пьяно пропела она, - Третий час ночи , милый! Куда ты пойдёшь?
- Домой. - вздохнул Виль и  поднялся на ноги. Он быстро прошёл в прихожую и стал обуваться и искать взглядом своё пальто и шарф.
 - Подожди! - резво заплетающимся шагом догнала она его, - Подожди немного, Виль. Я прошу тебя!
 В её глазах была тревога и затаённый страх. Виль уловил обрывки её нехороших мыслей и ругательств...
- Ты можешь подождать одну минуту... Ну или пять минут? Я прошу тебя!
 Она молила его тем самым голосом той самой Инги, которую Виль помнил всегда.
- Хорошо. Подожду. - выдохнул он чувствуя как чернота внутри вдруг начала съёживаться и будто замерла.
Инга быстро ушла в комнату и Виль слышал как она набирает на мобильном номер телефона. Потом она вышла с ним в прихожую и её напряжённое лицо и почти безумный взгляд поразили его. Хотя внутри всё ещё было острое желание быстро дёрнуть дверь на себя и  бежать из этой квартиры.
 После долгих минут ожидания Инга оживилась.
 - Это я! -крикнула она в трубку, - Ты сказал звонить в любое время...Да! Он уходит...
- Возьми- это тебя! - облегчённого выдохнула Инга, протягивая ему трубку.
- Слушаю. - привычным голосом сказал в трубку Виль.
 - Привет Рентген! Лёнчик тебя беспокоит...Не забыл старых приятелей? Много лет прошло...
 - Ну как же тебя можно забыть, малыш? -хмыкнул удивлённо в трубку Виль, - Кто бы мог подумать?
- Что, Рентген? Нежданка тебя  вижу не слишком сбила? - хрипло засмеялся в трубку полузнакомый голос, - Да! Малышом меня давно никто не называл...Лет десять, если не более того...
- Да меньше, наверняка, Лёнчик, меньше! - быстро включился в разговор Виль,  - Не сразу же ты после нашей общей с братвой кончины стал смотрящим? Молод тогда ты ещё был...
 - Тогда - да! - резко перебил  голос в трубке,  - Сейчас уже давно забыто...Я вижу ты всё тот же. Не зря я на тебя вышел! Никто не мог тебе сказать, что я сейчас в городке Смотрящим...Ну если только баба твоя...
 - Не моя она, Лёнчик! - уже расслабленно засмеялся Виль,  - Раз тебе стуканула, то уж ты сам о неё не открещивайся. Да и не говорила она...и никто не говорил.
- Ну значит ты прежний! - довольный собой засмеялся вор,  - Встретится надо по делу, конечно. В бега не думаешь рвануть?
- Уверен, что пасёшь меня уже не первый день. Смысла не вижу...
- Ну всё правильно кумекаешь. Приглашаю к себе в гости.
- Ну кончай, Лёнчик! - скривился Виль, -  Не тащи меня в свою нору...Там ведь ты мне начнёшь, не дай Бог, предъявы выкатывать...
- Ну я к тебе зайду давай.
- Нет. Встретимся на людях. На Карельском переулке есть кабачок окружённый зарослями, тот что на берегу Елшанки. "Омар Хаям" кажется. Хозяева там явно узбеки. Можно сказать нейтральная территория. Я буду там завтра ровно в  два часа  дня. Лады?
 - Хмы! Хваткий ты остался...
- Тебе другой бы и не понадобился. - резко ответил Виль,  - И псов своих держи пока подальше. Пусть издали наблюдают. А то я занервничаю после разговора с тобой, да и сделаю в них лишние дырки. Зачем нам заранее ссорится, Лёнчик? Моё слово всегда крепким было.
 - Я помню. - прохрипел вор, - Может тогда ребята мои заедут за тобой? Или и тут не доверяешь? Сам доберёшься?
- Пусть заезжают. - подумав несколько секунд, согласился Виль, - Разницы нет. Они за мной будут ехать или сам я вместе с ними. Только в машине кроме водилы пусть никого не будет, ладно? Мне спокойнее, а тебе соблазну меньше...
- Ну такой ты мне и нужен! - засмеялся Лёнчик, - Вижу что  не потерялся за эти годы...Трубу бабе дай.
- Тебя.
 Виль предал трубку Инге и стал одеваться краем глаза наблюдая как она суетится прижимая трубку к уху, как мечется по квартире, как прикрывает рот сводной рукой. Застёгивая пальто Виль напряг внутренний слух.
 - Ты завтра в ларьке своём? - спросил Лёнчик.
 - Как обычно , допоздна... - шептала в трубку Инга.
 - После обеда к тебе мой человек заедет, - прерывая её бормотание перебил Лёнчик,  - и получишь ты своё бабло. Не трясись! Я слово держу...Но и ты тут жить остаёшься вместе с детьми и внуками. Так что как договорились. Бабки взяла и всё забыла навсегда. Это тебе нужно  - не мне...Кумекаешь?
- Я понимаю...- торопливо начала шептать Инга в ответ, но Виля уже престало интересовать содержание разговора. Он просто открыл дверь и вышел.
  «Всё это уже было много раз…» - успел подумать он  и холодный порыв ветра ударил в лицо так, что он задохнулся. Запахивая на ходу пальто и надвинув шапку глубже, на самые брови, Виль шагал большими,  торопливыми шагами не разбирая,  куда идёт, куда сворачивает. Шёл долго, упираясь в дома, в поперечные, освещённые ночными огнями, улицы, и стоял на перекрёстках Центрального проспекта, пережидая пока промчатся одинокие, летящие с большой скоростью,  машины.
 В душе было темно и пусто, как  в его квартире, все последние ночи. Уличные фонари расплывались перед глазами жёлтыми тусклыми пятнами, мелькали блики стеклянных,  иногда ярко освещённых, иногда туманно-тёмных витрин магазинов, в которых мёртвыми лицами глядели манекены. Или же в лицо яро и неожиданно били лучи рекламных вывесок, или резали по глазам неоновые трубки каких-то крикливых названий. Ветер постоянно бил и то в лицо, то стегал, точно плетью,  горящее лицо холодным порывом откуда-то сбоку.
 Он не знал, сколько шёл, почти бежал, не смотрел на встречных прохожих, не смотрел по сторонам, ноги сами шли куда-то. И только когда лицо остыло, и дышать стало трудно, а ноги уже двигались не так быстро, он будто бы очнулся и остановился.
  Фонари слабо, но довольно чётко освещали замкнутое пространство двора. Он оглянулся вокруг. И что-то знакомое стало чудиться ему в очертании обычных одинаковых пятиэтажных домов, обступивших его тёмными стенками со всех сторон. Но, видимо, игра света и тени, а так же  блёклый свет уличных фонарей, смазывающий  морозный воздух, будто растёкшейся жёлтой краской, туманили пробивающиеся откуда-то изнутри его воспоминания. Он остановился и беспомощно, стараясь поймать ускользающую нить видений, завертел головой вокруг себя, и даже сдвинул шапку на затылок и несколько раз протёр глаза будто после долгого и крепкого сна. Но добился лишь того, что всё опять стало незнакомым, и видение, или скорее его предчувствие, исчезли и растворились в жёлтом, обволакивающем всё вокруг,  свете.
Неожиданно вдали, ярким пятном, засветились несколько стоящих кучно фонарей и  какая-то чужеродная  для этого пространства, блестяще-белая стена  одноэтажного ларька с остроконечной, точно вьетнамская хижина, крышей тёмно-красного, даже  ядовито-бордового  в этой темноте, цвета. И он пошёл на этот белый свет, и только подойдя вплотную,  увидел, что рядом ходят какие-то молодые люди, девушки смеются, а парни уже отходят от ларька, и что-то громко говорят и машут руками. Он посторонился, и только тогда заметил одинокую сгорбленную фигуру девушки в свитере и в накинутом на плечи шерстяном платке, на фоне ярко-белой стены этого странного ларька-магазина. Она медленно расхаживала вдоль этой стены, и смеялась, и что-то возбуждённо говорила.  Виль только тогда заметил, что она прижимает ладонью к уху трубку мобильного телефона.
 По её наряду и по приоткрытой открытой двери в белой стене было понятно, что она только что вышла оттуда, чтобы поговорить по телефону. Но не это притягивало его взгляд. В его голове уже вертелось имя девушки. Как её звали? Маша? Света? Он готов был поклясться, что видение прошлого ожило пред ним. Он видел опять  ту самую продавщицу, бабка которой сказала однажды ему заветные слова. А у этой Маши или Светы  ещё была сестра! И обе они умели заговаривать раны и помогли с понарицей Вале…
«Моей Валюше!» - вдруг с острой болью пронеслось у него в мозгу, и Виль зажмурился. Сердце застучало сильнее, и он отчётливо вспомнил бледное лицо Вали, в свете  тусклых фонарей больничного дежурного освещения.
« Сыну не говори ничего, - чуть слышно прошептала она, - не надо ему ничего знать. Не тяни его на свой крест…». Это были её последние слова.
 Виль открыл глаза и безошибочно повернул голову в сторону пятиэтажного здания  в другом конце двора. Это был их дом, когда-то. Дом Вали, в котором они жили до того, как он вступил на путь, свернувший в волчью яму.  Ноги сами принесли его сюда. Вот только зачем?
Бабка сказал тогда: «Будешь знать, что скажут, и слышать всех кого захочешь. Только не самых дорогих тебе людей. Они для тебя всегда будут закрыты…»
А Виль, тогда в больнице, так и не смог почувствовать последнего вздоха Вали, и не услышал ни одной её мысли. Хотя сидел до последнего рядом с её кроватью.
 Перед его лицом вдруг чётко всплыло лицо Инги, её истеричный крик опять звучал  у него внутри.
«А я ведь слышал  мысли Инги с первой минуты встречи сегодня, - подумал он устало, - хотя и не хотел себе признаваться. Я даже ставил экран, кажется, чтобы не слышать их, и не ощущать её внутренней, почти холодной пустоты…»
« Прости меня Валюша! – поднял глаза в темное ноябрьское небо Виль, - Эти дворы осветили и очистили и без меня, но кто очистит мне душу? И кто кроме тебя сможет уберечь её теперь от тяжкого греха терзаний. Я был не только  помощником палача, но ещё и могильщиком той любви, которую ты мне дарила все те  долгие годы…».

                5.
  Предстоящая встреча с Лёнчиком мало беспокоила Виля. Как не странно, но в эти, такие насыщенные событиями сутки, он впервые уснул мертвецким сном без сновидений и тяжёлых дум. Уснул сразу, как только вернулся домой под утро и коснулся головой подушки.
  Наутро, открыв глаза, Виль вдруг ощутил, что сегодняшнее ноябрьское  хмурое и непогожее утро не такое уж и непогожее и совсем не хмурое для него лично. За завтраком он всё прислушивался к себе, всё искал   внутри себя то самое чёрное расплывшееся пятно тоски, но как не странно не чувствовал его совсем. Он был спокоен и равнодушен ко всему, но радовался шуму ветра за окном и ел с аппетитом, как давно уже не ел, и мыслил о чём-то непонятном и ускользающее воздушном. То вспоминалась смеющаяся мама, то  улыбающийся отец, то виделась молоденькая Валя напевающая всегда тихо, когда накрывала на стол. Она что-то постоянно напевала  в молодости, когда оставалась наедине или когда думала, что её никто не видит.
 Однако и эти мимолётные видения не вызывали у него ничего кроме тихой грусти и ледяное спокойствие поселившееся внутри него совсем не тревожили. Виль чувствовал себя по-новому, как никогда ранее ещё не чувствовал. В его душе будто бы что-то повернулось или просто сдвинулось куда-то в неизвестном ему направлении. Возможно внутри него открылась какая-то его часть, которую он до этого не знал и о существовании которой не догадывался...
   Учёные утверждают, что мозг человека задействован им самим наполовину или даже меньше, что возможности мозга во много раз превышают  те способности и навыки, которыми мы пользуемся в повседневной жизни. Ведь не даром даже  случайно  упавший на голову кирпич заставляет человека говорить сразу на нескольких языках или открывает у него уникальные математические способности, не говоря уже о других встрясках мозга, которые открывают часто просто другую личность с другими привычками и другим интеллектом.
  Возможно что и душой или внутренним миром человека происходит что-то подобное, когда она бывает разорвана в клочья  постоянными мучениями и страданиями душевными? Вот так как произошло с Вилем. Цепь постоянных мучений душевых: потеря близких людей, проклятие сына, утрата дела, которым занимался долго и отдавался полностью, и наконец потеря даже светлого и чистого прошлого могли повлиять на него именно так.  Вот и вывернулась душа другой, ещё не познанной стороной , ещё не известной никому и не понятой и не открытой самим обладателем. Только вот что она теперь из себя представляет и что из этого всего выйдет Виль не понимал. "Кто ты теперь Виль Шредер?" - хотелось спросить ему у себя самого, но он не ждал ответа сейчас. Он знал, что время покажет, и даже не мог понять почему знал это. Одно он знал теперь точно, что он уже не тот Виль Шредер и даже не Игорь Петрович Гайдуков. Причём знал о себе это так точно, как никогда и ничего не знал о себе.
  В своё время из мальчика  Виля он превратился в Зэка Шредера быстро, но на это ушло не менее чем полтора года. Ещё год ему понадобился чтобы из  простого Зэка стать настоящим и матёрым уголовным авторитетом. Примерно столько же времени ушло, чтобы стать настоящим сотрудником УФСБ Гайдуковым - профессиональным, расчётливым и хладнокровным. Сейчас он трансформировался в неизвестного ему человека всего за несколько часов....Хотя? Это если не считать дней и ночей проведённых в  одиночестве родительской квартиры...
 Однако всё равно сейчас  это не вызывало у него, как раньше, никаких эмоций или чувств, а было лишь странное ощущение  чего-то необычного и в тоже время неизбежного. Новый Виль Шредер не испытывал  ни радости, ни горя, ни страха или просто присутствия опасности, и даже не имел никакого плана на дальнейшую жизнь. Но не это было удивительным. Удивляло его то, что это совсем не казалось ему самому удивительным.
 " Впрочем, - спокойно размышлял он, - если я ещё способен удивляться тому, что меня самого больше ничего не интересует и не удивляет, значит удивляться я ещё не перестал. Хоть какие-то эмоции говорящие о том, что я  ещё жив...Жив внутренне! Возможно, что  во мне со временем оживёт что-то человеческое...".
   В маленьком ресторане на несколько столиков Виль оказался пройдя по извилистой тропинке между припорошенными  снегом кустами и деревьями, а так же искусстно спрятанными  в этих изгибах беседок, как отрытых так и с глухими кирпичными стенами. " Летом, в зарослях травы и зелени деревьев эти беседки , видимо совсем не видны." - подумал Виль, понимая, что к обустройству территории подошли со вкусом и явно профессиональные ландшафтные дизайнеры.
- Рад видеть тебя здоровым.  - крепко прожал ему руку Лёнчик, хитро улыбаясь,  - Ты хорошо выглядишь для покойника зарытого на Майке.
- Я думал, что тебе понадобилась моя проницательность? - улыбнулся открыто в ответ Виль, - Теперь вижу, что ты позвал меня , чтобы похвастаться своей? Может тогда просто пообедаем?
 - Узнаю твой острый язык!  - загоготал вор, - Бакланить с тобой на толковище и в прежние времена было себе дороже. Садись!  Гостю всегда почтение...Шашлык, вино ... или чего покрепче?
 За прошедшие десять с лишним лет Лёнчик сильно изменился. Если бы не его игривый голос, Виль  не сразу бы узнал в этом седеющем и располневшем мужчине с красным лицом того хрупкого на вид паренька, каким он ещё помнил его. От него уже  попахало перегаром, а блестящие маслянистые глаза выдавали любителя спиртного. Впрочем красное лицо и шрамы на нём говорили так же о том, что пусть -дорога к месту смотрящего достались ему не так просто.
  Виль согласился на коньяк, решив порадовать вора,  и они присели за стол.
- Всё никак я не докумекаю, Рентген, - начал Лёнчик разливая коньяк по рюмкам,  - неужели ты просто по базару со мной пробил, что я теперь смотрящий в городке?
 - Да это не трудно...Да и не так важно...- с неохотой ответил Виль читая мысли Лёнчика и осматриваясь вокруг. В ресторане они были не одни и люди эти были явно не просто посетители.
- Вы идите, - улыбнулся Виль застывшему возле них официанту, который принёс к столу шашлык, - мы с товарищем позже ещё вас позовём.
 - Я надеюсь, Лёнчик, что не весь городок ещё знает, что Рентген ожил. А Лёнчик? - спросил Виль чокаясь своей рюмкой с вором.
 Лицо Лёнчикам разом помрачнело и он одним глотком смахнув содержимое рюмки ответил почти рычащим злобным голосом.
 - Ты, Рентген, видать стал рамсы путать и берега забывать, раз считаешь смотрящего хуже малолетнего баклана.  Конечно, для тебя я Лёнчик! Но я тебе не тот малыш, которого ты когда-то знал. Имя моё звучит в городке не хуже чем имена Силая или Гурьяна.
 - Да ну? - с показным притворством удивился Виль,  - Неужели же в городке все более опытные люди перевелись? Пересажали всех или ласты кучно склеили?
 - А-ха-ха-ха! - громко рассмеялся вор, - Смешно гутаришь...Опыт дело наживное...Время всему учит. Ладно! Давай помянем их всех. И Гурьяна с подручными и всех кто был после него.
 Лёнчик быстро наполнил  рюмки.
 - И много их было после? - осторожно спросил Виль.
 - Да не очень. - скривившись в ухмылке Лёнчик,  - После Гурьяна был прислан Гиви. Но не долго пробыл. Года через два завалили его в местном баре. Любил он посидеть в новом баре, что тогда открылся в фойе бассейна "Дельфин". Вот там его и кончили. Зашли двое хлюпиков  одетые во всё чёрное, неприметные такие. Ну и из УЗИ , из двух стволов, расстреляли и его и его подручных. Один остался - Гибуля. Из местных, но ты его  вряд ли помнишь. Старогородской.  Он тогда возле стойки стоял, вот и успел заныкаться. Ну понятно, что Гибуля стал претендовать на Смотрящего. За рулём сам ездил, не доверял никому, всё хотел вычислить кто же Гиви кончал. Хотя понятно! От этого и его шкура зависела...Однако, месяца через два достали и его. Прямо в центре города, на проспекте Мира, догнала его тачку какая-то колымага неприметная, и из "калаша" сделали из его "Лендровера" решето. Но он везучим оказался. Выжил и в больничке ему вовремя все дырки зашили. Да! Только сам знаешь, Рентген! Судьбу можно обмануть, но для этого фарт нужен сумасшедший и мозги...Всё такое, как у тебя. А таких как ты мало! Можно сказать, что и нет таких...
 В больничке Гибулю даже менты охраняли, но так - несколько дней. Как убрались они сразу к нему и гость пожаловал. Зашёл в палату в халатике белом, как посетителю положено, поздоровался со всеми. У него тогда в отдельной палате жена сидела и ещё кто-то из родственников. "Здрасте" - говорит, а потом из под халата волыну с глушаком достал спокойно и всю обойму в  него и выпустил. Потом улыбнулся: "До свидания" - говорит, и только его и видели.
  Лёнчик закончил рассказ и засмеялся громко трясясь всем телом и даже лицом. Но Виль чувствовал, что вор больше играет, чем веселится. Смотрящему по статусу не положено быть трусом. Впрочем Лёнчик и не был им. Среди бригадиров Гурьяна всякие люди были, но трусов, Виль это знал точно, никогда не было. Хотя тоску и страх исходящую от Лёнчика Виль чувствовал и понимал его. Пьёт теперь, Лёнчик, и видимо давно. Глушит в себе тот страх и ту тоску что так и осталась с тех времён...
