На фото писатель Фёдор Крюков в годы Первой мировой войны (погоны медицинские)
***
Доклад, был подготовлен к Чтениям, посвящённым 150-летию со дня рождения писателя Фёдора Крюкова. 14 февраля 2020 г. Санкт-Петербург, ИРЛИ РАН (Пушкинский Дом)
***
«УНЕСЁННЫЕ «ТИХИМ ДОНОМ». Почему микросюжеты малой прозы Федора Крюкова оказались продублированы в романе»
Уважаемые, участники «Чтений»!
Прежде всего хочу поздравить всех нас с этой юбилейной датой! Для многих здесь присутствующих Фёдор Дмитриевич Крюков стал частичкой жизни, войдя в наши сердца всерьёз и надолго.
150 лет назад родились два великих русских писателя, получивших за свои работы признание Нобелевского комитета по литературе. В одном случае мировое признание произошло непосредственно, в другом — опосредованно. И если про Ивана Бунина «официальная родина» вспомнила хотя бы под конец его жизни, то вокруг Фёдора Крюкова кружит и отмеряется вот уже вековая тишина. И лишь энтузиасты не позволяют предать его имя спланированному ещё при Советском Союзе забвению.
Как правило, человек, делающий первые шаги на каком-либо поприще, невольно подражает своему кумиру. Кто же был таким авторитетом для Фёдора Крюкова? Это писатели–народники Глеб Успенский, Александр Эртель, но, безусловно, в первую очередь Лев Толстой.
В рассказе–воспоминании Крюкова «В глубине народной» (1911) [1] узнаём про то, как он, ещё будучи первоклассником–гимназистом, со слезами на глазах выпрашивал у библиотекаря «Михал Горича» какую-нибудь книгу для чтения на каникулах, брал его измором… На что тот отвечал:
— Что ж тебе? Где я тебе возьму «Охоту за черепами»? Выдана… Вот разве… про войну, кажется… «Война и мир»… Должно-быть, интересно… Хочешь про войну? Ну, бери. И больше не лезь... Кончено!..
А уже дома, напрочь забыв о повседневных делах, Федя с отцом упивались чтением этой книги…
Переиначим известную фразу «Плох тот солдат, который не мечтает быть генералом» — «Какой писатель не мечтает создать «Войну и мир?!». Была ли такая мечта у Крюкова? Гадать не будем, но судьба распорядилась так, что за полтора десятилетия на долю Фёдора Дмитриевича выпало стать свидетелем трёх революций и трёх войн, и даже в них участвовать, разве что война с Японией не коснулась его напрямую. Мог ли наблюдательный писатель, чьё творчество пронизано описанием жизни народа, пройти мимо этих эпохальных событий, в гуще которых он оказался сам? Конечно нет, тем более, что сюжет для «большой вещи» подсказывала сама жизнь. Оставалось воспользоваться накопленным материалом, писательским опытом и навыком очеркиста фиксировать события в реальном времени. Те, кто знаком с творчеством Крюкова, согласятся с таким мнением — более идеальной кандидатуры для создания «Войны и мира» того времени просто не найти.
Акцентирую — рассказ в «Глубине народной» с упоминанием толстовского романа написан осенью 1911 года. Уж не в тот ли момент на волне воспоминаний у Крюкова мелькнула мысль — «а не замахнуться ли нам…»? А уже весной следующего года в журнале «Русское богатство» вышла его повесть «Офицерша» [2]. Это своего рода проба пера будущей «большой вещи». Без сомнения, в повести семейство Юлюхиных — это прообраз Мелеховых. Почти такой же состав семьи, такие же взаимоотношения, истории, проблемы, переживания, развязки. Отдельные сюжетные картинки схожи даже в деталях. Полгода назад, задумав провести исследование повести «Офицерша», я надолго завис на первых же страницах — оказалось, что там через строчку откликается «Тихий Дон». Мои планы уложиться в пару недель рассыпались сразу же — изыскания по этой повести требует многих месяцев работы.
В своём письме журналисту Иванчину–Писареву (от 1 декабря 1906) [3] Крюков вспоминает:
«Когда-то, очень давно, когда я был еще студентом историко-филологического института, я мечтал, останавливаясь перед витринами книжных магазинов, о том, как хорошо бы, если бы на какой-нибудь из выставленных книг я увидел бы свое имя… Соблазнительная была мечта и утопическая!».
Да, мечты таковыми и останутся, если не идти к их реализации. Такие шаги Крюков начинает делать в 1892 году, публикуя свои первые работы. Шаг за шагом, год за годом оттачивается его писательское мастерство и уже к началу Первой мировой войны Фёдор Дмитриевич становится общепризнанным «певцом Донского края».
В конце прошлого века, ещё в «доинтернетную эпоху» долгое время работавший в Вёшенской в качестве журналиста местной газеты литературовед Марат Мезенцев (1938 – 1994) в работе «Судьба романов» (1988) [5] первым подметил творческую особенность Фёдора Крюкова, «которая заключалась в том, что очень многие детали — сравнения, метафоры, образные слова и выражения, короткие эпизоды, явившиеся подлинными находками большого мастера слова, использовались им неоднократно в нескольких произведениях. Чаще всего находка появлялась в очерке, затем обнаруживалась в рассказе, перекочевывала в повесть».
