Глава 11
ИСТОРИЯ ПОТОКА (продолжение)
Этот сон приснился ему единожды и больше не повторялся, но впечатление от него осталось такое яркое, что и сейчас, в свои двадцать семь, Фадей помнил его во всех мельчайших подробностях. Каждый раз, когда кто-нибудь говорил о Потоке, Фадею в голову приходили образы из этого сна – косматая равнина, купол неба с закатной кромкой, висящие между небом и землёй человеческие фигурки… Фадей вспоминал, как лежал, проснувшись, с гремучей смесью ощущений, переполненный и опустошённый одновременно, одАренный и обкраденный. Вспоминал, как бросился вдруг к зеркалу, задрал пижаму... как безумная надежда, что получится «завестись», целый долгий сладостный миг казалась не такой уж безумной и нелепой. А потом всё встало на свои места. Узкая комната-пенал с интерактивным окном, меняющим виды. Заваленный учебниками и гаджетами стол. На мониторе ноутбука – недописанный реферат по кибер-инсектологии. Musca domestica, муха обыкновенная.
В свое время он даже не очень и удивился, когда выяснилось, что именно это и нужно было сделать: найти в игре зеркало и синхронизироваться с собственным отражением. Только и всего. И ты в Потоке. Зеркало – или любую другую отражающую поверхность, каких в кибертуалити великое множество. Но лучше зеркало: другие поверхности искажали, привносили свои шумы, и в итоге ты перекачивался в Поток долго и мучительно, неделями, месяцами усыхая в какой-нибудь дешёвенькой биокапсуле хосписа, или в дорогущем восстановительном модуле элитных клиник. Это было абсолютно неважно – где. Будучи уже отключенным от портала, ты продолжал уходить.
Зеркало же забирало мгновенно и без таких ужасных телесных метаморфоз.
Если бы Таис действительно намеревалась уйти, она бы использовала зеркало. Но она рассчитывала вернуться… То, что ею двигало в этот момент, было не одержимостью самоубийцы, а безрассудством учёного. Это-то и мучило Фадея больше всего.
Лужа на тротуаре. Просто лужа на тротуаре в «Увидеть Париж». Наверняка в ней отражалась еще и Эйфелева башня или огни шаттла обозрения с Елисейских полей, или еще что-нибудь этакое, парижское. Таис не стала уточнять. «Это была обычная лужа, Фад», – сказала она, пожав плечами. В первые минуты втекания, на первой стадии, аутоморфы еще не знают, что начали уходить. И вообще выглядят как обычные люди, разве что немного рассеянные, проживающие что-то внутри себя. Постепенно это сменяется полной апатией и безразличием.
Словно почувствовав, что Фадей думает не о ней, Лисса нахмурилась. Но потом что-то ее успокоило, и, поёрзав щекой по подушке, она улыбнулась и продолжила сладко спать.
Интересно, все бывшие аутоморфы обладают такой невероятной чуткостью к происходящему вокруг них? «Но бывших аутоморфоров не бывает, – напомнил себе Фадей. – Лисса – единственное исключение. Шедевр доктора Голева и его команды».
Тело, которым теперь обладала Лисса, меньше всего походило на результат тщательной реставрации после глубинных, близких к необратимым, тканевых разрушений. Оно выглядело так, словно никогда не знало ничего подобного, ни разрушений, ни последующих вмешательств, и всегда было вот таким – дышащим юностью, свежестью и здоровьем. С трогательно тонкими, но всё же по-девичьи округлыми руками, с удлинёнными бедрами, в которых женственность и стройность сочетались самым что ни на есть гармоничным образом. С небольшой, как бы только-только созревшей грудью, при взгляде на которую вспоминалось старинное бархатистое слово «перси».
Единственное, что осталось в Лиссе плоским, это живот.
Трудно было поверить, что какой-то год назад эта девушка считалась обреченной на верную смерть. На неприглядное рассасывание в воздухе, похожее на растворение тела в какой-нибудь едкой, небыстро действующей кислоте.
