А я все хожу тут, в лабиринтах сознания, как в Сталкере у Тарковского, думаю, гоню мысли, боюсь, поражаюсь, шучу горько, бывает, чтобы только не предстать перед правдой лицом к лицу, не посмотреть с вызовом, как я умею.
Я, знаешь, пакеты с лекарствами приношу под дверь тебе, порог переступить боясь, да плачу по ночам, когда не видит никто, и молюсь, словно действительно верю во всю эту чушь. Ты же молился когда-то. Ты же верил.
Они все хотят от меня чего-то, вопросы важные задают, я, как обычно, в процессе учебы, нравится потому что, не могу себя в другой роли вообразить, да книги, книги кругом, эти вечные иллюзии.
А я ведь любила тебя. Холод твой любила. Отстраненность и тихую грусть. Себя с тобой ассоциировала. Я ведь тоже у тебя аскет, и одиночество предпочитаю, как ты любил всегда.
Так и не поговорили, господи, не верится даже. Знаешь, если меня речь толкнуть попросят, я просто стопку выпью залпом и ни слова не пророню. Кто они, чтобы слова на них тратить? Завесы сокровенного приоткрывать? Только за черствость свою прятаться и остается, да твердить себе: я успею, успею, успею.
Ты не представляешь, как это страшно. Не случай этот, а урок жизни человеческой, который извлекаем невольно, когда уже ничего изменить нельзя. Не можешь даже слово единственное сказать, даже взглянуть напоследок. И вот она, цена жизни: не в достижениях, не в семье и нажитом. А в том, какой она была, совокупность поступков и дел свершенных. Когда мог еще жить так, как хочется. И на что ты ее потратил? На что, господи?
Не верится, что еще неделю назад мы могли с тобой поговорить, я, как всегда, считывала малейшие тревожные нотки твоего голоса, и было так просто, так тихо тогда. Ветер трепал распустившиеся цветы сирени, донося тончайший аромат этих быстро отцветающих соцветий. Листья были еще того неповторимого нежно зеленого цвета, который встречается в самом начале весны, и соседка только высадила ирисы на клумбе. Дежурные фразы напоследок, прощальный взгляд, и все. Все воспоминания, которые мне остались.
Бывает, слушаешь этих людей, которых не понимают родные, не ценят на работе и не хватает денег на отпуск или фешенебельный, на днях открывшийся ресторан. Слушаешь, и думаешь про себя: они хотя бы представляют, насколько у них все хорошо? Хотя бы догадываются? А еще о жизни думаешь. Что она такое? Зачем нам этот непрошеный дар и что теперь с ним делать? Как ее жить? И куда их теперь, людей этих, которым так и не сказал, как сильно любишь, как благодарен за все уроки и моменты, когда вы делали друг друга немного счастливее.
А потом, смотришь на все это, и вдруг таким неважным оно становится, таким пустым. И хочется только спать. Забыться, да чтоб как у Тарковского было: один вечный сон. О детстве, деревне да маме, которую никогда не знал, но всегда любил, потому что сам создал.
Вот так бывает, и не говорите мне, как вам не повезло в жизни. Потому что в один прекрасный момент это может оказаться последними вашими словами. И будет это все, что о вас другие сказать смогут. И в головах их жизнь ваша будет только недоумение вызывать. Недоумение и грусть.