Мезенцев отметил, что «особенно много кочующих элементов среди метких слов и выражений и что такая особенность обнаруживается в произведениях Крюкова очень часто, позволяя говорить о важнейшей отличительной черте его творчества. Она может явиться самостоятельным разделом при изучении психологии труда писателя вообще».
Ещё не будучи знакомым с работой Мезенцева, автор этих строк тоже заметил подобную черту творчества Фёдора Дмитриевича, и даже написал статью «Малая проза Крюкова и роман «Тихий Дон»: особенности творческого мышления писателя» [6], назвав эту особенность «ассоциативным мышлением». Полагаю, что одним из многочисленных алгоритмов работы творческой мысли писателя являются некие опорные слова или образы, вокруг которых строится определённый вербальный ряд. Образуется своего рода цепочка, а если быть точнее, то кружево, где словоформы сплетаются, переходят из опорных в соседствующие и наоборот. Приведу пример поисковой методики работы с опорными словами:
Повесть «Офицерша» (1912): «Отвевается при беге ее запачканная юбка и грязная розовая рубаха, трясутся, как студень, мягкие груди». Очерк «В глубине» (1913): «...стоящая впереди всех толстая баба с выпирающей из-под розовой рубахи грудью». А это из «Тихого Дона»: «под розовой рубашкой, с засученными по локоть рукавами, трепыхались маленькие груди» (ТД: 2,VIII, 156).
Здесь определённо видно соседство «розовой рубахи» и женской груди.
В последней фразе из романа примечаем «засученные рукава». Пробуем найти это у Крюкова. Вот, пожалуйста, рассказ «В субботу» (1914): «...прошла молодая баба, босая, с высоко подоткнутой юбкой. Красная рубаха запачкана... Высоко засученные рукава оголили полные белые руки».
В свою очередь замечаем здесь «подоткнутую юбку», делаем обратный ход, находим это в романе и уже видим здесь повтор не только юбки, но ещё и «оголённых рук». И особенно радует «розовая рубаха»:
«С крыльца сошла хозяйка, высокая, красивая и дородная, что боярыня, казачка. Рукава розовой вобранной в юбку рубахи на ней были засучены, оголяя смуглые точеные руки. Она несла цыбарку; широко и вольно, свойственной лишь казачкам, щеголеватой походкой прошла на коровий баз. Волосы ее, повязанные белым подсиненным платком, растрепались...» (ТД: 5, XXI, 322).
Получился целый набор параллельных словоформ. В этом же абзаце «Из Тихого Дона» обращает на себя внимание словосочетание «щеголеватая походка». Наверняка, у Фёдора Дмитриевича что-то должно быть и на сей счёт. Долго искать не пришлось — цитата из повести «Казачка» (1896):
«Она подала ему руку и вышла легкой, щеголеватой походкой. Он проводил ее до крыльца и долго смотрел ей вслед, любуясь ее стройной, высокой, сильной фигурой. Она шла быстро, слегка и в такт ходьбе помахивая одной рукой. Белый платок ее долго мелькал в легком сумраке весеннего вечера...».
Вчитываемся в этот крюковский отрывок и отмечаем, что находимся в нашем поиске на правильном пути, ибо здесь и в романе на маленьком участке текста к «щеголеватой походке» казачки прикрепилось ещё много чего: «крыльцо», «сошла/вышла», «руки», «высокая» и «белый платок». Не забудем сказать, что «щеголеватая походка» творчеству Шолохову не знакома.
Подобные взаимодополняющие параллельные примеры из малой прозы Крюкова и «Тихого Дона» можно строить в цепочки–кружева бесконечно долго. Итак, в этих конкретных отрывках видно вполне определённое взаимодействие слов и фраз вокруг «опорных» лексем или образов. Эти построения не устойчивы, а дополняются и как бы перетекают в новые формы. Вопрос в следующем — на сознательном ли уровне это происходит у писателя или это один из алгоритмов, по которому происходит тонкая работа творческой мысли? Считаю, что второе.
У Марата Мезенцева немного другое объяснение этой писательской особенности, что сути принципиально не меняет. Он использует термин академика Дмитрия Лихачёва «текстологический конвой» и расширяет это понятие применительно к Крюкову до «индивидуального событийного лексико–фразеологического конвоя».
С таким определением был бы готов согласиться, если бы все параллельные микросюжеты всегда отличались компактностью и яркостью. В таком случае логично делать вывод, что писатель запоминает наиболее удавшиеся ему пассажи и «конвоирует» ими ряд своих текстов. Но всё дело в том, что в случае с Крюковым мы нередко наблюдаем несколько иную картину. Поясню.
