Семён Ростиков, обычный менеджер по продажам в фирме по разведению фиалок, сегодня пришёл в офис раньше обычного. Пол ещё был влажный, не успел просохнуть после прихода уборщицы. На цыпочках Семён прокрался на своё рабочее место и включил компьютер. Шум работающего процессора невидимым облачком заполнил пространство и казалось задрожал на листиках растений в горшках.
Монитор зажёгся и на нём побежали цифры. На столе в пурпурной рамочке стояла фотография блондинки. Семён провёл пальцем по контуру лица на фото и застыл как одеревеневшее изваяние.
— Ты чего так рано, Рост? - послышалось откуда-то из-за спины и Семён вздрогнул.
— Так...Это...Я… Уже с четырёх утра на ногах. Дом подготавливал - промямлил он и взглянул на румяного айтишника Колю, заставшего его врасплох.
Коля сузил глаза, махнул рукой и захохотал:
— А! Точно! У тебя же сегодня чайка прилетает!
Семён заёрзал на кресле:
— Не чайка, а Наташа! Прекрати её так называть!
— Ой, прости! Прости! - айтишник взглянул на фото, бережно прикрываемое Ростиковым локтем. - Я ж не виноват, что ты всё лето твердил чайка,чайка!
— Ну да. Так санаторий называется. Чайка.
В офис подтягивались люди в рубашках и галстуках. Они занимали места, заводили разговоры, жали на кнопки. Обычное жужжание рабочего дня как мантра вводило сотрудников в состояние продуктивного транса. Работа закипела, как и чайник, булькающий на тумбочке возле принтера.
Семён ловил на себе улыбчивые взгляды коллег, их подмигивания, жесты, ухмылочки. Ладони его становились влажными, он вытирал их о брюки.
Часы, висевшие на стене, медленно перекатывали свои острые стрелки. Телефоны на столах переливчато вскрикивали, в окно залетал прохладный августовский воздух и тут же становился частью офисной истории.
Семён правил договор на поставку партии фиалок сорта “Мон Бланже”, а мысли его уже лихорадочно метались в голове и высчитывали по минутам:
— 11:55. Села в самолёт. 14:10. Скорее всего приземлилась и ловит такси.
Смартфон, с самого утра не подававший признаков жизни, вдруг прокашлялся и поехал по гладкой поверхности стола. Семён подскочил, схватил его и взволнованно вскрикнул:
— Наташа! Прилетела?
Щёки его полыхнули. Тщательно скрываемая улыбка всё-таки предательски прорвалась и ращепила лицо радостью. Ростиков воодушевлённо надул грудь и принялся гладить ладонью стол и подлокотник кресла.
Из трубки летели обрывки весёлого женского голоса. Только сейчас Семён услышал непривычную тишину, сковавшую офис. Замолчало всё. Голоса, техника, телефоны и даже жалюзи перестали биться о подоконник на скозняке.
Семён оглянулся вокруг и притих сам.
— До вечера. - тихо сказал он. Положил телефон на стол и застучал по клавиатуре.
Из здания бизнес-центра Семён вылетел быстро, забыв о церемониальном прощании с охранником на входе. В его голове мелькали картинки предстоящего вечера. Вот он вбегает домой, скидывает ботинки и пиджак, бросает портфель в угол, идёт на кухню.
А там. Она. Только что вернувшаяся с летней южной работы. Тело её покрыто тонкой загарной глазурью. Оно блестит и излучает тепло.
Тут всплыли в памяти фотографии, которые она присылала ему по вечерам. Белые треугольники на шоколадной коже. Полуоткрытые губы, выгоревшие и ставшие золотыми волосы с розовыми кончиками. Живот с аккуратной ямкой, в которой блестит кристаллик пирсинга.
Руки Семёна уже ясно ощущали мягкость её бёдер и тонкую нежность плеч. Мир вокруг размазался и превратился в какой-то пёстрый шелестящий тоннель. Была только она. Её танцующее тело и глаза цвета разбавленного малахита.
С каждым шагом Семёну становилось труднее дышать и идти. Под кожаным ремнём что-то тяжелело и разбухало.
