В этом городе уже в августе проявляется что-то осеннее. Пасмурным нежарким деньком Маша проходила мимо ДК, фасад которого украшали огромные афиши. На одной из них взгляд задержался: «Старая пластинка. Вечер танцев для тех, кому за…»
Маша усмехнулась: мне давно уже за…
-- Маша, постой, подожди! – услышала она, и, обернувшись, увидела спускающуюся с крыльца знакомую.
-- А, привет, Шурёнок, подружка-веселушка! – ответила она. – Ты как здесь оказалась?
-- Я тут по делу. Активистка я. Помогаю устраивать танцевальный вечер. Приходи.
-- Знаю я эти вечера. Там тётки друг с дружкой вытанцовывают.
-- Но-но! Я вам не тётка! Ай не видно, что дама благородная? Между прочим, без кавалера не бываю. Всем на зависть.
-- Какой кавалер?
-- Борька мой – смолоду и навсегда.
-- Точно, вы же у нас были конкурсанты. И что, он так и не забыл свои достижения?
-- В отличной форме, только позови. Кстати, приходи, я и тебя обеспечу партнёром, как раз высокого роста, тебе подойдёт.
-- Да у меня свои танцы каждый день до упаду.
-- Что, в балет устроилась?
-- Ага, уборщицей! Подрабатываю в магазине одежды. Хочу собрать денежку на банкет к своему юбилею. Мне же скоро стукнет шестьдесят. Вам приглашение будет.
-- Тогда и нашего друга приглашай.
-- Про кого ты?
-- Гриша Петровских, из компании твоего брата, ты должна его помнить.
-- Помню, конечно. Что он и как?
-- Ох, у него в аварии погибла жена, сам еле выжил. Мы с Борькой присматриваем за ним, чтоб не спился.
-- Ничего себе!
-- А ты умеешь с людьми ладить, может, оживишь. Да и статус у вас один – вдова и вдовец. Два одиночества.
-- И он будет танцевать?
-- Заставь, растормоши. Он по-прежнему мужчина видный.
-- Ой, ладно тебе, сваха. Побежала я. Работа ждёт. Пока! Позвоню!
Время поджимало. Маша быстро миновала остаток пути и вошла в магазин, который занимал большую часть первого этажа жилого дома. Работы в нём, как считала Маша, было «невпроворот».
Блеск наводить требовалось каждый день. Помимо пола – огромные зеркала и витрины.
Переодевшись в подсобке, Маша вооружилась пылесосом, ведром и шваброй и прошла в торговый зал, где стояли 42 манекена. Их она и имела в виду, когда сказала Шуре о своих танцах.
Каждый нужно было обнять, передвинуть, помыть под ним пол и поставить снова на место. И-и-и: раз, два, три! И так 42 подхода. Только бы не уронить и не испортить надетую на них одежду.
Работая машинально, труженица перебирала в уме встречу с подругой. Что там Шура говорила про Гришу, этого Грихутку-греховодника?
Он из друзей покойного брата Маши. Парней было много, они старше её лет на семь, и, когда она подросла, все понемногу ухаживали за ней. А Гришу сильно любила Алла, на которой он и женился. Красивая была пара – оба высокие, фигуристые, чернобровые. Она за ним, а он на сторону. Любил гульнуть, неудержимо.
Маша вспомнила, как во время общего застолья, в присутствии молодой жены, он под столом трогал ногой её ногу, глазами держал под прицелом. Коршун высматривал цыплёнка. А потом пришлось отбиваться от него в другой комнате, где он подкараулил и зажал её в угол. Вырвалась только потому, что кто-то зашёл.
Маша, переставляя манекены, припоминала слова Шуры о нём. Вдовец? Значит, Алла умерла. Жалко, хорошая была женщина. Дочка у них же давно взрослая. Лет под сорок.
Сколько лет прошло с тех пор, когда Маша уехала из дому и потеряла из виду друзей брата? Целая жизнь. Их уже почти никого не осталось. Вот Борька с Шурой, да Гриша.