Те сюжетные картинки, которые в «Тихом Доне» уместились на 4-х страницах, в повести «Офицерша» оказались вкраплёнными на дистанции в 10 страниц. В повести станичники организовывают встречу вернувшегося со службы земляка, а в романе Григорий Мелехов встречает знакомого казака, едущего домой в отпуск. В обоих текстах главное действующее лицо в звании подхорунжего. Оба они пьяные. Там и там автор обращает внимание других персонажей (и наше тоже) на погоны подхорунжего. В двух сюжетах присутствует привезённое со службы и с фронта добро, среди которого особо выделяется одежда и столовые приборы. В повести выпивают, в романе предлагают выпить.
Такой одинаковый набор может быть в голове только одного человека, и это не пересказ, так как схожие картинки не компактны, а фрагментами разбросаны по разным страницам. И венцом всего этого является присутствие в двух сюжетах персонажа с огненно-красными волосами. При этом подобный цвет ни разу во всём творчестве Шолохова не встречается. У Крюкова же, кроме «Офицерши» огненно–красные волосы упоминаются ещё в рассказе «Спутники» (1911).
К слову, считаю, что различный цвет волос в работах Крюкова имеет тоже ассоциативную природу. Вот фраза из рассказа «Картинки школьной жизни» (1904): «Этот возглас извещал о приближении преподавателя греческого языка. <…> мелкими шажками вкатывалась фигурка коротенького, аккуратного человечка, с подкрашенной в каштановый цвет квадратной бородкой...".
А вот повесть «Новые дни» (1907). Здесь гимназический наставник 8-го класса тоже преподаёт греческий язык:
«Он сделал несколько кругообразных движений своей выкрашенной в каштановый цвет бородкой».
Наверняка, в Орловской гимназии, где до своего депутатства работал Крюков, учитель греческого языка красил бороду в каштановый цвет.
И вот встречаем в "Тихом Доне" такое:
"Копылов расстегнул коричневый офицерский френч, подпер ладонями поросшие каштановой щетиной пухлые щеки <...> Когда-то учительствовал он в церковноприходской школе..." (ТД: 7, IX, 83).
У Крюкова огненно–рыжий цвет встречается 5 раз. В очерке «После красных гостей» (1919) такой цвет бороды у человека, которому предлагают стать комиссаром, а в «Тихом Доне» читаем: «Комиссар выслушал его, почесывая огненно–рыжую бородку» (ТД: 6, XLVIII, 319). То есть, такой цвет у Крюкова ассоциируется в том числе и с комиссарством. Это тот редкий случай, когда картинка сначала была записана в черновике романа, а затем перенесена в очерк…, с максимальной разницей в один год.
И вновь отмечу: огненно–рыжего цвета творчество Шолохова не знает.
Марату Мезенцеву удалось обнаружить у Крюкова около 200 параллелей с «Тихим Доном». Шолоховеды моментально объявили эти совпадения общеречевыми. Лимит доклада не позволяет привести все примеры, но вы сможете часть из них прочитать в приложении в дополнительных материалах и убедиться, что шолоховеды лукавят. Там есть просто удивительные параллели.
Многочисленные совпадения с романом начинаются уже с рассказа «Гулебщики» [7] — самой первой серьёзной работы Крюкова, созданной в выпускном 1892 году. Как сформулировал Андрей Чернов — в «Гулебщиках» как в личинке свёрнут весь «Тихий Дон». В этой работе начинающего писателя нельзя не отметить и присутствие толстовских мотивов. После внимательного изучения этого произведения была написана статья «Прогулка с Гулебщиками. Опыт медленного чтения» [8]. Вот несколько выжимок оттуда:
В «Гулебщиках» запоминается крюковское описание лошади — так и напрашивается сравнение с женщиной:
«Красивая буланая лошадь, с сухой горбатой головой, на которой отчетливо выделялись все жилки, с тонкими, невысокими ногами, широкой грудью и широким задом».
А вот прекрасная обратная реминисценция этого в «Тихом Доне» в описании женщины:
«Сухую, красивую ногу ее туго охватывал фиолетовый шерстяной чулок, кофточка… облегала ее ладный стан, бугрилась на мягкой большой груди… Григорий сбоку оглядел ее полные, как выточенные, ноги, волнующе-тугой обтянутый живот и широкий, как у кормленой кобылицы, зад» (ТД: 5, XIII, 276).
Кстати, упомянутый в цитате из романа «шерстяной чулок» встречаем и у Крюкова в рассказе «Будни» (1911, подписан псевдонимом Ив.Гордеев) в уже знакомой для нас обвязке: «Баба в розовой рубахе стоит на приметке. Ветерок плещет ее белым платком, отвевает подол красной юбки, открывает ноги в белых шерстяных чулках».
А вот особо привлекательная параллельная картинка. Для большей наглядности позволю себе использовать цвет. В крюковском рассказе обращают на себя внимание детали разговора казаков:
«— Во-он там, у энтого кургашка бывало заляжем, <...> Раз так-то легли, а у Балахона живот болел... И потехи, братцы мои!..— Нам тоже довелось с родителем поджиться тут, — сказал Багор: — место славное <...> Я в энти года ишшо молод был, а родитель мой покойный (царство ему небесное!) гулял с ним... Погрешил-таки покойничек».