Фадей помнил, каких трудов стоило остановить процесс разрушения тела Лиссы и запустить его в обратную сторону. Остальные шестеро подопечных уже вовсю наращивали темпы продвижения к своим идеальным формам, а с Лиссой всё никак не ладилось. Не удавалось найти правильную стратегию ее лечения. Ни пропущенная сквозь мышечные волокна электродная наносетка, стимулирующая восстановление на клеточном уровне, ни многочасовые сеансы в капсулах-биорганиках, ни любые другие попытки запустить реанимацию организма – ничто не давало результата. В первые дни гипносна наметилось даже что-то вроде ухудшения и без того плачевного состояния пациентки: та ниточка, которая связывала ее заблудившееся в Потоке «я» с человекообразной горкой костей, зачем-то сваленных в кресло и через раз отзывающихся на имя Листиана, сделалась еще более зыбкой, чем казалась вначале. Теперь ее и вовсе нельзя было обнаружить. Введенная в гипнотонию девушка больше всего походила на поломанный манекен. Фадей понятия не имел, что именно в ней срабатывает и отзывается, когда он подает ту или иную команду. Правда, на все команды Листиана реагировала одинаково – едва заметным поворотом головы на звук голоса. Только-то. И ничего больше. Но даже это казалось отчаявшемуся Фадею огромным успехом.
В те, самые первые, недели проекта Листиана доставалась Фадею всего на пару часов в день. Остальное время с ней занимались другие люди – специалисты из самых разных областей медицины, от ортопедов и окулистов до эндокринологов, гематологов и нефрологов. Иногда совет эскулапов приходил к выводу, что необходима «небольшая операция», и тогда она попадала в руки к хирургам. В этом случае всё, что оставалось Фадею на ближайшие несколько дней, это сидеть рядом с восстановительной биокапсулой и держать в ладони Лиссину хрупкую безжизненную лапку, похожую на веточку, торчащую из зеленоватого, подсвеченного изнутри «желе» органика.
«Молодец! – не скупился на похвалу доктор Голев, заставая его за этим занятием. – Ты всё правильно делаешь! Тактильный контакт для нее сейчас очень важен. Может быть, важнее всего остального, вместе взятого. Но было бы еще лучше, если бы ты при этом – говорил. Рассказывал ей что-нибудь. Что угодно. Прикосновения и голос, голос и прикосновения. Живая речь, обращенная к ней. Вот это было бы просто супер!»
С тактильным контактом у Фадея проблем не было, а вот говорить он почему-то не мог. Это было даже немного странно. Он, человек, выступавший когда-то с докладами на конференциях молодых ученых, принимавший участие во всевозможных тренингах и мастер-классах, связанных с пребыванием в кибер-спейсе, не мог заставить себя поговорить с девушкой своей мечты!
…Или всё же – с аутоморфом своей мечты?
Ладно. Пусть будет – с девушкой-аутоморфом своей мечты.
Прах Таис предали стене в апреле – спустя два месяца и неделю после их с Фадеем знаменательной встречи в кафе. Фадей присутствовал на церемонии и видел, как работник парка покоя, выдвинув из стены полочку с уже сделанной гравировкой «Таисия Викторовна Куделькина, 2073 – 2094», поместил туда погребальную урну размером не больше мыльницы и отступил в сторону, давая родителям Таис возможность попрощаться. Мать Таис душили рыдания. Уткнувшись лицом в мужнино плечо, она так и не нашла в себе сил коснуться рукой ни урны, ни выдвижной полочки, внутри которой ее дочь должна была обрести последний приют. Отец – высокий худой мужчина, на измождённом лице которого горели такие же, как у дочери, ярко-синие глаза, – погладил урну чередой торопливо-бережных, неловких прикосновений, задвинул полочку и ввёл цифры кода. Последний пароль его дочери. Который знали теперь только они с женой.
«И никакая не Куделькина, – подумал Фадей тоскливо. – Индиго. Таис Индиго. Она звала себя только так».
Остаток дня после похорон Фадей посвятил занятиям – готовил доклад по дихотомии виртуализованного сознания, чувствуя, как его собственное сознание безнадёжно раздваивается, – а вечером поехал к Нырку. Они заранее договорились об этой встрече.
