SPROETA TAMEN VIVUNT…
Поэт, о котором я хочу вам рассказать в сегодняшнем эссе, жил с Шекспиром в одну эпоху,
будучи лишь на пять лет старше великого английского барда. О нём редко пишут и говорят,
несмотря на то, что судьба его крайне любопытна и не менее скандальна и впечатляюща, нежели
у Дрейтона, Марло, Джонсона и самого Шекспира. Что ж, стоит начать, пожалуй, со строк
следующего сонета, по содержанию весьма автобиографического:
For why the gains doth seldom quit the chaege;
And so say I by proof too dearly bought,
My haste made waste; my brave and brainsick barge
Did float too fast to catch a thing of naught.
With leisure, measure, mean, and many moe
I mought have kept a chair of quiet srate.
But hasty heads cannot be settled so,
Till crooked Fortune give a crabbed mate.
Автор сонета, два катрена которого только что процитированы, как и Шекспир, был не только
поэтом, но и драматургом, а также прозаиком. Джордж Гаскойн, а речь идёт о нём, происходит
из обедневшего аристократического рода. Окончив Кембридж, он изучал право в Грей Инне.
Карьера юриста и придворного у него не задалась. После целого ряда судебных процессов,
обанкротившись в пух и прах, Гаскойн отправился в Нидерланды для участия в войне против
Испании. Понятна суть переживаний Гаскойна: «Я бросил двор: увы, себе дороже! / Поспешность
губит, я тому пример. / Мой гордый бриг не выдержал и тоже / Пустился за приманкою химер. //
Остыв, прикинув, постояв в сторонке, / Глядишь, и я бы зажил без хлопот. / Но захворавшим
хворью этой гонки / Судьба отдохновенья не даёт». Перевёл процитированный сонет Джорджа
Гаскойна на русский язык Г. Русаков. Но есть и более ранние переводы. В этом месте следовало
бы сделать небольшой экскурс в историю русского перевода. Ещё в XII веке на Руси встала
проблема стихотворных текстов. Именно в XII веке была переложена с греческого византийская
поэма «Девгениево деяние».
В те средневековые времена в нашем Отечестве вопрос соответствия оригинала и перевода
нередко решался смело. Таким образом, названная мною византийская поэма стала повестью.
Позднее возникла необходимость перевода с греческого гимнов христианской литургии.
Написанные в оригинале метрическим стихом, греческие гимны после перевода их на
богослужебный язык Руси стали прозой. Ну, а поскольку эта проза предназначалась для пения,
она имела зачатки ритмизации. Кто из моих соотечественников, увлечённых литературой,
не знает таких русских авторов, как Василий Тредиаковский, А. Д. Кантемир, М. В. Ломоносов,
А. А. Сумароков?.. Тредиаковский служил переводчиком в Академии наук и поставлял к
дворцовым торжествам не только оригинальные, но и переводные оды. Если говорить о русских
переводах Уильяма Шекспира, то можно составить внушительную антологию. Мои же
современники могут назвать лишь Маршака, Пастернака, Щепкину-Куперник, Левика, Лозинского
и ряд других переводчиков , благодаря которым мы знаем того Шекспира, которого мы знаем,
и в то же время не знаем до конца. Как, впрочем, целый ряд блестящих авторов английской
литературы.
В 1572 году, когда Уильям Шекспир ещё не достиг десятилетнего возраста, а Джордж
Гаскойн разменял третий десяток, Гаскойн вернулся в Англию и обратился к литературе как
к средству существования. Через год вышел сборник его стихов и прозаических произведений.
Собрание Гаскойна – единственный из Елизаветинских сборников, в котором каждое
стихотворение подписано ''девизом'' (posy). К примеру, сонет, полное название которого звучит
как 'For that he looked not upon her' («Из-за чего он не поднимает на неё глаз»), подписан девизом
''Soroeta tamen vivunt'' («Презираемые, однако, живут»). К венку сонетов Гаскойн выбрал
латинскую максиму ''Sat cito, si sat bene'' («Если что-нибудь хорошо, оно должно быть сделано
быстро»). Однако на собственном неудачном опыте поэта при дворе Гаскойн выбирает другие
латинские максимы, как эта, совершенно противоположная приведённой выше: ''Nimis cito, vix
bene'' («Слишком быстро, но едва ли хорошо»). Многие стихи Гаскойна, как я уже упомянула,
автобиографичны.