А это из рассказа Христони в «Тихом Доне»: «— ...Курган, стал-быть, высокий, навроде этого. <...> — Рассказываю, как мы с покойничком-батей, царство небесное старику, клад искали. <...> Батя все молитвы шепчет, а у меня, братцы, верите, до того в животе бурчит <...> Я лег под курганом и страдаю животом...» (ТД: 1, VI, 39).
Мы видим, что Крюков через четверть века точечно перенес мотивы из своего раннего рассказа в «Тихий Дон». Здесь нет красивых метафор, которые бы стоило запоминать для будущего использования, а лишь бытовая зарисовка — курган, легли, родитель–покойничек (царство ему небесное), желание поджиться, обращение рассказчика «братцы» и внезапная болезнь живота. Такое запоминается, если случалось с самим автором или он слышал чей-то рассказ. К слову, глагол «поджиться» употребляется здесь в литературе впервые и он уникален. Желание поджиться вполне соотносится в романе с поисками клада, хотя в контексте рассказа смысл иной. Находим этот глагол и его производные в других работах Фёдора Дмитриевича ещё 15 раз (!). В романе он звучит четырежды, включая: «...Я, сынок, поджился там неплохо» (ТД: 6,IX, 93).
Итак, перед нами не только похожие интонации, но и почти дословный (дюжина одинаковых слов!) перенос картинки в «Тихий Дон». И это вовсе не пересказ другого человека. Эту микросюжетную параллель нужно распечатать крупным шрифтом, поместить в рамку, повесить на стену и показывать всякому, кто сомневается в том, что первооснова романа была соткана Фёдором Крюковым.
В «Гулебщиках» читаем: «На горизонте видны были белые, как облака, и голубые вершины гор. Зарево дрожало и переливалось серебряными, прозрачными волнами». А это в «Тихом Доне»: «Где-то далеко-далеко, по голубым отрогам обдонских гор <...> дрожало, переливалось на горизонте текучее марево».
В рассказе конь казака «часто перебирал ушками». Подобное движение есть в крюковском очерке «На тихом Дону», где «пристяжная быстро перебирала ушами». В Национальном корпусе русского языка (НКРЯ) по сегодняшний день зафиксировано всего три таких случая — У Крюкова, у Солженицына и, конечно же, в «Тихом Доне»: «Гришка куснул губу и ; кнутом коня, перебиравшего ушами» (ТД: 1,XI, 71).
Заметим в "Гулебщиках" очередную очень редкую метафору: «Солнце только что свернуло с полудня, когда они достигли какой-то речки». Писатель позволил себе самоцитирование этого тропа в рассказе «К источнику исцелений» (1904): «Солнце уже свернуло с полудня, когда Егор с отцом вышли снова из монастыря». И это же звучит в «Тихом Доне»: «...часто поглядывая на свернувшее с полдня солнце» (ТД: 7, I, 14). Подобных параллелей с романом в рассказе «Гулебщики» много.
По большому счёту, внимательно прочитав только один этот ранний рассказ Крюкова, можно прекращать все споры вокруг проблемы авторства «Тихого Дона» и начинать вести дискуссии и изыскания исключительно в других плоскостях — о степени и способах маскировки крюковского протографа романа и кто этим занимался — семейная «бригада Громославских» (шолоховский тесть, жена и её сестры с братом), нанятые «литнегры» или московские редакторы.
Особенного много параллелей в коротких словосочетаниях, их просто тысячи. Что бы вы понимали о чём идёт речь, приведу сокращённый пример целой россыпи созвучий, собранных вокруг одного опорного слова:
«Недоумение» и его производные были задействованы Крюковым довольно заметно — 119 раз. Сравните эту цифру с Шолоховской — 9 раз, и при этом впервые «недоумение» у него появляется в первой книге «Поднятой целины», а это 1932 год. В «Тихом Доне» это слово встретится 21 раз. Вот пример одинаковых конструкций — в малой прозе Крюкова и в романе по 3 раза звучит так: «недоуменно развел руками».
Другие созвучия с «недоумением»: «Страх висел над ними постоянно, испуг и недоумение» («Картинки школьной жизни»); «с пугливым недоумением смотрела» («Обвал»), а так в романе: «Петро в испуганном недоумении затоптался на месте» (ТД: 1, XVII, 85). И снова Крюков: «тяжесть испуга и недоумения («В углу. Летние впечатления», 1916 г.); «Карл Оскарыч был в тягостном недоумении» («Новые дни», 1907), а вот «Тихий Дон»: «Некоторая нерешительность и тягостное недоумение, владевшие ими вначале, как будто исчезли» (ТД, 6, VIII, 81), и как эхо из малой прозы Крюкова: «И они шли дальше, останавливаясь в недоумении и нерешительности» («К источнику исцелений», 1904).
