Солнышко ещё не встало, но вот–вот… Старухины ругань с обидами остались дома, а здесь, на улице, царили тишина и покой. Так, с тишины и покоя, начинался каждый день. Старик прекрасно об этом знал, потому что вставал и отправлялся ловить рыбу ещё до зари. Это уже чуть позже: люди проснутся и начнут добавлять в изначально тихий и мирный день свою суету, свои радости, обиды, горе и веселье, праздники и скандалы. Вот ближе к вечеру, перед тем как и рано утром, отдаться во власть тишины и покоя, день превращался в некое подобие ярмарки, на которой сразу украли весь товар, а продавцы и покупатели, ворюг этих ловят.
Поодаль, ближе к морю, в небе «прошуршала» ступа с Бабой–Ягой. «Видать с работы возвращается. – глядя на неё подумал Старик. – Видать, тоже устала. Домой летит, отдыхать, значит».
Баба–Яга жила, ну и «работала» соответственно, в лесу что неподалёку от деревни. Лес большой, никто толком не знал где он заканчивался, так что раздолья для Бабы–Яги было, хоть отбавляй. Однако нет, мало ей места выходит, летает куда–то ещё. Видать дела какие–то неотложные, а может быть интереснее там, куда летала.
К людям, в деревню, Баба–Яга не лезла и в жизнь их не вмешивалась. Деревенские на этот счёт шутили, мол, нечего у нас ей делать. У нас своя баба–яга имеется, намекая на Старикову Старуху.
«А вот интересно, – подумал Старик. – а что если свести их вместе: Бабу–Ягу и Старуху мою, кто верх возьмёт?».
О том, что Баба–Яга и Старуха смогут найти меж собой общий язык, а возможно даже подружатся Старик и не думал, потому что знал, это невозможно.
«Наверное всё–таки Старуха моя верх возьмёт. – думал старик запрягая лошадь. – Надо будет при случае посоветовать ей, сходить в лес, с Бабой–Ягой познакомиться. Глядишь от нечистой силы избавимся. От одной нечистой. – усмехнулся про себя Старик. – Вторая–то останется».
От его дома до Самого Синего моря было недалеко, версты полторы, но если без лошади, то их ногами надо было идти. Опять же, если что взять с собой потребуется, то на себе тащить, а так, в телегу положил, а лошадь, лошадь довезёт, работа у неё такая, возить.
***
«…Так думал молодой повеса, летя на тройке почтовых…». Неправильно. Старик не был человеком молодым, хотя ещё и старым не был. И тем более не был он никаким повесой, ни в молодости, ни сейчас.
Сколько он себя помнил, жил Старик у Самого Синего моря и ловил рыбу. Когда был мальцом, то в море конечно не выходил, а весь день на берегу проводил, в игры свои детские играл и батюшку дожидался.
Отец Старика тоже был рыбаком и тоже всю свою жизнь ловил рыбу. Так что ремесло это Старик от него принял, так сказать, по наследству. Династия получается, потому что и дед его тоже рыбу ловил.
Но однажды, Старику лет десять тогда было, вышел батюшка в море, да и не вернулся. Деревенские говорили, мол, забрало море к себе его отца, платы за рыбу выловленную потребовало.
Бытовало среди деревенских жителей, да и не только среди них, такое мнение, что если что–то где–то берёшь благодари Хозяина того, кто этим всем владеет. И благодарили…
Если ходили в лес, ну там, по грибы–ягоды или за дровами, брали с собой хлеба краюху, яичек парочку и под каким–нибудь деревом всё это оставляли, благодарили Лесного Хозяина, значит. Точно так же благодарили и Хозяина Морского, не один же батюшка Старика, да, тогда ещё не Старика, рыбу в Самом Синем море ловил.
Точно также, только отправляясь в море на своих лодках ловить рыбу брали мужики с собой хлебушка, мяска, огурчиков, яблочек… Складывали всё это в холстинку и завязывали. Получался узелок такой, или торбочка. Её–то, эту торбочку, в воду и опускали. Не бросали, а именно опускали, уважали Хозяина Морского. А тот в свою очередь делился с рыбаками своими богатствами, которых у него было видимо–невидимо и которых ему было для людей не жалко.
