Dragon полетел. Понес двух парней в футуристических скафандрах и смешного надувного динозавра, играющего важную роль индикатора zero G — вверх, в синеву, туда, где большие звезды, гаргантюанские дыры, белые карлики, мечты кубинских подростков, тонкие перистые облачка, пустота и все. На площадке служебной лестницы с широкими оббитыми ступеньками застыли два военных дядьки с жидкими волосами и большими ладошками. Сильный северный ветер взволновал верхушки деревьев, нырнул в шахту и засвистел по коридорам, всколыхнул бумаги на подпись и товарные накладные. Казахский национальный костюм (прокат), 3 шт., торт-суфле «Птичье молоко», 5 шт., салат «Вкусный», 20 уп., услуги переводчика (стоимость в час)— Защурились припухшие глаза, сдвинулись кустистые брови. Поплыл густыми клубами сигаретный дым. Взметнулись сизые степные птицы, вспугнутые грохотом с торчащего из-за горизонта космодрома. Замерла в нелепой позе уборщица, без особого усердия оттиравшая черные штрихи от чиновничьих ботинок на волнистом линолеуме холла, где раз в несколько месяцев собираются мужчины, гуляет эхо голосов, смешиваются языки и неуклюже выполняются серьезными взрослыми дурацкие обряды, во время которых один, бородатый и пестрый, разбрызгивает дистиллят, а другие, высоколобые, неловко-ярко-синие, жмурятся и делают вид, что все понимают.
Слышал, разжимаются сухие губы, отпуская сигарету, что Дракон полетел? Слышал, отвечает второе полулицо-полутень из не желающего рассеиваться облака дыма. Двое стоят в глубине черной бесконечности на лестничной клетке возле окошка с видом на бескрайнюю степь и неровную асфальтовую размазню, курят и молчат, зависшие между этажами в общественно-политическом zero G, рядом с полуопустошенным автоматом по продаже шоколадных батончиков, кофе-машиной и неустойчивой ресторанной пепельницей. Вот и все, как бы говорят они друг другу, вот и кончилась наша монополия.
«What a view!» — восклицает ведущая прямой трансляции, комментируя только что пришедшие кадры с орбиты. Надувной динозавр медленно отрывается от пола и плывет мимо камеры. Кто-то несдержанный на фоне испускает вопль радости, заглушенный ковид-маской и передаваемыми в реальном времени переговорами экипажа с Землей. Copy you, говорит металлический спокойный голос кэпкома, godspeed. Кто-то бородатый щелкает на айфон сотрудников центра управления полетом SpaceX, где с десяток ботаников сидят перед двойными мониторами за офисными столами, больше подходящими для берлинского стартапа, чем для колыбели человечества, которую оно, типа, прямо сейчас покидает. Движение ложноножек животной клетки, прозрачная клешня микроскопического рачка, перепончатая лапа земноводного на суше, отблески костра на стене пещеры, плывущий в виду небоскребов дирижабль, руки, монокли, шляпы, усы, а также все двести пятьдесят шесть тысяч зрителей отдельно взятого YouTube Live — все это под действием неумолимых законов природы выстраивается в одну тонюсенькую белую ниточку эволюции, свободно проходящую в гигантское ухо вселенной, склоненное над побережьем штата Флорида. И ее, эволюцию, направляешь в данный момент ты — да-да, ты, слегка нервный и не очень-то уверенный в себе, волнующийся и заикающийся, но все равно делающий свое парень с невозможной смесью акцентов и национальностей.
Сочтены дни тяжеловесной и провонявшей маслами военной монополии, угрюмых засекреченных фигур в камуфляже, замаскированных ангаров и холодных космодромов — все это позади, как бы говоришь ты, мечтательно-напряженно глядя на совершающую посадку первую ступень, теперь, ребята, космос наш. И не какой-то его сектор, помеченный государственным флагом и именной табличкой, а весь вообще космос, холодный, страшный, загадочный и бесконечный, — он принадлежит отныне стриженным под машинку девчонкам, непричесанным мальчишкам, лицам с небинарным полом, парам чайлдфри, пожирателям тофу и почитателям музыки нью эйдж, персонам с тройным гражданством и иногда очень-очень сложной личной жизнью, всем нам, двумстам пятидесяти шести тысячам международных гиков.
Нам больше не нужен просторный холл засекреченного кирпичного здания, продолжаешь ты, чуть дрожа от смелости собственных слов, не нужен конференц-зал с тяжелыми шторами, скрипучими стульями и глухим микрофоном, штатные священники и постные салатики на тарелке в цветочек, нам больше не придется выполнять нелепые ритуалы и переодеваться для традиционного чаепития, ссать на колесо автобуса и обсессивно-компульсивно смотреть один и тот же фильм перед каждым полетом, потому что иначе всех ожидает неминуемая погибель. Эпоха освоения космоса с ее напыщенными чиновниками, решительными мужчинами, волевыми лицами и ежеминутной готовностью к подвигу вдруг закончилась — оборвалась, как сторона «А», испарилась, словно страшный сон, безболезненно кончилась, оставив после себя красивый инверсионный след и розовеющее вечернее небо с медленно проступающими на нем звездами. И тотчас же, без всякого перехода, раскрылся новый, прекрасный и нежный space age. И никто, никто на свете не остался безразличен.