 - Так и не узнали кто? - спросил Виль и увидел в ответ только кривую усмешку. Вор догадывался о многом, но естественно говорить о таких вещах ни с кем не собирался. Впрочем Вилю и не нужно этого было. Он спокойно читал мысли смотрящего , как отрытую книгу. Без всякого труда и даже усилий.
- Ты.... - начал было Лёнчик, но Виль резко перебил его.
- Рад за тебя, малыш! Только вот что! Давай веди меня за столик к  своему старшему, под которым и ты и твоя братва ходит. Я так понял, что сидит он тут где-то рядом. Иди скажи ему, что мысли твои я все считал, а потому буду базарить и обедать только с ним. Иди, иди...
 - Вот так , да? - зло процедил сквозь зубы Лёнчик и в его расширенных зрачках Виль уловил не только удивление , но и ужас промелькнувший где-то в глубине глаз.
 - Именно так, Лёнчик! - улыбнулся ему открыто, прямо в лицо Виль,  - Извини. Ни Силай, ни Гурьян   никогда ни под кем не ходили. Ты знаешь. Так что обижаться тебе на меня не за что, смотрящий. Давай! Иди...
 Виль впился взглядом в злые глаза Лёнчика с такой силой, что того даже мотнуло, чуть  откинуло на спинку стула. Вор  подскочил на ноги , замотал головой, как после сильного удара и забегал мутными глазами по сторонам.
- Иди! - твёрдо повторил Виль и увидел как Лёнчик не твёрдой шатающейся походкой пошёл в другой угол.
 Через несколько минут к столику подошёл огромного роста амбал в ладно  сидящем  костюме и нелепо пёстром галстуке, небритый уже несколько дней, но крепко пахнущий дорогим парфюмом.
 - Пройдёмте со мной, уважаемый! - с явно кавказским  акцентом пробасил верзила. Виль мельком глянул в его пустые "телячьи" глаза и  кивнул, вежливо улыбнувшись  в ответ.
 За дальним столом, отгороженным  небольшой стенкой и полутьмой даже днём, всё было более шикарнее и изящнее. Стол был широким и покрытым скатертью, а не клеёнкой, вместо стульев стояли лавки ручной работы с мягкими сиденьями и спинками. Стол и пространство вокруг слабо освещал  ночник. И свет от него падал так, что дальний конец стола оставался в полумраке, а потому входящему с дневного света фигура человека, сидящего  в дальнем углу,  угадывалась лишь контурами.
 - Присаживайся. - предложил человек бесцветным не громким голосом с еле уловимым акцентом. Виль послушно сел на край лавки и стал напряжённо вслушиваться в мысли этого кавказца. Слава Богу, думал этот человек в основном по-русски, лишь  редко проскальзывали мысли на чеченском и грузинском. Но эти отдельные  мысли не интересовали Виля. Он чувствовал, что ему необходимо узнать сейчас самое простое: кто, почему, зачем и какой ценой?
 - Мы как-то давно встречались пару раз, - так же неторопливо и тихо продолжил  голос через значительную паузу, - но думаю, что ты вряд ли меня помнишь и знаешь. Ну если, конечно, ты не тот самый "волшебник" о котором мне рассказывали и до этого и сегодня...
 Виль почувствовал серьёзность намерений и опасность исходящую от этого человека слишком остро и  решил, что не стоит тянуть паузу, стал говорить сразу без предисловий.
 - Вы Лемуил Бергадзе по кличке Лом, которую вы естественно получили в русской тюрьме. - тяжело вздохнув и вытерев пот после напряжённых минут начал Виль, - Вор в законе. Родились в Грузии в Кадорском ущелье, по национальности чеченец. В 90-е годы жили у нас в городке, хотя умудрились поучаствовать лично и в первой и во второй Чеченской войне. При Видикалове - Силае держались в тени, но все местные авторитеты знали, что ваша "резиденция" находится в здании старого склада на пересечении улиц Станиславского и Тагильской. Там, за обшарпанными и неприметными стенами из силикатного кирпича,  вы себе устроили шикарное жилище  с огромной столовой для гостей , бассейном и  богатой биллиардной. Кстати, тогда, в бытность Силая, все думали, что  вы являетесь подручным Зохи или Захара, как у нас называли авторитетного вора из Актюбинской области, который имел в Казахстане крепкую банду вооружённую автоматическим оружием и передвигающуюся по степи не только на конях, но и на джипах. Но на самом деле даже тогда Захар уже подчинялся вам.
 Наш городок вы специально выбрали для своего нахождения,  как место тихое и спокойное, далёкое от войны на Кавказе, а потому удобное для проворачивания своих дел. Отсюда было легко и незаметно исчезнуть, и так же незаметно, не привлекая лишнего внимания, появиться....Этого достаточно? Я могу продолжать долго.
 Виль почувствовал как Лом занервничал, его руки задвигались по столу, переставили салфетницу с одного угла в другой, потом в тишине он шумно глотнул вина из высокого стакана. Мысли вора бежали быстро и чётко, хотя и лихорадочно.
 - Нет! - сказал Виль, - Я не из органов. Не надо им приписывать то, что они никогда не могли и вряд ли смогут.
- Там тоже не дураки сейчас работают. - чуть быстрее обычного откликнулся Лом.
- Далеко не дураки и даже профи. Но они ограничены законом, а потому многое им недоступно. Я работаю на себя, а потому ничем не ограничен. Родители умерли, жена тоже. Сын и она жили все эти годы под другой фамилией, так что найти сына вам не удастся. Можешь не заморачиваться по этому поводу. Раз я смог похоронить себя и их в обход ментов и гебья, то сам понимаешь, что голова у меня варит, а мои способности ты уже оценил надеюсь...
- Про меня сейчас только узнал или и раньше знал тоже? - резко спросил Лом.
- Сейчас. Мысли твои прочитал. Может что-то и знал тогда, но хранить в памяти десять лет такие подробности не стал бы. Я же не рассчитывал на нашу встречу?
- А что так? - с явной издёвкой спросил вор, - неужели будущего предвидеть не можешь?
- Не могу - потому что не мошенник. Могу только сказать, что мысли твои  об интересе к тебе со стороны ФСБ правильные. Это очень может быть, хотя я этого точно не знаю. Но по тем делам, что ты наделал на Кавказе, ты вполне мог и должен был попасть в поле их зрения, а возможно и взят на контроль. Впрочем, ты и сам это сейчас знаешь или чувствуешь...
 - Ваха! - резким гортанным голосом позвал неожиданно Лом, и Виль вдруг почувствовал, что он уже всё решил и решение это довольно жёсткое.  Рядом возник громила пригласивший Виля к столу.
 - Что будешь заказывать? - обратился к Вилю Лом спокойным обычным голосом.
- Я поздно лёг. - вздохнул  Виль, -Обедать мне рано. Стакан вина для тонуса.
 Лом кивнул и громила буквально через несколько секунд поставил перед Вилем полный стакан вина и маленькую тарелочку с какой-то закуской и исчез опять.
 - Я действительно плохо спал эту ночь.  - без всякого усилия , привычно соврал Виль,  - Если ты не против, давай сразу к делу.
- Хорошо, Волшебник! - ощерился Лом золотыми зубами, резко приблизив своё лицо и заглядывая Вилю в глаза. Его лицо было почти коричневого цвета и изрезано крупными морщинами, что  в прочем не портило его, а придавало более  угрожающий вид. Чёрные глаза вора должны были, да и наверняка не раз прожигали собеседника пронзительным взглядом. Но Виль готов был и к такому развитию событий. Он с демонстративно кроткой улыбкой выдержал взгляд вора и за все долгие секунды не моргнул ни разу, и ни разу не "снял" с лица заученной улыбки. Он хорошо знал, что звериные жесты и взгляды имеют в этой среде иногда большее значение , чем слова.
- Мне нужно, чтобы ты сделал для меня одно дело... - начал Лом цедить сквозь зубы всё ещё рассчитывая на свой пронзительный взгляд. Но Виль уже отвёл глаза в сторону и спокойно взял в руки стакан. Он отхлебнул не торопясь и спокойно продолжил речь вора, говорящего специально медленно.
 - В своих рядах ты заподозрил "крысу", которая стучит либо ментам, либо твоим врагам. - заговорил Виль,  - Сейчас ты хочешь увезти меня силой в Казахстан,  в свою "нору". Там я тебе помогу, а ты подумаешь что со мной дальше делать.  Сейчас я вижу, что люди которые убрали Силая были твоими людьми, хотя и делали это на заказ. Ты серьёзный человек, ворочаешь серьёзными делами. А это значит , что  у меня нет никаких гарантий остаться у тебя живым.  Ты меня используешь, а потом уберёшь. Ну или посадишь на цепь, как раба и заставишь служить тебе. Меня такой расклад не устраивает.
 Вил поднял глаза  и широко, по-доброму, как когда-то учил Малютин, улыбнулся в бешенные от злобы глаза Лома.
 - Ты что, - широко осклабился Лом, показывая не только передние золотые, но и задние белые вставные зубы, - думаешь что у тебя есть выбор?
- Ну подумай сам! - с деланным сожалением вздохнул Виль и аккуратно и медленно положил на стол левую руку в которой была зажата боевая граната "Ф-1". Лом лишь чуть скосил глаза, заметил, но ни один мускул не дрогнул на его лице. Виль почувствовал, что он действительно не испугался. Хотя это было и не удивительно для человека учувствовавшего в двух войнах.
- Люди Лёнчика наврали ему, а он тебе, что якобы меня обыскали. - спокойно продолжал Виль,  - Они просто пощупали меня для вида. Какое там оружие, было написано у них на лицах. Мы не знаем этого фраера, но то что он фраер видно уже за версту: по походке, улыбочке и прикиду.  Кроме того ты сам недооценил меня, хотя знал обо мне и думал. Но не связал всё что знал и доверился впечатлению и рассказам Лёнчика. Кроме того людей Лёнчика и его самого ты убрал так как разговор наш не для них. В кабаке у тебя всего трое людей включая Ваху.
 Теперь смотри расклад: Ваху я валю одним ударом и оставлю гранату тебе и твоим стрелкам, а сам ухожу через чёрный ход к Елшанке уже намеченным мной маршрутом. Теперь ты не сомневаешься, что ко всяким неожиданностям  я подготовился?
- Складно врёшь...- не так уверенно  прорычал Лом, но на его лице уже дёргались нервно губы, задвигались морщины.
- Пистолет у тебя в левом внутреннем кармане пиджака, а у Вахи вообще за поясом  на спине. - спокойно продолжал Виль,  - Двое твоих людей сидят в подсобке прямо напротив нас, за дверью. Развалились на стульях и автоматы стоят у них в углах. Вы, Лом, не воевать пришли, а показать мне оружие издали и взяв под руки  увезти на своей машине втихушник.  Так что я передумал.  Ты  старше меня на двенадцать лет и значит тебе сейчас под шестьдесят. Я думаю, что спокойно успею сломать тебе нос одним ударом, потом проходя мимо подсобки закинуть туда гранату, а Ваха твой и понять ничего не сможет...Ты не дергайся резко, а то я так и сделаю. Хорошо?
 Лом тяжело вздохнул и отвёл глаза в сторону. Он тяжело навалился локтями на столешницу и помолчав с минуту спросил уже спокойно: "Что предлагаешь?".
- Пойми, Лом. - заговорил Виль, - За последние несколько лет  я не в первый раз в такой ситуации. И ты не первый авторитетный вор , который хочет меня заполучить. Если ты не знаешь об этом, то это и понятно. Ты же тоже не будешь потом хвастаться нашей встречей? Авторитет дороже...
 Сделаем так. Я сейчас вызываю по мобиле такси и тихо уезжаю. Пойми! Мне терять нечего. Хоть здесь умирать, хоть в яме на цепи у тебя в казахских степях. Поэтому давай договоримся. Ты уже понимаешь, что даже когда я повернусь к тебе спиной, то всё равно буду знать и видеть что ты думаешь , делаешь или кому подаёшь тайный сигнал. Поэтому ты сидишь спокойно, а завтра вечером я тебе позвоню и мы обо всё договоримся. То что ты хочешь я для тебя сделаю, крысу найду. Слово моё твёрдое. Вот тут можешь Лёнчику поверить на слово. Моё слово - это мой авторитет. Свои условия я тебе озвучу позже. Пиши телефон.
 Виль набрал номер заказа такси, выдернул исписанную салфетку и сунул её и авторучку в карман.  Потом  прижал руку с гранатой к бедру и встал.
- Не ищите меня там, где я выйду из такси. Время зря потеряете. Ну и дома тоже не ждите. Я обязательно позвоню как договорились.
 Виль встал и чутко прислушиваясь к гулким звукам пустого дневного ресторанчика пошёл к выходу.

                6.
   С друзьями детства Виль не общался очень много лет. Связь была утеряна между ними после его почти пятилетнего заключения и Виль считал , что раз никто из одноклассников, даже  друг детства Васька, не позвонили, не пришли, значит так им удобнее. Сам же показываться друзьям после тюрьмы он не стал, да и не хотел. Времена были сложные, голодные и злые.
  Потом Виль начал работать на Силая, стал вживаться и понимать порядки новой среды в своей новой реальности, и места в этой реальности для друзей детства он не находил. Даже наоборот. Считал, что всякое лишнее знакомство или дружба с ним ставят любого человека под угрозу. Не зря считал, а знал об этом точно...
 А потому намного позже узнавая где-то случайно или сталкиваясь с друзьями  и подругами детства в общественных местах, Виль всегда отворачивался или умело делал вид, что не узнал их. Ему  совсем не хотелось, чтобы авторитеты города воспользовались его детской дружбой и нашли  ещё один"рычаг" давления на него. Зачем подставлять простых людей, живущих обычной жизнью, под  возможные неприятности или даже опасности, когда легко можно обойтись и без этого? Воры  не побрезговали бы ничем лишь бы надавить на него или заставить "плясать  под свою дудку". Но для себя самого Виль всегда держал своих друзей и подруг  в поле зрения: знал кто чем занимается, куда переехал жить, как и чем занимаются в жизни...
  Виль попросил таксиста остановиться возле спорткомплекса"Юбилейный", прямо возле большого ледового дворца, где всегда было много народа, и с прилегающего жилого района, и из детских спортивных школ, и из самого комплекса, где базировалась их городская хоккейная команда. А кроме того вокруг был разбит пусть и не большой , но всё же парк, со множеством дорожек и тропинок ведущих в разные концы города. В этот парк Виль и пошёл наугад, побродил по заснеженным тропинкам и вышел мимо недавно построенного костёла к перекрёстку. Это место тоже было довольно многолюдным днём. Трамвайная остановка  вела к Дворцу Пионеров или как он там назывался сейчас по новому, Виль этого не знал, а так же к большим корпусам Детской городской больницы.
  Он перешёл перекрёсток, нырнул во дворы и  увидел то что искал. В одном из переулков, в полуподвале, неоновой вывеской поблёскивал магазин подержанной одежды. Здесь Виль быстро выбрал себе всё что нужно, начиная от трусов и носков, джинсов  и толстовки, и кончая зимней чёрной курткой, покрытой непромокаемой плащёвкой, с капюшоном  и вязаной шапочкой  тоже чёрного цвета. Свой костюм и пальто, а так же всё остальное он попросил сложить в большой пакет и взял с собой. Пройдя два квартала пешком он заметил мусорные баки огороженные плитами в довольно безлюдном дворе состоящим из старых двух и трёхэтажных домов и выкинул свою одежду как можно незаметнее, походя, проходя мимо.
 Потом он пошёл через весь город в район 240-го квартала, в самый густонаселённый и высотный район города. Рядом находился Олимпийский городок, названный в честь того, что все девятиэтажные и многоподъездные дома в этом районе были построены к проведению Олимпиады 1980 года.  Тут народ суетился и сновал ещё более плотнее, чем в центре города.
  Виль зашёл в одну из маленьких закусочных, где воняло протухшими овощами и чем-то жарящемся на огне.  Там он заказал сто грамм самой дешёвой водки и пару чебуреков, какой-то салат, и подсел к парочке мужиков распивающих бутылку. Через несколько минут они уже были приятелями, ну а   бутылка купленная Вилем в закрепление их знакомства полностью и окончательно сделала их друзьями на ближайшие три часа.
 Через несколько часов Виль оказался в одном из  тихих дворов образующих замкнутое пространство четырьмя пятиэтажками стоящими квадратом,  внутри которого находился детский сад.  Хорошо , что на дворе был ноябрь, а потому рано темнело, а ещё он увидел удобный изгиб у забора детского садика и притулившуюся там под несколькими деревьями лавочку. Летом это теневое место было явно востребовано и днём и вечером, а сейчас, плохо освещённое и занесённое снегом угадывалось только с близкого расстояния. Виль сразу определил по номеру квартиры нужный ему подъезд и понял, что с этого места подъезд будет как на ладони. Оставалось просто ждать.
 Ваську он узнал по походке ещё издали. За двадцать пять лет друг девства , конечно, изменился, но не настолько, чтобы Виль не смог признать его. Знакомые манеры и повадки при ходьбе и та же отмашка левой рукой, лёгкая косолапость стала ещё более бросающейся в глаза.
 - Васька, привет! - поздоровался Виль подходя к другу детства сбоку.
 - Привет... - удивлённо протянул Васька знакомым, хотя и изменившимся с возрастом голосом, - Мы что знакомы?...
 -Конечно, Вась...Это я - Виль....Подожди - не ругайся и пойдём под свет фонарей. Присмотрись и подумай....Конечно, моя могила на Майском кладбище -это серьёзное препятствие...Но поверь -это я...Я живой! Ну, Васька? Не дури, а?
 - Шутки шутишь мужик? - озлобленно процедил Василий,  - Тебе чего надо-то?...  Вил почувствовал, как от него попахивает свежим перегаром.
 Они препирались и тихо спорили ещё минут пятнадцать, до тех самых пор пока Виль не пустил в ход весь набор воспоминаний детства и не стал разговаривать так, как они когда-то говорили в молодости.  С трудом, но ему удалось увлечь Василия за собой, на спрятанную от людских глаз скамейку возле ограды Детского сада, и там продолжить убеждать его.
 - На вот, хлебни! - достал из-за пазухи начатую бутылку коньяка Виль,  - Я тут тебя уже два часа дожидаюсь, продрог весь.
- Ну раз так, давай! - согласился Васька и глянул на этикетку бутылки,  -Хорошо живёшь!
 - Сейчас плохо, Вась. Помощь твоя нужна...
 - Бредятина , конечно... - отхлебнув из бутылки и уже спокойно усевшись на лавке медленно рассуждал друг,  - Сон наяву, честно говоря... Мы же с Маринкой на ваших похоронах были...А жена? Сын? Тоже живы?
- Давай потом Вась, а?...
  Ещё через двадцать минут долгих и нудных разговоров и расспросов Виль добился своего. Васька полез в карман за мобильным телефоном. Он говорил минут пять  или десять и Вил понял, что договорился.
 - Он у нас на заводе зам. главного инженера. Жену похоронил недавно. Живёт один. Мы иногда собираемся у него перед тем как на рыбалку ехать, ну или в баню к нему ходим. У него дом здоровенный...Только он с прибабахом немного! Ничего? У него весь дом картинами увешан. Рисует картины - хорошие, красивые...Но человек странный и своеобразный...Как-то чего-то там кто-то сказал по-пьяне - так он нас всех выгнал...А спросил то человек всего-то: чего, мол, картины свои прячешь?  Мол, вон художников по телеку показывают, и ты бы пошёл может выставку какую организовал бы...
