Школьные годы чудесные
Я всё-таки стала вожатой октябрят! Перед первой пионерской линейкой в начале учебного года я вечером подстерегла Екатерину Михайловну в коридорчике возле библиотеки - там как раз не горел свет - и, схватив за руку, сказала:
- Пожалуйста, поставьте меня вожатой октябрят!
И тут же убежала. А вдруг она знает о случае в летнем лагере? Я даже в библиотеку перестала из-за этого заглядывать.
Но на линейке и меня объявили вожатой! Только мне достались другие ребята - не те, что были у Яди. Скоро я с ними подружилась, и мы играли и в прятки, и в игру «Ищи знамя», ходили в лыжные походы, разучивали сценки, чтобы они выступили на новогоднем детском утреннике. Вот только по воскресеньям я теперь не могла встречаться с ними – эти дни были посвящены другому очень увлекательному делу.
Ядя всё чаще после школы забегала к Гале Бразевич. Та жила вблизи школы.. Оказалось, что её мама, как и наша, и вышивальщица, и книголюбка. Вскоре Ядя привела их к нам в гости, и у нас началась незабываемая пора!
Каждое воскресенье наши мамы торопились сделать свои домашние дела, а мы – уроки, и впятером мы собирались вместе или у Бразевичей, или у нас, и поочерёдно то тётя Маня, то наша мама рассказывали нам какой-нибудь роман, прочитанный ими ещё в молодости.
Рассказ часто длился до самого вечера. Потом мы все пили чай с напечёнными к этой встрече блинами и ещё часок обсуждали услышанное. Так я узнала таких писателей, как Александр Дюма, Ги Де Мопассан, Теодор Драйзер. Особенно мне нравились романы Вальтера Скотта, а героини книги «Айвенго» Вальтера Скотта Ровена и Ребекка стали на все последующие годы эталоном женской красоты и женского достоинства.
Папа не любил наши посиделки, если они были у нас, Ему надо было в выходной посапожничать, так ведь не будешь молотком стучать, если люди разговаривают! Он присоединялся к нам, когда мы начинали чаёвничать. И к тёте Мане Бразевич он стал часто заглядывать. Вначале при нас, а потом и один. Мы догадывались: она ему очень понравилась. У неё грудь была большая и даже висела из-за тяжести. А у мамы – как у девочки. Я в бане всегда любовалась мамой – совсем как Венера Милосская!
А папа стал раздражительным и всегда ворчал на маму.
Он мог сапожничать, а сам говорил и говорил маме: это не так, это не этак. Однажды вечером, когда он сел на скамеечку за свой сапожный столик и снова начал что-то занудиво выговаривать маме, она вдруг схватила в руки табуретку, замахнулась ею и как-то негромко, но стальным голосом произнесла:
- Замолчи, а то убью!
Это он так довёл её своей воркотнёй и придирками!
Я уже легла спать, но всё слышала. И была на стороне мамы. Она не только работала, как и он, но на ней был весь дом – огород, корова, стирка, уборка, варево. Одной воды сколько надо было на семью, а своего колодца не было, носить надо с соседней улицы! И она никогда не роптала. Мы ей помогали, но это – капля в море дел. А ведь она могла остаться в Краславе с нами и не ехать в эту Сибирь! Но поехала! Потому что любила папу!
Этот вечер определил моё отношение к родителям. Папу я уважала, слушалась, но моё сердце всегда было с мамой – её я любила больше всех на свете! И мне всегда хотелось обнять её, как-то выразить сочувствие к её не очень интересной жизни.
Она так любила читать, а времени на это совсем не было, только те воскресенья, когда были наши книжные посиделки, но и они скоро закончились. И случилось это как раз на мой день рождения.
Правда, он уже прошёл днём раньше, и подарок мама вручила во-время, то есть шестого ноября. Но этот день – рабочий, зато в день Октябрьской революции был праздничным. После демонстрации во всех домах начинались праздничные застолья. У нас тоже. К нам пришли тётя Маня и Галя Бразевичи. После обеда папа взял мандолину, а мама гитару, все запели свои любимые песни –«Славное море – священный Байкал», «По дирим степям Забайкалья». Их пели всегда, но в этот раз мама не то пошутила, не то всерьёз сказала;
- Хватит про Забайкалье петь. Ненароком загремим туда вместе с бродягой. И не кричи так.
Папа был уже в подпитии, а когда выпивал, начинал очень громко петь, а мама этого не любила. Хотя в Краславе они до войны вместе пели в городском хоре и однажды даже ездили вместе со всеми хором в Ригу на праздник песни, но у мамы слух на музыку был тоньше, её раздражало, когда он начинал кричать так, что стены дрожали. Но папа взъярился: она сделала ему замечание при тёте Мани! И пошло-поехало!
Он наговорил ей всяких гадостей: и хозяйка она никудышняя, и холодец плохой – не то, что у Мани, поучилась бы! И ещё многое другое. Праздник был испорчен, наши гости встали из-за стола и попрощались, а у нас в доме на весь вечер поселилась гнетущая тишина. Вот тебе два праздника в одном!
Продолжение следует