Дома я ещё долго заснуть не мог, даже подумал, что вообще не засну. Решил уж больше в постели без дела не валяться, а встать, да идейку одну, давно в голове мелькавшую, записать, а потом уж обдумать её, как следует. Интересное дело из той идейки могло получиться. Только я это решил сделать, как неожиданно для себя заснул.
Разбудила меня Люба:
- Что-то долгонько ты ворочался, всё никак тебе не спалось, - сказала она, - я это через сон чувствовала. Поэтому и бужу только сейчас. Сама уж более часа назад вскочила. Вставай, в порядок себя приводи, да за стол садись. Времени тебе на всё про всё двадцать минут. Я уже почти готова.
Я вскочил, как солдат по тревоге, успел одеться, себя в порядок привести и даже пару бутербродов, запивая их чаем, в самое надёжное место спрятать. Ровно через двадцать минут, мы уже сидели в машине и я, не спеша, выруливал со двора. Раньше на ночь у подъездов оставалось от силы две-три машины, да и те с кузовами, прогнившими до такой степени, что ни одного злоумышленника заинтересовать не могли. Теперь же машины стояли везде, и на затоптанном газоне и у мусорных бачков, куда ни глянь везде стоят железные кони, да ещё производства не одной лишь великой и нерушимой, а привезённые сюда со всех концов света. Вот и сегодня, кто-то поставил свою машину так, что мне выезд загородил. Пришлось немало покорячиться, прежде чем я сумел выбраться на проезжую часть. Дальше всё было просто. В субботу в семь утра по Москве можно было достаточно быстро передвигаться, что я и делал. Из-за того разгильдяя, что машину, как попало бросил, я много времени потерял. Вот и пришлось спешить. Приехали, как раз вовремя. Восьми часов ещё не было, а мы уже звонили в дверь родительской квартиры. Папа открыл нам в полностью экипированном виде, даже с корзинкой в руках.
- За грибами намылился? – спросил я.
- Не-а, - ответил он, - тут сухой паёк лежит. Соня сегодня с самого утра курочку пожарила, рис сварила, и всё это богатство мне доверила. Знает, что я не дворовый кот, по мискам и кастрюлькам лазить не буду, кусочек небольшой могу, конечно, отковырнуть, но постараюсь сделать это так, чтобы чуток и для других осталось.
- Саша, перестань придуриваться. Корзинку Ивану передай, а сам сюда иди, помоги мне, - послышался мамин голос.
Отец сунул корзинку мне в руки, а сам поспешил на помощь. Его более чем тридцатилетняя служба в армии наложила свой отпечаток на их отношения.
Тронув машину с места, я машинально посмотрел на часы. Было ровно восемь утра. Надо же подумал я, решили выехать в восемь, так и получилось.
Как и в прошлую субботу, дорога была забита, так что ехали очень медленно. Женщины сидели сзади и о чем-то тихонько переговаривались, а папа продолжил своё повествование о делах давно прошедших.
На сеновале спалось хорошо, мягко, тепло и воздух, напоённый запахом высохших луговых трав, был такой вкусный, что хотелось им дышать ещё, ещё и ещё. Проснулись сами, никто их не будил. Спустились вниз и в избу заглянули. Там продолжало царить сонное царство. Один лишь дед Матфей сидел на лавке и что-то ножиком строгал. Увидев головы гостей, махнул им рукой, чтобы они в избу не заходили, и поспешил к ним на улицу.
- Молодцы, - похвалил он, - рано встаёте, - но вдруг забеспокоился, - али, что спать мешало?
- Спасибо драгоценнейший Матфей, - ответил Тихон, - выспались замечательно. Ко мне такие сны о твоих приключениях пришли, что только диву можно было даться. Как же ты ловко саблей машешь. Вражеские головы одна за другой на землю летели.
Дед Матфей тут же насупился:
- Это ты с ехидной говоришь, али как?
- Нет, нет. Не беспокойся. Я всю ночь восхищался твоей отвагой и ловкостью.
- Ну, ежели так, то ладно, - успокоился старик, - щас бабы коров доить закончат, поснедаем, чем Бог послал, да делом заниматься начнём. Вся деревня гудит, ждёт, когда вы им цацки принесёте. Мы-то всё успели скупить, - он захихикал и даже слезы смахнул, выступившие, как представил себе огорчение односельчан, что им мало чего досталось.
- Ничего Матфей, не злорадствуй, - откликнулся Тихон, - мы скоро снова придём. До дома доберёмся и к вам прямым ходом воротимся. Сейчас узнаем, что кому требуется, в книжицу я запишу и через дён несколько всё принесём. Передай народу, пусть не беспокоятся. У нас в лабазе товара много всякого, на любой вкус найдётся. А с собой полкороба образцов имеется, будет им, что заказать. Ну, а остатки сразу смогут прикупить.
Из хлева вышли Фёкла со снохой с полными подойниками молока. Увидев сидящих на завалинке мужчин, поклонились в знак приветствия:
- Здесь сидите, ждите, пока позову, - сказала Фёкла, - пущай дитяти ещё поспят, вырастут, не до снов им будет. Отцы-то уже работать ушли, им спать некогда, надо пока на дворе сухо да тепло, дом успеть перекрыть, - и с этими словами она в избу зашла.