  Потом Васька вызывал со своего мобильника такси и они поехали к его товарищу. Поехали в сторону посёлка Круторожино, что в пригороде. Когда остановились на одной из плохо освещённых улиц коттеджного посёлка , вышли из такси Виль напомнил другу.
 - Смотри Васька! Не проболтайся. Я тебя умоляю. Всё очень серьёзно. От твоего молчания не только твоя жизнь зависит , но и жизнь твоих родных и детей. Запомни... Даже Маринке ни полслова...
 - Слушай, хватит Виль! - сердился Васька,  - Я, конечно, пьяный сейчас, но не дурак же конченный.
 Скрипнула калитка и на улицу вышел мужик в овечьем тулупе. Они о чём-то несколько минут поговорили с Василием и тот  махнул рукой Вилю. Пока они говорили Виль осматривался и понял, что это тот самый посёлок, который возник ещё в девяностые. Тогда здесь, на полпути в Круторожино  и почти вплотную к городу, строили дома только "новые русские" , да местные предприниматели или богатеи. Сейчас посёлок разросся, было с десяток улиц и почти под сотню домов. Узнать это место ночью было почти не реально. Да Виль и не узнал ничего, просто понял по расположению и по горящим вдали огням Круторожинской больницы - местной психушки.
"Ну вот! - подумал он,  - Все пустоты внутри города постепенно застраивают. Если не частными домами, то новостройками...Хотя народ говорит, что городок захирел совсем после того как закрыли два крупных комбината и несколько заводов..."
   Когда Василий пожал руку Вилю торопливо прощаясь и уехал на ожидающем его такси, хозяин дома махнул издали Вилю рукой, приглашая за собой. Ворота и забор были высоким и крепкими, дом в темноте чернел двухэтажной громадиной. Высокое крыльцо было без перил, а первый этаж, куда они вошли сразу из входной двери, напоминал заброшенную строительную площадку с  не разобранными строительными лесами, мусором в углах, сложенными грудой листами шифера и кафельной плитки, стопками мешков цемента и ровным  пыльным слоем  давно не тронутого запустения покрывающее всё это сверху.
- Здравствуйте! - подал руку человек в тулупе, захлопнув за собой дверь,  - Друзья Василия Ивановича  - мои друзья. Меня зовут Максим.
 - А по отчеству? - спросил Виль, сразу оценивая речь и манеры хозяина дома.
- Ну что вы? - улыбнулся тот,  - Мы же с вами одних лет...
 - Тогда просто Игорь! - крепко в ответ пожал руку хозяину Виль оценивая его физическую силу.
 - Я живу только на втором этаже. - сразу пояснил Максим, - Первый этаж не достроил вовремя...Ну а теперь просто незачем...Да и не для кого...
 Второй этаж действительно был полностью обжитым. Даже коридоры между комнатами были обделаны стенными панелями, а потолки блестели свежей краской и маленькими лампочками освещения по всей их длине. Комнат было видимо много, но Максим провёл Виля в самую большую, гостиную совмещённую  с кухней.
- Я чудовищно устал, Максим. - решился наконец заговорить Виль, когда хозяин захотел пригласить его в кресло рядом с собой, - Можно мне где-то лечь и поспать. Я просто валюсь с ног, да и с алкоголем я сегодня, как никогда , немного перебрал.
 Максим понятливо кивнул и отвёл его в дальнюю комнату, включил там ночник. В комнате стоял разложенный диван с подушкой. Под ногами был мягкий ковёр, окна были плотно занавешены шторами.
 - Схожу вам за пледом. - сказал Максим удаляясь. После этого Виль сразу лёг на диван и заснул почти мгновенно от усталости, а так же от  чувства безопасности и спокойствия, которое обрушилось на него ещё  у ворот дома.
       Посунулся он от какого-то резкого звука. В относительной тишине дома он прозвучал гулко и пронзительно. Возможно что на пол уронили что-то металлическое и тяжёлое. Виль резко сел на диване и прислушался. В щель чуть приоткрытой двери слышался далёкое бормотание телевизора, ему отвечал более громкий голос человека. Разобрать что-то и в том и в другом было сложно.
  Виль заметил сквозь щель в шторах, что на  дворе темно, мобильный телефон показывал 3 часа 23 минуты. Он выключил телефон и спрятал его под  матрас лежащий на диване. Только после этого Виль обратил внимание, что его, пока он спал, разули и раздели до футболки и трусов, да ещё накрыли пледом. Кроме хозяина этого сделать никто не мог. Да и говорил где-то в дали именно он. Вот только с кем? С телевизором или с человеком?             В доме было жарко натоплено. Виль надел джинсы и сунул ноги в стоящие при входе в комнату тапочки. Он подошёл к двери и открыл внутренний слух.
    Виль с удивлением понял, что Максим находится в гостиной в полном одиночестве и разговаривает  о политике.  "Значит всё же с телевизором?" - подумал Виль улыбаясь. Он понял, что проспал часов пять или шесть, а потому не заснёт пока не узнает что же происходит.
   Максим сидел в одном из двух кресел придвинутых к большому столу заставленному в основном в железных и стеклянных банках и бутылками спиртного. Свет был выключен и большую комнату освещал свет настоящего камина, огромного и ярко горящего и потрескивающего дровами, да светом телевизора.  Хозяин оглянулся на скрип двери, когда Виль вошёл.
 - О-о! - призывно в приветствии понял руку хозяин, не вставая из большого и мягкого кресла, - Вы проснулись...Наверное это я  разбудил вас? Я тут старался не шуметь, но опрокинул всё же сковороду с яичницей...Но это не страшно. У меня ещё есть половина сковороды с жареной картошкой. Я соорудил ужин, торопился, но опоздал. Когда я зашёл к вам вы спали просто мертвецким сном.
- Спасибо, что помогли разуться  и укрыли меня. - засмеялся Виль, невольно поддаваясь бодрому настроению Максима.
- Э-э! Пустяки! - махнул то рукой и только тут Виль понял, что Максим  изрядно пьян, - Я же надеялся, что буду сегодня ужинать не один. Впрочем...Всё поправимо! Завтра будет тоже день и вечер...
- А почему ужин та затянулся? - улыбаясь спросил Виль , присаживаясь в соседнее кресло, -Вам разве завтра не на работу?
 - Нет! - пьяно мотнул головой Максим, - Я вдовец уже более трёх лет...Дети разъехались, дом опустел...Начальство всегда отправляет меня в отпуск в октябре или в ноябре. В этом году получилось уйти только в середине ноября...Люди семейные предпочитают лето, весну... В крайнем случае январь, как продолжение  Новогодних праздников...
- Понятно! - вздохнул Виль,  - А вы идёте им на уступки?
- Какие к чёрту уступки? - засмеялся Максим,  - Когда все вокруг празднуют и выселяться в пустом доме просто тоска чёрная.  А вот когда все работают и рано ложатся спать, я чувствую себя привилегированной личностью. Так что в данном случае мои интересы совпадают с общественными...Но я стараюсь не распространяться об этом...Пусть думают, что я иду для них на жертвы!
- Значит у вас всё отлично! - громко засмеялся Виль. Этот человек нравился ему всё больше. - Я могу к вам присоединиться? Честно говоря, в обед закуска была так себе, а ужина у меня не было совсем.
- О-о! - радостно воскликнул Максим. - Я чертовски рад! Вы не пойдёте спать? Прошу вас - вот пред вами всё чем я богат...Мне, откровенно говоря, уже надоело спорить с этим ящиком. Живой собеседник всегда лучше говорящей машины.
 Виль налил себе водки, вспомнив, что прошедший день в основном пил только её, а Максим себе коньяка. Они выпили за знакомство и Виль стал с удовольствием поглощать домашние соления и консервы расставленные по всему столу. Максим закусил  только шоколадом  и подвинул Вилю под руку сковороду с остатками жареной картошки.
 - Как же вы живёте совсем один? - решил поддержать разговор Виль.
 -  Ну не один! - тут же включился в разговор Максим,  - Иногда ко мне заезжают родственники. Сыновья бывают...Чаще всего приходят друзья по работе. Василий с товарищами...Хотя, честно говоря, тоже не так часто...У меня большой участок земли. Сад и огород, а главное баня. Настоящий сруб из настоящей берёзы. Друзья заезжают попарится в бане и отдохнуть от семейного быта...Дом большой, места всем хватает...
 - А зачем вам такой огромный дом? - прожёвывая поинтересовался Виль.
 - А-а! Так я же строил дом для большой семьи. У меня три сына....Надеялся что кто-то, а может и двое останутся в этом доме...Но жена умерла...Сердце...А дети разъехались по разным городам. Та что вот! Один...Детей и внуков вижу редко...
- Недавно где-то я уже это слышал... - задумчиво промолвил Виль, вытирая руки салфеткой.
 - О! Это действительно банальная история для людей нашего возраста в нашем городке. Я давно работаю на своём заводе и слава Богу, что его пока не закрыли, и говорят, что даже будут расширять производство...О чём это я? А! Я часто беседую с людьми и не только по должности своей и по работе, а и просто так  - за жизнь...
- Городок получается пустеет? -вздохнул Виль.
- Ни Боже мой, Игорь! - неожиданно громко и весело воскликнул Максим, - Количество населения , конечно немного уменьшается -это факт. Ну а как по-другому, когда закрыли и порезали на металлолом столько заводов и даже комбинатов , когда-то Всесоюзного значения? Но в тоже время даже на нашем старом заводе сейчас не мало молодёжи. Едут из районных центров , деревень...Квартиры-то в городе упали за последнее время в цене чуть ли не втрое, а особенно на окраинах. Так вот они квартиры себе покупают, конечно, в старых домах...Но и в новостройках, которых  у нас совсем мало, тоже квартиры пустыми не стоят...так что те, кто предрекает смерть нашему городу , конечно паникёры. Хотя их тоже понять можно. В 80-е годы население было под 250 тысяч человек! Так ведь могло бы не и быть, кстати...Ну если бы не Великая Отечественная и не эвакуация заводов с Украины и Средней России, то было бы у нас столько заводов? Нет конечно!  Был бы просто небольшой город...Да потом развал Союза! Были в центре большой страны, а оказались на приграничной территории. Все центры торговли и промышленности, в связи с капиталистической экономикой, сместились в центр - ближе к столице. Мы на задворках. Производить здесь и везти в центр страны для продажи стало не выгодно. Так что большинство устаревших наших заводов стало легче закрыть  и построить новые ближе к столице, чем  модернизировать оборудование чёрти где, а потом ещё и перевозить его до потребителя...Думаю, что все заводы не закроются, а лет через десять в городе будет половина населения от того, что было в самые рассветные годы...Но на этом всё! городок будет жить...
 - Вы оптимист! - разливая по рюмкам  улыбнулся хозяину дома Виль.
 - Я реалист, Игорь! Реалист! Мы находимся в десяти километрах от Казахстанской границы, а приграничные города никогда не исчезают - это против правил и политики и экономики. И слава Богу, что в России за последние годы стало уже появляться и то и другое. Появилось и развивается...
 - Ну подождите! - прервал Максима Виль, - Вернёмся  к жизни в городке...Вот не станет вас. Извините за прямоту, но всякая жизнь имеет конец. И что? Опустеет ваш дом. Потом рядом ещё один, и ещё...
 - Ничего подобного, Игорь, не произойдёт! - провозгласил с какой-то гордостью  собеседник поднимая свою рюмку, - То что вы говорите уже происходит. Многие дома рядом со ной и в нашем посёлке постигала такая участь. И что бы вы думали? Их почти тут же скупали выходцы из близлежащих к городу районов: Домбаровского, Светлинского, Ясненского и Адамовского. Так что в ближайшее время нам не грозит запустение,  а чувствуется наплыв из районов нового народа, который приезжает на замену нашим уезжающим детям. Правда деревень вокруг городка становится меньше. Но это общемировая тенденция  я вам скажу...Кстати, дома в нашем посёлке покупают довольно многодетные семьи. Так что с убылью населения  -это лично для меня ещё вопрос... Ну а насчёт меня...Дети мои продадут мой дом не так уж выгодно, но думаю, что быстро и без проблем. Впрочем, надеюсь ещё пожить...Хочется знаете ли чего-то ещё сделать. Да и женщины от меня пока не отворачиваются...Хотя найти достойнее жены я и не надеюсь...
- Значит хочется даже пусть и одному? - спросил Виль выпивая рюмку вслед за хозяином.
 - Как не странно, Игорь, но да! Хочется! И к относительному одиночеству человек привыкает, и знаете, находит со временем в них свои прелести и свой смысл.
 - Даже смысл? -  не удержавшись, саркастически улыбнулся Виль.
- Как не странно, но это так. - спокойно, будто не замечая скептической улыбки Виля ответил Максим,  - После смерти жены у меня стало больше времени на чтение  книг и размышлений. Как сами видите, с телевизором я общаюсь только как с собутыльником и не более...
  Виль откровенно и с удовольствием засмеялся скрытому юмору в словах Максима.
 - За последние три года, - как ни в чём не бывало продолжал тот, - я прочитал столько книг, сколько не смог прочитать за предыдущие пятнадцать лет. И они многое мне помогли понять. Понять, что счастливый человек тот, кто не тяготится одиночеством и как ребёнок продолжает радоваться мелочам: рассвету, ночным звёздам, тишине, приятной беседе и вот этой рюмке коньяку...
 Они выпили ещё по рюмке и Максим заговорил уже спокойным, даже умиротворённым голосом.
 - Поверьте мне на слово, Игорь. Счастье человека заключается в мелочах. В том числе и в одиночестве от случая к случаю. В необходимости побыть             наедине с самим собой и подумать обо всё что хочется. Посмотреть на этот мир со стороны можно только в полном одиночестве. Жаль, что в юности нам кажется, что смысл жизни в другом: в достижениях, регалиях, положении в обществе или в должности, в деньгах и признании наших способностей и талантов окружающими...Хотя, может быть и не зря! Если бы я не прожил свои первые 50 лет так как прожил, то возможно, что никогда бы не понял то, что ясно понимаю теперь.  Наверное молодость и существует для  стремлений и свершений, а зрелость - для понимания их бесполезности лично для себя. Всё взаимосвязано!
 - Очень убедительно. - задумчиво кивнул Виль, вспоминая свои прожитые годы и всё что происходило  с ним за эти годы...

                7.
  Три последующие дня Виль безвыходно провёл в доме и прилегающей территории  Максима. Все эти дни он лишь иногда вспоминал о встрече с Ломом и, как обычно, шестое чувство подсказывало ему, что сейчас нужно потянуть время и ждать решения. Решение вопроса с Ломом должно было сформироваться и созреть само.
  Наука Малютина, которой он учился у него все годы их совместной работы, говорила ему именно об этом. А потому после его смерти Виль особо остро вспоминал все его слова и наставления.
 " Иногда,  - часто говорил покойный генерал,  - в безвыходных ситуациях или в ситуациях тупиковых, приходится запастись терпением снайпера выслеживающего жертву. Время или интуиция, случайность или что-то, что люди называют "перстом Божьим", очень часто подсказывают верное решение тому, кто обладает умением ждать и верить, а так же анализировать и не гнушаться мелочами  в делах якобы безнадёжных".
  В сегодняшних условиях, в ситуации внутренней трансформации себя самого, Виль чувствовал и понимал, что ожидание нисколько не томит его. Он проводил время спокойно и размеренно. Так будто бы приехал погостить к другу молодости.
  Они действительно как-то сразу сошлись с Максимом, понимали друг друга с полуслова и потому можно сказать подружились. Хотя настоящей дружбой это назвать было нельзя. Просто они не тяготились присутствием друг друга, Виль это чувствовал, и могли не разговаривать до самого вечера, общаясь лишь за общими обедами и ужинами, да взглядами, когда их пути или дела в доме пересекались.  Этот кряжистый мужик среднего роста с телосложением борца и философским складом ума нравился Вилю своим спокойным  отношением к окружающему миру, к его плюсам и недостаткам, к радостям жизни и его печалям, а главное к себе и к людям в том числе.
  Обычно Максим просыпался поздно, после десяти утра, и сразу шёл мыться в баню. Виль составлял ему компанию, хотя предпочитал душ, а потому не парился до умопомрачения, как хозяин дома,  и не  бегал с ним во двор обтираться снегом. Обычно после этого они готовили обед из многочисленных продуктовых запасов, хранящихся в  благоустроенном и даже ухоженном не хуже второго этажа дома, подвале.  При первом посещении Виля поразил и размер подвала, никак не меньше всего первого этажа дома, и удивительная  ухоженность этого места с принудительной вентиляцией, влагостойкими материалами, продуманностью устройства всего пространства с высокими потолками и отличным освещением. Освещение , воздух, чистота и облицовка стен и перегородок морёным деревом  с самого начала поразили Виля, но он не стал задавать не нужных вопросов. Подвал состоял из длинного коридора вдоль одной из стен и шести небольших комнат закрытых на замки. Коридор проходил вдоль дальней от входа стены и его окна, больше похожие на квадратные бойницы застеклённые толстым не стандартным   стеклом, выходили во внутренний двор.  Под потолком висели кондиционеры включающиеся сразу после того, как хозяин зажигал свет.  В каждой из комнат, как позже узнал Виль, был идеальный порядок.  В одной хранился картофель, лук, свекла , морковь , кабачки, баклажаны, яблоки  и какие-то ещё овощи и фрукты в закрытых пластиковых ящиках имеющих множество отверстий и сверху , в плотно пригнанных крышках, и с боков.  В другой комнате были аккуратно расставлены деревянные открытые ящики со множеством консервированной продукции. Здесь были и магазинные железные банки с консервами рыбными и мясными множества сортов, морепродукты, икра морская и растительная и даже ананасы и джемы, а так же стеклянные банки с солёными помидорами , огурцами, салатами и множеством другого, что Виль не понимал. Разнообразие просто поразило Виля в самом начале.
  - Может кальмаров хочешь или икры? - спросил застывшего в удивлении гостя Максим. Однако Виль, уже знающий о кулинарных талантах Максима, всегда предоставлял ему право выбирать то, что будет у них на обед или на ужин.
  К концу второго дня Виль узнал что хранится в четвёртой комнате.  Она была забита ящиками со множеством книг. Хотя книги здесь были повсюду: и завёрнутые аккуратно в целлофан и просто стопки связанные бечёвкой,  а так же расставленные на больших , длинных и толстых, покрытых лаком, досках развешенных по стенам в виде полок, но сырости или пыли Виль даже не почувствовал. Хозяин предложил ему выбрать себе что-нибудь по вкусу, и когда Виль сказал, что подумает и сделает это позже, кивнул и взял себе несколько толстых книг из разных мест.
 - В отпуске люблю почитать ночами, когда не спится. - пояснил Максим.
 В третью комнату Виль попал в первый же день, как и в первые две. Здесь по стенам был развешан разнообразный садовый инвентарь вроде лопат грабель и секаторов, а так же строительный инструмент и множество ящиков с частями сантехники, болтами, гайками, шурупами и гвоздями. В глаза бросилась даже бензопила громоздящаяся в дальнем углу.  Другой дальний угол в этой комнате занимали плотно составленные в ряд и друг на друга ящики с разнообразными спиртными напитками.
 - Возьми себе пару бутылок, на свой вкус - предложил Максим, - А я возьму себе сегодня парочку бренди.
 Виль взял одну 800 граммовую, квадратную бутылку шотландского виски.
 - Давно не пил, хочу попробовать так же понравится или вкус с годами поменялся.
  В  конце третьего дня, заканчивая ужин, Виль поинтересовался.