Редакторская переделка романа преследовала две цели — маскировка творческого почерка Крюкова и приближение к личности Шолохова. Но объять необъятное невозможно. А потому на каждом шагу в романе встречаются слова, чуждые остальному «творчеству» Шолохова и «родные» для Крюкова. Один пример из «Офицерши»:
В повести отец семейства перед возвращением с военной службы младшего сына в офицерском чине хорунжего шутливо выговаривает старшему отпрыску, пришедшему домой простым рядовым: «— А ты, Семен, теперь как же? Во фронт перед Гаврилкой должен?». Выражение «во фронт» здесь означает встать навытяжку, вытянуться в струнку. В малой прозе Крюкова такое встречается 9 раз, в «Тихим Доне» дважды: «Я, конешно, оробел, вхожу. Стал во фронт» (ТД: 2, VII, 153); «В станичном правлении атаман накричал на Мишку, стоявшего перед ним во фронт» (ТД: 6, II, 31).
В остальном творческом наследии Шолохова выражение «во фронт» отсутствует.
Почти каждое произведение Крюкова наполнено и пропитано «Тихим Доном» (или наоборот, как хотите) — словами, образами, мотивами, микросюжетами. Приведённые примеры из «Гулебщиков», «Офицерши» тому подтверждение. И это лишь перечень того, с чем я успел поработать вплотную, а ведь у Крюкова ещё множество текстов. Если основательно «покопать», то параллелей с романом найдётся в десятки раз больше, чем обнаружено до сих пор, хотя найдено тоже немало.
Поняв вышеизложенный алгоритм (наиболее ценный для исследований) работы мыслей писателя, за один вечер вполне можно обнаружить несколько параллелей — от набора словосочетаний до микросюжетов.
Андрей Чернов продолжил дело Марата Мезенцева и составил словарь диалектизмов, речевых клише и авторских тропов «Фёдор Крюков — «Тихий Дон» [9], в котором поместил более тысячи находок. Не удержусь и приведу оттуда один пример: крюковская «Зыбь» (1909) — «Густой медовый запах шел от крупных золотых цветов тыквы с соседнего огорода». А так в романе: «с огородов пахнуло медвяным запахом цветущей тыквы» (ТД: 6, LXI, 400). При этом в НКРЯ нет цветов, цвета, цветенья тыквы и иных производных, а цветущая тыква есть только в «Тихом Доне».
На своём сайте «Несториана» в одном из больших разделов [10] Чернов периодически публикует материалы по этой теме.
Уделю особое внимание следующему важному моменту. Весьма странно, но эта информация затерялась во времени, а ведь Марат Мезенцев, упоминая уцелевший «петроградский архив» Ф.Крюкова, делает вполне сенсационное сообщение:
«Среди трехсот восьмидесяти корреспондентов, чьи письма сохранились в «петроградском» архиве – уроженец станицы Глазуновской Д.Ветютнев, обучавшийся до 1916 года в московском вузе. Литературно одаренный молодой человек испытывал горячую привязанность к Ф.Д.Крюкову, искренне и откровенно писал ему обо всем, что он видел, чем интересовался. Он сам вполне профессионально владел пером. В июньской книжке журнала «Новая жизнь» за 1915 год под псевдонимом Д.Воротынский он опубликовал повесть «Суховы», где начинающий литератор изобразил события, имевшие место в Глазуновской. Естественно, что с таким человеком Ф.Д.Крюков мог детально обсуждать литературные проблемы, в т.ч. и своего творчества.
В письме к Ф.Д.Крюкову из Москвы в Петроград 1 февраля 1917 года Д.Ветютнев писал: «Помните, Вы говорили, что собираетесь написать большую вещь на тему: казаки и война. Что же – работаете? Но, пожалуй, частые сдвиги с одного места на другое мешают сосредоточиться».
Нет сомнения, что Ф.Д.Крюков в 1915–1920 гг. работал над романом. Самым плодотворным был период с весны 1917 по лето 1918 года». (Конец цитаты.)
А ведь это же ценнейшее доказательство работы Крюкова над «Тихим Доном» — над «Войной и миром» того времени!
Уверен, пройдёт год и мы ещё на шаг станем ближе к истине. Появятся новые исследования и может кто-то ещё захочет принять участия в этом увлекательном проекте.
Обращусь к читателям. Если вас заинтересовала проблема авторства «Тихого Дона», то смело подключайтесь к исследованиям. Для этого специального образования не требуется, только ваше желание. Материалы для работы в достаточном объёме есть в интернете. Это могут быть как текстологические исследования в различных направлениях, так и историко-событийные. Цифровые изыскания тоже не помешают. Ещё нужна работа в архивах — как в российских, так и зарубежных. Не уверен, что досконально просмотрены все подшивки донских газет того времени; не всё ещё расшифровано в крюковских архивах. Остался ряд невыясненных деталей как в биографии Шолохова (и его окружения), так и Крюкова. Нет однозначного понимания всего круга лиц, изготавливавшего черновики/беловики романа; с множеством похожих почерков ещё предстоит разбираться. Надо определяться с перечнем возможных шолоховских помощников («литнегров) по каждому произведению; и кто потом занимался имитационной доводкой под «титульного автора». Всё это обширнейший пласт, который одним махом в одиночку не поднять.
