Ася Викторовна рассматривала комнату. Комната была маленькая, с окном, в котором был виден кусок серого здания, и провода. На подоконнике подсохшая диффенбахия.
" У нас на четвертой тоже диффенбахия", - подумала Ася, - "такая же, но гладкая и ухоженная".
- Что это вы прислали? - спрашивала худая, в свитере и джинсах, писательница-редакторша.
- Рассказ, - глупо улыбаясь, отвечала Ася Викторовна.
- Я понимаю, что рассказ, но отчего вы несчастную Баранову в петлю загнали? - Она выпускала колечки дыма, голубовато-сероватые, в тон джинсам.
- Проблемы в личной жизни, что-ли?
Ася замерла.
- Просто.. Баранова, она... понимаете, - Она не смогла переступить через...
- Через себя, понятно, - автоматически произносила редакторша.
Она держала кончиками чуть трясущихся пальцев асины листы с рассказами и новеллами. Асе больше нравилось называть их "новеллами", она читала, что грани между этими двумя жанрами, зыбки и почти невидимы. Верхняя губа редакторши чуть поднялась, открыв зубы, и вместе все это выглядело чуть насмешливо, и даже брезгливо.
- Ну, а Петрова?! - редакторша, остановилась, прошелестела бумажками, видимо возвращаясь к тексту ранее. - Эта... Наталья Александровна, ее-то за что, да еще в такой форме... Суицид, это знаете, ли.. дело такое, в литературе не особо жалуется, - сказала она, затушив сигарету.
Ася сидела не шелохнувшись, уверенная писательница ее пугала, пугали острые коленки, тонкие пальцы, (коричневые на концах, от никотина, Ася знала), лицо без грима, которого она, очевидно, не стеснялась, как стесняются асины напарницы, приходящие на работу в полном боевом раскрасе, на каблуках, с пальцами-копьями и перламутровыми наконечниками.
- Как вы вообще... пришли к писанине? - она запнулась, - то есть, писать-то как начали? Вы же на автобазе работаете? - выкрутилась она.
- На автовокзале, - поправила, смутившись, Ася. - На кассе. Номер пять.
- Ух ты, - вяло удивилась редакторша.
Она потянулась за второй сигаретой, и положила листы на стол.
- У вас там все вешаются и травятся? - чиркнула спичкой,
рассматривая Асю Викторовну.
- Ну, нет, ну, вы понимаете, литература, это же другое... Это...
- Ага, - согласилась редакторша, - Другое. Она закашлялась, грубо, не стесняясь, даже чуть захрипела.
Ася вздрогнула.
- Извините, - Ася взяла листы резко, неожиданно, вырвала почти у редакторшы, нашла что-то в тексте, и начала писать, судорожно, прямо на коленках.
- Что это вы, - растерялась редакторша.
- Извините, извините, ваш кашель, хрипы, этого так не доставало Любаше.. Барановой... этот кашель, он так идет ей, эта сцена...
- Вы.. что это, значит, мой кашель своей героине? Смело, - совсем растерялась редакторша.
Она встала, поискала что-то глазами, заглянула в черные, от кофе и чая, чашки, убедившись, что пусто везде, выдернула тощий букетик из прозрачной вазы, и жадно отпила. Потом вытерла рот рукавом растянутого свитера.
Глаза ее стали влажными.
- Слушай, иди-ко ты отсюда, со своими тетками-самоубийцами. Гуляй, на свою ... автобазу, - сказала она зло.
Ася взяла плащ.
- Я могу... надеяться? - спросила уже в дверях.
- Ага... разденься и жди, - сказала редакторша, не обернувшись.
Ася вышла, она не знала как оценить ее встречу с редактором, ее странный юмор, и растерянно брела по этажам, прижав руки к груди, будто чувствуя еще тепло листов, и горячность, нетерпение своих героинь.
******
Редакторша, прикурив третью сигарету, устало смотрела на графин с цветами. Простенькие цветочки казались такими жалкими и бледными, будто это они одеты в старые потертые джинсы и растянутый свитер, будто это их шнурки, выцветвшие, плетутся по полу вслед за старыми, полинялыми мокасинами.
Во рту стало кисло, вчерашняя встреча, не давшая ничего определенного, закончившаяся тяжелым похмельем и гадостью во рту, тоже не давала шансов на счастье в будущем.
В комнате вдруг запахло бензином, и одеколоном.
- Фу ты, - вонь... как с автобазы, - редакторша полезла на подоконник, машинально ткнув пальцем в сухую землю, где жила отчаявшаяся диффенбахия.
- Бедные, все-таки, мы, женщины, - подумала, вытерев палец об коленку, направив лицо навстречу легкому, даже легкомысленному ветерку.
