Светлой памяти Валентина Алексеевича Носкина.
В тот вечер, по обыкновению, собрались у Носкина - в Открытом музее.
Музей располагался в огромной квартире на Петроградской, рядом с Ленфильмом, на третьем этаже того самого дома, в котором некогда живал классик советской литературы Максим Горький. А памятуя о том,что почивший в бозе писатель любил часто бывать и на Капри, следует заметить, что губа у него была не дура.
Стены во всех комнатах квартиры, включая коридор и кальянную, были увешаны картинами различных художников - известных и не очень, а то и вовсе беззвестных, но, несмотря на разность стилей и школ, несомненно талантливых. Художники, обласканные и пестуемые хозяином дома - Валентином Алексеевичем Носкиным, дарили свои произведения хозяину музея из разных побуждений. В основном из благодарности - меценат, коллекционер, ценитель и знаток современного искусства -Валентин Алексеевич многим составил протекцию. И, не требуя ничего взамен, почти каждые две недели, устраивал в своей квартире- музее вернисаж очередного художника- из Питера, из Москвы, а то и из провинции. Волею хозяина были здесь приемлемы все стили и направления, кроме коммерческих. За коммерцию журили, а коли коммерсант не унимался, то и изгоняли вовсе.
Двери этого дома были радушно открыты для всех.
Наряду с художниками, тайными и явными арт-дилерами, галеристами, критиками, искусствоведами и искусствоедами, в этом доме регулярно появлялись различные поэты, музыканты, артисты различных театров, маститая и мелкотравчатая питерская богема, да и просто любопытствующие. Рады были всем. Никто не был обделён вниманием или рюмкой коньяка, наливаемой из бутылки в виде черепа, которую хлебосольный хозяин называл «бедный Йорик».
Вадим - человек не без способностей, но согласившийся в своё время с господином Достоевским и , причислявший себя скорей к одарённым посредственностям (что признавать было горько, но честно), нежели к гениям, был всегда безмерно удивлён тем фактом, что из сонма бывающих в доме гостей хозяин как-то выделял его, был искренне рад каждой встрече и до крайности приветлив. Относящийся к людям с недоверчивостью, граничащей порой с резкостью, а подчас и социофобией, Вадим внимание Носкина ценил и относился к нему очень трепетно, гордясь и, в глубине души, недоумевая, чем мог вызвать интерес такой замечательной личности, как хозяин Открытого музея.
Имея к искусству отношение весьма опосредованное (Вадим работал в театральных мастерских) и не являясь ни художником, ни скульптором, ни арт-дилером, в Открытом музее Вадим бывать любил. Привлекали его картины, коих в доме было великое множество, не похожие друг на друга, но отчего-то крайне близкие по духу и манере общения художники, все эти разговоры, веселье и выпивка, а так же новые знакомцы, некоторые из которых внезапно обретали статус друзей, а так же царящая в Музее атмосфера комфорта и расслабленности, той самой расслабленности, которую Вадиму отчего-то так тяжело было обрести в обыденной жизни.
А насытившись интеллигентной болтовнёй, когда всеобщая беседа превращалась вдруг в зудящий на все голоса гул, Вадим скрывался в одной из многочисленных комнат, садился с бокалом коньяка в кресло и думал о чём-то своём в компании многоцветия красок льющихся с холстов, развешенных по стенам. Уединение его нарушал, как правило, лишь кто-либо из фотографов, нашедших для себя интересный сюжет для снимка или необычный ракурс. Реже это бывал кто-либо из гостей, так же, как и Вадим, искавших уединения, но не найдя такового, неспешно ретировавшихся. Совсем редко гость оставался, занимая место рядом, на кресле или диване, пытаясь завязать беседу на различные темы, касающиеся разных сторон жизни, но зачастую крутящихся вокруг искусства.
