Личная идентичность и возможность расширенного Я

ЛИЧНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ И ВОЗМОЖНОСТЬ РАСШИРЕННОГО Я
Дилан Кейн Рейнольдс

 Введение
 
Вопросы, касающиеся проблемы идентификации личности, были на переднем крае философского исследования почти с начала философского проекта модерна. Такие вопросы, как: "Кто я?", "Что значит быть самим собой?", "Кто и как считает себя самим собой?", стали предметом углубленного внимания  с тех пор, как Локк предположил, что способность людей помнить прошлые события достаточна, чтобы признать постоянство их личности во времени (Locke 2008). В последнее время много дискуссий были сосредоточены на возможности того, что Я строится в самом процессе повествования, посредством чего люди создают себя, связывая различные аспекты их совместной жизни во всеобъемлющее понятие, называемое Я (Dennett, 1991, Velleman, 2006). Я полагаю, что эти два подходы могут быть связаны между собой и с недавно сформулированными теориями, относящимися к связи между познанием и окружающей средой, чтобы создать новый подход к пониманию проблем, связанных с личной  идентичностью.
 Для реализации предложенного проекта важно прежде всего то, что мы приходим к базовому пониманию проблем, связанных с подходом к личности, который учитывает память в качестве критерия. Затем мы должны сделать предварительный обзор возможных отношений между памятью и личностью, как это обсуждалось с точки зрения необходимых и достаточных условий. В частности, мы разберем последствия "квазикритерия памяти" Сидни Шумейкера для личной идентичности, как это обрисовано в общих чертах в его работе "Люди и их прошлое" (1970). Я считаю, что выводы Шумейкера представляют собой серию интригующих проблем для философов, решение которых может заставить нас пересмотреть, что собой представляет Я, какую роль играет повествование в его создании и как Я связан с сущностями и явлениями, которые являются внешними по отношению к физическому телу. Основная задача этого подхода - определить, почему аргументы Шумейкера ставят нас перед дилеммами, которые он приводит, чтобы выявить смысл теоретических направлений, которые мы можем исследовать, получив в итоге более полное понимание проблемы личности.