- Строгая она у тебя, - сказал Тихон, - правильная. Всё по ней должно быть.
- А это и дело, - подхватил его слова дед Матфей, - ежели баба не будет на своём настаивать, то и порядка в избе ни за что не будет. Фёкла у меня добрая жинка, я за ней, как за каменной стеной сейчас. Она же меня почти на три десятка лет моложе. Мне бы на покой давно уйти следовало, на печи лежать, да сны о своих подвигах былых глядеть, да вот шило у меня в одном месте имеется, так в беспокойстве и помру.
- Что это ты о смерти вдруг заговорил? – Тихон буквально насел на старика, - ты это брось. Живи себе и живи, а мысли эти оставь, ни к чему они. Ты лучше мне скажи, а что невестка у вас одна, что ли? Других то мы не видели.
- Ты, что милай. Откедова детей в доме столько быть может? Мы что ли с Фёклой ножичком их настрогали? – и опять захихикал, наверное, себе эту картину представил, - как могут здоровые мужики без жёнок обходиться, они же у нас не убогие. Просто та, кого вы видите, Агриппина, жёнка Павла, а Пётр с Иваном на сёстрах родных обженились. Их Божена и Милослава кличут. Так они намедни к родичам своим направились, навестить решили, да гостинцев от нас отнести. Те неподалеку живут. Вы сегодня их увидеть сможете, когда по соседним деревням торговать пойдёте. Вас Павлуша туда проводит. Он сын Петра да Божены, так что заодно своих бабку с дедом с материной стороны проведает. Так вот складно всё получиться должно.
Тут, дети, один за другим в отхожее место побежали, а их в избу позвали. На столе горшок большой стоял, от которого парок вверх поднимался. В нём каша пшённая, в молоке разваренная, находилась. А на запивку подали кисель смородиновый, в который сахар положить не пожалели. Споро поели, что там рассиживать было, да из избы в сени пошли, где короба с товаром лежали.
- Драгоценнейший Матфей, объясни нам, мы совсем уходим или ещё вернемся к твоей избе? – спросил Тихон.
- Вернетесь, вернетесь, как не вернуться. Единственный путь отсюда, ежели не по воде, мимо нас идёт, - и он махнул рукой в ту сторону, откуда они вчера пришли.
- Тогда мы с твоего позволения возьмём с собой ровно столько, сколько нам сейчас понадобится, - сказал Тихон и приказал ребятам, тот короб, в котором образцы товара различного находились, на тележку раскладную поставить, а другой, где остаток недопроданный лежал, Тихон себе за спину повесил, да за Матфеем следом на улицу пошёл.
- Драгоценнейший Матфей, - Тихон не давал старику покоя, - а ты уверен, что в той избе, куда мы сейчас направляемся, нас ждут? А то ведь знаешь пословицу: "Незваный гость хуже татарина". Не хотел бы я таким гостем оказаться.
- Ты Тихон, кто такие татары не знаешь, а я стольких татар жизни лишил, что они, наверное, до сих пор в очереди стоят, чтобы к своему Мухаммеду на прием попасть. И ещё, плохо ты обо мне думаешь. Пока ты кашу лопал, да киселём баловался, Павлушка все избы в нашей деревне обежал, да всех предупредил, чтобы они свою мошну поближе положили.
В самом первом доме их действительно ждали. Когда они в избу вошли, то такую картину застали: за столом рядком сидели ближе к дверям взрослые, но тоже в каком-то вполне определенном порядке. В самом центре находился, скрестив руки на груди, высокий, седой, как лунь, старик с такой длинной и окладистой бородой, что она, положи её на стол, да расчеши, в качестве скатёрки могла служить. Если с бородой деду явно повезло, природа на нём экономить не стала, то вот с головы волосы почти все повылазили, и она блестела, как салом намазанная. Рядом с ним сидела полная, тоже пожилая и тоже с совершенно седыми косами женщина, скорее всего его жена. Голова её была тёмным, почти чёрным платком покрыта, из-под которого полоска белого повойника чуть показалась. Несмотря на возраст, лицо было гладким, морщины только на лбу, да около носа виднелись, а глаза, как у неживой, какими-то потухшими выглядели.
Не знаю, чем, но она, пока папа её описывал, как себе представлял, мне сватью бабу Бабариху из фильма "Сказка о царе Салтане" напомнила. Та, правда суетливой была и очень деятельной, а эта застывшей какой-то, но напомнила и всё тут.
Далее с обеих сторон, судя по возрасту, сидели их сыновья со снохами, причем, чем старше, тем ближе к родителям. Дальше шла зелёная молодежь, а напротив совсем детишки, внуки с внучками, а возможно и правнуки.
Дед Матфей истово перекрестился и короткую молитву произнес. Следом за ним это же сделали и все пришедшие.
- Ну, вот Пров и домочадцы твои, - заговорил Матфей, - привёл я к вам хороших людей, торговых. Они из наших, - со значением добавил он, - и вам сейчас товар свой покажут, а вы уж сами решайте, покупать вам его или нет. Давай Тихон, вступай, теперь от тебя всё зависит.