 - Слушай. Извини, что спрашиваю, но уж больно любопытство одолевает. А зачем тебе столько всего? Ты случайно не к атомной войне готовишься?
 - Нет. - даже не улыбнувшись в ответ, серьёзно ответил Максим,  - Просто долгое время откладывали с женой деньги  на всякий случай, ну а в основном чтобы помогать сыновьям, да может быть машину купить поновее. А когда жена умерла внезапно, то ребята мои сразу после похорон сказали, что будут приезжать  и помогать мне материально. Все трое сказали. Правда каждый при этом отводил в сторону и разговаривал со мной один на один. Да и приехали они на хороших, а по нашим провинциальным меркам шикарных автомобилях. Жёны у всех в золоте, а у старшего так вся в камнях, как я понял бриллианты или что-то более дешёвое, но не менее прекрасное.  Старший у меня в Москве в университете учился, там и женился и работает в большом банке. Ну другие тоже устроились в больших городах...Всё нормально у них! Вот после этого я и ремонт на первом этаже забросил, а деньги пустил на все эти  запасы и инвентарь.   Здесь на краю города, а многое и в самом городе всего этого просто так не купишь. Или поискать придётся или заказывать. А так всё под рукой...Не знаю поймёшь ты меня, Игорь, или нет. Я ведь знаю, что Василий и товарищи мои считают меня немного с приветом..
 - Не беспокойся, я не считаю. - поспешил заверить Виль.
 - С чего ты взял, что я беспокоюсь? - по-доброму улыбнулся Максим,  - Ты же спросил? Я тебе объяснил как мог. Остальное сам решай...
  После ужина, когда они уже выпили по несколько рюмок и повисла обычная тишина, Виль спросил.
 - А ты жену свою любил?
 - Жену?...- вздохнул Максим, - Любил, наверное...Да, конечно, любил! Просто прожили вместе двадцать лет...Серебряную свадьбу бы отметили в прошлом году , если бы... Это ведь только потом вопросы себе начинаешь задавать:  Любил -не любил? Жалел - не жалел? Смог бы что-то изменить или не смог? ... Потом! А так хорошо жили, поженились ещё в институте, когда нам по восемнадцать лет было. Ну а времена всякие бывали...
- Бывали...- согласно кивнул Виль,  - Но тебя хотя бы сыновья не обвиняют в смерти жены. Уже хорошо! Я вот не говори с сыном по-человечески больше года, с самых похорон жены...
 Максим с натугой громко кашлянул, будто прочищая горло от хрипоты, потом торопливо налил в рюмки.
- Знаешь, Игорь? - сказал он рассматривая на свет свою рюмку,  - Я сразу почувствовал в тебе что-то...Ну что-то общее между нами. У тебя такое бывало? Встретишь вот так человека случайно и вдруг через несколько минут или часов понимаешь, что  есть в вас что-то общее или схожее, даже близкое что-то...Короче говоря, душевные волны, наверное, совпадают...
 - Бывало. - чуть слышно выдохнул Виль, думая о своём, и первым выпил свою рюмку.
- Мне ,видимо, Максим, твоя помощь понадобится. - осторожно, после не долгого молчания сказал Виль.
 - Да? - чуть скосил на него глаза тот,  - Я думал, что ты раньше об этом заговоришь. Выдержка у тебя железная... Я три дня скорее всего не выдержал бы.
 - Почему?
 - Да вижу я что ты чем-то мучаешься. Давно уже вижу.- так же спокойно отвечал Максим, продолжая невозмутимо шкрябать  ложкой по дну консервной банки, - Ночами спишь плохо, как и я. А потом думаешь постоянно о чём-то...Нет-нет и задумаешься посреди разговора о чём-то...Глубоко задумаешься. Ну а раз к Василию не стал обращаться, значит причина у тебя есть. Я понимаю, что иногда есть дела по которым даже к близким друзьям и родственникам обращаться не хочется...
" Да.  - подумал Виль,  - Всё правильно. Не дурак мужик, сообразительный и наблюдательный. Далеко не дурак! Да ещё и спортсмен видимо бывший или в молодости занимался чем-то серьёзно. И мыслит он чётко и правильно. Хорошие у него мысли - без всякой скрытой подозрительности и подлости."
 - Только я тебе сейчас, Максим, ничего рассказывать не буду. Ладно? - попросил Виль,  - Завтра на свежую голову обо всём потолкуем.
- А чего? Это тоже правильно. - подумав минуту согласился хозяин дома,  - Раз всё так серьёзно, то давай отложим.
 Максим взял в руки полупустую бутылку коньяка.
 - Может парню своему позвонишь, пока мы ещё в норме? - спросил он.
 - Не отвечает он на мои звонки, Максим. Сам звонит. На праздники в основном...
 - А сколько ему?
 - Двадцать на днях будет...
 - Ну тогда конечно! Возраст ещё задиристый.  У меня младший на четыре года старше. Тоже норовистый пацан...
 - А почему ты подумал, что я к тебе обращусь? - спросил Виль.
 - Да получается, что тебе не к кому больше. Так получается?...
 - Всё верно.
    На следующий день, который прошёл почти так же как т три предыдущих, после обеда , Виль заговорил  с Максимом о делом.
- Нехорошие люди на меня вышли , Максим. Требуют оказать им одну услугу, а отказать им я не могу. Вот я все  прошедшие дни и думал как бы не отказать им, но формально пустить "по бороде".
 Виль в довершение своих слов резко провёл внешней стороной ладони по подбородку.
- Понятно. - воспользовавшись паузой кивнул Максим,  - А я то всё думал: откуда у тебя граната в кармане?... Что смотришь? Чужой человек в доме был - пришлось подстраховаться и проверить карманы. А там, опачки, граната  лежит себе преспокойно , как обыкновенный апельсин. Странно, что ты не заметил.  Ту не захочешь, а о многом призадумаешься.
 - Ну и чего же ты надумал? - спросил напряжённо Виль, удивляясь, что Максим никогда не думал об этой гранате. Хотя может быть и размышлял в те минуты, когда бывал в своей комнате или вдали от него. Встречались -то они за эти дни редко...Но вот беспокойства Максим по этому поводу точно не проявлял.
 - А чего гадать? - спокойно ответил Максим,  - По любому выходит, что  дела у тебя серьёзные, но в помощи ты нуждаешься. Однако не бандюган! Тот бы за эти дни всё равно обратился бы за помощью к себе подобным. Их у нас в городке пока ещё не перевелось. Только у нас в посёлке несколько этих рож живёт. Был бы ты из их племени  - обязательно бы о ком-то из них спросил. Я так и ожидал вначале. Но потом, когда ты у меня задержался, то понял, что ни по повадкам, ни по складу ума не подходишь ты к этим супчикам. А когда заговорил о помощи, вот тогда я точно понял - не из бандитского ты рода.
 - Логично. - улыбнулся Виль, удивляясь про себя здравым рассуждениям Максима. Подумалось, что ему надо было его мысли почаще  слушать, тогда бы понял о нём больше и всесторонне. Только вот как, когда Максим любил уединяться, да и ему самому, чтобы подумать нужно было уединение.
 - Значит гранатку ты припрятал? - продолжал улыбаться Виль,  - Ну  в таком случае темнить с тобой вообще не имеет смысла. Скажу  всё на прямую.  Хочет один очень авторитетный бандюган, как ты выражаешься, чтобы я в его окружении "крысу" нашёл. Знает он, что кто-то из его приближённых "сливает" информацию налево, а вычислить его не может...
 - А ты , значит, можешь?  - резко спросил Максим.
 - Могу. НО это разговор другой, к сегодняшним проблемам не относящийся. Я тебе об этом как-нибудь в другой раз расскажу. Потому что если начинать с этого то: во-первых это долго, а во-вторых  ты можешь запутаться в очерёдности событий, ну а главное я тебе всего этого пока рассказать просто не могу.
 Виль громко выдохнул и поднял глаза на Максима.
 - Всё понял или мне ещё что-то объяснять нужно?
 - Да понял, понял...Чего тут ещё объяснять? Ты о меня -то чего хочешь?
 - Гараж у тебя внизу. Там машина. Быстрая машина - Аудио. На ходу?
 - Конечно.
 - Подстраховка мне нужна, Максим.  Короче, чтобы ждал ты меня  "на колёсах" в укромном месте, когда я на встречу с этим авторитетным вором пойду. Кличка у него - Лом. Чеченец. Мужик крутой и свора вокруг него солидная. Если всё получится как я задумал, то твоё дело будет только отвезти меня, а потом встретить и увезти обратно. Не за бесплатно, конечно.
 - Ну это ясен перец. - проворчал поднос Максим и задумчиво почесал бритый подбородок.
 - Стоять ты будешь в сторонке от места встречи, а потому, надеюсь, что авто твоё мы " не засветим". Очень не хотелось бы. Опасно это, сам понимаешь.
 - А если "засветимся"?  - задумчиво спросил Максим.
 - Тогда плохо дело? - честно ответил Виль,  - Бежать придётся быстро и как можно дальше...Но тогда все деньги твои...Хотя могу тебя заверить, что если что-то пойдёт не так, то возвращаться к твоей машине я не планировал. Буду отрываться сам и в другом направлении. Там уж как смогу!
 - А я тебе верю! - помолчав, как всегда не долго, заявил Максим решительно, - И даже согласен тебе помочь. Но помогу, не потому, что ты мне заплатишь, а потому что идёшь ты туда явно не из-за денег. Чувствую я, дружище, по твоему настрою, что есть у тебя, кроме денег, какая-то своя цель или счёты с этим Ломом. И счёты эти, по всему видать, очень серьёзные. Поэтому и деньги для тебя не на первом месте. Ты ведь даже и не говоришь: сколько денег и сколько из них мне отдашь...Кстати, деньги для меня тоже не самое главное, хотя они никогда и никому не мешали. А вот почему я тебе соглашаюсь помочь, это ты у меня теперь не спрашивай...Договорились?

                8.
     В доме  оказался и кабельный интернет и старенький запылённый компьютер, который  Максиму подарил несколько лет назад средний из сыновей. Так что остаток дня Виль провёл в интернете  на разных сайтах и за интерактивной картой города.
  - Ну как твой план? - спросил за ужином Максим.
 - Готов. - пережёвывая кивнул Виль,  - К ночи буду звонить.
 - Почему к ночи?
 - Думаю оставить Лому  на подготовку не более десяти часов и большая  часть из них пусть будет ночная. Так ему будет сложнее. Назначу встречу среди бела дня и в людном месте. Пусть думает, что я подстраховываюсь. Мол, в людном месте стрельбу и взрывы организовать побояться. Хочу его заставить думать, что я рассчитываю на это. Ну а сам всё переиграю в последний час  и выведу его в другое место. Место где путей отхода у меня будет больше, а он  не успеет перебросить туда  ни засаду , ни замаскированных стрелков.
 Максим после слов Виля стал жевать более сосредоточенно и молчал дольше обычного.
- Я так понял, - наконец спросил он,  - что такими делами ты уже не раз занимался?
 - Точно. - кивнул Виль,  - Бывал в таких переделках, но только никогда один не оставался, как сейчас...
- С одной гранатой пойдёшь? - спросил Максим.
- Ну если ты отдашь, тогда легче будет. - улыбнулся Виль.
  Максим ничего не ответил и молчал до конца ужина. Потом он молча мыл посуду, как всегда, а Виль пошёл к себе в комнату.
  Через полчаса он зашёл к Вилю в комнату.
 - Сейчас почти восемь вечера. - сказал он,  - Если не секрет, когда собираешься звонить?
 - Думаю, что часов в одиннадцать...Значит часа через три.
 - Тогда вот что! Пойдём-ка со мной. Я тебе кое-что покажу...
 Виль прислушался к мыслям нового товарища и понял, что тот готовит ему какой-то сюрприз.
 - Ладно. - согласился Виль,  - Только меня больше беспокоит автомобиль. Ты давно на ней ездил? Бензин? Не заглохнем в самый не подходящий момент? Сам понимаешь - такие сюрпризы нам никчему ...
 - Всё нормально. - улыбнулся в ответ Максим,  - Ты пока днём за компом сидел я и в баню успел сходить и в тёплый гараж. Я же заводил её. Не слышал?
 - Нет.
 - А она у меня тихая. Да и звукоизоляцию ребята сделали на совесть. Сам проверял...
  Максим повёл его в подвал, а по пути стал неторопливо, как всегда, рассказывать.
 - У меня соседом слева, лет семь назад, был один чистый ну бандюган по кличке "Жога". Не слышал о таком?
 - Не доводилось.
- Так вот. Пока он себе бабу не нашёл и не переехал куда-то, он часто  в гости заходил. Жена покойница, конечно, его терпеть не могла, а потому выпивали мы у него всегда в доме. Да и понять её можно было! Рожа у него была самая что ни на есть протокольная. Да и манеры...матерился чуть ли не через слово. Но я с соседями предпочитаю дружить...
 - Это я заметил. Ты мужик практичный. - со смехом вставил Виль.
 - Подожди! - скривился Максим, - Сейчас не об этом...Жога этот не только мастер был водку жрать, но был просто фанатом всякого оружия.  У него в подвале комната была с большим биллиардном, а стены там просто увешаны были всяческим оружием, начиная от Ижевской  вертикальной двустволки и кончая полуавтоматической винтовкой военного образца. Он одно время прямо у себя на участке стрельбище устроил - палил в любое время суток. До тех пор пока соседи не начали на него в ментовку жаловаться.  Но он откупился видать, и палить сталь намного реже...
 - Пришли! - сообщил Максим перед пятой дверью подвала,  - Тут у меня  семена и саженцы, но пришли мы не за этим.
 Максим снял навесной замок и открыл дверь. Он прошёл в дальний угол комнаты уставленной ящиками и ящичками , а так же кадками с растениями и горшками в которых тоже что-то росло. Виль заметил, что вентиляция тут работает по другому и что растения все ухоженные и земля в горшках влажная.
" Поливает? -подумал Виль,  - Когда он всё успевает..." В дальнем углу Максим отодвинул кадку с каким-то карликовым деревом и засунул , согнувшись дугой , руку куда-то внутрь стены. Через минуту Виль увидел перед собой промасленную брезентовую тряпку свёрнутую в несколько раз. Походило это на старинный чехол для инструментов, когда -то такие использовали автослесари. Максим размотал чехол и Виль увидел внутри, в пришитых к тряпке карманах рукоятки трёх пистолетов. Он сразу безошибочно определил их. Один был пистолетом Макарова, другой - Стечкина, третий - "Вальтер" времён Второй Мировой войны.
 - Ну вот и подарки от Жоги! - улыбнулся Максим, - Стечкин ещё и с глушителем. Я подумал, что тебе это может понадобиться, а может быть и как-то повлияет на разговор с твоим Ломом.
 - Да он не мой, Максим. В этом всё и дело...Спасибо тебе!...
  Наши русские мужики всегда были людьми запасливыми и даже "кулаковатыми". Может быть потому что из века в век то враги, то хозяева пытались отнять у них всё что попадалось на глаза "сильным мира сего", а может быть просторы огромной страны всегда подсказывали им, что  "до царя далеко, а до Бога высоко" и надеяться кроме себя не на кого. А потому Виль не стал спрашивать Максима о  том, зачем ему, такому мирному и спокойному мужику понадобились эти "штуковины". И так было понятно...
 Однако, видимо, немой вопрос в глазах Виля Максим разглядел.
- Решил не выкидывать. Мало ли чего в жизни бывает. Хотя у меня в доме есть охотничья двустволка, зарегистрированная. На охоту то я мало ходил, больше на рыбалку с ребятами, но жить в доме одному, да ещё в нашем захолустье...Решил оставить и это прозапас. Теперь вот думаю, что не зря...
 Виль только улыбнулся в ответ и тогда Максим хлопнул его по плечу.
 - Пойдём! Отдам тебе твою бомбу. Будешь как настоящий бандюган - вооружён до зубов и готов ко всему...
  Около одиннадцати вечера Виль  набрал номер Лома с телефона Максима.
 - Это я! - сообщил в трубку Виль.
 - Говори... - разрешил голос на том конце связи.
 - Прежде чем соглашаться на твои условия мне нужно знать две вещи. Первая: Скольким ты не доверяешь, и до какого количества подозреваемых ты сузил круг. Это для того, чтобы знать со сколькими людьми одновременно мне придётся работать.
- Ну а вторая?
 - Зависит от первой. Чем больше людей - тем дороже.
- Кхе, кхе, кхе! - громко закашлялся Лом, тем самым затягивая паузу для раздумья и для того, чтобы сдержаться. Виль чувствовал как его душит бешенство, как дрожит голос от закипевшей ненависти.
- Осталось четверо. Я знаю точно, что кто-то из них...
 - Хорошо! Пятьдесят тысяч зелёных.
 - Ты шутишь, Волшебник? - процедил сквозь зубы Лом.
 - Не мелочись. Для тебя это не критичная сумма....А впрочем...Ты отказываешься? Говори быстро или я нажимаю отбой и выкидываю телефон.
- Ладно, ладно! Не мельтеши...Шустрый ты , Рентген, оказался и слишком скользкий...
 - У тебя десять секунд!
- Хорошо! Согласен...Теперь поговорим о месте встречи...
- Я перезвоню послезавтра утром. - быстро сказал Виль и нажал отбой, а потом выключил телефон...
 В эту ночь Вилю в первый раз  за всю его жизнь  приснилась Валя. Вначале такой, как она была при первой их встрече - худенькой, угловатой и кажущейся выше своего роста. В том самом заношенном платьице и с жёстким взглядом только что повзрослевшего подростка. А под утро он увидел её уже совсем другой. Она бежала ему навстречу в лёгком ситцевом платье, разрумянившаяся, с блестящими волосами, утопая в высоких травах по колено голыми ногами. На руках она несла крохотного Димку. Сын плакал и прижимался к ней всем телом...
 Впервые за несколько последних недель Виль не просыпался ночью, а открыл глаза когда первые лучи тусклого зимнего солнца пробились сквозь не плотно задёрнутые шторы.
 - Ну ты сегодня и дрых! - радостно встретил его на кухне Максим. Он  суетился возле плиты, где у него что-то жарилось и варилось сразу в нескольких сковородах и кастрюлях.
 - А что уже Новый год? - решил пошутить Виль, радуясь хорошему настроению хозяина дома.
Максим громко засмеялся , оценив его шутку, и опять занялся приготовлением пищи. Виль, прежде чем идти умываться, ещё раз окинул взглядом кухню.
 Кухню всегда оставалась самым чистым и довольно просторным помещением. Она была отделена от гостиной широким проходом с аркой и можно сказать образовывала с ней общее пространство. Однако попадая сюда Виль чувствовал, что именно тут хозяин проводит большую часть свободного времени. Широкие окна выходили во двор и из них был виден участок и высокий забор. За ночь на участке , среди высоких деревьев и маленьких саженцев намело высокие сугробы.
 - Какое сегодня число? - задумчиво спросил Виль.
 - Девятое, кажется, декабря...Иди умывайся. Завтрак почти готов и остывает. Я тут пока для обеда борщ варганю. Ты как  относишься к яичнице с колбасой?
 - После твоих консервов? С восторгом...Но меня больше всего будоражит свежий кофе. Сегодня всё-таки праздник?
 - Скажем так! - засмеялся Максим,  - Праздник души!
 Когда Виль вволю наплескался под краном и растёршись до красноты полотенцем вновь появился в кухне, Максим уже сидел на кухонным столом и смотрел на него грустно и с сожалением.
- Извини, но твой завтрак остыл. Как ты откосишься к холодной яичнице? Хочешь я тебе поджарю новую или просто колбасы хотя бы поджарю.