Предыстория тезисов Шумейкера

 Вопросы относительно степени, в которой память является фактором установления личности и ее идентичности, всегда представляли мучительную проблему для философов. Причиной убежденности, что должны быть связующие звенья между памятью и личной идентичностью, является, по-видимому, очевидная истина, что память дает человеку особый или привилегированный доступ к своему прошлому, которого не может иметь другой человек. Работа Шумейкера "Люди и их прошлое" стоит в конце длинной череды философских текстов, которые пытаются расшифровать, как действует этот привилегированный доступ, чтобы гарантировать, что со временем человек остается тем же самым человеком.
Тезис Шумейкера вращается вокруг чрезвычайно подробного анализа и описания привилегированного доступа, который, кажется, позволяет память, и если по ходу этого анализа он признает, что память действительно занимает центральное место в конституции личности, то в итоге он делает довольно сложный вывод, который можно понять, только если у кого-то есть понимание основной проблемы, которую эта работа пытается отрицать. Для этого необходимо вернуться к изначальному описанию Локком отношений между памятью и личностью и сделать и некоторые критические замечания о моментах, которые были упущены в этой картине.
В своем "Опыте о человеческом разуме" Локк предлагает понимание осознания прошлого как сохраняющегося в памяти индивидов, которая является ключом к идентификации личности в различные моменты. Согласно Локку привилегированный доступ, который, память дарит человеку, есть единственное четко узнаваемое явление, познавательное или другое, которое может связать человека в одну и ту же сущность с течением времени. Как говорит Локк: "Это простое сознание, насколько оно может быть расширено со временем, объединяет существования и действия, очень отдаленные во времени, в одного и того же человека, а также делает существование и действия непосредственно соотносимыми в разные моменты: тот, кто имеет сознание нынешних и прошлых действий - это то же лицо, которому они принадлежат" (Locke 2008:213).
 Идея Локка о том, что осознание своего прошлого через память есть достаточный критерий личной идентичности, имеет радикальные последствия. В соответствии с его модель для одного и того же человека может быть возможно жить в двух отдельных телах в разные периоды, лишь бы у одного из них была память или, как у Локка, осознание себя этим человеком. На самом деле теория Локка не дает нам оснований усомниться, что два отдельных человеческих тела могут быть одним человека, даже если они полностью удалены друг от друга бесконечным пространством и временем. Но если вывод Локка можно легко раскритиковать через reductio ad absurdum, возражение, которое имеет к этому наибольшее отношение - это утверждение, что привилегированный доступ, предоставленный памятью, уже предполагает существование "я", и поэтому нельзя сказать, что память единственно должна быть составляющим фактором в отношении личности.
Понятие, что критерий памяти у Локка уже предполагает наличие личности, впервые было предложено Джозефом Батлером в его "Аналогии религии". Известный как "возражение от круга", этот аргумент Батлера может быть суммирован следующим образом: "Сознание личной идентичности уже предполагает личность, а потому не больше может конституировать его, чем предпосылка может быть выведена из знания"*. По сути возражение Батлера сводится к следующему. Возьмите мою собственную память о времени,  когда мне было три года и я выпил шампунь. По принципам Локка, этой памяти достаточно, чтобы определить человека, который сидит здесь и пишет, как этого глупого трехлетнего ребенка. Но задумайтесь на минуту о том, что было сказано: память о том, что я пью жидкость, была идентифицирована как моя  просто тем фактом, что я это вспомнил. Иначе говоря, уже предполагалось, что кто-то, а именно я, уже имеет память. Таким образом, если мы используем тест памяти Локка в качестве критерия для личности, мы в конечном итоге окажемся в ловушке круга, в которой мы уже предполагаем те явления, которые пытаемся объяснить.

Шумейкер и его возражение на логический круг

Пока что я обрисовал проблему памяти и ее соотношения с личностью. Что я хочу сделать сейчас, так это предоставить описание той же проблемы в дискурсивной форме, которое Шумейкер делает в своей работе. Хотя этот процесс может показаться утомительным, это сделает нашу задачу рассмотрения решения Шумейкера несколько проще. Таким образом, я начну с описания Шумейкером предоставления памятью привилегированного доступа к прошлому человека.
По словам Шумейкера, притязания  памяти имеют две универсальные характеристики, которые связывают их владельца с запоминающимся событием. Первая из них - это то, что Шумейкер называет предыдущим условием осведомленности, которое утверждает, что если человек говорит, что он помнит событие X, он должен так или иначе, хотя бы в некоторых отношениях непосредственно испытать его или знать о нем, когда оно произошло. Возможно, конечно, что он ошибается и на самом деле не был свидетелем запомнившегося события, но если его память достоверна, как в случае с моей памятью о том, как я выпил шампунь, то не может быть никаких сомнений, что человек испытал событие, о котором идет речь.
Второй характеристикой притязаний памяти, которую описывает Шумейкер, является их невосприимчивость к ошибкам путем ошибочной идентификации в отношении первого лица. Хотя это утверждение может показаться довольно сложным, оно на самом деле описывает основные данные наблюдение, что если человек утверждает, что он помнит что-то, не может быть сомнения, что именно он имеет память. Возьмите для примера заявление: «Я помню, как смотрел эту передачу в среду". Учитывая эту память, я могу ошибаться относительно того, что я помню; я мог ошибиться в этом дне или, может быть, неправильно вспомнил, что я смотрел, Однако независимо от того, достоверно содержание памяти или нет, я не могу ошибиться насчет того, что эта память есть именно у меня. Как таковая моя память требует иммунитета от  ошибок в этом смысле - если эта память реально моя.
 Эти две особенности являются характерными особенностями того, что Шумейкер называет "сильным запоминанием". "Сильная" память интересна тем, что она предлагает нам немного более детальное понимание того, почему тест памяти Локка приводит к кругу, отмеченному Батлером. И предыдущее состояние осведомленности, и невосприимчивость к ошибкам идентификации от первого лица, могут присутствовать только как особенности памяти реального Я. Как таковой тест памяти Локка производит круг, потому что он основан на понятии сильной памяти.  Таково объяснение Шумейкера, почему оригинальный подход Локка не может предоставить достаточный критерий, конституирующий личность.