Начал Тихон с низкого поклона и длинного приветствия, содержащего пожелания здоровья и благополучия главе семейства и всем присутствующим. Казалось, что он в пустоту говорит, никакого интереса или любопытства его слова не вызвали. Тогда он начал своими прибаутками сыпать, а сам тем временем из короба всякие бабьи украшения доставал, да перед главой семейства по одной на стол выкладывал. Результат получился ошеломительным. Все, как будто, проснулись и сразу же зашевелились, начали руки свои к цацкам тем тянуть, перебирать их да примеривать. Такой шум, да гам пошёл. Пров, старик, старик, а и то любопытство свое проявил, все вещицы в руках подержал, но ничего рядом с собой не положил, всё назад вернул, в ту кучку, которую Тихон время от времени пополнял, в коробе копаясь и вид, делая, что их там разыскивает. В избе всё оживлённей становилось. Скованность, которая всех попервоначалу сдерживала, куда-то пропала. Женщины стали громко разговаривать, послышались смешки, да подкалывания друг над дружкой. К ним постепенно и мужчины присоединились. Начали советы давать. Тут совсем шумно стало. Мужья своё жёнкам в руки суют, а те их отталкивают, за другим тянутся.
Пока женщины украшения перебирали, Тихон стопку книг из короба выудил и её перед Провом положил. Тот на них только глянул, но даже в руки брать не стал. Зато, один из сыновей, старший, судя по внешнему виду, да месту, на котором он сидел, их к себе пододвинул, и перекладывать принялся, названия изучая. Он попытался было одну перелистнуть, но не смог, поскольку она не разрезанной была. К нему Иван тут же подскочил, да объяснил, что с книгой делать надобно. Мужик согласно головой кивнул и всю стопку, в знак того, что он её купить намерился, на середину стола к кучке отложенных для покупки украшений передвинул. Тем временем Тихон достал из короба два больших платка с вытканными на них узорами в типично русском стиле. Один был довольно-таки приглушённых тонов и издали казался тёмным, особенно на фоне другого, яркого и даже в сумрачной избе очень нарядного, и протянул их хозяйке и её старшей снохе. Они, каждая за своим потянулись и тут же примеривать принялись. Стоят, перед всеми красуются. Старая так вся светиться даже стала, оказывается, она улыбаться умеет, а вначале какой-то нелюдимой Ивану показалась. Тихон продолжал доставать и выкладывать на стол женские платки, которые были попроще и казались явно подешевле, чем предыдущие. Их горка росла и росла, никто до них не решался дотронуться, но, когда Тихон выпрямился и отошёл в сторону, все поняли, что больше платков оттуда не появится и тут же почти одновременно десяток рук к ним потянулся. Две молодые женщины даже головами столкнулись, пытаясь до этой кучки добраться, и со смехом друг на друга уставились, но затем, поняв, что им может ничего не достаться, снова свои руки вперед протянули. Всем сразу ещё веселее стало. Смеяться уже в голос принялись, особенно те две разошлись, что лбами стукнулись. Одна так в голос хохотать начала.
А Тихон подождал, подождал немного и снова в коробе рыться принялся. Потихоньку все замолкли и начали с нетерпением ждать, что же дальше то будет. Тихон закончил их терпение испытывать и на стол вывалил целую горсть, сколько в неё поместилось, гребешков, да заколок различных. Тут общий хохот начался.
- Я думала, - давясь со смеху, сказала старшая сноха, - ты сейчас фокусы показывать примешься, а ты нас гребешками костяными, да заколками расписными порадовать решил.
Заколки, что Тихон достал, последними из тех, которые Марфа расписывала, остались. Они такими нарядными оказались, что стол, где уже целая куча вещей красивых лежала, совсем другим смотреться стал, праздничным каким-то что ли. А Тихон снова в короб чуть не с головой нырнул и выудил оттуда погремушку дитячью, да такую красивую, что по избе явственный вздох пролетел.
- Ну, кто из вас прибавление ждёт, забирайте, она последняя и неизвестно будет ещё такая красота, когда или нет.
- Будет дядя Тихон, - буркнул стоящий в сторонке Проша, но его никто кроме Ивана, да возможно Тихона, расслышать не смог.
Погремушка пошла из рук в руки, каждый или каждая к кому она попадала, прежде чем рассмотреть её внимательно, да полюбоваться той красотой, которую на неё Марфа навела, принимались изо всех сил её трясти, так что стук по избе пошёл, бывающий при сильном граде, барабанящем по дранке, которой крыша оббита.
Остались в коробе лишь книжки непроданные, да немного инструментов мужицких. Основные, самые в хозяйстве нужные, уже раскуплены были, а вот оставшиеся Тихон на стол выложил. Тут же вокруг них всё мужское население сгрудилось и женщинам пришлось в сторонку отойти. Тут спор разгорелся. На одну киянку два брата нацелились. Отец их быстро утихомирил, сказав:
- Киянку эту, чтобы свары меж вами не случилось, я себе оставлю, а вам выдавать её для работы буду. Живём ведь пока все вместе, одним табором, - пояснил он гостям и, подумав немного, добавил, - хотя время пришло строиться надо. Вон сыны Матфеевы этим уже занимаются.
