Прочитанное дало Конану новую пищу для размышлений.
«Так значит, Отто Ран действительно верил в Грааль - и, конечно же, искал его... Возможно, искал именно здесь, в Пиренеях.
Его Грааль, однако, не был той Чашей, в которую Иосиф Аримафейский собрал кровь Спасителя. Но… Это был древний, очень древний артефакт. Долгие века, а то и тысячелетия, используемый в церемониях и в предсказаниях. Концентрат психической силы. Камень…из короны Люцифера: то есть, падший с небес камень, метеорит. Омфал, отмечающий центр земли. Один из священных артефактов человечества. Он, Отто Ран, нашёл его… или - её? Так, всё-таки, Чашу - или Камень? И неужели, именно эта Чаша участвовала в церемониях фашистов? Если Отто смогли здесь выследить люди Гиммлера, или если он сам отдал её Виллигуту…
Надо опередить его. Первый порыв Елены был верным: надо самим, раньше Отто, найти эту Чашу и забрать её отсюда. Тогда им не удастся провести ритуал. Ведь, конечно же, по действующему закону, по которому подобное притягивает подобное, они открыли прежде всего портал сообщения с демоническими структурами, вампирами и Ктулху: Стражем порога, жутью, запертой между мирами, наполненной холодом и леденящим душу отчаянием. За которым притянулись и прочие монстры, вылезли из бездн мрака Жругр и его приспешники.
Надо не дать им этой возможности, не дать впустить это всё в наш мир. Чаша не должна достаться авантюристу, затеявшему страшную игру: Отто Рану. Заражённый собственными идеями и увлекательным поиском, он то ли не осознавал, на кого работает, то ли делал это намеренно… Не важно сейчас, в любом случае, надо как можно скорее добраться до Елены и ускорить нашу экспедицию: ведь настоящий Отто где-то совсем рядом, и он тоже ищет Грааль».
Тем временем, Конан вскоре осознал, что из-за чтения и размышлений на время абсолютно выпал из действительности. И за это время, в которое он мысленно отсутствовал, молодой Рене Нелли, почти его ровесник, и Деод Роше, чей возраст наверняка приближался к сорока, уже давно вели задушевную беседу; и Конан прислушался к ней буквально на середине.
- Почему же так жестоко расправлялись с катарами? А я считаю, что никаких секретов или же артефактов при этом у них не было. Да и не обязательно их предполагать, - заявил Нелли. – Просто, катары воспринимали гнёт власть предержащих, да и католической церкви, как безусловное зло. Согласно их теории, весь этот мир находится, так сказать, под управлением не Бога, а дьявола, или Князя мира сего. В том числе, мирская церковь и власти... В общем, война с катарами была чисто политической.
- Не скажите. Это – чисто журналистский подход к действительности. Всё это было бы слишком просто. Вне сомнения, катары обладали глобальными эзотерическими знаниями. Я считаю, как и мой учитель, что даже после разгрома катаризма эти знания не были полностью утеряны. А через тех, кому удалось скрыться и примкнуть к тем или иным монашеским орденам, либо самим, либо оставив потомство, которое пошло в монастыри – их знания остались принадлежностью человечества. А все другие… Думаю, после убийств катаров несколько по-другому взглянули на постулат «не убий».
- Доктрина катаров включала полный отказ от убийств, потому они и были «чистые», пострадать за веру – было святое; не отрекаясь от своей веры, они взошли на костёр. То есть те, кто отошёл от этого правила – уже не были катарами, - возразил Нелли.
- Может быть. А может, среди катар были как чистые – то есть, как бы жрецы, так и трубадуры, прекрасные дамы и воины – то есть, рыцари, которым дано было право только лишь искать нисхождения божественного света, чтобы стать чистыми. А пока – спокойно брать в руки меч. Подобно тому, как крестьянам, к примеру, дано было право пахать поле и жениться, и при этом было лишь необходимо в определённое время подходить для благословения к чистым и слушать их речи. Именно такое положение дел – трубадуры, прекрасные дамы, рыцари и… редкие отшельники – отражено в легендах. Чистые – лишь те, кого я назвал последними. Самая высокая ступень. И только к ним предъявлялись особые требования.
