Глава I
***
По утрам надо мною пролетают самолеты. Они идут вереницей, как весенние птицы. Я научился по ним отмерять время, до которого мне, если честно, нет никакого дела. Время существует для тех, кто ежедневно, ежечасно отмеряет свой жизненный путь на дороге, отмеченной особыми знаками. Тут есть любые знаки – и запретительные, и предупреждающие и разрешающие. Запретительных знаков больше. И потому всем вам приходится плестись в общем потоке, соблюдая правила и рискуя быть оштрафованными за их нарушение. В роли инспекторов ДПС и судей выступают общепринятые понятия, рожденные шкалой человеческих ценностей. Но это не те ценности, ради которых стоит давить на тормоза. Вы сами придумали себе этот кодекс. Нарушение его статей грозит самым страшным для вас наказанием – оказаться не таким, как все. Я давно уже оставил свою машину на обочине – путь берет ее, кто хочет. И теперь передвигаюсь по тропинкам и проселкам пешком. И нет больше никаких правил и ограничений.
Очередной самолет делает сейчас разворотный круг, заходя на глиссаду читинского аэропорта. По завыванию турбин я узнаю продукт отечественных авиастроителей – Суперджет. Он везет из Иркутска мелких бизнесменов, родителей солдат, служащих в Забайкалье и сотрудников региональных компаний. В Суперджете нет бизнес-класса. Там тесно, неуютно, и отдает казенщиной благоустроенной казармы.
А вот с легким жужжанием разворачивается малютка Л-410. Он летит из Красного Чикоя. Эта воздушная маршрутка несет в своем небольшом брюхе всего 20 человек. Среди них – студенты читинских ВУЗов, чьи родители способы купить билет за две с половиной тысячи рублей, несколько будущих пациентов городских больниц, предприниматели, торгующие по-черному лесом, и два – три чиновника, включая депутата краевого Заксобрания.
После Л-410 надо мной разворачивается зеленый, как молодая саранча, «Боинг» компании S7. Турбины «Боинга» почти бесшумны. Он летит из Москвы, и тут еще более разношерстная публика. Возможно, в бизнес–классе сейчас ждет посадки очередной гламурный политтехнолог с манерами тайного гомосексуалиста. Его выписал губернатор нашего региона для раскладки очередного пасьянса. Впрочем, мне это не интересно. Вереница утренних рейсов прошла. А значит, пора собираться в город.
***
Я живу на правом берегу Ингоды. Звучит красиво, и даже романтично. Но это пока вы не увидели мое жилье. Так заходите в гости и посмотрите! Шучу. Я никого не хочу видеть у себя в гостях. Я очень долго создавал свое жилье, замаскированное от внимания представителей человеческого сообщества по всем древним правилам науки отшельников. Я расскажу о своем жилье, если вам интересно. Мое жилье стоит вдалеке от памятников природы и прочих объектов, до которых охочи все еще сохранившиеся в наши дни немногочисленные туристы. Тут нет скал, пещер, минеральных источников. Нет здесь и мало-мальски удобных дорог, по которым вы можете приехать сюда в выходной день, что бы разорвать тишину аудиосистемами своих машин. Потому здесь не орут надсадными голосами про лагеря и братву доморощенные певцы понятий, и не бомбит басами дискотечная какофония. Здесь нет мест, что бы жарить на огне вымоченную в уксусе свинину, и мыть машины на берегу. Словом – вам тут нечего делать.
Мое жилье – это землянка, выкопанная на крошечном пятачке среди сплошной стены сосен. Внизу течет Ингода – это моя летняя баня. В полукилометре, в распадке, бьет ключик – это источник питьевой воды. Землянку нельзя обнаружить даже с расстояния в два десятка метров – случайный свидетель все равно обогнет заросли багульника, и пройдет ниже. Правда, за два летних сезона я не видел тут ни одного человека.
Землянка похожа на благоустроенную могилу улучшенной планировки. В ней я похоронил свое прошлое, и, пожалуй, будущее. Чуть приподнимающаяся над поверхностью земли крыша тщательно покрыта дерном, усыпанным многолетней хвоей. Вход скрывает обширный кустарник. Крышка-люк, открывающая вид на пять ступенек вниз, и дверь, тоже покрыта дерном. И даже два вентиляционных отверстия, сделанные из обрезков стальных труб, замаскированы старыми, пустыми внутри, пеньками.
Внутри темно, сухо и спокойно. Стены землянки я забрал жердями сухостоя. Ими же выложил и пол, устелив его затем мхом и хвоей. Здесь существует минимум необходимых приспособлений для функционирования человеческого организма, привыкшего довольствоваться необходимым, а не достаточным. Нары, шириной чуть меньше метра, собраны из того же сухостоя. Щели я законопатил мхом, и покрыл ложе кусками брезента, прихваченного на ничьей даче. Нары укомплектованы надувным матрацем и спальным пешком. Рядом – столик, сработанный тоже из жердей, и листоа фанеры. Фанеру я тоже принес с заброшенного участка. На стене, противоположной той, у которой встала «кровать», я устроил полку для запасов и домашней утвари. Ближе к входу я сложил из камней печку. Дымоход - бывшая водосточная труба (принес из города), выходит в отверстие у входа. Он тоже замаскирован. У меня есть керосиновая лампа, и запас свечей. Но я пользуюсь ими редко – весь день я провожу вне землянки, а спать ложусь сразу после захода солнца. И поднимаюсь до его восхода. Такой ритм жизнедеятельности согласован с самой природой. Он необходим для меня.
Теперь вы вправе спросить – кто я такой? Нет, я не отшельник, не религиозный фанатик, не беглый солдат, или заключенный. Моих данных нет ни в одном уголовном, или розыскном деле. Меня вообще нет для оставшегося в прошлом мира общепринятых правил бытия. Я – бомж. Но я не обветренное морщинистое краснолицее существо, воняющее продуктами жизнедеятельности, с грязными ногтями на заскорузлых пальцах, с клочковатой бородой и воспаленными глазами. Я не ношу обноски с помоек, не выпрашиваю у вас мелкие деньги на вокзале или у супермаркетов, и не стою с коробочкой у многочисленных сегодня культовых сооружений. Я живу по личному кодексу, в котором нет этих атрибутов. Я – другой бомж.
Я не буду врать вам, рассказывая, что стал им осознанно, по собственной воле уйдя из вашего мира. Нет, этого не было. Я стал одной из сотен тысяч особей, попавших под действие неотвратимых законов возмездия, карающих тех, у кого не нашлось умения выжить по заданным правилам. Но, попав под эти законы, и потеряв все, я неожиданно ощутил свободу. Она оказалась горькой на вкус, как отвар из полыни, но несла запах простых и вечных истин. И теперь ничто не съедает меня изнутри – ни страх, ни зависть, и не ежедневная оборонительная война за свое место на ступеньке социальной лестницы. Я не плачу по кредитам, не плачу за сотовую связь, за интернет, за коммунальные блага. Ни одной копейки не уходит от меня на пропитание класса хищников со ступеней, расположенных выше. Я сам себе хозяин, и теперь уже не представляю другого способа существования. Ведь я – другой бомж…
Я не хочу сейчас рассказывать в подробностях о том, как все произошло. Два с половиной года назад я еще назывался менеджером среднего звена, имел доходы, которым сегодня позавидовало бы большинство из вас. Я занимал кабинет в офисе одного из крупных предприятий этого города, снимал хорошую квартиру, и внешне соблюдал правила окружающего мира. Но и тогда я уже был один, и стена отчуждения каждый день, по кирпичику, вырастала между мной и вами. В конце концов, я стал битой картой в игре, затеянной теми, кто дал мне работу, а вместе с ней и возможность существования. Я бы мог остаться в этой колоде карт. И, после очередной перетасовки, возможно, стал бы козырной картой. Но мне не хотелось ощущать прикосновения к моему «я» чужих равнодушных рук. И потому я выпал из игры. И теперь я – бомж. Но я – другой бомж.
***
Утренние рейсы закончились. К этому времени я уже вскипятил чайник, заварил «Геркулес», бросил в него пару ложек тушенки, затем выпил из оставшейся у меня от прошлой жизни фарфоровой кружки чаю с молодыми листьями земляники. Такой завтрак даст мне возможность не устав, добраться до города. Идти предстоит почти пятнадцать километров по тропкам вдоль берега реки, а потом выбраться на пригородное шоссе. Там, если повезет, можно остановить грузовик или случайного дачника. Мой внешний вид не вызывает подозрений. На мне – вполне приличного вида камуфляжная одежда, туристические ботинки, и бейсболка цвета хаки с длинным козырьком. Я коротко стрижен, и всегда выбрит. Со стороны я кажусь туристом – одиночкой, или таким же дачником, какие едут по пригородному шоссе. Никто из них и подумать не может, что я – бомж.
В городе у меня есть несколько простых задач. Их решение позволит мне обеспечить существование на несколько дней, возможно – на неделю. Другие временные промежутки для меня отсутствуют. И это – нормально.
Сегодня мне повезло. Меня посадил в свою бежевую «шестерку» старик в белой матерчатой кепке. У него - длинные стальные зубы и на фалангах пальцев руки, лежащей на руле, синие знаки «1», «9», «5» и «?». Судя по цифре «5», он на самом деле еще не старик – но это только по году рождения. Выглядит он старше. Сегодня в нашей стране большинство мужчин, представляющих низшие сословия, становятся старцами уже после 45 лет. Основные факторы – плохое питание, изматывающий быт, и отсутствие спокойной уверенности в своем «завтра». Всю дорогу до города старик монотонно ругает власть. Я молчу, иногда кивая, и соглашаясь невнятными междометиями.
- От раньше хоть как было? От ты знал, что булка хлеба серого как стоила 18 копеек, так и будет стоить. Ну, там макарошки, мука, сахар, консервы – все копейки стоило. С голоду уже не подохнешь. А щас-то чо делается? После Нового года цены как с ума сошли. Все разворовали. А Путин – да чо этот Путин? Херней мается. Сирия, Турция. На хера нам это? Жизнь, как говориться, бекова – нас гребут, а нам некого. Тебя где высадить?
Я выхожу из пахнущей потом и немного навозом «шестерки» на Острове. Теперь мне надо пересечь лабиринты из старых бараков, чтобы подобраться к безлюдным пространствам заброшенного огромного прирельсового хозяйства. Когда-то тут копошилось множество человек, работая на продуктовых складах. На старом здании из красного кирпича еще уцелела старая вывеска «Меланж». Значит, когда-то, в прошлом веке, тут складировали яичный порошок, распределяемый затем по разнарядке читинским предприятиям и организациям. Порошок поступал из Америки, и на нем делали свой гешефт те, кто распределял заокеанский продукт.
Здесь, среди этих развалин, я нашел целое месторождение металлолома. Это были чугунные гирьки и противовесы – их, очевидно, использовали на весах во времена распределения меланжа. Несколько дней я потратил на то, что бы стаскать найденные сокровища в забетонированную яму, скорее всего – остаток бывших подземных коммуникаций. Сверху я замаскировал ее хламом и даже бросил полуразложившийся и мумифицированный труп собаки. Теперь никто из бомжей и других охотников за бросовым металлом не догадается об этом схроне.
Чугун – самый дешевый металл. Но мой чугун в хорошем состоянии, мало тронутый ржавчиной, так как хранился в деревянных зеленых ящиках, похожих на ящики из-под снарядов. Потому за двадцать килограмм - нести больше уже тяжело, и может не выдержать рюкзак – мне дадут сегодня примерно 200 рублей. Я извлекаю из тайника гирьки, маскирую яму – тут остается изделий примерно еще на пять ходок, снимаю рабочие рукавицы, и выбираюсь с территории безлюдных пространств. У меня есть еще один тайник – со стальными железнодорожными башмаками. Они стоят дороже. Но носить их неудобно. Это мой НЗ.
На выходе я сталкиваюсь с тремя бомжами – они тащат стальные ржавые арматурины. Бомжи видят мой, явно тяжелый, рюкзак, и смотрят на меня злобно. Но я не похож на бомжа, и потому они помалкивают.
Чугун я сдаю перекупщику, ведущему дела в ограде собственного дома. Это молодой, неторопливый, и даже полусонный мужик в неизменном спортивном костюме и кирзовых сапогах. В ограде у него склад металлолома. Тут же приткнулся прямо к бревенчатой стене маленький грузовичок. По ограде ходят грязно-белые куры. Из сарая слышится похрюкивание свиньи. Сам дом явно остался от предков – он старый, почерневший, но вполне еще крепкий. Перекупщик знает меня давно. Потому он просто на глаз определяет вес чугунных изделий, и выдает мне две с половиной сотни рублей.
- Медь бы искал. Или алюминий. Ну, нержавейку, на крайняк. И тебе хорошо, и мне.
- Ладно. Буду искать.
- Если свинец будет, тоже сразу тащи. Можешь целиком аккумуляторы, – он непроизвольно кивает в сторону навеса. Там, под старым одеялом, у него прячутся явно ворованные аккумуляторы. Они уже сегодня исчезнут в цепочке посредников, ведущей в Китай.
Теперь мне надо торопиться на другой конец Большого Острова. Я иду по совсем деревенским улицам. Тут бродят коровы и телята. В овраге, заваленном мусором, играют в войну дети. Дорога блестит на солнце от битого стекла. Мужик в брезентовых штанах и тельняшке катит алюминиевый бидон на тележке. Из крышки выплескивается вода, и собирается на дороге в выпуклые кляксы, моментально обрастающие шерсткой из серой пыли.
Деревня кончается у магистральной улицы. У обочины, в белом металлическом павильоне, приютилась забегаловка «Лола». Так зовут жену хозяина забегаловки. Я его никогда не видел. В забегаловке работает бывший учитель математики Далер, его жена Овадан и сын Толиб. Однажды, забредя сюда перекусить, я помог Далеру выставить трех, насосавшихся пива подростков, косящих под блатных авторитетов. Так мы и познакомились. Теперь Далер дает мне возможность заработать здесь полноценный обед, и кое-какие припасы с собой. Они справляются и сами, но Далеру понравилось то, что я немного говорю на его родном языке – выучился в армии. И теперь эта харчевня для меня – один из способов выживания.
Когда я пришел, Далер самозабвенно разделывал мясо на обширном столе, крытом листом из нержавейки.
- Салам алейкум, Далер!
- О! Ваалкейкум ассалам!
- Чи хел? ( Как дела?)
- Хамаи хуб аст, ба шарофати Худо. (Все хорошо, благодаря Аллаху). Ое хохий? (Есть будешь?).
- Рахмат (спасибо). Давай, сперва поработаю.
- Ну, тогда собирай коробки, вынеси их и сожги.
Потом я помогаю мыть баки, кастрюли, протираю полы из серого, под мрамор, линолеума в обеденном зале. Народу пока нет. В финале Далер кормит меня лагманом, котлетами с пюре, салатом, и дает с собой теплый сверток с чебуреками. Мы еще немного болтаем о разных пустяках, и я отбываю.
На обратном пути, прежде чем углубиться в лес, я захожу в огромный и несуразный магазин, где товары хранятся прямо в ящиках, как на складе. Здесь самые низкие цены в городе. Я покупаю чай, муку, пару банок тушеной курицы, и три упаковки лапши. Этого набора мне хватит на неделю. У меня даже остается 28 рублей.
Я добираюсь домой уже не торопясь, и не останавливая попутки. Спешить некуда. Меня никто не ждет, и мой дом нужен мне только для сна. Я прихожу вечером. Разгружаю припасы, переодеваюсь в маскхалат, который служит у меня домашней пижамой, беру полотенце и мыло, и спускаюсь с крутого склона к реке. Всякий раз я иду немного другим путем, чтобы не натоптать тропинку – ничто не должно обращать на себя внимание случайных людей, и выдать мое убежище.
Вода в реке еще холодная. Но муть после ледохода уже прошла. Я раздеваюсь, быстро заныриваю у берега, выскакиваю, намыливаюсь с ног до головы и опять окунаюсь. Потом яростно растираюсь полотенцем. Затем одеваюсь, и стираю белье. Эту процедуру я исполняю каждый день, как фанатик – религиозный ритуал. И потому сохраняю в себе отличие от большинства бездомных существ. К тому же соблюдать гигиену – необходимое средство избежать болезней. Ведь лечится мне, в случае серьезного недуга, будет нечем. По этой же причине я не пью и не курю. Я же говорил вам, что я – другой бомж.
***
Мой день – близнец прожитых точно также 878 дней заканчивается ужином, состоящим из чая и чебурека. Остальные изделия из теста и мяса я прячу под нары. Я выкопал там полуметровую яму, и на ее дно уложил куски льда, затем речную гальку, и сверху – хвою. В таком «холодильнике» еда может храниться три–четыре дня. Ледник я закрываю крышкой из обрезков досок. Когда-то они были забором заброшенного дачного участка.
Жизнь обычного бомжа коротка из-за отсутствия возможности нормального сна. Пресловутый свежий воздух, и пребывание на нем в данном случае играет совсем не на пользу здоровью. Постоянное противоборство со стихиями и невозможность полноценного отдыха – главная опасность для бездомного человека. Все ресурсы тратятся на поддержание нормального температурного баланса. Даже голод не так страшен, как невозможность выспаться. Прибавьте сюда различную отраву, которую бомжи заливают в себя для получения обманчивой возможности расслабиться, и вы получите в итоге формулу близкой мучительной смерти. Но ведь я – другой бомж. При этом я вовсе не стараюсь специально продлить свою жизнь, потому, что считаю ее значимой. Она значима лишь для меня, как цепь связанных событий и мне просто интересно – чем все закончится? Но сам я отношусь к себе, как к случайной биологической единице. Еще в прошлой жизни меня всегда смешили потуги большинства людей, знакомых мне, обозначить свое бытие как важное и необходимое миру. При этом вся значимость определялась стандартным набором ценностей, которые на самом деле нивелировали их до уровня однородной массы. Но я вовсе не собираюсь судить кого-либо из них. Я не имею никаких на то прав. Всякий сам выбирает себе и дорогу, и набор ценностей. И остается прав – в своей системе координат. Для жителей покинутого мной мира я являлся совершенным нулем. Меня просто не было. И вряд ли уже обо мне кто-то вспоминал. Меня просто списали из всех реестров, как пропавшего без вести, и занесли в списки естественных убылей общества. И это было правильно, и честно. Поэтому на душе у меня легко и тихо. Я беру свечу, помещенную в длинную консервную банку с прорезями – это мой переносной светильник. При этом свете чищу зубы, забираюсь в землянку, переодеваюсь еще раз – на сей раз в нательное трикотажное белье, и запаковываюсь в спальный мешок. 878 день закончен.
Но если вы подумаете, что я мгновенно засыпаю после утомительной дороги, то ошибетесь. Для меня такая дорога уже давно не утомительна. Мое тело привыкло к ней, оно приспособилось воспринимать такую нагрузку не более, чем ваши тела воспринимают поход в соседний магазин за пивом. Потому я лежу в своей обустроенной могиле, в совершенной темноте, и почти в полной тишине. И тогда наступает время воспоминаний. Пока я не научился избавляться от них…
Воспоминание первое
В сарайчике очень интересно. Инструменты, приборы, старый мотоцикл, и даже небольшой телескоп. У маленькой циркулярной пилы склонился мой дед. Он точными движениями распускает доску. Мне шесть лет. Я, не отрываясь, слежу, как из доски получаются белые свежие планки. Они пахнут чем-то заманчивым.
- Деда, а если палец попадет в пилу, она его отпилит? – с некоторым опасением спрашиваю я. Диск пилы кажется мне страшным.
- Конечно, отпилит. И палец, и руку, и даже голову может отпилить. Запомни раз и навсегда – инструмент надо уважать. А чтобы его уважать, надо знать, как им пользоваться. Потому запомни и вот еще что – если ты не знаешь, как им пользоваться – никогда не бери инструмент в руки. Обещаешь?
- Обещаю!
Чуть позже свежие планки под руками деда превратились в коробчатую конструкцию. В это время я вырезаю из тонкой гофрированной цветной бумаги большие прямоугольники. Бумага очень капризна, и края получаются волнистыми.
- Не торопись! – говорит дед. – Вот тебе еще одно правило – работая над вещью, представь, что ты сапер, и разминируешь, например, мост. Одно неточное движение - и все, от тебя ничего не осталось.
- Деда, а ты сколько мин сломал? – спрашиваю я, прекратив резать бумагу.
- Надо говорить – обезвредил. А кто ж их считал?
- Ну, больше ста?
- Больше, больше.
В это время со двора раздался голос бабушки:
- Руслан! Отец! Давайте обедать!
Дед распрямился, потер поясницу, отряхнул брюки, и сказал:
- Пойдем. Обед по расписанию.
Обед проглатывается мной мгновенно – мыслями я уже опять в сарайчике. Скоро произойдет то, ради чего мы с дедом работаем с самого утра. Бабушка ворчит, что б я не хватал еду, как собака. Дед обедает вдумчиво, и посмеивается надо мной. Наконец, я выбираюсь из-за стола, и несусь в сарайчик – дорезать бумагу. Приходит дед, и начинается волшебство. На моих глазах бумага и рейки превращаются в легкую трепещущую конструкцию. Сейчас, как обещает дед, она вот-вот преодолеет земное притяжение. И дед не обманул. Мы несем змей на поле. Оно начинается сразу за калиткой. Дует устойчивый весенний ветер. Я держу змея за края. Дед с неожиданной для пожилого человека резвостью бежит по тропинке среди вскопанных картофельных участков. Я отпускаю змея, и он набирает высоту. Но тут же падает.
- Деда! Он сломался? Он не полетит?
- Полетит! Куда он денется? – дед внимательно осматривает змея. – А, все ясно. Центр тяжести не там.
- А что такое центр тяжести?
- Это, сынок, точка, равновесия. Вот когда ты едешь на велосипеде, ты не падаешь. Хотя колеса узкие. А почему?
- Равновесие! – догадываюсь я.
- Точно! Вот и у змея должно быть равновесие, что бы потоки воздуха поднимали его со всех сторон одинаково. А ну, найди камешек небольшой.
Через некоторое время змей уверенно набирает высоту. Вот он уже совсем маленький. Это первое чудо полета, случившееся на моих глазах, и к которому я оказался причастен.
- Держи, но осторожно и крепко. Иначе он улетит, - дед передает мне надетый на круглую гладкую палку моток ниток. Я, не дыша зажимаю ее в ладонях. Руки ощущают живое натяжение, и легкие толчки.
- Деда! Он как будто живой! – радостно кричу я.
- Может, и живой, - улыбается дед.
Сейчас я вспоминаю это, и вижу и деда и себя с высоты, на которую поднялся наш змей. Я вижу, как внизу стоят наши маленькие, запрокинувшие головы, фигурки. А за - нами поля, леса, города – и весь остальной мир. И только теперь ко мне приходит сон. В уже него не помещаются воспоминания о том, как я, много лет спустя, по-настоящему увидел землю с высоты, под своими ногами.
Глава II
***
На несколько дней я стал освобожденным от необходимости ходить в город. Что делаю я в такие моменты своего бытия? Иногда записываю в толстую, немного разбухшую от сырости тетрадь, историю моего жизненного пути. Это не законченные произведения, это просто хронология событий, которые или повлияли на траекторию пути, или просто навсегда осели в памяти нерастворимым осадком. Я и сам не знаю, зачем это делаю. Наверное, просто от избытка времени, обусловленного свободой от всего на свете. Но уж точно не из желания затем все это опубликовать в назидание потомкам. Слишком незначительная я величина, для того, что бы считать свой опыт интересным кому-либо еще. Наверное, просто сидит во мне та самая жажда чистого листа, о которой говорил какой-то древний писатель. Тетрадь уже кончается, и надо запланировать в следующий раз покупку новой. Я знаю один магазин, где вся канцелярия стоит невероятно дешево даже в это сумасшедшее время, когда ценники в магазинах изменяются со знаком плюс чуть ли не два раза в день.
Вот еще один плюс моего образа жизни, и моего пути. Я свободен от всенародной массовой истерии по поводу очередного кризиса. Мне ни к чему с выпученными глазами в сотый раз мусолить тему всеобщего окончательного разорения. Да и не с кем ее мусолить, чему я спокойно рад. Труднее всего сейчас приходится тем, кто смог в короткий период призрачного благоденствия обрасти жирком и обзавестись привычками, основанными заданным уровнем благосостояния. Теперь всеми ими правит ледяной ужас перед грядущими лишениями. Рушатся устои, наступает изменение сознания, в нем поселяется понимание собственной ничтожности. Все это приведет к сваливанию в штопор, имя которому депрессия, неврозы, и алкоголизм. Наступает вынужденный великий пост, переживут который далеко не все.
Вы скажете, что меня тоже не минет чаша сия, хотя бы потому, что и я, пусть краями, но завязан на систему распределения материальных ценностей. И ошибетесь. Даже если у меня перестанут покупать добытый металлолом, и ни в одной забегаловке не станут кормить за помощь по хозяйству, я все равно выживу. Как? Рассказывать об этом долго и, наверное, неинтересно для вас. Потому скажу только одно – пока еще существует замкнутая экологическая система под названием «тайга», я буду жить. Потому, что я – другой бомж.
Когда надоедает заполнять тетрадные листки лезущими из меня воспоминаниями, я отправляюсь исследовать дальние территории, с каждым разом увеличивая радиус перемещения. Таким образом, порой мне достаются нетронутые ягодники, грибные места, поляны с полезными растениями, и еще много чего. Однажды я наткнулся на непонятно почему, брошенную стоянку не то туристов, не то браконьеров, не то еще кого-то. Я так и не смог прочитать по следам и приметам, что же тут произошло. На небольшом участке, среди мелкого юного соснячка, уместилась брезентовая палатка, а в ней - рюкзак, до отказа набитый консервами и полуфабрикатами типа лапши и обезвоженной картошки. Два дня я со склона горы наблюдал за этим местом. Но никто так и не пришел за своим имуществом. Принес я к себе отсюда еще и топор, котелок, моток капронового шнура, фонарик и фляжку. И по сей момент не могу я понять – что же там произошло? Может, это было убежище какого-то беглеца, пойманного при вылазке в обитаемые места, или табор черных лесорубов, прихваченных лесниками? Не знаю. Первое впечатление почему-то нарисовало картину внезапного и бесследного исчезновения хозяев всего этого добра. И продукты были, судя по маркировке, свежими, и палатка почти новая, не в полной мере испытавшая разнообразие стихий. И свежего костровища рядом тоже не было. Был выложенный булыжниками очаг, но сверху его занесло хвоей. Так что огонь тут давно не разводили. Сегодня я иду как раз в те места. Быть может, мне опять повезет.