– Смотри там, без глупостей, – сказал Нырок, проводив его в подвал, где, замаскированные под круглобокие «тюльпаны» релаксаторов, стояли два портала MagicFly. – Если вздумаешь утечь вслед за ней – ради бога, но только не у меня дома!
– Я не собираюсь никуда утекать, – успокоил его Фадей. – Поставь мне что-нибудь.
– Может, сам выберешь? У меня куча игр, несколько миллионов…
– Да мне без разницы.
Облачившись в плотный чёрный костюм, переливающийся серебристыми сполохами, Фадей подошел к порталу. Протянул руку – и в сфере образовалась вертикальная щель. Расслабленные, вяло колышущиеся, как водоросли в слабой волне, нейлектрики активизировались, напряглись, словно вставшая дыбом шерсть. Потянулись к микровходам на его костюме.
Фадей забрался внутрь – и повис, как в невесомости, удерживаемый десятками тысяч «волосков», вошедших в свои разъёмы.
В лицо дохнуло жаром. Разожмурив глаза, Фадей огляделся – и ничего не увидел, кроме белёсо-бежевых, похожих на водную зыбь барханов. Они раскинулись во все стороны от него, зависшего в полуметре от земли, а сверху лупило солнце. Лёгким усилием воли Фадей потянул себя вниз – и встал на ноги.
Сколь ни печальны были обстоятельства, приведшие его сюда, Фадей не смог удержаться от усмешки: это была «Роза Пустыни». Нырок запустил ему «Розу Пустыни», долгоиграющий медитативный квест с унылым однообразным пейзажем и «радостями жизни» в виде редких кактусов и верблюжьих колючек. Никаких отражающих поверхностей. Ближайший оазис с озерцом под пальмами – где-то очень далеко, за пятым уровнем.
Эх, Нырок, Нырок! Тебе ли не знать, что Фадею раз плюнуть организовать себе отражающую поверхность из ничего, из воздуха и щелчка пальцев!
Фадею стоило всего лишь захотеть… Но он был здесь не для этого.
Стоя посреди пустыни, созданной из электронных импульсов двоичного кода, Фадей ждал. Он и сам сейчас был – единицы с нулями; менее человек, нежели лоскут информации, определённым образом организованный, имеющий человеческие очертания и мыслящий о себе: я.
Фадей ждал Таис – любого ее проявления. Он понимал, что вряд ли она с ним «заговорит». Но что-то должно было произойти – что-то, из чего сразу станет понятно: это Таис.
Он старался не отвлекаться на те ощущения, которые всегда сопутствовали пребыванию здесь, в этом феноменальном, пороговом мире – последнем рубеже сотворённого человеком. То, с чем граничил этот мир, уже не поддавалось управлению человеческим разумом и волей. Оно не было искусственно создано, изобретено – и еще не было открыто. Если, конечно, не принимать за факт открытия слова этой бедной девочки, сестры Марка Устинова, закончившей свои дни в капсуле биорганика: «Но он не умер, не умер! Он сам мне это сказал! Он просто хакнул другое измерение и перешёл туда – и это не смерть!»
Он сам ей это сказал. Или не сказал, а сообщил каким-то иным образом. Каким-то образом связался с ней оттуда. А значит, и Таис может связаться с ним – с Фадеем. Главное, не отвлекаться на это невыносимое… на этот свет, растворивший его в себе…
Ее не было очень долго. Фадею казалось, что он провел в пустыне уже много часов, стоя на одном месте и стараясь не поддаваться тому, что на языке киб-юзеров называлось зашкалом. Фадею как многоопытному нырку было хорошо знакомо это состояние, эта эйфория гипер-проживания, и он знал, что с ним делать. А именно: ничего не делать. Абсолютно ничего.
Наконец что-то неуловимо изменилось. Стало понятно, что к пустыне подключился кто-то еще. Вернее, просто возник в ней – в виде промелька странных «мурашек» над правдоподобно далёким горизонтом. Возник и тут же пропал. Словно само это иллюзорное пространство, подобно крупному животному, дрогнуло подкожной мышцей, реагируя на некий раздражитель, и снова замерло.