И в этот вечер, изрядно глотнувший щедро раздаваемого «Йориком» коньяка, Вадим пребывал в том состоянии алкопрострации, когда разговаривать на отвлечённые темы уже не можется, а хохотать и танцевать ещё не хочется, да и не уместно. Телу в этом состоянии хочется ленивой статики, а душе - полёта, и лететь она желает долго, плавно, высоко и безмятежно, ну и опасно, когда полёт сей происходит в пограничных запредельных далях, где-то рядом со смертью. И, правящая этим полётом мелодия, вторит каждым звуком произносимому слову, в сочетании вдохов и выдохов рождая созвучия, одновременно рассказывая и проживая историю, некое глубинное переживание, о котором ведётся рассказ, в канве коего короткая, но ёмкая жизнь, протяжённостью в песню. Вадиму хотелось петь.
И в памяти его всплыл майский вечер знакомства с хозяином музея. Жена Галя, представлявшаяся новым знакомым на манер супруги Дали - Гала, привела Вадима в Открытый музей знакомить с Носкиным. В тот день хозяин справлял свой день рождения, по обыкновению своему хлебосольно и весело. Вадим тогда изрядно набрался и весь вечер пел под гитару, на которой играла такая же нетрезвая, как и он, барышня в розовой блузке. Песни текли одна за другой. Звали барышню Аня, но пьяный и, отчего-то сильно растроганный, Вадим весь вечер называл её Танюша, а когда его тактично поправляли, конфузливо смеялся и извинялся излишне обильно. Затем они вновь пели, он опять называл Аню Танюшей, опять извинялся, опять пели. Было хорошо. Было весело и молодо. Разошлись поздно. Наутро Гала выговаривала ему за пьянство и несдержанность в суждениях. Утром было грустно...
И сегодня ему хотелось петь. Но петь по-другому. Хотелось медленного, тягучего казачьего пения. Такого пения, от которого словно тянет степным ветром, неспешным ночным покоем, прохладой, ползущей с Дона, конским фырканьем, дрожью шелковистых лошажьих шей, несущимся в звёздное небо снопом жёлто-красных искр, позвякиванием металла, возможной завтрашней смертью в лихом бою, неизбывной печалью и молодецкой весёлой яростью...
И тут, то ли в чаяние, то ли в пику, вдруг в гостиной, где предавался раздумьям Вадим, ниоткуда случилась певица. Она не представлялась, но то, что она певица, Вадим почему-то понял сразу. Выглядела она до крайности хрестоматийно, даже шаблонно. Высокая и дородная, как говорят некоторые оперные : «Голосу нужно на что-то опираться!». На поминутно промакиваемом белоснежным носовым платком лоснящемся лице её яркой алой помадой был нарисован большой рот, ресницы, обрамлявшие чёрные, нервно помаргивающие глаза были густо облеплены комочками краски. В тёмных волосах заплутал то ли обруч, то ли венок цветов. Атласная блуза ловила свет ламп и, словно впитывая его в себя, сияла красным. Широкая юбка-размахайка скрывала ощутимые излишества того, на что должен, по мнению некоторых оперных див, опираться голос. Шелковый шарф, такой же ярко поблескивающий как и всё в её облике, нивелировал возрастные складки на шее, украшенной массивными яркими бусинами розовых камней. Им скромно вторили рвущие мочки сочных ушей крупные шары алых кораллов. Пальцы полных рук её, то расправляющих, то складывающих темнеющий от влаги платок, унизаны были по-цыгански массивными, многочисленными золотыми кольцами с крупными красными рубинами. Было в ней, во всём её облике, нечто торжественно-пошлое, что-то регламентировано-банальное что-ли.
В силу природной тактичности Вадим разглядывал её исподтишка, стараясь не показывать нездорового, как ему казалось, внимания к нежданной гостье. Самый факт этого внимания он находил постыдным, словно бы он подглядывал за чем-то, не вполне приличным.
Певицу же сей интерес похоже совсем не смущал, и был скорей привычен. А нервное, больное помаргивание чёрных глаз её вкупе с непрекращающимися нехитрыми упражнениями с тканью носового платка, увенчались внезапной фразой, адресованной лишь Вадиму, что объяснялось вполне естественно: в комнате, кроме него, никого больше и не было:
Тааак, что петь будем?