Решение Шумейкера

Анализ Шумейкера показывает, что память в "сильном" смысле слова слишком взаимосвязана с понятием конкретного Я, имеющего конституирующую ценность с точки зрения личности. Тем самым Шумейкер полагает, что если мы можем теоретически лишить память этой зависимости от конкретного Я, то сможем избежать круговой связи между памятью и личностью. Если это может быть достигнуто, то есть вероятность того, что мы могли бы избежать использования этой более слабой версии памяти в качестве единственного критерия личности. Для этого Шумейкер пытается провести различие между двумя различными типами памяти, которое имеет решающее значение не только для его собственного аргумента, но и для того типа аргумента, что я постараюсь сформулировать позже.
Шумейкер просит нас представить своеобразное знание памяти, которое идентичны сильной памяти во всех отношениях, за исключением того факта, что предыдущее состояние осведомленности было понижено до такой степени, что оно может лишь сказать, что речь идет о памяти кого-то или других**. Так, если бы у меня была такая память, когда я сижу и пишу эту статью, я не мог бы делать какие-либо претензии сильнее, чем «кто-то или кто-то другой помнит, как я сижу и пишу эту статью". Этот тип памяти, который Шумейкер называет квазипамятью, казалось бы, лишен какой-либо ссылки на конкретную личность. Причина этого по Шумейкеру такова,  что ослабляя предыдущую осведомленность, данное состояние лишает память ее способности быть невосприимчивым к ошибкам через неправильную идентификацию по отношению к первому лицу. Из-за того что память может принадлежать только кому-то или другому, не может быть сказано с уверенностью, что человек, имеющий квази-память, был осведомлен о событии, которое содержится в квази-памяти во время ее возникновения, и, таким образом, мы можем явно ошибаться, говоря, что обладатель квази-памяти - это человек, который имел первоначальную квази-память в первой инстанции.
Если задуматься на мгновение, может показаться, что сильные и слабые формы памяти не могут поддерживать критерий личности. Описание Шумейкером слабой формы памяти дает понять, что нет никакого способа быть в состоянии отследить происхождение конкретной памяти, или кто на самом деле сделал что-то, о чем помнит. Шумейкер указывает, что одной из самых важных черт сильных воспоминаний является то, что существует соответствующая причинно-следственная связь между событием и воспоминаниями, связанными с ним. Это значит, что сильные воспоминания, если предположить, что они правдивы, дают некоторую пространственно-временную информацию, которая позволяет нам надежно отследить запоминаемое событие, то есть когда и где это произошло. Но с квази- или слабыми воспоминаниями это не получится, потому что даже если память является достоверной, ее статус принадлежности кому-то или другому означает, что она действительно могла прийти откуда угодно, даже из теоретической повторяющейся вселенной, как предполагает Шумейкер (Op.cit. Р.275).  Таким образом, мы не можем надеяться на надежное отслеживание, через которое слабая память возвращается к ее пространственно-временному происхождению так же, как мы могли бы это сделать с сильной памятью.
В этот момент Шумейкер отступает и просит нас подумать, что будет значить для нас включить предпосылку соответствующего причинно-следственного отношения в описании слабой / квази памяти. По Шумейкеру, это уточнение позволило бы нам построить картину, которая дала бы нам понять, что "пространственно-временные отношения между квази-запоминающимся событием и создание требования квази-памяти таковы, что они могут быть связаны пространственно-временной непрерывной случайной цепью, и если бы мы могли проследить причинное происхождение квази-памяти мы могли точно определить, когда и где произошло квази-запомнившееся событие" (Р.277).
 Чтобы прояснить положение Шумейкера, рассмотрим следующий пример. А сделал Z, но не может вспомнить, что он сделал. Но В обладает квази- или слабой памятью или имеет чью-то память о том, как А делает Z. Теперь, хотя мы не можем знать, кто имел квазипамять о том, что A делает Z, при условии, что она находится в соответствующей причинно-следственной связи с событием с запоминанием, он может причинно связать A с действием Z. Квазипамяти достаточно, чтобы сказать, что сделал Z.
 Это означает, что если мы опишем слабые воспоминания в терминах Шумейкера, мы можем теоретически использовать их, чтобы связать людей с конкретными событиями в определенное время. При этом описании также важно обратить внимание на то, что для наличия сильной памяти необходимы те же условия, что и для слабой, и поэтому логично предположить, что все, что нам нужно, это слабые воспоминания, чтобы связать себя с событиями в нашем прошлом. Если это действительно так, тогда может показаться, что мы действительно можем распространить тест памяти Локка на личность, но только если мы используем слабые воспоминания, которые, конечно, не предполагают существование определенного Я. В таком случае мы по Шумейкеру сможем избежать возражения, связанного с кругом (Р.281).