Закончилось это тем, что всё, что Тихон из короба на стол выложил, там лежать и осталось. Ничего ему снова в короб убирать не пришлось. На самом дне там теперь лежали лишь несколько стопок книг, частью полных, но несколько и таких, откуда одну или пару книжек предыдущие покупатели уже выдернули.
Тихон цену на всё объявил. Спорить с ним и торговаться не стали, молча денег, сколько требовалось из кошеля, который старший сын из окованной металлом скрыни достал, на стол насыпали и начали купленные вещи в разные стороны растаскивать. Тихон знак своим помощникам подал, те опустевший короб в сени отнесли, а оттуда взамен ещё один приволокли. Народ даже опешил поначалу, но Тихон сразу же всех успокоил:
- Товара для продажи у нас больше нет, всё, что осталось, мы вам принесли. Матфей нас к вам первым потому и привёл, что с Провом в дружбе состоит. Но у нас здесь тот товар лежит, который в походе этом уже закончиться успел, а в лабазе ещё имеется. Вот я по одной вещи каждого из того товара и имею. Сейчас вы всё осмотрите и скажите, что вы готовы будете для себя приобрести. Я в книжицу свою это занесу и через неделю, самое большее десять дён, мы к вам снова придём и всё-всё заказанное доставим. Ежели вас такой расклад устраивает, подходите, смотрите, выбирайте, что понравится, а я сейчас подготовлюсь и записывать примусь. А вы смотрите пока, потом скажите, что вам надобно.
К всеобщему удивлению он из котомки походной достал книжицу свою заветную, чернильницу, кулёк с песком и пачку перьев гусиных. Всем так интересно это было, что они за Тихоном следили, а не товар разглядывали.
- Можете говорить, я писать буду, - послышался его голос.
Заказы посыпались со всех сторон, Тихон еле успевал их записывать. Уже позднее, когда шли к следующей избе, он тихонько, так чтобы не услышал Матфей, который на несколько шагов впереди шёл, сказал:
- Вот так всегда, назаказывают незнамо сколько. Считают, по-видимому, что я приду через год, или больше никогда не приду, а это игра какая. Вот они и спешат друг перед другом успеть, что попало заказать. А вот когда я через неделю являюсь, за голову свою хватаются, мол, не подумали и что теперь делать, денег на всё не хватает и вообще нам эта вещь ненадобная. Товар-то я продам в другом месте, с этим никаких проблем не будет. Плохо другое, то, что им действительно требуется, я может принести не смогу, места в поклаже не хватит.
Слухи и сплетни разносятся быстро, эту истину Иван познал, как только они в следующую избу зашли. Туда уже донесли, что никакого товара у этих людей, которые себя за офень выдают, нет, и никогда не было. Тати они, вот кто, а старый Матфей совсем из ума выжил, верит всему, что ему плетут и вообще чёрное считает белым и наоборот. Вот такую новость Матфею, смеясь, Никола, его лучший друг в этих краях, и выпалил сразу, стоило им порог его избы переступить. Он накануне, когда Тихон со товарищи в деревню пришли, рядом с Матфеем на завалинке сидел. Тихона он помнил, тележку, гружённую, видел, и сомнений у него в честности пришлых не было. А весть дурную на хвосте своём принесла одна из внучек Прова. Пока товар ещё в коробах был, она в доме отсутствовала, с подружками в лес по грибы ходила. Вернулась, когда Тихон заказы в свою книжицу записывал. Вот ей и привиделось, что это нехорошие люди пришли, она по деревне и побежала, всех ведь надо предупредить. Дед, позднее, когда узнал, выдрал её розгами, чтобы языком своим не молола, что попало и напраслину на уважаемого всеми Матфея не наводила. Старики, Матфей с Николой посмеялись, конечно, но нет ничего злее, чем дурное слово. Клевете люди почему-то охотней верят, чем правде. Поэтому, возможно, в последней, самой дальней избе с ними переговорили во дворе, но что-либо заказывать не стали. Но Тихон вовсе на это внимания не обратил:
- Тут ведь одно развлечение – по гостям из одной избы в другую ходить. Поэтому стоит нам из деревни уйти, как бабы начнут друг перед другом обновками хвастать, вот та хозяйка, что отказалась наш товар смотреть, станет на себе волосы рвать, что навету поверила, да поздно будет. Нас уже и след простынет.
В сторонке, немного поодаль, на расчищенном от молодой лесной поросли пригорке возвышался новенький сруб, на котором Матфеевы сыны стропила ставили.
- Давай-ка Тихон к моим заглянем, хочу убедиться, что они всё правильно делают, ведь первый раз сами, без подсказчиков, решили избу ладить.
- Бог в помощь, - хором проговорили они, подойдя поближе.
Мужики слезли с верхотуры, и подошли к пришедшим. Старший, Пётр с улыбкой к отцу обратился:
- Что тятя, опять проверять пришёл, да ещё не один, а гостей с собой привёл?