 - Не надо. - улыбнулся Виль, - Лучше всего дай горячий кофе. Он компенсирует  все остальные остывшие блюда.
- Ну чего-чего, а этого...Говорил вчера с Ломом?
 - Да. Предварительно. Позднее позвоню ему об условиях.
 - А почему не сразу?
 - О! Спасибо! - принимая от максима большой бокал с горячим кофе поблагодарил Виль,  -  Во- первых пусть понервничает и позлится, от этого разума не прибавляется; а во-вторых таким как он нужно постоянно напоминать, что не он хозяин положения. Это не только нервирует, но и предаёт трезвости. Ну а потом, мы не обсудили с тобой мой план. Вдруг ты подскажешь что-то дельное?
 - Я? - удивлённо воскликнул Максим, и даже повернулся от плиты к нему лицом. От его спокойствия не осталось и следа.
 - Ну да! - засмеялся Виль,  - А чего ты удивляешься?  Посторонний человек иногда  может свежим  взглядом подсказать что-то не стандартное. Нам как раз бы пригодилось...
  После завтрака они разместились в гостиной в  своих привычных креслах перед чисто вымытым Максимом столом. Напротив стоял только ноутбук с открытой картой города на экране.
 - Сейчас я тебе всё объясню и покажу по карте, а потом ты уже скажешь что захочешь. - начал Виль. Максим молча кивнул.
- Я ставлю условие Лому. что он всех своих подозреваемых сажает в автобус ПАЗ в шахматном порядке. Их всего четверо, каждый должен сидеть равноудалёно друг от друга. Кроме того в автобусе должен быть только водила и рядом с ним телохранитель Лома - Ваха. Его я знаю в лицо, на него и буду ориентироваться.  Кстати, у тебя бинокля нет?
 - Есть. Как-то купил лет шесть назад, когда с женой были на море с младшим сыном. пылится где-то...Не морской, конечно, но и не театральный...
 - Отлично! - прервал Виль,  - Продолжаю.
- Они стоят возле автовокзала на площади Гагарина, возле стоянки такси. Место людное, время полдень, толчея, суета. Лом думает, что я выбираю время и место именно по этим причинам. На самом деле мы подъезжаем из переулка, от таксопарка вот сюда, к углу ДК "Строителей" и я спокойно наблюдаю в твой бинокль. Если что-то не так звоню и прошу устранить немедленно, а  заодно и меняю место. Требую , чтобы автобус ехал к Торгово-закупочной базе - ТЗБ - на окружной дороге и встал там у входа. Замечу хвост за ним, пусть меня не ждёт. Думаю. что на все условия он согласится, хотя и пустит своих следом , но либо в окружную, либо осторожно и на далёком расстоянии. Это меня устраивает. Да! На мои условия он согласится...Уверен! Очень уж я нужен ему. Очень! Я это чувствую...
 Короче, если всё принимается, то ПАЗ ползёт на ТЗБ, мы с тобой возвращаемся  к бывшему таксопарку  через переулок Синчука, дворами выезжаем вот сюда.
Виль показал Максиму по карте, как они проедут.
 - Видишь? - спросил Виль. - Тут ты остаёшься в машине. Я через два двора прохожу к пешеходной тропинке, что ведёт через железнодорожные пути и через пролегающую с ней окружную дорогу прямо  к ТЗБ. Люди из этого района , да и со всего города, пользуются этой тропинкой для того, чтобы добраться до Базы. Общественный транспорт там не ходит -это ближайший путь хоть от трамвая, хоть от остановки маршруток.  Надеюсь, что им это в голову не придёт - слишком мало у них времени на раздумье будет. Да и простые решения всегда самые сложные для понимания.
 Да! Сразу предупреждаю Лома - Автобус подъезжает к ТЗБ и водитель вместе с  Вахой выходят и   идут прямо в центральные ворота до середины рынка. Только , мол, после этого я зайду в автобус. таким образом я опять направляю их на мысль, что я буду на рынке.
   Я подбегаю к автобусу с противоположной стороны,  со стороны города, по тропинке, где, думаю будет идти не один десяток человек. Ну в крайнем случае человек пять-то будет. Делаю дело и отваливаю тем же путём прямо к тебе. Пока они поймут что да как, мы уезжаем с тобой через площадь Гагарина в сторону посёлка Первомайский, вот по этой дороге, но сворачиваем вот тут, возле завода "Синтезпирт" налево, к посёлку  Победа. Через него мимо Хлебозавода выходим по кругу  к ДК "Энергетиков"...
 - А тут уже и рукой подать до моего дома. - выдохнул с явным облегчением Максим. Всё время пока Виль рассказывал он слушал внимательно , затаив дыхание.
 - Точно? Ну что скажешь?
- Да. - задумчиво почесал щетину на щеках Максим,  - Хитрую ты карусель придумал. Они оттуда, а мы на их место. Они туда, а мы уже в том месте , где они были раньше. С учётом что машину мою они не знают, даже если  попадутся на встречной полосе, то вряд ли определят кто мы есть...Хитро! Значит я тебе только как водила нужен? Точно?
 - Именно, Максим!  пусть каждый делает своё дело хорошо и у нас всё получится. Да ты мне уже и так помог. Ствол -  большая подмога...
 
                9.
  В обещанный срок Виль всё подробно изложил Лому по телефону. Он говорил быстро, но не суетясь, чётко, иногда заглядывая в законспектированные для разговора листки бумаги. Ему хотелось, чтобы Лом понял как и насколько он подготовился именно поэтому чёткому, без лишних слов и лишних эмоций разговору. И кажется ему это удалось.
  А за день до этого Максим   вёл себя как обычно. Не нервничал и Вилю это нравилось. Максим  проверил машину, заправил её в городе и по просьбе Виля купил ему  себе новый телефон и сим-карту. Телефон Максима Виль решил оставить себе. Так на всякий случай. Конечно, он не думал, что Лом обладает такими связями как пробить владельца номера телефона по своим каналам, но всё же подстраховаться было нужно.
 Пока Максим ездил в город, Виль занялся чисткой пистолетов, решая по ходу дела какой из них взять с собой.  Это и отвлекало от нехороших мыслей  и занимало и руки, и голову.
 - Заходи! - крикнул громко Виль, когда Максим постучал в дверь его комнаты,  - Чего ты стучишь? Ты же у себя дома?
- Ну мало ли чего...А! Ты вон чем занялся! Ну это правильно. Пристрелять их надо...Я имею ввиду что они то проверены, но тебе нужно их к себе пристрелять...
 - Да вот я и думаю - как и где  это провернуть? Не палить же во дворе как твой Жога?
- А чего тут думать? - присел рядом Максим, - Можем под вечер выехать из посёлка в степь. Посёлок разросся, но до Круторожино ещё километров шесть-семь, может больше, голой степи. Там речка наша, Елшанка, петляет. А вдоль не крутых берегов полно кустарника, даже кое-где заросли деревьев попадаются. У нас посёлок-то освещается вечером и ночью только    кое-где,   а в степи - сам понимаешь - глаз выколи, только огни психушки на горизонте.  Пока снежок только-только лёг, легко проедем.
- Какой только-только? - удивился Виль, - У тебя сугробы в огороде и саду...
- Так это среди домов, - снисходительно улыбнулся Максим,  - в степи сразу всё ветром раздувает.  Проедем - ничего. В заросли сунемся фары погасим и постреляешь. От дороги, конечно, слышно будет, но ментов у нас тут сроду не бывает, если никто не вызовет. А если что, так  припрячем стволы.  Поговорим с ментами, что с моей двустволки стреляли. Рассветёт  -заберём...
 - А что? - перебил его Виль, - Это вариант. Пока ты говорил я  подумал, а не пойти ли нам пешком?  Машиной не хочется рисковать. Да  на машине легче и попасться. А так если кипишь, шум  и  менты или ещё кто , то нам пешком легче будет смыться. А?
 - Пешком? - удивился Максим, - А ведь и правда...Если шум какой или кто ментов вызовет, то мы в зарослях можем хоть схорониться , хоть уйти от них по тихому. К реке они ведь тоже близко не подъедут. Им человек 50 надо будет, чтобы всё прочесать, а нам за любым кустом укрытие. Да я же там тропу знаю, что прямо к  моему  переулку  ведёт...
 - Ну, конечно! - довольно улыбнулся Виль...
   Вернулись они уже  в полной темноте и ввалившись в тёплый дом с мороза заговорили, засмеялись, обсуждая их молчаливое путешествие, трудное продирание сквозь кусты, неожиданное попадание в овраг , где снегу было по пояс, а так же страхи Максима всё время оглядывающегося и прислушивающегося с ночным звукам, дальним гудкам автомобилей и шуму ветра в кронах деревьев.
 Максим был как никогда возбуждён и весел, а Виль с удовольствием подыгрывал ему.
 - Я ни черта не понял куда ты стрелял? - продолжал возбуждённо Максим, когда они скинули верхнюю одежду и устроились в гостиной, - Зачем столько раз подряд, а потом одиночными? Ни черта же не видно было?
 - Не бери в голову. - успокоил его Виль, - Всё что надо я увидел, услышал и узнал. Потом всё тебе расскажу. Чай там вскипел что ли? Замёрз как собака. С непривычки что ли?  Засиделся тут у тебя в тепле. Вроде и мороз так себе...
 - Так я котёл включил в бане, - спокойно сообщил Максим,  - уже готово наверное. Чаю хлебнём и в парилку. Как ты?
 - Ты же знаешь - я к бане не очень... - вздохнул Виль,  - Давай ты один сегодня? А я пока в комнате у себя ещё кое-что обмозгую. Завтра рано вставать...
 - Ну один, так один...
Максим не стал пить чая, налил его Вилю и ушёл в баню. Виль грея руки о  чашку  поднялся к себе в комнату, и прихлёбывая из неё в тусклом свете ночника, встал у плотной тюлевой занавески. Когда  тень Максима пробежала к срубу бани через тёмный двор, Виль поставил чашку на столик и достал из под матраса свой телефон и включил его.
 " Пора! - подумал он,  - Пора показать им кого они уволили. Это вам мой последний подарок господа генералы - вместо пощёчины!"
 - Здравствуйте, Егор Филиппович. - услышав в трубке знакомое кхеканье осторожно сказал Виль, - Это Гайдуков вас беспокоит по очень важному делу.
 - Кхе! Кхе! Здравствуйте, Игорь Петрович. Не буду врать - радости не испытываю. Слушаю вас.
- Большая просьба, Егор Филиппович,  к вам. Я вам сейчас кое-что расскажу, а вы , пожалуйста, не перебивайте меня. У меня очень мало времени.
 - Говорите.
 - Сейчас я нахожусь в своём родном городе. Здесь же находится вор в законе по кличке Лом вместе со своей бандой. У нашей конторы к этому человеку должно быть очень много вопросов начиная  девяносто пятого года. передайте наверх, что Лом будет в городе ещё два дня. Местный отдел ФСБ с ним не справится потому как человек он серьёзный и со связями. выйти на него можно легко через местного смотрящего вора по кличке Лёнчик. Он у него в большой зависимости. У меня всё! До свидания, Егор Филиппович!
 - Всего доброго...Кхе! Кхе!...
  Виль нажал отбой, выключил телефон и опять спрятал его под матрац.  Потом он допил чай, снял свитер и лёг  на диван. Ему действительно было о чём подумать, ещё раз просчитать все  ходы и отходы, а так же продумать все последствия и ходы отступления на случай, если всё пойдёт не по его плану.
 Однако долгий день, трёхчасовое блуждание по снегу в темноте, завывание ветра за окном и ощущение тепла, после холодного ветра и снежной крошки бьющей в лицо, давили на веки. Виль понимал, что засыпает, но решил не сопротивляться.  За последние дни он по-настоящему захотел спать так сильно, что  был даже рад этому.  Завтра был ещё целый день, а потому он мог позволить себе расслабиться.
 Перед глазами начали мелькать лица молодой Вали, ребят с которыми работал, маленького, ещё десятилетнего Димки, тенистые улочки ставшие родными за многие годы закрытого от всей страны городка. расширенные зрачки  и строгий , в упор взгляд Рыжова...
  Виль чуть вздрогнул и открыл глаза. Ветер за окном завыл как будто сильнее, в окно застучала снежная крошка. Ночник горел угасающей свечой где-то далеко в углу. Темнота успокаивала...
  Полковник Рыжов, худощавый, сутулый старик в очках и сморщенным лицом, был назначен на место Малютина.  Виль узнал об этом сразу же по приезду в городок, но познакомится с новым начальником близко ему так и не удалось. Через несколько дней его направили в командировку в Новосибирск, потом оттуда сразу в Красноярск. Там были вскрыты ячейки террористической организации "Хизб ут-Тахрир", работы было много...
 Они встретились через три месяца, через день после возвращения Виля. Рыжов вызвал его в свой кабинет и когда Виль вошёл, доложил и замер, продолжал что-то писать не поднимая головы. Виль предчувствуя что-то плохое грустно смотрел за окно, где ветер и дождь обсыпали последние  жёлто-красные листья с деревьев. Он сразу заметил, что в кабинете Рыжов ничего не поменял. Все вещи: мебель, картины на стенах, картины на стенах и даже настольные часы и письменный прибор были всё те же самые.  Это было странно...
 Рыжов не предложил Вилю присесть, а сразу начал говорить.
 - Вот ознакомитесь! - не поднимая на него глаз Рыжов положил на край стола несколько бумаг, - Это приказ о вашем увольнении в запас.
- Пенсия! Мне? - недоверчиво засмеялся Виль, хотя уже ожидал чего-то подобного, - За какие это заслуги, если не секрет, товарищ полковник?
 - Там всё написано. - сухо ответил новый начальник всё так же не поднимая головы.  Он и сам походил на "сухарь". Высокий , худой, с длинным "лошадиным лицом" и колючим взглядом из-за толстых линз очков. Выбритое до синевы лицо ещё больше подчёркивала его худобу и угловатость, а широкие плечи при впалой груди и длинных руках придавали ему вид сказочного "кощея".
 Видя, что Виль даже не собирается подходить к столу, чтобы взять бумаги, Рыжов поднялся на ноги.
 - Ваша группа ликвидируется. - хрипловатым спокойным голосом заговорил он, стреляя в Виля взглядом колючих бесцветных глаз, - А точнее она сокращается до минимального количества, а потом будет перепрофилирована. Проверка из Москвы, которая закончилась неделю назад, однозначно  вынесла решение о не эффективности работы вашей группы, а потому многие сотрудники будут переведены в другие подразделения нашего института. Вопрос о вас лично решался на самом верху. Так что, Игорь Петрович, надеюсь, что вопросов у вас ко мне быть не должно....
  На следующее утро, ковыряясь вилкой в яичнице приготовленной  Максимом, Виль объявил "сухой закон".
- В ближайшее время на  дело ехать. - сообщил он Максиму,  - Сегодня надо решить во что нам одеться. В обычной одежде не желательно. В ней нам ещё потом  по городу ходить. Придётся ехать в город...
 - Не придётся. - мотнул головой Максим, - Давай я тебе кофе покрепче налью. Что-то ты сегодня выглядишь плохо. Спал вроде бы хорошо.
 - Сны плохие снились.
 - Ну и забудь. Пей кофе и пойдём одежду выбирать...
  Они прошли через заваленный строительным мусором, мешками с цементом, заставленный строительными лесами первый этаж дома, куда-то в дальний конец от лестницы ведущей на второй этаж и в противоположную сторону от выхода.  Виль ещё не был в этом пространстве первого этажа.  В одном из дальних углов Максим резко дёрнул затрещавшую, видимо давно не открывающуюся и присохшую к косякам деревянную дверь. Он вошёл в темноту и скоро там загорелась тусклая лампочка. Виль увидел небольшую комнату или кладовку, какие часто бывают и в обычных квартирах. Это была действительно глухая комнатушка без окон, стены которой были завешены одеждой, а на полу стояли закрытые картонные ящики.
- Вот! - раскинув руки обернулся хозяин,  - Это , Игорь, мой личный  секонд-хенд. Пацаны мои, когда жена была жива, часто смеялись надо мной. А я всегда знал, что рабочая одежда в доме просто необходима, а потому все старые вещи, ни мальчишек, ни наши с женой, никогда не выкидывал. Зачем покупать спецовку или рабочую одежду, когда столько барахла в доме? Пацаны часто вырастали из своих вещей, и вымахали они у меня рослые , да широкоплечие. Так что  тут почти вся их одежда. Многое уже использованное и для ремонта и для работы в огороде и саду. Но есть и совсем не тронутые экземпляры...
  Виль покопавшись в груде висящей на стенах выбрал себе  куртку цвета хаки на меху и с капюшоном, вязаную мужскую шапочку какого-то серо-жёлтого цвета. Такие раньше , в его молодости назывались "петушки". Чёрные, дольно крепкие и чистые джинсы и ботинки высокие на шнуровке.
  Куртка ему понравилась множеством карманов и потёртыми рукавами. Сейчас это было модно. И хотя Максим потом показал ему ещё три хорошие, одну даже кожаную, куртки, Виль отказался и остановился на первой. Взял только свитер крепкой вязки с воротником плотно закрывающим горло -это была крепкая и тёплая вещица.
 Максим сам выбрал себе одежду  по вкусу, а по совету Виля взял поношенную , но крепкую нутриевую шапку.
 -Настоящая. - сказал Виль,  - Не обманка какая. Ушанка полноценная. Опустишь уши - считай что пол лица уже никто не запомнит...
- Ну что, тогда? - в завершении подвинул пустой картонный ящик под ноги Максим,  - Вали пока все вещи сюда. Я их сейчас  в стиралку заброшу. Всё же пылились они долго. Ну кроме верней одежды конечно. Эту я и так почищу слегка.
- Ну, да - кивнул Виль,  - Спасибо тебе...
- Слушай! - скривился недовольно Максим,  - Хватит уже благодарить меня за каждый шаг: за завтрак, за обед, за каждую вещь в отдельности...У меня скоро нервный тик начнётся от твоего " спасибо"...Вроде договорились, что теперь мы вместе...Ты что друзей своих тоже за каждую мелочь благодаришь?
- Ладно, извини, не буду больше. - смущённо улыбнулся Виль, и туту же добавил,  - Завтра в 12 дня встреча. Не хотел тебе говорить раньше, чтобы не перегорел...Теперь вот подумал, что за сутки всё же надо сказать...Для правильного настроя...
  - Хорошо что сказал. - подумав минуту ответил Максим, и резко подхватив с пола ящик с вещами быстро ушёл...
  После этого голос Максима Виль услышал только после ужина.
 - Может номера на машине сменить? - неожиданно заговорил он, как всегда после ужина стоя возле мойки с грязной посудой,  - У меня тут есть один сосед жуликоватый. Как-то с месяц назад за мелкой дробью ко мне заходил.  Дружки, говорит, на охоту позвали на утку, а у него только крупная дробь , пули , да жакан. Посидели тогда выпили за знакомство, он мне и рассказал, как они номера меняют на своих тачках, когда на охоту выезжают...
- Нет. - решительно мотнул головой Виль,  - Во-первых привлекать никого нельзя, городок маленький, может слух пойти и нет гарантии, что не прямо в уши нашим врагам.  Во-вторых нам не нужны проблемы с ГАИ. Если что - едем на зимнюю рыбалку. Лом с ментами не связывается - для него это слишком мелкая сошка...Конечно, опасность с этой стороны есть, но я считаю её минимальной.
- Ну как скажешь..- пробурчал еле слышно Максим и ниже склонился над грязными тарелками...

                10.
