Гнев справедливости, несущие её. пророк

ГЛАВА ПЕРВАЯ

I

Гул надрывавшегося мотора, шум в ушах, покачивание кузова и темнота…в нескольких шагах, которая сменялась тусклым светом прикреплённого к потолку плафона, но разделялся этот контраст стальными прутьями решётчатой двери, засовом и массивным замком на ней.
Это был автозак, который вёз своего единственного пассажира туда, куда легко при желании попасть, но не достаточно одного такового, чтобы выйти. «Легавое такси» торопилось в следственный изолятор.
На засаленной скамейке сидел Шамбала, опустив голову и молча смотря на сковывавшие его запястья наручники. Оскал негодования и ненависти на побитом с кровью лице, сбитые костяшки мужских кулаков, изорванная одежда, всё говорило о недавнем задержании этого вора «в законе» и о его сопротивлении мусорам. Ни звука не роняя, лишь покручивая сковывавшую руки сталь, сдвигая её с лопнувшей, натёртой кожи, он слушал тех, кто катил вместе с ним попутчиками,…но с обратной стороны решётки.
— Я в этом дилижансе уже последние четыре года от тюрьмы до суда километраж накручиваю. Пассажиры разные, а маршрут один и тот же. Надоело.
Говорил один из конвойных – Сергей. Внешность этого мужчины могла приковать внимание многих красавиц, но вот ограниченный интеллект, проявлявшийся через грубую и надменную речь, тут же отталкивал, направляя на поиски достойных парней.
— Надоело ему. Я до того как сюда пристроился, пахал на стройке разнорабочим. Так что здесь отдых, лафа, зарплата, и уверенность в завтрашнем дне. Всё меняется, а зеков меньше не станет, кому-то всё равно придётся их возить. — отвечал ему напарник по смене – Вован.
Вообще-то его звали Вова. Но культура общения и уважение имён знакомо далеко не всем представителям «вертухайского дела». Поэтому и обращение чаще встречается панибратское с некой грубостью, но им всё нипочём. Массивный телосложением и обширный щеками, он жрал купленную перед выездом шаурму, уже заляпав майонезом форму, оставив после него след, словно Моника Левински на своём платье после визита к президенту США – Биллу Клинтону.
— Этих да, стабильно много, каждый день. Но нет романтики в профессии, какой-то изюминки в дороге…
— Жри как я. Поел, маршрут и пройден. Рыгнул напоследок и ты уже у ворот СИЗО.
— Тебе бы только горло почесать. Жопу не объедешь вон.
— А ты транспорт маневренный подбери и сумеешь разглядеть её очертания со всех сторон, — жуя и лыбясь, ёрничал Вован. — Тебе понравится.
Сергей не оценил его шутки, лишь брезгливо посмотрел на толстого напарника и сказал:
— Дебил, твою мать. Кого хоть везём, знаешь?
— А ты сам в темноту взгляни. Может узнаешь, фигура известная.
Вертухай всматривался в силуэт этапируемого, но, не распознав лица того, злорадствовал в его адрес:
 — Чудик, выйди из сумрака, покажи рыло своё. Ты кто?
Реакции не последовало. Шамбала даже не пошевелился, не поднял головы.
— Так чё за звёздочка небосвода криминальных элит решила прокатиться с нами?
— Шамбала. — просто и ясно отозвался в ответе Вован.
— Шамбала? — удивился его напарник. — Да ну на…? Он же «в законе», он ведь…
— Да-да, смотрящий города. Не доглядел чего-то или заглянул не туда, теперь вместо своей дорогой тачки трясётся здесь, в кузове автозака.
— Хозяин города, наверное, не привык к такой грошовой для себя машине и такой охране?
— Ничего, пусть привыкает. Ему теперь только на такое и стоит рассчитывать. Хотя, вероятно, скоро длина кортежа увеличится.
— Чем же?
— Длиной состава поезда, движущегося по этапу.
— Уверен? Такие как он долго в застенках колоний не остаются. Их туда ещё упрятать надо. — утверждал Сергей.
— Упрячут. Раз браслеты нацепили и в изолятор спровадили, значит быть за колючкой. А насчёт срока? Судья распишется под тем, который укажут сверху. Ты же не думал, что взять такого вора сподобились лишь для того, чтобы покатать по городу, поприсовать на нарах и выпустить?
— Да хрен их знает, я в эти игры не лезу, слишком сложно и замысловато для меня. Он ведь после Кроноса встал?
— Ага. Он же его и подвинул, освободив правящую над городом табуретку словно трон. — прокомментировал Вован.
— Но при нём, слышал, порядок восстановился, беспределу было «Ша»! Поспокойней стало, безопасней на улицах.
— Эта тишина звоном в ушах многих выла. Особенно в тех, чьи выпирали из-под фуражки с кокардой ментовской.
— Ведь с его подачи многих наших начальников из линейного ведомства на покой спровадили, кого на пенсию, кого без таковой.
— И не только чины полиции рядов, но и Прокуратуры, представителей городской и областной администрации,…многих. Чистка была та ещё. Работали тихо, но убирали многих.
— А теперь настал черёд самого смотрящего? Двинуть его, чтобы поставить своего или как?
— А хрен их разберёт, кто там чего не поделил. Но раз рыпнулись на самого главного вора, значит, события предстоят более чем серьёзные.
— За Кроноса мстят? Как думаешь?
— Навряд ли. О нём пора забыть, но о ком-то предстоит узнать…и в скором времени.
Сергей кивнул в сторону Шамбалы и спросил напарника:
— А он знает, как считаешь?
Тот пристально вгляделся в неподвижный силуэт вора и ответил:
— Конечно, знает. А если и нет, то скоро будет обладать всей интересующей его информацией. Причём значительно быстрее, чем наши с тобой коллеги…под погонами.
— И о них всех так же в курс войдёт. Кто ж его на тюрьму спровадил?
— Будет видно, но не нам. Наше дело довезти, выгрузить и лучше бы порожняком обратно. А то не хочется как вчера, у здания суда до десяти вечера чалиться. Домой бы пораньше соскочить.
Маршрут продолжался. Скорость то нарастала рёвом движка, то проседала на вспыхнувших красным светофорах, но Шамбала неподвижно сидел, глядя в пол и делал то, что ему оставалось, и было крайне необходимым,…думал.

Давно он не видел стен пенитенциарного учреждения, и вот СИЗО показывалось их приближением за крошечным, зарешёченным окном кузова перевозившего его автозака. Сигнал к открытию, скрип отъезжавших в сторону ворот, с десяток метров, и машина остановилась.
День был солнечным, радостным, ясным. Одним из тех, когда точно не хотелось садиться в тюрьму. Что называется: не сегодня. Но двери автозака открывались, и под лай оскалившихся сторожевых псов, рвавшихся с поводков удерживавших их охранников, показался окровавленный лицом Шамбала. Вор оглядел старинное и уважаемое всяким достойным человеком здание, улыбнулся его зарешёченным окнам и пошёл навстречу, словно давно не видевшему его приятелю, распахивавшему пред ним двери и принимавшему в свои объятия.

II

Духовный поиск людей часто заводит их далеко не в те организации, которые им представляются и ими же желаются. Пытаясь обрести гармонию и себя, человек способен на последнее…потерю своего облика, морали, совести, всего. Необразованность, лень в изучении правды и неспособность породить вопросы, помноженные на желание всего и сразу, толкает человека в распущенные пальцами руки ловцов душ или попросту сектантов.
Идя за решением своих духовных вопросов и переступая пороги таких вот псевдо сообществ, играющих на проблемах людей, страждущий спотыкается в дверях и валится в объятия тех, кто тут же подсаживает его на религиозную иглу.
Танцы в обнимку, гусиная ходьба, взмахи из стороны в сторону ручонок, общение контактами с другими цивилизациями… Для самого учителя или, проще говоря, мессии это занятие действительно эффективное и прибыльное. Ведь его последователи часто не просто несут в ново созданную церковь всё ценное, но и переписывают на неё же своё имущество.
Мы вылечим все болезни молитвами и водой, любовью ниспосланной нам спасителем и жёсткой борьбой с силами зла. Изгоним вас от вселившейся нечисти, а заодно имущества, так необходимого господу нашему и никчёмному для вас. Ваши квартиры – логово Сатаны! Ваши банковские счета – испражнения Дьявола! Клизма, молитва и наши постоянные собрания очистят вас перед богом, раскрыв ворота рая и щекоча ваши пяточки пушистыми облаками небес. Каким надо быть конченным, чтобы поверить этим мудакам и не плюнуть сразу им же в рожу?
А когда взволнованные близкие начинают спасать своего безумного родственника, пастырь самоучка тут же углядит причину всех бед в окружении дурака, поверившего ему и несущему под своды новой церкви всё, а из-под них тупую ересь.
Психологические центры, уговоры – всё ни к чему. Раз в морду накатил больному… Мало? Добавил. Снова положительных сдвигов к выздоровлению не наблюдается? Повторим процедуру. И так каждый день, постоянно, ежеминутно. И для всего мира абонент недосягаем и временно недоступен,… пока не вылечится окончательно.
И все эти горемыки – это всего лишь расходный материал для жестоких и циничных паскуд, кричащих в микрофон со сцены больших залов или шепчущих в маленьких, арендованных комнатах тем, кто напрасно им поверил. И дело тут не только в безвозвратно потерянных ценностях, дело в утерянной душе. И если посчастливиться выйти из-под гнёта такой вот религии, то это обретение в два, три, десять раз больше проблем, чем было изначально. Ведь их можно было решить…тогда, раньше. И вряд ли получится теперь…по истечении времени.
Эта срань повсюду и везде, агрессивно назойлива и пассивно подкатывающая, разрекламирована столетиями существования и недавним появлением, вылезая из дерьма. И справится с ней по факту легче лёгкого, говоря: «Идите на хер, суки», с каждым подходом к вам разных там свидетелей, сооснователей и прочих дураков.
Эти проповедники чепухи, слабоумия и дури, организовывают свои духовные империи из сотен тысяч адептов по всему миру. А те, в свою очередь, работают на них…и часто сексуально.
В одном из бывших дворцов культуры, отданного в аренду такой вот секте, закрытыми от посторонних глаз, участники мероприятия хлопали в ладоши завидной синхронностью и монотонным ритмом, вводя в психологический экстаз наиболее слабых из присутствовавших, вскидывавших руки и начинавших раздеваться. Эта процедура длилась уже не один час, но заводивший толпу со сцены мужчина не знал даже намёка на усталость.
Этим лицедеем веры был тот, кого все называли просто – Пророк. Появившись в городе Шамбалы, он как-то незаметно сплотил вокруг себя первых последователей, число которых начинало пребывать и разрастаться, и вот уже толпище слабых умом и ведомых людей представляли собой настоящую паству вполне значимой солидными активами и серьёзными возможностями организации. Внешне довольно симпатичный и высокий мужчина лет сорока всегда выглядел элегантно и был обходителен с каждым, кого одаривал честью своего общения. Этим он и располагал к себе людей, провоцируя их на безоговорочное доверие и отсутствие даже на тень сомнения, что он шарлатан.
— Вам кажется это смешно?! Вам кажется, я преувеличиваю?! Ни капельки! Господь любит каждого из вас! Не сомневайтесь! — кричал он в зал, живо передвигаясь по всей сцене. — Но если у вас есть проблемы с богом, помочь сможет только тот, кто чище вас всех и ближе к его престолу! И он сейчас здесь, среди вас! Я видел его и говорил с ним! И знаете, что он сказал мне?! Он сказал: «Неси моё слово людям, помогай им пройти сквозь грехи жизни и возвращай ко мне, на небеса!»
Новообращённые идиоты вели себя несколько скованно и не всегда успевали за своими опытными коллегами по душе отточенностью движений тел и решительностью хорового пения. Понять их вопли было сложно, но, в принципе, разбираемо. Они лепетали о боге, вере, своих душах и вечной, блаженной любви – обычную херню религиозных фанатиков.
— Вы хотите на небеса?! Хотите?! Я не слышу вас!
— Да-а-а!
— К небу!
— Хотим к господу нашему!
Слышалось криками из зала, и Пророк вторил им:
— Тогда я провожу вас к ним! Я провожу вас к богу, к самому его престолу! Вы пойдёте за мной, братья и сёстры?! Пойдёте?!
— Да будет так, пастырь наш! Да будет так!
— Помоги нам увидеть господа нашего!
Шумели с мест блаженные недоумки, и Пророк продолжал службу:
— Мы проделаем этот путь вместе, я обещаю вам. Слышите меня?! Я вам обещаю! Спасём себя, спасём весь мир, спасём наших заблудших братьев ради праведной веры! Нашей веры! Ради господа и во имя мук его на кресте!
Он всё прыгал как заведённый по сцене, паства в экстазе души верила ему и повторяла следом всё, что им говорил их мессия на земле, их посланник небес.
И лозунг, часто слышимый ото всюду и ото всех о спасении и преображении мира через нас самих, всё-таки был чистой правдой, но не имеющим ничего общего с теми баламутами сознания, которые прикрываются именем бога и зарабатывают на этом себе состояния, к какой бы религии или секте они не принадлежали.

III

Порой так хочется поболеть. Не для того чтобы испытать свой организм на прочность, как раз наоборот, позволить ему расслабиться и отдохнуть, чтобы просто полежать в тишине, и никто бы тебя не тревожил. Пусть лучше будут лекарства на стульчике возле тебя, чем допекающие проблемы в голове. И болезнь - это своего рода отпуск от всего и от всех. А если она ещё серьёзная - то здравый фильтр друзей от псевдо таких. Твари, прикидывающиеся таковыми, станут отваливаться как засохший нарыв от кожи, исчезая, и не звоня тебе. Да и хрен с ними! Но так лишь тогда когда ты стар или устал. А если ты молод или малыш? Для них это испытание.
В детской больнице было обеденное время. Кто постарше кушал в столовой, совсем маленьких кормили лежавшие с ними в палатах мамы. В одной из таких, рассчитанных на взрослого и ребёнка, Оля заставляла кушать, не желавшего делать это Артёмку:
— Так, я кому сказала, жуй.
— Мам, я не хочу есть. У-у-у...  — сопротивлялся её сын.
— Не будешь кушать, не выздоровеешь. Не выздоровешь, будем лежать в больнице ещё долго.
— Я не хочу лежать, мне здесь не нравится. А когда папа придёт, почему у нас не навещает?
— Папа занят работой. А когда освобождается, приёмные часы заканчиваются и сюда никого не пускают. Ешь, я сказала. — вновь пыталась накормить сына с ложки Оля.
— Мам, болеть так плохо. Пойдём домой, а?
— А тебе кто говорил, чтобы ты одевался потеплее и не бегал под дождём? Промок, простудился, теперь болеешь.
Артём возил ложкой кашу в своей тарелке и с завистливый грустью поглядывал в окно. Глаза малыша сверкали желанием погулять и побегать по улице, но ему предстояло быть в четырёх стенах.
— Мам, — нехотя начинал кушать пацанёнок. — А сколько надо съесть каши, чтобы выздороветь и убраться отсюда?
— Так не выражаться, — остепенился его девушка. — Ишь, моду взял?
— Папа так говорит.
— Папа твой. И ты всё за ним повторяешь.
— Ну, так сколько?
— Вот от этой тарелки и до следующего четверга. Доктор тебя тогда осмотрит и либо выпишет, либо продлить наше пребывание здесь.
— Я не хочу.
— Тогда кушай и живо на процедуры. Нам с тобой ещё укол сегодня делать и прогревание назначили.
— Мне скоро это уже всё сниться начнёт.
Дулся Артём, и его мама, рассмеявшись, сказала:
— Ха-ха-ха! Жуй, давай! Снится ему!
— Мам, а тебе что снится?
Оля продолжала улыбаться и, погладив себя по округлившемуся животику, ответила:
— Твоя сестрёнка и наша с папой доченька.
— Правда? А что она говорит?
— Она ещё очень мала, чтобы разговаривать.
— А что делает?
— Растёт в мамином животике и иногда пинается ножкой.
Оля внезапно замолчала, согнулась, словно от боли, и задумчиво посмотрела в окно. Её что-то встревожило, что-то напугало, но она сама не могла понять что.
— Мам, тебе больно? — запереживал о ней Артём.
Девушка погладила сына по голове и сказала:
— Да нет, маленький. Всё хорошо. Кушай.
Её сердце что-то почувствовало, и это было ей знакомо своей тяжестью, болью, предвосхищением того, о чём она всячески старалась забыть. Она ощущала начало так опостылевшей ей... войны.

IV

В церквушке Отца Иннокентия было необычно много прихожан. Так всегда случается, когда миряне вспоминают о Дне рождения почитаемого ими святого, которому молятся и у которого просят помощи и защиты. Людей действительно была масса, начинавшая толпиться от самого входа до алтаря. Часть верующих желала исповедаться, но сделать этого не могла, находясь в волнительном ожидании прихода священника.
Он появился как всегда через двери храма божьего, заходя с улицы, и, заметив очередь за свечами и в заказе заупокойных и во здравие служб, растянувшуюся до места исповеди сказал:
— Я не начну таинства очищения души, пока все не разойдутся.
Слова Отца Иннокентия люди восприняли как недовольство священнослужителя и быстро перекинулись толпой, рассредоточившись по стенам и не мешая службе батюшки.
Исповедь начиналась. Одного за другим нашкодивших и нагрешивших священник выслушивал и отпускал им грехи. Кто-то рассказывал о своих дурных поступках или намерениях, кто-то их зачитывал с заранее заготовленного листа, но отпуск прегрешений полагался каждому.
Настал черёд обычного паренька лет тридцати не более. До тех пор он оставался в стороне, пропуская вперёд себя всякого, хотя бы и придя в храм одним из первых. Выглядел он с виду совершенно обычно, разве что немного скромно. И подойдя к Отцу Иннокентию, не зная, как вести себя, сказал:
— Здравствуйте, батюшка. Я сегодня первый раз на исповеди и не совсем понимаю, что говорить и что делать.
— Не переживая, добрый человек. Расскажи, что терзает твою душу, что её мучает, и о чём ты жалеешь из содеянного, и господь тебя услышит и простит.
Было видно, как молодому парню совестно за какие-то грехи свойственные каждому, но он рассказывал, хотя бы и почти шёпотом, чтобы никто не слышал из тех, чья очередь к таинству ещё предстояла:
— Гневаюсь, батюшка. Раздражение, ярость, сложно совладать со своими эмоциями. И когда выхожу из себя, частенько ругаюсь матом. В обычных ситуациях всё вроде бы нормально, но стоит только кому-то вывести меня из себя, сразу матерюсь.
— Кто-то конкретно раздражает? — интересовался Отец Иннокентий.
— Соседка. Я эту тварь хронически не переношу. Мне порой хочется взять противопехотную мину и заложить под то место, где она паркует свою машину у подъезда, чтобы приехала в очередной раз, её бы подорвало и разметало по сторонам тварину.
— А чего допекла-то?
— Порядок во дворе с соседями наводим: цветочные клумбы там, дорогу заасфальтировали, бордюры, покраска, озеленение…
— Молодцы, всё правильно.
— Детскую площадку установили,… — продолжал изливать душу парень. — Всё за свои деньги. А эта мразь не только не помогает, но и против всего, постоянно высказывая недовольство и не только.
— Что ещё? — словно давал гнили прорваться наружу Отец Иннокентий, помогая своими вопросами пролиться правде.
— Эта скотина ведёт себя так, словно она выше остальных.
— А она выше?
— Да какой там?! Рост метр и два с половиной спичечных коробка. А гонору?
— Богатая, наверное?
Предположил батюшка и получил ответом от каявшегося:
— Состоятельная.
— Ну, понятно. Ситуация знакомая и обычная. И тебя озлобляет её поведение к окружающим, в том числе и к тебе.
— Просто понимаете…
— Понимаю, — прервал священник исповедовавшегося мирянина. — Бывает всякое, но ты просто знай, если ты прав, твои душевные страдания и сопутствующие натянутые нервы – напрасны. И она также нервничает из-за ваших скандалов.
— Я не думаю.
— Это так. Просто ты и такие как ты испытывают праведный гнев, и это не грех. А такие как она исходят желчью страха за своё: капиталы, положение и тому подобное.
— Но ведь из-за таких как они грешат другие…
— Знаешь,…по роду моей службы, мне приходится исповедовать не только мирян, но и своих коллег – священников, — словно встречной исповедью признавался Отец Иннокентий. — И поверь, то, в чём исповедуетесь вы – ничто в сравнении с тем, что вытворяют попы.
— То есть мы все грешны?
— Иначе никак. Только вам сам Бог велел, а нам категорически запретил. Ты вот пришёл сюда с терзаниями души, а греха на ней нет.
— Да я не только поэтому здесь.
— Что-то ещё?
Прихожанин немного замялся молчанием и раздумьем, но всё же продолжил, не желая уходить не высказавшимся:
— У меня семья верующая. Не фанатики, нет. Но так в меру, как все. А я вот с каждым днём всё больше верую, что верить церкви нельзя, ни в коем случае.
— Почему?
С некоторой грустью в глазах, но пониманием, хоть и сожалением, спросил Отец Иннокентий, и парень пояснил:
— Как вижу попов, как слышу то, что они полощут – гнев ещё больше у меня, прямо взрываюсь.
— От каких слов конкретно?
— Да от любых. Типа тех, что: «Поститесь люди, воздерживайтесь во время поста от супружеских контактов…»
— Ха-ха-ха! — открыто рассмеялся священнослужитель. — Где это ты услышал такую чушь?
— На одном из христианских каналов. На котором бегущей строкой, как вытянутой рукой просят: «Дайте денег. Переведите на счёт. Сделайте пожертвование для нас…»
— А ты не слушай их. Я бы нашего протоиерея на хрен послал бы. Куда он смотрит, когда такое в эфир пускают? Не нужны Богу никакие посты и ограничения в еде и супружеской близости, это всё поповские выдумки, как и многое другое. Бредятина это, не слушай и не верь. Это что же тогда получится? Сегодня нельзя, завтра, тоже, а через месяц, пожалуйста. А чтобы легче переносилось, спите под отдельными одеялами, в разных комнатах, квартирах, городах. Как собаки на случку что ли сходиться? Чушь, не воспринимай правдой. А тебе конкретно скажу вот что. Я советую тебе контролировать свою реакцию на раздражитель.
— Как?
— Не ходить в храмы, не надо. Ну, или выбери того батюшку, который истинно верит, а не делает вид.
— Да где его найти-то? Вы вот, Отец Иннокентий, вы же не такой как остальные. Вы ведь не вкручиваете болты в уши своей пастве, не надеваете им розовые очки лжи на глаза, чтобы верили.
— Не путай истинную веру в душе своей, с тем мракобесием, которое пытаются преподать под её видом.
— Да не путаю я. Но как распознать?
— Ты прав, тяжело это или даже невозможно,…— сказал батюшка и грустно тихо добавил. — Невозможно скорее, теперь, увы, так.
— Попробовать можно…
— Не нужно. Не нужно пробовать, просто сделай. Душу послушай свою, голос внутренний, её голос. И не отвлекайся на всякую ересь тех клоунов, которые вместо рыжего парика и накладного носа одели рясу и колпак на свою глупую голову. Не верь им.
— Но ведь грехи…
Настаивал прихожанин, но Отец Иннокентий сказал так:
— Да ты их не бойся, не смей, не устрашат они. Мы напортачим и за всё ответим…каждый…опосля…в своё время. А кое-кто и задаст вопросы Всевышнему – за что ему такая жизнь выпала? И исповедоваться тем, кто сам воняет поганой душонкой, не стоит, не очистят они твоей.
— Но вы же священник, и сами отпускаете их людям. Как так?
Батюшка задумался, опустил глаза и тихо сказал тогда:
— Вот и я думаю,…как? — помог парню наклониться, накрыл его епитрахилью и произнёс над ним разрешительную молитву.
Следующий подступал к таинству исповеди на освободившееся место возле Отца Иннокентия, но он уже словно заведённый просто выслушивал монотонный лепет, вряд ли раскаивавшихся в своих грехах мирян, отпуская их им и видя пред собой новое лицо. Вопрос молодого человека так и звучал в его голове: «Как вы сами отпускаете грехи людям?», а ответа на него чистый душой священник так и не мог найти.

V

Каждый слышал и помнит фразу: «Главное оказаться в нужное время и в нужном месте». И вот мы оказываемся - и что? А как себя вести в это самое время в том самом месте, народные мудрости теряются догадками или противоречат друг другу.
Едет, к примеру, по трассе нарушитель. Сотрудник полиции машет ему жезлом, тот не реагирует, педаль в пол. За ним погоня, «Внимание всем постам!», пока приемлемо, нормально. И вот посреди участка трассы устанавливают заградительный барьер из машин обычных граждан, чтобы остановить одного. Разве так не бывает? Да таких примеров сколь угодно. То есть носящий китель с погонами на плечах оказался в нужное время, в нужном месте, но обосрался тем, что не смог задержать нарушителя огромными силами представляемого им ведомства, но сумел поставить под опасность жизнь, здоровье и имущество рядовых граждан. Кто он – герой? По телевидению и рапорту генералов МВД – несомненно! А по факту? Раздолбай, долбодятел, дегенерат и придурок. И почему-то те, кто с ксивой полицейского, что ни день, то одно место – постоянно вляпываются в кучу дерьма и топчутся в ней, как малыш босыми ножками в луже, забрызгивая вокруг себя всё и вся, кто не побрезговал оказаться рядом.
И им уже давно нет доверия, как и уважения. А это очень значимый показатель, ведь они представляют и охраняют власть. Следовательно, нет доверия и уважения к той самой власти, просто нет.
Временем в вечер, местом проулок, трое вы****ков издевались над плакавшей и умолявшей их отпустить молодой девчонкой лет семнадцати. Окружив, они норовили облапать её, заставляя раздеваться и танцевать им на усладу.
— Двигайся, шмара! Эротичней давай, эротичней! — кричал ей татуированный шеей Бизон.
— Потряси сиськами, падла! Возбуди нас! — вторил ему хрипотой ублюдства Смерч.
— Прошу вас, отпустите меня! Ну, не надо… — плакала и раздевалась до нога девчонка.
— Танцуй, ****ь! Мы хотим видеть зрелище! — распускал по её телу свои поганые ручонки Моль.
Эти трое шакалов были залётными гастролёрами. В городе их никто не знал, а если бы познакомились, то таких вот недоносков сразу бы провели кротчайшим отрезком: сначала на хрен, потом на нож, а после в канаву, где такие и должны подыхать и кормить собой крыс да помойных псов.
— Всё снимай! Чтобы голой! — приказывал ей Бизон, насмешив приятелей.
Девчонка со слезами на глазах скинула прикрывавшее её бельё и неумело кружилась на месте, стараясь отступать от приближавшихся к ней паскуд. Но они стояли кругом то и дело лапая её.

Катаясь по улицам возвращением домой, Рино притормозил у ларька быстрой кухни и, купив обычных пирожков с кофе, возвращался к себе в машину, где его ждал Воин. Про этого человека знали многие, хотя бы и стремились делать вид, что слыхом не слыхивали о таком. Не-е-ет… они не не уважали его, они боялись. Он мало говорил, он почти не появлялся на людях, предпочитая больше находиться рядом с Рино. Но если Воина видели одного, значит, кого-то в городе не стало его стараниями, его стволом. Он был киллером ночи, тише него даже звёзды не загорались, не наступал рассвет, не распускались цветы.
Поделившись с ним ароматным напитком и вкусной выпечкой, Рино сказал:
— Давай до бункера, завтра дел много, пора отдохнуть.
Схватив пирожок в зубы, Воин плавно тронулся и неторопливо ехал вдоль бордюра тротуара. Двадцать метров, тридцать, сотня… Рино пил кофе, поглядывая в окно. Вереница домов оборвалась проулком, в котором трое мразот продолжали глумиться над ревевшей девчонкой.
— Тормозни чуть поодаль. — заметив издевательства, обнажённую пляску и, заслышав женский плач, сказал Рино.
Воин остановил автомобиль и выходил следом за хозяином, направляясь чуть спеша к месту действия вакханалии паскудства.

— Развратней, эротичней, бля! Танцуй, сука! — вопил Бизон.
Девчонка пыталась прикрыться руками, но Смерч и Моль одёргивали их, видя ею всю без всего.
— Не сметь! Убрала руки! Руки, я сказал! — продолжал брызгать слюной Бизон.
— Не поздновато для шоу-вечеринки? Да и место, я смотрю, не совсем подходящее. — говорил приближавшийся Рино.
— Присоединяйтесь, мужики! Сейчас мы её по кругу распишем! На пять шестов сажать станем! — ржал как ненормальный Моль.
Воин и Рино не стали даже мгновений выжидать, вырубив каждого из недоносков с одного лишь удара.
Скинув с себя куртку, Воин прикрыл ею прижимавшуюся к стене и взахлёб ревевшую девчонку, собрав её одежду с земли. Немного по-детски, но как умел, Рино сказал ей тогда:
— Успокойся, девочка, тебя не тронут. Сейчас ты оденешься, мы не смотрим, нет, и этот человек отвезёт тебя домой. Об этих троих не думай и не вспоминай, они – моя забота.
Она испуганно одевалась, трясясь от холода и страха, а Воин с Рино перетаскивали скотов в их же автомобиль, припаркованный здесь же, в проулке. Привязав руки вы****ков к дверным ручкам их же ремнями, авторитет улыбнулся слегка успокоившейся девчонке, прижимавшейся к утешавшему её Воину, и, сев за руль авто напавших на неё, поехал из города.

Горный серпантин вилял извилистой дорогой, сочетаясь открывавшейся с него красотой от простиравшегося вдали города с опасностью обрывистых склонов. Открывавший заплывшие кровью глаза Бизон был последним, кто возвращался сознанием. Моль и Смерч уже пришли в себя, сидя на втором ряду своего авто.
Взглянув на заёрзавшего рядом недоноска, Рино продолжал ехать по пустой трассе, освещённой лишь фарами и прорывавшимся сквозь облака лунным блеском. Он хотел многое им сказать, но к чему это в адрес тех, кто не способен понять простое. И тогда он сказал главное:
— Что такое жизнь? Не спешите с ответом, подумайте, прежде чем дать определение. Не знаете? Я подскажу вам, послушайте. Жизнь дарована нам для чего-то. Для того чтобы мы пришли в этот мир, оставили в нём свой след своими же действиями или покинули его безвестными. Жизнь – это игра. И до финальной раздачи досиживают не все, многие проигрываются в пух и прах сразу. Жизнь – это борьба. Но сражаться зачастую приходится с одним только противником – самим собой. Жизнь – это школа. И каждый день… с открытием глаз мы приступаем к новому уроку, иногда сдавая экзамены и часто проваливая их. Жизнь – это наказание, — Рино задумался на мгновение и продолжил. — Бывает и такое, особенно когда встреваешь в такую баламуть, что тяжело сопротивляться, и подкрадываются мысли – скорей бы сдохнуть. Жизнь – это путешествие. Вот только кто-то любуется красотами планеты, её природным и иным великолепием, а кто-то не может покинуть свой дом, к примеру, прикованный к кровати или креслу на колёсиках инвалид. Жизнь – это искусство. Вот только у кого-то она красками и переливом нот, а кому-то чёрно-белым фоном тишины. Жизнь – это путь. И снова различия: кому-то лабиринтом, кому-то прямой, а иным ходьба по кругу. Жизнь – это времена года. Тогда почему одним вечная весна и тёплое лето, а другим сырость осени и промозглость зимы? Жизнь – это чувства. Любовь, дружба, преданность. Опять не всем! Кому-то предательство, слёзы, печаль. И от чего эти различия зависят?
— Мужик, тормозни, а? Мы хотим извиниться. Отпусти нас? — бормотал страхом Бизон.
Рино словно не слышал просьб, продолжая рассуждать:
— Они зависят… от кого. От таких вот мразот как вы, встающих ямами и ухабами, препонами и проблемами на жизненном пути каждого из людей. Всякого, без ограничений. Если бы не было вас, всё было бы значительно проще, чище, добрей,… но вы есть. Так что такое жизнь? Ответьте мне теперь.
— Жизнь – это дар.
Рино улыбнулся словам Бизона и сказал:
— Жизнь – это дар. Но вы, суки, его не достойны.
Заехав  к тому времени почти на самую высокую точку серпантина, он остановил машину, не глушил её и вышел на улицу.
— Мужик, ты чё?
— Э-э-э,… кончай шутить! Чё за херня в натуре?!
Кричали падлы из салона.

Рино упёр баллонным ключом педаль газа, снял машину с ручника и проводил её срывавшейся в пропасть. Гул двигателя стихал удалением и сменился глухим ударом упавшего к подножию скал железа. Лишь яркая вспышка в низине да громкий взрыв оповестили собой жестокую кончину скотов, разметавшихся остатками по ущелью.
Подняв ворот пиджака, чтобы согреться от зябкости ночи, авторитет побрёл тем же серпантином обратно в город…пешком.

VI

Являясь, как он сам себя считал, современным человеком, Береста придерживался имиджа успешного предпринимателя и уверенного в себе мужчины. Арендуя офис в одном из высотных зданий делового центра города, этот, по факту, лишь мелкая, но возомнившая из себя важную фигуру в криминальном мире сошка, смотрел в огромные окна на открывавшуюся перед ним картину всего мегаполиса, принадлежавшего правами Шамбале. Любовь к дорогим костюмам, золотым украшениям и прилизанные назад волосы, сверкавшие непомерным слоем лака, действительно пускали пыль в глаза тем, кто впервые встречался с этим представительного вида гавнюком. А мразь он был редкостная.
— Слышь, Береста, ты не много на себя берёшь? Это ведь Шамбала, не хрен моржовый. Он тебя в порошок сотрёт и не заметит.
Сидя за столом, обращался к нему Олигос. Почему такое странное имя? Какое заслужил, тем и окрестили в мире людей, живущих совестью, а не писульками законов. Но если проще, этот полиглот пожелал как-то выучить испанский язык. Но его стараний хватило только на пару занятий и одно слово, которое он произнёс первым: «Олигофрен». Какое отношение оно имеет к испанскому, остаётся загадкой. Но отгадка – Олигос, это сокращение от олигофрен. Вот и ещё одно подтверждение народной мудрости: «Язык мой – враг мой». Скажешь что-нибудь не то, потом всю жизнь станешь маяться, откликаясь на что-то подобное или того хуже.
— Забыл, как он город после Кроноса чистить стал? Скольких уже даже менты не ищут? — вторил Олигосу его приятель – Богдад.
Этот скот, замыкавший трио недоносков, был того же уровня в почтенном мире криминала, что и двое других. Если образно представить преступное сообщество цепочкой эволюционных событий, то Богдад как раз ложится проекцией на какого-нибудь маленького, вонючего клопа, от которого абсолютно ничего не зависит, но который постоянно смердит и благоухает гнилью.
— Прекрасно помню, но быть под ним никогда не стремился. Хочу раздолья, а Шамбала его не даёт.
Огрызнулся хрипом Береста, и Олигос пояснил:
— Он позволяет работать, но только по своим правилам. Введённый им запрет на наркоту, оружие и беспредел в городе поддержали все.
— Я не поддерживал. Мне при Кроносе интересней жилось, да и прибыльней.
— При нём мы были под ним, но на его стороне. При Шамбале… просто под ним и не подняться, одни препоны, — пенял на воровскую справедливость Богдад. — Раньше вопросы могли решить через мусоров, администрацию, все помогали нам, теперь в городе все честные, сука, ни к кому не приткнёшься.
— Честные, как же. Высунуться бояться, башку поднимут в бочину тут же перо. Вот и засели по норам.
Негодовал Олигос, но Береста осмелился сказать вслух:
— Именно, в городе многим Шамбала поперёк горла встал. Он пришёл сюда не только править, но карать и забирать…жизни. И я ему своей отдавать не стану.
— А он тебя спросит?
— А мне по хер его мнение! Тем более ему сейчас о своей шкуре думать надо. Его в СИЗО замели, чалится наш родненький.
— Когда?
— Сегодня…днём. Верняк, на нарах он.
— Город остался без хозяина…
Задумался над сулившими прибыль вариантами Олигос, всё же возвращаясь в реалии охлаждавшими его мечты словами Богдада:
— Притормози с выводами. Главного нет, но с ним Рамзан с чеченами, Рино со своими людьми, а они лучшие киллеры в стране и Бес – его лучший друг.
— Тормозить как раз не время, пора делами заниматься, — встрял в их диалог Береста. — Город изголодался по наркотикам, способен проглотить столько, сколько ему дадут. И цены на всё хорошие.
— Поставки?
— Каналы прочищены от застоя. Груз уже в пути.
— Береста, ты не слишком скор на руку?
— А я не онанирую в углу, я решительно действую. Ты, кстати, со мной, Богдад?
— Обожду со своим ходом.
— Зассал? А ты, Олигос, в деле?
— С тобой, Береста. Сделать всё можно быстро, выручка не плохая, да и Шамбале поднасрать в масть. Чтобы не зарывался со своими законами.
— А ты не подумал, Береста, что он может догадаться, кто наркоту в город ввёз?  — трезво соображал Богдад. — У тебя ведь с ним разлад, и предупреждений он делать не любит, сразу ставит на место.
— У него своё место…на нарах. И там ему определено быть ещё долго. — ответил злорадством тот.
— Кем?
Береста открыл рот, чтобы ответить, но тут же дёрнул головой назад, закатив глаза и засветившись кровавой точкой в своём лбу.
Маленькое пулевое отверстие в стекле окна посвистывало завывавшим сквозь него воздухом. Удар павшего на пол мёртвого Бересты и испуганные взгляды Олигоса и Богдада. Они не видели, да и не могли разглядеть в сгущавшихся сумерках вечера, сделавшего выстрел с крыши соседнего здания Мороза. Это был один из преданных Рино людей, один из лучших среди тех, кто не распускает сопли никчёмности и способен сделать решительный и безвозвратный шаг – покончить с ничтожеством, не взирая на какую-то там ответственность перед кем-то или чем-то, но понимая лишь одно: если не он, этого не сделает никто. И перед такими как Мороз никогда не вставал вопрос: чего ты хочешь, закона, как ссыкливая девка или правосудия как настоящий мужик?

VII

Неспешно войдя в ювелирный салон и достав каждый по стволу, Пророк и его лучший друг Бирка направили их на испугавшихся продавщиц.
Кто-то носит на груди цепочки с крестиками, знаками зодиака; кто-то амулеты, армейские жетоны; этот же носил незаполненной датой смерти бирку из морга со своим именем. Никто не понимал, зачем и почему, но благодаря этому невесёлому знаку отличия он и получил своё прозвище – Бирка. Годами под сорок, мозгами…лучше бы полечиться в дурдоме, этот психопат и дегенерат впитал в себя все пороки общества, страстно желая разврата, денег, власти и упиваясь насилием, которое частенько устраивал со своим другом – Пророком.
Они любили истязать не только доверившихся им душой и телом членов своей паствы, но любого приглянувшегося им и не понравившегося хотя бы и на улицах города. Этим приговорённым к насилию над собой и тем самым доставляющим усладу двоим скотам мог оказаться абсолютно любой, мужчина или женщина, старик или ребёнок… Паскуды не задумывались над тем, желая только одного – удовлетворения своей похоти крови и боли. Дни такого веселья они называли между собой просто – жертвоприношение богу.
Девушки, работавшие в магазине продавщицами, увидев оружие, даже не попытались бежать или сопротивляться. Они просто замерли на месте и не знали, что делать дальше.
Постучав дулом пистолета по стеклу, скрывавший лицо под медицинской маской Пророк сказал одной из них:
— Красавица, сложи-ка всё с витрины в эту сумочку. Будь любезна. — и положил на прилавок спортивную сумку.
Растерявшись волнением, блондинка хватала ювелирные украшения и складывала их вместе с коробками в указанную ей ношу.
— Поторопись, милая. Мы здесь рассвет встречать не хотим. Чуточку шустрее. На золоте не останавливай своё драгоценное внимание, ссыпай камни, поскорей.
Бирка стоял в дверях, перевернув табличку в сторону  улицы надписью: «Закрыто».
— И вот это колье, дорогуша, я, пожалуй, не в силах оставить вам. Мне в красивую коробочку и в тот же ларец с ручками. — показал на стоившее огромных денег украшение Пророк.
Продавщица, взяв колье, подобрала к нему красивую шкатулку и положила всё в сумку, трясясь страхом и не обронив ни слова.
Святая хренота смотрел на её коллег и, угрожая пистолетом, сказал тем:
— Помогаем, милые. Она что одна должна за вас отдуваться? Ну-ка все вместе, — напевал он как в песне. — В сумку залезте. Цацками плотнее вы её набейте нам!
Спокойствие и хладнокровие налётчиков вселяло ужас в молоденьких продавщиц магазина, и они поспешили выполнить приказанное им. Хватая с витрин первое до чего дотягивались, они подбегали к сумке и сбрасывали в неё ювелирные украшения, повторяя и повторяя эту процедуру, пока Пророк не остановил их:
— Я полагаю достаточно, — взял сумку, встряхнул её и, взглянув внутрь, добавил, — Ну, не сокровищница мира, конечно, но нам с товарищем пока достаточно. А это вам, — он вынул из поклажи горсть золота и положил на стекло витрины перед застывшими без движений девушками. — И не надо так переживать. Это же всё равно изначально не ваше.
Покидая магазин через открытую перед ним дверь, Пророк, не опасаясь быть узнанным, стянул с лица маску и выходил на улицу.
Следовавший за ним Бирка обратился к продавщицам на прощание:
— Девушки, приятного вам вечера и до новых встреч.

Свернув за угол магазина, они сели в припаркованный внедорожник, и рывшийся  в сумке с добычей основатель секты услышал к себе от приятеля:
— А на хрена тебе это, Пророк? Тебе чё денег мало религиозные дебилы несут? Касса ломится от их пожертвований.
— Нет, Бирка. Это не жажда наживы, это романтика, мой культурный досуг.
Мужчины рассмеялись содеянному и рванули с места, заглушая окрестную улицу рёвом своего надрывавшегося мощностью двигателя.

VIII

Глубоко за полночь, вернувшийся домой Бес разделся и забирался под одеяло к ещё не спавшей, ожидавшей его Ане. Теплота её полуобнажённого тела будоражила и согревала немного замёрзшего с улицы мужчины, и страстно прижавшись к ней, он услышал.
— Где Шамбала? Обычно возвращался домой пораньше. Или пока Оля с малышом лежат в больнице, решил развеяться без семьи?
Интересовалась девушка, и Бесу ничего не оставалось, кроме как признаться новостью:
— Взяли Шамбалу. В СИЗО сидит.
— О, господи. Когда? Как?
— Сегодня приняли и сразу в изолятор.
— Из-за чего? То есть… что теперь делать?
— Тебе ничего. Самое главное не переживать и не волноваться, все уже в курсе и работают над этим.
— Адвокат. Нужно нанять адвоката. — встревожившись, села на кровати и прикрылась одеялом она.
— С твоим напором, можно было бы нанять тебя. Ань, не волнуйся ты, адвокат уже действует…и самый лучший в нашем городе. — гладил её по спине и успокаивал Бес.
— Оля знает?
— Нет…и пока не говори ей, не нужно.
— Всё серьёзно? Хотя, что это я? Он ведь в СИЗО, конечно же.
— Ань, спокойней. Это всего лишь сопутствующий момент нашей деятельности, ничего особенного. Кто-то в офисе работает, потом едет в командировку в другой город; кто-то сидит в конторе и отправляет факсы. Считай, Шамбала сейчас в командировке и скоро пришлёт нам…маляву.
— Расскажешь?
— Конечно. А пока,… — Бес поднял с пола запечатанный конверт и протянул его Ане. — Прочти. Это для тебя.
Девушка изумилась такой неожиданности, но увидев имя отправителя – своего мужа, иронично улыбнулась и вскрыла конверт.
— Возлюбленная моя, Анна! — читала первые строки она. И взглянув на словно не слышавшего её Беса, сказала. — Начало интригует. Что же дальше? Читаем. Возлюбленная моя, Анна. Поразмыслив некоторое время, я отважился на важное – написать вам эти строки. Томимый желанием и любовью, терзаемый ими и грезящий о вас, о вашем великолепии, красоте и очаровании, набравшись храбрости, скажу… Ближайшим благоуханным вечером я соблаговолю посетить вашу спальню, сударыня. Ждите меня на заре, и я окажусь в вашем ложе.
— И вот я здесь. Как, собственно, и обещал, графиня, — прервал чтение супруги Бес. — Гусары держат своё слово, мы не обманываем…никогда.
Он хотел было обнять Аню, и уже потянул к ней руки, но тут же получил по ним…от отвечавшей ему в той же манере девушки:
— Выражаю готовность всячески служить вашей милости, господин. Но хотелось бы уведомить вас вот в чём. Загадки любви, ухаживаний и брака не ограничиваются романтикой интимных уз. И если вы, любезный мой супруг, исчезните с рассветом, оставив нас с ребёнком одних на целый день, вам придётся коротать бесконечную череду следующих ночей на выселках…да-да на диване.
— Я же по делам, чтобы вас не будить, раньше ухожу.
— Я понимаю. Труба,…то есть, гусарский горн зовёт. Но в течение дня, могли бы уздцы своего коня домой направить, хотя бы раз. Нам тут скучно без тебя.
 Бес прижал к себе Анюту и стал целовать её. Их ночь любви начиналась скинутым в сторону одеялом и шелковистой нежностью ласк.
— А в следующий раз, что серенаду под окном ждать? — не удержалась от колкости она.
— Типа того. Только вместо костюма и магдалины я буду в валенках, фуфайке и с балалайкой. — отшутился он.
Они отдавались друг другу и принимали тот дар, они хотели друг друга и дарили себя, они любили друг друга, становясь единым целом. Они оставили весь мир за бортом, и он покорно ждал их возвращения от ангельских наслаждений, не прекращавшегося удовольствия и сладости упоения.




IX

Любя футбол, но, не желая становиться участником вакханалии распоясавшихся болельщиков на трибунах, авторитетный вор со звучным именем Краз занимал место в полупустой ложе стадиона. Он не собирался устраивать деловую встречу или вести переговоры, ему просо хотелось насладиться игрой.
Гости прибывали, готовились в предстоявшему дерби излюбленных клубов, и суетливый персонал приступал к услужению их капризов, неназойливо предлагая что-то из богатого меню и выполняя услышанные прихоти.
Краз был человеком старый взглядов, понятий и таких же лет. Изысканному спиртному он предпочитал флягу коньяка, а гурманским закускам свежий воздух, глотая который, ему становилось хорошо и спокойно.
Игра начиналась, и через свободное кресло от него присаживался преклонных лет мужчина, опрятно одетый с шарфом любимой команды на плечах. Потягивая пиво из пластикового стакана, он разочарованно следил за происходившим на поле, минуту, вторую, третью… Казалось, футболисты должны были уже разогреться и приступать к атакам ворот противника, но это были российские клубы, и игра вяло протекала своей бессобытийностью, скукой и отсутствием всякого интереса к ней.
— Смотришь на это стадо и думаешь, может договорняк?
Обмолвился мужчина, и услышавший его Краз поинтересовался:
— Почему?
Они не удосужились даже познакомиться, но завязавшийся промеж них диалог как-то сам по себе продолжался откровениями, правдой и проступившим доверием друг к другу.
— Неспортивная борьба.
— Это не договорняк, — подметил Краз. — Борьбы на поле не прослеживается. Ходят, как в штаны наложили и мяча боятся.
— Странный матч, не то, что в наше время.
— Всё отличие тех лет от теперешних…это желание и класс игроков, которые стали хуже, и букмекерские конторы, которые желают прибыли и тщательно собирают информацию обо всех матчах российской премьер лиги.
— Да конторы тут ни о чём, сам люблю нервишки пощекотать ставкой, — признался пожилой болельщик, прихлёбывая пенный напиток. — Сегодня, кстати, тоже сделал. Сижу, вот, ожидаю выигрыша…мать его. А по поводу договорняков, главы футбольного союза давно пыхтели лозунгами борьбы с ними, но по факту оказалась лишь говорильня, ни…о…чём.
— Давно за клуб болеешь?
— С детства. Пацанами ещё на стадион пробирались, с заборов смотрели, денег не было. Сегодня это уже не та команда. Деньги, бабы, да бухло – ни хера им больше не надо.
— Верно, говоришь. Поэтому и эмоций раздражения не было, когда стало известно, что Россию с позором выгнали из мирового спорта.
— Во-во, и я этого же мнения. Российский флаг не может быть поднят на каком-либо крупном спортивном событии ближайшие годы. Его не поднимать, его в пору траурно опускать…за наш так называемый спорт.
— Всё подохло, не только футбол? — прихлёбывая коньяк из фляги, спросил мнение соседа по ложе Краз.
— Давно гниют…все виды спорта. Знаешь, я помню, когда вся эта возня с Олимпийскими играми и допустить-не допустить нашу сборную на них закручивалась круговертью дерьма по трубам, смотрел я один выпуск новостей и репортаж о тех событиях.
— Чё видел, разглядел?
— А как всегда – одну брехню, ни капли правды. Было как? Стоит один деятель спорта, не помню уже от какого вида: лыжи там или коньки подмышкой, не суть важно, и отвечает на вопросы журналиста. Тот ему микрофоном в рыло тычет, и зритель слушает ответ: как у нас в стране всё в спорте сложно, нет денег для него, никто нас не любит на мировой арене, притесняют.
— Плачется, в общем.
— Ревёт. А я смотрю, он лопочет на фоне одного из зданий спортивного сообщества нашей страны. И знаешь, что подметил тогда?
— Что?
Хотел слышать продолжение рассказа Краз, и преклонных лет болельщик рассказал:
— Не было ни одного свободного места на парковке, всё занято, в несколько рядов. И не было ни одной машины дешевле четырёх-пяти лямов.
— Разбираешься в цене?
— А здесь не надо быть семи пядей во лбу. Одни Мерседесы, БМВ и тому прочее, и все внедорожники. И жалуются, денег у них нет. Сами тренируются большей частью заграницей, им проплачивают дорогущих тренеров и жизнь там, базы, зарплаты, премиальные. Награждают квартирами, машинами, огромными суммами за полученные медали. А когда выяснилось, что всё, хватит, теперь допинг нужно не по старинке через клизму в жопу вводить, а секретиком через рот таблеткой, они возмутились – как так?! Их-то не оповестили и таблеток таких не дали. Теперь и на подиум не подняться, и лавровым венком победителя уши не прикрыть. Всё…карачун спортсменам. Осталась только реклама, да в депутаты идти.
— Но есть же игроки…?
— Которые не знают, чё им в еду подсыпают, — с пару секунд подумав, собеседник Краза добавил. — Игроки есть, честного спорта нет.
— Сейчас везде так, в науке та же херня. Шумят, денег нет на новые исследования и открытия. А то тут, то там пробегает информация, как выделенные средства тратятся академиками на строительства жилья с последующей его приватизацией.
— Вот тебе и исследования, и открытие. Не-е-е, говно игра. Пошёл я отсюда, напрасно время провожу.
Мужчина допил пиво, снял с себя шарф любимого клуба и бросил его на спинку кресла, в котором только что сидел. Амуницию той команды, которую любил и за которую болел всю свою жизнь, но которая превратилась из команды высококлассных футболистов в стадо жаждущих денег онанистов на траве, дрочащих на мяч и в испуге отпрыгивающих от него. Он покидал стадион, даже не взглянув, что происходило на поле. Тот порнографический разврат кривоногих дураков его даже не смущал, просто расстраивал. Годы жизни таких людей уходят, а вместе с ними и осознание того, что уже никогда не будет как раньше,…не будет светло, открыто и честно. И чаще именно это их тревожит, а не последние осыпающиеся песчинки в их часах жизни…не они.

X

Замолкнув от человеческой суеты торопящихся ног секретарей и посыльных, от деловитой поступи важных чиновников и кулуарных перешёптываний, Белый Дом столицы потухал огнями окон, семафоря об окончании рабочего дня населявших его. Но в одном из них свет по-прежнему горел, и в тот самый кабинет входил отнюдь не припозднившийся, но пожаловавший ко времени его ожидания гость.
— Здравствуйте, Анатолий Владимирович.
Внушительным басом приветствовал его хозяин кабинета, услышав встречную любезность:
— Рад снова видеть вас, Андрей Иванович.
— Проходите, присаживайтесь. Разговор будет интересным, и от вас мне потребуются некоторые ответы.
Мужчина занял место напротив сидевшего в своём кресле чиновника и сказал тому:
— Всем чем обладаю я, будете обладать вы. Я об интересующих вас сведениях, конечно же.
— Разумеется, о них, другого вы лишены,…я о ваших финансах, если вы правильно понимаете.
— Понимаю. Я бы не хотел сейчас об этом.
— Не будем, сейчас…о другом. После нашей последней встречи вы, насколько мне известно, решили поменять страну пребывания. А вот ваш коллега остался верен отчизне…
— Где теперь и похоронен. — тихо добавил Анатолий Владимирович.
— Вакантные места в столь высоких эшелонах власти не должны оставаться незанятыми долгое время. И их осваивают другие кандидатуры.
— Мне это известно. Я уже поздравил с вручением портфелей своих новых сослуживцев.
— Ваша вежливость похвальна. А что касается занимаемого вами поста? Он по-прежнему возглавляем вами или…
— Я полагал, что моё возвращение должно снять все вопросы и закрыть последние недопонимания между нами.
— Вопросов всё равно хватает. Один из них – где сейчас Чёрная вдова? — Анатолий Владимирович замер испугом от услышанного имени, но Андрей Иванович продолжил. — Хотя понятно, что если вы здесь, её местонахождение скоро будет неподалёку. Известий от этой бестии несущей смерть не было?
— Было одно. Но я предпочитаю думать, что всё уже в прошлом, и ей не удастся подобраться ко мне вновь…так близко.
— Близость смерти всегда ощущается испотеванием лба и холодком затылка. И отнюдь не потому, что она всегда заходит сзади. Бывает, что снимает свой капюшон, глядя прямо в лицо, стоя перед тобой. И тогда результат тот же – уйдёте с ней вместе. Но вам, Анатолий Владимирович, стоит оглядываться, смотреть по сторонам, под ноги и вообще вертеть головой на триста шестьдесят градусов вокруг себя.
— Считаете она не оставит меня в покое?
— Это один из нюансов, благодаря которому вам пришлось вернуться с самоназначенной пенсии. Вы же второпях покидали страну именно с этой целью, осесть у детей в Германии, рассчитывая на собственную безопасность.
— Я был вызван вами, и вот я здесь и готов приступить к своим служебным и  иным обязанностям.
— И иным… это вы верно подметили, правильно.
— Но как отреагирует общественность, я же официально сложил с себя властные полномочия?
— А никто этого и не заметил, — парировал ответом Андрей Иванович. — Ваша персона просто вышла из поля зрения и только. Скажем так,…нареканий на вашу деятельность не было, справлялись успешно, и то, что вас не показывали в новостях,…так не было повода.
— Мне всё ясно. Только одно…
— Слушаю вас.
— Зачем я вам? Вы приставили ко мне серьёзную охрану, опасаясь за мою жизнь. Чем я так ценен для вас?
— А вот это хороший вопрос, Анатолий Владимирович. Верится с трудом, что вы сами не знаете ответа на него.
— Документы Лорда. — тихо произнёс тот, покачивая головой.
— Громче. — уверенным басом гаркнул на него Андрей Иванович.
— Документы Лорда!
— Ну, не надо так кричать. В этом здании даже у стен есть уши. Вы правы. Нам необходима вся информация по этим злополучным документам, всё, что вы знаете и чем располагаете, должно быть у нас.
— А что сейчас в ведении вашего интереса помимо…?
— То, что таким трудом стало принадлежать вам – город Кроноса, отвоёванный и возглавленный Шамбалой.
— Ещё что вам надо?
Позволил себе некоторую грубость гость, и хозяин кабинета остепенил его:
— Следите за тоном,… не путайтесь под ногами и делайте то, что вам предписано. Ваши методы насилия довольно эффективны, но сторона, с которой вы сделали заход, нам не совсем импонирует. Мы решили восстановить права над столь лакомым во всех отношениях городом, но несколько иными методами.
— Хотите подвинуть Шамбалу и разобраться с Рябым?
— Рябой, — сразу всё понял Андрей Иванович. — Так вот где сейчас документы Лорда.
— Они всегда были у него, ведь он занял трон после Графа. А схватки со старым не позволили нам часто улыбаться. С этим вором война оказалась проигранной.
— Вы были мотивированны, но недостаточно собраны. Мы же напротив. А знаете почему?
— Даже не догадываюсь.
Нервной, но бессильной злобой сказал Анатолий Владимирович, услышав в свой адрес от «высокого» государственного деятеля сильно нежеланное:
— Мы не можем позволить себе проиграть. Мы возрождаем войну, и вам в ней быть…солдатом.

XI

Футбольное дерби дворовых команд кривоногих и рукожопых действительно отбило всё желание присутствовать на стадионе у Краза. С убитым азартом, увлечением игрой и испорченным настроением от происходившего на поле, он покинул своды стадиона, не дожидаясь окончания матча, и направился по своим делам.
Вечерние улицы города встречали слегка небритого мужчину красками переливавшейся огнями иллюминации, дружелюбностью прогуливавшихся влюблённых пар и благостью подкрадывавшейся в тиши ночи. Он просто катался по проспектам, площадям, любуясь очарованием скверов, проулков, домов – всего того, из чего и складывалось лицо принимавшего его гостем города.
Остановившись у пруда, он всматривался в его неподвижную водную гладь, отображавшую зеркалом происходившее на небе. Подняв небольшой камень и бросив его в воду, Краз улыбнулся расходившимся волнам и колыхавшимся на них звёздам.
Воздух был пьянящ и лёгок, сладок и восхитительно нежен, словно не ночь, а какая-нибудь обнажённая дева касалась своим телом и обольстительностью ласк. Прогуливаясь вдоль берега, вор наслаждался так дорогой для него и бесценной одновременно…тишиной. Наедине с собой и целым миром, его не беспокоило и не заботило ничто. Он просто смотрел на загоравшиеся до утра звёзды.
Пройдя ещё шагов с двадцать, Краз остановился, глубоко вздохнул и возвращался обратно, к своему автомобилю. Ночное рандеву шелестевшей в ногах травой сменялось лёгким поскрипыванием каблуков начищенных туфель, шедших уже по асфальту. «Законник» садился за руль и, заведя двигатель, ехал дальше.
Широченные улицы мегаполиса были наполнены лишь ветром, наперегонки с которым мчался скоростью сильно за сто по спидометру Краз. Светофоры перекрёстков словно подмигивали ему, загораясь один за другим зелёным светом, и вор гнал на всех парах.
Годы, проведённые им за колючей проволокой, ничто, в сравнении с той свободой, которую Краз испытывал тогда. Он словно скинул с плеч десятилетия, превратившись обратно в бесшабашного юнца, только начинавшего свой жизненный путь, но уже отчётливо представлявшего его и видя конечную цель,…как он становится вором «в законе».
Опьянённый дурманом наслаждения, от переизбытка нахлынувших на него чувств, авторитет резко затормозил у края тротуара, наполнив сонную улицу визгом тормозов и шорохом стиравшегося об асфальт протектора. Он очень тяжело дышал, но не от боли…от удовольствия жизнью, до конца которой ему оставалось…
Сумрак ближайшего переулка вспыхнул огнём зажигалки и двумя прикуренными сигаретами, и из него выходили Пророк и Бирка. Обойдя автомобиль вора, религиозная падла сказала тому:
— Помяни, Господи, новопреставленного раба твоего, прости ему все вольные и невольные прегрешения. А ежели не захочешь, так и не надо.
Краз посмотрел на стоявшего рядом и лопотавшего Пророка, сжимая руль и видя, как тот выродок выхватывал из-за пояса пистолет и направлял на него. Вор даже не моргнул, глядя в глаза возомнившему себя святым сучонку. Стреляли с двух сторон, разряжая обоймы и нашпиговывая свинцом того, кто закрывал глаза и прощался душой со своим телом лишь после стихших выстрелов. Краз опускал веки и плавно откидывался на сиденье, словно готовясь к дальнему путешествию…в вечность. 
Пнув опустевшие гильзы на асфальте, Бирка сказал:
— Воровать грешно, вот и наказание подоспело.
— И нам пора поспешать. Дело сделано, а сколько их ещё нашими руками во имя господа предстоит… — перезаряжая обойму, ответил Пророк.
Под завывавшие приближением сирены полицейских патрулей, они скрылись в темноте того же переулка, оставив Краза одного…мёртвым.

XII

Недолго поборовшись закатом, день всё же уступил место одолевшей его ночи, и город укрыла пелена звёздного одеяния небосвода, нашёптывая тишиной томления и укладывая людей отдыхать.
Часами, висевшими на стене напротив кровати и отсчитывавшими ритмичный бег секундной стрелкой ближе к полуночи, Рамзан никак не мог уснуть. Положив руку за голову, он задумчиво смотрел в потолок своей спальни, о чём-то размышляя и выдавая это разве что напряжённой игрой небритых скул. 
Рядом с ним лежала его любимая девушка Лена. Эта белокурая красавица часто встречалась с симпатичным ей кавказцем и не торопила его под венец, не смотря на серьёзность их отношений. Она знала, чем он занимается, она хотела быть рядом и довольствовалась его частыми визитами и откровенной верностью. Девушка знала о чувствах мужчины и испытывала к нему туже теплоту. Прочитав очередную главу книги, она закрыла её и спросила:
— О чём ты думаешь? — Рамзан продолжал смотреть в потолок, и она провела своей рукой по его щетинистый щеке, возвращаю внимание мужчины к себе. — О чём ты задумался?
— Ни о чём, — опомнился от мыслей кавказец. — Извини, ты что-то говорила?
— Нет, я читала. А вот ты видно ворон считал. Случилось что?
— Всё нормально. По работе думки небольшие. Отвлёкся, прости. Что за книга? Интересная? 
Показывал Рамзан на книгу Лены, и она, немного поморщившись, покритиковала чтиво:
— Да так, ничего стоящего.
— А автор известный.
— Ты знаком с современной прозой и её представителями?
— Я что, по-твоему, невежа? Знаю кое-кого. Хотя таких представителей, вернее их мнение, не разделяют в принципе.
— Вот и я прочла, дрянь лживая какая-то.
— А про что там?
— Этот писака повествует о том, как тяжело жилось при Сталине, сколько людей погибло, сколько сослали в лагеря, как плохо было в стране.
— А ты не согласна?
— Ни капельки. Вот смотри сам, — она отложила книгу на прикроватную тумбочку, прижалась к груди кавказца и продолжала. — Сталин поднял страну с колен до войны, он, как главнокомандующий, одержал победу в Великой Отечественной.
— Без вопросов. Согласен.
— Он сумел возродить  разрушенную страну за несколько послевоенных лет. Он сдержал натиск  Запада и не допустил ядерного удара по нам.
— Коба был молодец. — верно подмечал Рамзан.
— Он приструнил разраставшуюся власть церкви и это не во вред, но на благо народа пошло. Он уничтожил сословие, которое как и фашизм поднимает свою голову и раскрывает текущую слюнями бешеную пасть.
— Он один поднял страну из пепла. Вот ты умер, Коба, и на кого ж ты нас оставил?
— И вообще, всё то, что есть хорошего в теперешней России сделано было с подачи именно его – Иосифа Виссарионовича, его задел. И жить на нём ещё будут и наши дети, и внуки, и правнуки. Сегодня в стране ведь ничего не делается. А сейчас на него льют грязь, пороча великое имя: он такой, он сякой, он плохой. У него из имущества была только трубка и китель. А у этих скотов, лгущих про него…?
— Знаешь, девочка, — перебил Лену Рамзан. — Эти суки, чтобы выставить себя хорошими, пойдут на что угодно, вплоть до крайних мер. И то, что разные гавнюки стелятся под них, доказывает только одно.
— Что?
— А ты сама вокруг посмотри и всё поймёшь. Люди давно уже не живут, а выживают. Власти не верит никто, а ей плевать, она всё равно знай, делает так, как ей заблагорассудится. Народ давно уже жаждет сильного и справедливого лидера, каким был Сталин. Чтобы он воскрес и вычистил общество хотя бы и теми же репрессиями, под которые, к слову, попадали как раз такие, как сейчас олигархи, политиканы, продажные силовики и прочая мразь.
— А говорят, только честные в подвалах Лубянки, да в Гулаге гнили заживо и погибали.
— Так говорят как раз такие, как тот автор, книгу которого ты купила. Власть чувствует веяния народа, вот и проводит массовую акцию по дискредитации имени вождя, оплачивая такие вот книжонки, да поганые статейки недоумков историков.
— Но как же они ведутся?
— Авторы?
Уточнил кавказец, и его девушка тихо согласилась:
— Да.
— Те, кто в верхах, видит, что кто-то становится популярным, люди начинают ему верить. Значит пора. Просто проплачивают их и берут под своё крыло.
— Под протекторат?
— Под петушиные перья скотов с гребнем и клювом.
— И снова ложь. А когда же правда?
Рамзан показал на книгу на прикроватной тумбочке и сказал:
— Выкинь эту дрянь в помойное ведро и забудь про того летописца - дегенерата. Вот и будет тебе правда. Ты её знаешь, я и всяких здоровый на голову человек, видящий жизни вокруг нас. А эти педерасты в литературе такие же фуфлометы,  как и те, кто кричит нам о хорошей власти в стране с экранов ТВ, в аналитических передачах пропагандой херни.
Взглянув в глаза красавицы, кавказец страстно обнял её, поцеловал, и, укрыв своим телом, награждал её ласками и любовью, получая от неё ответное – блаженство чувств, раскрепощение и всю её…без остатка.

XIII

Проводя день в своём доме, Рябой неловко пытался работать на компьютере, не справляясь с клавиатурой и мышкой одновременно при помощи одной только левой руки. Загипсованная правая была подвязана у груди и доставляла авторитету значительные неудобства невозможностью полного её использования.
— Твою мать. — раздражался он очередной неточности на экране монитора.
Тихо войдя и увидев такую картину, гость спросил хозяина дома:
— Рябой, чё с рукой?
— Приветствую, Барс. — ответил, заметив визитёра, тот.
— Ага.
— Конфликт интересов. Ну, я и…
— В гипс клешню закатать решил? Лучше бы статую из него какую отлил, типа бабы с веслом или пионера с барабаном.
— Сломал… об череп недоумка. Крепким оказался, но не крепче моего кулака.
— А сам зачем, охраны нет что ли?
— Утомился указания раздавать, хочется и самому порой мышцы напрячь. Присаживайся. Чё встал?
Сев напротив Рябого, Барс достал из кармана шкатулку и высыпал её содержимое на стол, звеня россыпью разноцветных драгоценных камней, с преобладанием сапфиров и изумрудов.
— Так это твоя работа, Барс? — уже знал о случившейся краже представленного ему «король воров».
— Моя, Рябой. Не смог удержаться, ручонки сами потянулись.
— Ну, потянулись и потянулись. У тебя ручонки, у кого-то языки.
— Укоротить…?
— Догадался без тебя. Теперь тихо будет, без жужжания. С этим что?
— Долю в общаг, себе часть заначил. С остального…делай, что хочешь, но мне откинешь налом.
— Времена бывают разные, а камни ценятся всегда. Хорошо, по деньгам разойдёмся честно, ты меня знаешь.
— Знаю, Рябой. Можешь не напоминать, не мне.
— С деньгами когда?
— Как соберёшь, не к спеху. Ты мне лучше скажи, как дальше действовать по оставленному наследством вопросу Графа думаешь?
— У нас с тобой одно видение этого вопроса и цель одна, и методы. Понимаешь, Барс, тут другое началось, завертелось мать его. Шамбалу взяли и Краза замочили, в его же городе.
— Завертелось…продолжением скорей, — задумчиво добавил гость. — Шамбалу за что? Вернее давай так – надолго? И вдогонку вопрос – Краза? Про него всё.
— Слушай, Барс. Чувствую одну ниточку, сплетавшую эту сеть. Краза я отправил к Шамбале, с весточкой к нему он шёл, как раз по передаваемому вопросу от Лорда к Графу, от Графа к нам. Тот не успел. Сначала Шамбала ему выхлопной трубой автозака помахал, а после и сам прикорнул за рулём… сном в вечность.
— Кто? — злостью спросил Барс.
— А я не знаю, — двусмысленно ответил Рябой. — Бес ищет.
— Ему кто в помощь?
— Те же… Рино и Рамзан.
— Мы?
— Пока не суёмся в тот город. Нам здесь предстоит вопросы решать.
— Задавай, вместе ответы поищем.
— Жизнь – математика простая, Барс. Сколько известных нам с тобой гавнюков от власти хромали против Графа при его жизни? Двое. А сколько осталось сейчас?
— Чёрная вдова…не доработала одного.
— За неё не переживай, девочка доделает, что должна и это лишь её право…как и обязанность.
— Он же за бугром скрывается.
— В Германии…вернулся. — сообщил о возвращении Анатолия Владимировича Рябой.
— Чьими молитвами?
— Отпоём позже, а вызов с верхов. Но точная наука даёт сбой. Два минус один не всегда один после равенства.
— Ему выпал второй шанс начать новую жизнь, он подсуетился им, впрягся в седло,… а вместе с ним и…
— Другие деятели по обиранию народа налоговыми сборами, сваливанию их в бюджетную кучу и честной делюги…промеж себя.
— Деятельность известная. А лица?
— Скоро узнаем, Барс. История продолжается, но эта часть начинается здесь и сейчас.
И снова воры готовы были броситься в схватку с теми, кто делал им вызов своими бесчестием, самовозвышением над остальными и безнаказанностью. А камни, сверкавшие каратами промеж них на столе, – это было всего лишь приятное дополнение, наказанием тех, у кого их изъяли. И пусть пишут заявления в полицию, Прокуратуру, Следственный комитет, ФСБ,…никогда они не вернуться к прежним обладателям, осев в руках тех, кто их сработал, в воровских татуированных руках.

XIV

Они встречались на набережной. Бес слегка задержался и подходил к уже ожидавшим его у каменного парапета Рино и Рамзану. Беседа предстояла важная и для её проведения было выбрано довольно людное место, чтобы не привлекать внимания и раствориться в толпе.
— Шамбалу приняли. — сходу огласил разворачивавшиеся события Бес, здороваясь за руки с друзьями.
— Знаем.
— В курсе.
Поочерёдно отвечали они.
— Сейчас в СИЗО.
— Лазейки?
Интересовался Рино, и Бес держал ответ:
— Разводные мосты сводим, по ним адвокат пойдёт.
— Статья?
— Встретится, выяснит. Пока Шамбала занят, за городом нам присматривать сулит.
— Справимся, в курсе всех дел. Бес, ты лучше вот что скажи – мы с Рамзаном чего-то не знаем? Шамбала не гопота…взять его - не спонтанное решение, продуманное и просчитанное должно быть.
— Просчитать такое, утомишься варианты дальнейших событий перечислять. А продумать…? Мне тот мозг самому интересен, которому такая идея пришла. Ты, Рино, лучше за Бересту разъясни. С ним как?
— Я решил этот вопрос. Рамзан, у тебя что?
— А вот у меня вестей в обозе, — говорил уже кавказец. — Краза убили, Шамбалу закрыли, Рябой звонил, требует показать, на что мы способны, но аккуратно.
— Как это понимать?
Не приходило на ум Рино, но оно пришло Бесу:
— Лёгкий натиск небольшой кровью. Вот только чьё забрало бить?
— Пророка, — обозначил цель Рамзан. — Он хлебальником светил, когда Кразу шанса не оставляли.
— Откуда знаешь?
Резко уточнял Рино и услышал ответом от брутального кавказца:
— С ним Бирка был. Они даже маски не одевали, точно на вора шли, словно знали время и место. Он из машины даже не вышел, в ней его и…
— Значит Пророк,… — задумался Бес. — А он ведь недавно в городе.
— Откуда появился этот святоша, не из-под земли же?
— Как раз оттуда, из самого пекла ада, — разъяснял историей рассказа Рино. — Эта мразь раньше фуфломётила своими песнопениями в другом уголке страны. А после свалила, оставив памятью о себе братскую могилу размером с футбольное поле и нескольких сотен сгоревших в пепел людских тел в ней.
— Власти? — зная ответ, но надеясь на его ошибочность, спросил Бес.
Но Рино огорчил его ожидания, ответив так:
— Естественно молчок.
— Чё это за вера такая?
— Это не вера, это, строго говоря, экстремистская религиозная секта. Помните из истории раннего христианства? Оно ведь сначала тоже числилось сектой…
Начал говорить Рино, а заканчивал его мысль уже Рамзан:
— Но впоследствии власть государства её недалёкими умами чиновников взяла её себе на вооружение, довлея над умами и сознанием людей, перековеркивав изначальное учение Христа и положив начало религиозной ереси и конец разным древнейшим истинным верованиям народов разных концов света.
Соглашавшийся Рино качал головой и продолжил слова кавказца:
— К примеру, язычеству на Руси, лояльно относившемуся к другим верам, стремившемуся познать их смысл и не прогонявшего их с нашей земли. И называлось оно издревле – Православие. Да-да, именно то и было Православие, а не теперешняя ложь погрязших в роскоши попов всего лишь русской христианской православной церкви.
Они понимали и знали правду, они не боялись о ней говорить и не верить лжи, но тогда они просто молчали и смотрели на уходившее в горизонт море.
Крики чаек, лёгкий бриз, блики воды и нарушая задумчивую тишину, Рамзан спросил:
— Бес, делать-то что?
— Держим город как раньше, каждый отвечает за своё, — опомнившись вниманием, ответил тот. — Рино, на тебе закрытие тех вопросов, которые определены раньше.
— Сделаю. — уверенно заявил тот, под кем были лучшие киллеры.
— Рамзан, ты со своими держишь порт. Там сейчас замесы будут.
— Усилимся направлением, Бес. — парировал суровостью голоса кавказец.
— А я попытаюсь побольше разузнать о Пророке, давно пора было сделать это.
— Если расклад с его участием по Шамбале выходит, то он жёсткий удар нанёс.
— Не раскисать, дотянем до тай брейка, отдышимся, а там ещё поглядим. Сейчас главное Шамбалу вернуть и за Краза спросить.
— Но зачем он его?
— Скоро узнаем.
— А если не он его, а его руками?
Предположил Рино, и здравую мысль, которую невозможно было скинуть со счетов разумности, поддержал Рамзан:
— Марионетка? Кто кукловод? В каком театре?
— А если Пророк под теми же, кто породил Кроноса?
Бес слушал бесконечные вопросы друзей, которые ему не казались такими уж неубедительными, но как раз наоборот, скорее риторическими, чем требовавшими длительного поиска желанных ответов. И он сказал тогда:
— Под этими педиками-выдумщиками много кто, но родители конченого нами чмордяя на небесах руками вдовы. А Пророк, вероятно, иной проект, хотя из того же дома под звёздами…в центре столицы страны.
— Всё дерьмо льётся из этой жопы.
— Головняками на людей.
Поочерёдно высказались Рино и Рамзан. Кивнув головой в знак согласия, Бес сказал:
— Всё…расходимся.
И трое авторитетов, обсудив важное среди бела дня, с лёгкостью затерялись в толпе, слившись с её суетой, сутолокой и хаотичным движением, кому куда надо.

XV

Утренняя исповедь одного из прихожан, того самого, который признался в недоверии священнослужителям, никак не выходила из головы всё обдумывавшего те слова Отца Иннокентия. Он копался в своих познаниях священных писаний, толкований к ним и размышлениями об оных, но зарывался только лишь глубже в раздумьях, не находя ответа на простой вопрос: Как может отпускать грехи тот, кто сам не чист душой и порой на руку?
Рвавшие его терзания и смущавшие порывы сами натолкнули мужчину на встречную загадку: А что если религия и вера не одно и тоже? Что если одно прикрывается истиной другого? Что если ложь преподносится правдой, как это часто бывает? Тогда достаточно сделать вид, что изначальная неправда не что иное, как достоверная аксиома, продолжать говорить об этом, и все, в конечном счёте, воспримут её таковой, уверовав и не оспаривая.
Прогуливаясь мерными шагами по своей крошечной комнатке при храме, где он числился настоятелем, он пытался гнать от себя коверкавшие и расшатывавшие его веру мысли. Но чем больше он думал, тем больше убеждался в том, что заблуждающиеся люди идут не за теми, за кем следовало бы; доверяют не тем, кто не смеет им лгать; веруют вовсе не в то, что истинно и чисто.
И как это часто бывает, сама судьба подбрасывает нам угольков в наш костёр сомнений и страхов, преподнося нам доказательствами то, о чём мы бы не хотели знать, или на что старались закрыть свои уставшие и немного потухшие под гнётом жизни глаза.
Желая знать, что происходит в мире, не в силах оставаться в стороне от протекавших в нём событий, батюшка частенько коротал вечера за прочтением свежей прессы. И взяв со стола последний номер полюбившейся газеты, развернув её, ему на глаза попалась преинтереснейшая статья: «О ЛЖИ И БОГАТСТВЕ ЦЕРКВИ». Вот оно! Это же то, о чём он только что думал! Усевшись в старенькое кресло, Отец Иннокентий стал читать вслух, чтобы стены сооружения, которое считается святым, услышали то, что вытворяют его наместники, как живут и чем занимаются,…вместо того, как должны:
— Многие считают нашу страну христианской, а церковь святой. Не дай Бог! — писал автор, а священник читал. — Если она святая, а её представители - помазанники божьи, то кто же тогда мы с вами, верующие им? Ослы, да и только. Ведь только вьючное животное способно идти за такими попами, будто за прикормом из подвешенной впереди морковкой. То, что говорят с амвонов, и то, что происходит в РПЦ на самом деле — две очень большие разницы. Они призывают к росту духовности, а сами обрастают золотыми куполами, иномарками, коттеджами и капиталами. Да ещё скандалами, начиная от ДТП с участием юных игуменов, и заканчивая судебными распрями об оскорблении чувств верующих. А во что верите вы, попы, если позволяете себе всё вышеперечисленное и заставляете людей бездумно следовать за вами, отдавая последнее и наживаясь на нас? Как же вы любите ссылаться на святых старцев Руси. И они не обсуждаемы. Но вы? Вы, пердуны в рясах, вы ведь ничего общего с ними не имеете, кроме разве что крестов, да и те из золота, супротив стальным или деревянным нательным крестикам тех воистину людей. Ваше лицемерие гадко и противно, паскудно и мерзко, нагло и не прикрыто своей грубостью и вседозволенностью. Умные давно не верят вам, глупые продолжают кряхтеть и идти за вами. А куда вы их приведёте? До калитки своих дорогущих особняков, оберёте последнее и отправите на хрен, на ночь глядя? Куда вы заведёте их?! В рай? А вы думаете, им там найдётся место? Или оно найдётся для вас? Не рассчитывайте, вас там не примут, вы не нужны. Чем же занимается церковь? Очищением душ верующих? Нет. Зарабатыванием денег и их распилом промеж себя, предпринимательской деятельностью и всё больше, больше, больше бабла! Как вам верить? Вы – ничто. Ваша подлость и мерзость во всём, в каждом лживом слове и проплаченном действе. Вы даже покрестить бесплатно не можете, говоря, что денег не надо, но минимальный уровень пожертвований столько-то. Минимальный уровень пожертвований! Это как сочетается в ваших набитых опилками головах?! Вы что городите вообще?! Опять же к старцам, как они. Они были худыми, носили мешковины или голыми в мороз; жили в кельях сырых. А вы? Сальные щёчки по плечиками раскидали, жопы толстые в Мерседес усадили…и в хоромы покатили! Есть вам вера? Нет её, не заслуживаете, никто вы. И я, как автор этой статьи, ратую вот за что: перво-наперво ввести в стране прогрессивный налог, под который будут попадать все, включая священников. Ввести налог на церковное имущество, на каждый храм, церковь, приход. Огромный налог, и чтобы деньги шли в бюджет и не возвращались попам. Третьим пунктом прекратить поддержку государством РПЦ, сами себя прокормите, заодно похудеете. Четвёртым – рассказывать людям правду о христианстве, не умалчивая о кровавых страницах этой религии, которые они писали своими руками против тех, кто не соглашался с вашим восприятием мира. И главное – запретить заработную плату священникам! За службу Богу не платят денег, за службу ему подают. 
Отец Иннокентий свернул печатное издание и грустно посмотрел в окно на старенькие стены его маленькой церквушки. Он прочёл статью и был согласен с каждой буквой в ней, с каждым словом, с каждой запятой или иным знаком препинания,…он был согласен, потому что чист и не заморочился сжатыми в кулаке деньгами из корзины с пожертвованиями прихожан. Его душа рыдала осознанием правды, а разум говорил: «Поверь. Теперь ты знаешь правду. Так как станешь жить? Как дальше жить?» 

XVI

Комната допросов городского СИЗО освещалась алым закатом прорывавшихся сквозь зарешёченное окно последних лучей заходившего Солнца. Скудный интерьер из стола и пары стульев напрягал глаз, заставляя разыграться воображением: что было бы, если бы сейчас и не здесь?
К доставленному несколько минут назад Шамбале торопливо входил его Адвокат. Шестидесяти пятилетний мужчина располагал к себе доверием не столько в силу колоритной внешности невысокого роста и мягкого, доброго, полного телосложения с несильно сочетавшейся с ней прыткостью поведения, сколько известными в кругах представителей права способностями к защите и частой победой в тех делах, возбужденных по Уголовному кодексу, за которые его коллеги даже не осмеливались браться, не веря в успех хотя бы и за огромные гонорары.
— День добрый. — приветствовал он своего клиента, располагаясь напротив и извлекая из портфеля приготовленные документы.
— Вечер на улице застыл. Не заметил когда шёл? — недовольно ответил Шамбала.
— Да, простите. Не совсем верно выразился. Впредь буду более чёток и педантичен во временах суток.
— Хрен с ними временами.  Сколько мне суток тут торчать?  За что меня сюда вообще?
— Я полагал  вопрос - за что? не особо существенен применимо к вашему социальному статусу. Но вот что касается конкретики, тут всё как нельзя ясно и понятно.
— Мне расскажи, вместе порадуемся. А то я Уголовным кодексом всю башку себе сломал -  какая страница про меня писана,  в какие строчки вглядываться?
— Это дополнение упомянутого вами свода законодательства статьёй двести десять один.
— А теперь в более развёрнутым варианте. Так сказать толкованием мусорских чисел и статей.
— Проще говоря, теперешнее законодательство даёт возможность привлекать к уголовной ответственности за сам факт занятия высшего положения в преступной иерархии. Вору «в законе»  грозит до пятнадцати лет заключения.  А ваш статус в криминальном мире именно таких высот.
— Это что за благотворительность,  всего пятнашка, а не смертная казнь?
— Решение законодателя,  современные поправки. В ногу со временем идём,  шагаем с возникающими проблемами,  на опережение их. — пояснил слабоумие и продажность очередного нормативно правового акта Адвокат.
— Ну, тогда пусть на хрен идут пишущие такое. И удачи им в пути. Да … пусть по пути заглянуть к чиновникам нашей страны, олигархам,  мусорским и тому подобным,  их с собой зацепят.  Вот кому в пору отписывать выше высшего, и того станет мало,  за всё имя содеянное.
— Ваше мнение понятно, но…
— Что? Ты мне говоришь, что я здесь в СИЗО  потому, что  я не сявка уличная, а вор «в законе» и мне за это светит полтора десятка лет. При таких раскладах я хочу сделать признание, — Шамбала деловито поправил рубашку словно перед выступлением и добавил.  — Я убил Кеннеди,  развязал войну на Ближнем Востоке, и развалил Советский Союз.
— Для этих преступлений вы слишком молоды.
— А, то есть это удосужились доказать. Ну, тогда и мой статус пусть попытаются.  Прогонами по зонам, колониям и лагерям. И тот, кто пасть раскроет мусорам, тем же вечером станет пропеллером вертеться, сначала на чьём-нибудь члене, а после на пере,   подыхая в муках.
— Знаете,  я глубоко вам симпатизирую.  Мне приходилось помогать с решением аналогичных проблем ещё вашему покойному отцу. Вы, кстати, сильно похожи на него своей несгибаемостью и твердостью.
— Помню я, передавал ты мне его малявы на словах.
Адвокат усмехнулся воспоминаниям и сказал:
— Было дело. Он также как и вы особо не жаловал власти не в их законодательном, не в исполнительном проявлении.  И я даже в чём-то с ним согласен. Но какими бы они ни были, они, хотим мы того или нет, должны быть. Другого выхода нет.
— Да выход до феноменальности прост.
— Какой?
— Я предлагаю переквалифицировать воров «в законе» в судей, прокуроров и следователей, а судей, прокуроров и следователей посадить... на пожизненное. Тогда и порядок в стране наступит... в недельный срок, и те, кто взаправду воруют, понесут заслуженное наказание.
— Мне, как кандидату юридических наук, адвокату с несколькими десятилетиями стажа и человеку, всю жизнь прожившему в этой стране, приходится сделать только одно,... согласиться с вами, молодой человек. Увы, на мою седую голову, но вы правы. И чем дальше, тем хуже... Во всяком случае, мне это отчётливо видно и категорически безапелляционно ясно.
— Ладно, с козлами ясно, хрен на них. Мои варианты выкарабкаться?
— Нам с вами предстоит серьезно потрудиться, чтобы разрешить текущий неприятный момент.
— Тебе помогут, контакт у тебя есть. Звони, не стесняйся.
— Я пока своими силами и навыками постараюсь разобраться, но... за вас взялись на славу, и это мне подсказывает не только опыт, но и первые препоны в моей работе.
— Уже засуетились? — усмехался Шамбала.
— И со всех сторон. Я таких высот и доносящийся с них эхо не припомню даже со времён сотрудничества с вашим покойным батюшкой.
— Его почин - моё продолжение. Довожу им начатое до конца.
— Лорда прекрасно помнят эти стены, как и многие томящийся среди них. — с упоением памяти о нём вспоминал служитель закона.
— Теперь и меня узнают, не в первый раз уже. Ладно, Адвокат, работай. Будут проблемы, кому звонить знаешь. Держи в курсе. Бес, если что, подсобит.
— Всего вам доброго, Шамбала. Я постараюсь сделать всё, что в моих силах. Обещать ничего не стану, но стараться буду как для себя.
Вор «в законе» ободрительно кивнул, встал и направился к двери, за которой его ожидал конвойный, чтобы препроводить туда, где ему определили быть – в камеру.
Но кто определяет, кто пишет такие законы? Как раз те, которые воруют у нас с вами, обычных граждан. Те, кто живут в роскошных особняках, владеют несметными, постоянно растущими капиталами, работающими не на нашу экономику, но на банковскую систему стран заграницы. Они рвут бюджет России, а сваливают всё на честных авторитетов, которые против такого состояния дел, которые помогают рядовым гражданам и становятся стеной перед скотами наделёнными властью.


ГЛАВА ВТОРАЯ

I

Маленькими ручками неловко, но настырно, Артём  поправлял одеяло своей кровати в больничной палате. Каждую складочку, каждый уголок он стремился убрать и придать вид абсолютного порядка. Малышу пяти лет это было несвойственно, и поэтому наблюдавшая эту картину Оля, немного удивлялась и посмеивалась стараниям сына.
— Да заправила я уже твою кровать, — не выдержав, сказала она. — Ты так заботишься о ней, словно уже скучаешь и не хочешь выписываться. Что не наспался на ней? Домой совсем не хочется?
— Хочется! — воскликнул ребёнок. — Конечно, хочется. Но я привык к порядку во всём. Тем более тому, кто после меня на ней лежать будет,…ему приятно.
— Сердобольный мой, пойдём уже? Нас тётя Аня на улице ждёт.
— А папа разве не приехал встречать? Мы его уже несколько дней не видели, я соскучился.
— Дома увидишь, пошли скорей.
Взяв вещи, они покидали палату и больничные стены, уходя запутанными коридорами и бесконечными ступенями.
Архитектура лечебных учреждений частенько поражает замысловатостью выдумки того, кто коптел над чертежами будущего здания. Переходы, переходы, отделение больных, приёмный покой, пищеблок и всё…тупик. Как будто это чудо в перьях злорадствовало над кульманом, составляя лабиринты и пути, прокладывая маршруты здоровых психикой, которым суждено стать больными душевным расстройством после продолжительных поисков нужного отделения и выхода из него.

Вырвавшись на свежий воздух улицы, их встречала одна только Аня. Подойдя к беременной подруге, она взяла её сумку и, делая вид, что ничего не произошло, обратилась к малышу:
— Артём, привет. Тебя выписали? Всё, ты выздоровел, да?
— Да, — стал рассказывать пацанёнок. — Доктор сказал, я теперь не болею, но мороженое мне ещё пока рано кушать.
— Мороженое рано, но тортик-то можно? Погуляй пока, а мы с твоей мамой пошепчемся. Хорошо?
— Хорошо. А папа не приехал?
— Нет, малыш, я одна вас встречаю, как видишь. Давай, беги скорее.
Артём, неуклюже переставляя ноги, торопился к стае клевавших что-то на асфальте голубей. Заподозрившая неладное Оля немного помолчала, но собираясь вот-вот сказать, услышала от подруги:
— Пусть побегает, а то столько времени в четырёх стенах сидел.
— Пусть. Шамбала почему не приехал? Сын ведь выздоровел…и уже несколько дней не звонил.
— Оль, давай только без излишних волнений. Тебе в твоём положении это противопоказано.
— Ань…
— Присядем, поговорить нужно.
Они расположились на лавочке возле цветочной клумбы, и горевшая нетерпением Оля настаивала:
— Ань, пожалуйста, не молчи.
— Шамбалу арестовали. — ошарашила подругу та.
— Давно? Подожди… Как раз несколько дней прошло, с того момента как он перестал звонить. Почему сразу не сообщили?
— Не хотелось говорить по телефону. Да и неизвестно ещё ничего…было.
— Было?
— Я тонкостей не знаю, Бес меня деликатно не посвящает. Но…ты же знаешь, кто твой муж, и чем он занимается?
— Знаю, такое из головы не выбросить. Эта далеко не тайна и разрушает мой покой…только это.
— Я тоже самое чувствую. И эти ощущения меня терзают не меньше твоего.
— Для него что-то делается? Как он там?
— Все работают, все стараются. Он нормально. Тебе, скорее всего, организуют с ним встречу.
— Это возможно? Ведь ещё не было суда? А Шамбала всегда,…как это у них, - в отрицалове. Так, кажется.
— Он настроен решительно. Оль, на всякий случай, конечно, тебе решать, но…возьми с собой сына, мало ли что.
— Ты думаешь…?
Растерялась она, но Аня обняла подругу, прижала к себе и пыталась успокоить:
— Я не думаю о плохом. Просто Шамбала с Артёмом сильно соскучились друг по другу. Пусть увидятся.
— Ты от меня ничего не скрываешь? Ань…?
— Теперь ты знаешь столько же, сколько и я. Не переживай, Олечка, всё наладится. Не в первый раз уже, не в первый раз.
Малыш гонял отлетавших от него и снова садившихся стаей на асфальт голубей, а девушки молча смотрели на его детскую непосредственность и беззаботность. На их жизни наступала темнота, но они встречали её светом своих искрившихся жизнью глаз. Только такие женщины готовы следовать за своими мужчинами, и во что бы то не стало, чего бы это им не стоило, всегда хранить верность и не придавать их…никогда.

II

Уверенно, иначе и не мог; твёрдо, мягкости не знал; авторитетно, под стать тому, кем являлся, Барс шёл прохладным коридором одного из моргов города под присмотром запертого клетками СИЗО Шамбалы. Разворот на сто восемьдесят и движение против воровского убийством одного из них и непонятным арестом другого, заставили «законника» изменить график своих дел и прибыть на место произошедших событий лично.
Тихие шаги по старому, истёртому людской поступью и резиновыми колёсами каталок с телами кафелю, и вот мужчина входил в просторную комнату, где проводилось вскрытие, обнаружив в ней всего лишь одного из живых – Патологоанатома. Большинству обывателей работники этой профессии представляются высоченными дядьками в окровавленных халатах, периодически закидывающими в себя стопки чистого спирта и продолжающими копошиться во внутренностях покойников. Но это далеко не так. Тот мужчина был довольно интеллигентного, немного даже скромного и вовсе не такого угрожающего вида. И коль уж вскрытие – процесс творческий, его, пожалуй, можно было отнести к мастерам своего дела, хотя бы и краска оседала на повязанном его теле фартуке преимущественно красным.
— Ты здесь кто?
Сходу спросил Барс, и тот, отрываясь от работы, ответил:
— Я – патологоанатом, я здесь работаю. А вы…как сюда попали?
— Через дверь. Слушай, медик. Вам пару дней назад человека доставили. Я бы хотел взглянуть на него.
— Нам каждый день кого-то доставляют. Здесь столько народу, все холодильники забиты. Вы получили достоверную информацию, что ваш родственник здесь?
— Верняк. Ошибки быть не может.
— Полиция подтвердила?
— Почему полиция? — недопонял вор.
— Ну, я полагаю, вы ищите пропавшего и вряд ли бы пожаловали сюда без веских оснований. Значит, полиция подтвердила и направила к нам.
— Типа того.
— Вы на проведение опознания? Если так, то с вами должен присутствовать представитель власти.
— Позже подойдёт. Показывай, давай.
— Когда поступило тело? — уточнял деталями без лишних прелюдий работник морга.
— Сказал же, пару дней назад.
— Вас интересует мужчина, женщина? Возраст, рост, телосложение…
— У вас тут чё, богатый ассортимент? На любой вкус и под любой запрос?
— Я просто хочу сузить круг поиска. Опишите мне вашего родственника.
— А с чего ты взял, что это мой родственник, вообще? — озадачился подступавшим раздражением Барс. — Ты чё по моему генеалогическому древу лазал?
— Другим сюда входа нет. Вы же сказали…
— Брат мой…очень близки были, грущу по нём. Показывай, проститься, желаю. Мужчина шестидесяти с небольшим, крепкого телосложения.
— Какие-то особые приметы имел?
— Имел всех, кого считал необходимым к этому. Из примет – татуировки и много куполов на них, пальцы в синих перстнях, браслеты на запястьях – колючей проволоки узор.
Задумавшись услышанным, Патологоанатом хорошо понимал, о ком шла речь, и согласился со сделанными выводами:
— Я припоминаю доставленного. Огнестрельные ранения несовместимые с жизнью. Хотя вскрытие показало, что смерть наступила отнюдь не мгновенно.
— Он жил, что ль ещё?
— Организм какое-то время функционировал после полученных травм, но шансов выжить всё же не было.
— Где лежит?
— Я покажу. Пройдёмте.
Лишь несколько шагов по унылому помещению, и Патологоанатом, открыв дверцу холодильника, выкатил из одного бокса укрытое белой простынёй тело.
— Я смотрю, вы обогатились современными морозилками для трупаков. Многоярусные, теперь не на каталках. — будто ёрничал Барс.
— Здесь лежат те, кого не скоро забирают, кого ещё не установили личность или не обнаружили родственники. На каталках недавно доставленные или отправляемые в скором времени в свой последний путь – на погребение, — медик откинул простынь и спросил. — Это тот, кого вы искали? Мужчина знаком вам?
Барс узнал ледяное тело погибшего Краза и скорбно, грустно, не желая признавать, всё же согласился:
— Да, это он. Я знаю его. При нём были какие-то вещи?
— Всё ценное забрал следователь. Это убийство, возбуждено уголовное дело, так что имевшееся у трупа могло стать вещественными доказательствами и, соответственно, приобщено к материалам дела.
— Точно. Всё ценное…приобщено…кем-то, типа к делу. Осталось что? Ну, может, следака не заинтересовало или обнаружилось потом.
— Осталась одежда, и она пока не уничтожена. Желаете осмотреть?
— Желаю.
Патологоанатом порылся в контейнере и вынул из него завязанный салофановый пакет с одеждой внутри и сведениями кому она принадлежит записанными на вложенном в него листе бумаги.
— Вот, это его вещи.
Барс порвал пакет, вытряхнул шмотки Краза на стол и, недолго порывшись в карманах, вынул из одного из них корешок, подтверждавший ставку на футбольный матч одной из букмекерских контор.
— Говоришь, следак всё забрал?
Спросил медика авторитет, и тот непониманием дела интересовался:
— Вы нашли что-то ценное?
— Я нашёл ответ. А вот теперь предстоит подогнать под него кучу вопросов. И ты мусорам за этот листик лучше просто…помалкивай. Понял?
Патологоанатом сообразил, насколько стоявший перед ним был серьёзен и, напрягшись вниманием, ответил:
— Прекрасно. Я молчок.

III

Тяжёлая походка усталых ног заключённых, их ритмичное дыхание и скрежет злости зубов, удары в спину от подгоняющего конвоя – это те звуки, которыми обычно наполняются стены СИЗО в его ежедневной, расписанной десятилетиями наперёд жизни.
Но тем днём они разбавлялись иными, так же свойственными пенитенциарному заведению, но несколько иными. В одной из одиночных камер истязали, пожалуй, самого авторитетного сидельца угрюмого сооружения с зарешёченными окнами – Шамбалу. Повалив вора на пол, двое навещавших его, оказавшихся в хате не подбором ключа со связки вертухая, но купив право доступа несколькими купюрами крупного достоинства и не в рублях, молотили его «взятыми на прокат» у охраны резиновыми дубинками.
Человек держался ударам паскуд, прилетавшим по почкам, спине, голове, рёбрам. «Законника» прессовали люди Пророка.
— У нас нет желания тратить на тебя свободное время! — кричал Мерин, походивший вытянутой мордой и раздувавшимися ноздрями на коня, добившийся к своим тридцати восьми годам лишь статуса «шестёрки на побегушках» у возомнившего себя мессией мудака.
— Ну, тогда идите в задницу... и двери за собой закройте. — держал марку не сдававшийся вор.
— Ах ты падла! — заносил для очередного удара дубинку Шелуха.
Присвоение имени в криминальном мире это настоящее искусство. Кого-то «крестят» сокращением от фамилии, кого-то характеристикой его внутреннего «я», иных как покажут, других, как проявят себя. Этого же многогранно, я бы даже сказал, всесторонне. По фамилии – Шелухин, по факту статуса среди людей – ничто, душевным содержанием – труха, поступками – ссыкун и ничтожество. Но выбравшись как-то на заграничный курорт, этот тридцати пятилетний мужчина с курчавыми волосами жгуче чёрного цвета вернулся обгоревшим с обшелушивавшейся с его толстой морды кожей. С тех пор и получил не имя, но погоняло – Шелуха.
Они вновь стали избивать вора, пиная ногами и охаживая тело резиной. Боль, ненависть, злобу сплёвывал Шамбала  вместе с кровью изо рта, но не удостаивал скотов, глумившихся над собой, ожидаемым ими ответом.
Остановив истязания, Мерин сказал:
— Давай по-хорошему, Шамбала. Сдай официально город Пророку и спокойно уходи с этапом. О тебе забудут и не станут вспоминать. Отдай город.
— Какое любопытное предложение, — отвечал он, поднимаясь и садясь на стул. — С двух сторон ставящее меня раком. Но я, пожалуй, откажусь, оставлю звания «мэра» за собой.
— Зачем тебе это? С тобой итак не гнушаются общаться, предлагают выгодные варианты. Вот смотри... ты делаешь официальное заявление в воровских кругах, в котором слагаешь с себя полномочия смотрящего за городом и вверяешь бразды правления им Пророку. Преследовать тебя и тех, кто был под тобой, не станут. Валите все, кто как пожелает, хоть на перекладных.
— И семью забирай вместе с друзьями. — буркнул, встрявший в беседу Шелуха.
— И ради этого вы сюда пришли?
— Ну.
Ответил Мерин, и Шамбала красиво поставил своих гостей на место:
— Путь ваш наполнен болью, жопы геморроем, мозги всякой хернёй, если вы подумали, что я соглашусь или сломаюсь. Но я не могу понять одного - какого вы все в этот город лезете? Почему именно сюда?
— Шамбала, ты не понимаешь, у тебя вариантов немного.
— Значительно меньше чем ты думаешь. Но я уже определился с единственным приемлемым для себя. Звони Пророку.
Мерин набрал номер и протянул телефон вору:
— Господь с нами со всеми, — послышалось мужским голосом в трубке. — Я слушаю тебя.
— Правильно делаешь, — отвечал Шамбала. — Ещё вернее будет не перебивать. Ко мне тут твои парламентёры пожаловали с предложением в клюве. Так вот я лично решил сообщить о захождении переговорного процесса в неразрешимый тупик. Выдвинутые требования считаю для себя неприемлемыми, от того вынужден огласить встречные. А именно - город остаётся за мной, и ваши попытки выбить его из-под меня отнюдь не новаторские. С тобой, козлом, я поступлю так же, как и с твоим предшественником и после забуду о твоём существовании.
— В таком случае, приступим? — отвечал Пророк. — Мне будет даже интересно взять то, что не хотят отдавать. Поднять ненужное менее сладко, нежели завоевать желанное. И, кстати, что говорит твой адвокат, Шамбала?
— Музыкой для моих ушей, ростом авторитета серьёзности вменяемых мне статей. Я приму любой срок, который мне отпишет высмаркивающийся в подол своей сутаны судья.
— И он будет значительным, не надейся на оправдательный приговор или закрытие дела за отсутствием состава преступления или доказательств. Их будет навалом.
— Да мне похер, Пророк. Только особо легавых не напрягай, а то судья замучается приговор зачитывать по всем предъявленным мне статьям, язык сковеркает.
— Ничего, он у них подвешен, лопотать будут скороговорками. И математику заодно подтянут, плюсуя всё к одному. Кого гостями позовёшь, жену с ребёнком?
— Дай спрошу кое-что? — отвечал Шамбала. — Та херня, которую ты исповедуешь, сам-то веришь в неё или только гундишь мозгом тронутым придуркам?
— Я - посланник всевышнего, я - печать господа.
— Выпердыш ты господний и нет в тебе ничего всевышнего, обычная земная мразь.
— Поживем, увидим кто из нас кто, кого из нас как.
— Ха-ха-ха! — рассмеялся Шамбала. — Это верно. Жизнь всё равно расставит всех так, как каждый должен стоять. Меня как всегда, с гордо поднятой головой. А тебя и таких как ты упрёт раком, а я присоединюсь... и вставлю.
— Приятно было познакомиться, Шамбала.
— До скорого, Пророк. Лично свидимся.
Отключив телефон, вор вернул его обладателю – Мерину, разбив аппарат тому об голову и довершив ответочку в кадык дёрнувшемуся Шелухе.

IV

Прочно вошедшие в нашу жизнь и освоившиеся явления прежде нам не известные или не столь популярные, теперь заняли своё место некой высотой и важностью пребывания в нынешних реалиях. И как мы жили без них прежде? Без большинства – прекрасно.
Одним из таких нюансов современного общества являются постоянно проводимые по поводу и без конкурсы красоты, на которых участницы блещут, чаще нет, различными талантами: вокальными данными, интеллектом, ораторским искусством. А толстые щеками и кошельками мужики в жюри уже поимели некоторых из них в прямом смысле слова, пообещав победу и титул первой обольстительницы. И выходят на сцену эти недалёкие умом красавицы, демонстрируя лишь одно – свои возбуждающие формами тела и миловидность мордашек. И когда их спросят о цели жизни, они отвечают, что хотят мира во всём мире, помогать бездомным собачкам и больным детишкам в бедных странах. Ну, может они и хотят, что вряд ли, это не по их мозгам. Но вот будут ли, хотя бы и заполучив такую возможность? Однозначно нет.
В гримёрке проводимого аналогичного шоу Пророк любил стоявшую лицом к зеркалу с задранным платьем одну из конкурсанток. Крепко обхватив её талию, он овладевал с ярким макияжем блондинкой, заставляя её стонать и жмуриться от удовольствия. Юля была не одной из множества любовниц Пророка, она была его единственный пассией, вызвавшей у мужчины трепет в груди. И это делали отнюдь не её возбуждавшие формы тела, выдававшиеся в тех местах, от которых сходит с ума любой здоровый мужчина. Его заводила её некая непосредственность, доступность только для него, тихий, нежный голосок, которым она разговаривала, сопровождая стрельбой синих глаз и облизыванием кончиком языка своих пухленьких губ. Он полыхал страстью, когда видел её и частенько думал о ней, подозревая, что это любовь.
— Милый, мне пора на сцену. — возбужденно шептала она, поторапливая Пророка.
— Успеем. Там сейчас первая десятка конкурсанток выступает. Успеваем. — не останавливался в движениях он.
— Ты останешься до конца вечера? Я приготовила монолог для одного из номеров.
— Конечно, деточка. О, да! — Пророк наслаждался оргазмом, сжимая грудь Юли. Затем застегнул ширинку и спросил. — А конкурс купальников будет?
— Само собой. Ты сможешь увидеть меня в своём любимом - розовеньком. — поправляя платье, отвечала она.
— А то, что сейчас на тебе. Это...?
— Конкурс вечерних платьев. Тебе нравится моё?
— Когда всё закончится, не снимай его, я сделаю это сам. — Пророк обнимал девушку ласками и, не останавливаясь, целовал в белоснежную шею.
— Не заводи меня, дай расслабиться. Или я ни о чём кроме этого думать не смогу.
— А зачем тебе в голове ещё что-то кроме меня?
— Милый, остановись, — шептала девушка, еле сдерживая непрошедшее возбуждение. — Не надо. Потерпи до вечера.
Он незаметно достал из кармана шкатулку и протянул красотке.
— Что это? — спросила она синевой глаз.
Открыв шкатулку, он показал в ней дорогущее колье, украденное днями раньше в ювелирном.
— Я подумал, что такую красивую шейку и возбуждающе пышную грудь стоит украсить чем-то блестящим и дорогим.
— Это мне?
— Тебе. — Пророк накинул колье на шею Юли и застегнул замок. — Нравится?
Она обернулась к зеркалу и, посмотрев на подарок, благодарила, прижимаясь к своему мужчине, трясь об него и томно произнеся:
— Очень.
— Сейчас иди, — торопил её на сцену Пророк. — Скоро твой выход. Затми  всех, чтобы зал обомлел от красоты моей женщины.
— Твоей, — соглашалась красавица. — Ты веришь в мою победу?
— Я уже вижу на твоей головке шикарную диадему, дополняющую это колье. Иди.
Он хлопнул её по сексуальной попке и услышал кокетливый вопрос:
— Ты со мной?
— Ну, не на сцену же. Я через другой выход... в зал.
— Поняла. — улыбкой ответила она и послала своему мужчине воздушный поцелуй, торопясь на продолжавшееся представление.
Конкурс красоты длился грациозными походками одетых в вечерние платья девушек, среди которых выделялись одна, принадлежавшая смотревшему шоу с первых рядов зала Пророку. Юля затмевала своим очарованием всех соперниц, восхищая отдававших ей предпочтение членов жюри. Вечерние платья, интеллектуальный конкурс, в купальниках... Ей суждено было стать королевой красоты среди всех, хотя она и была такой, без всяких конкурсов и соревнований. Там на сцене, Юля принадлежала всем, но истинно владел ей только один мужчина - не сводивший с неё глаз Пророк.

V

Отец Иннокентий прогуливался по огромному своими величием и размеру храму. Его высоченные, расписные библейскими сюжетами своды поражали воображение устремлявших на них свои взоры прихожан. Облики святых в драгоценных окладах, полыхавшее «море» свечей, и множество, словно никуда не уходивших, но постоянно прибывавших верующих, крестившихся, молившихся и прикладывавшихся устами и челом к ликам канонизированных. Это всё сильно контрастировало с маленькой, но уютной церквушкой священника, прихожан в которой было маловато, иконы – деревянные изразцы, а своды вместо росписей были покрыты сыростью грибка.
Он словно противостоял всему мирскому, но одновременно не принимал сторону священнослужения в её материальной ипостаси, будучи одетым лишь в рясу, но не украшенным или увенчанным, а положенным ему…деревянным крестом на груди.
Прогуливаясь по дому господнему, Отец Иннокентий беспомощно наблюдал людские тревоги, замаливаемые грехи и мерзопакостность пополнявшейся на глазах церковной кассы. Все, буквально все прихожане жертвовали, кто, сколько мог, покупая грошовые свечи за дорого, либо сразу, бросая деньги в бездонный ящик с изразцом церковного купола, украшавшего его впереди.
— Иннокентий? — послышалось из-за спины того от подступившего к нему сзади Варфоломея. — Сам пришёл. Настырный. Я же сказал, что поможем. Поправим мы крышу твоему приходу, перестанет течь.
Умудрённый старик сединой бороды и распущенных волос лучезарно улыбался из-под густых бровей, моргая длинными ресницами и обнимая долгожданного гостя.
— Я не поэтому вопросу, но спасибо за помощь. А то во время дождя бабульки меж полных тазов с капающей в них водой стоят. И не знаешь кого больше, тазиков или прихожан.
— Поможем. Я уже написал письмо в патриархат, деньги будут. А с чем пожаловал, ежели не с этим?
— Варфоломей, ты сколько лет уже на службе господней?
— Сколько? Почитай всю жизнь. Сначала школа при церкви, а потом…ну, сам понимаешь, как это часто бывает. Чего это ты вдруг?
— Не думал вернуться в мир людей, оставив божьи стены? Не хотел познать обычное для всех, но запретное для тебя?
— Думал, конечно, как и всякий из нас, но сделать этот шаг так и не решился.
— А пробовал?
— В помыслах…и тут же гнал их. А ты сейчас, я вижу, думаешь.
Отец Иннокентий грустно опустил голову, тут же поднял её и ответил:
— А зачем мы людям, Варфоломей? Для чего наше пребывание среди них? Что мы можем дать им?
— Сомнения, в тебе поселились сомнения, вот и разум закрутил. Давно?
— Бог нам доверил власть на земле, а мы, вместо того чтобы использовать её на благо всех, делаем из правды тайну и лжём на благо себе.
— Есть такие секреты, ради которых стоит отдать жизнь. Но отдавать жизнь ради лжи…я бы не стал. А ты бы?
— А я эту ложь вижу и чувствую в себе каждый день. Не говорю о ней никому, но ощущаю под рясой…в душе своей.
— В чём же она, скажешь?
— Раньше моя церковь давала утешение страждущим, деньги нуждающимся. Теперь она даёт утешение только глупцам, деньгами не делится ни с кем, всё гребёт под себя. Это больше не моя церковь, она не имеет ничего общего с религией. Я понял это, как только узнал, что за последние годы в нашей стране школ стало на двадцать семь тысяч меньше, а храмов на тридцать пять тысяч больше. Наше общество деградирует через ослабление ума подрастающего поколения. А церковь, церковь богатеет и работает на государство, заодно с ним, на благо тотального контроля над человеком. Правительство над телом, религия над духом, вместе они над разумом. Но душа,…она подвластна только самому человеку. Моей, не завладеть никому.
— В таком случае, пусть правда станет твоим проводником дальнейшего пути по жизни. А направление ты выбрал?
— В эту секунду…да. — уверенно и твёрдо заявил Отец Иннокентий.
— Спасибо за честность, спасибо за всё.
Молчаливо попрощавшись с Варфоломеем, батюшка уверенно посмотрел ему в глаза, поклонился и покидал увенчанный золотом куполов храм.

VI

В не слишком популярном среди богемы светской тусовки, элит и знати, маленьком кафе в центре города, ужинал адвокат Шамбалы. В, казалось бы, сочетавшейся несочетаемым атмосфере домашнего уюта и некой «музейной» элегантности, присутствовали одновременно грациозность тишины и живописность интерьера, наполненного живыми цветами, изображавшими природу холстами на стенах и декорировавшими всё фресками под старину.
Расправляясь с принесённым ему шедевром поварского искусства под стопочку студёной сорокоградусной, мужчина обратился к располагавшемуся напротив:
— Вечер добрый, Бес.
— Привет, блюститель честности со стороны закона, и приятного аппетита.
— Присаживайся. Я извиняюсь, что не дождался тебя и приступил к ужину, но мне холостому простительно, тебя жена покормит, меня некому.
— Не объясняй, жуй если вкусно.
— О-о-о-о, ещё как! Советую заказать мясную подливу. После неё наступает аппетитный экстаз, ничего делать не хочется, только бы полежать и помлеть, закрывая глаза и начиная кимарить.
— Мне некогда спать. Тебе, кстати, тоже. По Шамбале работаешь?
— Работаю, но… — отложил столовые приборы в сторону и немного нахмурился Адвокат.
— Твой подход к делу меня немного удручает. Ужин это хорошо, и твоя компания мне нравится, но я бы предпочёл делить каравай с Шамбалой.
— И у тебя есть такая возможность, во всяком случае, вероятность.
— Дома, адвокат, не на нарах.
— Да, Бес, ты не промах, сразу всё понимаешь, зришь в суть проблемы. Поэтому скажи мне – кто её создал?
— Без этого никак? Станет легче? — интересовался тот.
— Понятней, почему столько непробиваемых стен на моём пути.
— Бульдозер подогнать? Можем подвинуть.
— Обожди с тяжёлой техникой, давай мозгом кумекать. Так кто?
— Похоже Пророк. Но точно не знаю.
— Пророк, значит.
— Слышал о таком?
Адвокат утвердительно покачал головой и ответил:
— Даже не краем уха. В его секту вступила дочка одного из моих друзей. Ушла из дома и живёт у этого религиозного деятеля.
— На правах…?
— Бесправной. Как любовница, слуга, раба…всё разом.
— Давно умом поехала девчонка?
— Вскорости после появления этого урода в городе. Вы то, кстати, как с Шамбалой проморгали это?
— Это не наша тема, — огрызнулся Бес. — У нас светское государство, и это его обязанность и ипостась следить за религиозными выпердашами и ими открываемыми церквями.
— Это так. Но она стала проблемой…для вас, моего друга и многих других.
— Решим. Ты то нам поможешь?
— Не сомневайся, есть вариант. Правда, он вряд ли тебе понравится.
— Что ты предлагаешь?
Адвокат глубоко вздохнул, посмотрел прямо в глаза собеседнику и вынужденно признался:
— Дождаться суда и вынесения приговора.
— Приговора? — думал, что не расслышал или недопонял Бес. — То есть Шамбалу посадят?
— С нашим правосудием…однозначно.
— Неужели ничего нельзя сделать?
— Незачем. Отпишут срок, отправят на нары. Там больше шансов вытащить его.
— А пока?
— Пока будем думать, как вытащить его потом.
— Значит без отсидки,… — Адвокат отрицательно покачал головой, и Бес, всё понимая, продолжил. — Ладно, всё ясно. Тогда помоги устроить его свидание с семьёй.
— Ну, в этом деле я скорее лишний как посредник. Ты и без меня прекрасно справишься.
— Справлюсь, — Бес налил себе стопку водки, выпил и, разочарованно осматривая кафе, спросил. — Какой срок ему светит?
— Минимум пятнадцать. Роют глубже, и что-то мне подсказывает, найдут.
— По максимуму хотят закрыть?
— Скорее спровадить из города. За тебя, кстати, ещё не брались?
— Боком прошли, Краза задели. Две обоймы – всё в него.
— Слышал, мои соболезнования воровскому миру. Но это случилось после ареста нашего общего друга. Не наводит на мысли?
— Только ими башка и полна. Давай так, адвокат. Ты воюешь на передовой судебной системы, я, если придётся, расчехлю автомат тем, где сочту нужным. Напрягись за Шамбалу.
— Всеми мышцами, Бес. Но суд будет скоро и это зрелище нельзя пропустить.
— В сторонке покараулю, результаты по факту выхода пойму. Один по ступеням зашагаешь, будем дальше соображать. Вдвоём с другом – наша победа.
— Тогда за неё, Бес. И пусть победит сильнейший.
Они взяли рюмки, схлестнулись стеклом и махом опрокинули их…за освобождение Шамбалы.



VII

Порт в ночи прекрасен своей подсветкой стоящих на якоре в погрузке-разгрузке кораблей, причалов, без остановки работающих кранов и качающихся на волнах чаек. Являясь сердцем города и открытыми воротами в него, манившими своими величием, грациозностью и какой-то отточенностью никогда не стихавшей жизнью рабочей суеты, он одновременно поражал воображение своим размахом и реющим на суднах изобилием флагов с разных уголков планеты.
— Я, говорит, знал, что на тебя можно положиться.
— Да на него многие кладут!
В полголоса смеялись кавказцы под покровом ночи, стоя в проходе меж составленных друг на друга контейнеров.
Они не страдали бессонницей или романтикой подобных мест, выискивая красу природы или изваяние рук человека, витиевато переплетавшихся между собой и очаровывавших взоры чем-то необычайным, нет. Их присутствие в порту было более прозаично, - туда позвали ребят дела, а направил их руководитель – Рамзан.
Стоя чуть поодаль остальных, слушал плеер через наушники симпатичный парень лет не дотягивавший и до тридцати. От остальных он отличался не тем, что не носил бороды или даже лёгкой щетины, предпочитая гладко выбритое лицо, но тем, что словно витал в облаках. Не чудачествами, отнюдь. Какой-то беспечной сконцентрированностью и одновременной уверенностью, лёгкостью к жизни, словно зная наперёд, куда завтра его вынесут её волны, и вовсе не беспокоясь об этом, питая уверенность, что будет так, как быть должно. Имя его было Адлан.
— Чё слушаешь? — спросил его встававший рядом сурового выражения лица, но странным образом сочетавшимися с этим добрыми глазами Дауд.
— Снуп Дог.
— Кто это?
— Американский рэп исполнитель. — кивая головой в такт музыки, ответил Адлан.
— А чё забугорный, с патриотизмом туго?
— С ним порядок. Просто жанр нравится, а у нас в стране такого нет.
— Да их как грязи этих читающих под бокс словесный понос.
— Вот именно, грязь и нечистоты со слюнями о любви.
— Почему у них есть рэп и он популярен, а у нас их исполнителей не слушают?
Озадачился вопросом Дауд, и его приятель разъяснил своими мыслями:
— Потому и не слушают, что популярен. Если их композиции зазвучат на радио и ТВ нашей страны, то все сразу увидят, что то дерьмо, которое исполняют у нас не имеет ничего общего с истинным рэпом в его изначальном, задуманном проявлении.
— У нас тоже кое-что есть. Правда, не на больших сценах и мимо телевизионных экранов. Но выступления таких коллективов случаются.
— Да? Напой что-нибудь.
— Где гомосеки у нас в стране? Каждый ответит: «В МВД!» Где дураки в ослиной шкуре? Каждый вам скажет: «В Прокуратуре!» — напел Дауд, насмешив друга неловкостью своих размахивавших движениями рук.
— Ха-ха-ха! Вот это слова! Ласкают слух! Их бы на музыку да в новогоднюю ночь и по всем каналам вместо обращения президента!
— Исполнителя только подобрать надо с хрипотцой голоса, чтобы по кайфу слушать было. А то кого не возьми из звёзд шоу-бизнеса, так в пору ему сказать одно: «В лице, таких как ты, певец, я скажу за девяносто процентов нашей эстрады буквально следующее: Эйс Вентура жопой пел лучше».
— Ха-ха-ха! — вновь заливался смехом Адлан.
— Хочешь конфету? — предложил ему даже не улыбавшийся и только этим ещё более смешивший Дауд.
— Тебе не надоело слюнявить сладкое?
— Для нервов хорошо и мозги расслабляет, настраивает на нужный лад. — прятал леденец во рту брутальный кавказец.
— Тихо все, шоу начинается. — угомонил своих людей Рамзан, выглядывая из-за угла на закипавшую вознёй суету.
К спускаемому краном контейнеру подъехали три фургона. Двери транспорта открылись, и несколько крепких парней перегружали в него прибывшие морем тяжёлые ящики. Работа спорилась мгновениями. А как ещё, когда чужое становится твоим? Цепочка рук из принимавших и отдававших товар и через считанные в не более двадцати минутный абзац времени всё было перегружено и готово к отправке.
— Пора.
Скомандовал своим людям Рамзан, и молниеносность толпы кавказцев не оставила шанса даже на испуг поверженным с нескольких ударов каждому ребят.
Сравнение грубое для серьёзных людей. Но так эффективно, мгновенно, с точностью каждого действия, синхронностью и пониманием друг друга не работают даже разрекламированные «элитностью» отряды спецслужб.
Тела живых, но оглушённых сволакивали к одному из фургонов, и вскрывший ящик Дауд, увидевший его наполненным ещё в заводской смазке оружием, спросил Рамзана:
— Что с товаром будем делать?
— Ну, не пропадать же добру? — осматривая изобилие разнокалиберных стволов, числом которых можно было вооружить маленькую армию, ответил тот. — Нет, мы, конечно, можем всё сдать ментам, стволы осядут на их руках растасканными кому какой приглянётся, а после их вскинут на нас. Или…пополним свой арсенал.
— Своя рубаха ближе к телу, — огласил согласием Адлан, но повесил второй вопрос к главному среди всех, — А молодые люди? — показывал он на лежавших, на земле парней. — Когда очнутся, непременно вспомнят, кто увёл товар из-под их носа и сообщат об этом своим господам.
— Не сообщат. Как говорится: «Концы в воду». А там их вместе с кишками, ногами, руками и прочими частями тела перемелет.
— На корм рыбам?
— Но только позаботимся обо всей фауне подводного мира, чтобы и рачкам, моллюскам досталось, не одним большим куском.
Закинув тела на стоявший рядом пустой поддон, севший за руль погрузчика Дауд подцепил его вилами и вместе со вставшим на подножку Рамзаном направился к краю причала, к отшвартовывавшемуся кораблю.
— Ты за ноги, я за руки. — обозначил действие глава чеченской диаспоры.
— Понял. — ответил его человек.
Хватая тела как оговорили, они бросали их под лопасти начинавшего раскручиваться и вспенивать морскую воду судна. Их затягивало под винты словно воронкой, перемалывало в куски, словно мясорубкой и отправляло на дно, где довершить начатое должны были донные обитатели порта, съев то, что осталось.

VIII

Надолго выбыв из поля зрения общественности, Анатолий Владимирович старался вернуть к себе её ослабевшее внимание, устроив пресс-конференцию в одном из предназначенных для таких случаев зале правительственного здания. Но толи лунные сутки убывали, толи вспышка на Солнце и магнитные поля, может неверная формулировка редакций средств массовой информации, но журналисты буквально «сорвались с цепи», засыпая интервьюируемого неудобными вопросами.
— А чем обусловлено ваше возвращение в страну? — слышалось из щёлкавшего фотовспышками, переполненного людьми и видеокамерами зала женским голосом. — Вы ведь покидали пределы России и длительное время пребывали в Германии, у своих детей?
— Да, спасибо, я немного знаком с деталями собственной жизни, — отшутился Анатолий Владимирович, насмешив некоторых журналистов в зале. — Но эта поездка была делового характера, отнюдь не личного. Однако время пребывания с семьёй легло гармоничным сочетанием со временем положенного мне, как и прочим работникам, отпуска.
— А не затяжная была ли командировка?!
— Расскажите о её целях!
— Были ли подписаны какие-то документы или соглашения?! Если да, то в какой области!
Наперебой выкрикивали с мест работники средств массовой информации, желая получить как можно больше новостей и первыми отнести их каждый в свою редакцию.
— Господа, дамы. Я призываю вас к сдержанности и терпению, — стоял против их натиска чиновник. — Всё, что я могу, на что имеют право, я непременно расскажу вам. Задавайте свои вопросы, но делайте это предельно откровенно и точечно.
— Экономика! Темпы развития и обеспечения уровня роста! Ваш комментарий!
— Вы сами ответили, сами всё сказали, — посмеивался Анатолий Владимирович. — Государство прикладывает все имеющиеся у него усилия к росту экономических показателей и уровню дохода населения.
— Каллиграфически изящно говорите, — слышалось мужским и не менее настырным голосом. — Но какие шаги конкретно применяются вами? Хотелось бы знать.
— Знаете, как говорится: «Не говори «Гоп!» пока не перепрыгнешь» или «Загад не бывает богат». Мы работаем, вы скоро сами всё увидите. К чему слова?
Как всегда размыто отвечал государственный деятель, но вопросы сыпались как из «рога изобилия»:
— Медицина, налоги, социальные программы, образование, рост малоимущих в стране! Как вы прокомментируете эти темы?!
— Это целый пласт пока имеющий свои нерешенные проблемы. По крайней мере, пока.
— Но они ложатся на плечи огромного числа наших соотечественников! И этот груз для многих неподъёмен!
— Мы способны оказать поддержку этим людям.
— Моральную?! Провинция получает от федерального центра только обещания, трату времени на бессмысленные дискуссии и пустые слова, забирая при этом всю прибыль налогами, отказами предусматривающих развитие проектов и последнего, оставшегося в стране ценного, олигархами.
— В ваших словах много тёмных цветов. — замялся неловкостью чиновник.
— В них только правда! Расскажите о реновации в стране!
— Эта программа довольно эффективно показала себя в Москве и…
— В Москве! — прервал государственного служащего женский голос из зала. — А как быть со страной?! Столица обновляется жильём! А Россия?! За МКАДом что, все жилые дома в прекрасном состоянии?! Там до девяноста с лишним процентов жилищного фонда непригодно для жизни по московским стандартам! Или для Москвы это худое, а для России пойдёт?!
— Откровенный у нас с вами получается диалог, и я благодарен вам за это. Но вы переоценивайте мои силы и полномочия. Внутриполитической и экономической жизнью страны, включающую справедливый рост уровня жизни населения, а не его узкой прослойки кого-то из..., занимается команда людей, и отвечать на подобные вопросы, я полагаю, приоритет чиновников несколько выше рангом, того, которым обладаю я. — отговорился Анатолий Владимирович.
Но вопросы продолжались, накал страстей их значимости неумолимо рос:
— Откровенность пока звучит только в вопросах! В ответах лишь размытые формулировки и попытки увиливания да смены тем!
— Система государственного управления нашей страны и её коррупционная составляющая! Ваш комментарий!
Государственный деятель сдерживал натиск любопытства журналистов паузами своих ответов и тщательным анализом подбора слов, выбирая из сыпавшихся вопросов наиболее неактуальные, переиначивая их в своей голове и давая ответы на то, что в принципе никого не интересовало.
 — Это находится в ведении Министерства Внутренних Дел, которое, в свою очередь, является федеральным органом исполнительной власти. Они владеют всей информацией и охотно поделятся ею с вами,  — юлил чиновник. — Я же отвечаю лишь на то, что касается тем моего непосредственного ведения.
— Тогда расскажите нам о своём самочувствии, — не вставая с места, задавала вопрос Чёрная вдова. — Как вы себя ощущаете? Ваши жизнь и здоровье вне опасности?
Увидев в зале леди-смерть и узнав её, Анатолий Владимирович затрясся руками, налил себе стакан воды из бутылки на столе пресс-конференции, и уже поднося стакан ко рту, хотел выпить. Но увидев открытую улыбку девушки киллера, замер движением, заподозрив напиток в отравленности. Оставив стакан, он даже не поблагодарил за встречу собравшихся и не попрощался, стремительно скрываясь за кулисы в окружении своей охраны.
Пошедшая не по сценарию, где как всегда государственный деятель чистенький, грамотный, разбирающийся во всех проблемах, отвечающий на заранее подготовленные его пресс-службой вопросы, встреча с журналистами не сильно волновала Анатолия Владимировича. Но он был в ужасе от блеска тех глаз, которые смотрели на него из центра зала, выдавая одно, но безумно страстное желание их обладательницы – заинтересованность в его смерти.
Он скрывался за кулисами и слышал разбавлявший ропот недовольных спонтанным прекращением пресс-конференции журналистов дьявольский для своих ушей, раскатистый смех её – Чёрной вдовы. Она вернулась, чтобы довершить начатое. Она вернулась за его жизнью.

IX

Размазанность интеллекта представителей современного общества по «стенам и полу, той палаты душевно больных», в которую нас упрятали современные политиканы и раболепствующие пред ними соратники издевательств над людьми, способна ужаснуть любого мало-мальски мыслящего человека. Но большая часть из нас по-прежнему не мычит-не телится, предпочитая ничего не менять и оставить как есть, только бы его не задело. Заденет, даже не думайте, заденет и крайне болезненно. Не стоит бояться бить в зубы – это не страшно. Для начала предупредите подлеца, жёстко произнеся через свои стиснутыми: «Уйди, падла». И он отвалит, пукнув в штанишки и захлопнув пасть.
Но самое главное, не нужно бездумно верить слащавым речам и приторно-медовым обещаниям,…обманут, кто бы не давал их – это ложь. Не стоит верить своим ушам, ставьте под сомнения виденное вашими глазами,…верьте ей лишь одной, живущей в каждом своей – душе. Она не обманет, порой огорчая незавидной, но неизменной правдой. И только её нашёптывающий голос способен оградить от попаданий в разный блудняк по жизни, наподобие чиновничьей брехни или религиозных песнопений, как замануха действующих на потрёпанное проблемами жизни сознание.
Но те, кто не расслышал вопль внутри себя, становятся фанатиками чужих помыслов и идей, которым им суждено стать рабами и бесправными подчинёнными, наподобие слабоумных сектантов, службу которым в своей церкви и устраивал тем днём Пророк.
От мессы к мессе зал наполнялся всё большим числом отдававшегося новой вере люда, приводя с собой родственников, друзей, знакомых последователями им непонятной ереси и религиозной болтовни.
— Братья мои, сёстры, паста, друзья! — вёл свою проповедь со сцены Пророк. — Вы пришли в наш храм, дабы очистится, возродиться, напитаться верой! И я помогу вам в этом. Как давно вы во грехе? Как давно? Год, два, с рождения? Да! С самого рождения мы грешные с вами, но не поступками - для них мы малы, не помыслами - безрассудно юны. Но грех наш не только в том, что мы оставили Господа нашего ради пришествия в земную обитель. Мы накинули на свои души похотливые тела и распоряжаемся ими гонимые развратом, жаждой денег и взирая в своё будущее. Но своими поступками мы создаём его неизбежно чёрным, дьявольским, разрушающим наше естество, нашу душу. Так зачем мы так поступаем?! Скажите мне!
— Покажи нам путь!
— Помоги прийти к вере!
— А-а-а!
Доносилось возгласами помутнённых рассудков с мест от молившихся к ходившему по сцене и скидывавших в его адрес руки прихожан.
— Каждый из нас это корабль, жизнь-океан, по которому приходится плыть; поступки наши - повороты штурвала. И только от капитана зависит выбранный путь и время прибытия в конечную бухту.
— Моряк, сука, — негромко говорил Бес, наблюдая за происходившим из центра зала, сидя в окружении полоумных сектантов с промытыми мозгами. — С твоими эпитетами тебе бы на параше стихи сочинять, миссия, ****ь.
— Но наша церковь объединила истинно верующих в своей обители, — продолжал проповедь Пророк. — И мы с вами способны преодолеть любые шторма, любые водовороты и предстать чистыми перед Господом нашим! Верите ли вы мне?!
— Верим!
— Да!
— Веруем тебе, учитель!
Не замолкали ответами страждущие людишки, поверившие и обманывавшиеся лживым учением. А гнусавивший им ересью чувствовал себя первым на земле после бога, презренно взирая на беснувшуюся толпу, раскачивавшихся из стороны в сторону женщин, опьянённых дурманом его воздействовавшего на их разум голоса.
— Сколько же здесь дегенератов? — изумлялся происходившему зрелищу Бес, —  Одно радует, они все здесь кучкуются. Но когда выйдут на улицу..., — он встряхнул головой, словно пытаясь избавиться от похмелья, и досадно произнёс. — Мать твою... ведь эти олигофрены каждый день среди нас и это болезнь заразна.
— Ну, если Христос воскрес из мертвых! — вновь орал Пророк, — И принял смерть за нас с вами, значит, и мы сумеем воскреснуть и отправиться на небеса. Но что нужно для этого? Что? Покаяться! Покайтесь в грехах своих и откройте душу свою для Господа, для его благодати. Узрите Господа! Он скрывается в каждом из нас, каждом без исключения! — Пророк, уверовавший в ту ересь, которую нёс, бегал по сцене и размахивал рукой в сторону паствы, не забывая кричать в микрофон. — И в скором времени произойдет то, чего мы так долго ждали! Земля содрогнётся, придёт в движение, и мы узнаем того, кто вернётся к нам своим вторым пришествием! Узрим Христа нашего пришедшего править миром и всмотреться в душу каждого из нас, чтобы грязные низвергнуть в ад, но чистые, истинно верующие наградить вечным блаженством рая. Ангелы мечтают видеть на небесах каждого праведника, которого они знают, но не смеют показаться ему до поры - до времени, дабы не смутить веру его и верности помыслов.
— Ну, ты загнул, падла, — сохранял здравомыслие среди потерявших его Бес. —  Тебя, в натуре, кончать надо, говномёт церковный. А то на всех этих конченых в стране дурдомов не хватит.
— Иисус вернётся к нам, и мы должны помочь ему разрушить деяние дьявола! У нас ещё есть время, и мы обязаны...!
Пророк оборвал проповедь и обратил всё внимание подошедшему к нему Бирке. Склонившись и выслушав его шёпот, основатель секты посмотрел в сторону стола, за которым сидел во время службы, и направился к нему.
— Пастырь наш, мы веруем, веруем!
— Благодарим тебя и веруем в Господа нашего Иисуса Христа!
Доносились крики с первых рядов.
Пророк подошёл к столу, взял с него перевязанную красным бантом коробочку, развязал и, открыв, запустил сработавший механизм с поднявшейся табличкой и надписью на ней: “Бум!”.
Бросив суровый взгляд в зал, он вглядывался в переполнявшую его толпу людей, но не увидел сидевшего среди всех Беса. Хищно усмехнувшись подарку, отложил его в сторону и продолжал проповедь.

X

Желавшие лёгкой наживы, «денежного дождя» из не прекращавшейся капели купюр, обитатели букмекерской конторы прозябали на её диванах с открытием и до завершения работы заведения. Чувствуя вожделенный куш, глаза игроков полыхали азартом от всего, что могло, но не стремилось озолотить их. Мониторы телевизоров упорно транслировали лишь спортивные состязания, да новостные таблицы, подводя итог ожидавших этого радостью выигрыша или разочарованием спущенных денег «в трубу».
К сотруднице азартного рода деятельности конторы – миловидной девушке с уложенными в хвостик русыми волосами и соблазнительным декольте у белой полупрозрачной, выдававшей под ней кружево белья сорочки, сидевшей за стойкой у своего компьютера, подходил осматривавшийся по сторонам Барс.
— Милая, а кто сегодня играет? — спросил он, интригуя красавицу своей брутальной внешностью.
— Многие. — кокетничая, ответила та.
— А кто выигрывает?
— Примерно половина из них.
— А кто чаще всего торжествует над поверженными?
— Зависит от вида спорта. А вы не слишком в этом разбираетесь. Первый раз у нас, так ведь? — опираясь на локотки, и улыбалась незнакомцу девушка.
— В плане азарта я не новичок. Но специфика куража всегда иной направленности была. Карты – моя слабость. Искусство рук, проворность пальцев, жизнь тридцати шести, и только от тебя зависит…пан или пропал.
— А ставка?
— Жизнь,…но можно меньше.
— К примеру?
Продолжала заигрывать красотка, и Барс повёлся на её чары, сдерживая себя, но отвечая романтическим тактом:
— На раздевание. Двадцать одно – победа, перебор или нехватка – одёжка с себя.
— А когда её совсем не останется? — робостью, но желанием и почти согласием на всё, спросила заинтригованная понравившимся ей мужчиной работница заведения.
— Тогда наступит черёд главного…любви. И к ней игроков подвёл он – азарт. Не хотите сыграть со мной? Я в этом профи. — признался Барс и вынул из кармана колоду карт, филигранно перетасовывая её и перекатывая меж пальцев.
Девушка покрывалась стыдливым румянцем, но не в силах была отвести глаз от мужчины и работы его проворных рук.
— Я очень плохой игрок. — томным голосом призналась она.
— Значит прекрасная любовница. Милая, ответь мне на один маленький, но очень важный для меня вопрос, — Барс достал корешок ставки из кармана и положил на стол перед работницей букмекерской конторы. — Эту ставку сделали у вас, не так ли?
Девушка с трудом оторвала голубые глазки от обаявшего её мужчины и, взглянув на лист бумаги, ответила:
— Да, эту ставку делали в нашем заведении. Мне проверить, сыграла ли она?
— Будьте любезны. Очень хочется знать. — пускал свой шарм в действие Барс.
Она забила сведения ставки в базу данных компьютера и радостно, но немного тихо сказала:
— Я поздравляю вас, вы стали обладателем довольно крупного выигрыша. Вот только…
— А что так тихо, даже робко?
— Вот только я вынуждена вас огорчить. Суммы таких выигрышей, как правило, не выдаются победителям. Такие случаи мне известны.
— А почему? — с неким равнодушием интересовался вор.
— Под разными предлогами, иногда надуманными, но результат всегда один – денег победитель не видит.
— Как в лотерею в нашей стране? Так же?
— Я не знаю. — замялась красавица.
— Ну, это когда нанимают какую-нибудь известную личность, она рекламирует юбилейный, или иной, тираж азартной игры; народ верит и несёт свои деньги…после розыгрыш и один победитель – кто-то из родственников устроителей лотереи.
— Наверное…
— Да точно. Одно и тоже – кидок. А того, кто сделал ставку, не помнишь?
— Извините, здесь столько людей бывает, я просто не могу каждого…
— Не объясняй, я понимаю. А с чего обычно начинается трудный путь недовольства тех, кто хочет получить свой выигрыш? Куда они идут сначала?
— Это вам в генеральный офис надо. С такой крупной суммой только туда, мы здесь обналичиваем значительно меньше. Но я вас уже предупредила, так что…
— Благодарю за искренность. И она останется только между нами,…обещаю. — улыбнулся девушке Барс и легонько дотронулся пальцем до кончика её носа, заставив красавицу улыбнуться и ещё больше застесняться.

XI

Терзаньями души, рассудка, он словно бы вновь, как годы назад, очутился на распутье своей жизни. Когда-то был обычным парнем, затем стал известным авторитетом под именем Бардо и после священником – Отцом Иннокентием. Повороты судьбы были лихими и закручивающими сюжет жизни задумчиво прохаживавшегося вдоль и поперёк по своей келье служителя церкви. Его час пробил, и остановившиеся часы прекратили ход, ожидая решения мужчины – как быть дальше?
Ему предстояло повторить кульбит жизни или отказаться от него, и понимание этого, желание и волнение предстоявшего шага трясли плоть батюшки ознобом, нерешительностью и горечью необходимости – решать надо. Он уже когда-то отказался от мирского, ушёл от людской суеты, обрёл веру и надеялся так и прожить отпущенные ему свыше годы. Но свыше сказали, что ему стоит идти дальше, его время пришло, часы затикали сорвавшейся с места секундной стрелкой,…батюшка принял решение.
— Правильное не всегда легко. Оттого и выбор тяжек между тем, как хотелось бы и тем, что должен. Я должен и я сделаю это.
Он снял с себя крест и положил его на стол, покидая то место, где прожил долгие годы – маленькую келью при старой церквушке, сказав на прощание приютившим его стенам:
— Не надо путать веру и религию – это разные понятия. И не надо выдавать их за единое целое – это не так.

Выходя на улицу, Отец Иннокентий столкнулся с невысокой, покрытой платком женщиной. Увидев священника, она поспешила к нему навстречу и будто финальным испытанием перед последним шагом за ворота обители всевышнего спросила:
— Батюшка, как мне найти бога?
— В душу свою загляни, там подскажут, — решительно и знающи, ответил он. — Только в церковь не ходи, там его нет.
Обомлевшая женщина застыла ответом, а сложивший с себя сан священник уходил в давно забытый им, не столь желанный, но греховный мир.

В обычной парикмахерской, мужской зал не сильно блистал ассортиментом выбираемых сильным полом причёсок. Нет, конечно, были разные уникумы сегодняшних дней. Одни красили волосы в зелёный, синий, другие кричащие об их идиотизме цвета; иные выбривали разные линии и слова, напоминая своей головой интимные стрижки престарелых шлюх. Но разумные посетители аскетичного необходимостью салона стремились подчеркнуть здоровье внутри головы с её внешним покровом.
В свободное кресло садился тот, которому сильно удивилась девушка-парикмахер, готовя инструменты к работе и собираясь накрыть посетителя пеньюаром. Длинные волосы, борода,…но главное, что смущало её – ряса. Таких клиентов у стройненькой дамы лет сорока ещё не было, и она, теряясь догадками, стремилась узнать:
— Как вас подстричь, мужчина?
— Уберите всё лишнее. Бороду в ноль, на голове поприличней, но не слишком коротко.
Удивлённая заказом, парикмахер приступила к работе, превращая облик священника в лицо мирянина.
Доводя штрихи висков до ровного бритвой и, сняв накидку с мужчины, в зеркале отображением виднелся уже не обросший поп, но брутального вида, симпатичный мужчина, который, расплатившись, следовал по пути преобразования дальше.

Он входил в магазин. Не следуя моде, полагаясь на серьёзность ассортимента, выбрал одежду своего размера и скрылся за занавеской примерочной. Удивлённые продавцы дорогого бутика замерли ожиданием дальнейшего, и через считанные минуты показался он – в стильном кожаном пиджаке поверх облегавшей накаченное тело футболки, отглаженных брюках и начищенных туфлях.
Деньги в кассу, рясу в мусор. Выйдя на улицу, миру представал прятавшийся за стенами церкви уже не священник Отец Иннокентий, но вернувшийся криминальный авторитет Бардо.

Его не ждали под сводами храмов, да он туда и не спешил, направляясь в неизвестное ему нахождением, но так знакомое историей место – дом Стаса. Найдя его и выходя из такси, он подходил к входной двери и, не задумываясь лишней скромностью, дёрнул ручку вниз, ступив через порог и представ перед встречавшим его с ребёнком на руках.
— Здравствуй, Бес. — сказал тогда он.
— Ты… — всматривался в знакомые ему глаза хозяин дома.
— Отец Иннокентий…в прошлом. Теперь Бардо…навсегда. Примешь меня?
— Тебя? Да за кого ты меня принимаешь? Конечно.
Сойдясь разделяемыми одним шагом, они крепко пожали друг другу руки, занося их с размаха и сцепляя хлопком.