Слегка удивившись, впрочем ровно настолько, насколько это позволял коньяк, всё ещё плещущийся и в голове, и в бокале, Вадим смущённо откашлялся, прочищая горло, и пробормотал невнятно:
- Да я не певец вообще-то..,
Певица вновь нервно моргнула, улыбнулась широко, обнажив ожидаемо золотые клыки крупных зубов и стеклянно уставилась на него из-под траурно- чернёных ресниц. Красные губы влажно выплюнули :
-Я много чего знаю: Бабкина, Кадышева, Бизе, Киркоров, Бичевская, Криденс, Бони-М? Что будем петь?
Вадим нахмурился. Озвученный ею репертуар не отвечал сейчас его чаяниям:
-Казачье что-нибудь...
Певица,словно благоволя чему-то, взмахнула платком:
-Казачье, так казачье. Бабкина всё-таки?- подмигнула она неожиданно развязно.
-Ну нет!- поморщился Вадим. - Давайте без пошлятины. - Отрезал он неожиданно резко, и, спохватившись, добавил извиняясь:
-Я без голоса совсем. Вы ведите.
Певица благосклонно качнула серьгами и, шумно вздохнув, неожиданно сильно, громко и сочно вступила:
-Нееее дляаааааа меняааааааа,,,,,
Вадим удовлетворённо кивнул знакомой песне и осторожно вступил вслед за неожиданной гостьей. Стараясь чтобы низкий и хриплый баритон его звучал в унисон её сочному сопрано, Вадим сосредоточился на пении. Петь с ней было совсем нелегко- просто трудно. Певица , по обыкновению своему, нервно взмаргивая и собирая платком выступающие на глянце лба капли пота, тянула слова в неожиданных для Вадима местах и пускала песню галопом там, где хотелось проникновенно тянуть.
В целом пела она мастерки, но сама манера пения была словно издёвка. Сочный сильный голос метался от форте к пиано в совсем неподходящих для этого местах. И в этом дуэте Вадим чувствовал себя слепцом, которого расшалившийся поводырь не ведёт аккуратно, а тащит куда-то, дёргая из стороны в сторону. Позабыв про свой бокал, Вадим максимально сосредоточился на пении, стараясь удержать этот рваный темп, заданный партнёршей, одновременно выстраивая в памяти порядок куплетов песни. Певица же, затянув на неимоверно высокой ноте конец строфы, пускала галопом новый куплет, сбивая Вадиму дыхание.
Но песня пелась, а в гостиной стали собираться люди. Гости заполняли пространство комнаты . Поднимались перед лицами вошедших охочие до всяких новых событий мобильные телефоны, мягко стрекотали снимающие серией камеры вездесущих фотоаппаратов. Кто-то пытался подпевать, другие шикали на них, ели глазами процесс пения, радуясь возможности заснять и тут же выкинуть в бесчисленные соцпаблики внезапный концерт.
Сосредоточенный лишь на пении, не видя и не слыша ничего и никого кроме партнёрши своей, Вадим ловил происходящее краем сознания, влекомый водоворотом задаваемого ею рваного галопа.
Раздавались восторженные междометия. В гостиной стало людно до жаркого. И певица, словно обрадовавшись этой нежданной публичности, совсем слетела с катушек. Сверкая золотом и влажным глянцем, она подстёгивала песню, рвала строфы, бессовестно задирая звук до невыносимых, терзающих сердце высот и тут же, без какого-бы то ни было плавного перехода, кидала голос вниз - словно камень в бездонную пучину чёрного омута, сужая связки до предсмертного хрипа. Надо всем довлел её голос. И, хоть Вадиму вовсе не понравилось петь с ней в дуэте, бежать, спотыкаясь и проваливаясь в ямы непривычного ритма, всё же он не мог не признать того факта, что пела она не просто хорошо, пела она мастерски: виртуозно владея тембром голоса, тщательно выпевая и ни в коем случае не сглатывая звуки. Но, наряду с явным профессионализмом в манере её, Вадима отталкивало отсутствие движения неких вышних сфер - тонкого движения души, того, без чего, по глубокому убеждению Вадима, пение теряло всякий смысл. В профессиональной, пресыщенной манере пения певицы явно сквозила некая выхолощеность - холодная бездушность. Это настолько претило Вадиму, что на коду он таки пошёл наперекор своей партнёрше. Взяв уместную, но чуть затянутую, с налётом некой театральности паузу там, где, по его мнению, она была необходима, Вадим внезапным молчанием своим заставил умолкнуть златозубую сирену, вновь нервно замигавшую тушью ресниц , и пользуясь возникшей паузой активно заработавшую платком. И вздохнув глубоко, словно в последний раз, он начал последний куплет песни:
-Ааааа для меняаа...