Последствия и возражения

Теперь, когда у нас есть понимание аргумента Шумейкер, я хочу сосредоточиться на ключевом элементе его статьи, который, как я полагаю, поднимает интересные проблемы относительно того, как когнитивные явления памяти связаны с конституцией личности. Если мы сосредоточимся конкретно на понятии о том, что квази или слабые претензии памяти являются достаточными явлениями для использования в тесте памяти Локка, то он открывает ящик Пандоры, ставя под сомнение возможные отношения между Я, памятью и окружающим миром.
 Основное затруднение, которое заставляет нас рассмотреть статья Шумейкера - это возможность Я, которое не обязательно связано с телом. Если предположение, что  кто-то или кто-то другой претендует на память, является надежным критерием для установления идентичности - тогда это, безусловно, то же самое, что сказать, что не обязательно, чтобы человек, чье Я состоит из памяти, являлся "держателем" требований памяти. Если так, то это будет означать, что идентичность личностей связывается через явления, отдельные от их тел***. Другими словами, выводы Шумейкера намекают на возможность того, что личность хотя бы частично пребывает вне тела, и поэтому мы вынуждены вступить в дискуссию о возможности "расширенной личности", на которую намекают такие философы Кларк и Чалмерс (Clark & Chalmers, 1998, 650). Но прежде чем мы сможем рассмотреть, действительно ли это так, нам нужно посмотреть, может ли проведенное у Шумейкера различие между сильной и слабой памятью может обойти определенное возражение, касающееся отношений  между типами памяти.
Одним из возможных аргументов против решения Шумейкера может стать акцент на том, что его разделение сильной и слабой памяти точно такое же, как его различие между внутренними и производными воспоминаниями. Если это так, то аргумент Шумейкера  о том, что одни только слабые воспоминания могут составлять личность, имеет серьезные недостатки. Чтобы увидеть, как это конкретное возражение претендует на подрыв тезиса Шумейкера, я приведу краткое описание оригинальной теории внутренней и производной интенциональности Серла. Цель внутреннего, производного различия состоит в том, чтобы объяснить, как явления, кажется, обладают своего рода намеренной направленностью на конкретную вещь или состояние дел. Согласно мысли Серла, убеждения и желания обладают оригинальной или внутренней интенциональностью, то есть они естественно содержат интенциональность (Searle, 1983; 27). Вот, скажем, мое представление, что кот на ковре: оно,  кажется, естественно направлена к положению дел, при котором у меня на ковре разлегся кот. Теперь я проявляю этот акт сознания, когда говорю или пишу: "Кот на ковре". Теперь, когда я делаю это, кажется очевидным, что действие приводит к физическому явлению, содержащую некоторую форму интенциональности. Но меня озадачивает, как это происходит, когда в действительности все, что я должен был сделать - это произвести звуковые волны или письменный синтаксис на странице. Решение Серла состоит в том, чтобы сказать, что физические явления получают свою интенциональность из первоначальной интенциональности, содержащейся в мысли (Ibid.). По сути, изначальная интенциональность навязывается физической сущности, так как она отражает первоначальную мысль. Это означает, что такая производная интенциональность не может существовать без изначальной, потому что для Серла предложение«кот на ковре» может означать только «кот на ковре», если эта оригинальная мысль способна навязать синтаксис своей интенциональности.