XII

Когда слышишь шёпот капель воды, стоит задуматься: - омывающий ли землю это дождь, журчание лесного ручья, бег протекающей речушки или тебе попросту кто-то решил нассать в уши? Романтика природы и её философское восприятие это прекрасно, но всё чаще прослеживается последнее, причём во всём и ото всюду. Представитель власти непогрешим априори – это расстёгивают ширинку. Они на страже закона и справедливости – это достают. Обращайтесь к ним за помощью, и они окажут её квалифицированно, быстро и беспрекословно доброжелательно – это бьют полной струёй. Многих вы видели достойных под погонами? А вызывает ли это украшение плеч у вас чувство уважения? Если да, то каким макаром? За что их уважать, что они для этого сделали? Когда? Чем? Может тем, что на мирной манифестации в защиту своих прав тронул чугунную бескозырку клоуна с надписью на трусах: «Росгвардия» и получил предписанием романтический тур в места не столь отдалённые на три года, а этот помойный шлак, избивавший тебя резиновой дубинкой, обрёл грамоту и…счастье? За что их вообще уважать?! За то, что наши налоги идут им на зарплаты вместо повышения пенсий старикам, возведения жилья воспитанникам интернатов, лечения малышей от рака и прочей херни, расползающейся по миру как понос по стенкам унитаза, а они при этом отъедают бока, жирные жопы и хрен кладут на тех, кто попал в затруднение? За это, ****ь, уважать?! Или за то, что пузатые не могут стометровку пробежать не изойдясь на отдышку? Или за то, что у подавляющего большинства погонистой фуфлобратии уровень интеллекта меньше чем у котов в театре Куклачёва, выполняющих трюки дрессировки за лакомство опосля?
И всё же нам упорно талдычат, руководствуясь современной компьютерной терминологией: «Уважение обязано быть по умолчанию». Чьему, вашу мать, молчанию, черти?! Это такое же дегенератство мозгов, как и то, что перед тобой женщина – уважай, старик – уважай. Простейший пример. Восьмого августа две тысячи восьмого года Грузия напала на Южную Осетию. Не вдаваясь в историю конфликта, но по факту свидетельств очевидцев: в прятавшихся в подвалах домов женщин и детей «солдаты» грузинской стороны бросали гранаты, взрывая их живьём; беременным женщинам отрезали головы в их же кроватях. Теперь к такому моменту: одному из известных ещё по советскому кино актёров, проживающему как раз в Грузии, сыгравшему в фильме «Мимино», все его помнят, должны были вручать премию в России, от которой он отказался по результатам вмешательства в конфликт нашей страны. Да и хрен бы на него, но… он оправдывал тех мразот и тварей, которые воевали с безоружным и мирным населением. Оправдывал тех паскуд, которые стояли плечом к плечу с российскими миротворцами, а через пару часов палили в них танковыми залпами, в вооружённых лишь автоматами ребят.
И скажите теперь, - как я, у которого дед и прадед воевали  с фашистами, осмелюсь проявить уважение к той мразоте, которая раскрывала своё хавало в оправдании воскресших свастиков паскуд? А ведь он годами склонен, с сединою на висках. Как он пел когда-то: «Мои года – моё богатство». Сука ты! Старпёр никчёмный, вспоминать которого достойные люди будут плевком и морщаньем брезгливости лица.
Так и к легавым – нет уважения по умолчанию. Заслужи!
Торопливо вернувшийся домой майор полиции Новиков, скинул обувь и бежал на кухню, где моментально включил газовую горелку, но не прикрыл её предназначенным к разогреву ужином. Трапезничать он собирался иным. Вынув из ящика стола обгоревшую ложку и одноразовый шприц, он порвал обёртку, достал из кармана пакетик с белым порошком и, высыпав его в столовый прибор, поднёс к огню. Наркотическое средство поплыло жидкостью от нагрева, и мусор набирал его через иглу. Руки падлы тряслись ломкой, и, закатав рукав, он делал укол в вену. Капли крови смешивались с содержимым шприца и единым нажатием устремлялись в прожжённую вену. Мужчина ослабил связывавшую руку полотенце, откинулся на стуле и получал блаженный кайф.
— Словил усладу, мусорок? Уже накрыло? спросил его выходивший из комнаты в коридор Рино.
Заметив гостя, блюститель закона сразу узнал того, но среагировать реакцией не мог, наркотическое опьянение замедляло все инстинкты.
— Зачем ты пришел, Рино? — прошептал обветренными губами он, еле сдерживая глаза, чтобы не закрыть полностью.
— Сказать тебе пару слов... перед сном. Не отрубайся, мусор, держись в сознании.
Хозяин квартиры приоткрыл рот, будто рыба, выброшенная на берег, но сложно соображал, хотя не отключался полностью. Рино прошёл на кухню и среди грязи и беспорядка увидел лежавшие на полу гантели.
— Занимаешься? — спросил он, показывая на них.
— Бывает, — тихой протяженностью ответил блюститель закона под кайфом. — Рино, я знаю что, но...
— Я вижу. Ты уже со стажем, плотно сидишь. Давно?
— Где-то год, может больше...
— А где берёшь? 
— Мне известно о запрете на дурь введённом Шамбалой. Но когда очень хочется, найти можно. Ты пришел читать мне мораль?
— Нет, я здесь по другому поводу, и ты должен уже был бы догадаться о нём. Давай, трезвей мозгами.
— Зацепа мысли никакого. — плыл сознанием легавый мусор.
— Как ты правильно начал, в городе табу барыгам. Лаборатории сожжены вместе с товаром и некоторыми не успевшими убежать. Точки прикрыты, открывавшие их почили с миром. Но дело не завершено, сейчас подчищаем крышеваших наркоту.
— Рино, я брал только для себя.
— И тем самым потворствовать спросу. А атмосфера таинственности, в которой ты делал это, заставила нас очень постараться, чтобы вычислить тебя и найти. Знаешь в чём неоспоримые преимущества технологий современных дней?
— В чём?
— В том, что они позволяют беспрецедентно эффективно работать. Мои специалисты создали интерактивную карту города с мониторингом ситуации в нём. И вот что интересно. Наркоманов стало меньше, но на контролируемой тобой территории, мусор, они словно в арифметической прогрессии разрастались. Вывод какой?
— Это всё Береста... — сквозь кайф оправдывался легавый.
— Уже не секрет... и то, что с ним стало.
— Рино, нет, не надо...
— Мусор-зло, наркота - отрава, мусор наркоман - злейшая помесь. И эти симптомы надо лечить. — Рино поднял с пола гантель и несколькими ударами пренебрежительно разбил ею голову скота в погонах.
Меняясь и приспосабливаясь под современное общество, твари укрываются пледом его гнили, комфортно и тепло себя чувствуя в условиях фактического отсутствия морали и чувства долга. И тогда остаётся только одно - охота на ведьм. Выискивание этих змей под корягами потаённых мест и тотальное, бескомпромиссное уничтожение.

XIII

Явно перевозбужденные и готовые к свободной любви девушки были готовы к таинству ночного священнодействия, которое частенько любил устраивать на нижних ярусах своей церкви Пророк. Оргазмический фестиваль и сексуальный праздник одновременно со множеством беспорядочных связей особо понравившихся ему дев из числа отдававшихся душой на мессах и телом после них длился часами, заканчиваясь рассветом или продолжаясь дольше-по желанию устроителя.
— Раскрепощение-это означает отречься от разных притеснений, гнёта и всего, что нас сковывает, — говорил, раздевшийся по пояс Пророк, сидя в огромном кресле перед ползавшими у его ног и ласкавшихся между собой и самими себя обнажёнными красавицами. — Но чтобы раскрепоститься душой и отдаться ею богу, сначала придётся высвободить порыв своих телесных желаний, отбросив стыд, одежду и неловкость ненужных предубеждений.
Девушки становились всё более откровенны ласками друг друга, позабыв о сдержанности и не смея более перечить обуревавшей их похоти. Среди них были прелестницы разных возрастов, но преимущество не дотягивавших и до тридцати. Своим желанием и согласием они изобретали такую чудовищную сладострасть, что огонь влечения способен был вспыхнуть даже у тех, чей природа давно потушила возрастом или окутавшей болезнью. Совокупления, объятия, поцелуи, сплетение тел, взаимные ласки и облизывание для развлекавшегося этим зрелищем Пророка, всё было для него.
— Вы должны ощутить радость наслаждения друг другом, блаженство от собственных слабостей, — томным голосом говорил он. — Очиститесь от стыда, полюбите друг друга так, как Господь любит вас: чисто, искреннее, свободно.
Оргия набирала обороты и к лидеру секты, положившему руку на голову одной из прелестниц, сидевшей у его кровати словно собачонка, подходил уже удовлетворённый сексуально Бирка. Отпуская руку одарившей его интимными ласками и сажая её в воцарившийся круг разврата, он услышал от своего друга:
— Понравилась девочка?
— Среди всех, я готов выбирать только её. С ней становлюсь таким ненасытным, аж сам себе удивляюсь. Только она всё о тебе, Пророк, да тебе.
— И как ты заткнул её?
— Сказал, что я твой заместитель и это прямое распоряжение тебя. Хороша бестия, сегодня не раз ещё её возьму.
— Другую цепани, вон их сколько, любую бери, с этой ещё успеешь наиграться. Возьми её и ещё кого - веселее будет. Прояви фантазию. Смотри, как они проявляют.
Среди переплетения обнажённых женских тел, ласкавших и удовлетворявших друг друга, действительно выделялась своей телесный красотой и грацией одна смуглая кожей брюнетка лет двадцати трёх. Тело девушки сводило с ума округлостями и фантастичностью неземных форм. Огромные глаза, подчёркнутые скулы, атластность кожи и неописуемая стать напоминали в ней восточную царицу-Шахерезаду.
Не сводивший с неё глаз Бирка, сдерживал вновь нараставший пыл и спросил Пророка:
— А кто она вообще такая? Таких прелестниц ещё поискать. Откуда?
— Давно заприметил. Она робкая было поначалу, приходила на службы с какой-то из своих подруг, садились с краю, тихими были. Я вызвал их как-то подняться к себе на сцену, потом пригласил за кулисы, потом попить чайку. Теперь вот здесь сидит, в круге блаженства, в круге любви. — ответил хренов миссия.
— А чьих будет? Порода видна сразу, кровь-то от знати, поди?
— Родители-местные предприниматели. Кстати, хотят дочку обратно заполучить. Она пока сбегала.
— Не отдавай. За собой такое тело столблю. Подросла и хватит, теперь моя девочка, только моя.
— Бирка... — недовольно заявил Пророк.
— Ну, то есть... — пытался отговориться тот.
— Да ладно тебе! Я шучу! — смеялся основатель секты. — Забирай! Вон их у меня сколько! Все мои! Все до одной! А будет ещё больше!!!
Девушки стонали удовольствием и желанием, не останавливая оргию и протягивая руки к мужчинам. Довольный Пророк встал и шагнул к ним, моментально ощущая их ласки на своём теле.
Групповая круговерть разврата и распутства закручивалась новой силой, эпицентром которой становились уже двое разбавлявших женскую массу тел мужчин: Пророк и присоединившийся к нему Бирка.

XIV

Годы, проведённые в застенках тюрем, лагерей и колоний, приучили Рябого к одной очень важной и полезной привычке – много читать. Каждая изученная им книга давала нечто большее, чем пропечатанный на её страницах текст, она заставляла думать, размышлять, анализировать. Это занятие не только помогало скоротать время очередного срока, но и с пользой провести его, развивая остроту ума и подвижность мысли. Отсидки остались далеко за плечами, но пагубность доброй привычки осталась, и он шёл тихой улицей к полюбившемуся ему когда-то книжному магазину.
Уже у входа его, как и других посетителей, приветствовала анонсирующая презентацию нового труда недавно ставшего известным автора афиша. Открыв стеклянную дверь и ступив через порог, Рябой приятно удивился множеству покупателей, к великому сожалению не свойственному для сегодняшних дней месту.
Взяв с полки по экземпляру и заставив работников магазина торопиться на склад, дабы утолить спрос голодных до литературы, все эти люди образовали собой длиннющую очередь, медленно подходя к столику с сидевшим за ним автором книги, протягивая её для автографа и обмениваясь с ним парой фраз.
Молодой человек с открытыми доброжелательностью глазами немного смущался навалившейся на него популярности, и было видно, как он в чём-то робел перед своим читателем, но лишь от личной встречи, не стесняясь за свои мысли, выплеснутые чернилами в увидевшем свет романе. Хрустя свежими страницами, он открывал твёрдый переплёт книги и оставлял на его развороте свою подпись и коротенькое пожелание каждому, кто приобретал его творчество, родившееся в свет книгой.
Рябой становился очевидцем того, как автор не только презентовал свой литературный труд, но как он отстаивал то, во что верил, что видел вокруг себя, как доносил это до окружающих. «Король воров» слышал слова того парня, и, остановившись у стеллажа с печатной продукцией так, чтобы видеть того, просто слушал, как он отвечал своему читателю, с которым у него завязался ненавязчивый диалог.
— В нашей стране делегируется только ответственность и то, истинный виновных как правило отмазывают,  — говорил автор романа о жизни стоявшей напротив него женщине средних лет. — Все кричат с телеэкранов и страниц о преступности и борьбе с ней, о нравственности, чести, совести и храбрости представителей спецслужб, но никто не в силах и бояться упомянуть об особом виде преступности - коррумпированной составляющей власть предержащих в нашей стране. Словно они святые, безгрешные и чистые перед обществом. Полиция, Следственный комитет, Прокуратура и прочее гидры с копытами вместо ног, петушиными клювами, гребнями, распущенным хвостом и телячьим жирным телом якобы пытаются расследовать какие-то там громкие преступления. Но вот что интересно. Ни одно нашумевшее из них, совершённое против того, кто отважился говорить правду, не обоссываясь и, не трясясь перед властями, странным образом осталось без ответа на вопрос - кто его совершил?  И это хвалебная отовсюду деятельность силовых структур, живущих на баснословные дотации и налоги, уплачиваемые каждым из нас, нас с вами. Почему? Не умеют? Не могут? Не хотят или попросту... не разрешают, не дают? А кто тогда? Тот, кто над ними и руководит. А зачем тогда, с какой целью? Ответ напрашивается сам собой риторическим вопросом -  не они ли всё устроили, а? И уже давно не шёпотом, но народным ором из разных уголков страны до столицы доносится истинное мнение людей, говорящих, что самая важная коррупционная схема нашей страны это бюджет-Кремль. Она же, как можно заметить, самая короткая. Но со всех сторон, ежедневно, нам давно выклёвывают мозг честными полицейскими и их опасной работой - расследованием преступлений. С такими уникумами на экранах ТВ мы давно уже должны были бы жить в раю. А живём…? Существование супергероев на уровне Вселенной Марвел пока невозможно. Но... но у них таких целый Кремль. И тут ответ - где обитают эти фантастические твари.
— Но ведь прочитав ваши книги, молодежь может вдохновиться сюжетом, действиями главных героев и начать подражать им? Будет брать с них пример. — настаивала продолжением беседы женщина.
— Будет... с людей. А на сегодняшний день что? Взрослеющее поколение, видя непрекращающиеся истории про сотрудников полиции, разве берёт с них пример, хоть с кого-то? — спросившая молчала, зная ответ и стыдливо опустив глаза, а автор продолжал ведать истину. — Вот видите, никто. А знаете почему?  Потому что люди уже сыты этой  долбанной пропагандой, они хотят правды. Хотят той, которую видят и с которой сталкиваются каждый день. И вот об этой-то правде я и рассказываю в своих книгах. Я не лгу, я не раболепствую ни перед кем и не выкручиваюсь, не вертляв родился. Каждого называю тем, кем он является по факту в жизни. Тех, кто херит правду и справедливость, я называю суками, мразями, паскудами, скотами, вы****ками, недолюдьми и прочими, хотя бы и тех, кто под погонами и в особенности их. Но с честью, совестью людей, я характеризую достойными, уважаемыми и несгибаемым никем и ни перед чем, в особенности единственно первыми встающими за обычных граждан - воров «в законе». И повторяю – это… правда. Лишь что это правда, а не та херовая брехня и ложь, которую нам втирают в уши. И поймите истину одну, подумайте над ней, хоть немного: вор в карман обычного человека руки не сунет. А если вдруг ошибётся, денег не возьмёт, свои оставит. А богатеющее за наш счёт руководство государства грабит нас своими законами, высасывая последнее из карманов, кошельков, счетов и заначек. Не надоело ещё слушать, видеть и читать лживую туфту словесных гавномётов? Если да, прочтите мою книгу и спроецируйте на свою жизнь. Будут ли моменты стыков, пересечений и схожести как две капли воды? Сами ответите, не мне, но себе.
Заинтригованный такой презентацией, откровенностью и честностью простого, доходчивого языка аннотации, Рябой купил свежее издание автора и, уже выходя из магазина, услышал вопрос не отстававшей любопытством женщины:
— А не много ли насилия в ваших книгах?
Вор остановился в дверях и, не поворачиваясь, слушал ответ автора:
— Ровно столько, сколько в жизни, ведь насилие его неотъемлемая составляющая. Только сейчас оно направлено на нас с вами, я же представляю его ответной реакцией и истинными помыслами и желаниями каждого из вас. Или вы хотите иного, когда сталкиваетесь с неприятностями в свой адрес? С беспределом чиновников, силовиков…? Верите в наказание их? Или хотите порвать их в лоскуты, уничтожить, сгнобить пытками? Я показываю жизнь, и в моих книгах нет вымысла – только чистая правда, о которой не принято говорить.
С этими словами Рябой покидал магазин, предвкушая детально прочитать то, что обобщённо слышал от автора произведения.
Хотите правды? Ищите её сами, вам не укажут к ней пути.

XV

Уже был вечер. Уже остыла кутерьма жизни СИЗО в её проявленности пеших маршрутов на допрос – с допроса держащих за спину руки ребят. Вертухаи не пыхтели отдышкой, топая подошвой берц по ступеням и крича арестованным: «Встать! Мордой к стене! Руки в гору упёр!». Всё это оставалось до следующего дня. Но клонившимся к исходу тем, Оля держала за руку шедшего рядом сынишку – Артёма. Тишиной коридора, вереницей дверей, они шли к одной…заветной, за которой их ждал Шамбала.
Среди охраны подобных заведений, конечно же, не все скоты, есть и вполне приличные люди. И это определяется вовсе не способностью променять свои служебные возможности на пачку денежных купюр и, как следствие, благом арестантам, нет. Они по форме, но не вертухаи – конвой; они при оружии, но не суки – мужики; они на службе, но не мрази – люди. Таких, конечно, как волос на голове плешивого и с каждой помывкой да расчёсыванием становится меньше, но они всё же есть и им уважение.
Такой вот работник пенитенциарного заведения – коренастый мужичок под полтинник годами, уверенно проводил Олю с малышом к отдельной камере, в которой содержался глава их семьи. Пересменок закончился, начальство упердячило домой и опасаться лишних свидетелей не приходилось, коллеги гоняли чаи и покрепче, предвкушая очередную рабочую ночь и конец вахты под утро.
Маршрут среди унылых стен оканчивался серой дверью и номером на ней: «триста двадцать три». Скрежет замка, засовы в сторону, и девушка с дитём входили внутрь, слыша ту же последовательность обратной и за спиной.
— Здравствуй, милый. Тебя долго не было, и мы с сыном решили навестить тебя, сами пришли.
Он не ответил, ни слова не произнёс, просто бросился к жене и ребёнку, крепко обняв их и страстно целуя.
— Папа, я соскучился по тебе. — начинал плакать Артём.
Шамбала взял сына на руки и, сильно прижав к себе, сдерживал подступавший к горлу ком:
— Я тоже, маленький мой, я тоже скучал по вам. — тихим хрипом сказал вор.
— Ты то, как тут? Всё нормально?  — шептала мужу она.
— Нормально. Что мне сделается? — успокаивал её он.
— Как же ты попал в эту передрягу?
— Не переживай, и не из такого выкарабкивались. Осталось за балласт разузнать, скинуть его и снова покажусь на поверхность.
— А до тех пор?
— А до тех пор полюбуюсь красотами рифа и его обитателями в момент погружения, так сказать, подводным плаванием – дайвингом, чтоб его.
— Не выражайся, не при ребёнке.
— Я помню, извини.
— Пап, так вот где воры бывают, когда не дома? — спрашивал малыш.
— Артём…
Пыталась образумить смышлёного ребёнка его мама, но отец в воспитании иногда более чёток, ответив тогда так:
— Случается и такое, сынок. Не часто, но порой приходится и здесь оказаться. Такова жизнь, такова наша участь.
— Не надоедай папе своим расспросами, — негодовала Оля на своих мужчин. — А ты, Шамбала, не всё ему рассказывай, слишком мал ещё таким откровениям.
— Я в его возрасте…
— Знаю я, помню. И он об этом узнает, но в своё время. Ему повезло чуть больше, поэтому не лишай ребенка, доставшегося ему участью судьбы.
— Я не хочу, но видишь, как оно получается. Мы не на детской площадке, мы  в стенах СИЗО. Извини, Оль, так получилось.
— Ничего страшного, мы справимся, — девушка поцеловала мужа, прижалась к нему и сыну и спросила. — Это наша прощальная встреча?
Шамбала зажмурил глаза, поморщился злостью и признался тогда:
— Я не знаю. На мне хотят поставить точку и забыть. Но у них на это чернил не хватит, без шансов.
— Точку на тебе?
— Они на мне. А я на них – крест, — Шамбала показал на камеру и сказал. — Пенаты неудобные, но ты со мной и не в таких была.
— Когда суд?
— Скоро, девочка моя. Скоро тебе в очередной раз выпадет честью лицезреть правосудие тех, кто его вершит, над тем, кто его жаждет.
— Чувствую, закону уважения не прибавится. Чем на дольше они упекают безвинных людей, тем больше им платят. Чем богаче становятся, тем прочнее забывают о морали, правде и справедливости, глубже увязая в болоте гнева к ним и жажды мести.
— Маленькая моя, — улыбнулся негодованию жены Шамбала. — Тебя уже не обмануть, не затуманить ложью взора. Ты права во всём, и ты сводишь меня с ума.
Артём сползал с рук отца, и тот страстно прижал к себе Олю и горячо, вожделенно целовал её. Чувствуя начинавшееся лишнее, девушка еле силой оторвалась от уст возлюбленного и, тяжело дыша, шёпотом просила:
— Не надо, ребёнок рядом.
Шамбала пытался отдышаться, утихомиривая страсти пыл. И секунды спустя, взяв себя в руки, он улыбнулся растерянно стоявшему Артёму и сказал тогда:
— Конечно, не страшно,…не теперь. — он вновь схватил сына на руки, крепко обнял его и жену, ещё сильнее прижав к себе.
Судьба назначила им стать семьёй, быть вместе, но просила за это разумную, хоть и непомерную цену, подбрасывая испытания и трудности на их жизненном пути. Собрав всё своё мужество, подставляя опорой плечи друг другу, они шли по нему, разрушая все преграды и превращая в пыль всё, что пыталось их разлучить, оборвать нити любви.

XVI

Зал судебных заседаний городского Дворца правосудия был переполнен зеваками, любителями криминальных историй и пронырливыми журналистишками. Процесс был открытым, и на него привалили все кому не лень, если не поучаствовать, то присутствовать при вынесении приговора тому, кого вводили под конвоем и закрывали в клетку на замок-Шамбалу.
— Встать, суд идёт! — словно приказала суровым и не слишком гармонично сочетавшимся с её миниатюрной фигурой голосом девушка - секретарь.
Шум и телефонные переговоры стихли, но щелчки фотоаппаратов и скрежет треног с установленными на них видеокамерами и не думали замолкать интересом прямых трансляций и запечатлением кадров для истории.
Входил Судья. Женщина сорока с небольшим выглядела довольно приятно, но изящность талии и иных прикрас её тела невозможно было разглядеть из-под скрывавший это всё мантии. Заняв своё место, под резным из дерева гербом страны, секретарь представила вершителя правосудия всем:
— Судебное заседание ведёт судья Коновалова Валентина Петровна. Фото и видеосъёмка не возбраняются, подсудимым возражений не имел. Стороны, участвующие в процессе, присутствуют. Явка свидетелей защиты и обвинения обеспечена. Государственный обвинитель Стрельцов Игорь Витальевич. — показала она на далеко не молодого и такого же не худого мужчину в кителе синего цвета.
Процесс начался. Допросы, расспросы, предъявление доказательств и заявление ходатайств, протесты и несогласия с ними, повышенные голоса и утихомиривания споривших - всё это будто не заботило сидевшего на лавочке под вооружённым конвоем Шамбалу. Он смотрел на единственно важных ему людей в зале - своих жену ребёнка. Смотрел и улыбался растерянности Артёма и начинавшимся слезам беременной Оли.
— Что касается предъявленных моему подзащитному двух эпизодов, квалифицирующихся  статьей сто пятой, одного статьёй сто пятьдесят восьмой пункта второго и частью третьей статьи сто пятьдесят девятой, — показывал свой профессионализм адвокат Шамбалы. — То доказательств попросту не было представлено стороной обвинения. Поэтому, я считаю, что ссылаться на вымышленных свидетелей...
— Каких вымышленных?! — вскочил с места Прокурор, — Я протестую, ваша честь! —  обращался он к Судье.
— Вымышленных, вымышленных, — спокойно продолжал Адвокат. — В материалах дела они есть, но как-то размыто. Хотелось бы поговорить с ними по этим статьям, но вызвать их не получится. Или всё же...? Господин Прокурор.
— Протест отклоняется. — заявила Судья.
— Что же касается основного пункта вменяемого моему подзащитному, инкриминирующего ему занятие самого высокого звания в преступном мире, такого как всем известного понятия вор «в законе», так это ещё придётся доказать. Слову моему оппоненту, — Адвокат передал право реплики вставшему с места Прокурору, а сам, повернувшись к Шамбале, сказал тому. — Не переживайте, молодой человек, кое-какие статьи мы сняли, осталась последняя.
— Благодарю, адвокат, — добродушно ответил ему «законник». — Тебе бы не по судам чалиться, а Министерство возглавлять. Глядишь, тогда бы лицедейства такого не было бы.
— Это ещё что... с вами они ещё предельно аккуратничают, а я в своей практике  сталкивался с такими случаями,... с откровенным попирательством и пренебрежением к закону.
Стороны выслушаны, и суд удалился для вынесения решения. Журналюги что-то лепетали выкриками вопросов, продолжали снимать и фотографировать, а ожидавший участи Шамбала молча улыбался своей семье.
Время перерыва истекло, и вернувшаяся в зал Судья зачитывала вынесенный ею приговор. Его, казалось, слушали все, кроме одного лишь человека, того, кому его и отписали, сидевшему за решёткой. 
Будто зная наперёд, словно понимая, чем всё закончится, Шамбала отвёл взор от жены и ребёнка, бросив его искоса на произносившую последними словами главное Судью:
— Именем Российской Федерации приговаривается к лишению свободы сроком на пятнадцать лет с отбыванием его в колонии строгого режима.
Фарс правосудия, очередная ложь людям и ещё один приговор тому, кого ждал пыхтевший парами тепловоз, тянувший за собой этапируемые вагоны таких вот без вины виноватых. Отписали? Молодцы. Приговорили? Да и хрен с вами. Шамбале всё это было побоку,... кроме заливавших милое личико его жены хрустальных слёз и растерянности его сына-Артёмки.
Конвой выводил осужденного под аплодисменты, но не справедливому суду,... овациями вору.


ГЛАВА ТРЕТЬЯ

I

Ожидая вылета своего самолёта, Андрей Иванович накидывал на плечи деловой костюм, стоя у престижного автомобиля припаркованного прямо в ангаре лётных машин. До отправки ещё было немного времени, и чиновник использовал его с толком, беседуя с прибывшим проводить его на конференцию глав правительственных делегаций Анатолием Владимировичем.
— И в какую страну вылет? — интересовался тот.
— В нейтральную. Швейцарский флаг мне всегда нравился. Только вам, Анатолий Владимирович, вылет из страны закрыт. — последовало ответом, но несколько угрожающего тона.
— Я, вообще-то не собирался…
— Вот и правильно, у тебя на родине дел невпроворот. Тут и поработаешь пока, наездился уже. А я приеду и желаю получить полезные для себя результаты.
— Слишком скоро, не успею.
— А я тебя проконтролирую, буду направлять твои действия. С чего ты решил начать, или с кого первого?
— С размышлений, — ответил Анатолий Владимирович некоторой грустью воспоминаний. — С детальной проработки плана действий и учёта малейших даже гипотетически возможных зарождением нюансов не желаемых своим появлением для нас в принципе.
— Похвально, мыслите вы хорошо. Теперь посмотрим, как справитесь. И запомните. В Лондоне, как все наши предшественники, уже не спрятаться.
— Типа Скрипалей? — напоминал об исходе жизни семьи перебежчиков Анатолий Владимирович.
— Это дело не нашего государства, но, в принципе, правильно. — подтвердил его догадки Андрей Иванович.
— И что тогда?
— Загадочная смерть. К примеру, автокатастрофа, сердечный приступ, как у вашего коллеги несколько раньше. Ну, вы помните.
— Такое не забыть, конец его был участью ужасен.
— И чтобы вас не поджидал аналогичный, вам нужно всего лишь изменить сложившуюся ситуацию на противоположную.
— Дипломатическими усилиями?
— Или военными действиями, вам выбирать. Но вы не можете не понимать последствий деликатности ситуации.
— Лоб в лоб или при помощи посредников?
— А они у вас есть? Нам необходимы впечатляющие силы, чтобы нанести ощутимый урон по нашим врагам, или этот урон прочувствуем мы с вами.
— Решительность адекватных действий…
Начал было говорить Анатолий Владимирович, но его оборвал Андрей Иванович:
— Теоретический багаж необходимо переводить в практичность боевых... или иных действий.
— А что если нам перевести войну в кибер - пространство?
— Объясни.
— У них ведь тоже деньги на каких-то счетах крутятся. Можно узнать их и прикрыть.
— Узнать можно, но постараться нужно. А вариант мне интересен, вот и займись им, — задумался над предложенным Андрей Иванович.
— Эти документы способны уничтожить многих представителей власти.
— Воровская против законной - кто кого? У нас есть огромные силы в открытом их проявлении, у них чуть меньше, но численностью… и они тайны своим нахождением, что компенсирует размах.
— А направление одно - мы с вами.
— Верно. И если бы не ваша, Анатолий Владимирович, нерасторопность, над нами теперь не висел бы дамоклов меч.
— То, что он занесён, еще не означает, что будут отрублены головы. Не наши, Андрей Иванович.
— Эх, если бы знать, что на тех документах. Они могли бы приоткрыть завесу тайны на многое.
— Тогда взгляните во время полета, вот они, — Анатолий Владимирович протянул две компьютерные флешки. — Это копии с правом ознакомления, но не распоряжения тем, что теперь уже под запретом... волей Графа.
— Это и есть та самая бомба?
— Взорвётся, мало не покажется. Но пока детонирует лишь точечными ударами. Мои коллеги и должен был я,... стали первыми жертвами. Там и ваше имя в гипотетическом списке таковых.
— Первой жертвой стали не наши с вами коллеги, но воры «в законе» в том самом кафе, где их покрошил ваш протеже - Кронос. а последствия - это всего лишь ответ криминального мира.
— Договориться, смысла нет, не выйдет.
— Толя, я смотрю, встреча с Чёрной вдовой тебя настолько поразила, что ты даёшь сбои интеллектуальной деятельностью. Договора не будет. Переживаешь из-за возврата в твою жизнь леди-смерть?
— Не напоминайте, прошу. Она - исчадие ада, и я не знаю, что её может остановить.
— Не что, кто. Ты... своими предупреждающими, эффективными на пользу нам ударами. В этой войне ты на передовой, мы в офицерском шатре, на безопасном удалении. Ну, всё, мне пора. Опаздываем на встречу, вылетаем.
Андрей Иванович поднимался по трапу и скрывался на борту авиалайнера.
— В шатре, офицеры блин. Хрен вам, а не безопасное расстояние. Если что, вместе на дно пойдём, только ты раньше. — искоса глядя ему вслед, негодовал таким обращением к себе Анатолий Владимирович.

II

Монотонной ездой и сменявшимися за зарешёченными окнами картинами пейзажа мелькавших полей, лесов и редких населённых пунктов, души зеков замирали смутным беспокойством от неизвестности,…они следовали маршрутом своего этапа.
Популистские лозунги о равенстве прав перед законом, человеческом достоинстве рассыпаются пылью от не за что - не про что полученных ударов резины по почкам; укуса хрипящего пеной сторожевого пса; оскорблений тех, кто под погонами, тех, кто без них. Передвижения бегом на пока ещё воле, хоть и под дулами и гавканьем собак осталось для них в прошлом посадки, грезя будущим места высадки к отбытию отписанного каждому срока.
Кто-то умудрялся заваривать чафир, грея кружку подожжённой бумагой и пряча дым при помощи простыни, от чего вкус запрещённого напитка становился ещё более приятен; кто-то предпочитал коротать время пути сном; иные занимались тем, что было ближе каждому, не роняя при этом арестантского достоинства.
Покачивая головой в полудрёме, Шамбала слышал скрежет открывавшейся в его зарешёченное «купе» двери, но открыл глаза только после повторного холодящего нерв звука: с закрытием её и оказавшимся перед ним арестантом.
— Пустоцвет? — удивился он представшему перед ним.
— Да, Шамбала, — последовало ответом, и новый попутчик присаживался рядом.  — Одним стуком колёс покатим. Знаешь уже куда тебя?
— Загадочной тишиной везут, втёмную. Может вместе года суждено коротать? А, Пустоцвет? —  усмешкой говорил Шамбала.
— Не суждено, — отвечал тот. — Я это точно знаю. То, что мы на одном этапе - моя работа. Как узнал, что этим составом путешествовать отправишься по стране, тут же билет оплатил в легавый кассе.
— Бонусом - один купейный вагон?
— На время, друг. Одному из нас скоро выходить, и, чувствую, мне дальше в вагоне трястись придётся.
— Давай новостями... вкратце, Пустоцвет. — напрягся серьёзностью внимания Шамбала.
— Краз - покойник... в твоём городе. Мы с тобой этапом следуем... в этом вагоне... здесь и сейчас. Кто-то нас ликвидирует. Твоя, кстати, статья...?
— Вор «в законе», срок - пятнашка.
— Один из первых по ней, в историю войдёшь. Со мной всё проще - ствол подкинули - червонец.
— За волыну?
— А на ней три креста. Дела старые, тела истлевшие, а ствол у меня дома нарисовался... как-то.
— Внезапный обыск... и нашли.
— Как всегда, Шамбала, как всегда. — согласием, но не двусмысленности вариантов, ответил Пустоцвет.
— Нам нужно на свободу, и я тебе ещё кое-что не сказал. Меня стараниями Пророка под Уголовный кодекс подвели.
— Откуда знаешь?
— Лично говорил. Кто он...
— Навёл справки. Отринул все «за» и принял «против». Если рационально объяснить все эти трюки с тобой и печальный кульбит с Кразом, Пророк - логичное объяснение.
Духота начинала изнурять ребят в вагоне, им становилось тяжело дышать и один из них - спортивного вида паренёк в промокшей потом, прилегающей к телу майке, обратился к проходившему мимо конвойному:
— Командир, дышать нечем. Может окна открыл бы?
— Ага, сейчас! — язвительно ответил тот. — Заодно и двери. На свободу с чистой совестью. Сиди, урка, на своей остановке выйдешь, там и проветришься.
— Сука вертухайная, — обозлился парнишка, скидывая с себя майку и оголяя рельефными мышцами торс. — Да мы здесь передохнем до своих остановок!
— Да и хрен с вами. Хе-хе... — уходя, усмехался скот в погонах.
Пустоцвет с Шамбалой понимали негодование сидельцев и, переглянувшись, продолжали вполголоса свой диалог.
— Но это субъективное толкование, сынок, оно касается только тебя. И если взглянуть шире... приходится свыкнуться с новой действительностью, - мы в этой истории уже не одни.
— Я объективно смотрю на вещи, Пустоцвет, со всех сторон, и вот что я думаю. Меня убрали из города. Скажем так, перевели в другой класс: из бизнес в этот эконом, — похлопывал руками по нарам Шамбала. — Но заезд рано или поздно закончится. Я выйду... скорее раньше.
— Меня вдохновляет твоя юношеская уверенность, Шамбала. Но компас мудрости моих лет указывает на север и заставляет тосковать. Опыт подсказывает теряться вариантами дальнейших событий, и, поэтому, я всё же желаю тебе удачи.
— Спасибо, Пустоцвет, и ты не унывай. Твой червонец может не дождаться напечатания календарей грядущих лет, раньше закончится.
— Думаешь, как и многих правильных воров на зоне мусора кончат?
— Я не об этом. Своими ногами выйдешь, легавые сами пред тобой калитку откроют, а хавало закроют, чтобы в спину не дышать.
— Было бы неплохо. Годы, Шамбала. Это мой финальный срок. Больше по мне судья приговор зачитывать не станет, если только поп отпевать.
— Погоди с заупокойной, Пустоцвет. Поживём ещё. Ты вор на то и «в законе», чтобы тот, кто тебя ломал, сам осыпался крошкой. Вот и теперь сожмись сталью, пусть кулаки об тебя в кровь собьют.
А как нам любят петь за справедливость и стремление к ней? Вот только этапами катят большей частью те, кто не заслужил такого. А кому впору сидеть в вонючем, зарешёченном, душном вагоне, наслаждаются комфортом дорогих автомобилей, следующих по столице страны длинным кортежем с перекрытым мусорскими движением по всему маршруту. Человеком на этапе или сукой воплоти. Кому что ближе?

III

Остановившись на трассе у недорогого кафе, Бес обедал двойной порцией шашлыка, обильно макая прожаренные куски мяса в так нравившийся ему острый соус. Аппетит здорового мужчины был зверским, но его утоление он предпочёл совместить с одним телефонным звонком. Сидя под навесом и не обращая внимания на шум проносившихся по трассе автомобилей, он произнёс первыми словами, следовавшими за прервавшимися затяжными гудками вызова:
— Алло, сучонок, ты в порядке? — издевательски приветствовал вызываемого абонента Бес.
— Кто говорит? — слышалось в трубке голосом Пророка.
— Ах, я не представился. Что ж, извиняюсь. С тобой общается Бес. Слышал, должно быть, обо мне?
— Ещё бы. На слух у меня жалоб нет, знаю, кто ты такой, хоть лично и не представлены. Но я же и с Шамбалой знаком не был, но, несмотря на это, он трясётся сейчас под стук колес на верхней полке одного из вагонов, везущих его... хрен знает куда. Ты, кстати, уже в курсе, где он будет отбывать срок?
— Установить не проблема, я думаю.
— Думаешь. Ха-ха-ха! — рассмеялся Пророк. — Ну, тогда как узнаешь, готовься к сюрпризу. Он тебя ожидает с очень большим бантом, тебе понравится.
— С таким же, как и тот, который ты срывал со своего на прошедшей недавно мессе?
— Так это был ты. Достойно, но преждевременно. Это считать объявлением войны?
— Ты её начал, тебе и решать.
— Нет, нет, нет. Я начал игру, не войну. Про шахматы слышал? Сеанс одновременной игры. Одна доска здесь,... а другая...
— Да ты азартен! Любишь кураж, выигрыш и деньги?
— А кто же тот глупец, кому этот перечень не интересен?
— Так бы сразу и сказал. А я-то голову ломаю, что стало причиной всему, — ёрничал издёвкой Бес. — Всего лишь? Так пришёл бы к нам, мы помогли бы тебе с работой. Отдали бы под тебя развлекательный бизнес в городе. Ты бы выходил на сцену, развлекал публику самоминьетом... Залы бы собирал, миллиарды стал бы зарабатывать. А там, глядишь, и тур по стране устроил бы, общался бы с залом, стоя на коленях с открытым для членов ртом. Слышишь меня, Пророк?
— Как ты себя чувствуешь, Бес?
— Спасибо, не жалуюсь.
— Просто обычно принято спрашивать о здоровье у того, кто словит несколько пуль в своё тело.
— Я не словил.
— А я предупреждаю. — злорадным смехом ответил Пророк.
— Как же ты сделаешь сие? Не возбранится ли действие такое вере твоей не богоугодной, чмордяй?
— Не возбранится, Бес. Помощь Господа мне обеспечена, ибо я заручился ей пред началом своего праведного, но как получается короткого пути.
— Ну, кто там тебе обещал помочь, я выясню. Насчёт длины маршрута ты ошибаешься, топать и топать, пока ноги не отрублю. Потом ползти, пока не разлучу с руками. Или разом... не взорву тебя к хренам.
— Меня угрозы не тревожат. Но у меня к тебе сообщение, Бес. Своё появление я, по понятным причинам, огласить не могу, как и конечные цели, но... просили передать. Ваша с Шамбалой война ещё не закончена.
— Всё? Больше ничего?
— Остальное по месту... последствиями, ты всё сам видишь.
— Твоё представление в городе прошло помпезно и громко. Но ты не учёл главного - у Шамбалы здесь остались друзья, и они не отдадут того, что принадлежит ему.
— Благородно, но напрасно. Кому-то нужно чтобы вы просто исчезли. Я не знаю, Бес, почему, даже не догадываюсь, но я бы не хотел быть на твоём месте. Участь Шамбалы покажется тебе сказкой.
— Кому-то... придётся сдохнуть. И ты, Пророк, теперь в их числе. Если ты слышал о нас с Шамбалой, ты знаешь, как далеко мы готовы зайти.
— Я буду ждать вас в конце пути.
— Выход из тени твоих хозяев произойдёт независимо ни от каких факторов.
— Им не к чему шумиха, они постараются её избежать и готовы пойти на крайние меры, ведь от этого зависит их будущее. И они сумеют выстоять, Бес.
— Колосс на глиняных ногах выстоять не сможет. А их ноги лишь похожи на глину, они обдристаны дерьмом... от страха перед тем, что их неминуемо ждёт, но они этого очень не хотели бы, стараясь отсрочить жуткий для себя час.
— Вы с Шамбалой через многое прошли, потеряв дорогих вам людей...
— Заткнись, сука!
— Что тут скажешь. Мне жаль, что так вышло. Но получилось так, как получилось. И это только начало того громадного, что должно произойти в скором времени.
— Что же? Намекни.
— Так, одна мелочь. Для начала ваши смерти, первым Шамбала уйдёт.
— Слушай ублюдок, убирайся с моей дороги и зашкерься в каком-нибудь лесу или покинутой людьми деревне и постарайся поскорее там сдохнуть, или я сам... прикончу тебя.
— В таком случае, добро пожаловать в ад, Бес.
— Не пугай меня этим, я в нём чувствую себя как рыба в воде.
Звонок прервался отключением Пророка, и Бес, увидев потухший экран своего мобильного, сжал его в кулаке и уже не стал обедать насухо, налив себе стакан коньяка и успокаивая крепким напитком свои раздражавшиеся нервы.

IV

Появление на свет новорождённого малыша - это, пожалуй, самый счастливый момент в жизни каждый молодой мамы. После долгих месяцев нахождения одного под сердцем другой, вынашивание жизни и ощущение её роста, они, наконец-то встречаются. Появившись в новый для него мир, являющийся агрессивной средой после убаюкивавшего стука сердца мамы, малыш привыкает к необычной для себя обстановке благодаря ласкам, вниманию и безопасности той, которая показала ему свет. Сначала мира, а после своих глаз, который значительно ярче, глубже и роднее плачущей ещё пока страхом крохи.
И вот оно появилось - маленькое счастье. Жизнь родителей его в ту же секунду замирает и ускоряется одновременно; прекращает идти своим ходом для себя, но бежит устремлениями только для него... с первых дней, с первых минут, с первого вздоха.
Оно растёт и развивается, и мы радуемся его сначала маленьким, а после и значимым, но одинаково бесценным для родителей достижениям. Мы огорчаемся его промахам и неудачам, стараясь поддержать, протянуть руку и поднять чуть выше, хоть ненамного, но к его мечте.
Добавляет ли эта радость проблем? А как же?! Без них никуда. Чихнёт - паника, на горшок не сходила - страх, ручку оцарапала - ужас, в семье скандалы и обиды - кто не усмотрел?
А когда оно спит - на душе становится так тихо, благостно, хорошо. И ты понимаешь, что это сопящее под одеялом чудо - самое ценное, что есть у тебя на всём белом свете, и ты будешь бороться за него со всеми и каждым, кто хотя бы выдохнет неровно в его сторону. Порвёшь. Ведь ты несёшь ответственность за его жизнь, за тот дар, который сотворил тебя родителем.
Мягко сопровождая процесс родов, без активного руководства поведением роженицы, около неё хлопотал весь медперсонал палаты, в которой вот-вот должны были зазвучать первые крики новой жизни.
— Потерпи, милая, скоро всё закончится, — поддерживала вымотанную процессом Олю старшая акушерка. — Ещё несколько усилий, и малыш появится на свет.
— А-а-а! — кричала девушка от боли.
Суета медицинских работников, крики роженицы... и вот настало мгновение главного...
— А-а-а-а-а-а… — запищала оказавшаяся на руках медсестры кроха.
— Ну, всё, милая, роды прошли успешно, без осложнений, — говорила женщина в белом халате и марлевой повязкой на лице. — Вот она, твоя доченька.
Она впервые клала новорожденную малышку на грудь Оле, и та, вспотевшая и  измученная болью, улыбалась так, как когда-то увидела своего первенца - Артёма. Девушка нежно обнимала кроху, дотрагиваясь до её ручек и еле касаясь маленьких пальчиков.
— Сейчас мы вас ненадолго разлучим, — продолжала медсестра. — Приведём обеих в порядок, а после тебе принесут дочку в палату.
— Ещё немного, пожалуйста. — уставшим голосом, но неописуемым счастьем, просила Оля не тревожить уснувшего на ней ребёнка.
А им никто и не мешал, увидеться впервые после девяти месяцев. Кроха спала, а её мама нежно поцеловала прижавшегося к ней малыша в растрепанную жиденькими волосиками головку. Видя то, что они создали с Шамбалой, Оля начала плакать, жалея о том, что её мужа теперь не было рядом... с ней и их новорождённой дочкой.
Уже после, уже в палате, отдохнувшей, но страстно желавшей видеть свою девочку Оле, её принесли и положили на грудь. Прислонив губы младенца, она впервые попробовала материнского молока, заставив девушку вновь расплакаться, но всё тем же счастьем.
У ехавшего по этапу Шамбалы родилась дочь, но вор «в законе» тогда ещё не знал об этом, ему сообщат позже.

V

Тихо качаясь на волнах, яхта шла своим ходом в нескольких морских милях от берега, и, заглушив двигатель, двое её пассажиров, не бросая якорь, медленно дрейфовали по течению, любуясь закатом и переливом убегавших от них по воде за горизонт солнечных лучей.
Взяв из холодильника по бутылочке пива, мужчины присели на носу плавучего средства, и один из них сказал:
— Необычное место для разговора ты выбрал, Бес.
— Тихо, никто не помешает, Барс. Ты же в город прибыл без шумихи, без неё и прибывать хочешь.
— А этому причина есть.
— Знаю за Краза, по нему сейчас менты работают. Всё что новым, мне на трубку. Обо всех нюансах дела узнаю немедля.
— Так скажи мне - кто его?
— Стрелков двое: слева и справа, Краза оставили посередине. Шли целенаправленно, следов суеты спонтанности, растерянности и быстрого ухода с места убийства нет.
— Предположим, - но кто конкретно? Догадки есть?
— Погоди с ними, сначала скажи, - мы Краза не ждали, не знали за его приезд. Зачем он в город?
— Как раз Шамбале и ехал, не успел к нему, задержался к аресту.
— Значит, моя загадка усилилась - это Пророк.
— С моей совпадает, подачей Рябого. Это он Краза к Шамбале отправил, теперь и ты знаешь. Пророк,... Пророк,... — задумчиво рассуждал Барс. — Служитель церкви?
— Культа, — отвечал ему разъяснением Бес. — Сам организовал, сам и служит.
— Стоит ждать сенсаций?
— Официальных заявлений пока не делал.
— Неофициальных?
— Действует сука. Ярко так, назойливо. Я говорил с ним, это он Шамбале путёвку купил путешествием железнодорожным транспортом к месту отдыха на весь заезд, на всю пятнашку.
— Интересная новость. Знаешь уже, где отсидка будет?
— Установить несложно. На каждой остановке этапа будут наши люди. Где Шамбала сойдёт, оттуда весточкой и примчится, тогда и будем решать.
— О чём?
— Как его вытянуть оттуда.
— Отсидка за колючкой или вечные бега - небогатый выбор предстоящей судьбы.
— Судьба-это путь «от» и «до». «От» мы знаем, «до»...- хотел бы ты знать своё «до», Барс?
— Нет. А то, что «до» - воспоминаниями. И что с ними делать... я бы предпочёл многое забыть, да только из головы не вылетают. Пока без Шамбалы твоя помощь от Рино и Рамзана?
— Есть ещё кое-кто. Бардо - его имя.
— Бардо,... — вновь копался в голове Барс. — Знавал я когда-то одного авторитета с таким именем. Друзьями не были, но знакомство водили. Давно дело было, его ребят всех вместе с ним положили, я слышал. А ему до того чтобы стать «в законе» оставалось сделать один шаг, убили его.
— Воскрес, Барс. Жил всё это время у всех под носом, в церкви обосновался... священником. Принял сан, ушёл от мирского, сменил имя на Отец Иннокентий. А вы его потеряли из виду и недооценили,... теперь он со мной.
— А как же ряса?
— Переоделся в гражданское, штаны нацепил и бороду сбрил, так легче сражаться будет.
— Таким возвращениям с того света я рад, не часто случаются. Но это не всё, Бес. Ещё кое-кто вернулся, и ты её знаешь.
— Чёрная вдова, — сразу поняв о ком речь, назвал имя девушки он. — Барс, Рябой контролирует ситуацию?
— Он не отступит, если ты об этом. Документы Лорда не исчезнут и не канут в небытие,... они взорвут общество.
— Краз за этим к Шамбале мчал?
— Но его остановили, оставив только...
Барс показал Бесу корешок, подтверждавший сделанную ставку на игровой матч в букмекерской конторе. Тот взял лист в руки, внимательно изучил и подвел итог своим наблюдениям:
— Есть такая контора в городе. Работают давно, особых нареканий не было.
— А у меня другие сведения. Многим не выдавали выигрыш, когда он становился крупным, предпочитая зажилить себе.
— Если и так, мы не были в курсе. К Шамбале никто не обращался по этой теме, поэтому изнанкой вопроса - я без понятий, Барс.
— Ладно, Бес, сам разберусь. Я пока в городе погощу, осмотрюсь тут на время, а ты за Шамбалу сообрази, с этим тоже придётся решать.
— Напряжём извилины, сработаем самый верный вариант.
Они продолжали потягивать пиво, свесив ноги к морю и качаясь на лёгких волнах. Солнце почти скрылось за горизонт, но ещё освещало его, хотя бы прикрытое проходившим судном, застилавшим своими размерами очертания окунавшегося в морские глубины дневного светила.

VI

Обычно тихий полустанок железнодорожной станции, расположенной вдали от больших городов и крупных населённых пунктов, был неожиданно оживлён выбегавшими из автозака и садившимися в круг с руками сложенными на затылках мужчинами, одинаково одетыми в тюремную робу. Оцепление из вооружённого конвоя, рвавшихся с поводков, лаявших служебных собак не позволяло даже помышлять о побеге, не при таких обстоятельствах. Но души многих из них кричали сорваться, пусть мгновением бега, пусть недолгой мечтой,…но побыть хоть секунду свободным.
Полёт иллюзорных видений, словно цепью прибивал к земле прохаживавшийся перед ними Подполковник Долгих. Он был начальником вертухаев, отправлявших на этап пацанов и, внимательно изучая контингент к отбытию, разговаривал с не отстававшим от него сопливого вида Сержантом Удачным.
Величественная фигура статного офицера годами за сорок  явно контрастировала с тщедушным тельцем старавшегося держаться солидно юноши. Но ещё больше она выделялась на фоне склонивших головы в запрете поднимать их настоящих мужчин, сидевших на корточках и ожидавших команды.
— Ты что заканчивал, сержант? — интересовался Долгих у Удачного.
— Юридический. — признался заслугами учёбы тот.
— Университет?
— Ну, да. Хотел потом в аспирантуру, но дорого там, не потяну барышами.
— А к нам на тюрьму работником как вынесло? Другого рода деятельности не нашёл?
— Сейчас везде туго устроиться, а к вам взяли.
— К нам взяли, это да, — довольно отозвался подполковник. — Таких красно дипломников как ты оставлять без записи в трудовой негоже. Я читал твою анкету при подаче заявления в отдел кадров. Какая у тебя специализация?
— В основном гражданское право, но уголовное тоже изучали.
— Здесь тебе только оно и понадобится, придётся подтянуть. Ничего поднатаскаешься, наизусть статьи помнить будешь. Хочешь, покажу на личном примере?
— Это как? — не понимал Сержант Удачный.
— Да легко! Читаешь с листа личный номер осужденного, он встаёт и декларирует свою статью и отписанный ему срок, а я тебе её расшифрую. Давай. Кто там первый?
— Номер двадцать три четыре восемьсот сорок пять.
Зачитал первого сержант, и на ноги поднялся коренастый заключённый, лица которого не было почти видно из-за надвинутого на лоб козырька кепки.
— Осужден по статье сто одиннадцатой, части первой. Приговорён к шести годам заключения. — словно отрапортовал тот.
— Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью опасного для жизни человека, или повлекшего за собой потерю зрения, речи, слуха и тому подобное. — расшифровал цифры закона подполковник.
Его подчинённый очень изумился столь педантичному знанию и побуквенной трактовки писаных статей, продолжая зачитывать всё новые личные номера, на которые отзывались подъёмами и сухими ответами о себе однотипные внешне заключённые:
— Двести сорок девять шестьсот сорок два!
— Статья сто двадцать шестая, часть вторая. Девять лет. — сурово ответил очередной осужденный.
— Похищение человека, но группой лиц по предварительному сговору. Хороший срок, длительный. — ёрничал подполковник, не сводя глаз с тех, кому предстояло этапом.
— Триста девяносто один, четыреста сорок три!
Очередной тюремный номер и ответ:
— Статьи сто пятая, сто тридцать первая часть первая. Восемь лет.
— Убийство плюс изнасилование. И если первая авторитетная, то по второй его ждёт, что? Правильно «чпоньк!» розовой жопы. Идём дальше.
— Двести восемьдесят шесть ноль тринадцать!
Словно команда подняться, и, выполнив её, суровый заключённый, глядя прямо в глаза, твёрдо сказал:
— Статья сто пятая, части второй, пункта «ж». Четырнадцать лет.
— Та же, группой лиц по предварительному сговору. Надолго отправляется. — с некоторым даже уважением сказал офицер.
— Сто тридцать пять сто семьдесят два!
Надрывно кричал сержант, и получал хриплым ответом от массивного телом зека:
— Сто шестьдесят первая, вторая часть. Семь лет сроку.
— Грабёж. Опять же группой лиц по предварительному сговору. Не работают по одному, размаху хотят, толпой для них легче.
Экскурсия по страницам Уголовного кодекса продолжалась через жизнеописание его судом тех, кого приговорили к значительным срокам.
— Девять четыре сорок три восемьдесят пять!
Словно математикой кричал сержант и получал ответом цифры от того, на чьей груди они красовались нашивкой:
— Сто шестьдесят вторая, часть вторая. Сто пятая, часть первая. И сто пятьдесят восьмая, часть вторая. Шестнадцать лет.
— О-о-о, большие срока пошли, — сказал подполковник, глядя на зека. — Разбой, убийство и наше оно, заветное – кража. Посмотри на него внимательнее, этому сулит авторитет. И если не сейчас, то через первые годы отсидки, не накосячит ежели, станет блатным.
Удачный не сводил глаз с присаживавшегося на корточки, но всё же выкрикнул номер следующего:
— Триста тридцать три ноль семнадцать!
— Сто семьдесят пятая, часть третья. Два года. — робким ответом послышалось из толпы осужденных.
— Приобретение или сбыт имущества, заведомо добытого преступным путем, организованной группой или лицом с использованием своего служебного положения. Офисный планктон подтянулся. — усмехался Подполковник Долгих.
— Четыреста пять семьсот два!
Слышался следующий номер по списку, и за ним прозвучал ответ:
— Вторая часть статьи сто восемьдесят шесть. Срок заключения – десять лет.
— Да ладно? — изумился неким негодованием офицер. — Это за изготовление, хранение, перевозку или сбыт поддельных денег или ценных бумаг? Червонец? А чё так мало? В крупном размере. Не успел слить или не сумели доказать что ты не один работал, а? Хрен с тобой, червонец тоже долго.
— Семьсот четырнадцать пятьсот три!
Сержант Удачный поднял голову и увидел встававшего мужчину кавказской внешности, отвечавшего за себя:
— Двести пять – один. Двенадцать лет.
— Содействие террористической деятельности, — хмуро произнёс подполковник. — Это ты зря. В колонии поменяешь свои взгляды на жизнь, тебе там быстро объяснят, что к чему.
Не встававшим оставался только один – Шадо. Странным образом он гнул колени в  корточках чуть в стороне от остальных, но охрана не подталкивала его в кучу арестантов, и псы почему-то молчали возле него. Кепка на затылок, брутальное лицо, кулаки, словно кувалды и те татуировки на закатанных рукавами предплечьях, которые предупреждали, что перед тобой авторитет.
— Ну и напоследок. — глядя на него, произнёс Подполковник Долгих.
— У этого целый список. 
Начал было зачитывать его сержант, но его руководитель остановил рвение своего молодого подчинённого:
— Не надо, пусть сам зачтёт.
Выпрямившись в полный рост и размяв косточки, Шадо представился всем своими криминальными достижениями:
— Сто пятая, сто шестьдесят первая, сто шестьдесят вторая, сто шестнадцатая, сто тридцать первая, сто двадцать шестая. Двадцать пять,… но выйду раньше. — улыбаясь, добавил он.   
— Ага, ждём на воле, накрытая поляна с нас, — ехидством парировал зеку офицер. — Плюс побои и похищение человека. Ещё один потенциальный авторитет за колючкой. Чаще такие там и гниют.
Скрежетом стальных колёс по рельсам останавливался поезд, и прицепной вагон распахнул перед своими пассажирами тяжёлые двери, призывая их внутрь и далее по этапу.
Заключённые быстро поднимались в тамбур и, каждый под стволом в спину, закрывались по «купе» легавого состава, с последним щелчком замка за которым, поезд тронулся и затарахтел дальше, везя всякого из них, да вот только по разным колониям.

VII

Было уже загадочно поздно, когда вернувшийся домой Бес прокрался в спальню и тихо, стараясь не разбудить уже лежавшей в постели Ани, стал раздеваться. Но девушка не спала. Ожидая мужа, она включила тусклым светом торшер, укуталась в одеяло и ласковым, радостным, но уставшим голосом сообщила давно ожидаемую новость:
— Оля родила. Девочка такая красивая, такая лапочка.
— Как всё прошло? — спросил мужчина, не поворачиваясь лицом к жене, словно знал, что без него ей сна не будет.
— Мама и малышка здоровы. Я заходила к ней, пока кроха спала на груди своей мамочки. — ласково говорила Аня.
— Артём спит?
— Да, я уложила его. Ему сейчас сложно, столько эмоций. Оли рядом нет, предстоит познакомиться с сестрёнкой, а Шамбалу...
— Как назовут малышку решили? — менял тему уходившего на грустное разговора Бес.
— Алёнкой решили. Уже давно, хотели вместе документы получать на выписке, но...
— Ань, не начинай, не заводи меня, всё нормально.
— Нормально? Его же к такому сроку приговорили. Он не увидит как будет расти его дочь, как пойдёт в школу и закончит её его сын, — нагнетала обстановку она. — Я не понимаю за что его в принципе? Доказательств ведь так и не было предъявлено, благодаря которым стоило бы так сурово.
— Милая, ты живёшь в этой стране, а здесь доказательства дело десятое, если вообще до них есть кому дело.
— Ну как же... ?
— Да вот так, — Бес заканчивал раздеваться и ложился под одеяло к жене. — Если нужно кого-то закрыть, его кандидатуру определили - закроют, при любых раскладах. Адвокат итак кучу статей сумел скинуть, так бы срок длиннее был бы... значительно.
— Это да. Он хорошо поработал, но не сумел добиться полного оправдания.
— А его и не стоило ждать. Вопрос был только - сколько дадут?
— Ты сказал, определили кандидатуру. Кто и зачем? Почему?
— Верные вопросы, любимая. Давай начнем с главного. Кто? Слышала, наверное, о новой церкви, появившейся у нас в городе?
— Это новое религиозное учение, — пыталась припомнить Аня. — Они там собираются, поют песни и молятся своему настоятелю...
— Пророку, — подытожил её рассуждения Бес. — Это с его подачи браслеты щёлкнули замком на запястьях Шамбалы.
— О, господи. Но зачем?
— А это уже второй вопрос, который подтягивает с собой третий – «почему?» и кучу следующих. Нужно думать.
— Откуда ты знаешь? Уверен?
— Вот за что я тебя люблю, девочка моя, так это за постоянное несогласие и выискивание подвоха во всём. Уверен-здесь чётко.
— Вот жеж мразь! — вспылила она. — А ещё готовиться к вознесению, дегенерат чёртов.
— Во-во. В смысле? Какому ещё вознесению? Ань, ты откуда всё это знаешь?
— Да встретила тут одну свою старую подругу, работали раньше вместе. Давно не виделись, а тут случайно пересеклись на улице. Она блаженная какая-то. Глаза блестят и одновременно пустые, безжизненные какие-то. Ну, обменялись новостями у кого, что произошло за эти годы, она мне рассказала об этой церкви. Как оказывается, тесен мир.
— Настолько что выдохнешь, тебя сожмут со всех сторон, и сил на вдох не останется. Что она тебе ещё заливала?
— Звала пойти с ней. У них почти каждый день проповеди и она просила меня пересмотреть свои жизненные взгляды.
— На что?
— На семью, бога, материальные ценности у нас.
— И как, пересмотрела?
— Ага. Обещала подумать, попрощалась с ней вежливо и тактично, отошла в сторону и послала эту благородную дуру на хрен. Для меня дороже семьи ничего нет.
— Я знаю, любимая, я знаю, — целовал её в лоб Бес. Но замерев на мгновение, задумавшись, сказал. — Стоп. А она тебе свои контакты не оставляла?
— Зачем тебе? Ну, номер телефона оставила, в записной книжке есть. После удалю.
— Не торопись, послушай. Ань, я был на одной из этих проповедей, слышал и видел выступление этого помазанника Божьего на земле. А после суда над Шамбалой созвонился с ним.
— И что?
— Война. Или мы его, или он нас.
Аня выдохнула тяжёлым сожалением и сказала тогда:
— Опять.
— Только на этот раз, я хочу, чтобы ты помогла мне вот в чём.
— В чём... ?
— Я Пророку послание оставил, он теперь сильно аккуратней станет, и мне под своды его церкви хода не будет.
— А я чем могу помочь?
— Станешь моими глазами и ушами. Созвонись со своей полоумной подругой, прикинься, что её предложение тебя заинтересовало и сходи на ближайшую проповедь. Осмотрись там,... кто, что, как?
— Покричать, что я верую тебе, миссия на земле?
— Если придётся. Но смотри у меня, чтобы эта дрянь не проникал в твою голову. Хрен знает, как потом эту заразу выбить оттуда.
— Только поцелуями, любимый. Я всё поняла. Только поцелуями.
Аня почувствовала ложащимся на себя Беса и прелюдией к зарождавшейся ночи любви разжигала в нём огонь страсти, прикасаясь своим жаркими и влажными устами к губам возбуждавшегося мужа.

VIII

Прогуливаясь по умытой проливным дождём аллее, чувствуя благоухание освежившейся природы и наслаждаясь трелями пересвистывавшихся между собой птиц, Рябой галантно подал руку шедшей рядом Чёрной вдове, чтобы оперевшись на неё, девушка сумела грациозно перепрыгнуть небольшую и не слишком глубокую лужу возникшую препятствием на пути.
Встреча «короля воров» и леди – смерть проходила поодаль от центра города с его бесконечной людской суетой, но, несмотря на это, охрана сопровождала лидера преступного мира ненавязчивым присутствием шедших по сторонам и сзади крепких парней.
— Граф о тебе говорил. Не раз. И мы благодарны тебе за помощь в нашем деле.
Сказал Рябой, и Чёрная вдова взаимной вежливостью напомнила:
— У нас с ним был уговор. Вы решали свои вопросы, я закрывала свои, и мы оба выполняли оговоренные условия.
— Старый сказал бы тебе спасибо, но не судьба, теперь он молчит.
— Знаю. И мне горестно от этого. Его будет не хватать всему воровскому сообществу. Но ты, Рябой, продолжишь им начатое или...?
— А ты? Не желаешь закончить то, что начала ещё при Графе? Не все твои обидчики почили прахом. Хотя, ты знаешь, того, которого ты спалила в камине его же дома, засунув по пояс в камин, мне не хватать не будет.
— Зато гробик коротенький. Ноги и жопа - всё, что в него вошло и зарыто. Я закончу начатое, затем и вернулась. Но нам надо скооперировать свои действия, это обоюдно важно в интересах.
— Ты права, но факел перешёл к новым лицам в политике. И твой должник уже далеко не в самом верху, есть и покруче склоном.
— Ну, вы же заберётесь. Граф бы смог.
— Он стал легендой, и его история обрастает покровом тайны, домыслов и догадок. — грустью в память о старом сказал вор.
— Он до сих пор восхищает людей. А ты, Рябой, пройдёшь тот же путь становления?
— Вместе пойдём, цель-то одна.
— Я знаю за документы Лорда. Неужели вы до сих пор... ?
— Это так быстро не делается, вдова. То, что на них - апокалипсис многим. Поможешь нам?
— Ты знаешь. Да. И уже приступила.
— Новостями о твоих друзьях - Шамбалу закрыли. Будет нужно, в городе Бес. Ты знакома с ним, там он пока за старшего. И вообще, если тебе что-то понадобится...
— Ты сразу об этом узнаешь, Рябой.
— Семья?
— Хорошо, спасибо, — ответила леди-смерть. — За моих не беспокойся, я для них новые документы сделала и укрыла достойно, спецы захотят, не найдут. А что ты делаешь с теми капиталами, которые счетами на наследии Лорда лежат?
— Щипаю понемногу крохами от всего для тех, кому не терпится. Скинул фонду на лечение детей.
— Растащат.
— Тогда я их растащу... кусками расчленённых тел. Их и каждого, кто хоть копейкой из той суммы поживился.
— А документами?
— Вот им дам доход... частями... позже.
— Я слышала, одного из воров убили в городе Шамбалы. Это не совпадение. Кто?
— Нашего брата, что ни день, то либо на нары определяют, либо на кладбище везут. Такая специфика, — Рябой грустно помолчал и добавил. — Краза нет, Пустоцвет с этапом ушёл.
— Как раз те, кто тебя поддержал в занятии трона короля. Ты не думал об этом?
— Я их сам объезжал, звал на сходку после смерти Графа. Но ты подметила верно, что-то здесь не так. Буду думать.
— Кто помимо вернувшегося в строй чиновника? — интересовалась перспективами будущего кровавого списка Чёрная вдова.
— Узнаешь.
— Что мне можно знать?
— Минимум информации и ту будешь получать дозированно, по мере необходимости.
— Определённой, естественно, тобой.
— Естественно. Пойми, вдова, это не недоверие к тебе, скорее обезопасивание тебя от финального того, что нам предстоит. Будет жарко.
— Все в верхах?
— Моё отношение к современной власти и несущих её на своих плечах хорьках объективно агрессивно-негативное.
— Под стать моему. Я как на пресс-конференции себя проявила, тот милый на сцене чуть инсульт не получил, торопился скрыться за кулисы.
— А как ты хотела? У них же здоровье слабенькое, у депутатов. Их как на нары определят, они сразу начинают кашлять в ноздри и чихать в себя. Поэтому и падают в обморок с сердечным приступом, как только видят ордер на свой арест.
— Значит, всё же по закону. Но вся судебная система может рухнуть в скором времени.
— Да и хрен с ней. Она выстроена на нашей крови, так пусть сама гибнет. Нет... по справедливости.
Они остановились, и девушка сказала:
— Я поняла, Рябой. Работаем.
— Удачи тебе, Чёрная вдова.
Леди – смерть загадочно улыбнулась, сверкнула глазами вожделения мести и удалялась вдаль аллеи, возбуждая своим телом, просвечивавшимся через платье от проникавших сквозь него солнечных лучей.

IX

Наслаждаясь высотой и бескрайностью синего неба, «жужжавший» винтами вертолёт парил над огромным мегаполисом, показывая, его распластавшуюся по земле красоту лишь двоим пассажирам на борту: Пророку и Бирке. Деловой центр города с его устремившимися к небу шпилями высотных зданий сменялся спальными районами с их парками и аллеями, черепичными крышами домиков частного сектора, холмами, долинами, протекавшей через них рекой, и вот, наконец, машина подлетала к порту, отбрасывая собственную тень на бескрайнее под ней море.
— Полёт, Бирка, это не просто отрыв от земли. Полёт - это воспарение над облаками, над магией приземлённого, возносясь к мечтам, свершившимся наяву чудом. Всё что выше чище и прекрасней того, что неустанно бегает и ползает внизу. Наверное, именно так себя и ощущали ангелы.
Говорил основатель секты и услышал ответом к себе от приятеля:
— Пророк, мне-то своё религиозные истолкование не загоняй, оставь фантазию для церковной мессы.
— Ха-ха-ха! Учись у меня, Бирка! Скоро и ты будешь со сцены красиво говорить. Кстати, а почему бы тебе не заменить меня разок другой?
— Мне как тебе не поверят, ты же у нас посланник божий на землю грешную. Тебе и карты в руки, освещай нам путь.
— А ты веришь в моё в учение?
— Я верю в его плоды, но порой мне кажется, что ты и вправду тот, за кого себя выдаешь. И мне от этого становится как-то не по себе. Слушай, Пророк, у тебя большие связи, я знаю. Но в последнем городе мы очень сильно наследили, оставили после себя сотни тел.
— Мы помогли душам тех несчастных отправиться на небеса, а пожертвование ставших праведными пошли на возобновление нашей церкви в другом регионе страны. Здесь, Бирка.
— Шума не было пока, но если ты здесь решишь закончить также...
— Я ещё не решил.
— Пророк, мне нравится этот город, я бы осел здесь.
— Прикипел к месту? Я тебя понимаю. Посмотри вниз, какая красота. И это всё может стать нашим, Бирка, и довольно скоро.
— Знатный городишка. С его возможностями, твоими талантами и моими способностями ему впору именоваться вторым Иерихоном.
— Всё же прочёл о самом древнем городе планеты - городе взлётов и падений, славы и позора, смерти и возрождения?
— Надо же соответствовать, иметь хоть малейшее представление о том, что ты втираешь дуракам.
— Не стоит недооценивать их. Эти, как ты выразился дураки, способны и делают нас теми, кем считают - первыми на земле до пришествия его, — Пророк показал указательным пальцем вверх и добавил. — Бога. И они способны на большее, чем быть просто паствой или скопищем верящих в бредни дураков.
— Ты что-то задумал... и Шамбала, — с хитростью в голосе догадывался Бирка. — Ты уже приступил к воплощению своего замысла. Прежнего хозяина города нет, теперь есть ты...
— Новый Владыка здешних земель, — оборвал своего приятеля, вглядывавшийся в панораму мегаполиса, стелящегося своей бескрайностью под вращавшимися винтами вертолёта Пророк. — Я как всевышний сумею слепить из него то, что в писании он сделал с землёй.
— Тому понадобилось семь дней. Думаешь, справишься за неделю?
— Это фигуральная, абстрактная величина, к которой не стоит стремиться, но и затягивать ни к чему. Зато представь размах... Отсюда мои мысли устремятся в разные уголки света, где водрузятся деяниями и возвратятся почитанием меня и благами того, что мне вожделенно и страстно.
— Бог дарует нам лишь то, что мы заслуживаем.
— А если мы не согласны с его решением, нам стоит забрать своё силой. Вот я и приступил к изъятию дара.
— Если он отправит посланников за возвратом? Готов? Они не станут считаться с твоей святостью, тем козлам мерзкое ближе. Вспомни Бога Кузю, теперь проповеди на параше читает. Прочтёт страничку, ей же жопу подотрёт. И это единственная бумага у него, остальную, сложенную денежными купюрами по коробкам, изъяли при обыске.
— Нам с тобой, Бирка, это не грозит. У нас размах шире, и цели дальновиднее, и результаты... если что - плачевней. Нас либо вознесут на руках, создав рай на земле, либо втопчат в геенну огненную.
— Пророк, глянь вперёд и чуть ниже. Это что, за нами?
Они посмотрели вдаль и увидели там четыре зависших в воздухе вертолёта, встречавших их выстроившийся прямой.
— Это не за нами, Бирка. Это для нас. — ответил миссия.
Ожидавшая авиатехника окружила лётную машину с Пророком на борту и сопровождением безопасности препровождала религиозного скота, рисуя в небе конверт из четырёх военных по краям и одного гражданского в центре вертолёта.
Это был не арест основателей секта властями, это была охрана его... ими же.

X

Этап следовал маршрутом, но стук колёс становился тише и дольше интервалами. Поезд останавливался. За окнами виднелись одни лишь поля, и Шамбала напрягся предчувствием, спросив сидевшего рядом Пустоцвета:
— А ведь здесь остановки нет. До следующего населённого пункта ещё часа четыре в нашем купе париться. В чём дело, Пустоцвет, не знаешь?
 Тот посмотрел на друга и тихой грустью ответил:
— Значит это не миф.
— Миф?
Не понимал Шамбала, и Пустоцвет разъяснял, пока конвойный торопился открыть дверь к ним:
— Скоро всё сам увидишь. Я тебе сожалею, Шамбала. Прости.
— Заключённый сто тридцать девять шестьсот четырнадцать! На выход!
Услышав свой личный номер, Шамбала дружески толкнул плечом в плечо Пустоцвета и попрощался с ним:
— Бывай, друг. Ещё свидимся. — сложив руки за спину, он выходил в проход вагона.

Остановившийся в чистом поле, без единого намёка на цивилизацию жизни этап прощался с двумя своими заключёнными, вторым из которых был Шадо. Перегрузив обоих в автозак, конвой торопился пылью накатанной колеи к месту отбытия срока.
Ехали они недолго и всё время в тишине, пока скорость не стала сбавляться, и потрёпанный годами и климатом Газик не остановился совсем.
Соблюдя все формальности прибытия, помывшись и переодевшись, Шамбала выходил из главного корпуса в прогулочный двор, где довольно скоро завёл первое знакомого в новом для себя месте. Им был Мальборо. Мужчина в годах, хоть так и не скажешь. Он не был сутул, скорее выправлен; не был обрюзгшим, скорее подтянут, но что-то в его походке озадачивало взгляд. Вероятно её тяжесть, неторопливость и некая усталость. Он пребывал за колючкой давно и знал там почти каждый уголок, который дозволялось исследовать зеку. Увидев свежее лицо, мужчина довольно охотно пошёл на контакт, провожая нового сидельца до барака, где тому предстояло жить.
Оглядываясь вокруг себя, Шамбала спросил:
— Что это за место?
— Это тюрьма, но не строгого, а засекреченного режима, — неожиданным ответом огласил Мальборо. — Сюда свозят тех, кому суждено гнить здесь заживо, кого не смогли законным образом отправить за стены колонии, или кого официально предали суду, а неофициально желают убить.
— Я не слышал о такой тюрьме.
— Она недавно на бескрайних просторах нашей родины. Правда, говорят, не одна такая, есть и ещё.
— В чём отличие от схожих стен?
— В том, что за эти не выходят, за них только выносят. Ни одного побега... фартового. Попытки были, но джентльмены удачи погибали от пуль или разорванными псами. Отсюда выхода нет.
Шамбала осматривался по сторонам, стараясь подмечать все детали виденного, придавая значения всяким мелочам и нюансам. Охрана по периметру, тройная линия разно уровневых заборов с венчавшей их колючей проволокой, множество вертухаев и бегающих за решеткой предоставленных самим себе псов. География территории действительно казалась безвылазной, но первый взгляд зачастую обманчив.
Заметив татуировку серпа и молота на руке Мальборо, Шамбала спросил своего нового знакомого, показывая на неё:
— Любишь историю?
— Почитаю свою страну, в которой родился, и которая дала мне всё.
— А эта страна, теперешняя?
— Не моя. Моя осталась там... в далеком девяносто первом, а это чужая. Земля моя, народ мой, а страна чужая.
— Серп и молот ближе двуглавого орла?
— И справедливей. Та мне дала всё: образование, жильё, работу, душевное восприятие мира, семью. Эта забрала и наградила судимостью.
— Понимаю.
— А ты видно сильно допёк кого-то на воле, раз тебя сюда направили. — с ноткой хитрости в голосе сказал Мальборо.
— Я смотрю тут таких валом сидит. Так что я один из вас, ничем не отличаюсь.
— Не скажи. На то здесь и засекреченная тюрьма, что доставляют в неё сидельцев не так часто. И ближайший рейс намечался через несколько месяцев.
— Тут график что ли? — спросил Шамбала, пока они подходили к бараку.
— Своего рода. И ты со своим другом его нарушили.
Они посмотрели на шедшего в стороне Шадо, и Шамбала ответил:
— С чего за дружбу решил?
— С того как он на тебя смотрит... заинтересованно.
— Я его впервые вижу, на этапе подсел. А выход вместе и для меня сюрпризом, нас двое из больше чем ста.
— Ничего, успеете ещё подружиться, время будет.

Они вошли в потрёпанное временем здание жилого барака, и Мальборо вёл Шамбалу проходом меж ярусов спальных мест к свободным койкам.
— Выбирай, — сказал он, остановившись. — Места много, на любой вкус.
Бросив личные вещи на одну из коек, Шамбала ответил:
— Нижним ярусом лягу... к окошку носом, восходы люблю наблюдать.
— Хорошо. Они тебе ещё успеют надоесть.
Шамбала раскатывал матрас по кровати и покосился вправо, поймав на себе пристальный взгляд с хищным оскалом взиравшего на него со стороны Шадо.

XI

Сбросив со своих души и тела оковами сдерживавшую их рясу священника, некогда Отец Иннокентий пребывал в мире тем, кем истинно всегда и являлся – криминальным авторитетом Бардо. Конечно, многие его уже успели подзабыть или даже выкинуть из головы, но всё это было восполнимо уверенностью действий напоминанием о себе в решении вопросов так, как он закрывал их со своим  врагами когда-то, до того как потерял себя и отдался лону церкви.
А навыки и умения в этом он не растерял, поэтому и приступал к поиску тех, кто оказался для него очень необходимым. Но жизнь за последние годы стремительно поменялась, и Бардо пытался наверстать упущенное, вспоминая прошлое и строя своё будущее. Первым пунктом на маршруте мужчины, где он надеялся добыть интересовавшие его сведения, оказался самый известный в городе бордель.
Это королевство эротических удовольствий существовало своими стенами отдельно стоявшего на окраине коттеджного посёлка особняка уже долгие годы и не закрывалось лишь потому, что там работали лучшие девочки, каких только можно было представить и пожелать изысканному вкусу любого мужчины.
Раздавшийся звон колокольчика над входной дверью и последовавшее за ним восклицание «Посетитель!» моментально согнало в холл слегка прикрытых эротичным бельём, а иных и без него, обворожительных красоток.
Выстроившись перед клиентом в образовавшийся полукруг, девушки кокетничали с ним улыбками, подмигиванием и нежным покусыванием своих губ. Последней выходила заведовавшая всеми делами заведения «Мамочка» или попросту Анжела. Вот она-то была действительно хороша. Годами слегка за тридцать, формами тела – Мерлин Монро, тех же возбуждавших округлостей и цвета волос, тех же огромных глаз и нежности голоса. Даже запах от неё был не проститутки, но леди.
— Хотите девочку? — спросила она.
Бардо лишь улыбнулся ответу, не сводя с неё глаз и словно раздевая ими даму.
— Милый, я тебя знаю?
Вновь интересовалась она, и тот, усмехнувшись, ответил:
— А ты внимательно к гостю присмотрись. Ты-то мне известна со всех сторон и в разных позах.
Анжела вгляделась более пристально и ошарашилась удивлением:
— Бардо-о-о... Живой.
— Вспомнила?
— А я и думать о тебе забыла. То есть,... — опомнилась она и оговорилась. — Тебя же убили. Вас всех...
— Не до конца. Ты же помнишь, я живучий, вот и вернулся. А ты, я смотрю, всё прежним ремеслом занимаешься. Не надоело ещё?
— Адресок не забыл и меня, стало быть. А насчёт промысла, так я теперь здесь за главную, все девочки работают на меня. Хотя, — она стала расстегивать пуговицы рубашки мужчине и томно говорить тому. — Для некоторых клиентов могу сделать исключение, вспомнить своё мастерство неукротимой жрицы любви.
Бардо остановил её проворную, раздевавшую его руку и сказал:
— Не сейчас, я здесь не за этим. Мне понадобятся другие твои услуги.
— Какие?  — кокетничая, спросила она.
— Проворный, говорливый язычок.
— Ну, им я могу сделать много. Ты же знаешь. Но если хочешь поговорить...
— Хочу. Где тут у тебя отдельная комната, и чтоб потише?
— Тишины не обещаю. Я помню, каким ты был,... стонать громко буду. — заигрывала она.
Пройдя по приглушённому светом коридору, они вошли в отдельную комнату с довольно игривой к эротическим забавам обстановкой. Шикарная кровать, приспособление для легкого садо-мазо - имелось всё для удаления любых пожеланий мужчин.
— А вы неплохо оснащены. — беря наручники со столика, отметил Бардо.
— Клиент теперь придирчивый пошёл, приходится подстраиваться под любые запросы. Чувственные ласки прежнего теперь перекрываются изощренностью психических отклонений, ставших нормой сегодняшних дней. Хочешь, попробуем?
— Не сегодня. Давай о деле. Помнишь, до того как мне пропасть, я в крутом конфликте был с одним из местных авторитетов.
— Тригоном, помню, — ответила Анжела. — Бардо, не знаю, где ты был, но с тех пор столько событий произошло, в городе такие войны были, что ваш с ним конфликт извини, но не столь существенен.
— Это ты скажешь моим пацанам на кладбище. — обозлился он.
— Извини, — оправдывалась она. — Я не хотела.
— За то, что было, не говори, побольше тебя знаю. Скажи мне лучше вот что. На Тригона работали двое приятелей между собой. Сейчас не припомню, как их... Олигос и... второй.
— Багдад. — поняла о ком шла речь девушка.
— Точно Багдад. Где их найти?
— Сначала спросил бы кто они теперь. Они уже не на тех побегушках, что раньше. Сейчас выше поднялись. Но в городе новый хозяин и он правит жёсткой рукой, чему я, признаться, несказанно рада. Столько грязи изничтожил, что вовек не вывезти. А теперь сам вот сел.
— Шамбала. Знаю. Где их найти?
— Вернулся долги раздать? Ладно, слушай.
Она встала на носочки, прошептала ему в ухо всю информацию, которую знала, затем обняла и страстно поцеловала в губы. После стольких лет воздержания, это было первое прикосновение в прошлом священника к женщине, и его мужские чувства взыграли предназначенным для этого природой.

XII

Для того чтобы затмить рассудок вздором и нелепостью, не обязательно ежедневно вдалбливать в него шелуху абсурда, хотя это результативно, бесспорно. Но порой стоит предоставить это на откуп самим одурманенным ахинеей ерунды. Вот тогда начинается истинное шоу идиотизма и слабоумия.
Такое развлечение для себя и своей паствы частенько устраивал Пророк на своих мессах. Спускаясь в зал и общаясь с прихожанами, он старался разузнать о событиях в их жизнях и, протягивая им микрофон, информация становилась достоянием всех.
Тот вечер не был исключением, и происходившая в стенах церкви встреча сектантов набирала обороты откровениями женщины лет пятидесяти, с вплетённым в волосы цветком и глазами словно умалишённая.
— Раньше меня поедало чувство отчаяния, разочарования моей жизнью, — говорила в микрофон она. — У меня ничего не клеилось в личном, были проблемы на работе, отвернулись друзья.
— Вам было тяжело. — помогал ей раскрепоститься Пророк.
— Очень! Невыносимо тяжело. Но когда я пришла сюда, в эту церковь, моя жизнь стала налаживаться! Мне стало намного легче душой, я больше не волнуюсь по пустякам. После ваших проповедей я счастлива!
Она полезла обнимать и целовать Пророка. Он еле сдерживал напор натиска, выкрикивая залу:
— И это неудивительно! Вы жили неправильно, но придя в нашу общину, встали на путь истинный, и вам воздалось! А мы слушаем следующую историю произошедшего.
Мессия передал микрофон довольно симпатичной брюнетке лет тридцати с небольшим, и та, сначала немного робея, стала тихо говорить в зал:
— Я хожу сюда несколько месяцев, и сначала мой муж не понимал меня, отговаривал от этого, говоря, что всё это ересь. Он даже закрыл меня как-то дома, стараясь не пустить на нашу вечернюю молитву.
— Да-а-а?! — воскликнул вопросом Пророк. — И что же было после?
— Я сбежала, — рассмеялась девушка. — Но мой муж пришёл за мной в церковь и…
— И что?
— Ему здесь понравилось, и мы теперь ходим сюда вместе. И сегодня у нас годовщина, которую мы решили отметить здесь, среди вас.
Сидевший рядом с ней мужчина, более походивший выдававшей его одеждой на респектабельного бизнесмена, поднялся и поцеловал жену в щёку.
— Ура-а-а!
— Да-а-а!
Слышались крики одобрениями из зала.
Явно выделяясь среди оргазма толпы своим целомудренным гневом, в церковь входил Бигман. Хоть наполнявшие зал были и разношёрстной публикой, представлявшей собой самые разные слои общества, среди которых встречались и довольно состоятельные индивиды, но этот гость отличался от остальных в первую очередь нашивками на своём кожаном жилете, изображавшими в прямом смысле слова рогатых демонов. Он был байкером местного мотоклуба. Увесистая фигура тела, круглый живот и массивные кулаки оголённых, татуированный рук, венчала которого густая, длинная борода и усы.
Брезгуя вакханалией идиотизма, он медленно шёл проходом меж рядов, вглядываясь в переполнявших их людей. Настрой мужчины был решительным и, увидев желанное для себя, он вступил в один из секторов. Не церемонясь с блаженными оттаптыванием их ног и отталкивая вместо извинений, Бигман добрался до той самой девушки, которую вожделел и любил похотью Бирка на одной из последних оргий. Зная её давно и имея на красавицу права её когда-то жениха, он схватил прелестницу за руки и потащил к выходу.
— Оставь меня! Что ты делаешь?! Я не пойду с тобой! — кричала она, но байкер не произносил ни слова, расталкивая преграждавших ему путь и упорно волоча за собой девчонку.
— Слышишь?! Отпусти меня! Отпусти!
Их не было видно из-за вскинутых вверх рук, стоявших на ногах людей. И стоило только байкеру выйти в проход, он столкнулся с Пророком и не отходившим от него ни на шаг телохранителем - Биркой.
— Мне больно! — кричал красотка. — Бирка, помоги мне! Он хочет меня похитить!
Услышав крики той, по которой сходил с ума, вожделея её мужскими позывами природной страсти, Бирка набросился на Бигмана, но наткнулся на его стальные кулаки. Несколько ударов в челюсть и он валялся на полу. Но байкер не мог так просто уйти, сделав опрометчивый, хоть и решительный шаг. Ненависть к тому, кто сотряс его несостоявшуюся семейную жизнь, охватила мужчину, и он набросился на Пророка. Схватив миссию своей волосатой рукой за глотку, он уже готов был задушить его после того, как разбил бы ему голову. Но занесённую для удара руку перехватил поднявшийся Бирка.
Подоспевшая охрана Пророка, ненавязчиво рассредоточившаяся по залу, быстро сбегалась к агрессивному байкеру и, набросившись, повалила на пол и стала жесточайше избивать. Пробить крупное тело здоровяка было сложно даже молотившими его ногами, и тогда они стали его просто ломать. Руки, ноги, рёбра, всё. Хруст костей, тяжёлое дыхание избивавших были слышны, но стонов байкера... нет.

XIII

Представьте себе поле битвы в непрекращающемся сражении. Что могут сделать одни лишь танки? Достаточно многое, но их пожгут без прикрытия пехоты. А если к этой силе добавить артиллерию и авиаудары? Это уже полноценный контрудар. Поэтому-то они и ехали в букмекерскую контору вместе – Барс, Рино и Рамзан.
— За контуру по ставкам Бардо устным почерком сообщил. — начал разговор кавказец.
—Бардо... опять Бардо. — задумался над услышанным именем Барс.
— Знаешь его?
— Надо как-то встретиться. Может он, может не он. Пока точно не скажу.
— Ясно. Так вот, там за старших некие Олигос и Багдад.
— Знаю за них, — встрял в разговор Рино. — Мой человек третьего из них другом снял. Он Шамбале дорогу решил перейти, нарко тропинку в город проложить, я и закрыл с ним вопрос.
— Береста, да. — подтвердил истину слов товарищи Рамзан. — Барс, но ведь эти двое не отвечают за всю схему. Контора у нас в городе лишь филиал.
— Знаю я, — ответил «законник». — За всю схему отвечать должны те, кто лицензирует эту деятельность - те, кто в верхах государства. А к этим падлам у меня конкретные вопросы - касаемо Краза.
— Думаешь, они знают что? 
— Я хочу знать, кто вора убил, с кого спрашивать. И мне интересны не только те, кто курок спускал, но и те, кто с ними, под ними и главное... отдавал приказ.
— Я за тот матч помню, — вновь показал голос Рино. — После него вопросов много было. Некоторые думали за договорняк, другие хотели спросить у клубов. Я с дивана в ящик видел, и мне та трансляция не понравилось.
— С этим бардаком расправляться надо, пока Шамбалы нет.
Высказал своё мнение Рамзан, и Рино хотел знать от Барса:
— Где он срок будет отбывать, известно уже?
— Бес выясняет. У него, кстати, дочка родилась, не забудьте поздравить его жену.
— Цветы, игрушки, всё как полагается. Уже сделано.
— Хорошо. Теперь о предстоящем мероприятии. Работаем аккуратно. Голову и прочие жизненно важные органы не трогаем. По крайней мере, пока я не выясню то, что мне нужно.
— Барс, стоит ожидать нашествия воров в город?
Спросил Рино,  и тот жёстко ответил так:
— Я прибыл. Он будет дрожать в своих границах.

Яркая вывеска здания делового центра города встречала входивших в него авторитетов переливами неоновых огней рекламы, в котором находился генеральный офис букмекерской конторы.
Войдя внутрь, трое брутальных, решительно настроенных мужчин, не могли не привлечь к себе внимание сотрудников центра своей невозможностью ни с чем спутать их причастность к криминальному миру. Слишком уж явно они выделялись на фоне дресс-кода рядовых офисных клерков.
Презирая пристально обращённые взгляды к себе, они воспользовались лифтом и поднялись на нужный этаж, но... искомый офис встретил их запертой дверью и надписью на ней: «Закрыто».
— Похоже, регулярный стул стал жидким, — сказал Рино. — Как только они узнали, что мы скоро придём.
— Штаны ушли стирать, думаешь? — парировал недовольством Барс. — Вот только кто их предупредил и почему так скоро?
Рамзан же отреагировал проще, врезав с ноги по двери и оставив на ней огромную вмятину на покосившейся петле.

XIV

Переломами и травмами после побоев, Бигман встречал незнакомых ему гостей своей палаты почти полностью экипированным в фиксировавшем его травмы гипсе. В лежавшем на больничной койке, беспомощном даже дойти до туалета мужчине, сложно было узнать брутального байкера, отважно сражавшегося одним против многих. Но именно эта отвага его и вручила заботливым рукам персонала медицинского учреждения на ближайшие от произошедшего месяцы. Шевеля лишь глазами и руками, он увидел показавшихся через порог и сразу же дал разъяснениями:
— Вы кто? Я уже разговаривал с полицией и сказал, заяву писать не стану. Претензий... по закону, не имею.
— А мы чё, на носящих аксельбанты и потеющих под фуражкой затылком похожи? Тут же спросил его Бардо и услышал уже к себе, но от Беса:
— Хороший слог. Чувствую возвращение тебя в наш грешный мир из-под церковных куполов.
— Вспоминаю потихоньку былое величие нюансов эпистолярного жанра криминальных речей.
— Давай, давай. Постарайся, пожалуйста. Нам не только говорить придётся, ещё больше действовать, — отшутился Бес, но переведя серьёзное лицо на байкера, обратился к тому. — А ты, пока из действий только кнопку вызова медсестры можешь жать, говори с нами.
— Вы от этого что ли? Одни из тех, кто меня месил в той церквушке? — злом в голосе спрашивал Бигман.
— Догадками богат. Мозгами, видно, не очень.
Ответил Бардо, и ему вторил Бес:
— Делай снисхождение. Ему помимо всего организма сотрясли то, что в голове. Результаты налицо... и не только синяками.
— Значит не от Пророка? — начинал соображать Бигман.
— Наконец-то, угадал. Подвинься, — Бес толкнул ногу байкера и присел на край его больничной койки. — Давай, рассказывай, что произошло.
— Откуда вы?
— Не отключайся мозгами, — брал со столика апельсин больного и чистил Бардо. — Только встал ими на верный путь, соображать стал, и снова шестерёнки забарахлили?
— Мы из службы помощи оскорблённым верой и религией гражданам. Своего рода атеистический компромисс между обществом дураков и единицами представляющими здравомыслие.
— Бес…
— Погоди, Бардо. Объяснить человеку нужно.
— Понял я, кто вы, — хотел было встать, да не мог байкер. — Что знать хотите?
— Деталями. За что они тебя? Отказался свой мотоцикл на Пророка переписать?
— Аккуратней при мне про эту суку. Если бы не его охрана... я уже почти добрался до него.
— Задушить хотел?
— Зарезать.
Гневно ответил Бигман, и Бардо подоспел следующим вопросом:
— За что?
— Девушка, — отводил глаза в сторону байкер. — Хотели пожениться. Её родители не сильно рады были такому как я, но особо не препятствовали. Не верили, что до ЗАГСа дотянем, а мы дошли... почти.
— Закрыто было? Так у них воскресенье, понедельник выходной.
Ёрничал Бес, но переломанный в гипсе продолжал рассказ:
— Она в секту к этой суке попала. Я сначала не заметил, а потом она просто резко исчезла и с концами.
— Как же ты допустил? — не понимал Бардо.
— Мне что привязать её к себе и глаз не сводить?! Я сунулся как-то, она меня послала. Думал, родители напели про меня, подействовало. Хрен там, они сами в шоке.
— Дальше.
Торопил повествование к интересному и главному Бес, а Бигман и не думал таить секретами:
— Попытался выкрасть её, получилось. Два раза домой возвращал. Сбегала.
— А живёт-то она где?
— С Пророком, с падлой этой.
— Объясни.
— Днём они у него прихожанками числятся. А ночью,... ночью гаремом, в котором он хозяином и любимым мужем считается.
— О, как. Не совсем, значит, святой. Слушай, мотоциклист, а какие у тебя идеи относительно Пророка созрели в голове? Не поменялись травмами тела?
— Выйду отсюда, лично порву.
— Ну, в одного тебе это сделать сложновато будет. — напомнил о своём присутствии Бардо.
— Теперь не одним пойду, с помощью. Друзей позову.
— А кто у нас друзья?
Интересовался Бес и Бигман ответил:
— Байкерский клуб «Демоны ада». Слышали о нас?
Переглянувшись и кивнув друг другу пониманием дела, Бес и Бардо приняли информацию к сведению, и бывший священник сказал «запечатанному» в гипс:
— Хорошее название, мирное. А где вы дислоцируетесь базой и сколько вас?
— Западная часть города, бывшая автобаза. Ещё на подъезде услышите,... числом всех нас.
— Хорошо, — похлопал больного по ноге Бес. — Давай, выздоравливай. Как-нибудь свидимся.
— Не пропадай. — добавил Бардо, и они ушли.

Мотоклуб оказалось найти довольно просто и остановившись на возвышенности от него, расположенного ограждённым высоким бетонным забором ещё времён СССР, Бардо и Бес наблюдали из своей машины следующую картину. Сотни мотоциклов стояли припаркованным рядами, поблёскивая на Солнце хромом деталей. Толпы их владельцев – здоровых, крепких и чаще бородатых мужиков развлекались спортивными состязаниями, дружескими мини-турнирами и починкой своей техники. Главные ворота клуба окаймляли с двух сторон футуристически отделанные грузовики былого автопрома нашей страны, из сопел ставен периодически вырывался плевками огонь, но число байкеров только увеличивалось, прибывающими на своих стальных конях всё новыми и новыми здоровяками. Шум стоял неимоверный, слышавшийся оглушительным рёвом и действительно…издалека.
— А вот это уже целая армия. — произнёс воодушевившийся увиденным величием Бес.
— Знать бы теперь против кого она двинет и способна ли на это? — ответил сидевший рядом Бардо.
— Такая способна на многое, главное поднять. Но пусть пока миром погрустит, не стоит ей сейчас затеваться…войной.
А ведь это был не фестиваль байкерских клубов, это был всего лишь один и далеко не всеми его членами, всё ревевшими движками и продолжавшими приезжать.

XV

Очередная проповедь Пророка проходила как всегда при полном зале его разраставшегося последователями прихода. Особо веровавших ему и поднявшихся на сцену в слезах, «мессия» одаривал своим вниманием, прижимая к себе, осеняя крестом и позволяя приложиться поцелуем к шершавым рукам.
Смех и плач счастья людей выводили на раскрепощённые эмоции даже, казалось бы, крепких духом мужчин, показывавших свою слабость и начинавших реветь, словно представительницы прекрасного пола.
Служба торопилась отнюдь не к завершению, но в проходе, через весь зал, торопился на сцену главный помощник основателя культа – Бирка. Поднявшись на сцену и растолкав веровавших в ересь людишек, он взбудоражено сообщил главное:
— Пророк, на улицу покажись. Там один из твоих прихожан умом поехал.
— Бирка, сам разберись, у меня проповедь и таких отправившихся разумом целый зал.
— Выйди. Тебе лучше самому всё увидеть, тем более там менты.
— Эти забыли что?
— Выйди. Сам всё увидишь.
Прервав религиозную службу и выйдя через главный вход на улицу, Пророк очутился в окружении сотрудников правоохранительных органов, пытавшихся сдержать любопытствующую толпу за растянутой лентой ограждения.
— Что они здесь столпились? — интересовался лидер секты. — И почему легавые их не пропускают? Нас под арест, что ли берут?
— А ты наверх посмотри, — ответил Бирка. — Всё самое интересное происходит на крыше.
Основатель учения поднял голову и увидел стоявшим у края кровли своего несколькими этажами высотой прихода неказистого вида мужчину в помятом пиджаке, раскинувшего руки и кричавшего всем:
— Вы же не станете мешать человеку, увидеть Господа нашего?! Мне опостылело жить среди всех вас!
— Чё происходит, Бирка?
— Походу этот дурак решил свести концы с концами, Пророк.
— Пусть сводит. Хрен ли он на крышу залез? Он чё, покончить с собой решил?
— Ага. — довольно и жаждя видеть это, ответил Бирка.
— Мне не хочется больше терпеть это всё! Мне не хватает того, ради которого я жил и собираюсь умереть! Я хочу видеть его и ощутить объятия, благость объятий и прикосновений его к моей душе! — кричал решившийся на суицид мужчина.
— Дебил, мля, — негодовал Пророк. — Если решил, забрался бы на какую-нибудь другую крышу или телевизионную вышку и спрыгнул бы по-тихому. Чё он сюда-то стремянку поставил?
— Как решать будем эту проблему? — интересовался Бирка.
— Давай ссаную простынь натянем. Он спрыгнет на неё, мы в сторону отойдём, а когда этот придурок разобьётся, ею его и накроем.
— Ха-ха-ха! Совсем не жалко дурака? А ведь это привлечёт к нам ненужный интерес со стороны властей.
— Необходимый, — поправил приятеля Пророк. — О нас узнает больше народа, и поплывут к нам огромной рекой толпы.
— Шумиха в газетах и на телевидении...?
— Чем громче, тем лучше. И она тебе.
— Простите меня, люди! — кричал суицидник. — Простите! И прими меня в царствие твоё, Господь наш всемогущий! — выкрикнул он напоследок и под страшные вопли перепугавшейся толпы сбросился вниз.
Недолгий полёт прекратился тупым звуком удара о ступени в церковь, и тело неестественно извилось переломами конечностей и в спине. Безразлично взглянув на это, Пророк усмехнулся и сказал Бирке:
— Разберись тут с ментами... показания там, иная дребедень. А я проповедь продолжу, а то не ровен час, не дождутся меня, отчаятся и толпой на крышу полезут. Кто себя ангелом возомнит, желая воспарить к небу; кто также... башкой в ступени войдёт.
— Сделаю. Легавые на мне. — довольный кровавым зрелищем, свершившимся на его глазах, ответил тот.
Пророк так и не вмешался в жизнь человека, хотя бы и мог. Но зачем ему это? Он просто прошёл рядом с окровавленным изо рта телом покончившего с собой и не спеша скрылся за дверями прихода.

XVI

Срок отписан и пошёл, но не унылым отбыванием его вялотекущих дней, скорее селевым потоком событий, направленных одним лишь руслом – на Шамбалу. Он не терял времени даром, стараясь особо не светится интересом к тому, что происходило вокруг. А событий действительно хватало. В тюрьме, выпавшей ему участью находится, правили жестокость, беспредел и её непосредственное руководство. Почти каждый день кого-то убивали в результате вспыхнувшего конфликта, по распоряжению начальства, пришедшей с воли весточкой: «Такой-то больше не нужен. Убрать», или просто – на спор. И делали это не заключённые с такими же как они, это творила охрана учреждения. Физические и психические пытки были нормой того места, стараясь сломать всякого, на кого направлены. И многих подмять и сокрушить получалось, хотя подавить бесстрашие заключённых не удавалось даже тем бесчеловечным режимом. Гнев сидельцев колонии нарастал и грозил вспыхнуть акцией неподчинения.
Чтобы держать, как их называли «зверей» в узде, вертухаи в погонах регулярно щипали людям нервы, устраивая себе на потеху конфликты кровавыми схватками между зеками. Участником мог стать каждый, независимо от желания, телосложения и навыков сражений за жизнь. В любую минуту, на кого укажет дуло автомата охранника, становился первым из гладиаторов тюрьмы, выбирая себе сам или схлёстываясь с тем, кому суждено было стать для него противником.
Неторопливым ходом по прогулочному дворику Шамбала продолжал изучать периметр колонии, рисуя в голове общий план со всеми его деталями и нюансами,       роясь извилинами в поисках слабых мест или лазеек.
Но тут, неожиданностью со спины, ему прилетел удар по затылку, и вор упал лицом в пыль. Над ним стоял нанёсший его – Шадо. Ехидно зубоскаля глотку, он сказал «законнику»:
— Поднимайся, сука. Устроим зрелище для толпы?
Заключённые мгновением образовали собой круг, в центре которого начиналась драка.
Шадо, словно боксёр, скакал на месте, выбрасывая готовые к схватке кулаки вперёд себя. Шамбала же напротив, сконцентрировано стоял на месте, провожая движения противника одними глазами. Тварь приближалась нападением. Мгновение, микроны времени, секунда… Шадо нанёс удар, и,… Шамбала был меток кулаком, пробив им сначала кадык, а после и почки паскуды. Шадо оседал на колени, его бы добить,…но вертухаи были не на стороне правды, разогнав круг зеков и, сдерживая на поводках служебных псов, били резиной дубинок…только Шамбалу.

Волоча вора той же пылью по двору, они принесли его в ШИЗО, где, не оказав медицинской помощи, заперли за массивной стальной дверью. Тем временем наступила ночь.
«Мёртвым» от людей до утра коридором шёл невысокий ростом паренёк в звании всего-то старшего сержанта – Егор. Стараясь не шуметь каблуками и не греметь связкой ключей, он подошёл к окошку штрафного изолятора, открыл его и произнёс чуть тихо в темноту камеры:
— Шамбала.
— Угадал, — послышалось ответом вора. — Спрашивает кто?
— Тебе просили передать. Вот.
Он протянул в окошко мобильный и фотографию. Руки с обратной стороны приняли всё, и последовал вопрос:
— С чего вдруг такая щедрость?
— А ты на снимок взгляни, всё сам поймёшь.
Освещая экраном телефона, Шамбала увидел на снимке знакомое лицо, когда-то помогавшего им с Бесом в борьбе с Кроносом подполковника полиции Гладких Андрей Романовича.
— Знаю его, правильный мент. Кем тебе приходится?
— Отцом был, — ответил Егор немного грустно. — Недавно не стало. Сердце, он быстро ушёл, не мучился.
— А за наше знакомство с ним откуда прознал?
— Он рассказал когда-то. Говорил, что справедливость и мораль дороже и важнее бесчестия и закона. Потому вам и помогал.
— Жаль его, таких редко встретишь под погонами. — выдохнул сочувствием вор.
— Не тяни, у тебя мало времени. Звони.
Егор забрал фото отца, закрыл окошко двери и торопился уйти по коридору.

Шамбала вернулся к нарам, присел на них и тут же экран мобильного в его руке вспыхнул входящим видео вызовом. Проведя по нему пальцем, вор увидел набравшего ему Беса.
— Доброй ночи, друг. Вот я тебя и нашёл. — послышалось из динамиков телефона.
— Здравствуй. Как узнал, где я? — интересовался Шамбала.
— Пустоцвет подсказал. Наши люди тебя на всех станциях этапа отслеживали. А когда ты так и не показался, малявой от Пустоцвета координаты на тебя пришли. Мы получили и нашли.
— Бес, ты знаешь, где я?
— Да, Шамбала, и поэтому дела плохи. Ты в одной из тех тюрем, которые создавались как спецпроект для устранения таких как ты и не только. Как ты там?
— Да здесь Вестминстерский дворец. Мне нравится.
— Рад за тебя. Ты не переживай, главное мы теперь знаем, где ты и будем думать, как быть дальше. У тебя я в курсе, первые проблемы начались.
— Ты меня в ШИЗО звонком застал, усилиями нового врага. Узнай что-нибудь за некоего Шадо, он со мной этапом шёл, подсел после, я уже в вагоне успел накататься.
— Сделаю, Шамбала. Что-то ещё?
— За делами...
— Я слежу. Тут в городе Барс показался, решает вопрос за Краза, Рино и Рамзан помогают.
— Хорошо.
— Это не всё. Помнишь священника - Отца Иннокентия?
— Конечно.
— Теперь со мной, теперь он опять Бардо. Но сейчас не об этом. Я что вообще звоню? Поздравить тебя.
— С чем? — не понимал Шамбала.
— Сейчас сам всё увидишь.
Бес пропал с монитора, и трясущаяся картинка замерла на спавшем младенце.
— Это наша с тобой дочка, Шамбала, — слышался голос Оли, и она, показав себя державшей в руках ребёнка, сказала. — Здравствуй, любимый.
— Это,... это… — растерялся счастьем вор, и его глаза блестели недостойным мужчины, но допустимым отцу - мокрым.
— Алёнка. Как мы и хотели с тобой назвать.
— Пап, привет! — кричал обнимавший Олю и показывавшийся в камеру Артём.
— Привет, сынок. — отвечал ему растроганный такой радостью Шамбала.
— Пап, а у меня сестрёнка появилась! Она, правда, почти всё время спит и плачет, но я уже к этому привык. Честно!
— Так, ты сам не шуми, а то разбудишь её, опять целый час укладывать будем. — говорила сыну Оля.
Шамбалы смотрел на них, на всю свою семью, и был просто счастлив. Он не говорил ни слова, только слушал их, но этого было вполне достаточно для него, для его воодушевления. Он второй раз стал отцом, подарив жизнь маленькому созданию, которое тогда не терпелось взять на руки и поцеловать. Но до этого часа предстояло ещё множество нелегких событий и жёстких испытаний.


ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

I

Алчность политической или вернее сказать применимо к нашим реалиям паразитической системы зашкаливает своей вседозволенностью и безнаказанностью. Прикрытие, предварительно закошмаривание малого и среднего предпринимательства, откуп свободной расправы над ним силовым структурам со стороны правителей государства с последующим подмятием под себя в собственность самых лакомых, раскрученных и отлаженных работой идей - это то самое, что происходит за окнами каждого из нас с понедельника по воскресенье любого месяца который год подряд. И всё это изъятие в жажде наживы и устранении конкуренции с использованием властных рычагов происходит без праздников, каникул и выходных. Вам плохо живётся? Получайте повышение пенсии на сто тридцать пять рублей! Как плевок в лицо старикам от тех сук, что поднимают себе зарплату и продолжают воровать, демонстрируя корочку депутата и прикрываясь теми, кто кажет в защите их ксивы МВД.
Сорок лет стажа - пенсия десять тысяч. Год в кресле чиновника - миллионы осели на счета, оброс недвижимостью сам и родню не забыл, машина, квартира, загранотдых... а ВЦИОМ заявил прямо: «Мы изменили систему подсчета голосов, и рейтинг, у того  самого... зашкаливает». «Ха, тьфу!» на нас на всех теми, за кого якобы кто-то голосовал. А если и оставил росчерк в бюллетене, там много раз уже пожалел, и это верно.
Такая вот «высокая» мразь сидела в уютном кресле своего рабочего кабинета и торопилась исполнить поручение ей ещё свыше. Принимая стоявшим перед собой подполковник ФСБ Семичастных, Анатолий Владимирович словно главнокомандующий отдавал ему приказ к исполнению:
— В кратчайшие сроки, в минимум дней, установить имеющуюся собственность как то объектами недвижимости, счетами в банках и тем, что легально или наоборот приносит доход тем, кого принято считать у нас в стране ворами «в законе».
— Это огромный пласт работы. — признал, но возразил подтянутый внешне мужчина годами под пятьдесят и лицом не белой гладью, но морщинами смуглого.
— Значит, выполните его, — продолжал настойчивостью чиновник. — Все имеющиеся ресурсы у вас в наличии, проблем не возникнет. Ведомства ниже рангом в вашем подчинении, используйте их на своё усмотрение. Ограничений никаких.
— Установим, если надо.
— Необходимо. И не говори мне, что вы не располагаете никакими сведениями на данный час. Вы должны были собирать информацию всё время, сортировать её и ждать команды.
— Мы выполняли свои обязанности. — рапортовал подполковник.
— Так вот команда поступила. Установить и перекрыть каналы к незаконному обороту их наличных, безналичных и иных средств.
— Воров много. Кого-то конкретным стоит проучить? Насесть на него как на первого, другие сговорчивее станут?
— Я, по-твоему, вхожу в мир криминальных элит, подполковник? — возмущался негодованием Анатолий Владимирович. — Откуда мне знать их по именам и роду курируемой ими деятельности? Разобраться пора уже давно и со всеми, без исключения. Выполнять.
— Разрешите задать вопрос, — не торопился уйти офицер ФСБ. — Я ни в коем случае не ставлю под сомнение осмысленность ваших действий, но как же негласный договор государства с высшей кастой криминального мира?
— Не понимаю. Вы о чём?
— О том, — разъяснял подполковник Семичастных. — Что по результатам предстоящей работы может, и я даже вполне уверен, вскроется ряд высокопоставленных персон, сотрудничающих с «законниками» и пользующихся от них некой протекцией и значительными благами. И такая информация у нас также имеется. Что с ней делать? Давать ход? — жёстко ставил вопросы принципиальный офицер.
— Делайте то, что вам приказано, — ответил чиновник. — А попутными сведениями решать и заниматься выпадет обязанностью не вам. Исполняйте приказ.
— Есть. — грубо парировал подполковник и чёткой выправкой направился к выходу.
Это было начало новой войны... в киберпространстве, где утаить имеющуюся собственность практически нельзя, ну, или очень сложно.

II

Оживление торгового центра чередовалось задумчивостью переполнявших его посетителей над вопросами, – с какого бутика начать свой шопинг и что приобрести? Суета спешивших по торговым точкам людей была не близка хозяину этого заведения, обедавшему в кафе на первом этаже – Рамзану. Не всегда перепоручая значимые дела своим людям, он частенько предпочитал входить в курс важного лично, попутно проводя не менее серьёзные встречи. Участником очередной такой стал Рино. Пересекясь в первой половине дня, мужчины решали вопросы за чашечкой кофе, когда перед ними «нарисовался» Бульба.
Бегавшие хитростью глазки, сальные под ними пухлые щёчки, залысина на которую хотелось плюнуть, но не растирать, жирненькое тельце и всё это на коротеньких ногах. Словно с окраины Руси, но позабывший об этом и предавший её любитель сала – потому и Бульба.
— Слышь, Рамзан, — дерзко начал разговор и присел за столик он. — Давно хотел с тобой поговорить. Мы не друзья, но и не враги. Чаша не туда - не туда не перевешивает. Зачем нам с тобой так часто встречаться?
— Я тебя не звал, ты сам подсел, — неприкрытой грубостью голоса ответил кавказец. — Чё те надо?
— С предложением я к вам. Наш бухгалтер устаёт работать. Помимо всех обязанностей, ему приходится выполнять одну... финальной. Он целыми днями считает-считает, а потом полученное делит на два.
— Надеюсь поровну? Этот торговый центр в равных между нами с тобой долях.
— Вот об этом я и пришёл поговорить. Не будем ставить под угрозу наше деловое сотрудничество. Давай его попросту прервём?
— Твоё предложение.
Огрызнулся Рамзан и Бульба его огласил:
— Продай мне свою половину, я хорошо заплачу. К чему нам тут править обоим? А в следующий раз мы сможем повторить наше экономическое сотрудничество, в новом, более выгодном проекте.
— Не скажу, что твоё предложение стало для меня неожиданным, я ждал его. Но не могу понять - почему ты отважился сделать его только сейчас? Дела в гору, прибыль рекой. Или решил перенаправить её русло в свой карман?
— Уходить надо на пике, Рамзан. Это единственный момент, лучшего не будет.
Кавказец посмотрел на друга и сказал тому:
— Слыхал, Рино? Другого момента не будет, у меня есть только этот, — обернулся к Бульбе и добавил уже ему. — Хорошо, давай обсудим. Только цену и прочие условия оговорим в офисе, не здесь же. И раз уж у меня времени нет - пойдём прямо сейчас? Рино, я недолго.
— Рамзан...
Видел подступавшее негодование кавказца тот и хотел помочь, но услышал ответом:
— Мы только оговорим по пунктам, и я сразу назад.
Встав из-за столика, они ушли.

Маршрут был недолгим по времени, не включал в себя эскалаторы и стеклянные лифты, он закончился быстро... в туалете.
— Это ты в этот офис что ли, Рамзан, переехал? Совсем дела плохо пошли, экономить начал? В таком случае моё предложение окажется для тебя спасительным, но менее выгодным того, которое я предполагал огласить изначально.
— Зато мой ответ не претерпит существенных изменений, я его сформулировал сразу и сейчас оглашу.
И ответ прозвучал... хрустом челюсти Бульбы от удара в неё кулака кавказца и задребезжал вторившими нотами от падения на пол и удара затылком о писсуар.
— Немногословно, правда? — спросил Рамзан и, приподняв суку чуть выше, нацепил глоткой на фаянс и, врезав с ноги по затылку, рассыпал его зубы по полу.
— Зря ты сделал это. — послышалось от вошедшего в мужскую уборную Рино.
— Ты сам всё слышал и видел, — отвечал возбудившийся праведным гневом кавказец.  — Рыцарской благородности от меня не стоило ждать.
— Зато теперь, считай, обеспечены неприятности. Он ведь не потому таким дерзким оказался, что возомнил себя в крутых. За ним стоят иные люди... и вот это уже с ними конфликт.
— Считаешь, надо извиниться?
— Тебе решать, но...
Сказал было Рино, и Рамзан неожиданно ответил:
— Ну, что ж, придётся наступить на глотку гордости, — он посмотрел на лежавшего без сознания в окружении собственных зубов на полу Бульбу, со стекавшей ему на лицо водой из разбитого в осколки писсуара и добавил. — Лишние проблемы нам сейчас ни к чему.

III

Назначив встречу, Аня стояла у ступеней в «святую обитель» Пророка, поражаясь количеству спешивших на службу людей. Пытаясь понять, что же их завлекло и пленило вступить в секту, она осознала истинную причину, но сделала это несколько позже… вечером того же дня.
— Привет! — послышался голос слегка опаздывавшей её подруги, махавшей рукой в приветствии и торопившейся почти бегом Маши.
Симпатичная девушка около тридцати которой бы создать семью, рожать детей и радоваться женскому счастью, променяла всё это на религиозные мессы и «запудривание», как выяснялось, не слишком развитых мозгов.
— Привет. — ответила жена Беса, слегка обняв и поцеловав Машу в щёку.
— Анют, а почему ты в первый раз не приняла моё предложение сходить вместе на службу? — спросила та.
— Думала, муж будет против, не отпустит.
— Отпустил?
— А я его не спрашивала, сама всё решила, вот и идём. — солгала для дела Аня.
— Да ты бунтарка. И это правильно.
Поднявшись по ступеням не величественного архитектурой и даже напротив обычного бетонной коробкой сооружения, девушки вошли в его распахнутые двери и очутились, как им показалось, на концерте. Одетая в тёмно-синее платье пышка с подпевавшим ей за спиной хором и аккомпанементом небольшого ансамбля «живой музыки» исполняла со сцены лирическую, но забористую весельем композицию. Зал гремел синхронностью оваций, попытками подхватить нехитрый мотив и сиял расплывшимися от удовольствия улыбками прихожан.
— Пойдём вперед, поближе к сцене! — подкравшимся к ней удовольствием, предложила Маша.
Аня осмотрелась и сквозь заглушавший её ответ шум выкрикнула:
— Ты уверена?! Здесь столько народу!
— Да, уверена! Я там с девочками часто сижу! Они наверняка заняли нам пару мест! Я предупредила, что с подругой приду!
Она взяла Аню за руку, и они стали пробираться через множество людей стоявших даже в проходе к основному месту действия - к сцене. Овации словно заслужившему народную любовь артисту, выкрики поддержки будто на сцену поднимался секс-символ поколения, причём в прозрачной одежде и без всего под ней. И посвящалось это всё ему - Пророку.
Застыв ожиданием дальнейшего и тишиной желания его слов, зал будто умер, но тут же ожил первым громким выдохом миссии в микрофон:
— Вам нравится сегодняшний вечер?! — хотел слышать мнение прихожан Пророк. — Необычно, правда! Я слышу ваши крики одобрения и мне, признаться, они льстят.
Аня с подругой пробрались к первому ряду, где действительно их ожидали два любезно занятых для них кресла. Теряясь непривычной обстановкой, жена Беса сразу же села в одно из них и стала наблюдать за происходившим, и разворачивавшееся действие её действительно поразило.
Привычная для сектантов проповедь не затягивалась обычным для неё временем в пару часов, но немного притормозила образовавшейся очередью из тех, кто желал оставить пожертвование новой церкви. Принимавший щедрый дар из рук каждого, Пророк благодарил людей, отпуская домой напутствием слов:
— Господь любит вас и принимает вашу помощь вере нашей. Да зачтётся вам.
— Маш, нам пора уже, наверное?
Хотела было уже уйти Аня, но подруга её остановила:
— Подожди минутку. Сейчас все разойдутся и, возможно, нам посчастливится познакомиться с нашим лидером лично. Я давно об этом мечтала.
Очередь складывавших в корзину конверты с деньгами в них иссякала, и Пророк заметил никак не покидавших церковь девушек. Приняв последнюю финансовую благодарность, он спустился со сцены и спросил:
— А вы, красавицы, почему решили остаться?
— Хотели с вами лично познакомиться, — поспешила ответить Маша. — Меня Мария зовут, а это моя подруга - Аня.
— Рад знакомству, — ответил Пророк. — И если вы остались, не хотели бы его продолжить в более располагающей к этому атмосфере?
— Я за! — выкрикнула Маша. — Ань, пойдём вместе, а?
— Для первого раза проповеди мне вполне достаточно, — вежливо ответила та. — Действительно было интересно, но мне пора домой. Муж, наверное, уже заждался.
— А моя девушка менее заботлива обо мне, нежели вы, Анна. Вашему мужу завидно повезло. Я увижу вас на будущих проповедях? — заинтересованно спрашивал мессия.
— Кто знает? — загадками отвечала она. — Мне очень любопытно, что здесь происходит. Пожалуй, я ещё вернусь.
— Мы будем рады вам и уже в надежде этого.
Пророк обнял Машу за талию, и они скрывались за дверью своеобразного алтаря.
— Такую дьявольщину трудно забыть. — прошептала, оставшись одна в церкви Аня и немедленно торопилась уйти на свежий от вони догоравших свечей воздух.

IV

Был день как день, ничем не отличался от предыдущих и вряд ли сулил обещанием остаться в памяти, перекрывая событиями предстоявшие. Обожая свою работу, но не пользуясь уважением среди отбывавших срок, по прогулочному дворику колонии Шамбалы шёл начальник лагеря, именовавшийся среди сидельцев – Начхал. Такое прозвище он получил не только потому, что ему было «Апчи!» на вверенных ему заключённых, но и потому, что часто был простужен и раздражал всех свисавшей из носа соплёй. Увидев гревшегося под лучами светила Шадо с непокрытой головой и тушившего недокуренный бычок, он подошёл к нему и недовольно произнёс:
— Послушай, Шадо, зекам положено кепочку-то доносить, — злился начальник лагеря. — А то мозги под солнышком поплывут.
— А ты свои погреть стало быть решил, — пренебрежительно и без страха ответил тот, показывая на отсутствие головного убора у Начхала. — С Шамбалой с первого раза не вышло, но ты не переживай, сделаю.
— Это тебе переживать надо. Тебя ведь сюда определили специально, чтобы закрыть эту проблему, возникшую у тех, кто пока недоволен на воле. Если ты не сделаешь этого, гнить тебе здесь с остальными. И моё благорасположение привлечёт к тебе внимание недовольных зеков. Чуешь, чем это обернётся для тебя? Делай выводы.
— Я сработаю его, это лишь пробный заход был.
— И он для тебя неважно закончился. Не ты его, а он тебя сработал. И если бы не охрана...
— Задохнись, — оборвал старшего над вертухаями Шадо. — Ты не можешь знать, что было бы.
— Самолюбие взыграло? Пока Шамбала в ШИЗО отдыхает. Выйдет, появится возможность себя усмирить, а, заодно, и с ближайшим этапом свалить отсюда. Или другого придётся месяцами ждать, можешь не дожить.
— Когда его выпускают?
— Как только я буду уверен, что ты готов с ним сойтись схваткой, и мне не придётся в докладной по вам обоим или тебе одному похоронный бланк подписывать... с печатью.
— Тебе гарантии нужны? — хрипел ярость Шадо. — Тогда получай.
Он отошел от Начхала и пройдя с десяток метров напал на довольно крепкого телом зека. Между ними даже не успела завязаться схватка. Шадо яростно избивал его под смех охранников и лай обезумевших псов.
— Рви его!
— Убивай суку! Убивай!
Вопили жаждой смерти вертухаи.
Шадо поставил противника на колени и свернул ему шею.
— Ты доволен, легавый?! — кричал он начальнику лагеря. — Выпускай мразь! Я готов к встрече с ним!
Заключённые стояли молча, видя смерть одного из своих. Только Мальборо понимал, о ком кричал Шадо в ту минуту -  о Шамбале.

Застряв в пробке шумного мегаполиса, плавно продвигаясь скоростью пара метров в минуту, Бардо не мог не спросить у сидевшего за рулём Беса:
— С Шамбалой связаться успел?
— Была возможность, воспользовался. — ответил тот, поглядывая по сторонам, стараясь найти лазейку и выскочить из автомобильного затора хотя бы и в какой-нибудь проулок.
— И...
— Он мало говорил и только главное. Но и послушать успел... моими словами.
— И чем обменялись, какой инфой?
— Шамбала в самом опасном месте из всех, среди которых суждено пребывать годами. Срок его днями листается в той тюрьме, которая известна переступившим закон под именем «Пенаты смерти». Слыхал о такой?
— Я думал это миф или какая-то выдумка.
— Это кошмар, Бардо, и он наяву. Сигнальную ракету Пустоцвет запустил. Пришлось потрудиться, чтобы найти её в оврагах пересечённой местности. Аккуратно так заныкана, а вокруг поля.
— Плохая идея туда попасть.
— Теперь надо узнать в чью голову она пришла, а руки, что воплотили её в жизнь, известны. Но узнать нужно ещё и кое-что другое. Шамбалы просил информацию за некоего Шадо.
— Шадо?
Переспросил Бардо и Бесу не слишком понравился его тон:
— Знаешь о нём?
— Он не будет есть, не будет спать, пока не сделает того, что наметил... или ему поставили целью. Он с Шамбалой сидит?
— Да.
— К нему подсел или...?
— С одного этапа сняли, вместе и заехали в ворота лагеря. А там меж ними возникла непонятка.
— Ну, значит, Шамбала и есть его цель.
— А кто этот Шадо вообще такой?
— У-у-у, Бес, — выдохнул, не зная, как начать Бардо. — Лет пятнадцать назад, когда я ещё начинал своё восхождение к известности в криминальных кругах, мне пришла в голову идея, как выяснилось после довольно плохая. Я ещё не знал никого, да и сам был тёмной лошадкой. Хотелось всего и поскорее, но в крупное дело нужно было вписаться.
— Сам разработал схему?
Спросил Бес, и его приятель ответил:
— И проработал план. Одному идти было без смысла, и мне подвернулся напарник. Знакомство состоялось спонтанное, в кабаке под стопочку, но мне тогда, по молодости, это показалось скорее подарком судьбы.
— И кого она тебе таким вручила?
— Его самого... Шадо, — Бардо немного помолчал, словно решая, стоило завершать рассказ, но всё же продолжил его. — Мы инкассаторов работали. Я всё красиво рассчитал, чтобы без крови и с хорошим наваром.
— Стволы взяли?
— Я свой даже с предохранителя не снял, и мешки с деньгами были уже у нас в руках, лично в тачку на заднее сиденье закидывал.
— Пока что? — спросил, чуя подвох, Бес.
— Пока не прозвучали выстрелы.
— Инкассаторы?
— В них. Они и не дёрнулись бы, деньги не их... банка. Шадо... всех положил, без шансов, смеясь.
— Недоразумение?
— Спецом. Он маску снял, сказал, что они его видели. Хотя сам их свидетелями опознания подвёл.
— И скольких?
— Троих.
— А сам-то он кто?
— Не поверишь, ментом оказался.
— Так он легавый?
— С того самого дня нет. Уволился. Но перед этим две пули мне в грудь пустил. Одна рядом с сердцем прошла, пятью миллиметрами правее.
— Тебя взяли?
— Нет, я за руль прыгнул, его подобрал, мы и скрылись. Уже за город выехали, он и стрелял, когда отдышаться остановились. Меня дальнобойщик подобрал на обочине, в кармане сотку баксов нашли... долей моей.
— Поквитаться хочешь?
Стремился слышать Бес, и он услышал от Бардо:
— Если выпадет шансом. Кровь тех троих на мне, хоть и без вины... виноватый.
Каждый человек совершает в жизни ошибки, которые ведут нас к опыту и дальнейшей расплате по ним. Но когда эти ошибки заставляют совершать помимо нашего желания, у нас появляется новый опыт - спроса с тех, из-за кого мы накосячили.

V

Стремясь выполнить команду, банды судов, полиции, спецслужб бросились на поиски увы не того, что наворовали у людей политиканы, олигархи и оборотни в погонах, не желали возбуждать против них дел, отыскивать и без того наведу для всех доказательств и сажать эту мразоту толстыми жопами на очко параш с дальнейшим возвратом средств в оборот казны государства и всего того, что документально принадлежит им и членам их зажравшихся семей, нет. Они шуршали поиском того, что сравнительно относительными копейками лежало не на заграничных, как у чиновников и прочей швали счетах, но на обычных российских. Выискивая эти может и не крохи, но довольно жалкие суммы, спецы арестовывали их, передавали дела в суд и накладывали ограничения на принадлежавшую ворам собственность.
Вот если бы такое единогласие в едином же порыве действий со стороны силовых структур было бы направлено к тем, кто того истинно заслужил, к носящим погоны возродилось бы утерянное десятилетия назад уважение. А так? Как не было его, так и не будет.
Не к тем вы повернулись спиной, ментяры. Не против тех вскинули кулаки, занося их для драки. Вся ваша присяга - плевок на людей, и это не эмоции, это абсолютная правда спокойствия. И знаете что, те, кто потерял совесть под погонами? Наступит время, придёт тот час, когда как в сказке: «Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом». Всё развернётся в сторону правды, и в жопу вас иметь будут не властны петухи и олигофрены,... олигархи эти, вставит по самые гланды вам народ. И так мощно вам вгонят между булок свой огромный, многонациональный член, что вам, защищающим не людей обычных, а своих господ, не успеет даже статься стыдно, вас просто разорвёт в куски.
Кто-то там хайло раскрыл про оскорбление чести и достоинства из вас? А они у вас есть? Вы вообще ими обладаете, знаете хоть что это такое? И не надо на себя их примерять! Нет у вас ни того, ни другого. И пока вы чувствуете своими задницами интимные ласки крошечных писек властей, не обращая внимания на справедливое недовольство страдающего таким выживанием обычных людей, не удивляйтесь плевкам в вашу сторону, не уважению к вам и характеризацией вас просто: «МУСОРА».

VI

Он долго был душой не с миром и оттого отвык от обыденности его реалий. Открывая для себя самое простое, но будто заново, гулявший по вечернему скверу Бардо стремился понять суть той жизни, которую выбрало для себя общество, и которую он упустил годами предыдущими, пребывая в келье церкви. Ему не сильно нравилось виденное со всей его грязью, ложу, пороками, но он знал об этом и не только от исповедей прихожан, он помнил это своим предыдущий статусом, который тогда обретал вновь - криминального авторитета.
Тяжело и уверенно шагая, он выходил под свет загоравшихся в ночь фонарей прямо перед возвращавшейся домой тем же маршрутом Оксаной. Красивая девушка не опасалась подступавшей темноты и просто наслаждалась поздней прогулкой, поправляя распущенные, белоснежные локоны, свисавшие на симпатичное личико от лёгкого дуновения ветерка.
Заметив задумчиво бредшего мужчину, она остановилась перед ним и с удивлением приветствовала его:
— Бардо, это ты?
Он замер прямо перед леди, всмотрелся в знакомые очертания лица и неловкостью воспоминаний предположил:
— Оксана?
— Я, — обрадовался встрече девушка. — Сколько же лет мы не виделись? Куда ты пропал? Я часто вспоминала о тебе, пыталась найти, но мне никто не мог помочь в этом.
— Многое произошло за эти годы, и контактов столько же оборвалось. Из старых, кто знал про меня, почти никого не осталось.
— Я слышала. Говорили, что тебя убили, но ты живой, я рада знать.
— А я нашей встрече, — ответил Бардо и предложил. — Давай, пройдёмся.
Она взяла мужчину под руку, и они коротали вечер совместной прогулкой, превратив нечаянную встречу в романтическую. Ощущая его рядом как когда-то, Оксана проникала женским трепетом к брутальному Бардо и не могла не спросить:
— Ты женат?
— Не случилось, — признался откровением он. — Род занятий не позволял. Сначала было опасно обзаводиться семьей, потом недопустимо, на то имелся запрет.
— Я помню, чем ты занимался, потому было опасно. Но почему недопустимо?
— После в священниках ходил. Попам семью нельзя создать.
Рассказал о перипетиях своей судьбы Бардо, и Оксана удивилась:
— Ты - поп?
— Да. Был.
— Я не верю, не может быть. Но ведь они же женятся, им можно.
— Это они сами себе разрешили, как и многое другое. А по факту нет, нельзя. У тебя семья?
— Монашкой не была, — отшутилась она. — Но всё в приличной форме. Встречались без росписи... долго и разошлись. Детей пока нет и мужчины рядом тоже.
— И тут такой я тропинкой аллеи твоего жизненного пути.
Парировал смехом Бардо, и девушка неожиданно серьёзно отреагировала:
— А кто знает, может быть итак. Бардо, а почему ты в священники пошёл?
— Душой хотел отдохнуть, а заодно и пожить ей же.
— А в мир вернулся давно? Почему?
— Неделю где-то... мой взлёт карьеры прекратился. Протоиереем, иеромонахом мне не стать, я и решил начать всё с нуля, вернувшись в мирское.
— И какие планы на грешную жизнь?
— Вернуть свои утерянные годы. Точнее то, что не успел за это время и не сделал.
Взглянув на Бардо сверкнувшим взором, Оксана почувствовала тягу к нему и немного робко, чуть стесняясь, взяла его не под руку, но уже за кисть. Их прогулка продолжалась романтикой ночи и зарождавшихся звёзд, мягкой беседой и тем, что их ожидало. Но они об этом ещё не догадывались.

VII

Действительно нежный, мелодичный голос, какого не услышишь среди хрипоты придыхания на нашей эстраде, изливался от красивой стройностью и грацией прикрытого в блёстках платья певицы, отдававшейся полностью своему творчеству и передавая его рифмами слов в затемнённый зал ресторана. Никто из посетителей не осмеливался коснуться столовых приборов или отпить вина, все были зачарованы её талантом, её искусством, её выступлением.
Под стихавшие аккорды и сменявшие их аплодисменты в заведение входил одетым в неестественной для него, но подчеркивавший брутальность костюм, Рамзан. Конфликт, случившийся накануне в торговом центре, заставил кавказца сделать первый шаг... к «примирению». Зная, где найти деловых партнеров Бульбы, вернее сказать его экономических, властных и прочих направлений покровителей, он пожаловал в ресторан и подходил к их столику.
Его встречали бородатый здоровяк Шалман и психованный поведением живчик Буза. Сентиментальность излишней любезности была бы пустой тратой времени, и Рамзан просто занял место напротив них, сказав при этом:
— Ваш козёл перешёл на кашку, а вы, я смотрю, продолжаете жрать твёрдую пищу.
— Чёрный, ты не обнаглел ли?! — рявкнул на него Буза. — Сначала ты вынес зубы нашему и теперь, вместо того чтобы извиниться, как мы думали, ты для этого пришёл, наезжаешь и на нас.
— Вы слишком малы, чтобы я на вас наехал. Но вы размером клопы, чтобы я вас также раздавил.
— Ты что, тварь черножопая, за наш столик-то подсела? — дерзил Шалман. — Поминальной лапшички по себе похлебать? Сейчас официанта позовём, угостим и сами заплатим.
— Не тому я зубы вынес. Ну, да с вами поступлю вот так.
Рамзан достал пистолет с накрученным на дуло глушителем и тихими хлопками наградил каждого перед ним по выстрелу. Буза и Шалман кровоточили отверстиями во лбах, а кавказец, убрав оружие за пояс, вставал из-за столика. Выйдя в проход всё ещё приглушенного светом зала с не обратившими внимания на произошедшее посетителями, он столкнулся с Рино и заметил стоявшим в стороне в белой одежде официанта с полотенцем через руку, прикрывавшим видневшийся из-под него ствол, Мороза.
— Очень впечатляет, Рамзан. Очень-очень. Это ты называешь извинениями?
— Настоящий мужчина должен быть мудр и храбр, чтобы найти силы признать свои ошибки и попросить о них участи прощения, — ответил он. — Но с этими суками, Рино, я прав.
— А я знаю, друг.
— Тогда зачем ты здесь?
— Прикрыть тебя.
— Лучшего своего человека пригласил для чего? Мороз ведь здесь.
— Он нас прикроет, если что. И это «если» может наступить с включённым светом... или даже раньше.
— Может, дослушаем? Песня красивая.
— Я не против... прийти сюда в другой раз и приятно провести вечер. Но сейчас... уходим, Рамзан. И ещё. С тобой теперь не всякий захочет переговоры вести, слишком убедительные доводы приводишь.
— Как умею, так и общаюсь... с каждым, кто того заслужил.

VIII

Идея появления в городе новой церкви не сильно вдохновила представителей старой, классической, и они, скооперировавшись, решили показать людям всю её несостоятельность и ложь. Прибегнув к помощи средств массовой информации, дабы охватить максимальную аудиторию к своему вниманию, на местном канале были организованы теледебаты с участием православного священника, раввина по одну сторону барьера и Пророка по другую.
Интерес к полемике религиозных дуримаров действительно был огромным не только забитой студией, но и прильнувшими к экрану зрителями, делавшими рейтинг передаче тем вечером.   
— Как гласит Европейская конвенция по защите прав человека и основных свобод: «Свобода отдельной религии должна быть ограничена в интересах демократического общества с целью охраны общественной безопасности, для сохранения общественного порядка, здоровья или морали или для охраны прав и свобод других...» - сходу бросался  в словестную схватку православный священник, одетым в рясу и трудноразличимым возрастом из-за густоты и непокладистости растрёпанной бороды. — А у вас это даже не религия! Это разлагающая общество в его нравственном и ином содержании секта!
Слыша нападки в свой адрес, спокойно стоявший Пророк, ответом спросил попа:
— А у вас, значит, религия? И как же вы её несёте людям?
— Миром, кротостью и любовью. — отвечал христианский священник.
— Как и во всём. — вторил ему иудей – раввин – кстати, довольно симпатичный и не картавый, как это стереотипом могло бы показаться, мужчина лет сорока с небольшим.
— Серьёзно?! — иронией воскликнул Пророк и заставил их замолчать, напомнив страницами из истории их религий. — Вы же раньше одно исповедовали, а после того как христиане не пожелали признать иудейского мессию Бер Кахобу, в сто тридцать втором году нашей эры, между вами произошёл окончательный раскол на христиан и иудеев. А что было потом? Вспоминайте. Потом было восстание, и христиане выступили на стороне римской власти и подавили его. Миром, кротостью, любовью? Или всё же насилием и сговором с руководством страны?
— Сейчас не об этом.
Пытался отговориться священник, но Пророк уже почувствовал своё превосходство знаний и неумолимо продолжал, давя историческими фактами о которых не принято говорить на уроках в школе:
— Ещё в языческие времена римская власть взяла на вооружение идеологию христианства, которая, и даже не смейте отрицать, делилась на разные толки и, что... правильно секты.
— Не смейте так говорить за веру нашу и святую русскую церковь!
Выходил из себя православный поп, но Пророку стоило отдать должное, он держался достойней и более грамотно отвечал:
— Святой? Русской? По вашей церковный легенде Русь в девятьсот восемьдесят восьмом году крестил Владимир Святославович,  а дело его заканчивал уже сын - Ярослав Мудрый.
— Не легенда это.
— Допустим. Но как крестили вы землю нашу многострадальную? Огнём и мечом! И скольких же убили ваши предшественники из тех, кто не желал предавать своих вед и язычества? Девять миллионов! Девять миллионов человек по упоминаниям летописцев тех времён!
— Тема язычества царила до обретения людьми «истинной веры».
— Благочестивые выдумки желаемого вами для себя. А в той вере, которую я несу людям, вы усмотрели конкурента для себя. Увидели отток прихожан из своих церквей и не настолько полную кассу, к которой привыкли и рассчитывали давно.
— Не смей сводить всё к деньгам, сектант чёртов!
— Не смей повышать на меня голос, поп. И, кстати, пользуются ли доверием рукописи современные событиям крещения Руси?
— Несомненно! — негодовал священнослужитель, но не знал как вести себя с тем, кто не пасовал перед ним, не молчал, а только говорил и не размыто, а по делу.
— Тогда объясни-ка всем, почему византийские историки ничего не знают о крещении князя Владимира?
Священнику сложно было продолжать в таком темпе дебаты, и он резко перешёл в наступление:
— Сейчас не о нашей церкви, мы говорим о вашей!
— Тут всё просто, — спокойно отвечал Пророк. — У нас в стране свобода слова, свобода вероисповедания. Мы под своды своего храма никого не загоняем лживой агитацией и исправлением кровавых страниц истории, в отличие от... Люди к нам сами приходят, и мы им рады. И если есть к нам претензии от них, будьте любезны предъявить.
Одно трепло против другого в схватке за слабые умы тех, кто не знает к кому податься, кому нести свои копейки и на чьё плечо опереться, пока над ним смеются, его грабят и ничем не помогут,... случись беда.