-- А что, пойду, пожалуй, на этот вечер, куда Шурочка приглашает. Посмотрю, что там. И чем он дышит, этот Гриша.
Она подошла к зеркалу со спреем в руке. Прежде чем опрыскать стекло, всмотрелась в отражение. Рабочий халат и резиновые перчатки не портили её моложавой фигуры, а красивые ноги, загорелые и мускулистые, сохранились лучше всего. Лицо вот подвяло, морщинки заметные. Зато улыбка приятная. С новыми зубами хоть сейчас на фотосессию. «Приходите свататься, я не стану прятаться», - Маша улыбнулась и щедро забрызгала зеркало моющим средством.
На вечер она принарядилась. Надела лёгкое платье, туфельки на среднем каблучке. Прическу, макияж сделала сама и показалась себе помолодевшей.
Не рассчитала и пришла рановато. Народ только собирался. Зал с широко открытыми дверями заполнялся гостями. В основном это были женщины перезрелого возраста. Мужчин мало, и они явно пришли со своими дамами. Увидев одинокую, весьма пожилую даму с тросточкой, которая устроилась на стуле у стены, Маша удивилась: есть и зрители.
Включили музыку. Динамики мощные. Танцы уже начались, когда в дверях показались ожидаемые друзья. Борис и Шура, невысокие, полноватые, а посередине между ними возвышался Григорий, поджарый, широкоплечий, в сером костюме. Маша внутренне усмехнулась: «Ишь ты, под конвоем доставили».
Подошли, поздоровались. Маша спросила Григория:
-- Не узнал?
-- Почему? Вовкина сестра. Да и не очень изменилась, сразу узнал.
-- Тогда спасибо за комплимент. Если за сорок лет не изменилась, значит, неплохо выгляжу.
-- Нормально выглядишь.
Борис подхватил Машу. Увлёк в круг. Шура пыталась вытащить Гришу. Тот некоторое время отказывался, потом пошёл за ней. Гремящая музыка мешала разговаривать.
Мелодии сменялись непрерывно. На быстрый групповой танец супруги вытянули Гришу и поставили его напротив Маши. Григорий лениво топтался, поглядывая на дверь. Народ вокруг отплясывал с воодушевлением.
На медленный танец Маша пригласила Гришу, он всё терпеливо вынес до паузы, потом сказал Шуре: «Нет, не могу больше. Шум в голове, музыка слишком громкая. Я после аварии не выношу такие звуки. Поеду домой, спасибо за компанию».
Шура сразу возразила: «Маша тебя проводит, вдруг тебе плохо станет». Гриша с раздражением зыркнул на неё, но, посмотрев на растерянную Машу, сказал: «А пусть проводит. И поговорим, обсудим международное положение».
К машине вышли все вместе. Пока мужчины о чём-то разговаривали между собой, Шура спросила подругу:
-- Как он тебе?
-- Он не тот, каким был. Кажется, одна оболочка осталась, да и та какая-то серая, высохшая.
-- Мужчину седина не портит. Что тебе надо? Высокий, стройный, голубоглазый.
-- Да, манекен для пиджака. А раньше был – ух, огонь!
-- Он много пережил. Мне, например, жалко его.
Григорий сел за руль своей Тойоты, открыл дверцу для Маши:
-- Садись. Тут рядом, не успеешь пригреться.
-- А зачем тогда на машине?
-- Я их привёз из частного сектора. Обратно сами доберутся.
Дверь в квартиру открыл осторожно, потому что с той стороны высунулся собачий нос.
— Это Цезарь, мой дружище. Ходит со мной на работу.
-- Ты ещё работаешь?
-- Сторожу на базе. Слушай, мы с ним немного погуляем, а ты займись чем-нибудь.
Чайник поставь, телевизор включи.
Лабрадор выскочил из квартиры и побежал впереди хозяина.
Маша прошла внутрь помещения, осмотрелась. Подумала, что порядок не хуже, чем у неё дома.
Не скажешь, что холостяцкая берлога. Впрочем, видно, что у него здесь недавно хозяйничала жена.
