Октябрь 1919 года. По Иртышу идёт пароход «Пермяк». Моросит. Холодно.
Пассажиры на палубу не выходят. Сидят по каютам. В одной из кают первого класса играют в преферанс. Карты сдаёт ротмистр Канабеев. Подпоручик Станислав Крушевецкий объявляет игру:
- Пики.
Подпоручик Агафонов объявляет:
- Трефи.
- Пас, - отвечает поручик Варенцов.
- Что-же это вы-с пас, да пас всю дорогу. Когда играть начнёте-с, Глеб Николаич? – спрашивает Канабеев.
- Настроение препаршивое, - отвечает Глеб.
- Дак мы его-с подправим, - говорит ротмистр, показывая на батарею бутылок с «шустовским» коньяком, треть из которых уже опорожнена.
Варенцов бросает карты на стол.
- Станислав вскрывайте без меня. Пойду, пройдусь. Подышу свежим воздухом.
Алёшка в другой каюте играет в шахматы с Михаилом Соломоновичем.
Проиграв в очередной раз, тоже решает выйти на палубу. Встретив брата, он говорит:
- Глебушка, как ты можешь с этим палачом Канабеевым находиться в одной каюте, да ещё играть с ним в карты?
- Брат, ты ещё неопытен, чтобы судить что хорошо, а что и не очень. Ясное дело, что Ефим Григорьевич не образец человеколюбия. Шли разговоры, что он причастен был к расстрелу заключённых. Однако, служа «белой» идее, да и вообще любой идее, частенько надо переступать через собственные принципы.
- Как. Ты забыл, как он расстреливал в том овраге рабочих. Они же тоже русские люди. А потом ещё и похвалялся, что убил всех с первого выстрела.
- Послушай, он жандарм. А в этой службе все средства хороши для достижения цели. И потом, ведь этот расстрел обеспечил в большей степени надежду на скрытность успешного выполнения нашей с тобой миссии. Я ведь, как военный, тоже убивал людей.
- Но ведь это было на фронте.
- Сейчас везде фронт, брат.
- Глебушка, а как же насчёт скрытности, в Кугаево мы спрятали в подвале церкви ящики. Там ведь тоже были очевидцы.
- Не ты, не я не знаем, что в тех ящиках было. Может быть, там кирпичи или железяки, какие находятся. Так, что брат помалкивай. Будешь здоровее.
Ночью пароход подошёл к селу Бронниково. Пока судно причаливало, произошло несколько событий.
Сначала в каюту Алёшки и Гаскина вбежал Глеб.
- Алёшка, быстрее одевайся и за мной.
- Зачём, брат?
- Всё потом скажу. Давай мигом.
Едва они успели уйти, как в каюту вошли два офицера.
- Господин Гаскин, на выход.
- В чём дело, - возмутился Михаил Соломонович.
- Не рассуждать, - сказал один из военных.
Вскоре на палубе, под проливным дождём, переходящим в мокрый снег, собрались банковские служащие, приведённые сюда офицерами.
- Вы все останетесь в Бронниково. Дальше пароход поплывёт без вас, - объявил ротмистр Канабеев.
- Сейчас вас сопроводят к месту вашего пребывания.
В это время, Алёшка в промасленной одежде, под присмотром механика – дяди Вани, уже протирал ветошью детали резервного топливного насоса.
Промокших сотрудников, не особо церемонясь, по одному выводили с парохода по трапу.
- Я буду жаловаться на вас заведующему депагтамента финансовых активов Госудагственного банка Госсии, - никак не успокаивался Гаскин.
- Когда я был заведующим, носил брюки в полоску, разрешите папироску, - с усмешкой ответил сопровождавший его подпоручик Агафонов, подталкивая Михаила Соломоновича в спину.
Группа сотрудников банка, конвоируемая офицерами, поднялась на обрывистый берег. Почуяв чужаков, в селе залаяли собаки. Пройдя пару сотен саженей, прозвучала команда остановиться. Полковник Кислов скомандовал:
- Господа офицеры, отойти на десять шагов от служащих.
Далее он объявил следующее:
- Господа, в силу сложившихся обстоятельств, для сохранения государственной тайны, вы будете расстреляны. Это приказ моего начальства. Примите это по возможности спокойно. Так требует обстановка. Желающие могут помолиться. Ваша жертва необходима для победы над большевиками.
Не успев до конца произнести последние слова, Кислов увидел, как от нестройной толпы отделилось несколько тёмных силуэтов, и бросились бежать к речному обрыву.
- Огонь, - скомандовал полковник.
Сквозь звуки револьверных выстрелов слышались крики приговорённых к расстрелу конторских служащих, вина которых была только в том, что они оказались не в том месте и не в то время.
Стоны раненых и предсмертные хрипы убитых заглушила команда:
- Проверить. Живых добить.
Два офицера, перезарядив револьверы и выполнив команду доложили:
- Господин полковник. Убито двенадцать человек.
- Почему только двенадцать? Ведь их было пятнадцать.
- Видимо трое спрыгнули с обрыва в реку.
- Агафонов, Варенцов, немедленно проверить берег.
Затем Кислов распорядился:
- Ротмистр Канабеев, возьмите двоих, сходите в деревню. Отрядите с десяток жителей на копку могилы.
- Слушаюсь, господин полковник.
Алёшка в это время внимательно слушал наставления дяди Вани, трюмного машиниста в замасленной робе, с чёрными от соляра руками, въевшегося во все поры:
- Первым делом паря следить надо вот за этим прибором, - и он показал на манометр, показывающий давление в котле.
- Видишь стрелку. Чтоб она всегда не доходила до красного.
- Да ты грязь-то не разводи. Макай в ведро-то с керосином, да отжимай чаще. А потом вон насос протирай да меня слушай.
- Да я слушаю, дядя Ваня. Только вот ещё слышно трескотню какую-то снаружи, да крики, - ответил Алёшка.
- Ничего я не слышу. Что там господа офицера делают не нашего кочегарного ума дело.
После расстрела и захоронения трупов все офицеры собрались в зале пароходного ресторана. Промокшие до нитки, испачканные в грязи, первым делом они потребовали от обслуги ресторана водки.
- Докладывайте Агафонов. Что там, на берегу, - сказал Кислов.
- Один расшибся насмерть, головой об корягу видать ударился. Ещё одного пристрелили. Нога у него была сломана. Больше никого не нашли. Унесло видать рекой.
- Ладно. Место глухое. Да и погодка мерзкая. К утру видимо шуга уже по реке пойдёт. Наверняка отдаст богу душу, - сделал прогноз полковник.