Для перемещения по лесным пространствам у меня есть специальная обувь. Это старые берцы, со срезанными каблуками, и с подошвами, оклеенными толстым слоем войлока. Такие ботинки не оставляют следов ни на хвое, ни на земле. Мои следы не надо видеть никому. Я иду сейчас по склону сопки, одной стороной уходящей на почти километровую высоту, а второй – к берегу реки. По дороге мне встречается знакомый обширный горельник – но лес тут явно никто не тушил. Он погас от июльских дождей. На следующий год после пожара я каждую неделю собирал здесь урожай рыжиков. И в те дни у меня был роскошный стол. Такого вкуса, как у шашлыка из свежих рыжиков, больше нет ни у одного блюда на Земле. Впрочем, я начинаю проваливаться в болото местечковой литературы, сотни томов которой и без меня посвящены багуловым сопкам, отблескам костра, туманам над рекой, и вкусу даров леса. Все это – удел домашних романтиков, выбирающихся за пределы квартиры пару раз в год, и потом строчащих массивные воспоминания под журчание унитазов и шипение колет на сковороде. Как правило, воспоминания эта перенасыщены прилагательными, в них рассыпаны уменьшительно-ласкательные суффиксы, и они утыканы нелепыми сравнениями. Для меня же такая вылазка – не романтика, а необходимая составляющая моего быта, как для вас – вылазка в продуктовый магазин.
В этот раз на месте обнаружения брошенной стоянки пусто. И костровище осталось нетронутым. Сюда больше никто не приходил. Сегодня я иду дальше. Спустившись к берегу, я немного отдыхаю, споласкиваю лицо речной водой, и обнаруживаю неведомую мне тропинку. Она забирает от берега в распадок, и по ней я поднимаюсь на соседний хребет. А здесь, действительно, когда-то уже поработали черные лесорубы. Лесоповал, размером примерно с пять футбольных полей, завален отпиленными верхушками сосен, и утыкан пеньками. Везде во множестве валяются консервные банки, пластиковые канистры из-под масла, упаковки от лапши, обрывки полиэтиленовой пленки, бутылки из-под водки, и прочий хлам. Но для меня лично тут не все является хламом. Я выбираю пару канистр и приличный кусок полиэтилена. Все это умещается в рюкзаке.
Земля вокруг разворочена траками трелевочников. Я вижу в сосновой чаще просеку, и соображаю, что лес вывозили зимой, по льду реки.
А найденная мной неизвестная тропинка ведет дальше. Она завершает подъем между двух вершин хребта, и выводит на обширную пустошь. Здесь все поросло мелкими березками и осиной. Осенью надо наведаться сюда за подосиновиками. Попутно я отмечаю изобилие земляничных усиков среди камней. Может, и с ягодой повезет.
Тропика начинает петлять между гранитных валунов, и пустошь внезапно прорезает избитая лесная дорога. Она тянется между точками востока и запада. Я иду по ней, ловя всевозможные звуки: судя по грунту, тут проехала грузовая машина не позднее, чем три дня назад. В это же время, отметив положение солнца на небе, я вычисляю, что иду уже три часа. Значит, от моего убежища до этих мест примерно двенадцать километров.
Дорога резко спускается вниз. И тут с точки перевала я вижу какие-то строения. Их силуэты пока лишь обозначены за высоким кустарником. Но уже отсюда различим явно новенький забор из зеленого профлиста. Я ухожу с дороги, и двигаюсь параллельно ей по лесу. Теперь строения остаются по правую руку – с подветренной стороны. Я сбавляю скорость, и ступаю так, что бы ни одна ветка не попала под ноги. В этой тишине ее хруст будет подобен пистолетному выстрелу.
Теперь до зеленого забора остаются не более двух сотен метров. Сперва сознание отмечает редкий лай собак. Объект обитаем. Хорошо, что ветер дует с его стороны – сторожевые собаки на такой дистанции запросто могут учуять постороннего. Ближе подходить опасно. Я замечаю сосну с мощным стволом и раздвоенной верхушкой – когда-то давно в это дерево ударила молния, и потому оно пустило два новых ответвления. Я скидываю рюкзак, прячу его между валунами, и лезу вверх. В месте раздвоения ствола – удобная ложбина для наблюдателя. Отсюда просматривается часть территории за забором. Я вижу ГАЗ-66 с брезентовым тентом на кузове, полевую кухню, несколько бочек, и навес. Под ним уместились стол и лавки. У кухни возится мужик в старой военной форме, советского образца, без погон и других знаков отличия. Когда я работал на золотых приисках, мы массово, за копейки, скупали такую же форму в войсковых частях для спецовок рабочим.
Мужик готовит еду. Труба полевой кухни выталкивает из себя небольшие порции синеватого дыма. Больше я никого не вижу, и потому лезу еще выше. С новой позиции мне открывается большая армейская палатка, рядом палатка поменьше, и развалины зданий. Судя по всему, раньше тут была или радиолокационная станция, или батарея ПВО. Вот показались еще два человека в такой же форме. Они тащили в сторону палаток что-то в брезентовом свертке. Судя по походке, сверток был довольно тяжел. А вот и третий показался за ними. Этот был одет в современный камуфляж. На его плече висел карабин «Сайга». Двое дотащили сверток до небольшой палатки, и сгрузили его, облегченно выпрямившись. Подошел вооруженный человек, заглянул в палатку, и оттуда выбрался четвертый обитатель лесного объекта - лысый, большой, с массивным животом. Он присел на корточки над свертком, потом поднялся, что-то сказал камуфляжному, махнув рукой. Двое в старой форме опять взяли сверток на плечо. Камуфляжный прихватил лопату, и все трое двинулись в противоположную от меня сторону. За ними увязалась крупная собака, похожая на кавказскую овчарку.
Я наблюдал за объектом еще минут пятнадцать. Больше ничего не происходило, не считая возни человека у полевой кухни. Я пытался определить размеры огороженной территории, и направление ее дислокации. Но для этого пришлось бы поменять точку наблюдения. Я решаю, что мне это не надо, и записываю в карту своей памяти место, как опасное для посещения. Немного удручает то, что до моего убежища не так уж и далеко. Я спускаюсь вниз, беру рюкзак, потом отклоняясь подальше влево, огибаю пустошь, и берегом реки ухожу к себе. Анализировать полученную информацию неохота. Я только думаю, что в брезентовом свертке явно был труп. Значит, в горах работает какое-то нелегальное предприятие. Может, его работники заготавливают лес по другую сторону хребта. Может, там промывают и обрабатывают кислотой золотосодержащую породу. В любом случае, появляться мне тут нельзя.
***
Следующий день принес первый настоящий весенний дождь. Он приходится очень кстати – вчера на закате ветер принес запах гари, а распадок с источником стало затягивать сизой пеленой. Лесной пожар – главная проблема для моего существования. Если он придет сюда – придется спешно эвакуироваться, и искать столь же удобное место, а затем начинать все с начала. Но дождь льет монотонно и длительно, так, что даже нельзя развести небольшой костер. Потому я обхожусь обедом из холодной тушенки, оставшимся чебуреком и ключевой водой. Все прочее время я дремлю в своей могиле, и посреди дремоты опять приходят воспоминания.
Воспоминание второе
Свежее и ясное сентябрьское утро. Я, первоклассник, выхожу из школы. Сегодня у нас всего два урока. У ворот школы на меня двигается пацаненок моего возраста и роста. У него черные волосы, и густые брови. Внезапно пацаненок что-то говорит мне на непонятном языке. Я думаю, что он дразнится, и отвечаю ему на только что придуманной мной тарабарщине. Пацан начинает толкаться, и хватать меня за руки. Через секунду мы уже сцепились и стали валяться по песку школьного двора, стараясь положить друг друга на лопатки. Какая-то уверенная сила расцепляет нас, и поднимает меня с земли. Это взрослый парень – такой же чернявый, как и тот, с кем мы только что катались. Он разводит нас на расстояние вытянутой руки, и назидательно произносит:
- Драться не надо. Надо дружно играть!
Мы и сами уже не понимаем, из-за чего сцепились. Пацаненок отряхивает широченные штаны. Я хлопаю об колено свою кепочку. При этом мы косимся друг на друга. Взрослый парень уходит.
- Я знаю, где яблочек мороженных много растет, - вдруг говорит пацан. Пошли?
- Пошли!
Так началась моя дружба с Грихой.
Гриха был цыганом. Тогда цыгане селились недалеко от школы, в типовых двухквартирных домиках. Их так и называли – цыганские дома. Рядом стояла старая водонапорная башня. Одноклассник Вадя рассказывал, что там внутри есть комната, куда молодые цыгане водят своих девок. Грихина бабка – старая живописная цыганка была известна всей округе – каждое утро она ходила с пятилитровым бидоном в магазин «Мясо-молоко». А парень, разнявший нас, оказался Грихиным двоюродным братом. Он с приятелями порой наведывался в школу, и продавал там старшеклассникам жвачку, пластинки и другой мелкий дефицит. Старшеклассницы заглядывались на рослого красивого брюнета в неизменной черной блестящей рубахе, и узких джинсах. Цыгане в школе не учились.
Я никому не рассказывал о моей дружбе с Грихой. Цыгане существовали своим, замкнутым миром, и их обитание рядом с нами обросло комом обывательских легенд и сплетен. Я каждый день, после школы, заходил в грихин двор. Его бабка немедленно усаживала нас за стол на солнечной деревянной веранде, и наливала по тарелке супа. Только после этого мы уходили со двора.
Гриха первым показал мне город. Порой мы забирались в такие уголки, о которых я и не подозревал. Гриха везде был своим. Иногда же бабка посылала Гриху за водой. Мы возили ее в бидонах на тележке с колонки. Колонка располагалась кварталом выше. Мы впрягались в тележку, как два пони, и, пыхтя, двигали ее по песчаной улочке. А на колонке долго пили воду, и устраивали запруды. Вниз тележку катить было тяжело – она тянула нас под уклон, и мы изо всех сил упилась ногами. При этом мы смешили друг друга.
- А прикинь, мы щас такие тележку отпустили. Она – аааанннь! – вниз по улице, - импровизировал Гриха, - а там мужик такой в «Жигулях» сидит. Увидел, что на него бидоны едут, испугался и убежал. А мы такие хоба-на, в «Жигуль»! И поехали на Кенон купаться.
- А если зимой, то тогда куда? – подыхал я от смеха.
- А все равно – аааанннь на Кенон. На льду кататься! – у Грихи всегда были варианты.
Первые мои летние каникулы были заполнены нашей дружбой. Мы с Грихой методично обшаривали городские территории в поисках пустых бутылок. Мы мыли их на той самой колонке, и потом сдавали в магазины, или в пункт приема. Заработанные деньги мы складывали в бумажный кулек из-под сахарного песка, и прятали его у Грихи во дворе, за сараем. Мы копили деньги на совершенно необходимые нам вещи – ласты, маску, и трубку для ныряния. Весь набор стоил около пяти рублей – гигантскую по тем временам сумму. Нам надо было торопиться – в конце лета Гриха с родней собирался в далекую Румынию.
- Пошли с нами! - горячо убеждал меня Гриха. – Ты ведь тоже цыган. Только рыжий.
Я, и, правда, всерьез задумывался о том, что бы уйти с цыганами. Я тогда рос вне привязанности к семейному кругу, который, то смыкался, то размыкался из-за непростых отношений родителей.
В Румынию Гриха не попал. И все из-за наконец-то купленного нами снаряжения для ныряния. Когда все был куплено, и мы уже договорись утром поехать на Читинку, что бы испытать его, я был наказан за драку с соседским пацаном. Его мать нажаловалась моей, и меня на сутки лишили свободы. Гриха долго свистел под балконом. Потом, узнав о моем аресте, он не выдержал, и рванул на Читинку сам. Гриха нацепил маску, и нырнул возле моста. Под водой прятался смытый прошлогодним паводком бетонный блок. Гриха сломал основание черепа, и умер мгновенно. Его посиневший трупик нашли через два дня – он зацепился за кусты ивы на Острове. Я увидел незнакомого Гриху в гробике посреди его двора. Это было мое знакомство со смертью. Потом мы везли гробик в автобусе на кладбище, а когда вернулись, грихин дядя (родителей у него не было) повел меня к ним домой – на поминки. Там мне налили крошечную рюмочку сладкого красного вина. И когда цыгане внезапно запели какую-то красивую и грустную песню, я громко разревелся. В начале осени цыгане ушли, и в этих домах поселились другие люди.
***
Дожди, прерываясь на короткие затишья, шли три дня. Пора было пополнять припасы. Теперь я шел по утреннему свежему лесу, и вдыхал сырые запахи земли и молодой зелени. Но воспоминания о недавно виденном объекте, и страшном брезентовом свертке периодически заставляли меня напрягаться.
В городе все прошло по отработанной схеме – я продал гирьки перекупщику, опять выслушав его наставления насчет меди и аккумуляторов, потом заработал пайку в забегаловке у Далера, и двинулся назад. Вот только оптовый магазин сегодня не работал. Я решил купить продукты в палатке, которая с мая по сентябрь работала в дачном кооперативе по пути к моему месту обитания. Я купил там лапшу, растительное масло, что бы жарить лепешки, и банку тушенки. В это время у палатки остановилась маршрутная «Газель». Среди выгрузившихся пассажиров я отметил невысокую светловолосую женщину в голубом джинсовом костюме. Лицо ее – бледное, без признаков косметики, было отмечено знаками постоянной усталости. Женщина тащила тяжелую сумку, и еще клетчатый баул. Я не знаю, что заставило меня догнать ее.
- Давайте, я вам помогу, – предложил я.
Она согласилась сразу, легко, и даже как-то суетливо.
- Ой, давайте. Думала, что уже никогда не дотащу все это.
Я взял баул. Сумку мы понесли вдвоем.
- Что ж вы такие тяжести таскаете?
- А некому больше. Дача от родителей осталась. Думали продать. Да кому она тут нужна? Все хотят ближе к городу.
- Ну да. Бензин нынче дорог. Не наездишься.
- А у нас и машины нет. Электричка раз в день ходит, да и идти от нее далеко. А в маршрутку еще не всегда и залезешь. Но бросать тоже жалко. Да и на зиму овощи и картошка очень не лишние.
Мы знакомимся. Женщину зовут Неля. Она работает учительницей – преподает русский язык и литературу. Я отмечаю ее ровный тон голоса, совсем не присущий профессиональным педагогам с большим стажем. Дача Нели стоит почти на окраине поселка. Мы добираемся до нее за полчаса – с остановками на отдых.
- А вы тоже с дач?
- Нет. Дачи у меня нету. Я просто так, турист.
- Ой, как неудобно. У вас, наверное, выходной. А я вас запрягла, – виновато улыбается Неля, жмурясь от солнца – мы вышли на открытое место, где кончилась тень от прибрежных кустов.
- Нет, я в отпуске, так что вопрос времени для меня не важен.
- Ну, тогда пойдемте, хоть чай попьем. Спасибо вам больше.
В маленьком домике пахнет пылью и книгами. Их тут очень много. Это все старые советские издания. Большинство - с дурацкими названиями, типа «Тревожный рассвет над Поротью», или «На дальних рубежах».
- Вот, вывезла потихоньку сюда всю эту макулатуру. Думала в печке сжечь, а рука не поднимается.
Я нахожу в стопах книг «Очерки бурсы» Помяловского и «Утренние прогулки» Воскобойникова. В детстве я любил обе эти книги. Точно такие же издания были и у меня. Я спрашиваю разрешения взять книги на время.
- Ради бога, забирайте. Мен тоже нравились «Очерки бурсы». Пока не пошла работать в школу, – говорит Неля и умолкает, возясь с заваркой и посудой.
Потом мы пьем чай на улице, на скамейке у старого обеденного стола. Неля выставляет печенье, сахар, и мелкие сушки.
- Вы угощайтесь. Мне так неловко.
- Вы часто бываете тут?
- Не очень. Выходной - раз в неделю. Надо все успеть. Сегодня вот вырвалась, потому, что три дня праздничных.
Я вспоминаю, что началась череда майских знаменательных дат, с гуляниями на площади и салютом.
- На завтра договорилась с братом, что бы картошку привез. Сажать пора. Как раз дождик землю промочил хорошо.
- А что ж вам никто не помогает?
- Брату некогда, он таксист, у него трое детей и жена не работает. Да и просить неохота.
- А муж?
- А, – обреченно машет Неля рукой, - ему эта дача сто лет не нужна. Он так и сказал – не продашь, ковыряйся там сама. Сыну тоже все это неинтересно. У него своя компания. Сейчас вот с друзьями уехал на все выходные.
Участок у Нели совсем маленький – не больше четырех соток. На всем лежит признак отсутствия умелых практичных рук. Три гряды с малиной, несколько кустов смородины, маленький парничок с прорванной во многих местах пленкой, овощные грядки, контуры которых кое-как поддерживают полусгнившие доски, дощатые будочки летнего душа и туалета – вот и весь окружающий нас ландшафт. Забор тоже ветхий, и изрядно наклонился в сторону улицы. Два-три хороших ветреных дня, и он обязательно упадет.
Неля замечает, что я осматриваю участок и поддакивает:
- Вот, сами видите, как все запущено. А что я одна могу сделать?
Во мне быстро зреет инстинктивно пришедшее решение. Впереди лето. И я запросто могу приходить сюда помогать Неле. В обмен я буду иметь гарантированный обед. А еще Неля начинает мне нравиться своей непосредственностью, и спокойствием. В ее голосе нет истеричных, или делано-смешливых интонаций. Потому я предлагаю уже завтра помочь ей с картошкой.
- Ой, Руслан! Мне очень неловко. Это вам из-за меня придется ехать сюда.
- Не придется. Я же в поход пошел. Как раз до завтра. Переночую сегодня у костра – давно мечтал. А завтра приду, и мы за пару часов управимся. Скажите, когда вы приедете?
- Брат к девяти утра обещал. Ну, значит, примерно в десять будем.
- Договорились.
Я ловлю на лице Нели остатки недоверия – и в этом она права – мало ли, кто я такой, и с какой целью предлагаю ей внезапную, но такую необходимую помощь. Но я вежлив, учтив, и произвожу впечатление добропорядочного одинокого холостяка средних лет. Она и подумать не может, что я бездомный. Ведь я – другой бомж.
***
Все-таки нельзя полностью опровергнуть аксиому невозможности существования в обществе с одновременной свободой от него. Даже в режиме моего отшельничества я продолжаю принадлежать к обществу. Сегодняшнее знакомство с Нелей – достаточное доказательство этому. И сейчас, когда я иду к своему убежищу, я думаю, что причины идеи работы на ее участке - это не только одно из решений задачи по выживанию. Это еще внезапно возникшая потребность простого незатейливого общения. Такое общение не налагает никаких обязательств, и не втягивает меня в социум целиком. У меня есть и еще одна сверхзадача. Если я подружусь с Нелей, то, возможно, мне удастся договориться с ней о моем пребывании в ее даче зимой. Две прошлых зимы я провел именно так – находил людей, нуждающихся в помощи, а потом договаривался об охране дачи вне сезона. Оплаты я не просил, но хозяева сами оставляли мне запасы продуктов. Я, став бомжом, ни разу не представил себя, ночующим в подвале, или в теплотрассе. Я был готов даже к зимовке в землянке – там было спокойнее и чище. А еще я надеялся, что простая и монотонная работа наконец–то освободит меня от постоянных ненужных провалов в воспоминания. Я устал постоянно возвращаться в прошлое.
Я шел по лесу, весьма довольный новыми обстоятельствами, отмечая легкость в голове. Где-то в самых глубоких слоях сознания появилось пока еще неустойчивое предчувствие очередных перемен в жизни. Это предчувствие вызывало картины предполагаемого будущего. И только благодаря привычке отмечать все изменения на окружающих меня территориях, я сумел заметить у ручья, в сплошном массиве шиповника что-то явно лишнее, не принадлежащее к этому ландшафту. Я мгновенно пригнулся, перебежками занял место наблюдения за кустами, и стал вглядываться в то, что заметил.
Это был лежащий без движения человек, одетый в старую советскую военную форму…
Глава III
***
Вы никогда не задумывались о том, как человек становится лицом без определенного места жительства? Встречая в городе этих дурно пахнущих, грязных существ, вы задерживаете дыхание, и стараетесь пройти мимо, как можно быстрее. И не осознаете их такую же причастность к роду человеческому, какая есть у вас.
Сейчас уже почти не осталось бомжей, которые очутились на улице в пресловутую смуту 90-х годов. У обывателя имеется стойкое мнение, что в разряд бездомных попадают те, кто пропил свои жилища. И тут вы ошибетесь. Во-первых, таких случаев, на самом деле, было не так уж и много. Во-вторых – все эти жертвы приватизации жилья уже давно окончили свой земной путь. Ведь средняя продолжительность жизни бомжа редко превышает пять – шесть лет. Жесткие законы естественного отбора существуют и тут. Иначе количество бездомных давно бы превысило критическую величину.
Сейчас в бомжи попадают бывшие зэки, которых давно никто не ждет на воле. Бомжами становятся приехавшие на заработки в Забайкалье обитатели других регионов, загулявшие после расчета. Переходят в категорию бездомных спившиеся бывшие отцы семейств, изгнанные супругами из квартир. А еще - вчерашние детдомовцы, и те, кто бежал из беспросветного захолустья забайкальской глубинки. Этих среди бомжей больше всего. Доведенные до стадии бытового безумия, жители обесточенных, отрезанных от всех признаков современного мира деревень, они или бросают свои дома, или, если очень повезет, продают их за бесценок на дрова, и прибывают в Читу налегке, с одной сумкой, и двумя пакетами. Они надеются обрести здесь источник дохода и место обитания. Бывает, что и находят. До начала войны с Украиной в городе, как и во всей стране, существовали некоторые перспективы, потому, что медленно, скрипя, но все же проворачивалось колесо экономики. Те, кто пошустрее, устраивался на любую имеющуюся вакансию, вцеплялся в нее зубами, и затем, потихоньку, перетаскивал в Читу своих родственников. Но в большинстве случаев новоявленных горожан губили примитивные соблазны. И после первой - второй зарплаты, огромной по деревенским меркам, такой вот будущий бомж пускался в мрачный отчаянный загул. В итоге - потеря работы, съемной квартиры, и быстрый спуск по ступеням социальной лестницы.
Но я опять увлекся. Вам явно неинтересны эти примитивные социологические исследования. И, правда, почему я вдруг задумался о бомжах? Мне нет до них никакого дела. Ведь я – другой бомж. Но сейчас, рядом со мной, находился новый персонаж моей истории. Вчера, убедившись, что тело под кустами неподвижно, а рядом нет признаков присутствия кого-то еще, я приблизился к нему. Человек был жив. Он потерял сознание, когда наклонился к ручью, что бы попить. Сейчас он лежал на боку, и одна рука полоскалась в воде. Ниже ребра старая армейская хэбэшка потемнела. Это была кровь. Но пульс раненого отчетливо прощупывался, и дыхание было допустимо нормальным. Оставлять раненого здесь было не в моих интересах. Без помощи он умрет. На труп рано или поздно наткнутся захожие туристы или грибники, вызовут полицию, а та может устроить прочесывание местности. И я буду первый, кто станет подозреваемым в убийстве.
Я вынул из рюкзака нож, перевернул раненого на спину, расстегнул гимнастерку и разрезал намокшую кровью майку. Незнакомцу повезло, как в дурацких детективах – когда герой с лицом мужественного идиота говорит: «Пуля прошла навылет». Сейчас был тот самый случай. Повезло, что стреляли в него не из «Сайги», которую я видел сегодня у бойца на странном объекте. Здесь явно была рана от нарезного оружия, скорее всего – от СКС. 12 калибр «Сайги» да еще с картечью просто разворотил бы весь бок, вырывая куски мяса. А мощная пуля калибра 7.62 от карабина Симонова, вошедшая в тело явно со спины, просто прошила кожу на боку, чуть хватив мышечные ткани. Передо мной стояла простая практическая задача – доставить тело до моего убежища. В тот момент я не думал, что потом мне с ним делать. Я зачерпнул в пригоршню воды, и стал лить на голову и лицо раненого. Он замычал, задергал головой и как-то утробно застонал.
- Ой, бля…больно.
- Мужик, ты меня слышишь?
В ответ он еле кивнул.
- Тебе тут лежать нельзя. Найдут. Но я не дотащу тебя один. Тебе придется встать.
Я еще долго говорил ему разные побудительные предложения, полагаясь больше не на смысл, а на тон. Именно интонации в таком случае оказывают стимулирующее действие на сознание. Наконец, мне удалось напоить его из фляжки, и вот он уже зашевелился. Морщась, невнятно матерясь, и стеная, человек встал на четвереньки, чуть не рухнул лицом в землю – но я поддержал его. Потом, обхватив меня за шею, он оперся ногами о землю.
Я проклял все, пока мы тащились по склону горы, отдыхая после каждых десяти шагов. Я проклинал себя, незнакомца, весь этот дурацкий новый поворот моего пути, тайгу и горы. Раненый вдруг особенно громко застонал, обмяк и рухнул на землю. У меня уже не было сил держать его. Я отволок тело за кусты багульника, и рванул в землянку. Там я достал из-под нар найденную в прошлом году брошенную палатку, и побежал обратно. Незнакомец опять был без сознания. Я аккуратно перевалил его на полотнище, и поволок палатку по гладкой хвое. Это было тоже тяжело, но теперь я перемещался куда быстрее. Через час мы были возле землянки. Теперь надо было действовать быстро, и продуманно. Я снял с раненого хэбэшку, полностью разрезал и стащил майку. У меня в леднике под нарами хранился специальный неприкосновенный запас. В нем была пара бутылок водки. Водка хранилась тут давно – я иногда растирался ей при первых признаках подкрадывающейся простуды.
Я промыл оба отверстия в теле, затем затампонировал рану пропитанной водкой марлей, и сделал тугую повязку. По идее, надо было зашить пулевые отверстия, но пока стоило продезинфицировать полость. Тащить раненого в землянку сейчас смысла не было. Я устроил ему лежанку из своего матраца, палатки, и накрыл его расстегнутым спальником. Через какое-то время он пришел в себя.
- Больно. Жжет! – еще слышно сказал он.
- А ты как думал? Молись, что пуля в теле не осталась. Я б ее точно не мог вытащить.
Я говорил с ним теперь ровным спокойным тоном, удерживая его сознание от провала в беспамятство. – Теперь терпи. Мне надо тебя заштопать.
- Штопай. Похер. Главное мне свалить отсюда побыстрее. И тебе тоже. Они будут искать.
Я не стал спрашивать, кто такие «они». И так было все ясно – мой нечаянный пациент был беглецом с объекта, обнаруженного сегодня.
Я принес нитки с иголкой – все это было в моих запасах. И порадовался, что догадался когда-то вместе с простыми нитками, запастись еще и шелковыми. Сейчас я уже и не помнил – зачем я это сделал.
Я вымочил в водке иголку и нитки. Потом дал выпить грамм пятьдесят раненому – он с трудом сделал только один глоток – остальная водка вылилась изо рта на подбородок.
«Война никогда не оставит меня. Она заразна, и имеет рецидивы», - подумал я, и больше думать было некогда. Скоро световой день закончится. Я стал зашивать раны, восстанавливая в памяти опыт из, наверное, уже позапрошлой жизни. Та жизнь осталась в шести тысячах километрах отсюда, тоже в горах, но голых, горячих, покрытых только едкой пылью и камнями. Там я видел, как людей зашивали вот такими простыми иголками и нитками.
Раненый дергался и коротко вскрикивал. Его крики подгоняли меня. Руки действовали сами, полностью восстановив моторную память. Наконец оба отверстия были схвачены неровными, но плотными стежками. Я еще раз промыл зашитые места, и забинтовал раненого поперек живота. Теперь надо было ждать кризиса, и его исхода. Больше от меня ничего не зависело. Я быстро спустился к реке, ополоснулся, смывая уже высохший пот, затем там же, на берегу нарезал ивовой коры. Скоро она должна пригодиться. Пока совсем не стемнело, я кипячу воду, и делаю отвар из листьев дикой малины, смородины и земляники.