Маша налила электрический чайник, включила. Открыла холодильник, увидела баночки с огурчиками, протёртой с сахаром ягодой. Дачу, видно, держит. Есть и сыр, и колбаса. А можно к чаю просто печенье и конфеты, которые на столе.
Вскоре мужчина и собака вернулись.
-- Ну, что у тебя ко мне? – спросил Гриша, усаживаясь за стол на кухне, к налитому Машей чаю. – Шурка натравила? Коза!
-- Почему коза?
-- Не так выразился. Нянька добренькая! Всех надо устроить, пристроить, а никто не просит.
-- А ты не нуждаешься в пристрое?
-- Я? Нет! Я три раза женился, не считая просто баб знакомых по этому делу, притом уже два раза стал вдовцом, а теперь – всё! Не нуждаюсь.
-- Как три раза? Не понимаю.
-- А так. Ты Алку помнишь, нашу свадьбу по молодости. Прожили десять лет. И жили бы дальше, если бы она не застукала меня с Динкой. Не смогла простить – лучшая подруга, то-сё, подала на развод. Вторым браком расписался с Динкой. Прожили двенадцать лет. А она заболела. Женские дела. Лечилась, не вылечилась, умерла. И вот тогда Алка меня простила, и оказалось, что всегда любила и любит только меня.
Григорий помолчал, потом продолжил:
-- В третий раз я женился на своей первой жене. Через ЗАГС, чин-чином. И она радовалась. Как будто забыла всё прошлое и не ждала от меня плохого в дальнейшем. А ведь я погубил её! Уже не говорю, что мои загулы её унижали. Физически убил! Я был за рулём, значит, по-всякому виноват. И нет прощения.
Григорий опять замолчал, глядя в одну точку.
Не зная, как его отвлечь, Маша спросила:
-- Ты пьёшь?
-- Чего? А вот это я с тобой обсуждать не собираюсь. Нечего ковыряться в чужой жизни. Сам разберусь, как мне жить.
-- Я не ковыряюсь.
-- Знаешь что, Маня-Маня? Честно тебе скажу: я тебя сорок лет не видел, и ещё бы сорок не видеть.
Маша нервно хохотнула:
-- Я даже не обиделась. Хотя не понимаю, зачем ты так грубо со мной разговариваешь.
-- Извини, если кажется грубо. Видно, я огрубел. Раньше-то, сама знаешь, как бы я с тобой станцевал брачный танец.
Он тяжелым взглядом уставился перед собой.
-- Объясняю ситуацию полностью. Нас из машины вырезали. Меня вытащили полуживого, а Алла сразу… Машину ту на свалку. Я почему и работаю, что взял кредит на новую. Но вместе с женой потерял кое-что ещё. Кости ломаные срослись, а женилка отказалась работать. Так что все ваши уловки – захомутать мужичка – мимо. Ферштейн?
Маша кивнула.
-- Что мотаешь головой? Русский язык понимаешь?
— Это немецкий. Понимаю. Гриша, я всё понимаю, как тебе тяжело. Но всё равно надо быть на людях. Не замыкаться. Общаться с друзьями.
-- Ладно, поехали. Нам с Цезарем на дежурство, тебя завезём домой.
-- Спасибо. А я тебя приглашаю на свой юбилей.
-- В качестве кого?
-- Гостя. Друг моего брата – это и мой друг. Приходи с Борькой и Шурой в ресторан, позже скажу в какой.
-- А! Там видно будет, посмотрим.
Дома Маша смыла с лица макияж, переоделась. Поискала что-нибудь на ужин. Накормила кошку. Позвонила Шура:
-- Ну, как прошло собеседование?
-- Шура, я сильно разочарована.
-- А что такое?
-- Тяжёлый человек, мне с ним не справиться.
-- Приставал?
-- Наоборот. Повернул так, что я пристаю, а он сопротивляется. Глупость какая! Зачем он мне нужен? Лучше бы я осталась с вами на танцах, чем с ним поехала.
-- Да? Ну приходи. Танцы ещё будут.
Танцы по расписанию состоялись ещё много раз, но Маша вскоре уехала в другой город.