Но кристаллическая решётка, создаваемая при росте кристалла, не соответствовала общепринятым законам физики. Законы физики не нарушались. Чтобы вырастить кристалл с подобными свойствами, требовались условия, которые современная наука обеспечить не могла. Из редакторского отчёта следовало, что люстра работает, как приёмник-передатчик информации. Люстра считывала информацию с хозяина, передавала куда-то и пересылала хозяину усовершенствованную копию, соответствующую самым смелым мечтам. Совмещайся с фантомом и живи себе поживай.
Расписку из лаборатории в получении образца материала я не нашёл. Учёные ребята цепкие, трепаться до поры до времени не будут, Нобелевка светит. Но и за спасибо отдавать такой материал не отдадут.
Энергию, излучаемую люстрой, никто не изучал, потому, что на совете фирмы, собранной Ириной, решили исследования засекретить на неопределённое время. Члены совета: Ирина, Риткин шеф, Иринин материализовавшейся фантом, Мужчина, фантом которого материализовался первым, хозяин квартиры, который умолял Ирину и Совет нигде не упоминать его имени и Директор издательства, который всё списал на Ирину, но потребовал отчёта в каждом решении и в каждом результате. Ирина продолжила исследования в частном порядке.
Опытным путём показано, что люстра, даже в выключенном состоянии оказывает позитивное воздействие. Следовательно, можно ожидать появления усовершенствованной модели.
На этом отчёты заканчивались.
Что надо искать, я не понимал.
Результаты опытов подтверждали гипотезу, утверждающую, что люстра обеспечивает буквальное и безпрепятственное выполнение четырёх основных функций, заложенных природой в генотипе.
Первое, - питание. Люстра обеспечивала материализацию фантомов продуктов питания растительного пори схождения. Второе, - размножение. Третье, - сон. То, что хозяин люстры видел вокруг себя и было сном. Четвёртое, - вывод отработанного. Но при питании фантомными продуктами отработка становилась фантомным процессом.
Я сидел на кухне и пил чай. Фонарь на стене соседнего дома освещал глухую стену и остатки снега на газоне. Справа, сквозь ветви деревьев, с правого берега Канала пробивался оранжевый свет фонарей. Фонари освещали невидимое шоссе для невидимых автомобилей.
Вспомнилась Ирина, её глухой голос при прощании, напряжённые, прямые руки. Вспомнилась Секретарша. Они смеялись. Они сдерживали рвущуюся из них, взрывающую радость.
Почему Ирина отказалась от статьи?
Я записал несколько возникших вопросов.
Вспомнилась Ритка. Пузатая, с глубоким, мягким, оленьим взглядом.
Вспомнилась Ксана.
Я уже несколько дней на "ты" с родной дочерью!
Я понял, что надо искать.
Солнце праздновало вместе с народом начало праздников.
Я включил компьютер, забил в поисковик название магазина.
Магазин находился на противоположном краю города, в конце Волгоградского проспекта и оказался остатком магазина "Свет", загнанным в маленький павильон. Полистал странички магазина "Свет". Люстра нашлась в рубрике "остатки". Стоимость десять тысяч рублей.
Через восемь дней Новый Год. Ночью прошёл дождь, извёл остатки снега, и народ жил с чувством двойного праздника, - весны и Рождества. Вспомнилось кафе. И окружающий горд превратился в спектакль, в котором надо было играть свои настоящие чувства. Вернее, те чувства, которые считались своими.
Тот, Который Гулял Вдоль Ограды был близко.
Есть события, которые ничего не меняют, ничего не предлагают, ничего не забирают. Они дают о себе знать еле заметными намёками, рождёнными из бытовых ситуаций, понятных только одному человеку. Слова, брошенные на бегу, пробормоченные, не услышанные никем, кроме одного, жесты, ничего не значащие для других, интонации, понятные только одному, передвижение людей по улице. А затем эти события материализуются вокруг и ни на кого не обращают внимания.
У кассы магазина, в этажерке, рекламные буклеты. Перебрал несколько.
Люстра оказалась лёгкой, упаковка удобной, не била по ноге, висела а в руке, словно балласт.
Я нашёл кабинет директора магазина. Постучал.
- Входите.
За письменным столом, перед включённым компьютером сидел тучный человек и смотрел на меня.
- Здравствуйте. Я фотограф журнала "...".
Я показал Директору магазина удостоверение редакции.
- В нашей редакции уже есть такая люстра и директор решил сделать заказ на несколько штук. Вы можете подсказать адрес поставщика?
Директор магазина сидел, положив локти на стол, переплёл перед собой пальцы, смотрел с интересом. Помолчал. Расцепил руки.
- Я то же хочу узнать его адрес, - Директор магазина погонял мышку.
Засвистел принтер, высунул лист бумаги. - Вот, пожалуйста. Но там никого нет. Цех опечатан.