IX

Вернувшись в большую политику, стоило почувствовать себя нужным не только в ней, но и среди тех, кто представляет её воочию и, в особенности, за кулисами парламентского большинства. Встречи, пленумы, дебаты - это всего лишь ширма истинного решения важных дел. Основа же нахождения точек взаимовыгодных соприкосновений лежит всегда в одной плоскости - в неофициальных, приятно-деловых встречах, заменяющих кулуарное перешёптывание на полный голос обсуждения зачастую личных интересов.
Для таких целей чаще устраиваются светские рауты, званые вечера. Понятно, что попасть случайному человеку на такой без шансов, ибо он без надобности участникам гламурного действа, но для тех, кто необходим, явка желанна и, мягко говоря, обязательна.
Одетым в смокинг, сопровождаемый женой, в огромный зал Дворца принадлежавшего когда-то одному из знатных родов дореволюционной России, входил Анатолий Владимирович. Многие из прибывших на элитную встречу были знакомы политику лично, о других он слышал, но не имел чести быть представленным лично. Почему чести? Да потому что они рангом, а, следовательно, и возможностями, были повыше чиновников. Зал наполняли приступившие к переговорам и немного позабывшие о своих спутницах, крупнейшие предприниматели страны и обычные для неё олигархи.
— Давненько мы с тобой не выбирались в свет. — произнесла державшая Анатолия Владимировича под руку его супруга - Виктория Геннадьевна.
— Признаться, я уже отвык от таких мероприятий, получая наслаждение от семейных вечеров. — ответил он.
— Ну, семейные для души, а эти для дела. Ты же хотел вернуться в большую политику, вот и принимай на свои плечи её тяжкий груз во всех проявлениях.
— Политика - это своеобразная игра, не больше.
— Так играй, Толя, расширяй свой авторитет и наш семейный бизнес.
Светский вечер продолжался всё прибывавшими гостями и чтобы немного притушить деловой контекст происходившего, в центр зала вышли разбившиеся попарно танцоры и закружились под заигравший мелодией вальс. Двигаясь по кругу классикой искусства, девушки развивали подолы своих вечерних платьев, переставляя роскошные ножки приставным шагом и будоража фантазию видевших их мужчин.
— Красивый танец, — говорила Виктория Геннадьевна, потягивая шампанское, стоявшему рядом мужу. — Словно время остановилось и одновременно пошло. Будто нет в мире ничего дурного... и нет даже страха перед тем.
— Страха нет в принципе, — заметил на её слова Анатолий Владимирович. — Это ничтожное чувство, вызываемое потаёнными уголками души и пользующееся нашими слабостями. Его мы испытываем перед тем, чему, вероятнее всего, не суждено случиться. Поэтому из всего разнообразия чувств он самый бесполезный.
— Ты у меня такой бесстрашный. Я тобой горжусь.
Восхищалась супругом Виктория Геннадьевна и, сделав глоток игривого пузырьками напитка, заметила подходившего к ним Бориса Дмитриевича. Этот мужчина «разбивал» сердца женщин, словно фарфоровые блюдца об пол. Возраст парой годами за сорок, симпатичная внешность, статный рост, плюс ко всему приятное финансовое положение и место в обществе - завидная партия для любой. Но он выбрал ту, которая его сопровождала рядом - Чёрную вдову.
— Приветствую вас этим вечером, Анатолий Владимирович, — жал руку чиновнику он и целовал его супруге. — Мы с вами довольно давно не виделись - разрешите мне представить мою спутницу?
Политик замер волнением, увидев представшую перед ним леди-смерть, но не осмелился выдать знакомства с ней. Слишком авторитетным и значимым был её кавалер.
— А мы, кажется, уже встречались прежде.
Предположила Виктория Геннадьевна, и Чёрная вдова согласилась с ней:
— В ресторане. Я попросила о танце вашего мужа, вы любезно согласились. И вы меня запомнили?
— Конечно. Такая женщина пригласила моего супруга, обратила на него внимание. Я даже, признаться, слегка приревновала.
Женщины рассмеялись, мужчины пожали друг другу руки, и Борис Дмитриевич вежливым тактом сказал:
— Не будем мешать вам, вечер только начинается. А я, пожалуй, хочу закружиться вальсом с моей очаровательной спутницей.
Он уводил Чёрную вдову в центр зала, в танец, а она искрила глазами, не сводя их с бесстрашного, но дрожавшего как осиновый лист Анатолия Владимировича.

X

Прогуливаясь в парке, Бес с Аней катили впереди себя коляски со спавшими в них детьми. Время чуть перешагнуло полуденный рубеж, и малыши отдыхали крепким сном, дыша чистым воздухом зелёного оазиса мегаполиса.
— Любимая, я вообще-то хотел побыть с тобой наедине. А мы, почему-то, подрядились няньками, — иронизировал Бес. — Не скажешь мне, почему такое несовпадение реалий с моими пожеланиями?
— Потому что твои желания не всегда в приоритете, — улыбаясь, отшутилась она. — Мы итак вместе. Гуляй с детьми и наслаждайся.
— Анют, я бы предпочёл удовольствие иного плана.
Он потянулся обнять девушку, но получил по рукам и ответом:
— Твои вкусовые пристрастия мне известны, но я отвечу, пожалуй, нет.
— Что не так-то?
— А то. Я обещала Оле присмотреть за младенцем, пока она с Артёмом по магазинам ходит. Ему сейчас внимания не хватает, а Оле тяжело одной справляться, без Шамбалы. Кстати, ты не рассказывал, где он срок отбывает.
— Не хотел при его жене и ребёнке.
— Бес, не молчи, договаривай. Что ты знаешь, чего не знаем мы?
— Ань, гуляй с детьми и не лезь в то, что тебе не нужно.
Отговорился он, но девушка настаивала:
— Интонацию сменил, значит сложно. Не смей скрывать от меня, всё равно ведь расскажешь. Так что не тяни, выкладывай. Где Шамбала сидит?
Бес недовольно поморщился, но понимал, что жена не отстанет, и ему пришлось признаться:
— Там, куда лучше не попадать.
— В одной из тех тюрем, где отбывают пожизненное и приговоренные к смерти?
— И там же, где приговор приводят в исполнение.
— У нас же такое не предусмотрено. А как же мораторий на смертную... ах? — испугалась она, поняв, что сама сказала.
— Прожить на пенсию в десять тысяч тоже не предусмотрено, но люди как-то живут. В нашей стране вообще многое происходит как в сказке. По принципу: «Хрен его знает как, но главное, что крутится и как-то работает». Ты за Шамбалу не переживай, он живой и это основное.
— Мне нужен более ободряющий ответ, который я могла бы передать Оле, чтобы её успокоить. Шамбала ведь в ШИЗО сидел, когда они созванивались.
— Значит, так и скажешь. Сел в штрафной изолятор, чтобы была возможность с ней спокойно поговорить. А теперь расскажи-ка мне о том, что я просил тебя сделать.
— Я созвонилась с подругой и была на службе Пророка. Зрелище так себе, но то, что он говорит довольно убедительно.
— Что? — испугался за чистоту разума девушки Бес.
— Не переживай, я довольна образована, чтобы понять всю бредятину его слов. Но они понятны немногим, остальным суждено верить.
— Всякие верят, только каждый в свою брехню. Гитлер тоже в своё время ахинею городил, а она потом столько бед натворила, и теперь не подохла до конца... его идея превосходства наций.
— Но я не только прослушала его выступление, мне удалось познакомиться с ним.
Призналась Аня, и Бес встал колом на месте, удивившись и переспросив:
— Что?
— Он сам проявил инициативу, — призналась девушка. — Нас его помощник после службы подозвал, мы пообщались у сцены... Он, кстати, довольно мил и откровенен в разговоре.
— Анька, я начинаю ревновать. — словно грубостью говорил Бес.
— И напрасно, мне удалось сохранить тебе верность, чего не скажешь о моей подруге.
— С ним ушла и больше не звонила?
— Почему не звонила? Следующим днём. Рассказала, как всё прошло. Замечательно.
— И чем занимались? — задумчиво спросил Бес.
— Сексом, — ответила Аня. — Святой миссия, оказывается, грешен до плоти. Ему нужно много и часто. И он лично одаривает вниманием каждую из отважившихся принять его предложение красивых прихожанок.
— Зря я тебя туда отправил.
— Почему?
— Слишком опасно. Не ходи туда больше, не смей.
— Погоди, милый. Мне кажется, я его заинтересовала, но не настолько, чтобы силу применять. Тем более, как я поняла, у него есть та, которая владеет его сердцем.
— Ага. А он тем временем душами тысяч и телами тех, кого пожелает и определит.
— Может он меня и пожелал, но я не смела, согласится, — Аня прижалась к Бесу, и прошептала ему, затем поцеловав. — У меня есть свой... ты.
Ощутив вкус губ любимой, мужчина всё же опасаясь за неё, сказал:
— Пока притормози с молитвами. И всё же скажи, - где индивидуальные проповеди с интимностью ласк происходят?
— На нижнем этаже, под общим залом, — рассказала Аня. — Там, кстати, много разных помещений и верно есть, что посмотреть.
Эти слова окончательно окунули Беса в раздумья. И он, толкнув коляску с малышом в ней, продолжил семейную прогулку, сортируя рождавшиеся вопросы в его голове, прежде чем приступить к поиску ответов на них.

XI

Проникнув в дом Олигоса, Барс и Бардо не застали на месте хозяина жилища, несмотря на время за полночь. Свет включать, означало выдать себя, и они, ориентируясь лишь в лунных лучах, проникавших через витражи гостиной, решили не отказывать себе в гостеприимстве, распевая початую имя бутылочку дорогого коньяка.
— Бардо, — освежал стакан напитком вор. — Я и не думал застать тебя среди живых. Много о тебе слышал лесного... прежде.
— А я среди них и не был... все эти годы, — отозвался сидевший в кресле и цедивший стакан тот. — Это ты, Барс, жил своей, а я, как выходит, чужой жизнью.
— И как она тебе?
— Не по нутру вышла. Свою судьбу за нить решил тянуть, чтобы узнать каков конец сулит итогом.
— Это весь твой интерес? Ограничен этим?
— Там, походу, разберусь. Может ещё каким-нибудь любопытством вопросы встанут.
— Лады, Бардо, не хочешь, не говори. Но ответь только - как на эту мразь Олигоса вышел? Мы с Рино и Рамзаном навещали его в конторе, там закрыто... и в городе их как бы нет.
— А он здесь прячется, в этом съёмном доме. Кто ищет, тот всегда найдёт, только мне повезло чуть больше и раньше, чем вам.
— Приятно иметь в союзниках такого, как ты.
— Приятно вернуться в воровское сообщество, Барс.
Успел только сказать Бардо, как дверь выдала скрежетом проникшего в замок ключа входившего в дом Олигоса. Замерев осторожностью, поджидавшие его даже не отставили в сторону бокалы, когда хозяин жилища показался в гостиной и включил свет.
— Доброй ночи, бегунок, — приветствовал его Барс из-за барной стойки. — Все ноги стоптал, скрываясь от розыска?
Олигос было дёрнулся бежать, но уткнулся в возникшего за его спиной Бордо.
— Не мельтеши ногами, — говорил гость. — Привыкай ходить медленно, не торопясь.
— Вот ты и дома, Олигос, мы ждали тебя.
— Барс, ты в городе? — словно удивился скот.
— Не делай вид, что тебе это неизвестно. У себя дома не живёшь, снял роскошные апартаменты. Здесь даже бассейн есть. Кстати, а пойдём, посмотрим.
Бардо положил руку на плечо Олигоса, сжал кулак и повёл того к большой воде под крышей дома. Войдя в бассейн и силой приземлив мразоту на стул, он стал связывать ему руки ремнём и привязывать к седалищу и ножкам. Зафиксированным не шелохнуться, Олигос услышал первый вопрос от щупавшего температуру воды у бортика Барса:
— Кто убил Краза?
— Вы чего? Я не знаю не за какое убийство, честно. — отнекивался он.
— Предположим. Тогда почему так быстро свернули деятельность букмекерской конторы и ударились в бега?
Понимая, что для него всё серьёзно, Олигос вынужден был отвечать:
— Не свернули, приостановили. Кто-то сорвал куш по одной из вставок... много очень, кучу бабла. В конторе об этом знали, ставки ведь фиксируются. Ну, и чтобы не выплачивать, не поднимать хай, тормознули работу. Думали, счастливчик рванёт в генеральный офис, там его встретят и закроют вопрос.
— С вашим интересом естественно?
— А как иначе?
— Багдад где?
Спросил Бардо, и Олигос тревогой заметил:
— Понятие не имею. Как Береста пулю лбом словил, так мы разбежались, его больше и не видел.
— Как думаешь, Бардо, правду говорит?
Спросил Барс, и тот ответил:
— Думаю, он больше нам не нужен.
— Верная мысль.
Они подняли стул с сидевшим на нём Олигосом, поднесли к краю бассейна и плавно, чтобы не перевернуть, опустили его на самую глубину.
Преломлением в воде и поднимавшимися к поверхности пузырями воздуха видел их над собой старавшийся освободиться от связывавших его пут мужчина. Лёгкие наполнялись тяжестью, дышать становилось нечем, и он недолго сопротивлялся участи, раскрыв рот и глотнув полную пасть жидкости.
Поверхность бассейна сглаживалась волнением слабых волн, и на его дне сидел успокоившийся единственный пловец на стуле... мёртвым.
— Надо уходить, Бардо.
— Да, Барс, нам пора.
Проговорились меж собой прикончившие его и, потушив свет в доме, уезжали в начинавшуюся долгим ночь.

XII

— Включаю новостной канал и слышу: «Бу-бу-бу» и таким смехом: транслируют одно, а комментируют, словно другую картинку. Порой кажется, что наша страна проклята, а вместе с ней и весь народ. Других догадок и не породишь в голове.
Говорил Семёныч - обычный работяга на просторах страны, каких миллионы, коротая пятничный вечер со своим другом и соседом по гаражу, сидя в своём боксе за накрытым бутылочкой и закуской импровизированным столиком на капоте недорогого авто и поглядывая за распитием сорокаградусной одним глазком в работавший телевизор, стоявший в углу. А там репортаж, и с экрана ТВ симпатично одетый журналист вёл своё очередное лживое расследование снятым документальным фильмом о прокатившейся волне бунтов в исправительных колониях по всей стране.
— Эпицентры волнение находились в разных уголках России, но все их, как выяснила наша телепередача, объединяло одно - проплаченность и заказной характер массовых неповиновений.
Уверенно говорило в камеру известное лицо, присмотревшись в которое, можно было с уверенностью сказать одно, что и выдал, закусывая выпитую стопку веточкой петрушки Семёныч:
— Урод.
— Давай послушаем, может интересно дальше будет. — просил его сидевший рядом товарищ - Гордей.
— Сотни агрессивно настроенных заключённых отказались подчиняться тюремному режиму, — слышалось с экрана мужским голосом. — Бросили работу и, взяв в руки прутья арматуры, заточки и всё, что можно было использовать оружием, стали разносить лагерь. Зачинщики беспорядков требовали от руководства колонии смягчения условий содержания, улучшении питания...
— Слушай дальше, Гордей, сейчас начнётся самое интересное.
И оно действительно началось. На экране показали сидевших на крыше арестантов, требовавших исполнения своих законных и самое главное человеческих прав демонстрацией обычных, самодельных плакатов. Причём делали они это весьма мирным и безопасным, для кого бы то ни было способом.
— Сейчас смотри.
Продолжил Семёныч, и изменившимся кадром в транслируем репортаже показался силуэт якобы заключённого, говорившего следующее:
— Они крушили мебель, опрокидывали койки, разбивали стёкла…
— Петушара, мля, — откусывая чёрный хлеб, скалился глядя на непонятное нечто в экране Гордей. — Походу опущенного перед камерой посадили, в объектив туфту гнать, и пообещали, что больше его жопу никто ни-ни.
— А если не скажет, что требуется, то двери в неё на распохерь. — закончил начатую мысль приятелем Семёныч.
Очередная смена кадра и в экран телевизора еле втиснулась толстощёкая рожа Прокурора в цвета кителя под песню: «Голубая Луна».
— Основная цель массовых беспорядков заключалась в том, чтобы сломать установившийся в колониях режим, — говорил он. — Чтобы бразды правления выбить из рук официальных властей и взять в свои, цепкой хваткой тех, кто старший криминальной иерархией в лагере.
— Заключённые игнорировали призывы разойтись.
Транслируя отнюдь не безумство и агрессию, но спокойствие крепких парней в тюремной робе, шедших по прогулочному двору колонии, говорил за кадром корреспондент, и оттуда же слышалось робким голосом кого-то из очевидцев:
— Граждане, расходитесь. Прекращайте это всё. Это нарушение установленного порядка.
— Не тот ли петушара голосит приближением утра?
Спросил, не отводя гнева глаз от телевизора Гордей, и Семёныч тем же блеском остервенения ответил:
— Похоже на то.
Вновь пленка пошла затейливой записью, и можно было видеть, как на безоружных пацанов стягивался экипированный до «гнилых зубов» спецназ и несколько бронетранспортёров.
— Гвардия, спецура, морские котики, тюлени, блохастые хомячки разведки, гупяжки флотилии, — перечислял их Семёныч. — Армию на пацанов направили. Герои, ****ь.
— Но никто не сказал о поборах со стороны руководства колоний, издевательствах, унижениях, травли зеков. — вторил ему Гордей.
— Очередной акт. Только он почему-то напоминает половой - государства со своим народом. А эти единственные, кто раком не собирается стоять и будут гнуть в эту позу тех, кто побежал на них в горшках защитных на голове, да прикрываясь щитом от стальных кулаков зеков.
Семёныч переключил на музыкальный канал, и их с Гордеем пятничный вечер продолжился дружеским застольем, где после первой, на столе вскрывалась и вторая бутылочка водочки.
В нашей стране каждый третий судимый, и они, их семьи знают правду, остальные, если не слабы умом, догадываются. И только рыгающие фекалиями изо рта журналюги продолжают упорно подлизывать властям, улыбаясь подставленным их языкам пердящим жопам и продолжая политику неприкрытой лжи, притворства и лицемерия.

XIII

Подвозя Пророка к началу религиозной мессы, Бирка срезал маршрут окольными дорогами от центра города, одна из которых пролегала рядом с раскинувшейся лесополосой парком. Встав под красный сигнал светофора, друг и помощник мессии заметил следивший за порядком конный патруль, цокотом копыт, шедший двумя кобылами и седоками на них в форме лейтенантов по аллее меж густо росших деревьев.
— Глянь, Пророк, — сказал Бирка. — Двадцать первый век на дворе, а они до сих пор таким транспортом пользуются.
— Хе-хе-хе, — усмехнулся тот. — Может на них жигулей не хватило, вот и выдали, что осталось.
— Интересно, кого они на этих клячах поймать смогут?
— На оленя какого лассо набросят или индийца за кустом выследят, — предположил иронией Пророк. — От таких кентавров даже алкаш, шатаясь, уйдёт без проблем.
Бирка улыбнулся, не сводя глаз с патруля, и продолжил другим вопросом:
— Вот скажи мне, у нас, что дерьма в городе мало? Кошачье, собачье, люди иногда до дома не доносят, теперь вот лошадиное повсюду.
— Не думай об этом, в фуражку соберут в случае оказии, или ладошками с асфальта, или сразу подставив её под хвост. Выхлоп в одну лошадиную силу навозом за раз килограмм на пять.
— Слушай, Пророк. А если они попадут в дорожно-транспортные происшествие, как оно будет называться? Авто, мото, вело, как?
— Ну, Бирка, надо быть полным дураком, чтобы лошадью с чем-то столкнуться. Хотя в их случае, я полагаю, парнокопытный геморрой. Другое дело, куда они мигалку вкручивают?
— И что делать, когда она замигает синим цветом?
— Ссать и кланяться господам офицерам, ссать и кланяться.
— Ха-ха! — рассмеялся Бирка, и, посмотрев влево, увидев притормозивший рядом автомобиль, сказал. — Пророк, глянь, кто рядом встал.
Миссия бросил заинтересованный взгляд в сторону и увидев сидевших в авто Беса и Бардо, спросил приятеля:
— Это кто?
— Дружки Шамбалы. — ответил, зная их тот.
—Да ладно? Те самые? Знаешь, Бирка, а так просто разъезжаться нельзя, бикни им.
Послышалась пара коротких гудков клаксона, и обернувшийся в сторону их звучания Бес сказал, признав улыбавшихся ему основателя секты и его приятеля:
— Пророк сука.
— Этот, рядом с ним? — глядя в сторону, переспросил Бардо.
— Он самый. За рулём Бирка - друг его.
— Чё делать будем?
Бес услышал завывавший рёв двигателя, призывавший его к гонке и ответил:
— Пристегнись, сейчас кататься будем... быстро.
Сигнал светофора блеснул с красного на желтый, ослепил началом старта зелёного, и машины как болиды Формулы один рванули с места. Квартал за кварталом, улица за улицей они мчались то отставая, то обгоняя друг друга.
— Бес, может, где потише, я их... — предложил Бардо, показывая готовый к стрельбе пистолет за своим поясом.
— Не сейчас, друг. Ещё не время к финалу разборки, обождём чутка.
Они вырвались с прилегавшей улицы на проспект, разогнались до неприлично быстрого и, тараня друг друга бортами, выталкивали противника с дорожного полотна.
— Пророк, валить их будем?
Спросил друг миссии, и тот ответил ему злорадством:
— Гони, Бирка. Не смей отставать.
Перестраиваясь манёврами меж автомобилей и автобусов, они выскочили на сужавшийся ремонтными работами участок дороги, и Бес уже измятым боком своего внедорожника принял вправо, ударив машину Пророка...
— Бирка, стой! — кричал миссия под визг тормозов. — Уходи в сторону!
— Держись! — слышалось ответом.
Педаль в пол, черный след от шин на асфальте,... но и это не уберегло их от аварии. На полном ходу высокой скорости они влетели в ковш грейдера, сложив свой автомобиль силой удара практически вдвое.
— Доездились суки. — глядя в зеркало заднего вида, сказал Бес.
— Остановимся проверить? — предлагал Бардо.
— Дорожная служба всё сделает, а мы позже узнаем, живы или нет.
Дым рассеялся, шум затих, и испуганные рабочие боязно, но любопытно окружали покореженную машину, в салоне которой сидели окровавленными, зажатыми железом Пророк и лежавший на руле Бирка.

XIV

Небольшая часовня, сбитая из прогнившего бруса, не сильно пользовалась популярностью среди отбывавших срок в колонии. Осуждённые не верили в того, кто обозначил им судьбой находиться в им же забытом, людям неизвестном и скрываемом от них своей жестокостью месте.
Но всё же перед одним из святых образов ставил зажжённую свечу худощавый, седой мужчина - Фауст. Вдумчивое выражение лица, покрытые белой дымкой глаза, отнюдь не от старости, хотя бы годами он был и преклонен, но по причине теряемого зрения, синие перстнями пальцы рук, выдавали в нём криминального авторитета, элиту серьёзных людей, вора «в законе».
— Здравствуй, Шамбала, — приветствовал он входившего парня. — Как тебе местное ШИЗО, отличается от такого же в обычных тюрьмах?
— Сыростью, запахом гнили и боязнью.
— Чего?
— Подхватить насморк. — пояснил Шамбала.
— Всего лишь? Другие боятся иного: не выйти из него живыми.
— Так мне повезло?
— Везение в этих стенах не появляется, друг. Здесь каждый рассчитывает на себя, на то, что умеет, то, какими обладает... навыками.
— Фауст, я в курсе, что ты здесь за старшего, тюрьма под тобой, но поговорить раньше не получилось, не смог подойти.
— А я знаю, Шамбала. Даже больше чем ты... и можешь себе представить. Ты - вор, и в этом мы с тобой равны. Поэтому давай будем предельно откровенны друг с другом?
— Что знаю я, будешь знать ты. Но что-то же мне подсказывает, информация нужна не от меня, но ты желаешь со мной поделиться.
— Это опыт, и он прав. Как ты думаешь, из того места в котором мы сейчас, выход есть?
— Вперёд ногами неподвижными. Но я так передвигаться пока не хочу, другие лазейки подожду. Может, объявятся?
— Верно, — ответил Фауст и, наградив Шамбалу пристальным взором, продолжил, — Я знаю кто ты и для чего. Все воры знают. То, что начал твой отец-Лорд, продолжал Граф, сейчас вершит Рябой, придётся доделывать тебе. В этой резне много «законников» полегло - и сколько ещё поляжет? — он стиснул ненавистью зубы и заканчивал мысль. — Мы - здешние сидельцы не сможем многим помочь ворам на воле, нам тут гнить. Но кое-что всё-таки по плечу сотворить.
— Есть мыслишки? — интересовался Шамбала.
— Билетик на волю для одного из нас - тебя. И его уже пробивают в кассе, — послышался доносившийся с улицы шум и рокот недовольной толпы, и «смотрящий» за зоной спросил. — Чуешь гудёж? Как тебе такая мыслишка?
— Фауст, век не забуду.
— Погоди благодарить, Шамбала. Тебе ещё отсюда выбраться надо. На твой билетик-контрамарку ещё один претендент метит.
— Шадо.
Уверенно заявил он, и Фауст, соглашаясь кивком головы, добавил на словах:
— Молодец, соображаешь. Тебе и карты в руки.
— А если я этот кон оставлю не доигранным и выйду из-за стола?
— Твоё место займёт другой... и закончит партию. Торопись, Шамбала, раздача началась.

Шамбала поблагодарил Фауста рукопожатием и спешил на улицу. А там... толпы зеков «наплевали» на главное, на контроль над ними. Начинавшийся бунт стягивал вооруженную охрану лагеря к своему эпицентру, пускавшую вперёд брызгавших слюной, остервенелых псов, рвавшихся с поводков на плоть заключённых.
— Кто старший?! — кричал Саныч, в кителе под погонами майора, встав с несколькими вертухаями у ворот, разделявших один блок от другого, преграждая путь нескольким десяткам заключённых. Это был один из немногих сотрудников лагеря, с которым хотя бы не брезговали говорить пацаны. — Старший, я спрашиваю, кто?!
— Не ори, начальник. Я здесь. — отвечал протискивавшийся вперёд Мальборо.
— В чём дело?
— Да тут так сразу и не скажешь. Вопросов к вам много накопилось, пришло время нам спросить, а вам ответить.
— Задавай, с тобой обсудим.
— Нет, Саныч, беседу в приват развернуть не удастся. В ней все принять участие хотят, каждый от себя скажет.

— Ты чё там быкуешь, сучара?!
Крикнул заключённый из-за ворот и понеслось. Зацеп с вертухаями первого из отрядов схваткой голых рук парней против вгрызавшихся в них пастей служебных псов, защищавшихся бронежилетами, касками, дубинками охранников начался. Братва нападала и начинала сминать паскуд, валившихся оземь под их ногами. Собаки уже не лаяли, они скулили и визжали от проникавших в них заточек и разрываемых человеческими руками их пастей.
— А-а-а!
— А-а-а…
Кричали вертухаи, корчась от боли и слыша хруст своих же ломавшихся костей.
Основное здание охраны распахнулось массивными дверями, и сквозь них высыпали торопившиеся на помощь к своим работники лагеря. Взяв ребят «в кольцо», они убили сначала их удачу, а после расправлялись с надеждой на победу, сжимая «обруч оцепления» и расправляясь с каждым, кто ещё хоть как-то держался и стоял на ногах.
— Братва, наших валят!
— Пацана завалили суки!
Кричали парни, отбиваясь из последнего, но сдерживая натиск и не думая даже сдаваться. Хер мусорам.

Видя происходившее, Саныч пытался остепенить заключённых, не дать прорваться им за забор:
— Послушай меня, Мальборо, притормози своих. Ты видишь, что начинается. Это ещё можно прекратить.
Но старый сиделец ответил честно:
— Ты, Саныч, хочешь, чтобы я предал воров? Отойди в сторону и своих отведи, может достаться. Братва, за мной!
И уже его отряд устремился в бойню, напугав своим натиском Саныча и сопровождавших его охранников колонии.
— Мочи падл пробитых!
— Гаси паскуд дырявых!
Кричали пацаны, буквально снеся на своём пути стальные прутьями ворота и торопясь на помощь сдававшими силами, но не сдававшимися желанием победить ребятам, бросившим вызов вертухаям лагеря.
Со всех сторон, словно черви из навоза, показывались сбегавшиеся в центр проходившего на прогулочном дворике замеса охранники. Будто волны, накатывавшие на скалистый берег, бросались они на заключённых и разбивались своими атаками о нечеловеческой силы настрой пацанов в робе.
Ещё не было победителей и побеждённых, но уже были первые жертвы с одной и другой стороны. Суки в касках о своих не заботились,… если только о жопах, стараясь не подставлять их в кровавую действом массу и нападать сзади исподтишка. Зеки же напротив, продолжая бойню, отволакивали раненых в сторону, прикрывая их собой, оказывая помощь и не прекращая резни.
Стоя у здания администрации лагеря, Начхал взирал на происходившее словно ожидая этого и даже страшно желая, говоря бывшему рядом:
— Ну вот, Шадо, сегодня всё и решиться. Я уже вызвал подкрепление, сообщив о бунте. Скоро оно прибудет. И где-то в этом месиве тебе предстоит найти Шамбалу и разобраться с ним.
— Мне для этого такие декорации ни к чему, Начхал. Я бы всё сделал намного тише. — ответил тот.
— Ну, так иди, делай. Спецназ появится с минуты на минуту, можешь не успеть.
Шадо сплюнул на землю и направился к месту настоящей резни. Медленные шаги мужчины становились уверенней, торопливей, и он, наконец, побежал, неистово вопя горлом:
— Шамбала, где ты?! Я иду к тебе! Шамбала!
А сын Лорда в это время был в самой гуще событий, знакомя морды вертухаев со своим кулаком и намотанным на него куском цепи. Отбиваясь и нападая, вставая заслоном перед молодыми, вор «в законе» дрался рядом с теми, кто мастью был из бродяг, авторитетов.
— Беречь воров! Стоять насмерть! — кричал какой-то зек из толпы, призывая сидельцев не расслабляться, поднажать и приглядывать за старшими над собой, не давая сукам в погонах даже приблизиться к ним.
— Пацаны, помощи не ждите, мы все здесь! Никто за нас уже не встанет!
— Бейтесь как в последний раз, братва!
Слышалось криками ребят супротив тяжёлой отдышке устававших вертухаев.
Шадо раскидывал в сторону всякого на своём пути, пробираясь через озверевшую схваткой толпу в стремлении добраться до Шамбалы. И тот уже видел его, переводя дыхание и готовясь сойтись в бою, но его толкнул в плечо Фауст.
— Не задерживайся, Шамбала. Сейчас как раз тот самый момент, когда прозвучал третий звонок начавшегося спектакля, и тебе пора на сцену. Сваливай по-быстрому.
Сказал он, но услышал ответ гневом:
— Обожди, Фауст. Ещё пару минут и уйду.
— У тебя их нет. Или сейчас, или всё напрасно.
Шамбала смотрел по сторонам и видел ожесточённо сражавшихся ребят, раненых и латавших их перевязкой собственных разорванных в лоскуты роб пацанов. Все они не только хотели спросить с сотрудников колонии за их беспредел в отношении себя, но и выполняли то, на что поднял их Фауст – на бунт ради побега одного – Шамбалы. Хоть попытаться мог всякий.
— Уйдёшь через главные ворота…по красоте. — предупредил о маршруте соскока «смотрящий» колонии.
— В наглую? — удивился Шамбала. — А как же…?
— Охрана вся здесь, на передовой вознёй событий. А калиточку откроет прибывший спецназ, но их там встретят. Вот под общую шумиху ты и выйдешь красиво.
— Благодарю за шанс, Фауст.
— Не забывай меня, сынок. Может свидимся ещё?
— Я был бы рад этому. Прощай.
— Торопись. А с твоим другом мы сами решим.
Шамбала гневно посмотрел на пробивавшегося к нему Шадо, но его время уходило, и вору пришлось преследовать утекавшие от него мгновения желанной удачи. Выбрав путь не через своих отступлением, но прокладывая тропинку остервенелыми ударами нападения, он покидал побоище, вскрывая напоследок морды охранников такой силы кулака, что многие лишались касок.

К воротам лагеря стягивались автобусы прибывшего к подавлению бунта спецназа. Открыв створки, они уже видели разворачивавшиеся внутри события, но сделать даже шага, увы для себя, не смогли. Их встречали несколько десятков вооружённых арматурой и дубинками обычных парней, одетых в гражданское. Преградив путь подразделению, навстречу его командиру выходил обычный  с виду мужчина лет тридцати так семи. Встав в паре метров от главного над бойцами спецназа, он услышал от того гневным выкриком:
— Ну-ка разошлись все!
— А-а. — спокойно ответил, качая головой тот.
— Мы подкрепление вызовем! — угрожал командир подразделения, стоя перед стягивавшимися за ним спецназовцами.
— Наше не заставит себя ждать.
Послышалось ответом, ставшим словно сигналом к началу. И случилось оно: холёные своими навыками и бряцавшие амуницией бойцы спецподразделения бросались выполнять приказ по подавлению бунта в колонии. Но перед самыми воротами их тормознули обычные ребята, встречая вместо бронежилетов - крепкими грудными мышцами, вместо касок – неприкрытыми головами, вместо оружия – лишь дубинками и кулаками. Они стояли, они держались, они дрались.

Прогулочный двор лагеря был переполнен лежавшими телами и продолжавшими стоять в схватке на ногах. Зеки - люди прощались с жизнями, но не стелясь перед мразотой погон. Уже никто ничего не кричал, не было сил и многих из них рядом, но ребята продолжали держаться спиной к спине против сук.
Высокие годы и слабое зрение Фауста не помогали в начавшейся драке между ним и Шадо. «Смотрящий» зоны хотел задержать его, помочь Шамбале беспроблемно уйти, но силы противника были значительней, и за него встал подоспевший выручкой Мальборо. Херачили они на пару мразь изрядно, вышибая из него дух вместе с кровью, но, не убивая, чтобы жил.

Всего этого не видел только он, бежавший быстрее ветра среди простиравшегося бескрайностью поля, Шамбала. Ему удалось сорваться, вновь глотнуть воздух свободы, но вор не думал тогда об этом, он просто бежал.


ГЛАВА ПЯТАЯ

I

Невольно воспользовавшись услугами бесплатной медициной нашей страны, остатки которой хотят уничтожить те, кто контролирует платную, начиная с лекарств и заканчивая сверхсовременными приборами, которые почему-то или не производятся в наших границах, или недостаточно закупаются за её пределами, Пророк пришёл в чувства следующим после произошедшей с ним аварий днём. Результатами проведённого обследования и полученных ссадин, ушибов и лёгкого сотрясения мозга стало настояние врачей задержаться в больничных стенах, и пребывание мессии задержалась несколькими днями процедур и лечения в общей палате. Но документы были оформлены, печати поставлены, выписка наступала визитом с ссадинами на лице и эпикризом в руке преданного и верного Бирки.
— Пророк, собирайся, нам ехать пора. Тебя подлатали и я в порядке. Выписываемся. Мне тут доктор список твоих травм и способов их лечения накидал, — сказал он, показывая медицинскую карту. — Тебе чуть меньше досталось, чем мне. Но славная была гонка!
— Рад, что тебе понравилось, Бирка. Ещё бы ты водить умел. Препятствия надо объезжать, а не брать их на таран.
— Учту замечание на будущее. А сейчас нам пора ехать, такси подано... к главному входу. Расчётное время прибытия - к вечерней молитве. Паства заждалась своего мессию. Народ в нетерпении.
— Ты уже анонсировал мой выход на сцену?
— Они сами всё узнали. Пророк, не представляешь, насколько касса пополнилась, пока мы здесь лежали. Да и девочки нас заждались, особенно одна... моя.
— Тебе ли, Бирка, за женскую ласку скучать? Ты здесь всех хорошеньких медсестёр оприходовал, ни одной не пропустил.
— Славное лечение, — довольно произнёс друг мессии. — Но думал всё это время лишь об одной. Собирайся, поехали живее.
— Ха-ха-ха! — заржал на всю палату полным голосом Пророк и сквозь смех продолжал говорить. — По поводу бабы твоей, так в этом же отделении лежит её бывший ухажёр, которого ты прямо в церкви, во время службы поломал. Знатно так кости хрустели, весь гипсом залит, неподвижен в палате.
— Да, ладно? В какой?
— Оставь его. Не ходи, не надо. Он мусорам не говорил, что случилось. Отстань от него, пусть живёт.
— Да пусть живёт, я его даже не коснусь. Просто нассу ему в капельницу, и мы станем братьями, но не по крови, — злорадствовал Бирка. — Так в какой он палате?
— Тормозни, я сказал. Выписка, так выписка. Прибереги свой запал для других, есть для кого.
— Пророк, Шамбалу спровадили, разберёмся с Бесом и остальными.
— Да уж, пожалуйста. Теперь я знаю его в лицо и не желаю больше видеть. Вторым с ним кто в машине был?
— Бардо. Про него не многие помнят, раньше известным в среде криминала был.
— Сейчас возвратился, чтобы напомнить и сразу подался к Бесу? Кто ещё к ним?
— По нашей теме двое, — торопился ответить Бирка. — Слушай, не грузи, поехали скорей. Мне прямо не терпится послушать твою проповедь и реакцию на неё дураков.
— Или то, что будет после. Ладно, погнали, сам хочу свою королеву красоты повидать. Конкурс-то она выиграла, а я её так с этим и не поздравил.
— Так ты ж его для неё купил всеми результатами?
— Ну, после-то не видел! А очень хочется.
Встав с койки и не заправляя её, Пророк надел обувь и так налегке, даже не захватив своей одежды, вышел из палаты.
Шлёпая неторопливыми шагами по больничному коридору, мессия со своим другом проходили мимо распахнутой двери в один из боксов и заметили лежавшего в нём неподвижного Бигмана.
— А вот и твой конкурент в борьбе за сердце и тело дамы, Бирка.
— В любви, Пророк, как на войне - без правил, — ответил тот. — Может, всё-таки добить?
— Оставь, я сказал. Имей милосердие. Ты и так забрал у него женщину, здоровье и несколько месяцев жизни, которые ему выпадет провести здесь. Сохрани последнее, сделай для него одолжение.
— Хрен с ним. Пусть живёт.
Словно он повелитель смерти ответил Бирка, ощутил на своём плече лёгкое прикосновение Пророка, и они уходили вместе, пока поломанный судьбой и костями байкер «запаянным в гипсовую капсулу» оставался лежать в больничной палате.

II

Собравшись вечером в лесу, компания молодых людей праздновала День рождения одного из своих друзей – Макса. Весело проводя время на накрытой поляне, и ожидая главного угощения – томившегося на мангале шашлыка, ребята и не замечали слегка заскучавшего именинника.
Все они были приблизительно одного возраста: двадцати с небольшим, но интеллектом и пониманием жизни, обделившей их обычными благами, превосходили то старшее поколение, которое и выстроило схемой превосходства кого-то над остальными. Они не относились к числу «золотой» молодёжи, не имели богатых родителей, протекции на стороне,…они просто были молодыми парнями и девушками, начинавшими жить, но не строившими заоблачных планов, понимая, что осуществить их в нашей стране, на периферии – утопия.
Заметив ненужную в тот день грусть друга, подошедший к нему массивный телом парень, потому и получивший прозвище Большой, присел рядом, обнял за плечо и спросил:
— Чё, заскучал, братан?! У тебя же днюха?!
— Да так, что-то…
Ответил слегка расстроенный Макс, и все ребята заметили окутавшую его тоску.
— Ты чего? Праздник ведь. — улыбалась ему Катюха.
— Хорош грустить! — будто приказал, но радостью Антон.
— Что случилось? — исходила любопытством Света и прижалась к имениннику.
— Да, так, — отвечал он, вороша угли потрескивавшего костра. — Может годом прибавилось, а к нему мозгов. Но я всё чаще задумываюсь о нашей жизни. Не о её философском начале, о рядовой жизни и наших буднями днях.
— И какими мыслями? 
Переворачивая шашлык, хотел услышать ответ Санчес, и он последовал:
— Чёрными тенями.
— Слышали, что в центре нашего субъекта воронкой закрутило? — начал было говорить очередной из друзей, симпатичного вида Серый. — Какие-то ребята всю верхушку города положили, всех до одного.
— Так это когда было-то? — напоминал закусывавший выпитую рюмочку Лёха. — Плюс к тем ребятам помощь от воров пришла. Они вместе грызли скотов.
— И так же вместе погибли. Но они добились, чего хотели, и там теперь заправляет правильный вор – Шамбала. И беспределу с его приходом «Ша!».
— И первыми он устранил тех, кто чувствовал себя царями и богами на местах – недоносков официальной власти, — закручивал диалог новым вихрем Макс. — В городе стало полегче, справедливей и честней.
— Не то, что у нас,  — грустно подметила миниатюрная блондинка, которую ребята нежно называли Ленок. — Наш городок маленький и заступиться за нас некому.
— А я про что. Этим сукам всё позволено, вот они и делают с городом и его жителями, что хотят. Детские сады под снос, торговому центру быть. Школа ветхая не в ремонт, но закрытием с формулировкой: «Денег нет». А на конец года миллионные премии сотрудникам администрации и смена их автопарка машинами за несколько миллионов каждому.
— Да. Живём, как скоты, — задумался над словами именинника Большой. — Нас доят, а мы молчим.
— Взять бы их всех за одно место и…
Сказала было Ленок, и Санчес оборвал её суровостью вопроса:
— Что?
— Не знаю. Но ведь что-то сделать можно? Пожаловаться на них?!
— Куда?! Менты, прокуратура, администрация города повязаны. Чё, ты сделаешь?
— Ни-че-го.
Констатировала Света, и Макс повесил вопросом для всех:
— Если ничего не сделаем мы,… как будут жить наши дети? Как сейчас живут старики? Каждый из них, за любой день своей жизни сделал для людей больше, чем любой депутатишка… за всю свою сраную жизнь.
Сняв шашлык с мангала и, положив его на блюдо перед всеми, Санчес спросил виновника торжества, так взросло и не ко дню своих именин рассуждавшего:
— Что предлагаешь?
— Мочить сук. Пусть люди увидят, что справедливость всё-таки есть.
Послышалось ответом над треском костра, и глаза Макса загорелись гневом ярости, ярче полыхавшего перед ним пламени.
Компания друзей расселась рядом и молча смотрела на языки огня, думая над словами именинника и примеряя их каждый к своему решению.
Что мы оставим после себя нашим детям, какую страну? Ведь это наша обязанность, наш долг. Почему они думают об этом, а не мы? Растаскивая и расхищая последнее, мы не оставляем им даже надежды, лучика шанса, веры, мечты. Всё под себя, ****ь! Больше! Ещё! Ну, нагребли и что дальше? Гробницу себе построить и забить её особняками, машинами, золотом, как у Египетских фараонов? Или вложиться в медицину и добыть себе вечную жизнь? Да хером по всей морде. Отбрянчишь своё годами и костями в землю, вниз. А как быть тем, кто не рождён и не стал сукой? Как быть тем, кто живёт не в столице и не имеет тех возможностей ко всему? Как? Ведь их обкрадывают – не они, ведь их презирают – не они, ведь их за людей не считают – и снова не они! Так…как…им…быть? Слышите, падлы у власти? Этот вопрос адресован вам. Вы суки, вы мрази, вы чмордяи и дырявое гнильё разворовывающее, растаскивающее по карманам и распродающее страну клоками за рубеж, лишая её и нас – народ будущего.

III

Застав подругу за теперь уже обычными для неё хлопотами с новорождённым малышом, вернувшаяся домой Аня обратила внимание на необычную встревоженность и меланхоличность купавшей ребёнка девушки.
— Оль, ты чего такая кислая? — спросила она, ставя пакеты с покупками на пол и придерживая кроху за ручку.
— Да ничего, — ответила та. — Как-то на душе непонятно, волнительно и беспокойно. Словно что-то случилось или должно произойти.
— Так случилось? — пыталась успокоить её Аня.
— Вроде нет.
— А ждёшь чего-то необычного?
— Даже не знаю. Скорее опять нет.
— Вот и не бери в голову. Погода просто плохая, настроения и нет.
Обливая малыша тёплой водичкой, Оля никак не могла вернуть спокойствие в душу и тревожно сказала:
— Ой, всё равно не то что-то, сердце неспокойно.
Успели только прозвучать её слова, как в комнате, не потревожив тишины, появился он - Шамбала. Увидев мужа, Оля растерялась и замерла непониманием и неожиданностью. Мгновенно среагировавшая Аня перехватила малыша и укутала его в тёплое полотенце. Девушки не обронили ни слова, а вернувшийся домой вор сказал:
— Есть что-нибудь пожевать? Кишки с дороги сводит.
Услышав голос любимого и, поняв, что перед ней не мираж и не призрак, Оля вытерла об себя влажные руки и сначала медленно, не веря своим глазам, а после и бегом бросилась к Шамбале. Обняв мужа, она даже не разговаривала с ним - просто зацеловывала всего и крепко прижималась к любимому телу.
— Оль, Оль, — целовал в ответ и пытался сказать он, — Оля, подожди. Подожди, милая, — он крепко схватил жену, прижал к себе и посмотрел на крохотный свёрток в руках Ани. — Это она?
Спросил вор и, увидев моргания глаз любимой, ослабил объятия и медленно ступал к своей новорождённой дочери.
Он никогда не знал что такое дрожь в руках. Ни когда держал в них нож, отбиваясь от мразот и резал их, ни когда брал у того, кто грабил, расхищая бюджеты и фонды..., но подойдя к Ане, Шамбала ощутил лёгкую тряску телом и пальцами. Улыбнувшись им протянутым, девушка вложила завёрнутую кульком кроху в руки отца и сказала:
— А вот и папа вернулся. Познакомься с ним.
Укутанный в полотенце ребёнок не сводил маленьких голубых глазок с Шамбалы и первым послышавшимся от него звуком стало лёгкое кряхтение последовавшего за ним смеха.
— Она рада тебе. — сказала подошедшая и обнявшая Шамбалу сзади Оля.
Он молчал, стараясь не оступиться на слёзы эмоций. Вор держал и любовался своим творением, своей дочкой. Той, которая и умещалась-то лишь в его ладонях, крепостью в сталь, но мягкостью - периной для пищавшей радостью малютки.
— Голубоглазая моя, — сказал он, восхищаясь улыбающейся ему красотой. — Алёнка моя. Дочка.
Нежно прижав к себе свёрток, мужчина первый раз дотронулся до неё, поцеловав кроху в носик.

IV

Как говорила Аня, когда рассказывала Бесу о нижнем, подвальном этаже церкви Пророка: «Там есть на что посмотреть». И да, действительно, там было много интересного. Помимо комнаты любви, в которой мессия со своим другом Биркой предавались усладам телесных наслаждений с обаятельными прихожанками, выбранными ими из числа остальных, любопытство к себе вызывали некоторые иные помещения. В каких-то хранился значительный арсенал оружия, в каких-то сейфами и просто в коробках касса «посланника божьего», полученная им из рук одурманенных его брехнёй членов паствы. Но была одна комната, которую Пророк называл «Очистительной».
Смрад вони и пота, лужи крови и испачканные, валявшиеся прямо в ней хирургические и обычные инструменты. Довершали устрашающую картину жестокости стоны и вопли прикованного к деревянному кресту в виде буквы «Х» молодого кавказца, раздетого по пояс и представшего в беспомощности перед стоявшим пред ним Пророком и Биркой.
— Смотри-ка, держится, Пророк. Может, давай ему уши отрежем? Я слышал, горцы часто так поступают со своими врагами.
— И чем ты мотивируешь своё предложение, Бирка? — интересовался мессия.
— Разночтениями в религиозных взглядах. Они же считают нас неверными. А как по мне, так не в то верят они.
— И только? Идеологический подтекст?
— А на кой хрен, Пророк, ты его тогда сюда вообще притащил?
— Послание, Бирка, послание. Вот как, по-твоему, на чём раньше лепили буквы в письменах?
— На глиняных черепках там, дощечках...
— Вот поэтому они до наших дней не сильно дошли. А что же наиболее долговечное и всегда ценилось выше остального? — спросил мессия, взяв со стола паяльную лампу и включив пламя устрашающим давлением.
Его друг расплылся оскалом предвкушения боли и закряхтел хищной ненавистью:
— Хе-хе-хе!
— Правильно, Бирка. Самый первоклассный материал - кожа. А самый благородный из него - человеческая. И сейчас мы отправим послание нашему другу - Рамзану.
Пророк поступил ближе к измученному пытками кавказцу и стал писать на его груди текст, выжигая каждую букву огнём паяльной лампы. «Писатель» не старался каллиграфическому изыску, предпочитая точность пунктуации, боль жертвы и не обляпаться его кровью.

V

Получив и жёстко, воры не могли утереться и не ответить - не в масть. Лишившись кто воли, кто вынужденно покинув страну, иные залёгшими на дно, они не стали тратить время в ожидании и сделали свой ход.
Вычленив, для затравочки, не сильно значимые, но способные стать оглушительно громкими в расследованиях материалы, имевшиеся у Рябого на сильных и не очень мира сего, «король воров» даже не удивился стекавшейся к нему информации со всех концов страны, от желавших ответного удара «законников». А почитать, послушать, посмотреть было на что. Пока генералы силовых ведомств собирали доказательствами, фальсифицируя их и «сшивая» возбужденные дела на авторитетных представителей криминального мира белыми нитками, те, в свою очередь, не оставались безучастными к своей судьбе, добывая встречную, но правдивую информацию на высший офицерский состав МВД.
Встречное любопытство имело вполне объяснимые причины под своим началом, но, как известно, всему есть и свой конец. Понимая бесперспективность возьни на рядовом уровне, Рябой поделился имевшимися у него сведениями, отправив их на самый верх, с пометкой: «Это может стать достоянием общественности». Понятное дело, что всколыхнуть её особого желания у правящих элит нет, особенно когда им сожмут яйца, и, пропев фальцетом: «Ясно!», они тщательно изучили оказавшиеся в их руках материалы, затратив на это некоторое время, которое любезно потратил в ожидании «король воров». Само собой, разумеется, ответного письма или бандерольки, посылки с россыпью поклонов и благодарностью ждать не приходилось, но ответ всё же последовал из средств массовой информации.
— Ротация кадров, — читал Рябой новостную прессу. — Президент России Владимир Путин вчера своим указом освободил от занимаемых должностей ряд генералов МВД, МЧС и Следственного комитета. В разъяснениях к принятому решению сказано, что сотрудники вышеупомянутых ведомств лишились своих постов в связи с утратой доверия и унижением чести и достоинства офицера. Эти увольнения стали результатом последовательной работы по очищению силовых служб и ведомств о тех, чьё пребывание в них дискредитирует власти в глазах рядовых граждан. Напоминаю, что уволены не рядовые сотрудники, а силовики с хорошими должностями и некогда такими же послушными списками. При этом в ведомствах продолжаются проверки.
Когда слышишь такие слова и видишь действительные увольнения похеривших офицерскую честь упырей в лампасах, становится немного полегче и даже как-то спокойней душой. И не от того, что их выгнали к хренам, отвесив смачного пендаля каждому по жирной, целлюлитной жопе, скорее от другого. От того, что те, кто под звёздами Кремля хотя бы и вынужденно, и жалкими подачками, но делают что-то для граждан страны. Поясняю за «граждан», - к ним я отношу врачей, учителей, пенсионеров, малоимущих, работяг, всех, кроме прикормленных и посаженных на цепь силовиков, продажных судов, проворовавшихся чиновников всех партий и самовыдвиженцев, ну и, конечно же тех, кто за всеми этими не людьми стоит - олигархов.


VI

В нашей стране достать оружие значительно проще, чем докричаться до справедливости, и они его достали, чтобы вершить её. Они – девять молодых ребят и девчонок, не сотни тысяч сотрудников спецслужб и миллионная армия с танками, авиацией и флотом скудоумно считающих, что защищают отчизну и её многонациональное единство, а по факту оберегающих лишь горстку поганых сук, ставящих эту самую страну и людей в ней на колени.
Дело было в гараже на окраине города. На столе, длинною в стену, лежало добытое за недорого, но исправно действовавшее оружие. Первым взяв в руки автомат, Макс обратился к стоявшим рядом друзьям.
— Другого выхода нет. Если не мы, то кто? — дождавшись пока все разберут стволы, он добавил в тишину царившего молчания. — После того, как всё сделаем, встречаемся в кафе «Какаду».
Выйдя на улицу, друзья делились по трое, рассаживаясь в старенькие, прогнивавшие кузовами свои автомобили. У них не было денег на дорогие иномарки, как, собственно, и желания обладать такими.
Тронувшись друг за другом, они разъехались по разным дорогам, возникшим перед ними через пару сотен метров перекрёстком.

Как уже упоминалось ранее, в нашей стране официально действует закон о запрете пропаганды сексуальных меньшинств. Но странной неувязочкой не менее официально же в каждом населённом пункте есть места сбора и функционирования представителей этих уже давненько стремящихся к большинству индивидуумов. Их все знают, они известны каждому своей исходящей от них вонью или колоннами при входе. Это здания полиции, Прокуратуры и администрации.
Но пришло время разворошить петушатню, и у городского отдела внутренних дел останавливался автомобиль, из которого выходили Макс, Санчес и Света.
Войдя в здание, они услышали к себе вопросом от встретившего их Дежурного, более походившего неказистой внешностью на немного переросшего хоббита, с такими же мясистыми ушами и большим размером обуви коротких ног:
— К кому?
— Подать заявление.
Ответил Макс, и с его словами послышался скрип открываемой перед ним и друзьями массивной двери.
Через порог ребята ступали, уже доставая из-под одежды спрятанное оружие. Первые выстрелы прогремели, и легавые как тараканы разбегались по кабинетам, очищая от себя коридор и прячась по закоулкам. Макс, Санчес и Света расстреливали всех, зачищая городской отдел полиции, не оставив ни одного мусора, попавшегося им на глаза, в живых.
Торопливо перезаряжая обоймы, они спешили отступить, запрыгнув в свою машину и визгом шин мчась прочь.

Расположившись своими зассанными котами и бомжами стенами в тихом, безлюдном переулке города, здание Прокуратуры встречало своих гостей. Ими выпало «честью» стать Большому, Ленку и Лёхе.
Войдя внутрь, они не церемонились с населявшими его, выцеливая каждого и спуская курки. Такой канонады привыкшие «закрывать» людей сволочи в синих кителях не слышали никогда. Это и было истинно правдивое мнение о них и отношение к ним же простых людей, простых нас с вами.

Венчавшими День справедливости стали события в администрации города. Потеснив своим нереспектабельным видом, выделяясь ржавчиной и стариной на фоне элитных иномарок, принадлежавших рядовым сотрудникам главного здания бедного города, гнилой жигулёнок притормозил у главного входа, и, не заглушив тарахтения мотора, внутрь входили Антон, Серый и Катюха.
Проходившие мимо горожане воспринимали послышавшиеся из-за стен администрации выстрелы как очередное празднование его сотрудников чего-то личного, принадлежавшего только им. Но это было не так. Праздник устроили они – трое ребят, праздник для всех, но узнать о котором людям суждено было позже, не теми часами.

Выполнив намеченное, ребята почти одновременно съехались встречей к обозначенному месту – кафе «Какаду».
Войдя внутрь, Макс сразу же рассчитался за арендованное заведение и, отдавая деньги его управляющему, услышал вопросом от галантного парня в тёмную клетку костюма:
— Вы уверены, что вам не нужна помощь персонала?
— Не нужно. Спасибо, мы сами справимся. Не переживайте, всё будет в целости и культурно. — ответил один из друзей.
— Хорошо. Приятно отдохнуть.
Заперев дверь изнутри, ребята входили в приготовленный специально для них зал. Подняв бокалы с роскошно накрытых столов, они приветствовали друг друга их хрустальным звоном, и Макс воодушевляюще произнёс:
— За нас! За победу!
Они поздравляли себя улыбками и искрившимися жизнью глазами. Они сделали то, что хотели бы многие, но отважились только те девять верных друзей.

А говно в правящих верхах закипало. Словно стукачи они сообщали друг другу о случившемся, и вот уже Прокурор области – мужчина кудрявый головой как нестриженый десятилетиями лобок, докладывал Губернатору о случившемся.
— Что?! Полицию, прокуратуру и администрацию?! — выкрикивало, принимая информацию в своём кабинете, самое властное лицо в субъекте.
Правда лицом его назвать можно было с натяжкой, скорее рыло, того Губернатора, которому оно принадлежало. Здоровое, щекастое, не объедешь, вызывавшее отвращение своими сальными щёчками и свиными глазками. В общем, всё как обычно: обличили властью, харя разрослась.
— Всех. До одного. — уточнял прокурор.
— Все спецслужбы на их поиски! Живо!

Кого только не нагнали тогда к кафе, в котором отдыхали друзья. Полиция, МЧС, спецназ, ОМОН, Росгвардия…были все. Они-то думали, что там целая армия отморозков, а там были всего лишь девять молодых ребят…и только. Развернув оперативный штаб на месте и стуча кулаками в грудь, все возглавлявшие эти подразделения сошлись в едином мнении, что дело чести отомстить за своих и покарать осквернивших закон тут же.
Видя оцепление расписанных всеми цветами и символами аббревиатур машин, выглядывавшая в окно Ленок сказала своим:
— Начинается, ребят!
Никто никогда не догадался бы, что они сделали тогда, не осмелился бы даже предположить. Большой подошёл к стереосистеме и просто включил лирическую мелодию, заполнившую собой всё кафе.
— Кто-нибудь жалеет о содеянном?
Спросил Макс, и Антон ответил за всех:
— Мы сделали благое дело. Сожалеть не о чем.
И они просто стали танцевать. Не пытаться убежать, спастись, укрыться от бившегося стекла, взламывавшихся дверей начавшегося штурма и врывавшегося спецназа… они танцевали.
А карнавальные маски в трусах цвета хаки, вооружённые как терминаторы и робокоп открывали огонь на поражение, убивая тех, кто просто хотел жить.

Почему дети, молодёжь принимают такие решения? Почему они хотят изменения к лучшему, а не мы? Почему они лазают по социальным сетям с непонятно глупыми страницами и после оканчивают жизнь самоубийством? Почему, ****ь?! Почему погибают они, а не те вы****ки, которые того истинно заслуживают?! А чем занимаемся мы? А мы решаем, за какую партию проголосовать. Какого петуха привести к власти. Какому хрену кланяться и как низко,…пока нас норовят поиметь в жопу. Может, хватит безропотно молчать? Пора бы и сказать…кулаком в зубы.

VII

Проведя ряд деловых переговоров, закончив двусторонние встречи и подписав важные соглашения, Андрей Иванович предпочёл гостиничному уединению пешую прогулку по ночной столице Франции. Загадочность и обворожительность Парижа с его длинной линией карнавальных огней Елисейских полей, великолепие подсветки Эйфелевой башни, неземная краса Триумфальной арки и восхищавшиеся этим туристы, всё это помогало политику слиться с людской массой и оставаться неузнанным и незамеченным для прессы.
Выбрав тихое кафе с видом на набережную, он удобно расположился за чашечкой горячего шоколада и расслабленно наблюдал за жизнью Европейской столицы. Но одиночество мужчины прервалось подсаживавшимся к нему гостем – «королём воров».
— Андрей Иванович.
Вежливым приветствием, обратившись по имени, сказал тот и сразу услышал ответ от узнавшего его:
— А вы? Рябой. Простите, сразу не признал. Богатым будете.
— Куда ещё-то? В моих руках и так значительные суммы, как и сведения, как и возможности распорядиться имя.
— Я успел ознакомиться с некоторыми из них представленными мне копиями одного из коллег... известных вам.
— Анатолий Владимирович. — кивая головой, соглашался пониманием о ком шла речь вор.
— Он самый. Вы всё верно поняли. Теперь мне ясно, почему за документами Лорда такая охота велась.
— Война.
Поправил политика «законник», и тот согласился:
— Даже так. И наши предшественники вели её ожесточённо, но ограничились ничьёй. Надеюсь, мы с вами не пойдём по их стопам, не допустим той же ошибки?
— Ничьей не будет. Обещаю вам и приложу к тому все силы.
— Они у вас есть? Поймите, Рябой, ваш уровень мне известен – «король воров». Но это максимум. А те, против кого вы, с каждым разом становятся всё выше статусом, серьёзней возможностями и агрессивней… в борьбе против вас. Это как боксер тяжеловес на ринге. Он через многое прошёл, добился права боя за титул и победил, став чемпионом. После защищал его множество раз, но всё равно, когда-нибудь появится более молодой, который взойдёт на ринг и покинет его победителем.
— Вора с ринга не сместит никто, на нём лежать и останется, — огрызнулся Рябой. — И не придумали тех чисел, чтобы признать «Аут». Не до десяти считать придётся, до бесконечности... и не встанет уже никогда.
— За что вы сражаетесь?
Хотел выяснить для себя Андрей Иванович и услышал ответом:
— За правду. За то, чем не обладаете вы, просрали. За честь воровскую в мести за погибших своих.
— Месть? Месть - блюдо, которое стоит подавать холодным. Не остыли ещё? Запал не перегорел?
— Он тлеет до взрывчатки, я и она вот-вот рванёт.
— Поймите, если это произойдет, в стране начнётся переворот. Неужели вы хотите повторить историю? Помните из школьного курса: революция и её последствия?
— Я двоечником был, потому и вором стал. А историю не по лжи книг знаю, по правде жизни вижу,... и я в ней. У нас в стране люди при жизни себе на похороны откладывают и собрать всей суммы не могут, а суки, грабящие народ, не напрягаясь, покупают себе коттеджи, особняки, дорогущие автомобили, катаются по заграницам.
— Вы же тоже не из бедных и не на заводах по сменам трудитесь.
— Верно, чиновник, не у станка. Но я заводы приватизацией под свой контроль не подводил и его трудяг даже на копейку не кинул, в отличие от вас политиков - олигархов.
— Всё зависит от контроля? Так он повсюду, он везде и с каждым, он рука об руку и без него никак. А если это так, а это так, означает ли это, что смена того, кто контролирует, изменит суть результата?
Ощутил ценность вопроса Рябой и звоном ответа в одно только слово сказал:
— Да.
— Вам не нравятся те, кто контролируют? — прямо спросил Андрей Иванович.
— Я не в восторге от того, как они это делают. Я когда забываю почему у нас в стране жить хорошо, сразу включаю один из федеральных каналов, на котором ведущий по фамилии Петухов кудахчет каждый вечер о том, как наши политики, включая тебя, не покладая рук вкалывают на благо многонационального народа страны. Мне сразу хочется раздавить этого пернатого, парнокопытного хренодурака.
— Это свобода слова, выбора, мнения людей. Демократия.
— Демократия - это иллюзия выбора без выбора. А вопящие горлом о ней болтуны - всего лишь трепло и говномёты.
Андрей Иванович достал портсигар и закурил из него, любезно предложив сделать то же самое собеседнику:
— Угощайтесь.
— Благодарю, но я бросил. — вежливо отказался вор.
— И что не тянет покурить?
— Вообще-то нет. Ну, иногда вспоминаешь этот кайф. Не потому что никотиновый голод, нет. Просто раньше сделает тебе кто-нибудь нерв, выведет из себя, затянешься сигареткой и пошлёшь мудака нахер дымком. Хорошо-о-о-о…
— Посмотрите вокруг. Что вы видите?
Рябой отпил заказанный и принесённый ему кофе, окинув округу одними глазами без поворота головы, и обрисовал картину несколькими словами:
— Счастливых людей тёплым вечером и их отдых.
— Неведение, — поправил его политик. — От того, что они знают лишь то, что им положено. Вы узнали значительно больше, чем сумеете переварить.
— Ты за мой желудок не беспокойся, — огрызнулся вор. — Если что чафиром залью, а вас кровью.
— Я хотел сказать несколько иное, — отвечал Андрей Иванович. — Очутившись в сказочном мире, не спешите возвращаться назад... в наш ад. Останьтесь здесь, в этой или иной стране. С вашими талантами вы покорите любую. Не стоит менять историю одной.
— Личность, если она сильная, всегда влияет на историю. И я хочу попробовать.
Политик оскалился гневом, сломал в пальцах сигарету и устрашающе произнёс:
— Меня лучше не трогать.
— Почему? Ты пустишь чернила в свою защиту, как осьминог? — ехидством спросил Рябой. — В своём же дерьме плавать станешь?
— Чем больше риск, тем выше прибыль.
— Так, значит, такова цена всему?
— Тебе она известна, вор.
Брезгливо сказал чиновник и услышал тем же тоном к себе:
— Тогда приготовься заплатить сполна, мразь.
«Законник» вытер губы салфеткой и бросил её в тарелку Андрея Ивановича, встал из-за стола и, не оглядываясь, гордо ушёл.

VIII

Тихим вечером под пение сверчка, Шамбала и Бес уединились на заднем дворике дома и потягивали прохладное пиво, расслабленно наслаждаясь тишиной и спокойствием. Дружеское молчание длилось недолго и оборвалось интересом вора.
— Бес, как тут дела обстояли, пока меня не было?
Спросил он и услышал ответом:
— Обмен мнениями, ударами. Пока ничего серьёзного, но с твоим возвращением начнётся. Пророк, оказывается, не так прост, как могло показаться сначала. Он полон сюрпризов и продолжает подкидывать их. За Шадо узнали. Вернее, как, Бардо рассказал. Они с ним в старых знакомых, но не в добрых.
— Священник доволен новой жизнью?
— Осваивается в ней. Ножом махать будет посерьёзнее, чем кадилом.
— Один святоша за нас, другой против. Как думаешь, Бес, осилим?
— Справимся, Шамбала. И не таких работали. — расслабленный лёгким вечером ответил тот.
— За Краза новостями?
— Барс в городе решает. Рябой его снарядил правом спроса, не мешай ему, у него свои методы, он справляется.
— Хорошо, без этого проблем хватает. Хотя, все они свиты одним пауком, которого и предстоит раздавить. В двух словах, чтобы войти в курс.
— Кто Краза - неизвестно. При нём был билет, подтверждавший ставку на футбольный матч и крупный выигрыш по нему. Конторой рулили Олигос и Багдад.
— Это те самые? — вспоминал знакомые имена Шамбала.
Бес отхлебнул пиво и, не глотая его, протянул:
— Угу, — затем продолжил словами. — Олигоса нашли и тут же всё решили.
— Багдад?
— Ищем. Но пока не знаем, где он.
— Они же были вместе с Берестой. И я просил Рино...
— Он уладил тот вопрос.
— Достойно. Что Рябой с документами отца?
— Созвонишься, узнаешь. Он передо мной не отчитывается, я и не спрашивал... даже через Барса.
— Хорошо, узнаю.
— А пока узнай за другое. Рамзан с Шалманом и Бузой вопрос открыл. Он сначала Бульбе дёсны облегчил ношей от зубов, затем пришёл к этим двоим, утяжелил их... каждого свинцом в башку.
— Горячий нрав у кавказца. Сам открыл вопрос, сам и закроет. Мы, если что, поможем. Ещё что?
— Прелюдией твоей беседе с Рябым или Барсом. По воровским делам удар пошёл. Счета, каналы, бизнес - всё под арест.
— Кого?
— Многих. По всей стране. Особо значимых. До нас пока не добрались... или не стремились. Чёрная вдова вернулась.
— Желанно. Нам в помощь. Ты то, Бес, сам как?
— Нормально, Шамбала. Но тяжелее участие твоей. Женщины, дети...
— Ха-ха-ха! — рассмеялся вор. — Нелегко тебе с ними в одного справляться было? Да ещё мой мелкий появился.
— Знаешь, друг. Когда я взял твоего малыша, посмотрел на двух рядом и наших жён, я ощутил значительный груз ответственности... и мне стало не по себе. Рвать паскуд - это одно. Держать на руках маленькую жизнь - другое. Мне хотелось увезти их, спрятать как можно надёжнее, от всего мира, ото всех, но я понял, что чистое от грязи нигде не сокрыть. Я так вижу вещи.
— Спасибо за всё, друг. Я благодарен тебе, правда.
Они сцепились ладонями, и Бес сказал тогда:
— Это всё прошлое, но тебя же интересует настоящее. Звони. — он положил на столик перед Шамбалой телефон и вернулся в дом.
Вор взял мобильный в руки, задумчиво покрутил его в пальцах и, открыв записную книжку, увидел одно только имя: «Пророк». Он упёр палец в номер, он позвонил и тут же услышал:
— Кто?
— Спроси лучше - где?
Озадачил вопросом «законник», и Пророк голосом в трубку признал его:
— Шамбала.
— Я.
— Вернулся. Ты - сам дьявол, раз сумел вернуться, выйти оттуда, где тебе суждено было сдохнуть.
— Есть основания полагать, что ты проявил не только терпение меня туда определяя, но и сноровку познакомить нас с Шадо. Отсюда несколько вопросов, один из которых - нахрена?
— Хотел помочь тебе облегчить участь, не гнить годами на тюрьме. Для меня это было откровением божьим, пришедшим спонтанно и супротив природе моей. Но я вынужден был подчиниться, и не сумел проявить гонор неповиновения. Но как ты вышел? Оттуда никогда ещё...
— Не сбегали, — ответом закончил фразу Шамбала. — Эту статистику никто не ведёт... официально. Её нет, как и той тюрьмы, в которую меня подвёз этап... твоими стараниями.
— Ну, твои друзья не остались в долгу, определив меня в больницу. Но я уже вышел, если тебя волнует моё здоровье.
— Мне приятно убедиться, что ты жив и здоров. Я лично лишу тебя и того, и другого.
— Схватка вора и мессии! Добро против зла! Если сулит победой мне, я стану хозяином начала всему. Если поражение - мне выпадет честью войти в историю мучеником правильным! Небывалый конец предстоящей схватке. Любое завершение - победа каждому из нас. Приступим, Шамбала, к войне?
— Я только этим лишь и грежу. До встречи, Пророк. Тебе понравится мой скорый ответ.
Шамбала отключил телефон и загадочно улыбнулся, но не звёздам.

IX

Замечал ли кто-то, обращал ли внимание, как быстро «умывается» плевками городская площадь или другое пространство, на котором проходят строй или смотр сотрудников полиции? Как только в шеренгу выстроятся, выпячивая животы, так ни один человек не проходит мимо, не избавившись оземь несколькими граммами своей слюны. «Налево!» - слышится от принимающего парад. «Тьфу, тьфу, тьфу» - эхом доносится отовсюду. Это мнение и заслуженное «уважение» к ним от людей.
Устроив из похорон сотрудников полиции, администрации и прокуратуры помпезное действо, выставив открытыми гробы всех, с кем расправились девять отважных сердец молодых ребят, прибывшие Губернатор и Прокурор области ожидали увидеть людскую поддержку и толпы скорбящих горожан. Но этого не было. С погибшими пришли проститься лишь немногие из их сослуживцев, пригнанные небольшим стадом для массовки чиновники и снимавшие всё это журналисты. Однако в эфир выдавать материал не стоило... дальнейшими событиями.
Подготовив трогательную речь, но растерявшись отсутствием аудитории, Губернатор встал было за воздвигнутую трибуну, и тут же спустился вниз, к стоявшему среди остальных Прокурору области.
— Слушай, а где все жители города? Почему никто не пришёл, их не оповестили?
Спросил его Губернатор, и тот, оглядевшись, сожалением, словно раскрытием самой большой тайны, ответил:
— Вон идут. 
Со всех сторон на городскую площадь стекались массы горожан, но не проститься с теми, кто был выставлен на их обозрение. Люди несли на своих руках гробы с телами погибших друзей: Антона, Серого, Катюхи, Большого, Ленка, Светы, Лёхи, Санчеса и Макса.
— Слушай, а кого они несут? — глупым непониманием тормозил головой главный политик субъекта.
— Тех, кого было приказано обезвредить, но делом чести живыми не брать. Тех самых, кто напал на верхушку города и смёл её, расстреляв самых важных.
Ответил прокурор и подошедший к нему невысокий ростом, но довольно представительного вида мужчина с лёгкой проседью волос, спросил:
— И люди всем городом пришли отдать дань памяти им, а не здесь лежащим, не дождавшимся почтения к себе героям?
— А вы кто?
Новый собеседник предъявил служебное удостоверение известно красного цвета и добавил на словах:
— Но можете меня называть просто - Лука.
— Вас прислали из центра расследовать произошедшие в нашем муниципальном образовании?
— Вы верно всё поняли, и я уже приступил. Вас должны были оповестить.
— Да-да, мне известно о вашем прибытии, — заискивающе говорил прокурор. — Мы подготовились к нему и готовы предоставить любые интересующие вас сведения. Вам выделили кабинет в городском отделе внутренних дел, можете занять в любое время.
— Благодарю за радушный приём, — отвечал тогда Лука. — Но я предпочитаю действовать по месту, а местом сбора и сортировки информации уже выбрал для себя... центр субъекта.
Растерявшись такому ответу, главы региона двух из ветвей власти переглянулись между собой, словно опасаясь, что прибывший вскроет все их незаконные схемы и махинации, но не смогли ничего сказать на словах.
Людской поток становился более значительным, сплочённым одним горем и тишиной скорби, читавшейся на лице каждого, кто проходил мимо усопших сотрудников полиции, администрации, прокуратуры, но не останавливался и даже не смотрел в их сторону. Город остановил свою жизнь, работу, суету, движение, чтобы проститься с теми девятью молодыми, которые отдали свои... за правду по справедливости. Их гробы не везли на машинах, их несли не устававшие руки мужчин, несли через весь город, по главным улицам, несли на себе. 
К полудню всё было закончено. На могилах прокурорских, полицейских и чиновников, валялись лишь несколько венков с надписью: «От коллег», да срущее на крестах вороньё, брезгливо каркавшее, и улетавшее прочь.
А могилы девяти отважных друзей утопали в свежих цветах. Нескончаемый поток жителей города всё шёл и шёл, и каждый, от мала до велика, нёс хоть один, но всё же цветок.
Единственным наблюдателем этого, был стоявший в стороне и не уходивший до последнего человека Лука. Ему предстояло понять, почему именно так, и в тот момент он складывал первое впечатление, чтобы после сделать единственно верный... вывод.

X

Лёжа в больничной палате одетым лишь в гипс, Бигман не сильно задумывался о мужском достоинстве покорёженным неспособностью самостоятельно дойти до туалета и, делая природную необходимость при помощи медсестры и утки. Его заботило иное. Всеми мыслями он был с той, которая помутнела рассудком и проводила всё своё время в секте Пророка, со своей девушкой, с той, которую любил.
Его переполняли злость и отчаяние. Они вытесняли друг друга наружу и корчили единственное, что не было прикрытым гипсом - лицо байкера. Всё, что ему оставалось тогда, срастаться переломанными костями, чтобы после учиться ходить заново. Унылость больничной палаты скрашивали вид из окна, сменявшийся временами суток, да небольшой телевизор, подвешенный к стене.
Мужчина почувствовал что-то знакомое, перевёл глаза к входной в палату двери и увидел стоявшую в них Кристину. Ею была та самая девушка, которая полюбилась  телом Бирке, похотью к которой он сгорал, а после возвращал обратно... в круг оргий из толпы обнажённых дев, себя и Пророка.
Чувствуя вину за произошедшее, она подошла к кровати, стала выкладывать из пакета на полку нехитрые гостинцы, а он лежал и просто молчал.
— Привет. Как ты? — наконец, спросила она.
— Неподвижно, как видишь. — ответил Бигман, вместо слов любви.
— Мне очень жаль, что так произошло. Но ты сам виноват.
— В чём? Что хотел вытащить тебя из этой секты?
— Это не секта. Пойми, мне там хорошо, мне легко, я счастлива среди этих людей.
— Счастлива? А со мной ты была ею?
— Бигман, не начинай. Я пришла навестить тебя, узнать о твоём здоровье, а не выяснять отношения.
— После того, что мы чуть не поженились, ты не хочешь даже поговорить со мной? Тебе сложно это?
— Не надо, — отвечала Кристина. — Не тревожь чувства, не мои, не свои, ни к чему это. У каждого из нас впереди свой путь, но идти придётся каждому отдельно, порознь.
— Я уже понял это, любимая. За свой не думаю, мне интересен твой. Куда он заведёт тебя?
— Не знаю. Надеюсь к чему-то хорошему, такому же, которым одаривал меня ты, но без тебя.
— Твои родители, они переживают.
— Я хотела встретиться с ними, но посчитала это неуместным. Для нас всех тяжело моё решение, понимаю, но назад не пойду, приняла его окончательным.
— Хотя бы позвони им.
Настаивал Бигман, и девушка отвечала, кладя на прикроватную тумбочку запечатанный конверт:
— Лишнее. В этом конверте письмо. Я знаю, ты передашь им и всё объяснишь. Они послушают тебя, ты им понравился всеми последними событиями. Признаться, я и не ожидала, что ты будешь так драться за меня.
— И огребать по полной.
— Я не об этом. Ты много раз меня выкрадывал настойчиво, не отступая. Я же сбегала. Мои родители тебе благодарны, и они хотели бы теперь нашей свадьбы, не то, что когда познакомились с тобой и увидели в первый раз. Но её не будет, я говорила. Прости.
— Кристин…
— Ты настоящий джентльмен и останешься таким навсегда, моим Бигманом, — склонилась байкеру и нежно поцеловал его в губы, — Прости ещё раз... и прощай. — добавила она на и ушла.
Знаете, что такое потерять любовь? Это всё равно, что потерять жизнь. Не её смысл, нет - саму жизнь. Будто умереть, а функции организма продолжают существовать. Ты время от времени ешь, случается урывками спишь, даже разговариваешь с кем-то, но ты уже мёртв. И вот ты гниёшь остатками плоти и мечтаешь только об одном: в одно прекрасное утро не проснуться. И тогда, в тот момент, когда ты это осознаёшь, тяжелее всего становится дышать и дождаться вечера, который никогда уже для тебя не перейдёт в ночь и дальше в утро.
Слабость ли это? Когда мужчина испытывает такую, означает ли это, что его сломали? Пожалуй, но не женщина. Он сам надломился и дал слабину, хрустнул и поплыл эмоциями. Сам себя вогнал, сам и вытащи. А как ты это сделаешь и куда - твои проблемы. Тяжело, но в стойку прямо или легко, но в смертный час? И кто спустит курок в тебя? Только ты сам. В конечном итоге покинуть жизнь своей же волей есть много разных трусливых способов, но сохранить её только один... тяжёлый и храбрый - жить дальше.
Какой выбор лучше? Каждому свой. Но последний более поэтичный и насыщенный событиями годами в естественно предписанную смерть. Мы всё равно с ней встретимся, но без стыда и робости, смеясь ей в лицо.

XI

Моросивший дождь и тёмный от наступившего вечера переулок встречали въехавшего в него и выходившего из машины Барса. Улица была серой и безлюдной от промозглой непогоды и слякоти который день подряд, и авторитет не намеревался задерживаться на свежем воздухе, торопясь в полюбившийся ему бар, но…ему пришлось задержаться словами из-за спины, выходившего под свет фонаря мужчины:
—Я смотрю, пока здешний представитель власти от криминальных структур отбывает положенный ему срок, его место даже не пытаются подмять под себя, стараясь защитить и обезопасить от возможных нападок, — говорил, поднимая ворот куртки, Лука. — Или стоит ожидать его возвращения? А, Барс?
Глянув на обратившегося к нему, вор хитростью поинтересовался:
— Знаешь меня?
— Как не знать одного из крупнейших авторитетов страны, вора «в законе»?
— А ты, значит, представитель другой власти... официальной.
— Как есть, — ответил Лука и спросил. — Удостоверение показать?
— А я вижу, — сказал вор. — Твоя ксива печатью на лице отображена, ни с чем не перепутать. Вежливая беседа или дела ко мне?
— Скорее интерес, — хищно оскалился Лука и стал приближаться к Барсу, — Я тут расследую одно преступление, устанавливаю факты и всплывают довольно интересные. Обещает быть крайне любопытно, хоть роман в жанре драматургии пиши, —  он подступил к вору вплотную, остановился и, глядя ему прямо в глаза, продолжил. — Соавтором не желаешь стать?
— Интереса к тому не имею, — ответил тот. — Работаю в одного исключительно своим пером... и красными, выходящими из-под него чернилами.
— Мне это известно. Твои работы на загляденье, зачитаешься красотой описанного в возбуждённых делах. Такое авторство! — с восхищением говорил Лука, но с хитринкой тут же не забыл поинтересоваться. — А над чем ты сейчас работаешь?
Барс ухмыльнулся его любопытству и ответил не уклончиво, но открыто:
— Наброски делаю... к новому произведению, скоро представится шанс ознакомиться.
— Автограф оставишь?
— Конечно, друг. Получай.
Вор, не задумываясь, врезал с головы в нос Луки и разбил его, пустив кровью. Отступившим назад и схватившись за травму, тот произнес:
— Да, Барс, презентация книги на славу, удалась.
— Это ещё что? Сейчас перейдём к фуршету. Тебе понравится, мусор.
Двинувшись друг на друга, они сошлись в схватке. Под усилившимся дождём, переходившем градом капель в ливень, они сначала рубились на кулаках, обмениваясь ударами и часто пропуская друг от друга.
Лука замахнулся, Барс проскочил под его рукой и подсечкой в ноги повалил противника на землю, уперев в неё мордой и проверяя его рёбра на прочность своими ногами вновь и вновь.
Легавый поднялся под градом ударов и, словив ещё много, перешёл в атаку. Агрессивно наступая, он всё-таки доставал вора, проходя кулаками сквозь его защиту рук.
Барс перехватил проворную клешню противника, заломил её и упёр того в стену, но ненадолго. Ответный удар с локтя и вот уже у него рассечение на лице.
Первым лезвие ножа блеснуло отнюдь не в руках «законника», но в ином кулаке, в сжатых пальцах Луки.
На вора с ножом? А на ежа голой жопой садиться не пробовали? Барс, не спеша, доставал свой, умывая его для начала дождём.
Вновь бросок друг на друга, сцепка, замес, резня тел... Выстрел...! Вор отступал, он прозвучал в него. Легавый стоял избитым на месте, и в его другой руке виднелся выхваченный им из-за пояса ствол.
— Вы, мусорские, чести не знаете. — видя вскидываемое на себя дуло, сказал Барс.
— Может, и так. Но свидетелей здесь нет, никто об этом не узнает. А в рапорте я себя героем представлю и доказательствами приложу твой нож и полученные от него травмы.
Отвечал Лука, и начавшиеся гром и молния пересекались с выстрелами и огненными залпами из ствола... и всё в Барса.
Несколькими точными, вор уже не в силах был удержаться на ногах и просто валился с них, упав плашмя на спину и закрыв глаза. Лука приблизился к нему, хотел было всадить контрольную пулю, но замер, спрятав пистолет, улыбнулся, осмотрел свои раны и ушёл, вызывая на место схватки наряд полиции, чтобы освободить себя от ненужной бумажной волокиты и запротоколировать место происшествия.

XII

Оценивать свои шансы - вот чем приходилось заниматься Анатолию Владимировичу в последние месяцы его жизни. И если вынужденный отъезд за границу несколько успокоил его расшатавшийся нервами настрой, то последующее возвращение и встреча с Чёрной вдовой вновь окунули его в дисбаланс состояния. Всё чаще он стал прибегать к успокоительному, затем к рюмочке спиртного, после к снотворным препаратам, потому как без их приёма сон к чиновнику не приходил. Но преобладающее бодрствование лишь малая из зол, всё было намного хуже. Каждый день, любой из минут его, политик находился не только в состоянии стресса, но и на грани нервного срыва. Всюду ему мерещилась та, которой он когда-то искалечил судьбу, и которая вернулась забрать его жизнь. В ванной комнате, выключив стук капель душа о кафель на полу, Анатолий Владимирович подходил к запотевшему зеркалу и, протерев его ладонью, увидел лицо стоявшей позади Чёрной вдовы. Резко обернувшись, «Померещилось» - подумал мужчина, но нервы начинали звенеть как натянутая струна.
Накинув халат и погасив свет, политик торопился к барной стойке в гостиной своего роскошного особняка, где наполнил стакан коньяком, осушил его до капли и налил вновь. Смакуя коллекционный напиток, он подошёл к распахнутому на веранду окну и услышал женский голос из-за спины:
— Толя!
Вздрогнув от страха, мужчина выронил бокал, и тот разлетелся осколками, достигнув стеклом пола. Обернувшись мандражом испуга, он увидел стоявшую перед собой, озабоченную таким поведением супругу.
— Ты чего? — спросила она.
— А-а-а! — заорал начавшейся истерикой Анатолий Владимирович. — Что тебе надо?! Что?! Я больше так не могу! Понимаешь?! Не могу!
— Да что случилось-то?! — не понимала Виктория Геннадьевна. — На работе что-то?!
— На работе?! Да чёрт с ней, с работой! Я больше так не могу, понимаешь?! Я не могу постоянно жить в этом стрессе!
Политик схватился за сердце, попятился назад и плюхнулся на диван, замолчав и задыхаясь от нехватки воздуха.
— Толя... — испугалась за него жена, и торопилось сесть рядом.
Через считанные минуты у дома уже стояла карета скорой помощи, и приехавший в ней доктор сидел у постели чиновника.
— Я сделал укол, сейчас должно уже стать легче. — сказал невысокий мужчина в белом халате.
— Что с ним? — переживала Виктория Геннадьевна. — Всё было нормально, как вдруг он словно с цепи сорвался, начал кричать, бегать по дому... и итогом этот приступ.
— Нервное перенапряжение. С его работой это обычное дело. Я рекомендовал бы взять отпуск на время, но учитывая значимость занимаемого вашим супругом поста, могу посоветовать только, больше отдыхать и меньше перенапрягаться. И непременно избегать всего, что может хоть как-то обозначиться стрессом.
— Я понимаю, годы.
— И это тоже немаловажный фактор в данном случае. Побольше отдыха и сна. Лекарство должно подействовать и ближайшие пару дней пусть проведёт в постельном режиме.
— Мне ясно, — сказала женщина и вежливо предложила медику. — Давайте я вас провожу.
Успокоение пришло к Анатолию Владимировичу принудительно - медикаментозными средствами. Смыкая глаза ко сну, им уже обуревала дремота, но вернувшаяся Виктория Геннадьевна протянула мужу телефон и шёпотом произнесла:
— Толя, ты спишь? Тебе звонок от Андрея Ивановича.
На этот вызов чиновник не ответить, не смел. Открыв усталые глаза, он дал понять ими женщине удалиться и забрал перед её уходом мобильный.
— Я слушаю вас. — начинал он разговор.
— Это я тебя слушаю, Толя, — послышалось ответом в динамике телефона. — Твоя супруга поделилась со мной новостью о случившемся нервном срыве. Ты в порядке?
— В полном. Ничего существенного, что могло бы повредить или создать нам какие-то значимые проблемы.
— Хорошо, рад за тебя. Но последствия мне очевидны, а что же стало причиной к тому?
— Она здесь, — прошипел вместе с хрипом Анатолий Владимирович. — Я видел её так близко стоявшей к себе, что слышал стук её сердца и испытывал ужас.
— За свою жизнь?
— Да! Да! За жизнь! 
Вспылил он, но Андрей Иванович говорил в телефон спокойствием:
— Однако я тебя понимаю теперь как никто. Мне выпало честью встретиться не с рядовым исполнителем, но главным из них и самым страшным из наших врагов - с Рябым.
— Как?
— Он нашёл меня в Париже, и мы беседовали приватно, тет-а-тет.
— Что он сказал? — обрывистым вопросом желал знать Анатолий Владимирович.
— Я думаю, ты представляешь себе это, а также устремление... добраться до нас.
— Твою мать.
— Верными эмоциями реакция твоя. Я сейчас хотел бы теми же сказать, но в голове намного жёстче. Ты сделал то, что мы наметили перед моим вылетом?
— Сразу же и уже есть первые результаты. Счета арестованы, имущество так же, часть бизнеса «законников» прикрыта, освободив дорогу конкурентам…лояльным и нужным выгодой для нас.
— Удар нанёс хороший, с этим я согласен. Но и ответом получил.
— Ли. Получили. Мы вместе варимся в котле. И настало время услышать вам от меня, Андрей Иванович, следующее. Все шишки, равно как и барыши от происходящего, будут сыпаться не только на мою голову, но и, непосредственно, на вашу. Я полагаю, вы это уже сумели уяснить их тех документов, которые я вам любезно передал несколько раньше, перед вашим отбытием в рабочую поездку.
— Да, конечно. Теперь суть ясна и предельно откровенна, — ответил тот и после нескольких секунд молчания добавил уже не столь высокомерно, но даже как-то с грустью в тон. — Ладно, отлежись пару дней, успокойся. А после жду тебя на разговор, не телефонный, сам понимаешь.
Беседа прервалась, и Анатолий Владимирович засыпал под действием лекарств и отступившего волнения.

XIII

Покинув церковные стены кельи, Бардо лишился не только крепкости пошатнувшейся веры, он остался без всего, включая крышу над головой. Сняв угол на первое время, он пришёл к Бесу с тем, что просили его сберечь и сохранить. Кинув сумку на пол гостиной, бывший священник сказал:
— Бес, я понимаю это немного поздно, но лучше сейчас чем никогда.
— Что это? — спросил тот, не касаясь поклажи и потягивая из чашечки дневной кофе.
— Это деньги. Их передал мне Стас перед своей смертью. Я всё раздать на благие дела не успел, здесь то, что осталось. Возвращаю.
— Возвращаешь? Он передал их тебе, значит они твои.
— Я обещал ему раздать их.
— И ты раздал. Что осталось - твоё. Потрать их на себя, купи дом. Ты ведь попом был, и спустя годы службы капиталами не разжился, остался голым как церковная мышь. Начни жизнь сначала.
— Здесь много, Бес.
— Так и цена высока. Ты, Бардо, жизнью рискуешь, и она в любой день оборваться может. Так возьми от неё подарком... от Стаса. Он бы понял, не был против.

Снявший с себя нимб святости и поселивший в душе гнев справедливости, бывший священник забрал деньги и парой часов позже уже выбирал себе жилище, сопровождаемый риэлтором.
— Дом хороший, замечательный. Окна в пол, — нахваливала коттедж симпатичная молодая девушка, не сводя зелёных глаз с понравившегося ей потенциального покупателя. — На первом этаже совмещённая гостиная с кухней и столовой зоной, на американский манер. Есть санузел, кабинет и гостевая спальня.
— На американский? Всё оттуда тащим, своего только в накрутке ценника. Кстати, почём хоромы?
Заинтересовался недвижимостью Бардо, и девушка ответила:
— Они стоят своих денег. Но, признаюсь, значительных.
— И своих, кровных. Вы упомянули про Америку. Бывали там?
— Пять лет прожила во Флориде. Там риэлтерской деятельностью и начала заниматься.
— А вернулась почему? Не понравилось или по Родине соскучилась?
— С мужем американцем развелась. Он хотел ребёнка забрать. По их законам это могли и сделали бы. Пришлось бежать, в чём была, прихватив лишь документы и малыша.
Призналась девушка, немного загрустив, но услышав одобрением к себе:
— Верно поступила, самое ценное забрала. Положила конец и одновременно начало... своей лучшей судьбе. А по поводу цены? Знаешь в чём различие между нашими странами? — спросил Бардо.
— В чём?
— В том, что там, за океаном, их дома стоят сотни тысяч долларов, но и зарабатывают они... в этой же валюте и позволит себе могут. А у нас дома стоят десятки миллионов рублей, а зарплата… в копейках. В этом первое различие - в отношении государства к людям.
— А второе?
— В качестве встречающейся временами застройки. У нас, в основном, каменное жильё, у них порой труха деревянного.
— Действительно, то, что дороже - блочное у них. То, что по доступности подходит каждому - каркасная сборка, она не сильно долговечна.
— Проще говоря, из говна и палок.
Грубо пошутил Бардо, но девушка рассмеялась и спросила:
— Ха-ха-ха! Это как?!
— Говно - цемент, палки - арматура. Железобетонная конструкция. Вот они отовсюду и едут к нам за халявный недвижимостью, которую им известным дарят вместе с гражданством и уходом от высоких налогов в их странах.
— Согласна. Так мерзко смотрится, когда заграничная «звезда» посещают Россию, а наши слабоумные журналисты первым вопросом адресуют: «Не хотите ли вы стать гражданином Российской федерации?» Те вежливо отвечают, что подумают, а сами в шоке от такой бестактности навязывания, словно ничего не значащего паспорта человека страны.
— Вот именно, — сказал Бардо и, оглядев дом, бросил в ноги девушке сумку с деньгами, добавив при этом. — Ладно, мне всё нравится, я беру и остаюсь сегодня здесь.
— Оформление документов займёт какое-то время. — предупреждала красавица.
— В сумке вся сумма наличкой, а оставшееся тебе лично... комиссионными. Оформи всё сама, где нужна подпись, поставлю. Найдёшь меня дома... здесь.
Риелтор немного растерялась взбалмошности клиента и спонтанности совершённой им покупки. Подняла сумку и неуверенно покидала дом, обернувшись перед выходом на смотревшего в окно Бардо. Мужчина впечатлил её не своими капиталами, лёгкостью расставания с ними и щедростью гонорара лично для неё, он поразил её магией своей брутальности, загадочности и какой-то еле уловимой теплоты. Она чувствовала исходившее от него звериное начало, и её это пугало. Но одновременно и манило то, что с ним она ощущала себя... в безопасности.

XIV

Полученным ранением Барс сумел только добраться до дома Рамзана, где глава чеченской диаспоры вызвал ему бригаду врачей. Но травмы были довольно серьезны, и требовалось незамедлительное хирургическое вмешательство. Экстренно доставленным на операционный стол, он пережил несколько часов медицинского мастерства над своим израненным телом и после реанимации был переведён в общую палату, но под бдительный присмотр неотлучной от себя медсестры.
Хрупкая девушка в коротеньком халате регулярно снимала показания подключённых к пациенту приборов и заносила их в личную карту больного. Взглянув на часы, она торопилась в сестринскую, но лежавшему без сознания Барсу не выпало находиться одному, к нему пожаловал Лука.
Прикрыв за собой дверь, он подошёл к вору и гневом глаз посмотрел на его обросшее щетиной лицо и видневшиеся из-под одеяла синие звёзды, наколотые на плечах.
— Так ты не сдох, значит. — сказал посетитель и потянулся к капельнице авторитета.
— Кто вы? Что вы делаете?
Послышалось со стороны двери женским голосом, и повернувшийся Лука увидел вошедшую медсестру.
— Кто вы такой? — настаивала она, торопясь к больному.
— Я сотрудник полиции. К нам поступила информация о несчастном случае, произошедшем с этим человеком, и я вынужден его опросить. — ответил мужчина.
— Мне ничего не известно об этом, и у меня есть распоряжение никого к пациенту не подпускать кроме медицинского персонала. Если вам что-то нужно обратитесь к главврачу.
Поняв, что она не отстанет, и ему не удастся сделать задуманное, Луке ничего не оставалось кроме как прошептать вору «в законе»:
— Прах к праху, Барс. И скоро я скажу над твоим телом «Аминь».
— Что? — переспросила девушка.
— Ничего, — ответил ей мужчина. — Я зайду позже, когда пациент будет в сознании. Тогда и поговорю с вашим главврачом.
Как не вовремя она пришла для одного, которому предстояло уйти. Но как необходимо тому, кому предстояло остаться окутанным проводами - Барсу.


ГЛАВА ШЕСТАЯ

I

Высокие кабинеты власти хранят в своих стенах множество тайн, замыслов, загадок и мистерий хитростных уловок. Именно в них и зарождается всё то, что последствиями воплощается и далеко не всегда законно и добром. Подноготная правда сокрыта за семью печатями часто оставаясь под их грифом, не удосуживая общественность поставить в известность о себе. Неведение того, что же вытворяют политиканы, предстаёт перед каждым свершившимся фактом: очередным глупым законом, который порождает десяток таких же и уничтожает столько же необходимых, делая их бесполезными; назначением кого-то, присвоением ему генеральского звания – женщине сорока с небольшим генерала МВД – и что же она сделала, чтобы получить эти погоны? Боевые действия, раскрытие громких преступлений, что? Ни-хре-на ни-че-го, кроме балабольства по ТВ.
Раскручивая головоломку возникшей и касавшейся личного его проблемы в попытке решения над ней, Андрей Иванович принимал в своём кабинете вызванного и представшего перед ним подполковника ФСБ Семичастных.
— Я читал предоставленные вами материалы дела, и для меня остаётся загадкой, почему так бездарно потрачено то, чего уже не вернуть? — интересовался тот, сидя напротив кресла с политиком в нём.
— Время, — понимал, о чём говорил офицер безопасности, чиновник. — Этот вопрос первым возник у меня в голове. Но стоило только осесть мыслям негодования, как всё сразу стало на свои места. События, описываемые в том, что выпило вам бумажными страницами, должны были произойти. Они как всякая история имели свою завязку и кульминацию.
— Мы должны положить начало стадии развязки?
— Не скрою, это желаемый для нас результат. Вряд ли он близок перспективами, но затягивать с концовкой не стоит.
— Список жертв, — напоминал почивших в войне за документы Лорда подполковник. — В нём сплошь известные имена. Теперь становится ясной та череда смертей, которая прокатилась по стране, эпицентром в одном из её крупных, нам с вами известных городов.
— Сразу скажу, на раскрытие так называемых «глухарей» не надейтесь. Это работа не вашего ведомства и вне вашей юрисдикции. Суть пребывания вас, подполковник, предо мной в этих стенах, несколько иного ракурса.
— В которой вы хотите развернуть свой интерес.
— Верно, — подметил Андрей Иванович. — Иные догадки будут?
— Кроме того, что всё как всегда: известности, славы не ожидать; работу выполнять придётся, скорее всего, максимальный секретностью, под таким же впоследствии грифом. Знать о ней...
— Будут немногие, — закончил фразу политик и добавил. — Вы же внимательно изучили документы, - что стало с теми, кто много знал?
— Я не суеверен, но это сильно походит на проклятие. Кто бы не коснулся наследия Лорда, обязательно гибнет, или в желании им обладать.
— В точку. И наша задача перезапустить систему, или выстроенная нами сожрёт нас самих.
— У вас же есть дубликаты. Почему бы вам не распорядиться ими по уму?
— Это как промышленный шпионаж. Вот представьте, офицер. Вам захотелось испить какого-либо не имеющегося в нашей стране напитка. Вы попадаете, легально, за рубеж, покупаете его и дегустируете, — разъяснял свою мысль Андрей Иванович. — Купив себе баночку, другую, благополучно возвращайтесь на родину. И вот тут начинается самое интересное. Консилиум учёных, собранный с одной лишь целью: сотворить дубликат напитка, сделать копию, разводит руками не в состоянии того.
— У них же всё есть. Всё предоставлено на блюдечке с голубой каёмочкой. — не понимал Семичастных.
Политик осознавал, что разговор серьёзный и не быстрый. Встав из-за стола, он отошёл к массивному, резного дерева шкафу и, открыв его, достал бутылку коньяка и пару бокалов. К столу он возвращался уже с наполненными ими. Угостив офицера горячительным, продолжил не менее раскалённую важностью беседу:
— А вот, как выясняется, и нет. У них есть банка, есть прописанный на ней состав продукта и сам он внутри, если открыть. Можно даже попробовать, но... повторить не удастся, одного ингредиента не хватает.
— Самого важного... — начинал вникать в суть офицер.
— Угу, — делая глоток, протянул согласием политик. — И вот он то и есть ключ ко всему. Ключ. Вы понимаете, подполковник?
— Он есть лишь у носителя оригинала. И учитывая высоту вас, с кем я обсуждаю этот вопрос, высота тех, кто у вас в противостоянии...
— Рябой, — спокойно произнёс Андрей Иванович. — «Король воров».
— И вы желаете его достать.
— Проявите благоразумие, подполковник. Наши предшественники пытались и через месяц о них забыли. Причины же забвения известны лишь... теперь и вам. Надо подойти к решению этого замкнувшегося в изоляции вопроса несколько с иной стороны.
— Гадать не стану, скажите прямо. Чего вы хотите? В чём вы видите решение, не повторяя прежних ошибок?
— В ликвидации Рябого.
Прямо заявил политик, но получил неожиданный для себя ответ:
— Но совершаете новые.
— Почему вы так считаете?
И офицер ФСБ разъяснил:
— Тронуть Рябого - найти и распечатать ворота в ад. Все кто за ними полезут наружу, полезут на вас. Хотите отправить своё имя вечность? Поверьте, вас не забудут его стараниями... никогда.
— Вы благоразумны, это не может не радовать. Означает ли это, что вы станете предельно исполнительны и аккуратны? Полагаю, да, — говорил политик, заряженный уверенностью в своей правоте и решительностью к действиям. — Вот только один нюанс, офицер. Все предыдущие шаги уже были проделаны нашими предшественниками. Нам с вами остается один: убить Рябого. А там поглядим, что делать дальше.
Семичастных допивал коньяк и обдумывал только что полученный приказ. Он не нравился ему своей дерзостью, но план к его исполнению уже созрел в голове силовика.

II

Бунт в колонии был подавлен. Не то чтоб жёстко, более жестокими были его результаты. Многих из уничтоженных и отправленных на больничный сотрудников пенитенциарного учреждениях, входившего в Федеральную систему исполнения наказаний с секретным обозначением в документах за номером тринадцать дробь двести семьдесят три, а среди заключенных именовавшееся «Пенаты смерти», вынужденно отсутствовали на рабочих местах. Но число вертухаев возросло усилившим их подкреплением, вместе с которым ужесточился и режим лагеря, из которого удалось бежать Шамбале.
Для заключённых же помимо суровых условий пребывания пиком свершившегося стало иное. Многие из них были убиты. Кому требовалась медицинская помощь, оказывали её не квалифицированный персонал, но их же товарищи. ШИЗО были забыли, и в них превратились общие бараки.
«Смотрящий» лагеря - Фауст поддерживал настрой каторжан, но делать это, как оказалось, было довольно несложно. Сломать тех, кто привык к ударам судьбы и стойко выдерживал их, нанося ответкой, было невозможно какими-то резиновыми дубинками и прочей мусорской хернёй.
— Сколько наших? — слышался его голос среди стонов боли от травм и поломанных костей зеков, сидящим на своей шконке.
— Всего по лагерю десятка два, кого по баракам и ШИЗО среди дышащих нет. — держал ответ разъяснением Мальборо.
— От общего числа первоначальных... много.
— Согласен. Но главного всё же добились, Шамбале уйти удалось.
— Значит, не зря всё. Легавых сколько?
— Тоже на тоже, Фауст. И если бы не спецназ, лагерь был бы под нами. А так...
— А так, Мальборо, мы показали, кто мы есть. Напоминанием о себе, чтобы знали.
— Теперь, Фауст, нам никогда отсюда не выйти. После того, что мы сделали, гнить нам здесь.
— А ты на что-то иное рассчитывал? Кто сюда попадает, тот отсюда уже не выходит... на своих ногах. Они поставили нас на колени, а Шамбала поднялся, чтобы жить.
— Поднялся и сорвался. — добавил Мальборо.
— Вот и нам не стоит унывать. Это они думают, что мы на коленях, но мы-то знаем, что они в земле.
— Живые против мёртвых.
— Воры против мусоров.
Они улыбнулись друг другу, сцепились хлопком рукопожатия, и даже терявшие зрение, мутные глаза Фауста вспыхнули яркостью, словно юношеской чистотой.

Но в лазарете всё же был один из тех, кто носил не погоны на плечах, а личный на груди номер. К нему-то и подсаживался пришедший навестить его Начхал.
— Тебе повезло, Шадо, остаться в живых произошедшем, — говорил он избитому зеку. — Но твоё везение закончится пребыванием здесь, ограничившись этими стенами.
— Не нагнетай, начальник. Буду думать, как продлить свои годы и не видеть твоей рожи. — отвечал тот немного тяжеловато сквозь опухшие и засохшие кровью побоев губами.
— А вариант есть.
— Выйду, разберусь с Шамбалой. Слово.
— Как же ты сдержишь его, Шадо? Ведь Шамбала сорвался, его так и не нашли.
— Как?!
Вскочил с койки тот, и Начхал рассказал о случившемся во время бунта:
— Пока тебя Фауст сдерживал, Шамбала вышел. Непонятно как, но все закоулки лагеря обыскали, его нет. Кстати те, кто тебя сюда снарядил, уже в курсе. И от них новостями.
— Чё надо теперь?
— Я не знаю за каким им такой рукожопый, видно другого не нашлось или ты для них очень важен, но они хотят тебя заполучить. И даже очень.
— Насколько очень?
— Меня ждёт новенький внедорожник в моём гараже, а ты готовься идти на хер, — ответил начальник лагеря и пояснил. — То есть отбываешь с этапом. Тебе повезло, Шадо. Не жить тебе здесь, зеки придушат.
Начхал уходил, а несостоявшийся убийца вора, глядя в зарешёченное окно напротив своей кровати, гневом остервенелой улыбки говорил:
— До скорого, Шамбала. Увидимся, обещаю.

III

Вернувшись сознанием и оглядевшись вокруг себя, Барс не мог перепутать место своего пребывания обычной больничной палатой. Вынув иглу капельница из вены и сорвав с себя считывавшие показания работы его тела приборы, авторитет присаживался на кровать и делал первые шаги после полученного ранения. Не зажигая необходимого опустившейся ночью света, он выходил в тёмный, длинный коридор.
Из всего медицинского персонала на этаже была одна только задремавшая усталостью сестричка, лежавшая головой на согнутых руках. Не желая тревожить её отдыха, проходивший мимо Барс выключил на её столе лампу и полумраком коридора шагал дальше.
Череда закрытых палат с доносившейся из них тишиной сменилась одной... с открытыми дверями и тяжёлым придыханием из неё. Заглянув внутрь, ночной прохожий больничных стен изумился тому, кого увидел лежавшим в одиночестве на целый бокс. Им был Рапид. Сильно преклонный годами мужчина, бледным лицом и лысой головой... таким застал Барс того, кто носил титул «законника».
— Рапид. Рапид. — тихо прошептал ему гость палаты.
Тот приоткрыл усталый болезнью взор и, узнав мужчину, ответил:
— Барс, это ты?
— Я, Рапид, я. Как ты здесь? Я твой след ещё до смерти Тулы потерял. Что случилось?
— Ты не потерял, это я его заметал за собой. Не хотел, чтобы кто-то меня видел в таком состоянии.
— Что с тобой?
— Рак, Барс. Последняя стадия, — пояснил Рапид. — Последние деньки своей жизни долёживаю. Вот оно как.
— Твою мать, — прозвучало ответом. — Почему не сообщил? Мы бы придумали что-нибудь.
— Что? Заморозили бы меня до той поры, пока не научатся эта заразу лечить? И я бы как не порезанная строганина в каком-нибудь бидоне ждал своего часа? Нет, Барс, ни к чему это.
— Лекарство, операция. Ведь можно же...
— Поздно. Меня вскрывали, смотрели, что внутри.
— И как?
— Потом зашили, а мне сказали, как пришёл в себя: «Готовься, скоро». Я на наркоте, Барс. Но она не для кайфа, боль снимает, хоть и плохо, многое чувствую, худо мне. А ты здесь как?
— Стараниями одного гражданина. Вот думаю выйти и встретиться с ним.
— Это верно. Если человек хороший, он не пожелает ходить в должниках, и ты причитающееся с него спешишь.
— Рапид, когда за диагноз узнал, сколько тебе отписали?
— От двух до трёх лет. Но видишь как оно, таю раньше. Болезнь прогрессирует, опухоль распространяется, и мне не выпадет дотянуть даже «от».
— Ты итак совершил подвиг, продержавшись столько и уходя героем.
Говорили меж собой воры, и старый из них ответил тогда:
— Подвиг, Барс, не в том чтобы умереть героем. Он заключается даже не в том, чтобы погибнуть, защищая то, что тебе не принадлежит. Подвиг случается только тогда, когда ты, кем бы ни был, но всегда оставался самим собой, в любой момент, каким бы затяжным и тяжёлым он не был, но ты никогда не предал себя и покинул мир тем, кем прибыл в него и прошёл свой путь... длиною в жизнь.
Рапиду стало тяжело дышать, и он хоть и с усилием, но настырно и жадно глотал ртом воздух. Барс понимал, символом чего это было и, взяв старика за руку, почувствовал сжатие его пальцев своими. Он смотрел на вора и был последним, кто провожал его в лучший из миров. Маленькие, короткие вдохи... один, второй, третий, замирание мгновением и... последний, протяжной выдох. Рапид простился с миром, ушёл в другой.
Барс почтительно коснулся лбом его ослабевшей кисти в знак признания и уважения к тому, к его авторитету и значимости для мира серьёзных людей и, сдерживая эмоции, опуская веки старика, говорил тому на прощание:
— Спи спокойно, вор. И прости нас грешных за всё, чем тебе обязаны, но не успели рассчитаться... долгами.

IV

На то его и звали Рино, потому что боялись с ним личной встречи, предпочитая держаться как можно дальше от того, чьи люди несли славу самых незаметных и способных сработать любую цель киллеров в стране. Да он не сильно любил покидать свой бункер, но... иногда делал это, не давая заржаветь и своему мастерству художника криминальных искусств, мастера распутывания узлов непоняток и, зачастую, вершителя судеб людских.
Вопрос с Кразом подвис воздухе случившимся ранением Барса, и Рино перевёл проблему на себя, желая докопаться до сути того, по чьей всё-таки милости вора нашпиговали свинцом. Ниточка клубка, за которую потянули изначально, оборвалась принудительной смертью Олигоса, но оставался и второй руководитель букмекерской конторы, в которой делал ставку почивший «законник» - Багдад.
Отмечая его способность к проворным изворотам и умелому прятанию себя от тех, кому он край как был нужен, всё же приходится согласиться с его явно ошибочным самомнением, иначе бы он не высунулся оттуда, где так удачно залёг.
Поставив наблюдателем своего человека рядом с игровыми ставками заведением, Рино сделал не только правильный, но и красивый ход. Он просто снял офис напротив, снарядил его незатейливой вывеской нехитрого бизнеса по продаже фарфоровых статуэток и прочей чепухи, и торговавший этим добром мужчина просто бдел. Увидев нужное, звонок хозяину, и вот уже Рино лично выходил из лифта и подходил к двери в букмекерскую контору.
Внутри же не было никакой работы: ставки не обналичивались, результаты не обрабатывались и не сортировались матчами и видами спорта, царила практически тишина, нарушаемая лишь негромкой работой шредера, уничтожившего и измельчавшего документов листы. Суетливо выбирая из папок самое главное, Багдад кромсал что-то при помощи офисного устройства, что-то же напротив самолично рвал.
Торопясь закончить и убраться из закрывшейся навсегда конторы, он дёрнулся испугом, когда заметил стоявшего перед собой, вошедшего без скрипа двери, беззвучной поступью шагов его.
— Рино! — словно свинья взвизгнул испугавшийся Багдад.
— Не ори, — ответил авторитет. — У нас сейчас будет приватный междусобойчик. Кто Краза убил?
— Не знаю.
Послышалось резким ответом, и за ним последовал новый важностью вопрос:
— А то, что убит, значит, знаешь.
— Рино, я не в курсе. Да и откуда мне? Краз был вором. Где он, а где я? Не той масти, сам понимаешь.
— А что же вы так резко с дружком твоим залегли? С Олигосом понятно, его нашли. Но ты-то до этой минуты в бегах да вприпрыжку. Как козлик скачешь - а, Багдад?
— Теперь понятно, почему его так долго не было, вы разобрались. Поэтому и я прятался, за свою жизнь опасаюсь.
— Почему? Есть из-за чего?
— Рино... — еще большим страхом заходился сучонок, оседая жопой в кресло и боясь перед собой его.
— Рассказывай всё. После решу, что с тобой делать. — пригрозил авторитет.
И Багдад начал колоться, да с интересными подробностями:
— Помнишь, пару лет назад по местному телевидению новостью сообщали, что в планах муниципальных властей сделать реконструкцию стоящей в парке водонапорной башни?
— Ну, что-то припоминаю такое, — отвечал Рино. — Её хотели расширить и сделать в форме переплетения колец: мужского и женского. Даже показывали генплан.
— Верно. Генплан нового ЗАГСа, —  уточнил деталями гнидёныш. — А рядышком сказали, зону отдыха для людей благоустроят. Сначала так и сделали: вырубили часть деревьев, закатали территорию в асфальт и поставили несколько лавочек. Что дальше было, помнишь?
— С объявленной стройкой тормознули на чертежах, но рядом закипела другая.
— Ага... торгового центра. И к его открытию лавочки для отдыха куда-то исчезли, а площадка под ними превратилась в парковку.
— Очередной кидок людей.
Подметил Рино, но Багдад вновь удивил:
— Это верно. Но вот очередной сюрприз. Кому, по-твоему, принадлежит это сооружение?
— Не выяснял, слышал лишь, что по документам куча соучредителей. Такую махину одному не потянуть.
— Ещё как, — уверенной дерзостью буркнул говнюк. — Ещё как потянуть, Рино. Всё это принадлежит одним рукам - Прокурора области. Которого, как ты знаешь, назначили к нам не так давно, последними событиями, в которых Шамбала был одним из рулевых.
— Всё подготавливалось заранее. — беря в руки увесистый дырокол и шлёпая отверстия в листе, догадался сопоставлением событий и фактов авторитет.
— Это не всё. Эта букмекерская контора через тридцать три и не руки принадлежит ему уже. Больше ничего не знаю, это всё.
— А мне от тебя больше ничего и не нужно.
Сказал Рино, вытряхнул в ладонь бумажные кружки и со всего размаху врезал дыроколом по виску Багдада. Удар был силён, смерть пришла мгновенно. Лицо сучёнка заливала сочившаяся по нему кровь, и авторитет, бросив в него содержимое руки, украсил труп, словно прилипшими к его морде конфетти.
Подойдя к двери и открыв её, Рино обернулся на мёртвого, но весело украшенного Багдада, сказав напоследок перед уходом:
— Вонью почуют, откроют-найдут.

V

Радикальное изменение социального статуса, особо не затронуло мотивы, поведение и привычки Бардо. Он оставался всё тем же открытым, богатым внутренним миром и одновременно жёстким к врагам мужчиной. К врагам,... к ним он всегда относился так, как и поступал - жёстко, безальтернативно, не взирая на их мольбы о пощаде. С друзьями же был прямой противоположностью, оголяя перед ними свои мягкий нрав, покладистый характер, нежную душу и тонкие чувства, приманивая к себе их, располагая и оставляя рядом... навсегда.
Гуляя вечером излюбленным для себя парком, ему вновь выпало случаем свидеться с возвращавшейся домой Оксаной.
— Опять мы встретились, — сказала она, мило улыбаясь своему знакомому. — По-моему это судьба, иначе не скажешь.
— Привет, — ответил Бардо. — Но если так, может, поужинаем вместе? Ты ведь с работы, а, значит, голодна.
— Когда приглашает такой мужчина, отказываться не только неловко, но и глупо. Предложение принято.
Красавица взяла бывшего священника под руку, и они неторопливо шли пустой от дневной суеты аллеей.

Середина недели не располагала к аншлагу клиентов в местах отдыха, но, откровенно говоря, выбранный ребятами ресторан поразил их наполненностью людей и редким наличием незанятых столиков.
Присев за один из них, сделав заказ и ожидая его исполнения, Оксана не скрывала своей заинтересованности к своему кавалеру и тут же разбавила вопросом неловкость возникавшего промеж них молчания:
— Как устроился в нашем грешном мире? Ты же покинул храм, и где теперь живёшь?
— Сначала у друзей свыкался с мыслью, что теперь больше не поп, а после обзавёлся недвижимостью, купил дом.
— У-у-у-у-у, — удивилась девушка. — Целый дом? И кто же в нём живёт кроме тебя? Неужто дамой сердца обзавёлся?
— Такой даже в перспективе нет, но если появится, будет хозяйкой.
— А ты завидный жених, — кокетничала, но без паскудного подтекста задних мыслей она. — Славная партия, как раньше говорилось, для любой. Сколько же теперь при храмах платят?
— Не оттуда деньги, — ответил Бардо. — Из него без копейки вышел. С тем, с чем годы назад пришёл,... но только в старой рясе.
— Да, действительно, что это я? Святое место и деньги, прости.
Почувствовала стыд девушка, но её приободрил вечерний спутник:
— Ты права. Никакое там не святое место и святости в помине нет. У попов сейчас в почитании другая библия. Не Христа, а Карла Маркса «Капитал».
— Всё так плохо?
— Потому и ушёл в мир людей. Оказалось, что в нём, несмотря на всю грязь, всё же чище, хотя бы перед самим собой, своей душой и, как ни странно, другими.
Им принесли заказ, Бардо клал на колени салфетку и задумчиво приступал к ужину, так и не поймав на себе первый влюблённый взгляд девушки напротив - Оксаны.

VI

Приказы не обдумываются, приказы исполняются. Моральные ценности и грубость в достижении поставленных целей странным образом зачастую расходятся, но вынужденно идут рядом, чтобы в конечном итоге выполнить предписанное. Законность распоряжения отходит на второй план, уступая место необходимости и желанным результатам его повелителя. Импресарио же, получившему указ, ничего не остаётся, кроме как исполнить его зачастую на свой страх и риск. Однако в данном случае проблематика негативных последствий для сработавшего снимается, ввиду высокого покровительства его заказчиков.
Собравшись небольшим числом участников совещания, подполковник Семичастных посвятил своих коллег сути вопроса, поставив в известность желаемой целью, и детально обрисовал им стадии шагов к ней. Задумавшись над услышанным именем того, кого предстояло устранить, офицеры всё же оставались вопросами.
— В очередной раз сделать красиво руками властей, но представить всё криминальной схваткой?
Догадливо, или не очень, интересовался Майор Летунов. В званиях и ведомствах, которыми шла его служба, он летал как Икар. Высоко забравшись погонами к своим всего-то тридцати годам, он был переведён в Федеральную Службу Безопасности именно своим талантом, хотя и с червоточинкой внутри. Вот он-то и ему под стать истинно исполнители любого приказа, бездумно выполняя всё, что повелят, после подставляя грудь под ордена и медали.
— Представят без нас, — пояснял подполковник. — Наше дело устранение личности более известной под именем Рябой. Предстоящая операция одна из самых сложных в разработке, исполнении и страшна своими последствиями. О них я, кстати, предупреждал.
— Не послушали? — без фамильярности, без ненужной субординации, но желая знать деталями, настаивал шлейфом вопросов майор.
— Нет. Но лучше бы да. Всем известно, кем является Рябой – «королём» воров. Если устранить президента любой Европейской страны или арабского шейха какого, было бы много вони последствиями. Но ликвидация такого человека - взрыв сами понимаете чего.
— Мы создадим работу нашим коллегам, ведомствам рангом ниже. Им это не понравится, станут возмущаться.
— Предпочтения тех, кто под, не должны волновать тех, кто над. Учитывая главенствующее положение нас, нам вообще похер. Детали известны. Ещё вопросы?
— Когда?
— Если это всё? Приступить к выполнению операции немедленно.
Приказал Семичастных, и офицеры, встав разом, покидали комнату совещаний, торопясь исполнить... приказ.

VII

Обедая в столовой своего дома без гостей  и членов семьи, без друзей и своих людей, в одного, Рамзан услышал торопливо спешившие шаги и увидел их обладателя, представшим перед ним – Дауда.
— Рамзан! — запыхавшись, кричал он. — Заура пожгли.
— Что значит, пожгли? — отрывался тот от трапезы. — Где он?
— В комнате лежит. Тебе самому видеть надо.
Обреченно произнес Дауд, и они направились в гостиную.

Заур лежал на диване раздетым по пояс и уже еле дышал, тяжело вздымаясь обожжённой буквами письма грудью. Хрип горла и начинавшая сочиться из него кровь говорили о ласках присевшей рядом с кавказцем смерти, словно дававшей ему время проститься и гладившей его голову своей костлявой рукой.
— Заур. Заур, кто это с тобой сделал? — спрашивал Рамзан, погибавшего на его глазах парня, но тому сложно было даже приподнять веки, и он молчал. — Дауд, почему он здесь, а не в больнице?
— Ему уже не помочь, Рамзан. Поверь мне, я медицинский заканчивал. Не довезём до больнички.
— Где вы его нашли?
— У ворот. Выбросили на полном ходу, как пса безродного. Суки. — злился гневом Дауд.
— Что у него написано на груди? — лидер чеченской диаспоры склонился к Зауру и стал читать. — Чёрным шакалам пацанский привет.
— Рамзан, кто бы на такое осмелился? Заура вообще при серьёзных делах не было. Мы наоборот старались его оберегать и к опасному близко не подпускать.
— Не справились, опасное его само нашло. А кто сработал, я, кажется, догадываюсь.
Тяжёлое дыхание молодого кавказца резко усилилось чистотой и разом прекратилось, так и не пришедшим в сознание парнем.
— Всё, — констатировал смерть друга Дауд. — Это конец.
— Врёшь. Это только начало, — разозлился невиданной до того яростью Рамзан. — Распорядись насчёт похорон, а сам со мной.
Из своего коттеджа они оба буквально выбегали, спускаясь по ступенькам и запрыгивая в припаркованный тут же авто. Вариантов столь бесчеловечного поступка было немного, и Рамзан уже знал единственно верным один. К нему и спешил ответным визитом.
 
Реклама - двигатель прогресса, но действует на нервы она многим. А если она мягка своим внушением и не назойлива, ведётся на неё значительно большее число людей. Памятуя этот элементарный в своей основе принцип, Пророк пользовался им себе в услужение и довольно удачно, надо признать.
Расставив по массовым местам города своих людей, он не только завлекал с их помощью в постоянно расставшуюся числом паству, но и добирал значительные суммы себе в казну. Естественно глашатаях требовалось охранять от недоброжелательных сограждан, выражавших отнюдь не восхищение новой церковью, а даже совсем наоборот. Им в секьюрити были выделены крепкие парни, не отсвечивавшие своим присутствием, но топтавшиеся неподалёку и, в случае чего, решавшие возникшие неприятности немедля.
Профессиональный глаз кавказца был намётан на таких крепышей и, завидев одного, стоявшего на углу и курившего, Рамзан притормаживал рядом. Выйдя из машины, он, вместе с Даудом, подходил к тому с двух сторон и, врезав кулаком в глотку, заталкивали захрипевшего мужчину на заднее сиденье. 

Домой возвращались тем же маршрутом,... но уже втроём. Подталкивая пойманного перед собой, они входили в комнату, где оставался лежать мёртвый Заур.
— Мешок.
Приказал глава чеченской диаспоры, и Дауд, понимая к чему это, немного растерялся:
— Рамзан…
— Мешок, я сказал!
Через пару минут выбежавший и вернувшийся назад Дауд накинул на несчастного огромный пластиковый мешок. Повалив человека Пророка на пол, он связал его верёвкой, и тут началось.
Рамзан скинул с себя одежду, оголив мускулистый торс, поднял с пола принесённый для него кузнечный молот, размахнулся... и стал бить завязанного в мешок. Крики боли сменялись хрустом костей, а кавказец всё бил и бил. Мышцы набухали усилием, и вскоре силуэт лежавшего на полу превратился в растекавшееся по нему месиво из прорвавшегося сквозь отверстие мешка. Рамзан не останавливался, превращая мразь даже не в фарш, скорее в кучу дерьма и осколков костей, смешивая их ударами, но  оставляя аккуратно, в мешочке.
Капли крови брызгали на его раздухарившееся тело и лицо, но лидер чеченской диаспоры держал под контролем своё самочувствие, поэтому продолжал без устали бить. Опознать, если бы возникла такая необходимость, было бесполезно,... мешок хранил в себе только крошку костей, посыпавшую собой человеческое мясо.
Даже Дауду становилось тяжело на это смотреть, и он тихо сказал тогда:
— Рамзан, остановись. Там и так уже... Хватит больше.
Тяжело дышавший кавказец бросил молот и, посмотрев на то, что сделал, ответил:
— Возьмёшь этот чайный пакетик и отвезёшь к месту заварки.
— Куда?
— К Пророку, бля! К его церкви! Понял?!
Дауд перехватил мешок и волоком потащил его к выходу, оставляя за ним кровавый на полу шлейф.
Рамзан поднял свою одежду, подошёл к мёртвому Зауру и укрыл его ей, сказав тому на прощание:
— Аллаху Акбар, брат. Аллаху Акбар.


VIII

Вычленив себя от остальных, Андрей Иванович прикрывал за своей спиной массивные изразцом двери старинного особняка, в котором проходила очередная встреча деловых и не очень переговоров властных мира сего. Аристократичной походкой неторопливых шагов политик приблизился к столику с приличным выбором спиртного на нём, налил себе бокал и, услышав в отдельную комнату шум из распахнутых створок дверей, поднял голову, заметив входившей, роскошно одетой в красное вечернее платье Чёрную вдову. Блеск дорогих украшений, глубокое и волновавшее декольте, широкий вырез практически до самого верха бедра, кокетливо оголявший ножку и томный взгляд красавицы способны были свести с ума любого. Но мужчина начал беседу так:
— Мне очень неприятно говорить вам это, не сочтите меня бестактным, но не могли бы вы вернуться к гостям, у меня назначена встреча с одним моим коллегой, и мы намеревались провести её наедине в этой самой комнате.
— Я бы с удовольствием, — приближаясь к нему, говорила Чёрная вдова. — Но цель моего визита на этот званый вечер сейчас здесь, вдали ото всех... напротив меня.
Андрей Иванович не робел женских заигрываний, мог удержаться от пленительных чар, и, отпивая коньяк, любезно напомнил даме:
— А как же ваш спутник, ожидающий сейчас в общем зале?
— Подождёт. — улыбкой, но жёстко, сказала она. Подступила вплотную к политику, засунула свои красивые пальчики в его бокал и вынула из него кусочек льда, положив на язычок и эротично рассасывания его, глядя прямо в глаза мужчине.
— Сейчас могут войти и застать нас в этой довольно неловкой ситуации. — хрипом и учащённым дыханием предупреждал он.
Она подула холодом ему в лицо и прошептала:
— Боитесь, что я вас скомпрометирую?
— Увы. Не желал бы скомпрометировать вас. Вы ведь в этом обществе недавно, я правильно понимаю? Зачем вам дурные кривотолки о себе?
— Ха-ха-ха! — рассмеялась леди-смерть. — Я среди вас уже давно. Вот только вы меня не замечаете.
— Такую как вы трудно обойти вниманием, — таял под её очарованием политик. — Меня Андрей Иванович зовут. Вы слышали обо мне?
— Я знаю, кто ты, — тихо, на ушко, сказала мужчине она, — А моё имя - Чёрная вдова, — взглянула сверкавшими яростью глазами в его испуганные и добавила. — Догадался, почему я здесь?
Чиновник затрясся руками, гремя кусочками в стакане льда, но будто мгновением замер, опуская взор к своей ноге, из которой леди-смерть вынимала воткнутый в неё шприц, с введённым в плоть лекарством.
— Зачем? — спросил он.
— Чтобы ты понял серьёзность моих намерений.
— И что это за болезнь? — понимая введённый в него вирус, интересовался Андрей Иванович.
— Обратись к врачам, они подскажут.
Он выдохнул горечью сожаления и сказал:
— Она неизлечима. Когда?
— А вот этого я не знаю, зависит от твоего организма.
— Но теперь я знаю тебя в лицо, и ты можешь прожить меньше.
— Я рискну, мне так интересней.
— Тварь!!!
Обречённо и гневно воскликнул мужчина, но ответ был спокойным…на словах:
— Знаешь, у тебя такая красивая челюсть. — сказала она и врезала чиновнику по морде.
Он отшатнулся головой в сторону, не удержавшись на ногах и сделав шаг назад. А леди-смерть послала ему воздушный поцелуй, сверкнула вырезом платья и, задорно смеясь, возвращалась в общий зал.

IX

Дождавшись немного припозднившегося окончания службы, наблюдавшие за покидавшими церковь Пророка прихожанами из своего автомобиля Бес и Шамбала были впечатлены огромной людской массе, потоком лившейся через массивные, высоченные двери. Многие из них останавливались и, казалось, не торопились уходить, продолжая беседу между собой и весело проводя позднее время.
— Сколько же их тут...
С удивлением первым произнёс Бес, и Шамбала вторил теми же эмоциями другу:
— Ты посмотри. Они всё идут и идут, и нет им конца. Сколько же их внутрь набилось?
— Похоже не одна тысяча. Проглядели мы появление в городе Пророка, не обратили на него сразу внимания. Зря.
— Мой просчёт, Бес, моя недоработка. Но кто бы мог подумать, что этому небесному засранцу понадобится моя земля? Я и не ожидал такой дерзновенный наглости.
— А она случилась, Шамбала. Представь, что вся эта свора людишек теперь не просто верит ему, но почитает учителем и преклоняется словно спасителю. А если она встанет за него?
— Помутнённый разум двигает тело напрасной реакцией, ведущей, скорее к гибели через изначально загнивающую душу, — ответил вор. — Нельзя допустить смуты, способной всколыхнуть и поднять народное сознание на, в первую очередь, для них же ненужный бунт.
— Каждый сам хозяин собственного творения внутри себя, и лишь ему холить и лелеять, либо терзать, уничтожать и рвать в куски свою душу. Тут мы бессильны. — обречённо выдохнул Бес.
— Знаешь, я в принципе считаю религию слабостью людской, — рассказывал о своём мировоззрении Шамбала. — Не о вере как таковой, не об этом. Я о том, что человек в храмы-то может и ходит под каким-то своим надуманным или нет предлогом. Но по факту он ищет защиты у того, к кому обращается мыслями с просьбой. Именно: «Дай, хочу, подари, помоги» - звучит его мольбами и требованиями. А ведь он, если и есть, всё и так изначально решил: кому, что, когда и сколько. Это и есть слабость, Бес. Разве не так?
— Я согласен с тобой, Шамбала. Меня самого песнопения попов не прельщают, душой жить надо, её лишь голосу внимать.
Народ расходился массой, и вот уже последний человек покидал церковь Пророка, прикрывая за собой кованым изразцом калитку и уходя вечерней улицей в темноту. Окна здания потухли светом, но им, немного приглушённым, тусклым, озарились стены маленьких по периметру фонарей.
— Хорошо сидим, но пора бы к делу.
Сказал Бес, и доставший телефон Шамбала, ответил:
— Сейчас приступим, — набрал номер и говорил в мобильный. — Всё готово?
— Обожди мгновенье, — послышалось голосом Рино через динамик. — Мороз сигнал к началу даст своим появлением, но вы, прежде чем начать, ещё раз всё взвесьте.
— «За» перевешивает «против», Рино. Решение принято, мы с Бесом ждём.
— Понял тебя. Тогда смотри перед собой.
Шамбала вглядывался в темноту, из которой на него выдвигался Мороз. Подойдя со стороны водительской двери, он дождался опустившегося стекла и рукопожатие вора, сказав тогда первым:
— Я всё сделал, всё как надо. Это пульт, — мужчина протянул пульт Шамбале и добавил. — Мне только уйти дайте, я сильно в стороне припарковался. Пару минут и приступайте.
— Внутри точно никого не осталось?
Заботился Бес и услышал чётким ответом:
— У Пророка сегодня день отдыха от любовных утех. Баб по домам распустил, а сам вместе с Биркой куда-то свалили. Храм мессии в вашем распоряжении. — отдав пульт, Мороз уходил уже в укрывшую город ночь, скрываясь мглой проулка и растворяясь в нём своим силуэтом.
Дав пару минут человеку Рино, Шамбала спросил тогда Беса:
— Готов к шоу-представлению?
— Готов, — ответил тот и, надев солнечные очки, добавил. — Приступай, друг. Хочу видеть.
Вор прокрутил в пальцах и нажал маленькую кнопку, среагировавшую миганием красной лампочки и последовавшим за ней взрывом.
Церковь Пророка трещала по швам, оседая просаживавшимися стенами, обваливавшимися шпилями, крошившимися изразцами, уходя кирпичом в фундамент и разбрасывая осколки себя по сторонам.
Шум взрыва стих, здание сложилось снесённым, и развеявшаяся пыль представила его полностью уничтоженным.
— А мне нравится! — радостно заявил Шамбала. — Ни чё так пейзаж. Намного лучше, чем был.
— На этом месте можно будет парк разбить. — предложил иронией Бес.
— Когда дерьмо разгребут, сделают. Я лично в администрацию за саженцы деревьев сообщу. Чтобы у них иных идей, на вроде торгового центра, не возникло.
В ту ночь Пророк лишился своей цитадели зла, порока и слабоумия. Это было ответом ему за незваное появление в городе Шамбалы и отправку его легавым такси - по этапу.

X

Стремительное изменение мира не позволяет нам уловить всю трансформацию всех его нюансов. То, что прежде считалось повседневной нормой, теперь многих забавляет, вызывает недоумение у них или даже озлобление к прошлому. Но обозлены ли мы на него или на себя, что не сумели уберечь, сохранить то, что с утерей осознано нами как единственно и истинно ценное?
Меняется всё, меняется каждый. Незыблемые вещи и понятия, конечно же, какие-то остаются, и самой объективной из них, пожалуй, считается извечная продажность власти, большей части её представителей, или даже всех. Говорю ли я об этом открыто? Вы сами читаете эти строки. Стоит ли испытывать страх за эту, равно как и другую правду? Отбоялись своё, оттряслись страхом, хватит.
У нас в стране уже давно диссиденты появились, эмигрирующие в другие страны. И не за лучшей жизнью - от худшей. Многие артисты покинули пределы Отчизны уже давно. Я сейчас не о тех, которые приезжают с паршивыми концертами давно не обновляемого репертуара, соберут кассу и отваливают за рубеж, тратить деньги на комфортную жизнь там, как раз о других. О тех, которых здесь заели, затравили ложью об их мыслях, и кто они такие есть, вырывая сказанные ими слова из контекста и преподнося на свой манер, выставляя их в выгодном для себя и неприглядном для автора сказанного цвете.
Но не только известные, растиражированные личности паковали чемоданы и садились на них перед дорожкой. Сколько простых, обычных людей покинули родину, пересекая её границу с умывавшимися слезами сердцем и душой? Разве они гнались за деньгами, за славой, за раем на земле? Они вынужденно уходили и продолжают уходить от повседневной безысходности, препонов и беспредела безнаказанно ощущающей и ведущей себя официальной власти. Остаются лишь те, кому некуда, кого никто не ждёт, у кого все похоронены здесь, и кто всё ещё продолжает надеяться... на светлое будущее, нашим заходящим днём.
Такие два обмудка представителями высших кресел исполнительной и судебной власти субъекта Российской Федерации жрали дорогой коньяк в свои лужёные глотки, собравшись вечером очередного рабочего дня в кабинете одного из них.
— Что слышно о расследовании произошедшего у нас?
Интересовался Прокурор области, и Губернатор непониманием отвечал:
— Это ты мне скажи. Тот из центра, как его, Лука, кажется. Он ведь под твоим началом служит. Вы же под погонами у нас.
— Я прокурорский сотрудник, он из Следственного комитета. Тебе пояснить за разницу ведомств?
— Не учи учёного, — нервничал и злился Губернатор. — Давай лучше я тебе объясню, что будет, если он раскопает хоть что-то. Мы здесь с тобой не так давно на этих должностях. Ты знаешь, что стало с нашими предшественниками и как это всё представили общественности.
— Того последнего, кто открывал вакансию на наши места, недавно самого определили, я лично вынесенный приговор читал. В этих руках держал. — отвечал уверенностью Прокурор области.
— А ты сводки читал?! Неофициальными событиями! Шамбала сбежал и уже давно.
— Оттуда, куда его определили, не сбегают, это невозможно.
— А вот у него получилось, прокурор. И нам сейчас ещё его возвращения не хватало. Представь, сколько интереса к нам обращено будет. И он уже проявляется.
— Да знаю я. Самого отчётами и совещаниями достали, каждый день бумажками и видеосвязью ответ держу.
— А расследование на местном уровне, что показало?
Интересовался Губернатор и получил ответом:
— Ничего, ноль, кукишь, фигу с маслом. Всё в руках Луки, а контроль над ним, увы, не в наших.
— Поговорить?
— Он не общительный. — иронией огрызнулся Прокурор области.
— Решить вопрос финансовой составляющей?
— Купить не получится. Здесь нужен другой подход. Со мной такой серьезностью впервые. Так и думал, что с моим назначением что-то не так. И за каким я на него согласился?
— Что предлагаешь? Подать в отставку?
— Ждать! — вспылил прокурор и немного помолчав, добавил. — Тревогу бить ещё рановато. А заявлением в отставку не только поставим крест на своём будущем, но и вызовем к себе ещё более пристальный и ненужный интерес.
Губернатор думал недолго, сказав вот что:
— Значит, подождём. Но переходим в чрезвычайный режим. И стоит узнать, где всё-таки Шамбала?

XI

Городской трафик не отличался спокойствием хоть и проходившего, но час-пика. Отпустив сопровождение, Рябой вспоминал улицы знакомой ему столицы, катаясь по ним, но стараясь избегать немного раздражавших его пробок. Миновав большую их часть окольными путями, «король» воров покидал городскую суету, разменивая её порядком наскучившую, на тишину коттеджного посёлка, в котором проживал.
Финальный перекрёсток, за которым открывалась прямая за город и небольшой за ней мост, вот и всё, что отделяло авторитета от поворота к его дому. Но какая-то необычная тишина и малое количество автомобилей насторожили Рябого, притормозившего под вспыхнувший глазом красного светофор.
Он чуял неладное, как хищник дичь, но покосившись глазом на зелёный сигнал, ухмыльнулся предвкушаемой опасности и медленно тронулся с места. Перекрёсток оставался позади, а вместе с ним и расстояние до моста, когда авторитет заметил его перекрытым автомобилями полиции далеко впереди себя, но туда ему предстояло доехать.
— Въезд на мост с одной стороны что ли? — задумался Рябой и, заметив в зеркале заднего вида образовавшееся такое же с работавшими мигалками и спецтехникой в ряд, добавил. — А, нет, это меня встречают.
Сбавив скорость и слыша шуршание шин за открытым окном, вор принимал решение, как быть. Но оно было принято за него, без его ведома.
Пролегавшей под мостом трассой пользовались преимущественно дальнобой, выскакивая через её маленький, разбитый полотном отрезок на федеральную и дальше своими маршрутами по стране.
Гружёный под завязку щебнем самосвал мчался на полном ходу и, не сбавляя скорости, протаранил одну из опор ветхого временем моста. Перекрытия стали уходить вниз и складываться, словно карточный домик, затягивая вместе с собой машину с Рябым внутри.
— Всё будет ещё более красивее, чем хотелось бы тем, кто распорядился об устранении «короля» воров. — стоя в оцеплении, довольствовался виденной трагедией Майор Летунов.
— Если всё получится, общественности и криминальному миру всё будет представлено как несчастный случай, дорожно-транспортное происшествие. — вдумчиво и надеясь на благоприятный для себя результат ответил находившийся рядом подполковник Семичастных.
— Если? Да он уже труп. Из-под таких завалов не выбраться.
Мужчины подошли к краю обрушившегося моста и сквозь бетонные осколки разглядели корёженные остатки машины вора.
— Надеюсь, он сдох, — сказал старший по званию подчинённому. — Теперь вызывай скорую и ментов. Но пусть не сильно торопятся.

С перекрытой осколками обрушившегося сооружения дороги на трассу выезжала успевшая проскочить под мостом фура. Пропуская ревевший моторами поток, её водитель и не помышлял о безбилетном пассажире своего длинномера, прицепившемся к днищу кузова. Им был уцелевший Рябой.

XII

Избегавшие пробок и встречи с властями Пророк и Бирка, частенько прибегали к услугам имевшегося в их распоряжении вертолёта, тарахтя его лопастями над бескрайностью простиравшегося под ними города. Завершив дела и возвращаясь к церкви, они зависли в воздухе над её остатками, возникшими после взрыва, и, не садясь на взлётную площадку рядом, мессия словно бы не удивился увиденному за стеклом лётной машины.
— Пророк, чё это? —  недоумевал развалинам на месте бывшего храма Бирка. — Нас что снесли что ли?
— Не совсем, — последовало едкостью ответа и колкостью в голосе. — Этот демонтаж здания не был запланирован властями города, иначе бы нас предупредили.
Догоравшие остатки деревянных конструкций сооружения и валивший от них дым добавляли калорийности взираемой на всё сверху картине. Суетившиеся вокруг наряды полиции, тушившие пламя из брандспойта пожарные расчёты, освещали своими мерцавшими мигалками, разрывая светом ночную округу.
— Но с другой стороны, Пророк, ты же хотел сделать ремонт, обновить интерьерчик. А с тем сооружением, лучше было принять кардинальное решение. И кто-то его принял.
— Только за нас, Бирка, и, не посоветовавшись, — неторопливыми мыслями говорил мессия. — Хотя, знаешь? Нам всё равно стало уже тесно этими стенами, пора было давно расширяться, паства увеличилась краями.
— Вот церковь и лопнула. Где новую возьмём?
— А вот сейчас на её поиски и отправимся. Сверху, ночью всё лучше виднее, нежели днём.
Пророк хлопнул пилота по плечу, и лётная машина накренилась вправо, улетая от дымившихся развалин некогда сектантского храма.

Тем же часом, огнями проспекта по центру города ехал автомобиль управляемый Шамбалой. Вглядываясь в пустоту убегавшей вдаль дороги, он очнулся возникшей в салоне тишиной и, повернувшись, обратил внимание на интерес сидевшего рядом Беса, увлечённо смотревшего в экран своего смартфона.
— Чё залип, каким видео?
Поинтересовался вор у товарища,  и тот, не отрываясь от просмотра, пояснил:
— Тут канал одного блогера смотрю и диву даюсь. Он эмигрировал в штаты, и показывает тамошнюю жизнь. Шамбала, я в шоке. — эмоциями отозвался Бес.
— От чего?
— От правды. Он показывает рядовые будни и отнюдь не туристические маршруты. И знаешь, что первым бросается в глаза?
— Что?
Уже и вор заинтересовался, получив ответом:
— Чистота. У них на улицах чистота, понимаешь? У них нет говна, нет свалок, ничего, чем полны наши дворы и переулки. Но убивает другое. Этот парень снял видео, в котором показал набор продуктов, которые выдаёт государство каждому безработному один раз в две недели. Шамбала, в нашей стране работающие и неплохо, по нашим меркам получающие зарплатой, так не питаются.
— Чё, много всего?
— Мы с тобой, два здоровых мужика за месяц столько не осилим в глотки. У них на одного, раз в четырнадцать дней.
— Загорелся туда перебраться?
Иронизировал вор, но Бес вполне серьёзно заявил:
— Я много его роликов пересмотрел и продолжаю смотреть и аналогичные... Хочу сказать, что между нашими странами есть сходства и различия. Сходство в том, что нам здесь лгут о них там, а им там, елозят по ушам у нас здесь. И делают это с одинаковым успехом сраные политиканы и работающая на них во всю пропаганда.
— А различия в чём?
— В том, друг, что у них государство заботится о своих гражданах, а наше, руками тех же политиканов ведёт против многонационального народа геноцид, — Шамбала задумался над услышанными словами, а Бес продолжал. — Я многих смотрел, из разных штатов, и мне показалось интересным следующее. Везде у них приблизительно равная жизнь. Словно река, простирающаяся рукавами и ручьями по всем штатам и населённым пунктам, не обделяя ни какой и ничем. А в нашей стране такая же река, но не разливается по её дальним или даже ближним уголкам, а впитывающая отовсюду все соки и становясь полноводной в очертаниях, словно платиной, Москве. И оттуда не рубля людям. Существуйте, как хотите.
— Это верно, Бес. Но этой плотине рано или поздно суждено прорваться. Вот только наводнением захлебнутся лишь те, кто сейчас кайфует своими собственными благами, только они.
Шамбала поправил зеркало заднего вида и заметил паривший преследованием за ними вертолёт.
— Чё там, хвост? — спросил его друг.
— Я даже не знаю. Но если так, то необычный. — ответил он.

