(Из цикла «Библейские рассказы»)
“И вышед вон, плакал горько.”
(Мф. 26. 75)
Слезы застили ему глаза. Нащупав рукой косяк ворот, Петр перешагнул истертый каменный порожек и оказался в полной тьме. Он прислонился спиной к каменной ограде, за которой остались воины и слуги, костры и разговоры. И где остался Друг, которого он только что предал. Предал троекратным отречением. Петр застонал от нестерпимой муки и замотал головой, ударяясь о выступающие камни ограды.
— Господи, Господи! — причитал он. И не было у него иных слов. Сухие рыдания не облегчали душу. Она зацепенела от содеянного и камнем колко теснила грудь. У Петра не хватало сил сносить эту гнетущую тяжесть. Обдирая спину, он опустился на землю, впился руками в спутанные волосы и, больно дергая себя за космы, все мотал и мотал головой. И скулил, подвывая отчаянно и безнадежно, как бессловесная тварь.
Все слова остались там, за оградой. У Того, кто говорил, как никто более на свете. После Его слов все другие слова были не нужны. Но теперь и Он молчал. И не говорил ничего судившим Его. Стоял среди негодующих, надрывно кричащих людей и молчал.
О, если бы Он заговорил! Да заговори Он, Петр знал, что все бы они замолчали и замерли, глядя на Него и пытаясь проникнуть в смысл завораживающих притч. Просто внимая звукам Его тихого голоса. И даже не понимая ничего, они почувствовали бы Его правоту. Его высшую, вознесенную к небесам правду, напоминающую хождение по водам.
Петр вспомнил, как плыли они по Генисаретскому озеру, и как в возникшем на водах, испугавшем их призраке он угадал Иисуса и бросился к Нему, забыв о бездонной пучине под ногами. И пошел! Пошел, ступая босыми ногами по воде, которая ласкала подошвы, словно прохладный атлас. Не помня себя от охватившего его душу восторга, Петр словно парил, двигаясь навстречу любимому Другу. А потом вдруг гадкой змеюкой юркнула на задворках сознания неуютная, пугающая мысль: вот он, простой рыбак, идет по поверхности вод, как Христос... Эта мысль одновременно и возгордила, и смутила его. И в смущении от собственного порыва, от того, что он осмелился как-то уравняться с Ним, Петр утратил покой. Рваным серым облаком, предутренней тенью возникло сознание собственной никчемности перед Тем, кому дано было творить чудеса, исцелять недужных и расслабленных, ходить по морю, яко по суху.
И воды под ногами Петра сразу потеряли непривычную твердость и жадно всосали его в разверстую пасть. Забыв о том, что он умеет плавать, Петр стал тонуть. А Иисус в светящемся белом хитоне приближался к нему, и лицо Его, прежде сиявшее незамутненным покоем и тихой радостью, опечалилось. Он неожиданно оказался совсем рядом и, протянув руку Петру, сказал с легкой укоризной:
— Зачем усомнился ты, маловерный?
“Маловерный, маловерный”. Тогда усомнился, а теперь и вовсе предал!... Петр не помнил, сколько прошло времени, как вдруг от ворот послышались голоса. По жестяному звону копий и доспехов Петр узнал выходящих воинов. За их спинами мелькнул знакомая фигура Иисуса. Пытаясь подняться, Петр упал на колени и несколько шагов прополз вслед за удаляющейся группой. Потом, запинаясь о комковатую землю, он встал на непослушные ноги и побрел за исчезающими тенями. В мутных предрассветных сумерках он все пытался разглядеть Иисуса, но спины воинов огораживали его непроницаемой стеной.
Поднимающееся солнце сначала скользнуло по облакам, озарив их розовым с золотым отсветом, потом опустилось на крыши домов и, наконец, распласталось по пыльной дороге. Петр брел, не спуская глаз с идущих впереди и изредка различая за частоколом вооруженных фигур светлый хитон Христа. Показались ворота претории, и Петр ускорил шаги, стараясь нагнать тех, кто лишал его последней надежды. Теперь им владело единственное желание: еще раз увидеть Иисуса, заглянуть Ему в глаза. В исступленности этого стремления он даже забыл о собственном предательстве, о мучившем его стыде и отчаянии. Одна мысль билась неотступно в его мозгу:
— Пусть Он посмотрит на меня!
И Петр побежал. Заслышав топот и учащенное дыхание, один из воинов полуобернулся и недовольно нахмурился. Петр на мгновение замедлил шаги, но потом с неодолимым упорством снова стал настигать их. Теперь последний воин остановился и сделал ему рукой знак не приближаться. Но на этот раз Петр даже не сбавил скорости и, по-прежнему перебирая ногами по нагретой уже пыли, семенил, впившись глазами в различимый хитон, плечо и даже часть головы Друга. Всего несколько шагов отделяли Петра от последнего воина, когда группа подошла к воротам дворца Понтия Пилата. Остановившись, они что-то говорили охраннику, и Петр подошел к ним совсем близко. Теперь уже несколько воинов обернулись к нему, и кто-то из них сурово закричал, приказывая ему уйти. Но Петр не слышал ничего. Не спуская глаз с ниспадающих на плечи волос Иисуса, он, неслышно шевеля губами, умолял Его:
— Обернись, обернись! Ну глянь на меня!
Тем временем переговоры у ворот закончились. Предводитель группы перешагнул порог и, встав в сторону, рукой приказал Иисусу входить. Ступив одной ногой на мраморный порожек, Он на миг возвысился над окружавшей Его стражей и, неожиданно повернув голову, посмотрел на Петра.
Старый рыбак в рваном поношенном плаще цвета пыли стоял посреди улицы, опустив руки с тяжелыми темными ладонями, и смотрел на Друга глазами винящегося и потерянного ребенка. Встретив взгляд Иисуса, Петр вздернул подбородок, открыл рот, словно намереваясь сказать что-то, но застыл в немоте ненужных слов, не спуская умоляющих глаз с Друга.
Иисус поднял глаза к небу, где уже безраздельно царило солнце, заливая все окрест жарким светом, потом перевел взгляд на высящийся вдали холм Голгофы и, наконец, остановил его на Петре. Иисус смотрел на него без укора, и Петр понял: “Простил, простил, снова простил! А Иисус ласково смотрел на нелепо застывшего друга, и легкая улыбка раздвинула спекшиеся губы. Это была последняя улыбка Христа.