Выпевая с паузами, почти выговаривая проникновенно и в то же время беспощадно, словно проводя рукой по глубокой, смертельной ране на душе своей и, как бы махнув напоследок, брызнул в сознание притихших слушателей кровавой кляксой смертельной тоски. А закончив строфу, Вадим поднял глаза на партнёршу свою и встретил полный презрения и превосходства, ставший внезапно равнодушным, взгляд чёрных глаз.
Певица, не спеша, не скача более в ритме и безо всякого надрыва, закончила песню первым и, в то же время, последним куплетом. Вадим спокойно допел вместе с ней:
-Не дляаяаяа меняяяаа..
Когда голоса их стихли, зрители, доселе молчавшие, ожили аплодисментами и возгласами одобрения. Вадим поднялся с дивана, кланяясь зрителям и партнёрше своей, отдавая дань её профессионализму и мастерству, так же аплодируя вместе со всеми, словно переправляя ей благодарность зрителей и собственную признательность. Продолжая кланяться, Вадим, прихватив свой опустевший бокал, отступил из гостиной . Чувствуя неимоверную усталость, такую, словно он не пел, а выполнял некую тяжёлую повинность физического свойства, он направился в столовую и поспешил наполнить бокал содержимым «Бедного Йорика».
Вечер шёл своим чередом.
Посетители Открытого музея растекались по дому, пили, смеялись, вели беседы, шумной ватагой и по одному выбирались курить на балкон с видом на Каменноостровский проспект и Малую Посадскую. Некурящие слушали и аплодировали поэтессе Аллочке. Одетая всегда во что-то экстравагантное, с неизменным цветком в волосах, она вдохновенно декламировала стихи детским своим голосом с милым грассированием. Вадим послушал, улыбнулся Аллочке, отставив бокал, зааплодировал.
Сквозь рой гостей пробирался хозяин дома, увлекая за руку Полину - прекрасную девушку, не профессионалку, но тоже певицу, обладательницу роскошного голоса и не менее роскошной фигуры. Она часто и очень охотно пела в этом доме. Вадим как-то раз даже напросился спеть с ней « Надежду» Анны Герман. Полина торопилась тогда , но не отказала. Петь с ней было легко и хорошо. Поравнявшись с Вадимом, Носкин озорно блеснул очками и обратил к девушке седую как лунь голову:
- Полина, потрогай его, тут у него черепа всякие! - с воодушевлением отметил он украшения, которыми Вадим, мотоциклист старой школы, был увешан, как новогодняя ёлка шарами. Полина, чуть розовея, отозвалась лёгким движением своегопрекрасного бюста сопровождающим вдох, и улыбнулась:
-Я уж воздержусь, Валентин Алексеевич.
-А зря! - весело констатировал Носкин и повлёк девушку дальше из столовой .
Вадим, смеясь, развёл руками, допил коньяк, налил ещё. Поискал глазами жену. Гала беседовала о чём-то с художницей Наташей Тауберт, пресс-секретарём Носкина. Подняв глаза на показавшего на часы Вадима, кивнула головой согласно и вернулась к беседе.
Воспоминания о дуэте с Полиной вернули его к давешнему пению со златозубой дивой. Не замечая её впрочем среди гостей, Вадим даже был рад- встречаться с ней ему больше не хотелось вовсе. Из кальянной доносился громкий смех художницы Анны. Вечер подходил к концу. Вадим заскучал. Пора было ехать домой.
