Реальность... Куча ассоциаций, куча смыслов, значений, конкретных образов...
Реальное лицо: лицо персонажа какой-то картины то ли Рафаэля, то ли другого какого-то известного художника, виденное черт знает когда в альбоме репродукций итальянской живописи. Лицо классическое, потому и запомнившееся. Может даже не запомнившееся - может, лицо совсем и не то, но если бы вот это лицо было вместо того - ничего бы не изменилось - что-то от того лица так сильно въелось в память, что признаешь за него любое другое, но обладающее этим же чем-то. Классичностью. Хотя и вполне конкретной.
Но вот уже лицо начинает расплываться - облака же движутся - хотя бы относительно меня. Хотя бы относительно машины, в которой я еду, в стекле окна которой отражается это небо.
Я перестал думать об отражении неба в стекле и стал думать о самом стекле - уже вижу не небо, а стекло, грязноватое, с маленькими прозрачными пятнышками от водяных брызг, с многообразными точечками грязи, с резиной по периметру - стекло окна машины, которую я сейчас вспоминаю, сидя вот за этим столом, марая вот этими словами бумагу и вспоминая свою поездку - ту, когда в окне увидел описанное лицо.
Мог бы написать, что поездки-то и не было, но образ у вас - читателя - возник - реальный образ, потому как вы же действительно есть, причем есть именно вот в этот самый момент - в момент, когда я вот сейчас пишу вот эти слова, в момент, когда именно вот сейчас вы же эти слова и читаете. Образ, за которым стоит вот сейчашешнее движение ваших живых нервных клеток,
которые есть, и есть вот в этот самый момент - вы же себя чувствуете и осознаете мысли, которые вот сейчас у вас в голове отчасти обеспеченные вот этими словами.
Пощупайте большой палец левой руки - вы его щупаете, а я вот в этот момент знаю, что вы его щупаете - моя реальность соединилась с вашей и родилось нечто новое. (Даже если вы палец и не пощупали, его пощупал другой "вы".)
Может, поездка и была, но не было лица - и вот я себя вспоминаю и представляю рассматривающим что-то другое и по-другому...
Лицо - меняющиеся облака - стекло - я...
Я - уже другой - не тот, который пишет сейчас это, а тот, который читает это спустя некоторое время - год, скажем. Не знаю, в каком виде написанное, каков уже я, в какой обстановке - не важно - но именно я, потому что я вот беру и щупаю свой нос - вот он, немного покрытый выделяющимся из кожи жиром. А тот, кто пишет (сейчас же) эти строки, представляет это ощупывание влажного носа.
Все вышенаписанное - слова, которые кто-то пишет на экране, а диктор за кадром произносит их по-французски.
Телевизор с этим экраном стоит на белой тумбочке в небольшой, погруженной в полумрак комнате. Мы же наблюдаем правый бок телевизора и левый бок дивана, стоящего перед телевизором. На диване сидит человек с темными волосами короткой стрижки, в темных трико и светлой рубашке. Его ноги в домашних шлепанцах лежат на табурете, стоящем между телевизором и диваном.
Человек ест хлеб, периодически окуная его в тарелку, которую он держит правой рукой.
В принципе, это главный герой фильма Скорсезе "Таксист" - может, неточно с тумбочкой, табуреткой, шлепанцами, едой и одеждой, но это не важно. Пусть все будет так, как было в фильме - образ, таким образом, если вы смотрели фильм и помните этот момент, чуть-чуть изменился. Тем более, если не помните.
Если же вы фильм не смотрели, тумбочка остается белой и т. п.
Комната эта находится на девятом этаже. Из этой комнаты можно выйти на пожарную лестницу.
Пожарная лестница железная и частично железобетонная (если на нее выйти из здания, то железобетон окажется именно под ногами вышедшего). Если с нее прыгнуть, окажешься на земле, покрытой плитами.
Если на лестницу выйти, над головой - ночное небо, частично покрытое облаками, перед зданием - освещенная дорога, по которой изредка проезжают машины. Через дорогу от здания, о пожарной лестнице которого мы говорим, до горизонта виден ночной город - дома, деревья и т. п.
Того, что происходит на экране телевизора, сидящий на диване не видит и не слышит - он в тягостных размышлениях о своей немного грязной, скучной и однообразной жизни, о своем давящем одиночестве, о своих многочисленных проблемах, которые и проблемами-то не кажутся в моменты бешеного немотивированного оптимизма, радости и великого желания жить, жить легко и интересно.
Резко и внезапно он валит ногой телевизор с тумбочки. Тот падает на пол с шумом, треском, кучей искр, после чего дым и тишина. Человек бросает тарелку на пол и выходит на пожарную лестницу. Прыгает. На площадках пожарной лестницы и на улице никого нет - поздно.
Тело, которое выглядит мясом в одежде, видят только утром. Но видят в том случае, если этот человек в этот же утренний час не просыпается на своем диване перед своим телевизором, на экране которого не идет уже утренняя программа, а темные трико не испачканы пищей из тарелки, не выпавшей из правой руки заснувшего.
А он просыпается. Поэтому его тело в этот момент не выглядит мясом в одежде, лежащим на плитах под пожарной лестницей, которыми покрыта земля перед зданием. Хотя этот человек и прыгнул, как было описано, с высоты девятого этажа, разбившись насмерть.
И, проснувшись, не испытывает никакого удивления. С досадой аккуратно снимает испачканные трико, стараясь не уронить остатки пищи на палас, переключает телевизор на другую программу и идёт умываться (в туалет ему не хочется, так как он сходил «по-маленькому» незадолго до того, как заснуть-прыгнуть, что было довольно-таки поздно ночью).