Глава 1
«Перемены»
***
И все-таки люди не учатся ни на своих, ни на чужих ошибках. В городе все больше хромых, слепых, безруких, глухих – самых разных. Скоро с целыми сравняются. Ведь несложно, допустим, сохранить свою руку, ногу, глаза. И любую другую часть тела уберечь несложно, но люди снова и снова ошибаются, рискуют, делают что-то страшное и лишаются, лишаются, лишаются…
Палаты в больнице практически пусты: в основном меблированы они лишь койкой и тумбочкой и имеют соответствующие размеры. В одну из них не так давно поступил Гадес. Он не укладывает свои вещи в тумбочку, потому что не собирается гостить тут слишком долго. Скоро за ним должны прийти, а ему остается лишь сверлить взглядом дверь в ожидании своей участи.
Серые стены палаты давили на него, словно вот-вот собирались обрушиться. Казалось, будто каждая последующая минута длится дольше предыдущей, однако время не замедлялось и не поворачивалось вспять. Никто здесь не мог избежать своей судьбы, никто не мог отказаться от совершённого. Искупление предстояло каждому.
Дверь распахнулась. Медсестра завезла каталку и швырнула в пациента операционную рубашку:
- Переодевайся.
Ее он помнит: миловидная девушка с точеными чертами, совсем не тронутая возрастом. Кудрявые темно-русые волосы едва касались миниатюрных плеч, которые приходились точно под стать ее невысокому росту.
Не так давно мужчина уже был тут, и на операцию его тогда тоже доставляла она. Она, заметив отсутствие пальцев на правой руке, тоже вспомнила его.
- Я смотрю, тебе нравится, когда от тебя куски отрезают. Ложись – бросила она пренебрежительно.
И не скажешь, что она не права, ведь Гадесу снова предстоит ампутация, только на этот раз сразу обеих рук. И отчасти это его личный выбор.
Гадес
Домой меня доставили на машине скорой. Фельдшер открыл дверь и пропустил вперед, затем вытащил мои вещи – все в лучшем виде. Сразу после этого он сел в машину и уехал со своим напарником обратно в больницу, а я остался стоять у ворот своего дома, возвышающегося тремя этажами и глядящего на проспект до блеска начищенными глазами-окнами.
Плечом я кое-как нажал на звонок, вскоре после чего из-за дубовых входных дверей выскочила сиделка, нанятая мною не задолго до операции, и поспешила завести меня в дом.
- Большое спасибо, Людмила. Что бы я без тебя делал, – любезно поблагодарил я.
Девушка смущенно усмехнулась:
- Ну что вы, не стоит! Вы, должно быть, голодны?
- Перекусить не мешало бы, конечно – нас там раскармливать не принято.
Сиделка отвела меня на кухню и принялась накрывать на стол.
Людмиле пару месяцев назад стукнуло девятнадцать. С совершеннолетия она начала ухаживать за состоятельными людьми с ограниченными возможностями. Я – второй ее подопечный. Первой была слепая женщина средних лет, которая по невнимательности своей сиделки спутала дверь с окном и выпала с десятого этажа. Однако же судить Людмилу не стали, более того – ей позволили продолжать работать на этой должности, только вот спрос на ее услуги был очень невелик из-за того инцидента. Но меня то не сильно интересовало. Эту девушку я посчитал идеальной кандидатурой, особенно из-за ее имени. Но и Людмила долго не раздумывала: несмотря на то, что она знала заранее, какая операция предстоит ее клиенту, она сразу откликнулась, особенно за ту заработную плату, которую я предлагал.
Она достала мои любимые серебряные приборы. Жаль только, что мне не доведется больше воспользоваться ими: провести пальцами по витиеватым узорам на холодных рукоятях и вонзить вилку острыми зубцами в слабо прожаренный стейк. Отныне ответственной за это была моя сиделка.
Она поставила передо мной порцию рагу и села рядом. Когда меня начали кормить, словно не способного к этому ребенка, им я себя и почувствовал. Беззащитным ребенком. Или неопасным? Должно быть, и тем, и тем. Ведь маленькие детки, еще не умеющие справляться со своими неуклюжими ручонками, не могут нанести кому-то ими вред. Вот и я теперь словно на сто процентов безопасный детеныш человека. Тщательно пережевываю каждую порцию пищи, приносимую мне вилкой в руке нянечки, а затем открываю рот, встречая новую.