***
Трясти раненого стало примерно черед пару часов. В это время я уже перетащил его в землянку и затопил там печку. Я устроил больного на нарах. Для себя пришлось сделать подстилку из палатки. В запасе у меня был парацетамол и пенталгин. Я растолок эти таблетки в порошок, взболтал смесь в стакане с водой, и осторожно влил ее в рот незнакомца.
На вид ему было не больше тридцати лет. Он производил впечатление человека, когда-то физически крепкого, а потом долгое время явно недоедавшего. Потому я надеялся, что сердце выдержит нагрузку. Тем более, что рана не успела сильно воспалиться.
Промаялся я с ним почти до рассвета. Потом он выдал проливной пот, и пришел в себя.
- Тебя как звать-то? – спросил я.
- Женя.
- Я Руслан. Будем знакомы. Ну, Женя, как ощущения?
- Сейчас лучше.
- Рана болит?
- Ноет.
- Есть хочешь?
- Нет. Пить.
Я напоил его отваром из листьев. Вскоре у него опять полезла температура, но это уже был не лихорадочный жар, а нормальная реакция организма. Кажется, вчера я все сделал правильно. Впрочем, прошло слишком мало времени, что бы делать точные выводы. Теперь встала другая проблема – меня сегодня будет ждать Неля. И я никак не мог не прийти. Не только потому, что уже выстроил планы насчет будущей зимы. В конце концов, таких дачников, нуждающихся в помощи, и в стороже, можно было найти помимо нее. Но меня почему-то уже тянуло к ней. Впрочем, слово «почему-то» было сейчас сказано зря. Неля мне нравилась. Мне было ее жалко. Я не мог не сдержать обещания. В принципе – кто такой, этот найденный мной раненый Женя, что бы ради него попуститься Нелей? Но я уже впустил в свою жизнь и его, и теперь отвечал за свой поступок.
Я выбрался из землянки. Судя по Солнцу, было почти восемь часов утра. В два оставшихся часа надо понаблюдать за раненым, и обеспечить его всем, что ему сейчас может понадобиться, конечно, в пределах ассортимента моих запасов. Я побрился и почистил зубы у самодельного умывальника из пластиковой бутылки. Затем вернулся в землянку. Женя не спал.
- Слушай. Я сейчас не буду спрашивать, что у тебя случилось, откуда ты взялся, и все такое. Скажи только одно – тебя будут искать?
- Будут. Наверное. Но я вчера следы попутал им. И табака насыпал. Однако, они сбились – иначе сейчас уже тут были.
- Послушай теперь меня. Мне скоро надо уйти. На несколько часов. Землянка эта хорошо замаскирована, найти ее очень трудно. Я тебе оставляю – смотри сюда: питье, таблетки, выпьешь их, если колбасить начнет опять. Вот хлеб, и консервы. Курица. Лучше будет - поешь. По нужде – в это ведро. Лежи, спи. Не выбирайся. Вернусь, будем думать, что делать дальше.
- А у тебя телефон есть?
- Нет. А что, есть кому звонить?
- Да. Меня, наверное, в городе ищут. Хотя уже год прошел, как я пропал. Но все равно, попробуй, а?
- Ладно. Говори номер. Может, найду, откуда позвонить.
Раненый Женя диктует мне номер. Приходится жертвовать одной из немногих оставшихся тетрадных страниц.
- Это телефон моего брата. Зовут Артем. Артем Томин. Скажи, что я жив, и что бы он забрал меня отсюда.
- Не обещаю, но попробую. Ты инструкции запомнил?
- Да.
- Давай-ка раны твои посмотрим, и перевязку сделаем. Терпи, сейчас будет немого больно.
Я аккуратно отмачиваю и сдираю присохшую повязку. Нагноения нет – это главное. Но раны воспалены. Вот тут и пригодилась ивовая кора, которую я срезал вчера. Она уже просохла. Я истолок ее в порошок. Сейчас я посыпаю им оба зашитых отверстия. Это – одно из самых сильных антисептиков, которые можно получить в тайге. Я кладу свежую повязку. Все, мне пора идти.
- Ну, и на всякий случай - если все-таки тебя тут найдут, оставь условный знак. Например, вот эту миску кинь под нары. А на столе сделай царапину. Тогда я буду знать, куда тебя увезли.
- Да если найдут, вряд ли уже повезут куда-то. Завалят прямо здесь. И зароют в твоей землянке.
- Ладно. Будем надеяться, что все обойдется. Мне пора.
- Это… спасибо тебе. Ты ведь мне жизнь спас.
- Не думай об этом. Вечером все расскажешь.
***
Я иду в направлении поселка. Теперь лес не кажется мне моим домом. Он стал враждебным и подозрительным. Я стараюсь идти, как можно тише, выбирая для передвижения заросли кустарника. Заодно я осматриваю местность, пытаясь найти приметы посещения ее посторонними людьми. Но пока вокруг все чисто - никаких следов нет. Я не думаю о том, что же происходит там, а горах, на странном объекте. Для выяснения будет вечер. Сейчас мне надо вести себя так, что бы Неля ни о чем не догадалась. Я должен быть спокоен.
А Неля уже на даче. Возле калитки стоят два куля с картошкой. Я отмечаю, что Неля немного преобразилась – сегодня на ней есть некоторые количество косметики, и с волосами она тоже явно поработала. Неля кажется куда более привлекательной, чем вчера. Она соответствует этому весеннему утру. И я понимаю, что это преображение связано со мной. Мне приятно.
- Доброе утро!
- Здравствуйте, Руслан!
- Ну что, приступим? Где инструмент?
- Нет-нет, подождите. Так не пойдет. Сперва я вас чаем напою. Я пирожков напекла с вечера.
В ее голосе – извечный женский инстинкт. Давно уже я не слышал подобных интонаций, адресованных мне.
Мы пьем чай. Я воздаю должное пирожкам, как отвыкший от домашней пищи солдат первого года службы. Пирожки, и, правда, вкусные – особенно те, что с молотой черемухой.
- Вы кушайте, кушайте!
- Все, спасибо. С переполненным желудком работать не очень хорошо.
Неля ведет меня к сарайчику. Я выбираю штыковую лопату, и затачиваю края найденным тут же куском точильного камня. Для начала будущее картофельное поле надо перекопать – осенью этого никто не делал.
Я работаю с удовольствием. Тело соскучилось по вот такому простому труду. Все-таки я не выпал до конца из мира простых человеческих радостей.
Потом я выкапываю лунки, а Неля бросает в них картофелины. Остается забросать лунки землей. Когда Солнце пересекает полуденный меридиан, работа заканчивается.
Потом я, по еще вчера намеченному плану, занимаюсь забором. Ремонт получается аховый – новых досок и столбов у Нели нет. Приходится подпирать ограду жердями. На какое-то время забор застрахован от падения. Но потом надо будет заняться им серьезно. Все эта возня всерьез затягивает меня – я только краем сознания, временами, думаю о том, как там сейчас мой раненый гость. В это время я привожу в порядок кран летнего водопровода – воду уже дали. В финале происходит замена пленки на парнике – очень кстати пришелся кусок полиэтилена, найденный вчера на бывшей делянке черных лесорубов. Неля только разводит руками от удивления – она не ожидала от меня такой активности.
- Вы просто… у меня нет слов, Руслан. Мне очень неудобно. Я ваш отпуск нарушила.
- Напротив, скрасили. Физический труд – тот же спорт. Так что не отказывайте мне и дальше в этом удовольствии.
- Да тут, если честно, работы на все лето…
- Просто замечательно. У меня очень большой отпуск.
- А если не секрет, где вы работаете?
Я ждал этого вопроса. И потому легенда была готова еще вчера.
- Я геофизик. Девять месяцев провел на севере. На научной станции. Теперь вот все лето буду отдыхать.
Тема геофизики появилась не случайно. Я, действительно, имел представление об этой науке – еще в старших классах мой дядька брал меня с собой на лето в такие экспедиции. Потом я даже хотел поступать в университет, но после армии мой путь свернул с намеченной колеи, и рванул по бездорожью непредсказуемости. К тому же Неля, как гуманитарий, не сможет уличить меня в возможных неточностях. Признаться ей в том, что я бомж, конечно, придется. Но это произойдет, когда она привыкнет ко мне.
- Это, наверное, очень интересно? – спрашивает Неля.
- Очень. Земля воспринимается нами, как живой организм. А мы занимаемся его диагностикой.
- И как вас только жена отпускает в такие экспедиции. Все-таки почти на год.
Оп! А это уже явная разведка боем. Ай да Неля! Впрочем – она молодец. Надо сразу расставить все точки.
- Потому у меня нет жены. Была когда-то, очень давно. Но теперь я один.
- А почему отпуск вы проводите в лесу? Ведь вы и так постоянно работаете на природе.
- Я не люблю город, шум, скопище людей. И вообще цивилизацию.
- Ну, тут я вас понимаю. Сама с удовольствием уехала бы куда-нибудь в экспедицию. Вам там никто не требуется? Например, поварихи?
- Увы. У нас очень суровые условия. Потому коллектив только мужской.
- Жаль. Мне моя школа уже поперек горла стоит.
- Не любите свою работу?
- Когда-то любила. Пока не началось все это, ну, вы понимаете.
Я понимаю ее – Неля имеет в виду тот общероссийский бардак, который уже принял форму государственного строя. В нем учителя находятся ненамного выше по положению и статусу, чем, например – я.
- А сменить профессию не думали?
- Уже поздно. Да и куда с моей специальностью? Не в продавщицы же идти? Нет, вы не подумайте, я против продавщиц ничего не имею против, – торопливо оправдывается она, словно продавщица – это я и есть. – Просто там тоже надо иметь и навыки, и опыт. Я в первый день могу все разорить. Со счетом, с цифрами у меня совсем плохо. Руслан, а что вы так на меня смотрите?
Я только сейчас увидел себя со стороны, неотрывно смотрящим на Нелю – и явно любующимся ей.
- Нет, ничего, просто давно не разговаривал со спокойными умными женщинами. Я же говорил, что у нас коллектив сугубо однополый. Давайте-ка посмотрим, что еще можно сделать?
- Нет-нет. Все, на сегодня хватит. Вы и так сделали столько, сколько я бы за неделю не сделала. А вернее – никогда. Особенно - забор.
- Забором капитально я займусь позже. Надо достать доски, бревна, ну и все прочее.
- Ой, это сейчас не по моим доходам. У меня мужа сократили. Сидит дома. Думала – хоть тут будет мне помогать. Нет, уткнулся в компьютер, сидит в танки играет. В сорок пять лет.
- А работу поискать?
- Пытался. Сунулся туда–сюда пару раз. На этом все. Уже год так живем.
- Да, невесело. Ну, насчет стройматериалов я подумаю. Может, что-нибудь удастся сообразить.
- Руслан, ну, нет слов. Вы такой мужчина… - Неля осекается, краснеет, и спешно уходит на веранду домика. Там, на двухконфорочной плитке, стоит кастрюля и сковорода. Дело явно двигается к обеду. Что ж, упрашивать меня не придется – я и правда, здорово проголодался. Я хочу ополоснуться под шлангом, и тут вспоминаю про летний душ. Эх, жаль, что я не взял с собой банные принадлежности. Но, все равно, я закидываю шланг в бак над душевой, забираюсь по лесенке наверх, прополаскиваю емкость, и наполняю ее водой.
А Неля уже спешит ко мне с полотенцем.
- Вы освежиться хотите? Вот, возьмите.
Какая благодать стоять под душем, пусть даже холодным, из речной воды! Это удобнее моих ежевечерних купаний у илистого скользкого берега.
Неля накрыла стол на улице. Она кормит меня супом из курицы, потом котлетами. Я понимаю, что такое меню очень обременительно для семьи, живущей на одну зарплату педагога.
- Неля. Вы зря так тратитесь на продукты. Я очень неприхотлив в еде.
- Ничего не хочу слышать. Мужчина после такой работы, да на свежем воздухе должен испытать зверский аппетит. Разве нет? Мне даже самой есть захотелось.
Мы обедаем, как добропорядочная семейная пара, беседуя о выращивании овощей. Со стороны – просто идиллия. Я пытаюсь на мгновение представить, что мы и правда - семья. Нет, не получается. Навык совместного проживания с кем-либо еще, у меня перешел в разряд навсегда утраченных.
- Руслан, вы в город сегодня поедете? – спрашивает Неля, когда мы уже вместе помыли посуду и прибрали со стола.
- Нет. Я намерен пока пожить в лесу.
- Я завтра приеду. Но это вас ни к чему не обязывает. Если у вас другие планы, я сама тут повожусь. Тем более, главное уже сделано. А я буду сажать овощи.
- Если я вам еще не надоел, то обязательно приду. Я уже знаю, чем надо заняться.
- Если честно, я буду рада. Я с вами хоть поговорить могу. А то дома – не с кем.
Я пропускаю это фразу мимо сознания. Но запихиваю ее в память.
- А это вам с собой. Вечером чай попить – Неля выдает мне пакет с оставшимися пирожками. Я не отказываюсь – сейчас еда очень кстати.
И только тут я вспоминаю о Жене уже по-настоящему.
- Неля, а можно воспользоваться вашим телефоном? Мой вчера нечаянно утонул в реке.
- Ой, как же так? Конечно, звоните.
Я беру ее трубку и отхожу к забору. Набранный номер отзывается голосом робота: «Абонент выключен, или находится вне зоны действия сети».
- Неля. Я не смог дозвониться. Если вам вдруг перезвонят и спросят, кто звонил, скажите, что какой-то человек в городе, на улице попросил у вас трубу. Не беспокойтесь, тут нет никакого криминала, просто так надо. Я звонил человеку, которого сам лично не знаю. Просто у него может быть важная для меня информация. Я потом сам с ним свяжусь.
Неля становиться серьезной.
- Руслан, я все сделаю, как вы сказали. Не переживайте.
Я тут же начинаю думать - не подставлю ли я Нелю этим звонком? Если Женю ищут те, от кого он сбежал, то они могут отслеживать и звонки на все телефоны его близких. Но потом я прогоняю эту мысль – ведь не агенты спецслужб же его могут разыскивать? Скорее всего – какая-то нелегальная шабашка для бичей.
Я провожаю Нелю до маршрутки и спешу назад.
***
Беззаботность и легкость, рожденная общением с Нелей, исчезает, когда я пересекаю черту поселка, и вступаю на территорию леса. Теперь я опять собран, насторожен и внимателен. Пока я не фиксирую никаких изменений и новых примет. Я несколько меняю привычный путь, и подхожу к землянке с другой стороны. Все тихо.
Женя не спит. У него опять высокая температура. Но она не критичная. Я готовлю новый отвар из дикоросов, потом варю кашу из «Геркулеса». На десерт у нас будут пирожки. Но Женя от них отказывается. Он проглатывает несколько ложек каши, и жадно пьет травяной чай. Понемногу жар начинает спадать.
- Ты дозвонился до брата? – только сейчас спрашивает он.
- Нет. Телефон выключен.
- Вот гадство!
- Скажи, а те люди, что тебя ищут, могут выйти на брата?
- Вот это вряд ли. Они про него и не знают. Да и симка не на него записана.
Я мысленно успокаиваюсь – во мне жило беспокойство за Нелю.
- Ну, теперь давай, колись. Кто ты такой, и как попал в эту канитель?
Женя явно ждал этого вопроса. Он, морщась, чуть приподнимается на нарах, опирается лопатками о стену, и собирается с мыслями.
- Год назад я развелся с женой. Виноват во всем сам. Гулял налево, побухивал. Она спалила меня с одной левой телкой, ну, и выставила из дома. Вернулся к родителям. Там скандалы, все такое. Я как-то в пивняк пошел. Стресс снять. Там с двумя мужиками познакомился. Они предложили водочки. Я не отказался - решили посидеть чисто по-мужски. Мужики такие нормальные оказались. Прикольные. Выпили мы. Я все про себя рассказал. Они мне: - Работа нужна? Полтинник в месяц. Вахта на полгода. Сказали – консервный завод, рыбные консервы производят. Питание, проживание, дорога – все бесплатно. Конечно, я согласился. На такие-то условия! На завтра договорились у этой же пивной встретиться утром. Сказали взять документы, вещи. Я собрался. Пришел утром. Приехали они – на вахтовке. Там еще несколько человек. Поехали. Один из тех, с кем мы вчера бухали, говорит – ну что, опохмелимся после вчерашнего? Я только рад – а то бодун такой неслабый был. Я грамм сто накатил, и все. Ничего не помню. Просыпаюсь в какой-то палатке здоровой. Башка раскалывается. Сушняк дикий. Выбрался наружу, и тут получаю по морде. Опять в отключку. В себя пришел – в палатке полно мужиков. Все в форме, вот как у меня. По виду – бичи натуральные. Они и были бичами. Всех подбирали в разных местах. Обещали работу, привезли сюда, и все – обратного хода нет. Вообще-то мужики особо и не возникали. Чего им - крыша над головой есть, кормят два раза в день.
Потом вызвали меня, объяснили, что теперь я никто, и звать меня никак. А при мне уже ни вещей, ни документов. Выдали вот эту форму, приказали переодеться. Вещи тут же в костер закинули. Сказали – буду работать, и не барагозить, останусь жить. Потом показали местечко одно, там, на территории, сказали, что тут закопаны те, кто возомнил себя героем, и пытался бежать. Там, и правда, бежать нереально – охранники со стволами, собаки.
- А сколько там всего вас, таких пленников, было?
- Шестнадцать человек. После меня еще одного парня с девкой притащили – как я понял, случайно туристы им попались. Девку сразу на круг пустили, и потом закопали на том кладбище. А парень работать остался.
Я понимаю, чью палатку обнаружил и удивляюсь, почему те, кто похитил туристов, не забрали ее с собой. Наверное, парочку поймали не возле нее, а у базы. Пошли побродить ребята по окрестностям, и нарвались. Потом я вспоминаю про вчерашний брезентовый сверток.
- Слушай, а вчера у вас никого не завалили?
Женя долго соображает.
- Вчера… вчера… А! Это Петруха помер. Прямо в цехе. Сидел. Потом завалился, дернулся - и все. Мотор, наверное, отказал. Вот я благодаря Петрухе и подорвался. Я давно решил – или ноги делаю, или пусть убивают. Сил уже не было жить там. Потому приготовил табак из сигарет – нам выдавали по пачке в неделю. Пришлось даже из-за этого курить начать. Я некурящий был, только пил. В общем. один гоблин – мы гоблинами охрану называли, пошел с двумя нашими, они трупак потащили. А еще двое какой-то кипиш учуяли за оградой, и пошли на осмотр местности. На контроле только один остался – по периметру ходил.
«Неужели меня все-таки засекли?» - моментально заледенел я.
- Я, типа, в дальняк собрался, подождал, когда гоблин на периметре уйдет подальше, а сам за сортир, и - к забору! Там местечко одно было – собаки прорыли, видимо зверье чуяли, и хотели выбраться на промысел. Вот я в эту рытвину и проскользнул. Но заметили меня – я, идиот, сразу вверх пошел, в гору. Нет, что бы низом уйти. Башка не соображала вообще. Метров на сто поднялся и чесать. И тут в бок сзади что-то как толкнет. Аж в газах потемнело. Но я все равно бегу. И табак сыплю за собой. Я в кино просто такое видел – пояснил появление табака Женя. – Потом смотрю, река внизу. Я по воде, у берега, километр пробежал. Тут уже мне херово стало совсем. Но все равно шел, кто-то как будто тянул меня.
«Адреналиновая атака» - догадываюсь я.
- Короче, потом вижу – в реку ручей впадает. Я по ручью. Метров двести еще прошел. Совсем плохо стало. Встал на карачки попить – и все. Ну, а потом уже тебя увидел.
- Да, повезло тебе. Лежал бы сейчас как ежик резиновый с дырочкой в левом боку. Хорошо, что у тебя левый бок зацепило, иначе бы в печень пуля пришлась. Так чем вы там занимались то?
- А, - машет рукой Женя, - не поверишь. Не наркотой, ни бухлом, Ничем таким. Простыми продуктами.
- Делали продукты?
- Не делали. Как это сказать-то… в общем, привозили к нам тоннами просрочку. Консервы всякие разные, даже икра была красная. Еще колбасы копченые. На консервах мы даты стирали и потом наносили новые. Аппарат был специальный такой. Колбасы отмачивали в емкостях, в растворе каким-то. Потом натирали их маслом растительным. Коробки были со смесями сухими, с кашами – тоже маркировку меняли. А зимой делали полуфабрикаты. Нам привозили туши коровьи, свиные. Мы их на котлеты пускали, на гуляши всякие. Я так понял, что скот ворованный был. А однажды… Был у нас бич там один, Валера по кличке Палец. У него пальца указательного не было на руке левой. Так он стал предъявлять главному там…
- Жирный такой и лысый? – перебиваю его я.
- Да! А ты откуда знаешь? – Женя пугается, и даже пытается сесть. Но он тут же хватается за бок, и валится на нары.
- Да не шугайся ты. Видел я вашу базу. Как раз вчера. Случайно натолкнулся.
- А! Так это из-за тебя кипиш такой был? В общем, Палец бунтовать начал – типа, привезите бухла, и баб, а то работу бросим. Нас много – хули вы сделаете? Так его на наших глазах на такие же полуфабрикаты построгали. После этого уже никто ничего не предъявлял.
- А зимой вы тоже в платке жили?
- А ты думал, где? Гоблины в вагончике обитали, старший в личном домике – прицепе. А у нас печка, матрасы и одеяла ватные. Кормили – просто абзац. Утром и вечером каша и хлеб с чаем. Ну, раз в неделю, правда, давали или мясо, или печенку, что бы мы совсем уж не загнулись от голода.
- Много просрочки перерабатывали?
- Я ж говорю, тоннами. В день несколько раз шишига наша моталась. Причем, я так понял, что где-то недалеко дорога была. Потому, что она возвращалась быстро. Наверное – перегружали с других машин. Но нас не гоняли на погрузку за территорию. Я думаю, что когда эту базу свернут, всех бичей там закопают. Теперь понял, насколько все серьезно?
- Понять-то понял. Но уже ничему не удивляюсь.
- Вот теперь мне надо выбраться к своим. А там уже не знаю, что делать. Судя по всему, у этих, с базы, везде связи. Везде покрышка есть. Мне, по любому, надо ноги делать отсюда. Наверное, даже завтра.
- Лежи уже, а? Тебе неделю вообще вставать нельзя. Швы то я наложил еще те. Я ж не хирург. Дай бог, чтобы заражения не было.
- Нет. Надо скорее…
И тут я углом зрения замечаю, как в щель люка на секунду просачивается яркий голубоватый свет.
- Тихо. Замер!
Женя окоченел. Мы услышали, как в лесу рокочет двигатель…
Глава IV
***
За все время моего добровольного ухода из мира людей, я почти забыл, как ощущать себя возможной жертвой, или добычей. После того, как волею хозяев заведения, где я работал, и стал против воли, и по незнанию, главным подопытным героем изощренной игры, называемой модным словом «квест», больше мне не приходилось оказываться в роли преследуемого. Но теперь все инстинкты прошли моментальное обновление. Опасность – реальная, ощутимая, имеющая цвет и звук, была совсем рядом.
Судя по всему, в распадке остановился какой-то транспорт, и он доставил туда тех. кто ищет сейчас беглеца. Сам беглец застыл на нарах, и почти не дышал. Я же оперативно обрабатывал полученные данные. Если поиски происходят ночью, когда обнаружить человека в тайге почти нереально, значит, охотники всячески избегают случайных свидетелей. Будут ли они сейчас прочесывать лес, или все-таки начнут делать это после рассвета? А может, это вовсе не они?
Шум двигателей смолк, но свечение в распадке не прекращалось. Лучи больше не скользили по лесу. Голосов тоже не было слышно. Значит, пришельцы не двигаются в нашу сторону. Но оставаться в полном неведении я уже не мог. Показав знаком Жене, чтобы он не шевелился, я выскользнул из землянки, и, бесшумно передвигаясь от дерева к дереву, двинулся в сторону распадка, замирая при каждом шорохе. Сто метров. Двести. Полкилометра. Вот уже и распадок бледной проплешиной показался среди деревьев. И там что-то происходило.
Теперь я двигался со скоростью несколько метров в минуту, огибая кусты, чтобы не выдать себя их треском. Я знал, что на склоне есть одна небольшая расщелина, по которой можно, оставаясь незамеченным, спустится к месту стоянки. Главное – не было слышно собачьего лая. Я подумал об этом, и тут же мысленно обматерил себя – раньше надо было соображать насчет собак. Против них у меня нет никаких шансов. Разве что забраться на дерево? Но они все равно учуют меня, а на их лай придут хозяева. А у меня из оружия – только пара ножей – обычный охотничий, и еще один метательный. Я сделал его сам в прошлую зиму, убивая длинные вечера. Теперь я мог попасть в цель примерно с десяти метров – для тренировок было достаточно времени. Но что такое один метательный нож против нескольких вооруженных людей?
Весь этот поток мыслей тек в голове, пока тело спускалось по ложбине. Наконец, за гранитным валуном, теплым и шершавым, я занял наблюдательную позицию.
На поляне горел небольшой костер. В его свете и в свете поднимающейся Луны я разглядел два квадроцикла. У костра сидели на корточках четыре человека. Они курили, и периодически передавали друг другу какой-то неразличимый отсюда предмет. Но по тому, как они подносили его ко рту, я понял, что это фляжка, и явно не с водой. Люди разговаривали, и с каждым новым походом флажки по кругу, голоса их делались громче.
- И хули тут сидеть? Говорил, же - хоть одну собаку надо было взять!
(Тут я мысленно облегченно вздохнул)
- Да какая там собака? Он тоже продуманный поцик – следы засыпал, и по воде ушел. А тут поселок рядом. Если ее тамошние шавки почуют – такой концерт начнется! Тебе оно надо? Там председатель кооператива мужик еще тот. Из бывших вояк. Его так просто не наебешь!
(А вот это надо запомнить, и завтра расспросить Нелю насчет ветерана – председателя).
- И чего тогда ждем?
- Да покемарим сейчас до света. Утром по дороге туда-сюда катнемся, и на базу. Скажем – все обшарили, нет его.
- Ну, и звездец тогда базе. Слышал, Боров по рации орал, что возможно придется сниматься. А сезон в самом разгаре. На неделе еще бичей привезти должны. Может, скажем, что пырнули его, и прикопали поглубже?
- Боров сказал - привезти голову, если трупак найдем. Или - живого. Не поверит. Сами на фарш пойдем.
- Вот жизнь бекова, нас гребут, а нам некого, – сплюнул окурок еще один ловец. – И так херня получается, и этак. Может, ну нахер эту базу? Ноги в руки, и по домам?
- Да тебя-то в шесть секунд найдут. Ебнулся что ли? Все данные на тебя и твоих близких у Борова в ноутбуке. К мусорам побежишь? Так сам и сядешь.
- К каким мусорам? У Борова нач. розыска районного в доле.
