- Ми-и-илику, засели нитку в швейную машинку! Ну, пожалуйста! - громко зазывала домой Роза, родная сестра бабушки Ривы.
Ничего не подозревая, она отрывала меня от важного наблюдения за жизнью роскошного муравейника, возникшего рядом с вишневым деревом, посреди обширного двора нашего сокирянского дома.
Колонны трудолюбивых букашек взбирались по стволу, покрытому потеками прозрачной смолы. Они ползли бесконечной цепочкой и терялись высоко-высоко среди множества веток, щедро нагруженных тяжелыми спелыми ягодами.
Еще в детском садике мы свято уверовали в особые свойства той драгоценной смолы, обдирая ее с коры вишневых деревьев и важно смакуя первую в нашей жизни жвачку. Кроме того, смола была прозрачная , пахучая и сквозь неё можно было смотреть на солнышко.
- Молодец! Я вижу уже очень плохо, а ты нитку заселил с самого первого раза!,- похвалила Роза, тут же, мимоходом, отправив мне в рот горбушку чёрного хлеба с прихваченной щепотью мелко порезанного репчатого лука. Он был обильно сдобрен пахучим подсолнечным маслом и чутком соли.
- Какое сегодня число? А день недели?,- немного переигрывая с проявлением повышенного интереса, спрашивала Роза. Проверь долготу дня. Я так люблю конец декабря, когда день потихоньку увеличивается. При этом становится как-то радостнее. В душе зарождаются надежды на скорый конец зимы, приближение весны и ласковое-ласковое тепло
- Ну? Насколько день увеличился за сегодня? Ого! На целых две минуты? Скоро, уже очень скоро, он будет расти даже по три в сутки,- Роза радостно зачастила,
- Помнишь? В марте день сравняется с ночью. А там, уже и до лета рукой подать. Их либэ вен тук из гройсер ынд гройсер ( Я люблю, когда день становится все больше и больше, идиш)
Может, это поздняя холодная осень сорок первого, отнявшая у неё в гетто Винницкой области любимого веселого Залмана вместе с двухлетней Ревусей. Видимо она внушила Розе такое стойкое неприятие уменьшающихся пасмурных дней.
Первый календарь, который запомнился мне, был огромным . Возник он в виде богато раскрашенной толстой книженции, вкусно пахнущей свежей типографской краской. На ней крупным шрифтом были начертаны цифры 1959.
В свои четыре года я мог не только громко зачитывать, но и уверенно считать от одного до десяти. И на русском, и по-украински, на идише и даже на румынском.
В том календаре было много интересных рассказов, волшебных сказок и удивительных загадок. Вечерами, мы с мамой любили подлавливать нашего всезнающего папу. Он вечно корпел за выполнением контрольных работ своего заочного Львовского универа.
Громко зачитывая вопрос, мы бурно радовались, когда отец отвечал неправильно или невпопад, а наша версия, хотя и очень-очень редко, оказывалась победно-правильной.
Особенно интересными были страницы накануне нового шестидесятого года. Там можно было вырезать, и снежинки, и радостного Снеговика с красным морковным носом, и Белку со Стрелкой - наших геройских собак-космонавтов! Меня постоянно заботило, кто и как кормил их во время первого в мире космического путешествия.
Очень нравился и строгий металлический календарь с небольшими окошечками, где число с лёгким щелканьем переходило на завтра. Стоило только повернуть корпус.
Я постоянно крутил тот бедный календарь. Методично доставал изнутри квадратики с числами, закладывал их обратно, подолгу стараясь восстановить правильную работу интересной чудо-машинки.
После упорного копошения, я торжественно устанавливал блестящий календарь около небольших волшебных часов в сказочном ажурном корпусе. На нем легко можно было различить, и птиц, и охотничье ружьишко, и отверстия, через которые окружающий Мир выглядел совсем-совсем по другому.
Но главным, самым главным, оказывался обычный настенный календарик с отрывными деньками. Он бывал пухло-толстеньким и очень самодовольным, в самом начале года, и дистрофиком, худевшим прямо на глазах, поближе к его неизбежному концу.
Помимо долготы дня, бабушек Риву и Розу страстно интересовало все, что я с выражением зачитывал на обратной стороне каждой странички. Там присутствовали, и продвинутые рецепты засолки огурцов с помидорами, и рецептура невиданных пирожных, и стихотворения Владимира Маяковского.
Переживая драматические моменты французской революции или героическую гибель партизан, мои бабушки могли и всплакнуть, вытирая глаза видавшими виды передниками.
___________
- Димочка, Димочка, - шептала медленно, но верно угасавшая Роза. Она уже не узнавала и называла меня именем маленького сыночка Марины, моей двоюродной сестры.
Последние годы их семья проживала рядом , в соседней комнате небольшой Тираспольской квартирки. В усталом любящем сердце маленький внучатый племянник занял мое место.
- Скажи, скажи, ингалы ( мальчик, идиш), сейчас день становится меньше или больше?,- из последних сил вопрошала она
- Больше, больше, дорогая Розочка, день становится все светлее и дольше, - соврал я ,вызвав, напоследок, слабую-преслабую прощальную улыбку
- Гит, Гит( хорошо,хорошо, Идиш) Это очень хорошо, облегченно выдохнула она, насовсем забыв о следующем вдохе
До сих пор люблю, там и сям, покупать пухлые настенные календари. Первым делом, обращаю внимание на долготу дня и , желая обрадовать, мысленно сообщаю Розе, что Темень, исчезая, постепенно уходит, а Света в Мире становится все больше и больше.
Зачастую, мне так не кажется, но, чувствую-чувствую, что она так отчаянно ждёт и желает именно этого.
Помнится, как радостно подлетев к окну и поглядывая в Небеса, она весело протирала плотные листовые пластинки роскошного высокого растения алоэ. Оно было выставлено на подоконник, прямо под шумный и щедрый ливень первой майской Грозы.
Вижу в ее глазах такую неистовую Надежду и Ожидание Счастья, что невольно поддаваясь этому ощущению , начинаю верить в приближение чего-то доброго, светлого и бесконечного, что ощущалось нами только накануне Нового Года...