— Завистни ка над тем внедорожником, едущим по центральной полосе, — приказал Бирка пилоту вертолёта и добавил, но уже не ему. — Пророк, глянь ка вперёд. Узнаёшь тачку?
Мессия всмотрелся вперёд и вниз по трассе движения, расплылся хищным оскалом и сказал:
— Огонь.
Тут же прикреплённые по бортам лётной машины пулемёты загорелись огнём выстрелов, и первые пули догоняли автомобиль с Шамбалой и Бесом внутри, прошивая асфальт и первыми попаданиями кузов.

Скрежет рвавшегося отверстиями металла и осыпавшееся звоном стекло не затмили звучности голоса Беса, и он крикнул:
— Шамбала, гони!
Педаль газа в пол, скорость на максимум, цвета светофоров ни к чему. Погоня полившего по внедорожнику вертолёта продолжалась. Машина неслась, пересекая улицу за улицей, ныряя под мосты и тоннели, но лётный агрегат не отставал.
— Ещё один заход прямо на нас, и даже бронежилеты не спасут, — констатировал Бес и, увидев многоярусную парковку предложил. — Есть всё же вариантик. Сверни направо, схоронимся на этажах.
Визг резины без скрипа тормозов, рёв двигателя, Шамбала резко принимал в указанном другом направлении. И только задний бампер успел скрыться под козырёк стоянки, оголяя сбитый и раздавленный колёсами шлагбаум на земле, как в этом же самом месте остались вошедшими, но не достигшими цели пули.
Жужжание винтов вертолёта удалялось ввысь, и машина стала кружить в воздухе, зависая мгновениями и осматривая все этажи в поисках скрывавшегося на них автомобиля вора.
Но Шамбала с Бесом оказались хитрей, остановившись сразу после въезда, покинув внедорожник и скрываясь бегом, пользуясь темнотой ночи и знанием переулков города.

XIII

Не бывает подходящего времени для смерти. Всегда что-то не доделал, не договорил, не до решал, не до закончил, всегда находится масса отговорок для неё,... но она не умеет слушать. Или умеет, но не желает ждать.
И всё же представить. Удалось её обхитрить, обмануть, ускользнуть и пригнуться под ранящим финальным ударом её косы. Придёт она за тобой? Конечно. Но ей придётся постараться, чтобы сначала просто... найти. Барс свою обхитрил, ему удалось не расстаться с жизнью, и, покинув незаметно для всех больницу, вор возвращался в некогда склад, после забытый своим существованием и заброшенный вниманием к себе, но облюбованный и приглянувшийся «законнику».
Жилыми нуждами авторитет приспособил под себя помещение некогда офиса, раскинувшееся солидным простором второго этажа, оставив первый припаркованный своим авто и прикрытыми воротами, готовыми в любой момент распахнуться и помочь вору быстро уйти. Но об этом той ночью мысли и не возникали. Вернувшийся в своё временное жилище вор ополоснулся водой из-под крана и, прилизав волосы назад, стал звонить: 
— Звонок поздний, да дел без меры. — сказал он сразу после прекращения гудков.
— Я слушаю, и мне есть, что сказать. — послышалось ответом в телефон.
— За Краза гладко, но лишь на время, я разберусь. Сейчас о другом. Шамбала вышел, уже можно поздравить с возвращением. Причину назвал, объявишься перед ним сам, Рябой.
Произнёс имя, с кем говорил Барс и услышал от того:
— Свяжусь первым же совпадением возможности и необходимости. Я сейчас не совсем на легальном положении. Меня определили под заказ и приступили к его выполнению. Как думаешь, чьими руками?
— Эта загадка проще всего. Не ясна их глупость. Тех, кто подводил спецов, а подвёл себя под ответный удар.
— Тут как раз без вариантов, Барс. Они вьются от препикания, но соскочить им некуда.
— Поэтому решили с первых ходов и в дамки?
— Возможно, — соглашался Рябой. — Я предлагал им более интеллектуальную игру, они выбрали сразу кровь. Что ж, выбор сделан, за нами ответ.
— По поводу ответа. Счёт пока не в нашу пользу. Я сам только очнулся, а мог и нет.
— Кто?
Послышалось в трубке гневом волнения и заинтересованности, Барс ответил:
— С легавым одним. Он, правда, не местный, поэтому, видно, и дерзкий такой.
— Запрос Шамбале. — предложил Рябой.
— Нет, моя проблема. Сам справлюсь.
— Делай на месте то, что должен. Где буду я, не знаю пока сам, но связь между нами. Высокие люди - хозяева большого бизнеса пошли на штурм, и мы получили первым удар от них. Как насчёт ответки?
— Прямо в зубы, — остервенением прогремело от Барса. — Пусть нанесёт её вдова.
— Девочка работает над этим, за неё я спокоен. Чего не испытываю за тех, кто должен ей... пока при жизни.
— У нас с тобой не бумажная работа, Рябой. Нас прослеживают по иным результатам. И мне не хочется знать, что твои следы не обрываются, но приводят к тебе... твоему телу.
— И тебе того же, Барс. Пусть всякий идущий за тобой, петляет, теряется или плутает, но никогда не выйдет и не наткнётся на тебя.

За говорившим по телефону, прохаживавшимся вдоль окна во время разговора вором, с крыши соседнего дома наблюдал Лука. Ищейка была хороша своими навыками и быстро отыскала «законника», следя за ним, облокотившись о выход на чердак. Тусклым светом в окне он мог видеть авторитета, оставаясь незаметным для него, укрытым ночной мглой.
Начинавшийся дождь ложился каплям на плечи легавого, и, улыбнувшись неведению вора, он сказал в тьму:
— Так ты выжил, Барс? Что ж, значит, всё будет ещё интереснее. Так просто я тебя не убью.



XIV

Случившимся психологическим срывом, Анатолий Владимирович не только надорвал свои нервы, но и пошатнул уверенность, что всё в порядке у своей жены. Стоя на кухне у раковины, Виктория Геннадьевна занималась несвойственным для себя занятиям: мыла посуду. Тихо подойдя сзади, политик обнял супругу и, прижавшись головой к её щеке, сказал:
— Вик, я тебя уже лет десять за этим занятием не видел. Почему сама? Ведь есть же прислуга.
— Я отпустила всех на сегодня, слишком много от них суеты, хочется тишины и покоя. — ответила немного с грустью женщина.
— А руки зачем марать? Кинула бы всё в посудомоечную машину, нажала бы кнопку и прилегла бы отдохнуть.
— Тарелок немного, руками справлюсь. Так будет быстрее.
— Вик, ты чего такая расстроенная, случилось что?
Она выключила воду, оперлась руками о мойку и ответила тогда:
— Ты мне скажи. После нашего возвращения из Германии, всё вроде бы шло хорошо, сначала. Но потом ты стал какой-то резкий, нервный, стал срываться на всех и на меня. Я чувствую, ты что-то скрываешь, и это очень серьёзное.
Анатолий Владимирович убрал руки от жены, встал рядом оперевшись спиной о стол, и пытался успокоить супругу, но как-то неловко и даже растерянно:
— Мне нечего от тебя скрывать. Ты обо всём осведомлена, в курсе всех событий.
— Не юли! — сорвалась на крик она, но сумела сдержать себя, продолжив хоть и нервно, но спокойно. — Всё началось задолго до нашего отъезда. Я уже тогда стала чувствовать неладное, но не могла понять из-за чего. Сначала ты ни с того, ни с сего помирился с Федей, после его обнаружили мёртвым, твой и его помощник также мертвы, и, наконец, наш внезапный отъезд к детям, по твоей инициативе, надо признать.
— Я хотел сделать, как нам будет лучше.
Вклинился в монолог супруги политик, но она оборвала его цитаты, заполнив разговор своими:
— Выйти на пенсию, помню. Но я также не забыла и предшествующую этому беседу, в которой ты ну, просто, жаждал повышения, прямо хотел его.
— Вик...
— Не перебивай меня, — озлобленно ответила дама. — Ты уволился, как мне сказал, но спустя месяцы мы возвращаемся в Россию, и у тебя вновь приступы нервного срыва. Скажи мне, Толь, наш отъезд в Германию, к детям, был вынужденным? Это побег?
Чиновник задумался над припиравшим его к стенке вопросом и вынужден был признаться:
— Да.
— А возвращение?
— Всё той же схемой. Остались нерешёнными дела, в которые теперь уже втянуты не только я, но и другие... более властные головы.
Виктория Геннадьевна молчала недолго, обдумывая полученные к себе новости, и спросила мужа:
— Федя и ваши помощники - их убили?
— Да. — снова сухо прозвучало от него.
— И теперь могут тебя?
— Уже угрожали, поэтому я и сорвался нервами. Прости.
— Кто?
Политик тяжело выдохнул, но раз уж начал рассказывать, пришлось открывать всю правду, до конца:
— Одна женщина, — стал исповедоваться он жене. — Когда-то давно, когда я ещё не обладал теперешним положением, мы с Федей пользовались услугами девушек по вызову, — супруга чиновника недовольно сжимала влажные от воды кулаки, но продолжала слушать рассказ Анатолия Владимировича. — Среди них оказалось одна, которую просто схватили на улице и доставили к нам.
— Вдоволь порезвились? — гневно поинтересовалась Виктория Геннадьевна.
— Дослушай до конца. Она не была проституткой, как оказалось. Мы пытались замять этот вопрос,... но нам пришлось пойти на крайние меры.
— Какие? — настаивала любопытством женщина.
— Чтобы обезопасить себя, мы упекли её в тюрьму, откуда она не должна была выйти.
— Так вы решили? И что потом?
— Не знаю как, но между ней и одним из охранников, где она отбывала срок, случился роман, — политик на мгновение замолчал, словно раскаиваясь в содеянном, и продолжил. — У них родился ребёнок.
— Дальше. — железным голосом требовала продолжения его жена.
— Мы были озлоблены её несговорчивостью и испытывали страх тем, что она могла рассказать. Нам бы это могло повредить.
— И тогда вы...
— Забрали у неё ребёнка и по нашему распоряжению убили его отца, — Виктория Геннадьевна вспыхнула глазами ужаса и непонимания, а чиновник продолжал. — Она вышла и стала мстить.
Это были последние слова, которые услышала женщина, медленно сделав первый шаг, за ним второй, третий, так и покинув дом... в чём была. 

XV

Рождение малыша, неожиданное возвращение домой мужа, пусть сбежавшего из колонии, а как же ещё, он ведь вор и посажен был не за преступление. Всё это буквально осыпало Олю сюрпризами счастья, но её ожидал ещё один, устроенный Шамбалой.
Переодевшись в вечерние смокинг и платье, он и она входили в шикарный ресторан. Встречала влюблённых романтическая мелодия «живого» оркестра, выстроившийся в ряд персонал заведения и пустой от посетителей зал с единственно накрытым в центре него столиком на двоих.
— Это что? — немного растерявшись, почти шёпотом спросила Оля.
— Маленькое романтическое свидание. — отвечал, придерживая её за талию, Шамбала.
— Маленькое. С огромным размахом? А где другие посетители?
— А зачем они нам?
Спросил её супруг, и девушка, сильно удивившись, поинтересовалась:
— Ты что весь ресторан снял для нас?
— Не для нас, милая, для тебя, — Шамбала повёл Олю через зал, персонал приветствовал роскошную леди, державшую у груди букет цветов поклонами и, подойдя, он сказал. — Я выбрал лучший, на мой взгляд, столик с видом на залив, но если тебе не нравится, мы можем занять любой другой.
Девушка выглянула в окно и изумилась тянувшимся навстречу друг другу лучам звёзд на небосклоне к их отображению в воде. Смущаясь такому вниманию, она спряталась за распустившимися бутонами, показывая из-за них только улыбающиеся кокетством и светившиеся счастьем глазки.
— Давай останемся здесь, — прошептала она из-за цветов и добавила. — Тут красиво за окном. Можно?
Шамбала подмигнул любимой, взмахнул рукой, и персонал заведения засуетился вокруг них. Стол моментально был накрыт первым из блюд гастрономического меню вечера, бокалы наполнены вином, и официанты оставили влюблённых наедине.
Она смущалась, она стеснялась и даже как-то немного испытывала страх. Не зная, как приступить к ужину, мешали на руках цветы, Оля растерялась, но подоспевший смекалкой и приблизившийся к ней Шамбала, взял букет и бросил его к её ногам.
— Ты чего? — окончательно сконфузилась красавица.
— Топчи, — уверенно, по-мужски сказал вор. — Не думай о них, ты прекрасней. И, малыш, расслабься. Сегодняшний вечер только для нас.
Он вернулся за столик, и ужин продолжился. Игравшая мелодия добавляла романтики, и поднимавшая бокал вина Оля, отважилась спросить:
— А если тебя найдут, что тогда?
— А чё меня искать? — ответным вопросом спросил Шамбала, с аппетитом налегая на еду. — Вот он я здесь, в своём городе и никуда скрываться, не намерен. Найти меня не сложно, но вот взять... Пусть попробуют.
— А если и правда... попробуют?
— Знаешь почему, правда и победа всегда на стороне вора, милая? Потому что они пробуют, а вор делает. Я ждать, не намерен, они первыми меня увидят.
Оля улыбнулась уверенности мужа и кроткой стеснительностью продолжала вопрос:
— Как тебе наша малышка? Понравилась?
— Я представлял её себе, но когда увидел, она прекрасна. Спасибо ещё раз за дочь, любимая, спасибо.
Шамбала потянулся к Оле через стол, поцеловал её в губы, но опрокинул бокал, залив вином белоснежную скатерть.
— Ой! — воскликнула красавица и рассмеялась. — Ты у меня такой нерасторопный! Ну, как ты мог? И что теперь делать?
— Мы... идём танцевать.
Вор взял свою женщину за руку и выводил из-за столика, который тут же пересортировывали проворные действиями официанты, меняя скатерть и накрывая новыми блюдами. А лившаяся аккордами мелодия кружила влюблённых, прижавшихся друг к другу ребят. Оля таила и раскрепощалась в объятиях Шамбалы, не сводя с него счастливых глаз, а после и не отрываясь от мужчины пламенем страсти своего поцелуя. Оркестр играл, персонал ресторана стоял шеренгой, и все просто смотрели, как вор танцевал со своей женщиной, со своей любимой, со своей женой.


ГЛАВА СЕДЬМАЯ

I

Город Шамбалы замер. Нет, не плохой погодой на улице и разбежавшимися по домам и квартирам жителями, он застыл в придыхании очередной инициативы губернатора. Не зная, куда деть расхищенные деньги, не в социальные же проекты - там прибыли ноль, первое лицо субъекта решилось на громкое заявление и тихую выгоду для себя. Недавно построенный комплекс близостью к центру уже давно ждал своего часа открытия, и вот он настал.
Стоя на ступенях масштабного сооружения, украшенного входом воздушными шарами и цветами, «отсвечивающими» по сторонам сальными хлебальниками подчинённых ему депутатов городского и областного собрания, Губернатор подходил к стойке микрофона и обращался к собравшейся толпе горожан:
— Граждане! Мы с вами сегодня собрались здесь с одной целью! — орал он словно глухим, но поняв, что напрасно, перешёл на более спокойный тембр. — Нам предстоит решить судьбу недавно законченного строительством и принятого к эксплуатации здания. Находящегося за моей спиной.
Люди понимали всю заготовку пафосной речи и заранее определённого исходом собрания, но их было немного, среди согнанной массовки и неразумных зевак.
— Предложений в администрацию поступало много, не скрою, — продолжал губернатор. — Были, также и обращения ко мне лично через приёмную. И вот нам пришлось детально изучить все предложения высказавшихся, оценить степень реальной надобности и необходимости, чтобы принять устраивающее всех решение. В нашем городе итак хватает торговых центров и разного рода гипермаркетов, которые, к тому же, не добавляют радости вам всем. И в связи с этим, на странице администрации области было предложено проголосовать любому желающему и достигшему соответствующего права возрастным цензом по одному только вопросу.
— Какому?!
Послышалось женским голосом из толпы, что порядком повеселило публику и топтавшихся на месте чиновников. Губернатор продолжал:
— Мы не могли оставить без внимания интерес жителей области к духовной части их жизни и, учитывая трагичность недавних событий для большинства из них, я говорю сейчас о разрушенном здании вновь образованной церкви, разумеется, поставили вопрос на голосование, предметом которого явилась бы передача построенного здания под нужды ставшего так популярным в нашем регионе культа.
С этими словами первого лица официальной власти в субъекте к нему стал подниматься одетым в строгий пиджак Пророк. Толпа, состоявшая большей частью из его прихожан, завыла приветственными криками и одобрением показавшегося им мессии.
Стараясь перекричать вопли радости собравшихся, Губернатор вопил в микрофон:
— Проголосовали тысячи и тысячи людей! Многие были против, но большинством из них решение всё же склонилось в пользу церкви! И мы рады сообщить вам, что это здание отныне принадлежит вам! Её прихожанам!
Радости визжащей толпы не видно было предела, и Пророк добавил в неё задора ещё больше, приветствуя людей вскинутыми руками и открытой, хоть и едкой улыбкой ко всем. Подойдя к микрофону, он затмил своим появлением и желанностью губернатора, перехватив у того право на речь:
— Здравствуйте, родные мои, здравствуйте, — говорил мессия сквозь не стихавшие приветствием крики к нему. — Как же я давно не видел каждого из вас, как не мог помочь вам своими проповедями не оступиться в этом полном грязи и лицемерия мире жить. Как хотел помолиться рядом с вами, выслушать каждого и помочь. Но теперь время настало. Свершилась истина! Бог награждает нас с вами за веру нашу, терпение и муки наши. Он дарует нам новые стены прихода, в котором мы станем собираться и быть еще ближе к нему. С ним! С господом нашим всемогущим!
Приглашённая для этого девочка лет пяти подносила бархатную подушечку с лежавшими на ней ножницами, и, взяв их, Губернатор вместе с религиозной паскудой перерезали красную ленточку, оглушаемые овациями толпы.
— А теперь прошу всех на первую возобновившуюся службу! В наш храм!
Воскликнул Пророк и вместе с чиновниками входил в открытые перед ним двери. Доверчивый люд шёл следом, поднимаясь по ступеням, притягивающийся за грёбанным мессией словно магнитом. Площадка перед зданием пустела, и только редкие из горожан уходили прочь, не поддаваясь массовому безумству и сохраняя свой... здравый рассудок.




II

Получив в довесок к внезапной встрече с Чёрной вдовой неизвестное, но смертельное заболевания от неё подарком, Андрей Иванович мало о чём мог думать, концентрируясь только на главном для себя - своём здоровье. Обозначив главврачу элитной клиники время приезда, высокий политик предупредил о конфиденциальности визита, скрупулёзности работы и необходимой быстроте результатов.
Быстрота результатов... Такое возможно только в двух случаях: первом, когда лечебное учреждение платное и за большие деньги и во втором, когда оно бесплатное. Но в чём же разница, спросите вы? А вот в чём. У кого есть деньги, того будут лечить. И не просто водить по кабинетам, сами медики к нему ходить станут. А если денег нет? То ответ один: «В нашей клинике таких специалистов нет. Извините, ничем не можем вам помочь».
И это наша бесплатная медицина. Заболел ребёнок, нужно сделать УЗИ. Вам говорят: «Приходите двадцать пятого. У нас очередь, всё по записи». Хорошо, но сегодня ведь только десятое, ребёнку нужна помощь! «Тогда ложитесь в стационар» - следует ответом производящего приём бесплатного медика. В стационар? Да он там ещё больше заразы нахватает. И это всё в городе, который численностью своего населения входит в первую сотню среди всех муниципальных образований Российской Федерации. Представляете, в первую сотню из восьмидесяти пяти субъектов и множества крупных городов, раскинувшихся своими кварталами вокруг двух, так называемых столиц.
А что же происходит в более мелких городах и сёлах? А там только полная она -  жопа! И её сотворили те самые сказочные герои - покемоны. Вы что не знаете кто такие покемоны? У нас их целый Кремль. «Пикачу, я выбираю тебя!» Обнуляй свои сроки и  скорее выдвигайся на пожизненный с правом наследования власти или передачи её кому захочешь, народ за тебя! Нет, не за тебя, большей, наиподавляющей своей частью, именно против. И все эти рейтинги ВЦИОМ - ложь. Якобы оппозиция, на фоне которой ты весь такой добрый, справедливый и хороший - ставленники Кремля, а истинному лидеру не позволяют появиться те, кто за твоей спиной - олигархи, а должен был бы быть народ. Аналитические передачи - задравшая наши уши брехня с её основным лидером фуфломётства – «Петуховым». А почему это у нас такие щёчки пухленькие, а, Петухов? Наверное, дяденьки кремлёвские за них свои члены пачками пихают. И выправка такая стройная, под углом в девяносто градусов! Это они же заходят сзади и вгоняют за твою брехню народу свои концы в твою же жопу, награждая за хорошую службу. А когда их не станет, ведь народ их сметёт? Ты, Петухов, свалишь  за границу, откуда станешь кукарекать какая у нас плохая страна и злой народ. Визу на жительство уже подготовил?
На этих вот пропогандонов уходят сотни миллиардов рублей, на поддержание режима. А на пенсионеров, инвалидов, малоимущих, решение проблем в стране денег нет. Херовая какая-то раздача получилась: скотам всё, а людям ничего.
Они сначала развалили самую лучшую и великую страну, фактически лишив нас нормальной жизни. Теперь разваливают оставшееся, лишая будущего наших детей. А мы что, будем продолжать слыться терпилами или...?
— Что со мной? — не терпелось услышать Андрею Ивановичу.
Пожилой доктор пенсионных годами, но не навыками и наработанным опытом лет, внимательно изучал медицинские бумаги, шелестя их испечатанными страницами, но многозначительно молчал.
— Что со мной? — настойчиво и грубо повторил вопрос политик.
— Рано делать какие-то выводы, — наконец, ответил медик чуть шершавым голосом. — По результатам проведенного обследования я не могу дать обнадеживающего заключения. Равно как и удручающих перспектив.
— Как это понимать?
— Понимаете, Андрей Иванович. Я не вижу опасений за вашу жизнь, о чём вы успели меня предупредить накануне, но мне очевиден букет, простите меня за откровенность, старческих и запущенных недугов, способных перейти в хроническую форму с нежелательными для вас результатами.
— Давай не о возрастных болячках. Скажи мне главное. Ты нашёл в моём теле какой-нибудь вирус, способный прекратить мою жизнь и возможно ли его вылечить?
Медик внимательно выслушал вопрос, немного помолчал, снимая очки и складывая их, затем прояснил ситуацию со здоровьем чиновника:
— На данном этапе... нет. Я не знаю, почему вы обеспокоены именно в этом направлении подозрений. Вероятно, поддались общей панике, но... сейчас мы не можем сказать, что вы чем-то заражены.
— А когда сможете? — нервничал Андрей Иванович.
— Если в ваш организм и подселился какой-то вирус, ему нужно время чтобы освоиться и проявить себя.
— Проявить?
— Симптомами, — пояснил доктор. — Организм станет бороться с инородными для себя клетками, и вы ощутите первые признаки недомогания.
— А вторыми - смерть, но уже не ощущу, просто приму как должное. — собирался уходить политик, принимая новости чёрным для себя юмором.
— Не стоит настраиваться на недобрый лад, ещё ничего не известно. Но если вы действительно так озабочены, я проведу повторные анализы и сообщу вам об их результатах лично. Может, что и проявится... вдруг.
Андрей Иванович уже ничего не ответил на эти слова медика, только молча поблагодарил того кивком головы и устранился из его кабинета.

III

И даже она, чувствующая события наперёд, предвосхищавшая их развёртывание и суть окончательной фазы, была изумлена и застигнута внезапностью появления.
К нежившейся на лавочке в парке под тёплыми солнечными лучами Чёрной вдове подсаживалась Виктория Геннадьевна. Не подав виду, среагировав только глазами по сторонам, леди-смерть услышала от женщины рядом:
— Не пугайтесь, я пришла одна, без сопровождения, и никто не знает, где я и с кем встречаюсь.
— Вы супруга Анатолия Владимировича. Я знаю вас.
— Теперь и я вас. Поэтому решила встретиться лично, появились причины.
— Как вы нашли меня?
— У меня, как у жены столь влиятельного политика, есть определённые привилегии. И если их использовать с толком и знающи, они способны принести пользу. Я использовала и сумела найти вас, — Чёрная вдова неустанно - пристально изучала глазами округу, но Виктория Геннадьевна продолжала её успокаивать. — Поверьте мне, я пришла одна, и рядом нет никого, кто поставил бы вас под опасность. Здесь поблизости спецслужб нет.
— Если вам известно, кто я, и вы заговорили о спецслужбах, вам должны быть понятны мои цели, направленные в адрес вашего мужа. Это он вас прислал?
— Нет. Это целиком и полностью моя инициатива. Он ничего не знает о моём желании видеть вас и даже не догадывается.
Расслабленно ловя на своём теле тёплые лучи дневного, но уже заходящего в вечер светила, Чёрная вдова интересовалась следующим:
— Вы упомянули о причинах, появившихся у вас. Расскажите подробнее.
Было видно, как Виктории Геннадьевне сложно говорить и неловко вести себя рядом с той, с которой она инициировала хоть и неожиданную, но встречу. Немного замявшись движениями, она робостью волнения голоса произнесла:
— Мне известна ваша история.
— Какая?
Настаивала леди-смерть и получила ответом:
— История вашей жизни. Я знаю, как с вами поступил мой муж и его друзья. Знаю, что было после, и как они упрятали вас в тюрьму. Знаю, что вас разлучили с ребёнком и убили вашего мужа. И всё это сделали они.
Чёрная вдова словно заново проживала всё то, о чём говорила сидевшая рядом с ней женщина. Глаза девушки уже давно не слезились, солёные хрусталики высушил полыхавший в обворожительных очах гнев. Она просто развернулась к Виктории Геннадьевне и сказала той:
— Пришла просить, чтобы я оставила жизнь твоему мужу?
— Нет, — внезапно прогремело от супруги политика, — Пришла сказать, что у меня у самой есть дети,... и когда-то был муж. Я ушла от него, — призналась женщина и ещё более неожиданно сказала. — Делайте то, что задумали. Убейте его.
Виктория Геннадьевна встала с лавки, взглянула на невозмутимую Чёрную вдову и торопливо уходила, показав свои истинные женское сердце, душу и справедливый разум. Но чтобы это оголилось, что должно было произойти?

IV

В детстве мы часто ощущаем себя гадкими утятами. Но с годами, жизнь ограняет нас трудностями, превращая из мутного, невзрачного на первый взгляд алмаза, в шикарный своей ценностью бриллиант.
Но ему нужна оправа, и тут уже кому как повезёт: кто-то просуществует кирпичом убранным золотом, а кому-то суждено сверкать гранями из-за толстых стальных прутьев, но не просто быть, а истинно жить.
Таким вот или счастливцем, или нет, никто не мог сказать, а сам он не привык изливать душу, был Фауст. Его авторитет был непреклонен, как и отсчитывавшие остатки его жизни часы, вору становилось хуже здоровьем, и он уже практически ничего не видел, проводя всё больше времени на своей шконке в окружении верных ему людей и редко отлучавшегося от него Мальборо.
— Мальборо, — брал его за руку незрячий мужчина, произнося слова иссушенными губами и чуть тихо. — Что слышно новостями? Дай знать.
— Обычные дни, Фауст, — ответил тот. — Но есть одна - за главную сойдёт. По расписанию этап прибывает, но его встречают не только гостями, но и пассажиром готовят одного.
— Кого?
— Шадо с ним отчаливает, один из вертухаев проболтался.
— Шадо,... — задумался мгновениями вор. — Значит, верно всё. Он сюда за Шамбалой прибыл, но справить «законника» не успел. Теперь, стало быть, отправиться вдогонку, а мы здесь остаёмся.
— Вроде того. — согласился с выводами Мальборо.
— В таком случае, его надо проводить с почестями, нельзя же не оставить память о себе. Займись.
— Сделаю, Фауст.

В медблоке, где Шадо не только правил пошатнувшееся во время бунта в колонии здоровье, которое подорвали ему правильные зеки, но и скрывался от их расправы над собой, эта мразота приводила себя в порядок, бреясь у зеркала и скалясь своему отражению.
— Готов к отбытию? — спросил его вошедший Начхал.
— Проститься пришёл? Скучать по мне будешь? — последовало едким ответом от скота.
— Не буду. У меня, таких как ты, целый лагерь, не видеть бы вас вовек. Правда, только за одного столько платят, за остальных скопом и гроша не дадут. Кто хоть твои покровители, скажешь?
Шадо повернулся к Начхалу, вытирая остатки пены с лица, и прохрипел загадкой:
— А ты догадайся сам. Так ведь интересней.
— Своих интересов хватает, думать ещё над всякой ерундой, — ответил тот и, бросив на кровать чистую робу, добавил. — Шмотки надень... новые.
— Опять тюремное убранство? Я же на волю выхожу, мне костюм положен... тройка.
— Тебе до воли ещё дотянуть надо, в робе потопаешь... на этап.
Шадо лишь усмехнулся раздражению Начхала, но скинув с себя старую футболку, накинул то, что принесли.

Двор колонии был обычным своим очередным днём и не отличался какой-то кутерьмой или многолюдием. Редкие зеки прогуливались по нему, чаще стоя на месте и общаясь небольшими группами.
Из медблока выходил Шадо. Глотнув свежего воздуха появлением на улице, он тут же проглотил смесь из слюней и крови из своей же разбитой губы. Вышедший из-за угла здания Мальборо врезал ему по морде с кулака, и это стало своего рода сигналом. Со всех сторон стали стягиваться зеки, выстраиваясь двумя шеренгами и прогоняя сквозь строй одного - Шадо. Они не убивали его, они провожали падлу на волю, каждый ударом и не одним. Подорвавшаяся с псами охрана лагеря пыталась, но не могла пробиться сквозь спины ребят. Так Шадо дополз до ворот лагеря. Последним, кто его проводил пинком по заднице и плевком на спину, был Мальборо.
— Пошёл на хер, пёс, — сказал он сучонку и добавил. — Увидишь Шамбалу, передай ему привет.

В тот день остановившийся в поле этап не только выгружал редких заключённых, но и принимал в свои зарешёченные вагоны одного пассажира, что было не свойственно именно тому степному полустанку. Выгрузка-погрузка прошла в штатном режиме, колёса состава закрутились, и «железная змея» РЖД поползла дальше витиеватыми путями по стране.
Часами духоты и теснотой пребывания среди соседей, Шадо не сильно томился, услышав, наконец, свой номер:
— Двести семьдесят четыре сто тридцать два! — послышалось громким голосом из коридора.
— Здесь он! — раздалось ответом от вертухая, так и не показавшегося зекам на глаза.
К двери подходил Матрас и скрежетом замка распахивал зарешёченную калитку. Это был старший над конвойными по этапу - мужчина лет сорока пяти с окладистыми усами и лёгкой, симпатичной бородой. Как было его настоящее имя неизвестно, оно ведь не интересовало заключённых, но промеж себя его величали Матрасом потому, что он часто любил давить на массу, разбавляя тишину вагона оглушительным храпом себя же. После вставал, как ни в чем, ни бывало, и двигался в сторону туалета, оправиться или покурить, но с отпечатками пружин матраса на лице. За то и прозвище словил.
Открыв дверь, он ещё раз повторил номер и добавил:
— Двести семьдесят четыре сто тридцать два! На выход!
Шадо поднялся и, не прощаясь с вынужденными попутчиками, вышел в проход.
Поезд сбавлял ход и медленным, плавным торможением затерялся вагонами среди таких же, окружавших его по сторонам. Тамбур этапируемого вагона распахнулся дверью, и показавшийся за ней Матрас, закуривая и делая первую затяжку, сказал:
— Твоя станция, Шадо. Вали на свободу.
Паскуде дважды повторять не пришлось. Он спрыгнул на щебёнку между путями и, обернувшись к отпускавшему его, спросил:
— А закурить напоследок не угостишь, начальник?
— Хер тебе. Вали давай.
Послышалось ответом, поезд тронулся, оставляя единственно сошедшего - Шадо.

V

Душу так и не продал, себя не предал, но тело повиновалось зову сердца, и Бардо поддался ему, пошёл навстречу судьбе. Что нашёптывало ему в разуме, какими словами и зачем, не передать, да и без надобности. Бывший священник, оставивший сан и молебные службы, вернулся в мирское, но шёл вечерней улицей уже не бесцельно.
Людей становилось меньше отнюдь не поздним часом, скорее удалённостью кварталов от центра города. Как он забрался туда, было загадкой для него самого, но ноги просто переставлялись сами с собой, шаг за шагом, метр за метром.
Новая застройка сменялась пустырями и  давнишними кварталами пригорода, выделявшегося от остальной части города своей тишиной, не слишком чистыми и светлыми проулками, пройдя которыми Бардо оказался в когда-то знакомом ему дворе. Признав одну из многоэтажек, архитектурной мыслью выстроенную в несколько ярусов, мужчина, как много лет назад, поднимался не обычными ступенями подъезда, но стальными пожарной лестницы.
Этаж за этажом он взбирался выше, пока не очутился на крыше того яруса, что был на пару окон фасада ближе к земле. Бардо не прогадал, в одном из них он увидел ту, на встречу с которой его и звало сердце - Оксану.
Он не осмелился проявить себя коим образом, просто присев на корточки и наблюдая за хозяйничавшей на кухне девушкой. Она не замечала его и вовсе не смотрела на улицу, готовя вкусный ужин... для себя одной. Плавность движений, жесты рук, взмахи головы и вздымавшиеся волосы зачаровывали мужчину, но он сдерживал свой порыв, не смея отвести глаз и шелохнуться с места.
Оксана ужинала одна. Одиноко сидя за столом, она всё же бросила один  единственный взгляд за окно, но... так и не разглядела того, кого заботливо укрыла собой наступившая ночь. Немного покушав, она попила чай и вымыла после себя посуду.
Оксана жила одна, и друзей у неё почти не было, так что девушка не была избалована вниманием гостей, а от назойливых кавалеров старалась вежливо избавляться, не нравился ей никто. Потушив свет, она приблизилась к окну, открыла его той жаркой ночью и вздохнула слабым испугом и неожиданностью. 
— А! Это ты? — спросила она, заметив подошедшего к ней вплотную Бардо.
— Я. — вот и всё, что ответил он и залез к ней в квартиру.
Иногда случаются такие моменты, когда попросту нечего сказать, да и не нужно это. Тогда был именно такой. Она только стояла и трепетно ждала - что же будет? А он подступил к ней вплотную, секунды ждал,... обнял ладонями её румяное застенчивостью личико и нежно поцеловал.
— Ты... ты... — говорила она, не зная зачем, не понимаю к чему, но не отрывала уст от губ Бардо.
А он не останавливался, лишь крепче обнимая её и прижимая к себе. Оксана словно снежинка таяла в его нежностях, теряя разум и давно уже помутнев сознанием. Найдя в себе немного женской уверенности сил, девушка всё же прервала поцелуй и, скромно опустив глазки, прошептала:
— Зачем ты пришёл?
— За тобой, — уверенно ответил Бардо. — Ты спрашивала, есть ли у меня женщина? Я ответил, когда найду, станет хозяйкой в моём доме. Помнишь?
— Да.
— Я нашёл. Собирай вещи, едем ко мне... навсегда.
Неожиданное предложение и напор мужчины округлили удивлением глазки Оксаны, она замерла без движения и вновь ощутила на себе его объятия и сладость поцелуя губ. Осознанно, уже он оторвался и переспросил:
— Едем?
— Угу, — всё на что сподобилась, ответила она,... но добавила. — Только завтра.
Обняв Бардо за шею, красавица наградила его поцелуем и холодила затылок мужчины своим маникюром коготков.
Бардо схватил её на руки, словно ребёнка и торопился нести... в спальню. В той комнате свет даже не загорался. Сменившееся стонами любви молчание нарушило собой тишину ночи и лирический скрежет подпевавших сверчков. Так родилось то, что являет собой одно из чистейшего на  свете - любовь.

VI

И снова немного о политике. Бля-а-а-а! Сука-а-а-а-а!!! Вот, собственно, и всё. Теперь к деталям. В здоровом на голову обществе заведено так: обделался на высоком посту у всех на глазах, снят с занимаемой должности и забыт. Вспоминаем, разве что, только в мемах и юмористических пантомимах. Ещё, порой, в возбуждённых уголовных делах на многостраничных томах расследования с последующим серьёзным приговором и реальным сроком заключения. У них так. А у нас?... в квартире газ, свой родной, но почему-то за большие деньги по оплате услуг ЖКХ, нежели в тех иноземных странах-государствах, которые у нас же его и покупают. Но сейчас о другом. Ещё с до перестроечной эпохи был взят курс на один ма-а-а-аленький принцип: ротация кадров, называется. Вот только ротация была, а кадры всё те же.
Вспомним того самого: рыжего, который во всём виноват. Ему вы сейчас сидеть,... просто сидеть и не в шикарном, удобном и высокого поста кресле, а он возглавляет одну из крупнейших корпораций страны. Ему бы заведовать, там, где он должен быть, дырявыми ложками, в прямом смысле слова, причём одна бы висела на груди, чтобы все знали, что он вождь дырявых, а вторая торчала бы из задницы. Знаете, как иногда иронично говорят о счастливчиках жизни: «Родился с серебряной ложкой в заднице». Вот у него должна была бы быть такая же, только вместо серебряной, оловянная и дырявая. А он заведует миллиардными бюджетами компании в той стране, где не хватает денег на элементарное - в нашей матушке России.
Подумать только, какой-то Китай имеет умопомрачительное число компаний, выпускающих ежегодно обычные, теперь уже необходимые в обиходе жизни сотовые телефоны. Они обновляют линейки, выпускают на рынок новые модели, удивляют потребителя сверхсовременными разработками и их возможностями. А в нашей стране из своих собственных разработок телефонов только художественный фильм и, кстати, действительно классный: «Где находится нофелет?» И всё. Хотя, конечно же, вспомним тот самый мобильный якобы российского полёта мысли, но, правда, собранный руками тех же китайцев не из наших же составляющих. Им было положено начало эры пафоса, закончившейся стремительно, словно кто-то пукнул в закрытом лифте, и с первой же остановкой все его пассажиры дружно вывалились наружу. И уже неважно нужный этаж или тебе ехать дальше, главное не дышать этой вонью и чтобы тебе не резало ей глаза. Сравнение справедливое и истинно правильное, другому попросту не быть. Контора этого «папуаса» среди политиканов напоминает разве что «сливной бачок» и даже не для государственных капиталов, которые, к слову, где-то ведь всё равно оседают, на чьих-то счетах, но в большей степени для людских надежд: «Авось что и придумает?» И да придумали: ещё один пункт официального хищения средств из бюджета. В двадцать первом-то веке, страна, в которой издавна лучшие во всех направлениях умы, кроме политиканов разумеется, не способна придумать то, без чего жизнь теперь попросту немыслима - компьютер.
«Спектрум», «Апогей», ЭВМ - ласкает слух теперь уже прошлого, но режет сердце пониманием того, что в действительности мы не способны на серьёзную или даже намёк на конкуренцию, вызывая только смех у себя самих же. Очень жаль, очень печально и очень стыдно... мне так, ещё как. Но огниво стыда, испепеление щёк румянцем больше даже не от этого, но за страну, народ, выбирающий себе таких вот лидеров и не способный встать воедино, подняться и сказать им во весь голос: «Всё, хватит! Идите нахер!» А давно бы пора.
Такой вот выпердыш власти, возомнивший себя всемогущим и недоступным за стенами принадлежавшего управлению страны зданию, принимал в своём кабинете вызванного для отчёта подполковника Семичастных. Будучи на пределе от свалившихся на него проблем, Андрей Иванович успокаивал нервы не желаемыми к смешиванию составами: валерьянкой и коньяком. Трясущимися руками и бегающими глазами он предложил силовику сесть напротив и сразу же спросил:
— Ну, как обстоит вопрос с Рябым?
— Пролонгируемый решением. — чётко ответил тот, занимая указанный ему стул.
— Я же приказал заняться этим немедленно, и вор должен бы быть уже мёртвым.
— Смотря какой. Других каждый день убивают, порой пачками, а этому удалось выкарабкаться, несмотря на нашу первую попытку.
— Значит, вы всё-таки что-то предприняли?
— Разумеется, — продолжал рапортовать Семичастных. — Но желаемого результата добиться не смогли.
— Почему? — скалился недовольством Андрей Иванович, — Почему не смогли? Плохо скоординировали действия, разработали план, не учли вероятных последствий? Почему?! — выходил он из себя раздражённо.
— О вероятных последствиях я вас предупреждал. Но ответ заключается в ином. На стороне Рябого простой... воровской... фарт и такая же смекалка. Вот ему и удалось уйти.
— И где он сейчас?
— Понимаю ваше желание услышать ответом, что в одном из моргов на разделочном столе патологоанатома, чтобы уже наверняка в куски и месиво, — ожесточённо говорил офицер и заканчивал более мягкой интонацией. — Но, увы, где он нам неизвестно. Устанавливаем.
— Устанавливайте?! — вспылил политик, вскакивая на ноги. — Это мне пришлось устанавливать! И знаете что?! Свой диагноз! Я приказал вам устранить «короля» воров! А выходит, он устранил меня! Рябой жив, а я, возможно, уже труп, хоть и дышу пока своими ноздрями!
— Вот и дыши одной, через раз и в сторону от меня.
Пронеслось в голове у Семичастных, но так и не легло словами на язык, а политик, вернув задницу в кресло, немного утихомирил пыл и продолжил:
— В какие сроки вы уложитесь исполнением полученного ранее приказа?
— Учитывая все нюансы, возникшие на первом этапе, не осмелюсь даже предположить. Найти «законника» на территории нашей страны можно, но отыскать единственно нужного, всё равно, что иголку в стоге сена. А если добавить к этому и устранение самого властного и авторитетного из них, — офицер покачал головой и с сожалением добавил, спустя секунды воцарившейся тишины. — Не скажу даже в приблизительных расчётах.
Андрей Иванович выдавал своё раздражение очередной дозой валерьянки под коньяк и нервно дребезжащими губами в слог:
— В таком случае, подполковник, с сегодняшнего дня можете считать себя пониженным в звании до майора. Правда, с сохранением должностных прав и обязанностей. А знаете почему?
— Нет. — дерзко и уверенно ответил офицер.
— Это чтобы вы понимали, что ответственность за устранение Рябого лежит непосредственно на ваших плечах. И от того как вы справитесь с ней, пронесёте и удержите, будет зависеть ваше дальнейшее продвижение. Или в капитаны и ниже, либо возвращением звания и, возможно, выше. Вам ясно, майор.
— Так точно. — встав, ответил Семичастных.
— В таком случае, будьте любезны не затягивать результатами и отрапортовать желаемыми для меня в скором времени. Можете идти.
Потеряв звёздочку с погон, тогда уже скатившийся до майора Семичастных, выходил в пустую приёмную политика, где сказал ту фразу, над которой стоило бы задуматься каждому:
— Дебилы, бля. Не страной управлять, не с ворами договариваться не умеют. Идиоты.

VII

Рябому, как носителю на себе незримой короны высшей касты криминального мира, было не привыкать, не иметь постоянного места жительства и вынужденно скитаться если не по трущобам, то по захолустным местам. Вот и тогда, избежав смерти, «законник» не спешил испытывать судьбу новой встречей с холуями власти, но и дрожь в коленях не смел испытывать пред ними, вору такое не в масть.
Можно было, конечно, выбрать какое-никакое респектабельное жильё или, к примеру, остановиться в гостинице, где-нибудь так поодаль от столицы, но Рябой предусмотрительно выбрал более благоразумной вариант. Взяв с собой одного из верных людей, он приблизил его к себе, и вместе они двинули в обычную российскую глубинку. Да, это вам не огни столицы и ни шаткое, но хоть какое-то экономическое благополучие среднего городка, это реальная жизнь в стране. Такое не показывают в новостях, о таком не любят вспоминать и меняют тему разговора псы от власти, когда всё же в них бросают вопросы. Это мир, которого, словно бы нет, но, оказывается, он есть. И он реален, он вокруг и повседневен, мы живём в нём.
— Рябой, ты уверен, что хочешь осесть здесь? Можно подыскать место и поприличней. — на самом въезде, но уже видя разруху и грязь города, спросил вора сидевший за рулём Шептун.
Именно ему «законник» доверял в последнее время больше остальных,  и тот вполне, и даже более чем, оправдал возложенные на него надежды. Шептуном парня тридцати семи лет окрестили потому, что он всегда говорил тихо, словно шёпотом, не действуя при этом кому-то на нервы и сохраняя нетронутыми струнами свои.
— Где ты отыщешь приличней, чем здесь? — встречно поинтересовался вор. — Вся страна такая. Здесь будем жить.
Въехав в черту города, мужчины были готовы ко всему, но совершенно не к тому, что им выпало увидеть представшей перед глазами картиной. Разрушенные и заброшенные дома, отсутствие дорог, в прямом смысле слова вместо асфальта только воспоминания о нём, редкое население и кое-как припаркованные на заезженных в колею газонах старые автомобили. Казалось, смена десятилетий, развитие, экономический прогресс не только не заглянули в этот городок, но помахали у въезда в него рукой и забрали с собой, уходя, цивилизацию. Столица с её мирами хорошеет, а остальная страна по принципу скороговорки: «Цапля чахла, цапля сохла, цапля сдохла». И мы уже на завершающей стадии - дохнем мы.
— Это конечно знатный трындец, Рябой. Как же здесь живут люди? Здесь вообще выжить возможно?
— Верь своим глазам, Шатун. Верь им сейчас, они не обманывают. — сурово играя скулами, ответил вор.
— Господи, что же эти паскуды со страной сделали? Я даже не знаю, что сказать.
— Давай прокатимся по здешним улочкам, глянем всё детальнее. Заодно узнаем место, где нам с тобой придётся обитать.
Они ехали, сворачивая то вправо, то влево на том, что смело именоваться перекрёстком. Некоторые дома, которые обязаны были бы быть снесены, ведь непригодны для жилья, всё же не были покинуты жильцами, подпёршими стены своего единственного крова деревянными балками, иначе сооружение рушилось на глазах.
— Вот посмотри, Шептун, как живут люди, пока суки чиновничьи и олигархи строят себе дворцы.
— Не признаю власть. — просто и справедливо ответил парень.
Черепашьим ходом перебираясь из одной ямы в другую, наскакивая при этом колёсами на ухаб, автомобиль «законника» двигался дальше, и вор сказал тогда то, что слышать от авторитетов криминального мира обычному человеку несмело бы и представиться:
— А знаешь, почему у нас жопа в стране?
— Почему? — хотел слышать Шептун.
— Потому что руководство сконцентрировано в центре, а на местах их ставленники, прихлебатели и дураки, — прояснил ситуацию правдой Рябой. — А если было бы иначе, то и жизнь преобразилась бы иной стороной.
— Для этого нужно сделать шаги. Хотя бы первый, хотя бы начать.
— Ты прав, Шептун, хотя бы начать. И вот тебе, к примеру, первый. Я не люблю сравнивать нашу страну с западом и не потому, что мы проигрываем, но что-то всё же у них можно почерпнуть хорошим. Вот в таких вот маленьких городках, опять же в США, должность шерифа чаще всего выборная. А у нас?
— Главного мусора назначают его же хозяева. Он город сминает и бдит над теми, кто рвёт его на куски: чиновников всех мастей, прокурорских, силовиков, допускает к кормушке попов и барыг.
— Верно мыслишь, сынок, правильно излагаешь. А если бы его избирали сами жители? Если дать им эти права? Тогда что? Мусор зашкварился, его и весь ему подчинённый состав под увольнение без права заниматься схожей деятельностью. А? Как тебе такой законопроект?
— Тогда уж расширяй, Рябой, его дальнейшими пунктами. Тот же раскрас и для мэра населённого пункта, его первого лица - представителя. Пусть будет не из тех, кого политиканы представят выгодным для себя, но по факту говнюком и засранцем, а жителем этого самого городка, посёлка, деревни. И лучше бы чтоб из числа его почётных граждан. Чтоб если накосячил, вовек стыдливых глаз не поднимать.
— Ты прав, Шептун. Прав своим пониманием жизни и поступками, действиями идя по ней. И ежели не свернёшь,... быть тебе авторитетом и вором, — сказал «законник» и жёсткостью голоса добавил. — Но только не зазнавайся. Долго ещё?
— Да, нет, приехали как раз. — последовало ответом, и машина встала у неказистого, двухэтажного домика.
Щебетание птиц и старые, высокие и пушистые кронами деревья немного скрашивали старенькое сооружение, взглянув на которое, вор произнёс:
— Здесь перекантуемся. Мусорам головы поиском нас заставим болеть.

VIII

У каждого есть своя семья, хотя не обязательно всякий поддерживает с ней отношения. Причины тому бывают разные, и говорить о них нет никакого смысла, у всякого они свои. Жалеет ли человек об этом, ищет ли возможности наладить диалог или напротив, стремится забыть кровные узы, а даже если и вспоминает, то злобой, отвращением и ненавистью нелюбви? Может и так, чужая душа - потёмки. Но однажды сделавший выбор, Рино покинул свою, фактически отрекшуюся от него, хотя с годами и пожалевшую.
Их поведение можно было понять. Люди были воспитаны стереотипами мышления и его частого отсутствия, заменяемого тем, на что им укажут, как за них определят и куда поведут... завтра. Вели же чаще не в светлое будущее, но на убой. А ведь и сейчас ничего не изменилось, стало только хуже.
Им всегда говорили, что брать чужое - плохо, не уточняя при этом у кого и за что, и сознательно умалчивая о своих экономических подвигах проворных рук. Обокрасть работягу - дело последнее, обокрасть малоимущего, инвалида, ребёнка, сироту - дело смертное, за что надо убивать: сразу, жестоко и беспощадно. А у нас те, кто это вполне официально делают, прикрываются погонами, разного уровня и цвета удостоверениями и пользуются протекцией этих скотов.
Когда-то давно Рино был одним из немногих, кому стала ясна вышеизложенная правда сути, и он перешёл на ту сторону, которая единственной способна была что-то противопоставить лжи - себя. Пусть жестоко, порой бывало без этого нельзя; пусть бескомпромиссно и это правильно; пусть бывало и в одного, но иначе, случалось, никак. Человек выбрал свой путь, он ушёл в криминал. И не стоит думать, говорить, что там грязь, беспредел и жестокость, это есть везде, в любом круге, в любой сфере, везде. В этом же мире, как ни крути, люди, да, они именно люди, порой несопоставимо чище душой, светлее ей и разумом. И Рино удалось остаться таким спустя годы, обзаведясь к тому же... авторитетом.
Жизнь менялась, его семья из родителей и родственников начинала понимать всю ересь происходящего и популяризируемого вокруг, с сожалением осознавая свою ошибку - когда-то отказ от единственного сына. Они даже пытались её поправить,... но было поздно, Рино уже вёл другую жизнь. Нет, он, конечно, помогал им, и не только когда тебе обращались к нему с просьбами, хоть делали это достаточно редко, бывало авторитет и сам инициировал добро к ним, но через своих людей, стараясь не встречаться лично. И всё же криминальные «зубр» не сумел сделать главного: уехать от родителей в дальние края. Он так и остался жить невдалеке от своих стариков, коротавших годы в одной из маленьких деревень поблизости.
Когда-то это должно было произойти, всякий понимает, ждёт этого хоть и старается не думать, гнать невеселые мысли от себя. Но это всё равно произойдет, и сидевший в своём бункере Рино будто чувствовал приближение тех событий, услышав тихим голосом показавшегося перед ним Мороза:
— Рино, новости о твоём отце.
Авторитет молча поднял задумчивый взгляд и не осмелился переспросить, словно не желая знать, но ему пришлось - продолжением слов его человека:
— Надо ехать... сейчас.
Путь был не близок, и мужчины проделали его вдвоём. Под вечер въезжая в глухую деревню, они остановились у старенькой, ветхой избы, покосившейся стенами и давно нуждавшимся к поправке забором.
Вместе войдя в дом, Рино притормозил Мороза в дверях, увидев всех тех, кто был ему семьёй. Как бы не было тяжко и неловко на душе у сына, он всё же прошёл мимо молчавший всех и обнял её - свою старенькую мать.
— Сынок. — сказала та престарелая женщина в тёмной одежде годов и годов.
— Мама, — не произносил этого слова десятилетиями Рино и вот, наконец, сказал, добавив тихо. — Где он?
— В нашей с ним комнате. Он ждёт тебя.
Авторитет убрал руки от той, которая подарила ему жизнь и, не обращая внимания больше ни на кого, скрылся за цветастой занавеской, служившей дверью.
Войдя в крошечную комнатку с убранством из его детства без каких-либо и даже малейших изменений, Рино увидел на кровати своего лежачего, престарелого отца. Мужчина был более чем преклонных лет и явно иссушен болезнью, превратившей его тело в «выжатый лимон». Присев на стул к родителю, сын произнёс:
— Отец, это я. Ты слышишь меня?
Глаза старика приоткрылись, а вслед за ними, казалось впервые за десятилетия, на его лице возникла улыбка.
— Это я. Ты узнаёшь меня?
Очередной вопрос и хрипом ответа было:
— Да, сынок. Я узнаю тебя, хоть ты и изменился.
Татуированные руки авторитета коснулись морщинистых старика, и тот опомнился воспоминаниями:
— У тебя ведь сегодня День рождения, сын. А я тебе не приготовил подарка, кроме своей смерти вот-вот.
— Не говори так. Не надо. — держался из последних Рино.
— Прости меня, что не принял твой выбор тогда, по твоей молодости. Он оказался намного более зрелым, чем сделанный многими... и даже теперь. Прости, что стыдился сына - вора, хоть должен был истинно гордиться им. Прости меня, Рино. Прости меня, сын.
Старик закрыл глаза, ослабил хватку... и выдохнул на прощание. Он умер. Рино встал перед его кроватью на колени, прижал его кисть к своему лицу и сказал, провожая ушедшую душу к небу:
— Прости меня, что не был все годы с тобой. Ты сделал для меня лучший в моей жизни подарок, - поговорив с последним, со мной, — авторитет секунды лишь молчал и добавил. — Я люблю тебя, папа.
Случилось то, что не в масть, но не западло - Рино расплакался у тела того, с кем был всегда порознь, но подарком судьбы проститься успел.

IX

День был тяжек, и ребята решили расслабиться так, как когда-то, как раньше. Вечер подкараулил Беса и Шамбалу сидевшими на остановке и потягивавшими купленное в обычной палатке пиво. Автобусы, трамваи, троллейбусы, все разгружались пассажирами и принимали их в свои салоны вновь, разъезжаясь по маршрутам шелестевшими по асфальту шинами или лязгом стальных колёс о такие же рельсы.
Они же просто сидели и молча кайфовали пенным напитком. Одновременно внимание друзей приковал подсвеченный огнями постер за стеклом остановки с изображённым на нём лицом известного зарубежного эстрадного исполнителя, посещавшего город с гастрольным туром. И Бес неожиданно сказал другу:
— У меня всегда возникает перед глазами такая картинка. Представь. Огромный, многотысячный зал переполненный людьми. Лучшие музыкальные группы и исполнители со всего мира дают публике то, что, несомненно, умеют: своё творчество, слова, аккорды, голоса, шоу-представление и, наконец, доходит дело до наших... Зал загорается огнями смартфонов, воцаряется внемлющая тишина, выходит он - исполнитель отечественного культа и,... — Шамбала замер в ожидании, что же дальше, а Бес продолжил лиричным напевом в смех. — Звук струны и... «Пропала собака, жывущая в нашем дворе».
— Ха-ха-ха! — рассмеялся вор.
— Причём именно через «ы», а не через «и».
— Ха-ха-ха!
Смеялся как маленький Шамбала, пока его друг продолжал говорить:
— И только тихое из середины зала, причём от своих же, на чисто русском без акцента: «Пошёл на х**!» И весь зал в едином порыве: «На х**! На х**!» И вместо цветов - тапки, флаги, только без полотнищ одни палки как копья в этого певца полетели.
— Бес, хорош! — не мог удержаться от задора радости вор. — Ты что их так не любишь?!
— Люблю? Люблю я свою семью: жену, ребёнка, тебя - друга. А этих-то бездарей за что? Но ты дослушай, это не всё. На следующий день во всех газетах заголовком: «Это был полный…*издец!» Причём с первой же буквой «п», в российской же прессе, не только мировыми таблоидами, и даже той, которой является пропагандонами официальной власти. Всех, без исключения. Журнал «Мурзилка» от стыда бы сгорел.
Шамбала слушал Беса сквозь непрекращающийся смех, даже сплюнув брызгами сделанный глоток пива. Ему сложно было успокоиться юмору друга, но, увидев перед собой подсвеченную огнями вывеску кинотеатра, он предложил:
— Может, в кино?
— Что показывают? — той же иронией говорил Бес. — Документальную хронику под видом художественного фильма?
— Нет, дружище, сегодня должны нормальное кино показывать. «Ирландец» в прокате крутят. Пойдём?
— Пошли.
Они поднялись и, переходя дорогу, Шамбала напомнил товарищу:
— Не сочти меня ханжой, но тот юмор матом, которым ты всю улицу насмешил, всех, кто проходил мимо и понимал, о чём ты, мог вызвать к нам вопросы со стороны других.
— И тут уже я тебя спрошу, — сделался серьезным Бес. — То есть *издёж эпистолярным жанром это нормально, а правда современным, народным языком недопустима? Так получается?
— Выходит так. — уже не смеялся, получив серьёзный вопрос авторитет.
Перейдя дорогу и получив в свой адрес несколько протяжных сигналов от раздражённых водителей, торопившихся проехать, но вынужденно придавивших тормоза внезапно возникшими перед ними пешеходами, ребята входили в огромное размерами здание кинотеатра.

Афиши премьер и уже транслируемых фильмов украшали стены, чередуясь с постерами всемирно известных актёров, среди которых как-то затесались не истинные таланты соотечественников прежних лет, но современные недоактёришки, совмещающие свои паршивые навыки с работой продюсеров и режиссеров ими же. По принципу: «Я и слесарь, и маляр, и херовенький столяр». Масса любителей одного из прекраснейших из искусств оккупировала кассы в покупке билетов и, заполучив желанные, разбредалась по залам, в которых начинались параллельные сеансы разно жанровых картин.
Стоя в очереди, Шамбала немного задумчиво сказал тогда изучавшему плакат с выбранным фильмом другу:
— Помнишь, Бес, наш разговор в машине о загранице? Что ты мне тогда сказал?
— Всё в мельчайших подробностях. — ответил тот.
— Меня немного мысли одолели, и я решил взглянуть на всё сам. Поковырялся на сайтах, глянул, что к чему и испытал шок.
— Серьёзно? — вновь перешёл на иронию маэстро-смерть.
— Помимо того, о чём мы говорили, я обратил внимание вот на что. В нашей стране, как нам говорят, свобода слова. Вот только есть один нюанс. Вспомни, когда на пост президента США выбрали Трампа, как реагировал на это народ?
— По-разному. Кто-то ликовал радостью, другие кричали: «Долой!» и не стеснялись в своих выражениях.
— Именно, не стеснялись. И, я тебе даже больше скажу, не боялись. Как, впрочем, и теперь, по прошествии изрядного количества времени. Были ли на них гонения, нападки? Нет, — сам ответил на свой вопрос Шамбала. — А у нас?
— А у нас, — вторил ему Бес. — Куда не придешь: в магазин, на рынок, любое социальное учреждение все в один голос клянут того, кто сидит выше всех, но под олигархами, а в средствах массовой информации его в открытую называют: «Спаситель страны». Нет, на мировом уровне он как-то, но показывает себя с одной стороны. Но во внутренних делах, он уничтожает свой народ и не стесняется этого. А сказать про то ни-ни.
— Вот тебе и свобода слова, Бес. Может, пивка?
— Нет, насухо пойдём. — отшутился тот.
Взяв билеты и пенного, друзья входили в огромный зал. Выбрав места позаманчивей для себя, Бес, ещё до потухания света, спросил товарища:
— Шамбала, вот скажи мне. Почему у нас в стране больше любит заграничных актёров, а не наших?
— Да потому что они именно актёры, а не не до что-то непонятное и несуразное, снимающееся а бы в чём, лишь бы платили, — ответил вор и рассказал вот что. — Я тебя не случайно на этот фильм пригласил, друг. Тут есть маленькая подоплёка.
— Какая?
Поинтересовался Бес и услышал ответом:
— Я видел в интернете, как снимали этот фильм: «Ирландец». И как его потом анонсировали зрителю. Хочешь услышать, как работает мэтры, а не то, что у нас?
— Порази меня, Шамбала. Удиви мой мозг.
— Это на раз, слушай. Перед тем, как фильму выйти в прокат, в Нью-Йорке, где его, собственно, и снимали, устроили акцию для людей, для зрителей. Специально нанятые актёры, переодетые в одежду тех лет, когда происходили события фильма, раздавали на углах здания и перекрёстках газеты, с событиями будто бы только что произошедшего по сюжету фильма. Любой желающий мог взять её и словно новостями ознакомиться в прочтении. Дальше, — продолжал рассказ Шамбала. — Возле кафе - места события стоял ряд ретро автомобилей, в один из которых можно было сесть и поговорить с его водителем, будто очутившись десятилетиями назад и став самому словно героем фильма. Где тебя бы спросили: «Не видели ли вы что-то? Не слышали?» Понимаешь, как здорово? А у нас?
— Не тереби душу, Шамбала. Единственное, на что способны наши «мэтры», это снять что-то в павильоне, выложить анонсом словно дерьмом на блюдце, и преподнести это давно уставшему от этой ереси зрителю, со словами: «Ну, вам же нравится! А другой жанр, это не российский. Вам такое нет, не по вкусу!»
— Вот именно, они даже не знают наших вкусов и либо не стремятся их узнать, либо, что вероятнее всего, не принимают их во внимание.
— Погоди, брат. Я тебе напомню кое-что, — прервал Шамбалу Бес и говорил истинной, — Когда появились видики в девяностых годах, все посмотрели один фильм: «Горячая жевательная резинка» называется. Это была молодёжная, немного эротическая комедия. Суть не в этом, в другом. Её сняли молодые ребята на непрофессиональную камеру, без каких-либо вложений всего за несколько дней... и вошли в историю. А наши, недавно вышедший хит, мать его, снимали три года, за огромные бабки, толпа профессионалов. И это получившееся отправилось не в вечность, но заняло своё достойное место, отправившись на хер, где ему оставаться, — Бес улыбнулся и переспросил. — А что за фильм? Хотя бы аналогией.
— Сродни «Крёстному отцу», «Лицу со шрамом». То, что станет как раз кирпичиком вечности. Смотрим, друг.
Свет потухал, сеанс начинался, и друзья как заворожённые ловили каждый кадр, каждый диалог персонажей на экране. Им нравилось.
И вот уже титры пошли, и народ стал покидать свои кресла. Свет в зале зажёгся и, среди него опустевшего, мирно спали двое: Бес и Шамбала. Нет, фильм был интригующим событиями, интересным. Но сморила ребят не его длина в три с половиной часа, они просто расслабились от напряжения и усталости. Вот и уснули.

X

Воля получена, ощущений отвал. Но оказаться на ней без копья в кармане и тюремной робе на себе, - шансы гулять до первой встречи с полицейским нарядом, и Шадо это понимал. Станция, на которой он оказался, была переполнена отходившими и прибывшими составами. Пролезая под их вагонами, беглый зек увидел чуть в стороне от здания вокзала рабочую бытовку. Не привлекая к себе внимания, торопливо вдоль товарняка, Шадо добежал до неё и, заглянув в окно, убедившись, что внутри пусто от людей, входил уже через дверь.
Недавно закончившийся обед трудового люда оставил после себя не объедками, но вполне съестными припасами явно сохранёнными в ужин и, возможно, под стопочку и не одну. Жадно хватая куски еды со стола, роняя часть на пол, Шадо не ел словно голодный, он жрал, как невоспитанная паскуда и мразь, выглядывая на улицу через стекло, чтобы его никто не застал и не увидел.
Набив кишку и вытерев руки об оконные занавески, взгляд зека облюбовал шкаф с одеждой, и ноги обладателя пристального подвели его к дверце. Распахнув которую, Шадо выбрал подходящие по размеру шмотки и не медлил с переодеванием. Вот он уже был практически неотличим от обычного гражданского. Взяв из-под стола припрятанный до вечера пузырёк, он легко вскрыл его и, перевернув вверх донышком, наполнил до краёв гранёный стакан. В два глотка горло паскуды приняло содержимое в организм и зажевало это куском колбасы с хлебом.
Всё бы ничего, но прощание ребят из колонии осталось следами побоев на лице Шадо, но и этот вопрос был разрешим. Прихватив со стола солнечные очки и пошарив по карманам одежды работяг, мразь выходила на улицу прикрыв синяк под глазом оптикой и с небольшой суммой денег. Для начала было неплохо.
Но... только для начала. Мимо кассы и патрулей полиции беглый зек шёл спокойно и даже приветливо улыбаясь им. Выбрав нужным маршрутом под себя состав, ему не стоило значительных трудов договориться с миловидной пышкой средних лет, трудившейся проводницей. Заручившись добром на проезд в своём вагоне, Шадо галантно поцеловал руку дамы и, поднимаясь в вагон, прощальный взором окидавал окрестности. Теперь найди его, было всё равно что: «Ищи ветра в поле». До города Шамбалы путь был не близок.
Но беглый зек не собирался коротать время чаепитием и сексом с проводницей, хотя с этого он и начал свой маршрут. Ручонки проворного жулика требовали большей красоты чем женская плоть, в особенности аппетитная грудь, и, недолго прогуливаясь по вагонам состава, он наткнулся на весёлую компанию, державшую путь под стук колес уже не первый день. Выбор был сделан, учесть людей предрешена.
— Вечер добрый, — вваливался к ним в купе Шадо. — Я смотрю, у вас тут весело, а мне ещё двое суток на полке трястись. Не примите пятым соседом к вам четверым? — и поставил на стол три непочатые бутылки водки.
Порядком поддатые мужички, более напоминавшие сельских жителей и явных подкаблучников своих жён, очень обрадовались веселящему гостинцу и приняли незнакомца в свои ряды, живо подвинувшись теснее и доставая на стол чистый стакан.
Тосты, знакомства, весёлые истории и душевный диалог быстро переросли в карточную игру, в которой Шадо был далеко не профан, и вот уже на столе образовалась приличная суммой касса. Которую и снял после очередной раздачи беглый зек. Очумевшие таким итогом селяне явно не ожидали разлуки со своими карманными средствами, но опомниться им не позволяли затуманивший разум хмель и проворность быстро исчезнувшего из их купе гостя.
Ещё немного чая и любовных утех с проводницей и поезд опустившейся ночью освещался переливом огней огромного, насыщенного жизнью железнодорожного вокзала. Город под покровительством Шамбалы не спал никогда. Состав остановился вагонами, и из одного из них, присосавшись к губам проводницы и обхватив её на прощание за грудь, выходил Шадо. Простившись с дамой хлопком по заднему месту, он улыбнулся своей удаче и торопился в центр.

Добравшись до главной площади города, мразь встала в центре неё, глубоко вдохнула и резко выдохнув, сплюнула на асфальт, брезгливо произнеся:
— Ну, что, Шамбала, вот я и приехал. А это твой город, да?
Снова сплюнув, он огляделся по сторонам и неторопливо пошёл в сторону застроенных жилыми домами кварталов.

XI

Порой нечаянная встреча накладывает неизгладимый отпечаток или оставляет такой же след. Но мы, бывает, осознаём это лишь при повторной, ожидая её или же нет. Возвращаясь из магазина с нехитрыми покупками, Аня натолкнулась возле своего автомобиля на внезапно возникшего перед ней Пророка. Испугавшись, но не подав вида, девушка настойчиво поинтересовалась:
— Что вы здесь делаете?
— Это я вас хотел спросить, — ответным любопытством начинал заигрывать с понравившейся ему леди мессия. — Такая как вы и сама ходит по магазинам, тратит на это время и жизнь. Вы помните меня?
— Конечно, — уверенно держалась Аня. — Я была на ваших проповедях и не забыла вас.
— Вот и я не смог выпустить ваше очарование из своей головы. Но больше вас, увы, не видел, в отличие от вашей подруги.
— Много дел. Однако я собиралась, как вдруг узнала, что вашу церковь снесли.
— Снесли, — гневом иронии оскалился Пророк и добавил. — Совершенно с вами согласен. Но у нас появилось новое здание, которое любезно выделено для нужд общины администрацией субъекта. Службы продолжаются, и мы, в частности я, буду очень рад нашей встрече.
— Настолько рады, что решили устроить её самостоятельно? — прямо спросила Анюта, складывая пакеты в багажник и закрывая его.
— Вы проницательная девушка. Признаюсь, я искал свидания с вами и очень ему рад здесь и сейчас. И мне хотелось бы его продолжить. Может, вы не откажите мне в любезности?
Ане была неприятна компания Пророка, она испытывала отвращение и опасность, исходящие от этого мужчины, но понимала, что он интересен Бесу и решила рискнуть.
— Почему бы нет, — ответила она тогда. — Я согласна. Куда вы меня приглашаете?
— В планетарий. — отреагировал улыбкой подкрепленной ответом мессия.
Как только он помог девушке сесть в свой автомобиль и прыгнул за руль, сразу же стал разбавлять короткий маршрут недалекой поездки неторопливой и неназойливой беседой.
— А что вас привело в церковь?
Спросил он, и девушка неожиданно ответила, ошарашив его:
— Мне всегда была интересна культура и традиции разных народов всех концов света. Я многое читала, смотрела обзорами путешественников, благо в современном мире есть большое количество источников информации. Но, как и в книгах, так и в репортажах, читать и видеть нужно главное, а оно всегда между строк.
— И что же вы там усмотрели интересного или поразительного для себя?
— Много плохого, к сожалению. И очень мало хорошего. Современный мир изменился и в не лучшую сторону. Он стал жесток. Я вижу, как меняется культура, она исчезает; вижу, как меняются её носителей, они черствеют; вижу, во что превращается всё вокруг - в пепел. Я разочарована в людях.
— В каких-то конкретных или всех?
— Человечестве как таковом. На мой взгляд оно превращается в самый ужасный своей бездуховность вид во Вселенной.
— Вы очень глубоко мыслите и рассуждаете, — изумился услышанному Пророк. — Но не способны сравнить наш вид с каким-то иным среди всего сущего. Оно неизвестно нам.
— И очень хорошо, — ответила Аня. — Иначе бы мы и его попытались уничтожить и подмять под себя. Мы стремимся разговаривать со всевышним на равных, клонируя себе подобных и меняя структуру ДНК. Но куда это нас может завести? Скорее к погибели.
— Вы правы, очень здравое суждение. И поэтому вы пришли ко мне в храм?
— Что-то вроде. В поисках ответов на свои вопросы, которых у меня очень много и на которую я всё продолжаю... искать ответы.
— И как, нашли?
— Приблизилась к ним... значительно. — успела только сказать Аня, как они уже припарковались.

Выйдя из машины, они зашли в здание и присоединились к одной из экскурсионных групп. Девушка с восхищением слушала познавательные рассказы гида и практически не обращала внимания на стоявшего рядом Пророка, не сводившего с неё похотливого взгляда. Экспонат за экспонатам, история за историей, и вот мессия отважился. Взяв Аню за руку, он сказал ей шёпотом, чтобы не отвлекать остальных и не привлекать к себе их внимания:
— Пойдёмте со мной. Вам понравится.
Неприятное прикосновение немного покоробило жену Беса внутри, но, не подав вида, она поддалась на уговоры и последовала за звавшим её. Отойдя чуть в сторону от основной группы, они подошли к телескопу, и Пророк, подводя к нему Аню, говорил:
— Бога вы, правда, там не увидите, но красоту небесную, пожалуй.
На улице, к тому времени, стемнело, и возникшее небо вечера оказалось безоблачным. Девушка взглянула только в телескоп и ахнула россыпи на небосводе звёзд.
Святая мразь, стоявшая рядом, видела реакцию Ани и ещё больше вожделела её. Нет, она не была желанной ему душой, это место сумела занять его истинная дама сердца - Юля. Но жена Беса томила его плоть своей сексуальностью и будоражившими фантазию порывами.

XII

Фактически возглавляя судебную систему области, её прокурору, со всеми его безграничными возможностями нарушения законодательства и регулярному прибегаю к ним, становилось как-то дискомфортно от осознания, что не все бразды правления сконцентрированы в его руках, кто-то вполне может мутить воду. Конечно, решение участи таковых, если бы они и осмелились появиться, было бы скорым на руку и вряд ли гуманным - увольнение проще всего. Но тут другой случай: смутьян пожаловал из центра, и трогать его было, не моги.
Трогать нет, контроль не властен, но интересоваться ведь никто не запрещал, тем более что суть произошедшего касалась и его. Подготовившись к визиту гостя, Прокурор области сообразил маленький столик прямо в своём рабочем кабинете из ассортимента предпочтительно спиртного и лёгкой закуски к нему.
Опаздывать было не в его правилах, и к назначенному времени в открытые двери показался он - Лука.
— Просили прийти? — спросил он.
— Вызывал, то есть да, просил прийти, — оговорился и тут же поправился прокурор. — Присаживайтесь. Я подумал, что наша встреча должна протекать в более располагающей к доверию атмосфере и позволил себе попытаться создать такую. За стол?
Мужчина расселись напротив, и Лука спросил первым:
— Желаете навести мосты, установить личный контакт?
— Можно и так сказать, — ответил хозяин кабинета, откупоривая коньяк и развивая его по бокалам. — Или вам такой не сильно приятен?
— Ну, почему же? Нашей встрече всё равно предстояло произойти, это было неминуемо. Так почему бы не теперь и не при этих обстоятельствах?
Соприкоснув бокалы в звон и осушив их, прокурор наполнял их вновь и, чуя, что разговор начинал склеиваться, сразу, словно со старинным знакомым, переходил к главному:
— Так что у нас по тому самому делу, когда группа террористов фактически уничтожила власть в одном из маленьких городков моей области?
— Вашей? Я полагал, что здешняя вотчина принадлежит её первому лицу - губернатору. — ответил лёгким непониманием Лука.
— Это само собой. Но у губернатора свои проблемы, а у нас с вами свои дела. Мы же ими вместе занимаемся, вот и давайте поделимся новостями. Что у вас?
— А у вас?
Прокурор растерялся неожиданности встречного вопроса, но сумел его довольно ловко парировать:
— Материалы дела, полагаю, можно смело передавать выше на контроль. Всё ясно. Девять человек совершили нападение на отдел полиции, администрацию своего города и прокуратуру. В ходе ареста они были устранены, - дело закрыто.
— И моя командировка подошла к концу. — ухмылкой произнёс Лука.
— Выходит так. Или у вас есть иные сведения, о чём мне неизвестно?
— Вот их-то я и прибыл установить.
— И как успехи? — разделывался зубами с долькой сочного лимона прокурор.
— Понимаете, чем дольше я нахожусь в вашем городе и узнаю его, тем больше для меня открывается странностями. Как это могло вообще произойти? Почему не раньше? — повесил вопрос в воздухе Лука.
— Что вы имеете в виду? Вы хотите сказать, что одобряете учинённый девятью отморозками террор?
— Вы неверно интерпретировали мои слова, но и за своими стоило бы приглядеть и вслушаться. Если бы это являлось, как вы пытаетесь выставить терроризмом, народ бы растащил тела тех ребят на мелкие кусочки. А вместо этого?
— Что?
— Вспомните виденное вами и мной. Целый город пришёл с ними проститься, неся гробы на руках.
— Они, по-вашему, герои?
Растерялся предположением прокурор, но Лука не робел статусу собеседника:
— Мне это неизвестно. Равно как и то, кто или что подтолкнуло ребят на тот поступок. И это предстоит выяснить... мне.
— Однако делаете вы это не слишком усердно, предпочитая нахождению здесь, нежели на месте развернувшихся событий.
— От центра области до того городка полчаса на машине и мне вовсе не обязательно вести опрос всех его граждан, чтобы докопаться до сути причин. Мне важнее находиться здесь, где изначально они - первопричины.
Естественно замаравшимся перед законом, а как без того, Прокурор области напрягся вниманием к услышанному и переспросил:
— Значит, вам что-то стало известно. Что?
Лука играл в своей руке полным коньяка бокалом и загадочной улыбкой прокомментировал ответ:
— Здесь очень многое происходит, и всё оно в один абзац. Чувствую, мне придётся задержаться в ваших с губернатором пенатах ещё на какое-то время. Я вас не стесню? — иронично спросил он с загадкой в ухмылявшихся глазах и опрокинул бокал разом.
Попытка вывести Луку на разговор состоялась, но понять, что он за человек и выведать у него, что знает... ограничилась провалом.

XIII

Начало жизни - святое время своими беззаботностью и добротой. Ещё неведомы большие страхи, тягость решаемых проблем и обременение каждодневными хлопотами. Ты в самом начале своего пути, может длинного, может короткого, но однозначно неповторимого ничьим. И только те самые первые шаги по предназначенным маршруту и будут истинно вызывать чистую и добрую улыбку, как когда-то, но уже в конце пути.
Артём - сын Шамбалы ещё не понимал этого в силу своих юных на земле лет, играя с мячом на детской площадке, куда привела его Оля. Девушка была не только от природы, но, что называется, мамой от бога. Где один, там и двое; где двое, там и трое, и она с лёгкостью справлялась помимо присмотра за бегавшим в азартной игре старшеньким, с двумя малышами в колясках: своим и Аниным дитём. 
Игровая зона пребывала ребятнёй и их родителями вместе со всё поднимавшимся к зениту Солнцем, наполняя округу весёлыми криками и смехом. Детей становилось больше, и Оля уже почти потеряла из вида, разыгравшегося с новыми друзьями Артёма. Выискивая его мельтешившим из толпы, девушка даже не заметила тихо подсевшего к ней Рамзана. Брутальный, бородатый чеченец не напугал жены Шамбалы своей внешностью, но она и не знала, что он друг её мужа, а кавказец и не торопился представляться, лишь немного покачивая коляску с расплакавшимся новорождённым малышом Оли.
Плавно переваливая коляску из стороны в сторону и убаюкивая кроху, Рамзан улыбался своим же действиям и стихавшему на это писку ребёнка, тихо произнеся при этом:
— Ему нравится. У меня получается?
Среагировавшая улыбкой девушка, ответила своему незнакомцу:
— У вас, наверное, есть опыт. Неплохо получается, благодарю за помощь.
— Нет, опыта нет, — признался мужчина. — Но когда-нибудь непременно таким обзаведусь.
— А вы здесь разве не со своим ребёнком гуляете как все?
— Один. Проходил мимо и остановился немного позавидовать вам... белой завистью, — улыбался Рамзан и продолжал восхищаться. — Хорошо здесь. Тихо, но одновременно громко от кричащего со всех сторон счастья... тихо, но громко. 
Кавказец устремил взор серебристых блаженством глаз на игравших детей, а заметившая это Оля просто достала из коляски новорождённую кроху и протянула её массивному телом мужчине. 
— Хотите подержать?
Спросила она, и опомнившийся вниманием к ней Рамзан растерялся руками, не знавшими, как взять маленький свёрток с малюткой внутри и реакцией, волнительно переспросив:
— А можно?
— Конечно. — ответила девушка и передала дочку кавказцу.
То, что оказалась в его ладонях и смотрело на него крошечными глазками, причмокивая губками соску, явилось для Рамзана чудом. Так нежно и крепко одновременно он не держал до той минуты никого и никогда. В его руках сопела маленькая жизнь.
Видя реакцию мужчины, Оля улыбнулась ей и сказала:
— А теперь самый важный момент, — и протянула чеченцу бутылочку молока. — Кормление.
Кавказец обнял малютку одной рукой, став кормить другой. Кроха кушала какими-то каплями, не сводя глаз с бородатого дяденьки, но, не боясь его. Рамзан молчал и впервые в жизни захотел себе такого же.
Мир был бы прекрасен, если бы в нём не было паскуд,... но это утопия, к сожалению. Тем днём, возвращавшийся к Пророку Бирка медленно проезжал мимо парка, соблюдая ограничение скоростного режима и поглядывая на резвившуюся ребятню, заметил сидевшую на одной из лавочек Олю. Он уже знал, что она - жена вора, хозяина города, жена Шамбалы. Насторожившись встрече, падла притормозила, и выходил из своего авто, уже переступая через невысокий забор, отделявший парк от проезжей части. Олю - то он знал, а вот Рамзана нет. Зато кавказец этого вы****ка срисовал сразу, «прострелив» ему мозг своим суровым взглядом и заставив отступиться от задуманного: похитить женщину с детьми. Именно для этого чеченец и подошёл к ней, это не было случайностью. Рамзан всегда чуял опасность для себя или друзей, делая главным - идя ей навстречу.

XIV

Не всегда всё идёт по нами задуманному сценарию, желанию, прихотям, вожделениям и ожиданиям. Что-то может вмешаться и развернуть ход событий в другую сторону. Что-то или кто-то. И не для того, чтобы подсуропить нам, скорее для того, чтобы добиться своей цели, просто пересеклись интересы. Хотя когда это происходит, становится немного интересней эта и без того увлекательная игра - жизнь.
Как и у всякого политика, у Андрея Ивановича была любимая жена. Испытывал ли он к ней жаркие чувства первоначально проснувшиеся, когда увидел её впервые более тридцати лет назад, или любил по наитию, сложно сказать. Однако за годы супружеской жизни он не был уличён в изменах супруге и считался добропорядочным семьянином. Проводя всё своё свободное от работы время именно с ней, политик частенько делился с женой происходящими в стране событиями, и она уже успела привыкнуть к своего рода презентам, выражавшимся благодарностью от тех, кто платил её мужу добром за добро. Деньги, конечно, в пачках не приносили домой. Зачем, ведь для этого существует банковская система. А вот дорогие подарки частенько прилетали курьерской службой политических чинов.
Необычность того субботнего вечера заключалась в том, что семейная пара проводила его наедине, не посетив ни ресторана, ни званого, светского раута. Понимая, что её муж чем-то обеспокоен, Мария Валентиновна, так звали эту женщину годами под шестьдесят, но талией в обхвате и фигурой не более двадцати семи, ну, максимум, восьми лет, не приставала к нему с расспросами, думая, что придёт время, и он сам всё расскажет.
Лично сервируя стол к ужину, женщина раскладывала столовые приборы и, после внезапного лязга вилки об пол, произнесла бархатным голосом:
— Андрей, ты никого не ждёшь?
— Будем вдвоём ужинать. Или ты пригласила гостей? — ответил политик, заходя в столовую из гостиной.
— Я не посмела. Ты в последнее время малообщительный, и мне показалось, что друзьям была бы скучна наша компания. Пусть веселятся без нас, а мы посидим с тобой.
— Тогда почему ты спрашиваешь?
Женщина подняла прибор и, подойдя к раковине и споласкивая его, ответила:
— Просто вилку обронила на пол. А это примета, по которой кто-то обязательно должен прийти.
— Глупости это всё. Я никого не жду, просто поужинаем и ляжем спать.
Но политик оказался недальновиден в своих предположениях. Он даже не успел откупорить бутылку вина со стола, как услышал раздавшийся звонок пожаловавшего кого-то. Насторожившись переливу сигнала мелодии, сменившемуся цокотом каблучков горничной и её кроткому голосу: «Я открою», политик оставил затею со спиртным и стал ждать.
Томиться неизвестностью пришлось недолго, и вернувшаяся прислуга доставила коробку и немедленно ушла.
— Это что? — заинтересовалась презенту в красивой обёртке с бантом Мария Валентиновна.
— Не знаю. Открой. — озадачился предвкушением её супруг.
Срывая красочную бумагу, женщина быстро добралась до начинки сюрприза в виде дорогого лакированного дерева кейса с выдвижными ящичками и ручками на них в золото.
Ожидая нечто грандиозного, она взглянула на сконцентрированного вниманием Андрея Ивановича и медленно потянула первый из них - самый большой. Блеск драгоценного металла, из которого был сделан набор столовых приборов, оказавшийся подарком, отображавшимися бликами покрывал лицо восхищённой женщины.
— Хм...м...м..., — усмехнулась она. — Примета сработала, но как-то необычно. Уронила одну старую вилку, а преподнесли целый новый сервис. Да какой красивый.
Политик перебирал варианты в голове, от кого бы это могло прийти, а его жена изумлялась дальше, разглядывая столовый набор:
— А почему ложки такие? — спросила она, держа одну в руке и разглядывая отверстия в ней. — Это для чего-то особенного? Андрей, ты не знаешь?
Подойдя к подарку и взглянув на него более пристально, мужчина ответил:
— Дырявые ложки... Догадываюсь, почему и от кого этот намёком подарок.
Тут же взяв телефон, он спешил на веранду, набирая на ходу знакомый номер. Длинные гудки оборвались принятым вызовом, и в трубке послышалось человеческое дыхание. Политик замер у парапета, ожидая первых слов, но... на другом конце телефона был Рябой. Поняв, что его подарок с намёком дошёл, вор «в законе» улыбнулся реакции на него Андрея Ивановича и просто отключил телефон, не сказав ни единого слова. Чафир на столе был важнее.

XV

Несмотря на масштабы города под властью Шамбалы, всех его экономических возможностей и материальных проектов, основной финансовой жилой всё же являлся порт. Многие облизывались им, страстно желая подмять его имевшиеся быть и перспективные реалии, регулярно прилагая к этому усилия, активируя их на законодательном и беспредела поприще, что в наших реалиях, собственно говоря, одно и то же. Наиболее хитрые и трусливые старались сорвать куш втихомолку, прокручивая ловкие и довольно выгодные для себя делишки. Таких отважных дурачков «хозяин города» вычислял и немедленно, жёстко наказывал. Однако подобно безрассудных меньше не становилось.
Взяв с собой помощниками Беса и Бардо, Шамбала вместе с ними троицей успели разобраться с очередными гавнюками, решившими поправить экономическое благополучие своего кармана, не уведомив о том авторитетные власти города. За что и поплатились товаром, пришедшем в контейнере из-за рубежа и всего лишь выбитыми зубами. Получив напутствием впредь обходить порт по сухому и вдали, молодые ребята убирались прочь, а «законник» со своими друзьями остались, наблюдая за жизнью судов и рассуждая о своей.
— С товаром, что дальше делать?
Спросил Бес, получив ответом от разглядывавшего его в коробках Бардо:
— Контейнер под завязку электроинструментом. Он новый, фирменный и неподдельный, с документами. Легко уйдёт. Стоит поставить на реализацию – живые деньги.
— Вот и займись, — поручил ему это дело Шамбала. — Чё они лезут в этот порт все? Ладно эта шантрапа, но по крупным делам тут ведь без шансов.
— Потому и лезут, что хотят хотя бы один, но урвать стопроцентным себе.
Ответил Бес, и Бардо разбавил его мысль:
— Видите все эти суда? — спросил он товарищей. — Все они работают своими трюмами и командой. Но кому принадлежат изначально и что за груз везут – неизвестно.
— Хочешь быть в курсе? По накладным глянем, заодно уточним, кто зафрахтовал корабль. Тебе за какой расклад сообщить, Бардо?
— Я не о том, Бес. Знаешь, сколько сегодня угоняется морских судов по миру? Десятками, а то и сотнями. И водоизмещение у них…я тебе дам.
— И дальше с ними что? — встрял в разговор Шамбала, не понимая сути выгоды. — Это ведь не машина: угнал, номера перебил или на разборку отправил. Навар-то в чём?
— Всё проще простого, — осведомлял друзей Бардо. — Судно угнано и перекрашено, флаги подняты и реют новой раскраской другой страны. Команду на борт и работа закипела. Всё дешевле, чем строить на верфи. Минимум вложений, максимум прибыли.
— Только крупные торговцы?
— Почему? Некоторые государства тоже не гнушаются подобной схемы. Правда, опять же, деньги не в бюджет, но себе в карман…чиновничий.
— Знаете что, — напомнил Бес. — У нас тут по самым скромным подсчётам мимо всех касс утекает до одного миллиарда зелёных листиков в год. И эта цифра способна привлечь к себе нулями многих.
— Особенно высадкой десанта из спецов по борьбе с организованной преступностью и перекроем лакомых кусков самыми сладкими из них себе и хозяевам, — произнёс перспективами возможного Шамбала. — Придётся провести генеральную уборку всего.
— Придётся, — согласился Бардо. — Иначе понаехавшая команда, которую создадут межведомственной оперативно-следственной группой из числа особо толковых сотрудников Генеральной прокуратуры, ФСБ, МВД, таможни, налоговиков и прочих в погонах из других федеральных силовых структур, найдут многое, заберут ещё больше, но к своим хозяевам донесут чуть-чуть, большей частью растащив по пути.
— А у нас тут экспорт нефти. — напомнил Бес.
— И она очень даже всем нужна, — согласился Шамбала. — Плюс нелегальная перевозка челноков и коммерческих судов по разным странам и обратно.
— Да, много всего. И пока это под нами, но с отчислениями в бюджет. И значительно большими, чем, если бы всем руководили иные.
— Начальник морской администрации порта?
— Свой человек. Это он и рассказал о сегодняшнем «левом» грузе.
— Хорошо, — ответил вор. — Его надо отблагодарить и прежде работаем более чище. А если кто и сунется,…пусть тут и останутся. Своего мы не отдадим. Всему должен быть порядок.


ГЛАВА ВОСЬМАЯ

I

Торговая жизнь одноимённого центра замирала поздним закрытием и отмирала рано поутру, оставляя ночное время на откуп персоналу, начисто выдраивавшего полы огромного сооружения, торопившемуся закончить до первого клиента. Но стеклянные двери давно распахнулись перед покупателями, бутики предлагали свой товар, и в него входили Рино и Барс.
Остановившись в огромном холле, авторитеты осматривали его изысканную и довольно дорогую отделку, сливаясь с мельтешившей толпой, но выделяясь среди всех беспечным спокойствием.
— Так, значит, в это предприятие он вложил свои капиталы? — спросил Барс.
— И не только, — ответил Рино. — Букмекерская контора также за ним.
— Неплохо устроился. Сюда миллионы вложены и отнюдь не рублей. Прокурор области хорошо разбирается в экономике?
— В ней, Барс, понимают все. Но кто-то предвосхищает события и наваривается на них, а кто-то беспомощно взирает и принимает сложившиеся реалии.
— Как все вокруг, подавляющим большинством, Рино. Поэтому народ и живёт от кризиса до кризиса, а он у нас пиками событий через два-три года. Всколыхнёт один, народ попривыкнет и вроде как отпустило, хорошо живём. А по правде из кризиса и не выходили, вечно в нём. Документы на торговый центр точно за прокурорским именем числятся?
— Там через десяток подставных, на разные имена и долями. Но если ребус сложить - один хозяин - он. — утвердил ответом Рино.
— Давай, пройдёмся?
Предложил Барс, и они пошли. Поднимаясь эскалаторами, мужчины осматривали этажи и населявшие изобилием выбора ассортимента бутики. Торговля шла хорошо, клиентов было валом, что даже не скрывало огромную прибыль, поступавшую от  торгового центра.
— Давно так функционирует?
Поинтересовался «законник», и Рино рассказал:
— Где-то с год. Отстроили быстро, с шумом концерта открытие было, и деньги рекой потекли. Сам видишь... аншлаг из людей.
— Значит прокурор или уже, или вот-вот окупит вложенное. Не тяжеловат в одного карман?
— Вот тут и задумка, Барс. Что если он не соло исполнитель? Что если есть аккомпанемент?
— Ну, оркестром-то дудят многие, кого он подкормить или припугнуть успел. Но, вероятно, есть и первая скрипка, дребезжащая струной и пилящая смычком себе долю.
— И как бы, не равную, принимая во внимание размах всего, включая схлопнувшуюся букмекерскую контору.
— Думаешь Краза под его заказ?
— Нет, Барс, не оттуда нитки вьются. Тут другое что-то. Но сам факт… нужно узнать, кто с прокурором и с той информацией будет легче плясать.

Продолжая незатейливую экскурсию эскалаторами по этажам, мужчины не могли видеть того, кто смотрел на них через жалюзи окна кабинета управляющего торговым центром.
— Все точки сданы в аренду? Я видел несколько неработающих. Почему? — спрашивал Прокурор области, глядя на знакомых ему, шедших по этажам авторитетов.
— Договора подписаны, павильоны оплатили за длительный срок. Вы же знаете, с короткими договорами не работаем, — держал ответ худощавый мужчина с проплешинами на голове, от которого разило духами, аж глаза щурились -  управляющий. — А те, что закрыты, набирают персонал и в конце недели станут принимать клиентов.
— С надстройкой как?
— Работы ведутся, все согласования завершены.
— Ты за разрешения официальных структур мне не отчаивайся, я лично этим занимался, по звонку подписи ставились. В реалиях как?
— Четвёртый этаж ограждён стенами и витражами, крыша монтирована, ведётся отделка изнутри. Планируемый на нём кинотеатр, думаю, откроется премьерами в установленный срок.
— На четыре зала, как и планировалось?
— Да, всё как вы и хотели. Кстати, уже имевшиеся поблизости от нас кинотеатры закрываются дверями и больше вряд ли откроются сеансами.
Злорадно произнёс управляющий торговым центром, и продолжавший заинтересованно наблюдать за Барсом и Рино прокурор ответил:
— Закон экономики: «Выживает сильнейший». Сильный поедает слабого в конкурентной борьбе.
Лично проконтролировавший своё бизнес-детище «служитель» закону был явно доволен его процветанию, но сильно озадачен тем, с кого так и не свёл глаз, потеряв их только скрывшимися за витринами одного из павильонов - Рино и Барса.
Прокурору очень хотелось выяснить причину их визита в его торговый центр, но личной встречи с авторитетами стоило по возможности избегать. И не только из-за страха их возможности по отношению к себе, но и из-за компрометирующих обстоятельств: воры вместе со «слугой» закона, которых очень не желал и даже опасался блюститель правосудия региона.

II

Сохраняя свою красоту, Аня с Олей не забывали и о прекрасном того места, где жили. Одевшись в домашнее и вооружившись садовым инвентарём, девушки рассаживали по лункам саженцы, разбивая перед своим домом цветочные клумбы. Ползая на карачках и заботливо присыпая каждый корешок грунтом, они создавали нечто, что должно было поразить своим изяществом и распусканием бутонов. Ловкость женских рук в перчатках не могла не восхищать своей проворностью и отлаженностью действий, и Аня завела разговор первой:
— Хорошо когда дети спят, можно своими делами заняться, порядок во дворе навести.
— Конечно, — согласилась Оля. — Только с нашими неугомонными надо быть начеку, в любой момент очнутся и начерядить могут.
— Ты сейчас о маленьких наших или больших? — имела в виду Беса и Шамбалу Аня.
— Ха-ха-ха! Да и тех, и других! Что дети, что папы, - что ждать от них, не знаешь.
— Это точно. Но с теми, кто в колясках и твоим Артёмкой проще. Дал им по игрушке, покормил, и они всё время на виду. А вот с мужьями нашими...
— Верно. Их контролировать не выйдет, не стоит и пытаться. А сами они мало что рассказывают.
— Я тебе, Оля, сама кое-что скажу. Я встречалась с Пророком, он меня нашёл.
— Аня..., — выдохнула удивлением жена Шамбалы. — Он же мог тебя запросто убить. Ты же знаешь, что он за человек.
— Знаю. Но Бес меня просил стать его глазами и ушами в церкви Пророка, и я посетила одну из служб.
— И что?
— И он меня запомнил, увидев на ней. И вот недавно нашёл, как мне кажется специально.
— Для чего?
Не понимала Оля, и Аня объяснила так, как считала сама:
— Думаю, я понравилась ему... как женщина. Вот он и разыскал меня.
— И что сказал?
— Сделал. Мессия пригласил меня смертную на свидание и повёл в планетарий. Кстати, надо детей туда сводить, Артёмке понравится. Да и нам интересно будет.
— Свидание с тобой? Ань, это было очень опасно, если Бес узнает, ему вряд ли понравится, что ты так рисковала собой.
— Я сделала это для нас всех. И риск был только не заинтересовать его собой, но он не оправдался, Пророку я стала интересна. Почувствовала это сразу, так и есть.
— Мужу рассказала?
— Нет пока. И ты не говори, не надо. А то они нас под замок посадят и круглосуточную охрану в три кольца соорудят. Уже первую непробиваемую шеренгу строят.
— Какую это? Где? Когда?
— Ты что, Оль, не поняла разве? Тебя кто пару дней назад в парке караулил?
— Никто, — вспоминая, отвечала та. — Мы с детьми гуляли, а после и ты к нам пришла. Помнишь?
— А в промежутке?
— Я познакомилась с мужчиной-кавказцем. Он очень мягким оказался и добрым собеседником. И больше ничего.
— Это был Рамзан, милая моя, глава чеченской диаспоры. Я видела его как-то со стороны, и мне после Бес про него рассказал. Тебя охраняли, ты жена вора, да ещё и трое детей с тобой. Как ты думаешь, а?
— Я и не догадалась, — задумалась Оля. — А почему ты сразу не сказала, как только подошла к нам тогда?
— Мне было интересно посмотреть на его вежливость, дипломатичность и такт. Он довольно красиво ретировался с моим появлением, сославшись на занятость дел и отсутствие времени.
— Значит, он меня и детей охранял.
— Значит, другое: есть от кого. И теперь, девочка, ни ты, ни я, ни дети наши без контроля не останутся даже на миг. Но встречи с Пророком, если он изъявит желание, я продолжу, чтобы лучше его узнать.
— И рассказать об этом Шамбале  и Бесу.
Договорила за подругой всё осознавшая Оля, и девушки продолжили наводить красоту и порядок, украшая клумбы свежевысаженными цветами.

III

Воскресный день как чаще всего бывает у большинства людей - хозяйственный. Закупка на неделю, готовка или же отдых касаются каждого, превращая финальный день недели скорее в насыщенный кутерьмой суеты, нежели в расслабленный отдыхом. Вываливавшаяся на улицу масса людей спешила закончить дела, оставляя зачастую припаркованными автомобили и совершая скорый забег через оживлённые движением перекрёстки.
На одном из которых, скопившаяся толпа горожан, ожидавших зелёного сигнала светофора, вынужденно стала очевидцами событий того дня. Из общего потока транспортных средств проникновенным в тошноту звуком крякалки клаксона и блеском загоревшихся мигалок дёрнулась против потока и встала на газон полицейская машина. Люди замерли непониманием и расступились выскочившим из неё сотрудникам.
— Стоять! Стоять на месте!
— Руки в гору! Будем стрелять!
Вопили легавые, вытаскивая на ходу из-за пояса наручники и резиновые дубинки.
Компанию и подмогу им составил услышавший в рацию приказ пеший патруль из троих одетых в форму служителей закону... или подлизывающих ему, считающих себя правыми, властью.
Цель задержания была определена и скоро выделилась собой из перепугавшихся начавшимися событиями людей. Им был Муслим. Шестьдесят семь лет человеку, сорок из них рангом «в законе», ходок за время - годами не счесть, уважения - в вечность, таким он был помимо того, что числился в розыске.
— Лежать! Лечь на асфальт!
— Мордой вниз! Полиция!
Кричали окружавшие его со всех сторон бдительные «погонистые братья».
Муслим глазами оценил обстановку и не посмел поставить в опасность окружавших его простых людей. Выйдя из толпы на чистое пространство, вору не по статусу было бежать, и он принял бой, не желая сдаваться арестом.
Подорвавшийся первый из мусоров согнулся в брюхе пойманным ударом с ноги и тихо пропукал выдох ноздрями и сумбуром различимых слов рта:
— Сука, бля-а-а-а-а…
За слова, хоть и вырвавшиеся, двусмысленно брошенные, всегда приходится отвечать. И услышавший те реплики Муслим добавил легавому уже и по морде, воткнув мразоту челюстью в асфальтную пыль.
Набросившиеся на вора обладатели ксив МВД жадно и остервенело пытались скрутить авторитета, но всё на что сподобились вчетвером, это порвать его одежду и опозориться перед наблюдавшими за этим людьми. Среди которых стояла компания ребят каждому лет по тридцать. Глядя на отбивавшегося преклонных лет мужчину от всё набрасывавшихся на него своих ровесников, но потерявших стыд паскуд, они не думали долго, что делать и кому помочь. Треснувшая швами рубашка, расползавшаяся нитками по делу Муслима оголила звёзды на его плечах, и из толпы горожан послышалось тихое:
— Вор. — от одного из пацанов.
Словно сигналом, призывом к действию стало оно, и компания дёрнулась из толпы на помощь авторитету.
Легавые падлы не ожидали такой активной гражданской позиции, треща зубами, сплевывая кровь разбитых в синяки морд, пока разлетались по сторонам от отбивавшегося от них Муслима и падали плашмя, как катях на землю. Один на один шкуры в погонах не выдерживали схватки, продолжая позорится и отступать. Они заслуживали более жёсткого, более сурового и более правильного обращения к себе, но получили в тот день по минимуму. Хватая их за кители и за шкирку, ребята набивали мусорами их светившуюся мигалками колымагу и заслоняли собой двери, не позволяя выбраться мусорам.
— Открой дверь! Дверь, я сказал!
— Вы все арестованы!
Беспомощно и комично кричали они из салона.
Муслим взглянул на одного из заступившегося за него, кивнул головой благодарностью и, получив в ответ тоже жест, покидал место случившегося.
Обычные люди, простые пацаны имеют больше уважения ни к тем, кто гнёт перед ними пальцы, козыряя наречёнными властью, возможностями и формой, паршивого внешнего вида, кстати. Они уважают тех, кто уважает их и не возносит себя, показывая что выше или чем-то лучше. Поэтому уважение всегда было и останется к реальным, а не к мифическим, справедливым и честным борцам с ними. Человека-паука, Супермена и Бэтмена в действительности нет - они выдумка. А из российских героев, отважно сражавшихся с преступностью, есть только двое... из «Следствие ведут колобки». Остальные ересь, чепуха и ложь громогласная.

IV

Вечернее бдение в церкви Пророка перерастало от молитвенной службы позднего времени суток в ставшую практически регулярной ночную оргию... так же. Бодрствование мессии и его первого помощника и лучшего друга Бирки должно было продлиться до утра, в отличие от не торопившейся, но расходившейся по домам паствы.
Как и прежде, успевшей стать своего рода традицией, проповедь завершилась напутственными словами Пророка каждому выстроившемуся длинной очередью к нему на сцену, чтобы внести свои скромные и не очень пожертвования, и получить благословение от «помазанника божьего».
Толпа безрассудных медленно продвигалась короткими шагами, складывая конверты в подготовленную для этого корзину. Бюджет секты прирастал купюрами, наполняя собой плетёное изделие и поднимая этим настроение «святого отца».
Стоявший рядом Бирка заметил заполнившуюся до краёв пожертвованиями тару и, оттащив её рукой, поставил на опустевшее место новую, ставшую мгновенно заполняться тем же.
— Пора. — сидя в кресле на одном из рядов и сокрытым теменью зала, произнёс Бес бывшим рядом с ним друзьям.
— Где они могут быть?
Спросил Шамбала, и ему отвечал уже Бардо:
— Внизу есть подвал, первоначально предназначавшийся под гримёрные и складские помещения для декораций. Здесь, как вариант, планировалось разместить театр.
— А отдали здание другому искусству, с одним лишь клоуном на сцене.
Заметил справедливо Бес, и Бардо продолжил рассказывать:
— Вот эта сцена и является потолком того самого помещения, где мессия со своим дружком удовлетворяют свою похоть сексуальными игрищами.
— Я встречался со своим адвокатом, — говорил Шамбала. — Ну, тем самым, который столько статей нападками мусоров с меня красиво снял. Он просил за дочку своих друзей. Зовут Кристина.
— Я помню об этом. Ещё до твоего суда разговор с ним был, он упоминал что-то такое. — вспомнил Бес.
— Вот за ней и пришли. Надо забрать девчонку.
Пользуясь сумраком зала и занятостью Пророка в напутственных речах членам своей паствы, ребята «скользили» проходами рядов и скрывались под лестницей, ведущей в техническое помещение, за которым был подвал.

Спустившись ступенями, они увидели первые признаки готовившегося праздника любви и интима - обнажённых девушек, спешивших бегом в одну из комнат.
— С-с-с-с-с... — полу свистом, полу шипением выдал себя из темноты, но остался незамеченным возбудившийся такой картине Бардо.
— Держите себя в руках, святой отец. Этот разврат не должен тревожить вашего спокойствия. — пошутил над ним, заставив улыбнуться Шамбалу, Бес.
Девушки бежали по коридору одна за одной, и последней из них оказалась та самая Кристина, - за которую вступил в бой и очутился на больничной койке Бигман.
— А вот это наша. Работаем.
Произнёс Шамбала, и, сорвав со стены портьеру, Бардо и Бес схватили обнажённую красотку, укутав её с головой и торопясь на улицу, к своей машине.

Недолгая поездка под визги и сопротивления девушки закончилась остановкой у загородного дома, и выходивший Шамбала, сказал друзьям:
— Я ненадолго, надо подготовить её родителей. Передадим девчонку и свободны.

Поднявшись на крыльцо, вор даже не успел постучать в дверь, открывшуюся перед ним семейной парой в годах.
— Мы ждали вас. Нас предупредили о вашем приезде. — сказал отец Кристины - поседевший и добавивший морщинами последних месяцев своей жизни мужчина.
— Где она? — вторила ему её мама - заплаканная красивыми глазами женщина.
— Оставайтесь здесь, сейчас приведут, — Шамбала взмахнул рукой призывом подвести девушку и предупредил её родителей. — Вам сейчас лучше уехать из города, чтобы она не сбежала, да и её не нашли.
— Мы понимаем, — отвечал мужчина. — У нас есть недвижимость далеко отсюда, и мы уже пригласили психолога для работы с дочерью.
— Хорошо.
Сопротивлявшуюся, укутанную тканью Кристину, подводили к её семье и передали в крепкие руки отца.
— Мы вам что-то должны?
Спросила счастливая, но плакавшая мать, и Бес ответил тогда:
— Вылечить своего ребёнка.
На том трое ребят и вернулись в машину, сделав одним доброе, Пророку же с Биркой создав неприятных хлопот.

V

Сменив свой обычный костюм проповедника на схожий, но более располагающий к обыкновению будних дней, Пророк пришёл туда, где ожидала его возлюбленная – Юля. Девушка решила устроить своему кавалеру сюрприз и пригласила того на костюмированный бал в стиле двадцатых годов начала прошлого столетия.
В классическом зале ресторана с высокими потолками, светлым интерьером и старинной мебелью, словно перенёсшимися в ту эпоху пришедшими был практически весь откликнувшийся на весёлую затею бомонд города.
Сверкавшие хрустальные люстры и светившиеся бра, полупрозрачные белые шары молочного цвета и такие же абажуры, вазы с пышными букетами и большими перьями создавали праздничную атмосферу настроения. Планку вечеринки поднимали вверх дерзкий джаз, леди и джентльмены, танцевавшие в праздничных нарядах, эйфория пьянящих ароматов парфюма, алкоголя и сигар. Повсюду царили весёлый хаос, буйство всеобщего безумства и нравственной раскованности.
Но более всего поражал дресс-код присутствовавших, одетых в стиле тех лет: изображавшие плейбоев-миллиардеров мужчины, роскошные блондинки в облегавших откровением тел платьях, журналисты, бандитские боссы с сигарами во рту колоритные своей фактурой, и все кто неустанно развлекался, танцуя под озорной чарльстон и пуская в потолок пробки из-под шампанского.
Ещё с порога Пророк приметил сексуальное золотистое платье с глубоким декольте и восхищавшую мужские взоры в нём Юлю. Зацепив с подноса пронырливого официанта бокал вина, мессия приблизился сзади к своей девушке, выискивавшей его взглядом из толпы, и прошептал той на ушко:
— С вами можно познакомиться, или вы не одна, с кавалером?
Девушка узнала любимый голос и расплылась открытой улыбкой, прежде чем обернулась и поцеловала его. Оставив отпечаток алой помады на губах мужчины, ответила заигрывавшим тоном:
— Мой милый где-то рядом, но как всегда заставляет себя ждать. А это неприлично по отношению к даме.
— Извини, задержался, немного в городе заплутал.
— Я же тебе объясняла место, где все соберутся. Мы не хотели веселиться в центре, и устроители праздника решили провести его здесь, подальше ото всех и ближе к лону природы. Как на вечеринке Гэтсби, фильм смотрел? Тут и пруд есть, и салют по окончании будет.
— Всё рассчитали, прямо как в кино, — действительно изумлялся Пророк. — Мне и вправду здесь нравится. Ты умница у меня, решив так развлечься и вытащить меня на этот карнавал.
— Это не карнавал, — капризничала Юля. — Это костюмированная вечеринка. Тебе честно нравится? А давай потанцуем?
— Под этот зажигательный джаз мне будет некомфортно делать то, что я наметил сегодняшним вечером. Предлагаю остановить свой выбор вон на том уютном диванчике в углу.
— У-у-у-у, ты опять об уединении? А я хотела танцевать и развлекаться! Зачем я надела тогда это платье с его разрезами, практически полностью оголяющими грудь и спину?
Томно склонившись к Пророку, спросила она и получила ответ возбуждённым дыханием мужчины и твёрдостью его, еле сдерживавшегося, в словах:
— Чтобы после снять…или задрать, как пойдёт.
Не задумываясь, что его может увидеть кто-то из членов его паствы, прихожан, мессия страстно обнял Юлю, прижал к себе, наклонив её облокотившейся о свою руку и кокетливо выставившую ножку вперёд, жадно целуя влажные губы девушки.
Бармен эффектно готовил коктейли, предлагая их гостям, и те немедленно сметали всё, осушая и тут же желая повторить. Безумство праздника набирало обороты, и уже мало кто сдерживался, чтобы не оголить свои порывы или частичку тела перед всеми.
Опьянённая поцелуем Юля держала равновесие, опираясь о грудь оторвавшегося от её уст Пророка и, восполняя запас воздуха глотками его и трепетом своей пышной груди, сказала:
— Какой ещё может быть диван, если ты так себя ведёшь прямо здесь, у всех на виду.
— Вон тот, уютненький, — уточнил напоминанием своего предложения мессия. — Если откажешься, так и не узнаешь, что я имел в виду.
Взяв девушку за руку, он провёл её танцевавшими парами, мимо игравшего джаз-банда и множества колоритных гостей бала, подведя к тихому ото всех, приглушённому интимным светом дивану. Присев вместе с Юлей на него и, откинув девушку на мягкую спинку, Пророк стал целовать её шейку и, дождавшись, когда она прикроет от удовольствия глаза, вынул из кармана шкатулку, прекратив свои  ласки губами.
— Что это? — опомнившись, увидела подарок и спросила она.
— Открой и ты всё поймёшь.
Красотка приняла шкатулку тонкими пальчиками, открыла её и увидела внутри призывавшее сверкавшими гранями каратов драгоценных камней кольцо…её замуж.



VI

Стучавшие монотонным ритмом колёса железнодорожного этапа, доставившего Пустоцвета до места отбытия срока, остались за спиной авторитета и днями давно позади. Годы, отписанные приговором суда, начали неторопливый бег и «финишной ленты», за которой была бы свобода, появления не стоило ожидать, а по условно-досрочному вору, конечно же, не выйти.
Строгая зона приняла «законника» не тепло - не холодно, без распахнутых объятий уже подчинённых «смотрящему» колонии братвы, не желавшей устраивать бойню за смену лидеров. А Пустоцвет и не думал её начинать, но и прибиться ни под кого не собирался. Он вроде бы и был одновременно в стороне и при делах, но напрягал внимания к себе от давно не видевших воли авторитетов.
Дело было не в том, что они не хотели делиться властью, могли бы править коллегиально - итог один, все знали о его доверии к Шамбале и встречном отношение от того. А война сына Лорда и тех, кто был по одно с ним плечо, сильно не нравилась тем, кто старался придерживаться иного или сохранять нейтралитет, перетаптываясь в стороне. Но причиной дальнейших событий стало иное.
Доставленным, но не с руками за спиной в кабинет начальника исправительного учреждения, Пустоцвет услышал за своей спиной шаги удалявшегося вон конвоира, закрывающуюся дверь и, следом, голосом от мужчины у окна:
— Проходи, Пустоцвет, присаживайся.
Говорил хозяин кабинета - Иван Константинович или просто Упырь, именовавшийся так среди заключённых. Сомнительные разум и порядочность этого округлостями в шар мужчины не ставились под сомнение даже его подчинёнными, уверенными в том, что когда он оставит должность, пользы, прока и благ прибавится как отбывающим срок, так и охраняющим их. Но Упырь продолжал работать и раздражать всех своим крючкообразным носом со сползавшими на его загибающийся кончик очками, быстро перебирающими в походке ногами и вечно крикливым голосом. Редкая была мразь, да ещё и урод снаружи. Пустоцвет не торопился принять предложение, оставаясь стоять на месте и ожидая продолжения, и было так:
— Ну, не хочешь, как знаешь. Если удобнее... постоишь, — произнёс Иван Константинович. — Знаешь, зачем позвал тебя?
— Жду, пока сама объявишь, — отозвался вор. — Меня с прогулочного дворика зацепили, по-тихому в администрацию привели, где я в отдельной комнате минут двадцать в одного сидел. Я в карантине что ли?
— Временно. Необходимо было убить время, изолировать с глаз других тебя. Хочешь узнать для чего?
— Хотелось бы.
— Таких как ты, Пустоцвет, в периметре забора колонии очень много. Я понимаю, что вас бесполезно здесь держать, вы не исправитесь. Но и избавиться от таких как ты хотелось бы с пользой и по возможности красиво.
— Так отвернись и глазки прикрой. А когда раскроешь зенки, сильно удивишься,... я уже ушёл. — ответил издёвкой слога вор.
— Этот вариант я даже рассматривать не стал бы, меня заинтересовал другой. Ты слышал уже за Муслима?
— Ты правила знаешь, вор своих не сдаёт. Муслим в розыске и этот вопрос не по адресу, начальник.
— А это был и не вопрос, иное. Его забег на воле немного стопорнулся пренеприятным инцидентом. Был арест. Ему, правда, удалось его избежать, как ни странно при помощи обычных гражданских. Но важен не итог, а то, что стало ему причиной.
— Ребусы, начальник, головоломки - не моя стезя. Кроссворды могу поразгадывать, но шарады уже мимо кассы. Так что прямо говори - при чём тут я?
— Хорошо, Пустоцвет. Хочешь прямо, будь, по-твоему. Малява на тебя пришла, якобы с воли, что на Муслима ты навёл. У вас ведь не всё с ним гладко было, имелись разногласия промеж тебя и его.
— Решил меня подставить? Думаешь, выйдет?
— Уже, Пустоцвет. Уже вышло. Ты в кабинете-то в одного сидел, чтобы как я уже сказал, время убить. Теперь передо мной, чтобы суть объяснить, — Иван Константинович присел на край стола и продолжил. — Чтобы воры поверили, что это ты стуканул и стал сотрудничать с администрацией, тебя сюда и доставили. Причин хватает. Ваш с Муслимом конфликт, твой преклонный возраст и слабый шанс дожить до конца срока. Вот ты и пошёл на заключение сделки: тебе свободу в обмен на инфу.
Пустоцвет понимал всю западню ситуации и то, что колония уже наверняка повелась на подставу против него. Усмехнувшись не лучшему повороту дел для себя, вор улыбнулся щетинистый лицом и сказал прямо в глаза суке напротив:
— Ты и взаправду Упырь. Поганое существо обязанное сдохнуть.
— Формально, сдохнем мы все, — последовало едким ответом. — Но кто-то раньше других. Готов спорить, Пустоцвет, ты испустить дух первее меня.
— Дух не духан, испустить, не вонять. А кто из нас кого ногами вперёд носимым увидит... ещё вопрос, начальник, ещё вопрос.
Не убирая улыбку с лица, Пустоцвет высморкался под ноги «хозяину» исправительного учреждения и быстро покинул его кабинет.

VII

В нашей стране у каждого гражданина равные права и такие же обязанности. Так, кажется, нам часто втемяшивают в мозги? Ну, за обязанности отдельный разговор: кому они вменяются, а кто и в принципе о них ни слуха, ни духа. А вот за права... нельзя смолчать, не упомянув немедля. Не будем глобально, сразу к деталям и тонкостям.
Всякий и неоднократно попадал в ситуацию нервотрёпки, вызванную синими мигалками на дороге. И не спецтехника является причиной бури тех негативных эмоций и шквала благого мата, доносящегося из-за каждого руля, всё прозаичней - депутатские мигалки. Эти выпердыши современной истории, а они заслуживают такого к себе отношения и характеризации себя своими действиями и поступками, вместо того, чтобы вкалывать и стирать язык о нёбо в доказывании своей правоты на собраниях таких же, используют рабочее время, депутатские привилегии и выделенные на их содержание казённые средства сугубо в личных целях, то есть на себя. Они не думают, как сделать жизнь лучше; они не кроптят мыслью над законопроектами во благо всем. Такое ощущение, что они соблюдают социальную дистанцию, которую сами и создали. Как будто мы какие-то прокажённые. Ничего этого нет в их обычных, рядовых буднях. Трудодни наполнены иным графиком: поездками по дорогим бутикам и магазинам; посещениями элитных ресторанов, в которые водят своих молодых, не слишком умных любовниц, которых потом же и трахают в подаренных на ворованные из бюджета средства квартирах. В общем, ежедневных дел невпроворот, не то, что ваших: как заплатить за коммуналку, накормить и одеть ребёнка, порадовать жену какой-нибудь обновкой и сэкономить деньжат, чтобы съездить летом не в Куршавель и даже если не в Турцию, то хотя бы к родному, хоть и грязному Чёрному морю.
Уважайте депутатов, нельзя о них худого говорить, они же - власть. Такое ощущение, что эти «животные» занесены в Красную книгу, и чтобы они не вымерли, им даровали безнаказанность и вседозволенность, помимо запрета охотится на них... расследованиями уголовных дел. Но есть предложение подтолкнуть эволюционный путь к его новым свершениям, - вернуть давно забытый закон о конфискации имущества и смертной казни с первыми и обязанными попадать под него это чиновники и все члены их необъятных семей. А поголовье депутатских прайдов действительно огромное. Как только один получает мандат, он тут же начинает расти щеками, боками и жопой вширь, параллельно награждая своих дальних, близких родственников, «седьмую воду» на киселе движимым и недвижимым имуществом, доходным бизнесом без конкурентов и банковскими счетами. А как же иначе? Когда бабке семьдесят пять лет она же не может иметь меньше пяти-семи квартир, трёх Майбахов и кучи дорогих украшений в ларце. Непорядок, она же мать депутата. Породила, воспитала ублюдком и ворьём, и сама на склоне лет стала такой же - старой мразью, зная, откуда всё её добро и продолжая хапать под себя.
Андрей Иванович об этом не думал, покачиваясь на заднем сиденье авто из правительственного гаража. Свою семью он давно обеспечил, включая тех, кто родился бы грядущими поколениями. Мчась по улицам столицы, чиновник не обращал внимания на образовавшиеся его поездкой пробки, размышляя только об одном, и оно напомнило о себе телефонным звонком.
— Да! — вожделенно ожидая его и молниеносно ответив на входящий вызов, не выпуская телефона из рук, среагировал политик. — Какие новости?
— Андрей Иванович, — послышалось голосом доктора в динамике мобильного. — Я, как и обещал, сделал повторные анализы и вынужденно готов сообщить вам их результаты.
— Не тяни, я готов ко всему. Добрыми новостями?
— Увы, — прогремело от медика. — Мне нечем вас порадовать. Вы заражены.
Политик лишь сопел в образовавшуюся тишину молчания, но собравшись с духом, всё же спросил выдержкой и даже мужеством:
— Давай без подробностей, названий и прочей ерунды, это вид телефонная беседа не личный разговор. Диагноз смертелен?
— На сегодняшний день... да. — согласился доктор, не смея лгать и придерживаясь мягкости кодекса медицинской этики.
— Оставшиеся мне сроки?
— В оптимистичном прогнозе - несколько лет. Шансы для этого неплохие, учитывая, что нам стала известна болезнь, её стадия и ваше финансовое положение. При должном отношении к себе негативный исход событий отодвигается во времени. Лекарства я вам пропишу.
— Протекание болезни?
Уточнял всё, что мог, и приходило в голову политик, получая ответом:
— Вы не ощутите какого-либо значимого дискомфорта, кроме кратковременного упадка сил. Но это если и будет происходить, то не скоро.
Надо отдать должное, политик стойко принял хмурые для своей жизни новости, и, отключив телефон, он успел задуматься только на мгновение. Экран гаджета высветился номером, с полученными сведениями его спешим поздравить Рябой.
— Слушаю. — произнёс Андрей Иванович, ответив на вызов прикосновением пальца в экран.
— Ты показал, что хочешь достать меня. Я показал, что могу достать тебя. — сказал «король» воров вместо приветствия.
— У тебя получилось. Что дальше?
— А какой сценарий тебе интересней было бы воплотить? Гнить заживо или продолжать драться?
— Мы с тобой, Рябой, в такой ситуации, что отступиться уже не выйдет, ни у тебя, ни у меня.
— Верно, чиновник. Иди до конца. Иди, а я тебя там встречу, чтобы препроводить лично... и не на нары, как вы воров, другой приговор вступит в силу. Тебе ведь доктор уже зачитал его с листа постановлением сдохнуть?
Беспомощность злобы Андрея Ивановича оставила ему на выбор только одно: отключить мобильный и всмотреться пустым взором в пробегавшие за окном двигавшегося автомобиля городские улочки.

VIII

Пройдя весь путь «четвертования истины», Лука успел побывать и в гараже тех девяти ребят, которые решили вершить её собственными усилиями, откуда, разобрав оружие, разъезжались по обозначенным для себя целям; городском отделе полиции, прокуратуре, администрации, подвергшимся атаки отважных сердец.
Повсюду, куда бы он не приходил, Лука неизбежно сталкивался с людскими молчанием, горечью, страхом и непониманием конца произошедшего. Срывая пломбы и входя в опечатанные помещения, мужчина пытался найти ответы на рождавшиеся у него вопросы, главным из которых был - почему?
Отчёты, рапорты, доклады... Лука не тратил своё время на бумажную и не нужную кутерьму, предпочитая сконцентрироваться на расследовании случившегося, держать в голове и анализировать его результаты. Их было достаточно, но сокрытыми выводами от других умов. Главным же местом, куда ему предстояло войти, было то самое кафе, где происходила расправа, а не арест учинивших самосуд ребят.
Стоя на пороге закрытого заведения, Лука одним только пальцем сорвал опечатывавший, предупреждавший о месте преступления листок и, дернув на себя дверь, ступал подошвой, хрустя под ней осколками битого стекла.
Зал кафе, ставший невольным свидетелем убийства молодых возрастом друзей, хранил молчание о произошедшем в нём, оставаясь неизменным и не убранным трагическими событиями и напоминавшими о них деталями. Битые окна, перевёрнутые столы, разбросанные разлетавшимися от прогремевших выстрелов гильзы автоматического оружия и лужи спёкшейся крови, это всё, что осталось памятью о тех, кто не струсил, но отважился на главное - постоять за правду.
Лука не был глуп, ему не надо было рассказывать деталями. Мужчина стоял на месте и, смотря по сторонам, будто переносился во времени, видя картинками-миражами произошедшее ранее. На его глазах ребята закрывались в кафе, включали музыку и начинали праздновать свой успех, свою победу. Мерцавшие фантомы добра сменились дополнением врывавшихся и поливших во всё без разбора силовиков. Выплевывавшийся из стволов автоматического оружия огонь решетил собой вооружённых лишь улыбками друзей, заставляя их прощаться с жизнью, но не достоинством.
Лука стоял и видел всё детально, будто свидетелем тех событий, тех расправы и казни ребят. В его голове сложились пазлы, это выдавала гримаса ненависти лица. Но до понимания финальной картины истины еще предстояло многое узнать.
Пройдясь по залу, переступая места гибели ребят, мужчина пытался найти хоть какое-то оправдание их смертям,... но поиск увенчался неуспехом. Сделанному властями доводов не было, обоснований не оказалось, и самооправдание их представилось только лишь брехнёй.
Хруст попавшего чего-то под его ноги на полу возвратил сознание Луки в окружавшую его реальность, и мужчина двусмысленно произнёс:
— Они заслужили это. А вы... вы верно поступили.

IX

За жизнь стоит побороться, не оставлять её, не уходить из неё. Особенно не в праве проявлять слабость, когда течение твоих дней намеревались сознательно прервать: силой и кто-то. Разделив мир Бигмана на «до»: когда он был массивный телом, полным жизни байкером и «после»: когда мужчина стал прикованным к кровати и зафиксированным гипсом, Пророк больше и не вспоминал о том, кому приходилось учиться жить заново. И если сросшиеся костями руки поддавались приказам, слушали своего обладателя, хоть и, не имея былой хватки, то ноги полученной травмой их и позвоночника не хотели идти.
Всё проведённое в больничной палате время, байкер видел в своей головы ужасный калейдоскоп из произошедших с ним событий. Как сначала он теряет любимую, затуманившуюся разумом и ушедшую в секту; как он выкрадывал её несколько раз и возвращал домой, но она вновь сбегала; как очередной раз, сражаясь за неё, ему огромному мышцами телом, на её же глазах наносили удары, а она лишь навестила позже... и попрощалась навсегда. Отрывки картинок мельтешили разнобоем  случившегося, пока медицинский персонал лечебного учреждения снимала с Бигмана гипс.
Сильно похудевший за последнее время мужчина сдал не только массой и впалостью щёк, он заметно ослаб и уже не был похож на того брутального и бесстрашного парня, отважно сражавшегося один против всех за свою любовь в церкви Пророка. Он скорее походил на истощённого жизнью калеку неспособным даже на самое элементарное: самостоятельно встать. Таким ему ссудили быть удары Бирки и охранников мессии, избивавших его жестокостью и калечивших на той службе, тогда.
Сняв гипс и омыв парня, медсёстры зафиксировали на его теле корсет, и Бигман неожиданно для всех произнёс:
— Я хочу сидеть на своём байке, а не в инвалидном кресле.
— Но вам необходимо лежать, — возразила тёмненькая волосами медсестра. — Так сказали врачи.
— Это не мой путь.
Тогда произошло первое из чудес. Мужчина опёрся на свои иссушенные до кожи и костей болезнью руки и подтянул беспомощное тело, заняв позицию сидя. А, может, это и не чудо вовсе было, но собственная жизненная сила его и крепость духа, супротив ставшему немощным телу.
— Господи, у вас получилось. — изумилась медсестра, но Бигман продолжал покорять её своим мужественностью.
Собравшись дыханием, словно перед подходом к тяжёлому снаряду в спортивном зале, он скинул руками свои ноги на пол и, сев на край кровати, упёр стопы в пол.
— Вам ещё рано, — говорила она, пытаясь остановить мужчину. — Вам нужно больше сна и отдыха.
— Первое время, которое я был здесь, — отвечал ей байкер. — Проходило для меня как в тумане. Его я проводил больше во сне, чем сознании.
Он сказал только это. Затем замолчал на несколько секунд, упёрся кулаками в матрас, напрягся остатками мышц и,... и поднялся. Сам, без посторонней помощи он встал. Чего это ему стоило, каких усилий, какой боли - не узнал никто. Но встав вертикально, Бигман выпрямился и поднял голову, взглянул в окно.
Медсестра молчала, готовой броситься на помощь, если что, но байкер стоял уверенно, немного покачиваясь, но стоял. Отдышавшись великому делу, мужчина сделал второе - свой первый, самостоятельный шаг. Он был робкий, но всё же дерзкий, «смеющийся» в лицо болезни и скептическим прогнозам врачей. Правая нога всего на какие-то сантиметры ушла вперёд, и Бигман, не удержав равновесия, падал... на подставленные ему плечи своих пришедших его навестить друзей: Тени и Кожаного. Схватив товарища замком, бородатые мужчины не позволили ему упасть, и рассмеявшийся Тень весело произнёс:
— Ну, за руль мотоцикла ещё рано садиться, но первыми шагами приблизимся и к этому.
Бигман выпрямился, опёрся на товарищей и мелкой поступью слабых ног, словно убегая от смерти, шёл по своей палате, пока не замер на месте усталостью и возникшим перед ним Бардо:
— Прогноз выздоровления очевиден, — сказал нежданный гость байкера. — Ещё немного и марафоны бегать будешь.
— Я привык ездить, — отозвался тот. — Но теперь место за мной свободно, я один на байке.
— Это как посмотреть. Твою девушку - Кристину мы недавно выкрали у Пророка. У неё в голове пока полный бардак, но изоляция от ереси, работа с психологом, и мозги должны на место встать.
— Где она?!
Воскликнул не прошедшей любовью Бигман и получил ответом от Бардо:
— У своих родителей. Они увезли её из города и будут держать под неусыпным контролем, безвылазно дома в борьбе за свою дочь. Пророк не найдет её, не беспокойся.
— Я хочу видеть Кристину.
— Не сейчас. Дай ей справиться с тем, что подселено в её душу. Позже. Она должна перебороть сектантские мысли, а ты справиться со своим недугом. После увидитесь и всё решите меж собой, для себя.
— Кому я обязан этим? Кто помог?
Хотел слышать байкер и узнал те имена:
— Бес, Шамбала и я - Бардо.
— В должниках ходить не стану. Представится случай, покрою должок.
Опиравшийся на друзей и те, по обе стороны от покалеченного, уверенно кивнули головами, давая понять, что готовы на всё. 

X

Все привыкли к общеизвестным фразам: «элита политики», «элита эстрады», «элита кино», а заодно, и к тем возможно и лицам, но большей частью рылам. Эта «элита» известна всем или многим, хотя бы желанием не видеть их и не слышать... тошнит. Но существует истинная элита, другого мира... криминального. И я говорю естественно не о тех, кто грабит, насилует, убивает - они фаршма. Я излагаю о привилегированных и коронованных представителях... ворах «в законе».
Чтобы осмелиться судить о ком-то или о чём-то, должно иметь хоть толику элементарного представления о рассуждаемом вопросе. А чтобы обзавестись этими познаниями, необходимо просто... подумать. Да-да, всё так просто и незамысловато, подумать и оглядеться по сторонам. Кто преподносит нам воров плохими и как позиционирует себя пред нами? Можно хрипеть горлом и пускать пену ртом, что все они преступники и должны сидеть! Должны,... но не априори, а по факту доказанного за каждым содеянного... и только так. Они должны, а другие, не относящие себя к уголовному миру, а совсем даже, казалось бы, наоборот, должны или обязаны, или нет?
Поймите правильно такой момент, он прост в фундаменте своём, как причины основания мира: вором «в законе» суждено стать тому лишь, кто годами доказывал, что достоин этого. Доказывал не отступным соблюдением кодекса поведения, традиций и своим... человеческим началом. Кого-то пугает фраза: «жить по понятиям», она переводится обычным синонимом: «по совести жить». А совесть «законника» всегда чиста перед работягой, инвалидами, интернатовскими, малоимущими, многодетной семьёй, ветеранами, стариками, детьми, матерями одиночками,... перед теми, в чей карман он не сунет своей руки... никогда, ни за что, не залезет к ним, не возьмёт ни копейки - ибо он не мразь последняя, но имя ему - Вор!
А те, кто хает их, беспределом отправляет по колониям, рапортуя о ликвидации очередного, порой убивая слово ничто? А те, кто кричит с трибуны, прикрываясь мандатом депутата, проводя пенсионные реформы, понижая уровень жизни людей, но при этом неуклонно повышая свой зарплатами, сокрытым бизнесом и хищением бюджетных средств? Не надоело корчить из себя дураков, чёрное называть белым, белое чёрным? Разуйте глаза и увидите правду, не бойтесь хоть раз в жизни взглянуть ей в лицо: воры не изверги, но такие же люди, способные и оказывающие помощь нуждающимся в ней.
Не каждый увенчанный короной «законника», конечно же, нет. Многие из них её получили ровно так, как и теперешние заслуженные и народные артисты страны - покупкой или подарком. Но о них я и не говорю, хотя и среди них есть достойные люди. Рассуждение строится только о тех, кто заслужил, кто честно прожил, кто получил и гордо подставил свою голову под корону.
Пустоцвет был таким. Ни на полшага, не на пол взгляда, ни на глоток воздуха он в жизни своей не отступал и не предавал единственно важного для себя: воровского, означавшего для него оставаться человеком, оставаться собой. Никогда он не жил иначе, но не заслуживавшая его расплата настигла авторитета за то, чего тот не делал и там, где ему суждено было быть.
Руками и ногами зеков, напавших на проходившего мимо пилорамы колонии, Пустоцвет был избит и после раскоронован лагерной знатью, осудившей его на лишение титула вора за серьёзнейший проступок - ведение дел с администрацией. Он, конечно же, этого не делал, но начальник колонии хитро представил доказательствами против него, подставив авторитета под раскоронацию и в бочину перо.
Пустоцвет ждал этого и понимал, что избежать данной участи ему не удастся. Дело было даже не в легавой брехне и стечении обстоятельств: кто-то же ведь всё-таки сдал Муслима. Он, что называется, попал в «идеальный шторм», не имея в лагере, где отбывал срок друзей, но заполучив там ещё с воли хренову тучу врагов. Они-то, рангом ему под стать, собравшись и порешали междусобойчиком: Пустоцвету вором не быть и низложили авторитета, переставив и укрепив своё влияние в лагере.
Но «законником» человека делает не корона и даже не честно заслуженное звучное имя. «Законником» его делает душа: честная, ясная, светлая, незапятнанная ничем, никем... и никогда.
Пустоцвет был обладателем как раз такой. Поднявшись с земли и смахнувшим с себя её пыль, всё же вор и никак иначе, даже не взглянул на кровоточившую рану в боку. Отойдя в сторону, он присел на свежесрубленной лес и, закурив, молча затягивался табаком, выдыхал лёгкими дым, скрывавший уставшие от жизни, но вожделевшие спросить за всё глаза.

XI

Выработав привычку получать преимущественно хорошие новости, наслаждаться жизнью и её дарами, Андрею Ивановичу не улыбалась отвернувшаяся от него в последнее время удача, и высокому политику оставалось разве что уповать на счастливый случай способный решить все обрушившиеся на него проблемы. В действительности же он сам водрузил этот груз на свои дряблые плечи рыхлого тела с подселённым в него смертельным вирусом. И этот факт усугублял негативный настрой чиновника. Не желая сдаваться «королю» воров, и в этом ему стоило отдать должное, Андрей Иванович успокаивал нервы в загородном домике, построенном для охотничьих утех. Благородная забава была одной из немногих перекочевавших нужд из предыдущих поколений и всяких вертикалей власти, своего рода незыблемый оплот досуга сильных мира сего от нашей страны.
Рассредоточившаяся охрана неустанно бдела за безопасностью, а представитель элиты от политической знати встречал пожаловавшего к нему гостя, подбрасывая трескучих поленьев в жар разведённого каминного огня. Диалог между мужчинами не спешил завязаться переплетением слов, и пожаловавший визитом Анатолий Владимирович смотрел в распахнутое окно на лёгкую усладу опускавшегося вечера, любуясь красотой природы простиравшегося вокруг заповедника.
— Хорошо здесь, ласково на душе, мирно.
Вдруг сказал с восхищением он и получил ответом от прикрывавшего дверцу камина:
— Ваша душа успокоилась, Анатолий Владимирович. И если щебетание птиц и шелест листвы способны усыпить её контроль над теперешними обстоятельствами, недалеко и до почевания тела, отнюдь не в тёплой, уютной кровати вашей с супругой комнаты.
— С супругой, — выдохнул горечью сожаления тот, обернулся от окна и присев в кресло напротив собеседника, признался. — Она ушла от меня. Даже вещей не забрала, в чём была, в том и покинула наш с ней дом.
— Вы поссорились?
— Скорее нет. Она проявила настойчивость, а я слабость, поддавшись на её уговоры. Разоткровенничался и вот результат.
— Слабость в политике равносильно слабости с женщиной, не красит и не делает из мужчины мужчину, — привёл сравнение Андрей Иванович и добавил скептицизма. — Не в том мы с вами возрасте, чтобы играть в разводы и свадьбы. Перебесится, вернётся. Ничего серьезного ведь не произошло?
— Как посмотреть, — продолжал отчаяние Анатолий Владимирович. — То, что она узнала, не должно было стать достоянием её ушей. Но... результат очевиден и непригляден.
Наливая коньяк под начинавшуюся задумчивостью беседу, его негромкие всплески в бокалы подчеркивали образовавшуюся паузу в диалоге мужчин, и, закупорив бутылку пробкой, Андрей Иванович взял бокал и нарушил безмолвие:
— Ваши семейные дрязги - ваши дела. Предлагаю выпить, — дождавшись когда визави поднимет свой бокал и протянет его соприкоснуться для звона стекла, добавил, — Не чокаясь... за меня. — и опрокинул коньяк махом.
Анатолий Владимирович замешкался непониманием, пригубил ароматного напитка не из дешёвых и осмелился на уточнение:
— Решили сдаться, Андрей Иванович? Рябой оказался вам не по зубам?
— Я, в отличие от вас, довольно трезв в рассуждениях и целях, — отвечал тогда тот. — И умею видеть и признавать свои просчёты. Я сделал один из таких и мне придётся расплатиться за это,... надеюсь не в самое ближайшее время.
— Что-то случилось, что ускользнуло от любопытствующего взора меня, ушло из вида?
— Многое, Толя, о чём ты не знал и не был в курсе. Я решил покончить с Рябым, и на него было совершено покушение.
Анатолий Владимирович замер желанием услышать желанное для себя, но ему пришлось довольствоваться только:
— Неудачное, — договаривал Андрей Иванович. — Ему удалось уйти и нанести ответный удар... болезненно ощутимей, известный своим летальным исходом и неизбежный... для меня.
— Чёрная вдова...
— Вы верно поняли. Она.
— Я предупреждал вас, она - бестия и скрыться не удастся. Теперь и вы на её счету.
— Счёт открыт, но до окончания матча ещё есть время отыграться и провести уйму результативных атак. Сдаваться нам нельзя, всё поставлено на карту.
— Наши жизни.
Дополнил видением решающей ставки Анатолий Владимирович, но высшее политическое звено опровергло вот чем:
— Много серьёзней этого, Толя, много серьёзней. Мы и наши семьи можем лишиться абсолютно всего... до последних трусов, если станет известным всё то, как и чем мы жили годы. Никто не встанет на нашу защиту.
— Свои шкуры беречь станут.
— Теперь верно, теперь в цель.
Слова беседы придавила собой гнетущая тишина, и политики молча сидели в креслах, потягивая коньяк и осознавая свою беспомощность уже перед двумя явлениями мира: перед смертью и гневом вора.

XII

Жизнь скоротечна, стремительна, когда-то желающая ускользнуть от нас, а в иные моменты давящая своими проблемами, заставляющая кого-то прогнуться, кого-то поддаться, а кого-то закаляет в сталь.
Многие стремятся запечатлеть свои достижения фото и видеосъемкой каждого шага, а также того, что едят. Меньшее число не оставляет после себя кадров жизни, ограничиваясь поступками и памятью о них. Фауст был из таких, чьё фото имелось лишь в его личном деле, а видео у снимавших про него кино вертухаев. Поведение, манеры, повадки такого знатного авторитета очень интересовали спецов, собиравших о серьёзных людях сведения способные использоваться в дальнейшем с ними в борьбе.
Он уже не вставал, не было сил. Чтобы лишний раз не тревожить вора, в бараке, где была его койка, сидельцы перешли в режим тишины и редкого появления, стараясь даже ступать так, чтобы не скрипели половицы досок. Всё тяжелее «законнику» было дышать, всё нестерпимей поднимался жар его тела, вздымавшегося обнажённой, истатуированной авторитетными наколками грудью.
— Мальборо... — шептал он иссохшими губами.
— Рядом с тобой, Фауст. — послышалось ответом от подозванного к себе.
— Ты сделал с Шадо, как я приказал?
— В точности. Сука ползла до ворот в пыли, грязи и своих же соплях и слюнях.
— Хорошо. Остальное Шамбала при личной встрече довершит, мы же закончили, что от нас зависело.
— Ему бы сообщить как о предстоящем госте в его город. Чтобы успел подготовиться,... да нож поострее наточить.
— Он у него всегда как бритва, вору только так положено. А ежели когда глазами встретятся вдруг, окажется без пера, руками задушит или в глотку зубами вгрызётся. Этот паренёк главное наследие, оставшееся после него, самого Лорда.
— Фауст, воды дать? Хотя бы губы смочишь.
— Пришло время, Мальборо. Пришло моё время, — авторитет облизал шершавым языком сухие, бледневшие губы и продолжил. — Я ухожу, а ты встанешь на моё место.
— Я не вор, Фауст. Мне не положено.
— Не вор. Но среди всех тебе доверия больше... и это моя личная просьба. Удружишь?
— Сделаю, Фауст. Остальным как про это сказать?
— Не словами, Мальборо, ничего не говори. Просто покажешь меня закрытого веками, люди сами всё поймут.
— А если со следующим этапом «законника» какого к нам привезут? Ему власть передавать?
— Не торопись, приглядись к нему сначала. Если понадобится, проверь на вшивость. Станица правильным, сам всё поймёт; окажется мразью, люди тебя поддержат, статуса и масти его в свой страх не возьмут. На твоей стороне будут.
— Понял тебя, Фауст.
— И запомни, Мальборо. Бывают случаи, когда короной тебя награждают не такие же. Вором тебя делает окружение, и это намного серьёзнее и ответственнее... знать, что на тебя понадеялись люди. Тебе стоять за них, за их интересы и жизни... всех и годами.
Авторитет выдохнул и замер уже не вздымавшейся грудью. Мальборо опустил его веки, и входившие в барак заключённые, словно ждали конца, снимая головные уборы и потупив каждый взор в дань памяти и уважения к вору.