(А вот это уже плохо. Очень плохо. Если на след бросят профессионалов – нам не уйти. Как бы вместо Борова мне не пришлось менять свою «базу»).
- А чо, бухнуть есть еще? У меня все пусто уже!
- Есть.
Вторая фляжка пошла по кругу.
- Слышьте, бродяги. А может завтра поселок прошмонать? Прикинемся, типа армейцы, солдата беглого ищем.
- Ты на харю свою посмотри, армеец! Там тебя мигом срисуют. В поселок идти надо, но такая маза не проканает. Вот что будем говорить, - и тут явно самый главный из этой четверки понизил голос. Все двинулись к нему и закрыли собой костер.
На душе немного отлегло. Прочесывать лес они не собирались. И, судя по всему, вот-вот завалятся спать. А в поселок, к Неле, мне надо прибыть раньше их. И я уже знал, как поступить.
Когда четыре тела улеглись вокруг костра, и замолчали, я так же неслышно и осторожно двинулся обратно. Теперь Луна светила в спину, и помогала мне обходить завалы веток и кустарник.
Женька, разумеется, не спал. Он как будто окаменел, и даже не отреагировал на мое появление. Только, почти не разжимая губ, спросил:
- Это за мной?
Я кивнул, но тут же сообразил, что в этой кромешной темноте он не увидит моего жеста.
- За тобой. Но не бзди. Сюда они не сунутся. Во-первых, уже нажрались, и уснули. А во-вторых, не очень–то и горят они желанием шариться по лесу. Завтра планируют сунуться в поселок. Вот там я и сыграю с ними в одну игру. Судя по всему, на вашей базе шухер серьезный стоит. Возможно, они будут сниматься отсюда.
Я не стал говорить Женьке про мента, о котором шла речь у костра, чтобы не пугать парня заранее. Сперва надо было осуществить придуманный мной на обратном пути план. Осталось дождаться рассвета. И, как обычно в таких ситуациях, он очень долго не наступал.
***
Под утро небо заволокло серой пеленой. Стояла глухая тишина. Густо вилась мошкара. Судя по всему, собирался дождь. С одной стороны это было мне на руку – по дождю охотники вряд ли будут мотаться по лесу, если им все-таки придут в голову такая идея. Но с другой – Неля может и не приехать. А мне нужен повод для появления в поселке, что бы обязательно встретиться с охотниками. Впрочем, я могу прийти на дачу к Неле и в ее отсутствие – соседи меня уже видели, и я не вызову у них подозрения. Буду возиться на участке, как добропорядочный дачник.
- Жека, слушай внимательно. Я сейчас ухожу. Есть идея, как сбить этих твоих гоблинов с толку. Инструкцию помнишь, да? Замер и не дышишь. Шучу. Дышать можно. Сюда они точно не полезут. Собак с собой у них. Им особо тоже шум не нужен. Я люк засыплю хворостом и хвоей, лежи, и жди меня. Если вдруг не вернусь, запоминай – в поселке самая крайняя дача по дороге отсюда, зеленая, старая. Там хозяйка – Неля. Светленькая такая, лет под сорок. Скажешь ей, что от Руслана. Ну и расскажешь, что с тобой случилось. Пусть отведет тебя к председателю кооператива. Я вчера про него разговор этих гоблинов подслушал – он офицер бывший. Побаиваются они его почему-то. А там уж как кривая вывезет.
- Ты тоже запомни на всякий случай – Промышленная 55, квартира 12. Томины Василий и Анна. Это мои родители. Если пропаду, найди их, хорошо? Или брата – он живет на Гаюсана,10, квартира 33. Артем Томин, я тебе говорил. Я вот телефонов родителей не помню наизусть. Все мозги пропил, урод. И это, Руслан… спасибо огромное. Береги себя тоже.
Женька сильно, насколько позволяет ему состояние, пожимает мне руку. Я ухожу.
Замаскировав землянку, как можно тщательнее, я с разных ракурсов оцениваю картинку. Нет, так просто ее уже точно не найдешь. Пора в поселок. Желательно добраться туда раньше Нели. Сейчас я забираюсь высоко в хребет, чтобы обойти поляну с охотниками как можно дальше. На случай встречи с ними в лесу я тоже готов – со мной рюкзак, где всякая бросовая туристическая мелочь, и рыболовные снасти. Этакий отпускник-рыбак, любящий бродить в одиночку по лесу. На всякий случай прихватываю и бутылку водки.
Я пересекаю распадок примерно в полукилометре от стоянки охотников за Женькой. Два квадроцикла по-прежнему стоят морда к морде. Охотники еще спят. Я забираюсь на соседний склон, и быстрым шагом двигаюсь к поселку. Вокруг тихо, тепло и пасмурно.
Нели и, правда, еще нет. Но сейчас только начало седьмого часа. Я переодеваюсь в рабочую робу – она у меня с собой в рюкзаке, и перекапываю грунт в парнике. Потом, подгадывая рассчитанное время, начинаю возиться с забором. На соседнем заброшенном участке есть пара хороших бревен. Я собираюсь заменить столбы в ограде Нелиного участка. Волоку бревна к себе (я уже мысленно стал называть участок своим), затем снимаю ограждение и выкапываю старый столб. Его подземная часть сгнила почти целиком. Я нахожу в сарае куски рубероида, и – о чудо! – банку олифы. Зачищаю концы новых опорных столбов, пропитываю олифой, и расширяю яму. За этим занятием меня и застают появившиеся на дороге из леса трое вчерашних охотников. Они идут пешком – четвертый остался караулить квадроциклы – их явно не хотят светить в поселке. Я напускаю на себя разъяренный вид, и неодобрительно смотрю на чужаков. Смотрю пристально и внимательно, так, что они не могут просто пройти мимо.
- Слышь, мужик, ты тут никого постороннего не видел с утра пораньше? – спрашивает один из них, самый высокий. Сейчас он бледен, одутловат, и постоянно сплевывает вязкую слюну. У него похмелье.
- Вот вас, например, вижу. И еще был. Такой же, наверное, шустрый. Из вашей компании.
- А чего ты обостряешь-то сразу? Мы так просто спросили.
- Я обостряю? Этот ваш шустрый лодку у меня увел надувную. Я хотел по утряни махнуть вон туда, на перекат, спиннинг покидать. Надул лодку, все приготовил, пошел дверь закрывать. Слышу – фрррррр! И уже плывет моя лодка. Берег-то вот он, за кустами. Специально, сука, караулил. Жаль, трубу недавно по - пьяни утопил. Вызвал бы ментов. Сейчас такую лодку дешевле, чем за восемь тысяч не купить. А где взять-то? На работе ни копья не платят. Месяц на карантине сидим.
Трое переглядываются. Они растеряны. Длинный все еще подозрительно смотрит на меня.
- А как он выглядел?
- Да такой… типа, как в военной форме старой. Вот как в советское время носили. Ваш кент, что ли?
- Да нет. Не наш. Но, по ходу, он у нас тоже кое-что увел ночью из табора.
- Это вы на ключе встали ночью? Я не спал долго. Слышал, как тарахтело там что-то.
- Не, не – они отчаянно отпираются. Это меня радует, значит - побаиваются. – Мы за хребтом тем встали. Охотимся по-тихому. Сезона-то еще нет. А денег тоже не платят. Сам-то где работаешь?
- Да на оптовке, на острове. Грузчиком.
- Дача твоя, что ли?
- А ты с какой целью интересуешься?
Тут они немного расслабились, и заулыбались – такой вопрос им был понятен.
- Ладно, брат, не обессудь, если что не так. А ты не видел, куда он рванул-то?
- Видел, конечно! Даже догнать хотел сперва. Но он к тому берегу прижался. Правда, на берег не вышел, ушел вниз по течению. За поворот. Скорее всего, там лодку бросит, и на автобус рванет, или на электричку.
Охотники еще раз переглядываются, теперь в них просвечивает явное беспокойство, и даже тревога.
- Оружия не было у него?
- Точно не было. Спиннинг мой увел, сука.
- Да, не фартануло тебе. Но, может, еще попадется он где. Значит, говоришь - вниз по течению? А во сколько это было?
- Еще утренняя электричка в город не ушла. Значит, примерно в половине седьмого.
Длинный опять сплевывает и матерится.
- Ладно, мужик. Удачи тебе. И это, особо про нас не базарь никому. Сам знаешь, за браконьерство сейчас срок намотать могут.
- Я вас вообще не видел.
- Ништяк. Давай.
Разведчики уходят. Я чувствую, как слабеют ноги, и сажусь на готовое к установке бревно.
***
Бессонная ночь и нервное напряжение дали о себе знать. Я незаметно задремал, сидя на бревне. Сознание только уловило звуки моторов в лесу. Это охотники снялись со стоянки, и отправились к себе на базу. Что будет дальше, я пока думать не мог. Но у Женьки явно теперь есть тайм-аут для восстановления сил. Мне тоже нужно восстановить силы – хотя бы для того, что бы закончить работу над новым забором. И потому я ухожу под навес и вытягиваюсь на неудобной жесткой скамейке. Но сейчас она мне кажется мягкой тахтой. Главное - вытянуть ноги, и закрыть глаза. Лишь бы не заснуть… лишь бы…
И все-таки я заснул. И подскочил, как при звуке выстрела. Хотя разбудил меня не он, а мягкое прикосновение. Это приехала Неля.
- Ой, господи, Руслан! Что ж вы так вздрагиваете? Я вас напугала?
- Здравствуйте, Неля. Это я вас напугал. Простите. Что-то не спалось сегодня. Встал рано, ну, и пришел пораньше. Решил заняться забором.
- А я иду, смотрю – ограды нет. Ну, все, думаю, последнее разворотили. А потом вижу – вы на скамейке лежите. Испугалась, что вам плохо стало.
- Нет. Просто что-то внезапно разморило. Давление падает. Наверное, дождь пойдет. Все. Пошел работать.
- Нет-нет. Никакой работы. Сперва чай, и завтрак.
Я опять отмечаю, что Неля опять преобразилась. Теперь у нее новая прическа – каре, и косметика даже ярче, чем вчера. Вообще с каждым разом она становится все привлекательнее. И если бы не зловещий, но до сих пор живущий во мне образ злой зеленоглазой умницы, которая использовала меня, как игрушку в своем квесте, я бы уже увлекся Нелей всерьез. Но та, зеленоглазая Алена все еще держала меня на расстоянии короткой памяти.
Неля споро накрывает стол на веранде – она привезла в кастрюльке, обмотанной полотенцем блинчики, а еще сметану, варенье, сыр и колбасу. Мне опять становится неловко.
- Неля! Я вас прошу - не надо устраивать каждый день такие пиршества. Честное слово, мне достаточно чая.
- А это уж я буду решать, на правах хозяйки! – изображает строгий, но напускной вид Неля. - Вы столько делаете для меня, что…я даже не знаю, зачем вам это?
Ответ на подобный вопрос был готов у меня давно.
- Я очень соскучился по работе руками. По работе на земле. Я люблю делать что-то, что потом можно осязать и видеть. Не лишайте меня этого удовольствия? Когда-то давно у деда была дача. Я проводил там все время. И потом всегда мечтал о своем участке. Так пусть у меня будет хотя бы иллюзия.
- Руслан, ну какая иллюзия! Вы можете пользоваться дачей, и когда меня тут нет. Мы договоримся, где будем оставлять ключ. И нет проблем.
- А если объявиться ваш супруг?
- Ну, это вряд ли. Он, кажется рад, что я стала уезжать на дачу. Ему хоть теперь никто не мешает играть в свои танки. А потом – эта дача моя. От моих родителей. Так что я сама решаю, кого пускать сюда. И вообще… - тут Неля уже не в первый раз замолкает и краснеет. Я прекращаю развивать эту тему, и весь обращаюсь к блинам со сметаной. Я ел, и попутно думал, что надо все-таки наловить рыбы, и запечь ее в глине прямо на костре. Такого деликатеса Неля явно не пробовала. И вообще, во мне растет желание опекать эту женщину. Но я боялся этого. Я боялся выйти из заданных самому себе предлагаемых обстоятельств, что бы опять не оказаться на арене в виде одинокого грустного клоуна. Ей-богу, мне опротивело это многолетнее цирковое представление. И все же тот, кто вел меня по линии судьбы, не скупился на сюжетные повороты. Я только не мог понять – в награду или в наказание все это полагается мне?
Тем временем с завтраком покончено. Я позволяю себе на время выключить в сознании сектор, отвечающий за моего гостя. А вернее – пациента, и за все, связанное с этим. Я радовался сейчас теплому пасмурному дню, напрягая все мышцы, вкапывая столбы и заново приколачивая доски забора. Я нашел в сарае еще и рубанок. Доски я обстрогал, и покрыл олифой. Для идеального решения задачи требовалась краска. Но ее у Нели не было.
- А вы знаете, тут на въезде в поселок есть магазинчик, там все есть. И краска тоже, недорогая – сказала Неля. - Сама хотела купить. Да нести тяжело.
И мы отправились за краской. Из-за заборов выглядывала уже вовсю цветущая черемуха, кивали ветки яблони с набухшими бутонами, стучали молотки, звучали радиоприемники, по проулкам носились на велосипедах дети. Мне было очень странно быть сейчас частью этой обычной веселой весенней жизни. Ведь я – бомж. Путь и другой бомж.
***
Громыхнуло внезапно. Раз, другой, третий. Гром прокатился по хребтам, спугнул стайку голубых сорок, и на пыльную дорогу просыпались с глухим шорохом первые капли дождя. Через мгновение он превратился в ливень. Над поселком загулял ветер, срывая половики с заборов, и нагибая кусты черемухи и сирени.
- Первая гроза! – радостно закричала Неля. – В начале мая! Как у Тютчева!
Сейчас она была не учительницей русского языка и литературы, хотя и вспомнила классическое описание грозы, а простой веселой девчонкой. Ливень припустил сильнее, и мы спрятались в бетонную будку, где стоял мотор насоса, подававшего воду из Ингоды в поселок. От мотора шло тепло и пахло ржавчиной. Неля с мокрыми, распрямившимся волосами, стояла в проеме, и смотрела в небо.
- Я так люблю дождь! – сказала она, - еще вчера загадала, что бы он пошел. А то уже леса горят везде.
Я подумал, что землянка моя должна выдержать и такой ливень, и Женьку там не смоет. И тут же опять в сознание острыми краями полезла неосознанная тревога. Я еще не знал, как подвести Нелю к рассказу о последних событиях, да и стоило ли вообще говорить о них ей? Но события опередили меня сами. Впрочем, как и всегда.
Когда ливень превратился в мелкий моросящий дождик, и мы двинулись обратно на дачу, я заметил в конце улицы темно-зеленый джип. Он явно стоял напротив Нелиной дачи. И у него мне удалось разглядеть одного из тех, с кем я имел беседу в это тревожное утро. Очевидно, теперь на разведку приехал пахан, как они его называли – Боров. Неужели он не поверил тому, что донесли его шестерки? Теперь главной моей задачей было отвести от Нели малейшую угрозу. Я сделал вид, что устал нести сумку с банками краски, и стал показывать Неле на какую-то точку в небе.
- Неля. А теперь слушай меня внимательно, – без спроса я перешел на «ты». – Там, у твоей дачи, только не смотри туда сейчас, стоит машина. В ней люди. Скорее всего, это опасные люди. И у них могут быть ко мне вопросы. Прошу тебя – ничего не бойся, и не думай обо мне плохо. Я не бандит, и вообще не имею к криминалу никакого отношения. Просто так получилось, что через меня могут искать одного человека….
- Это того, кому ты пытался дозвониться в прошлый раз? – Неля тоже перешла на «ты». Она послушно следила за моим пальцем, по-прежнему указывающим на вершину дальнего хребта.
- Почти так. Запоминай: я живу у тебя на даче. Потому… ну, потому, что мы любовники. По-другому они не поверят. А замужество твое могут проверить по своим каналам. Им плевать на твою личную жизнь, им интересен я. Потому запоминай еще: сегодня у меня украли надувную лодку, которая хранилась у тебя на даче. Лодка резиновая, зеленого цвета. Рано утром я надул ее, что бы сплавать на рыбалку. И тут какой-то парень в военной форме, в старой советской военной форме схватил ее, и ушел вниз по реке. Ты этого не видела. Это я тебе рассказал. И все утро ругался на этого парня. В полицию с твоего телефона мы звонить не стали. Ты меня отговорила – все равно не найдут. Да и сюда никакие менты не поедут. А так мы с тобой знакомы уже год. Познакомились в кафешке, «У берега». Я тебя на танец пригласил. Встречаемся летом на даче. Зимой – на съемных квартирах. Твой муж сюда не заглядывает, и ты отдала мне ключ. А работаю я на какой-то оптовой базе, грузчиком, ты не знаешь на какой. Мне сорок лет. Больше ты про меня ничего не знаешь, да тебе это и не интересно. Есть мужик – и ладно. Это если вдруг кто-то решит тебя расспросить обо мне. Главное, не говори им, что я живу в лесу. Они не должны этого знать. А теперь бери меня под руку, и потихоньку пойдем к дому. Все будет хорошо. Только веди себя естественно.
- Не беспокойся, Руслан. Я все сделаю как надо, сказала она, и внезапно, без всякой причины, рассмеялась.
- Ты чего? – спросил я
- Да вспомнила, как тебя увидела на лавке сегодня спящего Честно – подумала, а вдруг напился? У меня там, в сарае, бутыль с настойкой малиновой стоит, с прошлого года еще. Домой не взяла от греха подальше. Ну, думаю, не везет мне с мужиками. И этот тоже алкаш оказался.
Теперь мы хохотали оба.
- А я вообще ничего не сообразил сперва. Где я? Кто ты?
- Ага, и кто ты сам?
Мы веселились, и это было очень кстати. За нами неприкрыто наблюдали три пары глаз. Тот самый пузатый мужик, которого я видел еще на лесной базе, стоял, оперившись о капот джипа. Рядом курил длинный. И за рулем был третий. Лица я его не разглядел. Подойдя, мы молча уставились на них.
- Ну, здорово, что ли, рыбак-недоучка, – сказал Боров, и протянул руку. Я на такие уловки не попался никогда. Рукопожатие могло закончиться чем угодно.
- И тебе привет, - сказал я, – не знаю, как там тебя зовут.
- Валера я. Ну, пацанов этих ты уже видел сегодня. Самого-то как зовут?
- Руслан.
- Отойдем, Руслан. Пара вопросов есть к тебе.
- Сейчас, сумку занесу.
Неля держалась почти молодцом – только губы у нее побледнели.
- Нель, поставь пока чай. Я что-то оголодал уже, да и дождь идет. Пока делать нечего – крикнул я ей, выходя за ограду к Борову.
- Жена твоя?
- А почему спрашиваешь? Понравилась?
- Не. Так просто. Скажи-ка мне, Руслан, кто у тебя лодку увел сегодня? Только не торопись. Хорошо подумай.
- А ты уверен, что я обязан отвечать на твои вопросы? Тем более, когда ты таким тоном разговариваешь? Ты мент?
- Ну, мент, не мент, а вот, – он достал из нагрудного кармана камуфляжной куртки коричневые корочки, и раскрыл их перед моим лицом. Я успел прочитать «ЧОП «Рубеж».
- Я директор частного охранного предприятия. Это мои люди. У них сегодня беда вышла – оружие пропало. Карабин СКС. Ничего не знаешь об этом?
- Так спрашивали они меня уже. Не было у этого мужика никакого карабина. Я точно видел. Я на берег выскочил, когда он метров на пять отплыл. Я ему давай орать. А он только веслами херачит, как пароход. Только показалось мне, что одна рука у него не очень работала. И бочина была в чем-то перемазана. Типа, как в крови. Он на этот бок нагибался.
Боров внимательно слушал, не сводя с моего лица умных внимательных глазок.
- Давай-ка, «от и до» покажи, как это было.
Я понял, что передо мной явной бывший мент, следак, и сейчас он раскручивает меня на следственный эксперимент.
- Значит, достал я лодку из сарая…
- Из какого?
- Вон из того. Рядом с дачей. Надул.
- Насос какой у тебя?
- Ножной. Лягушка.
- А где он сейчас?
- Так в лодке был. Я лодку надул. У дороги положил – прислонить было не к чему, забор не поменял еще. Парни твои видели. Пошел дом запереть, оглядываюсь – лодка уже в кустах. Там спиннинг еще, вещмешок, термос с чаем, коробочка с блеснами, ну и так, по мелочи. Рванул на берег, а он уже отчаливает. Я ору, - стоять, сука! – да куда там! В воду же не полезешь. Вода-то ледяная. А он ведь полез – тут у берега по пояс, если не больше.
Боров молчал и глазами фиксировал все точки, которые я обозначил.
- А насос-то зачем в лодке оставил?
- Ну, ты интересный! Да мало ли что! Там и ремкомлект у меня всегда лежит.
- Это ты что ж, ограду не доделал, а сам на рыбалку?
- Да думал бабе своей свежей рыбки на завтрак натаскать. Она бы приехала, а я тут уже подсуетился. Если честно, за счет нее и живу сейчас. Жрать нечего.
- Где работаешь-то?
- На оптовке. На Балейской.
- Кто там у тебя старший?
Вопрос был явно провокационный. Но и я прошел достойную школу выживания.
- Ермолаич. Хромой такой. Зубы металлические. На «Калдине» ездит. Знаешь его?
Боров согласно кивнул. Неужели он уже успел по телефону пробить данные? Нет, скорее просто убеждал меня в своей осведомленности.
- Ну и куда этот воровайка дернул?
- К тому берегу пошел. Я еще пробежался, посмотрел, думал - он на берег выскочит, и лодку бросит. Но - нет. Пошел за поворот. Наверное, на Глубокую. Там и автобус, и электричка. Час ходу отсюда по воде.
- Ну, логично, в принципе. Ты вот что, мужик. Послушай меня. Дело серьезное. За этим кадром не только карабин, еще много чего числится. И у меня, и у тебя проблемы будут в случае чего.
- Да ты не охренел ли, дядя? Я-то тут с какого бока? За ваши косяки отвечать, что ли, буду?
- Не барагозь. Просто услышь меня – если он тут появиться – ты узнаешь его?
- Еще бы не узнать! Навсегда запомнил.
- Так вот. Ты, я вижу, мужик здоровый. А он дрищ. Сможешь его скрутить? И мне шумни сразу. Вот возьми – он протянул мне свою визитку. – Есть телефон?
- Утопил недавно. Тоже рыбачил.
- А у бабы твоей?
- Эй, давай ее в эту тему не вписывать. И так мужа боится своего.
- Да мне и не нужен ее номер. Просто найдешь, откуда позвонить?
- Да без проблем. Соседи же всегда есть.
- Ну и чудненько. Запри его где-нибудь. Можешь побуцкать. Но не сильно. И цинкани мне. А я тебе, вот смотри – без базара – при людях говорю – сразу тридцать штук отщипну – он растопырил три сосисочных пальца, – тридцать! Я тебя не обману. Я всегда за свои слова отвечаю. А будут проблемы с работой – тоже порешаем. Люди всегда нужны.
- Да речи нет, командир, – изобразил я заинтересованность и даже дебильновато улыбнулся, – за такие-то бабки!
- Ну и все, добазарились. Только не подведи меня, если что. Не люблю. Пацаны, поехали.
Больше протягивать руку мне он не стал. Боров и его люди втиснулись в джип, и он, не торопясь, пополз вдоль по дороге, в сторону города.
Неля стояла у калитки. Она вцепилась в штакетины так, что костяшки на кулаках побелели. И такими же белыми были сейчас ее губы. Она что-то шептала, что-то такое, что не слышала, скорее всего, даже сама. Сейчас между нами предстоял непростой разговор. Я уже двинулся к ней, но тут увидел как джип с Боровом и его командой возвращается…
Глава V
***
Кто из нас, хоть раз в жизни, не желал перечеркнуть, или, как модно сейчас говорить – «обнулить» свой путь по личной ленте времени, обратить вспять события и, обладая уже полученным опытом, пройти по тому же пути в новом качестве? И не раз, и не два каждый из нас думал об этом. Например – уснуть и проснуться, когда год – два опять впереди. Или в ранней юности. Или вообще - в детстве. И помня опыт прошлого рождения, сделать свой новый путь прямым, как взлетная полоса. Увы, осознание невозможности такого чуда и есть наша плата за все, учиненное нами, вольно, или нет. И все-таки, в крошечном уголке подсознания, в какой-нибудь единственной точке, размером с ту, что изображает маленький городок на карте мира, иногда начинает тлеть надежда на такое чудо.
Когда я увидел возвращающийся джип с командой Борова, я захотел отыграть назад нынешнее утро. Сейчас мне казалось, что я совершил глупость, изобразив спектакль с похищением лодки, и бегством на ней незнакомого человека в военной форме. Если бы я отмахнулся от охотников, сказав, что ничего не видел и не слышал, не было бы и визита Борова, и вот этого, медленно и хищно крадущегося сейчас ко мне джипа. Но больше размышлять было нельзя.
- Неля, - шагнул я к женщине, – ты, на всякий случай, закройся в доме. И держи наготове вызов по 112. В случае чего скажешь, что вооруженные хулиганы напали на дачу. Ори, изображай истерику – главное, что бы дежурная поняла, что все очень серьезно.
- Руслан – бледная, как кафель в операционной, Неля могла только шептать, – скажи мне, что это? Кто они? И кто ты?
- Неля, сейчас самое главное – держать себя в руках. Я только предполагаю самый худший вариант, но скорее всего, все обойдется. Просто надо быть наготове. Береженого бог бережет. Я еще немного поговорю с людьми, и они уедут. А если я уеду вместе с ними, то к тебе на днях может зайти от меня человек. Зовут его Женя. Молодой парень. Ему нужна помощь. Только сейчас я тебе этого не говорил. Иди в дом.
Неля ушла какой-то заторможенной, обреченной походкой, ни разу не оглянувшись. В ней зрела, и была готова взорваться истерика – я чувствовал это по ее спине.
Джип остановился напротив калитки. Я с беззаботным видом подошел к ней. Вышел Боров. Он выглядел спокойно, и даже радушно.
- Забыл спросить. А ты не заметил, откуда этот кент пришел?
- Нет. Я же его увидел, только когда он уже лодку в воду спустил. Но пришел он не из поселка – это точно. Иначе бы я его заметил. Я все утро у ворот возился. Вообще никто не проходил мимо.
Боров помолчал. Потом спросил:
- Слушай, а я тебя не мог нигде раньше видеть? Что-то мне фейс твой очень знаком?
- На оптовке, может? Закупался там, наверное?
- Нет-нет. Ты не грузчиком был. Это я помню. Во! А ты Гарика Кривцова знаешь?
Внутри я заиндевел. Но внешне остался безразличным, ковыряя на столбе оставшиеся чешуйки коры.
- Знаю, конечно. Работал я у него. Недолго.
- Точно! Вот там я тебя и видел. У вас юбилей кафе был. И ты там на сцене песню пел. Но ты ни фига не из ансамбля. Ты там каким-то типа даже начальником был! Точно?
- Да каким начальником? Так, рекламой занимался, да сайт корпоративный вел.
- Вот ни хера себе. Из начальников, да в грузчики. Что случилось то?
- А тебе зачем это знать?
