В начале мировой войны я работал вожатым

      

“В начале мировой войны я работал вожатым и кондуктором на московском трамвае…”
                К.Г.Паустовский


     После занятий в школе или, если разрешал учитель, на уроке физкультуры, наши мальчишки из сто семьдесят четвёртой московской школы, той, что на Миуссах, сваливали портфели неровными расползающимися кучками и начинался футбол. Портфели служили воротами, а полем - улица между “трамвайкой” и бетонным забором Менделеевского института. “Трамвайкой” называли по старой памяти депо, построенное в конце девятнадцатого века. Сначала там обитали конки, потом трамваи, троллейбусы. Во времена трамваев здесь в молодом возрасте служил то вагоновожатым, то кондуктором Константин Паустовский. Об этом есть воспоминание в его “Повести о жизни”. “Аннушка», «Букашка” – так ласково называли некоторые маршруты москвичи. Так именует их и К.Г. Паустовский, описывая то далёкое от нас, теперешних, время. Вспоминается курьёзный случай с городским главой Москвы, ехавшем в трамвае. Отказавшись предъявить положенный ему бесплатный билет, был высажен поздним вечером на одной из самых захолустных улиц Москвы - Четвёртой Мещанской. (В советское время в преддверье Всемирного фестиваля молодёжи и студентов Мещанские сильно ужались, слившись е единый Проспект Мира). Представляю состояние этого важного господина. Позже, в конце тридцатых годов, здесь волею судьбы оказался парижский мальчик Георгий Эфрон, разыскивающий нужный номер дома, где предлагали комнату в коммуналке его маме. Ужас объял его! Бывала здесь и я. Черные деревянные дома, одно или двухэтажные, узкие, тёмные улицы. Бедный градоначальник… И какой же счастливый Константин, что, повинуясь зову души, пустился в странствия. Где он только не был! Босфор, Капри, Болгария, Одесса, родина предков – Киев, Белая церковь. Позже Рязанщина, Старый Крым, Таруса. Музеи Паустовского, часто народные, открыты во многих городах. Вот Старый Крым, куда он приехал, обретая Александра Грина, постоял у его, заросшей высокой травой могилы за мечетью, снял часть дома, путешествовал по округе, писал рассказы. (В то время, когда я, в составе группы участников фестиваля “Славянские традиции’, побывала на Старо-Крымском кладбище, от мечети ни осталось и следа. Правда, над могилой Грина реяла Ассоль, могила ухожена, вся в цветах. От кладбища -к домику Грина, более чем скромному, где умер писатель, от Грина в гости к Паустовскому). В музее Паустовского знакомая с детства обстановка, пожертвования местных жителей. Витрины с фотографиями, копиями рукописей. Очень хорошо воссоздан тот далёкий, запомнившийся быт. А вот побывать в музее Паустовского в Тарусе пока не довелось. Помню лишь дом над оврагом, в котором в моей юности только готовились к открытию музея. Встреча с ним, а, значит, ещё одному прикосновению к тайне жизни большого советского писателя, у меня впереди… А пока я прогуливаюсь перед зданием Депо, бывшей “трамвайки”, где в довирусные времена суетой сует шумел новый коммерческий центр под названием Фудмолл ДЕПО. Улица, покрытая плиткой, стала пространством для прогулок и встреч. В центре высажены деревья, вокруг них – скамейки. И только старые кирпичные стены дореволюционного трамвайного депо помнят писателя-вагоновожатого и мальчишек, гоняющих мяч.