Мелькнуло ярко-красное пятно. Семён замедлил шаг и включился. Бабуля продавала цветы.
— Купи, милок! Красный - цвет страсти!
С цветком в руках и почти закончившимся дыханием он влетел в подъезд. В лифте уловил до боли в груди знакомый запах.
— Медовая облепиха - прошептал он и втянул воздух. От запаха голова закружилась и сердце готово было проломиться наружу.
У двери квартиры руки Ростикова затряслись и он не мог попасть ключом в замочную скважину. Уронил ключ.
— Господи, как в первый раз…- прошумело в пульсирующей голове.
Дверь открылась. Семён лихорадочно стал стаскивать пиджак и скидывать ботинки. Но всё выходило не так как он себе напланировал. Руки запутались, цветок упал, ботинки не сползали с распухших ног.
— Наташа! - вскрикнул он голосом утопающего и споткнулся о сумки, стоявшие на полу прихожей. Услышал движение в комнате и трёхмесячное ожидание уже трудно было скрыть. Расстегнул ремень, оторвал две пуговицы на рубашке.
— О! Явился не запылился! - в дверном проёме возникла полноватая невысокая фигура тёщи. - Хоть бы полы помыл к Наташкиному приезду! Вон грязища какая!
Ростиков на мгновенье оцепенел. Румянец, разлившийся по скулам, в миг обесцветился, ремень безвольно повис. Семён резко отвернулся и схватил с пола цветок.
— А герань зачем приволок? - рюхнула тёща.
Глаза Семёна забегали, губы скривились в нелепую линию.
— Ну хватит, мам! Чего ты докапываешься до человека!
Голос Наташи, как налетевший порыв ветра, стёр беспокойство из прихожей.
За столом Семён и Наташа сидели друг напротив друга и слушали рассказы Марьи Ильиничны про пожелтевшие листья помидоров, тыкву размером с голову кабана, двенадцатигорошиновые стручки и прелую землю.
Наташа смотрела прямо Ростикову в глаза и зрачки её пульсировали. Она пила чай с листьями смородины и слегка наклонив голову облизнула край чашки. Лямка чёрной обтягивающей маечки сама собой съехала с загорелого плеча. Семён заёрзал на стуле и посмотрел на тёщу. Она весело рассказывала про лопающиеся личинки колорадского жука.
Вдруг Семён почувствовал мягкую ступню, пробирающуюся ему под брючину. И заметил на Наташином лице хитрую прозрачную улыбку. Как у Моны Лизы. Только лучше. Наташа подмигнула и приподняла левую бровь. Провела пальцами по губам, растрепала блестящие волосы и заставила их течь по плечам.
Кровь зашумела в ушах у Ростикова. Ладони стали влажными. Мир сузился до размера Наташиных зрачков, в которых плясало южное разрастающееся солнце. Дыхание погорячело, по телу забегали щекотящие волны. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз.
— А я ему говорю - ешь! - захохотала Марья Ильинична - и хлопнула Семёна по плечу. Он закивал в ответ и отхлебнул остывшего чаю.
— Хорошая герань. Листья жирные. Цвет пышный. - переключилась тёща.
Наташа встала и мягкими шагами вышла из кухни. Её рука скользнула по шее Семёна, оставив горячую невидимую бороздку.
Марья Ильинична хлопотала около кустика герани, отщипывая жухлые листики.
— Сёёём! Лампочка в ванной перегорела! Сделай что-нибудь! - позвал озорной голос.
Ростиков сорвался с места, уронив чашку. Чай закапал на плитку под оханья тёщи.
В ванной включился душ. Семён оторвал от рубашки оставшиеся пуговицы. Руки его заскользили по родным изгибам загорелого тела с белыми треугольничками. Пальцы проверили каждый миллиметр, заглянули в каждый уголок. Губы жадно прыгали по напитанной солью и солнцем коже. Наташа шептала, что соскучилась, что устала, что больше не уедет так надолго и прижималась к его груди, целовала плечи, обвивала руками шею. Со стиральной машинки упали на пол тюбики гелей для душа и облепиховый шампунь.
Марья Ильинична снова наливала в кружки чай и что-то бормотала под нос. Из-за двери ванной доносился шум воды и крики чайки.