Остаток дня прошел совершенно бездарно. Мы с Людмилой смотрели глупые телешоу, обсуждали наши превосходные политические устои, хотя поначалу она и посчитала это больной для меня темой, болтовня затянулась на нескольким больше часа.
Но уже позднее время. Сиделка ведет меня в душ. Она помогает мне раздеться и залезть в ванную. Остроты и неловкости ситуации не занимать. Девушка моет меня, а мне приходится держать обрубки рук над головой, чтобы вода не затекала под бинты. Странные люди эти сиделки. Даже учитывая размер предлагаемой мною платы, сам бы я не согласился намывать чужие телеса, следить за человеком двадцать четыре часа в сутки и кормить его с ложечки. Что уж тут говорить о походах в туалет. К счастью, не мне этим заниматься.
Она проводила меня в спальню и расстелила постель. Перед моим приездом было сменены простыни, да и в общем дом сверкал, как когда-то раньше, до всех этих событий.
Приятно ощущать свое качественное постельное белье, воздушную подушку и пышное одеяло. Все эти прелести на сравнятся с больничной койкой, которую можно сопоставить, разве что, с гробовой доской.
Людмила оставила на прикроватной тумбе радио няню, отключила ночник и направилась к двери.
- Доброй ночи, Гадес.
Ванда
- Ванда, сейчас ампутируют пациенту из шестой, как с его руками закончат, вези из восьмой – сказала мне Гертруда, вернувшись из операционной, и передала заключение.
Ампутация полового органа. Я выхожу на больничное крыльцо и закуриваю. Вкус уже приелся. Перед каждой операцией я выкуриваю вишневую сигарету. Несколько раз в день вижу серый дым. Но курю только на работе: не хочу смешивать ее вкус со своей жизнью вне стационара. Однако, пересекаясь с инвалидами, невольно вспоминаются трудовые будни.
Отворив дверь в восьмую палату, я остановилась и взглядом изучила пациента. Плешивый мужик лет сорока с дряблой кожей на шее и огромным пивным брюхом. Я завезла каталку, и в нос ударил резкий запах пота.
- Самое время прощаться со своим хозяйством. Это уж точно поможет держать его остатки в штанах, вонючий ублюдок – сказала я и запустила руку в карман своего халата.
Жирный бегемот встал и направился в мою сторону. Находясь примерно в метре, я почувствовала запах гнилых зубов и больного желудка. На таком расстоянии было отчетливо видно сало, обволакивающие остатки седеющих волос на его голове, а когда он продолжил приближаться, я заглянула в его поросячьи глазки. Они были глубоко и близко посажены, и быстро моргали, словно он пытался остепениться после удара по башке чем-то тяжелым. Каждый его шаг отдавался внушительным грохотом, и, ощутив, как совсем рядом со мной начал потрясываться пол, я зажала кнопку в кармане.
Красная лампочка на ошейнике, наполовину утонувшем в складках жира его шеи, загорелась, и мужика начало сотрясать из-за разряда тока. Трех секунд хватило, чтобы угомонить пациента, и я швырнула ему в лицо операционную рубашку, после чего отошла к двери и отвела в сторону взгляд, чтобы не лицезреть всех прекрас его вонючей потной туши.
Взяв с металлической тележки шприц, я направилась к жирдяю, не выпуская руки из кармана.
-Руки за спину, - сказала я, и зафиксировала их стяжкой, словно бешеному зверьку.
Когда я подняла подол его операционной рубашки, моему взгляду открылись обвисшие, волосатые, и дряблые, как старая губка, ягодицы.
Поставив укол, я вывела его в коридор, где ждала каталка. Я разрезала стяжку на его руках, так как успокоительное уже действовало. Мы всегда закрепляем им руки, потому что попадаются особо буйные и не желающие ехать в операционную. Он улегся на каталку, и я, пристегнув его конечности толстыми ремнями, направилась в операционную.
Доставив пациента по назначению, я села в коридоре ждать окончания операции. Так как отсутствие верного дружка в штанах данного экспоната не шибко бросается в глаза, его ждет дополнительный бонус до выхода из наркоза. Лично я считаю, что в большинстве случаев столь щадящие меры, как общий наркоз перед их ампутациями – явные излишки. К сожалению, не мне это решать, но будь я операционной сестрой, я бы вводила дозу поменьше.