Теперь, если применить этот аргумент к случаю памяти, кажется, мы приходим к аналогичному выводу. Возьмем случай, когда человек с дефектами памяти записывает что-то в блокнот, чтобы запомнить (Clark & Chalmers, 1998, 643). Большинство из нас вряд ли скажут, что эти заметки и составляют память человека. Но почему мы так считаем? Один из возможных аргументов в том, что блокнот является лишь примером производной памяти, и не может составлять память как таковую, ибо он не имеет изначальной или внутренней памяти, из которой он произошел. Тогда возникает вопрос: не являются ли сильные и слабые воспоминания по Шумейкеру теми же, что и внутренние и производные? Весь тезис основан на предположении, что слабые воспоминания являются правильными воспоминаниями, которые не происходят от сильных и, следовательно, не зависят от них в своем существовании. Если это не так, то его аргумент не может работать, потому что слабые воспоминания не могут рассматриваться как  воспоминания без связи с видом памяти, которая, как мы видели, уже предполагает личную идентичность.
Хотя я считаю, что этот вопрос требует дальнейшего изучения, мне кажется, что слабые воспоминания вовсе не являются производными. Причина этого такова, что первоначальный взгляд сосредоточен на понятии зависимости. Как я уже дал понять, производные воспоминания полностью зависят от изначальных или внутренних понятий об их существовании. И все же это направление зависимости не является особенностью отношений между слабыми и сильными воспоминаниями.
Я использую здесь фразу «направление зависимости» с некоторым акцентом, потому что, хотя я считаю, что существует зависимость между этими двумя типы памяти, я считаю, что это противоположно разделению между внутренней и производной памятью. Как упоминалось ранее, чтобы квалифицироваться как сильная, память должна прежде всего соответствовать критерию слабой памяти. Тогда было бы странным предположить, что слабая память требует существования сильной, и действительно можно соблазниться обратным как правдой. Таким образом, мне кажется, что слабые воспоминания не зависят от сильных и, следовательно, мы не можем рассматривать их как уязвимых для возражения от разницы между внутренними и производными воспоминаниями.

Путь к расширенному Я?

Так с чем все это оставляет нас? Возможно, вопросов остается больше, чем ответов. Похоже, у нас есть предположение, что идентичность может быть сформирована памятью, но не обязательно воспоминаниями, которые принадлежат человеку, чья личность под вопросом****. Если это так, то мы должны рассмотреть возможность Я, которое простирается в окружающий мир за пределы тела. Что это за Я и как эти предполагаемые слабые воспоминания составляют его? Что это может значить для связи между слабой памятью и повествованием? И, возможно самое интересное: можем ли мы представить себя не частными лицами, а как интерсубъективно сконструированные агенты, зависящие от множества внешних факторов, которые, когда объединяются, помогают нам составить одну и ту же реальность? Последствия любых выводов здесь огромны*****. (В отечественной мысли это богатейший пласт концепций соборной личности от славянофилов до Л.П.Карсавина. - Пер.). 

