Человек в чёрной шляпе является в пору гроз: когда бури неистовствуют, и нескончаемые дожди влажной гнилью отравляют урожай.
Его влекут городки среди мглистого редколесья: жмущиеся друг к другу кукольные домики, ухоженные лужайки и тротуары, засаженные цветами. Женщины в пёстрых платках, семенящие по тропинкам, – изящные пальцы в красных перчатках, нервно теребящие ремни сумок. Угрюмые мужчины, бегло озирающиеся, бросающие взгляд на наручные часы: скоро ли смеркается?
Пустующие детские качели в сумерках налиты мертвенным лаковым блеском. Окна и двери запирают, едва включаются уличные фонари – мужья проверяют, в коридоре ли ружьё, в прикроватной ли тумбочке револьвер. Матери разжигают камин, варят какао с щепоткой корицы – согревайтесь, драгоценные, залезайте под одеяло, не волнуйтесь ни о чём. Притворяются, будто картонные звёзды в ночниках уберегут от лавины на горизонте.
Та набухает иссиня-серой громадой туч, проносится над крышами предвестием жестокого ветра, что склонит к земле непокорные чащи. Чернильные щупальца простираются в марево облаков, заражают их мстительной яростью; солнце таится в хищной пелене, в чьей утробе сыто рокочет гром.
Летние штормы беспощадны – хлёсткие капли врезаются в стекло, словно жаждут прогрызться внутрь: пир для пиявок. Человек в чёрной шляпе знает, чего боятся местные: не позволяй ливню настичь тебя, не доверяй тем, кто просит впустить переждать ненастье. Поэтому он никогда не опаздывает: с вихря станется прокрасться под кожу, облачившись в людскую личину.
Человек в чёрной шляпе бредёт вдоль шоссе – щебень скользит под подошвами туфель. Он не спешит: останавливается, набивает трубку, выдыхает дымное кольцо – то плывёт над травяными полями, к ежевичным зарослям. Время от времени рядом тревожно тормозят машины: «Вас не подвезти? Хоть куда-нибудь, мистер. Поверьте, не хотите вы тут застрять». Ногти впиваются в обивку руля. «До ближайшего дома мили четыре. Пешком не успеете».
Человек в чёрной шляпе кивает благодарно и продолжает путь, потрескивая спичками.
А грядущая буря клубится, скалится, расплёскивая тленные пятна над кудрями оцепенелых рощ. Стихия созреет, собьёт на трассу электрические столбы, преграждая въезд в город; снопы искр вспыхнут, наполнив воздух гарью обугленных проводов. Тем, кому не повезло возвращаться в темноте, до утра будут жаться друг к другу, молясь, чтобы в них не ударила молния: озябшие ладони в рукавах, колотящееся сердце – и вой за стёклами, врезающийся в двери.
Будто лодка в океанских просторах, среди девятых валов: зажмуриться, не слушать, не видеть. Нет акул, роящихся у борта, нет ни жалящих брызг, ни непостижимых огней над пенными глыбами – тех, что похищают путников, пожирают моряков, забирают девиц с перекрёстков: в жертву стремнинам.
Говорят, через час-другой в кромешном мраке одни сходят с ума, вопят истошно, хватаются за сидения, хоронятся под креслом, так, что их не вызволить ни санитарам со шприцами, ни полицейским. А другие исчезают, и не найти ни отпечатка сапога, ни сломанного сучка, ни ворсинки пальто.
Если обрушивается шквал, не задерживай дыхание, не лови тишину между биениями сердца – тогда не заметишь скрежета исполинских лап по асфальту, ехидного ропота под колёсами, когтей, оглаживающих рамы; всего, что выползает наружу, когда царствует ураган.
Такова его власть.
Но не над человеком в чёрной шляпе.
Тот поднимается на крыльцо, когда первый серебряный всполох озаряет туманную долину. Оправляет плащ, деликатно нажимает на кнопку дверного звонка. Ему отворяет женщина: бледная, истощённая, зябко кутающаяся в шерстяную шаль. В глазах пустота, щёки солены от слёз, руки дрожат, тянутся к косяку – опереться. В каждом жесте глухой, немой ужас, исторгнутый тонким прозрачным телом – она подаётся вперёд, хмурится, выкаркивает хриплое, загнанное:
– А вы что забыли, мистер? Я гостей не звала.
За её спиной угрожающе горят лампы: все, что есть, – и восковые свечи истаивают на кухонном столе. Будто так она не подпустит шторм к порогу, защитится от его юрких касаний, промозглым потоком мажущих по окнам, от его ловушек, разверзающихся в ручьях вдоль затопленного сада – ржавые горшки, облупленные глиняные гномы.
Её дом встречает сезон буранов из года в год: на опушке рощи, в четырёх милях от шоссе, почти отшельник, едва не изгой, – вдали от соседей и гудящих торговых улиц. От заката до рассвета лишь призрачный шелест листвы – ей ведомо нечто, чего она никогда не скажет: рассмеётся птичьей трелью, зашипит западным дуновением. Лес ветру враг, но и людям не друг: вечерами женщина опускает шторы, задвигает щеколды, защёлкивает замки.
Она не утешается надеждой, что это поможет, отвадит скверну.
Человек в чёрной шляпе кланяется церемонно:
– Я не гость, мэм. Я здесь, чтобы пленить грозу. Можно войти?
Женщина замирает.
А затем кивает, и человек в чёрной шляпе вежливо вешает плащ в коридоре. Как только она поворачивает ключ, изморось окропляет ступени обозлёнными пятнами.