Матфей руками бока свои подпёр:
- Да за вами глаз да глаз требуется, вы хоть и прежде избы рубили, но то под знающим приглядом было, а сейчас сами, одни, вдруг, что не так сделать сможете.
Проша, который при виде строящейся на его глазах избы сразу же оживился и даже ходу прибавил, к тому времени, как все только-только подойти успели, уже вокруг избы обежал и на всё своим глазом посмотреть смог. Вот он громким, не терпящим возражений голосом, и начал указывать на такие явные огрехи в строительстве, что все только удивляться принялись, как они сами того не заметили.
- Ты откуда такой знаток взялся? – восхитился дед Матфей, - молод да остёр. Тебя бы над ними олухами командовать поставить, вот дело быстрей да ладней пошло бы.
Тихон объяснил, что Прохор сын известного плотника и в строительстве не одних уже хором участие принимал. А Проша тем временем с топором в руке уже около избы крутился, то там, то в другом месте подправлял что-то, да так ловко, что удивление у всех неподдельным было.
- Стропила снять придётся, и, начиная с этого венца, всё раскатать и заново переложить, а то вся изба со временем на перекос пойти может, - вынес приговор Прохор.
Мужики головы понурили, но возражать не стали, тем более, что дед Матфей его тут же поддержал.
- Тебе бы мастер к нам почаще заглядывать, глядишь большую пользу мы получили бы.
- Не волнуйся так драгоценнейший, - засмеялся Тихон, - через неделю мы опять в ваши края заглянем.
Вернулись они к Матфею в избу, когда солнце до макушки небесной добралось. Тихон сразу же хотел в путь отправиться, но Фёкла воспротивилась:
- Никуда не пойдёте, пока за стол не сядете и то, что мы для вашей утробы наготовили, не съедите. Короба ваши не отдам и всё тут.
Так и пришлось за стол усесться. Прежде всего, перед ними по полной миске крошева поставили, а когда они всё съели, им репу чинёную подали, а на запивку – сыть из мёда лесного.
Папа с таким удовольствием всё это произносил, что я даже взмолился:
- Пап о чём ты таком рассказываешь? Единственно репу я знаю, да и то не пойму, что означает чинёная, а всё остальное мне совершенно не знакомо.
- Ну, здесь ничего сложного нет. Всё это в детстве я сам ел. Крошево – это первое, как сейчас принято говорить, блюдо, то есть суп. Варили его так. Вначале крошили, или в переводе на современный язык мелко рубили свекольную ботву, лук и зелень, и засыпали в воду. Затем всё это ставили на ночь в русскую уже остывающую печь, где эта масса томилась. Утром в горшок добавляли отваренную рыбу и ели. Вот такое блюдо в нашем краю и называли крошево, - рассказывал папа, - а то, что, как сейчас говорят, на второе им подали - это уже совсем просто. Репу начиняли мясным фаршем, это и называется чинёная.
- Ну, а сыть, что означает? – спросил я, - волчью сыть понимаю. Имеется в виду, что волки коня съедят и насытятся, а в данном случае, что это такое, не пойму.
- Сыть? – переспросил папа, - это любопытное блюдо. Делалось оно совсем просто. Мёд разваривали в воде и пили. В то старое время это был один из излюбленных, как сейчас говорят, десертов, которым частенько заканчивали дневную трапезу. Ладно, любопытство своё удовлетворил? Давай я продолжать буду.
Попрощались гости с хозяевами. Матфей настолько растрогался, что даже обнял всех по очереди, а Ивана долго по спине хлопал, пока из своих медвежьих объятий не выпустил. Груза у них совсем осталось чуть-чуть, в один короб они всё свалили и остаток книг, и образцы, и его вниз на тележку большую поставили, которую Проша перед собой толкал, два совершенно пустых короба Иван на складной тележке за собой тянул. Павлуша шагал рядом с Тихоном, за спиной которого тоже пустой короб на заплечных ремнях висел, и о чём-то с ним переговаривался.
Иван погрузился в свои мысли. "Надо, как до отца с матерью доберусь, им про это Забедуево рассказать. Может, послушают меня, да сюда, от греха подальше, переберутся. Здесь так привольно, спокойно, никто не тревожит, красота, а не жизнь у них будет. А там, всё время под надзором. Полиция регулярно навещает, попы ихние пытаются уговорить веру сменить, да и страх постоянно берёт, вдруг опять гонения начнутся. Хотя, с другой стороны, как мне умные люди рассказывали, живут же наши единоверцы в тех же Вязниках, там большая община и её никто особо не беспокоит. Нет, конечно, там и полицейские имеются под видом того, что, мол, за порядком наблюдают, и священники этих раскольников свою службу ведут, но божьи дома стоят и народа в них молиться много приходит. Подать, правда, большую платят, но в остальном нормально живут. Моего ума не хватает всё это понять, а посоветоваться не с кем. Тихон далёк ото всех подобных дел, его не спросишь. Эх, надо было с Пафнутием Петровичем посоветоваться, вот он бы наверняка смог дельный совет дать. Это я промашку дал. Весь вечер рядом над речкой просидели, о многой мелкой разности говорили, а главные вопросы я не удосужился задать. Ну, может ещё на следующей Фроловской встретимся, вот тогда я с ним на эту тему обязательно поговорю".