Я взял лист, прочёл адрес. Северо-восток, Черкизовская промзона.
- Если найдёте, напомните о нашем магазине.
- Постараюсь. Спасибо. До свидания.
Я нёс обыкновенную серую картонную коробку без рекламных наклеек, обмотанную прозрачным скотчем.
Люди пробегали, проходили мимо, расступались, обгоняли. Тротуары подсыхали. Ничего неожиданного по пути не происходило.
Только от самого магазина за мной увязался человечек на тощих ножках, обтянутыми джинсами, в кроссовках, в чёрной демисезонной куртке, с затравленными, влажными, бегающими глазками, спрятанными под длинным козырьком красной спортивной кепки.
Я подошёл к троллейбусной остановке, остановился.
Человечек встал вдалеке, маялся на одном месте.
Я дождался троллейбуса, сделал несколько шагов к открывшейся двери.
Человечек сорвался с места и побежал к троллейбусу.
Я остался на остановке.
Люди на остановке стояли, повернувшись лицом в сторону подъехавшего троллейбуса.
Я поставил коробку на тротуар, повернулся к человечку, посмотрел ему прямо в лицо.
Человечек попытался посмотреть мне в лицо, но у него ничего не получилось. Его взгляд соскальзывал, глаза бегали по сторонам. Человечек отвёл глаза, опустил голову, переминался с ноги на ногу, постепенно приближался.
- У тебя проблемы?
Человечек сделал вид, что не понял, к кому относится вопрос.
Я стоял прямо, человечек смотрел в асфальт, синие, тонкие пальцы сжаты в кулаки. Я не чувствовал сопротивления с его стороны. Я понимал, что свободен в выборе действий по отношению к нему. Я чувствовал лёгкость и спокойствие человека, перешагивающего через тень фонарного столба. Сделал шаг.
Человечек отшатнулся, втянул в воротник куртки тощую шейку, тоскливо натянул губы и посмотрел туда, куда смотрели люди, ожидающие троллейбус.
Я обозначил второй шаг.
Человечек топтался на месте, приближался.
Я обернулся по сторонам.
За мной никого не было.
Люди развернулись в сторону показавшегося троллейбуса.
Я резко, словно для удара, далеко вышагнул в сторону.
Человечек отпрыгнул, развернулся ко мне всем корпусом, попятился, мелко перебирая ногами, глазки мелькали из-под лобья, из-под красного козырька.
- А чего ты!?
Тонкие синие губы почти не шевелились, только открывали щель рта.
А чего ты!?
Человечек кричал, чтобы слышали люди на остановке, пятился, наскочил на тётку в ондатровом полушубке.
- Куда, кишка! Смотри, на кого прёшь, сморчок задроченный!
Тётка брезгливо отпихнула тощее тельце.
Человечек споткнулся о собственные ноги, взмахнул руками, отскочил, отбежал несколько шагов и встал, спрятав руки в карманы куртки.
Троллейбус раскрыл переднюю дверь.
Я поднял коробку, сел в троллейбус.
Человечек остался на остановке.
Люди стояли, сидели, отличались друг от друга одеждой и напряжённой маской, превращающей лица в плёнку нерешённых проблем. Чуть истеричное, предпраздничное напряжение разряжалось смехом подростков и молодых людей.
Воздух наполнился озоном.
Или это люстра. Голова чистая, в груди спокойная, светлая пустота, словно перед взрывом.
В любое время года, заброшенные цеха, - идеальная декорация.
Я бродил по промзоне, в остатках снега чистил ботинки от глины, фотографировал, два раза выслушивал объяснения встречных людей. Тот, Кто Гулял Вдоль Ограды, затих, осталось понимание чьего-то безразличного присутствия. Промзона, заставленная брошенными одно-двухэтажными блоками и цехами, словно выпадает из нашего пространства. Внешний скелет событий, происходивших в этом месте. События выросли и сменили оболочку. И время от времени кто-то занимает некоторые здания, словно из давно заброшенных подвалов, как из стены кораллового рифа, пробился во внешний мир росток кораллового полипа.
Печать с двери одноэтажного кирпичного цеха была сорвана, дверь приоткрыта, таблички с названием арендатора не было. В цеху стояли несколько раскуроченных станков, валялись детали, доски, трубы, производственный мусор, безразличные к Солнцу, пробившемуся сквозь грязные стёкла. Эхо шагов распустив по цеху тонкие щупальца пугливого кораллового полипа, затихало, схватив запах прогорклого, холодного машинного масла, гнилых досок, прелых тряпок. Я нашёл кабинет администрации. На полу кабинета бумаги, газеты, в стене вырванная телефонная розетка, пустой, распахнутый металлический шкаф.
