В детстве у Зям-Зямыча была мечта. Каждый день она приносила ему какие-нибудь плоды. Зям-Зямыч клал некоторые из них в свой внутренний мир и шёл к долине волнистого тумана. Там он садился поудобнее возле самой брезжащей границы, доставал один из плодов и ловким движением отправлял по туманящим волнам. Чаще всего плод охотно зарывался в ближайшую волну и уже через какой-то незначительный по местным обычаям промежуток того, что у нас принято называть временем, над поверхностью тумана вырастало струящее само себя существо, избирательно варьируя собственную форму. Обычно это была самая обыкновенная атмосферная аномалия похожая на то, что мы бы с вами, скорее всего, назвали желатиновым подобием круглого слоистого пирога, у которого все слои вращаются по разным осям, меняя направления и сворачиваясь подобно раковинам улиток, но только квадратные.
Прозрачная структура танцевала, пошлёпывая отдельными частями по поверхности тумана, от чего волнующиеся фрагменты подпрыгивали вверх и медленно испарялись.
Налюбовавшись, Зям-Зямыч мысленно задавал какой-нибудь вопрос и получал какой-нибудь ответ от этого грациозно выворачивающегося из самого себя не то чтобы бутона, а скорее всё же пирога.
Многие из таких ответов могли бы быть полезными и уж как минимум никогда не бывали скучными. Зям-Зямыч хранил их прямо в своей памяти, хотя местный старейшина и по совместительству великий вождь Пувакл не рекомендовал ему так делать и советовал всё же рассовывать всё по растущим повсюду пузырям.
Зям-Зямыч был очень упрямым ребёнком, за что его и почитали, как только могли, все кто ему попадался. Даже, высаживающий всюду свои пузыри Скоропуз, уважительно побулькивал, повстречав на своём пути малыша Зям-Зямыча.
- Лучезарного тебе умиротворения, любезный Скоропуз, - приветствовал его улыбчивый малыш Зям-Зямыч, - прозрачности твоим пузырям! – Дабавлял он по своему обыкновению.
Скоропуз был счастлив. Что ещё надо Скоропузу, кроме дружелюбия и фантазии. Большего он и не требовал.
Грациозная Лёмпа, почти всегда повсюду бегавшая за Скоропузом, старалась успеть заглянуть во все мерцающие шарики. Шариков с мыслями Зям-Зямыча она не находила, поэтому при виде него вкрадчиво набухала все свои уши. Это было мило, хотя Зям-Зямыч и понимал, что она не довольна. Тогда он подходил к ней, соединял свои усики с её усиками, и она смотрела его мечты.
Лёмпа тоже была ещё маленькая, намного меньше Зям-Зямыча. Согнув одно ухо во всех трёх направлениях, Лёмпа показывала своё самое круглое колено, и оно сперва начинало переливаться всеми цветами, а затем и все её конечности расцветали и путались. Зям-Зямыч, расплываясь во всей своей детской весёлости, помогал их распутывать, и Лёмпа очень радовалась, потому что знала, как это остроумно с её стороны.
На самом деле Зям-Зямыч хранил всю свою прожитую жизнь у себя в памяти не потому, что был настолько сильно упрям, а потому что никак не мог научиться помещать все свои мысли в пузыри, высаживаемые Скоропузом. Но признаваться в этом он не хотел. Ведь тогда из всеми уважаемого упрямца, он превратился бы во всеми опекаемого индивидуума. Что было бы уже совсем не то. Опять же и Лёмпа повзрослев, поняла бы, что соединяется усиками не по прихоти, а по вынужденной необходимости. Вряд ли тогда это продолжило бы приносить ей столько радости. Зям-Зямыч не мог отнять радость у Лёмпы. Может быть когда-нибудь потом, когда она станет дочкой вождя, но только не сейчас.
То, что именно Лёмпа будет выбрана вождём в свои дочери, Зям-Зямыч уже не сомневался. Он хоть и был ещё ребёнком, но уже понимал, по какому принципу Пувакл выбирает. Это конечно были носоватые пузырики. Такие красивые умела делать только Лёмпа. При виде них Пувакл всякий раз восторженно щекотал себя под коленками и даже показывал локоть, на котором было изображено что-то очень красивое, но что именно это было, Зям-Зямыч пока не знал.
- Лёмпа, - произносил Пувакл, и было понятно, что так произнести может только он.
***
Когда над планетой открывался большой внешний пузырь, поверхность планеты покрывалась узорами, точно такими же, как был нарисован на локте у Пувакла. Вставая в центр узора, любой желающий пувианец впускал в свой внутренний мир образы далёких планет. Может быть, даже жил в тех мирах какое-то время, если они ему нравились. Весь накопленный опыт и все полученные впечатления пувианцы бережно раскладывали по пузырям, которые всюду высаживал Скоропуз.
Если пувианец был не очень доволен увиденным, он старался донести это до жителей неудачного мира. Но такое разрешалось только взрослым. Дети гуляли только в заранее проверенных узорах.