Возвращались на трамвае. Ехали с напросившейся в гости, пьяно смеющейся Анной. Говорили супруги мало. И Анна стала приставать с разговорами к негру в кителе горного института. Негр пугался и несколько раз громко объявил, что у него есть невеста. Анна погрустнела. Негр смутился и вышел на ближайшей остановке. Анна переключила внимание на Вадима:
- А говорят, ты хорошо пел сегодня. Жаль, я не послушала, - хихикнула художница. Вадим махнул рукой:
-Это не я, это она всё.
-Кто она ? - включилась в диалог Галя.
-Ну она. Певица. - рассеяно ответил Вадим.
Анна вновь засмеялась. Галя переспросила:
-Что за певица? Полина?
-Нет, какое там. Другая певица. Я не знаю, как её зовут.
Анна по обыкновению разразилась смехом.
-Яна? - не сдавалась Галя, перечисляя знакомых певиц.
Анна, перестав хохотать, авторитетно заявила:
- Яны нет давно, Валентин ей отказал от дома.
-Отчего же ?- удивились Вадим с Галей почти хором.
Анна засмеялась :
-Яна хотела сделать платный вход на музыкальные вечера. Валентин узнал, наорал на неё и отказал от дома.
Супруги покивали головами изумлённо, и Гала продолжила :
-Так что за певица всё-таки?
Вадим пожал плечами:
-Я не видел её раньше. А она не представилась. Профессионалка похоже. Петь с ней тяжело было - на себя тянет и ритм рвёт, я еле поспевал за нею. Никакого удовольствия...
Анна непонимающе развела руками.
- Там фоткали все: Иосиф, Саша Гео, Селемир, - наверняка кто-то выложил уже. Гляньте, может знаете её. Ты же, Анна, всех знаешь.- предположил Вадим. Женщины достали смартфоны и нырнули в них, прочёсывая обновления в соцсетях и пабликах.
-Вот ! Да! Уже выложили. Обожаю Гео! - радостно захихикала Анна.
-Что, все? - удивился Вадим.
-Нет, не все, но ты уже есть. - объявила Галя.
-Ну вооооот. - обиженно протянула Анна, перестав хохотать.- Меня Куклин фригидной назвал. И фотки гадкие выложил.
-Куклина вроде не было сегодня . - рассеяно отозвался Вадим.
-А ты не плохо вышел вообще-то. Только никакой певицы здесь нет.-констатировала Галя.
-Да как нет? Дай гляну.
Забрав у жены смартфон, Вадим, споро водя по экрану большим пальцем, листал фотографии.
-Ну Куклин … фригидная значит...- угрожающе протянула Анна, обращаясь к своему смартфону.
-Он просто тебя хочет.- не переставая листать фотографии, успокаивающе заметил Вадим.
-Нууу, он всех хочет.- согласилась Галя.
Анна зло хохотнула:
-А может ли?
-Всех трахнуть невозможно, но стремится к этому необходимо... - рассеяно сбоянил Вадим, продолжая листать фото, шевеля пальцем.
Поиски были тщетны: на фотографиях, сделанных сегодняшним вечером в гостиной Открытого музея во всевозможных ракурсах, заснят был лишь Вадим, сидящий на диване с бокалом в руке. Вот он поёт прикрыв глаза, вот вдохновенно возводит очи долу, продолжая петь, вот, словно прислушиваясь к чему-то, смотрит вдаль, чуть прищурившись и не прекращая пения. Вот ещё фото , и ещё, и даже несколько видео от разных людей, на которых всё время он один, сидящий на диване в компании неизменного бокала с коньяком. И всё. Никакой певицы нет рядом и в помине.
- Да ****ь, как же так то?- пробормотал Вадим обескураженно, возвращая смартфон Гале, живо обсуждающей с Анной досадного Куклина.
- Поезд дальше не пойдёт!Трамвай идёт в депо. - заунывным дискантом объявила женщина-кондуктор. Вагон, качнувшись в торможении, застыл. Вадим и обе дамы его, сошли на мокрый ноябрьский асфальт и побрели к дому пешком. Благо было уже недалеко. Женщины обсуждали что-то , Анна по обыкновению хохотала.
Вадиму вдруг захотелось курить .
А ещё хотелось узнать что же такое произошло,и с кем привелось ему петь сегодняшним вечером.