Гаскойн, представьте себе, был занесён в списки Тайного Совета как «Печально известный
головорез.., атеист и безбожник». Чтобы избежать неприятностей, Джордж Гаскойн вступил в
армию Британии, а в 1572 – снова пустился в бега, став волонтёром в армии Вильгельма I
Оранского. Четыре месяца поэт провёл в Испанском плену. После выхода из тюрьмы неудачи
продолжали преследовать его. Когда Гаскойн вернулся в Англию, его обвинили в измене, но
через время он был оправдан. О творчестве Джорджа Гаскойна известно ещё и то, что он был
автором трагедии ''Jocasta'' («Иокаста», по «Финикиянкам» Еврипида). Кстати, Уильям Шекспир
в качестве примера использовал для своей пьесы «Укрощение строптивой» сатирическую картину
лондонской жизни ''The steele glass» («Стальное зерцало»), , написанную белыми стихами. Он
нашёл это в первой английской комедии в прозе ''Supposes'' («Подменённые»), одном из первых
переводов Гаскойна и переделки комедии «Ариосто». Джорджу Гаскойну также принадлежит
«Приятная повесть о Фердинандо Джеронимо и Леоноре де Валаско» - первый английский
психологический роман о любви , в тексте которого использованы и стихи. Кроме того, им написан
трактат о стихосложении «Некоторые замечания о том, как писать стихи и подбирать рифмы
по-английски» (1775).
Придётся сделать ещё одно отступление, очень для меня важное. Оно касается не только
английской литературы Елизаветинской эпохи, в которую творили Шекспир и Гаскойн, но и в
целом судьбе любого незаурядно одарённого поэта и литератора. Стихотворение современного
нам английского автора, родившегося в первое десятилетие XX века и умершего в середине
восьмидесятых, цитирую полностью: «Они умрут, соблазны и мечты, / Они умрут, едва
расшевелив / Поток ленивый шумом громких смут. // Вам не понять их тяги на разрыв. / Вам не
понять – застойный пруд / Не всколыхнуть и муть не разогнать. // Потуги наши – отражённый
свет. / Потуги наши – осторожный бред, / Обманы мелочные, миражи. // Не трепещи при
вспышках роковых, / Не трепещи – твори свои мечты / И будь готовым умереть за них». Это
стихотворение «Соблазны» сэра Уильяма Эмпсона (1906-1984) в переводе Г. Кружкова. Эмпсон
родился в Йоркшире, изучал математику и английский язык в Кембридже. Занятно, но
английского поэта и литературного критика Уильяма Эмпсона роднит со ''смутьяном'' Джорджем
Гаскойном его некое биографическое неблагополучие… А кто, ответьте, из гениев и более-менее
великих людей не хулиганил в юные годы? «Тоже бушевали, африканец!» писал Маяковский о
''егозе'' Пушкине.
Эмпсона исключили из Кембриджа именно за дурное поведение, после чего он работал
журналистом в Лондоне, жил в Японии и Китае, а впоследствии преподавал в университетах
Шерфилда и Лондона. Из его литературоведческих работ значение имеет книга «Семь видов
неоднозначности». Как критик Уильям Эмпсон писал о Мильтоне, Шекспире, Елизаветинской
драме и поэтах-метафизиках. Наибольшее влияние на него оказала поэзия Джона Донна
(вспомним Иосифа Бродского, у которого есть эссе о Джоне Донне и стихи, посвящённые ему),
а также философия буддизма. Сэр Уильям Эмпсон – почетный доктор Университета Восточной
Англии, Кембриджа и Бристольского университета, а в 1978 году он был удостоен рыцарского
титула. «Нет, к телескопу встань! Сквозь окуляров синь / Вглядись в её страну, познай её обряды –
/ пока не сокрушил ещё прибой пустынь / Ветшающих дворцов сады и колоннады», - строфа
из стихотворения Эмпсона, дающая нам ощутить ту самую шекспировскую ''связь времён''.
Вернемся же к Джорджу Гаскойну, чья жизнь была сплошной чередой неудач,. Ценой
огромных усилий он лишь в сорок лет достиг первых литературных успехов и покровительства
королевы. А через год внезапно умер от заурядной болезни. «Воистину, поэт был прав, заявляя
в своём стихотворении «Охота Гаскойна», что всю жизнь стрелял мимо цели, что такова его судьба
– давать промашку за промашкой, - пишет переводчик с английского Г. Кружков. – /…/ Свой дом
в вечности он построил из обломков разбитых иллюзий. Его лучшие стихи – воспевание и
прославление своих неудач Лишь на руинах собственной жизни, свалив с плеч ношу, он
испытывает блаженную лёгкость». У Гаскойна в одном из его сонетов есть замечательная строка:
«Но время торопиться перестало…». Странно, не правда ли?.. Как правило, люди, испытывающие
''кризис среднего возраста'' (простите за вульгаризм нашей современности), замечают, что время
убыстряет ход! В эпоху же Гаскойна и Шекспира (Пушкина тоже), я уже об этом писала, – и
вовсе: сорокалетний мужчина считался пожилым человеком. Джордж Гаскойн, лишь в сорок
достигший расцвета своего творческого дара, утратил чувство времени, ощутив вечность.
10 июня 2020; Санкт-Петербург