Глава 15. ОТЕЦ.
В конце мая, когда закончились занятия в школе, на своей личной машине Леонид Петрович с матерью приехали забирать младших сестер. Удалось достать путевки в оздоровительный лагерь на Дону на целый месяц, и теперь девчонки носились по двору, собираясь, шумели, галдели, довольные и веселые.
И Злата представила, какой переполох они устроят в большой квартире будущего отчима за те несколько дней, пока осмотрят город, поедят мороженого, радуясь наступившим каникулам. И сейчас сестры больше всего переживали, что нельзя взять с собой подросшего Цезаря, совершенно позабыв о своей старшей сестре.
Из поликлиники с работы Злата ушла, но уже успела написать заявление на почте, и почтовая сумка ждала ее в сортировке, но матери о предстоящей работе сразу на двух участках она ничего не сказала. Посмеялась:
— Буду спать в тишине целыми сутками! Свобода!
Мать откровенно была счастлива и не скрывала этого. Она нашла в шкафу старый купальник, переоделась и стала рассаживать в огороде уже хорошо подросшую рассаду помидоров, перца и баклажан:
— Теперь уж точно заморозков не будет! Только когда ты, дочь, за ними ухаживать будешь? Может быть, обойдешься без грядок? Тетя Лида тебе привезет ранних овощей. У нее, ты видела, какая теплица? На половину огорода. Отдохнешь летом, как следует!
Злата молчала. Только, когда мать зашла в душ, спросила через тонкую стенку, стесняясь:
— А у Леонида Петровича есть дети?
— Да, уже взрослый сын, учится в юридическом институте в Саратове. И жена бывшая тоже живет в Саратове. А почему ты спросила?
Злата прошлась на руках колесом по дорожке, чуть не свалилась в грядку с пушистой листвой дружно всходившей редиски:
— Я очень хочу, чтобы ты была счастлива, мама!
Леонид Петрович очень торопился, был озабочен. Уехали сразу после ужина в ночь.
Это было, как во сне. В субботу приехал отец. Злата мчалась на велосипеде с окраины села, куда отвозила бабуле пенсию, и вдруг у своей калитки увидела фигуру мужчины, которого ни с кем другим никогда бы не спутала. Даже издалека этот почти двухметровый силуэт самого родного человека, голос которого она постоянно слышала во сне, даже через долгие месяцы разлуки, вспоминая нежные прикосновения сильных ладоней к волосам, заставил сердце взвиться от радости в неизмеримую высь. А на руках у него спал малыш.
Она еще в двадцати метрах крикнула: «Папка!», совсем, как закричала бы младшая Катя, соскочила с велосипеда, ускорила шаги. Отец помахал рукой и показал, прижав указательный палец к губам: «Тише!».
На лавочке стояла большая спортивная знакомая сумка отца. Но, приблизившись, Злата с недоумением ахнула: сам он как бы уменьшился в росте, вроде усох, или просто она, Злата, выросла. И теперь, глядя в такое знакомое и в то же время чужое, замученное лицо с ввалившимися уставшими глазами, с незнакомыми складками на лбу и щеках, она вдруг подумала: «А ведь он болен!».
— А где мама? Господи, что я спрашиваю? Конечно, на работе! Ты, Златочка, напоишь нас чаем? Мы только что с автобуса. Видишь, братишка твой замученный, уснул.
Злата ввела во двор велосипед, открыла дверь в дом:
— Входите.
Отец внес раскрасневшегося потного малыша в светлом летнем костюмчике в спальную комнату, положил на крайнюю кровать Ирмы, вышел, сел на стул в зале:
— А у вас, я вижу, перестановки в квартире. Что случилось?
«Господи! Как все обыденно! Появился через полтора года с ребенком на руках и удивляется!»
Злата словно оглохла. Неожиданность появления этого родного человека, которого она даже не сумела обнять нормально, какая-то заторможенность, и ощущение пустоты, бездеятельности, нереальности происходящего — ведь это же самый близкий человек! Почему такая жестокость в этом мире, рождающая чудовищную безысходность?
— Что у тебя случилось, папа? Ты так изменился! Вы надолго к нам? — она выпалила все эти вопросы, чтобы только не молчать. Объяснение предстояло нелегкое.
«Наш русский богатырь! — говорила раньше мама, краснея, как девчонка, когда отец, не стесняясь дочерей, прижимал к себе податливое тело жены обеими руками и целовал, стараясь не пропустить ни один кусочек кожи на шее, в вырезе платья. — Сломаешь руку, как я тогда тебя обнимать буду, медведь воронежский?»
А девчонки кидались на отца со всех сторон, спасая мать, и он в шутку поддавался, падал на диван в зале и кричал: «А подарки когда смотреть будем?»
В нем, действительно, было что-то притягивающее, надежное: уверенная неторопливая походка, негромкий бас, прямой, всегда серьезный понимающий взгляд, даже когда улыбался.