Отец Старика же слыл на деревне этаким вольнодумцем и к традициям древним не прислушивался. Мало того, он смеялся как над самими традициями, так и над теми кто их чтит и соблюдает. Мужики сколько раз говорили ему, что ладно уж, ну не чтишь – дело твоё, хотя бы не смейся. Какое там! Бесшабашный был мужик, потому и смеялся наверное. И вот однажды досмеялся, вышел в море и не вернулся. Вот оно как!
***
Старик, когда подрос, тоже стал выходить на лодке в море и ловить неводом рыбу. Но в отличии от батюшки Хозяина Морского всегда благодарил. Видать запомнился ему урок батюшкин–то, запомнился. Но это так, само–собой вырвалось.
Не об этом сейчас думал Старик. Дорога до Самого Синего моря хоть и была недлинной, времени все равно требовала. Лошадь, что лошадь, ей управлять не надо, она сама дорогу знает: утром – к морю, вечером – в деревню, домой, не ошибёшься, а она и не ошибалась никогда. А покуда едешь, заняться–то и нечем, поэтому можно и подумать чуток, всё равно больше делать нечего.
Уж неизвестно почему, но сегодня Старик думал о Старухе, вернее, оно как–то само по себе думалось. Обычно он думал о совсем других вещах и делах: когда, например, лодку просмолить надо или надолго ли ещё невода хватит и что с ним делать – чинить или новый покупать? О Старухе он думал редко. Да и что о ней думать, если он каждый день только её, в основном её, и видит. Мало того что видит, так ещё и слышит. Ругается она, и ой как сильно ругается.
Почему она ругается, за столько лет совместной жизни Старик так и не смог понять. Поначалу было в свою защиту что–то сказать пытался, огрызался, Старуха это так называла, а потом махнул рукой. Хочет ругаться, ну и пусть себе ругается, видать занятие себе такое придумала, нравится ей. Старик, вон, он рыбу ловит – тоже занятие, и тоже каждый день, и с утра до вечера. Наверное это и было ответом на многочисленные вопросы и заклады односельчан насчёт ихнего житья–бытья.
Опять же, уж кто–кто, а Старик это прекрасно знал, потому что каждый день видел. Вечером, когда он возвращался домой, Старуха всегда его у ворот встречала, и всегда радовалась. На шею конечно же не бросалась и не голосила от счастья, спокойно себя вела. Вот только глаза Старуху выдавали, видно было, радуется она, от души радуется что Старик домой вернулся, а не потому что деньги привёз за рыбу вырученные.
Это потом уже, после того как встретит и поможет, она ругаться начинала, а до этого ни–ни, прямо шёлковая. Вот и удивляйся тут, прибивай за вредность и скандальность, или уплывай по Самому Синему морю неизвестно куда. Вот так вот думал не молодой повеса, а Старик, хоть ещё и не совсем старик, по дороге к Самому Синему морю.
***
Самое Синее море встретило старика тишиной и спокойствием. Тот кто видел море на картинке или слышал о нем от кого–то представляют его себе постоянно неспокойным и даже бушующим. А как же, море всё–таки, не пруд какой–то! Значит бушевать должно и волны должны выше избы быть, а иначе не море это вовсе, а так, лужа какая–то.
Ну что ж, коли думают так пусть думают, их дело. На самом деле море не всегда бывает неспокойным и бушующим. Бывает оно и тихим, ласковым. Вот таким вот ласковым оно было и сегодня. Сегодня море было не то чтобы спокойное, а вообще, ни рябинки, ни морщинки, как зеркало. Люди знающие называют такое море болотом. А что, очень похоже, разве что камыш не растёт.
Старик оставил думы о Старухе на «когда–нибудь потом» и сейчас думал, вернее, представлял себе как распряжёт лошадь, заведёт её в сараюшку, насыплет в ясли овса и оставит в таком состоянии до вечера. Можно конечно было не тратиться на овёс, а просто стреножить её и пустить на луг, пусть травку щиплет. Можно конечно, но нельзя. Старик не боялся что его лошадь украдёт кто–то, окрест деревни не шалили. Были конечно разбойники, в лесу жили, но жили и промышляли они где–то далеко, не здесь, а где именно никто из деревенских толком не знал.