Я не считала времени ожидания, но благодаря погружению в собственные мысли о всевозможных наказаниях, я не заметила, насколько быстро прошла операция. Теперь я везу его в салон. Ему обязательно должна понравиться новая татуировка.
- Привет, Ринат – с искренней улыбкой я завезла каталку в его кабинет.
- Здравствуй, солнце – он обнял меня в знак приветствия.
Я положила на его стол заключение, а он внимательно изучив его, в уме прикинул размер и расположение эскиза. Я села на кушетку, а Ринат начал сбривать мешающие волосы с нужного участка.
Окончив работу над эскизом, он спросил моего мнения.
- Неизменно ровно. Как всегда.
- Отлично, тогда я приступаю – ответил он и взял машинку для татуажа.
Мы с Ринатом, как обычно, болтали о школьных годах и профессиональных издержках. Виделись мы тут относительно часто и каждый раз вели задушевные беседы во время его работы. Правда, один раз Господин Жирный Бегемот очнулся и прервал нас, но я вколола ему дополнительную дозу снотворного.
Спустя полтора часа тату было готово.
- Как всегда ужасно, мой дорогой друг.
Во весь лоб новоиспеченного евнуха черными печатными буквами красовалось слово «НАСИЛЬНИК».
На сегодня это был последний пациент. Обычно по пятницам мы с Гертрудой ходим в кино, но в этот раз на экранах не показывали ничего захватывающего, поэтому было принято решение выпить кофе в нашей любимой кофейне.
- Несомненно, эта лучшая кофейня во всем Флобурге – отметила моя подруга, войдя в уютное помещение, украшенное виниловыми пластинками, хранящее в себе дух 60-х годов и залитое теплым светом.
- Потому что о ней почти никто не знает, разумеется – ухмыльнулась я.
Кофейня находилась во дворе нашего дома, вдали от центра, но близ нашего стационара. Я заказала свой любимый ореховый капучино, Гертруда – мятный латте, и мы принялись обсуждать все на свете, делиться новостями и свежими сплетнями. Это отличный способ отвлечься от работы и скоротать количество времени, которое каждая из нас проводит в благородном одиночестве.
Уже почти одиннадцать, и вот я дома. Завтра мой долгожданный выходной и столь же долгожданная встреча с Доктором. Хотя, на самом деле он не доктор, а психолог, но почему-то все называют его именно так.
Проснувшись утром, я снова зашла в нашу кофейню и заказала ореховый капучино с собой, а потом отправилась в центр психологической помощи, находящийся в получасе езды от моего дома. Каждую субботу в 12 часов дня я хожу к психологу в его центр и изливаю все, что накопилось. Мне он кажется единственным человеком, понимающим меня в полной мере и разделяющим мои мысли.
За стойкой на входе всегда стоит одна и та же девушка – Мирослава. С ней я знакома уже два года – ровно столько же и с Доктором. Она поприветствовала меня прямо со входа:
- Привет, Ванда!
- Здравствуй! – ответила я ей со столь же широкой улыбкой и направилась в сторону нужного кабинета, но она меня остановила:
- А Доктор взял больничный. Ты наверное долго сюда добиралась?
- Ну, это ничего. С ним все в порядке?
- Да, он только сегодня утром мне звонил: простуду подхватил. Вот, возьми номер, не зря же ты каталась, – с этими словами она протянула мне его визитку.
- Спасибо, Мирослава. До встречи!
Обычно наши с ним беседы длились не менее часа, поэтому так рано домой я еще не возвращалась. Вышла на балкон. Закурила привычную вишневую сигарету, но все же не совсем обыденную именно для этого балкона, скорее для больничного крыльца. Набрала номер. Спустя 3 гудка я услышала в трубке приятно-знакомый голос:
- Алло. Чем могу помочь?
-Здравствуйте, доктор. Это Ванда. Я была в вашем центре, но Мирослава сказала, что вы ушли на больничный. Вот, звоню спросить, все ли у вас в порядке?
- Ах, солнце, прости, что не предупредил. Да, у меня все хорошо. Раз уж такое дело, можем пообщаться прямо сейчас, по телефону. Как ты на это смотришь?
