За последние годы не было ни дня, когда я не вспоминал бы свое детство. Ольга говорит, это потому, что мы стареем - и все чаще хочется вернуться туда, где волос было больше, а забот меньше. Но мне, почему-то, кажется, что дело обстоит как-то иначе. И я никак не могу сам себе объяснить эту иначесть, хотя пытаюсь сделать это уже на протяжении многих лет.
Однажды мне показалось, что я уже почти ухватил, почти нащупал ответ, что ладони мои почти уже сжались на чем-то, скрывающемся от меня в глубине памяти. Было это через два года после того, как мы похоронили Юрку - мне тогда уже перестал сниться его беспилотник, но пустота внутри ещё не прошла. В конце весны Ольга уехала к родне на две недели, а я завёл себе привычку каждый вечер прогуливаться по городу. В одну из этих прогулок я и вспомнил про игру в «Секретики».
В наш двор эту игру принесла новенькая. Мы её так звали поначалу, а вообще то, она была не новенькой, а жила в соседнем дворе, в такой же как у моей семьи старенькой деревяшке. Новенькой она была для нашей компании, и то ненадолго; потом мы звали её просто - Машка. Мы с ребятами тем летом развлекались нехитро: в пасмурные дни бегали по округе, изображая из себя то полицейских, то бандитов; а в солнечные Юрка выносил мамину лупу, и мы жгли муравьёв, бумажки, фантики от конфет. И ещё бегали купаться на озеро, которое между собой называли Озеро Крым. Июль уже перевалил за середину, никаких изменений в нашем распорядке не намкчалось. А потом к нам, сидящим рядом с очередным муравейником, подошла Машка.
- Ну сожжете вы их, и дальше что? - спросила она.
Мы поначалу не обратили внимания, только Юрка отмахнулся от назойливой незнакомой девчонки. Но она не ушла, а продолжила наблюдать.
- Дураки. Они сгорят и ничего интересного не будет. А вот если поймать муху или паута, оборвать ему крылышки, они потом так забавно ползают. - Помолчала. - Я люблю ловить паутов.
Мы, наконец, отвлеклись от муравейника и начали разглядывать новенькую. Она была мелкой, даже на нашем фоне, худой, с ободранными коленками, растрёпанными светлыми волосами, в очках, дужки которых скрепляла проволока. Одно слово — оторва. Она тоже нас разглядывала; с таким вниманием — сейчас я думаю, что она уже тогда понимала, что жизнь нас всех свела ненадолго, и надо бы запомнить друг друга, чтобы потом, лет через 25, вспоминать и рассказывать о нас тем, с кем она тогда будет рядом… Впрочем, я склонен придавать всему более глубокий смысл, чем есть на самом деле. Так что мне этот пристальный, изучающий взгляд серовато-зеленых глаз, скорее всего, просто придумался.
Она поразглядывала нас несколько секунд, потом взяла меня за воротник рубашки.
- Ты вот любишь ловить паутов? Знаешь, что такое «Секретики»? Как тебя вообще зовут?
Я растерялся, но как-то смог объяснить ей, что зовут меня Максим, что паутов я не люблю, а про «Секретики» ничего не знаю.
- Ну ты и глупый. Пошли, покажу.
Через несколько минут мы уже сидели на корточках за одним из наших домов и как завороженные смотрели, как Машка палкой раскапывает сухую твердую землю.
- Вот, например, обычная пуговка, - приговаривала она, как бы сама себе, но мы внимательно её слушали — шутка ли, первая девчонка в нашей компании! - Ну, пуговка и пуговка. Максим, найди кусок стеклышка, лучше всего — зелёного. А мы сейчас возьмём, и из этой пуговки сделаем настоящий клад. Ну где стёклышко, Максим? А, принёс, ура. Вот, смотрите.
Машка, наконец, отложила палку в сторону, а в получившуюся ямку положила пуговку, которую оторвала от своей блузки.
- Маме скажу, что потеряла. Я постоянно что-то теряю. И очки постоянно ломаю. Мама говорит, я каста… Скатастрофа, вот. Теперь надо накрыть свой «Секретик» кусочком стекла и засыпать. И обязательно запомнить, где закопал. И нарисовать карту сокровищ. Давай бумагу и карандаш, Максим.
Я опять растерялся, сказал ей, что она ничего не говорила про бумагу и карандаш, а она рассмеялась.
- Ну ты и глупый. Я знаю, что не говорила. Мне просто смешно над тобой издеваться.
Ту пуговку мы сразу же откопали обратно, потому что Машка сказала, что пуговка — это ерунда. Прятать надо настоящее сокровище.
- Но у меня ничего нет, - вздохнула она. - Ничего, я что-нибудь придумаю. И вы придумайте. Завтра поиграем.
Она чмокнула меня в щёку и убежала. Так мы познакомились с Машкой, и так началось наше Лето Сокровищ.