   Выехали они заранее, около девяти утра. Максим был сосредоточен и молчалив больше обычного. Но мысли его были спокойными и обыкновенными, без лихорадочности и нервозности. Виля это успокаивало больше всего, хотя он неожиданно почувствовал  "мандраж", когда машина выехала за ворота. Было ощущение стайера давно не выходившего на старт, и это удивило его. Хотя он старался не думать ни о чём и расслабиться. Всё было обдумано, передумано и проверено.
  В голову неожиданно приходили странные мысли.
 " Хорошо, - думал Виль,  - что Димка подружился с женой Малютина, Евгенией Самсоновной. Она теперь осталась на родине, рядом с могилой мужа. Сказала : "Чего же мне на старости лет делать. Буду смотреть за могилой Вадима и конечно же присмотрю и за Валиной могилкой. Ты не беспокойся на этот счёт , Игорь". У неё большая квартира в Москве, много родственников и связей. Если что,  она, конечно, не оставит Димку в беде. Она и сама говорила об этом как-то, а потом звонила ему несколько раз. Рассказывала, что ей удалось вытащить Димку к себе в гости, что она познакомила его со всеми "своими" и , что он теперь бывает у них в доме иногда, то на праздники, то просто в свободные дни, когда она его приглашает. Недавно рассказала, что Дима приходил к ним с девушкой. Что девушка миленькая и приятная. Расстраивалась лишь, что привёл он её не столько познакомиться, а чтобы  найти повод уйти пораньше...Ну конечно, с девушкой! Он у меня уже большой...Хотя трудно поверить...Но Димка стал Дмитрием. Студентом и самостоятельным человеком...".
 Утром в гараже Виль остановил Максима , который грузил в багажник рыбацкие снасти, бур и тулупы.
 - Отставить! - строго приказал Виль,  - Переиграем. Рыбалка отменяется. Ты выехал потаксовать, денег срубить извозом. Подобрал меня  в Центре и поехал  на площадь  Гагарина, как я тебе и заказал. Это первое.
 Максим недовольно хмыкнул, но тут же откинул в угол гаража прорезиновый мешок со снастями.
- Дальше!  - так же строго продолжил Виль,  - "Вальтер" кладу тебе в бардачок. Пользоваться умеешь. Он хоть старый, но надёжный и  компактнее Стечкина. Если менты - не рыпайся. Скажешь - не видел как седок мой подбросил, когда за сигаретами меня посылал на заправке. Вот смотри, кладу пистолет, сверху газетой прикрываю. На газету кладу две пачки сигарет. В случае если он тебе понадобится, то сам это почувствуешь и времени у тебя достать его будет предостаточно. Всё понял?
- Понял. - кивнул Максим - Сам-то ты с чем?
- Я с "Макаровым". Мне с ними лицом к лицу, а он как раз для ближнего боя....Деньги есть?
 - Да есть тысячи три с собой. Если надо...
- Не надо. Если что скажешь ментам, что я расплатился с тобой заранее.. Потому, мол, и за сигаретами спокойно выходил, и вообще к клиенту, т.е. ко мне, относился с доверием. Не все вперёд платят. Вернее, никто не платит теперь вперёд....Ну пожалуй пока всё! Если что-то будет скажу, пока будем  ждать. Поехали!...
 Они в молчании проехали весь город до места назначения и Виль показал, где свернуть на площади на лево, во дворы.  Мимо бывшего когда-то здесь таксопарка, а теперь напичканного разными мелкими фирмами и предпринимателями здания, огороженного всё тем же забором и имеющего всё тот же пологий выезд, они свернули в проулок и остановились возле здания старой поликлиники. Здесь народу было как всегда много.
- Останови среди припаркованных машин. - попросил Виль.
-Далековато. - послушно паркуясь ворчал Максим, - Отсюда даже площади не видно, не то что автовокзала.
 - Ничего. - успокоил Виль,  -Зато тут место неприглядное. Люди в поликлинику приезжают, уезжают, спешат. Текучка. Никто ни на кого внимания не обращает, все торопятся.
  Они посидели молча около часа и когда стрелки часов приблизились к одиннадцати утра, Виль сказал что выйдет посмотреть, и чтобы Максим никуда от машины не уходил. Он прошёл дворами и встал в зарослях заснеженных деревьев разросшихся почти вплотную к зданию ДК "Строителей". В нескольких шагах был поворот дороги и автомобили проезжали по ним. Пешеходной дорожки тут не было, а потому углубившись в заросли Виль спокойно расстегнул куртку и достал висящий на груди бинокль Максима.
  Место было почти идеальным. Ему хорошо была видна вся площадь, её перекрёстки со множеством автомобилей и жёлтых маршрутных "Газелей", скрипящие на поворотах промёрзшие трамваи, а главное автовокзал в дальнем конце площади. Виль внимательно разглядел трёхэтажное, длинное как сарай, здание автовокзала всё обклеенное баннерами и рекламными вывесками. Вокруг здания суетились люди: входили, выходили, стояли парочками и кучками, смеялись, курили. Вил не сразу разглядел припаркованный автобус "ПАЗ" возле дальней стенки автовокзала. Ему было видно только его торчащая "морда"  и он покрутив бинокль, легко узнал на переднем сиденье Ваху рядом с водителем.
" Ну это и понятно! - размышлял Виль,  - У Лома было более десяти часов и он подготовился основательно. Этого и надо было ожидать.  Его люди сейчас и в автовокзале, и вокруг него,  в автомобилях стоящих во множестве возле, да и на крыше могут быть стрелки. Как и в прилегающей лесопосадке тоже. Я бы на его месте всё это и сделал. Хотя всё зависит от того, как он его оценивает. Мог ограничится минимум. Он всё же гордый, а потому считает себя явно умнее любого пусть и Волшебника...Ладно, Лом! Как бы там ни было, но всё это в пустую...Я тебя к этому и вёл..."
 Виль спрятал бинокль на груди, застегнул молнию куртки и вернулся к Максиму.
- Всё отлично! - бодро ответил он на немой вопрос в глазах Максима,  -Ждём ещё час, до назначенного времени...
 Виль знал что такое мучительное ожидание, да ещё и "необстрелянного " человека. Он знал это , а потому молчать сейчас, как это часто и с удовольствием  бывало у них с  Максимом , не собирался.
 -Слушай Макс! - глядя прямо перед собой обратился он к нему,  - Ты просил не спрашивать, я помню. Но сейчас это важно для меня. Я понимаю, сейчас может быть не тот момент...И ты не подумай ничего...Коней на переправе не меняют. Просто можешь ответить, почему ты стал мне помогать? Ведь ты меня почти не знаешь? Можно сказать совсем не знаешь. А вдруг я тоже бандюган, да похлеще твоего Жоги? Бандюганы они разные бывают.
 - Хмы! - скривился в ухмылке Максим,  - Ты и правда, друган, нашёл время...
 - Да время есть пока...
 Максим покосился на Виля, а потом вдруг подался вперёд и навалился локтями на рулевое колесо. И тут  Виль почувствовал, вдруг остро почувствовал, как внутри спокойного и кажется всегда невозмутимого Максима закипает то ли злоба, то ли слёзы отчаяния.
 " Вот тебе и на! - внутренне вздрогнул Виль и даже обругал себя, - Что-то ты пропустил , Шредер! Что-то ты недопонял и недослушал в этом человеке. Знаток по душам и мыслям, твою мать!"
 Виль уже пожалел, что спросил и начал опасаться как бы это всё не навредило предстоящему делу.
- Понимаешь, Игорь. - заговорил Максим после долгого молчания,  - Такие вещи объяснять словами трудно, если вообще возможно их объяснить. Живёт себе человек живёт...
 Максим опять замолчал, только тряхнул головой будто стряхивая с глаз плену.
- Ну, во -первых, я тебе почему-то сразу поверил. Я знаешь стал за собой замечать последнее время, что не верю почти никому. Перестал совсем доверять людям. Не знаю почему! Может людишки обмельчали, а может я сам стал им под стать всем...Как ты ту точно определишь, когда вокруг тебя почти всегда одни и те же лица, да всё одни и те же персонажи...И вот, впервые за столько лет, появляется человек, которому почему-то веришь сразу и безоговорочно. Хотя и не мальчик я давно, а дед уже трижды. Я ведь поверил тебе почти сразу, только так для вида внутренне сопротивлялся самому себе. Хотя и рассказы все твои были  не такие уж складные, хотя и говорил ты часто загадками, а иногда и просто не хотел ничего объяснять...Я ведь всё думал ночами! Всё прикидывал кто ты есть и зачем ты мне послан...Всё искал нелогичность в твоих поступках и словах и постоянно натыкался на неё... Думал часто: зачем бы тебе такой огород городить и басни мне все эти рассказывать, когда для этой глубинки можно было бы придумать что-то и попроще, попонятнее ... Но понял потом, что не врёшь ты!....
 Максим замолчал опять на несколько секунд, вздохнул и стал говорить дальше.
- Ты же не местный! Я это сразу понял! А потому, по логике, должен нас всех здесь "лопушками деревенскими" считать. Видел я и таких! ...Но ты то ко мне со всей откровенностью. Ну как ты сам сказал - насколько возможно. Я это почувствовал!...
- Ну а во-вторых? -спросил Виль, когда Максим замолчал и опустил подбородок на скрещенные на рулевом колесе руки.
 - Во-вторых? - вздохнул печально Максим,  - Тут , знаешь, сложнее...
- Подожди, дружище! - глянув на часы перебил его Виль, - Время звонить. Я выйду из машина на пять минут...
 Виль вышел из машины и пройдя через двор поликлиники зашёл за угол. Здесь было заснежено, а под снегом скрипела осенняя, неубранная ещё скорее всего с сентября слежавшаяся листва. Задний двор был захламлён поломанной мебелью, кирпичной крошкой и следами человека: пустыми бутылками, обёртками и скомканными упаковками, окурками и множеством следов.
 Виль оглядел замкнутое пространство заросшее кустарником и деревьями и обрамлённое старым металлическим забором времён социализма, когда-то покрашенного в зелёный цвет. Было безлюдно.  Он вынул телефон из кармана включил его и сразу набрал номер. Услышав голос Лома заговорил быстро и настойчиво.
 - Автобус твой вижу. Пусть едут на Тогрово-закупочную базу, что на Орском шоссе и остановятся на входе...Не перебивай! Иначе просто отключусь и никогда меня больше не услышишь...Да!... И так! Автобус останавливается возле центральных ворот. Стоянка там запрещена.  Поэтому Ваха суёт деньги охраннику и выпрашивает у него стоянку около получаса.
 Дальше! В автобусе должны быть только четверо фигурантов сидящих, как я тебе говорил на примерно одинаковом расстоянии друг от друга. Ваха и водитель, как только вопрос с охраной будет решён сразу начинают движение на рынок и идут к самому его центру, в ряды. Как только я вижу их, то сам подхожу к автобусу.
  Если я только почувствую, что в автобусе больше народа, и ты пытаешься спрятать стрелка или двоих внутри, я сразу отваливаю. Если только я почувствую, что за автобусом ты пустил своих людей или на автомобиле, на автобусе, хоть на самолёте....Короче ты понял! Не шути со мной  - не советую!
 С этим понятно? Ну тогда дальше. Я захожу в автобус, если всё чисто. Кейс с деньгами должен стоять  прямо на входе, на верней ступени, чтобы я мог видеть его при подходе. Я проверяю деньги, быстро работаю с твоими людьми и ухожу.  Если крыса не выскочит на меня сразу, то я тебе отзвонюсь в течении суток....Почему выскочит? Потому, Лом, что нервы у людей не железные, даже у нас с тобой...Почувствовать может конец и захочет слинять...Ты не бойся! От меня не уйдёт...Всё! Вопросы закончены! если ты не согласен, говори сразу. Хочешь подумать - у тебя двадцать секунд!...
 - Хорошо! Тогда последнее! Автобус должен быть на базе не позднее , чем через двадцать пять минут после начала движения. Этого времени достаточно проехать ему даже на пробитых колёсах, а потому задержка более двух минут  - и я ухожу сразу.  У меня всё!
  Виль выждал пять секунд и нажал отбой, выключил телефон. Потом осторожно обходя стоянку, чтобы не заметил Максим, Виль опять прошёл через дворы к тому месту среди деревьев наблюдал за площадью. Там постояв с биноклем несколько минут от увидел, как автобус двинулся с места, на проденем сиденье Ваха напряжённо разговаривал по телефону...
  Виль быстро вернулся к машине и выдыхая клубы морозного воздуха втиснулся на своё место. Максим сидел в той же позе, даже не оглянулся.
 - Всё нормально! - бодро сообщил Виль,  - Включи печку, а? Замёрз я что-то...
- Включена. - вяло откликнулся Максим, - Посиди чуть-чуть почувствуешь и согреешься.
 - Ага! ... Так чего у нас там во-вторых, Макс? - спросил как можно беззаботнее Виль, дуя на озябшие руки,  - И почему сложнее?
 - Да я тебе несколько раз об этом пытался сказать,  - вздохнул Максим, только слов всё не хватало.  Ну да ладно! Попытаюсь ещё раз...А то исчезнешь, не дай Бог, конечно, а я тебе так ничего и не сказал....Как я там начинал? А! ...Ну значит, живёт себе человек на свете. Спокойно живёт и всё у него вроде бы нормально. Семья, дети, любимая жена и работа не плохая. Чего вроде бы ещё надо? И дом построил и баню о которой мечтал...
 А потом бац - судьба тебе по загривку со всего маху! И нет ничего...Ну всякое бывает у  людей и хуже, думаю, а у тебя жена умерла...Судьба!  Зато ребята здоровы и счастливы вроде бы...И дом и работа на месте, и в баню ходи хоть каждый день, и друзья не забывают...Но как-то пусто вдруг вокруг стало! Не скажу, что прямо кромешная пустота окружила...Просто всё вокруг: и дом , и работа , и баня эта треклятая, и друзья- товарищи всё вдруг стало как-то не к месту и как-то бессмысленно что ли?...Не знаю так ли говорю...Но как-то вот так почувствовал я...И начинаешь ты , всё чаще оставаясь один на один с собой, всю прошедшую жизнь перебирать и перелопачивать...Нормальная вроде бы жизнь получается, не хуже чем у других....А вот приходят всё чаще необычные  мысли! Зачем жил? Зачем забросил мечты молодости? Ведь архитектурный закончил, хотел дома  строить красивые...Хотел! А что получилось? А получилось, что пошёл туда где денег платили больше, и это была совсем не архитектура и даже не строительство...Служба была, бывало и выслуживался, чтобы должность получше и повыше получить...А вот не стало жены и что? А в итоге опять пустота одна! И позади пустота: кабинетные склоки и рутина, повседневщина. И впереди не видно ничего кроме пустоты - всё тоже ожидает и больше ничего!
 Успокаиваешь, конечно, себя, что и другие так же живут, ну а многим и такой жизни никогда не видать и не узнать. Однако не помогает совсем! Хуже только становиться и на душе как-то гадко...Крутятся , крутятся в башке одни и те же мысли, будто сама жизнь закольцевалась и бежит , как тот  бегун на стадионе по одной дорожке всё по кругу и по кругу. Только круги  успевай отсчитывать...
   Максим резко откинулся на спинку кресла и даже глаза закрыл.
 - Ну вот! - выдохнул он будто с облегчением,  - А тут, понимаешь, появляется в твоей жизни человек как будто с небес или из другого мира. Обыкновенный на первый взгляд человек. Живёт с тобой рядом день, второй, третий...Ты с ним разговариваешь, споришь, в баню ходишь и неожиданно для себя начинаешь понимать, что живёт этот человек не просто так...Не потому живёт, что так жизнь сложилась, потому что все так живут, а живёт так как именно ему нужно или так, как ему положено жить. Живёт для определённой цели и для определенного дела...Не для одного дела, а для дела, которое всегда с ним...Не знаю я как тебе это объяснить!  Почувствовал я в какой-то момент что-то в тебе настоящее и неподдельное, чего вокруг на много вёрст не встретить...Ну такое настоящее, как я чувствовал когда-то в своих друзьях молодости, в однокурсниках, в себе самом  - молодом и задорном...Дежавю - не дежавю? Не знаю...Но что-то похожее, только на другом уровне, на другом витке, в других обстоятельствах...Я этими ночами, что мы с тобой прожили, даже старые свои бумаги и проекты молодости поднимал. Искал в них то ли ответ, то ли подсказку....Всё разгадывал их! Но найти ничего не смог...Всё почти забылось...
   Максим резко открыл глаза.
 - Вот и всё почти!  Не знаю уж, понял ты меня или нет...Только понятнее я объяснить точно не смогу...Не получится!
 - Ну почему же сразу не понял? - грустно улыбнулся Виль,  - Вполне себе знаешь понятное объяснение...Ну, по крайней мере, для меня больше чем достаточно.
- Да? - удивлённо скосил на него глаза Максим,  - Ну тогда  - значит вот так вот и есть!
 Виль уже в который раз глянул на часы.
  - Мне идти нужно через четыре минуты...Ты как, Максим? Настрой боевой не потерял?
 - Не сомневайся! - встрепенулся тот и сел прямо. Выражение лица его стало опять обычно спокойным и сосредоточенным.
 - Что-то поменялось? - тревожно спросил он.
 - Нет! - доверительно улыбнулся Виль,  - Кроме того, что стоять ты будешь здесь. Хорошее место. А мен всего лишь на два двора больше пройтись пройдётся....И это не обсуждается...
- Ладно! - вздохнув , потупился Максим,  - Ты уж там будь аккуратнее...
 - Меньше слов дружище!  Времени нет! Пожелай мне...
 - Ни пуха тебе...
 - Иди к чёрту!...

                11.
Накинув капюшон и  засунув поглубже руки в карманы, Виль быстро прошёл несколько дворов с облезлыми оранжевыми двух и трёхэтажными домами. Он старался не торопится и идти в одном темпе со снующими редкими  прохожими. Через несколько минут он уже был на тропинке ведущей через узкую лесопосадку к  протоптанной людьми дорожке через железнодорожные пути. Оглянувшись и не заметив никого рядом Виль  нырнул в гущу  деревьев старясь ступать осторожно, не задевая стволы. Не хотелось чтобы  лёгкий снег  осыпался с деревьев  или  же впорхнули потревоженные вороны.  Но всё обошлось. Стволы он обогнул, а птицы видимо уже улетели ближе к людскому жилью и к мусорным бакам.
  Сделав шагов десять он достал бинокль и пригляделся. Вход на ТЗБ был как на ладони, а автобус уже подъехал. Шофёр  ещё не заглушил мотор и пытался поставить машину задом к заборы, рычал мотором и выворачивал колёса.
" Всё же Лом следом послал  кого-то. - понял Виль, - Будет наблюдать издали, а потому и "мордой" к дороге автобус  паркуется. И Вахи в кабине нет. Наверняка  ушёл  договариваться с охраной".
 Виль подождал ещё минут пять и сам увидел как  вернулся Ваха, а потом они вместе с водителем оглядываясь пошли в ворота базы. В бинокль хорошо было видно  шоссе проходящее рядом с железнодорожными путями, но машины по нему проезжали быстро. Стоящих автомобилей пока не наблюдалось, а это значит нужно было действовать немедленно.
  Он опять аккуратно пробрался к тропинке и подождал когда на ней появятся люди. Пожилая пара с пустыми сумками переругиваясь двигалась к ТЗБ по тропинке, через несколько метров от них шли трое - молодая семья с ребёнком, девочкой лет восьми. Эти громко разговаривали и смеялись. Виль пропустил их и выскочил на тропинку почти следом, зашагал в их ритме - не торопливо , но и не медленно. Переходя железнодорожные пути он,  преследуя молодую семью, обогнал ворчащих друг на друга стариков, потом забыл о существовании всех своих попутчиков. Перебежав дорогу Виль сразу направился к автобусу, однако так будто бы просто пошёл чуть правее, но всё к тому же входу на базу.