Следующие три часа прошли совсем незаметно. Три часа общения с этим человеком нельзя сравнить с общением с Гертрудой или Ринатом. Это нельзя сравнить ни с кем и ни с чем. За эти три часа я успела высказать до невозможности много, и, несмотря на то, что подобные задушевные разговоры проходят у нас в его центре каждую неделю на протяжении уже двух лет, лишь в этот раз я смогла полностью очистить склад своих мыслей и разложить абсолютно каждую из них по своим полочкам. Я рассказала ему абсолютно все о ненависти к тем людям, которых я каждую смену увожу на операции. О том, что я смотрю в их отвратительные глаза, временами слышу их отвратительные голоса. О том, что все мы неизменно довольны тем, что происходит с ними в операционных и о том, что у меня уже выработалась чуйка, которая помогает мне при любом виде контакта с подобным инвалидом выявить его, пусть даже его изъян скрыт.
- Большое спасибо вам за этот разговор. До скорой встречи, Доктор.
- Ванда, у меня, как и у всех людей, есть имя. А Доктор я только в своем центре.
И вправду. Я ведь никогда не называла его по имени. Проступивший на моих щеках румянец заставил смущенно улыбнуться:
- До скорой встречи, Гадес.
Гадес
От этой беседы мне немного не по себе. Обсуждать с медицинской сестрой ненавистных пациентов, которых она ежедневно доставляет на ампутации и в то же самое время разглядывать подлокотник кресла, на котором должна была бы лежать моя отсутствующая рука – немного лицемерно. По словам Ванды, все те, кто отбывает наказание – нелюди, и мыслить здраво они не способны. Как она объяснила, она «чувствует в них некую порочность и грязь, которые присущи лишь неразумным и злым людям». По ее мнению, преступники – это отдельный вид людей, имеющий явные отличия от нормальных, «незапятнанных». Их можно распознать, даже если у них нет изъянов, бросающихся в глаза, по типу ампутированных рук или татуировок. Подсознательно, по манере общения, по ясности взгляда, тембру голоса, прогнозам индейцев Майя, предсказанию гадалки, стрелке компаса, и так далее. Но нет. Я не разделяю этого суждения. Ведь столь бдительной Ванде не удалось распознать меня во время нашего разговора. Да что там говорить, она на протяжении двух месяцев не замечала забитую синтепоном перчатку, которую я надевал каждый раз перед выходом в мой центр.
«До встречи»… вот уж встреча со мной не оправдает ожиданий. Если бы я делал ставки, я бы поставил на то, что она возненавидит меня больше всех самых отвратительных пациентов, которых ей только доводилось встречать.
Мы с Людмилой завтракали, когда на мой телефон пришло сообщение. Она разблокировала его и повернула экраном ко мне. На нем висит иконка уведомления о списании денежных средств на сумму в тысячу флоинов*. Я попросил ее набрать номер отделения банка.
С другого конца линии доносился приятный голос приветливого молодого человека:
- Доброе утро, это ФлобургБанк, чем вам помочь?
- Здравствуйте, только что с моего счета произошло списание денег, вы не могли бы отследить эту операцию?
- Продиктуйте номер вашего счета.
Прошло меньше минуты после того как я закончил диктовать номер счета, и оператор снова заговорил:
- Правильно ли я понимаю, что вы перенесли дефектирующую процедуру в недавнем времени?
- Да, все верно, вчера я вернулся из больницы.
В трубке на несколько секунд воцарилось молчание, после которого парень поменялся в голосе:
- Ну тогда, многоуважаемый дефектный урод, тебе следует знать, что каждый раз, когда людям, понесшим травмы вследствие каких-либо несчастных случаев, нужна будет дорогостоящая медицинская помощь, пересадка органов или даже протез, с твоего счета и счетов кучки таких же дефектных уродов, как ты, будут списываться деньги на помощь этим людям. А вы и продолжайте дальше гнить на дне социума со своими культяпками.
Звонок оборвался.
Несколько минут я молча смотрел в стену и чувствовал на себе взгляд Людмилы. Я посмотрел на нее и наши глаза заморозились друг на друге. Просидев так некоторое время, я вспоминаю о своих руках, а она озвучивает мою мысль:
- Нужно сделать перевязку.
Я сижу на краю ванной, сиделка снимает с моих рук бинты. Можно было бы посмотреть на них, но я не хочу. Раньше я уже видел свою кисть, от которой на тот момент недавно отпилили пальцы, и теперь большого желания смотреть на свежие швы не возникает. Отвратительное чувство от прикосновений ко швам на обрубках. Онемевше-болезненное. К счастью, она обрабатывает и перевязывает их быстро, не давая достаточно времени, чтобы «насладиться» происходящим. Она приносит мне стакан виски. Встав рядом, прислоняет его к моим губам и вливает содержимое мне в рот.