***
Мы играли в кладоискателей до самой осени. Когда уже август клонился к закату, остались только я и Машка. Юрке надоело первому; к тому же, из командировки вернулся его отец — и привёз Юрке из Югославии набор, из которого можно было склеит настоящий истребитель. Потом с нами перестали играть остальные, а я продолжал носиться с Машкой по соседним дворам и прятать всякую всячину, постепенно нанося на карту всё новые и новые секретики. Сейчас мне уже трудно вспомнить, что завораживало меня больше: создание карты сокровищ, новый друг или её всегда грустные серо-зеленые глаза… Да это и не важно. А важно то, что однажды утром Машка пришла в наш двор с такой широкой улыбкой, что испарилось даже мое плохое настроение — в то утро я получил от мамы за то, что порвал очередные шорты.
- Спорим, я придумала самый здоровский секретик! - закричала она издалека. Потом подошла ближе и показала мне яркое, раскрашенное акварельными красками перо. - У меня есть попугай. Такой глупый, постоянно мне по голове ходит. Вчера у него из хвоста перо выпало, а я его сама раскрашивала весь вечер. Правда же, красиво?
Я согласился, а сам переводил взгляд с ее глаз на пёрышко, на её ободранные коленки — и обратно на пёрышко.
- Как будто бы это перо жар-птицы, представь себе! Ну представь! Вот ты хочешь чего-нибудь? Ну желание какое-нибудь!
Она продолжала тараторить, болтала без умолку о том, что это перо исполняет любые желания; и что его надо беречь; и что пираты за ним очень-очень охотятся. А я стоял и думал: надо бы для этого сокровища, настоящего Машкиного сокровища, выбрать место похитрее. Весь тот день мы провели, выбирая такое место. Потом искали самый красивый осколок бутылочного стекла. Затем долго и нудно пытались раскопать задубевшую от тягучей засухи землю. Наконец, когда на нашей карте сокровищ, появился ещё один крестик, мы стали прощаться.
- Ты не забывай, что у нас есть такое волшебное пёрышко, - говорила она на прощание. - Если тебе будет грустно, просто загадай желание.
И я загадал. Но это уже не помогло — в тот вечер я видел Машкину улыбку последний раз.
***
Всю следующую неделю шли ливни, и выйти погулять не получалось. В середине этой недели мама сказала, что в середине сентября мы уезжаем — в большой город, потому что папе там предложили хорошую работу, и мы сможем купить хорошую квартиру, а я смогу потом учиться в хорошем университете… За забором, построенным из этого вот всего «хорошего», я видел одно: прощание с друзьями — и с Машкой. Я загадывал одно желание за другим, тайком разглядывая нашу карту сокровищ, но настроение не улучшалось.
Когда дождь перестал, я, наконец, смог выйти на улицу. Ходил, осматривал те места, где были спрятаны секретики.
Машка сидела около самого главного тайника и плакала.
- Я не могу его найти, Максим. Кто-то украл моё самое последнее желание.
Мы копались в том злополучном палисаднике почти дотемна. Когда солнце уже почти село, прибежала Машкина мама. Она кричала, что нельзя же так убегать; нельзя весь день дома не показываться; что нельзя не есть весь день; что Машка — скатастрофа, и теперь она наказана.
До отъезда я её уже не увидел. А следующие две с лишним недели провёл, раскапывая наши тайники. Я хотел зайти к ней в гости перед отъездом и отдать ей все наши секретики — чтобы она не грустила и больше никогда не плакала. Но больше всего я хотел найти Машкино пёрышко и помочь ей загадать самое последнее, самое важное желание… Потом мы уехали. Пёрышко я не нашёл, а без него остальные сокровища не имели никакого смысла. А значит, не было смысла заходить к Машке, отдавать ей все эти пуговки, монетки, стразики, конфетные обёртки…
***
В тот вечер я вернулся домой в странном расположении. То ли грустно мне было, то ли как-то ещё — и я всё не мог понять, как. Через неделю от родни вернулась Ольга, и мои прогулки по городу почти прекратились.
Почти — потому что однажды вечером я вышел за сигаретами, а потом позвонил Ольге и сказал, что мне немного нехорошо и я хочу прогуляться. Я шел, курил и внимательно смотрел под ноги — искал. Знал, что найду. И нашёл.
Ольга встретила меня с тревогой, но, увидев мою улыбку до ушей, успокоилась.
- Макс, ты меня напугал. Что случилось? - спросила она. А я вместо ответа достал из кармана маленькое серое голубиное перо и протянул ей.
- Вот, Оль. У нас есть акварели? Это перо. Ты должна его раскрасить в разные цвета. Обязательно акварелями. И пока будешь раскрашивать, думай, что это — перо жар-птицы. И оно обязательно исполнит любое твое желание...