Вертухаи были недовольны, но не осмелились поднять хай. Вся колония, всеми старожилами и новичками лагеря высыпала во двор словно бы по сигналу, но по зову сердца. Зеки неторопливо стягивались толпой и встречали выносящих на руках тело Фауста. Впереди шёл Мальборо. Ни шмыганья носом, ни скрежета зубов, только словами от парней:
— Прощай, вор.
— Благодарю, Фауст.
— Вечность твоя.
— Покойся с миром.
Говорили они.
Даже Начхал вышел из своего кабинета, чтобы увидеть, проводить и разрешить... Он дал отмашку рукой, и те четверо вместе с Мальборо выходили за распахнувшиеся ворота лагеря, не для того, чтобы убежать, но для того, чтобы похоронить... вора «в законе» - Фауста.
Странно это. Когда сильный человек живёт, слабые и не очень, но верные и преданные ему уважают своего лидера. А когда тот уходит, окружение меньшим числом не становится, но всё же явно теряет... свою силу. Её возобновить суждено было последнему коснувшемуся на прощание руки Фауста - Мальборо.
Выкопав могилу, где суше, тело авторитета предали земле, склонив головы на прощание, простившись тишиной, пением под небесами птиц и лёгким ветром. Вот и вся музыка в память о том, кого считали вором, и кто был человеком.

XIII

Поникнув погонами, настроением, но не желанием записать на свой счёт победу трофеем над «королём» воров, тогда уже майор Семичастных продолжал коверкать мозг над тем, где мог скрываться, так желаемый им быть найденным и устранённым Рябой. «Благородство» цели подчеркивало «офицерскую честь», и сотрудников ФСБ долго бы ещё ломал извилины в раздумьях над своей первостепенной задачей, если бы не раздавшийся звонок на его личный мобильный. Взглянув на неизвестный номер, силовик секундой решался и ответил на рингтон:
— Да. Кто спрашивает?
— Семичастных, хочу высказать тебе своё сожаление и соболезнования в связи с утратой звания подполковника, — послышалось в трубке мужским голосом. — А меня поздравить... с тем же, ведь из-за меня всё произошло.
— Рябой. — понял с кем говорил сотрудник спецслужб.
— Я. Не личное, конечно, знакомство, но лучше чем если бы я на кушетке морга, а ты, стоя рядом и рапортуя об этом заказчикам устранения меня. Ты понимаешь, Семичастных, о ком речь. Они же тебя в звании приземлили.
— В звании да, но цель изменению не подлежит. Ты по-прежнему приговорён, и мне предстоит осуществить это лично, если я желаю вернуть свои шансы на дальнейший успех в карьере моей.
— Ценно откровение, майор, — отозвался вор в динамиках телефона. — Но жизнь такая штука, никогда не знаешь: ты сегодня или тебя сейчас. Вот вы, к примеру, попытались. Почему бы мне не ответит теперь?
— Звоните предупредить или попытаться перекупить?
— Нет, Семичастных, я не из таких. Я совесть не мараю покупкой офицерской чести, в отличие от тех, кто её продаёт, проливая кровь безвинных за звезду на погоны и благодарственную запись в личном деле с карьерным взлётом.
— Так о чём звонок?
— Твоё предположение наполовину верно. Купить - неверно, а вот предупредить,... — огласил своими намерениями авторитет, но тут же успокоил напрягшегося нервами силовика. — Ты же понимаешь, что если бы я захотел, твоя жизнь превратилась бы в кромешный ад, но очень короткий по времени. Стоит мне только сказать и вслед за отмашкой, весь криминал от шестёрок то блатных начнёт охоту за тобой, прямо или через твоих близких.
— Чего ты хочешь, Рябой? Прямо скажи.
Настаивал нетерпением майор Семичастных и услышал неожиданностью ответа:
— Пустоцвету волю. Колонию, где сидит, установишь быстро, не проблема.
— Он по закону сидит, и срок уже отбывает по полной. Даже если бы меня и заинтересовало это предложение, воплотить его можно было бы только на досудебной стадии. Теперь без вариантов, он сидит.
— Варианты есть всегда, или тебе напомнить об осужденных политиках и силовиках? А что касается заинтересованности, так ты её прояви... в твоих же интересах - сохранением жизни, майор.
Силовик задумался над предложением, оказавшимся неприемлемым к отказу и напомнил:
— Я знаю за Пустоцвета. Пока на тебя, Рябой, информацию собирал, другой ко мне поступало. Его раскороновали в лагере и на перо насадили. Он больше не вор.
— Вот и не беспокойся об этом. Тебе же на руку, проще освободить будет. Не «законник» раньше отписанного ему на волю выйдет, а обычный мужчина годами ближе к преклонным.
— Он вора сдал - Муслима.
Напомнил в трубку Семичастных, но услышал жёсткостью тона в ответ:
— Эту херню ты будешь втирать своим коллегам на ваших мусорских сборищах. А мне ты должен свободу для одного из нас... для Пустоцвета.
— Он важен для тебя, Рябой. Зачем мне тогда награждать тебя козырем? Я могу оставить его себе.
— Дурак ты, Семичастных. И те, на кого ты служишь, такие же дураки. Но с ними я разберусь, обещаю. Тебе же просто шанс даю, можешь выжить и остаться человеком, либо сдохнуть и стать забытой паскудой. Тебе выбирать.
— Моя жизнь в обмен на твоё слово о не отмашке криминала на меня плюс Пустоцвет. Такой взаиморасчёт?
— Верно, понял.
— Но ты же понимаешь, Рябой, я должен буду продолжить погоню за тобой и рано или поздно настигну.
— Прекрасно, Семичастных, прекрасно осознаю. Но к тому времени как ты выдохнешь мне в затылок, я завершу начатое задолго до меня. И когда ты узнаешь, в чём дело, может и не захочешь смерти моей. А пока... Пустоцвету свободу.
Беседа прервалась потухшим экраном гаджета, и откладывавший его в сторону силовик произнёс:
—Будет ему воля. Пусть выходит.

XIV

Проведя совещание руководства области с красивыми докладами, отрепетируемыми речами и постановочными кадрами освещавшего весь этот маскарад правды телевидения, Губернатор не спешил покидать своего кресла, дожидаясь расходившихся коллег. Камеры с треног скручены, зачитываемые листы спрятаны по папкам и портфелям, единственным, кто оставался, не собираясь уходить, был прокурор.
Депутатская возня переместилась в коридор, смягчаясь в тишину за закрытой после себя дверью. И Губернатор спросил своего приятеля:   
— Ты Прокурор области или кто? Я ни за что не поверю, что ты не в силах совладать с каким-то там следователем из центра. Что он ходит вокруг и разнюхивает, разнюхивает?
— Не повышай градус, — ответил тот. — Я, в отличие от тебя, хоть что-то предпринимаю. А ты только собрания созываешь, и рейтинг себе поднимаешь, мозоля с экрана ТВ глаза тем, кто нас посадил на эти места. Уже к перевыборам готовишься?
— К каким «пере», нам бы до них до...жить и не вылететь со своих постов или куда подальше.
— Куда?
— А это уже по твоей части. — разъяснил свой страх перед уголовной ответственностью Губернатор.
— Обожди с этими волнениями. Лука копает глубоко, но и мои специалисты рядом землю носом роют, и мне также информация стекается. Хочешь знать?
Спросил Прокурор области и получил нервным ответом от первого лица субъекта:
— Хочу!
— Дети те. Да-да, их в народе детьми называют, хоть они и перевалили совершеннолетний рубеж. Те девять, кто шумиху в городе учинил, положив депутатов и ментов, не закончили то, что обозначили главенствующей целью. И если бы...
— Что если бы...?
Прокурор выдержал паузу с задумчивым взором и признался результатами ставшего известным ему:
— Мы могли бы быть в списке пострадавших от их действий.
— Точно знаешь? — уточнял Губернатор. — Ошибки нет?
— Лучше предположить и ошибиться, чем недоразмыслить и не учесть. Ты вспомни главное. Ребят как обезвреживали?
— По месту обнаружения преступников, имеющимися возможностями и возникшей необходимостью.
— Это ты наверх так доложил. А Лука иными сведениями ошарашит. Скажет, что приказ был отдан не на задержание, а на уничтожение. Представь, какими последствиями это отразится на нас с тобой, учитывая наши руководящие роли в произошедшем. И если выяснится первопричиной случившегося вина тебя и меня?
— Мы что ли им оружие выдавали и на ментов, прокурорских и чиновников направляли?!
Вспылил гневом недоразумения Губернатор, но его приятель продолжал держать себя в руках, излагая фактами:
— Стволы не наша работа, опять же наша недоработка. Почему на нашей земле свободно гуляет незарегистрированное оружие? Почему его может приобрести каждый молодняк?
— Да у нас по стране оно в каждом подвале припасено, на чердаке, в гараже, на антресолях.
— Вот так и скажешь, когда тебя спросят! — вспылил уже Прокурор области. — А пока размышляй над тем, как избежать ненужного ни тебе, ни мне диалога с теми, кто выше сидит и оттуда сейчас бдит за нами.
— Все, кто был в оперативном штабе той операции, скажут правильно. Им своих голов также не сносить, если что.
— Надеюсь. С некоторыми из них я уже провёл разъяснительную беседу, люди выработали манеру поведения и рифмы слов... на крайний случай. С остальными говори сам.
— Пошепчусь, — согласился Губернатор. — Надо прикрыть тылы со стороны общественности, как-то пустить им пыль в глаза. Я тут подумал, можно назначить дату и установить мемориальные таблички на здания администрации, прокуратуры и отдела полиции, в связи с трагическими событиями произошедшего. Думаю, горожане оценят этот наш вклад.
Прокурор усмехнулся и заметил на такое предложение:
— Дату назначить? Тот день станет концом тебя и меня. Вспомни, кого пришли люди хоронить, чьи гробы на руках несли? Это объясняется уважением к одним и ненавистью к другим. Притормози со своей инициативой, не время сейчас. А вот следы замести стоило бы.
— Веник дать и совок, чтобы доказательства в кучу?
— Вроде того. Кафе - место печальных событий лучше бы сжечь. Спокойнее будет... для нас.
Губернатор понимаючи покачал головой и согласился:
— Сделаем. Скоро. Всё?
— Нет, — прогремело продолжением от Прокурора области. — Лука землю копает, мои рыхлят, но появились и другие шахтёры, глубоко лезут. Рино с Барсом приходили в мой торговый центр.
— Ну, приходили и что? Может за тряпками купить? — предположил чиновник, но тут же опомнился. — Хотя, такие люди по двое в магазины не ходят, тут другое. Ещё Барс...
— Знаешь что-то?
— То, что должен знать бы и ты, — оскалился Губернатор. — Этот вор,... кстати, с появлением его стоило поздравить чуть раньше, ещё недавно лежал в больнице, но исчез из неё, сбежал. Ты арестовать-то его пробовал?
— Скажи, за что и где его искать. Сделаю. — отговорился, показав свою немощность прокурор.
— А контора твоя... букмекерская, почему не работает?
— Она настолько же моя, насколько и твоя. Про кафе не забудь.
Прокурор области подмигнул Губернатору и, поднимая своё в кителе дряблое тельце, отправлялся к выходу, завершив истинное совещание, закулисное, не для всех.

XV

Анатолий Владимирович жил в постоянном страхе, не мог забыть, она не позволяла - Чёрная вдова. Своим незримым присутствием девушка доводила политика до испарины лба и уже не лёгкого, а даже заметного со стороны мандража. Заглядывая смерти в глаза, человек всегда вспоминает о содеянном, раскаиваясь в нём, о чём-то печалясь. Таково наше убранство, такова внутренняя суть. Но мир не изменить, время вспять не повернуть и за ошибки приходится расплачиваться.
Дом чиновника был пуст от людей: жена покинула его, а обслугу политик сам распустил от работы, опасаясь, что они станут свидетелями его возможного очередного нервного срыва, отделял от которого мужчину не покидавший его рук бокал со спиртным. Очередная порция наполнялась из уже не закрывавшегося и близившегося к пустому графина, свежий лёд на смену растаявшему, и слегка затуманенный зелёным змием взор политика оказался прикованным к падающей в  вечернем небе звезде.
— Человеку всегда нравилось любоваться звёздным небосклоном, — говорил Анатолий Владимирович слышавшемуся за его спиной приближавшемуся цокоту женских каблучков. — Вселенная зачаровывает, манит нас своей красотой и бесконечностью, одаривает спокойствием.
Шаги становились громче и ближе, растворившегося в крови спиртного будто и не было, уступив место обуревавшему хозяина дома ужасу. Цоканье прекратилось, остановившись на месте, и его сменило человеческое дыхание и женский голос:
— На падающую звезду всегда было принято загадывать желание, и верилось, что оно сбудется.
Чиновник узнал эти нотки и, обернувшись, увидел говорившую с ним - Чёрную вдову.
— Любые проблемы на фоне бездонного неба теряют свою значимость, — произнёс он. — Даже самые страшные.
— Мифы древнего мира, — согласилась леди-смерть. — Но небо является местом обитания богов, которые могли миловать или наказывать обычных смертных. Нам же уготована участь-земля.
Очередной огонёк на небе вспыхнул красивым полётом, растворившись потухшим за горизонтом, и подметивший его Анатолий Владимирович, будто смирившийся или попросту уставший бегать от судьбы, покорно произнёс:
— По иным поверьям это посланная на землю душа, стремящаяся вселиться в тело новорождённого и пройти свой жизненный путь.
— Иные мысли, — противилась девушка, — Сорвавшаяся и падающая душа покойника - твоя. — блеснула ненавистью в своих глазах она.
Политик уже всё понимал, но как-то теплился надеждой и всё же грезил, что это был не его конец, когда обречённо спрашивал:
— Уже решила как?
Чёрная вдова бессловесно кивнула в ответ и, доставая из принесённого с собой рюкзака маленькие заряды, стала крепить их на стены гостиной.
— Можно опередить время, технологии...
Начал говорить он, но она перебила:
— Не стоит пытаться.
— Но нужно успеть сделать главное: попросить прощение. — смотрел в глаза леди-смерть Анатолий Владимирович, надеясь на пощаду.
Но нет. Она лишь подошла к стоявшему у окна роялю и манящими пальчиками звала чиновника к себе. Словно загипнотизированный он тронулся с места и шёл ей навстречу, не смея противиться чарам красотки.
— Сыграй мне, ты же умеешь. — просила она присевшего за клавиши хозяина дома.
— Ты жестока, просить живого исполнить композицию его смерти.
Отвечал политик, разлучая руки с бокалом коньяка и чувствуя на себе ласки Чёрной вдовы. Она лёгкими движениями проводила алым маникюром по его щекам, спускаясь к шее, вызывая приятный мандраж и прилив эротического возбуждения. Закрыв глаза, он отдался ей полностью, а она привязывала его ремнями к стулу.
— Если не хочешь ты, музыку предложу я. — сказала опутывавшая его в бездвижение леди-смерть и, отойдя в сторону, включила лирическую композицию на стереосистеме.
Музыка расслабляла собой вечер, и девушка принесла из прихожей, оставленные чуть ранее в ней канистры с бензином. Разливая их под красивые аккорды, Чёрная вдова говорила:
— На стенах кумулятивные заряды. Они не разнесут стен твоего шикарного особняка, только подожгут.
— Убей, не мучай. — отозвался страхом политик.
— Даже не проси. — прозвучало ответом, и леди-смерть привела в действие детонаторы.
Негромкие хлопки закреплённых на стену взрывчаток вспыхивали искрами и занимались пламенем от разлитого повсюду бензина. Секунды лишь череды множества взрывов и уже вся гостиная полыхала и возгоралась жарче.
— За мужа, за сына, за всю мою жизнь. — сказала прощальными словами Чёрная вдова и уходила.
Пламя разгоралось ярче; музыка, словно аккомпанемент смерти продолжала играть; дом обуревал пеклом пожара, и чиновник начинал жариться в нём живьём, напоминая собой сидящим за вспыхнувшим роялем игравшего и исполнявшего песню артиста.

— Внимание, внимание. Пассажиры, вылетающие в Берлин, пройдите к выходу номер один. Объявляется посадка на рейс сто четырнадцать Москва-Берлин.
Слышала объявление диспетчера аэропорта Виктория Геннадьевна, стоя под сменявшимся электронным табло, информировавшего о рейсах пассажиров аэровокзала. Любившее когда-то сердце женщины не почувствовало горечи за своего мужа, превращавшегося теми минутами в угли адских мучений. Оно было разбито в осколки хрусталя и умерло тогда, когда узнало, что сотворил её супруг годами раньше. Из багажа только дамская сумочка и билет в руках на рейс. Виктория Геннадьевна шла к стойке регистрации и покидала страну, бросив всё, что у неё было, но сохранив самое главное - себя.


ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

I

Затихорившись, но не спрятавшись от разыскивавшего его хрипом раскрытой, слюнявой пасти закона, Рябой не спешил афишировать место своего вынужденного пребывания, не показываясь чужакам на глаза, но и не прекращая руководить «поводьями» уголовного мира, противопоставляя «золочёную карету справедливости» трухлявой гнилью «тачанке продажного закона».
И коль уж так повелось, обывательский делами: припасами съестного из магазина, связью извне и контролем от сновавших повсюду, словно шакалы мусоров, искавших подраненного хищника, но довольствовавшихся лишь падалью из числа пьяниц и наркоманов, занимался Шептун, помогая «королю» воров сконцентрироваться на главном. А дел было в достатке, одним из которых авторитету и пришлось заняться, проводя встречу в безлюдном сыростью погоды парке прошедшего только что дождя с пожаловавшей к нему Чёрной вдовой.
Ещё стекали и падали в образовавшиеся лужи на асфальте прохладные капли с освежавшейся ими зелёной листвы, ещё не успела озарить город всей своей красотой проявлявшаяся в небе радуга, как леди-смерть держала Рябого под руку в неторопливой прогулке без зонта. Лёгкая прохлада укутывала стройный девичий стан, и она перебарывала её исходящей теплотой от тела вора.
— Умница, девочка, — произнёс он нотками благодарности. — Красиво поступила, верно поступила, правильно.
— Справедливо, — добавила она. — Как он того заслуживал.
— Когда пожарные приехали и потушили дом, внутри предстала шокировавшая их взгляд картины. За испепелившимся, но продолжавшим стоять и держаться на стальных ножках роялем, сидел обуглившийся политик, будто аккомпанировавший языкам пламени подступавшей к нему смерти.
— Именно так он и умирал.
Жёсткостью голоса парировала Чёрная вдова, и Рябой, взглянув в её полыхавшие гневом глаза, сказал:
— И вновь повторяю... умница. Власть всегда считала и ставила себя выше закона, сажая на цепь зарплатами, льготами и лживой присягой тех, кто недоумием своим становится её слугой или рабом отмеченным погонами. Но выше закона всегда она - справедливость.
— Это так. Вот только закон вооружён огнестрельными всех видов стволами, а справедливость голыми кулаками и стальным пером,... чаще всего кухонным.
— И этого вполне достаточно, девочка, вполне. Иногда, даже чересчур, хватает и обычных зубов, чтобы вцепиться ими и загрызть паскуду. От такого даже ствол не убережёт.
— Ну, силовики ведь поддерживают власть, а её рейтинг строится на войнах.
— Вот именно - истина. Только опрос скоро производить будет не из кого. Геноцид народа полным ходом сегодняшних дней... воплоти.
— Кровью и страхом те, кто правит страной, пытаются и хотят обеспечить нужную и выгодную им стабильность в обществе. А она достигается только тогда, когда власть не даёт народу повода сместить себя. Своей политикой они сами пилят сук, на котором сидят.
— Политика силы допустима в определённые моменты и в строго определённом же направлении. Но когда она неразборчива и ведома слабым умом - это крах.
— Рябой, ты же приведёшь нас к победе?
Желанно спросила леди-смерть, и вор ей ответил так:
— Чем сейчас и занимаюсь, красивая. О чём только голова и болит. С политиканами и чиновниками на время притормозим. Один подох, другой гниёт заживо и сам об этом знает, сурово с ним, конечно, но в самый раз. Дальше говнюкам власти передышку дадим, дипломатию подключим. А твои смертельные таланты перенаправим на другие фронта. Шамбала с Бесом тебя заждались.
— Мальчики. — улыбнувшись знакомым именам, соскучившись, произнесла Чёрная вдова.
— Вижу, помнишь. Навести ребят. Навести тот город, им там скоро помощь может понадобиться... и без тебя никак.
— С превеликим удовольствием увижу их вновь. У них там, кажется, какой-то Пророк объявился. Бросил вызов?
Вор остановил неспешную прогулку и, выдохнув некой тоской раздражения, произнёс:
— Там вызовы по всем флангам и направлениям летят, устанешь теннисной ракеткой отмахиваться.
— Так пусть возьмут биты и цепи, намотанные на руки в кулак. — предложила всё той же улыбкой леди-смерть.
— Уже взяли... в руки ножи и наматывают... кишки на вертел.
— Тогда я поспешу на эту вечеринку, хочу, чтобы мне кусочек праздника достался. Но кто тот проповедник, несущий слово божье в народ?
— Религиозный дегенерат, — жёстким ответом услышалось от Рябого. — И вера его неправильная - чудовищное зло, поддавшись которому, душа людская станет погребенной под гнётом навечно неспособной освободиться от его пагубных для себя пут. Но ему в этом городе нужно что-то иное.
— Что?
— А вот это нам и предстоит выяснить, девочка. Только пока я буду разбираться с этим вопросом, тебе предстоит помочь в решении других... ребятам. Они объяснят по месту, что и как.
Леди-смерть понятливо кивнула ответом, встрепенулась замерзшими плечиками и, прижавшись к Рябому, продолжила неспешную прогулку с ним по убегавшей вдаль аллее, навстречу проявившейся полностью радуге и показавшемуся, расходившемуся теплотой дня солнцу.

II

Оставив корзины с пожертвованиями прихожан охранникам своей церкви, Бирка торопил Пророка в подвальное помещение, где их уже ждали разогревавшиеся ласками между собой обнажённые красотки. Скинув с себя мешавшую утехам одежду, друг мессии буквально окунулся в выставленные к нему женские руки и, ощущая их вожделение на себе, выискивал глазами первую желанную из всех - Кристину.
Девушки среди прелестниц не оказалось, и слегка расстроенный её отсутствием Бирка не прекращал попыток увидеть лучшую среди обнажённых тел. 
— Где? Где она? — спрашивал он, желая и грезя в первую очередь лишь её чарами и чувственным пылом.
— Ты о ком? — интересовался присоединившийся к массовой оргии Пророк.
— Кристина где? Она должна быть здесь, я её ещё до проповеди видел. Да и куда ей идти, она же тут при церкви живёт.
— Прихорашивается, — прозвучало ответом готовившегося к первому соитию мессии. — Скоро придёт. А ты пока разогрейся с какой-нибудь другой... или со всеми разом.
Порыв страсти обуревал игривым настроем обнажённой компании, но похоть Бирки не реагировала готовой к работе потенцией, предпочитая дождаться одну - самую для себя желанную.
Заждавшись и не увидев Кристину, друг мессии поднялся, растолкал возбудившихся дев и торопился в коридор, лично поискать красотку.
Выбежав голом и заглядывая из комнаты в комнату, он не обнаружил девушки, лишь напугал своим видом и распылённостью нёсших корзины с пожертвованием крепких парней.
— Вы здесь мулатки такой с большими глазами не видели?! — бросил криком на охранников приятель Пророка.
Картина, конечно, поразила накаченных ребят, отвечавших за кассу секты, но, покачав головами «нет», они замерли на месте.
Они... Бирка же, смекнув разумением, торопился в общий разврата зал.
— Пророк, у нас были гости. — сказал он, купавшемуся в ласках мессии.
— Шли их до завтра, сейчас ночь утех. — блаженным расслаблением ответил тот.
— Ты не понял. Незваные визитёры осмелились прийти, оставив после себя весточкой: одну из девчонок прихватив - мою Кристину.
— Шамбала, — послышалось встревоженным голосом Пророка из любившей его толпы, и, принявший позу сидя «посланник господа» спросил. — Когда?
— Судя по всему недавно. Или во время проповеди, или сразу после неё. Зашли тихо, взяли, кого хотели и ушли. Я чувствовал, попытки выкрасть тёлку не прекратятся, будут ещё.
— Хрен с ней с бабой. Важно не что взяли, но у кого. Телефон мне... быстро.
Подсуетившийся Бирка протягивал «святому отцу» мобильный, и тот, отталкивая от себя возбуждённых, желавших отдаться ему красавиц, выходил из их сплетавшейся ласками тел толпы.
Номерок был заучен наизусть и, вбив его на клавиатуре монитора, Пророк недолго ждал ответа на вызов.
— Вечер поздний, но я осмелился напомнить о себе и понял бы, хоть и досадой, ваше нежелание говорить со мной, или перенести беседу на завтра. — миролюбиво произнёс он в телефон.
— Я слушаю вас и не занята, к тому же. — отвечал женский голос, принадлежавший жене Беса - Ане.
— Прошу прощения за неожиданность объявления себя, но страстное желание не даёт покоя мне и гонит прочь не наступающий никак сон.
— Желание чего?
Переспросила девушка и услышала вот это:
— Увидеть вас и оказаться вновь... очарованным обществом и добротой желанными для меня, хотя бы на мгновение. Позвольте пригласить вас на свидание, вполне официальное... завтрашним днём?
Голый Пророк, звонивший по телефону, такой же Бирка и множество обнажённых дев - представавшая перед глазами картины была той ещё, напрашивавшейся на холст через кисть и мазками. Но Анюте не суждено было видеть всё то, и она лишь ответила:
— В парке, ближе к вечеру. Найдёте меня.
— Непременно, — получив желанный ответ, согласился мессия и простился с Аней. — Всего вам доброго. Сладких снов.
Не понимавший сути звонка Бирка, недоумевая, смотрел на «посланника божьего», пока не спросил:
— И на хрена ты телеграфил? Одну похитили, другую желаешь зацепить?
— Вроде того, — ехидством хитрости как бы признавался Пророк. — Вроде того. Увидишь её тело, она не сможет, не понравится. А пока... ныряй в центр и наслаждайся тем, что есть.
Приказал другу мессия, отложил телефон в сторону, и они вдвоём окунулись в жаждавшие их ласок женские тела, наслаждаясь начинавшейся ночью и одариваемой их любовью.

III

Российские чиновники и нечистоплотные допингом участники разных соревнований в последние годы нанесли ощутимый, и даже сокрушительный удар по отечественному спорту. Дисквалификации в разных его видах, отлучение от международных арен и заслуженное недоверие к нашему флагу гордо бы реявшему под гимн завоёванных медалей. Теперь этого нет. И, возможно, слава богу. Не умеете тренироваться и побеждать честно, сидите дома, тратьте миллионы долларов, которые вам платят... не за что. И не стоит позорить страну, народ и богатую, честную историю спортивных достижений тех, кто был задолго до вас и, в отличие от вас же, останется в памяти добрым... навсегда.
Бывшие чемпионы завершили карьеры, новых «звёздочек», увы, на небосклоне не зажглось. Нет, можно, конечно, кричать за талантливых ребят, и голос первыми надрывать станут те, кто преследует первой целью лишь одну - выделение средств и побольше. Те же, у кого совесть есть, молча согласятся и продолжат тренировать свои коллективы, выискивая в них и ограняя напутствиями и опытом таланта редкого своим появлением самородка. Только так.
Дисквалификация, провал чемпионов, неудачные выступления - вот и всё, что приходится слышать последними годами, вот и всё. Но отмывать деньги как-то надо и нас кормят с ложечки такой чепухой: «На чемпионате России по футболу, в такой-то команде, связка нападающих и полузащитников из сенегальца, бразильцы и камерунца, серией результативных атак принесла своему клубу крупнейшую в истории победу, порадовав своих болельщиков». Ну, разве не смешно? Обхохотались бы, если б не печаль. Отмытие денег и издевательства над российским спортом и его поклонниками. Кажется, и вполне заслуженно, аргументированно, что единственно чистыми спортсменами у нас являются паралимпийцы, и перед ними поклон в уважении, и бегающие в парках и скверах утром, днём или вечером, обычные люди. Остальные, в большинстве своём, трепло.
Желая поменять сложившуюся тенденцию и обелить себя в глазах общественности, промоутеры пошептались между собой и решили устроить громогласную и не менее важную для них доходами схватку между чемпионом мира по боксу в среднем весе и выбранным кем-то из российских бойцов. Естественно, на международную квалификацию и того и другого результатами бы никак не отразилось, ожидалось лишь шоу, но жёсткостью да. Полный контакт, полноценными раундами, полностью матч до победы одного из. Местом проведения боя выпало стать... городу Шамбалы.
Ожидая прибытия частного рейса, столпившиеся журналисты не вспоминали о деликатности поведения и чувстве такта по отношению к стоявшим рядом или впереди, расталкивая коллег в страстном желании снять первыми беспрецедентный кадр и торопиться в редакцию, отличиться собой.
Шасси авиалайнера коснулась поверхности взлётной полосы и, промчась торможением, катило машину с крыльями к ожидавшим её основного пассажира. Двигатели заглохли, трап подан ко входу, и буря визгов, аплодисментов толпы встречала выходившего к ним по ступеням чемпиона. Чернокожий парень двадцати семи лет тут же стал позировать фотовспышкам и видео объективам направленным в его адрес, показывая лучшую форму своей спортивной карьеры. Его звали Бобби. Так именовал своего подопечного его промоутер - экстравагантно увешанный золотом, одетый в синий костюм, широкий плечами Канзас. Незатейливость имён этих американских ребят объяснялась не штампом таковых в паспорте, но некой грозностью для противников.
— Скажите, пожалуйста, когда состоится бой?!
Послышалось женским голосом нетерпеливого журналиста из толпы таких же, и красивая женщина лет сорока, переведя на английский и, услышав ответом, огласила его всем собравшимся:
— Через несколько дней. Весь город уже увешан афишами. И в случае отсутствия форс-мажорных обстоятельств, всё останется в силе, без каких-либо изменений.
— Чемпион не боится встречи с русским?!
Новый вопрос и после перевода такой же ответ:
— Он ждёт его и готов сразиться. Первая встреча противников намечена на послезавтра во время взвешивания, где мы будем рады вас всех видеть. А теперь простите, бойцу следует отдохнуть после долгого перелёта.
— Он не задержится в городе?! — выкрикивал мужским любопытствующих голос. — Каковы его планы?!
На этот вопрос девушка-переводчик взяла ответственность разъяснить сама, сказав при этом:
— Еще до боя, прибывший чемпион хотел бы взглянуть на город, увидеть его достопримечательности и, насколько это возможно, ознакомиться с историей.
Ответы не сильно волновали записывавших их коверканьем слов себе в угоду журналистов. Больше внимания они уделяли позировавшим перед их объективами чемпиону и не отступавшему от него колоритного внешностью промоутеру. Они прибыли в Россию, чтобы устроить шоу, победить и заработать кучу денег. Но что было после...

IV

Считать себя сильным, и не только по физическим кондициям, можно, но должно при этом сохранять благоразумие, понимая, что есть и такие же или даже мощней. «Нашла коса на камень», или «Нарвалось лицо на кулак»: - как справедливо заметили бы в реалиях разговорного жанра наших дней. И это правильно, не только словами, но и действиями... паскуд должно бить. Сопливые разглагольствования мол: «Вы неправы! Послушайте нас! Так нельзя!», ни к чему желанно-результативному не приведут. А вот тихое сопение и решительный удар в зубы... наградят истребуемым сразу, к тому же, добавят чуточку приятных ощущений: хорошо-о-о…
Получив по мусалам, Андрей Иванович смог лишь утереться, но не раскис стремлением заветной цели. Подкосившая настроение политика новость о колыхнувшейся чаше его жизни перевесом к смерти, полученной неизлечимой болезнью, немного выбила чиновник из рабочего седла, и вот он уже несколько дней находился дома. Государственные дела и заботы не сильно беспокоили проводившего почти всё своё время в прилегающей к собственному особняку беседке на берегу реки мужчину, где он коротал очередной жаркий полдень за раздумьями, глядя на гладь протекавшей воды и чашечкой ароматного кофе. Мысли политика крутились одним - вором «в законе» Рябым и имевшимся у него документам Лорда.
Нельзя сказать, что внезапно, не смел бы отринуть - желанным, таким оказывался появившийся в гости офицер ФСБ Семичастных. Движение карьерного лифта вниз не добавляло уважение теперь уже майора к тому, кто нажал эту кнопку, но отданный приказ явиться был исполнен, и силовик предстал ровной выправкой перед политиком, в полный голос и сказав:
— Вызывали?
— И очень ждал, — отвечал тот, оборачиваясь к гостю. — Кофе желаете?
— Благодарю. Не от вас и не с вами.
Неожиданным откровением признался Семичастных, удивив хозяина дома статусом социума выше него. На что изумившийся Андрей Иванович сделал глоток горяченького, округлил глаза, морща лоб, и парировал всё же уважением:
— Храбро… так с руководством. Честно… заставляет задуматься. Искренне… я благодарен вам. Вы, подполковник...
— Майор. — поправил Семичастных оговорившегося визави.
— Да-да, разумеется. Извините за ошибку. Поймите правильно, майор, — подчеркнул звание офицера, акцентируя на нём тон политик, и признавался откровениями. — Вы потеряли звание, но это временно, его восстановить не проблема и следующее получить, за ним другое. Я же сейчас прощаюсь с гораздо большим, и вернуть уже утраченное не удастся, не судьба. Да вы присаживайтесь, так будет удобнее.
Семичастных облюбовал плетёный тростником стул и, заполнив его своим телом, решил уточнить:
— Что вы имеете в виду?
— Свою жизнь, но начиная со здоровья, — последовало ответом и пояснением к нему. — Если человек не сможет интегрировать смерть в сознание, он никогда не достигнет цельности.
— Вам удалось? Вы ожидаете кончины?
— Человек, чью душу похолодила своей косой выглядывающая пустыми глазницами из-под капюшона смерть, сразу чувствует истинность его дальнейшей возникающей судьбы. И тот, кто ощутил стужу её взора на себе, знает, что это утверждение самое мощное и единственно беспрекословное.
— Кто же первый... вы или Рябой?
Осмелился спросить офицер и получил таким ответом:
— Предпочёл бы уступить место и немного задержаться, хотя бы до конца его похорон. Ведь это он снарядил меня готовить свои собственные.
— Тут мне придётся вас огорчить, я без новостей... пуст. Где «король» воров и кто с ним рядом нам неизвестно, во всяком случае, пока. И когда, где и на чём он проявится, это загадка. Остаётся лишь ждать.
— Ждать, - означает упускать время. А его-то запасом я как раз и не обладаю, нет его у меня, — задумчиво рассуждал Андрей Иванович, чтобы в итоге предположить. — Но если не представляется возможным достать короля, стоит пощипать его свиту. Кого из кандидатур можете предложить?
— Таких много, но всё без толку, — парировал несогласием варианта Семичастных. — Им уже был нанесён удар, многим и разом, что лишь сплотило и озлобило их.
— Бизнес, счета и доходы. Я помню. Но есть же более тонкий нюанс. Начните с Рамзана. Знаете, кто и в каком обитает он городе? — офицер пониманием кивнул, а политик продолжил. — Вот и стравите славянских и кавказских воров. Вам же нетрудно... выманить этим наружу Рябого?
Задумка хитра, как и гниль её сути. Но бесправный и немощный в отказе исполнить приказ офицер, обязан был выполнить его, всё же умолчав о личной телефонной  беседе с «королём» воров.

V

Как и всякий «хрен моржовый» наделенные властью, Губернатор вынужден был не только упиваться своим статусом и стремиться материализовать себе благами то, что он давал двумя сроками толстой жопы в мягком кресле, но и тратить немного времени на благотворительные встречи с народной чернью. Собственно с теми на кого и обязан был пахать не покладая сил. Единожды в два месяца, график первого лица субъекта дополнялся пунктом: «Встреча с гражданами с десяти до пятнадцати ноль-ноль». Этот день проводился слушаньем просьб и чаяний, сохранявших надежду на решение своих проблем людей, после чего все они вылетали из головы Губернатора, прыгавшего сначала в свою машину, а после и в койку с какой-нибудь уже приготовленной для него шлюхой. Но не в тот день.
Задержавшись к началу приёма, он входил в свой кабинет, где его уже ожидал первый из посетителей - Шадо.
— Простите моё опоздание, — расплывался любезностями чиновник. — Я немного задержался. Так что у вас? — садился он в своё кресло.
— Рядовые хлопоты сознательного гражданина нашей страны, — отозвался ответом на вопрос Шадо. — Не обеспечившей его первостепенной важностью необходимым: квартирой, машиной, работой и бабой для утех.
— Я вас не совсем понимаю. — оконфузился услышанным чиновник.
— А чё тебе не ясно, губернатор? — клал на стол свои ноги гость кабинета. — Мне помощь нужна. Тебе, кстати, тоже не повредила бы.
— Какая же? И уберите ноги со стола.
Шадо усмехнулся этой просьбе, но, выполнив её, сказал:
— Хорошо, давай по-телячьи вопить станем, раз тебе так сподручнее, бык. Я предлагаю вам взаимовыгодное сотрудничество и смею уверить вас, что если мы найдём совместную точку опоры и такими же места соприкосновения интересов, сумеем сделать их взаимовыгодными, то вожделенные для обоих из находящихся в этом кабинете мужчин результаты, не заставят себя ждать серьёзными плюсами и обернувшейся выгодой.
Внешний вид посетителя и его дерзко отчаянное предложение заинтриговало губернатора бы, но... не в его кабинете, опасаясь быть прослушанным или подсмотренным бдительным оком установленных спецслужбами жучков.
Вызов кнопкой под столом охраны, приветливая улыбка без слов и торопившиеся за дверью шаги сотрудников полиции, - всё, что получил ответом на широту своего размаха щедростью предложения Шадо.
Единожды преступив закон, ты становишься для него словно помеченным неуважением и постоянным бдительным присмотром за собой. Одно неловкое движение, какое-то слово или даже мысль и вот уже как минимум тебя проверяет патруль на улице, шаря шаловливыми ручонками по твоим карманам, заставив упереться в служебный автомобиль и расставить шире ноги. Музыканту нужны пальцы играть, художнику писать картины, легавому мусору лазать по чужим карманам.
На такое отношение нарвался забывший дома документы и вызвавший недоверие к себе Бардо, закончив экзекуцию унижения и пересаживаясь в патрульной УАЗ, отвозивший мужчину в отделение до выяснения личности. А как вы хотели? Мир криминала не без прикрас. Порой приходится «слизывать» и такие сливки с клубники лживого правосудия и служащих ему холуёв.
С пару часов в «обезьяннике» и порядком заскучавший бездействием и ожиданием неизбежной свободы для себя Бардо, сидя на засаленной штанами предшественников лавочке, поднял голову и вспыхнул глазами, увидев Шадо. Паскуда шла мимо стальных прутьев решётки сопровождаемая не абы кем, но Прокурором области.
— Этого под мою ответственность, — приказывал тот полицейским в отделе. — И сделайте всё красиво, не было тут его.
— Мы всё поняли. — послышалось исполнительным тоном.
Шадо проходил мимо и не мог узнать того, с кем когда-то начинал свой криминальный путь, но теперь сидевшего в одной из камер прикрытым кепки козырьком. Судьба свела когда-то разлучённых, чтобы спустя годы один сумел бы или нет держать перед другим ответ. Но кто будет спрашивать, а кто отвечать до поры оставалось тайной... по крайней мере, для одного из них.

VI

Город замер, город стих. Он был мал своими кварталами, улочками и числом населявших его... людей. Последние события, всколыхнувшие его, не оставили безучастными и бессердечными никого, тронув за душу своей трагичностью каждого от ребёнка до старика.
Похоронив тех девятерых, кто только начинал жить, но осмелился бросить вызов чистотой своих душ, святостью помыслов и стремлением изменить к лучшему хоть что-то, понявшие всё те, ради кого ребята и старались, потеряли в их лице словно кого-то близкого, какого-то родственника, будто бы часть самих себя. Недавность событий ещё стонала раной горожан, и они, пропустившие эту боль через себя, всё реже улыбались друг другу, предпочитая отводить стыдливые глаза; всё реже выходили на улицу, стараясь проводить время в одиночестве... дома.
Понимание того, что молодые ребята сделали то, что обязано было делать старшее поколение, грызло и свербило сознание коривших себя в их смертях людей. Но сделанного не воротишь, реку событий вспять не повернёшь, и им оставалось жить дальше, каждому жить... за всякого из друзей.
Панихиды по легавым, прокурорским и администрации скотам были отслужены, неподъёмные компенсации семьям выплачены, взятые из иных фондов - средствами для честных людей; громкие, высокопарные слова о вечной памяти, уважении, чести, достоинстве прокричали из-за трибун, но главное предпочли умолчать, не сказали: как и за что эти падлы подыхали, от чьей руки. Мразотные здания, где случились события, не утопали в цветах, разве что регулярном неуважении всякого проходившего мимо, высмаркивавшегося или харкавшего в них.
Те же, о ком не смела уменьшиться скорбь, лежали рядом и под крестами, тепло укрыты людской памятью, любовью и одеялом постоянно носимых для них свежих цветов. Но не только визитами за город, на кладбище, поминали их живые,... люди несли и оставляли букеты туда, где парни и девушки противостояли танцами тем, кто пришёл тогда их убивать... силовикам.
Репортажи местного телевидения, провозглашавшие всё преступлением и совершивших его лишь виновными в нём, представлялись горожанам ложью, где правды было - сморкание комара. Цветы не переставали нести к тому, где всё закончилось кафе, дети оставляли игрушки, и всякий останавливался вдруг, хотя бы праздно проходя мимо, но неизменно замерев лицом к разбитому стёклами зданию, склонившись головой, а кто-то и слезой на щеке. Люди помнили, люди благодарили, люди обещали не забыть.
Дождавшись иссякшего поздним вечером потока прохожих, трое крепких парней брезгливо раскидали ногами, лежавшие у входа цветы и скрывались худыми намерениями за дверью. Жаль, что в мире безмерно паскуд. Карма, совесть, расплата и честность - всё это как-то задаёт вопрос - а есть ли, в принципе, это? Есть ли оно? Когда видишь такое, слышишь ли, знаешь, хочется взять что-то потяжелее и стать самому теми самыми кажущимися мистическими явлениями, как карма или расплата, или что-то ещё.
Собравшиеся в кафе твари уничтожали его изнутри, поджигая остатками и сворачивая оставшиеся доказательства произошедшего в нём… в вечность и, вряд ли, раскрытием, приданием правды общественности. Скорее, нет.
Пламя занималась быстротой и жаром, и вот уже паскуды торопились уйти, давя своими стопами, чтобы им отсохнуть, те самые... прощальные цветы. Не многие видели, но слышали все спешившие мигалками пожарные расчёты. Прибыло несколько, потушили да, но вряд ли ожидали дальнейших событий.
Прогоревшие цветы, уплывавшие их напором струй бранзбойтов остатки, сменялись свежими и живыми, с любовью принесёнными и пришедшими значительной частью города... людьми.

VII

Дешёвая популярность была несвойственна снискавшему народную любовь и признание Пророку. Однако он не сильно был узнаваем людьми, стоило только мессии снять своё респектабельное религиозное одеяние и облачиться в нечто обыденное вроде футболки и джинсов. Таким вот с виду мирянином они и предстал перед встретившей его в парке Аней.
— Рад вашей благосклонности и принятому предложению, что вы пришли. — сыпал вежливостью Пророк.
— Раз уже согласилась, надо сдержать обещанное. — тактично отвечала она.
— Девушке это не обязательно. Её слова могут быть ветряными, кокетливыми, обольстительными. Но когда она являет собой вслед за подаренной надеждой, несомненно делает ожидавшего самым счастливым на земле.
— Я лишь согласилась увидеться с вами, не под венец фату надеть, — остепеняла напор радости «святого отца» красавица. — Не стоит так восхищаться, это лишь прогулка и больше ничего.
— Всякая прогулка может стать «лишь только» или «очень даже», главное с кем.
— Наша с вами какая?
— Увидим результатами позже. Ну, что, идём?
Пророк подставил руку Ане, и принявшая предложение девушка уже сплеталась с мессией локтями и шла.
— Не будем о погоде и о ярком солнце, — говорил он. — Оставим прелюдии первых свиданий, перейдём сразу к продолжению. Представим, что мы с вами как минимум на втором и стремимся к следующему...
— Третьему? — вновь притормозила событийные желания мужчины жена Беса. — Но мы и видимся как раз в такой с вами раз. Церковь, потом планетарий и вот теперь.
— Тем более. Видите, как всё интересно складывается, прямо под нас. Может быть, познакомимся ближе? Как по-вашему, кто я?

Оставшись дома одной с детьми, Оля всё же переживала об ушедшей на опасную встречу с Пророком подруге. Трепет волнения чувствовался на её лице и дребезжащим голосом она не смела солгать стоявшим напротив неё Бесу и Шамбале:
— Она в парке встречается.
— С кем?
Настаивал вопросом Бес и неожиданно услышал:
— С Пророком.
— С кем?! — уже выкрикнул уточнением Шамбала.
— Он ей позвонил, и она пошла.
Как угорелые ребята сорвались с места и выбегали из дома, срываясь на машине с места и рисуя на асфальте чёрным от протектора шин.

— Вы же известный в нашем городе служитель культа, — говорила, продолжая рядом идти с Пророком, Аня. — Набирающего в последнее время всё большую популярность среди людей. Они верят вам.
— А знаете почему? — прервал диалог девушки пастырь. — Я не обманываю их, предпочитая правду лжи. В этом секрет моего успеха. А вот вы осмелились мне солгать.
Взглянув в не сводящиеся с неё искрящиеся глаза мужчины, Аня чуть робко спросила:
— Когда?
— Когда не рассказали сразу о себе, — Пророк ехидно ухмыльнулся и продолжил. — Ты думаешь, я не знал, чья ты жена?
Аня дёрнулась было в сторону, но крепкая хватка святого козла зафиксировала её руку и саму возле себя.
— Мне больно. Отпустите. — уверенно и настойчиво произнесла она.
— Конечно, но чуть позже. Мы идём к машине. — сказал миссия, и впереди них показался вылезавшем из внедорожника Бирка.
Попытки убежать были уже бесполезны, если бы не визг колёс спешивших на помощь ребят. Не тормозя и полным ходом, они врезались в машину Пророка, заставив отскочить в сторону его друга и помощника, открывая при этом стрельбу.
Пальба, свист пуль и крики разбегавшихся людей нарушали размеренно протекавшую жизнь парка и, пользуясь возникшие суетой, Ане удалось-таки вырваться и бежать.
Девушка поступила храбро, но глупо, согласившись на встречу с «помазанником божьим». Однако разумна оказалась тем, что убегая, старалась скрыться за прикрывавшими её от пуль деревьями. И ей это удалось.
Перестрелка продолжалась временем осознания оказавшейся в безопасности Ани, и Бес с Шамбалой не стали преследовать разбегавшихся в разных направлениях Пророка и Бирку. Тем днём они успели отбить своё, чуть не потеряв это, по его же беспечности.

VIII

Лука. А что же с ним? Да, как и со всеми, событиями он не был обделён. Можно даже сказать, что они суровостью тех дней начинались именно с него. Давайте я расскажу о самом сложном для него экзамене, выпавшим необходимостью сдать который, но экзаменатором оказался далеко не тот, кто почудился сначала... сдававшему. Итак.
Друзьями в городе Лука не спешил обзаводиться, однако врагов успел нахватать. Где он жил волновало интересом многих, но в гости к себе мужчина никого не звал. Ему пытались создать блокировку в работе, с ним неохотно входили в контакт, но это лишь забавляло Луку, уверенно продвигавшегося к своей цели. Ворох дел, людей, обстоятельств, свалившихся и обязывавших работать его мозг, заставляли не расслабляться предчувствием чего-то обязанного вот-вот произойти. И это ощущение, как нестерпимость жара от приближения к его создавшему костру, становилось всё более пылким и отчётливым, заставляя быть настороже.
На страже своей безопасности он был каждым мгновением, и тот вечер не сумел стать исключением. Увы, для отважившегося, но не тогда. Как всегда, зайдя перед возвращением домой в супермаркет, накидав в телегу немного съестного и отстояв очередь в единственную работавшую и то с перебоями кассу, Лука скинул нехитрые покупки в пакет и направлялся переулком в снимаемую им квартиру.
Людей на улице уже не было, как впрочем, и фонарного освещения во дворе, и, подходя к подъезду, мужчина успел-таки открыть кодовый замок прикосновением ключа. Продолговатый писком звук распахнутой двери не играл соло, дуэтом ему послышался с крыши соседнего дома хлопок выстрела. Бах! И пуля прошила стену, осыпав немного после себя кирпича. Лука сквозанул в дверь и захлопнул её, но предстоял еще подъём до квартиры... этажами вверх. Потушив свет в подъезде ещё при входе первого этажа, в полном мраке образовавшейся тишины, жилец поднимался ступенями, стараясь придерживаться под окном. И не напрасно. Стрелок, залёгший напротив на крыше, был укомплектован ПНВ - прицелом ночного видения, который позволял ему безошибочно бить, но не достигать укрывавшейся высотой подоконников цели.
Стёкла окон звенели и бились, рассыпаясь осколками по ступеням и осыпаясь вниз. Лука стремительно бежал вверх, не останавливаясь, чтобы не лечь мёртвым. Этаж за этажом, этаж за этажом; выстрелы, грохот и звон, всё гремело. Заветная квартира, ключ в замке, поворот ручки и он уже через порог входивший, успев ускользнуть от очередных в себя пуль.
Свет в жилище не загорался, всё стенами и стенами вперёд, чтобы не показаться в проёмы меж комнат, и не стать желанным трофеем осмелившегося стрелять.
— Кто? Кто бы это мог быть? — рассуждал Лука вслух. — Может быть Барс? Но кому же ещё? После того, как я его чуть не прикончил,... почему бы не он?
Лазерный прицел загорелся красным, и будто такая же, но указка, ворвался через окно, уперевшись в стену и оставив на висевшем на ней зеркале с отображавшимся в нём временным хозяином квартиры след: выстрелом в цель и осыпавшимися лязгом осколками, потухнув после и прекратив несостоявшуюся уже в ночи казнь.

IX

Прокрутив честь Пустоцвета через мясорубку лжи и подставы его, Иван Константинович - начальник колонии не сильно беспокоился о будущем, являвшегося для него всего лишь одним из сотен заключённых. Он понимал, что за содеянное тому не быть нигде... живым, и страстно желал такого конца и разрешения сокрытой в его голове тайны. И всё же в планы Упыря врезался остриём страха форс-мажор обстоятельств, и над ними-то как раз и размышлял, задумчиво глядя во двор колонии через окно своего кабинета, её начальник.
Обосрался, убери за собой, чтобы никто не увидел, и не завоняло. Но обделавшемуся по чьей-то милости Упырю было не суждено оставаться твёрдым в своих решениях: желания смерти Пустоцвету. Но только слабоумные и трусы страдают нерешительностью и страхом перед неизвестностью своих шагов, Иван Константинович, всё же, был не из таких. Уверенным в правильности своего поступка, начальник колонии будто пересчитывал количество гулявших зеков во дворе, зная многих из них... и даже лично.
Ясно было как божий день, что задумка против Пустоцвета не его головы порождение, слишком недалёка умом. Да и всякий скот под погонами никогда не посмеет действовать инициативой, выполняя только приказами, распоряжениями и посылами... сверху. Но та пасть, изрыгнувшая мыслью подставу «законника», оставалась той порой неизвестной, хоть и довольно серьёзной статусом в верхах.
Нервный мандраж жирного тельца превращался в потеющие подмышки Упыря, и сорвавшиеся с места толстые ножки торопливо понесли своего обладателя из кабинета, выполнять поступивший ему приказ.
Он ещё был растерян сомнениями и нежеланием исполнять порученное, хоть пока известное лишь ему. Остановившись мыслями и башмаками, Иван Константинович вытряхивал из последних попавшие в них мелкие камни дворового щебня, опираясь на столб фонарного освещения. Насмешив заключённых толстой жопой, выглядывавшей целлюлитом из-под сползавших штанов, Упырь торопился в лазарет. Спотыкаясь и утирая крючкообразный нос рукавом, эта мразь в погонах поднялась ступенями и одышкой, представ собой перед лежавшим на медицинской койке Пустоцветом.
— Ты здесь... — кряхтя волнением, сказал он.
Читавший книгу вор встретил гостя повёрнутыми в его сторону глазами и одним лишь словом:
— Упырь.
— Живой, — проходил к лечившемуся начальник колонии. — А я уже думал, твоё дыхание...
— От этого твоё в зобу спёрло? — прервал его вор. — Торопился узнать за моё здоровье, бежал? А я тут не первый день, значит с новостями ко мне. Что скажешь?
— Вижу, подрезали тебя аккуратно, чтобы жил. Или схалтурили, раз не помер. Но мне, как ни странно, сейчас это благословением Фортуны оказалось. Хорошо, что не сдох.
— Слыша, что тебе это в радость, очень захотелось прямо сейчас,... но хрен тебе, Упырь, не дождёшься. И раз уж между нами такой расклад образовался, я тебе обещаю его повесить градусом азарта, как только выйду отсюда,... так сразу же и приступлю. В колонии твоей добавиться веселья проблемами её начальнику... тебе.
— Нет, Пустоцвет, не сдержать тебе слова, с этим и пожаловал. Но давая его, ты не мог знать главного: не знаю зачем, ума не приложу как, и кто за этим стоит, но указкой сверху мне ткнули в темечко, - тебе выходить, воля ждёт.
Эти слова авторитет воспринял без эмоций, или с таковыми, но не выдав их, спросив только:
— А чем и во что тебе ткнули, приказав подставить меня? А, падла?
— Ты аккуратней в словах, — возражал своей характеристике недовольством Иван Константинович. — Ещё не вышел. Можешь и...
— Не выйти? — уже почти смеялся вор. — Осмелишься дерзнуть хозяевам, не выпустить?
Начальник колонии молчал нерешительностью и только видел вставшим перед собой под скрип пружин матраса Пустоцвета, спрашивавшего его:
— Так, значит, те, кто встал за мой выход, ничем не ниже и серьёзней тех, кто меня определил в раскоронацию здесь. — авторитет обходил свою койку и незаметно зацепил с медицинского столика шариковую ручку, оставленную ранее врачом, разгадавшим от безделья в газете кроссворды.
— Мне неизвестны твои заступники. — ответил Упырь.
— Но тебе должны быть известны мои враги. Передавай им привет, — сказал вор и с небольшого размаха воткнул ручку в межреберье скота, — Тише, тише, тише, — успокаивал он заходившегося дыханием начальника колонии, укладывая вместо себя на кровать, — Я полежал, теперь и ты подлечишься. Выздоравливай, мразь. Но лучше сдохни. — сказал прощанием Пустоцвет и решительной походкой удалялся прочь.

X

Почувствовав своим носом жопу предстоявших для него событий, Прокурор области желал перебить привычную для него вонь иными, более приятными ароматами. Но сколько бы этот «парфюмер» не размышлял о тонкости вожделенных для него запахов, на ум паскуде в погонах приходил только один - запах крови. Левое полужопие и правое маячили перед свинячьими глазками синекителевого продавшего честь урода, воняя пахучей между ними дырочкой, спускавшей газы в хлебало скоту. Мысли же вертелись выбором кого: Барса или Рино?
Эти двое не давали покоя представителю власти посещением принадлежавшего ему торгового центра. И чуя своим сжавшимся от страха очком подступавшую к нему опасность, прокурор решал, на кого всё же направить старания предупреждающим ударом. Барс был «в законе» - серьёзный, ответственный шаг, способной привести блюстителя закона на ковёр к его руководству за благодарностью и незримой наградой... в её материальном эквиваленте из бюджета или около того. Но это лишь в том случае, если с вором удалось бы покончить. «А если нет? Если неувязка?» - вертелось в голове смотревшего через окно своего рабочего кабинета на улицу мужчины. Он был прав, озадачившись вопросом, если бы не выгорело с Барсом, тот попросту положил бы его, не обращая внимания ни на погоны звания, ни на в кармане удостоверение прокурора, ни на фуражку на ушах. «На перо и тельце в кустик - вот и весь расклад бы был»: - именно так соображал испугом перспектив для себя Прокурор области. Оставался Рино. Он хоть и без короны, но уважением ни граммом меньше. Итогом стал бы тот же расклад. Но это в случае если... Но ежели не предпринять активность, то...? И прокурор сделал свой выбор, остановившись на…:
— Рино. — уверенно сказал он, ожидавшему решения Химере.
Страшный внешний вид мужчины в звании капитана лишь дополнял суть полученного им прозвища, обычным разъяснением. Он был своего рода гибридом представителя власти и скота, пользовавшегося её привилегиями во благо своему корыстному началу. В общем, помесь дурака и мудака.
— Как?
Спросил он начальствующий состав, получив ответом:
— Радикально и быстро. Но чтобы точно, без проволочек и наверняка.
— Причины гнева?
— Тебе должны быть безразличны. Спеши исполнять приказ... и после сразу ко мне.
— Доложу сегодня же, не извольте беспокоиться. — за сим Химера уходил.
И да, действительно, легавый был шустр на ноги, уже через несколько часов спеша в перестановке их по ступеням, выискав и преследуя со своими коллегами убегавшего от них лестничными пролётами и маршами Рино.
Выцепить авторитета удалось не сразу. Его аккуратность и изобретательность в связях сослужили добрую, хорошую службу, но... подвёл рядовой случай, как это часто бывает: заполнившие город стукачи и видеокамеры в общественных местах. Кто-то из них и сработал... втихую.
Арестовать вора не получилось, и задержание переросло в погоню. Спортивный Рино лихо укрывался переулкам и дворами знакомого ему как свои пять пальцев города, но стражи закона не отставали... толпой. Загнанным в одну из старых годами постройки высоток, авторитет проворно наработал себе фору в пару этажей и, выбив дверь в одно из технических помещений, уже выносил ногой его окно. Легавая поступь становилось громче и ближе, когда Рино выходил на опоясывающий фасад здания парапет.
— Немного-немало десятки метров подо мной, — говорил он сам себе, глядя в призрачный шанс выжить, если сорвётся. — За мной же менты.
Выдохнув разом бесстрашия, авторитет, прижавшись спиной к стене, уходил в сторону от выглядывавшего в окно Химеры.
— Не торопись, я не пойду за тобой, — говорил тот, направляя в Рино заряженный ствол. — Пули сходят.
Прицел,... почти что выстрел, и... спина авторитета скрылась за углом.
— Сучара. — разозлился продажный мусор и выходил следом, стараясь ссыкливо не смотреть вниз.
Ветер пытался оторвать вцепившегося в стену Химеру и бросить шлепком об асфальт, но тот настырно держался и шёл. Мельтешившие шажки переносили тело к углу фасада, и снизу виделось, как он доставал пистолет, готовясь к стрельбе. Но цель его - Рино съезжала на перекинутом через провода кожаном ремне на соседнее здание.
— Тварина. — огрызался злостью легавый, слыша ответом к себе лишь шуршание кожи о резиновый переплёт.
 
XI

— А теперь давай спокойно, без эмоций. Просто скажи мне. Какого хрена ты поплелась навстречу к этому дегенерату?! — всё уже вышел из себя в разговоре с Аней Бес, стоя посреди гостиной их дома.
Девушка встрепенулась крику мужа, но ответила тихо и уверенно:
— Не шуми. Я сделала это не потому, что хотела видеть его мерзкую рожу, я поступила так потому, что ты сам просил, видеть и слышать происходящее в его церкви.
— Бес, это так? — интересовался у друга стоявший рядом Шамбала, обнимая немного напуганную и волновавшуюся Олю. — Ты что не понимал насколько это опасно?
— Понимал, — отвечал всем разом тот. — Но после запретил это делать. А кто-то ослушался меня.
— Но ведь ничего не случилось, — успокаивала мужа поглаживаниями груди Аня. — Я и согласилась с ним встретиться только на том, что мы увидимся в парке.
— В парке. Ага.
— Ну, да, в общественном месте. Чтобы побольше свидетелей, если что.
— Если что, — сдерживал недовольство Бес. — То есть это ты учла. И чтобы ты стала делать, если бы это что-то произошло? Кричала бы?
— Да... — наконец, поняв свою беспечность, протяжно и кротко ответила Аня.
— И кто бы тебе пришёл на помощь? Или, по-твоему, Пророк испугался бы свидетелей и заторопился уйти?
— Ну, в первый же раз ничего не произошло! — проговорилась девичьей глупостью она.
— Аня... — попыталась опомнить её Оля.
— В первый раз?
Изумился Бес, и те же чувства адресовал Шамбала своей жене:
— Оля? То есть ты, милая, знала об этом?
— Когда это было, где и при каких обстоятельствах?
Настаивал Бес, и его жене ничего не оставалось, как всё рассказать:
— Какое-то время назад, не так давно. Мы встретились на парковке магазина, но после я поняла, что он, скорее всего, подкараулил меня, разыскав сознательно.
— И как ты это поняла?
— Почувствовала, что понравилась ему как девушка, он и организовал нашу встречу. А я продолжила её согласием.
— На что? — уже становился белым лицом от волнения за жену Бес.
— На свидание... в планетарий ходили, — почти шёпотом призналась она. — Я хотела узнать хоть что-то важное... для тебя.
— Слыхал, Шамбала? У нас теперь своя разведка появилась: два чекиста - Юстас и Алекс, друг друга морзянят глазами, что говорить.
— Слыхал, Бес. Скажи мне, милая, — спрашивал тот Олю. — Сколько мне надо приложить усилий и каких, чтобы быть уверенным в безопасности моей семьи: жены и детей?
— Я не виновата. — опуская глазки, отвечала та.
— Тебя итак охраняют, когда меня рядом нет. Но мне хотелось бы, чтобы ты не допустила таких вот решений, ставя в опасность и себя, и нас всех.
— Не буду. — всё же виновато ответила она.
Входная дверь их совместного дома распахнулась, и в прихожую ступала красивая ножка в тёмных чулках. Затем вторая, переступ шагами, красные туфельки долой и, надев приготовленные для гостей тапочки, к продолжавшим выяснять отношения в гостиной ребятам входила она - Чёрная вдова.
Замерев нежданной и пока не увиденной, гостья улыбнулась своим старым знакомым и вклинилась в череду их переплетавшихся голосов:
— Здравствуйте, мальчики! Давно не виделись.
Мгновениями лишь слова красотки витали в воздухе, и, замолчавшие все, обернулись ко входу, изумившись и сказав:
— Чёрная… — Бес.
— Вдова... — Шамбала.
— И я рада вас видеть, ласковые мои. Я к вам на помощь. Меня Рябой прислал. Повоюем? — она красиво улыбнулась и стояла на месте, кокетливо покачиваясь из стороны в сторону. 

XII

Карающая лань правосудия пала на Рамзана. Он не привлекал внимания к себе и другим, хотя бы «клал болт» на тех, кто указывал ему, как следует жить, навязывая свои правила, но предпочитая их же и нарушать, когда заблагорассудится или станется выгодным... или так. Кавказец был честен перед собой и другими, что не могло не остаться без интересным к нему. Рамзан руководил чеченами, а это огромная сила, мощнейший кулак. Пока он разжат, то может игриво показывать пальчиками, но чаще, конечно же, средним,... пока. Однако стоит кулаку сжаться, его удар не всякая челюсть сумеет сдержать. А если её обладатель и выстоит, то вряд ли не утомится сплёвывать зубы перед собой.
Он был крупной фигурой, но другие крупные всё же решили пойти против него. Слишком уж беспокойство о возраставшем для них риске холодило высоким правителям кровь, и остудить её могла лишь пролившаяся кавказца.
Схлопнувшиеся в таком случае кулисы обязанной быть разверзнувшейся войны между славянскими и нет ворами, скрыли бы за собой авансцену того, что происходило бы на ней реально необходимыми нуждами. Выпотрошить бы суть правды в таком случае уже не представилось возможным никогда. Ну, или состоявшейся бы бессмысленностью прошествия времени,... стало быть, ни к чему.
Не Рамзан накликал на себя вину, но те, кто предпочёл считать себя хоть чем-то выше его, решив использовать кавказца разменной монетой в своей игре. И напрасно.
Получив приказ разобраться, Семичастных прибыл в город проживания приговорённого, но лично принимать участия в предстоявшей операции не собирался. Собрав группу из носивших погоны, не шестерёнок правосудия, но шестёрок лживого трактования закона и координируя их деятельность, тогда ещё майор, с неизвестностью вверх или вниз по служебной лестнице, распорядился так: 
— Вычленить момент, когда глава чеченской общины останется по возможности один или с минимумом своей охраны и произвести устранение того. В целях не обнаружения себя и достижения поставленной задачи помимо физической ликвидации, как то преподнесение случившегося криминальной разборкой обычных воров, работать будете в гражданском, без удостоверений и табельного оружия. Всё должно выглядеть максимально естественно, чтобы комар носа не подточил.
Вечер. Время было выбрано неслучайно, Рамзан торопился к своей девушке, которой в последнее время мало уделял времени и страстно хотел её... не только навестить. В руках роскошный букет, на лице улыбка влюблённого, кавказец подходил к заветному подъезду, смутившись поздней суетой двора. Его внимание привлекла группа мужчин, занимавшихся обычной сваркой и стоявший рядом газовый баллон. Время было ещё не позднее для таких работ, да и решётка, которую они монтировали на окна первого этажа, смотрелась как бы кстати, но... Но вот район, где всё это происходило, был благополучным и даже респектабельным, что и смутило Рамзана. Чуйка на первое место, желание интима и женских ласк подвинулось, и кавказец повернул, не дойдя до подъезда, неторопливо скрываясь за углом.
Разоблачённые, ряженные под рабочих мусора, переглянулись удалившейся целью и, побросав имитацию работы, принялись за главную: устремившись вслед.
Бросившись в погоню, они лишь застали ветер и пустой проулок, без никого в нём. Их было трое... по числу направлений, и «стражи закона» разбрелись по сторонам. Ну, не дебилы? Чему их учат? Такое ощущение, что чем тупее, тем выше погоны их обладателя, но, да сейчас не о том.
Первый из бдительных старожилов власти осмотрел мусорные контейнеры с торца дома и заглянул в один из них. Тут же его шея ощутила на себе тяжесть крышки бака и надломилась позвонками от той, сомкнув глазки обладателя вечностью.
Крадучись зарослями кустов сирени, очередной легавый что-то бдел. Но... не успел даже пикнуть предсмертно, посаженным, будучи на сверкавший сталью нож. Оставался последний, самый хитрый и гнойный. Не поведением, это само собою, прыщами лица. Осматривая гаражи и подпрыгивая выше, чтобы убедиться, что крыши пусты, этот блюститель правды прокакавший честь, делал той минутой тоже и с жизнью. Очередной раз подпрыгнув, он обернулся и получил с кулака в лицо, поломанным которым отшатнулся к стене и уже об ту разбил свой череп затылком, оседая на обоссаную землю  нетерпеливыми до нужды прохожими уже трупаком.
Три-ноль... в Рамзана пользу. Он даже не расставался с букетом цветов, но изменив не планы на вечер, всего лишь место их проведения. Любимой он позвонил, она, конечно же, вышла, и вместе они отправились...

XIII

Именитые гости города Бобби и Канзас - чемпион мира по боксу и неотлучный с ним промоутер исследовали достопримечательности того места в котором им оказалось быть, желанной целью которого имелась победа и многомиллионный гонорар. Пользуясь любезностью встретившей их стороны, чернокожие американцы сияли белоснежными улыбками из двигавшегося по проспекту откинутого крышей кабриолета.
Тягость и гадость не прекращавших раздражать создание новостей о бескомпромиссном падении спорта последних лет удручала отечественного зрителя, и чтобы хоть как-то разнообразить свой азарт и любовь к физическим поединкам, трансляция до матчевого пребывания чемпиона была проведена в прямом эфире на всю страну.
Машина колесила по городу, и рядом, неотлучно с ней, ехало авто с преследующими назойливостью и любопытством чемпиона журналисты. С воздуха освещал событие вертолёт. По странному стечению обстоятельств, прогулка боксёра выпала на эфирный прайм-тайм и переплюнула своими рейтингами наскучившие политические вести и сериалишную херь. Народ в стране прильнул к экранам, желая расслабиться и видеть одно, но даже и помыслами был далёк от того, что чуть позже предстало его взору.
Подъехав к центральной, городской площади, боксёр и его промоутер вышли из дорогого авто и, в сопровождении гида-переводчика, подходили к установленному на ней мемориалу неизвестному солдату.
Любуясь открывшейся на простирающееся поодаль красотой море, Бобби выказывал своё восхищение, и русская красавица переводила обступавшим его горожанам ненашенский язык:
— Ему здесь очень нравится. Он даже влюбился в нашу страну и очень удивлён тому, что здесь не так холодно, как об этом представляют в Америке.
— Ну, мы же не в Сибири и не зимой. — послышался мужской голос из толпы, вызвавший за собой улыбки и смех многих.
— Ещё он очень удивлён радушию русских, их открытости и гостеприимству. Ожидая увидеть вооружённых автоматами, злых людей, чемпион открыл для себя совсем иное: добрых, приветливых, отзывчивых.
— Америку открыл. Колумб, бля.
Едко прокомментировал тот же голос, но переводчик благоразумно трансформировала в английские слова нечто иное, что вызвало вновь улыбку боксёра. Они начинали изучать главное.
— А это памятник самой страшной из войн всей истории человечества - Великой Отечественной, — памятью и уважением произнесла девушка. — Она затронула семью каждого человека нашей страны, оставив не зарастающую рану и незаживающий рубец. В каждом городе таких памятников много... Во имя чести, Во имя славы, Во имя доблести наших отцов.
Всё это она говорила на английском, но те слова в переводе не нуждались, их молча с пониманием, с болью в сердце и на душе слушали все, включая тех, кто был у экранов. Журналисты стягивались массами, разрезая толпу микрофонами и видеокамерами, проводя репортажи и желая знать.
Чемпион ответил что-то, и последовала транскрипция на русский:
— Он говорит, что читал когда-то об этом. И знает, что решающую роль во Второй Мировой сыграл американский народ.
— Хер там, — послышалось суровым и из расходившейся толпы к чемпиону подступал вор - Барс, сказавший начисто английском. — Fuck you!
— What? What did you say? — возмутилось ответом, что означает: «Что ты сказал?», и вспыхнувший неуважением к себе боксёр уже скидывал с тела майку.
Промоутер даже не пытался успокоить подопечного, раздвигая руками окруживших людей, создававших собой импровизированный ринг. Он-то думал, что чемпион мира, а перед ним-то всего лишь - кто? А вот как бы не так, а вот хреном по носу. И завертелось, и началось.
Стойка: кулаки вперёд, покачивание из стороны в сторону Бобби против уверенного, стоявшего напротив за русских - Барса.
Промоутер Канзас решил устроить шоу, добавив огонька и крикнул:
— Round one!
Чемпион дёрнулся вперёд и огревал вора нападками, молотя того не отступавшего, но уклонявшегося и ставившего блоки. Печень, почки, грудь, лицо... Удар, ещё удар и снизу... Барс ловил всё. Как вдруг...! «Законник» выпрямился и как вхерачил спортсмену в морду, распечатав кровью его лицо.
Толпа взвыла довольством, но её радостный гул был ничто в сравнении с тем, который прокатился транслируемыми кадрами по всей стране. Русский вор уделывал в рукопашной американского чемпиона по боксу - один на один. Уже не он ловил удары, уже чернокожий одаривался ими. Печень и почки, но больше лицо, скалившееся белоснежными зубами, теперь кровоточило, пряча красным те. 
Позор его воспитанника становился очевиден, и промоутер попытался вместо рефери растащить двоих. Ага, щас? Барсу противоречить, вставать у него на пути? Избиваемых было уже двое, двое... всего лишь одним. 
Он молотил, а толпа аплодировала... не в разнобой, но в такт его кулаков. И город гремел справедливым гневом, показывал который один... из воров.



XIV

«Оставь надежду всяк уверовавший в ложь». Неплохая фраза чтобы запомнить и не осмелится забыть. Ещё бы обзавестись тем фильтром, способным отделить правду от ереси для наших ушей. Но что бы это изменило? А ведь рычаги-то у нас есть. И, правда, они в наших руках, но мы почему-то ими не пользуемся. Не научились? Забыли как? Или боимся? Там всё не сложно. Итак, от простого к сложному... тихо идём. В чём проблема... основная, в чём загвоздка обычных людей? Правильно, в скудоумной, проворовавшейся, преступной власти и в тех, кто её охраняет. Это первый шаг на пути к решению задачки. Теперь второй. Мы решаем, кого выбирать... или решают за нас и наш приход на избирательный пункт лишь формальность? Ответ: нам создают выбор, зачастую и даже всегда неприглядный или наглядный единственным кандидатом, чтобы все за него.
Массовка оппозиции лишь иллюзия, подогревающая интерес к тому, кто должен определившими его встать у руля. И тут уже нет выбора народа, и предначертано стараниями и замыслом иных. Всегда эта схема работает как по маслу, но всё же, если задаться целью, она может дать сбой. Как? Элементарно. Для начала, шаг такой.
Люди в проявлении своей брезгливости начинают соблюдать информационную гигиену. Пропагандоны федеральных каналов и всех продажных СМИ остаются за бортом. Бьясь от этого в истерике, они начинают ошибаться гневом и веселить тем самым народ. Шаг следующий: на глотку правящим ублюдкам. Очередные выборы… они сталкиваются с народным неподчинением: никто на избирательные участки не пришёл. Это единственный выход помимо кровавого сместить мразот и выгнать их... из Кремля. Точнее даже тех, кто ими руководит. Помните нашумевшее слова иностранным журналистам самого главного: «Когда я только начинал, ко мне пришли очень богатые люди и сказали: «Вы же понимаете, что в этой стране вам не править». И что? Где они теперь? Кого-то нет, другие сидят, иные остались без всего». Он тогда заулыбался, показав дурочкам свои зубы. А умным? Умные, впрочем, как и первые, довольно скоро поняли одно: что деньги-то он забрал... у одних и передал их другим, обделив всё тех же... народ. Сам-то богаче стал, а мы-то нищаем. Вы уверены... за него или его ставленников, последующих тем же путём, голосовать?
Покуда такая верхушка, те, кто чуть ниже, тоже ничто. И к обрадованному губернаторским креслом, но осознавшему всю боль назначения близостью города Шамбалы в вверенном ему субъекте, пожаловал с визитом Семичастных.
— Кто я, — говорил офицер, показывая чиновнику своё удостоверение. — Теперь, зачем я здесь.
— Майор? Всего лишь? — изумлялся низкому званию, противоречившему огромной дерзости гостя, тот. — Может, больше робости добавите? Перед вами не рядовой депутат, губернатор.
— Вот и займи своё кресло, слушай.
Первое лицо субъекта опешило от такого обращения к себе, но выполнив указанное, прислушалось к продолжению.
— Событийность последнего времени и, в частности дней, обеспокоила своей чередой негатива тех, кто наградил вас портфелем. И хорошо было бы услышать объяснение произошедшего лично от вас. Вы к этому готовы?
— Хотелось бы конкретней знать. — как они все это умеют, косил под дурачка Губернатор.
И офицер ФСБ пояснял:
— Вор «в законе» Барс и его схватка с чемпионом мира по боксу. Перестрелка среди белого дня в парке. Попытка ареста авторитета уголовного мира Рино и его побег. Покушение на главу чеченской диаспоры Рамзана, что способно развязать войну между кавказскими и славянскими ворами. Мне продолжать?
— Не надо. Я всё знаю. Но перечисленное вами прокурорский размах дел, а я губернатор.
— И поэтому за всё, как и за это, несёте ответственность. Или не так?
— Так, конечно. Без разговоров, — отвечал политик. — Но деталями сказать пока не знаю, не знаю что.
— Я предполагал такой ответ, и он не удивил меня, ни грамма. Чиновнику вашего полёта чаще всего так и приходится отвечать, опасаясь последствий для своего ранга. Поэтому, суть произошедшего, объясню вам я, — Губернатор насторожился вниманием, а Семичастных прямо сказал. — Все события начались, завертелись с этого города. Здесь всё и закончится, сюда стягиваются важные игроки этой для многих смертельной игры.
— И кто же курирует её сверху? — успел спросить политик и услышал телефонный звонок. Офицер лишь молча кивнул на стоявший, на столе аппарат, и поднявший трубку Губернатор, услышав голос вызывавшего его, удивлением и страхом произнёс. — Андрей Иванович...

XV

Проповедников в наши дни хватает, хоть пруд пруди. Плюнешь вправо, там кричат о вере истинной, требуя спасти душу свою посещением их храма и, лукаво так бегая поросячьими глазками, просят не остаться безучастным, наградить приход финансовым вкладом. Сморкнёшься влево, там другой дебилушка пляшет перед тобой, топыря ручки-ножки по сторонам, призывая идти в их дом божий и раздавая, словно революционер листовки, или престарелая шлюха фаеры со своим ужасающим фото и номером телефона. Глаза вниз опустишь, мать твою, что-то к ноге прицепилось. А это очередной блаженный придурок обхватил её и пытается что-то втирать той же песней религиозных козлов, всё влияние которых сводится к деньгам, и чем больше для них, тем лучше. Сучьи выродки больных мозгов, откуда же вы берётесь, ублюдки? Какая система вас породила? Какая... плоть подарила вам жизнь? Какие долбодятлы драли ту шмару, которая раздвинула перед ними ноги, чтобы на свет вылезли вы, имбецилы?
Выйдешь на улицу порой, с хорошим настроением, всё прекрасно... увидишь эту херь и всё... твоё добро и радость мигом улетучиваются - в ноль. Налогами - дай, законами - ты должен, с экранов ТВ и из Кремля - потерпите. ****ь! Идите на ***! Я просто хочу жить! Я хочу жить, суки, без ваших сосущих друг у друга и лживо обещающих, вечно просящих и по-собачьи гавкающих ртов в мой адрес. Идите нахер, мрази. Вот вам честный и заслуженный ответ от обычного парня, говорящего за весь многонациональный народ нашей страны. Идите нахер.
Город Шамбалы был не исключением, а, пожалуй, даже в лидерах религиозного гнилья сознанием тех, кто «уверовал». Перекрёстки, площади, скверы всё чаще являли собой зазывал на святую мессу Пророка, призывая вступить в его секту или праздно помочь рублём.
На одном из таких оживлённых, пересекавшихся дорожным движением путей, ходил взад-вперед с табличкой на груди и пакетом в руках блаженный господин лет сорока с небольшим. Привлекая к себе внимание громкими криками, этот плешивый головой и слабый мозгами худощавых дрыщ довольно проворно не пропускал ни единого проходившего мимо него горожанина, чуть ли не набрасываясь и не лезя в карман того своими руками в поисках и жажде монет.
— Веруйте, люди! Веруйте! — кричал он, нарушая не столько общественный порядок, сколько личное спокойствие всякого выбравшего тем вечером, тот путь. — Не смейте отказывать душе своей во спасении в угоду лживого и нашёптывающего вам Дьявола! Покайтесь и устремились в святилище господне! В его пучину света! В его дом! И теперь, минутами позже, его посланник на земле расскажет, поведает всю правду о спасителе нашем! Прильните к экранам! 
Анонс был сделан, и не только этим полоумным дурачком, таких в городе Шамбалы выставлено по людным местам было предостаточно. Навязчивая реклама сделала своё дело и сыграла на руку тому, кого многие увидели на голубом экране, присев напротив - Пророка.
Мессия задумчиво стоял перед снимавшей его камерой, томно выжидая секундами молчания, прежде чем поднять взор в объектив и сказать:
— Что для вас более приемлемо: лирика лжи или суровость правды? Вкрученные в уши болты о красоте наших жизней или снятые розовые очки и осознание того, что далеко не всё так радужно, как хотелось бы? И что с этим всем делать? — вновь многозначительное молчание «святого отца» и опять его же голос. — Церковь паразитирует на боге, зарабатывая на якобы его слове, несущем людям, но по факту лживо заставляя всех нести себе деньги. Это она. А что же те, кто от власти светской? Они кричат, что наша страна принадлежит всем и каждому, но на самом деле... только им. И сегодня я хочу поделиться с вами личным. Это не просто история, это рассказ о жизни, о её закулисной части, той, о которой не принято говорить, разве что догадываться или тихо перешёптываться. Это рассказ о сегодняшних днях. 
Сидевшие в студии прямого эфира зрители, как и тысячи оказавшихся по домам, также замерев дыханием, внимали словно прилюдной исповеди перед ними Пророка, в которой он рассказывал о тягостях и лишениях своей судьбы, о её лихих поворотах, кульбитах и сложных решениях, возникавших перед мужчиной нелёгким выбором времён.
Естественно, многое из того было, мягко говоря, далеко от правды или даже кончика хвоста истины. Но красота ораторского слога, подбор фраз, оборотов и переплетения с этим общеизвестных и не красивших реальность дней примеров из жизни, добавляли ему доверия, уважения и располагали к себе слушавших его бредни слова.
Немного правды в кучу лжи и тебя уже принимают борцом за справедливость. А ведь это и есть принцип наших политиков и безумно защищающих их псов... от нас с вами... разумных людей.

XVI

Разросшаяся семья приняла своими новыми членами Бардо и его девушку - Оксану. Они уже хорошо успели узнать друг друга и тогда впервые отправлялись на совместную прогулку... в парк. Шамбала с Бесом толкали перед собой коляски со спавшими внутри малышами и, переглянувшись улыбками, Бес сказал:
— Слышишь, Бардо? Ты чего-то спокойно идёшь, без нагрузки. Ну ка принимай поводья, не отлынивай от работы. — и толкнул коляску в сторону поймавшего её друга.
— Я никогда не делал этого. — признался тот.
— А ты привыкай. Гулять с детьми - дело нехитрое, воспитывать их - поважнее момент.
Крепко схватив транспорт с младенцем, Бардо почувствовал неимоверное счастье в груди, которое не могла не заметить отображением в его глазах шедшая рядом любимая парня.
— Оксан! — окликнул её уже Шамбала. — Один хорошо, но двое вообще зачёт. Не прохлаждайся, и для тебя работа есть. — и толкнул своего малыша в коляске ей.
— Ой. — волнением прозвучало от той, но всё же не перекрывавшим радость.
Немного притормозив и оставаясь позади за двумя влюблёнными с колясками, родители спавших крох общались между собой, с восхищением взирая на шедшую впереди пару:
— Они красиво смотрятся.
Сказала Аня, и Бес уточнял:
— Вдвоём и в качестве родителей?
— И так и так. Мне вообще кажется, что скоро у нас будет целый детский сад ребятни.
— Не спешите с этим, — вступил в диалог Шамбала. — Бардо без году неделя как перед миром предстал. Ему ещё вспомнить многое надо, душе придётся чуть-чуть почерстветь. Вряд ли до детей дойдёт, сейчас не время.
— А когда? — перечила Оля ему. — Или ты забыл, в каких условиях были мы, когда я забеременела? Помнишь?
— Помню, — улыбкой опомнился вор и сказал. — Но вы их не подгоняйте. Пусть сами решат.
— А мы и не подгоняем, — отозвался в ответе Бес. — Мы только делаем тонкий намёк на толстые обстоятельства. Ты ведь, Шамбала, сам свою коляску в их сторону толкнул.
— Вслед за твоей. — отшутился тот.
— Вот пусть и думают. Сразу двое лучше, чем поочередно один за одним.
Ребята неторопливо плелись за чувствовавшими ответственность за крох в своих руках Бардо и Оксаной. Шли и не вмешивались в то, что зарождалось промеж них.
— Ты когда-нибудь думал о детях?
Спросила она, и отвечал он:
— Сейчас думаю и знаешь что?
— Что?
— Я понимаю, что многое не успел, что-то упустил и где-то, как-то промахнулся, не сотворив главного - такое дитя.
— Так может не поздно ещё? Можно успеть.
— Дать жизнь в череде забранных? А ты бы согласилась матерью быть?
Оксана покрылась стеснительным румянцем щёк и, немного помолчав, сказала:
— Да... если бы отцом стал ты.
Тогда они поняли друг друга, прямо признавшись и всё решив. Прижимаясь, Оксана положила голову на плечо Бардо, и они молча шли рядом, толкая коляски таких же, каких решили завести себе.
Брать ипотеку или не брать, купить автомобиль или не стоит, приобрести телефон или дождаться выхода новой линейки? Существенные дилеммы, но для кого? Кто вам в старости поднесёт стакан воды и положит вашу голову себе на колени, поглаживая её и проливая слёзы, понимая, что вы уходите,... вас не вернуть? Кто будет помнить о вас, и рассказывать своим внукам? Только они - ваши дети... и больше никто.


ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

I

Двери открываются... всегда и только перед теми, кто ожидаем, желанен и выгоден сидящим за ними. Слуги народа, словно портье за подать в протянутую руку готовы сделать не просто многое, но практически всё, что и происходит ежедневно, ежечасно и повсюду, и везде. Только вместо вменяемых им законом обязанностей, представители разных ветвей власти усердничают исключительного во благо своим, как им кажется, правам, используя полученные положение и статус преумножением материальных ресурсов и банковских счетов, да с недвижимостью.
И тут уже неважно - предвыборной кампании любой фотографии претендентов, снимки в журналах ли газетах, кадры телевидения: толстожопые, щекастые пидерасы - всё, что приходит на ум при виде их проекцией на жизнь вокруг. И этого не стоит стесняться, пидоры они есть. Активные, пассивные, латентные, моральные, любые, но неизменно заднеприводная мразь, ворующая у народа и наяривающая губами и языком руководству выше себя.
Чмокающие друг у друга и чпокающие друг друга представители исполнительной, законодательной и судебной властей, давно уже совокупились безумной оргией, не замечая пренебрежения к себе обычных, брезгливо говорящих о них людей.
Вспомните, как «сел в лужу» главный кремлёвский «пахан», когда соблаговолило выйти к народу, «его сиятельство», твою мать. Телевидение, журнашлюхи понабежали, словно ростки пробились из-под земли. И тут, неожиданно для всех, в отрепетированную массовку затесалась старушка и, не боясь никого, спросила прямо «Его высочество» президента: «Как выжить на десять тысяч восемьсот рублей у нас в стране, а инвалиду на три тысячи в месяц?» Помните, что было ответом? «Мы исходим из того, что у человека есть родственники, друзья...» - сказал «сир» тогда. А если нет? А если человек совсем один в целом свете? Если некому помочь? А из чего исходите вы, господин президент, и те, кто с вами и за вами: олигофрены эти, то есть олигархи - один хрен, когда назначаете себе миллионные зарплаты? Из чего исходишь ты, глава государства, когда старики роются в помойках, в поисках еды, а вы имеете личных поваров, ублажающих вас разными деликатесами? Из чего исходишь ты, когда те же старики просят милостыню и не в силах даже заплакать, глаза давно иссохли, а ты катишь мимо в кортеже стоимостью в сотни миллионов и больше? Из чего исходишь ты, когда природные недра по Конституции принадлежат всему многонациональному народу страны, а по факту тем же олигархам, которые дают указания тебе, как править и какие решения принимать? Народный избранник? Нет. Первое трепло государства? Да.
Двери полицейского отделения открывались, и через них выходил Шадо, сопровождаемый Прокурором области. Сев в служебный автомобиль, мужчины остались наедине вышедшим покурить водителем.
— Твоё имя Шадо. Знаю о твоих успехах на поприще уголовных свершений.
— Ты - прокурор, по форме понял, — отвечал тот. — От щедрот твоих припало мне свободой. Для чего?
— Вот и познакомились. Ты в город когда приехал?
— На днях.
— И сразу к губернатору пошёл. В принципе, верное направление, но несколько широкий шаг. Нужно было обратиться сначала ко мне.
— А я хрен знаю, кто меня на свободу выдернул. Пришёл к тому, кого представил себе в башке, а он меня обратно перепоручил легавым.
— Он немного робок за своё кресло, а твой нахрапистый натиск не оставил ему иного выбора. Но, да, ладно. Это губернатор сообщил мне о казусе в его кабинете во время приёма граждан, я и смекнул, сопоставив твой побег и необходимое время, чтобы добраться до города. Теперь о деле, Шадо. Ты очень нужен здесь и тем, кто тебя на волю вытащил.
— Я разберусь с Шамбалой, помню за свои обязанности.
— Шамбала это хорошо. Но перед ним есть и иные обстоятельства, одно из которых - Барс.
— Ещё один «законник». — ухмылялся гнидёныш.
— Верно... вор. Таких здесь хватает, но твоя ненависть будет направлена несколько в другую сторону.
— Ты меня кривыми маршрутами не води, прокурор. Говори прямо - чё надо?
— Разобраться с одним из тех, кому не нравишься ты. Его имя Лука, он носит погоны.
— Одного из своих решил завалить?
— Это один из способов общения с теми, кто не желает оперировать словами.
— Ну, что ж, поговорим. — ответил Шадо.
Так было тогда, ещё до покушения на Луку, сразу после того, как Бардо увидел своего старого «приятеля». После же, имел место устный доклад и недовольство заказчика кровавого действа.
— Как ушёл?!
Орал гневом разочарования Прокурор области, и Шадо, довольно вальяжно чувствовавший себя в его кабинете, отвечал, демонстративно разваливаясь на стуле:
— Ножками, по ступенькам.
— У тебя же винтовка была с прицелом ночного видения! Стрелять разучился?!
— А у него проворность быстрых стоп и удача. Фартовый паренёк.
— Твою же ж мать. Что нет штакетник, то не к тому забору, — негодовал злостью прокурор. — Всё мимо, и этому удалось остаться в живых.
— Много целей и все промахом пошли?
— Не скалься! Твоя основная по-прежнему дышит. И если глотает воздух она, тебе твой перекроют.
Лука ошибся, его устранения желал отнюдь не Барс. И первым заходом страшному не суждено было случиться. Но...

II

Выступление Пророка по телевидению с сыпавшимися, хоть и по большей частью ложью откровениями, возымело в обществе в пределах трансляции местного телевидения эффект разорвавшейся бомбы. Следующим же днём нарезки его речи уже гуляли постами страниц социальных сетей, эмигрируя большими кусками во всё и вечно прогладывающий интернет. Подхватившие историю радио и газеты только добавляли нервозности шума и звона нервов струн тем, кто стачивал до дёсен зубы в негодовании от появления прямого действующего конкурента в направлении давления на сознание людей из христианских попов и в меньшей, значительно меньшей степени, других конфессий.
— Пророк, глянь, что про тебя пишут. — говорил мессии Бирка.
Они любили сидеть на сцене своей церкви задолго до предстоявшей проповеди. Тёмный зал, отсутствие кого бы то ни было, и только они двое под приглушённым светом прожектора направленного на них. За чашечкой кофе под неизменный коньячок, за низеньким столиком присев, мужчины делились соображениями и кумекали над предстоящим в интересах им.
Шелест передаваемых из рук в руки страниц, и смотревший на главную из них «помазанник божий» сказал:
— Зачесались. Почаще им стоит напоминать о себе. Больше шума, быстрее к цели, а нам бы ускориться пора.
— С такими брызгами хлопков, сегодня зал всех желающих может и не вместить. По головам ходить станут.
— Да пусть хоть на плечах друг друга ярусами сидят. Главное, что после.
— Пожертвованиями? Не успеваем тратить.
— Не денег, — пояснил, продолжая изучать прессу, Пророк. — Своей преданностью и безумным следованием за мной, исполняя всякое, на что укажу, когда и где пожелаю.
Бирка разгребал ворох газет и, найдя самую любопытную, нотками весёлой иронии воскликнул:
— А вот послушай! Тебе понравится среди прочего, — и стал зачитывать пропечатанный текст. — Давно надоевшая своими пошатнувшимися канонами церковь с её представляющими лживое стадо, погрязшими в роскоши попами, казалось бы оставалась нерушимым с непреклонным авторитетом разве что бездумному населению, не имеющему своей позиции и обладающему неразвитой мыслью вообще. Однако и они, значительной частью своей, пересмотрели свои убеждения, задумавшись над услышанным с экранов ТВ. Таких пламенных и добросердечных речей не услышишь в тех храмах, где при входе припаркован дорогой внедорожник или спорткар священника, а сразу за дверью дома божьего приколочен к стене ящик для пожертвований. Честность, искренность, святость произнесённого выдают кричавшую словами душу его обладателя, призывавшего остановиться и задуматься. И действительно, не пора ли? Может, и вправду, замереть на месте и оглянуться по сторонам? А кому мы верим и во что? Стоит ли дальше взращивать своё безумие и чёрствость собственной души или пора пролить на неё капельку любви, правды и ласки, тем самым смягчив её и растопив от зла?
— Красивые строки. И это всё про меня? — интересовался, попивая кофе, Пророк.
— Эпистолярный жанр сродни твоей религиозной болтовни, — послышалось ответом от его друга. — Пресса на твоей стороне. Чем будешь подогревать к себе интерес?
— Задумок хватает, Бирка. А если фантазия иссякнет, на новые мысли подтолкнут действия наших оппонентов.
— И они уже кое-что предприняли. — огрызнулся недовольством тот.
— Ты опять об этой своей бабе. Да найдем мы её, успокойся. Потерпи пока, только смотри, как бы от поступающего эротического прихода не разорвало. Все стены здесь заляпаешь.
— Знаем кто, лишились чего, в парке с ответом не учли и просчитались...
— Я бы сказал, слегка не успели, — поправил приятеля Пророк. — Бес с Шамбалой быстро примчались. А их не должно было быть.
— Чего ты с этой бабой так нянчился? Мог бы сразу сказать, чья она жена, чётче бы отработали: удар по голове и в багажник машины.
— Дурак ты, Бирка. Я же тебе говорил, нравится она мне, нравится. И завоевать жену врага, овладеть ею, отдавшись добровольно, сильнейший удар по противнику.
— Стратег, твою мать. Значит, тебе о девках думать в самый раз, а мне усмирить пыл?
Пророк только слегка улыбнулся, показывая это глазами из-за скрытого чашечкой кофе лица, и морганием глаз пояснил: «Да».

III

Получив добрую и незаконно изъятую у него чуть раньше свободу, выходившего за ворота колонии Пустоцвета встречал одинокий автомобиль, из которого никто не показался приветствием поздравить авторитетного вора. Таких моментов его жизни хватало - по количеству отсиженных сроков, и всё же в тот раз на душе было не так радостно, как должно бы. Он лишился короны и по чьей-то милости. По чьей?
Запахнувшись от промозглого ветра и оглядев сливавшийся с бескрайностью полей пустырь, Пустоцвет мысленно простился с той, которую не смел, не уважать - с тюрьмой. Кто бы как не относился к стенам подобных учреждений, но презирать их, брезговать, нельзя. Кто-то в них теряет всё: и честь, и жизнь, и много больше, но другие способны обрести это. Уголовный срок это не время изоляции от общества, это месяцы, дни, годы, когда награждённый ими испытывает себя, свой характер, своё «я». И тут он либо ломается, либо превращается в сталь.
Свою закалку Пустоцвет прошёл всей жизнью, многими оксидами и опытом за плечами... но в этот раз он мог и должен был бы не выйти. Случившееся нельзя было назвать чудом, скорее образовавшимся долгом перед оказавшим услугу, и его-то вор собирался закрыть, как и тот, благодаря которому простился с короной.
Так вот. Мысленно простившись с тюрьмой, поблагодарив, что приютила, авторитет присел в автомобиль, и тот, запахнув двери, выдохнул газами выхлопной трубы и рванул лошадиными силами под капотом.
Будто президента, члена королевской семьи или главного христианского попа государства, но без пафоса множества машин кортежа и бесчисленной охраны, оберегая Пустоцвета, его доставили в тот городок, который вор указал просторами страны. А он знал... какой ему был первостепенно важен.
Быстро, безопасно и молча он был доставлен выделенными ему людьми, которых по прибытии, ещё на вокзале, авторитет отослал от себя благодарным кивком головы. У него уже была новая одежда, денежка на первое время,... оставалось самое главное, и Пустоцвет торопился к нему. Где найти? Нет, такой вопрос, что «сила» импотента, голову вора не мучил никогда. И главное предстало его взору сидевшим за столиком летнего кафе. Может просьбами крепких ребят, топтавшихся в стороне поодаль, может отсутствием аппетита прохожих, но клиентов в заведении было... пустые столы.
Единственным пожаловавшим и расслаблявшимся пивком был Муслим. Завидев гостя, он ждал его, пригласив жестом руки напротив, куда немедленно официант поставил свежего, холодненького, да с лопавшейся пенкой сверху тонким слоем хмельного напитка.
Сцепившись глазами ещё при входе, Пустоцвет не разжимал хватки своего взора, присаживаясь и произнося первым:
— Здравствуй, Муслим.
— И тебе отсутствия хвори, Пустоцвет. С прибытием на волю. Решил освоить наши края?
— Дела закрыли. Есть незавершённые, — отвечал тот, видя с пониманием кивки головы своего визави в беседе. — Знаешь уже за историю со мной?
— В курсе. Все нюансы, конечно же, мимо прошли. Но что касается меня лично,... ещё как знаю.
— Потому и здесь. Меня подставили красиво, очень красиво. И, по всей видимости, что было на тюрьме лишь для отвода глаз и всем перед ними доказухой воочию. Заказ ещё раньше пришёл, его Упырь сработал, меня и под раскоронацию скорей.
— А встать за тебя что же...?
Поинтересовался о прошедших событиях Муслим, получив ответом:
— Сучий коллективчик, верящий во всё. Я узнаю кто. Но слово моё... не я на тебя навёл.
— Мы уже не дети и не набирающие авторитет подростки, Пустоцвет. И глупо было бы думать, что будет так легко воспользоваться нашими с тобой спорными вопросами, чтобы так запросто уверить меня в том, что ты продался. И ты, и я бельмом на глазу у мусоров, вот они и стараются развести нас... по колониям и лагерям.
— Или лбами столкнуть.
— Может, и так. Я ещё не сделал окончательных выводов за прогон о тебе, что стукнул легавым. Не думай, это не так. Что пожаловал ко мне лично... тебе в плюс. Но не рассчитывай за мир промеж нас до выяснения всего, — грозил пальцем и гневным голосом Муслим. — Равно как и не думай, что в состоянии войны. Не будем горячиться, дабы не наделать того, что после уже не поправить. Не надо. Все споры наши, незавершенные дела, пока затормозим и подвесим в воздухе... пока. А ты думай, Пустоцвет. Думай, кто и за каким тебя с трона ногой скинул? Появятся мыслишки, мне скажи, вместе к сучонку пожалуем, на пару вопросы задавать станем.
— Я тебя услышал, Муслим. Благодарю за холодный рассудок и терпение. Благоразумие твоё и теперь для меня бесценно. Я узнаю, спросим вместе, но хрипеть та падла будет от моего ножа.
— Договор.
Соглашаясь и поднимаясь уходить, сказал Муслим, услышав последним к себе вопросом:
— Кто встал за моей спиной, сумев помочь выйти?
— А вот это ты скоро узнаешь, — отвечал тот, оставляя на столе пухлый конверт из плотной бумаги. — Это тебе, Пустоцвет. Меня просили. В нём ключи от хаты, адресок её, и тачка стоит у подъезда.
Муслим выходил из-за стола и, не простившись даже словом, удалялся уже под прикрытием своих людей. Не прикоснувшийся, не пригубивший пива Пустоцвет задумчиво взглянул ему в след, и неторопливая рука вора сжала оставленное ему. Крепко, цепко сжала татуированными, морщинистыми пальцами.

IV

Разрываемый пуканом своей прокурорской жопы в штанах, её обладатель - первый вице - закон субъекта терялся и нет… теми двумя огнями, промеж которых выпало очутиться его свисавшим с ремня бокам. Неизвестность чего ожидать от Луки и постоянный страх и волнение вызванные тем - что он там вскроет своим расследованием? Что и какими сведениями всплывёт? Тревожили Прокурора области своими вероятными последствиями. С другой же стороны появление еще одного не подчинявшегося ему силовика - Семичастных. Уже был ясно, чьи интересы он принёс своим чуть ранее визитом, желаемые последствия его оставались ото всех пока ещё интригой.
Но... почему бы не решить одну свою проблему усилиями и возможностями второй? Тем более что таковые соответствовали, к тому же, имевшемуся желанию. И раскинувший хитростью мозгов прокурор принял решение.
— Вы, верно, не в курсе всех тех событий, которые произошли в моём регионе предшествующему вашему появлению временем, — говорил он, встречаясь в своём рабочем кабинете с Семичастных. — Да и это не должно было бы вас беспокоить. Однако оно напрямую способно затронуть интересы многих и, в частности, тех, кто направил вас сюда.
— Каким же образом? — уточнял силовик.
— Отброшенной тенью на репутацию и скорой суетой тех людей в попытках устранить то, что могло бы возбудить, и не только интерес общественности, против них.
— Поэтому вы вызвали меня к себе?
— Поговорить, рассказать и... предложить или попросить, как вам будет угодно.
— Слушаю.
Прильнул вниманием Семичастных и, зазвучал рассказ из уст напротив:
— Несколько недель назад в одном из маленьких, замшелых городков вверенной мне как представителю закона вотчины, произошли дерзкие в основе своей и кровавые события. Группа молодых ребят напала на основные здания своего муниципального образования и, предварительно вооружившись, расправилась практически с каждым, кто тем днём оказался на службе.
— Я что-то слышал об этих событиях, но не новостным ревю, иными отчётами, не для общественных глаз и ушей. Шумиху поднимать не хотели и предпочли дело замять, не допустив громогласных криков.
— Всё верно, решение правильное. Вот только последовавший за этими событиями визит немного напряг собой здешнее руководство. Нам прислали того, кого назначили заниматься расследованием тех событий.
— Само собой, — пока не понимал заинтересованности и волнения прокурора Семичастных. — Вы же не думали, что дело - глухарь, и документы сразу отправятся в архив?
— Нет, конечно, и в мыслях не было. Но следователь этот наделён полномочиями: не подчинением никому из здесь... на местах.
— И вам бы хотелось узнать то, что стало ему известно, и то, что он собирается отрапортовать наверх.
— Вы меня понимаете, майор.
— Беседовать не пробовали?
— Первым же делом. Не вышло. — сожалением констатировал Прокурор области.
— В таком случае, вам остаётся только ждать и надеяться, что вас обойдет стороной его расследование или вызовут на ковёр, а не на допрос.
— Не будем сгущать краски будущего не желаемыми в перспективе событиями. Для этого я вас сюда и вызвал.
Семичастных уже понимал, о чём заходила речь и услышал подтверждение своим предположениям:
— Вы... он... занимаетесь практически одним и тем же. Вот я и подумал... Почему бы вам, майор, не войти в доверие к нему и не попытаться разузнать, что ему стало известно.
— И как вы себе это представляете? Приказать я не могу. Надавить?
— Именно, — перебил силовика скоростью реакции слов прокурор. — Надавить. Это то, что надо и способно дать трещину в его скрытности.
— И как вы себе это представляете?
— А вот это уже ваша головная боль. Лука наградил меня таковой своим появлением, теперь и вы пострадайте за ставшее общим для нас дело.
— Я даже не знаю, кто он такой, где служит, в каком звании... ничего.
— А вы узнайте. Вам это сделать будет проще, чем мне. Не так ли?
— Не так, — не согласился офицер. — Если его сюда направили с такими полномочиями: не отчитываться ни перед кем, то и кто он, на время расследования, станет тишиной и тайной для всех.
— И разгадать её...
Хитро предложил Прокурор области, но Семичастных ответил:
— Давайте попробуем.

V

Так и не сумев заполучить уговорами или предполагавшимся насилием Аню, скоростью подоспевших к ней на помощь Беса и Шамбалы, Пророку оставалось только грезить телом той девушки и немного раздражаться не случившимся планом. Изначально, он хотел использовать её козырем в руке... ну, иногда, естественно, в постели. Однако красотке удалось ускользнуть, и это довольно сильно печалило мессию.
Груз тоски с плеч и ниже пояса предстояло снять той, которая осчастливилась предложением стать спутницей жизни «святого отца» - Юле. Начав удовлетворять похоть мужчины ещё в машине по пути в ресторан, девушка азартно играла ротиком, пока Пророк рулил к месту свидания.
Заведение центра города было обеспокоено дорогими автомобилями у входа и торопившимися внутрь респектабельными леди и джентльменами. Очередной подъехавший... и из него показались в сверкавшем блёстками и открытостью выреза зоны декольте вечернего платья Юля и сопровождавший её в смокинге Пророк. Доверив транспортное средство сотруднику, они торопились внутрь.
Ресторан встречал своих гостей яркостью огней, приветливостью обслуги и заранее заказанным лучшим столиком у лившегося водой фонтана с кувшинками в нём. Немое приветствие официанта ничем не запомнившегося в глазах, и вот тот уже становился провожатым к месту свидания. Огромный зал с лепниной стен и колоннами заполняли собой все те, кого единило не поверхностное знакомство или крепкая, прочная дружба, но тугие кошельки и незнание куда потратить их содержимое. Дома же поесть нельзя, обязательно заплатить кучу денег за то, чему себестоимость пару сотен рублей.
Заняв своё место, они принялись делать заказ.
— Чтобы мне сегодня съесть? — раздумывала вслух Юля, изучая меню.
— Рассчитывай на продолжение вечера с перерастанием в ночь и дальнейшее утро. — отвечал, посмеиваясь, Пророк.
— Намекаешь на лёгкость блюд, чтобы сохранить силы для постели?
— Ты у меня умница, сама всё понимаешь.
— Может, тогда сразу к десерту? — и тут же закапризничала она. — Ну-у-у, нет. Вообще мы только пришли, и я давно хотела тут побывать. Мне здесь нравится.
— Я рад. Что же ты скажешь тогда о том месте, куда мы направимся после ужина?
— Что? Это не всё? Ты придумал что-то ещё?
— Даже лучше, чем ты думаешь.
— Заинтриговал. — эротично прошептала Юля и дотронулась под столом ногой до Пророка.
— Тише, тише, милая. Тебе было мало того, что в машине? Я не железный, не заводи меня. — сдерживался он.
— Может, в туалет... и там продолжим?
— Угомонись. Заказ несут.
Поданные блюда были экстравагантны своим внешним видом и, как это часто бывает, подкачали вкусом... ни о чём.
— Трава, — попробовав, заключил недовольство мессия. — Обычная яичница с колбасой много вкусней.
— Тебе не нравится? — не понимала его спутница. — Это изысканное блюдо далеко не для всех. К нему нужно привыкнуть, чтобы ощутить всю прелесть ароматов нот.
— Я к этой дряни привыкать не собираюсь. Предпочел бы обычный пирожок.
Сплюнув гадость в салфетку, «помазанник божий» встал из-за стола и, взяв за руку Юлю, повёл за собой,... танцевать.
— Сначала ужин, теперь романтика? —  поддалась и пошла она.
— И после сюрприз. Теперь обними меня.
Вставь в центре зала, они закружились в медленном танце, приковывая к себе внимание остальных. Старинные напольные часы отсчитали полночь, и вместе с их неспешным ходом прекратился музыки ритм.
— Теперь я хочу главного.
Признался Пророк, и Юля переспросила:
— Чего же?
— Тебя.

Покинув ресторан, они доехали до причала и подходили к большой воде пешком. Подсвеченная огнями яхта, словно лебедь, колыхалась на волнах, ожидая единственными тех, для кого была предназначена накрытым столом палубы и распахнутой постелью одной из кают.
Пара приближалась к ней ближе и ближе, вряд ли желая продолжения ужина, как вдруг... раздавшийся взрыв уничтожил щепками судно, отбросив на берег людей и прикрыв их ошмётками обшивки.
— А-а-а! Что это было? — спросила она.
— Предупреждение... Шамбалы. — ответил, всё поняв, он.

VI

Постоянно спешащие в своём развитии технологии, новые открытия, усовершенствования техники, и вот уже достигнутые плоды ложатся возможностями своего использования каждому во благо. Не обратить их себе на пользу - глупость и вред, распорядиться с умом - необходимость и прыжок вверх. Главное не подскользнуться в момент отталкивания и не переломать при падении что-нибудь. Ведь как всякому действию есть свое противодействие, так и новой разработке найдётся анти её.
Учитывая этот момент и кучу сопутствовавших, объединённых скобкой таинственности и необходимого, ограниченного узостью участников привата, Шептун колдовал над интернет настройками, сидя в кресле за ноутбуком, стоявшем на кухонном столе у окна той квартиры, где он вынужденно пребывал с Рябым.
— Долго ещё?
Не терпелось «королю воров», и его человек, проверяя работу программ, отчитался:
— Сервера в порядке, зависаний и просадок в работе интернета нет. Ждём подключения всех участников видеоконференции и можно начинать.
— А они меня видеть будут?
— И видеть, и слышать, как и ты их, Рябой.
Выделенными отсеками разделённого экрана стали появляться участники предстоявшего диалога, и занимавший последним своё место вор, говорил:
— Приветствую всех необходимостью собравшихся. Чужих не будет, все, кто был нужен - на связи.
Разделёнными видео сеткой монитора, показались лица Шамбалы, Рино, Рамзана, Барса.
— Моё всем с почтением. — первым произнёс сын Лорда.
— Вечер добрый.
Обозначил себя Рамзан, Рино же с Барсом только приветственно кивнули головами.
— О личной встрече пока не приходится говорить, — продолжал Рябой. — Каждый из нас сейчас словно деликатес в эпоху дефицита: всякий хочет схватить и урвать свой кусок. Меня уже пытались, выжить удалось.
— Кто?
Послышалось недовольством и гневом с экрана, и «король воров» отвечал тому:
— Всё обошлось, Барс. Это наши с вами общие знакомые решили так себя поставить.
— Поставили прямо?
— Пошатнулись, но удержалась на ногах... пока. Мы с Шептуном залегли на время, но продолжаем бдеть, контролировать и знать. И сейчас хотелось бы услышать прямиком от вас. Шамбала...
— С Пророком по-прежнему болты закручиваются, скоро резьбу сорвёт, как и моё терпение. До семей добрался. Моих не успел, Беса жену отбить смогли. Когда мразь рвать будем? — отвечал готовый загрызть хоть своими зубами мессию молодой вор.
— Не торопись, выждем маленько. Я пока не очень понимаю всю мазками картину, и мне очень хочется разобраться... страсть как.
— Наши столичные друзья?
Встрял в разговор Барс, и Рябой пояснил:
— Они-то и загнали меня в эти дебри. Но это даже хорошо, я не так далеко, как им представляется, почти под самым носом и даже чувствую их дыхание, контролирую пульс.
— И как бьётся?
— Учащённо страхом и прерывистыми зависаниями ужаса предстоящего для них. Барс, твои дела?
— За Краза выясняю. Ниточки тянутся к здешнему прокурору области, но кончики их ползут направлением дальше.
— Ты не ошибся движением?
— Нет, Рябой, в верном ракурсе тружусь. А учитывая то, как они засуетились и пожелали моей смерти, с попыткой того, я придавил их мозоль, и она вот-вот лопнет.
— Как и моё терпение, — отозвался вспыльчивостью Рамзан. — Какой-то Пророк! Да неужели мы не справимся с ним?! Рябой, два дня! Дай нам всего два дня!
— Не горячись, Кавказ, — вежливо отвечал ему «король». — Пророк единица, но помноженная на. Не забывайте нашу первостепенную цель - документы Лорда и то, что они таят в себе. Так что те, кто грызёт нам сапоги, шавки мелкие. А достать нужно тех, кто сильно выше, кто в пентхаусе живёт.
— Так разберёмся с ним, другие вылезут!
Продолжал горячностью Рамзан, и вор разъяснял далее:
— Вот именно, и нам неизвестно кто, из-под какой коряги это шипящая паскуда проявит себя. А пока мы держим её, не только в поле зрения, легче работать. Рино, у тебя как?
— Легавые активизировали интерес ко мне, к моей жизни, — пояснял ответом тот.  — А направил их всё тот же - прокурор.
— Помоги ребятам талантом своих людей, они у тебя лучше. К примеру, Мороз.
Рино понял намёк и только кивнул в знак согласия, Рябой же продолжил:
— Шамбала, сынок. С Чёрной вдовой уже встретились? Девочка прибыла?
— Обнялись, соскучившись, и расцеловались также. На месте.
— Хорошо, я узнал, что хотел. Вы знаете, что каждому делать. Связь окончена, теперь до встречи.
Шептун нажатием одной клавиши прекратил видеоконференцию и спросил, дождавшись потухшего экрана:
— Их же одного за одним перебьют. Может, нам пора кого-то в гроб заколотить?
— Всему своё время, Шептун. Всему своё время, — задумавшись над услышанными новостями, анализируя их, отвечал Рябой. — Ещё гвоздей не хватит, и рука устанет молотком махать. Всему... своё... время.
— Я не плотник. Пером интересней.

VII

Недоверие к коллеге и стремление узнать о нём и от него побольше для себя интересного привели Семичастных в мини-фургончик, припаркованной поодаль от складских помещений одного из спальных районов мегаполиса под протекторатом Шамбалы, где и свели его впервые с ведшим спецоперацию по отслеживанию и задержанию Барса Лукой. Вместо пустого кузова оборудование из мониторов и пишущей звук техники, для удобства стулья и в наушниках несколько сотрудников за усердным предстоящей схватке «законника» трудом.
— Я знаю, кто вы, но эта операция моя и прошу вас не вмешиваться. — произнёс Лука.
— Вы также мне известны своими намерениями и полномочиями, — поддерживал завязывавшийся между ними диалог Семичастных. — Но я бы предпочёл познакомиться ближе.
— В друзья набиваетесь? Так я в этом городе не задержусь, проездом, можно сказать. Выполню порученное, уеду и не вернусь. А письма и открытки писать не умею.
— Ну, дружба бывает и на расстоянии, но я в близкие к вам не напрашиваюсь. Иные цели.
— Какие же?
— Будем откровенны, Лука. Я в этом городе тоже командированный и имею свою цель. Ты же нарисовался побочно, и мне это не сильно нравится, как и интересно. Но знать, я должен.
— И кто тут художник, набрасывающий любопытством краски холста, майор Семичастных? Не прокурор ли области или губернатор?
— Ты сам ответил на свой вопрос. Поэтому я и здесь.
— Хотят меня под контроль, где ты уже сидишь, меня под него склоняя.
— Не совсем так, Лука. Свобода действий останется за тобой, в разумных пределах, но то, что будешь и уже знаешь ты, хотелось бы иметь своей информацией и упомянутым тобой двоим.
— Хе-хе-хе... Приятно осознавать, Семичастных, некое превосходство над теми, кто выше возможностями, но, хоть и временно, зависит от тебя. Не так ли?
— Нет, — ответил задумчивостью тот. — Это пройдёт, а их возможности нет. И если сейчас не идти рядом с ними, когда всё закончится, они пойдут против тебя. Ты готов к такому повороту событий?
Лука открыл было рот, чтобы ответить, но услышал доклад от одного из членов группы:
— Объект появился. Можно работать.
Прильнув к мониторам, все увидели входившего в склад Барса.

Ангары были довольно просторны и высоки своими потолками до самых которых и в длину устремлялись ярусами стеллажи, заполненные разнообразным товаром. Вор входил один, и встречал шедшего ему навстречу Мышь. Строго говоря, этот годами под сорок мужчина, питавшийся тем, что сливал информацию всякому заинтересованному в ней, был настоящим крысёнышем, не работавшим на кого-то конкретно, но готовым сделать всё и для каждого, только бы исходом платили и больше.
— Информация, Мышь. — не терпелось «законнику».
— Обожди, Барс. Я узнал такое, что теперь хочу цену умножить. — смехом отвечал тот.
— Насколько?
— В десятки, сотни раз.
— А ты уверен, грызун, в своих возможностях так говорить со мной? Не забыл, кто я?
— Помню, Барс. Но за эти сведения ты заплатишь столько, сколько я установлю итогом. Ты даже не представляешь, что мне известно... и мне одному.
— Говори. — грозно приказал вор.

Накал нервов в мини-фургоне достигал апогея, и тот же голос сотрудника группы предупреждал:
— Если не сейчас, то может уйти. Надо брать. Самое время.
Лука всматривался в происходившее на мониторах и отдал приказ:
— К операции по задержанию приступить.
Словно черви из-под земли начавшимся дождём отовсюду стали выползать экипированные и в масках бойцы подразделений силовых служб, торопясь к складам и бряцая на бегу оружием. Не отставали от них и Лука с Семичастных.

Уже собиравшийся узнать важное Барс услышал другое:
— Легавые! Облава!
Вор подготовился и хорошо. Вбегавших спецов встречал шквал огня, раскидывавший их пулями в бронежилеты по сторонам. Но и они не стремились произвести арест, шли за другим. Выстрелы были не предупредительными, на поражение... вора «в законе».
— Барс, уходи!
— Уходи, мы прикроем!
Кричали ему верные ребята.
— Перепугавшийся Мышь хотел бежать, рыпнулся к этому, но услышал спокойное и грубое к себе от вора:
— Стоять, крысёныш. Говори всё, что знаешь.
— Барс... — боялся тот свистевших вокруг пуль и грохота перестрелки.
— Говори, сука.
Мышь глядел по сторонам бегавшими глазами и, раскрыв пасть, чтобы рассказать всё, потёк ей же... кровью. Видя пронзённую свинцом его грудь, авторитет схватил мужчину руками и пытался докричаться  до терявшего сознание и жизнь:
— Говори! Говори! Кто такой Пророк?! Откуда взялся?!
Но ответом были лишь хрип и закатывавшиеся глаза Мыши. Бросив труп на пол, вор обернулся и сказал представшему перед ним:
— Лука.
— Я, Барс.
И пока спецслужбы схлестнулись перекрёстным огнём с людьми «законника», он сам сходился в рукопашной с напавшим на него Лукой.
— В этот раз я доделаю то, с чем не справился тогда. — говорил он.
— Или я. — отвечал на это вор.
Огнестрельное оружие не холодное, с ним особого ума и навыков не нужно. А вот филигранное владение стальным пером - это искусство. И в нём Барс был маэстро, мэтр, гуру, чародей, искусник и волшебник одновременно. Отвлекающий уход от удара влево, блеск лезвия справа, и оно уже туго входило в человеческую плоть, раз за разом протыкая её и возвращаясь наружу кровавыми брызгами.
— Барс, уходи нам тяжко! — кричал вору один из его людей.
Ещё ударчик на прощание, Лука, хоть и оставался стоять, но не в себе, и авторитет скрывался от догонявших его, но пролетавших мимо «плевков» свинца. Ему удалось, он ушёл и остался жив.

VIII

Удовольствие, получаемое от провала, попадания в неловкие ситуации или просак сотрудников правоохранительных органов, порой бывает не сравнимое с чем-то иным. И дело даже не в том, что они не справляются с пустяковыми делами, дело в том, как коряво и нелепо они подходят к ним, по-лягушачьи барахтаются, по-собачьи гавкают от бессилия на снимающих их на видео граждан, чтобы после по-козлиному блеять в отговорках своему руководству.
Это не желчь, ни капли язвительности - чистая правда теперешних дней. Видя то, как живут под погонами, проецируя на рядовых людей, всех, начиная звёздами с капитанов и чем выше к «созвездию» генерала на плечах, тем брезгливей здоровая голова относится к той, что под фуражкой. Противно от них. И только журнашлюхи активно навязывают всем позицию трахующих их и кормящих властей, мол, силовые структуры и ведомства - рычаги борьбы с преступностью. «Рычаги», согласен, но в борьбе с ретивостью и нежеланием народа никак вставать на колени. А что касается преступности? Так пусть господа офицеры пошукают в своих рядах, заглянут в эшелоны госчиновничьего аппарата, присмотреться к банкирам, олигархам и уберут свои паршивые клешни от простого народа. Не ровен час... поломаем их.
— Я... жду... объяснений. — начинал беседу явным недовольством Прокурор области, закрывая двери своего кабинета за вышедшей секретаршей.
— Ушёл. Так бывает. Но ничего, поймаем, не сложно. — отговаривался зарвавшийся уверенностью, сидевший на стуле Химера.
— Я же вас категорически просил, и вы так же мне обещали успех назначенного. — возвращался за свой стол хозяин помещения.
— Ну, не сложилось.
— Не сложилось, бля?! А если он завтра придёт убивать меня, что мне говорить, глядя в дуло его пистолета?! Не сложилось?! Да?!
Вышел всё-таки и довольно быстро из себя прокурор, на что Химера демонстративно вежливо и спокойно ответил:
— Было бы круто. Как в кино.
— Я не понял, ты пошутить решил что ли? Слышь, комик? Я сейчас твоих коллег вызову и скажу, что ты угрожал мне. Тебя отсюда прямо в СИЗО и отвезут, а тамошний начальник уже будет в курсе и подготовит для тебя лучшую камеру... из блатных. Посидишь денёк, другой... Чуешь, чем это закончится? Для твоей жопы?!
Наконец, осознав серьёзность своего просчёта, Химера изменился в лице на серьёзное и полным вежливости произнёс:
— Мы нашли его существенно скоро, как я и говорил, удача сработала на нас. Но вот проворность не учли, Рино удалось скрыться.
— И что теперь? Где теперь прикажешь его искать?
— Ищем... повсюду. Он объявится. Не переживайте, найдём и на этот раз устраним чисто.
— Это тебе надо переживать... моим обещанием, — отвечал прокурор, уже слыша перезвон своего телефона и тянучись к нему рукой, чтобы ответить. — Не избавишь меня от этой головной боли, недуг, в качестве зуда в жопе, будешь чувствовать ты.
Химера раздражённо поник головой, а хозяин кабинета говорил в трубку:
— Да. Кто это?
— Привет блюстителям порядка с противной стороны баррикад, от нарушителей оного.
— Рино, — узнал звонившего ему прокурор, «припаяв» к себе внимание услышавшего имя авторитета Химеры. — Сам вышел на связь. Это поднятый белый флаг?
— Что ты, легавый? Это, скорее, перекличка. Все ли живы... пока?
Слова пользовавшегося уважением в уголовной среде были столь же недвусмысленными, сколь и действия его человека - Мороза, уверенно подошедшего к припаркованной у прокуратуры машине Химеры и открывшего её багажник. Хозяйские копошения в заднем отсеке автомобиля не привлекали к себе внимания, кого бы то ни было, и путём нехитрых манипуляций, Мороз установил заряженный обрез, пропустив привязанный к спусковому курку шнурок в салон внедорожника.
— А вот угрожать мне не стоит, — отвечал в трубку, воспринимавший беседу максимально серьёзно прокурор. — Я угрозы не боюсь.
— Это зря. Стоило бы, — парировал Рино. — Во всяком случае, когда она исходит от меня. Но прежде чем воплотить её в жизнь, у меня к тебе будет несколько вопросов.
— Каких?
— Не торопись, их ещё предстоит сформулировать. Придёт время...
Телефонная беседа оборвалась, и секундные замешательство и задумчивость Прокурора области мигом улетучились криком на сидевшего напротив него:
— Ты ещё здесь?! Найти и устранить!

Химере было ясно неофициальное указание руководства, и обдумывать его головой времени уже не было, жопа чувствовала приближающиеся к ней с эротическим интервью «микрофоны» зеков.
Торопливо выбегая из здания прокуратуры мимо куривших у входа сотрудников, он пикнул брелком сигнализации своего автомобиля, ещё подходя к тому, и быстренько прыгнул за руль. Ключ на старт, мотор рёвом, сиденье двинулось электрикой вперёд, создавая запрограммированный хозяину комфорт, и... раздались поочередно заглушённые акустикой салона два выстрела, пронзившее легавого. Один из которых смертельно раздробил позвонки.
В теле дырки, которых задница не дождалась, кровью изо рта, хлебалом в руль. Химера словил ответом от того, кого загнал на высоченной над землёю парапет здания - от Рино.


IX

Потери, проигрыши последних дней, включая неудачу в похищении Ани и прервавший романтику свидания с Юлей взрыв, всё это довело Пророка до белого каления, и он уже готов был приступить к решающим действиям, но всё же чего-то ждал, терпел и будто рассчитывал иные варианты. Нервозность «святого отца» уже была плохо скрываема, и редко покидавший его Бирка сказала своему наставнику и другу:
— Пророк, тебе бы развеяться, сбросить стресс. Я тут одно заведение знаю, тебе в нём понравится. Давай сходим? 
— Пошли. — сходу и резко ответил согласием мессия.
Вечер был в полном разгаре, и клубная жизнь резвившихся в нём людей заходилась разнузданностью, открытостью и приватностью, но напоказ. Заняв столик побогаче и заказав всего подороже, Пророк и Бирка отдыхали в тесной компании друг друга, но «помазанник божий» никак не хмелел, несмотря на обилие выпитого крепостью спиртного.
— Да расслабься ты! — кричал сквозь музыку приятель мессии. — Будь сегодня обычным человеком, с его простыми нуждами!
Но что-то свербило душу «небесной мрази», и, резко встав, он торопился в туалет.

Мужская уборная недолго принимала своими писсуарами, унитазами ссыкунов и засранцев, отдавшись в распоряжение одного оставшегося в ней, смотревшего на себя в зеркало, умывшегося Пророка. Приглушённые басы музыки доносились из общего зала, но не сумели заглушить собой ритм мелодии звонка в кармане обладателя мобильного.
— Да. — остервенением и злостью ответил Пророк в телефон.
— Ты без свидетелей? — послышалось бархатный мужским басом в трубке.
— Погоди секунду, — мессия отошёл от зеркала и вышибанием дверей кабинок с ударов ноги убеждался, что он в туалете в одиночестве. Очередной удар, и на унитазе показался сидевшим со спущенными штанами невзрачного вида бородатый мужичок. Пророк достал из-за пояса пистолет и пустил тому в лоб пулю. — Теперь говори.
— Пора приступать.
— Понял тебя.
Успел только сказать мессия, как к нему входил поддатый и навеселе Бирка. Увидев сидевшее мёртвое тело на толчке, он спросил своего друга:
— Не можешь веселиться бескровно? — и, заметив проверявшего патроны в обоймах своих обоих стволов, добавил. — Работаем?
— С полной обоймой нести слово божье куда проще.
Щелчок затворов, оскалы жаждавших боли лиц, и двое отправлялись в ночь, чтобы её темень окропить бордово - красным, которое проявится рядом с несчастными, пролившими его, лишь поутру.
Простые люди, попавшие под горячую руку и запал ярости Пророка и Бирки, даже не оказывали сопротивления своим смертям, не понимая сути происходившего. Их было много, даже очень. Гнев «святого отца» никак не мог напиться кровью и остыть яростью, которую одномоментно перенаправляли двое на тех, кто так же не заслуживал, но более ей подходил. Стали погибать чеченцы. Пророк просто бросил в одну из машин с брутальными кавказцами гранату, даже и, не зная, с Рамзаном ли они. Пацаны горели после взрыва, но кто-то ещё шевелился. «Небесная паскуда» же добивала их прицельным огнём в упор и головы.
Кровавое турне по городу продолжалось сконцентрированностью Пророка и диким смехом Бирки, продолжавшимися и стихавшими лишь наступавшими утренними сумерками.
Сводки последующего дня испепеляли чернилами пропечатанное на них буквами, прознавшие про это Бес и Шамбала ненавистью проговорились так:
— Кто же заключает сделки с безумными демонами?
— Он сам демон, с ним и заключили.

X

Обретя друг друга, гулявшие вдоль музыкальными всплесками воды о берег пруда, прятавшегося очертаниями под свисавшими над ним кронами могучих деревьев, Бардо и Оксана, казалось, и не жили вовсе до того дня, как оказались сведёнными судьбой... вместе. Они всё больше узнавали друг друга и хотели, желали, не расставаться никогда. Он держал её за руку, а она нежнее прижималась к нему.
Неспешный ход влюблённых был обречён на романтику их мыслей и всё же первых слов, отважилась на которые Оксана.
— Ты не передумал насчёт того, о чём мы говорили?
Скромно и застенчиво спросила девушка, услышав ответом к себе:
— По поводу завести детей? Нет, настрой прежний, без изменений. А ты?
— Я очень их хочу, правда.
— В таком случае, мы не подходим друг другу как парень и девушка, — напугал Оксану Бардо, заставив её глазки заблестеть слезинками. — Мы подходим как муж и жена.
Услышав такое, она только хлопнула длинными, густыми ресницами и умыла своё шелковистое личико хрусталиками скользивших по щекам слёз. Молчали оба... всего лишь мгновения, прежде чем руки Бардо обхватили стройную талию и подвинули ближе к себе. Уста сомкнулись, сердца в унисон и можно было видеть, как под массивным дубом целовались они.
Оксана таяла в объятиях, будто пьянела от них. Ножки красотки ослабевали, подкашивались, она проседала на них, но он держал крепко, прижимая к себе, не переставая целовать. Губки к плечу парня, глазки стеснением вниз, и после окончания соития уст, девушка всё же прошептала уточнить:
— Ты делаешь мне предложение? Хочешь видеть меня своей...
— Женой, — уверенно закончил за неё предложение Бардо. — Пока без кольца, всё в форме экспромта. Я не готовился, но слышать ответом хочу.
— Я... я..., — немного замялась она, убирая соринки с одежды его плеча. — Согласна.
Уже без поцелуев и слёз, уже схватив её на руки и слыша радостный счастьем девичий смех, Бардо кружил Оксану на месте столь же резко, сколь вертела его событиями до этого жизнь. Они привлекали к себе внимание, конечно. Но лишь разделявших их счастье прохожих, невольно ставших свидетелями того.
— Пойдём, кататься?
— Куда?
Спросила будущая невеста, и бывший поп, вернувшийся к нормальной жизни Бардо, прояснил:
— На лодке.
Они держались за руки, когда бежали к импровизированному причалу и занимали одну из свободных. Вёсла в воду, тихий всплеск и поплыли...
— Я как девчонка, я стесняюсь.
— Оксан, я повидал и был участником такого, что стеснением отныне не богат. А ты, пожалуйста, ты же девочка, тебе не возбраняется.
— Знаешь, милый, — набралась храбрости она. — В таком случае, давай сразу расставим все точки над «и», чтобы не было никаких недомолвок.
— Я готов. Давай, расставляй.
— Последняя уборка, которую я провела в твоём доме.
— Нашем. — поправил Бардо, слыша учтивую иронию тона.
— Хорошо. Я заметила, как ты отреагировал на неё.
— И как же?
— С явным недовольством. Тебя что-то не устроило?
Продолжая грести к центру пруда, мужчина сказал:
— Всё прекрасно. Вот только одно... Я с каждым днём всё больше подмечаю сходств между тобой и моей мамой.
— Каких же? — настаивала любопытством Оксана.
— После тебя, как и после неё, ваших схожих уборок, ничего на своих местах не найдёшь. Расчёски на комоде коридора нет.
— Она в ящике, справа.
— А я привык, чтобы сверху, всегда. Бритва в ванной где?
— В ящике под раковиной, слева.
— А я привык, чтобы в стакане, справа.
— Знаешь что? — улыбнувшись, сказала девушка. — В семейной жизни приходится чем-то жертвовать. К примеру, привычками.
— Знаете что, барыня, — оставив вёсла, тянулся к ней он. — Я вас сейчас в этом же прудике и утоплю. Если...
— Если что? — уже ощущала на себе его объятия Оксана.
А Бардо и не стал размениваться на слова, просто ложась на красотку сверху и страстно целуя и поглаживая её. Так их лодка, с влюблёнными на своём борту, и дрейфовала, гонимая лёгким ветром и согреваемая теплотой дня.

XI

Как всегда хвалёные мастерство, опыт, оперативность, проворность, наработка и отлаженный механизм действия сотрудников правоохранительных органов на поверку оказались ничем, ни о чём и праздным пустобрёхством. Они, конечно же, и бесспорно, что-то могут. К примеру, провести задержание подвыпившего мужичка, арестовать писающего ночью в песочницу, пятью нарядами горящими огнями мигалок на крышах служебных авто остановить на дороге зазевавшегося и проехавшего на красный пенсионера, разогнать мирную манифестацию... всё, на большее их таланта вряд ли хватит. И когда по телевидению показывают, как спецотряд вооруженный «до зубов», в масках, при полной амуниции вышибает дверь в квартиру, кладёт на пол худощавых пацанов возрастом чуть за двадцать, избивая их, а фоном слышатся детский плач и женские крики ужаса, - какое там к чёрту уважение им? Никакого, кроме отвращения и цитат благим матом.
Вояки, защитники закона, вашу мать. А вот сумели бы вы, «погонистая братия», выйти своим натренированным спортзалами отрядом в рукопашную против крепких ребят собранных равным числом, но с разных колоний нашей необъятной Родины и закалённых жизнью? Вы против них, в честную, врукопашную? Нет, вы забздите, понимая, что они не станут вас убивать, но переломают так, что погоны останутся на память, одеть их уже не сможете, будете списаны в утиль по состоянию здоровья. И то самое государство в лице его «всемогущих псов» харкнет на вас последним разом и, не растоптав, просто забудет. Умываться же станете сами, утираясь кителя рукавом. Не нужны вы будете им, как и не уважаемые теперь никем, кроме восхваления самих себя перед собой же.
Уважать вас нельзя, равно как не сметь и бояться. Погоны в свой адрес не заслуживают добрых слов, кроме единиц из них исключением, но тем память добрая и удачи живым.
Возня медперсонала, дежурившего ночью в городской клинике, обрастала новыми сотрудниками, успевшим прийти на работу поутру. Палата  суетилась спешившими и ёрзавшими в движениях туда-сюда белыми халатами вокруг лежавшего на кушетке, кровоточившего ранами Луки.
— Теперь ты веришь мне? — спрашивал он придерживавшего его Семичастных.
— Мои сомнения были напрасны. — отвечал тот, не отходя ни на шаг.
— Теперь слушай меня, подполковник, внимательно. Да-да, я знаю твоё истинное звание и то, как и по чьей милости, ты его потерял. Сейчас не об этом. У каждого из нас по службе есть свои секреты и необходимое только нам. Согласен?
— Такие моменты проскальзывают временами. Бывает, что наше руководство вменяет нам свои секреты, делая необходимость сохранения их нам же проблемой.
— Верно, бывает. Но теперь я говорю о нечто ином. У меня, как и у тебя, Семичастных, есть свой личный враг, которого не хотелось бы арестовывать, а совсем даже наоборот.
— Его, как оказалось, не так легко убить. Барса-то.
Назвал имя вора вслух офицер, и Лука заметил на это:
— Но ничего, выйду отсюда, завершу начатое. Непременно.
— Так, значит, тебе можно доверять. И ты прибыл сюда не топить местное руководство, а красиво решить свои необходимостью вопросы.
— И не надо мне мешать или докучать расспросами и препонами. Те, кто отправил нас сюда одни и те же, либо близкие друг другу должностями люди. Но если они не познакомили нас, значит это ни к чему.
— И суета губернатора оказалась напрасной...
— Но очень полезной. Ты же, Семичастных, привёз меня в больницу, где мне теперь предстоит немного отлежаться.
— Ладно, Лука, пойду я. Губернатору и прокурору мозг на место вправлю, и нервишки их слегка успокою. Уверенным быть могу в правильности твоих действий, верных шагах дальнейшего расследования и не укрытии отчетов о нём?
— Так и передай этим двоим. Как только всё узнаю, они станут первыми, к кому я с отчётом приду.
Семичастных отходил от Луки, которого переносили на операционный стол и терял того из виду за сомкнувшимися спинами медицинских работников. Боль ранений мужчины начинала сильнее давать о себе знать, и стоны от неё уже слышались доносившиеся коридором, по которому уходил со следами ссадин на лице майор ФСБ.

XII

Потеряв ту, которая единственной безумно возбуждала, сама же и снимала эротический накал, Бирка частенько заходился мандражом и тряской воспоминаний о ней, вожделения её и гневом невозможности вернуть. Следы Кристины обрывались оставшейся её одеждой в подвале церкви Пророка, и больше о сексуальной красотке ничто не упоминало.
Безумная похоть, не прекращавшийся голод экстаза, испепеляющая жажда видеть её тело и вновь, и вновь обладать им, сводили друга «помазанника божьего» с ума, заставляя всё чаще нервничать и срываться психозом на других. Тех, которые были в приходе, он уже пользовал и не раз. Однако желанного удовольствия не получал не от какой-то конкретной, не от всех разом, не будоражили они его так, как умела делать это одна - Кристина.
Волны нахлынувшей ярости бросали мужчину на бессмысленные поиски пропажи и, очутившись сюрпризом для себя самого на набережной города, Бирка вернулся равновесием мыслей и здравым суждением их, увидев шедшую навстречу, восхитившую его незнакомку. Колыхнувшееся в душе, голове и сердце, немного отозвалось в штанах, и вот уже гнев лица мужчины сменила улыбка его щетинистый слегка щёк.
Грациозной походкой, затмевая своими шармом, красотой и очарованием, развивающимся на ветру лёгким платьем, кокетливо задиравшимся и не пошло оголявшим ножку, навстречу шла она - Чёрная вдова. Умение крутить мужчиной свойственно любой женщине, так думают они. По правде же далеко не каждой, не с каждым и отнюдь не всегда. Леди-смерть, однако, была искусной мастерицей, сплетая узоры чар обольщения и ловя в них всякого, кого пожелала бы... вдруг.
Силки расставлены, и жертва шла... навстречу той, которая обратила на неё свой поднятый, полыхавший страстью взор. Одарив огнём глаз возжелавшего её мужчину, Чёрная вдова секунды лишь смотрела на него, но он уже был на её крючке, не смея сорваться.
Шагами меж них расстояние ближе и вот уже почти вплотную Бирка сказал:
— Хотите сладкого?
Привыкшая к разным к себе подкатам она не удивилась, парировав сразу:
— А вы из тех, кто предпочитает узнать о вкусовых пристрастиях девушки, нежели о том, как её зовут?
Диалог завязался, и это оказалось главным. Не притормозивший, но изменивший своё направление Бирка, шёл обратной дорогой, но уже неторопливо и рядом с Чёрной вдовой.
— Просто рассчитывал узнать ваше имя чуть позже: во время свидания, которым вы бы наградили меня. — довольно вежливо и деликатно, что не было ему свойственно, говорил он.
— За что же я должна так отметить вас? Ничем вам не обязана и точно не буду. — не соглашалась леди-смерть.
— Дайте шанс, и я вас не разочарую. Так что предпочитаете на десерт?
— Пусть будет мороженое. Такое же холодное, как и моё сердце... для незнакомца, для вас.
— Всякий лёд способно растопить пламя, а сердце достаточно только погреть... заботой, теплотой тела, руками.
— По ним можно быстро и получить, если протянуть их к той, которая этого не позволит. А остальное меню предстоящего ужина? Я правильно поняла ваше приглашение?
— Вдобавок к красоте и шарму ещё и проницательность. Я поражён. Обозначьте сами день и время.
Радовался Бирка, получая согласием ответ:
— День? — остановилась Чёрная вдова, продолжив, — Когда почувствую... согласием. Время? Когда оно тем же совпадёт, — она достала из сумочки визитку, протянула её мужчине, томно сказав. — Звони. Но если услышу твой голос раньше, можешь забыть, увидеть меня.
Достоинство, женская сила, пылающие, исходящие от неё страстью, манящее тело и какая-то незримая стена: попробуй только тронь, ещё больше растревожили лупившего глазами вслед уходившей Чёрной вдове Бирку. Он не привык добиваться женщин, предпочитая силой брать. Но кокетливые отказ и согласие незнакомки добавили еще больше загадки и поперчили остротой воспылавшие чувства его. О любви говорить не приходилось, мразь не знала таких светлых чувств. Но тот кураж, подхлёстываемое желание обладать и подступавший зов ниже пояса дали понять Бирке: это она - та самая, на замену Кристине.