Заметив, что Отто уже внимательно слушает их разговор, Роше прервал свою речь, повернулся к нему и спросил:
- Отто! Как я слышал, вы сюда впервые примерно с год назад начали наведываться? Изначально – диссертацию намеревались писать о Гийоме, трубадуре из Прованса. На основе утерянной поэмы которого – это я для Рене поясняю – Вольфрам фон Эшенбах создал своего «Парцифаля»...
- Да, - робко подтвердил Конан. – А откуда вам это известно?
- Земля слухами полнится. А я знаком с вашим наставником. Сотрудничал с ним, пребывая на издательской ниве: я основал, ещё в 1900 году, здесь, во Франции, журнал «Пробуждение альбигойцев» - и, по делам публикаций, общался со всеми, кто интересуется темами, с этой сопряжёнными.
- Подождите! Так вы, вероятно, придерживаетесь теории, что сеть катаров… Как бы, была шире, чем принято считать, и осуществлялась передача знаний, благодаря тайным их связям? – перебил Деода неугомонный Рене, к счастью для Конана. Для которого разговор чуть было не перетёк в опасное русло: он понятия не имел о том, кто был научным руководителем Отто Рана, и даже в каком учебном заведении это происходило. А также, совершенно не знал ничего о некоем Гийоме...
- Несомненно! – тут же отозвался Деод Роше, вглядываясь в далёкие горы с задумчивым видом. – Несомненно, мой юный собеседник. Тамплиеры и катары мне видятся двумя духовными ветвями одного ствола: безусловного отречения и веры, плечом друг к другу – великого братства. Только лишь, способ ведения битвы с мировым злом они выбрали разный. К тому же, и катары, из числа высших посвящённых, и рыцари – храмовники надёжно хранили свои тайны. А их духовными наследниками стали розенкрейцеры, а мой учитель в современном мире сумел извлечь из забвения единую философию.
- Вы имеете в виду Рудольфа Штайнера? – спросил Конан.
- Мне повезло быть его учеником. А вам откуда известно имя моего учителя? – кажется, Деод уставился на Конана с неким подозрением.
- Мириам именно так вас представила, как мне помнится. Как ученика Рудольфа Штайнера.
- А, ну да, конечно! Я об этом забыл. И я счастлив, что был знаком со Штайнером лично. Теперь остались только его книги. Но, этого так мало. Это лишь тень. Непосредственная передача возможна лишь при личностном воздействии. Лишь тогда… происходит нечто. Мистический опыт, и будто в голове что-то взрывается, будто происходит выход из тела, или рождается ощущение, что ты стал легче и выше, и свет… В общем, невозможно передать то влияние, что оказал на меня этот постоянно меняющийся, брызжущий огненным взором, человек. Тот поток знаний, что снизошёл на меня, как божественное откровение, на его лекциях. Он был необычайно разносторонен и одарён. И, конечно же, нынче он совсем не в моде в Германии, где ещё в 19 году Дитрих Эккарт предположил его еврейское происхождение, а в 21 году Адольф Гитлер призвал экстремистов к войне против моего учителя. Начались срывы лекций, взрывы химических бомб в аудиториях – а случился ещё и пожар в Гётеануме: это такой духовный, антропософский центр был, в Дорнахе. Здание Храма было спроектировано самим Штайнером: нигде ничего подобного не было. Построили и расписывали его добровольцы. Но, основой корпуса было дерево... И после поджога здание сгорело полностью, и его было не восстановить. А там был и театр, где ставились пьесы, и художественная выставка… Второй проект Гетеанума создавали уже из бетона, и достроен он был уже после смерти Учителя... И совершенно другими людьми, не теми, кто вложил душу в первый его Храм. Именно после этой катастрофы, этого пожара, Штайнер уже не оправился до самой смерти и чувствовал себя плохо, - Деод грустно замолчал. - А ещё, мне всегда казалось, что этот пожар - страшное предзнаменование того, что с человечеством всё плохо. Он строился как... Надежда на воскресение всего, что тесть в нас самого лучшего, что ли...
