Год Водолея. Ч. 1. Глава 13. Тетя Лида. Роман

Татьяна Чебатуркина
         Глава 13. ТЕТЯ ЛИДА

      Мать приехала из города на поезде рано утром. Потряслась на автобусе сорок минут, вылезла у здания почты и с телефонной станции позвонила тете Лиде в ее медпункт:

       — Лидочка, вырвись, пожалуйста, с работы и приезжай, пока девочки в школе! Мне нужно срочно с тобой переговорить. Но разговор не телефонный, звоню с переговорного пункта. Сама знаешь, какая тут слышимость. Жду.

     И когда Злата вернулась из школы одна, так как Маша осталась на репетицию хора, а Катя была на продленке, дома мать и тетя Лида заканчивали бутылку недопитого на праздники самодельного виноградного. Они были уже хорошо навеселе, сидели за столом, облокотившись, напротив друг дружки, красные, взволнованные, и Злата не утерпела:

       — Так, товарищи медики! Что же вы в рабочее время выпиваете, без мужчин, без повода? Здравствуй, мамуля! С приездом! Но, мне кажется, от хорошей жизни никто не спивается! Что это вас на выпивон потянуло, интересно знать?

     Тетя Лида схватила бутылку со стола, сунула ее быстренько за умывальник, а мать полезла в холодильник, достала кастрюльку с борщом:

     — Видишь, Лидочка, какая у меня дочь уже взрослая! Две недели меня не было, а у них тут порядок, все наварено, нажарено. Злата, садись, послушаешь про жизнь тети Лиды, пока она разоткровенничалась. Вот уедет в свою Германию навсегда, и не станет у меня самой близкой подруги! Да, да, спроси ее, Златочка, куда она рвется? Далась им эта Германия! Да всегда хорошо там, где нас нет! Словно поветрие какое-то! Разрисовали им заморскую жизнь яркими красками, и большинство поверило. Там ведь тоже медом не намазано, везде работать надо.

        Злата опешила:

        — Мама, какая Германия? Ирма ничего не говорила!

        Тетя Лида вскочила из-за стола:

         — Девочки! Да никуда мы не уезжаем! Просто, пока ты, Анечка, была на курсах, мы с Сашей съездили в Саратов и отвезли все необходимые документы. Вы же знаете, все мои родные уже в Германии, зовут нас к себе. Но это быстро не получится. Ирма должна одиннадцатый класс окончить. Вызов может прийти где-то в течение трех-пяти лет. Это очень больная тема для нас, ты же знаешь, Аня! Давай лучше расскажи, какие у тебя новости?

      Злата, не снимая школьной формы, пристроилась за столом. Мать привезла из города два пакета с большими яблоками, словно облитыми безудержно солнечными, впитавшимися в кожицу, яркими лучами, аромат которых заполонил весь дом, потихоньку улегся даже на коврике в прихожей.

     На столе лежали палки краковской полукопченой колбасы и докторской молочной, которую особенно любили младшие сестры. И еще городские батоны, связка мягких сдобных бубликов, шоколадные конфеты — вся эта городская снедь, которую обычно привозил из Москвы отец.

      И Злата непроизвольно посмотрела на кухонную дверь, подумав мгновенно:
 
       «Папка приехал! А что, соскучился по нам, ведь не видел уже больше года, и приехал! Мать матерью, у них свои разборки, но мы же живые! И никто от него ведь не отказывался! И Катюха, если ее обижали нечаянно, всегда плакала и говорила: „Я вот папе расскажу, когда он приедет!“ А я ведь вообще похожа на отца: такие же светлые, слегка волнистые, густые волосы, и нос на пол лица — римский, упрямый, — и рот большой, вечно сжатые властно губы, и подбородок отцов, сразу видно, что не размазня. Только глаза мамины — загадочные, зеленоватые, и брови тонкие, восточные. Папина дочка! Была и осталась! Только папка потерялся в своей Москве!»

      Слезы навернулись сами, внезапно пролившись большими солеными каплями на белую шелковую блузку.

       Мать вскочила, прижала сидевшую Злату к себе:

       — Что с тобой, деточка? Что случилось?

      А Злата, уткнувшись в теплый мамин живот, забыла, что она взрослая, самостоятельная, и рыдала, всхлипывая и давясь слезами, которые проливались неудержимо впервые, накопившись от всех переживаний за такой длинный, непростой год.

       Мать гладила свою старшую дочь по голове, шептала какие-то ласковые слова, а потом и у нее закапали слезы. Тоже не удержалось, выплеснулось слезами напряжение последних недель или даже месяцев.