-Да я просто Гарика знаю хорошо. Он людьми не разбрасывается. Поди, накосячил?
- Извини. Это мое дело.
- Да ты не быкуй. Я ж с добром. Если правда нужна работа, так может ко мне, в ЧОП?
- Спасибо, Валера. Но я что-то больше не хочу носить ни костюмы, ни форму. Грузчиком - оно спокойнее.
- Зря. Я плачу людям нормально. Ты, поди, там копейки получаешь?
- На хлеб с водкой хватает. А больше мне и не надо.
- Ты что, пьющий?
- Да бывает.
- Зря. Сейчас не время пить. Ну, хозяин - барин. Да, вот еще что. Я тут решил тебе аванс выдать. Заранее. За поимку беглеца. Чуйка подсказывает – явится он еще сюда. А тебе – стимул.
Боров был очень умен и проницателен. Его звериная интуиция подсказывала, что между мной и беглецом существует какая-то связь. Если бы я не назвался пьяницей, от денег можно было бы легко отказаться. Но теперь надо было играть роль до конца.
- А если он не придет? Я тебе с чего отдавать буду? Ведь у меня бабки-то не залежаться. Сразу говорю.
- Ну, считай, что это тебе за моральный ущерб. Да и женщину мы твою напугали. Купи чего повкусней, посидите с ней. Я от души даю. Да тут немного…
Боров протянул мне пятитысячную купюру. Я, вспомнив настоящих бомжей, с которыми так, или иначе, пересекался в своей новой жизни, судорожно сглотнул, дернув кадыком, и чуть трясущейся рукой взял бумажку с изображением видов Хабаровска.
- Ну, тогда от души благодарю за подгон.
- Ты отбывал срок, что ли когда?
- Нет. Но в предвариловке парился несколько раз. Так, по мелочи.
- Ладно, Руслан. Береги себя.
Фраза была сказана совсем не с той интонацией, с какой говорил мне ее сегодня под утро Женька. Свиные проницательные глазки излучали опасность. Боров давал понять, что не верит моей легенде. Но и давить на меня по беспределу ему тоже не с руки. Он окутывал меня в кокон тревоги. Она, по его расчетам, должна была спровоцировать меня на необдуманные поступи. Нет, не зря этот человек стоял у руля масштабного криминального бизнеса. Ох, не зря…
Теперь джип убыл в обратном направлении - в лес, явно на базу. Значит, Боров не поверил мне. Иначе он рванул бы в сторону города, что бы начать поиски беглеца там. А может, ему дали команду все-таки сворачивать базу?
Боров добился своего – я реально ощутил накатывающие плотные волны тревоги. А ведь еще предстояло разговаривать с Нелей. Я предполагал, что этот разговор поставит точку на наших отношениях, и мне придется убираться к себе в землянку. Вот почему видя возвращение Борова, я думал о том – хотел бы отыграть ситуацию обратно? И понял, что нет. Я хотя бы попытался увести охотников подальше от места, где сейчас затаился Женька.
Я делаю десять глубоких вдохов, и мысленно считаю от десяти до одного. Потом иду в дом. Дверь заперта. Неля отворила мне, выглянув перед этим в окно.
- Уехали?
- Уехали. Больше не вернутся.
- А теперь садись, и рассказывай. Меня трясет всю.
- Может, выпьешь? Ты говорила, у тебя настойка есть?
- Потом. Говори - кто ты, и что происходит?
- Я все тебе расскажу и уйду. Прости.
- Я не гоню тебя. Но рассказывай уже.
- Только прошу, не надо бояться меня. Меньше всего надо бояться меня. Я обычный нормальный человек.
- Руслан, предисловие затянулось.
И я стал рассказывать. Начал с моего возвращения в Читу после десятилетней отлучки. Рассказал про свою работу в могучей развлекательной империи. Про Алену. Про игру, в которую она со мной сыграла. Про выброшенные из окна деньги. Про то, как потом я жил неопределенный промежуток времени, не занимаясь ничем. Как пытался алкоголем промыть память, и вытравить эмоции, и как это закончилось неудачей. Про то, как закончились все деньги, а очередной кризис не позволил мне найти работу. Как изо дня в день я втягивался в новые правила существования вне зависимости от социума. Как поменял город на землянку в лесу, и на зимние пустующие дачи. Про тайник с металлоломом, про таджикское кафе, и про самолеты, по которым я определяю утренние часы.
- Так ты…получается... бомж? А как же все это – геофизика, экспедиции?
- Все это было. Правда, очень давно. Еще в школьные годы. Я летом действительно подрабатывал у дядьки в экспедициях. Оттуда и некоторый набор знаний.
- Ладно, в принципе, ты не обязан был все это рассказывать. Но вот эти страшные люди…кто они? Что им надо?
И теперь я уже рассказывал о найденной в тайге базе. Про то, как стал свидетелем убийства. И о том, что прячу у себя раненого беглеца.
- Ой, мамочки, – Неля съежилась, и зажала ладонями уши. – Ой, какой кошмар! И теперь они видели тебя здесь! Что теперь будет?
Она взглянула на меня беспомощно и жалко, и от этой жалости во мне шевельнулось глухое раздражение. Но я чувствовал свою вину. Хотя на самом деле виной всему было то самое стечение обстоятельств, которое я давно воспринимаю, как знаки верховного ведущего, распоряжающегося моим путем.
- С тобой ничего не будет. Я им все объяснил. Ты знаешь меня поскольку - постольку. Что - да, познакомились, встречаемся, но в жизнь друг друга особо не лезем. Лично ты им не интересна. Вот я пока еще интересую.
- Да дурак ты! Я же не себе беспокоюсь! Мне что? Да гори эта дача огнем. Я могу здесь больше не появляться. Завтра же выставлю ее на продажу за копейки. Хоть на зиму оденусь поприличнее. Я про тебя сейчас спрашиваю.
Она смотрела на меня расширенными, мокрыми глазами, похожими по цвету на майское небо после короткого дождя.
«Нашел время для метафор», - подумал я по привычке, сравнив цвет глаз и неба, и удивляясь, что думаю об этом сейчас, когда речь идет о жизни и смерти. Но эти глаза сейчас вопили, молили и страдали.
- Обо мне не думай. Выбирался и не из таких переделок. Но пойми, я не мог оставить раненого человека подыхать в лесу. И тем более не мог отдать его на растерзание. Да и если бы отдал, все равно пошел бы вслед за ним, как свидетель.
- Да почему ты такой дурной! – вскричала Неля, еще больше засветившись майскими глазами, - как я могу о тебе не думать? Если я и так постоянно о тебе думаю! О, господи, я же не хотела этого говорить!
Она схватила подушку, кинула ее на колени и уткнулась лицом. Я тихонько вышел из домика…
***
Везло ли мне в отношениях с женщинами? Думаю – да. За четыре десятка лет путешествий по времени и пространству, их было много. И я помню до сих пор каждую из них, даже если отношения совершались от заката до рассвета. Я никогда не разделял извечной мужицкой, словно топором вырубленной истины, что все бабы одинаковы. Они все были разные, и дело тут не в внешних отличиях, не в разнице сложений, темпераментов и запахов. Каждая из них, открывавшая мне себя – от нескольких часов, до нескольких лет, была отдельным, уникальным и бесценным в этой уникальности миром. Даже моя бывшая единственная жена, сменив меня на выходящего в отставку старшего мичмана Сретенской пограничной флотилии, получив весь набор вожделенных ею ценностей, была уникальна и неповторима. Сейчас, пока Неля пыталась справиться с тем, что на нее свалилось, я вспоминал, как встретил свою будущую жену. Впрочем, вам это не интересно – у каждого из нас были такие встречи, когда найденный тобой человек входит в твое сознание целиком, и ты не можешь надышаться от восторга обретения. Потом эмоции уступают место привязанности, привязанность сменяется привычкой, и, наконец, наступает момент разделения линий жизни на твою и ее. Но те самые первые дни, недели, годы – я всегда запоминал именно их, а не моменты расставания. Именно первые впечатления и порывы раскрывали уникальность обретенной тобой женщины, и делали ее неповторимой. Нет, не бывает одинаковых женщин. Это мы, мужчины, порой делаем их такими. По извечному праву сильного пола мы начитаем строить отношения с позиции лидера. Хотя лидерство это порой основано только на традиции - мужик в доме хозяин. Вот почему теперь в этом мире столько одиноких, самодостаточных и сильных женщин, которые строят свой мир без пресловутого сильного плеча. А для физиологических потребностей всегда можно найти особь, отвечающую запросам и критериям.
После жены я вспомнил Алену. Да я и не забыл о ней. И до сих пор нет-нет, а изводил себя решением задачи: а что было бы, если тогда, на вершине Титовской сопки, глядя на светящийся внизу город, я согласился бы на ее предложение, и уехал с ней в тот дом, где она играла со мной в свою увлекательную игру. А я был готов ежесекундно встать под пули, чтобы не отдать ее мифическому чудовищу в образе крутого гангстера, которого она сама и придумала. Тогда она сказала: «Ты изменил меня, и я не знаю, что с этим делать». В тот вечер я молча ушел в лес, и пока спускался со склона, еще долго видел маленькую фигурку на вершине. Я провел ночь в лесу, а утром уже думал, что вычеркнул из себя все, связанное с ней. Но каждый ясный вечер, когда на короткий момент небо набрасывало на себя зеленоватый оттенок, я вспоминал Алену – у нее был глаза такого же цвета. И понимал – доведись поиграть еще раз в такую игру – я бы сыграл. Даже если бы реально пришлось в финале стать мишенью для выстрела.
Впрочем, я что-то чересчур разболтался. А Неля там одна. И ей очень страшно. Ведь она, взрослая умная женщина, с изуродованной безысходностью линией жизни (я что-то часто стал повторять это выражение, словно начинающий хиромант), сейчас призналась мне в любви. Конечно, никакая это не любовь. Это то самое состояние, когда благодарность за простое человеческое отношение воспринимается, как любовь. И женщины отдаются за него безоглядно, забыв про мужей, про семьи, про дом. Им просто надо ощутить теплые руки заботливого человека, как иззябшему на зимнем ветру телу хочется почувствовать струйки теплого душа. Вполне вероятно, что Неля и шла к этому. Тем более, как писали в старинных пошлейших романах: «Природа благоприятствовала любви». Но едва сотканное тончайшее полотно наших отношений было взрезано жесткой реальностью. Я этому не удивился. Я бы удивился, если бы все пошло по-другому. Например – я не нашел бы в лесу эту проклятую базу. Не подобрал бы раненого Женьку, не стал бы плести легенды для Борова. А было бы так: дождливое теплое лето, запах сирени в тесноте домика, вздрагивающие руки на коже друг друга, звездное небо с кометой, которая на днях пролетит мимо земли. И так – до тех самых унылых дней, когда уже на голых участках погаснут последние голоса и звуки. Но перед этим будет короткий ренессанс на фоне шикарной осени с сумасшедшей палитрой, и молчаливой прозрачностью воздуха. Вот каким должен был быть наш роман. Не будь я другой бомж. Теперь же моей жизнью управляли глаголы неопределенной формы. Мне было пора уходить навсегда. Но перед этим оставалось решить несколько тактических задач.
Боров наверняка оставил следить за мной своих людей. Вряд ли я не смогу раскрыть их присутствие в лесу - опыта у меня в этом будет побольше, чем у них. Итак, для начала надо убедиться либо в наличии слежки, либо в ее отсутствии. Дав мне деньги, Боров наверняка захочет проверить – побегу ли я немедленно тратить их на алкоголь. А значит, наблюдатель находится совсем рядом. И я должен показать себя тем, за кого выдавал. Нет. Сегодня мне без Нели никак не обойтись. Разве что устроить демонстративную ссору, и затарившись спиртным, уйти, например, в тот распадок, где вчера ночевали охотники. Это будет логично. Я пошел за своими вещами.
Неля уже не прятала лицо в подушку, а сидела на кровати, зажав коленями кисти рук. Когда я вошел, она стала неотрывно смотреть на меня, отмечая каждое мое движение.
- Уходишь? – безжизненно спросила она.
- Да. Прости. Я виноват. Мне нельзя было даже приближаться к тебе. Я, как тот древний царь, превращающий золото в черепки. Все. к чему я прикасаюсь, рушится и разваливается. Мне жаль, что это случилось именно с тобой.
- А я знала, что так и будет, – таким же ровным тоном продолжала Неля. – Не с моим счастьем быть рядом с таким, как ты.
Я не хотел верить себе. Я, уже изничтожив себя за случившееся, был готов услышать все, что угодно. Но только не упреки Нели в ее же адрес.
- Конечно, кто я такая? Серая мышь. Училка. Вот ты говоришь что бомж. Но даже у бомжа, оказывается, жизнь намного интереснее. Пусть опаснее. Но это – жизнь. А не так, как у меня – тупое ожидание старости.
Я опустился перед Нелей на колени. Взял ее руки в свои, и заглянул в глаза. Теперь они уже не были цвета майского неба. Теперь в них был пасмурный октябрьский день, понедельник, и серый асфальт провинциального города.
- Неля! Ты все не так поняла. Я сейчас там, на улице, думал о том, что если бы не этот случай, у нас было бы роскошное лето и замечательная осень. Это просто я проклят. Не ты первая становишься жертвой моего пути.
- Ты, правда, так думал? – спросила она недоверчиво.
- Конечно! Я не собирался объясняться тебе в любви. Мне не нравится это слово. Я просто хотел быть рядом.
Она высвободила руки, обняла меня за шею, и шепотом сказала: «Спасибо тебе».
Мы оставались в таком положении какое-то время, и одновременно вздрогнули от звука хлопнувшей дверцы автомобиля. Но это приехали соседи. Мы отшатнулись друг от друга, и я сказал.
- На самом деле все очень серьезно. Возможно, за мной следят. Ждут, что я буду делать. И мне придется немного поиграть с ними. Что бы понять, как выиграть.
- Скажи мне… только, прошу, не отказывайся, пожалуйста! Скажи – что я могу сделать? Ведь я тоже уже в этой игре.
- А тебе лучше сесть на ближайшую маршрутку, и уехать домой. Я останусь тут. Буду изображать из себя безработного бездомного пьяницу. Тогда они успокоятся и отстанут.
- А можно… - Неля подбирала слова, но на самом деле я видел, как она борется с комком в горле, – можно я помогу тебе его изображать? Ведь будет странно, если я уеду, ты так не думаешь? И потом, вдвоем мы будем не так подозрительны.
- Неля, ты понимаешь, куда ты ввязываешься?
- Да лучше ввязаться во что угодно. Лишь бы выбраться из этого болота, - Неля уже хотела взорваться криком, но я жестом дал ей понять – потише!
- Я же превратилась в живого мертвеца. Школа, дети, никому не нужная литература. Убогая зарплата, убогая квартира, убогий муж, который перестал даже разговаривать нормально. Ты ведь тоже многого не знаешь. У нас весной была годовщина свадьбы. Я приготовила праздничный ужин. Сын, как всегда, уехал куда-то с друзьями. Накрыла стол, нарядилась. Свечи поставила. Позвала мужа. Он вошел, нагрузил себе на тарелку еды, залил все майонезом и кетчупом, налил вина в кружку. Сказал – а чего пива не купила, пиво лучше! И с тарелкой ушел за компьютер. Вот тогда все и закончилось. Потом я заболела – у меня бывает - сердце прихватывает. Брадикардия – это когда ритм нарушается. Никто даже стакан воды не подал, не спросил – а что со мной? Я там просто не нужна, в этом доме. Вот приеду сегодня, муж обязательно спросит – а чего ты не с ночевкой? Ему даже плевать, каково это – женщине одной на даче. Хотя он и за женщину меня давно не воспринимает. Все, прости. Я сорвалась. Это мои проблемы. Просто хочу, что бы ты понял – мне лучше попасть с тобой в какую угодно переделку, лишь бы ощутить себя живой. Вот сейчас я – живая. Так неужели ты меня хочешь убить, и отправить в мою двухкомнатную могилу?
Я молчал, глядя мимо Нели в стену, оклеенную старенькими обоями. Узоры на них повторялись в каком-то восточном орнаменте, и вместе с тем напоминали готический шрифт. Моментально ассоциации привели меня от готики к немецкому языку, а от него – к Алене. Я разозлился. Не на Нелю, а на себя. Но то, что мне сказала сейчас эта простая, самая обыкновенная женщина – это тоже было очередным знаком. Нет, мне все-таки всегда везло с женщинами. И сейчас речь точно шла не о любви. Это было куда выше, чем любовь. Это было точное совпадение линий судьбы, как бы не надоело мне о них говорить.
Я рывком поднялся с колен, и поднял с кровати Нелю. Она ждала от меня каких-то слов.
- Значит так! Тогда мы сегодня будем играть в интересную игру. Правила простые – никаких правил. Мы живем, как будто, и правда, ничего особенного не произошло.
- Вот только, - внезапно забеспокоилась Неля, - как же твой этот раненый. Если он тебя не дождется, то может пойти сюда.
- Он будет ждать два дня. Так мы с ним договорились. Еда у него есть, лекарство тоже. Землянка закамуфлирована так, что ее с десяти метров не найдешь. И прочесывать лес сейчас точно никто не будет. А эти два дня – они наши. Если тебе не надо в город.
- Пока нет. Карантин же.
- И это замечательно. Тогда приступаем к первому действию. Я пошел в магазин – зря, что ли, мне деньги дали?
- Так ведь есть все!
- Тихо! Так надо, ты забыла? Ведь по их логике, я моментально должен обмыть «премию».
- А тогда я с тобой! Можно?
- Пойдем!
Мы вышли из дома. Я удивился, обнаружив, что еще только середина дня. Мне казалось, что уже наступил вечер. Все правильно – ведь я пришел на дачу к Неле на рассвете. Потому время сегодня замедлило ход и текло сообразно неторопливому движению солнца. Его не было видно – небо по-прежнему прикрывали мягкие серые тучи. Дорога после дождя была еще влажной. На ней встречались извилистые следы дождевых червей.
- Такое ощущение, что сегодня праздник. Или день рождения – сказала Неля.
- Кстати, а когда он у тебя?
- В сентябре. Первого числа.
- Ну, как и положено учительнице.
Неля расхохоталась.
А между тем, за нами наблюдали. И я еще раз поблагодарил того, кто свыше даровал мне интуицию. Как только мы двинулись по улице в сторону магазина, из осиновой рощицы показался человек в камуфляжной форме и резиновых сапогах. У него на плече висела брезентовая сумка от противогаза – в такой рыбаки таскают наживку, и прочую мелочь. Через плечо была перекинута складная удочка в чехле. Но возможно там была не удочка, а нечто другое. Сапоги человека не были измазаны илом – он не заходил в речку. Мнимый рыбак делал вид, что поправляет штаны, словно он только что справлял нужду в кустах. Я обнял Нелю, склонился к ее уху, и, делая вид, что целую ее, прошептал: «Только не волнуйся. За нами следят. Но мы этого не замечаем!».
- Поняла, - так же шепотом сказала она и демонстративно чмокнула меня в щеку. Это был наш первый поцелуй.
Человек брел за нами, держа дистанцию, останавливаясь, оглядывая берег, будто бы ища удобное место для рыбалки. А потом опять плелся по дороге. Мне было смешно от его неуклюжести. А когда мы уже почти подошли к избушке магазинчика, он прибавил ходу и, запыхавшись, ввалился следом.
- Так, дорогая! Что твоей душе угодно? – широким жестом нищего барина обвел я прилавок с небогатым ассортиментом.
- А ты что будешь?
- Я - как обычно. Водочки мне. Пару бутылочек!
- Дорогой, а тебе не многовато ли будет? Хочешь, как в тот раз, всю ночь на двор бегать?
- Спокойно, Маша, я Дубровский. Я ж не собираюсь залпом из горла. Растяну, так сказать, удовольствие.
- Тогда мне вина. Вон того, красного, полусладкого.
Мы купили еще какое-то количество продуктов, даже пачку муки и пакетик дрожжей – Неля обещала к завтрашнему дню пирожки. Стоявший за нами «рыбак» внимательно слушал наш разговор, да так, что когда продавщица спросила: «А вам что?», он сперва поперхнулся, прокашлялся и сказал:
- Тоже бутылочку белой. По двести пятьдесят. Сосиски. И пачку «Балканки».
Потом он плелся за нами, опять соблюдая дистанцию, пока мы не зашли внутрь ограды.
- Ну как? – спросила Неля, – когда мы уже разгружались на веранде.
- Умница. Прирожденная разведчица.
- А вот ты откуда знаешь все эти приемчики?
- А давай я расскажу тебе об этом потом?
Я не хотел рассказывать Неле о полутора годах свой юности. О тех, что сам изо всех сил старался не вспоминать. И сейчас не хочу этого делать.
- А можно серьезный вопрос? – Неля вдруг и сама стала очень серьезной.
- Конечно!
- Скажи… а ты собираешься и, правда, все это пить?
Я расхохотался от души.
- Представь, да! Напьюсь до визга, и начну лезть к тебе с непристойными предложениями. Шучу. У меня собой даже была одна бутылка – на всякий случай, если пришлось бы в лесу наткнуться на этих вот…гоблинов – их так Женька называет. Думал изобразить из себя такого вот одиночку – туриста, любителя накатить на природе. Так эта бутылка у меня уже год хранилась. Я вообще не пью. Ну, скажем так, почти.
Мне показалось, что Неля облегченно вздохнула.
- Ты решила, что раз я бомж, то непременно и алкаш? Сознайся?
- Ты не похож на алкаша, конечно. Я бы даже твоих лет тебе не дала. Но всякое бывает.
- У тебя что, муж сильно пьет?
- Нет. Не то, что бы он хроник. Как он сам это называет – выпивает «в системе». А когда работу потерял, то стал чаще прикладываться. В основном, к пиву. Живот повис уже. А вот я сегодня – если ты не против – выпью. Так давно хотелось выпить вина хорошего на свежем воздухе.
- Нель. Это нормальное вино. Но не хорошее. При оказии я угощу тебя хорошим. Правда, скорее всего, не в этой жизни.
- Знаешь, почему я до сих пор не верю, что ты бомж? Слишком много знаешь всего, о чем я никогда и не слышала. И манеры у тебя – сейчас такие редко встретишь. Ты как не из этого времени.
Я замолчал. Неля попала точно в центр мишени моего прошлого. Дело было даже не в том воспитании, что дали мне в детстве дед и бабушка – потомственные аристократы. Дело было в точном определении моего бытия вообще. Наверное, все, что происходило со мной, объясняется именно этим - не попаданием в свой временной отрезок.
- Может, ты и права. Я перестал интересоваться современностью. Меня больше манит прошлое. Потому я люблю классицизм во всех его проявлениях.
- Вот видишь! Разве бомж сказал бы такую фразу?
- Ты даже не представляешь, какие бывают бомжи. И что они порой говорят.
- Интересно, что?
- Как-нибудь расскажу. А теперь давай обедать?
- Уже накрываю.
Мы дружно, по-семейному сообразили импровизированный обед. Я раскупорил вино, затем тихонько слил водку в туалете, и наполнил бутылку водой. Стол мы накрыли в беседке – отсюда нас было хорошо видно. Я демонстративно, морщась и крякая, выкушал одну за другой две порции воды по полстакана, и принялся закусывать. А Неля от вина порозовела, и мечтательно смотрела в сторону реки. Оттуда слышался плеск воды на перекате. Где-то рядом отирался соглядатай, прикладываясь к своей бутылке, и выдавливая сосиски из полиэтиленовой оболочки. Я физически ощущал его присутствие рядом. Но сейчас оно меня успокаивало – значит, Женьку пока никто не ищет. Наверняка он спит. И это хорошо - силы ему еще ой как понадобятся.
***
День незаметно превратился в вечер – такой же пасмурный и уютный. Неля, нарочито громко сказала: – Ну, все, хорошего помаленьку, - и под мои протестующие вопли убрала «водку» со стола. А потом попросила набрать в ведро воды из крана и опустила в него кипятильник.
- Помыться хочу, но холодная вода – не для меня. Я ужас, какая мерзлячка.
Пока она плескалась в душе, я соображал: как мы будем устраиваться на ночлег. Я не хотел думать о том, что бы сегодня оказаться в одной постели. Но других спальных мест в доме не было. Вернувшаяся посвежевшая Неля поняла, о чем я думаю.
- Вот если ты заберешься на чердак, там есть матрац. Правда, его выбить нужно. А простыни у меня есть.
И это был то, что нужно. Я истово выколачивал из раскинутого на заборе матраца накопившуюся за зиму пыль, при этом невнятно, но довольно громко сожалея по поводу недопитой водки. Со стороны была полная иллюзия сложившегося быта устойчивой пары. В это время Неля подмела и протерла полы в избушке. Матрац я уместил в углу так, что мне открывался обзор на оба окна.
- Надеюсь, он не будет ночью стоять под окнами и прислушиваться? – то ли в шутку, то ли всерьез сказала Неля.
- Если что, я его шугану отсюда. А что? Имею полное право. Еще и шум подниму на весь поселок – смотрите, люди добрые – онанюгу поймали!
Неля опять рассмеялась. Потом она устраивалась в своей кровати. Я сходил в душ, и тоже с огромнейшим удовольствием растянулся на матрасе. Нестерпимо длинный, тревожный и изматывающий день погас. Мы получили передышку до рассвета, как бойцы на передовой.
Мы еще поболтали немного о разных пустяках, старательно избегая темы грозящей нам опасности, и беглеца в землянке. Этого всего на сегодня было уже очень много. Наконец, Неля задышала ровно и спокойно. Слушая ее дыхание и какую-то одинокую ночную птицу за окном, я тоже заснул.
…и проснулся теперь уж не от приснившихся, а от настоящих звуков стрельбы. Я схватил лежащий рядом на всякий случай фонарик. Неля, похожая на привидение, сидела на постели, прижав к груди одеяло. Она показывала в сторону окна…
Глава VI
***
Ученые утверждают, что спящее животное при надвигающейся опасности уже во сне готовит свой организм к активным действиям. Сознание еще спит, но мозг уже дает команду на вброс адреналина в кровь. Напрягаются мышцы, просыпается обоняние и слух. Миг – и животное готово бежать, или обороняться. Это называется парадоксальной фазой сна.
Такая фаза, за все время моего обитания в статусе бомжа, чрезмерно развилась и у меня. Сейчас я сообразил, что не проснулся от звука выстрелов, а услышал их, уже выбравшись из неглубокого нервного сна. Стреляли два раза. Где-то совсем рядом шла какая-то возня. В несколько движений я набросил одежду, взял фонарь, и припасенный с вечера топорик.
- Запрись! – приказал я Неле и выбежал в ночь.
Возня шла напротив Нелиной дачи. Свет фонаря вытащил из темно-серого кошачьего сумрака лежащего на земле человека. Я узнал в нем нашего вчерашнего соглядатая. Над ним, прижав его стволом карабина, стоял невысокий мужик в спортивном костюме. Он отвел глаза от луча, и не сказал, а приказал:
- В лицо не свети! Помоги лучше!
- Ты чего беспределишь, в натуре? Убери ствол. Я уйду, отвечаю. Говорю же, просто попутал, спьяну, - извивался задержанный.