 Подойдя вплотную к автобусу Виль замер на несколько секунд. Впервые  с начала операции он с облегчением вздохнул. В автобусе было четверо и сидели они так, как ему и хотелось. Это он почувствовал чётко.
 Резко вскочив в открытые двери Виль сразу направил ствол в сторону сидящих.
 - Кто дёрнется получит пулю.  - спокойно сказал он, потом огляделся и взял кожаный кейс стоящий на одном из передних сидений. На следующем  сиденье , самый ближний к нему сидел смуглый полный человек в барашковой шапке и с широко открытыми от страха глазами. "Этот не боец. Видимо занимается у Лома финансами или ещё чем-то организационным" - молнией промелькнула мысль.
 -Всем рты не открывать. Стреляю на любой звук и резкое движение.  - продолжал Виль, а сам в это время положил кейс на колени "толстяку" и сунул ему обыкновенный  большой пакет из супермаркета.
- Деньги перекладывай быстро. - прикрикнул он на него и тут же начал обследовать остальные "объекты."
 Слева у стекла сидел худой пожилой воровской авторитет. Виль прочитал его мысли сразу, а потому мельком взглянув в его колючие насмешливые глаза сразу переключился на третьего.
 С третьим Виль только успел встретится глазами, как почувствовал что-то вроде лёгкого удара молнии. Кажется его даже качнуло, но он ухватился левой, свободной от пистолета, рукой за поручень и всё никак не мог оторвать взгляд. Ему понадобилась вся воля, чтобы удержать пробежавшую по лицу судорогу. В середине салона сидел, улыбаясь как и всегда широко и открыто, Курок. Гриша Ройзман  постарел , конечно, за эти годы, чуть заплыл жирком  в плечах и лицо стало более гладким и округлым. Но лицо это спутать ни с кем было нельзя.
    Виль заставил себя оглянутся на перекладывающего деньги толстяка, а потом сразу приключился на чётвёртого. Тот сидел  в конце салона и его рубашка цвета хаки, в круг постриженные волосы, а главное взгляд и спокойно изучающие его сразу подсказал Вилю ответ где он встречался не раз с такими людьми.
 Лет ему было около пятидесяти, но худоба свойственная всем кавказцам и остановившиеся глаза сразу говорили о причастности к близкому кругу самого Лома.
"Странно - подумал Виль,  - чем ему свои -то могли насолить? Почему подозревает самых вроде бы близких и не раз проверенных? Может для кучи посадил?" Он не стал гадать далее, времени было мало и открыл внутренний слух.
  " Будь мы в Шали или в Ведено, шакал, ты бы у меня поплясал вместе со своей пукалкой на костре.  - чётко услышал его мысли Виль, - Я бы тебя как барана на куски бы медленно порезал, и уши твои отрезал бы и они прибавились бы к тем парам , которые у меня и сейчас спрятаны в горах в надёжном месте. Это была бы 56 пара. Правда добытая не в бою, но если бы я добыл её, то это было бы лучшим подарком Лому и лучшим оправданием..."
  Виль закрыл слух и тут же выхватил из рук толстяка пакет. Тот только закончил перекладывать деньги. Мысли бежали быстро. Вспоминались слова Арсения, что Курок в порядке и что они ещё могут и встретиться когда-нибудь...
 Решение пришло сразу, почти моментально после того, как Виль опять обвёл весь салон глазами и на секунду увидел лицо Курка.  Он выстрелил подряд дважды в лицо кавказца и даже успел услышать его крики и хрипы, но тут же громко заговорил сам.
 - Спокойно!  Все остальные в безопасности. Скажите Лому, что "крысу" я придавил. Я ухожу. Не делайте резких движений и все останетесь живы.
 Виль медленно, спиной, спустился по ступенькам на выход из автобуса, но как только нога ступила на снег сразу сунул пистолет в карман и быстро зашагал через дорогу к тропинке ведущей через железнодорожные пути.  Рынок за спиной шумел гулом множества голосов, сотен машин, криками и смехом, громкой музыкой у открытых павильонов, и всё это смешивалось в неимоверную какофонию дневной жизни ТЗБ.  Вокруг него сразу же оказалось несколько попутчиков. На середине шоссе Виль вместе со всеми пропустил две несущиеся на большой скорости машины, но и после этого пошёл так как шли люди вокруг. Некоторые из них оглядывались до сих пор на автобус, видимо привлечённые громкими звуками выстрелов, другие о чём-то разговаривали между собой, кто-то впереди смеялся пьяно-счастливым  заливистым смехом. Народу было на тропинке намного больше обычного и все в основном шли с базы нагруженные товарами: кто с полными пакетами, кто с хозяйственными сумками, а многие , в основном пожилые, даже с тачками на маленьких колёсах. Виль чувствовал, что его заслоняют на тропинке  множество сгорбленных и прямых спин, множество фигур и потому шагал с ним почти в ногу, но всё же аккуратно обгоняя тех кто шёл слишком медленно. Так с потом людей Виль и вышел в один из дворов с продовольственным магазином в центре, и сразу свернул в другой двор и прибавил шагу. А через несколько минут садился на переднее сиденье  автомобиля Максима. Мотор был заведён и максим тронулся сразу, даже чуть прибавил газу на узких улочках, но Виль остановил его.
 Они постояли на перекрестке на площади Гагарина, дождались зелёного светофора и свернули на  лево, через трамвайные пути. Виль чуть оглянулся на оставшийся за спиной автовокзал.
 Проезжая виадук к посёлку Первомайский Виль вытянул шею пытаясь заглянуть дальше пробегающего под ними шоссе, хотя понимал, что оно здесь делает несколько не больших поворотов и даже с высоты виадука ТЗБ увидеть он не сможет.
 Максим всё это время сидел с каменным лицом спокойно вращал "баранкой", но так резко дёргал рычаг переключения скоростей, что было понятно и без слов что нервы у него на пределе.
 - Выстрелы были слышны? - первым нарушил тишину Виль.
 - Да! - хриплым напряжённым голосом ответил Максим, не отрывая взгляда от  дороги. Навстречу непрерывно двигались и легковые и грузовые автомобили и техника. Рабочий день был в разгаре.
 Когда на развилке дорог Максим свернул к посёлку Победа и дорога стала почти пустынной, тогда он чуть повернул голову к Вилю.
 - Я слышал выстрелы, а народ вокруг ничего не понял. Может кто и понял, так постояли несколько секунд, прислушиваясь,  и пошли дальше...Если человек не стрелял никогда, не охотник, то звук можно принять за что угодно: за заводской, за железнодорожный, колесо может лопнуло на полном ходу...Или ещё за какую хрень... Да и людям не до этого...
 - Вот это правильно! - уже расслабленно кивнул Виль,  - Людям действительно не до нас. У всех свои дела, своя беда и своё горе...
 - Я всё время в зеркало заднего вида смотрел - вдруг признался Максим, - до тех самых пор как не свернули возле завода "Синтезпирт" в степь. Вроде бы все кто обгонял и сзади ехал казались вначале подозрительными...А теперь смотрю - никого нет.
- Ну а сам как? - спросил улыбаясь Виль,  - Мандражировал сильно?
- Да уж..- вздохнул Максим,  - После выстрела началось...До трясучки в руках...Потом отпустили, а тут и ты вваливаешься...
  - Сейчас к "Хлебозаводу" выйдем, сразу будет прямой участок. - сообщил Максим,  - Если кто следом едет - ты должен увидеть...
- Почему это я должен? - засмеялся Виль.
 - Потому что ты профессионал! - с напором выдал Максим.
 - Ну раз так! - удивлённо и одновременно насмешливо обронил Виль,  - Тогда посмотрю...
До ворот дома они доехали минут за двадцать, а когда Виль закрыл ворота за автомобилем и заглянул в окно, то увидел Максима сидящего в расслабленной позе. Его лицо, руки на рулевом колесе были покрыты крупной испариной. Максим сдернул с головы шапку и вытер ею лицо, потом откинул её в сторону и выбрался из машины.
- Ух! - вздохнул он, - Давно со мною такого не бывало. Помню на первенство ещё РСФСР по плаванию, вот такой же мандраж меня колотил...Но и то - только до старта...А тут всю обратную дорогу...Даже сейчас совсем не отпускает...
- Так надо выпить? - предложил Виль.
 - А ещё, дружище, съесть чего-нибудь мясного и побольше. Голод такой что просто корову , наверное, съел бы...
 Максим неожиданно громко расхохотался и дружески ударил с размаху Виля в плечо. Удар у него был тяжёлый...
  После обильного, разнообразного и удивительно вкусного обеда приготовленного Максимом, который сразу заявил: " Сегодня никаких консервов!". После бутылки отличного Армянского коньяка из личных запасов хозяина дома, Максим засобирался в баню. Даже такой день, как сегодняшний, не мог изменить   установленный им годами  распорядок дня. И этот раз Вилю понадобилось больше сил, чтобы отказаться от его настойчивых уговоров.
 Оставшись наконец один, Виль прошёл в свою комнату и опять достал из под матраса свой телефон. Когда он включил его, то  сразу получил звуковой сигнал о прибытии письменного сообщения.  В СМС было сказано: " Вашу просьбу выполнил. Вас просили позвонить по ниже указанному номеру телефона. Малинин." Егор Филиппович был старомодно пунктуален и даже СМС-ки писал без сокращений и в соответствии  эпистолярным жанром, которым пользовался в своей молодости для написания служебных записок и рапортов.
   Виль выключил телефон и задумался. Потом он достал другой,  взятый у Максима телефон и набрал номер Лома. "Абонент находится вне зоны доступа сети" - ответил ему металлический голос. "Убежал! - с сожалением подумал Виль,  - Очень жаль если успел улизнуть в Казахстан. Остаётся надеяться, что чутьё, как всегда , не подвело меня и на этот раз. Пусть у Курка всё будет хорошо. Лом хитрая лиса, но я дал курку время. Возможно это поможет ему спастись...Чёрт! Почему же  они не взяли его?".
 Виль нервно зашагал по комнате.
 " А почему обязательно убежал? - пронзила его мысль, - Ведь если Лома  арестовали, то телефон и тогда может быть отключён...Хотя не факт! Оперативники часто оставляют телефон включённым, чтобы получить входящие звонки и узнать больше о связях задержанного...Но возможно что Лом скинул телефон при задержании или повредил его специально? Возможно! У него всё же очень сильное чутьё на опасность и молниеносная реакция, насколько я успел это почувствовать."
  Впервые за многие дни Виль почувствовал как внутри напрягся и застучал в виски оголённый нерв. Он нервничал? Да! Впервые после  последней встречи с Ингой Виль чувствовал волнение и тревогу.
  Нужно было звонить по номеру присланному Малининым, но Вилю не очень хотелось этого сейчас. Скорее всего на проводе будет кто-то из московских генералов с нудными вопросами и уточнениями всех его перемещений и действий. И конечно его вызовут для разбора полётов. Он всё же убил человека, хоть и бандита. Заставят ехать к ним, писать объяснительные записки...
 Пересилив себя Виль опять включил свой телефон и набрал номер присланный Малининым. Гудки шли долго, на том конце не торопились брать трубку.
 - Привет, кэп! - неожиданно услышал Виль в телефоне почти забытый голос Арсения, - Это я! Узнал, надеюсь?
- Узнал! - выдавил из себя Виль. Давно уже ничто так не удивляло его.
 -  Мне сейчас не удобно говорить. Извини, кэп. Лома мы взяли. Спасибо тебе от всех нас! Ты, я знаю, сейчас находишься в безопасности. Я перезвоню тебе завтра к вечеру обязательно. Ты только телефон не выключай. Пока!.
- Пока. - выдохнул Виль уже в мёртвую тишину. Медленно нажала клавишу отбоя и глянул на светящийся циферблат часов. Они показывали 12 часов 55 минут дня. Ему казалось, что сейчас должно быть намного позднее, но Виль знал как спрессовывается или растягивается время в зависимости от происходящих вокруг событий.
 " Теперь до звонка Арсения время будет тянутся как резиновое. - мельком подумал он. - Ну да ладно! Это мы уже не раз проходили...".
 Самым верным решением было просто лечь спать, что Виль и сделал. Но уснуть ему долго не удавалось.  В голове вертелись мысли и картинки всего произошедшего сегодня. С самого начала и до конца, а потом опять с самого начала...
 Он опять будто бы видел свой спокойный подход к автобусу, лицо Курка, дрожащие руки толстяка перекладывающего деньги из кейса в пакет, злобное лицо  убитого боевика, невольный оскал и пригнутая голова четвёртого. Он почему-то совсем плохо запомнил его, хотя и мог бы нарисовать его портрет в общих чертах. Но его мысли, мелкие штрихи лица и выражение взгляда  ускользали.
 "Старею." - с сожалением подумал Виль, и чтобы видения не возвращались приказал себе спать...
 К вечеру, когда Виль зашёл в гостиную, Максим хлопотал в кухне возле плиты. У него что-то готовилось сразу на всех четырёх коморках, кипели кастрюли и пахло жареным мясом, пряными специями, а на столе уже была постелена скатерть и стояла откупоренная бутылка виски , стаканы и зелёные свежие яблоки в красивой и большой стеклянной вазе.
 " Ну вот! -  с грустью подумал Виль,  - Кто как себя успокаивает и заставляет уйти от навязчивых мыслей.  Максим стал увлекаться ежедневным приготовлением горячих обедов и ужинов. Ну что же? Не самое худшее из увлечений, когда на душе не спокойно или муторно..."
- А почему виски? - спросил громко Виль ещё издали,  - Ты же вроде не жаловал этот напиток?
-  Не знаю! - не оборачиваясь прокричал Максим, перекрикивая  скворчащие сковородки, льющуюся из крана воду и завывание вытяжки, - Ты же жаловал вроде...Пусть тебе будет приятно!  Успел проголодаться?
 - Не слишком, но думаю, что через час другой не откажусь.
 - Как раз вовремя! - откликнулся Максим.
 - Кстати,  - подойдя вплотную уже спокойным голосом сказал Виль, - я занёс к тебе в комнату пакет. Там пять тысяч долларов. Ты не подумай, что я жадничаю...
 -  А я ничего и не думаю! - резко ответил Максим, продолжая что-то усиленно перемешивать в сковородах, - Раз оставил пять - значит посчитал нужным. Не надо считать меня тупее, чем я есть...
 - Хорошо. Не буду! - легко засмеялся Виль.
 - Я тебе говорил, что я не из-за денег тебе помогал.  - продолжал Максим, - Пять так пять. Мне они не сказать чтобы нужны позарез, но отказываться тоже не буду...Что дальше думаешь делать?
 - Ждать звонка.
 - От друзей?
 - Ну можно сказать и так.
 - А я?
 - А ты , Максим, по любому останешься, когда я уеду.
 Максим накрыл сковороды крышками и повернулся, вытирая руки о цветастый фартук. " Жены видимо..." - подумал Виль.
- Это понятно. - вздохнул он, грустно глядя прямо в глаза Вилю,  - Я опять останусь один, и мы больше никогда не увидимся...Ты это хотел сказать?
- Хотел. - признался Виль, но потом подумав несколько секунд предложил, - Пойдём пока выпьем по глотку.
   Они прошли в гостиную и уселись в привычные кресла. Максим разлил виски и подвинул к нему яблоки и нож.
- За что? - спросил Максим.
 - За тебя.
 - Почему за меня? - спросил Максим прожёвывая яблоко.
 - Ну если ты готов... - начал осторожно Виль,  - тогда контакты наши можно продолжить...Но это тебе придётся решать не со мной...В случае если ты готов и хочешь помогать нам и дальше...
 Максим помолчал с минуту, дожевал яблоко и выкинул огрызок в урну под столом.
 - Я-то готов! - опять резко и отрывисто заявил он. Сейчас он был явно настроен решительно.
 - Надоело, знаешь, прозябать в своей норе...Только у меня много вопросов...Но я уже понял, что ты их не любишь...Вот , думаю, как с этим быть?
- Обещаю, что завтра на все твои вопросы будут ответы...Ну может быть не на все! Но на большинство точно.
 - Договорились! - радостно улыбнулся Максим и опять потянулся к бутылке.
- Я знаешь, - продолжил он уже более бодрым голосом, - думал, что с выпивкой надо завязывать сегодня. Потому и виски достал. На работу скоро, да и надоело мне это однообразие слегка...Сошлось просто с твоим появлением...А так я не большой любитель. Потому и виски достал сегодня. Думаю, чуть выпью под горячее...Вот не получилось!
- Ничего! - засмеялся Виль над его маленькой хитростью,  - Давай уж допьём сегодня эту бутылку за ужином...Думаю, что сегодня нам просто необходимо...

                12.
На удивление весь следующий день прошёл спокойно и даже размеренно , как и обычные дни. Максим после завтрака начал уборку на первом этаже. Спустившись, Виль увидел, что он перекладывает в стопку разбросанные мешки с цементом и  сгребает совковой лопатой строительный мусор из всех углов  в большую кучу.
 - Давай помогу! - предложил решительно Виль, но получил такой же решительный отказ.
 - Иди, иди куда шёл! - толкнул его дружески в плечо Максим, - Мне тут самому не много работы. Да и не люблю я помощников в таких делах...
 Он явно намеревался побыть один, а работа видимо успокаивала его и отвлекала от волнительных и тревожных мыслей.
 - Ладно! - легко согласился Виль,  но всё же посчитал нужным спросить,  - А чего ты вдруг? Столько лет не подходил...
- Да вот! - не весело улыбнулся Максим, - Решил сегодня, что после Новогодних праздников строительную бригаду найму. Деньги есть. Пусть уже завершат  дом до конца, раз у самого ни сил, ни желания не осталось. Будет похоже на настоящее жильё. Может мне легче станет, а может и ещё кому сгодится.
- Пригодится , конечно.  - осторожно обронил Виль и ушёл к себе в комнату...
    Арсений позвонил неожиданно рано - в половине пятого дня.
- Привет, кэп! Помоги мне, пожалуйста. Я знаю твой адрес, но тут сам чёрт голову сломит. На домах только кое где есть названия улиц, а номера домов вообще не указаны. Я стою прямо с центре посёлка, на большой дороге...Третий поворот направо?  А куда? Если спиной к городу? Ладно...Сейчас попытаюсь.
 - Я тебе возле ворот встречу. На мне будет защитного цвета курта с капюшоном.
 - Лады...
 Спустившись вниз, Виль обнаружил максима сидящем на деревянном чурбаке и копающемся в куче мусора. Он тщательно выбирал гвозди, шурупы и болты и раскладывал всё это в металлические банки из под кофе.
 - Ко мне приехали. - сообщил Виль и увидел как максим нервно дёрнул головой.
 - Это мой хороший приятель. - пояснил Виль,  - я его на улице встречу.  Пусть он заедет во двор. Мы поговорим, а потом уже зайдём в дом...Если ты не против, конечно...
 - Ладно. - кивнул Максим быстро понимаясь на ноги,  - Я тогда умоюсь, переоденусь и по быстрому соберу на стол.
 - Хорошо. Только не готовь ничего. Чаем обойдёмся и так ...чего-нибудь закусить...Без выпивки - он за рулём.
 - Угу! - кивнул максим на ходу.
  В открытые Вилем ворота въехал чёрный внедорожник  "КИА" с местными номерами. Арсений был один. Он крепко пожал руку Вилю. Они смотрели друг на друга долго. Время поменяло обоих. Улыбка у этого седеющего солидного мужика осталась прежней. Непривычно топорщились рыжие усы. Они медлили оба. Молчали пока Арсений первый не потянул Виля за руку. Обнялись крепко.
