2000-й год начался с непредсказуемых событий. Наша соседка по коммунальной квартире Агафья Федоровна вдруг неожиданно тронулась умом. Маразм крепко и неумолимо ухватил ее своими щупальцами.
В 85 лет она, по- старчески, могла еще что-то забыть, упустить, к примеру, кипящий суп, которым она постоянно заливала плиту и это было бы еще понятно. Ведь в таком возрасте многие жалуются на забывчивость и ухудшение здоровья. Но взрыв агрессии с провалами памяти поразил неимоверно. Исчезла вся ее логика, открыв вдруг скопом всю имевшуюся грязь в душе бабки.
Занятая своими делами, я как-то не вникала в особенности ее поведения, пока на кухне не произошел необычный казус общения.
Утром она привычно поставила свой чайник на плиту, и когда я вышла приготовить мужу завтрак, стала вдруг укорять меня в том, что ее чайник, мол, я забрала себе.
От испуга я начала даже заикаться:
-Так он же перед Вами стоит. Вы, что, ослепли?- и растерянно посмотрела ей в глаза.
-А зачем ты его брала?- снова наседала на меня Агафья.
Но я с ужасом посмотрела на соседку и поспешила уйти в комнату. С этого дня для нас с мужем наступили страшные дни проживания в квартире с психически больным человеком.
Агафья вбила себе в голову, что мы воруем ее овощи для супа. И начала прятать картошку, морковку, лук в шифоньер с бельем. А так как памяти не стало, постоянно стучалась к нам в дверь, требуя вернуть их обратно.
Паспорт она прятала и тут же искала, порой, помногу раз в день, каждый раз устраивая скандал и жалуясь на нас участковому. Тот приходил разбираться, но дело, как всегда, заходило в тупик и бесконечная травля со стороны безумной старухи продолжалась.
Запросы » потерянного» все росли. Агафья требовала уже вернуть ей платье, сковородку , ее зубы, а однажды ей вдруг понадобилась какая-то шинель.
-Приходил Сталин и забрал Вашу шинель,- крикнула я в ответ, стараясь уже подыграть сумасшедшей бабке.
Но, как всегда, она все приняла всерьез и снова привела в квартиру участкового. Молодой парень уже открыто смеялся, разбирая странные склоки соседей.
Мне же приходилось постоянно оправдываться, защищая себя и мужа, что было уже больно и неприятно. И часто по ночам, от своей нелегкой доли, я лишь горько плакала в подушку.
Однажды, не застав старухи дома, я с ужасом увидела, как на кухне полыхали газовые горелки. Положение становилось все более критическим: ведь невменяемый человек запросто мог устроить в квартире пожар.
И в следующий раз, когда сын Агафьи пришел ее попроведовать, пришлось все выложить ему на чистоту. Он согласился переселить ее на отдельную жилплощадь, и хотя за ней уже нужен был уход, переезжать к нему строптивая старуха отказалась.
Обмен все же состоялся, и бабка отправилась жить в 19-й квартал города. А через какое-то время я узнала, что она также терроризировала соседей криками, а однажды в ночь убежала неизвестно куда. Помутнение рассудка так и не прошло у нее до конца жизни.
Невольно вспоминаются стихи А. Пушкина, где он так впечатляюще написал о человеческом безумии, затронув все грани страдания и того ужаса, что наступает при этой болезни: «Не дай мне Бог сойти с ума, нет, легче посох иль сума…»
Вот уж действительно, не дай Бог, на старости лет, остаться в таком беспомощном состоянии.
Но и следующие пять лет нашего коммунального проживания оказались не менее трагичны. В комнату, откуда уехала бабка, поселилась молодая женщина – художница.
Она была примерно моих лет, довольно симпатичная на внешность, с короткой стрижкой волос и со спокойным нравом характера. Звали ее Ира. Картины она рисовала часто и вскоре бывшая комнатка бабки превратилась в своеобразный музей.
Интересуясь творчеством Иры, мне захотелось как-то узнать: а куда и как она их сбывает, как зарабатывает на жизнь?
Оказалось, она работала свободным художником, а картины продавала в электричках. Ее странное занятие насторожило меня, но тут, как говорится, ничего не попишешь: каждый живет, как умеет.
Через два месяца Ирина вдруг заявила, что она хочет переехать к подруге в Питер, а в комнате будет жить ее друг, тоже художник по профессии.
Но Виктор вдруг заартачился: ему не понравилось, что в коммуналке будет проживать совершенно посторонний человек, не имеющий даже прописки.
-А если что пропадет, нас ведь будете обвинять?- Где его искать потом?- упорно гнул он свою линию по столь щекотливому юридическому вопросу.
Ирина не спорила и согласилась прописать друга. А так как на знакомых это правило не распространялось, они оформили фиктивный брак.
На другой день молодая женщина уехала, а в комнате поселился ее сожитель Сергей Лемеш.