- Лежи. Базарить команды не было. Ну, ты чего тормозишь, – это вооруженный человек сказал уже мне. - Неси веревку какую-нибудь.
- Э, ты каво творишь-то, - не сдавался лежащий, – ответить же придется.
- Отвечу, отвечу. Сперва ты ответишь.
Я мгновенно оказался в избушке, схватил моток веревки, отхватил ножом нужный размер, и кинулся обратно. Неля ничего не поняла, да мне и некогда было ей что-то говорить.
- Иди сюда, свяжи ему руки. Я отвечаю за все. Я председатель кооператива. Меня тут все знают. Сумеешь связать-то?
- Не вопрос, - ответил я, испытывая нечаянную радость. Наконец моя патовая ситуация хоть как-то сдвинулась с места. При этом я отмечал, что интонации и голос этого человека были мне знакомы. Как будто мы с ним общались, и довольно близко, только очень давно.
Я сделал на отрезке веревки две симметричные петли, и связал задержанному руки узлом, который почему-то называется «пьяным». Наверное, таким раньше обездвиживали буйных хмельных мужиков. При активном сопротивлении петли будут затягиваться все прочнее и прочнее. Этим узлом нас учили в армии связывать снятых часовых. Прошло почти три десятка лет, а руки все еще помнили последовательность движений. Хотя уже тогда, будучи солдатом срочной службы, я думал, что это никогда не пригодиться.
- Правильно связал. Умеешь. Служил, что ли?
- Служил - отрывисто бросил я. Я не хотел сейчас никаких разговоров о себе в присутствии человека, посланного Боровом. Но то, что мне таким удачным образом удалось выйти на председателя кооператива, о котором я уже столько слышал, меня взбодрило еще больше.
«Все идет по плану» – почему-то чиркнула в голове строчка какой-то старой песни.
- Ну, вставай, урка с мыльного завода, - сказал человек с ружьем. И по этой фразе я его моментально вспомнил.
Воспоминание третье
Глинистая почва тверже бетона. Сейчас мы, матерясь и обливаясь потом, штыковыми лопатами сбиваем с нее окаменелые комья. Недавно тут пронесся редкий для этих мест ливень. А по мокрой почве прошли БМПшки. Своими траками они разворотили глину, и теперь нам было приказано привести площадку для строевой подготовки в первоначальный вид. Это было страшно давно и далеко отсюда, на раскаленном юге. С трех сторон нас окружала пустыня. А с четвертой – горы. Пустыня дышала сиреневой марью, и обещала быструю смерть бледнолицым пришельцам. Горы тоже были раскалены. Над ними, как над костром, слабо колыхался горячий воздух.
Здесь не было бетонированного плаца, размеченного для отработки строевых приемов. Здесь вообще не было ничего, кроме солдатских палаток, выровненных, черт знает, с какого раза, по нитке в два ряда. Был навес и приютившаяся рядом полевая кухня. И еще две небольшие палатки для офицеров. Старший из них, командир батальона Юдин сейчас лично командовал этим «ландшафтным дизайном».
- Сынок, что ты дрочишь черенок, как … сам знаешь, что. Это лопата, а не твой детородный орган, на хрен бы он тебе был вообще нужен. Таким лучше не размножаться.
Это он поощрял Ваньку Орлова, который никак не мог приноровиться, что бы сбивать комья глины. - Боец, а ты чего, как скульптура в парке, застыл? Ты бей, бей, не стесняйся.
Это уже под раздачу попал я, обреченный крошить молотом соскобленные комья в серое сухое месиво.
- Сыночки. Я сам понимаю, что все это – моральный онанизм. Но у меня тоже приказ. Не я его придумал. Честно, я не такой долбоё… так, тихо все! Я не такой стратег, что бы вот такое вот выдумать. Но я же не могу сейчас выйти на связь с комполка, и сказать ему: «Товарищ полковник, разрешите доложить – вы херню какую-то затеяли. Нужна тут эта площадка, как жопе карбюратор. Все, смехуечки оставили. Работаем.
Мы кисли от жары и со смеху. А комбат – сейчас я вспомнил его имя – Василий Борисович Юдин, ходил меж нами, и голосом спортивного комментатора корректировал нашу работу. Хитрый и изворотливый Санька Ананьев по кличке Анаша, имевший доармейскую судимость, пытался ускользнуть в тень стоявшего рядом БТР.
- Ананьев! Урка с мыльного завода, - взревел Юдин так, что сперва показалось – это завелся сам по себе БТР, - куда передислоцировался?
- В туалет, товарищ майор!
- А может, еще твой член отнести поссать? А?
- Никак нет, - вяло гавкнул Анаша, и вернулся к лопате.
- Вот спасибо, сынок – поклонился Юдин Анаше, как засланный сват. - А то уж я думал, что под старость лет до хероносца дослужился.
И опять мы все заржали. «Урка с мыльного завода» было любимым выражением нашего майора. И ни у кого не возникло идея прозвать его хероносцем. Майора батальон обожал.
***
На той самой площадке, которая так и не стала строевым плацем, мы все остальные дни занимались то рукопашным боем, то тактикой передвижения по-пластунски, то приемам снятия часовых. Оттуда и остался в моей переполненной памяти «пьяный узел», которым я сейчас связал «урку с мыльного завода». Юдин одобрительно ощупал узел, довольно выдохнул: «Во!» и сказал мне – Пойдем, поможешь. И опять в его голосе появилась интонация, которую я инстинктивно не мог ослушаться. Это был рефлекс, вбитый в сознание на все оставшееся время моего бытия.
Мы пробирались узкими улочками, майор (хотя наверное уже полковник, - подумал я), подталкивал задержанного стволом. Тот шел, шатаясь и спотыкаясь. Он был пьян – когда я связывал его, то ощутил мощный водочный выхлоп.
«Хренового разведчика оставил Боров. Явно и впрямь – урка. Не боец».
- Иди ровно, а то сейчас навернешься, башку разобьешь, потом ментам скажешь, что мы тебя избили, - командовал Юдин.
- Э, зачем менты-то начальник? Ну, я понял все. Отпусти меня, я тут больше не появлюсь, бля буду.
- Все, иди, не утомляй меня.
Задержанный еще что-то пробубнил. Но получив тычок посильнее, заткнулся.
Мы свернули в тупик. Там, в глубине заросшего черемухой и яблоней участка без признаков дачного хозяйства - ни теплицы, ни вскопанных грядок, стоял добротный бревенчатый дом с широкой открытой верандой. Над крыльцом навис массивный двускатный козырек. Рядом пристроился вагончик, в котором обычно живут вахтовики - строители.
- Давай, заходи, но не будь, как дома, - сказал Юдин, отперев дверь дома. Перед этим он поставил задержанного лицом к стене.
В избе было просторно. Желтый конторский стол, массивный древний шкаф, у окна тумбочка с плиткой и зеленым эмалированным чайником на ней, пружинная не застланная кровать, и несколько разнокалиберных стульев – вот что составляло обстановку. Да еще в углу встал мощный сейф, явно оружейный.
- Садись, вон, на койку, или ложись. Как удобно, - повелел мой бывший командир задержанному. Ждать долго придется.
- Ты хоть руки-то развяжи, в натуре!
- В натуре комендант в комендатуре – отрезал Юдин. – И ты садись. Поможешь?
- Так точно! – невольно вырвалось у меня.
- О. наш человек. Сразу вижу. Звание?
- Сержант запаса.
- Имя? – Юдин уже вовсю вернулся в статус командира, и задавал вопросы отрывисто, как на допросе.
- Руслан
- Теперь ты, урка с мыльного завода – повернулся Юдин к нему, - сам все расскажешь?
- А чо рассказывать то? Ну, выпил. Закемарил на бережку. Тут ты такой с дурой этой. Ну, я испугался.
- Слышь, сержант! Он так испугался, что хотел меня там же на месте положить. Смотри, что у него было? – и Юдин аккуратно вынул из кармана мастерки пистолет, держа его двумя пальцами за скобу. Ничего так игрушка. Да?
Это был не газовый и не травматический пистолет. Это был настоящий «Макаров».
«Неужели Боров дал ему команду завалить меня и Нелю?», - ожгла кипятком меня мысль. И тут же я вспомнил про женщину, сходящую с ума от страха в своей избушке.
- Товарищ…
- Подполковник я. Подполковник запаса.
- У меня там женщина моя напугалась сильно. Как бы предупредить ее, что все нормально?
Все это время задержанный злобно смотрел на меня, и даже, как мне показалось, давал какие-то знаки. Но я продолжал играть в игру, начатую днем. Я прикинулся, что вовсе не узнаю этого «рыбака», ввалившегося сегодня за нами в магазин. И уж тем более, никак не связываю его с сегодняшним визитом Борова и его команды.
- Это Нелька, что ли? Ты же у нее живешь?
- Так точно, – ответил я, и обрадовался такому вопросу. Теперь, если даже этого урку отпустят, он донесет до Борова информацию, что я, и правда, сожитель местной дачницы.
- Так не вопрос. Сейчас мы ей позвоним.
Юдин вынул телефон, нашел список контактов, и вскоре уже говорил.
- Нелюшка! Ага. Василий Борисович это. Твой мужик у меня. Не теряй его. Чего? Нет, нет. Все нормально. Помогает он мне. Придет. Никуда не денется. Лично доставлю. Спи, давай.
- Ну вот. Успокоили твою Нелю, сержант. Теперь давай с этим туловищем разбираться. Ты его раньше тут не видел часом?
Мне очень хотелось вызвать подполковника на крыльцо, и рассказать ему все. Но сейчас этого делать было никак нельзя.
- Нет. Первый раз вижу.
- Ладно.
И Юдин опять стал набирать номер.
- Гафаров? Приветствую. Разбудил, прости, капитан. Тут у меня задержанный. В кооперативе. Пьяный, с огнестрельным оружием. Пистолет «Макарова». Нет, не успел. Ну, сейчас, дал бы я ему выстрелить. В общем, ты наряд отправь. Мы в правлении нашем тут отдыхаем.
- Зря ты это затеял, начальник, – вдруг уже не пьяным, а просто усталым голосом сказал задержанный. – Ты не знаешь, во что ввязался.
- Во-во, давай, пока расскажи нам, во что это я ввязался. И про ствол свой расскажи.
Задержанный понял, что ляпнул лишнее. Хмель выветривался из него на глазах. Сейчас он был похож не на пьяного человека. А на смертельно уставшего и затравленного зверя.
- Водички дай попить?
- Это пожалуйста.
Юдин налил из чайника в граненый стакан, который он достал из тумбочки, воды, и поднес к рту связанного человека.
- Да кого ты смеешься-то, развяжи меня. Куда я денусь? У вас вон – два ствола. Что я сделаю-то?
- Пей, давай.
Связанный, жадно клацнув зубами о край стакана, стал пить, проливая воду на грудь. Он выпил все.
- А теперь лучше ложись. Покемарь.
- Да как я лягу-то?
- Каком кверху. На живот, то есть. Сержант, а мы пойдем, покурим.
Я уже почти начал говорить, что не курю. Но вовремя заткнулся. Мне надо было остаться с командиром один на один.
На улице заметно посвежело. В темноте еще сильнее чувствовался запах черемухи и яблони. Облачное покрывало стало тоньше, и слева, над самой вершиной сопки, просвечивал размазанный желток Луны.
Юдин достал пачку сигарет, и протянул мне.
- Да я не курю, товарищ подполковник.
- А раньше курил. Здорово, Берегов!
- Здравствуйте, Василий Борисович!
- Ага, и ты узнал, – улыбнулся командир.
- Да и не забывал. Такое не забудешь.
- Да уж… ладно. Эмоции потом. За столом. И без возражений! Сегодня у меня обедаем. Все-таки однополчанина встретил. А пока - по существу. Ты про этого урку явно что-то знаешь?
- Знаю. И кстати, собирался к вам. То есть, не именно к вам, просто мне сказали, что тут председатель правления мужик правильный. Я еще не знал, что это вы. Вляпался я тут в такое, что… В общем, ментам, которые сейчас приедут, про это лучше не говорить. Тут все подряд могут быть замазаны.
- Значит, не зря я его прямо напротив Нелькиной дачи повязал. Он там в кустах развалился. Я думал – плохо человеку. А он…
Но тут послышалось тарахтение полицейского УАЗа. Нас осветили его фары. Из машины вышли трое и двинулись к дому.
- Юдин кто? – спросил тот, кто шел впереди.
- Я – коротко ответил подполковник.
- Старший лейтенант Гармаев, районный отдел.
- Идите сюда, старший лейтенант.
- А вы кто? – спросил меня старлей, как только поднялся на крыльцо.
- Это наш! – моментально отреагировал Юдин. - Дачник. Помогал мне при задержании.
С Гармаевым вошли два сержанта с короткими автоматами.
- Что случилось у вас? – Гармаев был чем-то недоволен. Он почему-то не смотрел сейчас на севшего на кровати связанного человека.
- Сегодня в ноль часов двадцать минут я обходил свою территорию. Сами знаете, какая тут у нас ситуация – рядом заброшенный кооператив. Там сейчас бог знает, кто обитает. Я вашим докладывал. Да без толку.
- Давайте по существу, – непонятно на что злился Гармаев. Я в это время старался перехватить взгляды старлея и задержанного, что бы уловить связь межу ними. Но задержанный опустил голову.
- У берега реки, в кустах, я увидел лежащего на земле человека. Подошел, осветил фонарем. Ощутил сильный запах спиртного. Человек этот мне незнаком. Не наш он, не с дач. Стал его будить. Он меня увидел, оттолкнул, отскочил на четыре шага, и вот эту штуку на меня направил. Но с предохранителя не снял. Я крикнул – бросай оружие – он давай его дергать. Пьяный прилично был. Пришлось сделать выстрел вверх. Он не угомонился. Второй раз - ему под ноги. Только тогда он ствол бросил. Хотел убеждать, да куда? А на выстрелы прибежал сосед. Пока я этого на мушке держал, он его связал. Потом мы доставили его в помещение правления. И позвонили капитану Гафарову.
- Почему именно Гафарову? – очень придирчиво спросил Гармаев.
- Потому, – начал кабанеть Юдин, - что дежурному вашему хрен дозвонишься. А дело серьезное. Все-таки оружие. Не просто пьяная шпана.
- Документы на карабин, – сказал Гармаев и сел к столу. Казалось, что задержанный его нисколько не интересует. Как не интересует и предъявленный пистолет. Пистолет старлей хотел отодвинуть ладонью. Но Юдин не дал.
- Осторожней! Я его только за скобу держал. Там же отпечатки.
Гармаев нехорошо усмехнулся, и вынул из папки бланк протокола.
В это время Юдин достал из сейфа карточку разрешения, и еще какой-то документ. Гармаев впился в них, как голодный клещ в собачье ухо.
- Так…вы что, еще и сторож тут?
- Да. По договору. Правление утвердило.
- Оружие-то не служебное. А ваше личное. Права ношения вне охотничьих угодий, и без лицензии на охоту у вас нет.
Уже очень злой Юдин вынул еще какой-то документ.
- Вот. Временное разрешение.
- Карабин к осмотру.
Гармаев сличил номер оружия с указанным в документах, открыл магазин и высыпал восемь патронов.
- Гильзы где отстрелянные?
- Там и лежат. Не до того было. И темно.
- Плохо, что там лежат.
Он о чем–то подумал с полминуты. И только сейчас повернулся к задержанному.
- А вы что тут делали?
- Да я… приехал тут к знакомым. Да кого, пьяный был. Искал, искал дачу, и не нашел. Разморило меня. Смотрю, местечко удобное. Берег. Прилег под кустики отдохнуть. Потом вдруг свет в глаза. Ну… я, значит, испугался, отскочил – и тут стрелять начали. Я упал. Потом вон тот, второй прибежал. Связал меня.
- Ваш пистолет? – указал старлей на «Макарова».
- Да не мой. Я его по дороге сюда нашел. Думал, поутру в полицию сдать.
- Место можете указать, где нашли?
- Да, поди, вспомню.
- Веревку снимите с него, – приказал Юдину Гармаев.
- Под вашу ответственность, товарищ старший лейтенант.
- Учить меня не надо, хорошо? Я вас обоих вынужден задержать до выяснения обстоятельств. Вы стреляли с угрозой для жизни и здоровья других граждан.
- Слушай, как там тебя! – окончательно разбушевался Юдин. – Это меня, что ли, с левым стволом поймали пьяного?
Гармаев, не обращая внимания, что–то долго писал мелким букашечным почерком. Потом внезапно повернулся ко мне.
- Ваши документы.
Документы у меня были – уходя из мира людей, и вычеркивая себя из социума, я все равно сохранил некоторые атрибуты, дающие мне шансы на оправдание своего существования перед машиной по имени «власть». Документы сейчас лежали в моем рюкзаке, на даче у Нели.
- У меня на даче документы. Могу принести.
- Несите. Сержант, свози его.
Через минуту тряской езды со скрипом рулевых тяг, я уже стучался в избушку. Вернее, только хотел постучать, но Неля уже открыла. Я не знал, что у нее могут так расшириться глаза. Она быстро и сильно обняла меня.
- Ну, что там? Что?
- Разбираемся. Ваш председатель поймал какого-то пьяного. Документы мне взять надо, я, вроде как, свидетель, - сказал я, и незаметно для маячившего сзади сержанта наступил Неле на ногу. Она все поняла.
- Ты там не задерживайся. Завтра рано вставать
- Все нормально.
Я достал из бокового кармана завернутые в пакет паспорт и военный билет. Мы поехали обратно.
Гармаев уже закончил писать и теперь ухватил протянутые мной корочки.
- Так… Руслан Алексеевич. В Сретенске проживаете?
Я мысленно сказал себе спасибо, за то, что не выписался из служебной квартиры, покидая райцентр в поисках новой жизни. Но там, конечно, меня уже сняли с регистрации. Все же это было лучше, чем отсутствие всякой прописки. Это гарантированный привод в отдел. С непредсказуемыми последствиями.
- Сейчас вот в Читу перебираюсь.
- Постоянно где в Чите проживаете?
- Здесь. На даче. Пока работу не нашел.
- Дача чья?
- Старлей, - бушевал Юдин, - ты куда-то не в ту степь поехал? Человек помог мне задержать вооруженного, не пойми кого, а ты уже на него готов завести дело? Ты чего у этого-то урки с мыльного завода документы не требуешь?
Гармаев его не слушал. Он ждал моего ответа.
- У знакомой. У сожительницы. У любовницы, если вам так понятней.
- Имя, фамилия, отчество ее.
- Она-то тут причем? Она вообще ничего не видела.
- Вы так не разговаривайте со мной, - бесстрастным тоном произнес Гармаев. – Я могу сейчас сопротивление сотруднику полиции оформить.
Юдин, с грохотом свалив стул, вскочил на ноги. Сержанты взялись за ремни автоматов. Подполковник выхватил телефон и стал набирать номер.
- Так, я вам пока звонить не разрешал, – сказал старлей. Теперь Юдин проигнорировал Гармаева.
- Алло, капитан. Это опять подполковник Юдин.
При слове «подполковник» Гармаев быстро взглянул на него, потом на сержантов, потом на задержанного.
- Тут твой старлей комедию какую-то разыгрывает. Сейчас из меня, и из свидетеля преступников сделает. Уже нас задержать хочет. Ты меня первый год знаешь? Так объясни ему.
- На, поговори!
- Старший лейтенант Гармаев – сказал в трубку старлей. – здравия желаю. Так тут применение оружия. Стрельба с угрозой для жиз… так точно. Понял. Есть.
Гармаев вернул трубку Юдину. Наконец, задержанный был развязан. Он, морщась, разминал затекшие руки, и с ненавистью смотрел на Юдина.
Гармаев опять принялся заполонять какие-то бланки.
- Распишитесь вот тут. Подписка о невыезде и явке по первому вызову.
Мы расписались в бумажках. Потом подписали протокол. Там было изложено все, как говорил Юдин. Старлей аккуратно сложил бумаги в папку, и скомандовал сержантам: – Выводите.
Я отметил, что наручники на задержанного не надели.
- До свидания, - дежурно сказал Гармаев и отдал честь, – спасибо за помощь.
УАЗик, долго корячась задом, выехал на проезжую улицу. Еще какое-то время его фары щупали уже поднимающийся с реки предутренний туман. Юдин крепко выматерился и закурил.
- Странный какой-то, этот старлей. Не нравится мне все это.
- Зато я, кажется, понимаю, в чем дело. Влезли вы, товарищ подполковник, по самое некуда.
- Ладно. Мы люди-то пуганные. Неужели какую-то блоть испугаемся?
- Да не блоть это, Василь Борисыч. Сосем не блоть.
Юдин глянул на часы, оттянув рукав мастерки старенького шерстяного костюма.
- Почти три. Ну, что, я чай поставлю. Та давай – все с самого начала.
- Придется без чая. Василь Борисыч. Время пошло на часы…
***
Туман уже полностью оккупировал поселок. Тяжелые капли срывались с листьев черемухи. Звуки окружающего мира стали глухими и далекими. Как не сжимал я свой рассказ, а прошло достаточно времени. Но и подполковнику надо было знать все.
- Вот не меняешься ты, сержант. Вечно тебя в жерло несет. Как тогда, в Гиссаре. Помнишь?
- Не хочу вспоминать.
- А придется. Похоже, мы опять на войне. И у нас главная задача – эвакуировать этого раненого, как его – Женьку?
- Так точно.
- Давай прикинем оперативную обстановку. Как думаешь, тот Боров, про которого ты говорил, мог оставить еще кого-то?
- Это вряд ли. Иначе бы они вместе нажрались. Это ж не бойцы. Так, урки.
Это точно, – улыбнулся Юдин, услышав любимое слово. – Урки с мыльного завода. – Ну что, значит, утром ему будет смена. А когда они его не найдут – возьмутся за тебя. Да и по людям пойдут. По любому услышат про стрельбу. У нас на все про все – часа три. Подожди меня тут. Я переоденусь.
- Подождите, Василь Борисыч. В самом худшем случае они уже могут ехать. Если этот старлей или еще кто из его отдела с ними повязан, Борову уже сообщили.
Подполковник раздумывал три секунды.
- Тем более, надо идти. Только Неле лучше пока ко мне перебраться. Сейчас я жену предупрежу. Ко мне-то они не сунутся.
Я остался в здании правления. Мне казалось, что за окном кто-то притаился, и еле слышно шуршал ветвями. Но это начинающийся утренний ветерок раскачивал кусты.
Юдин явился в камуфляжном костюме, и все с тем же карабином.
- А это тебе – он протянул мне массивный пистолет.
- Это травмат. Австрийский, хороший. Десять миллиметров калибр. Десять патронов. Двинулись.
Неля встретила нас у калитки.
- Здрасьте Василь Борисыч, ну как вы? – сказала она, напряженно глядя на нас обоих одновременно.
- Здравствуй, дочка. Ты вот что… мы пока с твоим Русланом сбегаем по делу, бери свои вещички, документы, и иди ко мне. Я жену предупредил.
Он отошел к калитке.
- Вы за Женей? – спросила она таким тоном, словно спрашивала «Вы на фронт?».
Я кивнул. У меня начала болеть голова от бессонной ночи.
- Я тебя очень прошу, ты вернись. Ты не можешь меня вот так взять, и оставить. Я тут столько всего передумала. Даже письмо тебе написала, только не смейся…
- Настоящее письмо? Бумажное?
- Какое же еще? Интернета ведь у тебя нет. А у меня тут нет компьютера.
- Где оно?
- Отдам, когда вернетесь.
- Нет. Давай сейчас.
Неля быстро вынесла мне сложенный пополам тетрадный листок.
-Только пока не читай. Хорошо?
- Хорошо.
- Руслан. Двинулись! Время – подал голос подполковник.
Неля хотела броситься мне на шею. Я мягко остановил ее.
- Неля. Тебя там ждут. Давай, не задерживайся тут. Может, сюда уже едут.
Руки наши расцепились. Мы двинулись по сырой мягкой дороге. поселок остался позади в тумане…
***
Мы шли молча – направление движения я обозначил подполковнику заранее. Сейчас внутри меня привычно тек поток мыслей, совсем не относящихся к происходящему. Вернее, происходящее, которое являлось закономерностью всего трехлетнего отрезка моего пути по этому миру, осталось вне сознания. Чувство нереальности смазывало ощущение опасности. Сейчас я – ох, как некстати – вспомнил Алену, с ее сатанинским квестом. И подумал – не квест ли и то, что происходит сейчас? Увы, патроны в этот раз были не холостые, и злодеи – не нанятые актеры. Но если мне придется поставить точку на своем бытие уже в ближайшие часы, мне будет жаль только одно – Нелю. Я не испытывал к ней пока никаких особенных чувств, кроме страха за нее, и стойкого сожаления, что не смогу подарить ей того лета, о котором рассказывал совсем недавно. Она вернется в мир общепринятых устоев и традиций, и уже не сможет существовать в нем комфортно. Я даже чувствовал себя предателем. И мне очень хотелось прочесть ее письмо.
Потом, слыша шорох шагов идущего сзади Юдина, я вспоминал разные случаи, когда нам светила красным огнем сигнальной ракеты близкая к смерти опасность. И Юдина было тоже жаль. После трех десятков лет я втянул его в круговорот событий, затягивающийся на мне, как петля на шее приговоренного к повешению. В который уже раз я с вялым удивлением отмечал, что являясь самым обычным, ничем не примечательным, и, тем более, не выдающимся человеком, я умудрялся втягивать в свою орбиту совершенно разных людей. Самое поганое, что я перестал ощущать тяжесть этого греха, как каторжник перестает ощущать тяжесть тачки с рудой, которую ему уготовано таскать до конца срока. Я очень боялся этого – своего постепенного лишения чувств. Разрывая все связи с миром людей, я становился каким-то иным существом.
Тем временем мы уже поднимались по склону сопки. До моей землянки оставалось не больше полкилометра. Я отмечал расстояние по только мне известным приметам – по убитой молнией сосне, по гранитному валуну, выползшему из-под рыжей хвои, по единственной среди сосен старой толстой березе. Весь этот путь был частью моего мира, и мне было странно от того, что сейчас в нем находятся и другие люди. Я привык, что это только мой мир. И рассчитывал сохранить его таким навсегда. Но не зря гласит заезженная истина, что нельзя жить в обществе, и быть свободным от него. Я не нашел этой свободы. Даже удалившись от людей на расстояние пути, по которому мы сейчас шли.
Сейчас я уже сам чуть не прошел мимо землянки – так хорошо удалось мне ее замаскировать. Показав Юдину знаком «стоп!», я тщательно осмотрелся. Нет, никаких признаков постороннего присутствия тут не было. Внутри этого участка земли, как в могиле, ждал своей участи Женька. Быть может, если мне удастся спасти его – это снимет хоть часть моих грехов?