Весь его облик, словно предупреждал: «Со мной лучше не связываться! Поостерегитесь!» Отец любил выпить, но желательно в компании, под хорошую закуску, с пространными рассуждениями «за жизнь»: о политике, женщинах, родителях.
Деревенская закваска от предков выплескивалась в любви к старинным разудалым казацким песням, в необыкновенном трудолюбии и не рисованной скромности
Отец молчал. Или думал, какими словами оправдаться перед своей самой любимой старшей дочерью в тишине потерянного для него теперь навсегда домашнего крова. Проговорил, с трудом выталкивая страшные слова через сразу пересохшее горло:
— Злата, моей новой жены больше нет. Ее сбила машина. И у моего сына теперь нет матери. Такие дела! Месяц назад, на майские праздники я ее похоронил. Мне дали отпуск на два месяца. И вот теперь я не знаю, что мне делать с Володей.
Эта его какая-то отстраненность, словно он рассказывал не о своем несчастье, а о соседях, с которыми живешь вроде мирно, но нейтрально. И о женщине, на которую он поменял их мать, да и всю сложившуюся семью, тоже сказал равнодушно, спокойно, бесчувственно. Видимо, уже в душе у него что-то отболело, что-то отмерло, закрутившись в болезненный клубок созревшего горя.
Злата испугалась:
"Господи! Как он все это пережил? И вид у него смертельно больного человека! И можно ли ему сейчас сказать, что мать счастлива? Что мы уже начали привыкать к мысли: «Отец нас бросил!»?"
В эту минуту из спальной комнаты донесся испуганный плач ребенка. Отец вздрогнул, провел ладонью по лицу, словно снимал невидимую паутину — налет усталости, тряхнул головой, взял Злату за руку:
— Пойдем, я тебя с братиком младшим познакомлю.
Этот описавшийся на кровати Ирмы малыш, под которого не догадались подстелить какой-нибудь целлофан, весь потный, горячий смотрел на Злату такими серьезными черненькими глазками, и при этом умудрялся всхлипывать, тер сжатым кулачком свою мокрую щеку и дрыгал нетерпеливо ножками, чтобы поскорее сняли мокрые штанишки.
И Злата сказала решительно:
— А наша мама вышла замуж. И теперь живет в Волгограде! Папа, неси белье для мальчика.
Может быть, было жестоко вот так резануть по живому, но это была правда.
Отец будто не услышал. Он привычно быстро сдернул легкие шортики и трусики с малыша, положил их на пол у ножки кровати, вышел из комнаты, принес чистое белье, клеенку и простынку:
— Придется теперь постель на улице сушить. Пойдем на кухню. Малыша покормить не помешало бы.
Злата вспыхнула. Зачем сейчас и кому нужна была ее правда, когда маленькое беззащитное существо пыталось подняться, голодное, измученное долгой дорогой, не понимающее, куда его привезли и зачем?
Когда отец накормил малыша вермишельным супом из курятины, напоил домашним коровьим молоком, Злата решительно протянула к Володе ладони:
— Иди ко мне! — и мальчик доверчиво потянулся из рук отца к чужой девушке, устроился прочно у нее на коленях и начал барабанить маленькой ложкой по столу. — Папа! Наливай себе суп!
Отец ел неторопливо, словно раздумывал, а нужна ли ему эта процедура, но запах куриного бульона, кусочков мяса в жареном золотистом луке так аппетитно разлетелся над скромной клеенкой кухонного стола, что отец аккуратно корочкой хлеба подчистил небольшую старинную чугунную сковородку:
— Спасибо, дочка, очень вкусно. А теперь рассказывай все!
Темные волосики малыша слиплись на лбу, на затылке, от него попахивало мочой. Его нужно было срочно искупать. И Злата, спустив малыша с рук на пол, поставила греться на плиту большую кастрюлю с водой:
— Мы сейчас малыша искупаем, сам тоже можешь искупаться под душем, потом ложитесь отдыхать, а мне нужно на работу. Вечером поговорим!
Она раскладывала газеты, журналы по своим участкам, а сама судорожно пыталась понять, уяснить: почему бы отцу не остаться в селе, в их доме, с сыном и с ней, Златой? Почему нужно опять уезжать в далекую столицу, словно там рай земной?
И тут же сама отвечала на эти бесполезные вопросы. Потому, что в селе нет нормальной работы для нормальных мужчин. И выпускники вузов не возвращаются в села — здесь нечего делать.
И этот замкнутый круг можно разорвать только, если людям села вернут когда-нибудь без всяких ограничений, оказывая посильную помощь и поддержку, возможность учить детей, лечить в благоустроенных больницах, выращивать хлеб, овощи, картофель, доить коров, пасти и кормить скотину на мясо. И не на маленьких приусадебных участках, а на просторах распахнувшегося Заволжья. И при этом получать достойную зарплату.