XIII

Церковная касса Пророка проделывала своим образованием довольно серьёзный и внушительный путь, прежде чем пополнить нулями банковский счет, открытый на имя непосредственно основателя секты. Из рук тугоумных прихожан деньги ложились конвертами, пачками, пакетами в плетёные корзины, после чего переносились в одно из подвальных помещений «храма божьего», где старательно сортировать достоинством и номиналом купюр, пересчитывались и под охраной крепких ребят перевозились непосредственно в банк. Схема довольно простая, но, несмотря на это, эффективно работавшая и чёткая.
В последнее время число паствы значительно возросло её прихожанами, и молитвы значительно удлинились по времени не напутствием божественного, оно-то как раз осталось прежними ересью и продолжительностью часов, но послесловием в виде принятия добровольных даров от тех, кто толпился очередью к сцене и своему мессии.
Очередная такая молитва закончилась довольно поздним вечером, и вернувшийся поутру к себе в церковь Пророк, спустившись ступенями, направлялся продолговатым, «изъеденным» дверями в разные направления коридором, прежде чем вошёл во временное хранилище своих капиталов. Проворные руки уставших в пересчёте бухгалтеров трудились без отдыха, перетянутые канцелярскими резинками тугие пачки денег лежали стопками на столах и, уже сложенными, в сумках на полу. Крепкие ребята из числа охраны немного задремали после бессонной ночи и не услышали шагов вошедшего.
Толкнув одного из них, явно без настроения и будучи не в духе, Пророк сказал:
— Хорош дрыхнуть! Дело есть. Где Бирка?
Мгновением очнувшись и вскочив на ноги, подтянутый телом крепыш, звавшийся среди своих Тёмой, отвечал бодрячком, но всё же заметно спросони:
— Не знаю. Как вчера после вечерней молитвы ушёл, так и по сей день не возвращался. Я его не видел.
— Спать надо меньше, не видел он. В кассе сколько?
— Больше обычного, Пророк. В последнее время значительно больше. А после твоего выступления по ящику, денег как грязи добавилось.
— Деньги если и грязь, то лечебная, приятная, — настораживал своим недовольством «помазанник божий». — Сколько вас обычно человек перевозит бабки в банк?
— Я и ещё двое со мной, — протирал глаза от покинувшего его сна Тёма. — Но сегодня, думаю, возьму с собой четверых. Сумма крупная, чтобы одним заходом сумки в хранилище занести, не бегать обратно до машины.
— Вот и я об этом. Перепоручишь это следующему по старшинству, а сам, вместе со своими, займётесь более важным для меня. Шамбалу знаешь?
— Хозяин города. Как не знать?
Последовало ответом, и прилетевшая затрещина от «святого отца» дала понять промашку слов Тёмы, услышавшего к себе ещё большее недовольство Пророка:
— Какого хозяина?! А я кто?!
— Пророк, прости. Я не подумал. Просто...
— Ладно! Нет времени на пустую болтовню и разбор твоих глупых слов и непонимания истины. Найдёшь Шамбалу и... устранишь вора. Понял?
— Как? — явно испугался Тёма и больше даже последствиями, если бы всё удалось, нежели взбеленившегося мессии. — Ведь он же «законник»? Нас потом из-под земли найдут.
— Забздел? Отпою, если что... или укрою в своём храме. Никто не подступит к тем, на кого мой перст укажет. —  «помазанник божий» ткнул указательным пальцем Тёму в грудь и, взглянув в глаза того, добавил. — Знаешь, как его найти?
— Попробую через Беса. Но если они окажутся вдвоём, нас должно быть в разы больше.
— В десятки раз! — послышалось мужским голосом со спины, и обернувшийся Пророк изумился представшей перед его очами картине.
— Бес. — сказал он и тут же вся охрана повскакивали со своих мест и окружила гостя, взяла его на множество прицелов и взведённых курков.
Бес же спокойно достал своё оружие и поступил ещё более неожиданно, уперев его ствол себе под подбородок.
— Стреляй. Ну... — ждал громкого хлопка мессия, способного оборвать жизнь парня.
— Легко. Но тебе, Пророк, это выйдет боком и многими перьями в него, — последовало ответом. — Шамбала не простит. Плюс остальные: Барс, Рино, Рамзан, Рябой, воры... Моя голова дорогого стоит, как ты понял. 
— Зачем пришёл?
— С предложением... о встрече. Ты в карты играешь, Пророк?
— Покер - моя слабость, признаюсь. —  гневно сквозь зубы произносил тот.
— Вот и хорошо. Сегодня ближе к ночи мы будем ждать тебя. Сыграем попарно: ты и Бирка со мной и Шамбалой. Встреча дружеская, вчетвером сядем за стол, таким же числом и разойдёмся.
— Уверен?
— Слово. Тебя пока не тронем. Хотим знать, кто ты и зачем появился. Мирно побеседуем за коном, другим.
— Почему сам пришёл? Другого послать нельзя было?
— Меня ты не тронешь, — убирал от себя пистолет Бес. — А с нашего человека кожу с живого содрал бы.
Пророк взмахнул рукой, и по его сигналу охранники опустили оружие.
— Выбирай место.
— Я сообщу. Время ещё есть.
Оскалившись, принимал предложение Пророк, и улыбавшийся этому Бес покидал стены «храма», проходя сквозь расступавшихся перед ним крепышей.

XIV

Старейшины чеченской диаспоры были мудры своими решениями и когда вручали бразды правления ею довольно молодому Рамзану. Да, они помогали ему принимать серьёзные решения порой, когда-то ограждали от ошибок излишнего пыла, но всё же принимали его таким, каким тот являлся... почти всегда. Суровость парня не всегда играла на руку остальным, порой доставляя излишних хлопот и никому ненужных проблем. Однако произошедшее накануне вызвало лишь молчание стариков и крик узнавшего о взорванных в машине чеченцах.
— Про-рок! Сука!!! — кричал в гостиной своего дома Рамзан. — Скольких?! Скольких?!
— Четверых. — говорил о количестве погибших ребят Адлан.
— Они же даже не при делах были, простые пацаны. Даже не при делах.
— Не только их. По городу ночью прошедшей реки крови пролились. Мусора говорят, Бирку одной из камер наблюдения срисовало. А раз так, сам понимаешь, с кем он был. Расследований не стоит ждать. Глухарями или повесят на кого... крайним, когда определят любого.
—  А я и не жду, сам вершить правду стану. Знаю виновного, и ответу быть.
Старейшины лишь молча склонили головы, будто давая согласие на кровавую месть.
— Берёшь Дауда, всех своих и на зачистку улиц,  — словно хрипом отдавал приказ Рамзан. — Каждого фуфломёта, пердящего ртом молитву во здравие Пророка, каждого из охранников этих скотов на вертел, никого в живых. Ясно?
— Сделаю, Рамзан.
И сделал. Не только он, все, отправившиеся тогда со справедливым и кровавым ответом. Но надо отдать должное их действиям, о них нельзя умолчать. Как грешно смеяться над больными, так не к добру и их убивать. Поэтому завлекавших религиозной ересью фанатиков кавказцы трогали аккуратно, но больно. Их же охранникам не сулило фартом: им отрезали головы прямо там, где ловили: в подворотнях, подъездах, на пустырях.
Сигнализация спецтехники гудела длинными часами в тот день, загораясь мерцанием огней и пробирающим звуком в разных уголках города, словно шагами на карте города, отмеряя проделанный местью путь кавказцев.
— Шамбала, я был вынужден. — говорил чеченец по телефону, сообщая о своих действиях хозяину города.
— Я знаю, Рамзан, — отвечал тот. — Принял твоё решение и поддерживаю. Главное, чтобы лишние не пострадали.
— Слово даю.
— Верю, что сдержишь. Понимаю, выхода у тебя иного не было, и ты обязан был, но... на этом остановись, дальше ни шагу. Сегодня вечером я встречаюсь с Пророком.
— Ты?
— Да. Двое надвое беседовать станем. Он с Биркой за стол переговоров, я с Бесом иду.
— Договориться хочешь? О чём?
— Интеллигентно разъяснить о наших дальнейших планах и узнать о его.
— Валить надо суку! Без разговоров!
— Не горячись, Рамзан. Мы не знаем самого главного, и как только станем в курсе, сразу...
Кавказец стих голосом, но не горячностью испепелявшего его зла, тихо, остервенело произнеся:
— Делай, что должен. Твоё слово-закон. Но после, я хочу видеть его растерзанным в мясо.
— Терпение, друг. Мясо будет в избытке и, к сожалению, с обеих из наших сторон.
Тем разговор и окончился: свершившейся местью, но не прошедшим гневом. Больницы же были переполнены пациентами с пробитыми черепами и поломанными ребрами, продолжавшими и под капельницей, и в бреду нести религиозную ересь пустобрёхства и мифотворчества святости того, кто устроил этот пусть не всемирный, но городской поток... из крови невинных с целью одной: устроить себе развлечение.

XV

Джентльменское соглашение силой своей значительно серьёзнее нотариально заверенного договора. И потому обязательно к исполнению хотя бы тем, что нарушившая его условия сторона потеряет к себе уважения всякого, сумев прослыть дееспособной только на словах. Такое уже не покрыть неустойкой или объявлением себя банкротом, такое отправляет немощного в утиль и на задворки внимания к нему со стороны серьёзно настроенных людей.
Шамбала не стремился к подобной себе участи, глядя сквозь ложившиеся на лобовое стекло автомобиля, за рулем которого сидел Бардо, на освещённую вспыхивавшую приветствием предстоявшей ночи фонарей дорогу. Салон наполнялся лишь музыкой усиливавшегося дождя, под монотонные удары которого на заднем сиденье и задремал заскучавший неторопливым движением Бес.
— Шадо в городе.
Внезапно произнёс Бардо, и плавно повернувшийся к нему Шамбала уже не был столь спокоен, переспросив подступавшим раздражением:
— Откуда знаешь?
— Сам видел. С прокурором чуть ли не за ручку шли.
— Значит, вышел... за мной.
— Что делать станешь?
— Поглядим, не в приоритете. Но то, что с прокурором - наш интерес.
— Скорее Барса.
Послышалось с заднего сиденья, и Шамбала сказал:
— Проснулся, Бес? Самое время. Подъезжаем.
Они поворачивали в темноту проулка, и, проехав с сотню метров, остановились у закрытого на ремонт ночного клуба с полным строительного мусора баком перед ним.
— Точно здесь? Может, я с вами?
— Нет, Бардо, останешься в машине, будешь с улицы нас страховать.
— Шамбала, Пророку доверять нельзя, эта мразь слова не держит.
— А я держу. Потому идём вдвоём. Бес, ты готов?
— Пошли. — ответил тот, и они покинули машину.

Скрип поддавшейся открытию двери, широким коридором немногие шаги, и ребята очутились в просторном зале, где за подсвеченным из всего помещения только столом их уже ожидали Пророк и Бирка.
— Вы вовремя, не заставили себя ждать. — приветствовал ожидаемых гостей мессия.
— Ты же не думал, что не придём? — завязывал с ним диалог Шамбала.
— Признаться, были такие мыслишки. Сначала пообещал, после, по какой-то причине не сдержал слово. Ещё позже как-то извинился за это... ценным подарком, к примеру.
— Я своё достоинство не продаю и не покупаю, в отличие от тебя.
Ребята сели за стол, и Бирка раздавал карты на четверых. Начиналась игра. Недоверие друг к другу участников диалога было очевидным, но первым образовавшееся молчание нарушил именно Бирка:
— Какие ставки на кон?
— Задохнись.
Ответил ему спокойствием Бес, и Шамбала продолжил уже для всех:
— У меня нет причин к уважению тебя, Пророк, как нет и желания оставлять тебя в живых после завершения всего того, что ты начал между нами.
— А живыми никто и не останется, — ехидством отвечал тот. — Ты же не рассчитывал на моё добродушие?
— Слабый мозг и чёрствое сердце несовместимы с доброй душой. У тебя именно такие.
— Не оскорбляй меня, Шамбала. Ни к чему это, держи себя в руках.
— Правда, Пророк, не бывает оскорбительной, разве что отчаянно обидной. А по поводу рук, - кому принадлежат те, которые любя или брезгливо подтолкнули тебя сюда, в мой город?
— Какой любопытный, сразу зашёл с козырей. — отбивался и словами, и картами мессия.

В машине скучновато было сидеть и закуривший Бардо вышел на улицу. Немного потоптавшись на месте и оглядевшись по сторонам, он заметил движение за углом клуба и направился к нему. Уже на подходе слышались чётко различимые слова двоих мужчин:
— Пророк сказал выждать минут пятнадцать с обозначенного времени, и, когда встреча закончится, валить тех, кто выйдет первыми.
— Да помню я. Уже десять прошло, скоро начнётся.
Говорили они внешне оба довольно крепкого телосложения. Вышедший на них из-за угла Бардо выдохнул дым в лицо одного и сходу вогнал нож в сердце другого. Помахав головой от слезившихся глаз, оставшийся ощутил то же лезвие, но в своей перехваченной от нехватки воздуха глотке. Вытерев лезвие об одно из тел, Бардо возвращался к машине затушив и выбросив бычок в мусорный бак.

— Понимаешь, Шамбала, мои интересы в этом городе урезаны перспективами твоего пребывания в нём, — продолжал встречу за карточной игрой Пророк. — Я тебе предлагал уйти и даже билет приобрёл...
— На этап. Я помню. — ответил вор.
— Но ты зачем-то вернулся. Всё складывалось так хорошо, а теперь будет плохо.
— Я даже рад этому, мразь, — вступил в диалог Бес. — Давно руки чешутся покончить с тобой и сделать это таким жестоким способом, что тебе даже на ум это не может прийти.
— А-а-а, Бес, — отвечал мессия. — Я знаю, как тебя называют в узких ото всех, но широких популярностью кругах. Маэстро-смерть, кажется. И ты по праву заслужил это имя, но по отношению ко мне твоей фантазии не хватит, не обольщайся.
— Ладно, Пророк, поживём, увидим, — подводил итог встречи Шамбала. — Всё что хотели, обсудили. Время позднее, нам пора уходить.
«Помазанник божий» взглянул на часы, на своем запястье, и сказал с улыбкой на лице:
— Всё обсудили, верно. Пятнадцать минут моей аудиенции уже прошли, вам пора.
Пришедшие последними скрипами стульев об пол вставали и покидали зал, выдавая своё удаление стихавшими шагами и захлопнувшейся за ними дверью. Но... вместо ожидаемых выстрелов последовала тишина.
— Ушли. — сказал Бирка.
— Вот именно, что ушли. А должны были бы... — негодовал срыву плана Пророк.

Бардо сорвал его двумя ударами ножа и, подобрав вернувшихся в машину ребят, увозил их с места состоявшейся встречи. Задумка мессии прахом пошла.


ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

I

Дерзкое появление в церкви Пророка Беса несколько поменяло планы «помазанника божьего», отменив своей значимостью данные Тёме распоряжения. Посчитав всю кассу, полученную пожертвованиями и оброком от доверившихся слабыми и ведомыми мозгами прихожан, запихав наличку по огромным, спортивным сумкам, крепкие ребята выносили их без опаски и стеснения прямо через главные двери храма мессии. Закидав их тяжестью в багажник массивного размерами внедорожника, они какое-то время отдали на перекур, во время которого успели пообщаться вот чем.
— Так это и был тот самый Бес, пришедший к Пророку лично? — интересовался любопытством Мальвина.
Имя сказочного персонажа пола противоположного ему нисколько не смущало выдержанного нервами, статного мужчину с несколько не характерным его внешности писклявым голосом, из-за которого он и был награждён соответствующим прозвищем.
— Он самый. — отвечал Тёма.
— А чё бы нам его на месте не хлопнуть? Он же на мушке был? Кончили бы и вышвырнули тело в овраг, где-нибудь за городом. — предложил немного туповатый мозгами, но резкий на агрессию паренёк лет тридцати пяти, именовавшийся под стать - Топор.
— Дурак ты, Топор. Он приходил встречу назначить. Или не помнишь, чьи имена он назвал стоящими за его спиной? Сплошь воры и авторитеты. Ты курок бы в Беса спускал?
— Он бы сам его нажал, Мальвина, — огрызнулся тот. — Уже к подбородку приставил. Отлопотал бы, с чем пришёл и раскинул бы мозги по стенам подвала.
— Пророку это отошло интересом на второй план, — вступил в диалог парней Тёма. — Как только он увидел гостя и услышал предложение о встрече того, ему стало интересно - что же дальше, что на ней?
— Она, кстати, состоялась?
— Должна была. Двое наших ушли прикрытием.
— И результат?
— Пока никого не видел, — отвечал ребятам Тёма. — Ни их, ни Бирки, ни Пророка. И давайте валить уже в банк, а то ещё они подъедут не в духе, мы и огребём по полной.
— Всё... помчали. — хлопнул крышкой багажника Мальвина, и все расселись по местам внедорожника.
Церковная касса перемещалась потоком дорожного движения, оставаясь известной своим существованием и маршрутом лишь троим, сопровождавшим её.
— Тём? Я слышал, ты Пророку говорил, что четверых с собой возьмёшь, чтобы с сумками туда-сюда от машины до банка не носиться. А взял только нас с Мальвиной. Других нет?
— Рули, давай, Топор, — ответил тот. — Другие на выезд отправились. Сами справимся, не тяжело.
Подъезжая к банку, они не искали место к парковке, дабы стать участниками нужной им операции кредитного учреждения на общих, по талончику условиях. Маршруты проложены, не в первый раз ведь уже, и внедорожник подъезжал к зданию со двора, скрываясь габаритами огней за закрывавшимися за ним воротами. Закрывавшимися, но не нажатием соответствующей кнопки пульта кого-то из охранников банка, иным пальцем, принадлежавшим Бардо.
Он, вместе со стоявшим рядом Рамзаном, из-за стекла комнаты секьюрити наблюдали как к вышедшим на улицу из салона своего авто Тёме, Топору и Мальвине подошли несколько кавказцев и быстренько, без лишних движений, вырубали каждого из троих ударами обрезков арматуры по головам. Запихав тела мужчин в машину и захлопнув тонированными стёклами двери, они забрали из багажника кассу Пророка и унесли её сумками пешком.
— Как вчера прошла встреча со «святым отцом» и его приближённым дебилом - Биркой?
Хотелось знать Рамзану, и Бардо утолил его интерес:
— Любопытно. Шамбала узнал, что хотел. А я обеспечил отход его и Беса.
— Как это?
— Как и твои ребята, Рамзан. Только более радикально, не очухаются уже. Или не очухались бы Шамбала с Бесом.
Кавказец пониманием и одобрением кивнул головой, и они спокойным шагом, не торопясь, покидали помещение секьюрити банка с оглушёнными, но живыми охранниками, отдыхавшими до возвращения к ним сознания, лёжа на диванчике и облокотившись на руки о стол.

II

Полу праздничный неофициальный междусобойчик, устроенный прокурором и губернатором региона, встретил третьим своим участником в кабинете главы субъекта, пожаловавшего последним Семичастных. Именно полу праздничным, а не рядовых будней события ожидали двое политиканов - чиновников, уставших раздражением своих нервов всеми событиями и предвосхищением негатива к себе в вероятном будущем, способном стать для них крахом, от довольного и с интригой улыбавшегося силовика.
Исторические хроники доказывают дошедшими до нас обрывками, лоскутами и целыми томами произведений извечные слабость и трусость власть имущих. Это не античные походы с величайшими полководцами, не врезавшиеся в память наследникам руководители страны, принимавшие радикальные меры для изменения жизни к лучшему. Нынешние слабаки способностями и мозгами идеально подходят для одной из характеристик их: «дебилы», действующие чужими руками, в стороне от себя, но на благо исключительно себе же.
Глобальное потепление, увеличение числа техногенных катастроф, угроза исчезновения человечества... Но стоит ли предаваться отчаянию, когда мы ни хрена не можем понять элементарного и поверить в собственные силы, что все наши проблемы заключены в первоначально главное и простое: всё зло и вся несправедливость, валящиеся неподъёмным грузом на наши плечи, это не что иное, как паскуды в руководстве страны и их приспешники на местах?
Если мы настолько слабы интеллектом и кулаками, то всё, что с нами теперь происходит, есть заслуженный и обязанный быть факт. Сами допустили, сами опустились, сами получаем по соплям. Или может быть поднимемся и расшибём морду в ответку?
— Майор, — прозвучало голосом Губернатора. — Вы заставляете себя ждать, как действиями, так и желанным отчётом о них.
— Хороших вестей стоит потерпеть. Получение их станет только приятней.
Парировал присаживавшийся за стол Семичастных, и Прокурор области торопился узнать:
— И чем же они хороши?
— Неожиданным результатом, но в выбранном вами векторе развития. — отвечал пока ещё таинственностью офицер.
— Давайте не будем ходить вокруг да около. Вы встречались с Лукой, как я вас просил?
— Виделся.
— И?
— Во время проводимой им операции по задержанию или ликвидации известного вора по имени Барс, — Губернатор и прокурор заинтересованно переглянулись, и докладчик продолжил свой рассказ. — Также раздражающего вас своим пребыванием под боком.
— Иными словами...
— Я имел с ним диалог.
Отозвался Семичастных, но прокурор не сбавлял интерес:
— Барс задержан или?
—  «Законник» ушёл, Лука в больнице... он ранен. Но по своим устремлениям, он ясно дал понять, что вы своими постами и всем, к чему приложили руку, не входите в круг его интересов.
— И каким радиусом он очерчен?
Влез любопытством уже Губернатор, на что офицер ФСБ дал комментарий:
— Об этом он сообщит вам после своего расследования, как и о его результатах. Но повторяю уверенно вновь. Опасаться вам не стоит.
— А вот помочь ему, а заодно и себе, и тем, кто выше...
Намекал и говорил вслух Губернатор, ловивший на себе хитрый заинтересованностью перспективой взгляд прокурора, переспросившего его:
— Чем же? Подскажи, мы сделаем.
— Помнишь игру «Русское лото»? Прежде чем вытащить бочонок, нужно потрясти мешочек.
— Ну.
Переговаривались аллегориями чиновники, Семичастный же их пока не понимал. Пока не услышал слова Губернатора вот о чём:
— Вспомни, прокурор, несколько лет до появления нас здесь проходили событиями страшнейшие разборки.
— Я историю уголовных дел принял только перешедшим ко мне наследием от предшественника, — ответил тот. — А среди них...
— Ага. Сообразил?
— Кое-что есть... То есть ты предлагаешь...?
— Расчистить жизненное пространство, вспомнив о смертях событиями раньше. Потомки тех реалий известны, знакомо то, с кем они сейчас - так почему бы их не встряхнуть?
Произнесло первое лицо субъекта, и повернувшийся к Семичастных Прокурор области, приказывал ему:
— Значит так, майор. Едете в главк, получается материалы, которые вам передадут по моему распоряжению, быстренько изучаете, красиво принимаете и допрашиваете  того, кто фигурирует бесчисленными страница томов своим именем. Вам всё ясно?
— Так точно. — вставая, отвечал офицер.
— Так выполняйте. Немедленно.
Майор ФСБ удалился, оставив чиновников за тихой беседой и звоном празднования победы стекла от соприкасавшихся краями стаканов полных коньяка.

III

Когда власть вспоминает о своём народе? И вот несколько вариантов ответов. Во время предвыборной компании; когда мы требуем от неё своё, а она не ожидала этого и изумлена, ведь всё уже разграбила и поделила; когда один из её представителей, «загрызаемый» сворой остальных, ищет защиты, скуля и рассказывая и без того очевидные и нелицеприятные факты об остальных. Вот, собственно, и всё для чего мы им нужны. Ну, кроме разве что главного – бюджета. И красивые песнопения дебилов с чиновничьими значками на груди, поддакивающей их грязи с удостоверениями сотрудников МВД и прочих говномётчиков о честности и справедливости, рушатся логикой объяснений простого: средства казны складываются из выплат в неё народа страны. Мы платим, при этом становясь не беднее, но прозябая в нищете, а богатеют как раз они – те, кто ближе к «кормушке», чьи фальцетом голоса слышны сильнее всего о справедливости и их же неподкупности. Эти рыла нам всем знакомы, видим их каждый день новостями, слышим о них, чувствуем, что они шлак.
Мы им нужны только лишь рабсилой, а хотелось бы… Хотелось бы чтоб для начала каждый дружащий со своим умом, душой и сердцем сделал бы очень крохотный, но огромный значением шаг. Снял бы ролик, хоть всего лишь на несколько коротких секунд, но со своим отношением к власти, к её бесчинствам, к её разгулу безнравственности, к её преступным действиям по отношению к нам. Снял бы и выложил в социальных сетях на своих страницах. Каждый…сам…от себя…все вместе. Представьте, как забздят кремлёвские жопы; как задрожат те, кто врёт нам о них; как резко потеряют в весе олигархи, разворовавшие всё. Всего несколько секунд от каждого, но серьёзностью и решительностью настроя дадим понять этим падлам главное: мы идём за ними, им хана.
Боязно? Так не делайте этого для себя, сделайте это ради будущего своих детей, внуков, правнуков, ради светлой памяти их о себе. Просто прекратите дрочить, встаньте и сделайте доброе…не для себя, так пусть для них. Сделать надо, необходимо, важно. И времени не остаётся, нужно было раньше, сильно раньше. Теперь же…уже главное не опоздать, уже главное успеть, и мы ещё успеваем, чтобы вбить всякой паскуде свой кулак в их зарвавшиеся, гавкающие на нас глотки.
Мразь бывает всякой и среди чиновников её больше всего. Одна из таких, памятуемая Андреем Ивановичем, смирилась с полученным смертельным диагнозом болезни себя, однако всё ещё трепыхалась надеждами и попытками излечиться и отбросить недуг. Заграничные специалисты в области медицины ничем не лучше отечественных, лишь более открытой и доступной, в сравнении с нашей «бесплатной», известной качеством лечения лишь узкому кругу тех, кто способен её оплатить огромными нулями после высокой значением цифры впереди них.
Пробуя всё, ему оставалось одно - народные средства и их нетрадиционное исповедание, за которыми в надежде политик и приехал в глухую своими перспективами всего и местом расположения на карте страны деревеньку. А в России теперь других и не бывает, жаль. Дорогой автомобиль плавно переваливался бортами на том, что когда-то и сегодня по документам именовалась дорогой, цепляя днищем и порогами о камни под своим многомиллионным ценой железом.
Остановившись у покосившегося домика, Андрей Иванович вышел из салона и, надевая пиджак, оглядывал природную красоту и живописность округи. Густой, убегавший в холмы лес, журчавшая чистотой речушка, изгибами протекавшая  поодаль в низине и успокаивающий, позволявший дышать легко как никогда, свежий ветерок. Чиновник насладился этим с пару минут, и, с не покидавшей его надеждой, входил в дом.
Старые сенцы встретили гостя облизывавшимся котом у миски с недопитым молоком, нехитрым садовым инвентарём и высиживавшей в плетёной корзине яйца курицей. Крутанув рукой старое веретено в углу, политик входил в двери жилой части.
— Здравствуйте! Есть кто-нибудь?! — спрашивал он, остановившись на пороге.
Из-за видавших виды стареньких занавесок показалось женщина лет семидесяти, вытиравшая руки о подол. Это была Полина Васильевна, местная знахарка или, как её ещё называли, ведунья.
— Чего тебе?
Будто бы грубостью спросила она, пристальной пронзительностью глядя на мужчину, словно видя его насквозь и изучая. А он сразу признался:
— Мне рекомендовали вас как хорошего специалиста в том, за что не могут и уже не в силах взяться медики. Мне нужна ваша помощь. Помогите.
Обречённо, немного бессильно и даже с каким-то покаянием произнёс Андрей Иванович. Но то, что он услышал, было не ожидаемо своим тоном и неким выстрелом в пустоту.
— Ничего я не смогу сделать, помочь тебе. Уходи, умираешь ты.
Побелев лицом и похолодев потом, политик понял, что всё, и замер без движения на месте. Ведунья не сказала боле ни слова, вернувшись за занавески к старой печи. Может, она и могла бы его излечить, но только не стала. И если так, то сделала это карой за всё, что сотворил и как жил годами чиновник.
Он лишь растерянно потоптался в дверях и утяжелился с уходом, оставленной надеждой и дополнительным грузом горечи в своём сердце.

IV

Не убивая время проводами его за распитием спиртного в праздновании желанной свободы, не тратя его на утехи готовых на всё прелестных обнажённых дев - баловство молодых и неопытных, Пустоцвет добивал повторно приготовленный чафир на кухне квартиры, предоставил которую ему Муслим. Пожившему и повидавшему блага и благости воли не тревожили души, не свербили мозгов и не заставляли прыгнуть стопами в ботинки, чтобы отправиться на поиск веселья и приключений, отнюдь. Авторитет задумчиво размышлял над тем, что настигло его, сжимая горячую кружку и чередуя догадки с глотками дурманящего напитка.
Перебрав всякое в своей голове, он не хотел откидывать невозможным даже самое малое и показавшееся никчёмным на первый взгляд, предпочитая «обслюнявить» раздумьями всякое и не лишать возможности стать единственно верным в конечном решении... итогом всего.
Ход мыслей нарушен звонком мобильного, но плавности движения лица и рук нет, они оставались сконцентрированы и невозмутимы. Ответив на входящий, вор услышал такое к себе:
— Пустоцвет. Здравствуй.
— Здравствуй, Рябой. — приветствовал, узнав звонившего, тот.
— Не мог раньше связаться, извини, много дел. Как ты?
— Твоими, так понимаю, стараниями. Ты же меня вытащил?
— Я.
Ответил «король» воров и тут же получил вопросом:
— Зачем? Знаешь ведь, что стало со мной.
— Знаю, Пустоцвет, и не верю в это, потому ты и на воле. И, кстати, вот ещё почему. Благодарю за помощь о том, где Шамбала тогда с этапа сошёл. Если бы не ты, могли бы опоздать, и он бы не сорвался.
— Ему удалось. — не выдавая эмоций, радовался тот.
— Впритык разошлись с тем, кого снарядили за ним. Но сейчас не об этом. Сейчас о том, кто спровадил тебя на нары и под раскоронацию подвёл, которую я собираюсь оспорить.
— Погоди, Рябой. Скажи мне кто, я сам своё имя и корону верну. Заодно спрошу с этого недоноска.
— Знаю за Муслима. У вас с ним мир? Я говорил с ним.
— Перемирие, виделись.
— Тогда слушай.
Пустоцвет внимал каждому слову в телефон, допивая чафир в почерневшей стенками кружке и всё сильнее в гневе узнаваемого истиной стискивая свои скулы и загораясь яростью глаз. Он узнавал, кто и за что поступил с ним несправедливо, уже понимая, чем отразится ответ.

Был уже вечер, когда вор оставлял свою машину на съезде в лесополосу и мерными шагами неторопливо входил в коттеджный посёлок. Миновав охраны пост без скрипа открытой калитки, Пустоцвет уже знал необходимый адрес и неспешно находил его.
Приличных размеров дом встречал гостя открытыми ставнями гаража, через которые тот и попал в жилое помещение. Гремевший новостным каналом телевизор в гостиной укрыл голосом диктора приближавшиеся шаги, и авторитет встал за спиной сидевшего в кресле хозяина дома. Им был Налёт. Крепкий мужчина пятидесяти с небольшим лет довольно внушительно смотрелся своим массивным телом, подчеркивали обнажённый торс которого выцветшие татуировки и массивная золотая с крестом на шее цепь. Он был одним из «законников», но довольно спорно коронованным: не всеми принятым в общину криминальных элит и, соответственно, с оставшимися к нему вопросами.
— Ты веришь в эту чепуху по ящику, Налёт?
Послышалось голосом сзади, и, дёрнувшийся встать мужчина лишь повернул голову, успев удивлением сказать:
— Пустоцвет...
— Сидеть, — отозвался тот жёстко, заставив хозяин дома исполнить приказ. — Зачем? Зачем тебе моя жизнь?
Повернув голову к экрану ТВ, Налёт ухмыльнулся и держал так ответ:
— Нас слишком много развелось, «законников» - то. Вот я и решил уменьшить поголовье, отправить кое-кого на нары и укрепить свой авторитет на воле... здесь.
— И начал с меня.
— Ты был ближе, Пустоцвет. А, значит, сподручнее разобраться. Тем более с Муслимом конфликт, всё к одному и мне на благо.
— Следующим после меня он должен был быть?
— И был бы, да не выгорело. Менты - идиоты чисто сработать не смогли, Муслим и соскочил. А когда тебя вытащили... Кстати, кто? — озадачился Налёт, но, не дождавшись ответа, продолжил. — Хотя, ладно. Я предполагал за твой приезд, но думал, вы с ним схлестнётесь и кто-то один подохнет.
— Мы не псы, чтобы рвать друг друга на забаву кому-то в стороне, — Пустоцвет подступил вплотную к хозяину дома - паскуде так, что тот почуял затылком дрожь, и спросил. — Сколько лет ты провёл за колючкой?
— Ни года. — последовало издевательским тоном от того.
— А я вот за такой… более полжизни.
Пустоцвет накинул на глотку Налёта обвитый на кулаки кусок колючей, заборной проволоки и стал душить им мразь. Та трепыхалась, извивалась словно кольцами змея, но... кровью горло, последним выдохом закат глаз и пара предсмертных конвульсий итогом жизни и расправы над скотом.
Убедившись, что всё, Пустоцвет размотал въевшуюся в кожу его ладоней сталь, отбросил её кровавой на пол и молча, без ненужных слов уходил. Старый вор сделал обязанное для себя, - вернул образовавшийся долг.

V

Ледовая арена зажигалась огнями приветствия ночи и провожала своими последними из посетителей юных хоккеистов, разбредавшихся забираемыми родителями по машинам и увозимых ими по домам. Стадион не приглянулся любителям клюшки и шайбы и на нём не проводились турниры Ночной Хоккейной лиги. Однако с заходом солнца тем днём под сводом сооружения табло горело цифрами, словно шедшего первым периодом матча, лёд слегка подсвечивался немногочисленными прожекторами и по катку нарезал круги в спортивной амуниции... Пророк.
Скрежет коньков, кульбиты клюшкой, удар,... и вот уже за воротами загорелся красный свет и взвизгнул сигнал, оповестивший попадание шайбы в сетку. Её обратно на каток и движение в противоположную сторону. Центр площадки позади, вот уже штрафная, размах, ещё удар... Шайба полетела и попала в грудь привязанного к воротам молодого парня двадцати двух лет - Дани. Он недавно вступал во взрослую жизнь, предпочтя серьёзность, органичность и справедливость криминальной карьеры, бесперспективности и лжи обыденности существования. Естественно, на значимые роли ему рассчитывать было рано, но взявший его под протекцию Шамбала и не старался грузить парня серьёзной ответственностью.
— У-у-у… — протянул он от боли полученного удара.
— Дань, мы долго ещё с тобой в хоккей играть будем? — спросил выходивший на лёд с ведром Бирка, — Три периода по двадцать минут, такой матч в одни ворота ты не выдержишь. Да и приз по его окончании тебе не дадут. — подойдя к стоявшему Пророку, он высыпал перед тем на лёд кучу шайб.
Мессия выбрал одну клюшкой, размахнулся, и новый удар вновь оказался чётким: без сигнала за воротами, но пробитой выдохом грудью парня.
— Кто... подорвал... мою кассу? — готовился к очередному броску «святой отец».
— У своих баранов спроси, отвечавших за неё. Может, они тебя с ней и нагнули? — ответил Даня. 
— Уже спросил. — прозвучали слова ответом, затем щелчок клюшки и вновь попадание в цель.
— У-у-у… — очередным стоном посиневшей от боли груди.
— Пророк, не хочешь в зал славы Национальной Хоккейной лиги попасть? С твоим чёткости талантом в самый раз. — ёрничал Бирка.
— Не хочу. — и ещё раз удар туда же... в цель.
— Зря. Твоя футболка висела бы под сводом стадиона на вечное обозрение фанатов этой мужской игры.
— Не стремлюсь. Трусы пожертвовать могу, пусть их повесят и восхищаются моим исподнем.
— Дань, твоя стойкость похвальна, но мы так долго можем! Может, расскажешь?!
— Иди на хрен, Бирка. — всё, что сказал тот.
«Помазанник божий» вошёл в игровой азарт и готовился к очередному броску, тщательно примиряясь клюшкой.
— Пророк, парень молодой, глупый, ему бы ещё жить да жить, — произнёс приятель мессии моментом пощады, но тут же предложил. — Давай, убьём? И так ясно, чья это работа.
— Конечно, ясно, Бирка, Шамбала расстарался. Но мне хочется поиграть, развеяться. Ведь что такое деньги? Их нам нанесут многократно больше, не потеря. А азарт? Когда представится схожий случай поиграть в хоккей?
— Когда Шамбалу забьём.
И тут Даня поднял голову и сказал:
— В жизни, как в драке - выживает сильнейший, но запоминают чистейших.
— Хорошие слова, надо запомнить.
— Последние. — подвёл итог беседе Пророк и финал жизни парня, метнув очередным ударом шайбу и пробив ею голову того.
— Это лишь сявка, Пророк. Шамбала не отзовётся на такую потерю, даже не заметит её.
— Ты плохо его знаешь, Бирка. Он ценит людей... каждого из своих. И этот вратарь ему не понравится.
Привязанным к воротам, осевшим на колени, Даня уже не дышал, окропляя лёд перед собой сочившейся из раны бурой кровью.

VI

Когда ждать помощи неоткуда, а оказать её самому себе не хватает сил, тогда приходят те, кому спасибо и добрые слова со слезами от несдерживаемых эмоций на лице. Их называют помощниками, откликнувшимися или волонтёрами. Добровольно, не получая денег или чаще отдавая свои, эти люди поддерживают тех, кому нужнее, кому тяжелее, или кто уже почти ушёл…в лучший из миров, но последними днями с нами.
От помощи бездомным до реабилитационных мероприятий людей с ограниченными возможностями – это примеры оказываемой ими помощи. У них даже есть принципы и заповеди социального волонтёрства:
• Социальное волонтёрство – дело добровольное, никто не имеет права заставлять вас делать то, чего вы не хотите, на что не подписывались и с чем не согласны.
• Не делайте за человека то, что он может сделать сам без внешней помощи, не проживайте чужую жизнь.
• Будьте свободны, оставайтесь собой даже тогда, когда помогаете другим.
• Доброволец должен не только отдавать часть себя, но и взамен получать поддержку, заботу, положительные эмоции и новый опыт.
• Волонтер всегда имеет право сказать «нет».
Не обратили внимания на главное?  Это всего лишь обычные, общечеловеческие ценности всего того, чему нас учили прежде и того, что к великому сожалению позабыто большинством теперь. Раньше такими были все, теперь же имя им – волонтёры.
Приятно осознавать, что такие люди есть. Ещё приятней видеть их открытые лица и чистые улыбки, чувствовать теплоту рук и сердец, слышать пение их душ и ласковые добротой голоса. Благодарность таким, низкий поклон и человеческое спасибо.
Но когда-то приговором суда кого-то обязывают, принуждают к этому, отписывая вместо срока общественные или иные работы, это напрасно, мягко говоря. С пренебрежением относясь, они не заслуживают чести помогать нуждающимся, помогать старикам, брезгливо поднося им утку и торопясь убежать окончанием необходимых к отбытию часов. Таким бы подошло другое: реальным сроком приговор и посажение прикованным на цепь к параше, чтобы струёй и почаще в рыло скоту, умывая его и опаивая этим же.
Аня буквально начинала сходить с ума круглосуточной охраной себя и детей, невозможностью свободно жить и общаться с теми, с кем хотелось бы. Ей было нелегко, ей хотелось иного, и девушка поняла, поспешив туда, где душой оказалось сложнее, но всё же необходимым ей быть - в хоспис.
Последнее пристанище больного, от которого уже отказались врачи, но смерть не спешит прийти за ним и забрать с собой. Осознание своих последних дней и незнание, какой из них таковым станет. Медленное умирание, муки и боль, когда жизнь за стенами здания хосписа... продолжается. Страшно? Ещё как. Но есть и ужасней картина - точно такое же заведение, но только детское.
Аня увидела всё это своими глазами и моментально поплыла ручейками из них слёз. Крохи, ещё только выступавшие в жизнь, уже прощались с ней, каждый день, освобождая своими маленькими телами и огромной чистоты душами палаты для прибывавших вновь. Они умирали, но их не становилось меньше; они уходили, но не из памяти; они прощались, но звонким смехом... покидая нас.
Утерев мокрое, жена Беса взяла себя в руки и стала раздавать ребятишкам игрушки и всякую всячину, принесённую с собой подарками. Всего лишь маленький презент, но сколько радости и счастья. Девушка старалась уделить внимание каждому, не обделить никого, неизменно поглаживая, целуя и прижимая к себе всякую кроху.
— Вы так раздарите себя без остатка. — сказала ей на это, вводившая её в курс дела Валерия Михайловна.
Она была работницей детского хосписа уже довольно давно и понимала, о чём говорила, что имела в виду. Её сверкавшие глаза полыхали добром и светом, которым она одаривала всякого перед собой.
— Ничего страшного, — ответила тогда Аня. — Меня надолго хватит, теперь я стану часто к вам приходить.
— И вы не испугались того, что увидели здесь?
— Детишек? Я очень люблю их, у меня у самой есть.
— Я о другом, я о смерти.
Аня немного задумалась и ответила:
— Я часто встречалась с ней и теперь тоже вижу. Не привыкла её боятся, не осмеливаюсь на это, давно уже нет. А вы часто сюда приходите?
— Много лет, — улыбнулась Валерия Михайловна и продолжила свой рассказ. — Мой сыночка здесь восемь месяцев и одиннадцать дней жил. А на двенадцатый умер.
— Простите. — прошептала Аня.
— Ничего. Врачи поставили диагноз, по которому нам больше трёх лет нельзя было прожить, мы прожили почти четыре. А когда его не стало, я не смогла покинуть этих стен.
— Извините меня. А как его звали?
— Максимка. Его фотография есть среди прочих на этих стенах. А это, кстати, наша с ним когда-то комната.
Женщины вошли в светлое помещении палаты, в которой среди мам и их малышей в кроватке у стены лежала маленькая девочка месяцев шести от роду.
— А с этой крохой что?
Спросила Аня, и Валерия Михайловна пояснила:
— Химиотерапия, рак головного мозга. Она здесь совсем одна, её нашли подброшенной к дверям хосписа. Видимо родители отказались от неё, не осилив побороться за дитё. Ребёнок совсем маленький, но никому не даётся, чуть что, сразу в слёзы.
Аня потянулась к малышке руками и улыбкой, и та, на удивление всем, ответила тем же. Секунды и всё... ребёнок прижимался к жене Беса сильнее, обняв шею девушки крошечными ручками.
— Я такое вижу впервые. Она ни на кого без слёз не реагировала прежде.
Аня поправляла жиденькие волосики малютки и сказала тогда:
— А чего нам плакать? Мама пришла.

VII

Выросшие в столице небоскрёбы делового центра, как и возникшая задолго до них статуя Петра, вызывают у людей полярные эмоции: кто-то восхищается, другие клянут, справедливо ссылаясь на уродование архитектурного облика Москвы, её самобытности и исторической неповторимости. Но здания эти задолго до сдачи под ключ и торжественного открытия уже были поделены и распределены между теми, у кого денег... до пятой точки и с верхом ещё.
Это вам не Россия за МКАДом, где от возникшей необходимости улучшения своих жилищных условий до желаемого результата, и то не всегда, и далеко не каждому, нужно пройти девять кругов ада; принести в жертву единорога; сдать анализы офтальмологу и отоларингологу; принести справку о доходах окулисту; сдать ДНК свою и родителей; предоставить своё генеалогическое древо, ведущие начало до рождения Будды; доказать теорему Ферма и, заодно, активность своих сперматозоидов; рассказать стишок... и получишь, опять же в случае одобрения, геморрой до конца жизни в виде ипотеки.
И в то время, пока заведующие экономикой и не умеющие производить элементарные арифметические действия по подсчёту становящихся бедными всё большему и большему числу россиян складывают байки и втирают их в уши верящему во всю эту херню президенту, тот, в свою очередь, глупо улыбается на пресс-конференциях заготовленным вопросам и якобы растущим ему в пользу рейтингам.
Они рекордно снизили ставки по ипотеке. Чтоб вы жили с этим грузом ответственности по ежемесячной выплате грёбаным банкам из той зарплаты, которую будете получать за пошив рукавиц и тапочек на старой, через раз работающей с тупой иглой на швейной машинке производственного цеха колонии строгого режима, где-нибудь в элитарно - тёплом районе нашей страны, на Колыме, к примеру.
Опустившаяся лебёдка с крыши одного из таких небоскрёбов, умывала его загрязняющиеся стеклянные стены руками единственного рабочего в ней, делавшего вид уборки Мороза. Скребок в руке, прослушка в ушах, человек Рино был не только мастером летального искусства, но и другими талантами блистал. Узнав о предстоявшей встрече Андрея Ивановича, Мороз подготовился и оказался на ней, хотя бы и с обратной стороны стен, и в качестве всего лишь слушателя.
А компания политику подобралась знатная. Помимо него самого, диалог в бизнес центре столицы поддерживали его же коллеги из стран зарубежья, а также некоторые олигархи и представители крупного бизнеса. Расселись они, правда, таким образом, что наблюдавший за ними с лебёдки видел присутствовавших только со спины, но лицо Андрея Ивановича, оказавшегося напротив, он разглядел до последней морщины.
— Так что наши с вами интересы не потеряли своей актуальности и не окажутся на перепутье: свершиться им или нет? — говорил соотечественник и политик.
— А наши? — послышалось мужским голосом с европейским акцентом.
— Если они завязаны на мои, стало быть, и им сулит сбыться.
— Вы медлите, Андрей Иванович.
Сказал один из олигархов, и был ответ:
— Я, в отличие от вас, завязан в работе. Вы же, до сих пор, оставались в стороне.
— Вы предлагаете нам вступить в конфликт с ворами?
— Я предлагаю вам отстоять своё.
— Но наши активы частично упомянуты в документах Лорда и перекрыты следующим за ним - Графом. Большая часть в безопасности.
— Серьёзно? — иронизировал Андрей Иванович, — Деньги - ничто, их можно заработать, тем более, когда к вам лояльно руководство страны. А вот когда общественности будет предъявлено документальными доказательство то, что заставит ваших юристов застрелиться, ибо перспектив избежать уголовного срока у вас не окажется, тогда вы осознаете свою ошибку, но поздно уже.
— Нам светиться нежелательно. — лопотал тот же олигарх.
— Да вы уже в засвете. Если будут разбираться с нами, заодно прихлопнут и вас: тела физически... воровским пером, имущество фактически в казну государства... народным добром.
Мороз слышал в наушниках образовавшуюся тишину, но после услышал внимание к себе:
— Это ещё кто? — заинтересовался человеком в лебёдке за окном Андрей Иванович. — Взять и допросить.
Поняв, что пора сваливать, человек Рино хотел уйти красиво, но события разворачивались не в его пользу. Задребезжавшая роликами лебёдка стала принудительно подниматься вверх приказом пульта оказавшейся на крыше охраны политика и олигархов.
Расстояние до них сокращалось, и на принятие другого решения времени уже не было, кроме как выпрыгнуть из лебёдки и под натяжением страховочного троса нестись в стену здания. Что Мороз и сделал, расстреляв стекло и ввалившись на один из этажей, обрезав страховку и покидая высотку то лестничными маршами, то шахтами лифтов, избегая сновавшей в поисках его охраны.

VIII

Наша жизнь, в реальности, напоминает один сплошной, непрекращающийся квест. Все его загадки, головоломки, ключи и подсказки у каждого, разумеется, свои. Но сюжетная линия со всей её уникальностью, уровнями сложности и антуражем событийных мест, неизменно одна и та же - весь этот мир со всеми красотами и грязью... для нас. Время прохождения «игры» у каждого своё. Кому-то не хватает почти века закончить её, другие справляются ещё молодыми, выполнив поставленную перед ними свыше задачу и возвратившись, откуда пришли.
Сценарий Вселенная заготовила индивидуальный всякому из нас, разделив игроков судьбами и неповторимой сообразительностью - как жить? Многие проявляют сноровку и объединяются, предпочитая для лёгкости командную игру. Но фатум рока не перехитрить, и всякая единица неизменно получает своё... в предначертанный лишь для неё час, завоёванными наградами или наказанием, с неспособностью этого избежать.
Так было всегда, так есть и так будет, человек не властен над мироздания законами, созданным и обозначенным лишь, чтобы служить... его развитию, его благам, его неоспоримый вечности.
Решив пощипать себе нервишки ставшей в последнее время популярной забавой, как и многое другое завезённое из-за рубежа, Момент, в компании своих приятелей, воспользовавшись услугами предоставлявшей желаемое организации, опускались в построенное десятилетиями назад бомбоубежище, отданное под коммерческие нужды устроителей весёлых забав.
Тут следует остановиться поподробнее. Эта сука была ответвлением в истории, но не упомянуть о ней нельзя. Напрасное порождение чьей-то матки сорока двух лет назад привело к тому, что возросшее из обычного ребёнка недосущество превратилось в получившее прозвище Момент. Буквально «приклеиваясь» к самим мерзостям и отврату, используя всё гнилое и поганое своей сутью, этот с вечно сальными, сползавшими на лицо локонами мужчина делал деньги на том, от чего стыла кровь в венах даже у бывалых и не знавших иной жизни криминальных авторитетов... на детях.
Момент был педофилом, но не только потому он мразь. Киднеппинг или похищение малышей не всегда заканчивалось попаданием тех в его кровать для утехи. Иные, миновавшие эту участь, отправлялись сразу по закрытым клиникам нашей страны и заграницы, где их разбирали на органы для тех, чьи родители платили за это, спасая жизнь своего ребёнка жизнью другого.
Выбрав для себя самый захватывающий квест в реальности, переодевшись в комбинезоны, Момент с приятелями окунулись в игру. Темнота подземелья резала глаза, и внезапно вспыхнувшие сопла пламени осветили своды потолка подземного сооружения, и множество ходов по сторонам.
— Расходимся, — сказал Момент приятелям. — Исследуем каждый свой маршрут. Встречаемся в главной комнате по сценарию. Пошли.
Разбредясь по сторонам, мужчины исчезали из вида, но главный из них решил сократить маршрут. Заметив лампочку на стене, он ввернул её в патрон, и загоревшийся свет потушил языки пламени.
— Невелика загадка. — произнёс он в повисшем полусумраке.
Из него-то и выходил со спины паскуды показавшийся под свет Рино. Руки авторитета были в перчатках, трогать такую тварь западло.
— Решил развлечься, Момент?
Спросил он и обернувшийся ответил:
— Рино, с нами поиграть?
— Ага, с тобой.
Удар в кадык и под колено, сука осела на землю, и авторитет привязывал его руки к старому, ржавому вентилю.
— Рино, ты что? Ты что делаешь? Отпусти!
— Ори, Момент. Ори, не услышат.
Обратное действие: лампочки выверт, и вырвавшееся струёй пламя огня плевало и обжигало собой голову суки, сжигая волосы, кожу и мясную плоть, под нестерпимые крики боли... справедливой, заслуженной... за всё.
Рино скрывался в темноте, а выбежавшие на вопли друзья недосущества вынуждены были лишь наблюдать истление падлы, неспособными и опоздавшими ей помочь.
А чтобы сделал наш суд, наш, якобы честный? Поиск доказательств? Их бы не нашлось. Определение виновных? На скамью подсудимых сели бы не те. Была бы найдена справедливость? Да, но только чтобы её заткнуть и растоптать, сапогом тех, кто якобы вёл расследование.
Авторитеты же уголовного мира не размениваются на подобную грязь, находят падлу и кончают... жёстко. Им за такое лишь благодарность, в сторону легавых, продажных засранцев... плевок.

IX

Пока Лука лежал в больнице, Семичастных решил развеять свои оставшиеся немногим подозрения насчёт его опасности, в том числе и для себя, придя в рабочий кабинет коллеги, открыв сейф и положив на стол материалы разных расследуемых им дел. Помещение было затхлым воздухом, и офицер открывал настежь окно, желая его проверить. Ворвавшийся ветер всколыхнул верхнюю из папок, и заинтересованный взгляд майора ФСБ стал предшественником его коснувшейся бумаг руки.
— Это у нас про что? — задавался он вслух вопросом, шурша листами и переворачивая их. — Как раз искомые материалы тех самых девяти, как их успели окрестить в народе, отважных сердец.
Пристальное изучение страниц не открыло Семичастных каких-либо новых секретов, лишь добавив новых вопросов.
— И это всё, что ты, Лука, успел накопать? — вновь разговаривал сам с собой майор. — Конечно же, нет, остальное хранишь в голове. Но ведь нужно же всё равно делать отчёт, а для него письменная волокита. И где это всё?
Руки офицера открывали следующую папку, за ней другую, глаза досконально старались всё изучить, пока и то, и другое не замерло материалами нового дела с указанным номером и пометкой: «Краз».
— Это же... «законник», — жадно поедал сведения в память Семичастных и, ухмыльнувшись последней странице, произнёс. — Дело закрыто... в архив. А тело, пора земле предать.
Вызвав к себе одного из сотрудников отделения, майор увидел представшим перед собой Капитана Иваниченко. Кудрявый паренёк с выразительными чертами лица заискивающе, с уважением относился не столько к званию выше своего, не сильно рангом круче, сколько московскими корнями того, кто его носил и отдавал ему приказ.
— Вот по этому делу, — тряс в руке документами Семичастных. — Расследование завершено. И чтобы красиво сдать его в архив, остаётся сделать последнее, для чего я вас и вызвал, капитан.
— Слушаю вас, товарищ майор. — как на плацу держался Иваниченко.
— Не стоит так официально. Давай по-простому, коллеги же?
— Я слушаю.
Более мягко и расслабленно произнёс младший по званию, на что Семичастных отдавал свой полу приказ - полу просьбу:
— В одном из моргов города, в центральном если быть точным, находится тело главного героя задокументированного своим финальным приключением жизни в этих страницах. Задача проста как две копейки. Ты, капитан, назначаешься ответственным по отправке его в последний путь. Заберёшь из морга и предашь земле, с помощью сотрудников кладбища, разумеется.
— А как же родственники? Они же должны забрать тело. Для этого нужны согласования, разрешительные, сопроводительные документы, — сыпал тонкостями и нюансами бюрократических проволочек Иваниченко. — Без этого мне никто не отдаст останки.
— Какие же вы на периферии трусливо - исполнительные перед законом, когда перед вами проверка из центра. Без неё творите, что хотите. Как у классика помнишь: «К нам едет ревизор», и все тут же застыли страхом.
— Просто так положено... — терялся младший по званию.
— Давай без ереси разрешений и кипы ненужных бумаг, — твёрдо отвечал Семичастных. — Я позвоню в морг, предупрежу о необходимости быстро, и тебе не воспрепятствуют.
— А какое кладбище из нескольких в городе выбрать?
— Для этой персоны подходит только одно: бомжей и неизвестных. Зароете поглубже и подальше. Табличку поменьше или можно вообще без неё. Доклад о выполнении необязателен, просто позвонишь и скажешь, как всё прошло. Номер мой есть?
— У дежурного возьму.
— Вот и молодец. Иди, исполняй.
Поездка до морга, взятие тела Краза и погрузка его в ментовскую труповозку, путь до обозначенного Семичастных кладбища были без событийными и даже немного скучными несколькими часами, прежде чем случилось вот что.
Скрипя колесами УАЗика с синими полосами по бортам и белыми буквами надписью: «ПОЛИЦИЯ», витиеватой, разбитой дорогой меж вразнобой табличек вместо крестов и обелисков из земли, автомобиль служителей закона подъезжал к окраине кладбища с заготовленным рядом свежих могил. Остановившись у края дороги и наехав колесом на одну из табличек, капитан Иваниченко руководил бригадой из троих небритых, с перегаром мужчин, занимавшихся похоронами. Вытащив обычный деревянный, ничем не обитый гроб, они поднесли его к ряду могил, и один из рабочих спросил:
— В какую опускать-то?!
— Похер, — ответил легавый. — В любую бросай.
Это они и собирались сделать. Но подоспевшая колонна из четырёх внедорожников и одного катафалка, резко притормозившая рядом и высыпавшая из салонов крепкими парнями, среди которых были Барс и Рамзан, заставила мужчин остановиться и замереть с открытыми ртами.
— Вы кто такие?! — крикнул Иваниченко.
Ответом были лишь немые действия, за которыми легавый молча наблюдал, не смея даже словом больше пикнуть. Кто-то из ребят выдвигал из катафалка дорого украшенный гроб, другие забирали старый из рук могильщиков. Перегрузив тело Краза и затолкав его в траурной транспорт, вся колонна покидала кладбище, оставив в недоумении мужчин с валявшимся в их ногах досками деревянным макинтошем и опешившего, не понимавшего, что делать Иваниченко.

X

И всё-таки женские чары сильнейшее оружие, способное пробить любую выставленную против него защиту многих из мужчин. Надев облигавшее тёмное платье, украсив шейку драгоценным колье, эротично уложив волосы, Чёрная вдова присаживалась за столик ресторана к уже ожидавшему её Бирке. Восхищаясь её красотой, приятель мессии зачарованно не мог оторвать взор от возбуждавшей его девушки, но при этом молчал, не произнося ни звука.
— Так и будет проходить наша встреча? — первой сказала она.
— Свидание. — поправил он.
— Поглядим результатами вечера. Итак, вы пригласили меня, я пришла. Что дальше?
Суетливые официанты накрывали стол заказанными блюдами, разливая открытое вино по бокалам. Рассерверовав, работники заведения незаметно уходили, и Бирка, разводя руки в стороны, отвечал спутнице:
— Ужин ждёт. Угощайтесь. Надеюсь всё приготовленное на мой вкус не покоробит вашего. Приятного аппетита.
Сложно представить себе такую обходительность того морального урода и скота, но в компании Чёрной вдовы, он разговаривал именно так, страстно желая расположить леди-смерть к себе и завоевать её пристальное внимание. В нём проснулось что-то естественно живое от мужчины, от его природного, врождённого естества. Завоевать женщину, а не взять её силой, вот чего он желал необычным для себя от Чёрной вдовы. Галантно ухаживая за ней, Бирка предложил тост:
— Хотелось бы пригубить бокал за ваше согласие увидеть меня и провести вечер со мной.
— Я была свободна. Почему бы нет? — призналась красотка.
— А мне показалось, что я позвонил и угадал тот самый день, когда вы почувствовали согласие принять моё предложение о встрече, и он совпал с таким же временем. Всё как вы и хотели.
— Просто утомлена бездельем была, вот и решила развеяться. А с кем? Подвернулись вы, о ком и вспомнить забыла. — без тени деликатности ответила она.
— Жёстко, но заводит, признаюсь. Тем не менее, вы пришли, и этот вечер посвятили мне. Начнём свидание по-настоящему? Я бы хотел больше о вас узнать. Чем вы занимаетесь?
— Правдой, — ответила Чёрная вдова. — Несу людям правду.
— Вы адвокат?
Почему-то сделал именно такой вывод Бирка, и девушка ответила:
— Адвокат... справедливости. А ваш род деятельности?
— Душевные стяжания.
Они сидели за одним столиком, в зале лирично играла музыка, но откровенности меж ними... её-то в полной мере и не было. Говоря загадками, Чёрная вдова и Бирка старались утаить о себе главное, но с одной только деталью: леди-смерть знала, кто перед ней, и ровно поэтому она была тогда в ресторане, ровно поэтому очутилась на набережной, ровно поэтому прибыла в город Шамбалы, чтобы помочь ему и Бесу.
— Я заметил, как вы держите столовые приборы, — продолжал диалог мужчина.  — По всему видна ваша порода.
—Вы сравниваете меня с…
— Нет, что вы. Просто я восхищён, теперь не часто встретишь девушку таких манер, такой красоты и неприступности. Мне повезло очутиться на набережной... тогда.
— В таком случае наслаждайтесь, везение может закончиться результатами вечера. — держала марку Чёрная вдова, отпивая вино, сливавшееся цветом с алой помадой её губ.
— А вот этого я не допущу. Вы мне теперь будете сниться, и мне хотелось бы видеть всю эту красоту наяву и не грезить ею отключившимся сознанием.
— К вашему большому сожалению встречной любезностью романтики не настроена. Увы... для вас.
Эти слова не оттолкнули и не расстроили Бирку, напротив. Они лишь раззадорили его, разожгли в нём пламя желания, огонь вожделения и страсть обладания той, которая дерзнула сохранить своё женское достоинство. Он ужинал и смотрел на неё, представляя девушку уже своей... поверженной добычей, завоёванным трофеем. А леди-смерть читала это в глазах напротив, словно текст на открытой странице, с той лишь разницей, что уже  определила - кому стать этой самой... добычей.

XI

Беса брали не так красиво, как хотелось бы. Без излишней помпезности и претенциозности, просто остановили на дороге по полученным ориентировкам, сличили фото и реальное лицо, и получасом спустя он уже сидел доставленным в кабинет Семичастных, в городском отделе внутренних дел. Бывалым в таких ситуациях, мужчина особо не напрягался волнением, предпочитая своё спокойствие и осознание того, что адвокат уже едет, и предстоящими хлопотами выпало ему отрабатывать высокие, большие гонорары.
— У меня в машине деньги остались и личные вещи, — говорил сидевшим на стуле Бес. — Когда я вернусь, хотелось бы видеть всё на своих местах, не пропавшим.
— За это не беспокойтесь, — отвечал Семичастных. — Вашей собственности никто не коснётся, она останется при вас.
— Свежо предание, да верится с трудом. Мент последний, кто удостоится от меня доверия. Нечистоплотные вы на руку.
— А кто чище... вор? Им ты доверяешь больше, Бес?
— Знаешь, как моё имя? А сам не представился. Кто ты?
— Майор Семичастных перед тобой. Так ты не ответил. Ворам доверия больше?
— Всегда и во всём, — ответил парень. — Они честнее, справедливей и открыты перед тобой, в отличие от прогнивших мозгами под кокардой фуражки вас.
— И чем же мы так не угодны стали?
— Я тебя поправлю, майор. Были... всегда. Но последние лет тридцать вы до омерзения ничтожны. Что тебе нужно? Говори быстрее, мне скоро выходить, сам знаешь.
— Уверен, Бес, что не задержишься?
— На все сто. Говори скорей.
Семичастных ухмыльнулся такой дерзости и, поправив ворох бумажных папок, прибив с него пыль ударом ладони сверху, сказал:
— Я в городе человек новый и, войдя в курс произошедшего, хотел спросить тебя. Война продолжается?
— Какая война? — хитро поинтересовался уточнением Бес.
— Твоя... за погибших друзей. Как их звали? Гонза, Лапа, Лихо и Стас, со своими семьями. Так, кажется?
Услышав имена своих ребят, Бес сохранил невозмутимость лица, но его душа омылась кровью и не затухавшей печалью о них. Они прозвучали вслух, и последний из оставшихся компании в живых, ответил с почтением к ним, но пренебрежением к сидевшему напротив:
— Верно. Твой интерес к ним?
— Чисто профессиональный, — послышалось словами Семичастных. — С них же всё началось. И я хочу знать, когда и чем это закончится?
— Ты меня дёрнул сюда по старым делам? Тогда напряги внимание лучше: их гибель была днями до того, как мне освободиться и выйти. Я не был участником событий тех.
— А после, Бес? Событиями после?
— А ты возбудил по ним вновь открытые дела или пытаешься закрыть? Ты мент Семичастных, или мусор продажный? О чём мне и как с тобой говорить?
— Предпочитаю открыто и максимум правды.
Послышалось ответом и прозвучало так:
— Тогда запоминай и слушай. Я понятия не имею, с кем ты и для чего, но пойми, майор,  для себя или передай хозяевам за твоею спиной. Не я это начал и не мои пацаны, не воры, полёгшие и не честные менты в схватке с властями, но мы приняли вызов и пойдём до конца, до последнего того, кого определили врагами. До финального из тех, кто огрызнётся, оскалиться на нас; доберёмся до самого главного, как высоко бы эта мразь не сидела... и прихлопнем клопа.
Дверь кабинета открылась, и в неё входил тот самый адвокат, занимавшийся делом Шамбалы чуть раньше. Взглянув на молчавших, не сводивших взоров друг с друга мужчин, он всё же нарушил общее молчание.
— Разрешите представиться, адвокат задержанного и доставленного к вам. — говорил он, предъявляя своё удостоверение офицеру.
Семичастных вскользь посмотрел на документ и отвечал, откидываясь на спинку стула:
— Вы быстро приехали, как раз вовремя.
— Такова наша работа, молодой человек. Так в чём обвиняют моего клиента?
— Что вы? Ни в чём, — разводил руки в стороны майор. — Можете забрать его и препроводить к выходу. Один пропуск подписывать проще, чем два.
Заверив проштампованный лист своей загогулиной, Семичастных протянул его Бесу, но парень лишь ухмыльнулся в ответ. Пропуск забирал из рук адвокат.
На первый взгляд ничего существенного не узнано одним, другим не сказано, но...  это лишь туманная дымка. А за ней... за ней первая встреча тех, кому выпало стать врагами значительно раньше, и они стали представлены друг другу не роком, но случаем, но фатом судьбы.

XII

Погода, не стремившаяся расходиться теплом дня, была премерзкая своим опустившимся и не желавшим рассеиваться туманом. Сквозь него, пробираясь будто на ощупь, въезжал на соединявший разлукой берега города мост Барс. По пешеходной дорожке всё же брели редкие люди, но это были немногочисленные туристы, отважившиеся сфотографировать красоту мегаполиса, но не обласканные удачей, закрывшей перед ними изумительную панораму гущей непогоды в молоко. Движение итак было ограничено плохой видимостью, но неожиданно, горевшие впереди ехавшего автомобиля ходовые огни вспыхнули красным стоп сигналом и замерли на месте. Поддавшись необходимому, Барс остановился и услышал недовольство зазвучавших отовсюду гудков клаксонов, вырывавшихся из-под капотов торопившихся машин. Движение застопорилось запрещённым для себя местом - на мосту.
Желая узнать, что же случилось, вор заглушил двигатель, понимая, что это надолго, и вышел на улицу. Также поступили многие показывавшие себя силуэтами сквозь не отступавший туман. Мимо них и  бездвижных машин неторопливо шёл «законник», прежде чем увидел проблески мигалок полиции и скорой впереди, и перелезшего через бордюр молодого мужчину в джинсовой куртке и кепке на голове, решившего спрыгнуть и покончить жизнь самоубийством.
— Парень, не надо! Не делай этого! Остановись! — кричал ему кто-то из немногих полицейских, опасавшихся приблизиться, чтобы не спровоцировать страшное. — Давай, поговорим! Что у тебя случилось?!
Ответа не последовало или не было слышно, если отчаявшийся жить и бормотал его себе под нос. Но просьбы повременить с печальным для него концом продолжались:
— Просто, давай обсудим твои проблемы?! Может, нам удастся вместе их решить?! Не торопись! Послушай!
Так могло бы продолжаться ещё какое-то время, пока желавший помочь, но остававшийся поодаль крик мужского голоса и не собирался приблизиться к обречённому и оказавшемуся на самом краю.
Толпа скопившихся зевак чёрными тенями выделялась сквозь белизну продолжавшегося тумана, из которого очертаниями своей фигуры и после различимого лица выходил Барс.
— Стойте! Не подходите к нему! Всем оставаться на местах!
Слышал вор к себе от легавого. Но когда такие приказы были важны или удовлетворены уголовным авторитетом? Подойдя к парню, Барс перелез через парапет и встал рядом, глядя вниз и спросив того:
— Отчаялся жить? Всё и все достали?
Немного промедлив с ответом, ошарашенный таким появлением возле себя, тот всё же признался испуганным, но готовым сделать последний шаг своей жизни навстречу смерти:
— Одни проблемы, я устал.
— А чего не ушёл тихо? Спрыгнул бы, бултысь в водичку и прибило бы тело где-нибудь ниже по течению. Там бы и нашли. Зачем шоу устраивать, народ тормошить? Глянь, всё движение на мосту встало.
Крики в рупор блюстителей порядка прекратились, и под завывание ветра над пробегавшей внизу рекой, задумавшийся над своим поступком без пяти минут суицидник сказал:
— Я не хотел такого к себе внимания. Просто перелез через парапет и анализировал всё последними мыслями. Тут меня кто-то заметил и остановился, потом другая машина и ещё. После приехали полиция и скорая.
— А ты всё стоишь и не решаешься, — перебил его Барс. — Так может и не стоит оно того? Проблемы у каждого свои и даны они жизнью как раз на то, чтобы сжать силу в кулак и решить их, став крепче, а не сдаваться лапками кверху и прыгать в объятия к смерти. У меня вот друга убили, Кразом звали. Недавно хотели убить меня. Думаешь, я сдался? — парень смотрел в глаза своему незнакомцу, а вор продолжал говорить. — Думаешь, предал себя? Хер им всем, хер смерти в лицо и подбросившей этих проблем жизни. Я справлюсь со всем, выживу и отомщу. И ты, паренёк, заканчивай дурь в голове и поехали выпьем.
Что уж там щёлкнуло в голове у взбаламутившего жизнь моста человека не ясно. Но вместо шага к воде и полёта к ней, он лишь несколько секунд был в думках, прежде чем сказать:
— Пошли. — и вернулся на безопасное через парапет.
Барс вместе с тем, кого спас, кому не дал сгинуть, подходил к своему автомобилю, и мимо опешивших сотрудников полиции возобновлялось движение. Родившийся заново, обрёл себе крёстным вора «в законе» и избежал проблем с мусорами. Да и на хрена они ему?

XIII

Безделье изоляция от мира склоняет проводить время по-разному, и когда полезные дела завершаются, они уступают место всякой пустяковой всячине. Читавший свежую прессу в комнате Рябой сначала слышал только тиканье стрелок часов на стене, но вскоре ему донёсся непонятный, агрессивный звук, становящийся с каждой минутой более навязчивым и надоедливым. Интересная статья была не дочитана, но внимание от неё отвлекал ставший постоянным шум, галдевший грохотом с кухни. Вор сложил газету, встал из кресла и, открыв дверь, заметил игравшего за компьютером Шептуна.
— Тебе совсем заняться нечем? — спросил своего человека Рябой.
Поставив картинку на паузу, оторвавшись азартом, тот повернулся и сказал:
— Скучно без дела сидеть. Который день из дома не выходим. Может, хоть на прогулку какую?
— Книгу почитай, — предложил настойчиво вор. — Она ума добавит. А игрушки компьютерные эти только разжижают мозг. Как маленький, ей-богу.
— Рябой, тут по любому мозг сохнет. Даже на тюрьме прогулки были. За окном воля, а мы...
— Вот и посмотри на неё, сидя в доме.
— Хоть что-то. Любому событию был бы рад.
— Вот это нам как раз не к чему. Тишина и незнание где мы сейчас играют огромное значение. А эту загадку для наших врагов ценить надо.
— Да здесь-то кто нас найдёт? В этом городе никого из серьёзных, а самый блатной здесь местный барыга, под покровительством которого два с половиной ларька и мусорная урна.
Рябой улыбнулся почти юношеской жажде жизни и азарту до неё своего человека, присел на подоконник и сказал тогда:
— Ты недавно со мной, Шептун, и не знаешь много, что свершилось событиями ранее. Рассказывать тебе, нам пришлось бы неделю не спать.
— Я знаю многое, слышал, не глухой. События начались ещё с Лорда подачи, гибели Креста и остальных. Волына, Туз, Колыма и многие воры после... Такое не скрыть, об этом все говорят. Потом пришёл черёд Эшафота, Креста,... теперь вот за тебя, Рябой, взялись.
— Верно, Шептун. Кратко, по верхам, но верно говоришь. Не было дня с того, как я влез в это и особенностью с того, как не стало Графа, чтобы я не вспоминал всех погибших воров в этой схватке, не оплакивал бы их и не желал отомстить.
— И хроник по этому не снимут, по сводкам тихо пройдёт. Но имя ей будет «Неизвестная война» воров со скотами. Ты закончишь это?
— Я слово давал Графу в нашу последнюю с ним встречу. Старый возложил на меня свои надежды и огромную ответственность, подвести нельзя.
— Слово на вес золота. Я этим принципом живу, — сказал с пониманием Шептун и добавил. — Что почитать можно?
Рябой хотел предложить ему интересную книгу на одной из полок комнаты, давнишнего издания, классика мировой литературы известного многим, но внимание авторитета привлекло движение у подъезда, в который быстро входили несколько внушительных габаритами в плечах парней. По всему была понятна их принадлежность к миру уголовных затей и приключений, и «король» воров сказал:
— Шептун, гости.
Успело только прозвучать, как в руках человека Рябого уже была не компьютерная мышь, а увесистая финка с наборной ручкой затейливых красоты и изящества работы мастера создавшего её.
Входная дверь в квартиру приоткрывалась еле-еле, и через порог ступали один за другим четверо вооруженных огнестрелом мужчин. Рассредоточившись коридором, они разбрелись по разным помещением в поисках тех, за кем пришли.
Затылок одного из незванных уродов застыл в дверях ванной и немного затрясся, оставаясь на месте, ни шагу ни взад - ни вперёд. Ноги уже не слушались, обладатель и того и другого пускал кровь перерезанным горлом от усаживавшего его на пол Шептуна.
Скрип половицы комнаты заглушил негромкий всхлип второго из скотов, пронзённого ножом Рябого прямо в сердце. Двое оставшихся встретились на кухне и не слишком торопились разлучаться поисками, будто предчувствия, что их осталось в половину. Потоптавшись у окна и порывшись полками, холодильником, они прислушивались к образовавшейся тишине и выходили в коридор. Окинув взором небольшую квартиру, твари, пожаловавшие убивать вора, изумились отсутствию своих и направились на их поиски.
Ниша, в которой стоял Рябой, была уже совсем близко и могла выдать висевшим на стене зеркалом спрятавшегося в ней авторитета. Видевший это из комнаты Шептун не загружал свой мозг напрасными раздумьями, выбежав в коридор и начиная резать суку ударами ножа.
— Куда? — пытался, но поздно, остановить его Рябой и выскакивал из укрытия следом.
Он слышал выстрелы, он видел два оседавших напротив друг друга тела: застреленного Шептуна и заколотую им паскуду, но ускорял шаги, набрасываясь на последнего из оставшихся в живых.
Вновь пальба, одежда испорчена попаданиями в левый бок и сочившейся из него кровью, испуг глаз стрелявшего от оскала лица бросавшегося на него, и это всё, что они видели перед смертью. Сначала в одну глазницу, потом по самую рукоять в другую и третьим, необязательным, но точным,... в кадык и два проворота с резким рывком назад.
Всё было кончено, но с потерей Шептуна. Постояв над ним с минуту уважением, почтением и благодарностью, Рябой торопился уйти. Место его лежбища найдено и оставаться было нельзя.

XIV

Молитва закончилась овациями и слезами растроганной паствы, оратором Пророк был ещё тем, и, одарив многих своим прикосновением, мессия с Биркой торопился покинуть приход. Немного наскучившее однообразие богословских тем и лобызание благодарных слушателей становилось, что называется, не ко двору «святому отцу» и порядком начинали его допекать, всё больше напрягая проблемами с Шамбалой и желанием праздного отдыха от всего.
Покинув запасным входом стены храма, они собирались сесть в свой автомобиль и отправиться за весельем кровавых расправ и готовых на всё для них женских тел. Но машина мессии оказалась в центре кольца, образовавшегося рокотом моторов двигавшихся по кругу байкеров.
— Эти что здесь забыли?
Встав в тени, спросил Пророк, и бывший рядом Бирка предположил:
— Походу тебя ждут. Они из одного клуба с тем, кого я с охраной в гипс закатал и на больничную койку отправил. По нашивкам на куртках понял, у него такая же была.
— Тогда я-то тут причём? Это твоя работа, выйди к ним и спроси, чего они хотят. — отшутился «помазанник божий».
— Если они и скажут, то только нам двоим, — ответил его друг. — Пойдём вместе?
— Не сегодня, Бирка. Машина не нужна, прокатимся на вертолёте.
Они сидели в кабину, лопасти завертелись, и мессия с другом, в сопровождении охраны из Тёмы, поднялись в воздух.

А на земле, на одной из узких улочек района удалённого от центра, прямое движение четырёхколёсного транспорта превратилось своей вереницей сбавивших практически до нуля скорость машин в изгиб случившегося на одной из полос ДТП. Нервный мужичок невысокого роста, внешностью и акцентом из братской когда-то страны, ныне обеспечивающей нашу гастарбайтерами - строителями и уборщиками, звонил по телефону и агрессивно жестикулировал руками.
— Ты ему денег предлагал? — спросил Беса Шамбала, присаживаясь рядом с другом на капот своего с разбитым бампером авто.
— Предлагал, — ответил тот. — Но он хочет по закону. Говорит, менты приедут, протокол составят, страховая всё решит.
— Ну что ж, будем ждать.
Несговорчивый азиат в тюбетейке подошёл к ребятам и докладывал им суть состоявшейся беседы:
— Менты сказали, что если в аварии пострадавших среди людей нет, и в ней оказалось два транспортных средства, мы можем решить всё на месте, заполнив евро протокол.
— Давай, решать. Заполняй.
Спокойно, с иронией сказал Бес, но мужичок начинал выходить из себя:
— Почему?! Почему это делать должен я?! Я плачу налоги и хочу, чтобы этим занимались менты, им за это зарплату платят! Где в законе написано, что они не обязаны приезжать, где?! Мы можем сделать всё сами, но не обязаны. Они, в случае нашего желания, обязаны приехать и оформить ДТП сами! Это их долг!
— Правильно говорит.
Отозвался Шамбала, но горячность азиата начинала зашкаливать правдой:
— Мне сказали, брать телефон и фотографировать место аварии самостоятельно, чтобы после представить фотки страховой. А я старовер, ****ь! У меня телефон Nokia 3310, в нём камеры нет, — ребята начинали посмеиваться такой неловкой злобе, а азиат и не думал затихать. — И фотоаппарат к треноге от теодолита прикручен, в багажнике лежит. Плащ на себя накидываешь, вспышку в сторону отводишь и перезаряжаешь кассету под новый кадр. Мне их что скотчем между собой скрутить? У меня нет денег на дорогой телефон!
— Мужик, успокойся, — уже в открытую смеялся Бес. — Давай сами всё решим, не обидим!
— Да чё решим? — топтался в истерике на месте тот. — Заполняйте документы, говорят. А я неграмотный: читать, писать, не умею! А эти курвы в погонах работать не хотят! За что я налоги плачу, чтобы они меня как нерусского в отделение постоянно таскали, и я бы им ещё на руки отстёгивал за выпуск меня?!
Шамбала услышал рокот двигателя в воздухе и, заметив вертолёт, протянул азиату несколько крупных купюр.
— Давай по-честному, — сказал вор обычному человеку. — Ты свою вину в аварии признаёшь?
— Да. — коротко ответил тот.
— Возьми деньги. У нас к тебе претензий нет, на них свою машину починишь, ещё и останется.
Азиат изумился такому исходу неприятности, случившейся с ним на дороге, но его руки приняли дар, ощутив одобрительным хлопком по плечу и словами Беса:
— Удачи тебе, мужик. А легавым не верь. Видишь, как оно?
— Погнали. Пора нам.
Сказал Шамбала, и вместе с другом они прыгнули в свою машину и торопились улочками земли, преследуя маршрут транспорта в воздухе.

Лопасти опускали шасси на поле загородного клуба, и собиравшийся выпрыгнуть Пророк, увидев приближавшийся скоростью автомобиль, сказал:
— Взлетаем. Шамбала пожаловал.
Машина вздымалась в воздух, но заискрила винтами от пробитых пуль, выпущенных выстрелами Беса, менявшего рожок автомата на ходу. Резкий крен вертолёта в сторону, и из его салона вывалился на землю Тёма, остальные же выпрыгивали на лету через пару сотен метров, так и не сумев справиться с неуправляемым агрегатом, рухнувшим на землю и буквально вспахавшим своими ломавшимися винтами и кузовом поле для гольфа.
Бес и Шамбала видели скрывавшихся за деревьями Пророка и Бирку, пилоту повезло меньше, он погиб и догорал в объятом пламенем вертолёте. Выпавший Тёма сделал выбор не в пользу себя, а мог бы принять и другое, правильное решение. Открыв стрельбу, он получил две пули в свои колени и с диким криком боли повалился на спину. Подошедшие ребята отбросили его пистолет и, взглянув на корчившегося в муках, Шамбала спросил:
— Даню на катке... кто?
— Пророк! — кричал Тёма. — Он и Бирка! Больше никого не было!
— Тогда живи.
Послышалось ответом, и друзья возвращались в свой автомобиль, стараясь поскорее уехать, оставляя позади взорвавшийся и объятый пламенем вертолёт, сирены и мигалки спешивших патрулей полиции и собиравшихся зевак, отдыхавших присутствием в загородном клубе.

XV

Хотелось бы озадачиться вот чем. Помните навязанную нам пандемию вируса COVID-19 и связанную с ним якобы самоизоляцию, по факту же рассадку всех взаперти по домам? Я даже сейчас не о неправомерных действиях руководства страны, лишивших нас естественного и конституционного права на свободу передвижения и наложением штрафа за неисполнение преступного указа. Я даже не о беспомощности руководства страны в борьбе с этой выдуманной и псевдо угрозой, хотя бы от нескончаемого списка иных заболеваний погибает значительно большее число людей причём ежегодно и по всей планете. Когда нам кричат из Кремля о стойкости экономики, независимости её от внешних факторов и довольно мягкой, объёмной и внушительной подушке созданной запасами капиталов. И что? Пару месяцев на карантине и хвалёные запасы где...? Они вообще были? Были... растащены по карманам олигархов и чиновников - факт. Что стало с экономикой? Ей кабзда. Так какой отсюда вывод? Кремлёвские черти есть фуфломёты и  обычное вонючее дерьмо. И когда люди в регионах стали подниматься, выказывая недовольство таким поведением властей, что произошло? Правильно, на их подавление бросили легавую нечисть. Что, в последних сомневающихся мозгах резкость видения мира не предстала картиной очевидной правды? Ворьё в верхах, псы на местах, шакалы бросаются на народ, а люди для них ничто да и хрен с ними. А подогревали истерию кто, вернее сказать, что, так как это неодушевлённые существа? Правильно, насасывающие ртом и наяривающие раком в жопу СМИ, своими телевизионными балаболками - не заткнёшь.
Но задумался в пору о другом. Многие и многие помогали старикам, больным, неимущим... спасибо Вам. Но великое число было и таких, которые скупали жрачку, медикаменты в одно своё хлебало и закрывались по норам, выждать и пересидеть. Как будто эти суки собрались пережить Армагеддон и встать у истоков возрождения мира. На улицах сторонились друг друга, с подозрением и брезгливостью глядя на других, презирая всякого и подозревая чуть ли не во всех смертных грехах.
И тут вопрос. Мы, пережившие столькое и такое, мы, победившие во Второй Мировой войне с её лишениями и болью, когда же мы успели стать настолько глупыми, слабыми, злыми и ненавидящими друг друга? Когда и кто нас такими сделал? Я отвечу за вас. Всё началось с того самого комбайнера со Ставрополя с заплаткой на мозгах, начинавшего  продавать и просерать страну. Потом наследниками ему и в помощь пришли другие: Боря, Вова, прослойка - промокашка Дима и вернувшийся Вован. Они нас делали такими, но сделались такими мы... сами.
Печально, грустно это понимать. Но столько грязи в мирное время сейчас, сколько не видели тогда в войну они - наши отцы, деды и прадеды. Не стыдно перед ними, оставшимися в живых? Мне... стыдно... за всё.
Гнилое встречается везде, в каждом сословии, во всяких кругах. Подохший от руки Пустоцвета Налёт, паскудством своим оставался всё же в живых. Как? Да обычно. Задуманное им спешило исполниться собираемой винтовкой мужских рук одного из киллеров задушенного авторитета - Слюны. Собрав оружие, навинтив глушитель, проверив работу механизмов и зарядив, убийца всматривался в оптику прицела, незаметно расположившись на удобной точке: в смотровом окне чердака соседнего с летним кафе здания. Перекрестие прицела застыло на обозначенной цели, но выстрела пока не последовало.
— Привет, Муслим. — входя в кафе, говорил Пустоцвет.
— Здравствуй. Налёта ты? — поинтересовался тот.
— Я. Это он меня с зубной щёткой и подштанниками на этап спровадил и помог устроиться в колонии. Тебя, кстати, он же легавым сдал.
— Откуда инфа?
— От того же, кто тебя за меня просил, и кого ты послушал.
— Рябой, — всё понял Муслим. — Значит верно всё, и я не прогадал.
— Ты нет, а Налёт да. Теперь ты знаешь, не мой стук о тебе легавым был, я не ссучился. Перейдём к закрытию других дел.
Сказал Пустоцвет и шагнул в сторону Муслима, желая присесть за столик напротив к тому. Только лишь шаг успел он сделать, как тут же грудь вора расплывалась красным пятном на белоснежной рубашке. Взглянув на себя, «законник» не обратил внимания на опрокидываемый столик и спешившего к нему Муслима, не замечал встававших за ним спинами «живой стены» в прикрытии охраны.
Он оседал на руки друга и прошептал последними словами своей жизни:
— В расчёте?
— Нет, Пустоцвет, — последовало ответом. — Теперь я в твоих должниках.


ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

I

Опустошённые улице порядком приелись своей красотой многим жителям столицы, предпочитавшим вечерней кутерьме уединённое расслабление в квартирах. Поднявшийся ввысь месяц светил в окружении хоровода звёзд, перекликаясь с зажигавшимися огнями в окнах и змейкой фар на дорогах авто, расползавшейся под светофорами в разных направлениях. Освещаемые фонарями, стоявшими вдоль извилистой тропы, по аллее парка, не желая уходить в сон и отдаваться неуклонно приближавшейся ночи, неторопливо гуляли, взявшись под руки, Андрей Иванович со своей супругой:
— Так, незаметно для себя, мы перебрались в нашу городскую квартиру, оставив загородный дом. — немного даже тоскливо произнесла Мария Валентиновна.
— Тебе здесь не нравится? — переспросил её муж.
— Что ты? Но мы же строили его специально для того, чтобы отдохнуть от шума и наслаждаться уединением с собой и окружающей нас природой. И вот уже несколько недель не покидаем городской суеты. Много работы?
— Сопровождаемых её дел, — пояснил политик. — До основного рода деятельности часто попросту руки не доходят.
— Всё так серьёзно?
— А ты вокруг посмотри. Народ становится всё более недоволен своей властью, и работа пропагандистской машины беспрекословным движением прежде теперь уже упирается в стену возмущения людей. А они ведь могут и объединиться.
— Что значит объединиться? — недопоняла неким возмущением женщина. — И что тогда?
— Маш, ты серьёзно? Ты не складываешь все действия и не получаешь после знака равенства итоговый результат?
— Ты о чём?
— Об элементарном, — ответил Андрей Иванович в общем и стал разъяснять более детально. — Сначала уничтожили систему высшего образования, одним дураком из правительства сказавшего, что столько образованных людей с дипломами ВУЗов нам ни к чему. Затем дошкольные учреждения.
— С ними-то что?
— А их попросту не остаётся, Маш. А то, что есть, является, по факту, местом передержки ребёнка, где им не занимаются и не хотят этого.
— Так было всегда... — противилась пониманию женщина.
— Нет, — ответил здравомыслием её муж. — Так стало теперь. И сейчас идёт активное уничтожение школы. Всё это не может не влиять на тех, у кого дети. А их в стране большинство. Плюс пенсионная и иные реформы, активность и наглость олигархов, чиновников, судей, силовиков в стране... Нас скоро сомнут, Маш.
— Андрюш, просто кое-где надо нажать на людей, чтобы посговорчивее были, прижать появляющихся лидеров. Это разобщит их, ослабит, приструнит страхом.
— Уже не получается, милая, уже не выходит. Мы сейчас с такой силой давим, что выдержать невозможно, а народ не только не сдаётся, но ещё скалится в ответ и даже нападает.
— Их лидеры... — предлагала варианты жена чиновника.
— Сажаем, блокируем счета, угрожаем родственникам,... — Андрей Иванович на задумчивое мгновение стих и продолжил. — Родственников прячут, деньгами с ними делятся люди так, что лежащее на счету - копейки.
— Но ведь это же должно пугать остальных?
— Должно, как мы рассчитывали. И поначалу действительно срабатывало, но сейчас такие действия только раздражают и ещё более озлобляют людей в адрес властей.
— Они же любят президента.
Словно последним аргументом в защиту бросалась Мария Валентиновна, и последовал сухой правдой, но ёмкий истиной ответ:
— Чушь. Давно уже нет.
— А рейтинги? — изумлялась она.
— Ложь. Поддержки первого лица государства уже давным-давно такой как прежде не стало. И знаешь, что самое интересное? — политик посмотрел в заинтересованные глаза супруги и ответил ей на свой же вопрос. — Спецслужбы провели секретный опрос населения, и по нему выяснилось, что рейтинги первого лица государства, будь выборы теперь или чуть позже, невозможно было бы подкорректировать в желаемую сторону до необходимого результата не потасовкой этих самых результатов, не устранением бюллетеней «против» и замены их на «за». Шансов у него никаких и при любых обстоятельствах.
— Это потому сейчас все так засуетились, начинается такая возня, и в стране происходят такие события?
— Русский медведь просыпается, Маш. И не дай нам бог увидеть его в действии через народный, беспощадный бунт.
— О господи, думаешь, до этого дойдёт?
— Всеми предпосылками. Но завуалированность картинки для большинства, вероятнее всего представится несколько иными событиями. Глава государства покинет свой пост красиво, сославшись на какие-то недоработки, недочёты, просчёты и, вероятно, своё здоровье, не пикнув даже о правде, происходящей за его спиной. Это будет хорошо, чтобы не проливать в стране кровь, и многим чиновникам пойдёт на руку, сумеют сохранить за собой свободу и всё похищенное во время работы на государственном посту.
— Андрюш, ты меня пугаешь. Неужели всё так плохо?
— Всё ещё хуже, милая. По крайней мере, для меня. Этот просыпающийся бурый символ страны страшен, но более ужасен и не залегавший в спячку медведь-шатун.
Всё поняв, жена чиновника не могла не спросить мужа:
— Тебе кто-то угрожает? Кто?
Детали рассказывать политик не стал, ответив слабым гневом, лёгкой растерянностью и такой же беспомощностью:
— Воры.

II

Не всегда всё случается по нашим задумкам: хотелось бы одного, а получается другое. Отчаиваться? Не стоит. Сдаваться? Не сметь. Чем хуже жизнь с тобой поступает, тем больше с неё после спрос. И ей придётся ответить и воздать тебе по полной, с верхом чарку наполнить добра и замереть на месте, опустив глаза в ожидании, пока ты не напьёшься, чтобы после молча и покаянно налить добавки и также встать. Поздно не бывает никогда, бывает только преждевременно,... но не часто.
Объединившись тем, чем не хотелось бы, Барс, Шамбала, Бес, Рино, Рамзан и Муслим встречались там, куда привёл их долг, долг простится и отдать последнюю дань памяти - на старое городское кладбище. На подставках, в двух гробах, лежали Пустоцвет и Краз - усопшие «законники».
— Здесь давно захоронения не производят, — нарушил тишину окрестных могил и молчавших авторитетов одетый в чёрную спецовку работник кладбища - Митяй. — Не знаю, сколько вы заплатили нашему главному, но за два места видимо немало.
Барс грозно посмотрел на небритого мужчину, заставив того заткнуться со своими меркантильными мыслями и денежными вопросами, протянул ему несколько тысяч и сказал:
— Вали отсюда.
— А как же закопать? — растерялась тот, но суровый взгляд Барса заставил его схватить купюры и вместе с коллегами по рытью могил быстро свалить тропинками меж высоких оград.
Они ещё стояли какое-то время в молчании и без движений, лишь чёрные костюмы собравшихся мужчин и галстуки немного колыхались порывами провожавшего в последний путь воров ветра.
— Вместе хороним, рядом.
Прервал тишину Рамзан, и Бес дополнил:
— Так совпало.
— Муслим, как его?
Поинтересовался о смерти Пустоцвета Шамбала, и был такой ответ:
— В спину... пулей. Она предназначалась мне, но забрала с собой его. Если бы кого-то из нас и никак иначе, я бы предпочёл вместо него.
— Минус двое... наших.
Произнёс Барс, и вновь всех оглушило гнетущее молчание, спустя секунды с начала которого отзывался уже Рино:
— Мент родился. Так, кажется, говорят, когда воцаряется тишина, — авторитет грустно выдохнул и добавил. — Про воров таких лепетаний не ходит, они рождаются тихо, незаметно, в обычной семье. Чтобы спустя годы стать тем, за кем легавые стопчут ноги и вспотеют щеками под фуражкой, гоняясь, пытаясь поймать или проще... убить. Двоих не стало, значит, где-то другие родились; значит, продолжится, не затихнет; значит, будет, кому передать свои опыт и науку о жизни; значит уже есть те, кто противопоставит себя паскудству ублюдков, встанет против них с пером... и победит.
Словно началом прощания прозвучали слова, и уже каждый говорил очерёдностью от себя:
— Спите спокойно, воры. Вы сделали своё дело, остальное предоставьте нам. — Барс.
— Вам нужно отдохнуть, нам отомстить и довершить начатое. — Шамбала.
— Простите и прощайте. — Бес.
— Землю пухом, облака блаженством. Справедливостью Аллаха, в вечный путь. — Рамзан.
Оставался только Муслим. Он подошёл к Пустоцвету, снял с себя воровской перстень и надел покойному на палец, произнеся так, чтобы слышали все, включая небо:
— Вором был! Вором и уйдёшь! Вором жил! Человеком остался! Прости, Пустоцвет. Прости, брат.
Последние взгляды в лица своих, крышки сверху закрытием и стук по гвоздям, гробы в могилы и горсти земли на них. Они... в чёрных отглаженных костюмах, начищенных до блеска туфлях и белоснежных сорочках своими руками закапывали друзей; своими руками укрывали их теплом земли, провожая к небу; своими руками... своих же... они. Кресты в ноги, цветы на холмы, снимка фото не надо, менты разворошили бы твари, пока было нельзя и тому увы.
Стоя рядом плечом к плечу, справедливые авторитеты самого жёсткого и сурового мира - криминального разлили по стаканам водку и, склонив головы почтением к друзьям, прощались с теми мыслями воспоминаний, чтобы минуту молчания спустя опрокинуть махом до дна и взглянуть на две такие же тары, но приготовленные им,... стоящими на могилах.


III

Похороны друзей, упадок настроя привели Рино в недорогой, но довольно уютный бар, раскинувшийся одноэтажным сооружением почти что за городом, выгодно располагаясь аккурат со стоянкой фур и прилегающей федеральной трассой. Примыкавшая гостиница принимала своими номерами усталых водителей, а бар утолял их желание отдохнуть рюмочкой, стопкой и ненавязчивостью лёгкого поведения имевшихся в изобилии жриц любви.
Сумрак и тишина вечерней улицы сменились полумраком и музыкой игриво настроенного заведения, в которое и входил авторитет. Столик потише и ближе к окну, заказ был исполнен, всё стояло перед ним, и запотевший холодом графин журчал водочкой, переливавшейся в рюмку. Выдох в сторону, мгновением замер, и горло мужчины ощутило приятное проскальзывание сорокаградусной в живот. Вдогонку ей тут же вторая и приятный хруст огурчика разбавил горечь во рту и задумчивый взгляд Рино в смолкавшую вечернюю кутерьму. Выпить, расслабиться и отдохнуть, все, что порой необходимо человеку.
Тембр игравшей мелодии не давил на мозг, не резал слух и не докучал своими мотивами, располагая к одиночеству и нежеланию рушить его чьей-то компанией. Подобные минуты ценны ещё больше тем, что во время их протекания, сама жизнь садится рядом и кладёт голову тебе на плечо, позволяя расслабиться от её неурядиц, передохнуть и будто задать ей вопрос: нахера?
Но она «вскочила» живо и потекла своим чередом, так и не дав ответа, массовым появлением шумной компании парней и снятых ими шлюх.
— Здесь и посидим! — кричал явно выделявшийся лидерством из них - Микс. — Давайте, заказывайте пока, а мы сдвинем столы!
Смех проституток заглушала становившаяся громче музыка, и компания, частью своей, приблизилась к смотревшему в окно Рино.
— Слышь, дядя, — обратился с пренебрежением к нему Микс. — Допивай свой стакан, ссыпай закуску в карман, на улицу дожуёшь, и сваливай отсюда. Ты нам здесь мешать будешь.
Ценные минуты улетучились, раздумья обернулись из грёз в реальность, и авторитет просто вставал,... вставал и уходил, ничего не сказав, никак не ответив и не отреагировав.
Скрежет стульев и столов об пол, всё составлено ближе к барной стойке на много мест, которые и заняла собой шумная компания из борзых и потаскух. Бабам шампанского, себе коньяка, жрали они словно после отменения сухого закона.
На улице, Рино недолго покурил у своей машины, взял из багажника гранатомёт и вернулся в заведение, чтобы с одного залпа в центр толпы разнести их и кабак... к ***м.

IV

Выбираться из города после того, что случилось, было необходимо, но только по уму. Испарившаяся сакральность место пребывания и пожаловавшие незваные гости, заставили Рябого ретироваться и сменить местонахождения. Однако прежде образовалась дилемма: как оставить за плечами маленькое, перекрытое въездами и выездами полицией муниципальное образование? Приказы ли вышестоящих, мозги ли исполнителей под погонами, но почему-то в подобной ситуации блюстители закона непременно стоят вдоль дорог, как шлюхи, только девочки красивые и от них есть польза. Покинуть же любой город, нужно чуть-чуть постараться и выйдешь близлежащим к спальному району пустырём или полем к пролегающей мимо трассе. Помашешь, любым органом, безмозглым с кокардой, тормознёшь неравнодушного водителя и автостопом по стране.
Помочившись в посадке, встряхивая и одновременно помахивая им мусором, Рябой поднимался из кювета на гравий обочины. Подняв руку перед приближавшейся фурой, вор услышал гул стопором колёс, и, немного ускорившись шагами, уже влезал в кабину авто.
— Под вечер в дорогу?! — интересовался у него мужчина лет сорока за рулём.
— Да вот прокатиться решил, а автобусы уже не ходят. — отшутился подобранный на трассе попутчиком.
— Роман. — представился водитель, но получил только рукопожатие в ответ, без взаимного представления.
Дорога короталась обрывками беседы, свет фар пробивал опустившуюся мглу, и начавшийся дождь, молотивший по стеклу и железу кабины, сморили Рябого в сон. Роман с улыбкой поглядывал на неподготовленного к долгому маршруту незнакомца, затем включил прикреплённый к торпеде планшет и, открыв приложение YouTube, заинтересовался одним из стримов.
В прямом эфире отвечал на вопросы своих подписчиков, читателей, всякого уделившего ему внимание тот самый автор, книгу которого не так давно купил Рябой, оказавшись на её презентации и услышав слова написавшего её. Добавив звук, водитель услышал:
— Я был готов к такому повороту против меня дел, — говорил автор книг и стрима, — Но я не собираюсь отступаться. Мне неприятно видеть, знать, как сотрудники правоохранительных органов нарушают права наших граждан и нас с вами. На одиночный пикет против произвола президента, на что, кстати, все имеют право, ибо это и есть свобода слова, стянулись около десятка сотрудников полиции и прокуратуры. Были все: от работников ДПС до убойного отдела, от сержанта Росгвардии до нескольких майоров. И против них лишь пацан с плакатом, просто стоявший, молчавший и тем самым высказывавший свою гражданскую позицию. И так по стране везде, — на экране бежали строки вопроса, и, прочитав его, писатель держал ответ дальнейшим. — Что вы думаете о том, чтобы сделать российский интернет аналогом мировому? Я так понимаю, меня спрашивают о законопроекте, призванным защитить нашу страну от якобы угрозы отключения от мировой цифровой паутины. Это всё чушь и очередные бредни властей. Единственная преследуемая ими цель - ни что иное, как взять интернет под свой контроль, как уже сделано с телевидением, газетами, журналами, радио.
Рябой сквозь сон услышал знакомый ему голос и, приоткрыв глаза, поглядывал в экран гаджета, слушая, что говорил ведший стрим:
— Вот вам простой пример. Рейтинги клоунов якобы аналитических, по факту пропагандистских передач, стали резко падать, и это стало очевидно хозяевам Кремля. И что произошло? Намекнули, что подаренные им миллионы, как легко пришли, так легко могут и уйти. И это очень сильно напрягало таких, к примеру, как обоссаный клоун, вечерний мудозвон, маэстро кожаной флейты с федерального канала, резко кинувшегося завоёвывать YouTube. Но нюанс в том, что в телевизоре они устроили всё таким образом, что противного им мнения попросту нет, а в YouTube им не только отвечают, но и дают понять, что они есть ничто и звать никак, не стесняясь в выражениях и множеством, множеством роликов.
— Да это понятно.
Отозвался крутивший руль Роман и хотел было выключить стрим, но услышал к себе от буркнувшего ему Рябого:
— Дай послушать. Интересно.
— Интересно, конечно. Но он говорит очевидные вещи, хоть и чистой правдой.
— А её никогда не грех услышать вновь. Всякий отважившийся на это заслуживает неподдельного уважения к себе. Я знаю его, читал написанную им книгу, и мне понравилось.
— Я тоже читал, про честных воров и обычных пацанов - дерзкий посыл в лицо власти и силовых структур. Про жизнь пишет: истиной, правдой, честно. Не врёт людям за хороших сотрудников МВД, расследующих преступления. Справедливостью их рубит, жизненностью, фактами подлинных дел и отношения к ним со стороны простых граждан.
Ответ Ромы прозвучал, и с экрана зачитывался новый вопрос и гремел ответ писателя:
— А как ты относишься к тем, кто действительно прежде в своей жизни сумел сделать хоть что-то, но значимое? Вроде артистов, космонавтов? К их делам прежде... с уважением, к ним самим теперь... с отвращением. Их власть продажно - паскудная все эти годы холила, лелеяла, кормила и имела в зад, они и позабыли о том, что из народа. А теперь, когда этот самый народ поднимается против бесчинств и преступлений в свой адрес, эти чесоточные в испуге существа лают на нас неприкрытой и смешной пропагандой.
— И вновь политика... — немного задумчиво протянул интонацией Рябой.
— Да какая там политика! — возразил водитель. — Одна только партия во главе всего. Единопидоросы. Вставай в наши ряды, стань такой же сволочью и брезгливым для народа. Раздавай листовки, и будет тебе счастье. Единопидорос - мурло сегодняшнего дня! — словно лозунгом продекларировал он. — Всю жизнь суки угробили, шансов никаких в стране. Школу закончил и решай, кем быть. На завод идти и копейки в дырявом кармане считать, да в голодные глаза жены и детей смотреть; к ворам податься, чтобы достойно жить; или опаскудиться под погоны встать.
Рома показал имитацию плевка в окно и услышал от попутчика рядом:
— Ты выбрал кабину фуры.
— Водила! — с улыбкой на лице и стуком ладоней по рулю признался тот.
— Вор, — ответным откровением представился незнакомец. — Вор «в законе» - Рябой.
И как вы думаете, какая реакция была у обычного человека, водителя, работяги, встретившего вора на вечерней дороге, а? Страх, презрение, ужас, паника, истерика, желание бежать, как нам представляют везде и отовсюду, позиционируя их недолюдьми? Нет. Рома обрадовался такому попутчику и всего лишь сделал, что улыбнулся ему и продолжил свой долгий в ночь маршрут.
Слышите вы, черти у власти?! Порядочными ворами простой люд не брезгуют, он их уважает! Уважает и всегда поможет. Им, не вам!

V

Раздражённым, суетливым действиями за рулём, Пророк гнал свой внедорожник по одному из центральных проспектов. Агрессивно перестраиваясь из ряда в ряд, «святая» падла подрезала всех, разогнавшись до неприличного.
— Пророк, сбавь обороты. — немного перетрухал сидевший рядом Бирка.
— Заткнись! — гаркнул на приятели мессия.
Он словно старался успокоить нервы скоростью и возмущёнными сигналами клаксонов к себе. Но широкая дорога сужалась полосами и почти стопорилась образовавшейся пробкой. Скорость таяла, нервы не ослабевали струной, и «помазанник божий» вынужден был стать как все, положив стрелку спидометра практически до нуля.
— Вертолёту расстроился? — интересовался Бирка. — Не переживай, купим ещё. Можем даже с охраной в воздухе кружить. Помнишь, как раньше?
— Не в тарахтелке дело, — отозвался-таки Пророк. — Хрен с ней с жестянкой с пропеллером. Просто надоело без продвижения вперёд.
— Так поехали. Чё встал? — ёрничал его приятель, показывая на ускорившийся, хоть и немного, поток.
— Не о том, об ином движении.
— Так отмашку же дали, тебе же звонили и сказали, что пора.
— Пора было раньше, а теперь как бы не было поздно.
— Что-то ещё, Пророк? Чего-то не знаю?
— Да знаешь ты всё, — «святой отец» немного поиграл скулами в гневе и хрипом в голосе добавил. — Нужно собраться, одни потери, проигрыши и всё только в нас. Собраться, не раскисать и ответить.
— Ответим, Пророк, не напрягайся. Дадим о себе знать, напомним, не парься. Слушай, а может ты нервный такой из-за предстоящей свадьбы, а? Ты не забыл о ней, кстати?
— Не забыл. Чё там с ней?
— Давай расскажу, — говорил, словно о своём торжественном мероприятии Бирка. — Как ты и просил, всем занималась Юля... сама. Размах её мысли по поводу грандиозности события пришлось немного притормозить, а то бы твоя оставшаяся на счетах касса не потянула бы всех ею представляемых желаний.
— Ты не расстроил её? Вежливо сделал, как я просил? 
— Галантно, Пророк. Так, что ей показалось, будто она сама приняла все решения, в её голове они родились.
— Самое главное. Так что там будет?
— Она хотела как на Западе, с репетицией. Я подвёл к тому, что экспромтом будет интересней.
— Так что к чему? — не терпелось мессии.
Бирка сказал:
— Гостей будет... вся города и области верхушка. Они теперь смотрят на тебя снизу вверх и твоё общество для них - награда. Причём довольно выгодная и максимум ценой.
— Взаимовыгодная, — поправил приятеля «помазанник божий». — Что придут мне тоже в плюс, увижу своих будущих холуёв, кто мне обязан станет.
— Так вот, торжественная часть церемонии бракосочетания состоятся, где бы ты думал?
— Не томи.
— На верхнем этаже, в люксе Гранд отеля! — дикой радостью огласил Бирка. — А знаешь, чем он помнится у всех?!
— Кажется, догадываюсь.
— Ну...!
— Кронос. Именно там сидел его Совет, Совет разгромленной Шамбалой и Бесом империи их же врага.
— Точно! Представь как символично, как мистически странно, как образно и драматично красиво.
— Праздновать там, где погибало детище одного, возрождаясь схожим, но другого, более сильного врага.
— Ага... — ухмылялся зубами напоказ Бирка.
— Это кощунственно, мой милый друг, по отношению к Бесу и Шамбале. Но это приятно, делать и ощущать их душевную боль. Напомни мне, когда я женюсь?
— Послезавтра, Пророк, послезавтра.
— А костюм у меня есть?
— А как же? Пошит, отутюжен и дожидается в приходе.
— Хорошо, — возвращался благодушный настроением мессия, — Да когда же эта пробка рассосётся?
Опустив козырёк от слепивших глаза солнечных лучей, он прочитал на прикреплённом с обратной стороне листе одно только слово, пропечатанное огромными буквами: «БУМ!» Глаза «святого отца» налились гневом, и всё понявший Бирка, сказал испуганно:
— Бомба.

VI

Ей уже не терпелось, её просто трясло и не позволяло сидеть сиднем, заставляя бежать, но Аня ждала, ждала возвращения мужа и беседы с ним. Дверь захлопнулась шумом, и Бес входил в гостиную, уже видя спешившую к нему навстречу жену.
— Ты вернулся?! — воскликнул она и бросилась ему в объятия.
— Что-то случилось? — не понимал мужчина. — Меня не было-то не так долго. Такая реакция приятна, но...
Аня думала, как скажет супругу и что. Но вот увидев его, когда было самое время, её мысли перепутались, язык онемел, и девушка просто заплакала, заревела навзрыд. Схватив её за плечи, испугавшийся дурного Бес крикнул:
— Что случилось?! Где Оля и дети?!
Анюта расплылась улыбкой, заставив мужа немного успокоиться и сквозь комки в горле от не прекращавшихся слёз, произнесла:
— Я видела нашу с тобой дочку.
— Какую дочку? — в конец перестал что-либо понимать Бес.
— Нашу. Там.
— Где?
— Там, — продолжала бестолковить она. — Поехали?
Порой слова не нужны и они даже лишни. Нужно просто довериться, тем более если не своей, то родственной душе. Весь путь до детского хосписа Аня провела убегающим далеко вперёд взглядом, опережавшим отстававший за ним автомобиль с собой внутри. Бес видел её такой впервые и не лез с глупыми вопросами, просто понимая, что то, что происходит - единственно важное и необходимое теперь.

В хоспис они заходили вместе, но, увидев Валерию Михайловну, Аня бегом помчалась по коридору к ней.
— Здравствуйте. Вы, как и обещали, опять к нам?
Спросила женщина, но услышала лишь запыхавшееся:
— Где? Она спит?
— В своей кроватке.
Аню больше ничего не интересовало. Она слегка волнительно, робко и будто испуганно входила в одну из комнат и замерла на месте, увидев лежавшей на боку мордашкой к стенке спавшую девочку. Ощутив на себе прикосновение за плечи Беса, девушка услышала от него:
— Это она?
Только вновь начавшиеся слёзы дали ответ, и Аня потянулась к ней. Нежно взяв дитё на руки, красавица по-матерински прижала её к себе и, поцеловав, прошептала:
— Наша доченька.
Кто были в комнате - палате, пришедший медперсонал, все видели реакцию ребёнка, проснувшегося и обнявшего её - свою маму. Вопросы? Их не возникло. Бумажный бюрократизм? Да нахер его. В нашей стране всё через жопу, спасибо её руководителем, «светочам мозгов» - интеллектуальному и духовному дну.
Бес всё понял, взглянув в заплаканные глаза уже двоих ему любимых: заплаканные жены и крошечные счастьем дочки. Проводимый медсестрой, он обо всём договорился с главврачом, пообещав в недельный срок оформить документы на удочерение, что и было сделано... уже через четыре дня. Но тогда, доктор ещё и сомневался, пока не увидел малыша на руках обнимавшей его женщины. Он разрешил её забрать, забрать кроху, но  наказал настрого: привозить на лечение, ведь у неё был рак.

— Поздравляю, ты стал вновь папой. — говорила Аня уже глубоким вечером мужу, глядя как малышка засыпала в кровати, меж них.
— А я тебя, с появлением дочки в нашей семье, мамочка наша. — отвечал шёпотом Бес.
Так они и лежали: молча в темноте, не смея лишний раз пошевелиться, чтобы не потревожить маленькое тельце сопевшего во сне ребёнка, обретшего родителей и новую для себя жизнь.

VII

Этого гостя город ждал давно. К нему, уставшему от крови, нападок со стороны скотов и их властных покровителей, пользовавшегося лишь воровской стеной из защиты от бесконечного произвола, беззакония и самоуправства, спешил тот, кто обязан был расставить всё по своим местам, рассадить виновных по пикам, воздать каждому, что и насколько тот заслужил. К городу взлётов и падений, славы и позора, смерти и возрождения спешил Рябой.
— Здесь притормози, я сойду. — просил он водителя подвозившей его фуры.
— До центра ещё порядочно. Я подброшу, мне как раз туда. — отозвался тот.
— Не стоит, Ром. Меня ожидают.
Парень увидел на съезде с дороги, в «кармане» её, несколько дорогих авто и топтавшихся рядом, явно не из простых мужчин. Всё поняв и не задавая глупых вопросов, он останавливал свой длинномер, и, прежде чем уйти, Рябой сказал так:
— Благодарю за отклик на вытянутую на трассе руку, что подвёз; за тёплую компанию и откровенный диалог; за здравый смысл видения жизни и не боязнь открыто обо всём этом говорить.
На торпеду немного купюр и лишь ответом:
— Денег не возьму. Забери.
— А это и не тебе, детям своим конфет купишь.
Стук захлопнувшейся двери кабины и «законник» подходил к встречавшим его.
— Шамбала, Бес, Барс, Рино, Рамзан. — уважив каждого поимённо, произнёс он, пожимая их руки.
— С прибытием, Рябой. Почему один? Где Шептун?
Интересовался Барс, получив ответом:
— Там, где нас с ним нашли. Пришли четверо, уходил я один. Кто подослал, ещё предстоит узнать. Где Пустоцвет?
— Не будет его, не дождёшься.
— Похоронили вора, — вступил в диалог Шамбала. — В городе Муслима, вместе с Кразом, с пару дней, Рябой. Ты разминулся, не успел.
— Твою мать, я рассчитывал на него и его возможности, — обозлился возмущением «король» среди всех. — Теперь будет сложнее.
— Говори, что делать. Страха нет, силы в порядке, людей хватает, всех порвём.
Ярость, настрой и запал горячего кровью кавказца были понятны, но Рябой всё же чутка притормозил:
— Погоди, Рамзан. И для твоей решимости место найдётся и для твоих, Рино, спецов дело есть.
— Мороз столицу навестил, — отвечал тот. — Белокаменная золотыми куполами становится стеклянной и бетонной. Он слышал всё, что было сказано до той поры, как не увидели его.
— Дальше.
— Мой человек ушёл, и это главное. Известный нам политик встречался с ровней себе, но из-за рубежа и кое с кем из олигархов.
— Ну, это понятно, без них никуда.
Вступил в диалог Бес, и Рино продолжил:
— Они на измене, но прятаться не хотят.
— А им и некуда, — ответил Рябой. — Везде найдём. Да и выхода у них иного нет, кроме как нападать.
— А нам что отбиваться?
— Нет, Рамзан, и тебе понравится необходимое сделать. Но сначала... хотелось бы сместить верхушку, чтобы никто больше не мешал нам в этом многострадальном городе. Всё, хватит. Рино, твой человек должен пробраться в дом Губернатора и установить там жучки. Нам нужно видеть и слышать.
— Сделаем, Рябой. — ответил тот.
— Барс, как с Кразом?
— Вопрос решаемый. С Лукой разберусь.
Кивок согласием головы и новое обращение «короля» воров:
— Шамбала, Бес, как семьи?
Улыбками ответы и тишина.
— Рамзан, хочешь крови?
Справедливый кавказец блеснул в глазах гневом в ответ и предвкушал свой выход, своё право спроса. Ему ещё предстояло сыграть важную веху во всей этой истории, но тогда, тогда все авторитеты стояли кругом, молча глядя друг на друга, на каждого, кто остался живым.

VIII

Что выделяет одного человека из толпы или является отличием всех ото всех? Цвет кожи, язык, уровень достатка или география проживания? Что обуславливает нас как самобытную единицу и неповторимую личность? Всего лишь линия убеждений, вера и самоопределение.
Хотите быть как все? Станете серой массой. Хотите мыслить как другие? Будете безъидейным меньшинством. Желаете следовать за лидерами? Похромаете в стаде таких же блеющих. Станете верите лжи? Томиться вам осадком интеллектуального дна.
Голосование, мнение всех и принятие его результатами решения - на благо большинства. Так, кажется, в самой основе своей понятия «демократия». Но нет, всегда и неуклонно, повсеместно и всех времён, правило неизменно меньшинство, никак не иначе и также теперь. Не забудем о другой истине, о так популярным теперь в зад давании. Да, тут ничего не поделать, дырявость сейчас в моде. Перемножил эти оба фактора, основания есть. Чтобы итогу? Верно. Нами правят педики.
Но главное другое, главное не стать как они, остаться натуральными, в том числе мозгов, сердца и души. Не спаскудится до гнили, не опуститься в поклоне скотам, не дать слабину в бою этим мразям, жить и рвать их, рвать на куски, помогая подняться тем, кто сражается рядом, но упал бессилием, протянуть им руку, подставить плечо и вышибать дерьмо всех цветов радуги из паскуд, что дерзостью глупо против пошли.
Понять-то это не сложно, вот сделать... А что сделать? Что, собственно, способно остановить? Страх? Пусть засунут себе в жопу придумавшие его. Долг? Пусть идут нахер вменяющие всякому разную чушь. Обязанность? Я с суками двусторонние договора не заключал. Мораль? Только не надо здоровому душой человеку о ней рассказывать, он поболе вас, говорилок, знает о ней. И снова закон? А я не хочу подчиняться тем буквам в слова и строчки, которые превращают меня в немое ничто и вменяют мне хренову тучу обязанностей, отнимая при этом даже естественные по праву рождения права.
Так что, педики у власти, их прихлебатели и шестерня, идите дружно нахер. А когда дойдёте, упрётесь, сворачивайте влево и шагайте на ***, там ваша конечная точка дислокации. Это к вам простой посыл на всех языках многонационального народа многострадальный земли Руси-матушки.
Не потерять себя, не разменять напрасно; быть тем, кем предназначено и не свернуть с пути,... без исключений уготовано лишь вору, ему свою жизнь таким пройти.
Рихтуя удар за ударом челюсть Слюны, Муслим чувствовал незримое присутствие Пустоцвета и старался вернуть ему, спасшему его жизнь, долг. Ещё удар, зубы наземь вместе с кровью, очередной... и вместе с ним переносятся в бок. Киллер тянулся к «законнику» сопротивлением горло душить, но авторитет перехватил его правую руку и, заломив, хрустнул костью в локте.
— А-а-а!!! — завопила болью мразота.
Но это было лишь начало. Муслим перекрутил её мясом и оторвал с кожей, воткнув обладателю его же кулаком кляпом в пасть. Левую руку ломал в предплечье, сказав своим людям сквозь гнев предыхания:
— Всё подготовили?
— Да, всё, Муслим. — отвечал стоявший возле пустой бочки крепыш со шрамом на левой щеке.
— Тогда приступайте. Как я и говорил, чтобы только одна голова.
Слюну подняли с земли и засунули в бочку. Держа за голову, чтобы не утонул, заливали тару раствором цемента.
— Сделай ему укол, чтобы не сдох.
Приказал Муслим, и крепыш вогнал за ухо Слюны иглу шприца, введя содержимое в держащегося сознанием киллера.
— Несмываемый маркер, — приказал вор и, получив тот красным цветом, разукрасил морду убившего Пустоцвета под клоунский макияж. — Как только раствор застынет, бочку на середину залива, пусть рыбы и дайвингисты поржут.
В той последовательности всё и было выполнено, Слюна уходил под воду ещё живым. Сверху виднелась стремившаяся ко дну макушка киллера, но перед глубинными обитателями предстала иная картина: пускавшего пузыри, торчавшего лишь головой из забетонированной бочки киллера - клоуна... Слюны.

IX

Столпотворение на дороге исчезло не рассосавшейся пробкой, но разогнанной подсуетившимися на вызов о заложенной взрывчатке в одном из автомобилей соответствующими службами. Мигавшие скорые, пожарные расчёты, перекрывавшие подъездные пути патрули полиции не могли не привлечь внимания собиравшихся со всех сторон зевак. К оцеплённому автомобилю с остававшимися внутри Пророком и Биркой косолапым шагом шёл наряженный в защитный костюм в шлеме с непробиваемым для взрыва стеклом сапёр.
— Бутылка кефира, полбатона. Бутылка кефира, полбатона, а я сегодня дома, а я сегодня дома один. — напевал, словно и не находясь на волосок от смерти, Бирка.
— Ты чего весёлый такой? — беспомощно, но раздражённо, интересовался у него мессия.
— А чё грустить? Сейчас сапёры пошукают под днищем, провода от детонатора отцепят и дальше поедем.
— Ага, или полетим. А если не справится, или обрежет не те, что надо?
— Тогда это воплощение для нас с тобой, Пророк, будет окончено. Разорвёт в клочья. Разве не весело?
— Знаешь, Бирка, и впрямь довольно забавное ощущение, остренькое такое, необычное своей новизной.
— Никогда не смотрел в глаза смерти?
— Никогда не сидел жопой на взрывчатке.
Пояснил мессия, и приблизившийся к ним сапёр удивился тому, что видел в салоне автомобиля. Вместо испуганных, обязанных тревожиться за свою жизнь людей, он услышал громкий смех и отъявленную, неприкрытую радость.
— Бирка, хорош ржать! — не мог сам остановиться от смеха Пророк. — А то этот в шлеме сейчас подумает, что мы пошутили, вызвав его, развернётся и похромает отсюда обратно!
— Да и хрен с ним! — заливался гоготом тот. — Пусть кондыбает! Рычаг в положении драйв, гашетку в пол и тараном в легавых! Вместе подохнем!
Нет не истерикой, не диким ржанием заходились они, пока сапёр опускался на колени и заглядывал под днище их внедорожника, где и увидел то, что могло взорвать транспорт с его седоками в воздух и в лоскуты.
Немного стихнув эмоциями, Пророк сказал:
— Тормознись с перспективой, успеем всегда. У меня ещё свадьба на днях, мне на ней предстоит быть одним из главных, наравне с невестой.
— Это да, — утихомиривался Бирка. — У меня на ближайшее время тоже совсем другие планы.
— Какие это?
— Романтические.
— А я и смотрю, ты чего-то забыл скулить в переживаниях и воспоминаниях об украденной из прихода красотке. Как её звали? Кристина, кажется?
— Смену нашёл. Хороша...
Бирка посмотрел в сторону и увидел шедшую за натянутой в ограждение линией Чёрную вдову. Словно почувствовав на себе пристальный взгляд, леди-смерть, не останавливаясь, повернулась к скоту и послала ему воздушный поцелуй, и вдогонку свою нежную улыбку алых от помады уст.
Как же мрази хотелось выскочить из авто и догнать её, схватить и вожделенно обнять, прижать, целовать,... но подъём жопы равнялся полёту в небо, и Бирка сидел, сидел смирно на месте, как пёс.
Минёр поднялся с колен и, держа в руках обезвреженное устройство, постучал в стекло двери Пророка. Опустив его, мессия спросил пренебрежением и хамски:
— Всё, разминировал?
— Вас не хотели взрывать, — ответил тот. — Мощности тротила хватило бы на танк, но провода и детонатор были не подсоединены.
— И чё это значит?
— Вас хотели напугать или не успели закончить установку взрывчатки.
— Напугать, говоришь, — задумался мессия, но выйдя из ступора, сказал. — Ты закончил? Тогда иди нахер.
Сорвавшись с места пробуксовкой, «святой отец» рванул сквозь оцепление полиции, оборвав ленты ограждений и разогнав отпрыгивавших в стороны блюстителей правопорядка.
С ним поиграли, поиграли хорошо, предупредив, что может статься... в любой момент, чтобы «святой» не расслаблялся. Почувствовав адреналин и себя, не таким уж и защищённым, «помазанник божий» вновь гнал на полной скорости по проспектам и улицам города, словно стараясь убежать от смерти, от стыда за то, что она всё чаще стала подкрадываться к нему в последние дни, уже дышать в затылок мессии и наступая тому буквально на пятки.

X

Раз уж Рамзана подталкивал в бой его неукротимый, безудержный суровостью нрав, Рябой предоставил возможность чеченцам не испить, но пролить и умыть кровью тех, кому пришло самое время.
Ночной порт. А знали ли вы, что его после закатная жизнь значительно отличается от дневной? И я не о красоте подсвеченных огоньками судов, причалов, башенных кранов. Вообще не о том. С заходом Солнца граница моря и земли будто преображается, закат становится сигналом к новой, потаённой жизни. Там и днём-то сам чёрт ногу сломит, но с наступлением темноты… Именно, законы кодексов перестают действовать, уступая место неписанным, выгодным кому-то прямо в карман, правилам. А сколько у нас таких? А до хрена.
Транспортная артерия по морю значительно безопасней, проще и, следовательно, выгодней, как для отправителя, так и для грузополучателя. Легавых в открытом море нет, только дельфины, а с таможней при заходе в территориальные воды договориться довольно легко,…и делается это заранее. Каждый контейнер не обыщешь, спрятать нужный в одной из стопок на сухогрузе проще простого; сотни морских миль, разгрузка и сообщение о пополнении банковского счёта… вот и всего делов. А что там за груз? Да всё, что угодно: оружие, наркота, той ночью… живой товар.
Русские женщины всегда ценились не только красотой у поклонников, но и у той мрази, что просто хотела их… ими как вещью обладать. Собрав таких по всей стране ориентировками: «Пропала без вести», интеллектуалы-представители закона и не собирались зачастую их искать, похищенных девчонок передерживали в каком-нибудь бункере, после на фурах, в вагонах товарников свозили в одну только точку, откуда загруженными в контейнер и отправляли в рабыни той части света, откуда пришёл заказ и крупная предоплата его.
Маленькими группами по несколько человек, рассредоточившись в ночи, кавказцы ожидали приказа.
— Какой из этих? — показывая на множество пришвартованных судов, спрашивал Дауд.
— Не знаю, — отвечал ему Адлан. — Рамзан вернётся сейчас, скажет.
— А если корабль уже ушёл?
— Значит, в море догоним и всё сделаем. Там вообще без свидетелей будет.
— Да я не о том. Как, в таком случае, мы их на берег вернём?
— Здесь неподалёку судёнышко с нашими людьми на волнах бултыхается. С земли мы, с воды они работают.
Дауд не успокаивался, желая знать деталями и спросил:
— А откуда известно и почему мы?
— Рябой информацию работёнкой подкинул. — разъяснял Адлан.
— Он здесь, в городе?
— Ага, недавно приехал. А почему мы? Да просто Рамзану размяться пора, вот на нас затею и перекинул.
— Чей хоть товар, кто отправитель?
— Какой-то очередной гондон из центра, я не знаю, да и мне всё-равно.
Швартовых отдать, протяжный гудок в ночь от причала, и в море выходил один из кораблей.
— Какого встали?! — бежал изо всех сил Рамзан и кричал своим людям. — Это наш! Все на борт!
Чеченцы рванули вдогонку и бросались на канаты, подтягиваясь на них и забираясь на палубу. Нет, не сразу, дождавшись всех, ребята приступили к главному.
Покинувшее порт судно очертаниями виднелось на подсвеченном звёздами горизонте, но происходящее на нём оставалось тайной в ночи.
— Работаем. — грозно произнёс Рамзан и началось.
Не ищите справедливости, творите её сами, своими руками. Безвинные тогда не пострадали: членов команды корабля, не ухом, не рылом, не представлявших о перевозимом живом товаре рабынь, просто выбрасывали за борт, отправляя вплавь к берегу. Девчонок нашли стуком по контейнерам, сорвали пломбу с одного и бережно перегрузили их к подошедшему вплотную буксиру, тарахтя двигателями, увозили их в безопасное, чтобы после отправить по домам.
На палубе же вершилось возмездие…кровавый, суровый, мужской разговор. Сопровождавших красавиц боевиков, чеченцы отлавливали по каютам, мостику капитана, зацепив одного с голым задом в гальюне. Волоком сук, за шкиботы под звёзды стаскивали всех, не забывая учить ударами в морды, на палубу.
— Что делать с ними?
Спросил Дауд, и Рамзан неуклончиво, но ответил:
— Украсим ими судно, чтобы красиво было, когда найдут.
Канаты натянуты, чеченцы покинули судно, и оно глохло всеми моторами, уходя прочь от порта в открытое море.
Рассвет явил миру задуманное главой чеченской диаспоры и выполненное его людьми. С петлями на шеях к стропам дрейфовавшего корабля, были повешены все боевики, охранявшие живой товар. Такими они и предстали пред теми, кто их первый нашёл. Не «Летучий Голландец» конечно, но тоже достойно стать легендой морей.

XI

Тайные богатства наших чиновников остаются непостижимыми к пониманию и недоумением есть ли они вообще исключительно для правоохранительных органов, представителей которых в народе уже давно сравнивают с полицаями Великой Отечественной войны, утверждая, что фашисты были более человечны. Вместо того, чтобы брать этих подонков, растаскивающих бюджеты всех уровней по своим бездонным карманам, сажать для начала на неудобный стул комнаты допросов и нещадно бить, бить, бить, бить, бить... прежде чем задать вопрос; затем, не дожидаясь ответа, снова бить, бить, бить, бить, существа в погонах бьют, бьют, бьют, бьют, но только тех, кто рассказывает о преступлениях представителей власти.
Сейчас слабая голова с отсутствующим в ней мозгом, но наполненная до краёв  дерьмом, так что из ушей льётся, уже негодует и, прекратив дрочить, начинает тянуться к ручке или компьютеру, забрызгивая клавиши спермой, и недовольно упоминая вот о чём. Как такое можно говорить?! Как к этому можно призывать?! Ведь это же статья 119 УК РФ «Угроза убийством или причинением тяжкого вреда здоровью», или статья 296 УК РФ «Угроза или насильственные действия в связи с осуществлением правосудия или производством предварительного расследования». Серьёзно?! А почему же тогда последнюю не применяют к тем самым легавым полицаям, избивающим обычных людей на допросах? Этого не бывает? Да об этом не говорят... официально. Призывать к этому? Не-а. Я не призываю, я высказываю своё, справедливое, усталое от ежедневного беспредела властей мнение. И в нашей стране право на это имеет каждый, ибо есть такое понятие, как «свободу слова», закреплённое в Конституции. И снова ремарочка: наш с вами основной закон первые кто нарушают, это власти и охраняющие их псы, то есть полицаи, то есть упыри в погонах, то есть,... а-а-а как хотите их называйте, уважение к девяноста процентам из них не было, нет и не возникнет. Кх-ххх, тьфу! Одним словом.
Да, и ещё кое-что, представители этой самой власти угрожают обычным гражданам, после чего никаких дел не возбуждается, и даже если и проводилась прокурорская проверка, её заключение рассказывает ложью о том, что на видео лицезрела вся страна, вся, кроме не увидевшего состава преступления продажного недоумка судьи и прокурора - вины... никакой... нет, а стало быть и ответственности. И тут уже не плевок, тут впору сморкаться в сторону этих скотов и мерзопакастников. Ведь непонятен очень крошечный момент: вся страна, весь народ недоволен своей жизнью, её ничтожно низким уровнем, но при этом русский мужик кричит: «Я буду жаловаться президенту!» Кому? Тому, кто эти условия и создал? А не глупо ли это? Может, умнее было бы выйти на общероссийскую забастовку всех и сразу, одномоментно всех и везде? Выдвинуть единый список требований властям, среди которых были бы пункты: природные богатства изъять из незаконной собственности олигархов и вернуть народу; детально проверить каждого чиновника и членов его семьи, и если они не сумеют отчитаться хотя бы за копейку - конфискация имущества у всех, до последних трусов; вернуть смертную казнь... для них же, плюс олигархов и не забыть продавших честь силовиков; удешевление бензина внутри страны, на внешний рынок барыжте по мировым ценам, в России минимум вполовину дешевле - и это чтобы высший предел; и много чего ещё дополнением с приставкой опосля всего: «Не исполните в трёхдневный срок - сместим мирно, общенародным референдумом по вопросу недоверия к властям и сомнения в их легитимности». Пусть эти существа думают и действуют... семьдесят два часа у них есть. Достали твари,... давно уже... всех.
В шикарный особняк такой вот мразоты, являвшей собой первое лицо субъекта - губернатора, в общем, прокрался, миновав сигнализацию и охрану всех уровней Мороз. Он был мастером не только физической расправы над неугодными миру сему, но имел и ещё кое-какие способности криминальных ремёсел. Говорят, когда человек талантлив, он талантлив во всём. Гений Мороза был многогранен и исключительно остр своим чутьём. Отталкиваясь от него, мужчина нашпиговал дворец губернатора жучками аудио прослушки и микро видеокамерами.
Хозяин дома, впрочем, частенько не ночевал в родных стенах, проводя время не за отдыхом после плодотворного рабочего дня, но в развлечениях званых раутов или раскрепощённых девиц, как на душу ляжет желанием в ночь.
Оглядев роскошь убранства строения, Мороз налил себе бокал спиртного в баре, и, потягивая его со льдом, не мог понять одного: когда закончится такое рвано - паскудное отношение к людям? Ведь все доказательства вот они, вокруг. Мебель, картины, золото, прочее... Честный человек так жить в этой стране не может, тем более чиновник. Чиновник... он-то честью никогда и не обременён.

XII

Нечаянная встреча с Шадо, как впрочем, и осознание его роли в шедшей очередным актом кровавой пьесе, всколыхнула у Бардо негатив воспоминаний, вогнав в голову гвоздём мысль - убить говнюка. Поиски были кропотливыми, но не долгими, учитывая интересы того, кто недавно соскочил из-под замка. Театры, музеи, выставки были исключены сразу и даже не рассматривались, иные места пришлось прошерстить.
В одном из таких, направленном деятельностью на игру в бильярд, Шадо гонял шары, чередуя меткость в лузы стопкой опрокинутой водки в рот. Развлекалась мразота в одного, хотя другие столы не все пустовали.
— Кий надо держать нежно, а ты его словно хрен. — неожиданно приблизившись, сказал Бардо.
Но ответ его поразил отсутствием какого-либо удивления:
— Играешь, Бардо?
— В хорошей компании и не с тобой.
Отложив кий, Шадо предложил тогда:
— Так, может, выпьем?
Они присели за столик, разлили по рюмкам, и гнидёныш сказал... первым:
— Колония за плечами, душа и тело хотят отдыха, какого-то разнообразия...
— И ты приехал в этот город? — прямо, без ходьбы вокруг да около, спросил Бардо.
— А чё, он большой. Харчеваться-то надо где-то. Здесь думал работёнку какую подыскать.
— И трудовой уже обзавёлся?
— Не успел. Да и на кой она мне? Сейчас же оцифровано всё, технологии.
— За Шамбалой прибыл, Шадо? 
— Значит ты при делах, Бардо. За ним.
— От кого наводочка, скажешь?
— Не торопи беседу, давай посидим, выпьем. Знаешь, как будоражит за одним столиком с врагом да под стопочку водочки. Мы ведь с тобой враги, Бардо?
Спросила мразь и услышала ответом:
— Не друзья, точно. Жри очередные сорок градусов сотней каплей, кинь мясо на язык и пошли, решим старые вопросы меж собой.
— Всё не можешь простить мне тех инкассаторов и что оставил тебя на дороге?
— Не простить, забыть. И не оставил меня ты, убил,... как сам думал.
— Да, признаюсь, не ожидал встретить тебя живым, да ещё и в авторитете, — Шадо опрокинул стопку и, не закусывая, наливая ещё, продолжал говорить. — Годы спустя я слышал о некоем Бардо в этих краях, но ни одной мыслью, будто бы ты. А ты поднялся.
— Для начала пришлось выжить, — прозвучал суровый ответ. — Затем разгрести, что ты, сука, устроил у банка. Тех инкассаторов хотели повесить на меня.
— Но не повесили же…
— На душе грузом лежат. Мы договаривались без единого выстрела, моя схема сработала бы, но ты…
— Я лишь внёс в неё свои коррективы, Бардо. По твоим замыслам мы делили всё поровну, по моим весь барыш лёг в карман одного... меня.
— Вот поэтому я и поднялся... авторитетом.
Очередная стопка в глотку и новый вопрос от Шадо:
— Все эти годы? И почему до сих пор не вор?
— Судьба кульбитом развернула, — выпивая тем же махом, говорил Бардо. — С остановкой на несколько лет в церковном приходе.
— Ты попом? Никогда бы не поверил.
— Ты скотом... в каждой из колоний... я это знал.
— Бардо, понимаешь? — немного склонился над столиком и стал говорить чуть тише ублюдок. — Твой авторитет - херня в сравнении с возможностями тех, кто подослал меня. Не докучай с расспросами кто, пока ответ не получишь. Но если хочешь жить, вали из города и побыстрее, тут скоро закрутится такое...
— Останусь, Шадо, хочу лично на это посмотреть. А вот тебе этих событий уже не увидеть, как впрочем, и желанного твоим хозяевам итога их.
— Ты так уверен?
— Не от руки Шамбалы, от моей подохнешь. Собирайся, хватит водку жрать.
Закинув в горло ещё рюмашку, Шадо поднялся и попросил:
— Последний удар, чтобы шар в лузу.
Получив в одобрение кивок, сучонок взял кий и, прицеливаясь к удару, окинул зал взглядом. Через стол от него гоняли партейку за зелёным сукном двое пузатенький мужичков, третий был в очереди на победителя, заливая время ожидания вспотевшим холодом бокалом пенного. Понимая свои таившие с каждой секундой шансы, Шадо чувствовал затылком стоявшего сзади Бардо и, схватив один из шаров, резко выпрямился и шагнул к соседям по столу, сказав им при этом:
— Ну что, уроды, попасть кием по цели не можете? Животы мешают прицелиться? — и бросил шар в столик, который у тех был накрыт закуской и горячительным под пиво в запивон.
Лязг, звон, осколки сыпались стеклянной крошкой на пол. Озверевшее трио мужиков ступило вровень с Шадо, и один из них, невысокий, коренастый, достав из заднего кармана удостоверение, развернул его и произнёс:
— Читай.
— Главное Управление Внутренних дел, — щурился в ехидном чтении ублюдок. — Майор Антипов Алексей Сергеевич.
Поняв к чему идёт, Бардо не желал отпускать Шадо без напоминаний и напутствий о себе. Выпустив из рукава нож, он сделал шаг в сторону паскуды и, сокрытым позади того, аккуратно и нежно вогнал лезвие сучонку в бок.
— Сам пойдёшь или помочь? — спросил оскорблённый майор.
— Пожалуй, пройдёмся. — последовало ответом Шадо, и, делая шаг навстречу ментам, он сам же снимался с окровавленного ножа, который тут же исчез в проворных пальцах Бардо.

XIII

Жизнь качественного киллера с нравственными принципами и серьёзностью видения мира, его духовных, глубинных недр, а не поверхностно-меркантильных пород, мало кому знакома, кем осязаема и кем-либо познана. Эти люди сокрыты ото всех своей необходимостью и присутствием в жизни, но неизменным нахождением среди нас. «Забрать жизнь, не может никто» - скажут богобоязненные святоши. «Лишить человека жизни - это преступление и оно уголовно наказуемо» - будут вопить им в такт юридически подкованные. Всё это верно, но всё это чушь, как только дерьмо жизни осядет брызгами на вашем теле. К примеру, изнасиловали беременную женщину. Ребёнок погиб не родившимся, сама она избита, травмирована, она испытала шок. Муж её - молодой парень берёт в руки кусок арматуры и забивает насмерть совершивших с его семьей такое. По-прежнему считаете, что он не прав? Так это были не ваша жена и не ваш не родившийся ребёнок. Бог прибрал кроху? Да нахер идите, он атеист и не верит в эту брехню. Закон разберётся? А у вас, у тех, кто предположил такое, в голове масло есть? Закон харкал на обычных людей и примеров тому сотни. И даже если бы суд, то минимум срока, да и тот УДО ли, амнистией или условным... вот и всего.
А теперь представьте, и те, кто всё ещё против, напрягите мозг. Это ваша жена и ваш ребёнок, и тот парень это тоже вы. В ваших руках сталь арматуры. К богу пойдёте? Может, к ментам? Верно мыслите, к сотворившим ужас паскудам и станете сами вершить над ними свой только суд. Вы забьёте их насмерть и не один здоровый умом, сердцем, душой человек не посмеет оскорбить вас, назвав убийцей. Ещё остались те, кто в сомнениях. Ваш довод такой. Сотрудники спецслужб, военнослужащие каждый день лишают жизни кого-то. Что, им можно? Они богом помечены, или законом выше других? И делают это они по приказу, при этом, не считаясь убийцами, ни мирским, ни всевышний судом.
Я не оправдываю лишающих жизни, не посмел бы на это, не я... никогда. Лишь утверждаю и не отступлюсь от своих слов: «Есть такие по жизни паскуды, которых необходимо, должно уничтожать». И если находится настолько сильный духом или ещё там чем-нибудь, что не теряется и берёт дело в свои руки, его стоит уважать и обязательно помнить: он не убивает себе в удовольствии, он лишает жизни тех, кто того истинно заслуживает - таким был Мороз.
С него-то и решил начать пиршество своей мести и кровавого шествия Пророк. Уничтожай не тех, кто очевиден и явен своей опасностью для тебя, но тех, кто скрыт и более грозен.
Волоком, избитого и окровавленного, его вносили в заброшенную котельную. Кровь не запекалась на теле истекавшего ей мужчины, она сочилась из глубоких ран и оставалась продолговатым разводами следом на грязном полу забытого людьми помещения.
— Где вы его нашли? — спросил ожидавший у чугунной ванны Пророк.
— Через Рино отыскался, — ответил тащивший мужчину за ногу Бирка. — Хотели хозяина цепануть, но встретился Мороз, его и взяли.
— Верно поступили. Пусть Рино узнает, каково это, терять своих близких.
— Думаешь равноценный ответ на кассу и сбитый с нами вертолёт?
— Не-е-е-ет, Бирка. Мороз перекрывает всё это с процентами, однозначно. Его жизнь - некий компромисс в нашей возникшей борьбе теперешних условий. Но как и всякий договор, его необходимо скрепить печатью и подписями. Шамбала, Рино, Бес и другие с одной стороны... уже поставили свои. Я с другой стороны... обязан поставить свою.
— Мне чё тебе, Пророк, нотариуса тащить? Так здесь и стола даже нет. — не понимал сказанного Бирка.
— Мне юриспруденция ни к чему, я работаю в несколько иной науке.
— Библию принести? Отходную читать станешь?
— Ему она не понадобится. Её произносят над телом, а тела-то у Мороза скоро и не станет. А, стало быть, и его самого.
Взяв избитого, но живого за руки и за ноги, Бирка и Пророк поднесли Мороза к ванной и опустили в маслянистую жидкость, наполнявшую её, быстро отойдя в сторону.
Может душевная сила, может утерянная физическая, но не было ни криков, ни воплей, ни даже стонов, ничего. Мороз тлел, плавился и растворялся... в кислоте.
— Даже не пикнул. — удивился Бирка.
— Красиво ушёл, — заметил мессия и, взглянув на свои ноги, добавил. — На обувь капли попали, придётся новые туфли покупать.