Волки, те пошаливали, а эти похуже разбойников будут. С ними не договоришься и не откупишься. Им обязательно лошадь подавай, а деньги, или ещё что ценное, им без надобности. Поэтому лошадь весь день в сарае-то и проводила. Похоже что такое времяпровождение её вполне устраивало, во всяком случае она никогда не сопротивлялась и не буянила, да и вообще, была спокойной.
Но сегодня, и что за день такой, ещё не доехав до берега морского, Старик понял, что рыбку ловить он вряд ли будет. Он ещё издалека увидел здоровенную бочку прибившуюся к берегу.
«Наверное ночью погода была свежая, – подумал Старик. – вот её волной стало быть и прибило. А после погода успокоилась, бочка на отмели–то и осталась. Опять же, отлив сейчас».
Бочка действительно была большой по размеру и что в ней оставалось только догадываться. Перво–наперво Старик, перед этим разулся конечно, выкатил её на берег, ну чтобы опять волной не утащило. Вытащил, выкатил, бочка тяжёлой оказалась, видать было в ней что–то, и много.
Старик не был жадным, он был таким как все. Не сказать чтобы часто, но случалось, море выбрасывало на берег всякие предметы для моря нехарактерные. В основном это был мусор: ветки, щепки и тому подобное. Бывало что и деревья целиком выбрасывало. Пару раз находил старик поросят, только мёртвых уже. А один раз собаку прибило, и тоже мёртвую. Видать где–то штормило сильно, вот их, бедняг, и затащило, и унесло. Жалко конечно, но что поделаешь, море, оно и есть море. А сегодня получилось, бочку принесло, причём, большую. Теперь её надо было открыть и посмотреть, что там внутри?
Старик даже лошадь забыл распрячь, повторюсь, не потому что жадный, а потому что интересно ему было, что в этой бочке находится? Он сходил в сарай, взял инструмент который держал там на всякий случай и не то чтобы легко и сразу, но бочку всё–таки открыл.
***
Открыл он бочку и, обалдел. Хоть и был Старик мужиком неробкого десятка, сами понимаете, ремесло такое, робкому в море делать нечего. Но всё равно, покуда возился с бочкой, слегка боязно было, потому как представить себе не мог, чего же такого в ней быть может? Раньше–то он никогда таких бочек не видел. Другие видел и много, но те поменьше были, а эта, ну прямо почти как изба, вот какая здоровая.
Открыл, значит, Старик бочку и аж обомлел весь, потому что из неё, из бочки этой, сначала вылез парень лет двадцати, видный из себя такой, а за ним женщина, та постарше будет, лет сорок наверное.
Вылезли они из бочки на свет белый и кланяться Старику начали:
– Спасибо тебе, добрый человек. – заговорила женщина.
«Говорят по нашему, значит недалеко где–то живут. – глядя на спасённых подумал Старик. – И кто ж он такой, изверг этот, что живых людей в бочку закатал, да в море бросил? Поймать бы его, да самого в эту бочку, пущай поплавает».
– Спас ты нас. – продолжала женщина. – Мы уж думали, всё, конец, так и встретим погибель свою в бочке этой.
Парень тоже поклонился, но сдержанно как–то и пока молчал, за себя и за него женщина говорила.
– И кто же вы такие будете? – спросил Старик. – И что за ирод такой в бочку вас закатал, и за что?
– Мы, добрый человек, – спасённые понемногу приходили в себя, к свету белому привыкали, руками шевелили. Ясно дело, в бочк, затекли все. А женщина тем временем продолжала. – я, Царица, царя Салтана жена, а это сынок мой – Гвидон Салтаныч, царевич.
А в бочку закатали нас завистники придворные. Царь Салтан на войну поехал, ну и задержался там, а я тем временем сыночка ему родила, Гвидона. Вот они, завистники эти, воспользовались тем что царя дома нету, схватили нас ночью тёмной и в бочку. Ну а после в море сбросили, так мы и поплыли неизвестно куда. Если бы не ты, неизвестно что было бы.