Но этого придется, наверное, долго ждать.
Солнечный обжигающий ветер закручивал пыльные поземки на дорогах, перегоняя стаканчики из-под мороженого, пластиковые пакеты, прочий мусор.
Отец сидел на лавочке, курил:
— А ты, Злата, что же с матерью не уехала в город? — Злата поняла, что отец не утерпел и уже пообщался с тетей Любой. — Неделю здесь отдохнем и поедем обратно в столицу. Дочь, поехали с нами в Москву? Что тебе здесь одной делать? В институт на следующий год поступишь, станешь горожанкой! И мне поможешь с Вовкой управиться. Ты, вон, какая хозяйственная! Виноват я перед вами! Никогда мне перед вами не оправдаться! И Аню обидел! А через неделю я должен на работу выходить! И нужно девчат в лагере проведать! Поедешь, доченька, со мной?
Это решение было настолько внезапным, каким-то вихревым, на первый взгляд, таким несуразным, бездумным, что Злата испугалась только потом, после того, как выпалила:
— Папа, оставь Вовочку со мной! Я справлюсь! И тетя Люба с Ольгой мне помогут!
Наверное, эта неожиданная гулкая пустота комнат после отъезда сестер, безрадостная тишина свалившихся долгожданных каникул, обед только для себя выбили ее из привычно-деятельной атмосферы необходимости, обязательности, общения.
К калитке подошла тетя Люба. День сворачивался неторопливо. Невыносимая жара раскалила воздух до такой степени, что даже на излете солнце никак не желало скатиться за горизонт, цепляясь за темнеющие тучки.
— Злата, не выдумывай! У тебя впереди выпускной класс, экзамены! — тетя Люба чинно обмахивалась каким-то старинным деревянным веером. И именно эта непроизвольная напыщенность и манерность вспотевшей соседки, матери Валерия и Ольги, заставили Злату выпалить:
— А вы, тетя Люба, как секретарь сельского совета, поможете нам устроить Вовочку в детский садик? Я же работаю. И семья у нас многодетная! Должны быть льготы.
«Да, характер у дочери — точно мамин!» — об этом подумали одновременно и отец, и тетя Люба, застывшие оба на лавочке, огорошенные словами этой чересчур самостоятельной девчушки, попавшей в неразбериху сложных запутанных взаимоотношений самых близких людей.
— А ведь она права, Тарас! Куда тебе тащить малыша в Москву? Твое дело сейчас — деньги зарабатывать да всем помогать! Четверо детей — это не шутка! В понедельник придешь в сельский совет, будем думать, как и на кого оформить временное опекунство над твоим сыном. Напишешь заявление. На Лидию нельзя — у них документы уже оформлены на выезд в Германию! Значит, остается только вариант — оформить на меня. Анну трогать не будем. Согласен?
Отец, не говоря ни слова, ушел в дом посмотреть, не проснулся ли сын, а тетя Люба вздохнула:
— Эх, Тарас, Тарас! Заварил кашу. Порушил семью, а счастье так и не посветило ему. Пойду, с Семеном посоветуюсь. Что мой муженек на все это скажет?
Благодаря авторитету и напористости тети Любы, все формальности такого непростого дела были решены за неделю. В четверг вечером отец на ночном автобусе отправился в Волгоград, чтобы проведать девочек в лагере.
— Злата, доченька! Моя ты хорошая! Если станет невозможно трудно, звони немедленно! Денег на твой новый мобильный телефон я положил! Девочкам тоже должны понравиться телефоны! Деньги я буду присылать тебе ежемесячно. А маме скажи: я ее люблю, как и прежде, но знаю, что она мне предательства никогда не простит! Гордая женщина! А я — ничтожество! — он шагнул в слабо освещенный низкий входной проем маршрутки.
Какой-то опоздавший парень с бутылкой минеральной воды в пакете захлопнул плавно побежавшую за ним дверь.
А Злата осталась на опустевшем асфальтном перроне автовокзала с Володей на руках, который прижимался к ней так доверчиво, наверное, почуяв инстинктивно, что эта такая ласковая няня заменит ему неизвестно куда пропавшую мать, запах которой он начинал постепенно утрачивать.
Так, несчастные брошенные котята, только-только оторванные от кошки, семенят на слабых лапках за торопящимися людьми, чтобы спрятаться, защититься от жестокого несправедливого мира.
И опять защипали солью слезы на глазах:
«Что-то в последнее время стала слабохарактерной! Иди, кашу варить пора манную и купать малыша! Буду встречать Валерия с ребенком на руках! Мать молодая! Если тетя Люба промолчит, — вот облом парню будет! Невеста с ребенком!»
(продолжение следует)
Предыдущая глава 14. http://proza.ru/2024/04/11/617
Следующая глава 16. http://proza.ru/2024/04/11/