Никаких обязательств у него перед Ирой не было, и он то и дело приводил к себе в гости женщин, где все заканчивалось пьянкой и сексуальной оргией. Даже среди дня, из-за двери, слышались сладострастные стоны его любовниц.
Такое бескультурие мы еще терпели, но когда одна из его дам оставила после месячных кровяные следы в туалете, не потрудившись за собой убрать, меня прорвало: я высказала соседу все, что о нем думала, не забыв пригрозить, что буду жаловаться в милицию.
Сергей все же взял тряпку и собственноручно вымыл туалет.
Однако, стычки с соседом продолжались. Виктор уже открыто ругался с молодым художником, который, по сути, и не думал заниматься своим ремеслом. Женщины были его основным увлечением.
Порой, он приходил домой ночью и, как-то, открывая ему дверь, Виктор применил уже силу, толкнув незадачливого мужчину в свою комнату. И только мой крик их остановил, когда они сцепились друг с другом.
Опять начались походы в милицию и бесконечные разбирательства жалоб обоих соседей.
Через полгода случилось вдруг непредвиденное. Позвонила подруга Ирины и поинтересовалась, что, мол, почему та к ней не приезжает и можно ли ее позвать к телефону…
Я похолодела. Оказывается, Ирина так и не доехала до Питера. И подруга, не дождавшись, решила позвонить сама.
А вскоре, нас посетил и следователь. Странной в этой истории мне показалась взаимосвязь исчезновения художницы, которая случилась именно тогда, когда она вынуждена была прописать Сергея. Ведь наверняка они не один год проживали вдвоем в 19-м квартале. Не давая сожителю постоянную регистрацию своей жилплощади, она оставалась жива.
Но стоило окончательно поселить его в комнате, как женщина пропала и исчезла в полной неизвестности. Ее так и не нашли. Улик против Сергея не оказалось, зато обнаружили, что в Кронштадте он скрывался от алиментов, имея малолетнего ребенка в Питере.
Как обычно, летом я поехала в отпуск к родным. Остановилась по бывшему месту своего жительства, у отца. Уже старенький, весь исхудавший от болезни, он встретил меня в прихожей.
Челюстные мышцы его ослабели, щеки ввалились, и изо рта постоянно стекала слюна. Но в глазах стояли слезы от радости, что он, наконец, дождался меня в гости.
И трудно было поверить, что когда-то этот человек тиранил меня душевно и физически, лишал всяческих прав, не давая возможности устроить мне свою судьбу.
Но, пройдя через этот ужас, я все же его простила. Потому что родной человек мне дороже всех богатств на земле, ведь только с ним меня связывает кровная ниточка, питающая силой и энергией.
И когда обрывается ниточка, ты остаешься один в океане жизни и всегда чувствуешь уже свою нецелостность, свое бесконечное одиночество, которое уже ничем не поправишь и не изменишь.
Я до сих пор считаю, что психику отца повредило ранение во время войны, когда осколком снаряда ему оторвало руку. Конечно, ухудшению здоровья добавило и пьянство, которое так старательно замалчивалось в годы брежневского застоя. Людей в стране спаивали сознательно.
Однако, вместо двух недель, я побыла у отца всего два дня. Внезапно позвонил Виктор и ошеломил меня новостью, что его вызывают в суд и, возможно, ему грозит тюрьма. И вновь я вынуждена была вылететь из родного гнезда и мчаться на помощь мужу.
Виктор рассказал, что снова подрался с соседом, когда тот пьяный вернулся ночью домой. Муж когда-то занимался боксом, и я понимала, что он запросто мог пришибить неподготовленного к подобным боям человека. Его психика съезжала с катушек, когда ненависть заслоняла разум.
В поезде, пока я ехала обратно в Питер, произошел случай, едва не изменивший мою судьбу. На станции Вологда я увидела в окно, как прощались между собой два брата- близнеца в военной форме. Пьяные в доску, они пытались что-то сказать, но объявили посадку и один из них вошел, наконец, в вагон.
Я ехала в купе, в прежние времена еще было возможно позволить себе такое удовольствие. Кроме того, я выбрала этот путь следования потому, что, как всегда, по возвращении, мама и сестра снабдили меня некоторыми вещами, одеждой, что набралось, не много, ни мало, аж на три дорожные сумки. Светиться с такой поклажей в плацкартном вагоне не хотелось.
От Перми до самой Вологды я ехала одна. И вот вошел новый пассажир, им оказался один из братьев –близнецов. Это был полковник из сухопутных родов войск.
Видно мой укор отчетливо прочитался в глазах, что мужчина несколько смутился и тут же начал объяснять, что вместе с братом они в этот день похоронили мать, вот и напились до чертиков. И кроме брата, у него теперь никого не осталось.
В этих искренних словах открылась вдруг вся натура этого человека, его добросердечность и даже стеснительность перед женщиной за свой неприглядный вид. Мужчина был примерно моего возраста,чуть за сорок, с русым ершиком волос, выше среднего роста и по- военному подтянутый.