* Сопоставление Локка и Батлера см.: Нимбалкар Н. Локк о личной идентичности http://proza.ru/2020/05/30/1337; Winckler K.P. Locke on Personal Identity https://muse.jhu.edu/article/226321/pdf; Hughes M.W. Personal Identity: A Defense of Locke  https://www.jstor.org/stable/3749506?seq=1; Noonan H.W. Personal Identity. L.,2004. P.24-63; Wiggins D. Locke, Butler and the Stream of Consciousness // The Identities of Persons. Ed. A.Rorty. Berkeley,1976. P.139-175; Strawson G.  Locke on Personal Identity: Consciousness and Concernment. Princeton,2014. P.97-109 (более спорный взгляд). В дальнейшем подход Канта к идентичности оказался направлен против шотландского реализма и, косвенно, против Батлера (Brook A. Kant and Mind. Cambridge,1997. P.191-194). В конце ХХ в. подход Батлера попытался развить на совершенно светской основе Родерик Чисхолм (Chisholm R. Problems of Identity // Particulars, Actuality, and Identity Over Time. Ed.M.Tooley. L.,1999. P.117-132). Сидни Шумейкер в одной из позднейших работ утверждает, что он - очевидно, вопреки Канту - следует традиции Батлера и Рида (Shoemaker S. Identity, Cause, and Mind: Philosophical Essays. Oxford, 2003. P.382), обоснованность чего ввиду разницы мировоззрений вызывает определенные сомнения.
** К сожалению, С.Шумейкер проигнорировал серьезное возражение против теории идентичности Локка в "Новых опытах о человеческом разуме" Г.Лейбница. Последний в главе "О тождестве и различии" (II.27) указывает, что в случае амнезии провалы в памяти больного могут быть заполнены через общение с другими людьми.  "Чтобы я мог установить свое моральное тождество, достаточно наличия посредствующей связи сознания между каким-нибудь состоянием и ближайшим к нему состоянием - это верно даже по отношению к более далекому состоянию, хотя бы при этом имелся какой-нибудь скачок или забытый промежуток времени. Так, если болезнь прерывала бы непрерывную связь моего сознания, так что я не знал бы, каким образом я очутился в теперешнем состоянии, хотя я помнил бы более далекие вещи, то свидетельство других людей могло бы заполнить пробелы в моей памяти. Меня можно было бы даже наказать на основании этого свидетельства, если бы я совершил в течение этого промежутка времени какой-нибудь умышленный поступок, вскоре мной забытый вследствие заболевания. И если бы даже я забыл все свое прошлое, так что я вынужден был бы сызнова обучиться всему, даже своему имени и даже чтению и письму, то я все же мог бы узнать от других людей свою прошлую жизнь в предшествовавшем состоянии, подобно тому как я сохраняю все свои юридические права, так что нет никакой необходимости разделить меня на две личности и сделать меня наследником самого себя. Всего этого достаточно, чтобы сохранить моральное тождество, в котором заключается тождество личности" (Лейбниц Г. Новые опыты о человеческом разумении. Соч. в 4 тт.: Т.2. М.,1983. С.237). М.Эйерс отмечает, что подход Лейбница к идентичности во многом предвосхитил батлеровский (Ayers M. Locke. L.,1993. P.269), однако, по мнению другого историка, он вряд ли удовлетворил бы Лейбница (Hirsh E. Identity // A Companion to Metaphysics. Ed.J.Kim. Oxford, 2009. P.324).  Итог можно подвести словами Н.Жолли: для Лейбница взгляд Локка на идентичность "не был целиком ошибочен, но его критерии были недостаточны" (Jolly N. Perception and Immateriality in the Nouveaux Essais // Gottfried Wilhelm Leibniz: Philosophy of Mind, Freewill, Political Philosophy, Influences. Ed.R.S.Woolhouse. L.,1994. P.239). К сопоставлению Лейбница с Локком см. также: Сurley E. Leibniz on Locke on Personal Identity // Leibniz: Critical and Interpretive Essays. Ed.M.Hooker. Manchester,1982. P.302-327; Bobro M.E. Self and Substance in Leibniz. Dordrecht,2006. P.63-64; Kitcher P. Kant's Transcendental Psychology. Oxford,1990. P.123-125
*** К введению в тему экстракорпоральной памяти см., напр.: Иванов Е.