Я раскидал хвою, потянул на себя люк и скользнул в темноту. И сразу почуял бьющий по ноздрям запах пота, мочи, и еще чего-то такого, что содержит в себе близкие страшные открытия. Я зажег фонарь. Женька лежал на нарах неподвижно. И, как мне показалось, в несколько неестественной позе. Я метнулся к нарам…
Глава VII
***
Кто из нас не помнит свою первую встречу со смертью? Когда впервые приходится видеть тело, которое было когда то близким, родным, или хотя бы просто знакомым человеком, и ты не можешь узнать в нем привычных черт, но видишь отметины навалившейся вечности и причастности к великой тайне бытия, тогда наступает первый страх развенчания врожденной уверенности в собственном бессмертии. Я столкнулся со смертью, и видел ее последствия рано, лет в семь, когда погиб мой друг, цыганенок Гриха. Я вам уже рассказывал об этом. А потом была смерть пацана из первого подъезда, Сережки Томашева. Через два месяца он должен был пойти в первый класс. Но пьяный друг его матери влепил свой «Жигуленок» в борт МАЗа, Сережка вылетел из окна, и уронив тело на асфальт, залитый тосолом, бензином и кровью, улетел вдогонку за стаей голубей. Когда тело вынесли из подъезда, я стоял на балконе. Я не мог понять, кого хоронят, и выбежал во двор.
- Сережку Томашева, - не по-детски серьезно сказал мне его сосед, такой же пацан Игореха Сковрцов.
Я ушел домой, и долго переживал невозможность осознания таких изменений. Маленький, белобрысый курносый Сережка лежал в гробу с забинтованной головой, лимонно желтый, и только вокруг глаз расползлись лиловые пятна. Когда гроб поднимали, провалившиеся глаза на мгновение приоткрылись, и мигнули нездешним, далеким отблеском, походим на отблеск дальней грозы. Из гроба проистекал странный, чужой и пугающий этой чуждостью запах.
Сейчас в землянке пахло точно так же. Рывок к нарам, как стало часто происходить в моем сознании, растянулся на длинные отрезки. И продвигаясь по ним, я уже понял – Женька умер. Умер, не дождавшись меня, и не найдя сил, что бы выбраться из могилы. Теперь он, и вправду был мертвецом в хорошо обустроенном, пригодном для выживания склепе. Я еще успел подумать, что теперь буду строить новую землянку. Не из-за брезгливости или страха – с этим в моей жизни было давно покончено. А просто из чувства уважения к человеку, для которого я стал последней и ложной надеждой.
…но Женька жил! Он был очень горячий, и когда я коснулся его шеи, заранее готовясь ощутить твердость и холод тела, он открыл один глаз – покрасневший и слезящийся, и сказал:
- Дай попить!
В тот момент я даже ничего не почувствовал, ни радости, ни облегчения. Я кинулся под нары, где был запас воды, но в котелке, фляжке и в бутылках было пусто. Он выпил все. Я хватил флягу, и вылетел наружу.
- Чего там? Жив? – спросил Юдин.
- Да, но плох. Воды просит. Выпил все запасы за два дня.
- Давай махом! – и подполковник полез под землю.
Я бежал, как не бегал давно. В боку даже закололо с непривычки. Все-таки, почти ежедневные многокилометровые переходы не добавляют особой выносливости организму. В заданном неспешном ритме своего существования, я стал терять некоторые навыки.
Опять привычные приметы на тропе – береза, глыба гранита, убитая молнией сосна – и вот я уже набираю ледяную воду, подставив флягу под крошечный водопадик на ручье. Потом потуже завинчиваю емкость, и бегу обратно. Это куда тяжелее – бежать приходится в гору. И, как только мне, жадно пропускающему через легкие влажный воздух, удается забежать на склон, сзади, как пулеметная очередь, раздается треск моторов. По лесной дороге, сверху, спускается квадроцикл. Слава богу, он везет только двух людей, и у них нет при себе ружей. Но, возможно, есть пистолеты. Они двигаются в поселок и по тому, как неслось это четырехколесное чудовище, я понял, что настроенные они серьезно. Однако Борова на квадроцикле не было – это немного успокаивало. Может, и правда, они еще ничего не знают, а везут сменщика наблюдателю?
Юдин быстро освоился в землянке. Он вынес ведро с отходами, зажег еще один фонарь, и теперь рассматривал Женькину рану, сняв повязку.
- Зашить-то ты его зашил, Но швы воспалились. Если до заражения крови дошло – все, надо срочно везти его в клинику.
Я даже Женьке воды. Он пил, трясясь всем телом. Это была и жажда, и озноб одновременно.
- Василь Борисыч…
- Давай, сержант, просто – Борисыч. Некогда сейчас с этикетом. Чего?
- Там двое в поселок рванули. На квадроцикле. Длинноствольного оружия нет.
- Вот же урки с мыльного завода, а? Сейчас начнется подъем по тревоге. Своего урку они не найдут... а вот что дальше? Ты не знаешь, есть связь телефонная на этой базе?
- Точно нет. Женька говорит, там только по рации связь.
- Так…ну с поселка «эрка» (малогабаритная армейская УКВ-радиостанция – прим. авт.), или карманная болталка точно не добьет до туда. У них рюкзак, или что-то еще было?
- Нет. Груза не было никакого.
- Значит, и рации мощной нет. Думаю, что утечки от ментов пока не было. Иначе туда бы не два человека поехали. Так…у них минут пятнадцать езды, примерно полчаса на поиски и разведку обстановки, и …сколько, говоришь, до базы?
- Километров двенадцать. Но это по горам, по тому пути, что я ходил. А с дорогой я пересекся у самой базы.
- Угу… – Юдин становится собранным, и даже появившийся явно уже в отставке живот подбирается. Сейчас это точно мой командир,
- Тут одна дорога, лесовозная. По ней все двадцать кэмэ выйдут. Значит, путь назад займет около часа – там есть такие места, где километра три в час даже на этой дуре держать надо. И болотина еще. Ну что, сержант. Действовать будем так. Делаем из подручных средств носилки, берем трехсотого (на армейском сленге – раненого – прим. авт.), и транспортируем средним темпом в поселок. Повезло ему, что жена моя – фельдшер. Всю жизнь по госпиталям.
Для меня это новость. В части мы и не знали о наличии у Юдина жены. Мы думали, что этот невысокий и широкий краснолицый майор был твердокаменным холостяком, любителем ликера «Шасси» (разбавленный авиационный спирт – прим. авт.), и футбола.
- Поместим его пока в бытовке – видел вагончик у правления? Там и печка есть. И постель.
Пришлось свалить две сосенки для носилок. Сухостой бы такую нагрузку, да еще в движении, не выдержал. Я отпилил от каждой по два с половиной метра. Остальное Юдин разбросал по окрестностям. Остатки стволов со свежими спилами он засыпал хвоей.
Напившись воды, Женька ожил. Но от раны, несмотря на только что наложенную свежую повязку, попахивало, как от больного зуба. Мы с подполковником натянули между жердей брезент, и скрепили его проволокой.
- Сержант, теперь забирай все, что тебе понадобиться, но так, что бы можно было унести на себе, и маскируй свою партизанскую базу. Хотя, может, она тебе больше и не пригодится..
- Это почему?
- Отставить вопросы.
- Есть.
- Сейчас несем его – он указал на с трудом улегшегося на носилки Женьку до распадка. Как только эти урки сквозанут обратно, идем в поселок.
- А если не сквозанут?
- Тогда я иду один. За подкреплением.
- Борисыч, у вас там что, взвод спецназа дислоцируется?
- И не взвод. И не спецназа. Но мужики настоящие. Старой школы. Вместе отобьемся. Эх, ебушки – воробушки, жаль, течение реки не в нашу сторону. Сейчас бы на лодке – милое дело.
Я улыбнулся, вспомнив про свою легенду о похищенной лодке.
- Ну, сынки, с богом!
Землянка был опять закамуфлирована. Я забрал оттуда кое-что из одежды, белья, тетради с записями, и кое-какие припасы – объедать Нелю было уже неприлично.
Мы двинулись, скользя по хвоек. Брезент с Женькой провис и раскачивался. Женька морщился, но честно молчал. Таким образом мы двигались в наплавлении распадка полтора часа. А потом я уже перестал фиксировать временные отрезки.
Мы ждали в зарослях ерника, и дождались знакомого мне треска мотора. По лесной дороге, трясясь и подпрыгивая, в обратном направлении теперь несся один человек.
- Вот урки с мыльного завода, а? Оставили там все-таки патруль. Но ничего, на хитрую жопу найдется болт с винтом. Двинулись! С одним-то справимся, да, Руслан?
- Так точно!
Мы шли по кремнистой, избитой дороге. Но все равно, идти было легче, чем по лесу. Женька даже задремал. Двигаясь, мы контролировали все звуки на расстоянии досягаемости. У нас уже был разработан план в случае появления транспорта с боевиками – быстро спустится к берегу – вдоль дороги он был достаточно крут, и закрыт кустами. Ну, и, в крайнем случае, открывать огонь на поражение. О последствиях мы как-то оба с подполковником умолчали. Это была война, на которой существует одна практическая задача - уничтожить противника и остаться в живых.
Когда показался поворот, за которым уже начинались дачные дома, и первым из них был Нелиной дачей, Юдин приказал остановиться. Он осмотрелся, нашел в лесу подходящее место, и скомандовал двигаться туда.
- А вот теперь ты остаешься в охранении. А я за транспортом.
- У вас машина?
- Ну да. На «Ниву» заработал. За двадцать пять лет беспорочной службы.
Юдину пришлось мне объяснять, почему мы не отправились за Женькой на машине. Ее бы засекли у распадка – дальше дороги не было, пришлось бы оставлять транспорт там.
- Нелю успокойте. – попросил я.
- Вот я бы сам не догадался. Так, мне десять минут ходу к себе. Пять минут на разогрев машины, три минуты на выезд к дороге, и пять минут до вас. Итого двадцать три минуты, плюс три в запас. Ждите.
Юдин пошел дальше один молодой, упругой походкой.
***
Эти двадцать три минуты оказались для меня самыми тяжелыми за последние три года. Даже когда я следил ночью за боевиками Борова, а потом пробирался в поселок, не было так тягостно, да и чего там – страшно. Женька уже не спал. Он смотрел в небо взглядом человека, с которым ничего не происходит. Просто гулял себе турист по лесу, и прилег себе отдохнуть, наблюдая за небом, к которому уже поднимался туман от реки. Где–то за сопками уже поднялось солнце. Но здесь оно только подкрашивало новорожденные облака бледно-розовым цветом.
- Руслан, – вдруг ровно и спокойно спросил Женька. – А этот мужик, он кто? Почему он тебя сержантом называет?
- Это мой бывший командир. Нам феерически просто повезло, что он тут – председатель кооператива, да еще и охранник. С оружием. Вчера такое было…
Я рассказал Женьке про историю с Боровом и его человеком.
- Ох, зря мусоров вызывали. Я точно знаю – их кто-то крышует. С большими звездами.
- Ну, а куда нам было его девать? Пристрелить, и закопать, что ли?
- Нас бы они пристрелили. Легко.
- Но у нас-то нет крыш с большими звездами. Так что действуем пока по остановке.
- Мне в детстве мать говорила, что у меня две макушки. Это значит, я везунчик. Так оно и есть. Если бы ты меня не нашел, сейчас бы я уже там, на базе, закопанный лежал.
Он говорил это все без эмоций, без надрыва, говорил, как древний старик, вспоминая дела далеких дней. Меня пугала эта его отстраненность.
- У него жена фельдшер. Сейчас сделаем все, что надо. Уколы там, капельницы, перевязку. Может, и в город отправим.
- Ой, блин, только не в город! Они же могут все больнички проверить на предмет раненого. Да и врачи сообщат про огнестрел. А там – опера понаедут, следаки, слух пойдет… ну, и сам в курсе, чем все закончится.
Я не спорил с ним. Не потому, что не хотел его утомлять. Уйдя из мира людей, я все равно знал, по каким законам сейчас живет наше государство. Изначально, на стадии своего формирования, оно взорвало мосты, ведущие к нормальному обществу, живущему по закону и здравому смыслу, и превратилось в одну большую казарму с махровой дедовщиной, и занятыми ростом личного благосостояния командирами. Место богини правосудия заняло страшное чудовище, держащее на обеих весах увесистые пачки денег. А вместо меча, на нем висел автомат Калашникова. Теперь законы применялись к гражданам не по тяжести совершенного, а по имущественному и статусному признаку. Есть у тебя деньги и положение в этой казарме – ты будешь вечно неприкасаем, только не забудь уделять вверх по цепочке положенное тем, кто позволяет тебе иметь и статус, и деньги. Нету тебя ничего – будешь смолот в мясорубке чиновного и судебного беспредела. Границы власти у тех, кто захватил ее много лет назад, отсутствовали. Они руководствовались двумя единственными критериями: сиюминутной личной выгодой, и стратегией процветания в будущем.
Шум мотора выдернул меня из пелены всех этих размышлений. Я вынул пистолет и лег, укрыв голову за пнем.
Напротив нас остановилась белая «Нива». Из нее споро выбрался Юдин и направился к нам.
- Сидит этот креднель на бережку, точно напротив Нелькиной дачи. Перед этим они по поселку крутились. Наверное, что-то вынюхали. Сейчас делаем так: Женьку грузим на заднее сидение. Рви с носилок брезент, жерди выкини подальше. Накроем его, так и проскочу. А ты, сержант, шуруй вверх. Обойдешь поселок с другой стороны, и прямо в правление давай. Там буду тебя ждать. Тебе ходу, самое большее, четверть часа. В шесть сорок семь жду. Если тебя не будет, объявляю общую тревогу.
Мы перенесли на руках опять начавшего постанывать Женьку, и укрыли его брезентом бывшей палатки. Я пошел в направлении, которое указал Юдин. Его «Нива» неспешно двинулась в поселок.
***
Если бы не все, происходящее сейчас со мной, я бы наслаждался этой прогулкой. Тропа вела между кустов шиповника, вокруг цвет брусничник и подснежники. Все это покрывала розовая пена багульника. Отчетливо пахло грибами, хотя был только май.
Тропа вывела меня на пустошь, насквозь мокрую от росы. Низ камуфляжных штанов мгновенно почернел. Но берцы с клапанами не пропускали влагу внутрь. Интересно, почему сейчас я обращаю внимание на такие мелочи? Наверное, это была защитная реакция сознания. То, что случилось в эти дни, для многих людей могло обернуться повреждением психики, или, тяжелым нервным срывом. Но только не для меня. Ведь я - привыкший не жить, а выживать, бомж. Другой бомж…
Держась кромки леса, я обогнул пустошь, и увидел крыши домов. Теперь надо было разыскать правление – вчера, в темноте, я не усвоил приметы, ведущие к ней. Потому пришлось порыскать по улочкам, пока взгляд не отметил густые заросли покрытых белым цветом деревьев. За ними стоят тот самый добротный дом. Дверь была открыта. На всякий случай я решил обойти дом по периметру. Но едва сделал бесшумный шаг влево, как услышал голос Юдина:
- Все нормально, сержант. Не надо лишних трат калорий.
- Женька где?
- В балке. Сейчас Валя швы обработает, антибиотиками обколет, Давление у него в норме, пульс частит, ну, и температура. Воды ты ему мало оставил. Чуть обезвоживание не случилось. Он же потел все время. А мы с тобой давай-ка порубаем.
Я даже не понял, что хочу есть. Вернее так: я понял, что есть совсем неохота, несмотря на все пройденные с «грузом 300» километры. Но Юдин расстарался. Жареные окорочка, овощи, крупно порезанное сало, молодой лучок уже были выставлены на стол в правлении.
- Там, за углом, умывальник на дереве. Мой руки, и - за стол.
- Неля как?
- Спит. Валя ей успокоительного дала. Ну и пусть спит.
Когда, отряхивая руки от воды, в которой плавали лепестки черемухи, я вернулся в дом, то увидел на столе еще и графин с какой-то желтоватой жидкостью.
- Много нам сейчас нельзя, но по сто грамм обозначим. Это моя фирменная. Ты не трезвенник у нас?
- Почти. Но сейчас не откажусь.
- Ну, еще бы. Давай, сержант. Без тостов, просто так. Рад тебя видеть. И рад, что ты не забыл то, чему я тебя учил.
Мы выпили. Это был домашний самогон, настоянный на чесноке, перце и сухариках. От него вспыхнул адский аппетит – это уходили остатки стресса. Первая часть боевого задания была выполнена.
- Давай, давай, заправляйся.
- Борисыч, у меня тоже тут есть кое – что.
- Ой, оставь. Еще пригодится. Ты мне лучше вот что расскажи – как тебя в бомжи –то потянуло. Вчера не до этого как-то было.
Расправившись с куриной ногой и парой огурцов, я рассказал командиру историю моего ухода. Я не стал касаться тонкостей и особенностей моих отношений с Аленой. Кстати, сейчас при мысли о ней меня даже передернуло. Я лишь обозначил схему действия прошлой жизни. И заверил, что в новом качестве чувствую себя распрекрасно.
- Да ни хера тут нет прекрасного – моментально возбудился Юдин – была у него и такая особенность.
- Ну хорошо. Пока силы есть, хотя тоже уже не мальчик, будешь шариться по пригородам. А потом что?
- А у меня нет никакого «потом», Борисыч. Я его сам отменил для себя. Все нормально. Виновных тут нет. Есть только я, и мое решение.
- Ну, это мы еще посмотрим. Сейчас-то все равно ты со мной.
Неслышно вошла невысокая худенькая женщина в платке и спортивном костюме.
- Вот, знакомьтесь. Это Валя моя, Валентина Петровна. А это Руслан. Боевой товарищ. Служили с ним.
- На юге? – с особой интонацией делаю ударения на слове «юг» спросила она.
- Там.
- Ох, мужики, мужики. Когда уже вы навоюетесь? До седых голов дожили, а все не можете наиграться.
- Нет, Валюша. Это не игра. Оно нам надо, если по хорошему-то? Эта жизнь наша, страна наша нам войну объявляет постоянно.
Очевидно, такие разговоры в семье Юдиных случались нередко. Я понял, почему он, несмотря на два боевых ордена, ушел в отставку только подполковником. И судя по всему, жил далеко не в полном достатке.
- С раненым вашем все в порядке. Сепсиса нет. Руслан, это ты его зашивал и обрабатывал?
- Я.
- Все правильно сделал. Только с корой ивы переборщил. На свежие раны ее не надо было сыпать. Она же дубит слизистую. А надо было дать ране самой затянуться. Воздух перекрыл, вот она и стала нарывать. Бедный мальчик. Его, наверное, родители ищут?
-Да, кстати, Руслан. – развернулся ко мне всем корпусом Юдин, а ты координаты его знаешь? Родителей там, родственников?
- Номер брата он мне дал. С Нелиного телефона звонили. Но аппарат был недоступен. Адрес его родителей я знаю. Но тут вот какое дело – его когда на базу везли, напоили, и все документы забрали. Так что в адрес пока соваться нельзя. Возможно, там уже сторожок поставили. Особенно, если менты в доле.
- Вот же урки с мыльного завода! Дожили, ебиху мать, - начал опять заводиться Борисыч. Но тут у него заработал телефон. Это звонил Гафаров.
- Да, слушаю, капитан. Нормально все. Больше происшествий не было. Что там наш задержанный? Поет? Даже так? Ну, ладно. Кто? Ох ть ж… ну хорошо. А во сколько? Понял. Давай, спасибо.
Юдин опять стал собран и стремителен.
- Валя! Со стола все убирай. И в бытовке все следы перевязки. Все-все. Руслан! Придется опять нам Женьку транспортировать. Так…тут у меня где-то ключ был… - командир полез в сейф.
– Ага, вот он, родной. Дача пустует тут одна. Приятеля моего. Он к сыну в Краснодар подался. Но продавать пока не хочет. Мало ли как там сложится. Человек наш, военный. Летчик. Туда мы Жеку и определим.
- Что случилось то?
- Да сейчас понаедут по поводу вчерашнего. Следаки – мудаки, эксперты. Дело–то серьезное. Вчерашнего урку почему-то чекисты забрали к себе махом. Ну, да хрен с ними. Отболтаюсь. А ты, сержант, с Женькой побудешь.
- А если следак меня будет искать? Я же свидетель! Как-то подозрительно выйдет – взял, и сорвался рано утром.
- Тоже верно. Значит, при мне будешь.
Женька даже немного порозовел. Он успел проглотить полчашки супа, и даже листал журнал «За рулем», валявшийся в бытовке. Он не удивился необходимости нового переезда. Он уже ничему не удивлялся.
Теперь Женька мог ехать полусидя. Дача у знакомого Юдина оказалась почти такой же, как у Нели – маленький домик с буржуйкой, и минимумом убранства. С моей помощью он выбрался с заднего сидения, и я уложил его на кровать.
- Сейчас Руслан тебе воды принесет, еду, и ведро. Закроешься и спи.
- Интересно, как там мои? – внезапно спросил Женька, и впервые в его голосе появились какие-то эмоции. - Не свалились бы на них эти гоблины…
- А и свалятся – ничего не сделают. Ты без вести пропавшим числишься, а быковать на людей в городе они не будут. В конце -концов, они обычные уголовники. Пусть и под крышей. Но им-то геморрой тоже не нужен. И есть у меня одна идея… ладно, потом скажу.
До приезда следственной группы я бегал туда-сюда, снабжая Женьку всем необходимым.
- Интересно, какое число сегодня? – опять внезапно спросил он.
Я этого не знал и сам.
- Середина мая, это точно. А так – я дни не считаю. Я же бомж. Зачем мне это знать?
- Женька улыбнулся.
- Никакой ты не бомж. Таких бомжей не бывает.
- Бывает, Жека. Я другой бомж. Все, лежи. Я тебя снаружи запру. Пожар тебе не грозит. Так что все нормально. Как менты уедут – приедем за тобой.
***
Группа прибыла, когда мы с Юдиным, прихлебывая чай с молодым земляничным листом, играли в шахматы. Я безнадежно сдавал уже третью партию. Впрочем, шахматы меня никогда не интересовали – я даже не понимал, как можно тратить энергию разума на решение абстрактных, оторванных от реальности задач? Но отказывать командиру в этом удовольствии не хотелось. Он меньше чем за сутки сделал для меня столько, сколько иные люди не сделали за много лет.
Серый УАЗ – «буханка» причалил к калитке ограды правления. Среди приехавших был и вчерашний старший лейтенант Гармаев. Сейчас он держался с подчеркнутой неприязнью.
- Сожительница ваша где? – первым делом спросил он.
- Старлей. Ты все еще не успокоился? – выступил вперед Юдин. Спит баба. Натерпелась вчера. Не столько из-за стрельбы этой, а из за тебя.
Гармаев промолчал. Потом отвел в сторону какого–то мужика в штатском сером костюме, и, указывая головой на меня, что–то сказал. Но тот отмахнулся от него. По всему было видно, что он хотел как можно быстрее закончит все формальности.
Прока следователь осматривал карабин, а потом опрашивал нас с Юдиным, Гармаев ходил по территории участка правления. У него был вид принюхивающейся собаки. Потом он так же въедливо двигался по дому. Наконец, Гармаев резко остановился возле меня, и внезапно и громко спросил:
- Выпивали сегодня?
- Выпивали – вместо меня ответил Юдин. – И что?
- А что за праздник?
- Юбилей граненого стакана. Что опять начинается то?
- С утра прямо… интересно просто.
-Да стресс снимали, товарищ старший лейтенант. Ночка-то, сами знаете, какая была.
- Это да, – понимающе кивнул Гармаев и зевнул. – Я сам не выспался из за вас. Ну что, показывайте место, где стрельба была.
Бывают в жизни моменты, когда у людей, занятых общим, и очень важным делом, одновременно возникает одна и та же мысль. Тогда достаточно даже не взгляда, а просто жеста или мимики, что бы понять друг друга. На войне это случается особенно часто. И это же самое произошло сейчас. Мы оба подумали о том, кто пасся сейчас напротив Нелиной дачи.
«Вот он – момент истины», – подумал я, и тут же мысленно посмеялся ненужности и высокопарности этой фразы.
Мы загрузились в «буханку», и отправились на берег. Юдин нарочно попросил остановить машину не у самого места происшествия. Отсюда человеку Борова нас не было видно.
- Значит так, - зычно и четко начал докладывать Юдин, словно стоял в кабинете командира части, – вот отсюда я вышел. Я обычно начинаю обход с того края. Он у нас самый проблемный. Прошел улицу за улицей, сделал замечание молодежи на даче под номером 118, что бы музыку убавили. Они нормально отреагировали, извинились. Выхожу с улицы, и иду по набережной.
И Юдин зашагал так, как шел вчера. Следак, Гармаев, и еще два полицейских гуськом пошли за ним. Я замыкал процессию. Гармаев постоянно на меня оглядывался.
- Вот тут я иду. Здесь уже обход заканчивается. И вот там, где человек сейчас сидит, кстати, это тоже какой-то чужой, не наш, вот там смотрю – в кустах тело лежит. И тут выступил я.
- Василь Борисович! А ведь он одет точно так же, как и вчерашний с пистолетом.
Полицейские переглянулись. Гармаев не смог скрыть злобной гримасы. Хотя он тут же напустил на себя полное равнодушие.
А следователь, и два его спутника прибавили шаг. Сидевший на корточках человек только сейчас заметил людей в форме, и полицейскую машину. Он вскочил и рванул в сторону леса.
- В машину, быстро! – скомандовал следак.
- Да мы там сядем, – начал было Гармаев. Но его никто уже не слушал.
- Я с вами – распорядился Юдин. – Я тут все места знаю!
- Садись, крикнул следователь, и прыгнул на переднее сидения. «Буханка» запрыгала вслед за беглецом.
Гармаев, и еще один человек, пожилой, в кожаном пиджаке, которого я заметил только сейчас, остались.
- Пойдемте, покажете, где вы драку видели, – сказал Гармаев.
- Драки я не видел. Я выбежал, когда Василь Борисыч этого человека уже под стволом держал.
Второй, он оказался экспертом, стал вдумчиво осматривать дорогу и кусты.
- Кто б еще подсказал. С какого места он стрелял… Зачем его отпустили?
Пока он пытался найти гильзы, Гармаев вполголоса спросил:
- А вы председателя давно знаете?
Я молниеносно просчитал все варианты ответа и решил, что сейчас лучше не врать.
- Знаю давно. Но то. что он здесь живет, узнал только вчера.
- А где вы с ним познакомились?
- В армии. Он командовал батальоном, в котором я служил.
- А вы в какой даче были? Вы извините, просто тут надо все мелочи выяснить. Там дело серьезное.
Я почувствовал, что после объезда группы, Гармаев стал каким-то более человечным. Он разговаривал уже без той холодной спеси.
- Я был вот в этой даче. Выскочил. Увидел всю эту возню, Юдин приказал нести веревку. Я принес. И мы его повели.
- А он сильно пьяный был?
- Сперва да. Шел. Суть не падал. Потом в себя пришел.
- А ничего такого не говорил вам? Может, угрожал?
Я решил идти ва-банк.
- Было такое. Угрожал. Говорил, что мы пожалеем, что не знаем, куда сунулись. Все в таком духе.
Гармаев внимательно слушал и кивал.
- Вы точно с ним раньше не виделись?
- Нет. Не видел.
- А с капитаном Гафаровым вы знакомы?
- Нет. Только вчера слышал, как ему Юдин звонил.
- Ясно.
Эксперт в это время вышел из кустов, отряхиваясь от росы. Солнце уже уверенно хозяйничало над поселком. Кусты казались осыпанными мелким стеклярусом.