 - Надо ехать. - оторвавшись сразу заявил гость,  - Долго оставаться в городе , где ты похоронен не стоит. Сам понимаешь...
 - Далеко?
 - В Оренбург. оттуда самолётом в Москву.
 - Успеем ещё...Спросить о Ломе не хочешь?
 - А чего спрашивать? - улыбнулся Виль, - Надо будет сам расскажешь, а нет - не обижусь. Я пенсионер.
 - Ну да! - знакомо улыбнулся Арсений,  - В дороге расскажу. Ехать больше трёх часов. Время будет...
- Хорошо. - согласился Виль,  - Пойдём в дом. Хозяин хочет чаем угостить. Может ты есть хочешь?
- Обедал недавно. Спасибо. Мои ребята на твоей квартире вещи собрали. Две сумки. У меня в багажнике лежат.
- Спасибо. Значит давно ведёшь меня?
 - Давно. - не вдаваясь в подробности кивнул Арсений. Он стал более сдержанным на слова за эти долгие годы, чуть располнел и  закаменел мышцами лица. - Ладно пошли. Познакомимся с твоим Максимом. Что скажешь про него?
 - Да я вижу ты и так всё знаешь.
 Вилю стало отчего-то грустно и не приятно. Он понял, что ребята из конторы страховали его давно и скорее всего следили за каждым его шагом.
 - На машине Максима вы тоже жучок поставили? Или всё хуже? Прослушку?
 - Просто маяк, -отводя глаза ответил гость,  - Ладно, пойдём в дом, если ничего о друге своём сказать не хочешь?
 - Да чего говорить. - вздохнул Виль,  - Ты небось и так уже с готовым решением приехал...Скажу, что можешь его смело вербовать. Человек он надёжный, только с ним надо честно по возможности и без прикрас...
 - Хорошо. Сделаем "консервы". Пусть будет человек не известный местной конторе. Никогда не помешает...Ты ручаешься?
 - Да. - кивнул задумчиво Виль. Он думал о том, что Арсений использовал при нём старую терминологию "спящего агента" или агента находящегося в режиме ожидания. Сколько будет ждать агент и понадобится ли он вообще? Старое слово - "консервы" - точно отображало положение таких людей...
 - Как тебя называть -то при нём? - спросил Виль, когда они поднимались на крыльцо.
 - Никак не называй. А для тебя я теперь Константин Андреевич Половцев, Игорь Петрович.
 - А? - с сарказмом удивился Виль,  - Теперь так значит?
- Да. - серьёзно ответил гость. - Теперь уже можно.
   В доме они пробыли не долго. Пока Виль ходил на верх, к себе в комнату за телефонами и остальной мелочью, пока переодевался в свои вещи, мужчины успели переговорить.
 Они сидели в гостиной и пили чай. Говорили еле слышно, но Виль не стал узнавать о чём. Не было ни желания, ни настроения. Сейчас просто расслышал как Максим отвечает на короткие вопросы гостя, но заслышав его приближение они разом встали. Гость собрал бумаги в стопку, которые у него были в принесённой с собой  кожаной папке.
 - Прощайтесь. - строго, почти приказал Половцев и отошёл на несколько шагов в угол большой комнаты.
 - Спасибо тебе! - подал руку Виль.
 - Да это тебе спасибо! - искренно ответил Максим крепко сжимая его ладонь.
 - Мне-то за что? - улыбнулся Виль.
 - Сам знаешь... Полковник сказал, что не увидимся больше...Жаль! У меня, ты же знаешь, не слишком много друзей.
 - Ну это он так... - отводя глаза в сторону вздохнул Виль, - Как положено, короче, сказал...Может и свидимся когда...
 Виль почувствовал, что Максим хочет обнять  и сам подался на встречу. Обнялись крепко  и крепко, и Виль резко повернувшись, не оглядываясь зашагал на выход. Краем глаза заметил, что Половцев возвращается за стол. Значит разговор у них не окончен.
    Виль прождал на крыльце минут двадцать пока не заскрипела входная дверь. " Поехали" - бросил на ходу Половцев не останавливаясь.
  Виль оглянулся и в начинающихся зимних сумерках ещё успел разглядеть фигуру Максима закрывающего за ними ворота дома. Потом замелькали улочки, придорожные фонари, жёлтый и голубой цвет жилых окон, гирлянды огней кое где уже развешенные по городу поперёк улиц.
"Новый год скоро!" - неожиданно вспомнил Виль. Половцев заговорил только через полчаса, когда они проехали весь город и вышли на трассу.
 - Не буду и не хочу от тебя ничего скрывать. Нам работать дальше вместе, а потому никаких недоговорённостей не должно быть. Знаю, что ты сам предпочитаешь такие же отношения...
 - Это что же получается? - перебил его Виль,  - Ты меня Москву восстанавливать везёшь?   Прямо на Лубянку? А зачем, извини, мне присутствовать на таком высоком уровне?
 - Не торопись. - чуть заметно улыбнулся Половцев не отрывая взгляда от дороги,  - Давай по порядку и с самого начала. Ты человек в нашей системе не новый, а потому, надеюсь, воспримешь всё спокойно и разумно.  И так! Тебя никто ни куда не увольнял. Операцию по твоему внедрению в банду Лома задумал и начинал разрабатывать и проталкивать ещё покойный Малютин. Пусть земля ему будет пухом!...Он, как никто знал тебя со всех сторон и возможно знал  намного лучше, чем ты сам себя знаешь. Хотя, думаю, что ты не удивишься этому. Ты не раз бывал в ситуациях, когда знал о людях намного больше, чем они знали о себе...
 - Ну да! - грустно хмыкнул Виль,  - Только это были наши "подопечные", как мы их называли...Значит со мной сыграли в ту же самую игру...
 - Цена была очень высокой... - подумав немного ответил Половцев,  - Это тебя не успокоит, но хотя бы объяснит  почему с тобой  играли в тёмную...
- Да брось ты! - скривился Виль,  - Давай по делу.
 - Малютин знал от врачей, что ему осталось не долго. В рапорте, когда он предавал дело мне по состоянию здоровья, он нейтрально написал, что операцию можно и должно начать после его нетрудоспособности. Я только потом понял, что он рассчитал в ней даже твой шок от его смерти.  Операция предусматривала назначение Рыжова на его место, а так же чётко, почти пошагово,  расписывала его действия в отношении тебя. Рыжов должен был до минимума сократить личные контакты с тобой, постоянно показывать тебе свою неприязнь, и наконец объявить о твоей отставке. Извини, но Малютин все факторы: тяжёлую болезнь твоей жены, её направление с его помощью в Московский госпиталь, учёбы твоего сына там же в столице. Он был уверен, что все эти факторы сойдутся и максимально отрежут тебя на время от всех контактов на работе до назначения Рыжова. Твоё пребывание в Москве было просчитано: ты должен сам попроситься туда и Малютин тебе не откажет.  Он точно рассчитал твою реакцию на шумный и огромный город, долгую болезнь жены...Он тогда не допускал мысли о её смерти...
 Короче говоря, как бы там не складывалось, Малютин описал досконально, что в конечном результате, месяцем раньше или позже, ты окажешься в родном городе после объявления об отставке.
 Он, конечно, не мог предвидеть смерть твоей жены и твой конфликт с сыном, но однако получилось так, что на малую родину ты поехал сразу. Всё это, как я думаю, повлияло на его здоровье в худшую сторону и ускорило его конец...
 - Бедный старик! - громко вздохнул Виль,  - Получается, что он невольно предсказывал её смерть, и тем самым сам, от расстройства, ускорил и свой уход. Он любил её почти как дочь. Уж это я знал точно...
- Да что теперь говорить? - кашлянул с натугой, будто освобождая дыхание, Половцев,  - Ты сам всё понимаешь...
 - Да. Только я не пойму одного. - растягивая слова, задумчиво начал Виль, - Они же вышли   на меня через Ингу?...Малютин на этом и строил всю операцию. Место и человек в твоём родном городе. Он был уверен, что ты приедешь в город юности, и что там захочешь встретится с кем-то из прошлого, кто когда-то был дорог тебе. Инга была самым ярким твоим воспоминанием! Малютин и указал на это....Ну ты же сам мозгокопатель, ты что удивляешься, что Старик знал это?
 - Нет! - с досадой мотнул головой Виль, - Я удивляюсь простоте комбинации. Ведь на его месте я пошёл бы точно таким же путём. Всё гениальное - просто...
 - Ну вот видишь! - с каким-то радостным облегчением воскликнул Половцев.
 - Да вижу, вижу... Теперь вот вижу потому, что себя самого никто из нас со стороны полностью себя увидеть не может. Не способен. Не дано нам этого! Во спасение ли или наоборот...Для защиты своего "Я" ...Господу Богу виднее!.. Другого человека мы можем разглядеть, разложить и проанализировать, но только не себя самого. Будь ты хоть трижды "мозгокопателем", как ты выражаешься... Значит Ингу подтолкнули тоже вы?
 - Там тоже всё просто было, Игорь. Цветочница была внедрена в соседний с Ингой ларёк  местным ФСБ месяца за три  до твоего приезда. Конечно без объяснения им причин. План был утверждён в Москве, им спустили задание - от и до...
 - Вот это мне и не даёт покоя. - опять перебил Виль,  - Что же это за такая важная операция, Константин Андреевич, что  ей Москва лично занималась в лице полковника Половцев?
 - Да не только я. Кстати, кэп, не усложняй. Я всё расскажу по порядку, а для тебя я просто Константин. Мы же не в кабинете с подчинёнными под боком...Там , конечно, субординация...А так...
- Понятно.
 - Вот и хорошо! ... И так, продолжим. Внедрённая цветочница познакомилась и  завела дружбу с Ингой быстро. Подруг у Инги в последнее время было не много...Можно сказать совсем не было, отдалились все подруги с годами. Так что новая подруга Инги познакомила её с хорошими и постоянными клиентами, подручными Лёнчика, молодыми и не жадными молодыми людьми, которые заезжали за цветами на их маленький цветочный базарчик постоянно. Ларьки то в самом центре города, мимо мало кто проедет, если  жизнь бурная и то праздники, то похороны, то молодые пассии постоянно возникают...
 Короче в один из дней она сказала, естественно, невзначай, мельком, что видела якобы на улице покойного "Рентгена", которого помнит хорошо по молодости их общей, и что это "привидение " напугало её. Мол, видения такие не к добру. Живые покойники к хорошему не мерещиться. Да поделилась с Ингой, что если бы  это было правдой, то она обязательно бы поделилась этой информацией с кем-то из "мальчиков" Лёнчика. Могла бы хорошие деньги заработать, мол, какие в ларьке год будешь зарабатывать...
 - Ну а Инга, выждав недельку или две, попросила у неё телефончик человека, который мог бы хорошо заплатить за интересную информацию. Она знала как меня отыскать, если я действительно "ожил" и нахожусь в городе. - продолжил сам рассказ Половцева Виль.
 - Ну что-то вроде этого. - кивнул Половцев.
 - Дальше можешь не рассказывать. И так всё понятно. Только ответь: зачем вам понадобилось доводить операцию до конца? Вы ведь после моей встрече в "Омар Хаяме" с Ломом могли уже спокойно брать и его, и всю его свору?
 - Да не могли мы рисковать тобой! - горячо даже запальчиво выкрикнул Константин,  - Ты же сбил нас с толку, когда полностью поменял одежду и оставил все наши "жучки" и "маяки" в мусорных баках. Что мы могли подумать? Ты исчезаешь...А вдруг они тебя взяли и держат где-то? Вдруг что-то ещё случилось? Может ты уже у них в заложниках и спрятан чёрти где? Ребята естественно забеспокоились. Телефоны Лома не прослушивались, мы боялись засветиться. У этого "лиса" чутьё как у сыскной собаки! Обжигались уже...Стали звонить мне. Я стал анализировать и поднимать связи твоей молодости и криминального мира 90-х...Куча информации в разных источниках...Пока вышли на твоего Василия, пока гадали как к нему подобраться незаметно. Он же вёл себя спокойно, а потому кроме него ещё разрабатывали многие связи твоей молодости...На всё это ушло море времени!
 - Когда меня нашли? - спросил Виль.
 - У Максима? Да за сутки твоей встречи с Ломом. Пока просчитали всё, пока повесили "прослушку" и "маяки"...Твой звонок Малинину помог...Так бы до сих пор ещё, возможно копались бы... Ну а так хотя бы в самый последний момент вышли прямо на место встречи. Ребята мои отсекли машину, которая за тобой следила. Подставились под аварию, как только ты с базы ушёл...Те готовы были на своём внедорожнике прямо через железнодорожные пути, по твоим следам  ехать...
 - Понятно. - перебил Виль,  - Теперь то скажешь зачем вам Лом понадобился?
- А он, Игорь, лет пять назад заложил себе в глухой и безлюдной Актюбинской степи, совсем рядом с нашей границей, что-то вроде базы для своей банды.  С подземными помещениями, со складами оружия и наркотиков. Через него наркота уже десять лет идёт из Афгана  в  Москву и в Петербург. Он вначале кочевал из посёлка в посёлок, в Актюбинске имел несколько конспиративных квартир, и вообще по всему Северному Казахстану много точек в частных домах и квартирах. Но лет пять назад американцы решили использовать его по крупному и выделили ему большие деньги. Вот на них он и построил базу.  На них он этот подземный посёлок и построил, а они ему прислали инструкторов, технику... стали поставлять с Ближнего Востока боевиков, с Кавказа помогли наладить канал для вербовки девушек смертниц...Всё это скапливалось на базе, обучалось для работы на территории России, а потом забрасывалось к нам...
- Во как? - не выдержав, воскликнул Виль,  - Вот тут ты меня удивил. По-настоящему! Игра крупная...
 - Да куда уж крупнее? Даже в моей многолетней практике это одна из самых крупных операций по уничтожению такого "осиного гнезда".... Но теперь всё кончено! Сегодня казахстанские коллеги отчитались, что стёрли базу с лица земли...Нет её больше! Просто сравняли с землёй...
- Каким образом? - помрачнев, спросил Виль.
 - Не знаю,  - пожал плечами Половцев,  - Государство не наше...Может  установки "Град" подогнали, а может вертушки пустили. У Ми- 8 по пять управляемых ракет на подвеске. Пять вертолётов с полным боекомплектом, вот и хватит одного захода, чтобы сравнять с землё посёлок на пятьдесят тысяч жителей...
 - Там же не только бандиты небось были. - враз охрипшим голосом пророкотал Виль, - Мог ли быть заложники...Опять же девушки эти, что на смертниц готовили...Не все же по своей воле...
 - А это знаешь, Игорь, не наше Государство. Мы можем посоветовать и предложить помощь. А вот указывать им не можем...Хотя лично я их могу понять! Чуму выжигали всегда , а не растаскивали по всей стране. А эта зараза много страшнее... Ты и сам знаешь!  ... Да что я тебе тут объясняю? - вдруг озлобленно выкрикнул Половцев и дернул рулём так, что машину качнуло на росном участке дороги. Виль почувствовал, что  полковник переживает этот момент тоже болезненно и почти , как личную трагедию..."Нет! Половцев тоже не думал о том, что операция завершится вот так" - подумал Виль.
 Они помолчали несколько тягучих минут, и Виль решил, что необходимо "разрядить"  возникшую напряжённость. Толку от их переживаний было мало...
 - А как там  Курок? - спокойным и даже бодрым голосом спросил Виль.
 - А он и не Курок давно! - легко переходя на другой тон  засмеялся Половцев,  - Это теперь один из наших самых опытных  штатных агентов под кличкой "Морячок". Мы его вместе с Ломом арестовывали...Как положено! Жив курилка! Привет тебе передавал...Просил кланяться и благодарить.
 - Рад за него...- улыбнулся грустно Виль,  - Ты , Константин, не слишком много мне информации рассказал, а? Не нагорит тебе за твои дружескую откровенность?
 - Ну вот утвердит тебя Москва моим замом, тогда секретов от тебя вообще не будет! Меня-то уже, можно сказать, почти утвердили на должность Малютина...
 В Москве на все дела, совещания и визиты к начальству они потратили больше  двух недель. Когда сам заместитель директора вручил Вилю новое удостоверение и орден, и озвучил приказ о его назначении на должность заместителя вновь создаваемого отдела, Виль наконец-то вздохнул с облегчением.  Морока скитания по кабинетам, допросы и опросы, гора исписанной бумаги в рапортах и служебных записках осталась позади...
   Они выехали со внутреннего двора Лубянки на автомобиле Половцева  уже в ранних зимних сумерках.
 - Я тебя сейчас  в дом к Малинину, в Переделкино отвезу. - буднично сообщил Константин,  - Впереди Новогодние праздники. А наш новый центр и посёлок, что здесь недалеко под Алабино, только-только людьми начинает заселяться. Думаю, что у генерала тебе будет лучше, чем в пустой квартире и в полупустом городке. Да главное, что там кое-где ещё строители работают, а потому , пока гражданские не уедут, тебе туда нельзя.
- Может на ту квартиру где жили всё это время? -осторожно попросил Виль.
 - Нет! - мотнул головой Половцев,  - Там уже другие "жильцы". С сегодняшнего дня. Вещи твои мои ребята собрали. Завезут тебе завтра...
- Где-то я уже это слышал. - криво улыбался Виль.
 - Ну к сюрпризам тебе не привыкать.. - в том же тоне ответил полковник.
- Думаю, что старик не слишком обрадуется... - вздохнул Виль.
 - Прекрати, Игорь! - скривился Половцев,  - "Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой.." Малинин за долгую службу видел такое, что нам с тобой, может быть, даже и не снилось...
 В старом доме в Переделкино было всё так же, как и несколько лет назад. Даже запахи и те оставались прежними, если не считать морозной свежести и хвойного духа, полностью наряженной и блестящей мишурой и игрушками  в полутьме большой комнаты, ёлки.
 Старик сидел здесь же, на старом кожаном диване перед включённым телевизором и  в  слабых лучах старомодного торшера с большим оранжевым абажуром.
  - О! Игорь Петрович! Здравствуй дорогой. Ждали тебя. Проходи.
 Старик тоже совсем не изменился. Подчёркнуто аккуратно одет даже в домашней обстановке, лицо строгое, но в глазах улыбка, рукопожатие крепкое.
 - У нас что, гости? - раздался до боли знакомый голос и Виль обернулся. В зал вошла Ольга. В глаза бросились её широко распахнутые глаза, распущенные волосы, запах которых почему-то он ощущал сейчас так явно, будто стоял к ней вплотную. И эти глаза, и запах волос, и что-то ещё неуловимое, трогательное и будто всплывающее из далёкого и забытого детства окутали Виля и вдруг ударили горячей волной в голову. Это было так необычно, неожиданно и так в тоже время так знакомо и близко, что у него перехватило горло.
 - Здравствуйте, Ольга...Семёновна... - первым пробормотал Виль, не отрывая взгляда от её лучащихся спокойствием и улыбкой глаз.
- Привет, Игорь. - кивнула она и знакомые морщинки лучиками побежали от углов рта вниз. Тот же гордый подбородок, та же выгнутая грациозно шея и опять этот пьянящий почти забытый запах чего-то невообразимо воздушного и притягательного.
- Мы что будем опять на "вы"? - спросила она подходя к нему медленно, - Может без церемоний? Всё же нам Новый год вместе встречать...
- Да уж, Игорь Петрович! Давай без церемоний. - закхекал где-то рядом , а показалось из какого-то далека Малинин, - Проходи, садись, чувствуй себя как дома...

                ЭПИЛОГ.