– Подожди, – сказал Старик, а сам подумал: «Кажись врёт. Не может такого быть». – Сколько же вы в бочке этой по морю проплавали, если ты говоришь что как только сына родила, так вас сразу же в бочку и закатали? Ты на сына–то своего посмотри, ему лет двадцать будет. Это что же, вы двадцать лет в бочке проплавали? Врёшь поди.
– Не забывай, я Царица! – придав своей фигуре величественный вид произнесла женщина. – Я никогда не вру. В бочке мы пробыли двадцать дней, я считала. Видать бочка эта непростая, раз за двадцать дней царевич Гвидон на двадцать лет подрос, ну а я на двадцать лет состарилась. – вздохнула царица.
– Чудеса, да и только. – Старик и верил, и не верил царице. Верить–то хотелось, тогда всё хорошо и по доброму получается, а не верить хотелось, потому что уж больно на вранье похоже. – Надо будет бочку эту проверить, на чудеса. Взять поросёнка и положить в неё на денёк. Глядь, и подрастёт как за год. Представляете выгода какая?! – Старик, опять же, в силу ремесла своего рыбацкого, соображал быстро и фокус с поросёнком придумал тут же, не сходя с места.
– Проверяй. Если не веришь. – недовольно как–то проговорил царевич. – Сам посуди, зачем нам врать–то?
– Да я не поэтому. – отмахнулся от царевича Старик. – Верю я вам, верю. Меня бочка интересует. А вдруг и правда она такая чудесная, представляете что будет?
– Забирай её себе. – царевич пнул ногой бочку. – Ну как подарок что ли, за наше спасение.
– Спасибо, царевич. – в знак благодарности поклонился Старик. – Даже если бочка эта и никакая не чудесная, всё равно спасибо. В ней можно будет рыбу солить, гляди какая большая. Да и вообще, вещь в хозяйстве нужная.
А пока вот что, помоги–ка Салтаныч мне бочку в сараюшку закатить, а потом домой ко мне поедем. Помыться, поесть вам с дороги надо, – Старик усмехнулся. – да и переодеться не мешает. Одеждато двадцать дён не меняна, грязная уже.
Царица в знак благодарности улыбнулась Старику, а царевич Салтаныч, тот ничего не говоря поднял бочку, один, и понёс к сараю. Старик опять обалдел. Слышать–то о богатырях он слышал, а вот видеть их живьём не приходилось, царевич первым был.
– Куда ставить, показывай. – царевич стоял перед воротами сарая.
– А где свободное место увидишь, туда и ставь. – сказал Старик.
Царевич занёс бочку в сарай и скоро вышел оттуда, на ходу отряхивая штаны, запачкался немного.
– Ну, гости, хоть и нежданные, но все равно дорогие. – «Правильно сделал, что лошадь не распряг, как чувствовал». – подумал старик. – Садитесь в телегу, карет царских у меня нету, не положено.
Царица с царевичем уселись в телегу. Старик впереди, за кучера, а лошадь, лошадь хоть и удивилась по–своему, по–лошадиному, мол, что это сегодня так рано? Но поскольку знала всего лишь одну дорогу: из деревни к морю и от моря в деревню, пошла домой.
***
Пока ехали до деревни Старик с разговорами и с расспросами не приставал. Люди, считай с жизнью попрощались, а тут спасение пришло, такое не каждый пережить сможет. Пусть в себя придут, полагал Старик, в баньке попарятся, поедят, тогда уж скорее всего сами всё расскажут, не надо будет ничего выспрашивать да выпытывать, так лучше будет.
Сейчас Старика заботили вещи, которые поважнее будут, чем рассказы царицы и царевича. Старик думал и пытался угадать, как будет ругаться Старуха, сильно или очень сильно? В том что она будет ругаться Старик нисколечко не сомневался, потому что по другому быть не могло. Да и как могло быть другое, если уже столько лет одно и тоже – ругань на ругани и руганью погоняет? Другого в своей жизни Старик не видел, потому и не представлял.
Но сегодня, видимо сильно задело это спасение его просоленную и пропахшую рыбой душу, Старик собирался дать отпор Старухе. Он решил, когда Старуха начнёт ругаться, Старик осадит её, резко осадит.