Этот оптический «глюк» (словно прозрачное скользнуло вдоль прозрачного) запросто мог бы остаться незамеченным, если бы Фадей намеренно не высматривал что-то подобное. Но он был начеку. Вглядевшись в линию горизонта, громко позвал: «Таис!»
Она тут же ответила: «Здравствуй, Рыжик!»
Слова прозвучали прямо в голове, вызвав на мгновение укол паники и заставив Фадея крутнуться волчком в погоне за этим голосом, подобно ловящему хвост щенку.
«Это и вправду ты?!» – глупо растерялся Фадей. И услышал в ответ до боли знакомый грудной смешок. Кажется, это и вправду была она… А может быть, хитрый вирус, какая-нибудь каверзная вредительская программка, созданная специально для того, чтобы сводить людей с ума; чтобы все, у кого есть «милые кости», любимые мертвецы, – чтобы все они потеряли ориентацию в этом мире, перепутали жизнь со смертью, выбросились на берег спасительного безумия, как какие-нибудь киты!
«Смерти нет, – сочувственно подсказала ему любимая. – И, кстати, киты уже не выбрасываются на сушу. Проблему китовьего суицида экологи давно решили».
Фадей оказался совершенно не готов к этой новости. К первой из двух. Ко второй, впрочем, тоже: он просто не смог вспомнить, кто такие киты и какое отношение они имеют к их с Таис разговору среди пустыни.
В воздухе снова возникла рябь. Только на этот раз размывчатое пятно дрожания находилось гораздо ближе – перед самым лицом Фадея, на расстоянии вытянутой руки. Ничего особо пугающего в этом пятне не было. Просто комок аномальной, как бы расплавленной прозрачности – сгусток в киселе, медуза ясного, сияющего воздуха в воздухе прокалённом и сухом.
В пятне этой сгущённой прозрачности поблёскивали искорки, вызывая неодолимое желание в них вглядеться. Какие-то неявные сполохи переливчатого мерцания проносились из ниоткуда в никуда – блики невообразимой, немыслимой инореальности. Фадей смотрел на нее как бы через окно. Окно в пустыне.
«Люблю тебя, – сказал Фадей. – Не бросай меня больше. Вернись».
Внезапно сгусток прозрачности начал меняться, как бы остывать на ветру: его словно затягивало тончайшей зеркальной плёнкой. Фадей различил в ней свое отражение. И просвечивающее сквозь него лицо Таис. Она вглядывалась в него, находясь по другую сторону плёнки, и как будто пыталась принять решение, определить что-то для себя. И наконец решила.
«Ты это не выбираешь, – с грустью произнесла Таис. – Уходи!»
Зеркальный сгусток, окно в инореальность, ход, портал – чем бы это ни было, оно беззвучно схлопнулось перед лицом Фадея.
В тот же миг пустыня наполнилась свистом, истошным гортанным улюлюканьем, песок поднялся в воздух столбиками торнадо, которые, прирастая друг другом и стремительно увеличиваясь, превратились в непроглядную пылевую бурю, заполонившую всё вокруг. С головы Фадея сорвало куфью. Края распахнутого бурнуса беспорядочно трепались на ветру, словно крылья попавшей в ураган птицы. Фадей открыл было рот, чтобы выкрикнуть имя Таис, но захлебнулся жёсткой колючей пылью.
Через минуту Фадей обнаружил себя внутри портала – полувисящим, плавно оседающим на дно сферы по мере того, как отсоединялись нейлектрики.
Подскочивший Нырок помог Фадею выбраться из портала, заглянул в его затуманенные, не моргающие глаза. Что-то по ним определив одному ему известным способом, Нырок с облегчением выдохнул:
– Ну слава богу! С возвращением, бедуин!
После этого случая Фадей еще несколько раз заходил в кибертуалити через портал MagicFly, ждал Таис, звал Таис, рассказывал Таис о своей жизни. Укорял Таис, просил прощения у Таис, выманивал Таис рассуждениями на профессиональные темы, которые когда-то ее интересовали. Но Таис больше не приходила.