"Триста лет на свете живу, а никогда в жизни не видела такой гадости! Тьфу!", – сказала баба Клава, соседка по дому, плюнув перед собой. Зрелище, конечно, не из приятных.
А ничего такого, собственно, не случилось. Просто соседские подростки целовались за гаражами, а она все время их отслеживала и демонстративно выдавала одну и ту же фразу. Хобби такое у бабуси, что с неё взять. То на птиц поорет, то на котов, а тут на грушу накричала за то, что плод ей по голове ка-а-ак стукнет! Вот так и жила она: на всех ругалась, с ней даже здороваться не хотели, но, по долгу совести и чести приходилось, хотя после этого очень хотелось помыться – бабка гадостей наговорит как добрый вечер. Ходила она всегда одна, в магазин приходила поругаться на продавцов, треклятых чиновников и даже на небесную канцелярию, которая почему-то всё время специально распоряжалась о противном ветре именно в тот момент, когда бабуся на улицу изволяла выйти. В общем, примерно так и проходили серые будни обычной среднестатистической полоумной бабушки.
Так вот, главное было то, что ей на голову упала груша, которая приличную шишку бабуле подарила. А вот тут-то и начинается самое интересное. Наша многоуважаемая местная сумасшедшая баба Клава вспомнила про одну коробочку, которую ей подарил "дед проклятый" во времена её очень давней молодости. Может, даже настолько давней, что Дантеса она подговорила Пушкина застрелить. По дороге домой вспоминала она, какая она была красивая, какой Колька за ней ухаживал, а она, дура, замуж за деда своего вышла, поэтому всю жизнь жалела и страдала. А как уйти – люди не поймут, засмеют, так ещё и шушукаться будут, а кому она, такая слава, нужна?...
Ну да ладно, отложим лирику.
Значит, пришла баба Клава домой, села в кресло и стала глазами вращать. Вспоминать, куда эта коробка-то делась. Сидела-сидела, думала-думала да и уснула на полчасика. А сон ей такой правдивый снился, что она аж подскочила, хотя еле ходила в принципе. «Вспомнила!», – закричала она и поковыляла в сторону коридора. Вернулась на кухню, взяла табуретку и начала лезть на антресоль. Но под ней табуретка как переломилась. Шарахнулась бабуля сильно, но виду не подала. Может, потому что никто и не видел этого.
В общем, в придачу к тому, что она упала, ей ещё и по голове коробкой прилетело.
Коробка красивая такая, пёстрая. А на ней корявым почерком написано "дарагой маме".
Клавдия Ивановна нахмурилась. Долго она собиралась с мыслями, чтобы коробку ту открыть.
Но всё же открыла. Там было много разных записок, рисунков, поделок, сломанных карандашей, заколок, палок и ещё много всякой всячины, которой дети в детстве дарят родителям. И будто вернулась она в то время, когда всё было потихоньку, стабильно и спокойно. Детишек своих маленькими будто снова увидела, вспомнила, как качала их, гуляла с ними, их первые шишки, падения и далее по списку. Долго она сидела на полу, не двигаясь, пытаясь в деталях вспомнить то, что сквозь пальцы ускользнуло, словно песок – время. Время, которое больше никогда не вернёшь. Время, когда всё было не так уж и плохо, как она себе предполагала. Баба Клава поняла, насколько сильно она себе испортила жизнь, а потом и своим детям, которые больше не хотят с ней видеться. Их и осуждать бы нужно, а не за что. Кто знает, что с нами может произойти? Как жизнь сложится…
Не смогла Клавдия Ивановна больше смотреть на это спокойно – и разревелась так сильно, что даже соседи услышали. Но никто не пришёл, чтобы хоть просто спросить, что случилось. Ни-кто.
***
"ДА ОТ ВАС ОДНИ ПРОБЛЕМЫ! СКОЛЬКО МОЖНО? Я СТО РАЗ СКАЗАЛА РУССКИМ ЯЗЫКОМ – К МОЕМУ ПРИХОДУ ДОЛЖНО БЫТЬ ВСЁ ЧИСТО! ТАК НЕТ, ВЫ ЕЩЁ И МОЮ ВАЗУ РАЗБИЛИ! НИКЧЁМНЫЕ!". Это лишь миллионная часть того, что молодая Клава говорила своим детям. Она не любила их (точнее, думала, что не любила, ведь они так были похожи на нелюбимого человека), поэтому и чувства свои выражала только таким образом. Дети стремились к ней, пытались сблизиться, угодить, но всё без толку. Но вот однажды, когда они стали взрослыми, просто-напросто перестали ей даже звонить. С тех пор уже 15 лет молчит её телефон. Клавдия Ивановна больше не жена, не мать и не бабушка. Она сама так решила.
Плач, перерастающий в вой, стоял на всю округу. А потом, затихнув, она прошептала: «Простите! Я вас люблю…»
И в одиночестве умерла.