Это случилось на второй день моего пребывания в пионерском лагере «Дружба». Лагерь находился за городом, в сосновом лесу, на берегу маленькой речушки Колокша. Было мне тогда 9 лет.
Разве можно себе представить пионерлагерь без стенгазеты?!
Я всегда с охотой занималась этим увлекательным делом.
Поскольку в палате не было стола, то оформлять стенгазету пришлось сидя на койке, расстелив кусок ватмана на тумбочке. Тумбочка стояла у окна, и июньское солнце, преломляясь через стекло, увеличивая многократно свой жар, светило на мою русую голову.
Я не помню, сколько прошло времени, но помню, как почувствовала сильную головную боль, такую, какую впоследствии в жизни едва ли пришлось испытать. Я легла в постель.
В палату то и дело забегали девочки. Они разговаривали тихо, почти шёпотом, но их голоса отдавались жесточайшей болью в моей раскалённой голове. Я накрылась одеялом с головой. Боль не проходила.
Пионервожатая позвала врача. Пришла врач, осмотрела меня и поставила градусник. Через несколько минут по её округлившимся глазам на бледном лице, обрамлённом яркими рыжими волосами, я поняла, что с температурой не всё в порядке. Врач велела мне лежать и ушла.
Вечер принёс прохладу и облегчение. Боль потихоньку отступала и я чувствовала себя уже почти здоровой.
Врач неожиданно вернулась поздно вечером, перед отбоем и приказала собирать вещи. Меня посадили в кабину грузовой машины, на которой в лагерь привезли продукты, и теперь она отправлялась в обратный рейс, в город.
Врач села в кабину рядом со мной и поставила чемодан мне под ноги. Куда меня везут, она не сказала, а спрашивать я боялась.
Мне было тревожно – и от того, что ночь, и от того, что мне ничего не говорят.
Всю дорогу мы ехали молча. Яркий свет фар редких встречных машин наводил на меня ужас, мне казалось, что машины едут прямо на нас.
Привезли меня в больницу, в городское детское инфекционное отделение. Дежурный врач сидела в полутёмном кабинете, освещаемым одной лишь настольной лампой.
«Скарлатина», – услышала я, когда лагерная докторша передала меня как эстафетную палочку врачу инфекционного отделения.
Для меня это было новое слово, и я его запомнила.
Врач начала осмотр. Очередной раз я сказала – «Аааааа», широко раскрыв рот, и показала язык. Потом меня попросили снять платьице, и холодный кругляшок стетоскопа коснулся моего хрупкого детского тельца.
- У меня ничего не болит, всё прошло – тихо повторяла я, держа градусник под мышкой, но мои слова, казалось, никто не слышит.
С чувством безнадёжности своего положения, я протянула врачу градусник.
- Почему вы решили, что у девочки скарлатина? – спросила врач детского отделения, удивлённо глядя на свою коллегу.
- По характерному белому носогубному треугольнику, - ответила лагерная докторша.
Это тоже было новое для меня слово, и я тоже его запомнила.
В инфекционку меня не приняли и на продуктовой машине повезли домой.
Неожиданный ночной звонок в дверь переполошил моих родителей.
Мама увидела на пороге незнакомую рыжую тётю с моим чемоданом и меня, испуганную и измученную ночным путешествием. Снова удивлённые глаза, теперь уже мамины.
Я всегда была девочкой бойкой и непоседливой. Первая мысль, о чём подумала мама, что меня выдворили из пионерского лагеря за какой-то проступок.
Докторша поставила у двери чемодан, и почти ничего не объясняя моим родителям, быстро ушла.
На следующий день мама сказала, что фамилия врача Булатова.
Это я тоже запомнила.
Через три дня я вернулась в пионерский лагерь, в свой отряд. Готовая стенгазета висела в палате около двери.
Меня радостно встречали пионервожатая и ребята.
Не было в лагере только той докторши. А может мне просто очень хотелось так думать…
29 мая 2020г.