С такой вот мыслью успокоившийся Иван прибавил ход и быстро догнал ушедших вперёд своих спутников. Догнал и застал самый конец разговора:
- Да, нет дядя Тихон, нас в Заволожье хорошо встретят. Там же мои бабушка с дедушкой живут. Не волнуйтесь, всё в порядке будет. Вон уже и поворот к их деревне показался. Видите, большая береза стоит, от неё узенькая тропка в лес уходит, вот в той чащобе и живёт моя родня, там сейчас и мама моя с тётей Милославой гостят. Вот здесь нам поворачивать надобно, - и он рукой показал на вытоптанное рядом с берёзой место, - здесь мой дедушка специально всю траву выдирает, чтобы те, кто к ним в гости идёт, не заблудились.
Иван даже удивился. Если не знать, в жизни эту тропку не найдёшь. И опять мысли его к своим родителям, да братьям с сестрами вернулись. "Нет, наверное, прав я, сюда перебираться надобно, здесь много безопасней будет".
Тропка, если так можно было назвать эту слегка примятую и чуть пожухлую траву, петляла, огибая деревья, а иногда ныряла прямо в гущу раскидистых кустов, так, что приходилось через них почти напролом пробиваться. Идти пришлось не так и далеко, как вначале думалось. Буквально через десяток минут путники вышли на большую лесную поляну, на которой стояло полтора десятка изб, крытых дранкой. Почти из всех печных труб к небу поднимались клубы дыма. Деревня имела вполне обжитой вид, чему в немалой степени способствовали бродящие по поляне многочисленные куры. Стоило путникам выйти из леса, как тут же раздался многоголосый собачий лай и на порогах домов возникли люди.
Павлуша помахал кому-то рукой, и всё моментально успокоилось. Собачий лай стих, люди вернулись в свои избы. Лишь на одном крыльце осталось стоять три человека: седовласый старик в традиционном, застегнутом на все пуговицы, тёмном кафтане и войлочной шапке на голове, скрестив руки на груди, застыл в самом центре, а с двух сторон рядом с ним стояли, переступая с ноги на ногу, две женщины. Одна постарше в длинном тоже тёмном сарафане и таком же платке на голове, а другая явно помоложе, на что недвусмысленно намекала и её одежда - ярко красный с узорами платок и красивый расшитой сарафан бежевого цвета.
- Вон и мои мама с бабушкой и дедушкой на крыльце нас ждут, - чуть не подпрыгивая от радости, даже не проговорил, а почти пропел Павлуша, - я так давно их не видел. Вот вам спасибо, а то меня дед Матфей сюда не отпускал, заказ большой на ложки он на осенней Макарьевской ярманке получил. Теперь нам к весенней надо десять тыщ этих ложек выстрогать. Большой амбар весь этим товаром завалить придётся, зато денег много заработать можно будет и в новый дом, что отец с моими дядьями сейчас ставят, новую мебель прикупить там же, на ярманке. Вот тогда мы, как городские люди заживём. Я в этом году на той ярманке такие чудеса видел, какие люди для удобного жития понапридумывали, просто загляденье.
Последние слова он, уже скороговоркой договаривал, на ходу раскидывая руки в стороны, и слегка подпрыгивая, почти бегом к встречающим их помчался. Поцелуи и обнимания казалось, целую вечность длились. Всё это время Тихон и его помощники стояли на месте, и их прямо в упор рассматривал дед. Сам он ни разу не пошевелился, как вышел на крыльцо, так и застыл, двигались лишь его глаза, переходя с одного на другого. Меньше всего он своего внимания на Тихона потратил, тот знакомым оказался, по Прохору тоже, лишь глазами мазанул, а вот Ивана рассмотрел всего с ног до головы, и не счёл нужным скрывать это своё, даже не любопытство, а неизвестно, каким словом можно было всё это назвать.
Наконец, Павлуша махнул им рукой, одновременно начав, что-то говорить деду. Выражение лица старика резко изменилось, на нём появилась вполне доброжелательная улыбка:
- Ну, здравствуйте гости дорогие, - послышался глуховатый голос.
- Бог в помощь, - почти хором проговорили и Тихон, и Иван. Один лишь Прохор кивнул своей головой и ни слова произносить не стал. Иван вдруг неожиданно осознал, что Прохору совершенно не нужно всё, то, что ему самому интересно и важно. Мало того всё его стало тяготить, и дорога, и эти люди, да и сама торговля ему уже надоела. Иван сам не мог понять, почему ему в голову это пришло, но он был уверен, что всё именно так и обстоит.
- Меня Панфилием крестили, можете дедом Панфилом, как все, звать. Тихона я помню и давно жду, когда он нас навестить надумает, а вот кто вы такие, - он, почему-то на Ивана уставился, - я знать не знаю, и ведать не ведаю, - и так, как говорил всё это с улыбкой, так и снова замер.
- Меня Иваном кличут, а это мой друг Прохор, - начал Иван, но дед Панфил его тут же перебил, и договорить не дал:
- А не внук ли ты Ивана-кузнеца, у которого кузня под Пужаловой горой стояла?