Сначала рекомендую ознакомиться с уже накопленным и наработанным материалом по всей этой тематике. Возникающие по ходу вопросы можно решать в прямом общении через соцсети. Нас найти не трудно.
Чем больше будет собрано различной информации, тем легче станет делать обобщения и выводы. Заниматься всем этим не так уж сложно, но весьма интересно. Рано или поздно, но правда всё равно восторжествует. Фёдор Дмитриевич Крюков со мной бы согласился.
PS
Примите это послесловие, как рекомендацию исследователям, пытающимся «проверить цифрой слово». Хочу предостеречь и посоветовать не делать ошибок предшественников — анализировать Шолоховское творчество оптом, принимая все его работы за "одну руку". Здесь каждый случай индивидуален, каждое произведение имеет свои особенности и даже внутри самих работ существуют серьёзные текстологические аномалии. Истину помогут найти только те исследовательские математические приёмы, которые могут опираться на более дискретные участки текстов. Иногда это бывает трудно, не всегда корректно из-за малых объёмов, но ответы на вопросы надо искать именно так. Язык приписываемых Шолохову работ крайне нестабилен. Даже среди его рассказов 1925-26 годов встречаются антиподы по авторскому языку. Сильно диссонируют с одной стороны — рассказы "Обида", "Продкомиссар", "Жеребёнок", повесть "Путь-дороженька" (первая половина), а с другой стороны — "Шибалково семя", "Председатель Реввоенсовета республики", "О Донпродкоме...". Речь не о смысловом наполнении, а о «механике» взаимодействия слов.
Внутри первой книги "Поднятой целины" (1932) тоже разная «механика» — первая треть романа отличается от остального текста. Вторая книга "Поднятой целины" (1959) по взаимодействию слов отличается от почерка "Судьбы человека" (1956). Долго вымучиваемый, но так и не законченный роман "Они сражали за Родину" написан как минимум двумя людьми. Первая треть этого военного романа создана разными языками (вероятно, там редактировал "соавтор"), середина почти целиком того же неизвестного "соавтора", последняя часть — ещё одна рука, не исключено, что третья. «Обработка» первых книг «Тихого Дона» отличается от четвёртой книги, и это наводит на мысль, что маскировкой 7-й части занимался другой человек. Похоже, что он же подготавливал и 2-ю книгу «Поднятой целины». Признаю, довольно трудно анализировать язык произведения, если поверх текста одного автора накладывать правки другого человека. И в этой связи требуется изучение роли жены Шолохова не только как переписчика («А когда приехали в Москву [1924. — И.Ш.], он сразу сказал: «Я буду писать, а ты будешь переписывать»), но и как обработчика текстов «литнегров» под Шолохова.
Это моё предварительное суждение (пока не подтверждённое доказательствами) может вам помочь.
По сути, бесспорных произведений Шолохова не существует. Другими словами, сравнивать просто не с чем. Даже его речь на Втором всесоюзном съезде советских писателей (декабрь 1954) была составлена не им, о чём сам же Шолохов недвусмысленно намекнул — цитирую по заметке Николая Журавлёва «Они писали за Шолохова»: «На печатном экземпляре речи стоит следующая надпись: «Л. Ф. Ильичеву* , дорогому другу и автору сей речуги, — с поклоном и благодарностью. М. Шолохов. P.S. Аплодисменты — пополам: мне, как исполнителю, тебе — как автору. М. Ш.».
*Справка: Леонид Фёдорович Ильичёв заведующий Отделом печати Министерства иностранных дел СССР в 1953—1958 годах, одновременно возглавлял редакцию журнала «Международная жизнь».
Не думаю, что настоящему писателю было бы проблематично составить текст такой речи, тем более, что подобные выступления у Шолохова случались не раз. Перефразируя Максима Горького, так и хочется спросить — «А был ли писатель?»
НЕСКОЛЬКО ПАРАЛЛЕЛЕЙ ИЗ РАБОТЫ МАРАТА МЕЗЕНЦЕВА «СУДЬБА РОМАНОВ»:
1)
Выразительны в романе «Тихий Дон» описания купцов. Не один год надо было наблюдать их жизнь, чтобы так точно, лаконично, с минимальным количеством изобразительных средств создать достоверные портреты. Несколько выписок из романа, характеризующих купца Сергея Платоновича Мохова:
«...скупал и продавал краденное». II,111. «Начал скупать по хуторам щетину и пух...» Торговал всем: «...керосин, галантерея». II,112. «В смуглый кулачок крепко зажал он хутор... Что ни двор – то вексель у Сергея Платоновича: зелененькая с оранжевым позументом бумажка – за косилку, за набранную дочери справу...» «Сергей Платонович на прохладной кушетке перелистывал июньскую книжку «Русского богатства». (ТД: III, 116)
Ф.Крюков был заведующим отдела литературы и искусства журнала «Русское богатство». И, как показал А. Ю. Чернов, купец Мохов читает очерк Крюкова о таком же донском купце. Перед нами случай авторской сфрагиды:
https://wp.me/p2IpKD-2xb
Сопоставим с выписками из характеристики купца Рванкина из повести Ф.Д.Крюкова «Зыбь»:
«Если что приносили ему тайком, осторожно, глубокой ночью – он долго колебался... Раз десяток переспрашивал: – Да гляди, не краденное ли? Потом, перекрестившись, все таки брал и тщательно прятал». «Брал хлебом... пухом, пером». «Взять сахару, керосину, спичек и поехать. Бабы охотно покупают». «При нужде не прочь был выручить человека, давал взаймы и деньгами, и товаром. За выручку брал росту по пяти рублей на сотню в месяц». У Рванкина были разные покупатели, заходили и «купить аршина два ситца на занавеску – гостинец дочке, выданной замуж». Летом Рванкин часто лежал «на голом полке, выпустив для прохлады рубаху из штан».