Ладно бы на него, тогда ничего страшного, привык уже. А тут люди посторонние, да ещё к тому же невинно пострадавшие, они–то здесь причём? В чём они перед Старухой виноваты? Или она их в бочку неизвестно за что закатала и теперь буянит и ругает Старика и гостей за то, что: первый освободил, а вторые освободились? От этой мысли Старику даже весело стало, правда на чуть–чуть, не весёлые думы и картины Старухиного гнева взяли верх над весёлостью.
Старик решился, если Старуха начнёт ругаться, не если, а начнёт, тогда он власть и силу свою мужескую над ней покажет, ну и что, что при гостях. Поколотит Старуху, чтобы знала кто в доме хозяин и что перечить ему не след. Опять же, бабу, её иногда даже полезно поколотить, для неё самой же и полезно, а то в конец распустится.
Вот Старик, он Старуху никогда пальцем не тронул и глядите что получилось? Так что сегодня ей надо будет сто раз подумать прежде чем рот открывать и кричать на всю деревню, правда Старуха об этом пока ещё не знает.
До деревни ехать было недалеко, да и лошадку Старик подстёгивал и подбадривал. Та в свою очередь, то ли понимая, случилось что–то, то ли не желая ещё подбадриваний, в виде кнута, на этот раз бежала трусцой, не так как утром, еле–еле плелась.
Подъехали к дому. У ворот встречала Старуха. «Ну прямо день чудес сегодня какой–то. – удивился Старик. – Ну вот откуда она узнала, что я сегодня вернусь так рано? Может просто вышла по каким–то делам, а тут я?».
Но думать об этом было уже некогда, да и незачем, вот он дом родной и вот она, Старуха, встречает.
Старик в двух словах рассказал Старухе о случившемся, ну а дальше, дальше, даже если бы из бочки той черти повыскакивали Старик удивился бы меньше, чем тому как повела себя Старуха.
Гости, тем временем, слезли с телеги, поприветствовали хозяйку и стояли, ждали, значит, приглашения.
– Ну а ты что стоишь? – вот они чудеса–то. – Заводи лошадь на двор, распрягай и, иди баньку истопи, гостям с дороги в баньку сходить надо, попариться.
***
Старик чуть не упал от удивления, хорошо что рядом с телегой стоял, в случае чего на неё упал бы, не на землю. Сказано всё это было Старухой совершенно спокойным тоном и как бы это сказать, Старик такое в первый раз слышал, поэтому не знал, как оно называется. Старуха сказала всё это любяще–ворчливым тоном, так что ли. Ну что, разве не чудеса?
– Здравствуйте, гости дорогие, – Старуха обратилась к гостям, поклонилась, приветствовала, значит. – Добро пожаловать в дом. Живём мы хоть и небогато, но и не бедно, так что, чем богаты, тем и рады. Милости прошу в дом. – и опять поклонилась.
Старик тем временем, опять думать начал. Распрягая лошадь, он думал о том, какие на этот раз в Старуху черти вселились, что всё это значит и что будет дальше?
Он распряг лошадь и отвёл её на лужайку, сразу за домом. Там Старик её стреножил и шлёпнув ладонью по крупу, иди мол, щипай свою траву, отправился топить баню. Здесь, за домом, лошадь можно было оставлять вполне спокойно, волки побаивались деревни потому и не шалили, ну разве что зимой и то редко.
Пока Старик занимался баней, Старуха привела гостей в дом и предложила им кваса испить, с дороги, значит.
– Зовут меня, стало быть, Старуха. – говорила она протягивая поочерёдно царевичу и царице ковши с квасом. – Живём мы со Стариком давно, ладно живём. Он рыбу ловит, в Самом Синем море, а я хозяйством занимаюсь и его каждый день жду. – при этих словах Старуха как–то опечалилась, как бы показывая насколько оно тяжело вот так ждать мужа каждый день и гадать, вернётся он или нет? И ведь не врала, не позировала, видно было. – Дети у нас уже взрослые, сыновья, двое. Женатые оба, отдельно живут. Хорошо живут, не забулдыги.
Точно также как и Старик она не стала расспрашивать гостей, кто они и откуда, и как в бочке той оказались. Имена только и спросила, те конечно же сказали, представились.