Выпив чаю, он лег спать. Проснулся мой попутчик, когда поезд уже подъезжал к Питеру. От хмеля не осталось и следа.
Последние минуты мы сидели в молчании и не могли найти тему, чтобы разговорить друг друга. Интуитивно я ощущала, что заинтересовала его, как женщина. Он все более внимательно поглядывал на меня.
Вспомнив о своих сумках, попросила его помочь и донести их до вокзала. Полковник с радостью согласился. Мы остановились недалеко от касс, именно здесь должен был встретить меня Виктор.
Мужчина стоял передо мной и молчал. Становилось понятно, что с женщинами он знакомиться не умел. Ну, что я могла еще сказать? И, конечно, выдала ему самую убийственную правду, что сейчас подойдет мой муж.
Полковник опустил голову и тихо пошел к выходу.
В эту минуту я ощущала, как уходит мое счастье, моя судьба. У меня не хватило времени, чтобы найти нужные слова и его остановить. Впрочем, если бы не сумки…Мне и тут не дали воплотить в жизнь единственный шанс. Так и осталась лишь в памяти встреча с хорошим человеком.
Однако у Виктора все оказалось серьезно. Сосед не стал терпеть и показал свои кровоподтеки на лице врачу, а затем с медицинской справкой и заявлением обратился в суд.
Мужа вызвали повесткой к следователю. Если бы Виктор не сумел оправдаться, ему бы грозило тюремное заключение.
Я не могла бросить его в трудную минуту и пошла с ним. Следователь попался очень жесткий и безжалостный по характеру. Он бы вполне мог происходить из палачей сталинской закваски.
Как бы Виктор не пытался рассказать о противоправном поведении соседа, следак из суда то и дело переводил разговор о драке Виктора с Лемешем.
Я чувствовала, что он пытался сломить мужа, чтобы тот сам признал свою вину. И для этого применялась особая технология- допрос с пристрастием. Одни и те же вопросы повторялись по несколько раз, где следователь умело расставлял силки и словно дичь, загонял туда Виктора.
В конце концов, мне надоело видеть ухмыляющуюся физиономию следака, уже предвкушающего близкую победу. Но обращаться к чувствам подобного палача было бесполезно: таких на жалость не проймешь. И тогда я подошла логически к этой создавшейся ситуации.
- А почему Вы решили, что мой муж ударил его первым?- гневно задала я свой вопрос следователю.- Свидетелей не было и кто может подтвердить, что все произошло именно так, как сказал Лемеш?
-И если Лемеш любит махать кулаками,- продолжала я,- то он вполне мог ударить и мужа. У него ведь тоже синяки на лице. Не сам же он себя избил.
Впервые на лице следователя мелькнула растерянность. Крыть было нечем.
- Ну, хорошо,- пошел он, наконец, на мировую.- Но если еще раз поступит жалоба на Вашего мужа, то его ждет тюремное заключение под стражу.
Более я с этим служакой не спорила. Главное, я вызволила своего мужа из беды и спасла от позора.
Я слышала, как потом Сергей Лемеш жаловался знакомому, что наверняка мы дали взятку следователю, чтобы тот отпустил Виктора.
Если бы знал этот недалекий художник, что «взяткой» в психологическом сражении стал лишь мой ум, мое сознание, интуитивно и безошибочно выбравшее в тот миг правильное решение. Значит, в разведку со мной идти можно.
Жаль, что муж так и не оценил мои усилия. Сергея он перестал замечать и спорить с ним по каждому поводу. Все же предупреждение следователя отрезвило, наконец, мужа и заставило его спокойно воспринимать сложившиеся обстоятельства.
Однако, Лемеш не был бы Лемешем, с его неуемным влечением к женщинам, которое снова довело его до беды.
Он сидел в комнате с очередной любовницей, когда в дверь позвонили. Муж был на работе, и я не рискнула открыть. Подруги ко мне уже боялись приходить.
Сергей впустил в дом двух мужчин, которые тут же стали его избивать. Оказалось, девка была из их компании, и они пришли ему отомстить, чтоб не трогал чужую бабу. Озверевшие подонки носились по квартире, бегая за Лемешем то на кухню, то в его комнату.
Девка тоже оказалась с приветом и, похитив паспорт Сергея, разбила окно и выпрыгнула в одном нижнем белье на улицу.
Я сидела в комнате, трясясь от пережитого страха. Сон не шел, а утром надо было идти на работу.
В час ночи снова раздался звонок. Хулиганы уже покинули квартиру и дверь пришлось открыть мне. У порога стояли двое милиционеров, которые прежде всего поинтересовались, кто их вызывал…
Я в полном молчании покачала головой и лишь рукой показала в сторону Лемеша. Тот сидел на полу, весь избитый до черных синяков.
Отлежав месяц в больнице, он продал нам комнату и приобрел где-то другую жилплощадь.
Так закончилась эта дикая история с соседом, которая все же обрела свой конец.