       Или крепкое виноградное вино из запасов тети Любы так подействовало на близких подруг, что, уткнувшись головой в согнутые локти, заплакала и тетя Лида.

      Эта разразившаяся внезапно в кухне непогода, словно апрельский чистый освежающий дождь после зимней замороженности, была необходима, потому что сердце, сжимаясь от пережитого, тоже не может терпеть бесконечно напряжение. И тогда, или лопается, захлебываясь кровью слабый сосуд, и конец. Или у слабых женщин ограничивается, взрывается соленым освежающим фонтаном неожиданных слез.

      — Девчонки, что это мы расквасились? — Анна умылась, брызнула каплями на Злату. — Что случилось, дочь? Я же с вами! И никуда не денусь! А если вам Леонид Петрович не нравится, то придется мне его послать подальше! Но, если честно, не хочется мне быть обреченной на вечное одиночество, доченька!

      Злата испугалась, что мать не так поняла ее нечаянные слезы, но сказать о том, что соскучилась по отцу, было невозможно. Реакция матери была непредсказуема.

     Молча отрезала себе кусок батона, положила на него кусок вареной колбасы и стала заедать пролившуюся горечь слез. И слушать продолжение прерванного рассказа тети Лиды об истории своей семьи:

       — Наша прабабушка — Екатерина Рифель — родом из Самары. Она родилась в семье врачей и преподавателей. В Самаре их семья жила в двухэтажном доме обеспеченно.

      Екатерина закончила, как тогда называли, институт благородных девиц и по распределению попала в наши края — в Блюменфельд, сейчас это село Цветочное. В то время село процветало, в нем были церковно-приходская школа, мельница, медпункт.

      Катю поселили сначала в доме хозяина фермы, а потом в квартире при школе. Это была красивая темноволосая, с синими глазами девушка. Добрая, веселая, хорошо пела, играла на гитаре.

      А у хозяина, моего прапрадеда, была большая семья, не знаю точно, сколько было детей, но трем старшим сыновьям Катя очень понравилась. Прабабушка выбрала самого старшего — Андрея, нашего прадеда.

        И, чтобы не было вражды между братьями, их отец отделил молодую семью в Гмелинку, на станцию. Для них построили двухэтажный дом. На первом этаже был небольшой магазин, в котором продавалось все, нужное в хозяйстве, — продукты, галантерея, вилы, лопаты, хомуты и другое. А на втором этаже жила семья молодых — Греб Андрей и Екатерина, а потом и их появившиеся восемь детей: Яков, Андрей, Федор, Мария, Мина, Лиза, Лена и Катя.

      Семья была дружной, работящей. Отец с сыновьями — в поле, по хозяйству, а мать с девочками — в огороде, магазине, доме. Жили, как все, — небогато, но дружно, приходилось много работать. Мать всех обучила грамоте, а девочек — шить, вышивать, вязать, кухонным премудростям.

       Началась революция, появились анархисты, многочисленные банды во главе с атаманами.

         Андрей воевал в отряде красногвардейцев, был награжден орденом Красного знамени, а его братья примкнули к банде. Но это и спасло семью Андрея.

       Когда Гмелинку заняли бандиты, то всю семью хотели расстрелять. Но брат Андрея вступился, так как очень любил Катю. Всех оставили в живых, дом разграбили, но не сожгли. После всех погромов братья ушли из банды, так как привыкли работать, а не грабить и убивать.

       Закончилась гражданская война, Андрей вернулся домой с наградой. Началась мирная жизнь, надо было пахать, сеять.

В голодные годы прабабушка Катя с моей бабушкой (бабушка Лена рассказывала) ездили напрямик по степям на белой верблюдихе в Самару — менять продукты на вещи. Семья была большая, нужно было много одежды.

      В семье прабабушки Кати в Самаре не было сыновей, и, чтобы не пропала фамилия, было решено старшего сына Кати, Якова записать не Греб, а Рифель Яков Андреевич. Он учился в Саратове и закончил духовную семинарию, а потом медицинский институт или университет, точно не знаю.

     Впоследствии он стал профессором медицины. Когда родилась моя бабушка, Яков стал ее крестным и назвал Леной. Бабушка вспоминала, что когда прабабушка Катя очень сильно заболела, и почти не было надежды, вызвали Яшу из Саратова, и он спас свою мать.

      В сентябре 1941 года началась депортация — переселение немцев в Сибирь и Казахстан. Все четыре сестры — Катя, Лена, Мина и Мария — были замужем за русскими, и их не тронули, но они постоянно очень боялись, что их тоже выселят.