Я возвращался к метро, когда тонкие, плотные облака подползли к Солнцу, не позволили дотронуться до горизонта. Домой возвращался в такси.
Коробку с люстрой оставил в прихожей. Завтра. Завтра. Сейчас пожрать, горячего, крепкого чая, позвонить Ирине и заняться снимками. Нет. Сначала позвонить.
- Ирина, здравствуйте, это Ден.
- Здравствуйте, Ден.
- Ирина, придётся записывать, приготовьте ручку.
- ... Диктуйте.
- Ира, у Вас сохранились связи с тем, кто пробивал для Вас банки данных?
- Да.
- Записывайте адрес... Это адрес цеха, который арендовала фирма-поставщик люстр. Срочно узнайте, что это за фирма, имена, телефоны владельцев. Второй вопрос. Когда Вы сдавали на анализ образец материала, Вы взяли с них расписку в получении?
- Да.
- Забрали образец из лаборатории?
- Не помню.
- Ира, срочно вспомните и применяйте любые способы, но заберите образец. Послезавтра. Вы мне позвоните и расскажите о результатах.
- ...
- Третий вопрос. Ира, я предлагаю Вам фотосессию. У меня возникли идеи, которые решаются только с Вашим участием.
- Я-а-а...
- Единственное условие. Вы уберёте химию и перекрасите волосы в естественный цвет.
- Ден! Вы...
- Ира, на фотосессии Вы мне нужны с Вашими пегими волосами и с Вашими оттопыренными ушами.
- Как Вы...
- Ира, Вы по-новому взглянете на себя, на свою красоту, на то, чем одарила Вас природа.
- ...
- Ира, Вы записали адрес фирмы-поставщика?
- Да.
- Ира, помните, срочно нужен адрес фирмы-поставщика и образец материала люстры. До свидания, Ира. Послезавтра жду Вашего звонка.
- До свидания, Ден. Ден!... Де...
Я отключил телефон.
Атмосфера в квартире изменилась. Воздух заполнил пространство между предметами, отделил книги друг от друга и от шкафа, кровать от стола с компьютером, контуры стула чётко выделялись на углубившихся обоях, расступились шмотки на вешалке.
Я вышел на балкон.
Газоны замёрзли. Высоко в небе дирижаблями висели облака, старались подняться выше, к Луне за Солнечными лучами, холодными и безразличными к земному.
Утром, в комнате, у стола с компьютером, ножницами разрезал скотч на коробке с люстрой. Пахло озоном. Плафоны оказались тёплыми и приятными на ощупь. толстые листья плафона легки и наполнены множеством тонких, ветвистых, дымчатых прожилок. Бутон плафона закрывался не полностью, лепестки оставили у вершины небольшое отверстие, точно по размеру небольшого грушевидного кристалла белого цвета. Нормальные чёрные патроны из того же материала, что и лепестки, тонкие, изящно изогнутые, золотистые кристаллические трубки, золотистый цилиндр с четырьмя резьбовыми отверстиями для трубок, цилиндр диаметром с глубокую тарелку, прозрачный шар. Проводов в трёх изогнутых трубках не было. Провода торчали из цилиндра, из отверстия для прямой трубки, которая была надета на провода, с крючком на верхнем торце, на проводах стандартный проводник и стакан.
Я снял обычную люстру, положил в шкаф, повесил новую. под потолком полупустой комнаты люстра была на своём месте. Тонкая, точёная, живая.
Я долго сидел на стуле под люстрой, не решаясь включить электричество. Поднял голову. В прозрачном шаре отражалась моя комната с моим лицом. Решился, подошёл к выключателю. Дыхание было глубоким, частым, пальцы не дрожали, я собрался, словно перед схваткой, в груди светлая пустота, в которую втягивались внутренности.
Ничего не произошло. Наполнялся белым туманом прозрачный шар, вспыхнули ярким, ничего не освещающим светом белые грушевидные кристаллы в плафонах, в лепестках обозначились прожилки, контрастно, объёмно, в лепестках родились разноцветные волны, сначала еле видимые, затем волны густели, становились сочнее, в пространстве, обозначенном диаметром люстры, воздух очистился от пыли, сразу, одновременно, в каждой точке пространства. Плафоны не реагировали, не открывались, не крутились.
Из невидимых, недоступных венику и пылесосу щелей выползли жучки, серыми, кувыркающимися комками пробивались к люстре сквозь разлетающуюся пыль с десяток мотыльков моли. Они кружили и ползали внутри круга, обозначенного люстрой.