М. Тупики натуралистических теорий сознания и выход из них // Философская мысль.  2019, № 6.  С. 13 - 38. http://proza.ru/2019/07/30/1256 (увы,  автор далек от христианского истолкования описанных им концептов, которое возможно, например, на базе идей Дж.Эдвардса, и в ряде других работ склоняется к спиритизму). Общий обзор танатологии у Гоббса, Локка и Лейбница см.: Foisneau L. Personal Identity and Human Mortality // Studies on Locke: Sources, Contemporaries, and Legacy: In Honour of G.A.J. Rogers. Ed.S.Hutton, P.Schuurman. Dordrecht,2008. P.89-106
**** Кроме Шумейкера, сложную и необычную проблему воспоминания чужого опыта затронула спорная работа:  McDowell J. Reductionism and the First Person // Reading Parfit. Ed. J.Dancy, Oxford,1997, которая, однако, не ставит проблему парамнезии или внушенных воспоминаний. Здесь мы вплотную подходим к тому, о чем говорит Р.Рождественский в знаменитой песне из к/ф "В бой идут одни "старики" (1973): "Что-то с памятью моей стало, / Все, что было не со мной - помню". (см.: http://www.leonid-bykov.ru/fight/23.htm) Понятно, что здесь речь идет не собственно о воспоминании чужого опыта, а скорее об эмпатии настолько глубокой, что она уже выводит за грань Я и не-Я, хотя и не полностью. С одной стороны, "все" - явно поэтическая метафора, подтверждающая тезис о "слабой" памяти"; но ведь с другой - именно такой способ переживания во многом образует интерсубъективность, из которой соткано не только человеческое сообщество, но и - с точки зрения современной квантовой физики и антропного принципа - вселенная.
***** Оригинальная и довольно сложная концепция "симфонической личности" Л.П.Карсавина, являющаяся своеобразной вершиной антропологии русского зарубежья,  исходит из постулата, что "единый в своем времени и пространстве мир осуществляет свое личное бытие, по крайней мере в человечестве. Он, несомненно, - симфоническая всеединая личность или иерархическое единство множества симфонических личностей разных порядков, а в них и личностей индивидуальных" (Карсавин Л.П. О личности. Каунас,1929 https://predanie.ru/book/165652-o-lichnosti/#/toc8). В понимании русского мыслителя это не означает, однако, исчезновения личной (ипостасной) идентичности человека или превращения спасения в нечто вроде нирваны - что достаточно близко к подлинно христианской перспективе, за исключением постулируемой Карсавиным определенной зависимости веры от воли (подробнее см.: Мелих Ю.Б. Персонализм Л.П.Карсавина и европейская философия. М.,2003. С.252-255).

Butler, J. (no date). The Analogy of Religion. Appendix I: Of Personal Identity.
Accessed 10/9/2007 at www.philosophy.ucf.edu/pi/butler.html
Clark, A & Chalmers, D. J, 1998, ‘The Extended Mind’, in D. J. Chalmers (ed.), Philosophy of Mind: Classical and Contemporary Readings, Oxford University Press; New York, Oxford, pp.643-651.
Dennett, D, 1991. Consciousness Explained. Allen Lane: London
Locke, J. 2008. An Essay Concerning Human Understanding. Oxford University Press: New York
Searle, J, R. 1983. Intentionality: An Essay in the Philosophy of Mind. Cambridge University Press: New York, Cambridge
Shoemaker, S. 1970. “Persons and their Pasts”, American Philosophical Quarterly. vol. 7, no. 4, pp.269 – 285
Velleman, J. D, 2006. Self to Self: Selected Essays. Cambridge University Press: Cambridge, New York.

Перевод и комментарий (С) Inquisitor Eisenhorn