XIV

Ещё с предыдущих подвигов, записанных в летописи уголовных дел, так и не лёгшими для расследований на столы высоких погон, Чёрная вдова была любопытна своей персоной и значимостью хозяевам, направлявших своими интересами подчинённых им «господ офицеров». Её талант не изучался в ВУЗах МВД, о нём не снимали документальный хроник, просто памятуя о леди-смерть и желая её найти. Страх перед ней и ненависть за совершённое толкнули Андрея Ивановича бросить на поиски обольщавшей и убивавшей снятых с оперативно-розыскных мероприятий спецов. Политик уже практически смирился с неизбежной смертью себя, устроенной ему красоткой, но всё-таки переживал о репутации, желая сохранить хотя бы имя. Но и отмщения чиновник также желал.
Чёрная вдова была причастна к главному заботившему его - документам Лорда. Этот ребус был разгадан в голове политика однозначной и неоспоримой важностью, ведь она была с Рябым, а вор чиновнику стоял не комом в горле, но ощутимым в предчувствии, хотя и незримым ножом в межреберье. Этот устрашающий фактор был столь же угрожающим, сколь и затейлив выводами: было понятно, где искать леди-смерть.
Но местонахождение «короля» воров таилось загадкой, поиски авторитета неизменно приводили к одному и тому же - безрезультатности, поэтому следовало перебираться интересами туда, где силами были сконцентрированы противники Андрея Ивановича в не прекращавшейся войне - в город Шамбалы. Плюсы выводов и затеи очевидны нахождением, к тому же, в нём основного сыскаря и исполнителя любых поручений - званием уже майором - Семичастных. Всё стягивалось силами туда, где когда-то завертелось началом событий всему.
Документы подняты, фото на девчонку в каждых жаждавших схватить её руках, росших из плеч, что под погонами ходили. Поиски леди-смерть ступили на финальный этап: найти и уничтожить.
Её не искали, явно облачившись в мундиры, но нашли... скрытно отыскав и идя прямо в след.
— Объект установлен. Вижу чётко.
Слышалось в рацию, и в неё же уточнением отправлялся вопрос:
— Повторите.
— Объект установлен. Вижу детально, это она. Прикажете приступать?
— Немедленно. Устранить при первой же возможности. Работаем.
Всё это происходило при массовом стечении людей, пришедших в торговый центр за покупками. Они то и должны были стать ширмой расправы и исчезновения Чёрной вдовы навсегда.
Красотка делала выбора: жакет или платье, в одном из бутиков верхней одежды, когда заметила за собой слежку. Взяв и то, и другое, она вошла в примерочную и прижалась к боковой стене. Прозвучавшие хлопками через глушитель выстрелы обозначили отверстия мимо неё, и аналогичный пистолет из сумочки в руку «плюнул» два раза свинцом в ответ. Шторку примерочной в сторону, и державшийся за кровоточившую грудь мужчина издыхал последним шагом и забором воздуха в рот. Усадив его в кабинку, прикрыв шторкой, леди-смерть выходила в коридор.
Она держала маникюрные пальчики в своей дамской сумочке не для того, чтобы что-то найти в её хаосе карманов и беспорядка. Она сжимала ими невидимый остальным пистолет и тихими хлопками отстреливаясь от таких же в неё, летевших попаданиями мимо, пронзением стен и стеклянных витрин выпущенных в красотку пуль.  Спецы обнаружили девушку, но ловко используя архитектуру здания, его колонны, углы и повороты с убегавшими вниз эскалаторами, она казалась непобеждённой мишенью, все пули свистели мимо неё.
Спустившись на этаж одной из механических лестниц, она ловко скрылась из вида и считалась, ушла. Но поиски продолжались... в женской уборной её не нашлось. Сполоснув руки под краном в общем тамбуре туалетов, один из спецов решил облегчиться в мужской части их. Закрыв дверь кабинки и звучно расстегнув ширинку, внимание пронырливого мужчины привлёк ненужный к такому месту цокот каблучков. Согнувшись в поясе, он любопытно решил поглядеть через аккуратное отверстие в соседнюю кабинку. Глаз на стрёме, зрачок сузился в фокус, и в него мгновенно воткнулся с обратной стороны нож. Так он и залип в конвульсиях смерти, стоя на коленях рядом с унитазом, пока из соседней кабинки выходила она... Чёрная вдова.
Нехитрая покупка в товарах для дома и спустившаяся в подземный паркинг воистину леди-смерть применяла её против двоих ожидавших и стрелявших в неё. Встав за колонной, она откупорила купленную бутылочку для розжига пламени, вставила в горлышко салфетку и подожгла.
Бросок из укрытия, полёт и падение, осколками в стороны, и пламя охватило двоих «одетых» в него крепких мужчин, побросавших оружие. Грациозной походкой от которой просто сойти можно было с ума, Чёрная вдова преспокойно садилась за руль своего авто и уезжала. Обстановка в городе... накалялась.

XV

Разнопраздненствованные торжества очень часто впечатляют своим размахом, дороговизной и красотой задумки сценария. Однако пафос устроенного в честь окольцовывания браком Пророка перешагивал с надменным плевком любое аналогичное действо распущенной до излишних трат столицы.
Грузовиков с цветами, конечно же, не было, сочные красками и ароматами создания природы просто разбросали по дороге «живым ковром», по которому и ехал вдоль ликовавшей толпы, стянувшейся на улице паствы, Пророк с обворожительной в белоснежном платье невестой - Юлей. Девушка и впрямь была хороша собой и можно было бы поддаться и растаять от её кроткого взгляда, немного стеснением опущенного вниз, если бы не знать того факта, что весь шик, гламур и пышность мероприятия - её задумка под воплощение через капиталы мессии.
Несколько перекрытых улиц, по которым демонстративно катила процессия из раритетных историей и ценой не для всех автомобилей, и вот уже главный из них с молодожёнами останавливался у дверей Гранд отеля, в котором и предстояло свершиться основному торжеству. Подсуетившийся Бирка открыл дверь кабриолета, Пророк вышел и, подав руку Юле, помог девушке с пышным платьем. Ещё раз поприветствовав всех аплодировавших им, «помазанник божий» взмахнул рукой и удалялся сквозь разъезжавшиеся стеклянные двери.
Люкс некогда сердца империи Кроноса, пустовавший нежеланием вселяться в него никем из постояльцев, вновь наполнялся множеством людей, вдыхавших в него те же мускусные ногти разгула, бесшабашности и преступных действий с помыслами, которые были и преобладали здесь прежде, во время заседания членов Совета уничтоженной мрази криминального мира и их разнузданных вечеринок.
Собравшийся бомонд мегаполиса и области встречал входивших молодожёнов овациями, преждевременными криками «Горько!» и поднесёнными бокалами шампанского на позолоченном подносе в белых перчатках рук официанта. Взяв свой, Пророк как некогда с надмением Кронос, произносил, чтобы слышали все, тост:
— Я благодарен всем откликнувшимся на приглашение посетить наш сегодняшний праздник, всех, кто отложил дела в сторону и пришёл! Столько времени я, читая проповеди и слушая многих из вас, обращался к вам с напутственные словами и пожеланиями. Но не сейчас! Сейчас я хотел бы услышать ответными речами ко мне и моей официально ставшей супругой. Сегодня праздник для всех вас, но в честь нас! И первый тост за меня и мою жену - Юлю!
Рукоплескание ладоней разбавлялось звоном хрусталя фужеров, смех смолкал временем пригубления спиртного, и обворожительная в кружевом платье виновница торжества спросила скалящегося всем в спеси высокомерия Пророка:
— Я отойду ненадолго? Меня подружки заждались.
— Конечно, — ответил он, будто наплевав. — Иди, после встретимся.
Юля поцеловала супруга и утопала в объятиях, поздравлениях и букетах подруг.
— Слушай, Бирка, а здесь и правда весь свет интеллигенции. — пользуясь начавшимся праздником и чуть «потухшим» к себе вниманием, сказал мессия.
— А я тебе что говорил? — ответил тот. — Все как один здесь, никто не сослался на занятость или плохое самочувствие. Как один пришли.
— А ты-то с кем? Говорил, что будет пассия.
— Своенравная она, отказала, брыкается. У меня такой азарт к ней проснулся, Пророк, какого я и не испытывал прежде. Хочу завоевать, хочу добиться, хочу чтоб моя...
— А-а-а... ну, успехов тебе. Если что скажешь, возьмём силой. Здесь-то чё дальше будет?
Хотел знать о предстоящем «святой отец» и услышал ответом от своего друга:
— Я устроил всё так, что тебе понравится. Гости рассядутся так, что будет удобно видеть наиболее интересных из них и при желании незаметно подойти и пообщаться.
— Незаметным у меня вряд ли получится остаться... в такой день... среди массы людей.
— И об этом позаботился. Во время праздничной программы свет в зале станет немного приглушённым, в какой-то момент, оставшись только свечами. Можешь, если что, ускользнуть.
— Хорошо, поглядим. Приступаем к торжеству в честь меня.
— Погнали, Пророк.
Сцепившись руками, мессия с другом окунулись в разгул праздника и пиршества церемонии.
Череда сменявшихся артистов, откровенных и с заискиванием поздравлений, толсты и лившееся фонтаном шампанское, фотографии экспромтом и заготовленные мыслью приглашённого специалиста с объективом, танцы со всеми и невестой своей.
Свадебная церемония так и осталась бы вошедшей в память бывших на ней только лишь роскошью, шиком и показухой, если бы... Уже далеко за полночь не прекращавшимся весельем, но не спешкой к первому супружескому уединению, психика Пророка вновь дала сбой. Пришедшие гости, привлекавшая к себе внимание невеста психанули мессию, и, взяв Юлю на руки, «помазанник божий» пнул ногой столик с напитками. Тот, покатившись к окну, терял за собой лязганьем в осколки бутылки и разбил витражом стекло, через которое мгновением хлынул свежий, предчувствовавший утро воздух.
Все гости застыли и замолкли, не понимая, чего ждать. Пророк же подступил к краю, поцеловал Юлю и сказал:
— Надоела ты мне. — и выбросил её вниз, опустив свои руки.
Тишина, даже не слышно дыхания было никого из увидевших то. «Помазанник божий» обернулся к перепуганным гостям и обратился к одному лишь скалившемуся хищной улыбкой:
— Пойдем отсюда, Бирка. Тошнит меня от них.


ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

I

Читали закон о полиции? Тот самый, в котором президент разрешает «стражам порядка» применять оружие против мирных граждан, убивать нас, наших женщин, наших стариков, наших детей, снимая с них всякую ответственность и наказание? Как Вам такое? Он официально разрешил нас убивать. Не согласен с его внешней политикой и вышел мирно на улицу сказать об этом? Умри. Выступаешь против чиновничьего ворья? Умри. Решил сказать хоть слово против? Умри. Народная любовь, рейтинги зашкаливают! Это сейчас ирония была, если что. А как дальше жить будем, сограждане? Что с нами и со страной будет? Помните историю? Если всё пойдёт таким образом, будет так: чиновники станут высшим сословием; попы будут заниматься политикой, как, впрочем, происходит и теперь; силовики станут всем охраной; но во главе государства – олигархи. И это история наших дней. А что будет с нами, со всеми нами? Нас что… снова сделают крепостными?
Я…обращаюсь…к людям.  Этот режим не вечен, старпёрам кремлёвским недолго быть у руля. Когда легавая шваль подойдёт к вам и станет дерзить, достаньте телефон и снимите мразь в погонах на видео. Не бойтесь её, ибо она сама боится, дрожит как лопух, когда его срывают, чтобы задницу подтереть.
Одна только пролитая капля крови всколыхнёт общественность и им всем кабзда. Они соберутся толпой, вооружённой толпой, чтобы обезопаситься, и это станет началом их и их хозяев конца. Против них выйдут люди, против них встанет вся страна, а русский мужик с вилами на танк пойдёт и победит, перевернёт его кверху гусеницами,…уже делал так.
Многие силовики это понимают, и боятся вскинуть на человека ствол. Среди них есть также и те, кто не падла в погонах, но честный офицер и такой же человек. И на пятиминутках им руководство дало, и не раз уже, понять, что первый выстрел и капля крови – это народные бунты по всей стране. Сколько легавых проживает в многоквартирном доме? Ну, пусть будет несколько, может, человек пять. А простых людей, недовольных ими и жаждущих справедливости к себе? Вы верно всё поняли, «блюстители закона» засядут по квартирам и станут дрожать, позабыв о каком-то там долге, обязанности охранять своих хозяев, заботясь о своей шкуре и семье.
Но о чём думают президент и правительство и то, что, и я подчёркивая именно «что», так поступая с нами, с простыми людьми? О себе, о том, что награбили у нас, о своей безопасности и будущем. А его-то у них и членов их семей… нет. За всё спросим, с каждого, в свой час. Мы ещё платим налоги, которые расхищаются чиновниками и идут зарплатами мусорам. То есть мы платим, чтобы эти недосущества нас убивали.
И когда Его не станет, я первый скажу: «Король умер! Да здравствует,… что сдох!»
Принятым, хотя бы и добровольно, чтобы соскочить с ножа Бардо, Шадо подписал составленный на себя протокол правонарушения в бильярдном клубе, но вопросы к нему оставались. Капая кровью раненого бока в отделении полиции, он заляпал ею весь пол и немедленно был доставлен в ближайшую больницу. Ножевое - повод для бдительности со стороны ментов, их любопытства и назойливости вопросов. Вот на них-то и утомился отвечать Шадо, наслаждаясь чистым, постельным бельем палаты, лёжа на нём перемотанным в бинт.
— Значит, бытовая травма... — кивая головой в недоверии, заполнял протокол его старый знакомый, с которым случился конфликт в бильярдном клубе.
— Так и запиши, майор. Мясо сожрать хотел, вилку в него воткнул, резать ножом стал, а он соскочил и мне воткнулся. — иронизировал едким ответом Шадо.
— В бок?
— В него. Мясо, сука, твёрдое такое. Готовить в том кабаке не умеют.
— Ладно, как хочешь. Твоя дырка, в твоём боку, твои и проблемы. Протокол правонарушения ты подписал, за разбитую посуду в заведении и штраф по закону придётся заплатить. А остальное? Не хочешь, как хочешь, мне лишний головняк тоже ни к чему.
— Правильно, майор. Зачем он тебе?
— Тогда лечись, а мне пора, — вставал со стула у койки больного полицейский. — Где у вас тут туалет?
— В коридор выйдешь, направо и всё время прямо. Там увидишь.
Майор покидал палату, а поднявшийся Шадо, накинув на себя одежду, торопился следом, прячась за медсёстрами и прогуливавшимися пациентами.
В уборной блюститель закона только и успел, что засунуть свою папку подмышку и удобно встать напротив писсуара, как тут же ему прилетело ударом по затылку. Проворные руки Шадо прошерстили повалившееся на пол тело и забрали своими пальцами служебное удостоверение и табельное оружие.
— Не всё вам обыскивать людей, теперь сам почувствуй шмон на себе. — сказала тварь и лестничными маршами этажей покинула лечебное заведение.

II

— Я вызывал вас днём! — кричал раздражением Прокурор области в своём кабинете на вошедшего.
— Отдыхал после вчерашнего, — похмелялся водичкой из бутылки Пророк, проходя и присаживаясь за стол. — У меня ведь свадьба была. Сам знаешь, был на моём торжестве.
Так начиналась встреча представителей духовного мира и правового. Её можно было бы провести в любом другом месте, но зачем, когда ты наделён властью, и стены твоего «офиса» - кабинета привыкли таить в себе разные, плюющие на закон, секреты.
— Я не знал, как лучше вызвать тебя на разговор, потому и принял такое решение, — продолжал прокурор, недовольно садясь в массивное кресло под герб РФ. — Убить жену у всех на глазах?
— Ага, — ненадолго оторвался от горлышка «горящими трубами» и пересохшим ртом Пророк. — Да и хрен с ней. Новую найду или не нужна мне вообще, ещё не решил.
— Да ты хоть понимаешь, какова будет реакция общественности?! Представляешь, что я должен сейчас с тобой сделать?!
— Во-первых, заткнуться, у меня трещит голова с похмела. Во-вторых, реакция будет вполне ожидаема и миролюбива. Я снова свободен и завидный жених.
— А что ты предлагаешь сделать мне, как прокурору? Столько свидетелей было торжественной сцены. И как мне прикажешь тебя в этом прикрыть?
— Ну, это я не знаю, тебе соображать. Представь всё несчастным случаем или природным катаклизмом каким.
Взбесил и вывел на нервы Прокурора области Пророк, и тот не сдержался гневом:
— Каким катаклизмом?! Ты совсем офонарел?! Не забывайся, — немного тише говорил, угрожая пальцем, представитель одной из ветвей власти. — Я знаю, кто тебя сюда направил, и кто покрывает. И если я...
— То что? — вновь оборвал визави Пророк, — Ты расскажешь о содеянном мной? То что? — увидев задумчивость прокурора, добавил. — Вот именно, ни хрена. Ты здесь, как, собственно, и все остальные власть имущие с тех же подачи и разрешения свои кресла занимаете. Так что будете молчать, а если и скажите что, то только указанное вам... и в нужной интонации.
— Не стоит так говорить со мной, Пророк. У тебя есть связи, мне это известно. Но и я обладаю схожими, аналогичными. Плюс имеются свои... кое-какие силы, в отличие от тебя.
«Помазанник божий» усмехнулся такой угрозе и сказал:
— Знаешь, как в мире зверей животные определяют силу противника, и стоит ли с ним связываться?
— Как? — заинтересовался прокурор.
— Подходят к оставленной куче экскрементов, нюхают, и всё становится ясно: кто насрал и какой обладает силой.
— И чё?
— А то, прокуроришка, что ты нагадил до небес, вони… всякому задохнуться, а вот сил у тебя… с комариную письку.
— Слышать про дерьмо от того, кто рассуждает о душе, по меньшей мере, странно. Небесное и земное…
— Неразделимо, — оборвал собеседника Пророк. — Как прямая кишка и вываливающееся из неё. Я тебя не только переварю, прокурор, но и высру, как утка: жиденько и быстро. Понял теперь своё место в мире зверей,... в этой игре.
Окончательно заткнувшись усмирённым, «блюститель и сторожил» норм права  успокоился бессилием понимания, что он далеко не самая важная птица и его полёт так же долог, как петушиный после пинка под зад.
— Я пригласил вас только для того, — говорил он вежливым тактом. — Чтобы сообщить, что все ваши неприятности с законом до последнего момента, а также включая его, будут подробнейшим образом изучены, найдены виновные...
— И...
— По многим из них уже ведётся следствие. Ваше имя не фигурирует в материалах дел.
— Приятно работать с профессионалами, — поднимался к выходу мессия. — Ваша исполнительность будет оценена по заслугам, сами понимаете кем.
— На меня можно положиться.
Словами, догонявшими Пророка в дверях, произнёс Прокурор области и услышал ответом в повороте к себе головы:
— Понимаешь, положиться и положить – понятия разные.
Нити паутины начинали сплетаться единым узором расставленных силков, проявляя собой каждого взаимозависимого участника разворачивавшихся событий. Но главный паук, затеявший всё это, оставался до поры в засаде, не являя свою истинную значимость для всех.



III

Внимание выше не замечания, сочувствие выше внимания, нежность выше сочувствия, таких ступеней ещё много, но любовь выше всего. Насколько же мы низки, раз не можем увидеть так высоко и прочувствовать так глубоко… внутри себя?
Те шкварки гнили, осадки и гной давно уже не черпаются лопатами и на выброс из наших душ в забытие и долой. Но чистке, рано или поздно, подвергнется каждый, желая того или убегая от.
Наслаждаясь тихим прибоем и теплотой омывавшей ноги воды, Бардо прижимал лежавшую рядом с ним на берегу моря Оксану. Показавшая всю себя через тишину, блаженство и спокойствие ночь, расслабляла нежившихся в объятиях друг друга ребят, и до утра было ещё ой как долго.
— Спишь? — спросила она.
— У-у. — послышалось бессловесным ответом.
Прижавшись теснее, девушка тихо произнесла:
— Спасибо.
— За что? — отозвался вниманием к ней Бардо.
— Что выбрал меня, тогда, в парке.
— Это не выбор, это судьба, — признался парень и добавил. — И встреча та отнюдь не случайна.
— И мне так кажется. А почему ты привёл меня сюда, на этот берег, ночью?
— Знаешь, Оксан. Я здесь вырос, но всю эту красоту как-то раньше не воспринимал и не обращал на это внимания. А когда стал попом, особенно по первому времени, мне тяжело было ночами в келье сидеть, душа не могла свыкнуться.
— С тем, что подстригся в монахи, священником стал? — уточняла она.
— Скорее с тем, что распрощался со своим естеством, — пояснял Бардо. — Днём ещё как-то, какими-то делами в приходе занят был. А ночью? Ей становилось тоскливо. Поэтому я часто сюда приходил и наслаждался всем тем, что теперь вместе с тобой видим.
— Тебя это расслабляло?
— Скорее успокаивало и давало силы… жить.
— Ты так говоришь, как будто думал об ином, о страшном.
— Всякие мысли витали в голове, — признавался мужчина. — И многие из них чаще других посещали и не торопились уйти. Однажды, сидя вот так на этом же месте, но только один, я поднялся решимостью, но… только и замочил, что ноги да рясы подол.
— Мне страшно это слушать. — прижималась сильнее Оксана.
— А мне также было сделать следующий шаг. Я тогда замер, опустил вниз глаза, и следом за откатывавшейся волной понял, что моё время ещё не пришло, не перестало течь мгновениями, и я для чего-то нужен. Не вправе оборвать окончанием свою жизнь, могу подвести кого-то.
— И ты замер на месте?
— Я отступил… и решил для себя, что непременно вернусь на это самое место, но только тогда, когда разберусь в своей жизни, отвечу на вопросы её и задамся одним только и самым важным, но не к себе.
— И каким?
Блестела девушка глазками спросив, и повернувшийся на бок Бардо сказал чуть тихо, но уверенно и только ей:
— Ты выйдешь за меня?
— Но,… но ты же получил ответом на свой вопрос, — терялась счастьем она. — Я же сказала… да.
— Помню. Но теперь это всё вполне официально и с кольцом, — мужчина разжал ладонь перед девушкой, и та, увидев в ней раскрытую створками ракушку с колечком внутри, услышала. — Сама наденешь или…?
Улыбка глаз, их слёзы, губы в ночи очаровницы говорили больше, чем все слова мира, и тогда прошептал Бардо:
— Давай, помогу.
Украшение сверкало на пальце, соитие уст, и он крепче и страстней прижимал Оксану к себе. Она не стеснялась. А кого? Была в свидетелях их ласок лишь ночь. Девушка отдавалась, а мужчина любил, принимая в ответ только ласки и тихие стоны,… словно песню души.

IV

Задержавшись сильно за полночь возвращением домой, Бес и Шамбала утрясали не успевшие стать законченными днём дела. Разворачивавшиеся события подбрасывали всё новые из них, и отведённого кем-то свыше времени суток стало явно не хватать. Порой казалось, что часовая стрелка обгоняла своим движением секундную, кружа по циферблату и стирая грани шестерёнок механизма. Жизнь торопилась, но не хотелось торопиться жить.
— Вдова напомнила о себе, — нарушая тишину двигавшегося по улицам города автомобиля, произнёс Бес. — Пророк подмочил сиденье, пока ждал разминирования себя.
— Думаешь, услышал наше послание? — поинтересовался из-за руля Шамбала.
— Самым чётким образом и внял ему. У него свадьба после была, и знаешь, чем он на ней сумел отличиться?
— Чем же?
— Не успев стать мужем, предпочёл считаться вдовцом. Своими же руками, свою же жену.
— Урод, бля. И в этом, Бес, по ходу есть и наша вина. Мы его вывели из себя, вот он и свихнулся.
— Не наговаривай на нас, Шамбала. У этой мрази давно уже с кумполом проблемы и беда. Без нас всё прошло бы схожим сценарием; не той ночью, так следующей, не сразу после свадьбы, так через день или неделю с неё.
— Да, девочка не за того вышла, могла бы пожить.
— Тут другой девочке хотели струнку лет оборвать, — наведением на мысли посвящал в суть дела муж Ани. — Чёрную вдову выследили и хотели убрать.
— Как она?! — резким волнением вспылил его друг.
— А ты как думаешь? Ушла красиво, оставив после себя двоих наглухо, одного из которых в забавной позе извращенца в мужском туалете нашли. Двоих с ожогами в больницу доставили, теперь пересадка кожи нужна. С жопы, наверное, будут брать и на лицо наращивать.
— Это хорошо. Главное, чтобы волосатость никуда не делась, чтобы бриться продолжали уметь.
— Выздоровят, будут, Шамбала. А как Рамзан? Справился?
— А ты сомневался, Бес? — последовало ответом. — Команда корабля в полном составе на берегу сушит вёсла и зубы после недолгого заплыва, в который их отправили чеченцы. Судно ищут.
— А девчонки?
— В порядок приводят. Рябой распорядился каждой психологическую помощь оказать, если понадобится, и отправить с охраной домой. С родителями каждая уже созвонилась, ждут. — пояснял вор.
— Помощь понадобится... и не только психолога. Им бы на месте её оказать, по жизни.
— И это в полномочиях представленной к ним охраны. Возникнут сложные вопросы, их решат.
— Хорошо, — выдохнул с горечью Бес и, взглянув на товарища, признался. — Мороза убили. Пророк с ним жёстко, в кислоте растворил. Опознали по пряжке ремня.
— Рино в курсе? — не радовался такой новости Шамбала.
— Он и опознавал. С его слов рассказываю.
— Твою мать! Дело худо. Как они его нашли? Он же один из... если не самый лучший?
— Не важно, друг, — прозвучало ответом. — Главное другое: Рино будет мстить.
Немного задумавшись, Шамбала, ехавший теми минутами вдоль набережной, сказал:
— Ему за такое перечить не стану. Да и Рябой уже знает больше, не будет мешать.
Только прозвучали слова, и не успел замолкнуть их смысл, как автомобиль стали прошивать пули, выпущенные очерёдностью из автоматов. Шквальный огонь пронзал кузов и стёкла, ранив Беса в плечо и задев Шамбалы бок. Приняв руль в сторону пробитого и поведшего колеса, вор не справился с управлением, и накренившийся автомобиль несколько раз перевернулся, встряхивая своего водителя и пассажира в салоне, прежде чем пробить ограждения, упасть в залив и скрыться тонущим под поверхностью воды.
Визг тормозов преследовавших их, выход из внедорожника двоих известных, один из которых сказал:
— Добить, чтобы не всплыли, Бирка. Понял?
— Огонь, Пророк. Не жалеем пуль.
Вновь гремели выстрелы по утопавшему и стремившемуся на дно автомобилю. Салон наполнялся водой, и, глотнув последним воздухом у потолка обшивки, Бес вынес с ноги лобовое стекло, через которое они с Шамбалой и зависли плавучими между поверхностью и дном. Пронзавший гладь свинец оставлял после себя трассирующие брызги, но не задел ни одного из ребят, устремляясь вниз.
Автоматные очереди с набережной стихли закончившимися патронами, и Бирка сказал:
— Теперь подохли. Всё, верняк.
Оскалившись зверем, Пророк сплюнул в воду и вместе с приятелем быстрей уезжал.
Разогнавшие рыб пули прекратили быть компанией двоим, и заканчивавшийся воздух заставил ребят всплыть, но чуть дальше. Выбравшись на берег, они были укрыты ночью от внимания мигом собравшихся у места происшествия зевак, спешившей полиции, и промокшими до нитки уходили дворами спавших кварталов... до утра.

V

Важны ли рейтинги представителей власти, в частности лидеров региона? «Несомненно» - скажет кто-то. А для кого? Хотелось бы уточнить у них. Для кремлёвских заступников? Так им всё-равно, захотят и снимут, любого,… когда надоест. Захотят, оставят, руководствуясь только одним им ведомыми причинами. А для обычных граждан эти рейтинги накой? Всего лишь цифры, чаще отображающие перевёртыш реальности: левое справа, правое слева, как в зеркале.
Политтехнологи, конечно, поют иными песнями нам в уши. Существует важность работы главы региона с точки зрения социально-экономических показателей: роста экономики, повышения или снижения зарплат, что, к слову, чаще бывает.  Ляпают что-то высоким штилем о внутриэлитных отношениях, самочувствии бизнеса… А то, конечно, он захирел родимый. Тот, который принадлежит семьям этих самых глав регионов непотопляем как говно, со всей их коррупционной подушкой безопасности. А скромные предприятия обычных людей давно уже околели и остались только в памяти их основателей, да налоговиков, жадно дорывающих последнее и кричащих в хрипе: «Ещё! Ещё! Ещё давай!» Малое и среднее предпринимательство в России? Правда, забавный, смешной анекдот?
Пряный вечер, гаснут свечи, землю застелил туман… Нет, это не подходит к тому, что являлось антуражем встречи Губернатора с вечерним гостем его дома – крупным местным предпринимателем Сергеем Кузьмих. Когда не можешь в открытую цепануть государственный заказ под исполнение принадлежащей твоей семье конторе: «глаза завидущие, руки загребущие», а хочется ещё и ещё, но не привлекая к себе внимания, тогда на помощь приходит… тендер, заботливо придуманный каким-то дебилом, и его последователями взятый на вооружение.
При подготовке этой херни, то есть тендера – «оговорился», главное что? Главное – поделить прибыль между уже определёнными кем и задолго до его проведения. Это и собирался решить Губернатор в своём доме с Кузьмой.
— Можно я буду тебя так называть? — интересовался он у своего гостя. — Чтобы по-дружески, не слишком официально, все свои.
— Ну, мы же договорились, — отвечал тот. — Друзья меня и называют Кузьмой.
— Вот и отлично. Приступим к делу?
Коньячок по бокалам и затейливый разговор начинался своими условиями, цифрами и прикрывавшей это секретностью.
— Давай для начала разберёмся с мостом. — говорило первое лицо субъекта.
— Проект утверждён, смета составлена, работы уже начались, — отвечал Кузьма. — Тут всё путём.
— Наши с тобой цифры?
— Ваши сорок, мои двадцать пять… миллионов рублями.
— Маловато за всё, не совсем тот размах.
— Ну-у-у,… — разводил руки в стороны бизнесмен. — Чем богаты, тем и рады. Больше никак не получилось, везде урезали, где смогли.
— Не завалиться? — уточнял безопасность Губернатор. — А то таких по стране наоткрывали везде, перерезанием красных лент рукам известных,… бывало и космонавтов, а они потом обнулились, сложившись пополам и в воду.
— Простоит пару лет, а дальше пойдут плановые ремонты. Прикроем недочёты, если что.
— Хорошо. Теперь давай к имущественной выплате средств господдержки на развитие сельскохозяйственного комплекса. В этом секторе фабрика твоей жены, кажется?
— Имеются ресурсы.
— Тогда так. От региона двести пятьдесят. Итогом выходит шестьдесят на сорок.
— Нет, не могу, — не соглашался Кузьма. — Слишком мало, хотя бы половину.
— Ты всё-равно их выведешь за бугор, не вложив ни копейки, — настаивал чиновник. — Соглашайся, или другого найду.
— Сорок пять и по рукам.
Последовало встречное предложение, и обоюдовыгодное рукопожатие закрепило сжатыми пальцами союз.
— Ну и по нашему недострою.
Улыбался чиновник, зная и получив таким ответом:
— Продолжает недо…страиваться. Золотая жила! Там закупка одной дорожной техники уже около пятидесяти лямов принесла, плюс земля, уже желанна. Песок, щебень – всё с наших карьеров.
Беседа с делюгой миллионов продолжалась, но её участником оказался Рябой, видевший, слышавший и писавший всё с экрана своего компьютера. Установленная Морозом прослушка работала исправно, сдавая бесперебойной работой свершившийся умысел чиновника и его гостя.

VI

Поразительно, что могут сделать деньги. Точнее сказать то, как люди верят в их силу и могущество. Материальный мир перевернул сознание, представляя чёрное белым и наоборот. И вот уже, и довольно давно, нам напоминают о денежной пошлине за прощение грехов - индульгенции. Это понятие есть не в каждой религии, широко известно, к примеру, в католицизме, но... Но если там говорят о ней вполне открыто, то в иных лживо - скрытно, торгуя грошовыми свечами за дорого и собирая деньги на молитвы святым.
Откупиться-то от дурного хочется, заплатил и греши себе вновь, делая, что хочется и не боясь кары господней. Вот повезло дуракам, правда? Нарушил одну заповедь или хоть все, пришёл в храм, денег в кассу кинул, буркнул пару слов перед любым обликом святого, даже не зная, кто на нём изображён, и вновь вернулся к своему образу жизни, ничего не меняя, оставаясь тем, кем был. Лёгкая жизнь у слабоумных, хотелось бы быть как они, но нет... интеллект присутствует и не в раздрайве живёт, неразрывно с душой.
Найдя затуманенным рассудком себя же в ереси проповедей Пророка, бизнесмен среднего звена, как он сам себя иронично называл, довольно приятный и в чём-то смазливой внешности мужчина частенько жертвовал крупные суммы на нужды мессии, ответным даром получая хорошеньких, юных прихожанок для своих сексуальных утех. Причём возврат, как правило, не подразумевался: он мог делать с ними всё и столько, что и сколько пожелает, часто замучивая до смерти. Статус спонсора или мецената «святого отца» давал некоторые привилегии, и органы власти не испытывали сильного рвения в поиске доказательств на него.
Тем же вечером, проводя время в прелюдии к ночи ласк и сексуальных блаженств, этот тварёныш катался в арендованном лимузине в компании двух обольстительниц, завоёванных деньгами в одном из элитных домов терпимости, публичном, в общем.
— Алик, а куда мы едем? — обратилась к нему по имени фигуристая блондинка, ну, просто, очень молода и неприлично сексуальна телом, лаская мужчину и дразня своим откровенно глубоким декольте.
— Покатаемся, а там поглядим, — ответил он. — Но я предлагаю не тратить время и устроить ночь любви прямо здесь.
— В машине? — кокетливо изумилась она.
— А что тебя смущает? Места хватит, это же лимузин. Посмотри, какие здесь диваны.
— Все втроём?
Они, ласкаясь и нежась в объятиях друг друга, посмотрели вперёд, где одна на сиденье, потягивая игривое пузырьками шампанское, с них не сводила глаз Чёрная вдова.
— Но ты же не думала, что я обделю хоть одну из вас. Меня достанется поровну каждой, и начну я, пожалуй, с тебя.
Алик стал целовать милое личико возбуждавшейся девы, и через пыл подступавшего желания она томно прошептала ему:
— А ты умеешь настроить девушку... Продолжай.
— Я вообще гуру в этом деле, — чередуя слова с поцелуями, говорил он. — Тебе предстоит в этом убедиться. Всякая практика хороша с теорией. А я не только читал, могу сам написать пособие по сексу.
— Что...? — уже еле сдерживалась она.
— Я говорю о «Камасутре» и всех её бесчисленных позах. Вот, к примеру, одна из...
— Твоих любимых?
— Да, — не отрывался от сексуального тела руками и губами Алик, продолжая трогать, целовать и поглядывать на не сводившую с них глаз Чёрную вдову. — Женщина в этой позиции садится на край опоры, мужчина встает напротив, чуть сгибая ноги в коленях. Она кладет одну ногу ему на плечо, а вторую оставляет прямой и вытянутой, в процессе меняя её положение.
— А ты сам-то достаточно гибок для этой позиции? — усмехнувшись, спросила леди-смерть.
Оторвавшись от блондинки, принявший вызов недоверием мужчина пересел к ещё более обаятельный Чёрной вдове, оставив уже готовую было отдаться ему девушку, и обняв ту, сказал:
— Хочешь проверить первой?
— Очень. — ответила она и поцеловала Алика в губы, переложив ему изо рта в рот аптечную пилюлю со снотворным.
Страстный поцелуй и последовавшие следом глоток воздуха и шампанского с ним, не позволили мужчине заметить лишнее на языке, и он растворял медикамент в желудке.
Раскованность девушек, их ласки и уже оголившийся стан блондинки расслабили знатока «Камасутра», и он под действием препарата начинал стухать, закрывая глаза от сморившего его сна. Поцелуй с одной стороны, улыбка Чёрной вдовы с другой, и веки приятно, но тяжело закрывались, музыка стихала, чувствительность к ласкам по телу ослабевала, и он расслаблялся, проваливаясь в сон.
Подёргивание руки с пустым фужером в ней и никого в салоне лимузина, только он один. Очнувшийся Алик открывал глаза и не видел ими девушек, только зачинавшийся утром новый день за стеклом авто. Голова трещала, в ней был дурман, но ещё больше разбудил протяжный громкостью гудок. Выглянув в окно, мужчина увидел, что припаркован на железнодорожных путях, по которым к нему на полной скорости мчался состав.
Гудки усиливались, не прекращались, как и попытки Алика покинуть авто. Но двери оказались заблокированы, стекло ограждало салон от руля, и ужас раскрывавшихся глаз, видевших последним перед собой, как огромная махина тепловоза врезалась в лимузин, корёжа и разрывая его, вместе с перемалывавшейся плотью сначала внутри, после разрываемой на куски взрывом, в довершение разрезаемой на части колёсами РЖД.
Аура, карма, судьба, как угодно. Каждого настигает то, что и когда заслужил.

VII

Выбитым ненадолго ранением из курса всех дел, покинувший больницу Лука был ещё не столь прыток в движениях сковывавшими его бинтами, однако уже входил в курс произошедшего, не желая терять времени и упускать безвозвратно утерянными или испуганными не весь есть чего свидетелей.
Задолго до утреннего обхода и встречи с врачом, он собрался вещами и только подмигиванием проснувшейся шагам по больничному коридору медсестре, покидал лечебное учреждение. Добравшись на такси до места произошедшего основным событием ночи, он видел подъём из воды раскуроченного аварией и выстрелами авто, признав его и тихо произнеся:
— Шамбала.
— Что? — недопонял шофёр средних пузом, лысиной и годами лет мужчина.
— Ничего, — прозвучало ответом. — Говорю спасибо, что подвезли. Я выйду здесь.
Расплатившись, Лука хлопнул закрытием дверь и, довольно вежливо растолкав толпу зевак, нагибался в проходе через ограждавшую место ДТП ленту.
Оперативная группа сотрудников правоохранительных органов кипела работой расследования случившегося, и, предъявив одному из них служебное удостоверение, Лука вникал в суть.
— Что здесь произошло?
Спросил он, но получил ответ неожиданно поступившего сзади Семичастных:
— Авария. Несколько переворотов на дороге от пробитого колеса, снесённые ограждения и кувырок в воду. Привет, Лука. Выздоровел?
— И ты здесь? — прозвучало встречным любопытством. — Вроде того. А колесо, я так понимаю, не от пойманного на дороге гвоздя.
— Скорее пули. Гильзами дорожка стелется, словно наркотой порошка. В-о-о-о-он оттуда, начинаясь. — показал далеко в сторону Семичастных.
— Из одних стволов выпущены?
— Экспертиза установит, но по всей картинке, да.
— Ответные залпы? Кровь и свидетели? — желал услышать деталями Лука.
— Только автоматные очереди, что подтверждается и показаниями слышавших. Думаю, застигли врасплох, полили в одни ворота.
— Да? А где же тогда вратарь или вратари?
— Честно? Не знаю. Водолазы обыскивают в надежде хоть что-то найти, но здесь, говорят, течение большое, могло и в море вынести. А так бы к вечеру все дела утрясли.
— И поэтому ты, Семичастных, лично прибыл на какую-то, вероятно, пьяную пальбу и случившееся ДТП?
— Раз уж я в городе, должен быть в курсе. А ты, Лука, к чему ты здесь?
— По той же причине.
— Но у меня широта интересов, узость твоих рамками одного дела.
— И сопутствующих. — прозвучало огрызнувшимся.
— Мы же договаривались, Лука. Давай без секретов. Твой интерес?
— Профессиональный, Семичастных. Я слово держу.
— Тогда что?
Настаивал непониманием майор ФСБ и услышал немного шутливый ответ:
— Хочу помочь коллегам в распутывании того, что может лечь глухарём на их плечи и не позволит тем утяжелиться звездой. Значит, дело было так, — словно присутствовал во время событий Лука, говоривший будто видел собственными глазами. — Преследуемый автомобиль подвергся обстрелу сзади ехавшего.
— Одного?
— Об этом говорят следы резкого торможения. Был один автомобиль и всего двое в нём.
— Почему двое? — не понимал вывода Семичастных.
— Сам же сказал автоматные гильзы, количество очередей. А полить из-за руля неудобно, такого результата не достичь. Те, кто был в покорёженный тачке, ушли. Можешь поднимать водолазов, напрасные труды. Следов крови не обнаружено, значит и тела уже не здесь.
— Может, тогда скажешь: кто был, с кем, и кто в кого стрелял?
— Да легко, Семичастных! — глядя прямо тому в глаза, уверенно и дерзко заявил Лука, — Тачка Шамбалы, я узнал её. А, следовательно, решетил её Пророк. Слыхал за их  конфликт? — дождавшись только молчания, сыскарь продолжил. — А теперь итог. Стреляли двое, значит, был ещё и Бирка. Разброс огня по всему кузову – характерный признак, что и с Шамбалой кто-то был. Кто? Ответ простой - конечно же, Бес. Теперь постскриптум. Хозяин города со своей правой рукой живы, претенденты на трон облажались и скоро получат по зубам.
— Красиво, Лука, детально поведал. Ну, что, объединимся?
— В чём, Семичастных? — иронией ответил тот, — В подсчётах трупов? Не лезь лучше к ним, — и шёпотом добавил. — Твои хозяева тебе же и спасибо скажут.

VIII

Чтобы тебя не забыли, нужно почаще напоминать о себе. Ведь, по сути, память - это единственное, что нам остаётся из прошлого. А без него нет будущего. А в настоящем можно вершить всё, что угодно и заблагорассудится, особенно к тем, кому ты желаешь сдохнуть... скорее.
— Я смотрю, вы всё ещё держитесь. Как ваше здоровье? Стало хуже?
Иронией спрашивал в телефон Рябой, получая ответом с другого конца от признававшегося ему Андрея Ивановича:
— Вашими стараниями в таком положении, своими трудами откладываю час икс.
— Лечитесь? И как... успешно?
— К сожалению. Да и дел иных хватает.
— Каких же?
— Более важных.
Обмен ироничной любезностью был окончен, и вор говорил уже серьёзно:
— Отсутствие между нами прямого контакта через диалог объясняется довольно просто: шёл бы ты нахер, политик. Но ряд возникших вопросов заставил тебе позвонить и поговорить лично.
— Признаться, не ожидал вас слышать, — отвечал Андрей Иванович, потягивая вечерний кофе на веранде своего дома. — Значит, мой приказ остался невыполненным, и до этого ещё много времени пройдёт.
— Даже больше чем тебе не желалось бы. Но сейчас не об этом. Андрюш, я чего тебе звоню? — обращался тактично, но с нотками пренебрежения авторитет. — У меня тут в руках видео есть со звуком поверх. Всё это представляется небольшим, но интересным клипом.
— Очередное кино? — интересовался политик.
— Да какое там! Нет. Снято у нас в стране, а российский кинематограф безнадежно отстал от мирового на... навсегда. Это скорее ролик для СМИ, ну, или блогерам YouTube.
— Не надоело, Рябой. Я помню о документах Лорда, не стоит мне напоминать. Или уже всё, фантазия иссякла?
— Я не о них, не трогал, частями и кусками не дробил. Всё честно. Сумеешь меня одолеть - они твои. Не сумеешь, уж не взыщи. Тут другие кадры, недавно отснятые и без репетиции, с первого дубля. А знаешь в актёрах кто?
— Ладно, слушаю. Не томи уже.
Понимал, что это нечто важное Андрей Иванович и получил подтверждение своим догадкам:
— Один из ваших ставленников. Здешний, сам понимаешь где, губернатор. У нас тут проснулось к нему любопытство, мы проявили смекалку, подключили цифровые возможности... И, о чудо! Столько всего узнали.
Политик делал очередной глоток ароматного напитка и, держа марку сильного лидера, говорил:
— Ну, и что? Если у тебя к нему вопросы, задай их сам. Мне что ли тебя учить?
— Да я бы спросил, — парировал вор. — Но считаю не к месту беседовать с сукой, а тебе как раз... в масть. Видео уже на твоей почте, после посмотришь, сейчас продолжим диалог.
— Что тебе нужно? Раз сам позвонил, будет нечто важное. Я прав?
— Сними с должности его.
Прозвучало неожиданностью ответа, и чуть не поперхнувшийся чиновник с язвительной улыбкой сказал:
— Рябой, да ты в своём уме? Если бы мы снимали каждого главу региона за любой из его проступков, хотя бы и крайне значительных, у нас бы кандидатур не осталось. Они каждый в чём-то да завязаны. И что с того?
— Я за каждого не говорю, не знаю... пока. Будет интересно, стану в курсе. Сейчас мне интересен один, и я хочу, чтобы его не стало. Сделаете это по-тихому добровольно или в принудительном порядке громко, вам решать.
— Опять с козырей заходишь?
— Нет, не с них. Не хотите завтра подорванного доверия и кучи вопросов к себе со стороны общественности, думайте сегодня над моим предложением.
Андрей Иванович задумался горячности ситуации и немногим погодя произнёс:
— Выборы ещё не скоро.
— Ничего, — ответил Рябой. — Мы найдем способ убрать его, если вы не сможете. Но другого вашего не будет.
— Ты совсем охренел? Хочешь поставить своего?
— Хочу нейтрального. Думай, политик, и посмотри видео. Не услышу объявление о переводе губернатора или снятия с должности,... читайте новости, процесс пошёл.
— А как же наши с тобой, прямые дела?
Спросил чиновник, и Рябой сказал:
— Своим чередом. Не спеши, успеешь. Делай для начала то, что я тебе сказал.
Звучит как, правда? «Делай для начала то, что я тебе сказал». Такую фразу привычно слышать всякому поместному упырю от власти, причём прислуживающему двоим всегда хозяевам: вышестоящему руководству и чихавшим на них тем, же поместьем, блатных. До поры - до времени двойная выгода, а с порой - со временем двойной посыл: одними на хрен, вторыми туда же, но подкреплённый ботинком под зад.

IX

Будь всё проклято! Почему именно со мной?! За что мне это?! Так мы кричим куда-то, когда становится не в моготу, будто уготованная нам судьба не подарок, а какая-то кара. А что если так? Что если отринуть на минутку все религиозные устои, песнопения, весь словоблуд и представить иной картиной правду? Выглядело бы она примерно так.
Коль уж истина о бессмертии души очевидна, по крайней мере, всякому здравомыслящему человеку, а именно с ними и стоит разговаривать, то и факт разумности Вселенной также неоспорим. Божественное ли начало, что-то другое, не суть важно, главное в ином. Душа человека - часть Вселенной, а в ней, как известно, времени нет. Нет прошлого, настоящего, будущего, присутствует только здесь и сейчас. Но главная мысль как раз не в этом, это прелюдия, зерно же в другом. Вселенная мудра и знает всё наперёд, а наши души - её неотъемлемая часть, стало быть, и им известны события грядущего. Подсказками этого нас и пичкает регулярно внутренний голос.
Когда мы его не слышим, или не хотим, не обращая внимания, наша жизнь идёт неверным маршрутом, словно по сломанному компасу, наперекосяк. Выпрямим, нет ли маршрут, - как сумеем, но пенять на судьбу мы не вправе и вот почему. Жалуясь на её тяготы и лишения, что если мы сами выбрали её такой, изначально, ещё до теперешнего рождения? Тогда кому адресовать претензии? Верно, только себе.
— А нельзя было всё в магазине купить? — спрашивал Бардо Оксану, плетясь за ней с пакетами между торговых лотков продуктового рынка.
— Нельзя, — утвердил она, выискивая очередной ингредиент желаемого ей к ужину салата из всего изобилия вокруг. — На рынке овощи свежие и натуральные, а в магазине пестициды и ГМО.
— А здесь прямо натуральным навозом удобрены.
— Я в агрокультуре и ассенизаторском деле не сильно понимаю, но хожу сюда уже давно, и меня всё вполне устраивает.
— Тогда почему мы здесь уже час ходим и до сих пор не купили всего? — говорил явно наскучивший такой прогулкой мужчина. — Забыла, у какого продавца обычно покупаешь?
— Не нервничай, — успокаивала любимого она, выбирая свежую зелень. — Сейчас возьмём оставшееся и пойдём домой. Немного осталось.
Покорно ожидая конца «экзекуции», внимание Бардо привлёк приближавшийся шум и торопившийся от него убегающим мальчонка лет семи. Прижимая к себе тушку цыплёнка, он торопился прочь от преследовавшей его погони бородатого, толстого мужика в повязанном на себе переднике.
— Держите его! Держите сопляка! — кричал он.
Расталкивая толпу, вопил жирдяй и уже почти схватил мелкого, как тот споткнулся и упал лицом на асфальт, выронив тушку птицы в ноги Бардо.
— Ах, ты, гадёныш. — держал за шкирку и шлёпал по заднице мальца мужик.
— Отпусти! Отпусти меня! — звонко голосил тот.
Толпа любопытных не могла остаться в стороне своими нравоучениями, мнениями и сужавшимся кругом, в котором невольно оказались и Бардо с Оксаной.
— Вот тварь! Курицу украл! — трепал бездомного паренька за шкирку толстяк. — Наглый такой. Не успел отвернуться, он раз, схватил и бежать!
Толпа ревела осуждением, глядя как подзатыльники продолжали прилетать голодному ребенку. Бардо отдал пакеты Оксане, подошёл к жирдяю и, перехватив его руку в очередном замахе, врезал от души в челюсть, повалив тучное тело на асфальт. Галдёж всех и сразу прекратился, малыш и не заплакал, услышав к себе от присевшего напротив спасителя:
— Бездомный?
Кивок головы был в ответ.
— Родители?
Махание из стороны в сторону.
— Украл, чтобы съесть?
Вновь тихий кивок и несколько слов:
— Я не один, нас несколько... там.
Взяв мальца за руку, Бардо и Оксана прошли на дальнюю часть рынка, где возле теплотрассы увидели нескольких ребят от десяти до пятнадцати лет. Немытыми, оборванно одетыми они являли собой всё «благополучие» страны, всё отношение её к людям, к самым незащищенным слоям - детям.
Поняв без лишних слов, Бардо отдал им пакеты с покупками, передал старшему из всех купюрами деньги, и юный воришка собирался идти к своим, как его взял за руку мужчина и сказал неожиданностью:
— Сынок, нам пора... идём домой.
Дети разбирали пакеты и ели, это всё, что их интересовало, но... не понимавший ничего малыш обернулся к ним на прощание, уже держа за руку и Оксану, уходя меж двоих.
— Хотела ребёнка?
Спросил Бардо у любимой. В ответ блеснули лишь слёзы из глаз, смотревших на топавшего рядом, пока ничего не понимавшего, но ставшего уже сыном.

X

Перелётной ласточкой из одного гнезда в другое летал самолётами Семичастных из города Шамбалы в столицу. Неотложные дела звали и направляли офицера спецслужб из конца страны в её центр, хотя и не географический, где его уже ожидал вызвавший к себе представитель правящих элит.
Дождливость и ненастье погоды распрощались с пешеходами на улицах, разогнав их по машинам, общественному транспорту и домам. Стуками капель с небес по зонтам, брызгами на туфли и обступая лужи, Андрей Иванович и майор Семичастных прогуливались парком, чувствуя безопасность от шедших следом охранников политика.
— Хорошая погода, очень нравится и подходит.
Сказал чиновник, и силовик спросил:
— Для чего?
— Обсудить дела и важные вопросы, — последовало незамедлительным ответом. — Не часто так получается погулять среди бела дня, оставаясь неузнанным и безразличным окружающим.
— Денёк-то не такой уж и белый, тучи чернее тёмного, — Семичастных показал на небо и добавил. — А та вообще ливнем прольётся.
— Хорошо. Шум дождя расслабляет, а это сейчас как нельзя кстати, немного стоит остудить нерв.
— Есть повод? Я для этого вернулся в столицу?
— Ты здесь чтобы выслушать меня, — продолжал неторопливую прогулку политик. — Ещё один плюс шума природы - прослушать сложнее, а, значит, сохраним секрет. По телефону о таком было нельзя, да и наговорился уже.
— С кем?
— С тем, кого ты никак не можешь найти и устранить, а должен был бы уже давно.
— Рябой объявился. — всё понял Семичастных.
— Но это даже хорошо, — задумался Андрей Иванович, продолжая рассуждать вслух. — Хотя, может, и не очень.
— Я что-то не пойму. Вы изменили своё решение относительно него, или всё остаётся в силе?
— Как тебе сказать, майор. Ты не расстраивайся и не обижайся, что я сконцентрировал внимание на твоём звании. Злишься ещё, что понизил тебя? Напрасно. Ты должен был, но не выполнил, Рябой же сделал много всего. Он не сидит на месте. Понимаешь, Семичастных, он становится опасней, опасней и сильнее день ото дня.
— Что-то ещё выкинул, Андрей Иванович?
— Выкинул, майор. Он стал диктовать.
— Свои условия?
— В том-то и дело, что свои, но в сфере ему неподвластной. Вор обозначил свои интересы в политике. Пока, слава богу, на локальном уровне, но это уже звоночек.
— Двигает ваши интересы? — верные вопросы задавал офицер. — Чем-то прижал плотно?
— Вот именно, что прижал. Вот именно, что плотно, — отвечал политик. — И самое главное знаешь где? В том самом регионе, куда откомандирован ты.
— Шамбала...
— Верно, майор. Пока ты ищешь «короля» воров, он установил свой трон у тебя под носом и спокойно правит.
— Ещё не факт, — не соглашался с выводами Семичастных. — Он может быть где угодно, необязательно в городе сына Лорда.
— Может, может. Но те сведения, которые он узнал и предъявил мне, были добыты именно там. И это без сомнения. Что ты знаешь о губернаторе тех мест?
— Ровно то, во что вы меня посвятили. Я работаю с ним, но там ещё есть прокурор...
— Да-да, сейчас это неважно, главное другое. Рябой узнал кое-что о нашем ставленнике этого региона и требует его отставки.
— Во как, — изумился Семичастных. —  Не сам ли метит?
— Нет, не сам, но выхода при этом не оставляет.
— Но это прерогатива самого,... — намекал на первое лицо государства офицер. — Как же вы сделаете это?
И прозвучал угрожающе-утвердительный ответ:
— Тебя это волновать не должно, не твоего ума дело. Слушай главное. Планы меняются, я за Рябого один миллион долларов даю. Только он мне живым нужен.
Остановившись на месте после предложения и в раздумьях принять ли его, мужчины недолго молчали, прежде чем силовик отвечал так:
— Деньги хорошие, но и работа сильна. При таких раскладах я головой рискую.
— Я уже давно свою на плаху сложил, майор, — признался политик и добавил. — Ничего не меняется. Как только он окажется у вас, вор тут же перестанет быть... для остальных, он просто исчезнет. Вам опасаться нечего, а вот служебный рывок по карьере, да с приличным кушем за спиной - неплохая и гарантированная награда.
Лицо офицера выдавало задумчивость и склонность к согласию, хотя бы на словах была немота. Эту сцену наблюдала из припаркованной машины взятой в прокат отосланная Рябым убедиться в сговорчивости Андрея Ивановича Чёрная вдова. Оставаясь незаметной, леди-смерть лицезрела весь разговор встретившихся мужчин, узнав главное: кого политик снарядил к исполнению.

XI

С иронией или серьёзно, с усмешками или дрожа, можно как угодно относиться к опасности ювенальной юстиции и угрозе чипизации нашей страны. Сторонники этой идеи красиво рассказывают о её несомненных плюсах и выгоде для развития страны, общества в целом и каждой его единицы в частности. Но это убийство самих нравственных устоев и вот почему.
Самоубийство, детоубийство, братоубийства, матереубийство, отцеубийство, женоубийство, честь убийство - сколько разных видов и каждый имеет своё конкретное название и наказание за проявление в мир себя, некий аналог. А вот ****ежу аналогов не придумали. Он как был ****ёж, так ****ежом и остался. Только теперь на совершенно новом, государственном уровне, за отсутствием всякого иного, тут же объявляемого противозаконным и антиобщественным мнения, за которое, для начала, назначается штраф. А после...? Ещё пару лет и пойдут реальные срока, вот увидите.
Футурологи, астрологи, аналитики и все прочие, занимающиеся науками, наперебой утверждают, делая прогнозы что: не за горами то будущее, когда будет происходить некий отсев людей по факту рождения. Кто на что способен, у кого какие таланты покажет положение звёзд на небе в натальной карте, по ней и определять станут, чем и в какой сфере человеку развиваться, быть. Но,... но. Способности и характеристики ещё только будущего ребёнка можно будет увеличить за счёт генной модификации и чипизации. Надо это? Вам ли станет доступно? Вот-вот, именно, что ****ёж.
Ты - сын или дочка политика? Дебил от рождения или шлёндра, как мы видим теперь и повсюду, и, зачастую, только так; почистим, подправим, удалим лишние сведения, подкорректируем и пойдёшь по стопам родича. Ты талантлив, но из рабочей семьи? Так вали на завод, рабом впахивать! Ишь чего удумал, талантливый, видите ли он. Именно на то и расчёт. Часто в семье богатых и влиятельных рождается талант или гений? Ну, если честно взглянуть один на миллион, наверное. А все великие мозги и люди - выходцы из простых, вспомним Ломоносова теперь.
В конце - концов, если тебе суждено стать кем-то, прежде чем прийти к тому, ты совершишь много всего, включая ошибок. И никак нельзя постигнуть хорошего, не постигнув в своей жизни дурного.
И вот тут наступает момент. Всё время, до последнего, очень часто и не замолкая, он - патриарх всея Руси и его поместные атташе призывали своих прихожан не поддаваться, противиться чипизации, напоминая её происхождение: от лукавого. И вот события двадцатого года: коронавирус. Цифровые пропуска, отслеживание местонахождения - это и есть чипизация. И что, вашу мать? Куда так резко перекрылся и замолчал митрополит? Долетел на проплаченном из казны, которую так и не пустили на поддержку малоимущих людей, в самолёте до в десятки, сотни миллионов оцениваемой частной резиденции, где и заткнулся. А иначе как? Церковь и государство давно уже вместе: против обычных людей.
Может, поэтому доверие к ней не просто подорвано, его уже нет и вряд ли появится, будет только таять и исчезать. За что боролись, на то и напоролись. Продали душу за деньги и власть, не сумели остаться с верой, променяв её на религиозные домыслы и лживость самими же выдуманных убеждений, так получайте от трезвеющего нравственностью, сердцами и душами людей, начинающих видеть и понимать, что религиозное братство - не ангелами поющие о боге, но блеющие козлами за капиталы в свой карман.
Вакханалия «религиозного чёрта» - Пророка продолжалась. Совместив оргию обнажённых тел и обряды собственного культа, эта мразота пребывала в наркотическом дурмане среди таких же десятков дев и кайфовавшего от всего этого вида Бирки. Раздетой до нога на алтаре лежала сексапильная брюнетка, покорностью делавшая всё и связанная по рукам и ногам. Горевшие по периметру от неё факелы освещали темень помещения, обычно предназначенного для любовных утех, придавая событию некой таинственности и средневекового величия.
Релаксирующие мотивы доносившейся музыки помогали давить на сознание, приглашая волю и разрушая страх. Эйфория людей приближалась к пику, и вконец обезумивший мессия взял изогнутый лезвием нож, провёл рукой по обнажённому телу красотки, заставляя её извиваться от нежности прикосновений, и резко вогнал холодную сталь в живот, вспоров снизу до самой груди.
Она оказалась мертва той же секундой, кровь полилась с алтаря ручейками. А «помазанник божий», облизав её со своих рук, окунулся во множество таких же, направленных вожделением к нему, отдаваясь на волю их ласк... и блаженства.
Сука убила человека: жертвоприношением... своему его, своему «я». Убила телом, остальные были уже мертвы... душой. 

XII

Выбрав из загруженности рабочего дня несколько минут личной заинтересованностью, Губернатор региона решил навестить ближайшего к себе статусом и материальным интересом - Прокурора области.
Поднимаясь ступенями, первое лицо, по факту рыло региона, ловило к себе приветственные кивки голов и слова от обращавшихся к нему сотрудников прокуратуры. Ответив каждому молчанием и брезгливым игнором, чиновник оказался у кабинета приятеля, после чего открыл дверь и закрывал её уже за собой... вошедшим.
Защитник права сидел в душном помещении под кайфом кондиционера, игравшего шансона известного исполнителя и распивая водку, прямо на рабочем месте.
— Ну, вообще прелестно, — заявил о своём появлении гость. — Я тебя последний раз таким видел, когда мы у Кирсана на даче,... помнишь?
Прокурор затейливо молчал, сжимая стакан сорокаградусной, и не реагировал на вошедшего, а тот продолжил, садясь в кресло напротив и наливая себе:
— Обычная водка. Тебя не стошнит с неё? Хотя бы коньяк. Шансон вместо…
— Вместо чего? — пришёл в себя прокурор. — Ментовских песнопений? Достали уже эти гимны отчизне, долгу и прочей...
— Возне, — оборвал речь приятеля Губернатор. — Я понял твою мысль, но не подводи к ней. Что хмурый такой? Или есть повод?
Осушив стакан и закусив его выдохом перегара, Прокурор области сверлящим взглядом посмотрел на сидевшего напротив и жёсткой неожиданностью сказал:
— Ты кто?
— Чего? — ответом недовольства. — Поплыл? Так закусывать надо.
— Ещё раз спрашиваю: кто ты?
— Слушай, твоё остроумие похвально, но мозги у тебя от водки... дымят.
— Не понял, — говорил прокурор. — Я поясню. Ты - губернатор. Но твоя инаугурация скоро превратится в кремацию... тебя, как политическую единицу. Насчёт этого уже сообщили, пока без точной даты, но имей в виду.
— В смысле? Ты чего говоришь такое? Кто сообщил? Когда?
— А ты подумай сам... башкой. На мой стол посмотри. Что там?
Первое лицо субъекта обернулось, увидело папку, и, взяв её, прочитало: «Уголовное дело N 3317».
— Осталось инициалы вписать и дать ему уход, — звенел под слова горлышком бутылки о стакан прокурор. — Полистай страницы, почитай, о чём там.
Шелест листов был недолгим любопытством, и изумившийся материалам Губернатор протянул:
— От-ку-да...? Тут же только про меня. Чья работа? Ты что копал под меня всё это время?!
— Ты окончательно разочаровываешь меня. Начиная с того момента, как ведёшь свои дела.
— Как?!
— Бездумно! — следовало криком в ответ. — Ты бы ещё пресс-конференцию созвал и в микрофон решал, с чего миллионы делить будешь!
Заткнувшись оба и создав тишину, гость всё же спросил, начиная собираться мыслями:
— Альтернатива этому? Или... уже никак?
— А вот это абсолютно неважно. Гораздо интересней: как и когда?
— Неважно? То, что меня могут закрыть, тебе не важно? —  злился Губернатор. — Я не хочу пополнить число тех, кто уже сидит и тем самым привлечь к себе заинтересованность прессы.
— А чьи интересы ты к себе сейчас привлёк? — спрашивала прокурор, предполагая сам же ответами. — Воров, силовиков или чем неугоден стал?
Разговор из гипотетически предметного обретал свои очертания конкретикой, и чёткие вопросы Губернатора ловили такие же ответом его визави.
— Когда звонили?
— На днях.
— Время исправить или подстраховаться есть?
— Иначе бы ты здесь не сидел и не со мной беседовал, уже давая показания.
— Кандидатура на моё место?
Отрицанием махи головы и новое любопытство.
— Так что теперь делать?
— Давай думать сообща. А то после тебя эта участь может ожидать и меня.
А водка лилась уже в две глотки, шансон звучал теперь для двоих, одному из которых этот жанр музыки обещал стать лейтмотивом на ближайшие и отдалённые долгим уголовным сроком лет.

XIII

Чего от нас ждут? Что мы станем кем-то. А что если быть никем? Не никем, как ничего из себя не представляющим, а никем из тех, кем тебя ожидают видеть. Что если быть, кем желаешь; там, где хотелось бы и так, как видится только тебе? Всё так просто, всё так элементарно: быть ни кем...-то, но быть самим собой. Родился,... молодец, справился, отдали в детский сад, приняли в школу, получил диплом ВУЗа, свидетельство о регистрации брака, взял ипотеку, нарожал детей, отдал в детский сад, и всё закрутилось по тому же, но уже для твоих чат кругу. И где-то в обрывке этой закольцованности будет маленький срез, попав в которой, ты просто умрешь. И всё,... вот и вся твоя хренова, без событийная индивидуальностью жизнь. Пришёл ожидаемым или нежданным, прошагал проторенной другими тропой, и вывела она тебя туда же, куда и тех, кто был перед тобой, туда же и тех, кто топает следом. Это и означает являться никем, и это являет тебя как ничто да и незачем.
К чему тогда быть, существовать и держаться... за то, что люди именуют гордо - жизнь? А если ты вгрызся в неё, схватил, что не оторвать,... так соответствуй, не предавай, живи. Дыши не чьими-то установками, помыслами и лозунгами, вдохни лишь своим глотком, чтобы понять: для чего в этот мир пришёл ты, где твоё место, с кем и когда тебе только быть. И речи крамольные: «Так не достойно! Это не смейте! Так нельзя! Супротив!» - бред дураков, слабоумных, убогих, которых послушать надо и сделать наоборот.
Понять это сложно, будто выбраться из-под придавившего тебя груза лжи и обмана, вранья. Но если не сделать вот сейчас, вот этим мгновением поразмыслив и всё поняв, потом будет хуже и безвозвратно... так что теперь. 
Кричащие как надо, как вы должны и кем хотели бы вас видеть, не встанут рядом в предсмертной ваш час и не одобрят, сказав: «Молодец, ты правильно, верно прожил». Эту фразу предстоит сказать себе самому, услышав ответом от души: «Это так». И если его не последует, лишь тишина, то ваше лицо окропят слёзы, грусть пронзит горечью, и осознание мозг, что вы прожили годы другого, так и не сделав главного: не отыскали себя.
Когда говорят о системе и не сметь идти против неё, тогда и начинаешь понимать, что выстроенная иерархия учитывает интересы и принимает во внимание тебя лишь в качестве червя, ну, или, раба, не более того. Она-то и не позволяет раскрыться сути человека, стать предначертанным ему, ниспосланным свыше. То есть жалкая кучка наземных дураков противопоставила себя тому, что вечно, что было, что создало, что привело нас сюда. Привело такими, какими сделало и полюбило: всех разными, неповторимыми, но одинаково своими и только так.
Найти себя и не потерять... уж больше. Пожалуй, главное, что предстоит сделать каждому из нас. Но те, которые отыскались, всё больше противопоставляют себя ей - той самой, злополучной системе, руша её своими жизнями и наполняющими их поступками. Она объявляет таких людей громко: преступниками и антисоциальными личностями. Ясно вам, живущие совестью, честью из истиной, не склонившиеся, но смотрящие прямо в глаза тем, кто намеревался бы и желал отодрать вас в задницу, но вынужден сам становится на колени, расстёгивать ширинку и сосать... у вас, у вашей стойкости и непреклонности, чмокая губами, «карамелькой» за щекою и бубня в мозгах: «Вы всё равно преступники».
Но что приступили? Закон? Так смотря какой. Статья статье - рознь, и не всякая далеко постыдна. Главное не предать и не нарушать её... мораль. Остальное всё ересь.
Миновав контроль доступа, обходя круглосуточное наблюдение, прикинувшись техническим сотрудником, Барс проник в здание - центр, имевший прямое подключение точки обмена трафиком российских провайдеров.
Словно библиотечные стеллажи с книгами стояли ряды с компьютерным оборудованием, войдя в помещение с которым, авторитет отыскал нужное по имевшейся у него схеме и, воспользовавшись на ней же начертанными подсказками, подключился к желаемому для себя серверу. Теперь «законники» могли не только предполагать, но знать, что происходило на просторах интернета в обмениваемой корреспонденции тех, кто пошёл против них.

XIV

— Мы искали тебя и даже нашли.
— Мои соболезнования в утрате твоих коллег. Не стоило так приближаться ко мне.
Этими словами, отнюдь не любезности, начиналась приватная встреча на загородном пустыре двоих: Семичастных и Чёрной вдовы.
— Ты назначила сама встречу. Зачем?
— Посмотреть на тебя, майор, понять, если сочту нужным, предупредить.
— О чём?
— Сначала о главном, — не спешила рассказывать леди-смерть. — Я знаю о твоей встрече в столице с одним из высоких политиков, ты понимаешь о ком я. Мне известно его напутствие тебе.
Стоя напротив девушки, чувствуя своё некое превосходство, и напрасно, мужчина был преждевременно уверен в себе, выдавая эмоции надменностью голоса и манер поведения.
— Перемножь это на то, кто я есть, и получишь итогом. — самонадеянно ответил он.
— Мы с тобой, Семичастных, не друг за друга, и поэтому создаём некое равновесие. Ты думаешь, ты первый из силовиков, вставших на сторону упырей, направляющих тебя?
— Силовые структуры и ведомства исполняют порученное им и…
— Да-да-да. Заученные правила. Они тебя наверняка ограничили в информации и не сказали всей правды: что стало с твоими предшественниками? А хочешь знать?
— Каждый день кого-то теряем, — некой трагичностью, но картинной и гадкой прозвучал ответ от мужчин. — Мы выполняем свой долг.
— Ха-ха-ха! — рассмеялась Чёрная вдова и, не проходившей улыбкой пояснила правду. — Это не долг и не приказ, это команда. И служебные удостоверения ваши - паспорт породы, погоны – клейма хозяев, радиус действия – длина поводка. Вы – сторожевые псы, но не домашнего содержания, дворового, в будке.
Такое сравнение не понравилось Семичастных, но всё же он открыто и преданно заявил:
— И всё равно пойдём,… туда и когда скажут.
— Психология послушного стада, грош цена вашей верности без ума. Но я посмотрела на тебя, майор. Не все бездумно следовавшие впереди ваших хозяев зарылись посмертно в землю, не все. Проявившие разум, понявшие суть, скинули клейма и остались людьми… и живут сейчас более чем достойно.
— Ты о майоре Минаеве?
Напомнил силовик и получил ответ:
— Теперь… моём… муже, отце моему ребёнку.
— Он сейчас в розыске, и мы непременно его найдём, как я Рябого, чтобы закончить это всё. Надоело уже, слишком много крови.
— Её и впрямь немало. Но вентиль этого потока открыли вы, а нам закрыть.
Оборвав девушку, Семичастных грубо напомнил ей:
— Ты позвала, я пришёл; ты говорила, я слушал. Теперь послушай меня. С Рябым я лично разберусь, возник такой интерес. Ставшего мужем тебе, найду, и сделаю ваше чадо сиротой. Твоя судьба ясна моими словами?
Мерзопакость угроз силовика прозвучала, но ответ был по-женски гармоничен и такой:
— У меня сынишка маленький есть, мультики обожает. У нас с ними беда, приходится импортные смотреть. У них не лучше, но хотя бы с выдумкой, — говорила вполне откровенно Чёрная вдова. — Так вот, среди прочих был там один такой «Котопёс» называется. Не смотрел?
— Я без детей.
Прозвучало ответом, и рассказ продолжился:
— Странное создание, представляющее собой сросшегося в теле кота и пса. Понимаешь? Есть туловище, заканчивающееся в обе стороны головами животных. И я всегда думала, как это создание в реалиях ходило бы в туалет? А вот теперь понимаю. Если где-то убыло, стало быть, где-то прибыло. И если у одного зверя есть две головы, у другого непременно окажется две жопы. Один говорит, второй испускает газы.
— Ты к чему это, вдова?
— К тому, майор, что всё, что ты только что сказал мне – робкое пуканье и возомнившее из себя говнометание.
— Воздержалась бы от подобных высказываний, особенно перед смертью. — сказал он, доставая из-под пиджака пистолет и направляя дуло в девушку.
Она немного рассмеялась и сказала:
— ТМ-62М. Знакомая аббревиатура? Противотанковая мина нажимного действия, разработанная ещё в СССР в шестидесятых годах прошлого века. Масса взрывного вещества семь с половиной, восемь килограмм тротила, — Семичастных посмотрел себе под ноги и сквозь пыль земли разглядел металлический корпус, центр которого был под его стопой. А леди-смерть с улыбкой спокойно продолжала. — Рванёт так, что воспоминаний не оставит, не то что шансов… выжить.
— Чувствительность от двухсот до пятисот килограмм.
Надеждой и правдой говорил он, но услышал:
— Старая. Да и я немного усовершенствовала механизм.
— Зная тебя, могла бы поступить более красиво: установить противопехотную под стать твоему имени – «Чёрную вдову».
— Приятно, что я тебе знакома, и ты оцениваешь мой талант. Но знаешь, майор, — подступала к нему и прижималась телом и чарами она, говоря томно и возбуждающе, — В ней всего лишь двести грамм взрывчатки, против тех, что под тобой восьми кило, — отступив на пару шагов, леди-смерть показала Семичастных вытащенный у него из кармана мобильный и отбросила его в сторону, — Ты можешь убить меня и стоять дальше, пока не отекут ноги, подкосятся, или до упора, спать стоя как конь. Но итогом будет одно… Бу-у-ум, — показывала взрыв руками красотка, — Нет? Не хочешь умирать? Я так и думала. Теперь я поняла тебя и хочу предупредить. Не спеши с действиями, оглядись и ещё раз подумай: правильно ли ты поступаешь, верно ли? — увидев немые мысли в его глазах, девушка сказала уже на прощание. — Постой, «блюститель закона», подумай, а я отзвонюсь твоим, приедут, разминируют тебя.
Какая сила была в её женском теле, какая храбрость, нет, не у мусорка. Нежно коснувшись одним только ноготком направленного в неё дула оружия, девушка показала поцелуй оторопевшему мужчине и грацией небесной походки просто ушла, оставив силовика в компании той, что мирно лежала покорённой у его ног, но беззвучно «рычала» желанием «сказать» одно: «Бум!».

XV

Если бы был выбор: прощение или справедливость – что выбрал бы сильный, на чём остановился бы слабый? На прощении под предлогом милосердия, этим скрыл бы свою немощность глупец? Или на правосудии через справедливость остановился бы сильный духом человек?
И вновь дилемма: закон или правда. Да-да, именно так и потому, что закон далеко не всегда является истиной, зачастую только ширмой брехни для тех недоактёров, которые возятся за ней в своих поганых, преступных делишках и периодически выглядывают в зал, увидеть, не разошёлся ли зритель – мы с Вами, друзья.
И многие этого «искусства» не понимают, обходя такие вот «театры» абсурда стороной. А те, кто как-то оказался на премьере, давно уже пользуясь темнотой, покидают массами неуютные сидения и приближаются к кассам, вернуть билеты – спросить своё.
Вот за своё-то и решил напомнить Рино, выследив Бирку на улице, пока тот покупал наркотики у драгдиллера, прикрывавшего лицо капюшоном, что только привлекало внимание к нему. Укрывавший город вечер был на стороне авторитета, пряча его своей темнотой и не выдавая пристального внимания к обменивавшим белый порошок на деньги скотам.
Сделка состоялась, и друг мессии неторопливо возвращался к своему припаркованному авто. Проходя по газону, он словил под дых удар с кулака и, осев на корточки, услышал:
— Прощальный привет от Мороза. Но это только начало. Пошли. — Рино поднял мразь за шкибот и потащил к своему внедорожнику.
Подведя его к машине, авторитет не церемонился с тварью, врезав её башкой о кузов авто и затолкав потерявшую сознание суку на переднее сиденье. Предстоял неблизкий путь.
Огни центра города сменились очертаниями окраины, относительная близостью к ночи суета успокаивалась тишиной, и приоткрывавший глаза Бирка упирался затылком в кресло, когда разглядел всё и произнёс:
— Ну, не стало Мороза и хрен с ним. Или ты думал, Рино, что после всего в наш с Пророком адрес ответом станет робкое молчание и испуг?
Удар в переносицу и хруст вместе с кровью ноздрей стали ответом сидевшего за рулём, и дорога продолжилась сгущавшимся мраком, отсутствием повсюду людей.
Асфальтное полотно плавно изгибалось вправо, но выскочивший из-за поворота автомобиль ослепил дальним светом фар авторитета и позволил воспользоваться заревом в салоне Бирке, открывшему дверь и вывалившемуся на обочину, на полном ходу.
— Сука. — гневом недовольства и скрипом тормозов. Рино бросил автомобиль и торопился следом.
Бегом сквозь посадку, через кусты, буераки и грязь, приятель Пророка спиной ощущал догонявшего его авторитета. Гнилая натура паскудника не позволяла остановиться и дать бой, страх подохнуть подгонял проворные ноги, и они вынесли Бирку к Спецавтохозяйству, занимавшемуся уборкой города и жившему работавшей техникой круглосуточно, без выходных.
Завидев шедший на рейс Камаз, Бирка запрыгнул на подножку кабины и, открыв дверь, выкинул на асфальт его водителя, заняв его место и нажав на газ. Он ещё пытался задавить Рино, но тому удалось отскочить в сторону и укрыться за припаркованной техникой.
У мрази появился шанс, она скрывалась в ночь ходовыми огнями, удаляясь ими сквозь темноту. Запрыгнув в тарахтевший под парами старым движком грузовик, Рино рванул с места и пустился в погоню.
Временем за полночь, дорогой далеко за чертой города, невозможно было спутать единственно двигавшийся на скорости в удаление трак. Выжимая из своего всё, что было можно, авторитет нагонял Бирку и, поравнявшись, принял вправо, столкнув машины кабинами, идя на таран.
— Хочешь поиграть? Ну, давай, развлечёмся. — крутил баранку, стараясь не слететь в кювет, приятель Пророка.
Ответом руль в сторону и снова столкновение, скрежет металла, и отваливавшиеся части техники летели под её колёса, сминаемые огромной массой машин, разбрасываемые по округе. Вновь столкновение бортами, ещё и ещё, Бирка схитрил, не стал уходить в показавшийся ограждениями поворот, и, снеся их, газовал в поле.
— Твою же ж падлу мать! — воскликнул Рино, проехав вперёд и заметив в зеркале, что оставалось позади.
Приняв в сторону, ограждения оказались протараненными на втором участке дороги, и авторитет, вспахав бампером и подняв в воздух слои земли, выезжал наперерез недоноску.
Они остановились оба, напротив, подсвечивая друг друга мутными фарами и газуя чёрным выхлопом труб. Каждый рокот моторов был словно обратным отсчётом,… и они сорвались, сорвались скоростью, ненавистью, и «пожирая» те метры промеж себя.
Два нёсшихся навстречу грузовика стремились опередить… Но что?
— Как тебе такая игра, Рино? — хищно скалился Бирка за рулём.
— Давай, мразь. Ну, что же ты медлишь? — давил педаль в пол авторитет.
Погоня, но не друг за другом! Так за чем?! Они стремились, они съезжались,…они столкнулись, сжимая металл и в осколки стёкла.
Разом вспыхнувшее заревом искр и пыли земли оседало грунтом обратно, и тишина окружавшего поля наполнялась слабым дуновением ветра, дымом покорёженного механизмов железа и скрипом открывавшейся кабины двери. Зажатым между рулём и сиденьем, Рино тёк кровью изо рта, но повернув голову, всё же успел увидеть стоявшего сбоку Бирку.
— А я выбрался раньше,… ещё до столкновения, — признался тот и резким ударом вогнал в бок авторитета нож, — Нравится, падла? Так получай ещё и ещё! — кричала мразота, раз за разом протыкая тело для него врага.
Перехватив руку суки, Рино всё же вывернулся и ударом в челюсть с ноги отбросил от себя мразь, желая выйти, но лишь выпав из кабины.
— За каким тебе это? Для чего, дурачок? — спрашивал, вставая на ноги Бирка.
— Душа так сказала, или покою не быть, — уже хрипя кровью, не в силах был подняться авторитет, только достав свой нож и сжимая из последних татуированным кулаком. — А я некому никогда не подчинялся, только её позывам, ей лишь одной.
— Дружба – ужасный недостаток, делающий своего обладателя слабым.
Подойдя вплотную и встав над опиравшимся спиной о колесо, сказал недоносок, получив ответом вопрос:
— А как же твоя с Пророком?
— Я не дружу с ним, я преклоняюсь перед его величием. — сказал Бирка и пронзил ножом сердце Рино.
Усилившийся дождь смешивался каплями с сочившейся из раны кровью авторитета, не давая ей разлиться лужей, унося алую ручьями и пряча её впитываемой в землю. Последний выдох, закрытие глаз, но рука вора так и не разжала наборную рукоять финки, стискивая её пальцами, будто вот-вот нанесёт удар.


ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

I

Почувствовав удвоенную ответственность своими детьми, появившимся новым малюткой, Бес и Аня уделяли ей всё свободное время, на теряя надежды на выздоровление крохи. Онкология ребёнка звучала самым суровым приговором врачей, призывавшим готовиться, ограничивавшихся в прогнозах: год - больше дитю не протянуть. У ребят были деньги, поэтому они не занимали место тех, кто был в тех же обстоятельствах, но своим чадом, за лечение платили самостоятельно, из своего кармана, не получая помощи извне от государства или каких-то благотворительных фондов.
Они не отступали, боролись с болезнью химиотерапией, лекарствами, своей любовью, даруя ставшей им дочерью отнюдь не призрачный... шанс. Нет, Бес и Аня не чувствовали себя опустошёнными или растерянными, скорее недуг крохи их ещё более сплотил, заставив собраться и дать бой, но теперь уже незримому хоть и явному врагу - болезни, пытавшейся забрать с собой малютку.
Как и обещали, ребята привозили дочку на процедуры, но оставаться в лечебном учреждении Ане было тяжело и всё же довольно опасно, на ночь они с ребёнком возвращались домой. День за днём проводившиеся лечение закаляло характер родителей и всё крепнувший настрой Беса. Уже не Аня, уже он не спускал малютку со своих рук, часто так и держа, пока та спала.
— Лечение дало свои результаты, — сказал детский доктор хосписа, к дверям которого подкинули найденышем девочку, — Пока спокойно, без эмоций, аккуратно, но твёрдо и с уверенностью можно утверждать, что разрастание раковых клеток прекращено, — он всматривался в личную карту маленького больного, в результаты анализов, ведя приём в своём раскрашенном стенами картинками кабинете, пока сидевшие напротив Бес и Аня с надеждой хотели слышать, и он продолжил. — Это только начало пути и предстоит ещё многое сделать. Но... самое главное... уже случилось: ребёнок обрёл родителей и получил надежду на дальнейшую жизнь. А это уже многое значит.
— Какие наши действия должны быть в дальнейшем? — материнской заботой интересовалась Аня.
— Постоянный контроль, — заполняя документы корявым врачебным почерком, отвечал медик. — Придётся часто посещать нас и проводить анализы. А пока, вашему ребёнку будет присвоена инвалидность.
— Что это значит? — волновалась девушка.
— Онкологический учёт пациента, расчёт и выделения на него лекарств, в необходимый и установленный срок койки в больнице, услуг персонала и всего, что может понадобиться.
— А полностью излечиться?
Вступил в диалог Бес и получил вместе с вниманием глаз к себе от доктора ответ:
— Более чем возможно. В последние годы таких случаев тысячи, это стало нормой дня. Я многих и часто выписываю из-под своего наблюдения. Надеюсь, когда-нибудь сделаю то же и с вами.
— Отклонение в развитии возможны? — новый вопрос.
— Преждевременно говорить, — двояким к пониманию ответом, но всё же с бодрящим пояснением. — Но в вашем случае волноваться не стоит. Жизнеугрожающих опухолей, располагавшихся в жизненно важных участках мозга вашего ребёнка, выявлено не было, поэтому нет.
— Сроки окончания отступа болезни?
— А вот здесь я бессилен, не стоит ждать ответ. Как только малыша снимут с онкологического учёта, так он сразу будет полноценно интегрирован, без ограничений, в общественную и социальную жизнь.
Бес держал малютку спавшей на своих руках, Аня укрывала её лёгким одеяльцем, в которое девочка была укутана, а медик продолжал вселять в них уверенность, что всё закончится хорошо, укрепляя надежду словами:
— Уже сейчас несравнимо больше детей живут долгой и полноценной жизнью, сумев полностью преодолеть недуг. И вашу дочку, надеюсь, по всей видимости, ждёт тоже самое.
— Спасибо вам. — благодарила Аня, забирая готовые документы ребёнка со стола.
— Не за что. — прозвучало благосклонным ответом.
— Всего доброго. — пробасил Бес и крепко пожал руку доктора, кивнув ему головой скупостью мужских эмоций.
Первый шаг на пути к победе над болезнью сделан, ребёнка обласкала своей нежностью сама жизнь, вновь одарившая собой уже повторно, после рождения... в первый раз.

II

Отечественные суды - отдельная прерогатива. Чего? Кого? Скорее над кем и как бездарно, вопиюще безграмотно и часто преступно... над невиновными, ведь иного «не дано». Защитники юстиции встанут за неё: «Это неправда! Мы честные! Мы - оплот правосудия!» и будут правы... в своём историческом экскурсе. Как было когда-то и отображено в одной из потрясающих кинолент: «Да здравствует Советский суд! Самый гуманный суд в мире!», после овации и по сюжету. А теперь? А теперь те, кто в мантиях вершат закон, зачастую презрительно ко всем и вся даже без белья под ней, бывает и такое, случается, что там говорить, тратят миллионы и миллионы на свою красивую, комфортную, роскошную жизнь. Это заработано на закрытии гражданских или каких-то там громких уголовных дел? Нет, конечно, да и шумной уголовщины в нашей стране возбуждения на единицы судейского корпуса, а жируют все. Вот и получается, так и выходит, что уважения к отечественному судопроизводству, страха и трепета перед ним нет. Есть только устойчивая, закоренелая, оправданная уверенность в его продажности, неуважении к правде и потворству влиятельных «людей». У Фемиды - богини правосудия повязка на глазах, чтобы была беспристрастна при внесении своих решений - красивая легенда... прошлого. В настоящем, если она и с повязкой, то приоткрытой на один глаз, чтобы видеть: кто ей подмигивает, оплатив свою свободу, свой откуп от наказания, свой заказ. Одноглазая - циклоп.
Но «ударить ей по почкам» можно чётким знанием права, и он знал. Тот самый Адвокат, вступившийся месяцами раньше за Шамбалу, очередной раз, всё новым заседанием отстаивал следующего из своих клиентов.
— А я напомню суть рассматриваемого дела, — говорил он. — Во время отдыха на одной из предназначенных для этого баз, у компании молодых людей был похищен дорогой мобильный телефон. Служба охраны обратилась в правоохранительные органы, те в свою очередь, немедленно отреагировали, направив к месту происшествия один и дополнительный к нему наряд. Подъезжая к повороту, ведущему к базе отдыха, стражи порядка не могли не заметить выезжающий на трассу автомобиль чёрного цвета. Чёрного, я всё верно говорю? — обратился Адвокат к Помощнику прокурора - миловидной девушке с убранными заколкой тёмными волосами.
— Всё верно. Всё есть в материалах дела. — подтвердила она.
— И что же сделали стражи порядка? Конечно же, они приняли автомобиль и находящихся в нём виновниками содеянного, причиной чего стал их вызов. Была погоня. А теперь я вполне закономерно обращаюсь к своему подзащитному. Руслан Николаевич, что вы можете рассказать о том факте, что вы оказались в тот самый день, в то самое время, на трассе.
Скамью подсудимых занимал довольно приятной внешностью молодой человек выглядевший более или менее спортивно.  Поднявшись, он начал рассказывать:
— Мы отдыхали с друзьями, и в определённый момент у меня произошла ссора с моей девушкой. Она запрыгнула в машину и, обидевшись, поехала домой. Я был на взводе и отправился следом за ней, взяв машину друга.
— И что было дальше? — подводил к главному его защитник.
— Выехав на трассу, я отправился по направлению к городу, но внезапно услышал полицейские сирены позади меня. Немного прижавшись вправо, я уступал им дорогу, полагая, что они торопятся на вызов, как это предусмотрено законом. Однако один из автомобилей встал мне наперерез, в результате чего я вынужден был остановиться.
— То есть они ещё создали опасную ситуацию на дороге?
— Выходит так.
— Что было дальше? Рассказывайте, не стесняйтесь.
— Выбежавшие из автомобиля сотрудники правоохранительных органов стали вытаскивать меня из машины, валить на асфальт и избивать.
— Вы оказывали им сопротивление?
— Никакого.
— Хорошо. Тогда следующий вопрос. А как вы узнали, что это были именно сотрудники правоохранительных органов, а не кто-либо ещё?
— По форме. — пояснил обвиняемый.
— По форме? — удивлялся Адвокат. — И всё? А они вам представились, прежде чем открыть дверь вашего автомобиля, схватить вас и вытащить на улицу, на что, к слову, не имели права?
— Нет, никакого представления не было.
— То есть удостоверение личности вам никто не предъявлял.
— Нет.
— Хорошо, присаживайтесь. Следующий вопрос мне хотелось бы задать капитану полиции Липатову, участвовавшему в задержании.
Парень занял место на скамье, и к трибуне для дачи показаний подошёл молодой человек в форме полицейского, тот самый Капитан Липатов, готовый отвечать на вопросы.
Не растрачивая время суда попусту, адвокат тут же прямо спросил:
— Будьте любезны, капитан, напомните суду дату произошедшего тех суток события.
— Двадцать третье июля прошлого года. — пояснил офицер. 
— Вы абсолютно в этом уверены? Ничего не путаете? — некой иронией настаивал правозащитник.
— Абсолютно, — был ответ. — Я же писал рапорт, который приложен к материалам дела.
— Это я и хотел услышать: материалы дела. Суть моего вопроса в другом. Как вы, капитан Липатов, сумеете объяснить тот факт, что вы утверждаете: во время задержания мой подзащитный оказал вам сопротивление, в результате которого вам был причинён вред здоровью как-то: перелом руки. Однако, интересен тот факт, что события, с ваших слов и предоставленным вами суду рапорте, произошло двадцать третьего июля, а обращение в травм пункт и наложения вам гипса датируется справкой от двадцать второго июля. То есть на одни сутки раньше. Как вы можете это объяснить?
Полицай замер опусканием глаз, и тем же действием отметился очкастый Судья - седой мужчина годами под пятьдесят. Адвокат видел, как разваливается на глазах дело, но продолжал добивать лживое, никчёмное правосудие:
— А вы не думали об уголовной ответственности за ложные показания и подделку документов, а, капитан?  И, кстати, где производился допрос моего подзащитного?
— В полицейском участке. — прозвучало ответом от капитана.
— А должно было бы...? В прокуратуре. В случае обвинения и инкриминирования соответствующей статьи, как-то: нападение на сотрудника правоохранительных органов при исполнении. Очередное нарушение, но сейчас о другом. Руслан Николаевич провёл шесть месяцев в следственном изоляторе, дожидаясь сегодняшнего, теперешнего суда, — Адвокат деловито прохаживался по залу, и, посмотрев на судью, иронично сказал тому. — Я полагаю, невиновность моего подзащитного установлена тем фактом, что основное доказательство его якобы вины, как я только что представил, является ничем иным как фальсификацией и обычной ложью. Посему, я требую снятия всех обвинений с моего подзащитного и немедленного освобождения его, что называется, из-под замка.
Прозвучал удар «киянки», и Судья удалился для вынесения решения. Оно было очевидным, но крайне неприятным вершителю правосудия, вынужденному пасовать перед защищавшим того, кто был определён виновным, и наказание ему грозило более чем суровое за поднятие руки на блюстителя правопорядка, оказавшемуся всего лишь легавой швалью.

— А почему два года условно? — удивлялся вынесенному сроку себе молодой парень, стоявший на ступенях здания суда уже после вынесенного себе приговора.
— Понимаете, Руслан, — пояснял ему Адвокат. — Дело в том, что отечественное правосудие устроено таким образом, что оправдательных приговоров в принципе в нашей стране не выносится. А знаете почему?
— Нет.
— А всё потому, что конкретно по вашему делу, если бы вас оправдать, то пришлось бы наказать целую цепочку истинно виновных. А это был бы кто? Те самые сотрудники правоохранительных органов, которые вас задерживали; их непосредственное руководство, допустившее преступный умысел; прокурор, не сумевший или сознательно не обративший внимание на несостыковку фактов. Плюс ваша реабилитация, включающая в себя финансовую компенсацию пребывания вас шестимесячным сроком в следственном изоляторе города. Это называется прецедент. Конечно, в нашей стране континентальное право, не англосаксонское, опирающееся на прецедент, но... он был бы, и это повлекло бы за собой заинтересованность по схожим делам, которых на просторах нашей стране видимо-невидимо.
— И что теперь? — интересовался почувствовавший волю.
— А всё элементарно, молодой человек. Вам проще было отписать условный срок, который своими двумя годами перекрывал бы шесть месяцев вашего реального пребывания в застенках свободы. Но теперь смотрите, может быть такой подвох. Вам, вероятно, придёт письмо, в котором вас обяжут оплатить лечение якобы нанесённой вами травмы капитану Липатову. И если вы пойдёте на это, то ваше дело будет возобновлено по вновь открывшимся обстоятельствам.
— Как будто я признаю свою вину. — всё понял Руслан.
— Такие у них ухищрения.
— Я знаю. Они мне до вас двоих адвокатов подсылали, которые говорили, чтобы я подписал чистосердечное, и тогда мне бы дали меньше минимума. Но я отказался, предпочитая прибегнуть к вашим услугам. Мне о вас друзья рассказывали.
— И вы всё верно сделали, молодой человек. Желаю вам удачи и больше не вставать на рельсы правосудия, этот поезд не остановить, может размазать.
Они попрощались, и Адвокат, спустившись по ступеням здания суда, подходил к парковке, где и садился за руль ожидавшего его автомобиля.
Только заведя двигатель и собираясь тронуться с места, шея мужчины обвилась и ощутила на себе петлю. Врезаясь в кожу, не позволяя воздуху заполнить лёгких, смерть словно присаживаясь рядом. Адвокат хрипел, солидный возраст был против долгих сопротивлений, и мужчина через считанные секунды борьбы замер... бездыханным.
Петля ослабла, покинула шею, словно раздеванием шарф, и с заднего сиденья показался накинувший её... Шадо.

III

Проникнув в ворота порта при помощи не воспрепятствовавшей к тому охраны, Барс и Шамбала оставили свой внедорожник в стороне от суеты общих работ и, пройдя пешком с полсотни метров, притормозили под одной из опор ведшего разгрузку корабля крана.
— Чё мы здесь? — спросил сын Лорда. — Ночь на дворе, могли бы дома спать.
— Скажи мне, Шамбала, что проще всего найти и где?
— Барс, давай без загадок.
— Ответь. — настаивал тот, наблюдая за работой механической машины.
— То, что проще скрыто. Как вор скажу, оно всегда на виду.
— Верно. А что найти в принципе невозможно?
— То, что не спрятано, Барс. Давай ближе к делу.
— Ближе чем мы сейчас, Шамбала, только внутри. Оглянись по сторонам и скажи, что ты видишь?
— Ночь на дворе, работяги в труде, корабли. Чё тебе ещё описать, какую картинку?
— Наблюдение, Шамбала, наблюдение, — пояснил другу Барс. — Отец тебя разве не научил? Самое первое в действиях вора: наблюдение и внимательность. Посмотри ещё раз.
Шамбала сконцентрировался и стал смотреть. Ночная жизнь порта была обычна своей не прекращавшейся работой, отъезжавшим транспортом с грузом, отшвартовывавшимися кораблями и множеством однотипных контейнеров...
— Стоп, — обрывисто произнёс Шамбала. — Контейнер. Вон тот. Кран его поднял и переставил в стопку таких же, но с палубы судна после разгрузки. А он был в порту.
— Всё это время, — согласился с выводами Барс. — И более того, он тут уже очень давно. Я даже не представляю сколько.
— Стоял бы на месте, ждал бы часа, хозяина. Но если он движется...
— Значит, это кому-то нужно.
— Проще всего спрятать то, что всегда на глазах. Найти невозможно, потому что движется. Два вопроса: кто спрятал и что? — размышлял, не сводя глаз с контейнера, Шамбала.
— Сначала о том, как нашли, — подводил к главному Барс. — Один из работников порта как всегда проводил обход и делал ревизию. Вот он и обратил внимание на несостыковку.
— С чем?
— С отсутствием сведений на него в документах порта. Мужичок оказался въедливо - любопытным и стал наблюдать, замечая пристальное внимание к расположению контейнера.
— Часто меняют. — продолжал верной догадкой Шамбала.
— Вот именно. Ещё такой нюанс. Дважды в его смену контейнер ставят на землю и из него выходят люди в белых халатах. Как-то он оказался неподалёку и краем глаза успел заметить, что внутри.
— Что?
— Ему показалось... лаборатория. Там были какие-то колбы, столы, провода, и что-то словно бурлило, пробирки...
— А сотрудников выпускают свежего воздуха глотнуть.
— Возможно. И вот ещё что. Уже с пару раз он замечал посещение стальной коробки одним интересным гостем. И знаешь кем?
— Скажи.
— «Святым отцом» - Пророком.
— А сюрпризы-то продолжаются, и этот таинственный один из них. Барс, тот, кто тебе рассказал обо всём, надёжный человек?
— У него жена в секту этого ушлёпка подалась, детей и мужа бросила, — ответил вор. — Как только «помазанник божий» объявится здесь вновь, нам сообщат, если ты об этом.
— Именно, — согласился Шамбала. — Людей в наблюдение ставить пока не будем, чтобы внимание не привлечь. Хватит того единственного и...
— Будем ждать. Больше ничего не остаётся. 
Но это не всё. Контейнер вновь оказался захваченным краном и, воспарив в воздух из одной стопки, недолгим перелётом осел чуть стороной, в другой, хоть и ярусом ниже. «Законники» проконтролировали его короткое перемещение, и ночь сохранила сокрытой для них наполовину тайной: они узнали про контейнер, но находившееся в нём... было загадкой.

IV

Как хочется жить, какой голод начинаешь испытывать до тех лет, которые могли бы быть впереди, но просачиваются от тебя словно песок сквозь пальцы, когда ответственно осознаёшь, что ничего не способен поделать с неизбежной для тебя, скорой и вот-вот приходящей... смертью. Она, по большому счёту, единственное, с чем не способен поладить или договориться человек. Костлявая не заключит сделок, ей не нужны деньги; она не отсрочит час, раз уж он установлен и определён заранее; её коса не пощадит, человек не заслуживает этого. А раз так, то и пытаться не стоит, необходимо лишь постараться достойно встретить её, покорно принять и отправиться следом, мучительной ли она будет или нет.
Признаки надвигавшейся своей, Андрей Иванович ощущал всё более отчётливо. Теперь уже значительно чаще, чем прежде, у него куда-то улетучивалось настроение, всё больше ощущалась нехватка сил и несвойственная политику апатия. Выписанные доктором медикаменты оказывали свою рецептурную помощь, но от них мужчина становился немного рассеян, не собран и слегка забывчив, что возбранялось его статусу и уровню решаемых им дел. От лекарств пришлось отказаться, собрать волю в кулак, подпитываемую гневом, но осознание неизбежного привело чиновника в бюро ритуальных услуг.
Затейливо и жестоко поступает порой жизнь, заставляя некоторых полных сил людей готовиться к смерти. Нет, он, конечно же, не хотел, чтобы о происходившем с ним знала его семья, и в этом ему надо отдать должное, но то, что мужчина задумал, было верхом последних его... духовных сил.
— Добрый день. — приветствовал его вошедшим респектабельно одетый в костюм сотрудник бюро.
— Здравствуйте, молодой человек.
Последовало ответом, и тот представился:
— Вадим.
— Вадим. Хорошо. Моё имя, наверное, вам известно, если вы интересуетесь политикой и следите за новостями в стране. Но я напомню - Андрей Иванович.
— Я знаю вас. И то, что вы здесь, заставляет меня принести заранее свои соболезнования, у вас что-то случилось. Так чем мы можем помочь?
— Соболезнования,... — задумался чиновник и немногим погодя добавил. — По вашему профилю зашёл. Расскажите мне.
— Наше похоронное агентство возьмёт на себя заботы, связанные с прощанием и отпеванием, подготовкой тела, предоставлением транспорта для его перевозки, у нас обширный выбор ритуальных товаров: гробы, венки, одежда, тапочки и всего того, что может понадобиться.
— В плане остального, давайте после. Сейчас меня интересует главное: совместно подберём гроб?
Мастер дела - мастер во всём. И молодой человек стал рассказывать о разновидностях товара, представляя его изысканными и не очень моделями, заполнившими собой всё помещение траурного агентства:
— Гроб - это один из важнейших атрибутов похорон. У нас они представлены разными образцами и моделями. Есть прямоугольные; трапециевидные, где широкая часть расположена в головах с постепенным сужением к низу; шестигранные, восьмигранные, овальные. Также они различаются и по форме крышек: плоские, зауженные, округлые. Которые, в свою очередь, могут быть съёмными и откидными, — политик смотрел на весь ассортимент, не знавший дефицита и представлявший собой всю, даже самую смелую человеческую мысль о послесмертном пребывании под землю. А паренёк никак не замолкал, продолжая и продолжая говорить. — Материалы изготовления также по желанию заказчика. Это может быть дерево, цинк, можем изготовить из пластика или стекла, бронза, сталь, любую обивку.
— Деревянный, — прервал его политик. — Чуть более чем простой и без каких-либо изысков. Пусть будет средней и не слишком в тёмных тонах.
— Простите, Андрей Иванович, а кому вы выбираете гроб?
Спросил работник бюро и неожиданно услышал ответом:
— Себе.
Немного помявшись на месте в растерянности, Вадим предложил, показывая рукой:
— Тогда возьмите этот, довольно популярный, классический и недорогой вариант. Дерево, торцевые ручки покрытые позолотой, двойная крышка куполообразной формы, лаковое покрытие оттенка матового кофе.
— Хорошо. Остановимся на этом варианте. Я оплачу.
Такую покупку совершают себе обновкой единожды в жизни, но чаще,... чаще её «надевают» после смерти, принимая даром от близких, друзей, пришедших в последний раз на твою «вечеринку».

Дело сделано, но предстояло ещё одно, пожалуй, самое важное. И если тело было уже пристроено, то душе ещё предстояло... Но прежде, её необходимо было почистить, и политик пришёл в храм. Дом божий принимает своими стенами не только людей, но и всякую сокрытую человеческим обликом мразь, не деля их грехами, но встречая и выслушивая всех.
Привыкшим к личным приёмам и неторопливым беседам, Андрей Иванович встретил знакомого ему священнослужителя, и закрытыми от посторонних ушей они прогуливались вдоль зелени около храмовой чащи, изливая душу словами один и вопрошая к её крикам второй.
— Андрюш, — вежливо обратился к политику Илларион - годами чуть старше того, но глазами значительно чище и ярче, перебирая в руках крест, касалась которого длиннющая, окладистая борода. — Ты давно не заходил, а прежде часто появлялся.
— Не один, жена приводила, — ответил чиновник из мирских, но не из простых. — Сам, по своей воле, впервые. Дела у меня.
— Я слушаю.
— Когда бог призывает к себе, Илларион? Когда с каждым это случится?
— Всякого в его лишь час, и нам он неведом. И это с одной стороны хорошо.
— С одной? Почему? — не понимал политик.
— Потому что знай мы свой час и метод кончины, убоялись бы жить и дрожали бы пред.
Последовало ответом священника и новый вопрос:
— А если знаешь и способ, и время, хотя бы приблизительно, можно попытаться изменить?
— Отсрочить траурно - финальное?
— Скорее нет, — задумавшись, произнёс Андрей Иванович дополнением вопрос. — Хотя бы искупить, хоть что-то?
— Молитвами и исповедью, — согласился Илларион. — Ты за этим пришёл? Так пойдём в храм, там сподручней, удобнее.
Они остановились на месте, и политик сказал так:
— Давай без свидетелей и всех прочих, прямо здесь. Я не умею говорить того, что делал прежде дурным, нехорошим, тем более что занимаемый мною пост и положение...
— Я понимаю, — немного прервал его священнослужитель. — Принимаемые тобой решения не всем и не всегда во благо шли, но ты преследовал интересы многих, большинства...
— Да, — сухо признался чиновник. — Если что натворил, пусть простит. Сразу... всё... скопом. Если нет...?
Илларион наклонил к своей груди голову Андрея Ивановича и произнёс словами религии:
— Господь и Бог наш, Иисус Христос, по благодати и щедротам Своего человеколюбия, да простит тебе, чадо Андрей, все согрешения твои, и я, недостойный иерей, властью Его, мне данною, прощаю и разрешаю тебя от всех грехов твоих во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.
— Это всё?
Спросил политик и получил с улыбкой ответ:
— Да. Только живи честно, хотя бы оставшееся из предначертанного им.
Попрощавшись с попом и непременно вложив в того руки купюрами денег на храм или что-то ещё, Андрей Иванович чувствовал облегчение души,... но не сильное, не слишком, когда покидал обитель господа и уходил прочь за его высокие кирпичом стены.
Лживым, бездумный покаянием всех дел не перекрыть, и он внутри себя это понимал, оно кричало ему об этом, свербело сердце, клевало мозг.

V

Пианино, игра на нём, было своего рода страстью и отрадой Ментола. Этот импозантный мужчина с шикарными усами переходившими в элегантную бородку, с неизменной сигарой во рту, источавшей приятный запах, благодаря которому авторитет в мире уголовных навыков и дел получил своё звучное прозвище, праздновал свой День рождения в одном из ресторанов города, арендовав его до утра и пригласив около сотни своих друзей и близких.
Исполняя для собравшихся одну из наиболее полюбившихся ему композиций, мужчина затейливо перебирал пальцами по чёрно-белым клавишам, заставляя те радовать окружающих переливом красивейших аккордов, складывавшихся единой мелодией и лирикой трогающих за душу звуков.
Свидетели праздника замерли наслаждением, скрежетом столовых приборов и звоном хрусталя бокалов. Все умилялись мастерству именинника, и весь зал замер придыханием от красоты исполнения Ментолом вечного творчества.
Доиграв и сорвав овации с криками вопрошания «Ещё!», именинник оставил их без внимания и возвращался к столу, награждаемый поцелуями красивых дам и принимая от одной из них бокал с виски с перекатывающимся в нём, таявшим льдом. Торжество продолжалось буйством веселья, приёмом поздравлений и красноречивыми тостами тёплых в пожеланиях слов,... пока в зал не показался вошедшим Бес.
— Ментол! — отвлёк его от празднества неожиданный гость.
Обернувшись, именинник признал незваного и, пробежав глазами по сторонам, не было ли с ним кого ещё, произнёс недовольством:
— Бес.
— Я.
— Чё пришёл, меня поздравить?
— Скорее... нет, — был ответ и приближение парня к столу виновника торжества. — Рассказать тебе одну историю, Ментол, напомнить кое о чём.
— Говори. — прозвучало дерзко, и гости зала, поняв начинавшееся важное, дружно замерли, создав тишину.
— Ты помнишь воровские правила, неписаный закон, кодекс элиты криминального мира?
— Я-то помню, Бес. А тебе зачем? Пришёл, что б я тебе рассказал или экзамен устроить? Так не по масти. Ты-то кто?
— Рассказчик... одной очень интересной истории. Как знаешь, Ментол, среди «законников» распространено табу на сотрудничество с легавыми, за это могут и спросить, — именинник присаживался на стул в смятении, хитрости и злобе, а Бес продолжал говорить. — Но ещё хуже, если один вор сдаёт легавым другого, фактически приговаривая того. И уж совсем плохо, когда тот, кого выдали мусорам на блюдечке – «король» воров. Твоё дело дрянь, Ментол. Ты сдал погонистым Рябого, и во время попытки ликвидации его погиб Шептун. Что скажешь?
Молчавшие гости, все не сводили глаз и ушей от диалога, сумев распознать суету и волнение отвечавшего виновника торжества:
— Ты, Бес, в авторитете, но кинуть мне предъяву… ты не вор.
— Не вор, но предъявляю так, словно под короной.
И с этими словами Ментол будто замер, увидев входившими уже их: Шамбалу, Барса, Рамзана и самого Рябого.
— Что скажешь, тварь? — настаивал вопросом Бес, и была глухая тишина. — Я так и думал, всем всё ясно. Вставай.
Когда тайное становится явным, ничего не остаётся кроме как попытаться отстоять себя силой - такое право в криминальном мире есть.
Ментол использовал его, но глупо, бездарно. Вскакивая с места и выхватывая из-за пояса ствол, он ощутил удар с ноги Беса и выкрутку руки, с болью ослабляемое сжимание пальцев и падение оружия на пол. Сильнее изгиб кисти и Ментол на коленях стоял, на полу. Бес взял со стола вилку и с размаха вогнал её суке в левый глаз.
— А-а-а…! — завопила она.
Второй удар, но уже в правый.
— А-а-а!!! — орал ослеплённый.
И напоследок финал. Той же вилкой, той же силой, но только в горло. Нажим, поворот и хрипение. Падла сдохла.
Крики, вопли, шум разбегавшейся толпы... только воры стояли смирно, пропуская перепуганных людей через себя.
Никого из гостей не стало, и были первыми слова:
— Слушай, Бес, — обратился к нему Рябой. — Во всяком благородном деле порой приходится идти на исключения из общих правил. К примеру, во время войны командир отряда может соединить судьбы влюблённой пары, священнослужители берут в руки оружие и защищают родную землю. Перед нами возник выбор, и пришлось кое-что обмозговать.
— Бес, — продолжил уже Барс. — Мы тут посовещались промеж себя и решили… С этого момента ты не просто с нами, ты один из нас. А значит, ты - вор.
— Я признателен этому, хоть и не ожидал. Знаю, что обычно коронация происходит иначе и при большем скоплении воров, — прозвучало ответом. — Но неожиданность такого ставит один интересный вопрос: зачем?
— Придётся садиться, Бес. — отвечал на любопытство Шамбала, завязывая с другом диалог.
— За каким?
— Узнаешь.
— Статью хоть какую? Поавторитетней бы.
— Выбирай любую, — усмехнулся Шамбала. — УК РФ толстая брошюрка.
И был скупой на эмоции, но суровый ответ:
— Воровскую хочу, на иную не согласен.
Рябой подступил ближе к новоиспечённому «законнику» и признался:
— Мы не просто так тебя коронуем, Бес. Есть очень важное дело. Помнишь ту тюрьму, откуда ты выходил и обретал волю с финальным звонком своего первого срока?
— Каждый день в ней из отмотанной пятнашки.
— А саму тюрьму достаточно хорошо изучил?
— Было время… на каждый уголок и закоулок, Рябой.
— Вот и славно, вор. Теперь тебе предстоит вернуться туда, но не для того, чтобы годы тянуть. Тебе нужно сесть и очень быстро выйти, не одному, забрать кое-кого с собой. Понимаешь о чём я, Бес?
В ответ только немой кивок и поздравления от «законников». Теперь он стал одним из них, им ровней, элитой таких.





VI

Где-то на незримой границе убывавшего вечера и перехватывавшей у него инициативу ночи, встретившиеся в баре Лука и Семичастных, проверяли себя на прочность, опустошая графин водочки и за беседой шлифуя удовольствие пивком.
— А ты был прав, Лука, — говорил его напарник по столику. — Водолазам так ничего найти и не удалось тогда, на набережной. Значит, Шамбала жив.
— И здоров. У меня свои источники, его видели, он никуда не уходил из города. — был ответ.
— С тобой интересно иметь дело. Ты будто видишь всю картинку кинофильма, словно сам был наблюдателем произошедшего. Может, ты и наперёд способен заглянуть, узнать, что будет, с кем, когда?
— Не со всеми,... но кое-что вижу. — таинственно и загадочно ответил Лука.
— Давай к нам, в мою структуру, вместе работать станем. Твои знания, мои; твои возможности, мои; используем имеющееся у нас общим опытом, объединимся и...
— Думаешь, нам позволят? Ты ведь предлагаешь сорвать куш с тех, кого мы сейчас охраняем работой, не так ли? Мы для них ничто, поверь.
— Это смотря с какого конца заходить, — не соглашался Семичастных. — У нас такие возможности, что можно за двумя зайцами погнаться, ещё и третьего по дороге подстрелить, успев поймать обоих.
— И по службе себя не замарать, и старость солидным капиталом обеспечить? — понимал соль предложения Лука.
— Вроде того. Как наши генералы, да и что там греха таить, многие званиями ниже поступают. Они же не на выслугу лет и свои пенсии детей за границу отправляют, бизнес открывают, записывая на жён и особняки себя отстраивают.
— Не на это, конечно. Но у каждого рыльце в пушку. Твоё, Семичастных, к примеру, в каком?
Открыто, с намёком, спросил Лука, и хитростью прищурившись вопросу, бывший подполковник ФСБ желал было ответить откровенно, но заметил вошедшего в заведение Барса и сказал чуть иное, развернув разговор иным ракурсом:
— За барную стойку глянь. Узнаёшь, кто сидит?
— Барс. — признав вора сразу, произнёс Лука.
Словно услышав своё имя, будто почуяв его звуки спиной, «законник» обернулся и увидел силовиков. Не думая бежать или скрываться, вор со своим пивом приблизился к ним и присел за их столик, сказав мужчинам:
— Легавым, привет.
— Храбро, смело, безрассудно, — чередовал характеристику поступка своими эмоциями Семичастных. — Мог бы попытаться уйти. А так...?
Намекал он на неизбежный арест, но Барс показал пальцем назад и ответил:
— И так уйду. Как очутился здесь, также... ногами и без вашей компании.
Силовики посмотрели вглубь заведения и увидели повернувшегося к ним Рамзана, распахивавшего пиджак и показывавшего под ним оружие и готовую к броску гранату в руке. Всё было ясно: кавказец сводил шансы взять Барса под ноль.
— Зачем ты в этом городе, Барс? — продолжал диалог Семичастных.
— А вы не знаете? — ехидством последовал ответ. — Убили вора, моего друга – Краза.
— Мы в курсе, было расследование, и дело закрыто.
— И тело пропало. Я всё это знаю, но… Ваше легавое расследование лишь фикция и больше ничего. Оно не даёт правды и никогда не даст, а я хочу знать, желаю и буду.
— Мы действовали по закону…
— По закону? — оборвал силовика вор, — В этой стране жить по законам, это всё равно, что переспать со шлюхой и после подписать акт выполненных работ, — немного замолчал и мгновением спустя, полу шуткой, но чистой правдой добавил. — По закону. Глупо, не так ли? Особенно когда эти законы нарушает первой сама… власть.
— Мы внесли твоё имя в список Интерпола. Теперь за тобой будут гоняться не только власти, но и все дебилы, желающие получить награду или просто фанатики.
Предупредил Лука, и был таким неожиданностью юмора ответ:
— Класс. Я стал популярным. Надеюсь, я возглавлю первую строчку самых отъявленных и опасных, иначе мне было бы грустно.
Семичастных усмехнулся словам и сказал:
— Ничего, сейчас твоя жизнь наполнится весельем. Смеха будет, не успеешь слёзы лить.
Барс улыбнулся тогда, сделал глоток, отставил кружку, и, взглянув на силовиков, прямо и честно их спросил, по-человечески, по-мужски:
— Зачем вы идёте в полицию работать? Не служить, нет, об этом вам и мысли не придут в голову. Стать чем-то выше людей, почувствовать власть над другими? Упоение да, когда ты при форме шебуршишь по карманам старика или избиваешь дубинкой, заламываешь руки сопляку годами на границе совершеннолетия, упираешь лицом в землю женщин, хорошо–о-о…? Вы это испытываете, когда под погонами в стрёмных кителях без уважения, но с презрением к себе? Так могут поступать только генетические уроды и то, что сейчас в ряду полицаев… ой, то есть полицейский, оговорочка по Фрейду, берут всё дерьмо подряд, без отсева и скрупулёзных проверок, лишь бы вставали «в ружьё» и вперёд, доказывает факт просочения в ваши стройные ряды «Ххх…тьфу!», — показал имитацию плевка авторитет. — Вам под ноги и на погоны, тех, из-за кого всех вас и величают – мусора. И пока есть такие как вы, люди будут уважать таких как они: погибшим Краза, живыми Рябого, Шамбалу, других. И имя им – воры.
— Мир изменился, Барс.
— Нет, Лука, — слышался воровской, человеческий ответ. — Он остался прежним, только кое-кто в нём позабыл о чести.
Семичастных тогда откинулся на спинку стула и словно мудрым презрением к глупой наивности сказал авторитету:
— Трансформация общества – трансформация бытия. Способность сохранить себя среди круговерти происходящего, есть ни что иное, как мощный вызов всему, и только сильный способен сделать его, отважиться и попытаться устоять.
— Мне уже не в первый раз пытаются мозги прочистить. Особенно смешно, когда тебя пытаются учить жизни те, кто сам её не знает или только недавно стал понимать зачатки основного. Знаете, что отвечаю тогда? — Барс ухмыльнулся собеседникам и продолжил. — Я давно так живу, всегда так жил, иного не знаю.
«Давно так живу, всегда так жил, иного не знаю» - какой живописный, литературный и насыщенный смыслом слог у некоторых представителей криминального мира и какой скупой у наиподавляющего большинства им противостоящих. Верно это от того, что познающие жизнь в схватке с ней, понимают значительно больше, нежели те, кто дрочит в экстазе от новых звёзд на погоны, нарезанных из жестянок значков и тёплых кабинетов с распитием водки в них, и не всегда в конце рабочего дня, бывает и во время.
— За нас, легавые, — поднимал кружку с пивом вор. — За то, чтобы остались в этой войне живыми. И, возможно, кто-то пересмотрит свои убеждения,… но не я.
Он выпил до дна, осаживая пенку по стеклу стенок сосуда, поднялся и зверем взглянул на силовиков, уходя… и не прощаясь.

VII

Сильные чувства, бурю страстей, Бирка желал выплеснуть на ту, которая овладевала его сознанием, всеми мыслями и возбуждала так, что бушевавший внутри мужчины огонь, не способна была утолить не одна оргия в церкви Пророка. Он хотел её, грезил, желал, мечтал о ней мыслями, и Чёрная вдова сделала встречной шаг, согласилась на очередное свидание.
Она по-прежнему была своенравна и неподвластна чарам мужчины, его настойчивости и настырным ухаживаниям, отринув предложение заехать за ней, и прибыла к месту встречи сама, на такси. Выходя из жёлтой машины, леди-смерть моментально приковала к себе внимание всех ожидавших начала вечера и представления показа мод.
У входа в здание развлекательного центра, с одной лишь розой в руке и чёрном как смрад смокинге, её встречал довольным оскалом Бирка. Вручив цветок и заглянув в её декольте, приятель мессии, глотая слюни возбуждения, сказал:
— Наконец-то, я уже заждался. Пойдём? Без тебя вечер не начнут.
Взяв «кавалера» под руку, леди-смерть собрала к себе остатки внимания папарацци и гостей, кокетливо оголяя ножку вырезом платья в бедро, поднимаясь по ступенькам, показывая обнаженную спинку и скрываясь в здании.

Огромный зал предстоящего действа блестел и блистал убранством и теми, кто удостоил чести почтить театрализованное действо, настоящий перфоманс. Там можно было увидеть не только местную «аристократическую знать», но и повстречать известные на всю страну лица. Может потому, что чуть ли не каждый современный «неленивый» город стремится влиться в эту волну, волну многоликости талантов, неисчерпаемости идей и проявить себя максимум многогранностью, отдавая предпочтение некоему глобальному шуму. А создать его способна чаще мода и её творцы.
Заняв место в первом ряду у импровизированного подиума, кружившего подсвеченной стеклянной дорожкой по залу и возвращавшегося за кулисы, но уже с другой, сникавшей огнями стороны, Чёрная вдова и тут собирала комплименты и овации восхищенных её красотой и нарядом людей.
— Ты - украшение сегодняшнего вечера, — пытался взять её за руку Бирка. — Достаточно только пройти по подиуму, и фотовспышки папарацци озаглавят завтрашние таблоиды с твоим изяществом первой страницы газет.
Грациозно убирая от себя его прикосновения, леди-смерть отвечала тому:
— Обрати внимание на моделей, у многих из них прелести напоказ. А меня не трогай, наши отношения не на той стадии.
— Увы, — шипел недовольством и азартом мужчина. — Но я подожду.
Стройные девушки прикрытыми и не очень сменяли друг друга бесконечной чередой переодеваний и возвращением демонстрации нарядов в зал. Но сдерживавший желание обладать Бирка, поглядывал лишь на одну рядом с собой.
— Как тебе такое платье? Хочешь, куплю для тебя? — спросил он, показывая на проходивший мимо «элегантный» наряд одной из манекенщиц.
Не обращая внимания на тонкость намёка, леди-смерть всё же ответила, но не приковывая к собеседнику глаз, сохраняя превосходство, будто одаривая того снисхождением своих слов:
— Слишком провокационный элемент для моего гардероба своей открытостью и отсутствием тем приличий.
— Это как посмотреть. Понятие приличий становится всё более размытым чередой последних лет. Это демонстрируют не только подобные показы, сама жизнь подводит нас к таким тенденциям, мир развивается, а вместе с ним...
— Никчёмные умом и душой людишки теряют стыд, окончательно превращаясь в ничто, — прервала его Чёрная вдова. — Дальше только накладки на соски начнут среди бела дня в городах носить. Да и те, впрочем, не заставят себя долго ждать оголением и к чёрту одежду. Этого хотел?
Поедая её взглядом, раздевая им и «лапая» с головы, задержавшись на вздымавшемся декольте, и сползая ниже, Бирка зацепился глазами на оголённом бедре и, пользуясь рукоплесканием послышавшихся оваций, проткнул ногу вдовы... иглой.
Резкий взгляд её в сторону мужчины, его ухмылка и слова:
— Я вспомнил недавно, кто ты. Когда-то давно, ещё на тюрьме сидя, меж камер слушок прошёл, в одиночке сидит баба, в одиночке зоны мужской. Тогда мало кто поверил в эти бредни, но после они подтвердились. Ты - ставшая легендарной Чёрная вдова. Я видел тебя как-то, в коридоре, тебя на прогулку вели. Тогда обычно всех по камерам, чтоб не узнали лишнего и не выдать тебя, но я успел увидеть и восхититься.
— Что было в шприце? — спросила невозмутимо она. — Что ты мне ввёл?
— Я сам не знаю и тебе не узнать. Одно скажу, что-то неизвестное. И к чему приведёт...? Наслаждайся вечером, ты мне по-прежнему интересна, но...
Бирка покачал с досадой головой, а Чёрная вдова, сохраняя достоинство, показала ему сквозь расстояние поцелуй алых губ и, встав на дорожку, уходила, сразив собравшихся ещё и своей грацией. Признанием чего стали бурные овации, восхищённые выкрики и подъёмы мужчин с мест.

VIII

Почувствовав себя счастливой, почувствовав себя состоявшейся женой и начинающей мамой, Оксана всячески старалась освоить ремесло хранительницы домашнего очага, ведь теперь ей приходилось заботиться о двоих своих мужчинах. Младший из них оказался носителем красивого имени - Илюша. Оно очень подходило светловолосому пацанёнку, который всё никак не мог привыкнуть к большому дому вместо теплотрассы и появившейся у него семье, заботящейся о нём и любящей. Но самое главное, что никак не могло стать для мальчика совершенно привычным, это постоянное наличие еды в холодильнике и возможность кушать столько, сколько хотелось и влезало в него.
Илюшка был слегка диковат нежности и не податлив ласкам к нему. Некая робость и стеснение были вполне объяснимы тяжестью его беспризорной жизни, тем, что всего добиваться приходилось самому, в то время как сверстники получали готовым от любящих родителей.
Видя его пугливые повадки, то, как он брал и, озираясь, кушал еду, Оксана умилялась этому и нежно, уже любя его по-матерински, называла пацанёнка Маугли.
— Не спеши и тщательно пережёвывай, — обращалась она к малышу, готовя выпечку на кухне и угощая ей ребятёнка, запивавшего горячие пирожки чаем. — Никто у тебя не отнимет, скоро новые подоспеют. Только не спеши, Маугли мой, дикарёныш из джунглей.
Казалось, он и не слушал её, налегая на вкусное и продолжая бегать глазками по сторонам, словно хотел успеть наесться прежде, чем его выставит на ставшую ему родной... улицу. Оксана понимала это женским сердцем, и ей становилось горько от того. Отойдя от плиты, она присела рядом с сыном и, погладив голову того, сдерживая, не позволяя пролиться слезам, сказала:
— Не торопись, сынок, твоя жизнь только начинается. И приятного аппетита, Маугли мой. — улыбнулась, услышав смех ребёнка в ответ, она.

Накормив, напоив и переодев в уличное, Оксана повела ребёнка на прогулку, начиналась которая опять же с кафе.
— Ты ведь только недавно дома кушал, — изумлялась аппетиту малыша она. — Когда же твой голод утолится?
Расправившись со всей вредной, но приятной вкусом пищей: сладким, холодным мороженым и дребезжавшим в тарелке желе, Илюша, наконец, сказал:
— Всё, я наелся. Больше не могу. Спасибо, мам.
И всё... с этими словами Оксана и не сдержалась, слёзы так и брызнули из её глаз. Она бросилась к малышу, обняла его и прижалась всей материнской силой и любовью.  Слов никаких не звучало, но бывшие тогда в кафе как-то с растерянным непониманием смотрели на плакавшую женщину и обнимавшего её мальчика.

Дальше был магазин игрушек, аттракционы парка и снова кафе, только уже со здоровой, нужной организму ребёнка пищей. Они держались за руки, гуляли и узнавали друг про друга всё, не утаивая секретами и просто наслаждаясь общением между собой.
— А вы не откажетесь от меня? — внезапно спросило дитё посреди прогулки.
— Илюша, ты чего? Конечно же, нет, — испугалась вопроса Оксана. — Ты наш сын, и мы любим тебя. Как ты мог такое подумать?
Малыш замолчал и по-взрослому сказал тогда:
— У меня уже были родители и бросали меня... несколько раз. Я возвращался домой, а они меня били и отвозили в город. Оставляли где-нибудь и уходили без меня.
Присев перед дитём на корточки, Оксана еле сдерживала эмоции, но всё же спросила:
— Они пили?
Он кивнул «да» головой.
— А жили где?
— В деревне. — прозвучало грустным ответом.
— Поэтому ты такой зашуганный и голодный. — прижав его груди, прошептала всё поняв она.
Вдоволь накатавшись на каруселях, испробовав все аттракционы по второму разу, Илюша держал маму за руку, и они медленно прогуливались узкой тропой густого еловыми деревьями парка, возвращаясь домой. Шарик привязан к запястью, в обнимку игрушка, малыш ощущал незнакомое для себя чувство... счастье. Он не спрашивал: что это такое? Он просто наслаждался им, шагая рядом с женщиной.
Деревья, проблески солнца меж них и лишь они двое, веселье родителей, задор от детей оставались где-то позади, а впереди шёл навстречу незнакомец. Подойдя ближе, он предстал своим небритым лицо Шадо и, щёлкнув лезвием выкидного ножа, сказал язвительной грязью голоса:
— Так, значит, Бардо обзавёлся семьёй? Ну, привет ему от меня. Хотя... не передадите, от других узнает, сам.
Оксана встала перед сыном, заслоняя его, но не сберегла себя. Сила мужского удара пронзила женскую хрупкую плоть, и девушка оседала на корточки. Рука ублюдка на пацана не поднялась, не потому что это ребёнок, просто свидетели «нарисовались» вдруг. Взглянув на ребёнка, Шадо развернулся и уходил.
Оксана истекала кровью и уже прилегла на земле, на бок. Растерянный Илюша не понимавший, что произошло, стоял рядом, держа шарик и игрушку, просто сказав только одно:
— Мама...

IX

Разворот, поворот, топтание на месте и петляние вокруг, упираемся во что-то и пытаемся обойти, часто не видя или не находя истинного пути. Такая у нас жизнь, хоть и у каждого своя: неповторимая, грустная или чудесная, событийная или любая другая… наоборот. Мы можем хотеть, можем желать, можем стремиться и даже предполагать, но знать наверняка, нам не дано – что будет хотя бы завтра?
Всего лишь несколько часов, пусть сутки до дня грядущего и всё… провал, провал неизвестности и куча вопросов, ответы на которые следующим днём, не раньше. И рассвет тех суток – новое начало чего-то, одновременно окончание неизвестности вчера. Интересно как, да? Узнать наперёд не дано, как и скрыться от того, что только будет, предстоит. Но забавней другое: каждый обычный для человека день может стать началом совершенно новой, но меняющей всю его жизнь истории. И вот ты закрываешь глаза в сон и представляешь, что завтра твоё пустое сердце будет занято кем-то, наступит прорыв в карьере и делах, болезнь отступит, осуществятся планы, и всё заиграет в других цветах. Заиграет? Конечно, непременно. Вот только когда наступит то самое завтра для каждого… из нас? И не закроет ли будущее дверь в прошлое, если то, что настанет, окажется хуже того, что было?
Будущее Беса вершилось на его глазах, его присутствием и происходившим с ним. Когда-то по молодости он был приговорён к своему первому сроку за то, чего не делал, взяв на себя вину друга и получив… «справедливым» росчерком судьи пятнадцать лет. Он отбыл, он вышел и немного на воле провёл, но успел отомстить за погибших друзей, их семьи, обзавестись женой и детьми… И вот он опять в её сердце, в сердце тюрьмы и застенках свободы, только теперь не первоходным юнцом, но коронованным вором, отправленным за колючую проволоку «законниками» с конкретной целью: вытащить одного из своих.
Он топтался по прогулочному дворику и не спешил найти того, ради кого повторно сел. Бес вновь ощущал это чувство необычной свободы: когда ты буквою закона – зек, но не смерившейся душой… на воле.
Оно пьянило его похлеще, чем чафир; оно будоражило его сильнее желания оказаться с другой стороны забора; оно заставляло его осознавать свою правоту и значимость, ведь… подтверждением тому колючая периметром проволока.
Та игольчатая сталь, плюс эта страна с её беспределом власти, равняется: невиновные там, где должны были бы быть иные, но почему-то поменялись стороной забора: кто - где. Такое получилось уравнение самой лживой из наук – математики, способной якобы всё объяснить, но не спешащей к этому, и самой величайшей из наук – жизни, не поддающейся исследованию, только познанию… с каждым последующим днём.

X

Что-то студит мою кровь: только что?
Кто-то кого-то зовет: но кого?
Я ведь живу в этом мире один;
Некому звать меня, нету причин.
Много повсюду людей: только что?
Все для меня сейчас чужды. Одно...
Мне бы хотелось сказать только им:
Незачем звать меня, нету причин.   

Говорил вслух, но сам себе Рамзан, поглядывая в мокрое от дождя стекло автомобиля и прощаясь с отходящим ко сну городом, начинавшим дремать под монотонный шум капель, омывавших его улицы, площади, дома.
Сидевший за рулём Дауд, заметив грусть друга, предложил:
— Рамзан, тебе бы развеяться, а то в конец закиснешь мозгами. А тут ещё погода в слякоть. Давай, отдохнём? Что скажешь?
— Я за! — воскликнул с задних сидений Адлан, желая поддержать разговор и поднять всем настроение.
— Поехали, — тихим было ответом главы чеченской диаспоры. — Надо хандру прогнать, повеселиться немного.
— А я про что! — крикнул Дауд, и дворники агрессивней зашуршали по стеклу, умывая его от дождя, автомобиль ускорился движением.
Когда тебе плохо, когда нет причин не грустить, нужно попытаться найти хоть одну, способную позволить тебе поднять настроение. А если такой даже после поиска нет, тогда следует просто придумать её, и всё наладится... честно.

Войдя в кафе, ребята - кавказцы приятно изумились атмосфере вечера и скрашивавшим её прекрасным девушкам, присутствовавшим в изобилии за множеством занятых посетителями столов. Нет, не обязательно видеть их и подогреваться задними мыслями, можно ведь просто насладиться их природной красотой, великолепием и чарами. А дальше? А дальше как пойдёт.
— Что будете заказывать? — поинтересовался у присаживавшихся на свободные места мужчин молодой официант в подходившем ему  по стилю жилете. — Из спиртного также что?
— Вот, по поводу в бутылках,... — оборвал его Рамзан. — Тем, кто здесь сидит то, что уже заказали, повторно, и в наш счёт запиши. От нашего стола к их отдыху. А нам... укрой посытнее, побогаче и побыстрей, мы пришли не пить, отдыхать.
Суетливый официант замельтешил ногами исполнять прибыльный заведению заказ, а кавказцы выходили в центр зала. Непонятные аккорды предыдущего стихли, и зазвучала приятная на слух музыка, ласкавшая и заставлявшая подняться всех с мест и окунуться в танец. Кто как, умеючи иль нет, Рамзан, Дауд и Адлан подстёгивали всех, зажигая своими откровениями движений и раскрепощённостью поведения. Заказы устилались, ложась на их стол и прочим гостям кафе, люди узнавали от кого, а кавказцы приглашали в пары красоток, без пошлостей, не приставая, но растворяя их, радуя... в танце.
Мгновенье на передышку, иные аккорды, и всё разворачивалась силой и вновь. За стол только к тосту, все посетители одною толпой расслаблялись в движениях, кавказцы зажигали людей настроение.
Но всему приходит свой срок. Очередные мотивы подстихли, дав передышку тем, кто устал, и рассаживавшиеся по местам гости кафе, будто откинувшиеся ширмой оголили оставшихся в центре зала троих ребят. Подняв голову к входу, Рамзан увидел вошедшими и вставшими напротив Пророка и Бирку. Ни слов, ни намёков, ни ожиданий чего. Те две паскуды просто вскинули автоматы и стали их убивать.
— Рамзан! — крикнул Дауд и заслонил друга собой.
Обоймы пустыми гильзами разбросанными в пол, крики свидетелей, кишащая ими толпа от испуга, мессия с приятелем уходил.
Оставшийся пустым зал с перевёрнутой мебелью, грустный мотив из колонок и только он - стоявший на коленях над телами мёртвых друзей: Адлана, Дауда - Рамзан, но живой.

XI

Ситуация, в которую они себя загнали, грозила не тайной неизвестности, но устрашающим будущим для себя. Решение встретиться было оговорено и исполнено пришедшим в дом Губернатора прокурором. Нервозность хозяина особняка была видна во всём, включая неопрятность в одежде, растрёпанности причёски, небритости и неизменного стакана со спиртным в руке.
— Заливаешь волнение? Какой по счёту бутылкой?
Спросил гость, на что хозяин дома заметил:
— И не берёт.
— Ты здесь всё проверил?
— До последнего закоулка. Как ты сообщил, сразу вызвал спецов, они и прошерстили навыками, извлекли камеры и жучки.
— И давно стояли?
— А я знаю?! — орал недовольством Губернатор. — Посмотри в моём деле. Если ещё добавится документами, скажу приблизительно срок.
— Как и я тебе, — отозвался Прокурор области. — Твой, который годами грозит и в колонии.
— Пора предпринимать что-то и делать это в оперативном режиме.
— Давно пора. Но лучше было не доводить до теперешней ситуации. Если тебя взяли за жабры, то и ко мне под хвост могут полезть. А мне эта перспектива не по нутру.
— Созванивался с коллегами из соседних регионов, все шарахаются меня, говорить не желают, ссылаются на занятость, много дел у них. Как думаешь, прознали?
— Шило в мешке не утаишь. Наверняка. Сам знаешь, как у нас по вертикале власти, один вверху пёрнул, пятьдесят внизу обосрались.
— Нам-то что делать?
— Не суетись. Если решение неокончательное и можно всё поменять, стоит попытаться.
— Но как?!
— Для начала успокойся, — пытался собрать волю приятеля в кулак прокурор. — Чтобы поменять отношение к тебе, нужны веские основания. Чтобы они появились, стоит преподнести тем, кто над нами и властен судьбами наших карьер, небольшой, но крайне значительный сюрприз.
— Деньгами откупиться предлагаешь?
— Они в этой ситуации ничего не решат. Здесь нужно нечто большее.
— Давай прикинем вариант, чтобы в праздничной коробке и с бантиком. И отправителя сложно было подменить.
— Пока ты прикидывать будешь, деля мозги на мысли о прибыли и как бы сохранить свободу и пост, я уже кое-что предпринял. Желаешь знать?
— Говори.
— Это Бес.
— Что Бес?
— Он и есть основной подарок. Упаковка – этап, бантик – тюрьма.
— Погоди, ведь он же с Шамбалой. Они же те, кто так важен и докучает,… — Губернатор замолк на самой важной мысли, не желая или боясь кристаллизовать её в слова.
— Верно понимаешь, многое знаешь. Может, поэтому тебя и снять хотят? Хотя, таких как ты лучше держать при себе, не отталкивать ногой.
— Что за статья? Срок?! Где сидит?!
— Ты не волокёшь в этом и не о том спрашиваешь. Дело не в том, где он сидит и как долго будет, дело в том, что он в принципе находится в наших руках. И теперь они, бережно, передадут его в те, от которых зависит твоё будущее. — разъяснял деталями прокурор с нотками превосходства в голосе.
— Ты уж постарайся представить всё в лучшем свете, такого ракурса, где я при первых ролях.
— Не беспокойся об этом, доложу красиво, тебе понравится, будешь в долгу.
— Ненадолго, расчёт произведу сразу. Главное, чтобы сработало и после деталями узнать: чьи это труды, и кто копал под меня?
— Узнаем. А ты будь готов ещё кое к чему. Взять Беса, быстренько спровадить на нары и сделать этим подарок туда… наверх, это далеко не много и даже, пожалуй, очень мало.
— Ещё что?
Негодовал мандражом и желанием узнать больше Губернатор и получил полноценный ответ:
— Неприятная новость для тебя, дружище, придётся если не руки, то совесть замарать. Подарок может показаться неполным, недокомплект, так сказать, и придётся его доработать.
— Как?
— Ликвидацией ставшего сюрпризом. Ты готов доказать свою состоятельность на посту, верность общему делу и пойти до конца, на такое?
— Ну, не своими же руками, — мямлило первое рыло субъекта. — Можно кого-то найти. К примеру, Шадо у нас есть. Чё бы ему не присесть?
— А вот теперь ты начинаешь мне нравится. Голова соображает и генерирует мысли. И эта хороша-а-а…
— Ситуация обязывает. Приходится думать, чтобы не пойти ко дну.
— И мне моё кресло ближе, чем ил под карьерной поверхностью, — говорил прокурор, но улыбнувшись в такой сложной ситуации, перешёл на юмор, произнеся. — А за то, что я уже для тебя сделал, оплату принимаю бриллиантами, можно сапфирами, но не хрусталём!
Они были на полпути к реабилитации себя, во всяком случае, им так казалось. Но до финишной черты первыми могли ли дойти? 

XII

Любовь, гнев, нежность, ярость, счастье, сопротивление и ещё много всего, но теперь её наполняло то, что растворялось по венам: какая-то дрянь и заразил ею кто? Тот, кого она выследила и сама желала расправиться с ним, но вышло всё нечаянно наоборот, вывернув события изнанкой не желаемого, но, к сожалению, случившегося.
Получив сильнейший, так и не ставший сокрушительным удар, Чёрная вдова не хотела оставаться в неведении и ждала результатов, сидя у окна в кабинете знакомого врача. Красивая женщина в белом халате пристально рассматривала под микроскопом взятый у леди-смерть образец крови, но не спешила с выводами, постоянно что-то уточняя для себя, делая какие-то пометки и, словно студентка, возвращаясь за знаниями к книгам и медицинским словарям.
— Ну, что там? — наконец поинтересовалась вынужденная стать пациенткой.
— Не могу понять, — не отвлекалась от микроскопа врач. — ДНК цела, но её структура… она меняется.
— Что это означает?
Оторвавшись от работы, медик посмотрела на подругу и немного испуганно произнесла:
— Твои часики тикают и очень быстро. Мне неизвестен этот вирус.
— Что это может быть? Хотя бы приблизительно.
— Я с таким не сталкивалась прежде... никогда. Ты знаешь, я работаю в своём деле уже давно и даже защитила диссертацию об аллоиммунизации групповыми антигенами эритроцитов, их индивидуальных и популяционных особенностях. Я много читаю, чтобы быть в курсе современных открытий, но...
— Вот тебе и тема для докторской, — прервала подругу Чёрная вдова. — К чему может привести смена ДНК помимо летального исхода?
— Подожди, я не уверена, но,... — вновь робел в прогнозах доктор и неловко продолжал. — Обычно это происходит в несколько этапов.
— Финальный понятен, начало известно. Расскажи мне о промежуточном, его симптомах, стадиях, последствиях.
— Я не уверена, прости. Мне теперь неимоверно сложно даже представить. Я не знаю. А как ты вообще заразилась, может, знаешь?
— С козлом одним познакомилась, — ответила полной жизнью улыбкой Чёрная вдова и, дотронувшись до плеча подруги, добавила. — Не с теми мы бабы время проводим, не с теми.
— Был половой контакт?
Уточнял доктор и получил с усмешкой ехидства ответ:
— Да какой там! С такими недоносками в постель не ложатся. Просто рядом посидел, чихнул немощностью страшненький, а мне видишь как, всё и передалось. Ладно, не расстраивайся, подруга, держись. Я держусь и ты держись. Пора мне уже... пошла.
От неё слишком много зависело, и леди-смерть не привыкла, да и не могла подвести. Придя на воровской сход, куда и без приглашения могла ступить её стройная в туфельках ножка, девушка не мешала авторитетам, присев в сторонке и слушая их.
— Тут Шамбала с Барсом кое-что нарыли в порту, — говорил Рябой постаравшимся с поиском и ещё не знавшим о тайной находке Бесу и Рамзану. — И отыскали неожиданное. Барс, говори.
— Лаборатория по производству чего-то, — продолжил вор. — Чего... непонятно, но уровень скрытности говорит о существенном в ней.
— Охрана?
Уточнил Бес, получив ответом уже от Шамбалы:
— Место расположения, отсутствие статичности: в постоянном движении и никаких людей вокруг, кроме работников порта. Внимание к себе не привлекает ничем.
— А как же нашли?
— Стук наблюдательных и наша проверка.
— Теперь стоит узнать, что же внутри?
Обозначил цель Рябой, и все обернулись, услышав слова Чёрной вдовы:
— Не нужно суетиться, я в курсе. Там разрабатывают вирус,... я им заражена. Бирка постарался и без антидота мои дни сочтены, — красавица во всём, всегда и не теряет такта. Она улыбнулась и звонко произнесла. — Ну, что, мальчики, поможете мне сохранить жизнь, как я не раз спасала ваши?
Воцарившееся молчание стало не знаком согласия, но символом завертевшихся мыслей мужчин: как спасти единственную из себя - истинную леди?