- Мне нужно сходить за продуктами к обеду, не хотите прогуляться до магазина? – сказала она, присев на табурет напротив меня.
- С вами хоть на край света, – вымолвил я, глянув на нее исподлобья.
Мы одновременно рассмеялись и пошли в прихожую. Она надела на меня пальто и заправила рукава в карманы. Так даже кажется, что мои руки на месте.
- Руками не двигайте! – сказала она мне строгим тоном, словно мать.
Раньше я всегда обращал внимание лишь на дефективных, если они привлекали его. Теперь я смотрю и на целых. Считаю и сопоставляю количество и внешний вид. Не было бы на телах наказанных отметин, большинство из них не отличалось бы от того самого «непорочного общества». По правде, некоторые все же выглядят, как типичные представители люмпенов, но и среди целых такие есть. Только намного меньше.
Наше отличие в том, что нас часто травят, а их – нет. Оно и правильно, ведь мы заслужили. Но везде есть свои плюсы. Если у тебя в запасе много денег и выглядишь ты представительно, скорее всего, к тебе будут относиться почти как к целому. Возможно даже с уважением. Однако же, не имея средств, ты должен быть готовым. Готовым терпеть все, что на тебя выливают. Таких не уважают, их просто не боятся. Ведь они лишены того, из-за чего их следовало бояться. В этом мне как раз повезло. Хоть у меня и не видно отсутствия рук ниже локтя, я уверен, что короткий рукав не изменил отношения ко мне слишком значительно. Разумеется, дорогих часов мне больше не надеть, но мою одежду и внешность никто не отнимал. Они говорят сами за себя. Они говорят:
«Хоть вы и пытаетесь меня унизить, я все равно на уровень выше вас».
Гертруда
Конец первой смены на неделе. Я собираю все свои вещи из этой больницы. Ванда, увидев, что я полностью выгрузила содержимое шкафчика, интересуется, для чего это.
- Я перевожусь в другое отделение. В роддом.
- Это очень здорово, но, я надеюсь, ты выберешь только будничные смены, не в ущерб нашей пятничной традиции, – сказала она, улыбаясь.
- Я очень постараюсь, – ответила я, и мы направились к выходу из больницы.
Ванда помогла донести вещи, мы зашли ко мне домой выпить чаю и поболтать, а затем, пожелав удачи, она ушла домой.
Завтра будет мой первый рабочий день не в омуте отвратных, порочных преступников, а в окружении чистейших младенцев. Возможно, не настолько снаружи, насколько внутри, но все же…
За час до начала смены я уже раскладывала свои вещи в мой новый шкафчик. Затем пошла к главной медсестре и выслушала свои обязанности, одной из которых являлся подбор имен для новорожденных. Медбрат, который занимался этим, перевелся к нам в отделение как раз перед моим приходом сюда. Главная отвела меня в сестринскую и показала два больших и два маленьких мешка, полных мелких бумажных свертков.
- Следи, чтобы те, что поменьше, не были опустошенными более чем наполовину – сказала она мне, вручив те самые мешочки.
Первая роженица за смену родила в восемь часов шестнадцать минут. Спустя примерно десять минут я подошла к ней с мешочками имен. Ребенка уже унесли. Она кратко сказала:
- Девочка.
Я раскрыла белый мешочек с большой буквой «Ж», вышитой на нем черными нитками и протянула его девушке. Она опасливо сунула в него руку и вытащила один сверток. После того, как развернула, прочитала с облегчением:
- Злата…
- Отличное имя, – сказала я, улыбаясь.
Мать девочки передала мне листочек с ее именем, а я, в свою очередь, отнесла его на регистрацию свидетельства о рождении. Этой малышке очень повезло, ведь о значении ее имени не будет необходимости читать сразу при знакомстве. На слуху так и звучит – «злато». И ни у кого не будет сомнений, что перед ними ясный и добрый человек. После регистрации я сожгла листочек в специально для этого установленном камине, чтобы больше ни у кого, до самой ее смерти, не было такого имени.
***
Постепенно обрубки Гадеса заживали, и он свыкался с ними. Ему несказанно повезло иметь на своем счету большие суммы денег, приносимые центром психологической помощи «Сфера», где работали лучшие специалисты со всего мира. Некоторые из них проводили беседы с подсудимыми и даже в самых запутанных случаях могли подтвердить либо опровергнуть его вину. Они анализировали преднамеренность совершенного преступления, если это было необходимо.