      Прабабушку Катю и прадеда Андрея выселили в глухую деревню в Саратовской области, учитывая его высокую награду. А двух братьев и пятую сестру Лизу с семьями выселили в Кустанайскую область. Их привезли в голую степь, перед зимой, пришлось рыть землянки, топить было нечем, не было еды.

     Лиза с другими женщинами ночью пошли собирать на поле колоски. Их поймал объездчик и до самого города гнал пешком в тюрьму. За горсть колосков всем дали по десять лет лагерей без права переписки. Мужа Лизы взяли еще раньше в трудармию, и он там погиб. Дети братьев и Лизы погибли почти все. Остались в живых дочь Лида у Андрея, и дочери Лизы — Роза и Ира.

      Братья, перебираясь через реку, чтобы хоть что-нибудь заработать, провалились под лед. Один утонул сразу, а другой простыл, заболел и умер.

      Прабабушка Катя и прадед Андрей умерли сразу после войны.

     Через десять лет Лиза пришла из лагерей домой. В землянке была только дочь Ира. Ей было десять или одиннадцать лет, когда мать посадили. Маленькую Розу удочерила учительница, у которой тоже все погибли.

      После смерти Сталина, когда разрешили приезжать на родину, тетя Лиза приехала к моей бабушке. Они так плакали, потому что Лизу было не узнать. Она была копией своей матери Кати, а теперь один глаз ослеп — бельмо, все лицо в оспе, и очень постарела. Ей собрали, что смогли из вещей, чтобы она смогла одеть свою дочь Розу, которая после смерти учительницы вернулась к матери, и двух внуков, которые остались после смерти дочери Иры и ее мужа.

      В шестидесятые годы немцы стали возвращаться домой, приехала и Лиза с внуками и семьей дочери Розы. Прожили они в Гмелинке недолго. Для них Кустанайская область была роднее и ближе. И снова семья Розы вернулась в небольшой городок Комсомолец Кустанайской области, взяв с собой мать Лизу. А дети Иры — Владимир и Наталья остались в Саратовской области.

       Якова Рифеля перед войной, спасая от репрессий, переправили сначала в Германию, но оттуда ему пришлось бежать в Канаду. Из Канады он в конце войны иногда присылал посылки моей бабушке, но позже, в пятидесятых годах бабушку и ее мужа вызвали в сельский совет и посоветовали, а фактически приказали, все контакты прекратить. Так была утеряна связь с оставшимися родственниками.

      Уже после двухтысячного года Роза с дочками уехала в Германию. Ее сын погиб в армии, а муж не смог пережить его смерть. И только там, через Красный Крест Роза нашла родственников в Канаде. Яков составил генеалогическое дерево и написал родословную. Семья Розы ездила в гости в Канаду к Якову, но адрес и координаты его нашей семье так и не прислала.

     Вот трагическая история одной из многих тысяч немецких семей, которые пострадали от этой проклятой войны. Всем было тяжело: и миллионам, гибнущим под разрывами снарядов и мин на фронтах, голодающим в осажденном блокадном Ленинграде, пухнущим от голода и холода детям в городах и селах, когда все направляли только на фронт, для скорейшей победы.

     Умом все понимаешь, а сердце рвется, когда узнаешь, что было".

      — Хватит, девочки, воспоминаний. А то опять плакать начнем, — тетя Лида подошла к умывальнику и долго плескала себе в лицо холодную живую воду, словно смывая эти страшные подробности гибели ни в чем неповинных людей и детей когда-то большой благополучной семьи, мысленно прося заступничества от всех невзгод для своих детей в упорном после перестроечном стремлении страны к стабильности и порядку.

      А Злата, отложив недоеденный бутерброд с колбасой, налила себе автоматически уже остывшего кипятка и густой заварки, поставила чайник на плиту:

      «Да это же очевидно! И почему она так долго и мучительно боялась себе признаться? Единственное, что привлекает меня в жизни, — это напряженное желание осознать себя в окружающем пространстве, возможность выразить себя, свое мироощущение в словах. И постараться познать красоту, безграничность окружающей природы, взаимодействий людей. Возможность частичкой своей души прикоснуться к их пониманию давала только одна профессия — журналистика. Тайное стало явным, благодаря вот этому, только что состоявшемуся рассказу тети Лиды. Я пойду учиться на журналистку. Решено!».

     (продолжение следует)

   Предыдущая глава 12.      http://proza.ru/2024/04/07/663

   Следующая глава 14.       http://proza.ru/2024/04/11617