- Что ни говори, а любовь – великое таинство, которое даже мудростью не постигнешь! Мало ли книг про нее написано, а понять, объяснить или рецепты готовые выдать – до того не додумались. И ладно!
Не нужны тут рецепты: душа - вот главный советчик…
Мой собеседник удобнее устроился в кресле, поправил очки и, настраиваясь на лирический лад, придвинул альбом со старыми фотографиями:
- Мои ученики, - поясняет он. - Молодость нашей округи за четверть века. О каждом можно бы написать книгу, где немало страниц окажется о любви: самых разных – тревожных и радостных. Но всегда искренних…
За окном собирался дождь. Низкие тучи уже потемнели, а невдалеке раскатисто громыхнуло. Вот-вот сорвутся первые, пока еще редкие капли. А по кровле дома, в унисон ветру, уже заскреблась ветками старая яблоня. Ее соседки по саду дружно сыпанули в зелень трав бледно розовую кипень бабочек- лепестков.
Иван Петрович прикрыл окно в сад, потом глянул на меня поверх очков, словно оценивая понятливость и готовность к задушевному разговору. Наконец, подумав, решился:
- Так и быть, послушай одну историю. Про любовь и часы с кукушкой.
За окном зашумел в листве, зашуршал по крыше крупный и дружный дождь, а водосточные трубы, бормоча что-то, подстраивались под него, отлаживая свой незамысловатый мотив…
- Скажем так, - начал рассказ школьный учитель: - Жил в деревне шофер –
неприметный, казалось, парнишка, щуплый вроде меня, с очками. А в деревню прислали учительницу. Тоже молодую, но с дитем – доченькой. Говорят, разведенную.
Если других послушать – ничего особенного в той учительнице не было: худенькая, в конопушках, коса светлая. А поди ж ты, затмила она мир нашему шоферу. Едет, бывало, в рейс, а она с дорожных указателей ему улыбается: долго ли до беды?
Словом, к тому все шло – сыграли они свадебку, зажили мирком да ладком. Шофер наш, назовем его Иваном, семьей своей не нарадуется: и жена пригожая, домовитая, и дочь ласковая.Жена, бывало, тетрадки вечером проверяет, а у Ивана душа поет, горы готов сдвинуть: то дров напилит- наколет, то огород обихаживать кинется - лишь бы ее порадовать, от забот оградить домашних.
Привез как-то Иван из города обновы, а среди них – часы настенные. Обычные, вроде, ходики, да с кукушкой. И медведи в сосновом бору на тех часах нарисованы. Ну и пусть бы себе тикали, время отсчитывали – с ними уютнее. Да невзлюбила жена кукушку: зачем она, что ни час, из окошка выглядывает, о себе знать подает… Так, мол, иной раз напугать может!
Жаль было Ивану часы, но смирился, убрал их в кладовку – лад в доме важнее.Потом не приглянулись жене новые ивановы валенки, потом – запах бензина…
Стали поговаривать на деревне – слишком часто, как Иван в рейс, останавливается у их дома мотоциклист. А уезжает порой под утро.
Не верил Иван наговорам, да застал как-то того мотоциклиста вместе с женой в неурочный час… Свой оказался парень – из соседней деревни.
Ничего не сказал Иван, молча из дома вышел. Не помнил, как очутился в сарае, как веревка в руках оказалась. Потом словно под руку кто толкнул, очнулся: ты что, брат, задумал? Отложил веревку, за топор взялся – бревнышко, что на глаза подвернулось, в щепу истесал… Поутих малость, в дом возвратился.
Вскоре видели люди, как грузил он в машину вещи, сажал в кабинку жену. Отвез ее прямиком к тому мотоциклисту на дом.
А часы оставил. На стенку повесил, кукушку любил слушать. С нею не расставался.
* * *
Дождь перестал, гроза миновала и на горизонте вспыхнула радуга, опуская края расписного коромысла аккурат по берегам речки - с одной стороны на окраине деревни, с другой - за полем у леса: поднимайся – не хочу!
Иван Петрович – старый холостяк и деревенский учитель с мастеровыми руками шофера – с укором поглядел на часы, где вновь напомнила о себе кукушка.
- Ну что, доченька, - обратился он к хлопотавшей у плиты молодице, - не поставишь ли гостю чаю?