Однажды Лёмпа взяла с собой в узор все свои самые красивые шарики и показала жителям не очень удачного мира. Получив новые мечты, сравнив новую красоту со своей, жители того мира захотели покинуть свою планету. Пришлось найти для них пристанище. В другой вселенной они, конечно, стали совсем другими существами. И они, конечно, стали намного счастливее. Но Пувакл знал, что теперь, когда Лёмпа вырастет и всё поймёт, она уже никогда не успокоится, пока не предоставит возможность всем существам найти идеальный дом. Но всё это будут миры организованные жителями Пувы. А значит, для пувианцев прибавится работы и убавится сюрпризов. Конечно, основную часть всей работы выполнял Скоропуз. Но ведь и Скоропуз не железный.
- Нам нужен железный Скоропуз, - как-то задумчиво сказал Пувакл своему правому помощнику.
Помощник изобразил неопределённым жестом, что он что-то понял. Пувакл с сомнением нажал себе на правый нос, но так, чтобы помощник не заметил.
На следующее же утро на самой большой ничем интересным не заросшей площадке планеты красовался очень большой железный Скоропуз. Пувакл постучал по нему палкой. Звук был довольно хороший, глубокий, и вроде бы, внутри даже что-то отвалилось.
- Всё это работает совсем не так, как ты ещё не успел подумать, о, великий вождь! – Обратился самый правый помощник к Пуваклу, - мы тут посоветовались с левым помощником и поняли, что железный скоропуз не сможет делать такие пузыри, которые нам нужны. Но мы сложим все наши пузыри внутрь этого скоропуза, и он будет выдавать нам их по праздникам. А в связи с тем, что мы сами всё равно не помним, что было в пузырях, то мы будем радоваться им так же, как если бы это были настоящие пузыри настоящего Скоропуза.
Так и сделали. И часть жизни пувианцев пошла по кругу. Они ведь всё равно это сразу забыли. Часть новой жизни продолжала их радовать, и не было причин что-то менять. И только Зям-Зямыч с возрастом всё лучше понимал, что всё это не совсем то, о чём мечтал Пувакл. Ведь Зям-Зямыч продолжал складывать всю свою жизнь себе в память, постоянно прокручивал её в голове, анализировал и делал выводы.
- Посмотри, я уже почти взрослая, - как-то сказала Зям-Зямычу дочь вождя.
Теперь коленок у неё стало куда больше, и все они были совершенно круглые и разноцветные. Зям-Зямыч больше не хотел ничего от неё скрывать и, протянув свой самый быстрый усик, мгновенно передал ей всю свою информацию. Красивая Лёмпа задумалась. Никогда ещё Зям-Зямыч не видел, чтобы пувианец задумался. Для Скоропуза этот процесс был обычным явлением, как и для самого Зям-Зямыча, но вот увидеть со стороны всё это на простом живом пувианце, да ещё и на Лёмпе, было для Зям-Зямыча откровением.
Время шло, а Лёмпа думала. Зям-Зямыч кидал плоды в туманные волны и ждал.
- Ты знаешь, - вдруг сказала Лёмпа, - я совсем не умею думать.
- Только ты можешь меня понимать, - сказал Зям-Зямыч.
- К сожалению и это не так, - ответила Лёмпа, - только я могу тебя слушать, но даже я ничего не могу понять. Ты совсем не понятный.
И только сейчас Зям-Зямыч ощутил, как много у него коленок, их было слишком много. Правый нос был ему совсем чужой. И даже из левого носа доставать пузыри уже не было никакого настроения.
- У меня какие-то чужие уши, - задумчиво сказал Зям-Зямыч Лёмпе, уже даже забыв соединиться с ней усиками.
А Лёмпа уже складывала весь их разговор в новый шар. И продолжала безмятежно поглядывать на Зям-Зямыча то левым, то правым глазом.
Тогда Зям-Зямыч отвёл её в свой самых любимый узор, как раз снова открывшегося внешнего пузыря, и показал ей свой самый любимый из всех миров.
Мир тот был плох. Совсем никуда не годился. У его жителей было слишком мало всего. Мало ног, мало носов, мало ушей, даже ума у них было очень мало. В их жизни было мало радости. А те пузыри, которые они надумали почему-то сами, были очень не долговечными. И тогда Лёмпа вопросительно наклонила голову.
- Сейчас мы видим тот далёкий мир таким, какой он был давно, - соединившись усиками, начал объяснять Зям-Зямыч, - но потом именно там появится именно то, чего так не хватает на планете Пува.
Зям-Зямыч сам не заметил, как перестал называть Пуву своей планетой, перестал называть себя пувианцем, и даже Лёмпа это заметила.
- Мы сделаем изобрепуп, - коротко обозначил свою мысль Зям-Зямыч потому что нужных слов всё равно не нашёл.
Лёмпа только улыбнулась, а Скоропуз кивнул головой.
8 июня 2020