- Но, давайте вернёмся к теме катаров, - прервал его раздумья Нелли. – Почему их сейчас так тесно связали с Чашей Грааля? Она-то здесь при чем? Я полагаю, что нет никакого письменного упоминания. И вообще, не было никакой материальной передачи от катаров потомкам, их наследства: ни чаши, ни книги. И нет никакого основания считать, что доктрина катаров – тайная её часть – может быть восстановлена.
- Наоборот, нет никакого основания утверждать, что всё потеряно: христианский оккультизм, между прочим, во многом проистекает именно из учения катаров. Если внимательно присмотреться, только учение Кальвина в корне ему противоречит. А остальное христианство, как и катаризм, являет необходимость вырваться из жизненного мрака к небесному свету. Кроме того, в сочинении «Титурель» Вольфрам фон Эшенбах вскользь упоминает о существовании тайного общества, названного им «Сообществом Святого Грааля», - отозвался Деод Роше.
- Расскажите нам ещё о Штайнере, - попросил Конан.
- А вы вообще что-нибудь слышали об антропософии?
- Нет.
- Думаю, что связь с Каббалой у неё прослеживается так же явно, как и с христианством. Это очень сложное учение, в двух словах не описать. Особое видение мира. Одна только эвритмия – способность всё выразить через движение – чего стоит. Главное, наверное, и самое притягательное в нём, в учителе - был вечный поиск и высшая требовательность к себе. Запомните главное: тайная мистерия потому и тайная, что она происходит невыразимо, и только между вами и высшей силой. Для неё, по большому счёту, никаких атрибутов не надо. Мир вообще достоин молчания. Постижение происходит в пустоте, в тишине и полном одиночестве. Не иначе. А после постижения следует непременная Голгофа и распятие. Но, и возможное вознесение. Быть может, и для всего человечества. Как сказал русский поэт Волошин – тоже ученик Штайнера: «С пламени вещих сверкающих звёзд сорвана дня ледяная завеса»... Так, возможно, будет когда-нибудь… с человечеством будущего; антропософы верят в это.
- Во что?
- В то, что мы получим связь с мирозданием, перестанем быть изолированными и наказанными за греховность нашей природы. Что преграда между нами и звёздами исчезнет... И наши сердца перестанут быть окованы льдом, равнодушными ко всем иным живым существам.
- То есть, главное – это то, что происходит внутри? Получается, тогда артефакты вовсе не нужны? - спросил Рене Нелли.
- Я этого не говорил. Святыни вызывают у хранителей – допустим, Грааля - вспышку, осознание, даже - воспоминание прошлых жизней. Как любая вещь, что содержит информацию о прошлом и запускает процесс для того, кто может измениться. Это - проводник духа... Только, это должна быть необычайно сильная духовная вещь. Тогда и происходит магия. Обычная, вещественная или нет – кто может сказать? Но, идёмте дальше. Нам уже пора. К тому же, где-то уже идёт гроза. Наверное, очень далеко отсюда. Быть может, даже над морем. Чувствуете, как пахнет ветер? Должно быть, дождь явится и сюда. И путь в горах станет опасен, если мы попадём под дождь. Наверное, нам следовало бы вернуться. Или, хотя бы повернуть на Монсегюр: под защиту каменных стен. Конечно, там, на месте крепости катаров, осталась только небольшая каменная кладка: их постройки были почти что сровнены с землёй. На её месте теперь имеется более поздняя постройка – и тоже разрушенная. Но всё же, она создаёт общее впечатление. Это ведь то самое место. И, быть может, в глубине есть ещё присыпанные ходы и подвалы... В общем, там тоже есть, на что глянуть, пока мы пережидаем грозу. А как прояснится - тогда и двинемся дальше, в горы.