В разных направлениях столб чистого, невидимого воздуха переплёлся серебристыми волнами. первичные волны, волны, отражённые от невидимой границы, засветились светло-светло-голубым, темнели, отражаясь несчётное количество раз от встречных волн, от границы, постепенно синели, затем постепенно окрашивались в зелёный, затем в жёлтый. Жёлтый, после безчисленных отражений, превращался в оранжевый, оранжевый в красный, красный в фиолетовый, фиолетовый в светло-светло-голубой. Переход цвета происходил одновременно, последовательно, вспыхивал в разных точках, расплывался, словно на стенках мыльного пузыря, сохраняя прозрачность обозначенного пространства, позволяя рассмотреть переходы внутри объёма.
Я включил компьютер и занялся фотографиями. Иногда оборачивался, наблюдал за разноцветным столбом, потом увлёкся и забыл о люстре.
Я не заметил, как появилась Ритка. На мониторе исчезли разноцветные узоры, осталось серебро. Я обернулся. Ритка стояла голая, серебристая, выставив свой живот, позволяя сквозь влажные, карие оленьи глаза заглянуть в самые потаённые уголки своего беременного существа. Ритка отошла в сторону и на её месте осталась Ксана. Голая, как Ритка, Ксана стояла, согнув правую ногу, над её острыми, маленькими сиськами светились задорные, взрослеющие глаза молодого оленёнка.
Ритка подошла, села на моё голое колено, положила руки ладонями на свои колени, смотрела на свой полупрозрачный живот с полушефским зародышем внутри. Я обнял Ритку за плечи, погладил её живот и полушефского зародыша. Девочка. Ритка повернула голову, смотрела мне в глаза, обняла руками за шею, привалилась к груди. Её живот давил в мой, её сиськи тёплые, тяжёлые, царапали жёсткими сосками майку.
Я чувствовал, что влюбляюсь в её девчёнку. Половина, всё-таки, Риткина.
С правой руки неслышно подошла Ксана. Обняла, тыкнула резиновыми сиськами в плечо, поцеловала в ухо, прижалась на секунду к руке мягкими волосами на лобке, положила свою голову на мою, прижалась ухом к темечку.
Я обнял Ксану за её вздрагивающее, полупрозрачное, голое, тёплое, мягкое тело.
Ксана всё детство мечтала, чтобы я купал её в пятницу, а она показывала бы мне, как учит плавать своих кукол. А потом сидеть на кухне, пить чай, кормить друг друга бутербродами, болтать не о чём и признаваться друг другу в любви... Но она уже взрослая.
Захотелось заорать от комка в груди, давящего на сердце, обволакивающего сердце пушистым, непроницаемым белым комком. Откуда на щеках взялись слёзы.
Ещё немного и потеряю контроль. Отнесу Ксану в ванну, налью в ванную воды и буду вместе с ней тренировать её кукол. Уделаю в брызги Ритку и останусь жить между Ксаной в ванной и Риткой на кровати. На несколько мгновений, на несколько дней, на несколько миллионов земных лет. Влажные Риткины глаза исчезнут, исчезнут дочкины поцелуи в ухо, превратятся в отражения мои воспоминания.
Засунул левую руку под Риткины горячие ягодицы, правой приподнял за костлявые, холодные ягодицы Ксану. Встал со стула, держал на руках их лёгкие, серебристые тела. Они не сопротивлялись моему решению. Сидели русалками на моих руках, дышали мне в щёку и в шею, крепче вжимались в моё тело. А я бешено сопротивлялся их проникновению внутрь, туда, где моё сердце, прозрачное, не видимое другим, сохраняло присутствие того, неизвестно чего.
Я подошёл к выключателю и нажал носом на клавишу.
Риткин шеф ничего не говорил. Молчал в трубку. Включил телефон и молчал. Прозрачная, светлая пустота внутри. И говорить ничего не надо. Ничего. Но у меня с ним ничего общего не было. Только Ритка. И делать с ним Ритку я не собирался.
Я молчал.
Мы молчали минуты четыре. Я отключил телефон.
Одна люстра в "Аэропорту", вторая на "Тимирязевской", третья у меня. Три люстры на северо-западе. Одна люстра у редакторского любовника, где-то по Киевскому шоссе, одна люстра на "Серпуховке", две на Измайловском шоссе. Предполагаемое начало истории на северо-востоке.
Риткина фирма, вместе с её шефом, недалеко от метро "Аэропорт". Я вошёл в ворота чахлого, подыхающего заводика, существовавшего в своём двухэтажном кирпичном нутре только за счёт арендаторов.
Риткина фирма на втором этаже. Кабинет шефа располагался в конце узкого, не длинного коридора. В торце коридора окно. На подоконнике консервная банка из-под фасоли вместо пепельницы.
Шесть дверей, три справа, три слева. Справа дверь с табличкой "Мебель. Производство". Слева дверь с табличкой "Реклама", справа дверь с табличкой "Мебель. Дизайн", слева дверь с табличкой "Древесина", справа дверь с табличкой "Директор", слева дверь с табличкой "Спорт".
Я без стука открыл дверь с табличкой "Директор".