2)
Психологически достоверно описание в романе и второго купца – Емельяна Константиновича Атепина: «Читал «Биржевые ведомости»... Со служащими обращался вежливо». (ТД: II, 118)
Второй купец из повести Ф.Д.Крюкова «Зыбь» характеризуется так: «Дуванов читал «Биржевые ведомости»... Обращение с людьми – даже с самыми простецкими – было у него обходительное, тонкое».
3)
Ранним летним утром Митька Коршунов ждет Лизу Мохову, собравшуюся с ним на рыбалку. «Показалось смеющееся лицо, повязанное белой косынкой. – Я через окно» (ТД: II, 123).
У Крюкова в подобной сцене: «Из-под накинутого на голову платка смеются славные, задорные глаза... – А я в окно».
4)
Достоверны сцены романа, повествующие о жизни в хуторе Штокмана (слесарь !!! — И.Ш.). Девятая глава, части второй первой книги романа начинается словами:
«Вечером у косой Лукешки в половине Штокмана собирался разный люд: приходил Христоня, с мельницы Валет в накинутом на плечи замасленном пиджаке, скалозуб Давыдка... машинист Котляров Иван Алексеевич... Резались сначала в подкидного дурака, потом как-то незаметно подсунул Штокман книжонку Некрасова». О прочитанном шли разговоры, споры. «Машинист Иван Алексеевич... спорил ожесточенно». (ТД: II, 157–159).
Четвертая глава повести «Зыбь» начинается словами:
«Сидели в мастерской у слесаря Памфилыча, кроме самого хозяина, Рябоконев, Терпуг и однорукий Грач...» Приходили «посидеть, поболтать, перекинуться в картишки». Сын Памфилыча «прислал ему около сотни интереснейших книжек... Около этих книжек теснилась... большая и пестрая группа любителей чтения... Спорили подолгу. Ссорились, ожесточались».
5)
Конюх генерала Листницкого «Сашка часто баловался водкой, в такие минуты бродил по двору имения... становился против окон панской спальни и хитро крутил пальцем перед веселым своим носом».
После длительной речи Сашки «пан кидал в окно двугривенный» (ТД: II, 182, 183).
Один из героев рассказа Ф.Д.Крюкова «Тишь» «Миша... в дни бурного запоя... зайдет против дома «с низами»... и в долгой изысканной речи, искусно пересыпанной крепкими выражениями, час-другой отчитывает Максима Семеновича». Максим Семенович тоже «вручал Мише двугривенный».
6)
Главный герой романа собирается на службу:
«В декабре Григория с сидельцем вызвали в Вешенскую, в станичное правление. Получил сто рублей на коня и извещение, что на второй день рождества выезжать в слободу Маньково на сборный пункт» (ТД: II, 218).
Герой рассказа «Галуны» «Перед выходом в полк получил сторублевое пособие на коня...» О герое рассказа «Силуэты» («Ратник»): «Позвали Костика в станичное правление и объявили: 9-го сентября быть на сборном пункте, в слободе Михайловке».
7)
На смотру перед Григорием «разложены седло с окованным крашеным в зеленое ленчиком, с саквами... две шинели, двое шаровар, мундир, две пары сапог... на четыре ноги подков» (ТД: II, 229).
Столь же тщательно перечисляет Ф.Д.Крюков снаряжение призывника: «Седло с прибором... саквы сухарные... два чекменя и двое шаровар, шинель... две пары сапог... две пары подков».
8)
После длительного отсутствия Степан Астахов вернулся в хутор:
«Тяжелым хозяйским шагом долго мерил увитый белым светом месяца баз, заходил под навесы полуразрушенных сараев, оглядывал дом, качал сохи плетней... Степан одел подтяжками вислые могучие плечи» (ТД: IV, 68–69).
После службы вернулся в родной хутор и Гавриил Юлюхин из повести Ф.Д.Крюкова «Офицерша»:
«...в расшитой рубахе...с пестрыми подтяжками, осматривал хозяйство, похаживал, заложив руки в карманы, вокруг дома и вокруг двора... кое-где трогал подгнивший столбок или похилившийся плетень. Заходил в хлевы, сараи... на задние базы».