XIII

Под вечер, в закате огней склонявшегося ко сну города, под монолитными колоннами опор моста Шадо жрал шаурму, ляпая капавшим соусом землю у своих ног. Голод, не голод, нормы приличий, всё побоку, когда видишь такую картину, как кто-то рвёт кусками и заглатывает в пасть, почти не прожёвывая, роняя крошками, обляпывая руки, рыло и всё вокруг. Так хочется мило подойти, встать рядом… и как врезать в кадык! Чтобы мразота захрипела, глаза в кучу и только после уже затолкать оставшуюся недоеденной жратву ей с удара в глотку, что б так и подох, подавившись куском.
И сука продолжала похабно жрать, видя как к нему приближался назначивший встречу.
— Приятного аппетита, Шадо. — показавшись из тени, произнёс Прокурор области.
— Угу. — глотая и жуя, ответил тот.
— И доброго вечера, кстати.
— Другого места для встречи не нашлось? Чё по задворкам города скитаешь? Мог бы и к себе пригласить, такое дело сделал.
— Обойдёшься, тебе до статуса гостя в моём доме ещё расти и расти. Но если ты выполнишь всё мною намеченное, я тебя не только позову, ещё и поляну накрою.
— Тобою или теми, кто выше? — уточнял положение вещей Шадо.
— А вот об этом твои мысли излишни, — прозвучало ответом. — Они и такие… тебя до добра не доведут. Вопросы надо уметь задавать, знать кому и понимать: стоит ли? А твой язык, Шадо, тебя скорее не до Киева, но преждевременно в могилу сведёт.
— Как и твой, прокурор, ты же тоже многое знаешь. А, значит, и поведать можешь, если что.
— Что, если что?
— Да это я так, не напрягайся, — усмехалась мразь, утирая руки и лицо после жирной пищи. — Я сделал, как ты хотел. Дальше что?
— Хорошо… адвоката не стало. Он своей активностью всем только мешал, многое знал, включая юриспруденцию. К тому же был членом общественной палаты и инициировал разные ненужные законы и проверки, подрывавшие наши возможности, авторитет и звучность имён многих влиятельных людей.
— К примеру, твоего.
Язвительно заметил Шадо, на что получил схожий тоном ответ:
— Моё, вышедший на свободу урка и способный по щелчку пальца отправиться за решётку вновь, пока остаётся в тени, и пусть будет так впредь и подольше. А вот твоё, моими, к слову, стараниями, не проходит по сводкам и рылом, напечатанным на ментовских снимках, расклеенных по всем заборам и углам, не светит. Но всё может измениться. Хочешь этого?
— Тормозни. Я тебе нужен, так же как и ты мне, у нас взаимовыгодное партнёрство. Тем более не стоит мне грозить, ведь моя цель значительней и обозначена иными, кому и ты, пусть хоть и вынужден, но подчиняешься.
— О них потом, — огрызнулся прокурор и продолжил. — Шамбала по-прежнему твоя основная мишень, но скоро, может, появиться и другая. С тех же верхов указанием, но через меня.
— Теми барышами, которые мне сулились, теми возможностями, я готов. — злобно ответил Шадо.
— Кстати, ещё кое-что. Я сводками слышал, ты в городе не только мои возникшие проблемы решаешь, но и закрываешь свои. Бабу с ребёнком порешил кто? Она, кстати…?
— Жена старого знакомого, решил напомнить о себе.
— Малец жив. — уточнил Прокурор области.
— Уже неважно, не волнует меня.
— Но должно было бы… вероятными последствиями. Тебе, Шадо, приказано было сидеть смирно и тихо, выползая лишь и только тогда, когда разрешат и направят к цели.
— Заткнись, прокурор, — перебил он гневом и злобой. — У меня в этом городе основная работа есть, ты же подкидываешь мне халтуру. И если я любезно берусь за неё, то жду ответных действий в свой адрес. Будешь прикрывать меня и обеспечивать всем, что мне пожелается и станет необходимым. Понял?
Как рыком пса на своего хозяина прозвучали слова, и прокурор, наконец, понял, какого животного пытался приручить и посадить на цепь. Он думал о себе: «Достаточно сильный», но оказался по факту тюфяк, способный быть раздавленным в любую секунду тем, кто стоял напротив и хищно скалился ему в лицо… Шадо.

XIV

Когда вами руководит одно из самых сильных чувств – праведная месть, можете не сомневаться, судьба не оставит вас, будет благоволить в столь отчаянном, важном и кровавом деле. И не обязательно проливая алую из вен, главное чтобы забрызгать всё вокруг… жалобными стонами о пощаде вашего врага. Чтобы молил, чтобы просил, чтобы извивался у ног от боли: душевной, сердечной, физической.
Но прежде чем утолить месть, необходимо решить: она вам нужна? И если да, то ничего иного кроме? Эта сладкая расправа выбросом адреналина способна навсегда вас изменить, подчинив себе и уже своим страстям. Испив один глоток её сладострастия, чаша уже не покинет ваших рук, и наполняющее её будет постоянно жаждать губ… через ваши же действия.
Но сушь желания спросить за всё честнее перед самим собой и справедливей, нежели немощность стояния в стороне и даже без попыток получить ответ. Кто испытал это, тот знает, что вершить правый суд своею же рукой нравственно порядочней и единственно достойно, даже более благородно к совершившему… грязь.
Адлана, Дауда… За что? Так захотели они – Пророк и стрелявший рядом Бирка. Можно было бы понять, что война, но надоели эти жертвы, это были их единственные, настоящие жизни, не компьютерная игра. Теперь нельзя было возродиться, начать снова, иного уровня, этапа нет,… они покинули арену бытия, но хотелось бы спросить… за них.
— Определился кого? — спрашивал Барс Рамзана, стоя у киоска и поглядывая на спуск в метро.
— Давно уже. И надо было валить сразу. — ответил кавказец.
Людская суета и тёмный вечер надёжно укрывали их собой, оставляя мужчин незаметными и безынтересными тенями в «полынье мглы».
— В лицо узнаешь?
— В их рыла? Конечно, Барс. Скоро сам их увидишь. Они здесь под землю ныряют, на этой станции у них точка сбора прибыли со всех агитаторов и попрошаек метро для нужд его сиятельства Пророка.
— Кассу снимают?
— Каждый день в одно и то же время.
— Ну, давай подождём.
— Не стоит. Вон они. — Рамзан кивнул в сторону спускавшихся в метро людей Пророка: Мальвину и Топора, отправившись следом за ними вместе с Барсом.

Многоликая толпа торопливо рассаживалась по вагонам отходивших поездов, и те устремлялись в темноту тоннелей, исчезая из виду шумом и, «пожирая» на своём маршруте одну станцию за другой. Забрав портфель с дневной выручкой неравнодушных к пожертвованиям из рук очередного блаженного, Мальвина заглянул в него, и выражение лица мужчины выдало довольствие увиденной суммой. Наумолявший горожан о помощи в обмен получил пустой портфель для заполнения его следующим днём и, прыгнув в один из вагонов, скрылся незаметным и почти из памяти.
— Сколько внутри?
Проявлял любопытство Топор, но последовавший ответ лишь добавил интереса:
— Чуть больше обычного. Но главное, что снаружи. — говорил Мальвина, показывая в сторону приближавшихся к ним Барса и Рамзана.
— Чёрный с вором, надо валить.
— Куда? По перрону? Что потом, на эскалатора ступенях скакать? Людей много, не осмелятся. Стоим на месте, поезд ждём.
И подошедший встал колом, открыв двери тамбуров и приглашая войти. Людская масса хлынула потоком внутрь, но плечи торопившихся скрыться людей Пророка ощутили на себе крепкие хватки со спины, уши услышали дерзкое:
— Стоять. Или не узнали?
Рывки в попытке дёрнуться, бежать, были напрасны и неуклюжи, поезд уходил без них.
Мальвина рыпнулся плечом, Топор оттолкнул перед собой Барса, и завертелось, понеслась!
Рамзану в лицо прилетел брошенный в него портфель и следом с ноги в живот. Кавказец на шаг отступил.
Барс накатил Топору, но тот уклонился, поймав вора на выпаде к себе и встретив кулаком его грудь.
Народ прибывал на станцию, но оставался в стороне от происходившего по центру перрона, словно плешью на голове от бесчисленного множества людей пустовало пространство занимавшееся дракой четверых.
Мальвина нападал и очень даже неплохо, работая взмахами ног и часто пробивая имя защиту кавказца. Рамзан уклонялся, но не сдавал бой, выгадывая мгновение, нужный момент, и он настал. Присев под ударом ноги, чеченец схватил мразь за горло и, оторвав ту от земли, со всего размаха бросил обратно ниц, положив плашмя и на лопатки.
Барс занимался Топором. Сука была очень проворна, резка в своих ударах, дерзка в нападении и отсутствии страха, но всё это было ничто в сравнении со статусом и мастерством вора. Барс не подставлялся, красиво с ретивым дурачком играл, словно на боксёрском ринге кружа противника своими движениями туда-сюда. Но гудок подходившего поезда стал будто пинком в гонг, и вор ответил резким ударом, сломав нос мразоте и окропив перрон первой кровью.
«Стальная змея» подобрала перепуганных пассажиров и устремилась дальше, в «нору». Люди стояли по вагонам и прильнули вниманием к стёклам, что происходило за ними, что оставалось позади. 
Перехватив инициативу и уже не отпустив её, Рамзан и Барс одними кулаками добивали Мальвину и Топора. Изысканных ударов, грациозности действ не наблюдалось, были эффективность и летальный исход.
Кровь разливалась по плитке перрона, чеченец и вор добивали мразот. Они рихтовали те головы одними руками, вбивая черепа осколками в мозг. Авторитеты не гнушались лично поквитаться с сявками, ведь это была не только месть, но и привет, послание его сиятельству - Пророку.

XV

Было утро, было небо черно от кружившего в нём крикливого воронья, оседавшего на сухие ветви тополей и испуганно вновь вздымавшегося пернатой стаей под облака. Выстеленными крестами и холмиками земля удручала взор всякого - таким предстало кладбище перед единственными тем ранним часом оказавшимися на нём: Бардо и его маленьким сынишкой.
Вот только-только обретшим семью, ещё не успев в полной мере не то, что насладиться, понять, что она есть у него, юный Илюша потерял маму. Она успела ей стать, она смогла и останется в памяти стоявшего у её могилы паренька испуганным, но не заплаканным. Семь лет способны изменить любого человека, в любую из сторон. Будь то хорошо или плохо, но переменам быть, от прежнего не остаться. Когда же все семь лет берут начало проистеканием от рождения и хорошего жизнь позабыла дать, слёз не остаётся, их уже не стоит ждать. Малыш стоял возле отца и прижимался к его ноге, а Бардо уходил в себя, предпочитая подумать: не его ли в случившемся вина?
А если бы возникла возможность обратиться к себе будущему, и чтобы он услышал вас, чтобы вы тогда ему сказали? Посоветовали бы как жить, чем заняться, во что верить, кого любить? Поверьте, он бы рассмеялся вашей наивности. А как бы вы отреагировали на его встречное обращения? Глупцы рассмеются, мудрецы примут к сведению, но правильно будет сказать: «Подожди. Не рассказывай о тех ошибках, которые мне ещё предстоит совершить, или если я не наделаю их, ты исчезнешь».
Ты,... но исчезла она. Нет, не из сердца, в нём поселилась на век,... из жизни. Она уже не вернётся, не сможет, и ты бы не смог,... но исчезла она. Правильно ли поступил, не напрасно? «Нет, не напрасно» - думал Бардо. Он не только познал любовь, но и сумел подарить её. Он сумел сделать больше: матерью её, и Оксана познала счастье иметь сына. Всего-то недолго, лишь несколько дней, но... а может быть правда, напрасно её повстречал, полюбил? Напрасно признался, её сердце пленил? Так, может быть, зря... он вообще стены храма покинул, ведь вот оно самое грязью мирская жизнь? Но нет, не напрасно, он делал, что должен был, чем обязан, к чему подводила его лишь и только судьба. И да, она крепко переплелась с Оксаниной, возможно задушив её тем самым, снова но,... она ушла, оставив мужчине память, уже не способную потухнуть любовь и маленького паренька возле себя - сына, прижавшегося и обнявшего ногу Бардо.
Двое мужчин, хоть один слишком молод, молча провожали одну свою женщину,... и больше вокруг... никого.
Он хотел бы позвать всю семью: Шамбалу, Беса, их жён и детей, ведь они были всем ему, а значит и ей, но душа подсказала: «Не надо. Возьми сына и побудьте втроём». Незримое присутствие Оксаны, её фото на могильном кресте и никаких объяснений ребёнку, лишь несколько слов:
— Ты запомнил? Кто она?
— Моя мама. — тихо произнёс малыш в ответе.
— Теперь она здесь лежит, но живёт в сердце у нас, — пояснил немного Бардо. — Ты не замёрз у меня?
Ветер становился сильнее, и прижимавшийся к отцу Илюша сказал:
— Нет, не замёрз. А давай ещё постоим?
Мужчину поразили слова сына, он хотел взять его на руки, но телефонный звонок неизвестного номера переманил действием к себе на ответ.
— Да.
Прозвучало в трубку с парой шагов назад и оттуда:
— Здравствуй, Бардо. Как твои дела?
— Шадо, сука. — узнал звонившего потерявший жену.
— Я, я. Хоронишь её?
— Буду тебя. Сначала рвать на куски, после резать, а затем, пока будешь живой, вырывать из тебя пальцами внутренности, запихивая их же в твою же пасть. — гневом и хрипом говорил Бардо.
— Злишься. Напрасно. Но я очень рад, что сумел причинить тебе боль, ведь изначально, тогда, после расправы над инкассаторами, я не планировал оставлять тебе жизнь. Хотел, чтобы сдох. А ты взял и выжил, оказался везучим, как и твой сын, с ним я тоже не смог.
— Зато я с тобой... я сумею, в этом можешь не сомневаться, смогу. Я даю тебе слово, паскуда, слово мужчины: я тебя, ****ь, порву.
Бардо выключил телефон и остановился взглядом на своём сыне, не сводившим глаз с холмика над мамой. Он просто молча стоял, а ветер развевал его волосы, будто лаская, успокаивая его. Подойдя к малышу, отец всё же поднял его на руки, и они крепко прижались друг к другу, обнялись.
Оксана смотрела на них с фото тем только взором, которым приветствовать суждено теперь было всегда: на том же самом месте, той же улыбкой, тем же приветствием и только их: своих ставших ей мужем и сыном: криминального авторитета Бардо и некогда беспризорника... Илюшку.


ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

I

Коротая вечер за не совсем мужским, но не сказать обратного делом, Андрей Иванович проводил время с женой на кухне их дорогого особняка, помогая супруге с тестом для затеянной ею выпечки. Скалка в руках политика замерла бездвижной на раскатанном мучном блине, и он немного задумался под рассказ о чём-то живо копошившейся у плиты женщины. Её слова расплывались слогами для слуха чиновника, унося мыслями куда-то далеко, в казавшееся более важное, серьёзное своей затеей. Размытое зрение становилось перед глазами пеленой, резкость которому вернули слова Марии Валентиновны:
— Андрюш, ты меня слушаешь вообще? Андрюш, я к кому обращаюсь?
Супруг опомнился вниманием к жене и ответил:
— Слышу тебя, Маш. Катаю тесто, катаю.
— Ага, я вижу. В облаках летаешь, а не тесто катаешь. Вот о чём я тебе рассказывала, а?
— Куда-то идти надо, какие-то гости...
— Какие гости? Куда идти? — умилялась неловкости ответа она. — Я говорила: помнишь, как мы раньше всей семьёй на кухне пекли пирожки и закатывали блинчики с вареньем, творогом и мясом?
— Конечно, помню. — буркнул мужчина и продолжал работать скалкой.
— Ничего ты не помнишь, кроме того, что приходил и всё первое сам же и лопал.
— Оно всегда самое вкусное, потому и ел.
Женщина приблизилась ближе, сняла рукавицы и обняла мужа сзади, прижавшись, поцеловав в щёку и сказав:
— У нас всё хорошо?
— Всё прекрасно, Маш, — было ответом, — А скоро станет вообще лучше, честное слово, обещаю, — поцеловав руку жены, политик услышал входящий вызов на свой мобильный и, увидев имя абонента, не смог, не ответить. — Да, я слушаю.
— Андрей Иванович? Добрый вечер. Я не отвлекаю вас от дел? — спрашивал мужской голос в гаджет, принадлежавший лечившему политика медику.
— Не особо от важных, но уделить пару минут смогу. Что-то случилось?
— Есть новости и хорошие. Не стал бы тревожить вас и не хочу обременять излишней надеждой, но, кажется, ваше заболевание возможно победить.
Убрав от себя объятия супруги, отцепившись от их ненавязчивых ласк, чиновник резко встал и быстро вышел на веранду, глотая свежий воздух прохладного вечера и зародившуюся в душе надежду. Он спросил:
— Это не розыгрыш?
— Что вы, Андрей Иванович? Какие шутки? Вы о чём? Я специалист в своём деле и не играю людскими жизнями, спасаю их, когда это возможно, конечно. Но сейчас этот поистине уникальный случай одарил собой, по всей видимости, вас.
— Как это возможно?
— Есть экспериментальное лекарство, — рассказывал пояснением медик. — Оно разработано не в нашей стране, за рубежом, и вот только-только прошло тестирование на добровольцах.
— Какие результаты? — обрывисто словами желал знать смертельно заражённый политик.
— Впечатляющие, — был ответ надеждой. — Исцеление возможно в девяноста трёх случаях из ста.
— Откуда информация?
— Андрей Иванович,... — изумлялся растерянной не компетенции доктор. — Я вращаюсь в этих кругах и мне положено знать практически обо всём, что хоть как-то веет медициной.
— Я понял, понял. Что нужно, чтобы доставить лекарство в страну?
— Оно уже здесь, я постарался для вас, но есть ещё кое-что.
— Что же?
— Придётся ложиться на операционный стол. Вы готовы к этому?
— Если без вмешательства хирурга не обойтись и это моя последняя надежда...
— Последняя.
— Кто будет резать?
Спрашивал Андрей Иванович, услышав в ответ:
— Моей квалификации и опыта хватит. Я вполне с этим справлюсь. Доверяете мне?
— Вполне. И жду встречи... на операционном столе.
Политик прервал разговор, отключив мобильный прямо перед приблизившейся к нему женой, и нежно обнял ту. Нетерпение обуяло мужчиной: скорей бы... избавиться от того, что было внутри него, медленно пожиравшего жизнь и склоняя к неизбежному... смерти. У него появился шанс, и за него стоило зацепиться, побороться, постоять. Надежда затеплилась, а вместе с ней и трепет целовавшей его в губы Марии Валентиновны.

II

Наблюдательность - очень полезная и нужная черта, способная помочь получить необходимую информацию без лишних вопросов, привлекающих к себе внимание посторонних людей, и при этом остаться близким к незаметности для остальных.
Обладая ей и оставаясь безынтересным жителям колонии, привыкшим изучать, проверять, ну или с недоверием относиться к вливающимся в их коллектив новичкам, Бес прогуливался двориком исправительного учреждения, прежде чем выделить для себя нужную цель и подойти. 
Ею был Орган. Все, что было известно о нём заключённым, это то, что он «в законе». Всё, что проходило в сведениях личного дела на него, лежавшем папкой в сейфе начальника колонии, это опасность криминального авторитета не только для закона как такового, но также для тех, и в особенности, кто поручает писать его. На первой странице толстостенного документа стояли все метки, которые только могут быть: особо опасен, склонность к побегам, совершенно секретно и прочие «легавые смайлики» для дурачков. Но главное о нём оставалось как мифом: сокрытым от многих, известным не всем.
Выбрав момент разбредавшихся сторонами заключённых, сливаясь с их массой своей робой и обычной к такому месту походкой, Бес поступил к старому авторитету годами за шестьдесят, сохранившему силы троим двадцатилетним не совладать, и, встав рядом, поглядывая на вышки охраны, словно в никуда произнёс:
— Рябой привет просил передать, узнать как твоё здоровье.
— А кто ему сообщит об этом? — было встречным вопросом.
— Бес - моё имя. Нужно серьёзно поговорить, Орган.
Пристальный взгляд бывалого на незнакомца оценил не только внешнюю фактуру парня, но и словно рентгеном заглянул в его сущность, самое нутро, естество через серьёзность и открытость встречных глаз.
— Знаю за твою коронацию и сразу сюда? Зачем ты здесь?
— Предложить тебе выйти из отставки. Премьера роскошного действия намечена, сроки определены, тебя ждут.
— Зачем, Бес? Мне и тут хорошо.
— Настолько, чтобы остаться и коротать годами свою старость? Которая так и не наступит, смерть увидишь раньше, чем полную белых волос голову.
Орган приковал внимание к покрошившемуся годами асфальту, но диалог продолжался тем же пристальным становлением. Пнув в сторону камень от себя, старый авторитет сказал:
— Рябой мог снарядить сюда любого как надёжный способ связи. Почему ты?
— Эти стены мне знакомы... и очень хорошо. Ещё задолго до тебя я здесь был и отсюда же вышел. Теперь вернулся... за тобой.
— То, что ты - ключ, я уже понял, Бес. А где же дверца с тем замком?
— В подвале администрации колонии, Орган. Я видел чертежи и тот самый ход. Тут ещё после развала Союза была затеяна перестройка, хотели тренировочную базу делать для спец бойцов. Но денег на армию не хватало, а тюрьмы начинали заполняться, вот они и решили...
— И о многом успели позабыть.
— Просто не знали, Орган, и до сих пор не знают.
— А как мы туда попадём?
— Есть кое-какие мыслишки. Но дата выхода близка, и нам с тобой задерживаться нельзя.
— А мы и не будем, Бес. Если надо уходить, значит будем. Но сделаем это красиво и только после того, как завершим все дела.
— Нужен будет кое-какой инструмент и немного шумихи. Только пусть она будет не слишком глобальной, но и не комарином писком возня. Погромче, Орган, помясистей звук.
— Из динамиков на столбах подойдёт?
— В самый раз.
— Тогда ностальгируй пока по колонии, скоро услышишь. Ко мне больше не подходи, я тебя сам найду. До встречи, Бес.
С тем Орган и уходил. Сделав всего несколько шагов, его уже невозможно было узнать среди множества заключённых, вор будто растворился в толпе, растаяв среди всех незаметностью.

III

Уже не за руку, стал взрослым последними событиями, входил Бардо с сынишкой в вечерний бар. Столики были заполнены шумными компаниями, но за них присесть устремлений и не было, не развлекаться пришли, за иным. Они подступили к барной стойке, и отец, приподняв Илюшку, усадил его на стул возле себя.
— Несовершеннолетним нельзя, здесь спиртное продают. — предупредил о правилах заведения молоденький официант.
— Ничего, он со мной. Ему пирожное и чай, а мне,... мне кофе.
Сотрудник ускорился исполнением заказа, и вот уже через пару минут Илюшка кусал вкусное с кремом пирожное, запивая ароматным напитком, дождавшись пока тот чуть подостыл.
А ведь у него ещё недавно не было ничего кроме веры... у Бардо. Каждым днём своей жизни он страдал о погибших когда-то друзьях, наблюдением как его годы уходят, но душа не давала тогда старт, тогда ещё нет, было рано. И вот час пришёл, мужчина покинул обитель храма, вернувшись в мирское и обретя полноту жизни вновь. У него появились друзья, новая цель, а вместе с ней и враги, появился дом, и в нём поселилась любимая женщина, обосновавшаяся прежде и наведшая порядок в душе. После был сын, который теперь сидел рядом и ел. Казалось, всё налаживалось и выстраивалось вверх, но... прошлое не испарится, никуда не исчезнет, его не изменить, и рано или поздно оно не просто напомнит о себе незавершёнными делами, оно пересечётся с настоящим, чтобы схлестнуться в остервенелой борьбе за будущее и попытаться забрать то, о чём ты мечтал, чем владел и к чему стремился. Сука прошлое, обыкновение настоящего и грёзы мечт... всё смешалось, переплелось и выливалось для пившего кофе Бардо в грёзы прошлого, сучье настоящее, но не обыкновение, неизвестность будущего. Это удалённое время ставило перед мужчиной знак вопроса, и тот очень хотел его раскрыть многоточием, верой в лучшее,... но в душе начинался беспорядок, её заселяла месть, желание кровавой такой.
Закурив, выдыхая в сторону от продолжавшего наслаждаться лакомством Илюшки, Бардо высыпал из коробки спички на барную стойку и стал складывать из них имя любимой: «Оксана». Шум заведения, звуки толпы, всё оставалось за широкой спиной авторитета, никто не осмеливался к нему подойти. Заигравшая романтическая мелодия под медленный танец гостей, её украшавшие потускневший светом зал и ползавшие по потолку, полу и стенам огоньки цветомузыки добавили грусти Бардо. Закончив писать милое имя, он взглянул на то, что получилось, и сдвинул спички в сторону и кучу рукой. Чашку кофе пальцами ко рту, глаза стеклом от подступавших слёз в сторону от сына, чтобы не заметил, и воспоминания об Оксане продолжали тревожить душу мужчины, рвать её.
То, что связывало с ней, укрывалось памятью и под замок, увитая за облака и в вечность, оставив главным напоминанием о себе,... сидевшего рядом Илюшку.
— Пап, я всё, я поел. — сказал пацанёнок, облизывая последним крем с губ и допивая чай.
— Молодец, — улыбнулся ему в ответ Бардо. — Готов? Тогда пошли.
Расплатившись, он помог сыну сползти с высокого стула, но уходили они уже держась за руки: «большой мужчина» семи лет и его оставшийся одним родителем, криминальным авторитетом, честным пацаном, порядочным человеком... Бардо.

IV

И раз уж стало известно одно, стоило потянуть за ниточку, чтобы распутать клубок всей целиком загадки, частью которой вынужденно стала Чёрная вдова. Сколько у неё оставалось времени до последнего девичьего вдоха, было неизвестно и необходимо было поторопиться, что подстёгивало Шамбалу и Рамзана навестить ночью порт в поисках той самой загадочной лаборатории.
— Зря мы вдвоём пришли, — говорил в темноте кавказец. — Стоило ребят взять, вскрыли бы железо как консервным ножом, взяли бы всё и всех, кто и что внутри, да свалили бы.
— И что? — уточнял Шамбала.
— Вдове бы помогли. Девчонка погибнуть может в любой момент,... если не уже.
— Шумно, Рамзан, неделикатно.
— Неделикатно? Тогда подогнали бы тягач, погрузили бы на него контейнер и аккуратно вывезли за территорию порта. Дождались бы времени, когда те, кто внутри, открываются и выходят на воздух, подышать и покурить. Встретили бы, взяли антидот, нож к горлу, всё узнали бы, после запечатать и отвезти обратно, продолжая дальше следить.
— Хороший план, Рамзан, но кое-что не учитывает. Пока мы бы катали эту лабораторию, те, кто навещает её время от времени, могли бы приехать и не найти своё детище. И откат на исходную: Кто? Что? Зачем и куда?
— Но вдова?!
— Помню я, потому и здесь, — огрызнулся укору в свой адрес Шамбала. — Сейчас не мы одни этим занимаемся, все напряжены. Только давить, друг, надо плавно и с мозгами. Хотя знаешь, твой план с грузовиком довольно хорош. Как-нибудь стоит применить, но в другом деле. Где он? Какой?
— Вон тот, — показывал на нужный контейнер кавказец. — Как раз время перестановки, в захвате крана, небом летит.
Мощная конструкция переставляла груз из одной стопки в другую, но начиная новый ярус, днищем прямо на асфальт. Лапы установки расцепились и отправлялись за следующим в них, но к предыдущему показались подъехавшими гости. Выйдя из автомобиля, они оголили подсвеченными лунным блеском лица, в которых нельзя было не узнать Пророка и Бирку.
— Глянь, кто пожаловал. Вот это сюрприз.
Изумился Шамбала, Рамзан же жёстко ответил:
— Сучий выродок... и мразь под ним.
Мессия взглянул на запястья часы, его верный приятель постучал в дверь, и она открылась, предъявив выходивших на улицу пятерых людей в медицинских халатах и масках на лицах. Стянув их и закуривая по сигарете, старший над химиками утёр рукой морщинистое, бородатое лицо, оттянув вниз щёки и округляя глаза, услышав к себе от стоявшего напротив Пророка:
— Семён Александрович, как наши дела?
— Прогресс очевиден, но до желаемого результата, я предупреждал, ещё очень далеко. — было ответом и затяжка табачного дыма, наполнившего лёгкие мужчины, чтобы покинуть их с выдохом «туманом» в ночь.
— Времени остаётся мало, и работаете вы давно. Хотелось бы более ощутимых итогов. Можете их показать?
— Да, конечно. — ответил мужчина и, сделав несколько быстрых, коротких затяжек, тушил окурок ногой и заходил в контейнер следом за Пророком.

Обустроенный под лабораторию стальной ящик был напичкан компьютерным оборудованием, химическими реактивами, пробирками, колбами, прочей ерундой, и... в центре на столе лежал привязанный кожаными ремнями к кушетке худощавый мужчина без сознания на вид лет тридцати.
Подойдя к нему и обласкав его быстрым взглядом, мессия заметил:
— В прошлый раз был другой, более крепкий. А с этим что?
— Это тот же объект, — пояснил Семён Александрович, стягивая простынь с подопытного. — Одно из побочных действий - заметная потеря мышечной массы, атрофирующиеся волокна, частые спазмы и потеря сил.
— Он у тебя не сдохнет?
— Образец пока рабочий, но хотелось бы, видеть на столе более свежей, с клетками крови способными не только вступать во взаимодействие с вводимым в организм веществом, но и, желательно, противостоять ему, —  словно не о человеке, но о куске мяса говорил медик. — Но где же такого найти?
— А пол образца имеет значение? — интересовался мессия.
— Необязательно. Женского образца у нас ещё не было и мне интересно будет взглянуть на поведение его носителя.
— Увидишь. Носитель сейчас где-то ходит, и мы сами страстно желаем его найти.
— Ходит? То есть вы хотите сказать, что она в сознании, здравом рассудке и до сих пор жива, без лабораторного присмотра и помогающих поддерживать жизнь медикаментов?
— Ага. — усмехался Пророк.
— И вы так спокойно об этом говорите? — возбуждался профессиональным интересом химик. — Да вы хоть представляете насколько она ценна?! Возможно, в её ДНК есть тот самый недостающий фрагмент для удачного завершения наших исследований! Её кровь, анализ её...
— Не ори. Сказал же, ищем.
— Когда найдёте сразу сюда, ко мне, она необходима, нужна.
— Антидот к действию препарата готов?
Спросил мессия, и замешкавшийся Семён Александрович немного волнением пояснил:
— Это... да, это,... конечно. Нет, он, конечно же, готов и прервать опыт и действие медикамента можно в любой момент, но хотелось бы изучить детально всё его воздействие на организм. Вы знаете, это только внешнее, физическое его проявление. Однако намного интересней поведенческий фактор подвергшегося заражению образца, его надломившаяся воля, способность подчиняться и быть управляемым приказам извне...
— Тормозни, — прервал мужчину Пророк, — Мне эти тонкости ни к чему, докладом представишь и не мне,... и чуть позже. Работай дальше, я увидел, что хотел, — уже собираясь уходить, мессия обернулся и спросил. — Да и ещё кое-что. Гостей незнакомых не было? Всё тихо?
— Всё как всегда. — сухостью химика в ответ.
— Вот и хорошо. Продолжайте работать.

V

Любовь, дружба, счастье, благодарность, надежда... Что объединяет все эти чувства? Истинно: бесценность. Они неподдельны, неподкупны, первостепенны и по-настоящему важны, но... их возможно испытывать только живому. А потому, самое важное в жизни - сама жизнь. Задумываешься об этом только тогда, когда что-то начинает ей угрожать и приходится отвечать, защищаться, драться, главное не стоять, не останавливаться на месте.
Орган своей жизнью хорошо выучил эту науку, наверное, потому и сохранил её, сколько бы раз его не пытались разлучить с ней, отправив на свидание... в смерть. План выхода был очерчен, цель понятна, оставалось подбить нюансы и финальным рывком отдаться ей - свободе. Вечером движение колонии ещё шевелилось доотбойной вознёй, и старый авторитет входил в массивную дверь кузнецы, всё ещё полыхавшей огнём печи, гудевшей автоматическим молотом и населённой своим единственным работником - Белазом. Имя было подстать такому огромному массой, шириной плеч и выдающейся мускулатурой мужчине. Согнуть для него толстенную арматуру, связать узлом, было на раз плюнуть, чем частенько и пользовалось руководство колонии, решая через Белаза свои вопросы, пока тот «ломал» несговорчивый людей. Взамен? Его общий срок «таял», приближаясь наступлением условно-досрочного освобождения, до которого оставалось пару дней. На него точила зуб добрая часть колонии, но вот добраться, поквитаться,... было сложно. Один на один? Он задрал бы любого своей мощью. Толпой? Белаз жил и работал в кузне, редко выходя в народ. Другие варианты? Их неоднократно пробовали, но всё безрезультатно. Белаз жил, а смельчаки нет.
— Работу заканчиваешь уже? — спросил Орган убиравшего инструмент по местам кузнеца.
— Собираюсь, — прозвучало внушительным басом в ответ. — Чифирнуть ещё надо, поужинать и на боковую.
— Последние ночи на неудобных нарах, Белаз? По УДО выходишь, я в курсе.
— Заслужил, Орган, вот и отваливаю. Нечего мне здесь среди вас делать.
— Уже всё сделал. Конечно, как теперь не уйти, когда оставаться опасно. Скольких ты ребят за время своей отсидки в колонии положил по указке вертухаев? — Белаз понял, что предстоит не просто словесный диалог и готовым к самому суровому продолжению сжимал в огромных кулаках молот на стальной трубе ручке. Орган прекрасно видел это, но подходил ближе и говорил. — Десять, двадцать? Им волю уже не увидеть, они навсегда остались здесь. И было бы несправедливо, отпускать тебя, лишить их твоей несостоявшейся компании.
— Уйди, Орган. Знаешь ведь, завалю и глазом не моргну, сделаю всё тихо.
— А мне как раз нужно обратное, Белаз. Мне бы немного шума не повредило.
Вор был уже опасно близок, и кузнец, размахнувшись, бил его молотом, ещё и ещё. Инструмент был тяжек, и авторитету удавалось довольно ловко проскальзывать под ним, нанося ответные удары по голове Белаза прихваченным со стола молотком.
Нечеловеческая сила заставляла огромного мужчину держаться и отбиваться, но... смекалка «законника» важнее огромных мышц, Орган отступал к пылавшей огнём и жаром печи. Делая шаг за шагом назад, авторитет бил суку молотком, но Белаз оттолкнул его, и вор, будто брошенный отлетел в сторону и ударился спиной.
Морду Белаза заливала его же из головы кровь, стекая с разбитой макушки на глаза. Гиганту становилось плохо видно и, потратив лишь секунды чтобы утереться рукавом, он увидел уже стоявшим перед собой на ногах противника. Орган размахнулся, и очередной удар молотка был в висок,... но оказался далеко не смертельным. Белаз лишь пошатнулся и устоял, хоть и склонился от боли и покидавших его чувств. Вору этого хватило, и тогда... он добавил молотком по черепу падлы и подвёл его ещё живого головой под механический молот. Всего лишь нажатие пальцем кнопки и череп стал трещать костями. Монотонные удары не останавливались, были ещё и ещё, пока от головы Белаза не осталось ничего. Огромное тело кузнеца валилось наземь, а молот продолжал работать, разбрызгивая по сторонам кровь и превращая в крошку кости.

Поднятая тревога завывала мерзким мотивом над колонией, предупредив, что остатки кузнеца нашли. Сокрытым этим шумом и иной к себе невнимательностью, Орган пробирался в подвал администрации исправительного учреждения через прикрытую, но с сорванным замком дверь, где его уже дожидался Бес.
— Самое время. Инструмент захватил?
— Молот подойдёт? — ответил Орган, протягивая его Бесу. — Из рук Белаза, ещё тёплый. Осилишь?
— Смогу.
Размахи, удары, заливавший бетон пол в крошку, и вот показалась чугунина люка.
— Ещё чуть-чуть, Бес, поднажми. Нам пора бы сваливать, сейчас общую перекличку устроят, а нас на ней не будет. Поддай сил.
Ещё немного размявшись ударами, молот отлетел в сторону, и в четыре руки люк всё же поддался, явив под собой давно забытый, почти в человеческий рост лаз. Спрыгнув в него и торопливо продвигаясь, воры через сотни подземных метров выползали через заросли кустарников в овраг, где их уже поджидал на автомобиле с выключенными фарами Барс.
Помогая мужчинам подняться, вытягивая их за руки, он говорил:
— Шустрее давайте, шустрее. Сейчас собаки с легавыми побегут.
Сирена поднятой тревоги не замолкала, начинал слышаться перехлёстывавший и дополнявший её псиный лай. Снаряжалась погоня. Воры не медлили, прыгнув в машину и скрываясь тропами пасек и околицей просёлочных дорог.

VI

Сколько раз она ходила по кромке способной сгинуть, но держалась и «пропуская» вперёд других. Жизнь словно злобный хозяин пса «тренировал» её, протянув что-то хорошее, доброе, тут же одёрнув руку, забрав и озлобив. Дала любовь, но убила мужа; одарила ребёнком и забрала его, оставив мать незаслуженно осужденной, в застенках свободы. Она вышла, разыскала и вернула себе своего малыша, встретила нового любимого и продолжала жить, но… она оставалась той, кем была: Чёрной вдовой, и в её власти были судьбы вставших против неё, оказавшихся для леди-смерть врагами. Она совестью, справедливостью, честно карала их, зная одну только меру – высшую, через смерть и её красоту, изящество, жёсткость, жестокость.
Костлявая любила свою ученицу, прилежную исполнением и талантом, того не отнять. Её мантия с капюшоном порой были надёжнее бронежилета для Чёрной вдовы, когда в девушку стреляли, пытались зарезать или ещё как-нибудь, а способов было много, уйма, разных, всего. Коса смерти будто ангела-хранителя крыло оберегала красотку и давалась ей же орудием: возмездия, правды, кары, отмщения. Всё это было и оставалось, но тогда... тогда Чёрная вдова брела вдоль берега городского пруда, раздумывая над тем, что судьба вновь попыталась забрать у неё то, что девушка с такими усилиями смогла урвать, возвратив по справедливости себе.
Она не сдавалась, не в её правилах, нет. Леди-смерть и не помышляла о слезах, слишком сильна была характером, закалена не очерствевшей душой, надеялась на исцеление, на антидот, на долгую ещё жизнь для себя. Вставь на бордюр, она словно девчонка раскинула руки в стороны и, держа равновесие, гуляла вдоль водной глади, поглядывая на своё отображение, просто шла.
Ирония судьбы, куча её загадок, запретных тем и остросюжетный разворот: она заразила вирусом, теперь и её; она убивала с изыском, теперь и её; она хотела смерти врагам, теперь хочет жизни... для себя самой.
Но сколько очарования и грации, восхищения и чистоты, нежности и того самого величия источала она, ровно шагая по стёсанным временем, годами бордюрам, балансируя равновесием словно между жизнью и обратной ей. Она дышала тогда той самой кромкой, теме мгновениями, каждое из которых могло стать последним, теми чувствами внутри. А они? Они обострились всем, чем только было можно: любовь к дожидавшимся её возвращения сыну и мужу ещё сильней; жажда помощи обратившимся к ней, кому была обязана и стремилась вернуть долг, не стихала запалом первоначального желания, только росла.
Жизнь приучала Чёрную вдову к своей тяжести, к своим урокам, к воспитанию, и та, давно вкушала и познала её прелесть, не забывая о том новым глотком воздуха и свежим утренним днём. Каждую минуту свою красотка ценила, уважала, берегла, и тогда... она просто гуляла девчонкой, держа равновесие на узких бордюрах и начиная улыбаться, смеяться поселившейся в ней смерти. Она смеялась... и шла.

VII

В съёмной квартире темно. Лука не слишком любил включать свет и не потому, что прецедент с киллером и попыткой убить его уже имел место, отнюдь. В сумерках подступившего вечера мужчине лучше думалось, мысли сами формулировались необходимыми выводами, но их кончики ещё болтались «не подвязанными», что-то всё-таки не складывалось, должно было непременно произойти.
Попивая ароматный чай и поглядывая на огни готовившегося ко сну города, Лука услышал заинтересовавшее его с экрана работавшего телевизора и, возвратившись в комнату, был ошарашен неожиданностью новостей.
Собравшиеся в пресс-центре журналисты, не смотря на, казалось бы, поздний час, ожидали заявления и предчувствуемой ими сенсации. Вышедшая белокурая женщина в деловом костюме заняла место за микрофоном у стойки и с ходу возмутила спокойствие случившимся.
— Сегодня во второй половине дня, ориентировочно с двенадцати до двенадцати сорока по местному времени, потерпело крушение воздушное судно, которое было обнаружено в пятнадцати километрах от города, — всё воспринималось довольно мягко, пока не прозвучали её слова. — В авиакатастрофе помимо нескольких пассажиров и членов экипажа погибли губернатор нашей области и его личный охранник.
И всё… сознание журналистов взбаламутилось, вспышки фотографий, крики с мест. И первая звонким голосом девушка «прорвала» толпу своим вопросом:
— При каких обстоятельствах произошёл этот инцидент?!
— Он должен был вернуться из полёта к двадцати двум часам по местному времени, однако за несколько часов до этого связь с ним прервалась, — было ответом от ведшей пресс-конференцию. — Силами МЧС было установлено место крушения, на которое тут же была снаряжена и отправлена спасательная операция.
— Можно более конкретную информацию?! — слышался мужской голос из зала. — Сколько всего человек было на борту?! Скольким удалось выжить?! Предварительные данные расследования!
— Количество погибших уточняется. Все выжившие пассажиры и члены экипажа, получившие травмы различной степени тяжести, госпитализированы в районную больницу. Всего на борту самолёта находилось двадцать пять человек.
— Поездка носила деловой характер или личную подоплёку?! — едко, но справедливо желал знать всё тот же мужчина.
— Исключительно рабочую направленность. Это была комиссия по разработке плана и вариации действий улучшения жизни региона в целом и его отдалённых уголков в частности.
— Губернатор погиб на месте?!
Продолжали сыпаться и сыпаться вопросы, на которые экспромтом, без заготовленного варианта, приходилось отвечать созвавшей пресс-конференцию. И она делала это довольно открыто, выкладывая всю информацию, которой обладала на тот момент:
— Нет. Он так же был доставлен бортом вертолёта МЧС в больницу, где ему оказали первую необходимую помощь. Однако врачи с самого начала оценивали его состояние как критическое. В результате полученных ранений губернатор скончался.
— Предварительные данные! Хоть что-то!
— По ним, при заходе на посадку, самолёт перевернулся через левое крыло, столкнулся с землей и полностью разрушился.
— Посадка была запланирована?!
— Нет. Посадка была вынужденной. Что вызвало необходимость совершить её экстренно, сейчас выясняет следствие. Его результаты будут оглашены несколько позже, но спасатели уже обнаружили два бортовых самописца. Ведётся их расшифровка.
— Кто заменит первое лицо субъекта в ближайшее время?!
— Согласно уставу края, исполнение обязанностей губернатора взял на себя его первый заместитель Сергей Ляшский.
— Выдвигаемые следствием версии включают в себя возможный теракт?! — выкрикнула девушка из первого ряда, ростиком чуть ниже видеокамеры на штативе, стоявшей рядом с ней.
— Об этом пока рано говорить, но прорабатываются все необходимые версии, всё возможное, — звучало ответом со сцены и в продолжении к нему. — Тело губернатора уже доставили спецрейсом в центральный морг нашего города. О прощании с ним, как и с остальными погибшими в авиакатастрофе, будет сообщено дополнительно.
— Глава государства в курсе произошедшего?!
— Разумеется, как и ряд первых лиц. В телеграмме, направленной им семье губернатора, говорится: "Примите мои глубокие соболезнования в связи с трагической гибелью мужа и отца. В нашей памяти он навсегда останется сильным и мужественным человеком, искренне заботившимся о жителях края, и был хорошим руководителем, а его безвременная гибель - потеря для всей страны». Пожелав сил и выдержки в этот тяжёлый час.
Любопытство журналистов стихало заметками на бумаге, гаджетах, срочными звонками в редакции с сенсационной новостью, и звучали последние слова женщины из-за трибуны:
— Уголовное дело возбуждено и расследуется по ст. 263 УК РФ "Нарушение правил безопасности движения и эксплуатации железнодорожного, воздушного или водного транспорта". Всем спасибо за внимание и примите мои личные соболезнования в связи со случившимся.
Экран телевизора потух, погрузив комнату, в которой сидел на диване Лука, в абсолютный мрак. Глаза мужчины блестели из темноты, и он тихо произнёс:
— Ещё один. Значит, до конца осталось недолго… скоро уже, совсем скоро.

VIII

Знаете чем истинный, порядочный, настоящий, неподдельный вор отличается от всякого обычного легавого? Вор - дикий, гордый зверь. Легавый - хомяк в банке. День ото дня, неделя к неделе, год от года, ненависть и раздражение этими «грызунами» растёт, будоражащаяся на их действиях, словах и поступках. Всё что могут эти говнюки под погонами, это скудоумно исполнять приказы таких же дегенератов, но наделённых властью. Но как? Для них элементарно. Они хватают несовершеннолетних и тащат их в отдел на допрос, они штрафуют стариков во время того самого пресловуто-лживого режима самоизоляции, ходя по улицам толпами, вместо того, чтобы ловить настоящих преступников. Они выписывали нам штрафы, нам, у которых не оставалось денег на поесть, не было средств к существованию. А эти суки получали бабки зарплатой и повышенной, из бюджета. Подумать только, остановить втроём пенсионера и выписать бабушке штраф за отсутствие у неё маски и перчаток. Уроды вы мерзопакостные! Падлы в погонах! Недосущества! Плевок вам в рыла и под ноги! Они, конечно, были посланы старушкой нахер, что подтверждается видео и это класс. Женщине уважение, его же и тем, кто снимал.
А сумели бы эти мудозвоны в форме подойти к авторитетным, крепким пацанам? Это риторический вопрос. Конечно же, нет. Они бы обосрались на подходе, и после их головы оказались бы засунутыми в их же задницы: дерьмо хлебать. А молодняк и старики как раз им по силам, не будет сопротивления - так почему бы не штрафовать?
Одну удивительную закономерность уже просто невозможно скрыть. Всё федеральное телевидение своими каналами с их ежегодным бюджетом в сотни миллиардов рублей нам говномётит о хороших мусорах, об их подвигах, о борьбе с преступностью. Какая сучья ложь тупых недоумков и тех, кто им верит. Народ же видит правду, ежедневно сталкивается с ней, встречая легавых в реальной жизни, испытывает только одно: неизменную тошноту от их формы и тех недосуществ, кто нацепил её.
И знаете, что самое забавное? Как и кто пытается очернить тех, кто говорит правду. Одна из немногих платформ, где её ещё можно говорить неподвластно «жильцам Кремля» и их хозяевам - олигархам, это youtube. Который, к слову, пытаются наводнить теми же придурками с российского федерального ТВ. И вот как там происходит. Проверьте.
Есть множество каналов, рассказывающих об уголовном мире, его новостях. Ну, интересует это многих, правда. И даже те, кто сильно к криминалу брезглив, мог бы уделить минутку внимания, чтобы попытаться понять тех, кто живёт этим, их принципы, мировоззрение: для чего? Они рассказывают обычные вещи правдивым, доходчивым языком. Они не гнут пальцы, не ботают по фене, не употребляют мата, ну, если совсем порой чуть-чуть, в пределах обычной каждому нормы. Они доносят истину честно, без лжи, без лобызания, без прикрас, не выставляя себя какими-то святыми или в худом свете. Они такие, как есть.
И вот тут начинается самое интересное. В комментариях под роликами множество негативных слов, зачастую как раз тем самым благим матом, с оскорблениями, унижениями и прочей туфтой. Это от власти диванные дрочилы бьют по клавишам, чтобы хозяевам угодить. Но когда в ролике появляется живое лицо того, кто как минимум авторитет, эти комментарии не возникают. Знаете почему? Ответ прост. Строчащие их онанисты просто бздят. Они ссутся за того, что их найдут и заставят отвечать за те поганые слова, что щёлканьем пальцев по клавиатуре оказались под видео. Они боятся, а, значит, зачатки мозга есть.
И как это однажды произойдёт? Или уже... Возьмут такого засранца - писаку, усадят за стол напротив вора, и будет вопрос: «Аргументируй то, что написал. Я тебя слушаю». И тогда за слова придётся ответить. И если сумеет, никто его даже пальцем не тронет, домой отвезут и позабудут о нём. Но если замнётся, заёрзает жопой, растеряется и станет нести всякую чушь, оправдываясь или глупо нападая, тогда ему будет кабзда. И я бы такому переломал руки, чтобы не очернял тех, кто того не достоин, восхваляя тех, кто заслуживает лишь плевка: мусорков.
И ещё кое-что, в тех же видео. Я лишь хочу, чтобы меня поняли, я говорю правду, я не лгу. Воры в них получают приветами и тёплыми пожеланиями от всех хороших, достойных, обычных, нормальных людей. А легавая шваль? Приветом из Главка... и только, лишь из него... со значком нарезанным из жестяной банки.
Теперь им ещё хотят дать права: разрешать представляться уже после задержания, применять оголённое оружие сразу, на подходе к гражданину и много иного всего. Представим, сотрудник полиции подходит, подразумевая вас в нарушении общественного порядка, стоите вы в одиночном пикете с плакатом в руке, молча и неподвижно, на что имеете конституционное право. А на плакате написано: «Президент довёл страну и народ до нищенского положения», и это чистая правда, её знает каждый из нас. Теперь действия мусора в форме: он приближается, не представляясь именем, званием, подразделением, начинает вас скручивать, валить лицом в землю, заламывать руки, избивать, оскорблять, а после, может быть, всё же сделает одолжение, надменно представившись. И ему за это ничего не будет, ничего. То есть теперь каждый может купить форму и, что называется, выйти на «большую дорогу». Ну не суки внесли закон и стали принимать его? Просто подписав предшествовавшие нормативно-правовые акты, ублюдки в верхах поняли, что нажестили и решили свои жопы прикрыть. И теперь они подводят полицию, её сотрудников под так называемый иммунитет к преследованию, как судей, чиновников и прочей херни.
Народ, может быть хватит сопли жевать? Может пора подняться и надавать скотам по морде и по соплям? Вспомните, как поступил Крым и Донбасс. Народное единство, все вместе и преступную власть долой! Они сами роют себе могилу такими законами, приближая свой неизбежный, лютый конец.
Хочу обратиться к тому дураку, который наречён властью подписывать такие и прочие законы. «Уважаемый президент», хотя какой ты к чёрту уважаемый, брезгливости, пренебрежения достоин, отвращения и самых последних слов. Если вы считаете, что вами увеличенная армия силовиков для вашей же и ваших приближённых защиты сумеет противостоять народному гневу, то вы болван. Достаточно пролиться одной только капле крови и ваших мусоров люди будут просто убивать. Ну, сколько их живёт в многоквартирном доме? Трое, пятеро? Не больше. А обычных людей? Сотни. Им даже за порог не дадут выйти, прямо в родных стенах и станут гасить. Плюс множество тех, кто не просрал и не расстался с офицерской честью, которые встанут за простой народ. Что, президент, делать тогда станешь? Знаешь, что я тебе скажу. То положение, в котором находится народ и страна, твоя «заслуга», твоя в этом вина. И вот теперь главное: пошёл ты нахер со своими легавыми шестёрками, паскудными законами и преступным против себя самих соблюдением их.
И это не призыв к насильственной смене власти или захвату её, нет. Это крик во всё горло к людям чтобы опомнились и стали защищать себя, свои семьи, стариков, детей. Мы уже давно не живём и уже даже не выживаем, мы существуем... кое-как. Нас почти сто пятьдесят миллионов, из которых вы****ков у власти и их цепных псов несопоставимо меньше. Так что? Встали, многонациональные пальцы в кулак и по морде. Жёстко, в зубы, ещё и ещё, возвращая себе контроль над страной и то, что эти падлы у нас украли. Что мужиков не осталось, одни ссыкуны? Нет, на Руси нас хватит, и скоро придём. Кремль, жди.
Не бросая своих, зная и имея честь и порядочность, оставаясь человеком, а не ублюдком, скотом, Рябой решал первостепенную для себя задачу. Это была не защита себя, не проблемы, оголившиеся документами Лорда, не выгода, всё не то. Он хотел сохранить жизнь Чёрной вдове, и только эти мысли занимали голову вора. Они кружились в ней, и авторитет тормознул их круговорот, набрав телефонный номер и произнеся:
— Андрей Иванович? Как ваше ничего?
— Уже с надеждой, Рябой. Уже с основанием к ней. — ответил политик порумянившим лицом от новостей о возможном выздоровлении себя, играя в пальцах дорогой ручкой, прежде чем подписать очередной документ в своём кабинете, располагавшемся в правительственном здании.
— Я слышу хорошее настроение и ободрительный тон, а, значит, наша дискуссия вполне может оказаться взаимополезной и выгодной. — говорил «законник», отпивая горячий чай из стакана и глядя в окно квартиры, где остановился не так давно.
— И что ты можешь предложить мне, вор?
— Я звоню не за этим, политик, — огрызнулся характеристикой собеседника Рябой. — Я хочу получить и предоставить... сведениями.
— Обменять на что-то документы Лорда или их часть?
— Нет, конечно же. Я о другом. Те материалы частями я чуть позже разошлю во все мировые агентства новостей. Представляешь, что случится, когда все разом объявят это в своих лентах, репортажах, бегущей строкой?
— Как, по-моему, так твоё предложение запоздало. Понимаешь, Рябой, тебе не осилить главного тобою задуманного, не выстоишь ты против нас, всех не сместить. И ты очень многого не знаешь, вся картинка тебе не видна, — Андрей Иванович надменно улыбался и, откинувшись в кресле, ехидно спросил. — Так есть для меня хорошие новости?
— Ни одной, — жёстко ответил вор. — Одно разочарование, химическую лабораторию в порту... нашли.
Услышав это, политик изменился в настроении и лице, прижав к уху трубку и пересохшим горлом спросив:
— Ты о чём?
— Не играй со мной, не надо, — говорил авторитет. — Вы хотели протестировать вирус на жителях этого города? Только не лги, я пойму.
— Не скрою, была такая идея.
— Решили пойти по пути прогресса: кибернетика, генная инженерия, медицина, власть. Неплохой завиток ступеней лестницы вверх, но вот плану не суждено стало свершиться. Возле неё видели Пророка и отсюда вопрос: я уже в курсе, что его действиями руководил ты, покрывая и когда-то направляя, но что вас связывает?
— А ты подумай, Рябой, может, осенит мыслишка.
— Я подумаю, урод, обещаю, — был ответ. — Но сейчас о другом. Одного хорошего человека заразили тем вирусом, и нужен...
— Антидот, — оборвал собеседника политик. — Чёрная вдова. Она обречена. И я предлагаю тебе вот что. Отдай мне девчонку, она - носитель вируса и очень ценна. Ты не представляешь, какие силы вызываешь гневом на себя. Отдай её, так будет лучше всем. Мы позаботимся о ней, она ещё сколько-то протянет, но это лучше чем то, что её ждёт. И времени у неё остаётся совсем мало, обратный отсчёт часами пошёл.
— Как и твой... и здесь моё слово, — басом гнева говорил Рябой. — С девчонкой нашей вопрос не закрыт в отличие от тебя, тварь. Да, и вот ещё что, самое главное из моего звонка. Орган на свободе. А знаешь, кто помог? Я. 
В трубке гудки, глаза ужасом удивления, руки пустились в дрожь, следом за ними губы, лицо побелело страхом, покрылся проступившей испариной лоб, Андреем Ивановичем овладела паника от услышанного имени и того, что «законник» обрёл... волю.

IX

Бредя по улицам вечерней тишиной и спокойствием, ноги Беса сами вывели его к знакомому с детства месту: боксёрскому клубу, в котором он мальчишкой отрабатывал свои первые удары и учился держать такие же. Давно уже он не открывал тех дверей и теперь входил, оглядываясь по сторонам не изменившейся с годами атмосфере спортивного азарта, желанию побеждать и стать чемпионом ринга.
Всё также, уже десятилетиями, как прежде, его тренер проводил занятия, воспитывая молодых, нравоуча их и готовя боксёрами в спорте и бойцами по жизни, только так.
— Привет, Саныч.
— О, Бес, — обернувшись руке на своём плече, отвечал тот. — Давно не заходил. Как ты?
— Новостей много скопилось. Может, посидим?
— Хорошо. Иди в мой кабинет, я скоро.
Спарринг бой продолжался, но молодые, неопытные будто балеруны на сцене, мало походило на злых боксёров, жаждавших поднятой с победой руки рефери вверх.

Бес входил в кабинет и наслаждался воспоминаниями прежних лет. Когда-то и он здесь тренировался, но когда-то и после пришёл, разузнать о своих друзьях после выхода на свободу. Достав из-под куртки пузырь и поставив на стол, он услышал слова Тренера:
— Рассказывай. Вижу, случилось что-то. Говори.
Присев за стол и разлив по первой, Бес начал словно исповедью:
— У меня второй ребёнок появился, и я отныне вор.
— Давай выпьем и не части, не смешивай всё к одному, говори по порядку.
Стаканов звон и водка внутрь, закуски не надо, пошёл разговор.
— Что с городом, Бес? Когда порядок наведёте? Этот Пророк кто вообще?
— Уже решаем, Тренер, раньше было нельзя. Тут много важнее вопросы, и на них теперь есть ответ. Осталось немного, и будет порядок, наступит, вот увидишь.
— Сам-то где пропал? Давно не слышал.
— Пришлось садиться, новый срок. — объяснил тот.
— Да, Бес. Раз надо, так надо. Стало быть, выбрал свой путь?
— Нет. Он меня. А я и не в накладе, мне не стыдно, что я - вор. Я горжусь этим, Саныч, я -  человек, я не стал говном.
— Да это понятно. Но только что теперь?
— А всё без изменений: семья, судьба...
— Она с тобой жёстко. И знаешь что, Бес? Помнишь, я учил тебя и твоих пацанов? Когда ты на ринге и чувствуешь неимоверную усталость боем, раундами ближе к концу, твой противник отчаян и, кажется, словно непобедим, силы тебя покидают, - это и есть тот самый исключительный момент, когда нужно встать кулаками вперёд, стиснуть зубы и нападать, нападать, не прижимаясь в углы, нападать и бить, бить и стоять, бить и держаться... И сокрушить или сокрушат тебя.
— Помню, Саныч, помню, Тренер. Я держусь, держусь, как могу и даже не из последних,... но не силы сдают, они не подводят. Не хватает терпения, хочется рвать, но стоило выждать, нужно было всё знать.
— Теперь знаешь?
— Теперь да.
— Тогда бей, сынок! Бей и не думай! Бей, как учил! Бей всех, Бес! Бей! — кричал во всё горло Тренер, чтобы после и тише добавить. — Или придётся уклоняться, ты... добей.
Они смотрели друг другу в глаза... жизни и спорту учитель ученику. Опыт и мастерство напротив страсти и гнева, желание жизни и мудрое знание её; способный драться и тот, кто подскажет, как вести бой, как победить и как не сдаться.

X

Тупые удары и стоны боли гулким эхом доносились из подвала церкви Пророка, слышал которые спускавшийся в него по утру Бирка.
— Бог призвал Авраама принести своего любимого сына Исаака «во всесожжение» «в земле Мория», «на одной из гор». Авраам, не колеблясь, повиновался. На третий день пути Авраам с Исааком взошли на указанное Богом место. Придя на место, Авраам «устроил жертвенник», связал Исаака, «положил его на жертвенник поверх дров» и уже занёс над ним нож, когда ангел воззвал к нему с неба: «Авраам! Авраам! Не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего, ибо теперь Я знаю, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего, единственного твоего, для Меня». — чтением наизусть доносилось одной из комнат, и, войдя в неё, приятель мессии предстал перед действом, когда «святой отец» истязал в кровь привязанного к стулу мужчину, неустанно избивая его и говоря. — Ему было страшно, ему было горько, но он пошёл на это, ибо верил ему… своему отцу. И тот любил чадо своё, как и я люблю тебя, сын мой. Не тебе сейчас неимоверно больно, не телу твоему, но мне, душе моей, она плачет. Плачет от горечи, что обманул ты меня, продал, отвернулся.
Мужчину сложно было узнать из-за кровоподтёков и распухшего от истязания лица, но всё же всмотревшись в него, Бирка спросил:
— Пророк, утро на дворе. Ты всю ночь что ли с ним беседовал?
— Пришлось не ложиться, — было ответом, и мессия обтирал сбитые кулаки. — Он последний, кто видел Мальвину и Топора.
— Это тот, кто скидывал им дневную выручку с метро?
— Он самый. Эти двое как исчезли, так кассу некому в банк отвозить. Теперь она казённым имуществом все полки здесь занимает. Плюс я не мелочен, но наказать сбежавших надо. Ну, так, где они? — спросил мессия уставшего от побоев и вновь врезал ему в лицо.
Не выспавшийся ранним часом Бирка, зевая рядом, с безразличием наблюдал за муками человека, прежде чем сказать:
— Пророк, а ты действительно ничего не знаешь?
— Что я должен знать? — продолжая порождать боль не прекращавшимися ударами, спросил «помазанник божий».
— Мальвина с Топором нашлись.
— Где?
— В морге, я на опознании был. Знаешь, спирт там как-то по особенному хорошо через глотку на душу ложится.
Наконец остановившись от истязаний, мессия спросил:
— Поясни, Бирка.
— С патологоанатомом познакомились, выпили. Легавые отзвонились, сказали: «Ваших двоих нашли».
— Где?
— Они не покидали города, даже не думали. В метро… их поднимали, с пола, дохляком.
— А вот это уже интересно. И…?
— По видеонаблюдению Барс и Рамзан, — всё ещё зевая и заражая этим Пророка, говорил его друг. — Двое надвое. Они с кассой и ушли.
— Меня, собственно, деньги не волнуют, другое интересовало.
— Теперь ты знаешь. Что дальше?
— Это разминка, Бирка. Главное скоро начнётся, уже известен час.
— Скорей бы он стал смертным, как и для этого.
— Хочешь?
Кивая головой в сторону измученного болью и побоями спросил Пророк. Ответом на что стали руки его друга на затылке и подбородке избитого, их резкий рывок и хруст шейных позвонков.

XI

Занимая в жизни какую-то позицию, мы своего рода играем роль на её сцене. Но чтобы спектакль состоялся безукоризненно, необходимо знать и следовать своей роли, одновременно понимая других актёров, тех, чья рядом игра. Для этого нужно пропускать их чувства через себя. Непонимание того, чем живёт ближний, не позволит навести резкость на суть истины, видение правды. Твои мысли супротив его, но нет сцепки, нет хватки, нет взаимопонимания, а, значит, нет ничего.
Поэтому, всегда стоит попытаться хотя бы понять, - что движет другим, к чему его устремления, в чём его цель? А, вдруг, как раз он прав?
Выяснить это и объяснить свою позицию, Рябой и решился, вызвав на встречу офицера ФСБ Семичастных. Проходила она на аллее, ведшей к Вечному огню, к нему мужчины и шли.
— Не озирайся, Семичастных. Я один пришёл, как и обещал. — обратился авторитет к оглядывавшемуся по сторонам силовику.
— Верю тебе, — отвечал тот. — Я проверяю, не прицепился ли кто-то к моей спине, и не принёс ли я это к тебе. Моё слово для меня не менее важно, чем твоё для тебя.
— Давай по-честному, подполковник.
— Майор. Я понижен в звании.
— В курсе и знаю кем, когда и за что. Так вот. Тебе приказали устранить меня, и ты можешь попытаться, но пойми, монетка может лечь для тебя отнюдь не орлом, а совсем даже наоборот. Я мог бы поручить, и тебя бы не стало.
— Так вот в чём дело? — поинтересовался офицер.
— В правде, Семичастных. Хочешь её знать?
— Поделишься со мной, без секретов, без лжи и сладкоречивых поэм?
— Как есть, всё наизнанку выверну. Готов слушать?
— Говори.
— Те, кого тебя приставили в этот город охранять – мелкие сошки. И даже те, кто тебя в звании понизил, не столь уж и высоки полётом, хоть и под облаками парят. Но знаешь, почему они все так вспетушились?
— Ты им чем-то мешаешь. — предположил майор.
— И очень серьёзным, Семичастных, очень серьёзным, способным всё круто изменить и уже не вернуть на свои теперешние места. Хорошо знаком с событиями в уголовном мире последних нескольких лет? — спросил Рябой.
— Моя работа. — звучало ответом от офицера.
— А с какой стороны ты их видел и изучал? Сейчас подумай, Семичастных, прежде чем ответить. Не спеши, у нас время есть, его хватит.
— Я понимаю к чему ты, Рябой. Среди тех, кто мне отдаёт приказы много разной шушеры, и она замешана в разном, но…
— Вы не можете под них капнуть, они же и не разрешают. Вы не вольны и доказательств у вас ноль.
— Если бы и хотели... Нас в одно мгновение...
— Да знаю я, ФСБшник, не рассказывай мне. Неужели среди всего этого сброда нет из силовиков того, кто способен бросить вызов, объединить оставшихся честных и раздавить этих скотов?
— Тебе по фамилиям, Рябой, или в званиях их представить? Есть такие, но будь ты внимательней, заметил бы, как время от времени по стране новостями прогулка: там-то усоп один, там-то пал смертью храбрых другой, где-то обнаружили третьего. И среди всего есть один удивительный закономерностью факт: все они были якобы на хорошем счету, но смерть наступила при неясных обстоятельствах.
— Значит, есть среди и вас не суки. — произнёс без опасений вор.
— Так же верно, как встречаются и мрази среди коронованных, — отвечал силовик. — Но ты не договорил, Рябой.
— Не договорил, а ты слушай. Что ты скажешь, Семичастных, если твоим хозяевам я поперёк горла лишь потому, что у меня есть все расклады на них, вся доказуха в одних руках... моих?
Они остановились на месте, в глазах в прошлом подполковника блеснули тенью остатки совести, и тот на свой страх спросил:
— Ты огласки хотел или в корыстных целях?
— Моя корысть, Семичастных, в земле телами, душами на небесах и памятью в мозгах засела... о тех ворах, которых больше мне не видать, с которыми чафир не пить и откровениями правды не слагать.
— Значит, предать общественности...
— И за всё спросить.
— Они это знают и хотят тебя завалить. — наконец всё понял силовик.
— Как и моих предшественников. Но со мной другой коленкор, со мной игра пошла жёстче.
— Что в тех документах?
Был вопрос и на него человеческий, воровской ответ:
— На вышку. Потом воскресить и снова вышка. И так сотни, тысячи раз.
— Ты хочешь суда?
— Справедливого, не по букве закона. И его заседание намечено на ближайшее время. Так что, Семичастных, тебе решать на какой скамье сидеть: подсудимых, свидетелей, праздных зевак или быть среди обвинителей. Подумай, у тебя время пока есть.
Рябой похлопал одобрением и рукой по плечу силовика и оставлял его одного перед самым Вечным огнём, полыхавшем пламенем и памятью о подвигах тех, перед кем офицеру становилось взаправду стыдно, что он служил,... но не тем.

XII

Игравшая музыка светившегося огнями кафе, хорошо аккомпанировала своей меланхоличностью и лёгкой тоской встрече, проходившей в стороне от стихшего людскими голосами заведения, посетители которого отдавались непринуждённому танцу слившихся объятиями тел. Темень ночи парка пробивал собой лунный свет, освещая своими лучами того, кто ожидал на лавке, омерзительно пожирая закуску к пиву и заглатывая из горлышка пенное. Лёгкая отрыжка в ночь, журчание жидкости в глотку и пронзительный голос подоспевшего.
— Победу празднуешь, Шадо? — обратился к сидевшему подступивший вплотную Прокурор области.
— Почему бы нет, — был ответ от паскуды. — Дело сделано, губернатор сдох, можно и расслабиться. Ты пришёл мне предъявить?
— Что ты, Шадо? Совсем за иным. Ты прекрасно справился со своей задачей, тобой довольны.
— Это просили передать?
— Не только. Хотели напомнить о твоей первостепенной задаче.
— Да знаю я, прокурор. Не капай на мозг. Сделаю, если должен. Сделаю.
— Времени больше нет, теперь всё безотлагательно и немедленно к исполнению. Не знаю, что случилось, но отныне только вперёд, без промедлений, проволочек, раздумий.
— Зашевелились, понадобился вам Шадо. А как же то, что предназначается мне? Об этом они не забыли? Я ведь не только за свободу на вас пашу. На хрена она мне с пустым карманом и моей подноготной историей?
— За это не переживай, — ответил прокурор региона. — Обещанное будет твоим. Чистые документы, билет за границу и длинный нулями счёт в тамошнем банке. Ты только исполни обязанное и вали.
Рвя зубами вяленое мясо, Шадо усмехнулся и спросил:
— А если я передумаю валить за бугор? Если решу здесь остаться? Денег-то у меня будет побольше чем у тебя, прокурор.
— Как и врагов. Хочешь? Оставайся. Только долго ты с ними протянешь, с такими к себе должниками, Шадо?
— Но я же устраню главного из них, и город перейдёт, сам знаешь кому.
— А ещё я знаю, что ты не просто исполнитель, но и свидетель. И теперь ты в курсе чего. А что делают с теми, кто очевиден этим и не выгоден, а? Верно занервничал. Собирай свои манатки, завершай начатое и вали. Там тебя никто не знает, здесь забудут, так и живи.
— Как получу расчёт? Где? Когда? — стал серьёзным Шадо.
— В моей машине по дороге в аэропорт, через меня всё.
— А не обманешь?
— Чтобы тебя не видеть, — огрызнулся ответом Прокурор области. — Давай всё сделаем быстро и также разойдёмся, желательно полюбовно и навсегда.
— Хорошо, на днях всё будет готово. Так можешь и передать.
Оставив бутылку на лавочке, мразь собиралась уходить, но услышала к себе вопросом:
— Шадо, а как тебе удалось с губернатором? Я так и не понял. Ожидал чего угодно, но чтобы винтами самолета в штопор...
— А это твой интерес или тех, кто подослал? — обернувшись, уже уходя, переспросил тот.
— Общий. 
— Секрет. Но помните. Самолёты, случается, падают; вы, порой, летаете; я, пока ещё, живой. И если замыслите про меня, про вас будут писать статьи и некрологи.
Так Шадо простился со старожилом закона: бесстрашно, угрозой, дерзя и уходя в ночь.
Когда слышишь такое, хоть и от паскуды то, в тебе возникает чувство какого-то уважения к тому, кто хоть и нечисть, но брезглив ко всем облачающимся в китель и ставящим себя выше, выше людей. Насколько же они низки, что даже беспредельная мразь испытывает немного доброго к себе, толику почтения, грамм признания, ножку блохи преклонением, одним морганием глаз в одобрении и уже не укором... хоть на мгновение, хотя бы на миг.

XIII

Территория некогда овощебазы, позднее отошедшая бизнесу под складские угодья, утаивала в себе правду о тех, кто и чем занимался за её высоким кирпичным забором на самом деле. А это был неприкрытый, грубый, аморальный криминал, возглавлял группу представлявших его отморозков и психически неуравновешенных бойцов, вооружавшихся и перекладывавших разнокалиберные стволы по багажникам стоявших в вереницу автомобилей, пузатый мужичок - авторитет среднего роста, довольно крепкого тела и практически никогда не выпускавший изо рта пухлую диаметром сигару – Ядро. Поглядывая на быструю работу, он обратился к стоявшему рядом своему помощнику: любившему ухаживать за собой, педанту к внешнему виду и «страдавшему» нарциссизмом Психее:
— Наше время настало, пришло.
— Выползать из-под коряг? — прилизывая покрытые лаком волосы назад, переспросил тот.
— Загонять под них других. Рокировочка позициями: теперь нам будет принадлежать дворец со всеми придворными, казной и окрестными землями.
— А теперешние обладатели против не будут?
— Им переселяться… по свинарникам, да на тот свет.
— И в каком тридевятом царстве те хоромы раскинулись непреступными стенами, что нас требуется так много, Ядро?
— Город Шамбалы. — прозвучало неожиданностью.
Да,… суки снаряжались в тот самый город взлётов и падений, славы и позора, смерти и возрождения, чтобы прибрать его к своим рукам, к своим поганым ручонкам, которые никто уже из уважаемых людей не пожимал приветствиями и брезговал даже стоять рядом с теми, у кого они виднелись из-под пиджаков с золотыми перстнями, браслетами и часами, украшавшими кисти.
— А как же его теперешний сир и его свита?
— Придётся совершить демарш и подвинуть, Психея. Или ты против марш-броска и отважного рывка пока чужого одеяла на себя?
— Я давно уже подмёрз и только и мечтаю о своём уютном гнёздышке. Но, насколько мне известно, за то одеяло будут драться ещё кое-кто.
— К примеру?
— Бес, Барс, Рамзан со своими чеченами, Рябой…
— Сам «король воров»… Неплохая возможность подвинуть его в сторону, он мне никогда не нравился. Меня даже на общероссийскую сходку по обсуждению его кандидатуры на трон не пригласили. Вот теперь будет возможность высказать своё мнение, сделать мой голос решающим.
— А руководитель центральной избирательной комиссии кто?
— В самых верхах, Психея, в самых верхах. Протекция, поощрение и всяческая помощь, благоденствие и поддержка обеспечены.
— И не смотря на такую «волосатую лапу» ты снаряжаешь в поездку столько стволов? Там ведь ещё Пророк наместником власти в приходе обитает.
— Он станет духовным и тайным лидером, хапающим свои надежды и воплощающим желания возможностями в жизнь. А мы будем явными, с которыми придётся считаться всем и каждому, включая старых воров, новых мусоров и середничковой им… власти. А что насчёт стволов? Так не забудь прихватить свой, он скоро тебе понадобиться.
Психея был взбудоражен неожиданно открывшимися перед ним перспективами, способными кардинально изменить жизнь в лучшую для него сторону, взвинтив возможностями в неимоверные верха для досягаемости и временем, оставшимся к тому – не более суток. Но он понимал, что Шамбала с друзьями будут бороться за своё до последнего, вгрызаться зубами, живыми на куски рвать, уничтожат всё и вся, не размениваясь, не считаясь ни с чем, не отдавая своего. И от этого его жажда схватить и поиметь, была немного робка и трусовата для него же возможностью… сдохнуть.
— Боишься? — видя его нерешительность, спросил с усмешкой и дерзкой храбростью Ядро.
— Испытываю предостережение и не размениваюсь на излишнюю самоуверенность. — было ответом.
— Ссышь, значит. Тогда можешь остаться здесь и торчать в этом городе до скончания дней или прихода в него сильного вора, который тебя сделает своей шестёркой или петушком, как повезёт, что раньше.
— Нет, уж, такой глушняк перспектив не по мне. Я с вами.
— Тогда не пытайся трахать мне мозг и прыгай в тачку, выдвигаемся. Завтра к вечеру должны быть на месте.
Колонна автомобилей и микроавтобусов, укомплектованных бойцами из отморозков криминального мира во главе с руководящим их и собравшим по разным «социальным помойкам» Ядром, трогалась с места и держала курс «в гости» к Шамбале. Ребята ещё не знали, что им предстоит, но предстояло очередной раз отстоять свои права на тот самый злополучный интересом к себе огромный, многострадальный от «переливавшейся через края» крови город.

XIV

Хотелось сил набраться, душу излить, сказать главное, с самыми близкими побыть. Когда такое чувство внутри гложет тебя, это означает, что зовут, призывают к себе те, кого рядом телами не осталось, они прежде сошли с пути, но не покидали друга ни на секунду, присутствуя рядом душами, незримо и помогая идти. Идти, не отступая от дела, не сворачивая, только вперёд, поднимая когда ослаб и словно неся на своих руках, расталкивая по сторонам всю мразь, что дерзнула встать против. Они звали, чтобы добавить уверенности, добавить сил. Они позвали, и те пришли.
Бес с Аней и детьми стоял перед могилами Стаса, Лапы, Гонзы, Лихо, их жён и малышей, взирая молча на снимки с крестов ребят, сжимая скулы и блестя гневом озлобленных глаз.
— Я приберусь немного. Хоть и чисто, но... — сказала девушка, скидывая с холмиков листву.
Бес стоял, стоял молча, держа на руках своих крох и не сводя глаз с фотографий тех, кто был для него больше чем близок, кто был для него истинно... семьёй.

В стороне, чуть поодаль, также смирно со своими и склонившись перед деревянным крестом, к лежавшему под ним отцу обращался Шамбала:
— Привет, батя. Привет, Лорд. Жену вот привёл, детей познакомить с тобой. Я теперь вор, как и ты, я сумел, не подвёл.
Руки парня не тряслись, в них были чётки. Он сжимал их в кулак и присел напротив отца; памятью, честью, любовью склонившись ниже к нему.

Ещё дальше Бардо подводил Илюшку к ряду давнишних, но чисто убранных, ухоженных однотипных могил, с одинаковыми памятниками,... лишь разными именами, хоть и единой финальной датой на них.
— Это кто? — спросил пацанёнок.
— Мои друзья. — был грустью ответ.
— А почему они здесь? Их как маму убили?
— Каждого. И в тот день я был рядом, но не сумел... спасти хотя бы одного из них.
— Почему?
Интересовался малыш и получил правдой ответ:
— Потому что лежал рядом, среди них, но волею судьбы... выжил.

И где-то в другой стороне кладбища, но тем же днём, того же часа, Рамзан навещал своих. Кавказец смотрел на фото Соло, его братьев: Амира, Мусу, читая чуть шёпотом молитву, произнося их имена. Там были ещё Адлан и Дауд, Заур, много чеченцев, погибших чуть ранее в ожесточённой борьбе с ублюдками от власти и беспредела. Глаза к Аллаху, ему же поклон, мигание глаз лежавшим ребятам и он уходил.

Их всех свело проведение у могил всего лишь двоих, умерших одним днём, рядом, друг за друга, так и похороненных вместе: Чечена и Командира отряда ОМОН. Собравшись и встав напротив них, все просто молчали, вспоминая тех подвиг, ту бойню, все смерти, всех покалеченных и кем они были: один вором, второй честным ментом. Но они дрались за правду, за справедливость, умирая и закрывая собой,... закрывая собой, а не прикрываясь другими. В этом и есть отличие настоящего мужчины от возомнившего себя чем-то важным... недосущества, что чаще облечёно властью или преет подмышками кителя под погонами.


XV

— Настало время поговорить.
— Настало.
Начинали телефонный диалог между собой неожиданные собеседники: трогающий за волосы обнажённую брюнетку сидевшую у его ног Пророк и наслаждавшийся коньяком в прогулке по территории своего загородного особняка Андрей Иванович.
— Я выполняю свою часть работы, и есть результаты.
— Они ощутимы, Пророк, ими довольны. Шумиха, созданная твоей деятельностью, стала прекрасной завесой для сохранения имеющихся важных тайн. Признаю, идея привлечь тебя была резка на первых порах, но оказалась перспективной.
— Рабочей, я бы сказал, — поправил визави мессия. — И то, что состоялось, стоило немалых трудов.
— Но я так понимаю, ты довольно серьёзно вжился в образ, собрав вокруг себя внушительную паству и капиталы с неё.
— Навыки, наработки... Почему бы не использовать, что я умею очень хорошо.
— Лучше всего, — более тонко заметил политик. — И в новом для себя городе ты довольно быстро освоился, корни пустил.
— Я думал, именно это от меня и требуется.
— Верно. Но грядущий масштаб... — с предвкушением и восхищением говорил Андрей Иванович.
— Состоявшиеся объёмы и следующее за ними кровавое действо. Ты же не хочешь сказать, что лишишь меня всего этого?
— Что ты, Пророк? Это плата за твою преданность, все твои усилия и службу общему делу. Развлекайся верой и стань для своей паствы хоть святым, хоть праведником, хоть...
— Мучеником? — прервал чиновника религиозный скот. — Бросишь меня на съедение ворам? Они уже максимально близко подобрались, я чувствую их дыхание дрожью волос на затылке, и меня это будоражит и возбуждает.
— Зачем такие колкости? Нам не свойственно предавать своих людей. На прикрытие тебе скоро прибудет подмога, и безопасность будет обеспечена со всех сторон.
— Со всех сторон? — усмехался услышанному, кладя голову девушки себе на колени, сидя в массивном кресле, Пророк. — Имею глаза и вижу, имею уши и слышу, имею разум... и не верю. Ты хочешь дать мне что-то, не отдав ничего.
— Как и вернуть всё, чем до сих пор не обладал в полной мере. Но хотелось бы мне, оно есть, но пока не моё.
— Алчность, стяжательство, желание большего - непростительные грехи, искупление которых может обратиться болью. Ты готов её испытать,... отец?
Неожиданно прозвучало обращение, и был такой же подстать ответ:
— Я готов причинить её, сын. И ты мне поможешь.
— Как мама?
— Часто вспоминает о тебе, говорит, что редко объявляешься звонками.
— А ты?
— Успокаиваю тем, что взрослый уже, сам живёшь и также мыслишь. Ты-то, сынок, как? Твоя мотивация осталась прежней?
— Сожалею, пап, если я утратил твоё доверие, но я старался сделать, как будет лучше нам обоим.
— Восхищаюсь твоей стойкостью и всегда гордился тобой. Ты с самого рождения отличался какой-то магической настойчивостью и умением словно гипнотизировать людей.
— Зачем ты направил меня в этот город? У тебя ведь хватает народа, мог бы заполонить всё своими людьми.
— А кто, по-твоему, будет контролировать этих уродов? Ты уважаешь моё мнение, сынок?
— Конечно, отец. Зачем ты спрашиваешь?
— Этот город - лишь сундук с сокрытыми в нём тайнами несметных сокровищ и возможностей. И я не желаю делить их с кем-то ещё... кроме как со своим сыном. Мы будем обладать всем поровну, а когда не станет меня, всем единолично править тебе. Это уже не сравнится с властью, что присутствует в моих руках. То, что грядёт ближайшим будущим, - вверх могущества и превосходства. Мы станем первыми... среди и над.
— Жду нашей встречи.
Обмолвился Пророк, и Андрей Иванович заканчивал вечернюю беседу:
— Скоро буду, сын. И мы с мамой очень любим тебя.


ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

I

Глубокую ночь и крепкий сон Марии Валентиновны нарушили доносившиеся откуда-то снизу звуки, словно в гостиной их с Андреем Ивановичем дома присутствовал кто-то чужой. Заметно напугавшись, она присела на кровать, прижалась к мужу и, укрывшись одеялом и толкнув того, шёпотом спросила:
— Андрюш. Андрюш, ты спишь?
Недовольное ворчание спросони и возня заёрзавшего мужчины предшествовали его сбивчивым словам:
— Что случилось, Маш? Чего ты?
— Слышишь? Кто-то ходит в гостиной, кажется.
— Может прислуга не ложилась ещё. Засыпай, сладких тебе снов. — ответил политик, укутываясь одеялом и закрывая глаза.
— Нет, Андрюш. Прислугу я отпустила, а охрана в дом не заходит, ты же знаешь. Мы одни в доме. Тут что-то ещё. Сходи, проверь, а то мне страшно.
Глядя на испуганную жену и слыша действительно доносившиеся снизу звуки, Андрей Иванович неохотно встал, накинул халат и вышел из спальни.
Не включая свет, он спустился в гостиную, где увидел работавшим довольно громким звуком телевизор. Поискав глазами, но не найдя пульт, он потянулся рукой к проводу, чтобы выдернуть вилку из розетки, но едва коснувшись того, экран потух. Обернувшись предвкушением чего-то и зарождавшимся волнением, политик был на мгновение ослеплён вспыхнувшей лампочкой торшера и окунулся в страх, увидев сидевшего в кресле неожиданного гостя - Органа.
Молчание секундами, расстояние в пару метров и сцепившиеся намертво во взгляде глаза разделяли мужчин, прежде чем один из них сказал:
— Доброй ночи, Андрюша. Я потревожил твой сон? Извини.
— Орган? — приходил в себя политик, — Ты здесь? — вор улыбался неловкости хозяина дома, а тот, присаживаясь в кресло напротив, продолжал, словно разговаривать сам с собой. — Тебе помогли выйти, я даже знаю кто, хоть пока и непонятно зачем. Не думал тебя здесь увидеть,... а ты пришёл.
— Чтобы посмотреть на тебя и попытаться понять.
— Что?
— Зачем, Андрюш? Почему ты меня предал?
— Я тебя? — пропавшим волнением наступал в репликах политик. — Или, может быть, ты меня? Начиналась моя политическая карьера и довольно неплохой старт взяла. И тут вдруг выясняется, что у меня есть брат, и он - вор. На мне собирались поставить крест...
— И ты этого не позволил, — не прекращал улыбаться Орган. — Решил поставить его на мне, променял брата на политический трон. А ведь я о тебе никогда, никому и не пол звуком. Я тебя так и не сдал, а ты все эти годы так этого боялся.
— Тогда почему ты здесь? Для чего?
— Настало моё время пожить, Андрюш. Я многое переосмыслил, было время, и теперь хочу сказать. Мне больше в тягость быть «Железной маской». Читал такой роман?
Чиновник кивал головой задумчивым согласием, и откуда-то сверху начинали слышаться звучные хлопки тапочек о пятки спускавшейся вниз Марии Валентиновны. Орган всё слышал, но продолжал:
— Я не претендую на твой трон, к этому у тебя враги найдутся. Хочу другого.
— Чего? — оборвал вора резкой настойчивостью чиновник, — Чего ты хочешь? Давай ко мне, я помогу! — но был немой укор глаз в ответе, и следовал новый вопрос. — Ты с моими врагами?
— Нет, Андрюш, я со своими друзьями, которые не предавали меня.
— Но они преступники!
Выкрик нападки и тихий встречный вопрос:
— А ты?
Вновь тишина и шум ближе спускавшихся тапочек на ногах их обладательницы.
— Ты останешься в столице? — интересовался Андрей Иванович.
— Нет, вернусь. — честно признался Орган.
— Я скоро буду там же. Значит, ещё встретимся...
— Не факт, не факт.
Братья по крови, но лишь когда-то, после враги, теперь сидели напротив в доме одного из них, молчаливо цепляясь глазами в прожитые годы и будто прося прощения, но не получая его от другого, увы.
— Андрюш, с кем ты тут разговариваешь? — интересовалась со ступеней лестницы супруга политика.
Только лишь мгновение уделив ей, хозяин дома возвращал внимание к своему гостю, но свет торшера потух темнотой. Включив его, Андрей Иванович предстал стоящим перед уже пустым креслом, Орган ушёл.
— Так с кем ты разговаривал? — обнимала мужа Мария Валентиновна.
— Ни с кем, — лукавил он, грустью добавив. — Телевизор забыл выключить, он говорил.
Это было на словах, а в мыслях,... в них творилось непонятное, коловорот всего и страстей. Возможно, это была первая за множество лет и последняя встреча с братом, как с братом. И что будет теперь? Если состоится следующая, то уже с ним, как с кем? Как с врагом?

II

Когда видишь коленопреклонение разных уродов из числа полудурков или недодураков известных, растиражированных в народе рыл, вопящих, гнусавящих, блеющих бородатыми и гладко выбритыми козлами, рыгающих людям о добропорядочной власти, её потугах и устремлениях сделать нашу жизнь лучше, хочется сказать такому пидорку: «Зачем ты слез хоть на минутку с члена кремлевских жителей, петушок? Беги обратно, запрыгни на него, наденься и так на нём и скачи, пока тебя будут трахать, прежде чем выбросить... за ненадобностью. А людям эту лапшу на уши вешать не надо, мы живём в этой стране и от нас правду реалий не скрыть, мы видим её вокруг себя ежедневной грязью, ложью, брехнёй. При этом мы - то так как раз и остались людьми, в отличие от вас, дырявые хренососы действующей власти».
Сколько же конченых обмудков, кто имеет отношение к чему угодно: якобы искусству, хоть по большому счёту за жизнь и не создали стоящего ничего, космосу, той же армии, спорту, но потерявшим даже малейшую грань соприкосновения с нами... простыми людьми? И они пытаются нас в чём-то убедить, рассказать как стоит жить, во что верить, за кого голосовать. Да идите на ***, ублюдки! Это не вам, суки, вкалывать за копейки и после делить их на горсти еды в месяц, кое-какую херовую одежонку, львиной долей возвращая налогами и оплатой услуг ЖКХ. Не вам объяснять своим детям, почему у них чего-то нет, они обделены в отличие от ваших, чьи родители стали раком перед грабящей, обкрадывающей народ властью, и пока их трахают, они говномёят нам о чём-то хорошем о ней.
Вы, зарабатывающие пролежни, откинувшись в мягких креслах Государственной Думы, вышедшие из спорта, эстрады, кино... Да, вы-вы, клоуны наречённые властью. Знаете, чем вас запомнят люди, благодаря чему? Не достижениям за страну и разным наградам, не поднятым в вашу честь знамёнам, но совершенно иным: продажностью, воровством и расхищением бюджета, скудоумными и преступными законами, и прочим дерьмом. Запомнят, чтобы в свой час спросить и позабыть о вас... нахер. 
Такое ощущение, что мы живём в параллельных плоскостях или полярностях религиозных убеждений: ни хрена не понимающее как быть и не видящее правды происходящего руководство страны в раю, а осознающий реалии повсеместных, не прекращающихся беспределом и тягомотиной дней народ - в аду. Какое-то несправедливое распределение благ жизни, я бы даже сказал: херовое прям.
Поэтому иногда, время от времени, им необходимо давать просраться, чтобы не забывали, кто они, для чего и как легко будет обойтись без них… долбодятлов.
Направленным на это, преследуя и более благую цель, Рябой воспользовался услугами очень часто криворукой «Почты России», отправив не пухлый конверт в администрацию президента. Затеряться такое письмишко не могло, да и не имело права своим содержимым: кое-какими интересными вырезками на сильных мира сего, географически нашей страны, из всеми желаемых документов Лорда. Посылка с интересными, любезно предоставленными сведениями ушла, и теперь оставалось... ждать.

III

Те, кто был продолжением один другого, и уже не вызывало удивления откуда столько желчи, гнева и зла, наконец встречались, идя навстречу друг другу с распахнутыми для приготовленных объятий руками по сцене церкви Пророка.
— Здравствуй, сын.
— Здравствуй, отец.
Сойдясь, обнимали они друг друга крепко: Андрей Иванович и его порождение: «святая мразь».
— Вот мы и увиделись, давно об этом мечтал.
— Так приехал бы раньше, мне-то светиться в поездах ни к чему. А вот визит СМИ обрисовать бы как надо. Мог бы подставить им для размышлений какой-нибудь повод.
— Нет, нельзя было рисковать, — обнимал за плечи и смотрел в лицо Пророка политик. — Поэтому только теперь. Всё это твоё? — показывал на огромный зал он.
— Ну-у-у, предыдущее здание благополучно снесли, пока меня в нём не было, — держал ответ с улыбкой на лице мессия. — А это уже после выделил сам губернатор. Спасибо тебе, пап, что подсказал ему тогда.
— Не за что. Ты прав, он выполнял моё распоряжение.
— А чьё он выполнил, войдя в штопор на самолёте и облегчив жизнь от бремени своего существования?
— Мне звонил Рябой. У него есть очень тяжёлые документы на многих из нас, в том числе и меня. Звонил и потребовал убрать его с поста или так, или сам, но иначе. Его губернаторский срок до окончания был далёк и тем сулил всем опасавшимся угроз вора значительных неприятностей. Вот и пришлось приблизить перевыборы.
— Ясно. Ну, надо, так надо. Рябой ещё надеется на свою удачу и воровской фарт?
— Он даже не представляет, что грядёт и уже шуршит шинами по асфальту в своём скором приближении.
— А документы у него? Их тяжестью тебя не придавит? Сам же сказал, массой они...
— Неподъёмны, Пророк, и очень сильны хранимым в них. Но распечатать заветный конвертик, значит получить взрыв и, не успев отойти, посечься и похорониться от тех же осколков. Я не верю, что вор на такое пойдёт, это было бы чересчур дерзновенно и с плевком опасности в лицо.
— Будем надеяться на его благоразумие и то, что раздавим гниду раньше, — ухмылялся сучий сын - Пророк. — Я знаю, он где-то в этом городе, я найду его, ему отсюда не уйти.
— Найдёшь, и потому я направил к тебе помощь. Вместе с Рябым теперь ещё и Орган. Помнишь такого?
Мессия удивился новости, округлил в смятении глаза и, выдыхая воздух, спросил:
— Ведь он же...
— Стараниями Рябого... обрёл свободу.
Вернув уверенность и равномерность дыхания, Пророк оскалил зубы, чтобы произнести:
— Не переживай, отец, если осмелится пойти против нас.. и его,... — Андрей Иванович кивнул молчаливым согласием, а «помазанник божий» спросил. — Останешься, чтобы увидеть всё своими глазами?
— Мне придётся уехать, здоровье поправить. Но я вернусь.
— Что-то серьёзное?
— Нет, ничего, что заслуживало бы твоих переживаний, сынок. Но матери лучше ничего не знать. Договорились?
— Как скажешь. Ты уверен, что ничего не хочешь мне объяснить?
— Уверен. Разве что добавить кое-что. Моё физическое самочувствие напрямую зависит от поставленной цели. Если со мной будет порядок, то Шамбале и остальным придёт конец. В противном случае,... — сгримасничал недовольством политик. — Вот такая взаимная, но противоположная зависимость.
— Не переживай, отец. К твоему возвращению город ляжет к твоим ногам брошенным туда моими руками, руками его победителя и обладателя.
— Я не просто надеюсь на это, сынок, я уверен в этом, знаю. И чтобы ты не марался грязным, к тебе скоро прибудут те, кто не столь чистоплотен и кому принципы крови на пальцах безразличны.
— Они и мне не столь безукоризненны на совесть, — отвечал Пророк. — Я мог бы и хотел всё сам.
— Конечно, но не в таких масштабах и не в таких направлениях одновременным ударом. Слишком сильно и решительно... для тебя.
— Но я бы...
— Знаю. Я хочу поберечь тебя, ты мой единственный сын и бездарно рисковать тобой, Пророк, не стану. Итак подвёл тебя под нечто большее, чем хотел.
— И я справился, напоминаю.
— Знаю, ценю, но послушай опять. Финал близок, мы сообща с тобой поставим точку, только не торопись, позволь всю грязную работу выполнить другим.

IV

Теряя последние силы, она не теряла грации и ослепительной улыбки, продолжая радоваться жизни и гнать от себя прочь смерть.
— Как ты себя чувствуешь, вдова? — интересовался у девушки Рамзан, пока они ехали в порт.
— Хорошо, красавчик. Мне уже лучше, я потерплю. — успокаивала кавказца она.
Но видя покидавшие её силы, затухавший девичий взор, Рамзан крикнул своему водителю:
— Гони!!! Гони, бля! Она умирает!
Газ в пол, движок всеми лошадьми под капотом ревел, словно табун одновременно заржал и пустился в галоп, чеченцы автоколонной врывались под вечер в порт, снеся первой машиной ворота настежь.
— Рамзан, мы нашли его, он здесь. — слышалось в телефон чеченским акцентом, признавшегося о местонахождении контейнера с лабораторией в нём.
Подъехав к нужному причалу, кавказец помогал Чёрной вдове выйти из авто, но, сделав несколько шагов, девушка остановилась и бессилием оседала наземь. Её бледное лицо теряло румянец, губы иссыхали, огромные красотой глаза открывались лишь чуть-чуть, но улыбка продолжала блистать, хоть и меньше, и уже грустью отдавать.
— Вдова, вдова, не умирай, слышишь? — придерживал её, встав на колени Рамзан, — Не умирай только, девочка, дождись, я сейчас, — он уже видел нужный контейнер, но стоял тот ярусом в стопке, в самом верху. — Не умирай!!! — кричал он леди-смерть, пока бежал со всех ног к крану.
Вскарабкавшись по ступеням и выкинув машиниста из кабины вниз, он занял его место и направил лапы на спрятанную лабораторию. Зацеп был чёток, подъём быстр, но времени на тактичный стук в двери не оставалось. Рамзан расцепил захват, и контейнер упал на асфальт со значительной высоты, деформировав стенки, и сквозь поддавшиеся настойчивым усилиям чеченцев открывшиеся двери, крепкие ребята проникали внутрь. Им на хер не нужны были колбы, препараты и прочая дребедень уже объятой пламенем пожара лаборатории, они искали и нашли главное - антидот.
Чёрная вдова уже лежала и ничего не видела, только ощущала крепкие руки, заботливо поднимавшие её голову и укладывавшие себе на колени и после острой укол в бедро.
— Сейчас полегчает, милая. Я ввёл тебе антидот. — гладил её волосы Рамзан.
Чеченцы громили до конца лабораторию, рассаживали в свои машины персонал, а леди-смерть, набиравшей обороты жизнью, прошептала своему спасителю:
— Спасибо, красавчик, спасибо тебе.
— Легчает? — спросил он, не прекращая гладить её головы.
— Понемногу. — всё тем же шёпотом в ответ.
— Полежи тогда ещё, а я тебе прочту.
И Рамзан - брутальный мужчина, наводивший на многих порой ужас своими гневом и решительностью на крайнее, поступил неожиданно, стал читать девушке стихотворение:

Город отдавался ночи. Лунный свет…
Тихо шептал ему: «Ты поспи». И в рассвет…
Мысли людей через сон устремлялись. Нас нет…
Кто был свидетелем? Он: только снег.
Кто был участниками? Мы… Но нас нет.

Свечи на подоконник огнём. Как теперь быть?
Порознь мы с тобой. Зачем жить?
Кто бы, о чём не шептался. Не вам.
С жизнью как быть, как поступать, решать нам.

Мысли все, чувства, душа… Всё комком.
Сердце, судьба словно в клочья. Рывком…
Думаю, думаю, переживаю,… а свечи горят.
Словно поминая любовь, проводя обряд.

Вот уж и время прошло… не один год.
Вот уж и я теперь больше… не тот.
Всё подостыло как будто… и отлегло.
Только осталось смятение… и чувство одно.
Мне непонятное, будто звуки внутри.
Я замираю и говорю себе: «Погоди».

Что-то студит мою кровь: только что?
Кто-то кого-то зовёт: но кого?
Я ведь живу в этом мире один;
Некому звать меня, нету причин.

Много повсюду людей: только что?
Все для меня сейчас чужды. Одно...
Мне бы хотелось сказать только им:
Незачем звать меня, нету причин.   

— Кто этому автор? — спросила она, набираясь всё больше сил.
— Сам написал, — признался кавказец. — Тебе понравилось?
— Очень. Благодарю в очередной раз.
Всё это: прорыв в порт, ускоренное спасение Чёрной вдовы происходило с ведома и по поручению Рябого. Он, вместе с Барсом, стояли за ограждениями порта на холме и видели всё происходившее: как леди-смерть ввели антидот, как остатки лаборатории во вновь поднятым краном контейнере вздымались вверх, но не грузили куда-то, а затапливали морем, разжимая захват и бросая в воду.
— Рябой, новости есть... невесёлые.
— Говори, Барс. Главное сделано, вдова будет жить. Остальное мелочи... справимся проще.
— В город гости торопятся. Ни Шамбала, ни ты, никто их не звал. Их много... скоро будут.
— Кто за старшего с ними?
— Ядро.
Было ответом и тихое молчание «короля» воров, видевшего, как Рамзан помогал Чёрной вдове подняться, они обнялись и медленно шли к поджидавшему их автомобилю.
— Значит, ни хрена ещё не закончено, Барс?
Интересовался он, и стоявший рядом авторитет, видевший тоже самое, подтвердил:
— Значит, нет, Рябой. Значит, ещё слишком рано.

V

Когда слышишь: «Никто не вправе отнимать жизнь, она дана Свыше», стоит ответить: «Ерунда это всё. Это же Свыше и наделят правом одного прекратить жизненный путь другого». «Кому решать?! Решать может только суд!» - были бы крики, но нет, стало бы тихой мудростью этих слов: «Решать может каждый, и судьёй явится его совесть, ничто больше». Совесть – вот истинный катализатор, сито и вершитель блага и истины всего, мерило справедливости и эталон чистоты должного.
А бог, про которого так любят вспоминать? Что бог? Что если он всё видит и молчит, не вмешиваясь или попросту отвернулся, дав шанс обделённому забрать своё… жизнью виновного? «Нет, он на это не способен, он милосерден» - был бы ответ. Тогда в чём милосердие, если он чьими-то руками призывает к себе одну душу, но не позволяет успокоиться другой, справедливо жаждущей отмщения? Выходит, он кровожаден и несправедлив? Тогда зачем в такого верить?
Над этим вопросом можно философствовать сколько угодно, но если рассуждать здраво, месть – одно из самых сладких и справедливых явлений на белом свете. Если же заниматься пустомельством, пустобрёхством и разводить поносную жижу мозгов, то она является нечто ужасным, для осуждающих её.
А, может, просто они слабаки, трусы, ни грамма не отчаянные и привыкшие жить в страхе? Нет, не может, такие они и есть. Но те, кто дерзок к жизни, храбр в походе по ней, не знает, что такое дрожь и отчаяние, те истинно пойдут на всё и до конца, включая «сахарно» - сладкое… месть.
Она его вела как навигация по установленному маршруту, и сбиться с намеченного пути было сложно, было нельзя. Бардо знал, кто ему нужен, знал для чего, понимал, как будет или могло бы быть, но... оставалось только найти, и он нашёл.
Скалистый обрыв пляжа не подходил для посещения его отдыхающими и находился на приличном удалении от туристических маршрутов, поэтому людей на нём если и можно было встретить, то крайне редко. Здесь останавливались, конечно, влюблённые парочки в поисках романтики, не выходя из своих машин, но делали они это в основном тёмными вечерами либо временем в ночь. 
Тогда же был ясный день, и Шадо смотрел на плескавшееся внизу море, шумом прибоя выдававшее себя и будоражившее красотой.
— Я знал, что ты меня быстро найдёшь! — крикнул он не оглядываясь, приближавшемуся к себе Бардо, — Недалеко от этого места я «поцеловал» тебя свинцом после того ограбления инкассаторов. Но ты выжил. — оборачивался он.
— Зачем? — встав в паре метров напротив ублюдка, спросил Бардо. — Просто ответь.
— У тебя было всё, — начал объясняться Шадо, почему убил Оксану. — Я пытался забрать твою жизнь, но она почему-то не захотела покинуть твоего тела, меня же била все эти годы. Тебе она подарила покой, жену и ребёнка, преподнося добром на своих руках, мне же вручала только выписки из приговоров и длинною в годы срока. Несправедливо как-то, Бардо. Тебе не кажется?
— Нет, Шадо, это далеко не так, — звучало немного грустным, но набиравшим ярость в голосе ответом, — Покоя у меня как не было, так и не стало. А семья? Её я сам для себя добился, без подачек и благосклонности судьбы, — было недолгим молчанием и яркий блеск остервенелых глаз, прежде чем послышалось продолжением. — А ты всё это у меня забрал... опять, как и в прошлый раз.
— Твоё право учинить с меня спрос. Я здесь, перед тобой, Бардо. Что скажешь?
— Ничего, падла. Не будет больше слов, не нужны они, теперь только действия.
Плавностью миллисекунд и резким рывком в продолжении они бросились друг на друга, начав свой последний бой, свою смертельную схватку. Шадо приготовил сюрприз и бил противника заранее надетым на правую кисть кастетом. Лицо и рёбра Бардо ощутили первую боль, подбородок закровоточил разбитым, но отступать, мысли не родились. Отшатнувшись на пару шагов резким напором противника, бывший священник получил с ноги в живот и, согнувшись нехваткой воздуха, почувствовал очередным ударом, но коленом в челюсть.
— Слаб ты, Бардо. Слаб и зря ты пришёл, — говорил Шадо, снимая кастет и сжимая в руке нож. — Мог бы воспитывать один сына, а так ему остаться сиротой.
Сука занесла стальное лезвие для удара,... замах,... полет,... Бардо выставил левую руку, и её ладонь пронзило сверкавшее на солнце перо. С правой руки в колено ублюдку, он бил ещё и ещё, пока не почувствовал покидавшую его плоть сталь и не увидел отходившим, корчившимся от боли, Шадо.
— Ты даже сейчас не можешь быть человеком. Значит, будешь умирать как свинья. — сказал Бардо и, выпустив из рукава свой нож, шагнул в сторону мрази.
Они полосовали друг друга, резали, оставляя тяжёлые раны и смешивая свою кровь на камнях. Они не думали о жизни, страстно хотели смерти, и один из них её получил гонимой от себя, неприветливой, но лезвием прямо в сердце ножа. Замерли мигом оба, стояли на самом обрыва краю, была тишина...
— Ты...
— Я.
Последними словами между них, в которых смысла было, не передать. Руки мужчин расцепились друг от друга, и Шадо с ножом в грудине валился со скалы... поверженным. Недолгий полёт его тела и кровью прибой о камни добивал его, перемалывая его кости и превращая плоть в трудно узнаваемый кусок мяса.
Гневный взгляд Бардо, но не на сочившиеся раны, вниз на подохшую падлу, и мужчина уходил, совершив главное,... сотворив месть.

VI

И всё же главное, что занимало размышления Андрея Ивановича, это предстоявшая ему операция. Деньги, власть были милы и желанны политику, но страх перед смертью, немного притупившийся смирением с ней, вновь заострил чувствами, ведь появился призрачный, но шанс на излечение, вцепившись в которой, мужчина ложился на операционный стол.
Годами, приличием возраст, оставляли тенями сомнения и опаски результаты предстоявшего хирургического вмешательства, однако без него искра жизни ощущавшего начало действия наркоза пациента затухла бы бесспорно и довольно раньше отведённого желанием себе самому от того.
— Всё должно пройти на высшем уровне, — успокаивал его лечащий врач, возглавлявший операцию. — Я лично подбирал персонал, и здесь находятся только профессионалы экстра-класса. Обещаю, когда вы проснётесь, всё уже будет закончено, и первые обнадеживающие результаты я смогу сообщить вам уже на следующий день.
Маска на лице, расслабленное состояние и Андрей Иванович только моргнул согласием, прежде чем окончательно отдаться наркозу и уснуть.
— Приступим, коллеги? — спросил медик, сверкая скальпелем в руке, и сделал первый уверенный надрез грудины.
Кардиомонитор транслировал дёргавшийся шкалой сердечный ритм мужчины на операционном столе, попискивая его перепадами вверх и низ; капли физраствора медленно падали, покидая пузырёк и отправляясь в путешествие через загибавшийся провод в иглу и в вену, уносясь давлением с растворением себя в крови.
Сконцентрированность медперсонала была необычно серьёзной фигурой пациента перед ними, его значимостью и высотой социального статуса; врачи, медсёстры были напряжены ходом операции, и только руки проводившего её лихо орудовали стальными инструментами в человеческом мясе, возвращая здоровье и связывая ниточки жизни, удаляя из плоти всю пустившую корни гниль смерти. Тампоны, скальпели, зажимы, всё истребуемое тут же оказывалось в руках хирурга проворностью младшего персонала, и подходившая к концу операция действительно успешно завершалась. Но такая мразь не имела право жить, и в ярко освещённую палату входил судья и палач в морщинистом, укрытом справедливостью лице - Рябой.
— Кто вас сюда пустил?! — выкрикнула ему медсестра. — Немедленно покиньте помещение!
Вор и не подумал к такому, а вошедшее следом сопровождение из троих крепких молодых ребят заставило одетых в медицинские халаты замолчать, чтобы даже ни звука. Их и не прозвучало.
Многие врачи, проводя хирургические вмешательства в плоть, предпочитают делать это в окружении любимой ими музыки, наполняющей своими аккордами и сопровождающую продолжительностью всю операцию. Тогда было именно так. Тогда, когда Рябой подходил к политику без маски на лице, перчаток на руках, без медицинского халата, растягивая принесённую с собой сумку и доставая из неё электродрель с массивной насадкой закреплённой в патроне. «Законник» не поморщился вспоротой грудине и видневшимся под её кожей внутренностям, профессионально излеченным и аккуратно оставленным на своих местах. Взглянув на дышавшего Андрея Ивановича, Рябой снял с него доставлявшую в нос и рот наркоз маску и сказал:
— Политика - дело грязное. Но ничего, вор приберёт, наведёт порядок.
И размахом вставил дрель в тело чиновника, уперевшись обеими руками, давя с силой и включив максимальные обороты нажатием пальца на кнопку: «Старт». Стальной рёв инструмента творил ужасное, но справедливое, смешивая органы в однородную жижу и выплескивая их части разбрызгиваемыми по сторонам.
Справедливость вершилась, являлась миру месть, и медицинское помещение переставало быть операционной, превращаясь в родильную палату показавшейся свету правды.

VII

Ожидая весточки о своей посылке: дошла ли, нет, но не гонцом – осведомителем или почтовой службой, Рябой задумчиво смотрел в окно квартиры, в которой остановился, через слегка отодвинутый тюль, когда к нему подошёл Барс и спросил:
— О чём мыслями толкуешь? Поделишься?
— Я закинул часть документов Лорда наверх, чтобы немного обезопасить себя и не дать расслабиться сукам, пусть поёрзают преющей потом в штанах жопой в волнении за свою судьбу, — признался «король» воров. — Чувствую приближающееся скоро неладное.
— Насколько высоко добросил пакет?
— Кремлёвскую стену перекинул, там теперь изучают намёк на весь расклад.
— Самим на самих же доказательства дал? — не верил в успех Барс.
— Показал нашу решительность. И если им уделил внимание, то сумею не обделить и других заинтересующихся всем, что у нас есть. Включи телевизор, я жду ответ.
Экран вспыхнул на новостном канале, где как раз бегущая строка подтверждала слова диктора, комментировавшего произошедшие внезапностью события в стране.
— Президент России Владимир Путин в интервью ТАСС рассказал о причинах роспуска правительства под председательством бывшего премьер-министра Российской Федерации, — звучало женским голосом из телевизора в комнату, где стояли Рябой и рядом с ним Барс. — Отвечая на вопрос, почему так скоро и неожиданно было принято решение о роспуске правительства, глава государства отметил, что за полтора-два года могло «случиться больше». Он добавил, что прежний состав сделал немало с точки зрения подготовки основного этапа реализации национальных проектов.
— Дошло моё письмичишко.
Сказал Рябой, и репортаж продолжался.
— Президент пояснил, что необходимо было дать место людям с современной подготовкой «настроенностью на конечный результат по некоторым ключевым элементам развития». Путин обратил внимание, что, несмотря на роспуск, «костяк» правительства в значительной степени все же остался, — кадры освещавшего событие репортажа менялись, и звучали им под стать такие слова. — Эксперты разделились во мнении о причинах отставки правительства, и вот лишь некоторые из них. "Отставка правительства России - не политический кризис, а управляемая реорганизация, предпринимаемая в целях ускорения решения существующих социально-экономических проблем, улучшения жизни народа. Такое мнение высказал в четверг в беседе с корреспондентом ТАСС эксперт Центра исследований международных проблем при агентстве "Синьхуа" Вань Чэнцай. "Это глубоко продуманный и далеко идущий шаг президента России Владимира Путина", - добавил он.
— Китайцы подключились, — обмолвился Барс. — Без этих полутра миллиардов мышь скоро не пёрнет, чтобы они или не одобри, либо не запретили пук.
— На вопрос: почему отставка правительства произошла так неожиданно, — продолжался с экрана репортаж. — Звучат самые разные мнения: «Скорее всего, это сделано для того, чтобы вице-премьеры и министры не были готовы опротестовать это решение», - считает один из политологов нашей страны. «Отставка правительства – шаг к обновлению власти. Эта мера давно назрела, и президент приберегал её до последнего. Вот, видимо, и пришло время вытащить из рукава последний козырь. Если правительство станет более социально направленным, то сильно полевеет, что, в принципе, было в речи Путина по поводу «накормим всех горячими завтраками». Либо это будет либеральное правительство, которое будет действовать в эпоху затянутых поясов.
— Как думаешь, Рябой, кадрами по ящику пробежит мнение народа о происходящих событиях?
— И не помышляй об этом, Барс, мат по телевидению не крутят. А по федеральным каналам только лобызания и песнопения кремлёвским упырям, — звучало ответом «короля» воров. — Так что если и прошелестят пара слов, то только улыбкой какого-то слабоумного, его же слезами мнимой ностальгии и лживой благодарности тем недоуволенным дуракам.
— Недоуволенным – это факт. «Костяк» остался прежним, он сам сказал.
— Сказал, как предупредил, — злился Рябой. — Наподобие: «Мы грабили тебя, народ, и будем продолжать впредь. А ты заткнись и не смей даже дерзить нам».
— Именно это в его послании между строк и читается. — справедливо заметил Барс.
—  «Я считаю, что это чрезвычайно важно. Скажу почему. Ну, если они готовили эти национальные проекты, тогда им логично поручить с позиции правительства и реализовывать как раз то, что ими и было предложено в качестве этих целей и в качестве инструментов достижения этих целей». — говорил глава государства с экрана.
— Про цели и как их достичь, интересно сказал, Рябой. А как наши…достигнуты?
— Обозначены, Барс. Обозначены и очерчены самым верхом. Теперь мы дали понять всем, на что и как далеко пойдём.
Воры стояли перед экраном ТВ и прежде чем отключить его потухшим, слышали последние слова репортёра:
— Позже Владимир Путин подписал указ об отставке правительства, который в этот же день вступил в силу. В указе сказано, что в соответствии с пунктом «в» статьи восемьдесят третьей и части второй статьи сто семнадцатой Конституции Российской Федерации президент постановляет объявить об отставке правительства.

VIII

Помощь Пророку спешила, пребывала в город, он её ждал. Большая часть горожан уже спала, когда глубокой ночью вереницы фар колонн дорогих авто пересекали границу муниципального образования, рассредоточиваясь значительной численностью по самым материально, финансового лакомым объектам. Их брали под контроль люди Ядра. Сложно было поверить в такую армаду всё прибывших и прибывавших отморозков, скотов и разной швали, но они не прекращались числом, накатывая своей массой словно вонючие водоросли на берег с прибоем.
Испачкаться всегда проще, а вот отстираться... Люди Шамбалы отбивались от атак, отбивались ожесточённо, храбро, дерзко, но сдержать того натиска, увы, не могли. Волна беспредела накрыла собой город, поглотив многих, кто ещё оставался предан его прежнему хозяину.
Главный же претендент на кресло «мэра» стоял на крыше одной из высоток и взирал на подсвеченный огнями ночной мегаполис.
— Ядро, — обратился к нему Психея. — Ключевые точки заняты, дорабатываем оставшиеся.
— К утру закончим? — интересовался тот.
— Стараемся. Чтобы скрыть всю кровь, лучше ночи не придумать. Если нет, трупы рассуём по углам, следующим мраком от них избавимся.
— Наших много полегло?
— С перебором. Мы на такую встречу не рассчитывали, но пока перевес на нашей стороне.
— Вот таким его и сохраним, Психея. Тех, кто добровольно под нас не перешёл, в расход и на месте.
— Понял тебя, Ядро. А как же Пророк? Мы ведь должны ему помощь оказать, он в этом деле первостепенен.
— А кто тебе это сказал?
Хищным оскалом вопрос и был растерянностью ответ:
— Как это? Нам ведь сообщили...
— Что, Психея? Кто? Кто сообщил? — авторитет расплылся улыбкой и продолжил, — Новости слушал, что в стране произошло? А тот, кто за всем этим стоит, — показывал Ядро на ночной город, практически лежавший у его ног. — Его уже нет, я это абсолютно точно знаю.
— Ты решил сыграть по-своему? А не крутовато?
— С чего вдруг? У нас все силы, все возможности в наших руках. Так почему бы не взять идущее к нам само?
— Пророк? Последствия? — настаивал небольшим испугом Психея.
— Для него? Не наша забота, — отвечал Ядро. — У нас появилась цель - этот город, и мы завоюем его, добьёмся. А Пророк? Пусть разбирается со своими проблемами сам.
— И если всё же разберётся?
— Мы станем для него новыми. Запомни эту ночь, Психея. Сегодня, сейчас, весь этот город преклоняет перед нами колени, становится на них, повинуется нам. Отныне мы его господа и повелители. Вернее я, а ты стоишь рядом, моим помощником и «правой рукой». Согласен на это?
— Конечно, Ядро.
— Тогда стой и не дёргайся, остальное нам принесут на блюдечке наши люди. Уже совсем скоро,... уже поутру.
И город действительно склонялся, но не добровольно, под тяжестью насевшего беспредела на него. Ему было тяжело отбиваться, им было тяжело: людям Барса, Шамбалы, Рябого, чеченцем Рамзана, все отстаивали свой мегаполис, свой дом, свою власть и свою справедливость. И сколько той ночью погибло... не сосчитать. А двое ублюдков на крыше: Ядро и Психея стояли и ждали,... чтобы покорённым город взять.

IX

Уже зная о прибытии в город Ядра с его людьми и рассчитывая пересидеть основные события безвылазно в опасность, как к тому велел и рекомендовал ему Пророк, Бирка снял двух проституток и заперся с ними в номере отеля, приятно проводя окутавшую мегаполис кровью ночь.
Их ласки, возбуждающие формами тела, прикосновения волос и томное дыхание отправляли лучшего друга мессии даже не за облака, но в неописуемое блаженство и не прекращавшийся остротой и пиком экстаз. Он нежился среди обеих, любил их по очереди, хотел, но не знал,... просто не мог видеть стоявшего сзади Барса.
— Чётче такт. Нежнее с ними, Бирка, — говорил «законник» резко обернувшемуся в испуге скоту. — Побольше внимания, не обделяй ни одну.
— Барс? Ты как здесь? — дёрнулся к стулу со своими вещами друг Пророка.
Но, нет. Колыхавшийся из стороны в сторону указательный палец левой руки вора предупредил, что рыпаться не надо, опасно. Да и оружия в шмотках уже не было, ствол торчал у авторитета ручкой за поясом, заманчиво и желанно сверкая из-под пиджака.
— Как ты меня нашёл? 
— Много вопросов, Бирка. Я - вор, это ответ на все сразу прозвучавшие и последующие, если отважишься что-то ещё спросить.
— Зачем? То есть... — ёрзал на кровати, закуривал и не знал, что делать, ублюдок.
— Красавицы, — обратился к девушкам Барс. — Если вы закончили, можете получить оплату и оставить нас наедине.
Похватав вещи, накинув на себя что-то едва прикрывшись, проститутки выбежали из номера в коридор, хлопнув за собой дверью и цокая удалявшимися от неё каблучками шагов.
Бирка оставался голым и уже не таким уверенным в себе и дерзким, каким представал прежде перед каждым.
— Рассказывай, кто спускал курок, убивая моего друга - Краза?
Спросил Барс и получил волнением сбивчивости ответ:
— Я, я,... но вместе с Пророком! Ему кто-то позвонил и сообщил за вора, я даже не знал, кого будем убивать. Это уже после оказалось, что он авторитет, — стихал голосом тварёныш. — Что он «законник».
— А если бы сразу знал, не поднял бы на вора руки?
— Барс... Барс...
Но тот приближался к кровати, доставая из-за подола пиджака увесистый тесак для разделки мяса. И раз уж остро заточенная сталь предназначалась к тому, вор стал рубить ею, рубить пытавшегося сбежать Бирку, нанося удар за ударом, но всё же в один момент остановившись, пока приятель мессии окровавленным цеплялся руками в пол и полз к видевшемуся ему спасению... к входной двери и заслышавшемуся из коридора шуму человеческих голосов.
Встав перед ним ногами и уперевшись приподнятой правой подошвой в лицо Бирке, Барс взглянул в вопрошавшие пощады глаза того и тихо сказал:
— Её не будет, пришёл за Краза спрос.
И со всего размаха вбил Тесак в голову ублюдку, вогнав лезвие в череп наполовину. Оправившись перед зеркалом и застегнув пиджак, вор невозмутимо вышел из номера и приветствовал не ложившихся постояльцев отеля благовидной улыбкой, уверенной походкой вдоль коридора к встречавшим его открытостью дверям лифта.

X

Уведя людей далеко за границы управления собственным сознанием, казавшийся им богом Пророк решил пойти ещё дальше. Зная обо всём произошедшем, о действиях себе на пользу Ядра, неподчинении им первоначальному плану, невозможности дозвониться отцу, пропажи Бирки, и всё более разгоревшемуся хаосу в городе, мессия хотел сохранить силы, а вместе с ними и собственную жизнь, перенеся желаемый для себя результат на чуть позднее время.
В завертевшемся месиве событий сложно стало осознавать кто за кого, с кем, на чью сторону переметнулся и можно ли ему доверять вообще. Поэтому, если покровители или благорасположенные к «святому отцу» от кого-то и оставались, то этих немногочисленных стоило ещё поискать, а времени у Пророка как раз не осталось, события развивались стремительной быстротой, и это единственное чем «помазанник божий» не обладал.
Решив сорваться из города, предчувствуя смертельное зло для себя, проповедник религиозной ереси уже не помышлял о чём-то поднебесном, заоблачном, желая обычного и земного - безопасности для себя. В этом ему и помогли параноидальные идеи, засевшие в головах и душах собиравшейся на вечернюю службу паствы. Люди стягивались огромным числом к дверям храма, но не входили в них открытыми, на ступенях их встречал Пророк.
— Поторопитесь, дети мои. Поторопитесь, — призывал к себе прихожан мессия, — Я очень вас ждал, чтобы встретить ещё на пороге нашей святой обители и лично приветствовать каждого, — в голосе «помазанника божьего» чувствовались трепет волнения и отсутствие прежней надменной уверенности, и он продолжал, — Грядёт страшное, грядёт суд божий! Но начнётся он здесь на земле, чтобы продолжиться вынесением приговора каждому уже на небесах, нашим создателем, — люди стягивались массой, толпа разрасталась числом, пробиться через которую было невозможно, но Пророк приковывал к себе внимание доверчивых прихожан, продолжая своей речью подводить к главному, — Он не предупреждал о времени спроса за всё и с каждого, он лишь говорил, что этот час грядёт, его не избежать. И он настал! Здесь! Сегодня и сейчас! Мы с вами станем первыми, отбросившими земную ложь и готовыми предстать перед его величием, перед ним, перед богом! — люди верили ему, внимали каждому слову, ловя его сердцем и пряча в душе. Для них он и был тем самым создателем, который снизошёл свыше, чтобы забрать их с собой. Они слушали, и Пророк им вещал. — Настал час, братья. Настал час, сёстры! Чтобы окончательно перейти со стороны зла, скинув оковы души и вознестись чистыми к воротам рая.
Суетливые помощники «святого» скота раздавали толпе одноразовые стаканчики, и не понимавшие для чего люди, число которых заметно росло, доверчиво их разбирали, передавая стоявшим рядом и позади себя. Вынося из храма бутыли с немного мутноватой жидкостью, набожные мужчины готовились их разливать прихожанам, пока мессия «завывал» новыми призывами:
— Паства моя! Дети мои! Я предлагаю вам выбор. Я, устами господа нашего, шепчу вам короткий путь для встречи с нашим отче, чтобы безвинными мгновениями спустя предстать перед ним преклонив колено и ощутить на челе своём его перста, проникающие любовью в самую душу. Но я не оставлю вас, не бойтесь. Я обещаю пойти с вами! — Пророк первым наполнил свой стакан и, поднимая руку словно тостом, услышав доносившийся рокот приближавшихся моторов, произнёс. — Не бойтесь! Не бойтесь покинуть этот бренный мир с его извечными грязью и пороками, ибо ждёт вас лучший, чистый, незапятнанный... грехом.
Завуалированный, но открытый призыв к смерти прозвучал, и вместе с финальными словами вдали улицы показался шлейф торопившихся байкеров. Они были последними, чьих число оказалось значительным и к кому можно было обратиться за помощью. Для всех обывателей город жил своей обычной, нормальной жизнью, для знавших правду... он горел. Горел перестрелками и схватками, кровавыми стычками и смертями, обнуляя табло пролитой крови не прекращавшимся движением.
Завидев их и поняв, что пора, Пророк медленно развернулся, призывая выпить, и скрылся за дверями своего храма, заперев их засовами изнутри и оставив паству одну... без своего наместника.
Байкеров возглавлял Рамзан. Окровавленным ещё с ночных перестрелок, потерявшим многих из своих людей, кавказец спешил сохранить жизни ещё большим, не ведавшим, что от них требовалось, на что идут. Спрыгивая с мотоциклов, брутальные, бородатые, массивные телами мужчины торопились в толпу, вышибая из рук сектантов разлеваемый в них стаканчиками яд и вырывая у помощников мессии бутыли.
— Не пить некому! Не пить, я сказал! — кричал Рамзан всем горлом, пробиваясь сквозь людей к дверям церкви. — Это яд! Не пить, ****ь! Вас травят!
Шаг, второй, ступени позади... Кавказец дёргал ручку,... массивные створки входа намертво... закрыты.

XI

Подойдя к зарешёченному окну, Пророк незначительными задумчивостью и такой же тоской видел сохранённые жизни тех, кого красивыми, благозвучными словами призывал к смерти через суицид. Но набожную паству удалось сохранить за исключением «проворных» единиц, кто всё же успел опрокинуть чарку и испить яду. Дверь тряслась ударами в неё и неистовыми криками Рамзана, мотоциклы ревели моторами, без вариантов, нельзя было уйти.
— Красиво обложили, — произнёс мессия. — Но я вам не сявка, я – Пророк.
Решительность, гнев, ярость, бешенство и злоба вернулись к «святому» ублюдку, показывая себя его же покорёженным лицом. Обернувшись, он шёл сиденьями зала, поднимаясь на сцену, к своему импровизированному алтарю. Убрав с него статую Христа, увенчанную тернистым венком, «помазанник божий» отодвинул гранитную крышку и нырнул в образовавшуюся пустоту рукой. Секунды рыскания пальцев и на свет поднималась тёмная спортивная сумка.
— Чеки, банковские ячейки, счета,… — говорил вслух Пророк. — Это всё хорошо, но ненадёжно. Наличность – пригодится всегда, — он доставал из тайника пачки шелестевших купюр и перекладывал их в поклажу, набивая и заставляя распухать в  объёмах ту. Нащупав нечто странное, мессия вынул это и увидел в руке большую матрёшку с изображением на ней того, с кого и начался конфликт, — Кронос, — произнёс Пророк и открыл её, увидев следующую, изображавшую политика – Анатолия Владимировича, за ней было ещё много главных действовавших во всей истории лиц, среди которых и его отец – Андрей Иванович – чиновник очень высоко и желанного многим звена. Хрустнув открытием и его облика, мессия замер дыханием, увидев изображение… себя, — Это же я, — сказал он и с интересом добавил, — А что же после? — и открыл матрёшку имени себя, — Ну, не суки?
Успел сказать Пророк, и последовал взрыв заложенной в игрушке микро бомбы. Микро, но достаточной для детонации тротила, оставшегося не дне тайника и соединённого проводами в подвале, снизу, под сценой.
Его разрывало в куски, разрывало мясо, плоть и как пить дать к херам вонючую душу, обжигая сначала до шашлыка, после въедаясь пламенем в кости и, наконец, испепеляя падлу в прах.
«Святая обитель» вновь, как когда-то, зазвенела осколками стёкол, посыпалась кирпичом стен и крышей, выдохнув, словно ноздрями огнём изо всех своих проёмов, последним из которых открылся, призывая отбежавшую на расстояние паству не в рай, но добром пожаловать в ад, дверной, сбоку которого стоял Рамзан и, тяжело дыша, сказал:
— Надеюсь, ты встретишься со своим богом, пидорас.

XII

Сумрак ночи и податливая тишина того горем пропитанного места, где стоял Лука, были его чуть ли не единственными спутниками, если не считать полной Луны, сиявшей с небосклона и освещавшей собой приближавшийся к нему автомобиль. За спиной оставалось кафе, в котором когда-то бойцы спецподразделений «героически» расправились с девятью молодыми, повинными разве что в жажде справедливости ребятами. А перед ним останавливался внедорожник, в который мужчина и садился на переднее пассажирское место.
Машина тронулась, но главное было событиями до…

Получасом раньше, Лука хрустел под ногами битым стеклом, прогуливаясь внутри злополучного, окроплённого кровью невинных заведения. Подняв опрокинутый стул и присев на него, он услышал к себе вопросом от своего единственного спутника.
— Зачем мы сюда пришли? Не могли в кабинете поговорить? — интересовался неким волнением Прокурор области, присаживаясь напротив и оглядываясь непониманием по сторонам.
— Могли. Но здесь символичней. Дело раскрыто, прокурор. И пора выносить приговор.
— Лука, мы же договаривались, что преследуем наши интересы сообща и на взаимовыгодных условиях. Ты привёл меня сюда рассказать об итогах, и что пойдёт наверх, а что останется только здесь, между нами?
— Что-то вроде того, лучше и не скажешь. Кто-то пойдёт дальше, а кто-то останется здесь.
— Так говори, я слушаю.
— Не торопи меня, обо всём поподробней. Помнишь события нескольких месяцев давности? — «блюститель закона» осматривался по сторонам, а Лука продолжил. — Да – да, именно те, которые происходили здесь.
— Ну, что-то припоминаю,… конечно. Не тяни.
— Здесь положили девятерых ребят. Тех, которые просто устали от беспредела городских властей.
— Их убили при задержании. Они оказали сопротивление.
— Никто не собирался арестовывать их живыми. Их просто расстреляли.
— Они были преступники, убийцы!
— Они вершили правосудие. Преступниками были как раз те, кого они уничтожили.
— Не понял?
— Всё ты понял. Вот только ребята не могли добраться до верхушки этого зла, её не было в тот день в городе.
— Какой верхушки? Что ты мелишь? — начинал нервничать прокурор, будто сидя на допросе, но, не проводя его, а проводимым к нему.
— И это пункт номер…раз, — говорил Лука. — Тем же людям костью в горле встал и прибывший в город Краз.
— Это тот самый вор, которого убили?
— Он.
— И к чему привело расследование? Каков вердикт? Кто расправился с ним?
— Не сыпь вопросами, прокурор. Слушай ответы, тогда и задавать будет нечего. Краз преследовал свои цели, но не успел, наткнулся на нерадушный приём, его убил Пророк со своим другом - выпердешем – Биркой: маленькая услуга того, кто начинал свой скользкий путь на вершину власти над городом тем, кто обязан был его прикрывать от официальной.
— Я пока не очень понимаю, Лука. Не говори загадками, мне сложно сопоставить всё.
— Всё ты сопоставил, прокурор. Тебе не хотелось устраивать выплату по тому самому лотерейному билетику, и за паршивые деньги ты обратился за услугой к Пророку. Он тебе ту и оказал… кровью вора.
Проведя рокировку эмоций, спрятав лживое недоумение и оголив хищный гнев и алчность своей гнилой сути, «сторожил права» открыто заявил:
— И до этого докопался. А ты и впрямь сыскарь на все сто, недаром тебя к нам из центра отправили. Что дальше? Сообщишь им обо мне? Так они знают, Лука, — склонялся в ехидстве к собеседнику говоривший. — Они знают.
— Кто они, прокурор? — последовало иронией вопроса.
— Как кто? — растерялся «блюститель права». — Тот, кто тебя сюда к нам отправил… из центра.
— Ты думаешь, я – легавый?
— Ну-у-у-у… — в надежде мычание.
— Нет. Я – вор. — уверенно признался, твёрдо это произнеся Лука.
Прокурор области, представитель норм права всего региона, замялся, занервничал, заёрзал на стуле жопой и, наконец, спросил, подобрав лишь те слова, которые в тот момент сумел:
— Что за чушь?
— Это не чушь, это чистая правда. Когда Рябой узнал о смерти одного из нас, он не пожелал мириться с этим и направил в город разобраться в причинах двоих воров: Барса от криминала явно и меня, пристроив якобы следователем из центра, чтобы был вхож без стука в ваши кабинеты, либо вы сами приглашали меня. И вы это делали, и я многое прямо от вас узнавал.
— Но как же документы. Мы же пробили тебя? Ты же представил полномочия…
— Документы?! — усмехался Лука. — Прокурор, ты совсем дурак что ли?! Для вора любые документы достать или состряпать подделку…
— Но у тебя были настоящие, я проверял! — злился представитель власти.
— И это, вкупе с моим уверенным поведением, у тебя и не зародило сомнений. А ещё страх за содеянное пригрозил тишиной, ты и замолк недоверием, беспокоясь за свою шкуру,  паникуя и трепетно дрожа: как бы чего вдруг?
 
— Семичастных, Пророк с его людьми. Сюда скоро прибудут Ядро и другие! — перебирал варианты в угрозах прокурор. — Вам, воры, не уйти из города. Так что предлагаю…
— Что? — доставал из кармана нож Лука. — Ты правильно сказал: «Что-то пойдёт наверх, а что-то останется только здесь». Я, пожалуй, пойду, а ты… Ты оставайся – посланием своим господам из самого центра.
— Лука! — было предсмертным криком, и сталь лезвия проткнула сердце паскуды, так  и оставшись в нём рукоятью наружу.

Луна освещала дорогу, будто яркое солнышко днём, в машине тихо играла музыка, и мужским голосом вопрос к сидевшему рядом Луке:
— Как рука? — памятуя о его ранении.
— Нормально, — ответом и встречное любопытство. — Ты как?
— Жить буду. — сказал он, показав себя за рулём – Барсом.

XIII

Они отбивались, как могли, и держаться вместе было единственно правильно, добавляло шансов выстоять и выжить. Но это же и облегчало задачу расправиться с ними их внезапностью возникшими врагами, число которых было запредельно, а мастью они оказались беспредельщики криминального мира и мусора. Суки объединились против воров, как было всегда и не стало исключением тем днём. История продолжалась и точку на ней своими жизнями Шамбала, Бес, Бардо и Чёрная вдова ставить не хотели, только многоточие,… к остальному ранний срок.
Найдя друг друга и загнанными людьми Ядра и действовавшей с ними заодно легавой грязью, ребята вбегали в ещё закрытый для посещений боксёрский клуб, где неизменно присутствовал он – когда-то Бесу Тренер. Взглянув на суету закрываемой двери и запыхавшихся, изорванных одеждой, усталых, окровавленных друзей, наставник спортсменов спросил:
— Досталось? Тяжело? Допекли?
— Саныч,… — переводил дыхание Бес. — Помоги оторваться, дай время выиграть. Этот раунд пока не за нами.
— Ты знаешь этот клуб, сынок. Знаешь все его лазейки, веди ими своих друзей, а я пока поговорю с преследующими вас гостями.
Ребята скрывались подсобкой, редко используемой дверью, за ней лестничным маршем, сумраком длинного коридора, всё бегом, без оглядки, бегом,… пока схожим пролётом ступени не поднимались в соседний корпус здания, чтобы «чёрным» ходом затеряться в проулке… и всё так же бежать.
Старый тренер подарил им время, а вместе с ним и каждому жизнь, поставив на кон свою, ворвавшимися в клуб ментами. Увы, для легавых их не встречал человеческий страх, уважение, пиетет, им отдавали должное два «стальных» кулака мастера спорта по боксу, ломавшего челюсти и носы, отправлявшего в нокаут всякого, кто переступал порог его зала, в котором он провёл всю свою жизнь.
Одна падла влево, вторая вправо, валясь без сознания хлебалами в пол, третий, четвёртый… их было порядком, пока выставленным дулом пистолета вперёд не показался Бегемот. Он был полковником МВД, широкоплечим, пузатым мужиком с маленькими оттопыренными ушами, когда надвигавшимся на человека, напоминавшем того самого зверя, благодаря сходству с которым и был наречён ему под стать. Увидев видневшуюся из-под майки авторитетную татуировку на груди Саныча и его готовность стоять до конца, продолжая укладывать легавых поломанными мордами в пол, Бегемот спросил:
— Сидел?
— И горжусь этим. — был суровостью голоса мужской ответ.
Громкий выстрел нарушил тишину боксёрского зала, где привыкли решать всё на кулаках. Он был один, всего лишь один, но в самую цель, в самую грудь,…в ту самую выцветшую годами наколку. Саныч лишь ухмыльнулся и упал… Он упал, чтобы никогда уже не подняться, но тот бой старый боксёр выиграл, закончил его победой для себя, своей жизни. А поверженные: легавая мразь пускала ноздрями кровавые пузыри и распускала слюни, дерьмом валяясь на полу у входной двери.

XIV

Полученная фора оказалась невелика, и не отстававшее преследование буквально «наступало на пятки» пытавшимся скрыться от него ребятам. Действия Ядра и его людей совместно с правоохранительными структурами были действительно выверенными и чёткими, не оставлявшими ни малейшего шанса найти лазейку выхода из города или схорониться заготовленным к этому надёжным местом. Все они были под контролем объединившихся силовиков и выродков криминального мира.
Куда бы не сунулся покер друзей, везде их непременно встречали следы произошедших конфликтов и искалеченные трупы до конца остававшихся им верными людей. Но они продолжали пытаться выжить, надеяться оставалось только на себя, помощи ждать было... неоткуда.
— Дела неважнецкие. — управляя автомобилем и видя наполненный сотрудниками МВД город, проверявших документы у прохожих и выборочно, но часто останавливавших машины, произнёс Бардо.
— Ничего, должны выскочить, — откликнулась на эти слова Чёрная вдова. — Потихоньку, не привлекая к себе внимание, в наглую выедем на загородную трассу, а там будет полегче. Союзники у нас ещё есть.
— Жаль город оставлять.
— Ничего, Бардо, не в первый раз, — некоторой грустью ответил Шамбала и добавил. — Ещё вернёмся. Сына твоего вместе с нашими, с Бесом семьями, Барс вывез из города, уже отзвонился. Они в безопасности, сейчас рвут к Рябому. Их уже точно не достать.
— Добавляет уверенности и сил.
Ответил бывший священник, и сидевший рядом Бес, увидев развёрнутый впереди на дороге блокпост, сказал, показывая вправо:
— Сворачивай, Бардо. Просёлочной махнём, тут нам не пройти.
Колёса променяли ровный асфальт на укатанный гравий и разбитую колею, брызгая за собой ошмётками грязи и вылетавшими из-под протектора камнями. Резкий поворот не остался незамеченным легавыми, сообщение ими, но не в рацию, а по мобильной связи,... и вот уже в погоню за друзьями съезжала с трассы целая вереница машин.
Показавшиеся впереди остатки заброшенного, полуразрушенного корпусами завода, безмолвно призывали к себе, словно утверждая: «Мы ваша единственная надежда на спасение», а послышавшиеся позади первые выстрелы подтвердили это попаданием в кузов авто, осыпая салон осколками разбитых стёкол.
— Слушайте внимательно, — говорил Шамбала. — Надеюсь, всем понятно, что они едут не поговорить с нами, а убивать. Поэтому основная наша задача выжить. Кто и как её добьётся, неважно. Встречаемся, где договорились. Все помнят это место?
— Да, Шамбала. — отвечал Бардо.
— Прекрасно. — вторил ему Бес.
— Мы что расходимся, мальчики? — всё той же обворожительной улыбкой говорила Чёрная вдова. — Я понимаю, так у нас больше шансов. Но, может быть, всё-таки порезвимся напоследок? Устроим гостям нашего города радушный приём?
— Устроим, вдова, устроим.
Сказал Шамбала, Бардо тормозил юзом, и ребята под ливнем направленных в них пуль торопились в один из корпусов завода.
Визги слышавшихся с улицы машин, крики боевиков Ядра вперемешку с морскими командами, топот ног, шквал огня и пальба залпов,... мрази вбегали следом.


Ещё недавно он отправлял людские души на небеса, читая над ними святые молитвы, теперь же Бардо прикрывал своих отступавших друзей, встав перед ними и залпом из подствольного гранатомёта образовав первую кучу трупов из посягавших на их жизни мразот.
— Давайте, суки, подходите, я вас жду, — говорил некогда батюшка, перезаряжаясь и отправляя повторный залп в пробившиеся сквозь образовавшуюся стену дыма и копоти людские тени. — Возьмите нас, падлы.
— Бардо, отходи, мы прикроем! — кричал ему Бес, отстреливаясь уже от тех, кто проник в здание другими лазейками.
Шамбала и Чёрная вдова ничего не говорили, они сходились с паскудами в рукопашной. ****и начинали наседать, и им противостояло всего четверо, как когда-то, как в начале всего, как некогда Стас и его друзья.
Территория завода громыхала выстрелами, взрывами, залпами, шумом и стонами раненых, одновременно превращаясь в «живое кольцо» из всё съезжавшихся и съезжавшихся к ней автомобилей боевиков и «блюстителей права».
Они же: четверо внутри дрались, но не силой закончившегося патронами оружия, своей, природной, подпитываемой яростью, гневом и злостью, вскормленными чувствами обрёкшей их на это жизни. Нет, поодиночке, конечно же, они могли уйти, хотя бы попытаться, но словно незримая цепь сковывала ребят, и они продолжали драться, продолжали стоять и сражаться, нанизывая своих врагов телами на торчавшую из стен арматуру, вспарывая их туши ножами, ломая шеи и хребты.
— Вдова, уходи! — кричал ей Бес. — Уходи, девочка, мы прикроем!
— Нет уж, мальчики. Я с вами останусь. — отбиваясь от атак, говорила красавица.
Взрыв брошенный гранаты прозвучал и подтянул за собой падение не выдержавшей его опорной колонны. Шум удара оземь, посыпавшаяся кровля стропилами и балками хоронила под своими остатками многих из боевиков Ядра, ставила жирную точку на карьерах легавых мусоров, но их от этого меньше не становилось, суки прибывали ещё и ещё.
Друзья не сдавались, дрались. Отступая, но одаривая и награждая смертью каждого, кто осмелился подступить к ним, они сближались, сходились спинами в круг.
Такими их видели входившие в здание Ядро и Психея. Пузатый скот неспешно брал из рук своего помощника гранатомёт, прицелился и выстрелил. Снаряд после полёта лёг чётко... аккурат перед ребятами, разбросав их по сторонам оглушительным взрывом.
Теперь уже их укрывал рассеивающийся сквозняком дым. Его завеса растаяла, испарилась, и сходившимся со всех сторон боевикам и мусорам предстала желанная для них, но ужасная для честности и справедливости картина. Бес, Бардо и Чёрная вдова лежали неподвижно под осколками кирпича, бетона и щепками досок. Ядро расталкивал своих людей, приближаясь ближе, и увидел последнего из друзей - Шамбалу, сидевшего на полу и прижимавшегося к стене.
Живое место? Да на нём его не было, всё тело залило кровью. Только открытые из-под неё глаза, и сочившийся ею же, алой, рот произнёс последними остервенелыми словами «законника», сына Лорда, Шамбалы:
— Хер вам в пасть, суки, а не вора.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…


























ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава первая……………………………………………………………………………………...2
Глава вторая…………………………………………………………………………………….28
Глава третья……………………………………………………………………………………..53
Глава четвёртая…………………………………………………………………………………79
Глава пятая…………………………………………………………………………………….100
Глава шестая…………………………………………………………………………………...119
Глава седьмая………………………………………………………………………………….139
Глава восьмая………………………………………………………………………………….162
Глава девятая…………………………………………………………………………………..183
Глава десятая…………………………………………………………………………………..203
Глава одиннадцатая…………………………………………………………………………...225
Глава двенадцатая……………………………………………………………………………..247
Глава тринадцатая……………………………………………………………………………..267
Глава четырнадцатая………………………………………………………………………….288
Глава пятнадцатая……………………………………………………………………………..311
Глава шестнадцатая…………………………………………………………………………...332