- Я не против путешествия в Монсегюр, - согласился с ним Нелли.
- А нет ли здесь какого-либо трудного, но более быстрого пути, такого, чтобы я мог встретиться с нашей группой раньше, чем мы планировали, и ещё до грозы? – спросил Конан. – У меня случайно остались все тёплые вещи Елены. То есть, Жозефины. И все снаряжения для спуска.
- Можно сократить дорогу, и пройти довольно быстро. Но, по очень труднодоступным скалам. А потом – подземным ходом. И – по долине, минуя грот. Потом – забраться по скале наверх. У меня есть запасная карта, нарисованная карандашом. Я её срисовал с другой, напечатанной – и нанёс пути и знаки. Эту карту я могу вам подарить, отметив для вас нужный маршрут. Но, дорога весьма опасная и трудная, она идёт через вершину, обдуваемую всеми ветрами. Но, если всё же рискнёте и без промедления пойдёте так, то наверняка встретитесь с командой, ведомой Гадалем, ещё на подступах к условленному месту. По долине, при этом, надо будет идти уже ночью – а к утру, вероятно, как раз можно попасть к другим членам экспедиции. Раньше, чем по плану. Но в целом, трудное это будет приключение. Лучше, всё же, и тебе пойти с нами – при этом, мы чуть вернёмся назад по дороге, а потом отправимся к развалинам Монсегюра. Будем идти ночью. И должно быть, завтра, среди дня, мы будем уже там. А следующей ночью спокойно выспимся в палатке. А когда будет гроза, укроемся где-нибудь в развалинах или поблизости, среди пастухов. Быть может, даже услышим несколько местных легенд. Зачем рисковать: в горах под дождём, если он нас накроет, можно и шею сломать.
- Ну, я надеюсь, что до того, как он начнётся, я уже достигну входа в Ломбрив. И вместе с группой Гадаля скроюсь внутри пещер. Как истинный джельтмен, я должен идти и доставить даме её тёплые вещи.
- Как знаете. Во время сильной грозы даже и в пещерах всё сотрясается. Впрочем, вашу группу всё ж это наверняка не остановит, и она туда всё равно полезет… Что ж! Желаю вам удачи.
*
Конан никогда не предполагал, что будет когда-нибудь совершать тяжёлое восхождение почти без снаряжения. И будет стоять на вершине, в Пиренеях. А ночью идти по долине между гор, под крупными звёздами, в предчувствии близкой грозы. Но, ощущая при этом не опасность и бессилие, а только лёгкость и вдохновение, связь с миром и что-то терпкое, похожее на сладостную грусть быстротечности этого мгновения, под зелёной листвой и звёздами, связь с чем-то близким и недостижимым одновременно. Амулет, подаренный профессором гештальтпсихологии, кажется, придавал удвоенные возможности, наполнял почти нечеловеческими силами, как до того с ним бывало только во сне: Конан чувствовал силы, как у божественного или легендарного героя, шёл, будто с крыльями за спиной… Духовными крыльями, конечно. Его энергия била через край. И камень амулета отсвечивал ровным, фиолетовым светом. Он, подобно могущественным властелинам природы, древним людям, повелителям гор, легко находил нужные подъёмы и спуски, иногда ступал чуть ли не по краю пропасти – и спускался в глубины пещер: ненадолго, впрочем. При этом, чувствуя эйфорию, могущество, близкое к способности двигать горы.
Потому, он достиг места предполагаемой встречи ещё раньше, чем надеялся. Когда поднялся на очередную вершину – он вдруг увидал внизу, в отдалении, небольшой караван людей. Всё, что нужно было теперь – просто сидеть и ждать. Вскоре они доберутся сюда. И всё же, он не выдержал и пошёл им навстречу.