- Да, действительно, - снова было принялся объяснять Иван, и опять его старик слушать не стал, а снова вопрос задал:
- Дед-то помер небось? Он ведь меня постарше был, а вот отец твой, хоть и не мой ровесник, а мы с ним приятельствовали. Так, что от меня ему поклон передай.
- Дед Панфил, а как вы узнали, что я его сын?
- Да ты просто копия деда своего, одно лицо. Встреть тебя, где на улице, не обознался бы.
Ивану оставалось только улыбнуться в ответ.
- Значит, с Тихоном крутишься? Добрый он хозяин, знающий, и тебя может в такого же превратить. Ты держись за него, дед Панфил плохого не посоветует. Давайте в хату проходите, бабы мои наготовили много, повечеряем, да о делах поговорим.
В избе их уже ждали. Пока Павлуша в дальнем углу со своими мамой и бабушкой общался, высокая дородная женщина в цветастом сарафане и ярком платке, которым была покрыта её голова, накрывала на стол, в то время как ещё две возились около печи. Но, вот два больших горшка оказались на столе, по мискам разлили щи из кислой капусты, щедро забелили их сметаной, в центр стола поместили нарезанный крупными ломтями ароматный ржаной хлеб. Иван отметил, что народа за столом оказалось, пожалуй, поболее, чем в других местах. Сидеть пришлось очень тесно, все невольно прижимались друг к другу. Дед Панфил начал читать молитву. Все дружно её повторили, и трапеза началась. Иван старался изо всех сил есть степенно, не спеша, но временами ловил себя на том, что опять он откусывает большие куски, которые с трудом может прожевать, а ложка так и мелькает у его рта.
Когда щи были съедены, подали кашу из пареной репы, очень сладкую и очень вкусную. Иван съел всё без остатка. Хотел миску даже языком вылизать, но по сторонам посмотрел, никто так не делает, даже дети малые хлебом всё подбирают, и сам так же сделал.
Как дед Панфил сказал, так и поступили. После еды, пока бабы со стола убирали, да посуду мыли, мужики разговоры вести начали. Прежде всего, Тихон рассказывал, где они побывали, да что видели. Начал Тихон свой рассказ с ярманки. Тут и о балаганных забавах вспомнить пришлось, и о воришке незадачливом. Дед Панфил, то удивлённо руками всплёскивал, то осуждающе головой качал. Затем все, в том числе и женщины, к столу вернувшиеся, охать, да ахать принялись. Рассказывал Тихон и об умельцах всяких, в числе прочих и о Луке из деревни Горшково, который из глины чудные изделия творит, и о Марфе из Лаптева, что деревяшки обычные, самые даже неказистые, может в замечательные вещицы превратить. Тихон сам такой искусник был, так разговор этот вёл, что незаметно для всех на товары свои перешёл. Иван короб из сеней принёс, да на стол принялся из него по одной вещи, по мере того, как Тихон говорил, доставать. Хозяин с домочадцами, всё рассматривали, из рук в руки передавали, да свои желания высказывали, а Тихон их в книжицу записывал. Иван одну вещь назад в короб убирал, а что-нибудь другое оттуда тут же доставал и на стол клал. В коробе чего только не было. Там даже пара заколок Марфиных оказалась, так что не зря Тихон об этой мастерице рассказывал, её работа у всех интерес вызвала. Много чего в избе привезти в следующий раз наказали.
На этом вечер завершился и все спать, кто куда направились. Гости, как они это сами пожелали, на сеновал полезли и там, в душистое сено, зарывшись, заснули.
С утреца и до полудня они, в сопровождении деда Панфила, все избы в деревне обошли, да опять в дорогу отправились. Впереди их ждали ещё пять староверческих деревень: Заглядово, Захлёвано, Зачащено, Залесово и Заплёвано.
- Кто же такие чудные названия придумал? – спросил у Павлуши, который им дорогу показывал, Тихон.
- Да, это давно случилось. Меня тогда ещё и на свете не было. Вроде старики наши так придумали, но точнее надо у кого-нибудь из них поспрошать.
На этом и порешили, но, как потом оказалось, в суете дел всяческих позабыли. В самой последней деревне Тихон распродал почти все товары, которые он в качестве образцов с собой таскал. Распрощались они с Павлушей, домой в Забедуево отправившимся, да сами не спеша в Жилицы пошли. Дорога впереди у них была долгой, решили все деревни, что по пути встречаться будут, стороной обходить, чтобы время не терять, срок, с Феофаном согласованный, совсем близко был. Негоже заставлять человека ждать да нервы свои трепать, вот они поспешать и начали. Забежали лишь навестить одного очень хорошего человека, как его Тихон назвал, Силантия в деревне Галиха, куда они уже почти в темноте пришли. У Силантия этого и поели, и переночевали, да тоже заказ один немалый получили, а утром снова в путь отправились.