Однако в случае Гадеса необходимости взвешивать «за» и «против» не было, потому что он не скрывал своей вины в совершенном преступлении. За тот проступок его хотели лишить работы, но власти не могли этого сделать, поскольку Гадес собственноручно основал «Сферу», предоставлявшую городу лучших психиатров на протяжении десяти лет, включая его самого. И все-таки власти ограничили его право на постановку диагнозов пациентам и назначение лечения, лишив его должности психиатра. Ему пришлось вернуться к работе психологом.
На самом деле, эта работа приносила ему большее удовольствие, нежели высшая должность. Ему очень нравилось общаться с людьми вживую, помогая решить их проблемы, воссоединяя семьи и прививая людям то, в чем они нуждались. Даже будучи психиатром, он проводил сеансы как психолог. Но теперь, в силу обстоятельств, он вынужден работать из дома. Вероятно, если пациенты заметят отсутствие рук (а такое не заметить – нужно быть слепым), они будут его сторониться, и он, несомненно, потеряет клиентскую базу.
Долгие годы он проводил, выслушивая людей и со временем привык наблюдать эмоции других, оставаясь при этом безэмоциональным. Но недавняя беседа с Вандой явно зацепила его мысли, вынуждая прокручивать ее слова в голове. Во время их разговора он лишь чудом не сорвался и не высказал ей, насколько она глупа по его мнению, раз не выявила той порочности в нем. Но он этого себе позволить не мог, иначе потерял бы клиентов, а доход для него сейчас важен как ничто.
Что бы он делал, будь он человеком со среднестатистическим достатком? Нанять сиделку стоило бы ему почти целой зарплаты, а это только половина дела. Нужно содержать ее и себя, оплачивать счета, да еще и на лечение пострадавших и больных стабильно списывают средства.
Так что бедные люди либо умирали, либо сбегали в другие города устраиваться на работу или просить милостыню. Но с их счетов все равно списывали средства на лечение достойных того граждан Флобурга. Не удавалось даже сменить имя или получить гражданство другой страны. По всему миру действовало правило не принимать жителей этого города на постоянное место жительства и не оказывать услуг, подобных смене имени. Абсолютно всем, кто родился там, суждено там и остаться.
Им не запрещено путешествовать, посещать любые страны и города мира, и находиться там столько, сколько они могут себе того позволить, однако переехать прерогативы ни у кого из них не было.
Разумеется, все это было из-за особенных мер наказания, и Ванда, всю жизнь мечтавшая жить где-нибудь на юге, разгуливая по улицам, полным ночных развлечений и нежась на берегу океана приблизительно один-два раза в неделю, обречена была остаться в этом пасмурном городе. Винила она никого иного, как преступников, которых за пару десятков лет до ее рождения развелось, словно паразитов. Властям ничего не оставалось, кроме того как полностью перевернуть устои жизни общества.
Нововведения оказались весьма действенными. Благодаря им, город стал отдельным государством. На тот момент мэром была гениальная женщина, которой и пришел в голову замысел перестройки. Драгония – такое ей присвоили имя, учитывая новый порядок их назначения. Беспрекословно мудрая женщина навела порядок в своем государстве, колоссально снизив уровень преступности по истечении четырех лет после установления новых порядков. Однако же находились те, кому правила безразличны. Они есть и до сих пор, взять того же Гадеса.
Драгония, разбираясь с критическим положением во Флобурге, родила детей, которые продолжили править городом после смерти матери. Разнополые близнецы – Израфиль и Мойра – заняли свои должности в возрасте двадцати девяти лет и благодаря прогрессирующим технологиям продолжили политику Драгонии, пользуясь всеми новшествами повседневной жизни, незаменимо важными для наведения порядка в городе.
Исходя из своей ненависти ко всем «порочным» людям, Ванда устроилась работать в хирургический стационар, где они и получают по заслугам.
После первого телефонного разговора с Гадесом прошел месяц, однако, созванивались они чаще, чем один раз в неделю, а после перешли на общение по видеосвязи. Гадес сочинил байку о сломанной ноге, чем объяснял свое отсутствие в «Сфере». Злободневные темы менялись на общение об интересах и вкусах, а Ванда с нетерпением ждала их скорейшей встречи.
Флоин – денежная валюта, равная 9 рублям.