ССЫЛКИ:
[1] Ф.Крюков «В глубине народной»
https://wp.me/p2IpKD-3Cc
[2] Ф.Крюков «Офицерша»
http://fedor-krjukov.imwerden.de/proza/oficersha.htm
[3] А.Дубровский, А.Чернов «Шесть писем Фёдора Крюкова к Александру Иванчин-Писареву»
https://wp.me/p2IpKD-4hJ
[4] Ф.Крюков «Памяти матери»
https://wp.me/p2IpKD-2Wb
[5] М.Мезенцев «Судьба романов»
http://www.philol.msu.ru/~lex/td/?pid=012121&oid=01212
[6] И.Шап «Малая проза Крюкова и роман «Тихий Дон»: особенности творческого мышления писателя»
https://wp.me/p2IpKD-4cN
[7] Ф.Крюков «Гулебщики»
https://wp.me/p2IpKD-2PZ
[8] И.Шап «Прогулка с «Гулебщиками»: опыт медленного чтения»
https://wp.me/p2IpKD-3U6
[9] А.Чернов «Фёдор Крюков — «Тихий Дон» (Материалы к параллельному словарю диалектизмов, речевых клише и авторских тропов. Первая тысяча примеров)»
http://www.fedor-krjukov.narod.ru/slovar.htm
[10] А.Чернов «Проза и публицистика Ф.Д.Крюкова на «Несториане». Разыскания о писателе и его текстах, свидетельства и архивные материалы»
https://wp.me/p2IpKD-3ta
ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ МАТЕРИАЛЫ ПО ТЕМЕ ПАРАЛЛЕЛЕЙ: КРЮКОВ — «ТИХИЙ ДОН»:
Г.Малахов «Шестая часть «Тихого Дона» и стихотворение Фёдора Крюкова «Край родной»
https://wp.me/p2IpKD-2jI
А.Чернов «100 метафор Фёдора Крюкова, украденных вместе с рукописью романа. Плюс некоторые наиболее яркие крюковские диалектизмы, которые объявлялись шолоховскими»
https://wp.me/p2IpKD-2wg
А.Чернов «Чебрец в «Тихом Доне» и прозе Фёдора Крюкова»
https://wp.me/p2IpKD-2FF
А.Чернов «Семипалатинская переписка в «Тихом Доне». И вновь Крюков»
https://wp.me/p2IpKD-2Gh
А.Чернов «Крамола на курево. Один из крюковских микросюжетов «Тихого Дона»
https://wp.me/p2IpKD-2JK
А.Чернов «От «Донщины» к «Тихому Дону». Почему оба этих названия придумал не Шолохов»
https://wp.me/p2IpKD-2RC
А.Чернов «Бои за Усть-Медведицу в 1919-м по очерку Крюкова и «Тихому Дону»
https://wp.me/s2IpKD-hovan
А.Чернов «Поговорим о крюковских метафорах. Острая спина»
https://wp.me/p2IpKD-3wD
А.Чернов «О цоканье колёс в «Тихом Доне»
https://wp.me/p2IpKD-3Dc
А. Чернов «Тихий Дон» в зеркале прозы Ф.Д.Крюкова (избранные параллели)»
https://wp.me/p2IpKD-3Es
А.Чернов «Три микросюжета про второй день Троицы, «Тихий Дон» и первый рассказ Фёдора Крюкова»
https://wp.me/p2IpKD-3F7
А.Чернов «Сапог Корнилова»
https://wp.me/p2IpKD-3Nn
А.Чернов «Об одном петроградском пейзаже в «Тихом Доне»
https://wp.me/p2IpKD-3St
И.Шап «Из крюковских микросюжетов: побелка куреня»
https://wp.me/p2IpKD-3Tp
И.Шап «Голодный, небось, чадушка». Ещё один уникальный маркер Фёдора Крюкова»
https://wp.me/p2IpKD-3Uu
И.Шап «От портрета до клеёнки: генерал Скобелев в раннем рассказе Крюкова и в «Тихом Доне»
https://wp.me/p2IpKD-3UE
А.Чернов «Эхо «Тихого Дона» в тюремном сне Фёдора Крюкова»
https://wp.me/p2IpKD-40w
Г.Малахов, А.Безменников, И.Шап, А.Чернов «Полевая запись Фёдора Крюкова «У меня водились деньжонки…» и её эхо в «Тихом Доне»
https://wp.me/p2IpKD-487
А.Чернов «Микросюжет: «Ночёвка во дворе близ конюшни»
https://wp.me/p2IpKD-48x
А.Чернов «Шум на майдане»
https://wp.me/p2IpKD-48K
А.Чернов «Бракованный конь и лопухи по-крюковски. Параллели к «Тихому Дону» в депутатской речи и малой прозе Фёдора Крюкова»
https://wp.me/p2IpKD-4kJ
А.Чернов «Микросюжеты Фёдора Крюкова в «Тихом Доне»
https://wp.me/p2IpKD-3BD