Папа посмотрел на меня, я пока его слушал, не отрывая глаз от дороги, оплетку руля машинально пальцем ковырял. Отец меня по руке шлёпнул, чтобы вещь не портил, и продолжать принялся:
- Дорога завела их очень далеко от Жилиц. По прикидкам Тихона, более трёх десятков вёрст отделяло их от дома. Всё, что осталось, сложили в один короб, где еле дно оказалось прикрыто. Его вез на складной тележке Тихон. Прохору достались три пустые короба, надежно увязанные на большой тележке, а Иван вообще налегке шел. Казалось бы, тридцать вёрст не так и много, но выбираться из той заболоченной глухомани, куда они забрались, пришлось практически по бездорожью, поэтому времени на поиск правильного пути уходило много. Лишь к вечеру они вышли к Владимирке. Теперь до Жилиц было совсем рукой подать – вёрст шесть или семь, не более. Пока шли, Тихон решил время без толку не терять, а посвятить его учебе. Вот и принялся он математические задачки ребятам задавать, а они их в уме решать обязаны были. Обоим такая игра понравилась, вот и старались они наперегонки, кто быстрее, ответами сыпать, а Тихон в конце должен был свое справедливое решение объявить, кто же победителем вышел в этом состязании. Вот так, решая на ходу каверзные задачки, и удалось им добраться до Жилиц ещё засветло к концу седьмого дня.
- Добро мы с вами пробежались в эти дни, - подвел итог Тихон, - столько дел успели совершить, а самое для меня главное – поняли, что книги хорошо, а вот картинки, которые неграмотный народ на стенки свои вешает, это совсем беспроигрышный товар. Хочу даже перед тобой, Иван шапку свою снять. Молодец, правильно понял, что людям надобно, да все эти картинки у Гладышева забрал. Ну, а что касается состязания по умению цифири вычитать, да складывать, то тут вы оба равны, виктории ни у кого не было.
Феофан сам приехал за сыном после обеда. Он успел с Тихоном двумя словами переброситься, и очень удивился, узнав, что они ещё вчера к вечеру вернулись, а с утра даже успели все опустевшие короба новым товаром заполнить.
- Молодцы, - так встретил это сообщение Феофан, - смотрю тебе, сын, на пользу торговля идёт. Лицо зарумянилось, глаза блестят.
Тут Тихон рассказал, какой Прохор грамотный совет сыновьям деда Матфея дал и спасибо Феофану от тех строителей передал за то, что такого сына к жизни подготовил.
Лицо Феофана от такой похвалы даже расплылось всё в улыбке. Он Прохора по плечу похлопал, а затем такое сказал, чего Иван в душе побаивался:
- Молодец сын. Всё хорошо, но придётся тебе за работу приниматься, мне твоя помощь требуется. Ты, как Тихон сказал, в арифметике весьма силен, так что теперь будешь рядом со мной в конторе сидеть, да бумагами всяческими заниматься. Заказов очень много, а я даже росписи, что для их выполнения необходимо, составлять не успеваю. Не знаю, что и людям отвечать.
Иван, не отрываясь, за изменениями в лице своего друга наблюдал. Вначале оно хмурым было, и Прохор, вниз голову наклонив, на землю уставился, наблюдая за мурашом, который соломинку в муравейник тащил. Услышав первые слова отца, он ещё больше насупился. Но постепенно по мере того, как отец говорил, лицо его как бы светлело, на губах улыбка появилась, и уж совсем она в полный рот растянулась, как только Феофан свои последние слова проговорил. "Действительно, в тягость ему торговля оказалась, - подумал Иван, - ему только и по душе топориком махать, а всё остальное для него пустая потеря времени. Вот и хандра на него нападает, как только его от любимой работы отвлекают".
Попрощались они, ребята обнялись, и отец с сыном к телеге направились. Когда они уже на телегу забрались, Тихон напомнил о своём заказе. Ведь тысячу детских погремушек он готов у них купить.
- Помню я об этом, не волнуйся, за зиму всё выполним и к марту готов твой заказ будет. Иван к отцу с матерью как соберётся, знать дайте, я телегу пришлю с погремушками этими. Ему и самому пёхом идти в такую даль не придётся и товар он к вашей разрисовщице отвезёт, ну уж, а дальше, как вы его сюда доставите, мне не ведомо. Нам телега летом самим постоянно требуется, придумать что-то придётся.
Феофан взмахнул кнутом, и лошадь резво с места взяла. Колёса всё быстрее начали вращаться. Прохор, опять насупившийся, к Ивану лицом повернулся, руки вверх поднял и громко, так что каждое слово слышно было, проговорил:
- Ванюшка, я тебя в любое время ждать буду. Как желание и возможность повидаться возникнет, приходи. Мне с тобой свидеться всегда в радость будет, - последние слова уже из-за поворота дороги донеслись.
- Ну, что, друг мой, - заговорил Тихон, - пойдем товар перекладывать, нам вдвоем четыре короба до тех деревень не дотащить, придётся уменьшать его количество. Как бы два раза в такую даль не пришлось идти. Ну, ежели такая потребность возникнет, ничего с этим не поделаешь, - и он в сторону амбара направился.
Папа последнюю фразу договаривал, когда я около калитки парковаться начал. Синхронно мы с ним сработали, обоим понравилось.
Продолжение следует