В кафе редакторша заказала чаю и пирожок, открыла рукопись.
- "Ну, нет, это уже слишком", - читала она. - "Моя жена - это моя жена, а ты мне кто?" - ругались на листах.
- "Но ты говорил, что расскажешь?!", - оправдывалась героиня, кажется, Наталья Александровна.
- "Да ты посмотри на себя!", - не унимался герой, похоже, самодовольный самец, - ты посмотри, на кого похожа, посмотри на свое тряпье, а руки, пальцы?!"
Редакторша машинально посмотрела на свои руки, потерла ладошкой выцветвшие джинсы.
- "Чувырла!", - совсем наглел самец, - "Ни кожи ни рожи!".
- Ну, вот, это ты зря, это ты зря, парень, - загремела стульями литераторша. - Вот же мразь! Мразь с автобазы! - "Держись, Наталья", - щеки ее разгорелись от возмущения и горячего чая, она даже постучала ладошкой по столу.
- Корнеева, что там у тебя, - спросил коллега-сосед, откусывая сэндвич, - очередной Шекспир??
- Бернард Шоу, - огрызнулась она, взяв в руки пирожок.
Пирожок никак не шел. Вспомнился вчерашний разговор, свои жалкие попытки быть веселой, и колко-вялые, ленивые реплики относительно "перспективности будущих отношений".
- Тоже... Верлибрист хренов, - выругалась редакторша вслух. - Ну уж нет, не дождешься!
Она рылась в листах, словно хотела найти, схватить непутевых Баранову и Петрову за руки, потрясти, вытрясти дурь, вкрутить в их маленький мозг, что не стоят они того, эти жалкие, поигрывающие связкой ключей, автобусные и литературные кобели.
Она уже подбегала к Барановой, тонкой, почти эфемерной, с жидким, прихваченным розовой резинкой, хвостиком на голове, хватала ее за ногу, уже вставшую на рассохшийся венский стул, стучала по домофону, преодолевала грязные лестничные пролеты с мокрыми от воды мокасинами, выкручивала краны, уверенно, по-мужски, и вырывала у Петровой из рук блестящую упаковку, с красными, похожими на конфеты, пилюльками. Она даже порезалась, и Петрова, увидев кровь, испугалась, и плакала, плакала, а редакторша гладила ее по голове и успокаивала.
- Держись, Наталья, прорвемся! - кричала редакторша почти в революционном пафосе.
Она читала и читала, лист за листом, останавливалась, изумлялась, прикуривала десятую сигарету.
- Ах, ты, Аська, ну ты даешь, "Касса Номер Пять", - повторяла она.
*******
Дома ждал голодный кот, редакторша высыпала остатки корма в грязную, подсохшую миску. Теплое пиво хорошо легло, на вымотанную тяжелым днем, душу, она поглядела на полки, где стояли ее любимые, преданные фоллианты, и улыбнулась.
- Печатать надо, - думала она. - Но ведь не возьмут - банальщина. Одни диалоги.. Инверсии. Ошибки. - Подключить Лисицына??? Он хитрый, - Хотя, Безумова... Та не даст...
Вечером, укутавшись в плед, она правила асину прозу, расставляя запятые, и выпрямляя и без того прямую речь. Чувство сопереживания, даже любви к незнакомым и далеким женщинам, удивило и согрело ее, и она спасла всех, отвратила, и как женщина, и как редактор.
- Подключим Лисицына, он пробьет, - сказала она коту.
Кот потянулся, и замурлыкал.
******
Ася Викторовна пришла домой.
Было темно и тихо, в темноте блестел телефон.
- Надо полить цветы, - подумала она. Она любила цветы, и любила их поливать, это ее успокаивало, особенно фиалки amore, они капризны, и требуют беспрерывного полива, (поливать их нужно в блюдце, и потихоньку, пока фиалка все не впитает, не выпьет).
Ася терпеливо лила воду в блюдце, и фиалка пила, и пила.
Настроение было плохое, перед глазами стоял вытянутый свитер литераторши, и мутная вода в графине из-под цветов.
"Разденься и жди", - вспомнила Ася, сняла плащ и расплакалась.
Зазвонил телефон, громко, скрученный провод зашевелился.
Ася бросилась к телефону, наступив на хвост трехцветной Муське, которая должна была "приносить счастье", но так и не принесла.
- Алло! - почти крикнула Ася.
- Привет..
- Привет..
- Придешь?
- ... ты сказал жене?
- Скажу... завтра, не переживай, давай, собирайся...
Плащ словно прыгнул Асе на плечи, через минуту она ловила такси, и искала в кошельке подходящую купюру.
Фиалка amore напилась, и была абсолютно спокойна, даже равнодушна, а Ася Викторовна уже мчалась по широкому шоссе, и сердце ее стучало.