Иногда бывают моменты, когда хочется увидеть нечто прекрасное, что - то, что вдохновит тебя продолжить движение, вдохновит жить. Именно жить, а не тянуть и дальше своё вялое существование, жить, несмотря ни на что.
Но для того, чтобы двигаться, нужен душевный заряд, доза чего-то лучшего, чем ты есть. Так люди, знакомясь с классиками живописи или музыки, находят нечто новое среди старого.
Когда образ величия и красоты укрепляется в твоём сознании ты можешь смело двигаться вперёд, и этот образ оставит отпечаток на всём, что ты создаёшь.
Для творца образ недостижимого идеала — это основа работы, это вызов, который раз за разом надламывает его, пока тот не сломается, осознав своё уродство. Или не создаст нечто, достойное звания нового идеала. Погоня за совершенством — это обыденность в мире творцов и создателей.
Обдумав эту мысль, я начал заново искать свой идеальный образ.
Я никогда не считал, что имею особенный вкус или разбираюсь в искусстве, но мне хотелось найти то, что смогу понять лишь «Я»: мысль которая и в правду будет только моей.
Но те образы, которые я находил, не вдохновляли меня, я был часто поражён величием чужого гения или таланта, но никогда не был готов подчиниться ему. Хоть и пытался подражать. Я ненавидел то, что создал.
Так, со временем, я стал ненавидеть то, что считал идеалом, и тех, кто создавал это. Разочарование подтачивало не только мою веру в идеальный образ, но и меня самого. Поиск светлого и чистого словно захлестнул меня, но, когда волна отступила, я остался стоять с ног до головы в нечистотах.
Меня окружало лишь дерьмо, грязь и кости мёртвых идей.
Великое и прекрасное нечто, которое я так хотел понять, которого так желал, растаяло, словно мираж, оставив меня наедине с ненавистью.
Возможно я считал себя не достойным его, или не смог понять, когда приблизился.
Так или иначе я остался один среди мрака и грязи.
Среди этого зловония я не мог представить себя, поэтому я продолжил бежать. Хватая грязными руками чужие мысли, собирал коллажи из чужих мнений, подстраивался под чужие вкусы.
Но всё, что получалось, в итоге было отвратительно, словно я пытался одеть кошку в собачью шкуру, скрепляя своими жилами её скелет.
Дитя, естественно, не любило меня, да и я не мог любить его. Всё, что мы могли делать, это страдать. Поэтому было легче его убить.
Так среди костей моих идей появились трупы чужих образов, и, разлагаясь, они ещё сильнее отравляли всё вокруг. И мрак становился гуще. И в этом мраке я уже почти растворился.
Как и прежде я цеплялся за мысль, что образ должен быть прекрасен, что я должен создать то, что станет сильнее того, что было.
Убивая своих нескладных детей, я оставлял с ними части своего тела, и на этом пути разрывал себя сильнее, чем тех, на кого равнялся. Хотя меня больше нельзя было узнать, но и их – моих кумиров - я больше не мог узнать. Ведь я брал от них то, что больше всего любил, от чего страдал и за что возненавидел.
Темнело, гнило, воняло, а я продолжал ползти по той дороге, которую наметил годы назад, попутно цепляясь за тех, на кого хотел быть похож, переделывая и уродуя всё, что я считал прекрасным.
Так длилось до тех пор, пока не приладил я свой череп к телу того, кто рождён был века назад, чтобы стать тем, кем хотел быть. Так не стало меня. Так я растворился во тьме.
Как оказалось, всё то время я был не собой, а идеей, что брела по дороге, неся моё лицо. И видел мир глазами её, и славила она себя, но не меня.
Я же был не то дорогой, вдоль которой оставались кости и трупы, не то мраком, наблюдавшим за страданиями того, кого прежде я считал собой.
В конце, когда оно растворилось в попытках создать красоту, я смог осознать самого себя, как нечто целое. Не как образ, как идею.
Со смертью прежней идеи, рвущейся к идеалу я освободился от границ, навязанных то ли ею мне, то ли наоборот.
Я не могу сказать точно, когда я подменил себя ею, или являюсь сейчас настоящим собой, а не своей старой идеей, но я уверен, что теперь я больше, чем был.
Не ограничен ни талантом, который то ли был, то ли не был, свободен от цели, которой нельзя достичь, не окутан страданием ради высшей цели.
Я больше не вижу своего силуэта на пути к мечте, вместо этого я могу быть этой грязной дорогой, что стала могилой для детей, так и не увидевших свет, или смрадом, что защитит их от зла нашего мира.
Я могу быть холодным, несущим покой, мраком, что укроет старые кости на этой дороге. Мне больше не нужно место, к которому я буду стремиться, вместо этого я буду тем местом, где нет боли и страдания. Возможно это место – кладбище, над которым не светит солнце, но кто знает, возможно, однажды здесь будет цвести мирабилис.
А до тех пор я буду тем местом, где скрыто прежнее страдание, но где нет новой боли.