Вот ведь, опять чудеса получаются, не иначе. Ни Старик, ни Старуха, ни в каком университории никогда не обучались. Да что там, они про университорий тот и слыхом не слыхивали, а вон как себя с гостями вели, любой, самый учёный преучёный умник позавидует.
Покуда гости пили квас, хозяйка рассказывала о себе и о своём житье–бытье, Старик же истопил баньку, о чём и пришёл сказать.
– Царица, – Старуха прибрала со стола крынку с квасом и ковшики. – ты иди первой, парься, а я тебе сейчас одёжку подберу и принесу, а если хочешь, помогу тебе, в баньке. Насчёт одёжки не переживайте, новая она, ненадёванная, про запас держим. Не царская конечно, но, чем богаты, как говорится.
Царица поблагодарила и отправилась в баню. Старуха пошла в другую горницу, сундук там у неё с добром стоял, одёжку подбирать, а после, тоже в баньку. Ну а царевич и Старик вдвоём остались, заняться им пока нечем было.
– Не робей, Салтаныч, – толкнул в плечо царевича Старик. – самое главное, живыми остались, а всё остальное ерунда. Отдохнёте у нас как следует, сил наберётесь и поедете в своё царство. Батюшка–то твой, поди, с ног сбился, вас разыскивая.
– Никуда мы не поедем. – сказал как отрезал царевич. – Раз такое случилось, то первая и самая главная вина на отце моем, царе Салтане, лежит. Допустил, значит виноват. Он царь, а не простой мужик. А раз власти много, то ответ держи, в кусты не прячься. Своим умом буду жить, не пропадём. Да вот хоть к тебе, в помощники подряжусь, рыбу ловить. Возьмёшь?
– Взять то можно. – Старик почесал затылок. Если честно, удивили его слова царевича, не ожидал он от него такого.
Думал, ну попарятся в баньке, поедят как следует. Отоспятся, тоже как следует на перинах мягких, не доски всё–таки, и домой, в царство своё. А оно видишь как разворачивается? Обиделся стало быть царевич на батюшку, царя Салтана, не хочет домой–то возвращаться. Своим умом решил жить, ну что ж, пусть живёт, только где он ум этот применять будет? Царских должностей в наших краях нету, разве что должность Руслана, князя местного? Так она Русланом же и занята.
Правда, чего греха таить, никудышный князь Руслан этот, опять где–то шляется. Нет чтобы княжеством своим заниматься, за порядком следить, да суд справедливый править, он всё себе никак невесту найти не может, видите ли приспичило ему.
Ты сначала в доме своём порядок наведи, чтобы порядок тот был и достаток конечно же, а потом уже молодую жену сватай. А то получается в княжестве бардак, власти никакой, бояре только и делают что воруют, всё им мало и мало. И управы на них никакой нет. А князь вечно где–то шляется, и получается что больше окоротить бояр тех и некому.
Старик ещё почесал затылок, то ли ещё подумал, то ли просто затылок чесался, голову надо помыть:
– Взять–то можно, но каждый должен заниматься своим делом. Я рыбак, моё дело рыбу ловить, а ты царевич, твоё дело царством руководить.
Коли уж родился я в семье рыбака, то на роду мне написано – рыбу ловить. Царством–государством управлять мне никто не доверит, да и сам я не соглашусь, потому как для другого дела рождённый. А ты царевич, ты тоже должен заниматься своим делом – царством управлять. Не царствовать, обжираться–обпиваться, а управлять: чтобы порядок в царстве был. Чтобы народ твой жил в спокойствии и в достатке, чтобы суд справедливым был и чтобы люди лихие и мздоимцы всякие знали об этом и боялись гнева твоего, праведного. Это тоже работа, царевич, и работу эту за тебя никто не сделает, потому что твоя она. А если кто и начнёт её за тебя делать, то лучше бы не начинал, тогда такое может случиться, что и представить страшно.
Царевич внимательно слушал Старика и судя по выражению лица был с ним согласен. А насчёт ремесла рыбацкого он просто так сказал, может быть чтобы Старику приятное сделать, спас всё–таки, а может быть от обиды на царя–батюшку своего, Салтана.