- Нет ничего. Если бы были гильзы, то их или затоптали, или пацаны подобрали. Шли на рыбалку, и заметили.
- Можно вас на минуточку? – безукоризненно вежливо сказал вдруг Гармаев, и под локоть повел меня в сторону правления.
- У меня будет в вам просьба. Вот мой телефон – он протянул мне картонную серую карточку, - если вот такие люди еще тут появятся, вы лично мне сообщите. Не Гафарову, а мне.
- Я что-то не понимаю, причем тут …
- Подождите. Я не все сказал. Вчера вы задержали человека, который в розыске уже три года за тяжкое преступление. И он не один Есть и другие. А лично мне – это чтобы не было утечки. Я же не просто так – может, и я вам пригожусь. Ведь вы же фактически бомж – внезапно ударил они меня под дых. Морально, конечно. Но я не стал отрицать.
- А женщина ваша Нелли Сергеевна Павлова, учительница в средней школе – он назвал номер, - замужем за Павловым Леонидом Георгиевичем.
- Да я и не знаю, как ее мужа зовут. Мне он не мешает.
- Это я так, к слову. Вдруг проблемы возникнут. Вы звоните. Я помогу.
- Спасибо, конечно, товарищ старший лейтенант. Но это вряд ли.
- Мало ли как жизнь сложится… ну, мы договорились?
Наступил тот момент, когда тебе не оставляют выхода. Сейчас надо было четко поймать грань. На которой можно будет балансировать, пока вся эта ситуация не придет к логическому завершению.
- Хорошо.
- Да, и Юдину об этом разговоре лучше пока не говорить. Они с Гафаровым друзья. А кто сейчас может поручиться хоть за кого-нибудь?
- Я могу. За Юдина.
-Это понятно. Боевое братство, и все такое. А в нашей системе пока не все совершенно. Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю.
Разговаривая, мы добрались до правления, зашли в дом и расселись. Эксперт достал из своей сумки книжку, надел очки и стал читать. Гармаев смотрел в окно.
- Вообще хорошо тут у вас. Красиво.
- Это есть.
- Но не спокойно, да? – рассмеялся Гармаев, и по его улыбке, по смеху, я понял, что никаких гадостей или нехороших сюрпризов в себе этот человек не несет. Стало намного легче.
- На берег схожу, - вдруг сказал Гармаев и вышел. Я следом выглянул на веранду. И увидел, что он говорит по телефону.
Я смотрел на открывшийся после тумана противоположный берег реки, слушал, как притаившаяся в кустах горихвостка поет в кустах одну и ту же фразу, похожую на выражение «Зачем кричишь?». Потом я подумало о Неле. И вспомнил про ее письмо. Оно с вчерашней ночи хранилось у меня в нагрудном кармане. Я еще раз глянул в сторону Гармаева, но его на улице уже не было.
Листок чуть отсырел, и чернила немного поплыли. Жирно написанная в заглавном выражении «Дорогой мой» буква «Д» отпечаталась у меня на большом пальце. Я медлил. Надо ли мне знать, что сказала эта случайная, милая, но все равно чужая женщина?
Но это птичье, пропитанное росой, особенно спокойное после того, что нам пришлось сделать ночью и на рассвете утро закончилось. И закончилось она опять стрельбой. Стреляли в лесу…
Глава VIII
***
Длинный стол под навесом, устроенном из маскировочной сетки, не вместил всех, кто был гостем на этом празднике. Пришлось принести еще один – из здания правления. Казалось, что не было этих нереально - отчаянных дней, перепачканных кровью и грязью. Не было грани, отделявший устоявшийся быт обычных людей от условий военного времени. Теперь красный и благодушный после бани Юдин, вдохновенным полководцем отдавал команды наливать и выпивать. Он сидел во главе стола, как патриарх на пенсии.
На противоположном конце сидели мы с Нелей. Я думаю, что это подсуетилась жена Юдина, поставив для нас там два стула. И мы напоминали новобрачных на второй день деревенской свадьбы, когда уже не нужно и свадебное платье, и нелепый костюм жениха, купленный в райцентре. Наши плечи касались. Мы чувствовали тепло друг друга. Неля подкладывала мне в тарелку еду. Я подливал в ее бокал – широкий, с двумя золотистыми каемками, малиновую настойку, которую мы принесли с ее дачи. Казалось, вот-вот - и нам станут кричать «горько!».
О чем это я? Какой стол под навесом? Какая малиновая настойка? Какой бокал с каемками? Всего этого не было сейчас, и могло совсем не быть.
В лесу защелкали выстрелы. Сперва я различил несколько пистолетных. Потом стали гулко бумкать ружья. Я побежал к дороге, почти выхватив травмат, что дал мне Юдин. Но тут же увидел Гармаева, и оставил ствол в кармане. Гармаев напряженно, с каменным точеным лицом вслушивался в звуки идущего недалеко боя. Он, не глянув на меня, а только услышав мои шаги, скомандовал: – За мной!
И мы побежали.
Гармаев на бегу достал из кобуры пистолет. Это был не табельный «Макаров». Это был пистолет, каких я никогда не видел.
На какое-то время выстрелы стихли, и сменились на надсадные истеричные выкрики. Но они, отражаясь от сопок, не позволяли разделить их на слова. Потом опять началась стрельба.
- Карабин почему не взял? – крикнул Гармаев, оглянувшись. Он бежал легко, куда быстрее меня, бежал умело, и не сбивая дыхания.
- В сейфе он. Ключи у командира, - я уже прилично задыхался.
«Если выживу, надо начать бегать по утрам» - подумал я и опять мысленно рассмеялся, ужасаясь в то же время тому, что могу смеяться в такой момент. Впрочем, а что мне было терять? Быть может, исход боя, наконец, позволит мне закончить последний акт моей личной пьесы по всем законам драматургии, с чеховским выстрелившим ружьем.
Я вынул травмат. Гармаев сразу понял, что это не боевое оружие.
- Ладно. Сойдет. Хоть напугаешь кого. Рассредоточится! – опять жестко приказал он, и свернул к лесу.
Теперь мы бежали, огибая деревья, распихивая цепкие ветки багульника, и сосновой поросли. Гармаев на бегу достал телефон. Он махнул мне – ложись. Залег сам, и стал быстро говорить в трубку.
- Бурхан на связи. Нештатная ситуация. Нужен «закат». Объект «ферма». Я в квадрате 33-21. Ведем бой.
И опять бег между стволов и кустарника.
Обрушивая камни, со склона сопки на нас несся один из людей Борова – это я понял по его форме. Он скользил по хвое, и хватался одной рукой за деревья. Я заметил его испачканную сажей ладонь – столы сосен были покрыты гарью. В другой руке у него была «Сайга». Увидев нас, он упал, покатился вниз, зацепился за кусты, и прицелился. Я увидел дуло ружья, спокойное, как глазок двери в пустой квартире. Сейчас оттуда вылетит сгусток горячего металла, и занавес будет опущен. Но эта фраза, если быть честным, родилась потом. Сейчас я, с колющей болью в боку от сумасшедшего бега, тоже упал на живот, откатился за ствол толстой сосны, и дослал патрон в патронник, понимая безнадежность моего оружия против мощной «Сайги». А где же Гармаев?
А он уже, пригнувшись, почти слившись с землей, как горностай, ловко и извилисто поднимался по склону, заходя боевику в тыл.
Ухнул выстрел. Картечь туго ударила по дереву, за которым я прятался, сбила цветки багульника, и взрыхлила хвою. Опять запахло грибами. Мозг инстинктивно отдал команду, я сделал в строну боевика три выстрела – мне надо было отвлечь его от Гармаева, и перекатился за соседнее дерево. На мои выстрелы «Сайга» бухнула еще два раза. Потом я по звукам понял, что мой противник набивает магазин патронами. И тут услышал, как Гармаев совсем не громко, но с давящей страшной интонацией сказал:
- Ствол в сторону! Руку за голову. Стреляю на поражение. Работает ФСБ.
Я и до этого понял, что Гармаев никакой не мент. Но сейчас было не до логических цепочек. Боевик отбросил «Сайгу», закрыл затылок руками, и уткнулся лицом в мягкий оливковый мох. Гармаев потянул из кармана наручники, но тут боевик мгновенно перевернулся на спину, подсек ноги Гармаева, и они покатились дальше вниз по склону. Как всегда, я среагировал не сразу. Я какие-то секунды смотрел, как их тела сминают кусты и бьются о камни. И только потом побежал к ним.
Я давно растерял все навыки рукопашного боя. Да и никогда не был особым мастером в этом искусстве. Я не любил все, что было связано с причинением боли и увечий. Но сейчас здоровый мужик в камуфляже подмял под себя Гармаева, который был легче его килограмм на десять, и взял его шею с жесткий захват между предплечий Я подбежал, и выстрелил ему в спину. Он дернулся и обмяк. Гармаев выскользнул из–под него, достал наручники, и клацнул ими на запястьях.
- Смотри за ним. «Сайгу» подбери!
И он унесся легко и уверенно, словно не был только что в удушающем захвате.
Боевик не двигался. Я испугался, что пуля могла перебить позвонок. Но – нет, он зарычал, заерзал, заматерился. Из карманов куртки просыпались патроны. Я собрал их, взял «Сайгу» и набил магазин.
Выстрелы в лесу стали редкими. Кто-то продолжал истошно орать. Где-то за сопкой, явно на малой высоте прошел вертолет. Я прислонился спиной к сосне и засмеялся. Все заканчивалось. И на этот раз – заканчивалось хорошо. Очевидно, закон парности случаев в отношении меня не сработал. Да, и, правда, сколько можно посылать столь сложные задания одному, почти непричастному к этому миру человеку? Это я уже мысленно спросил кого-то, кто рисовал для меня самые проклятые линии судьбы, которые привели меня в мою уютную лесную могилу, и позволили стать ходячим мертвецом. Но теперь кровь бешено перекачивалась сердцем, слегка подташнивало, и перед глазами летали черные мушки. Я был жив. Более того – я хотел жить. Хотел, как никогда раньше.
***
В лесу все стихло. Еще слышались крики, но теперь они были уже не истеричные. Они несли в себе характер повелевающих указаний. Заурчали моторы. Краем левого глаза я уловил движение, перекатился на живот, и дослал патрон в патронник «Сайги». Но это был Гармаев. За ним шел красный и расхристанный Юдин.
- Отбой, Руслан. Свои – крикнул Гармаев. И по этой интонации, с которой он назвал мое имя, я еще раз отчетливо распознал что да – он свой.
Гармаев и Юдин подошли к вялившемся боевику.
- Живой?
- Живой. Но прилетело ему конкретно. Идти, наверное, не сможет.
- Не может – научим, - сказал Юдин. Они с Гармаевым поставили боевика на колени, потом помогли ему встать. Он кривлялся, поливал нас матом, и орал, что ему больно.
- Тихо, урка с мыльного завода! – рявкнул бульдогом Юдин. - Женьке тоже было больно, когда вы его насквозь прошили.
- Вот пидор. Выжил все-таки, – прорычал боевик, и получил под зад пинка от Гармаева. Гармаев тоже был возбужден. Его глаза светились, как у кочевника, идущего в набег.
- Что там было-то, Борисыч?
- Погнались за этим. Он в горку рванул, а тут на дороге – джипяра с Боровом. И с ним еще четверо. Умелые, гондоны. Видать, Боров их натаскал. Рассредоточились. Огонь открыли. Лейтеху цепануло одного в бедно. Хорошо, артерию не задели.
- Командир твой все и сделал – похвастался Гармаев, как будто Юдин был его командиром.
– Ствол у лейтенанта взял, и давай щелкать по ним, как по мишеням. Два двухсотых. Один трехсотый. Борова тепленьким взяли. Вон, едут!
Мы, волоча боевика под руки, спустились к дороге. По ней медленно ехала «буханка», а за ней джип, на котором днем раньше Боров приезжал ко мне. Сейчас он, и его подельники, живые и мертвые, были упакованы в брюхе «УАЗа».
- Да, мужики. Такую операцию вы мне чуть не сорвали. Но все хорошо, что хорошо кончается, - сказал Гармаев, отряхивая брюки. – Кстати, меня Чимит зовут, – и он пождал нам руки, - все равно спасибо вам. Официальные благодарности потом. Сейчас работы будет, как в сенокос!
Джипом управлял один из полицейских. На заднем сидении лежал раненый лейтенант. Его бедро было перетянуто ремнем от карабина, изъятого у бандитов.
В лесу опять пророкотала вертушка, и тут же у Гармаева зазвонил телефон.
- Да. Так точно. У вас как? Хорошо. Мы тоже выдвигаемся.
Повязанного Гармавым боевика тоже отправили в «буханку».
- Садимся, мужики – показал Чимит на трофейный джип.
Когда мы подъехали к правлению, там уже сверкали «люстрами» две неотложки.
- Раненых в госпиталь, к задержанным охрану, «двухсотых» в экспертизу, - распорядился Гармаев. – Я чуть позже на этом чудище доберусь.
В правлении изнывал от безделья эксперт. Он радостно уехал вместе с полицейскими.
- Пить хочу, - как-то по-детски сказал Чимит.
Юдин принес из вагончика бутылку минералки – ею мы поили Женьку.
- Ну, где ваш раненый?
- Вы и это знаете?
- Догадывался. Мы эту базу пасли два месяца. И тут ты – глянул на меня весело и сердито Гармаев, - нашел место для прогулок. – Ты все и спровоцировал. Собаки, кипиш, и один рванул. Мы думали, что его грохнули. Два дня тело искали. Параллельно с этими вот…
- Урками, - услужливо подсказал Юдин.
- Ну да. Урками. Они почти все в розыске. Сейчас там всех повязали. Сдались без сопротивления. Да куда им против спецназа? Вертушка прямо там десант высадила. Правда, доложили, парочка ушла. Да им тут некуда деться. Все оцеплено.
- В общем, мужики, всего рассказать не могу, – продолжил Гармаев, когда от души напился, опустошив всю бутылку – Женька выпил из нее совсем немного, - но дело было серьезное. И вот что, Василий Борисович. Этот ваш знакомый Гафаров – сука на самом деле. Он там в доле был. Хорошо, что я в отдел был внедрен. Я себя и вел вчера так, что бы никаких подозрений не было. По-хорошему надо было тебя – опять зыркнул он на меня, задержать на сутки. Но я так и подумал, что ты раненого прячешь. И Боров тоже знал это. Он тебя на раз расколол.
- Интересно, как?
- Он матерый! Когда-то лучшим опером был. Потом следаком. Ну, а потом в криминал ушел. Там такая цепочка, что лучше вам и не знать. Некоторых даже нам не достать. Я, кстати, не местный. Командирован из Бурятии. Ваши почти все не в курсе. Но сейчас, думаю, они все жопы прижмут. Ладно. Я поеду. Думаю, еще увидимся. Спасибо, мужики!
- Не, не. Чимит, так не пойдет. Вы, буряты, люди гостеприимные, но и мы тоже! Сейчас банька, обед и так далее.
- Не могу, товарищ подполковник. Сами понимаете – сейчас писанины будет на полдня. Да и допросить надо по горячему. Может, вечером? – вопросительно посмотрел он на нас.
- В любое время, старлей.
- Да не старлей я. Майор. Старлей – это прикрытие.
- Один хрен, в любое время. Ждем.
Гармаев попрощался с нами, и джип Борова уполз к дороге. Юдин вышел на веранду, и отчаянно - отдохновенно закурил.
- Вот же ж ебушки-воробушки. Руська, ну с тобой спокойно не помрешь. Встретились, называется, через тридцать лет.
- Виноват, товарищ подполковник. Исправлюсь.
- Горбатого…- и он замолчал, не став упоминать о могиле. О могилах сейчас не стоило говорить.
- Ну, поехали. Женьку заберем. Что ему там одному лежать?
***
Весь остаток этого непомерно длинного дня достоин отдельного сюжета. Он вместил в себя целую жизнь. Но мне хотелось прожить ее поскорее. Почему-то я очень хотел тишины и уединения. Всем своим издерганным сознанием я уже был там - в своей землянке, заваривал кашу, кипятил чай, и ждал ночи. Но до нее было очень далеко.
Женьку мы нашли спящим. Это уже был сон почти здорового человека. Мы разбудили его не сразу.
- Чего? Что? – забормотал он, еще не совсем открыв глазам.
- Все, сынок, – торжественно объявил ему Юдин, словно зачитывал приказ о поощрении. – Все кончилось. Базу это расхерачили, урок повязали, Борова тоже. Чекисты из Бурятии, оказывается. Пасли ее уже. А тут вот сержант влез. Как это только он один умеет.
- И чего? Я могу домой? – Женька побледнел, и руки у него мелко задрожали.
- Ну, сперва в больницу, а уж потом домой. Родителям твоим сообщат сегодня, что ты жив.
- Мужики… мужики… блин – и Женька заплакал. Мы не успокаивали его. Ему нужна была разрядка, чтобы не свалиться в штопор истерики.
- Ну, давай, сынок. Поехали к нам. Сегодня у нас переночуешь. А завтра я тебя сам отвезу. Сержант, ты сегодня у меня дневальный. На тебе баня. А я мяском займусь. А женщины наши всем прочим. День победы надо отметить.
- А какое сегодня число? – спросил Женька опять, как уже спрашивал меня раньше.
- Шестнадцатое мая. Все лето впереди – зачем-то добавил вторую фразу Юдин. Она несла для меня какой-то скрытый смысл.
Потом опять длиннющий день стал распадаться на фрагменты. Отоспавшаяся Неля встретила нас у правления. Она взяла меня за руки, и долго молча смотрела мне в лицо. Я вспомнил, что так и не прочел ее письмо. И понял, что не хочу этого делать.
- Так, потом налюбуетесь друг на друга, – Юдин уже расхаживал вокруг нас властным барином. Неля, ты Вале помоги там со столом. Руслан пусть баню топит. Женьку надо помыть аккуратно, а потом и мы попаримся. Ну а после – шашлычок – коньячок и все дела.
Я был рад простейшей и монотонной работе – колке дров, тасканию воды, растопке бани. Все это был мне привычно и понятно. Я знал, что все случившееся меня так просто не отпустит. Я так же ощущал, что сегодня мне предстоит еще несколько испытаний, и, возможно, какие-то я не выдержу. Нет. Я должен их выдержать. С момента, когда я нашел Женьку в лесу, во мне поселилась стойкая уверенность, что теперь уж точно я не свяжу свою жизнь ни с кем, и не войду опять в систему людского сообщества. Иначе следующие повороты судьбы могут стать трагичными еще не для одного человека. Я не имел права быть среди людей. Ведь я – бомж. Другой бомж.
Слух о недавнем бое прошуршал по поселку. К Юдину стали приходить люди – такие же крепкие умудренные мужики. Они не забрасывали его вопросами. Он, деловито препарируя куски мяса, и возясь с мангалом, сам коротко и точно изложил короткую историю последних событий.
- Вот так пришлось однополчанина встретить, - закончил он рассказ, больше похожий на донесение.
На участке что-то происходило. Приносили столы и стулья. Натягивали на столбы маскировочную сеть. Ее явно прихватил из части Юдин при демобилизации. Я тоже хотел разжиться такой полезной вещью. А, впрочем, зачем она мне в лесу?
Женщины стучали ножами в летней кухне. Там шипело, булькало и звякало. Неля постоянно бросала на меня взгляды, пытаясь понять – прочел ли я письмо? Я старался не смотреть в ее сторону.
Потом мы отвели Женьку в баню. Осторожно, чтобы не намочить повязку, помогли ему смыть с себя все, накопившееся на теле. Юдин выдал ему белье и спортивный костюм.
- Это сына моего. Он из него вырос, раздобрел в последнее время. А тебе как раз будет. Давай, иди чай попей, и полежи в бытовке. А потом будем обедать. Или ужинать. Уж не знаю, как получиться.
- Баня горячая? - подошла к мужу Валентина Петровна.
- Вполне. Но для нас с сержантом надо еще подкочегарить. Да, Руслан?
Я очень давно не испытывал чудно ощущения горячей воды и пара, и потому кивнул.
- Мужики, вы тогда нас с Нелей пропустите вперед. Мы быстренько! У нас почти все готово.
- Да без вопросов. Сержант, а ну-ка давай пока за мной.
Юдин ввел меня в свою дачу. Это было простое, прохладное, и пахнущее свежим деревом помещение. Вся мебель была сделана явно самим хозяином.
- Давай-ка пока по соточке? Моей, фирменной?
- Не хочу! – решительно сказал я, и, видя недоумение командира, спешно добавил – не хочу обижать вас отказом.
- Ох ты ж… урка с мыльного завода, захохотал он, - сейчас закусочку сообразим мою любимую. Редис подошел парниковый как раз вовремя. Смотри, как я люблю.
Юдин выбрал редиску, срезал с нее хвостик, разрезал ее пополам, и каждую половинку слегка смазал сливочным маслом. А потом чуть посолил сверху.
- Старинная русская закуска. Я у Куприна вычитал, в «Олесе». Давно еще. Попробовал – понравилось.
Мы выпили жгучей настойки. Редис с маслом и, правда, оказался очень вкусным. На миг я даже захотел тоже стать дачником, что бы в матерчатой белой кепке, и отвисших на коленях трикушках, целыми днями возиться на земле, наслаждаясь затем плодами своего труда. Но это желание улетело, как муха, спугнутая тенью качнувшейся ветки. Нет, все эти радости были не для меня. Ведь я – бомж.
А Юдин, словно поймав отлетевшую от меня мысль, спросил.
- Ну, и что ты дальше думаешь делать?
- А ничего. Вернусь в свою землянку. И буду жить, как жил. Как будто меня и нет. Видите, что получается, когда я выхожу к людям? Сплошная война.
- Да херня все это, – авторитетно сообщил Юдин, смачно хрустя редиской. – Молодой здоровый мужик. И баба тебе досталась вон какая.
- Да не досталась она мне. Так, просто знакомая.
- Ой, сержант! Не свисти батьке в пуп. Ты что, не видишь, как она на тебя смотрит?
- Она замужем.
- Да какой там муж! Видел я его тут пару раз. Ведро воды принести не может. Она же в тебе мужика почуяла настоящего. Знаешь такую поговорку: если счастье лезет в жопу, не отталкивай ногой…гм… – тут подполковник смутился, – ну, не в жопу, конечно. Это я так, по привычке. Да чего ты ржешь? Я серьезно говорю. Потом с работой – тут я тебе помогу. Я здесь и за председателя, и за сторожа. Давай ко мне в правление? Ставка есть, да брать некого. Или больные, или пьюшки, или денег мало. Ну да, зарплата не ахти. Ну, так хозяйство заведешь. Вон, занимай дом правления – никто слова не скажет. Прописку сделаем. И Нелька к тебе переберется. Что ей там в ее школе делать? Так, помаленьку, полегоньку и на ноги встанешь.
- Нет, Борисыч, - сказал я, накрыв ладонью стакан, куда Юдин собрался плеснуть еще настойки, – я уже стоял на ногах. И стоял высоко. Да уж очень больно потом падать. Я уже совершил посадку. И мне нормально.
- Ой, дурак! Ой, ебиху мать, дурак какой! Ну, я понимаю, был бы ты алкаш, ээк бывший, или неполноценный какой. Так и они как-то цепляются и устраиваются в жизни. А ты сам себе выкопал могилу, и ждешь того дня, когда уже не вылезешь оттуда.
- А это не самый худший вариант, Василь Борисыч. Никаких проблем и никому. А цепляться, суетиться - да ну его к лешему. Я не насекомое, что бы цепляться. Хватило мне в этой жизни всего, и по полной тарелке. Дай мне спокойно уйти сегодня.
- Ну, там видно будет.
Я и сам знал, что это был только первый соблазн. Его мне удалось преодолеть. Но хватит ли сил на преодоление следующих?
***
Из бани пришли розовые свежие женщины. Неля в халатике, с полотенцем на голове показалась мне сейчас очень хорошенькой, такой уютной и своей, что немедленно захотелось ее обнять. Это начинался второй соблазн. И я, избегая встречаться с ней глазами, поспешно вышел из-за стола.
- О, они уже тут причастились, – весело тараторила Валентина Петровна, - успеете еще посидеть. Вам же в парилку.
- Вот там-то мы все лишнее и выпарим.- пророкотал Юдин и стал собираться в баню. Мои вещи в рюкзаке были при мне – я принес его с Нелиной дачи.
Парился Юдин во весь размах душевного и физического здоровья. Работая на золотых приисках, я тоже любил задать жару покрепче. Но сейчас уже пару раз слетал с верхней полки.
- Ааааа… хорошо, ебушки - воробушки – рыча, блаженствовал командир, ворочаясь на полке, как ворочается морж на галечном пляже, подставляя глянцевые бока нищему северному солнцу. – Сынок, а пройдись-ка по мне еще разочек.
Потом он нахлестывал по мне веником. От жара кожа, казалось, сейчас лопнет. Но потом залп ледяной воды из колодца и все, пережитое ушло вместе с мыльной пеной в землю под досками банного пола.
Мы сидели в предбаннике, и пили минералку. Я отметил, что Юдин не так уж и раздобрел. Небольшой живот у него образовался, но он не портил его крепкой широкой фигуры. я был выше его на голову, но чем-то мы были похожи по комплекции. И у обоих на левом плече синели старые татуировки - оскаленные тигриные головы. Такие головы наколол когда-то весь наш батальон.
***
После бани Юдин отправился дальше священнодействовать над шашлыком – по его расчетам, мясо уже замариновалось. Я пошел навестить Женьку. Мне не хотелось пересекаться с Нелей, ждущей удобного момента для разговора. Но и Женька тоже словно поймал общий фон этого дня.
- Я вот все эти дни лежал, думал, - поднялся он повыше на подушке. – Меня когда эта пуля продырявила, я как заново родился. Вся дурь выскочила. Думаю – как я жил? Что творил? Не ценил же ничего. Жену измучил. Как скот последний себя вел. Но теперь все. Может, после всего, что было, она меня простит? А нет, так буду жить сам, как положено. Работу найду. Родителям помогать буду. Может, женюсь на ком-нибудь. Найти бы такую, как твоя Неля…
- Она не моя.
- Да ладно! Что я, не вижу, какими глазами она на тебя смотрит? Да и женщина какая! Сразу видно, что настоящая. Не истеричка.
- Жека, вот только ты еще не начинай, а? Я в себя не пришел пока. Мне не до этого.
- Я одно не пойму. Вот я кем был? Да синяком обычным. Ни дня без пива или водки. Ради этого и жил. А ты – непьющий же. У тебя в землянке вон сколько водки лежало. Да разве она залежалась бы у меня так? Здоровый, умный. Чего ты в бомжи-то подался? Уж кто из нас бомж – так это я.
- Нет, Жень. Ты просто немного свернул не туда. Сбился с линии судьбы (да когда же я перестану пользоваться этим выражением?).
- Тебя ждут дома. Ты знаешь, что тебе делать. А я… я просто ничего больше не хочу. У меня уже было все. Вообще все. И теперь мне больше ничего не надо. Хочу одного – существовать, как можно меньше принося другим людям проблем.
Женка помолчал. Ему было непонятно то, что я сказал.
- Все равно, по любому, ты теперь как брат мне. В любое время, звони, приходи. Все отдам. Всем помогу.
- Ладно тебе. Ты поправляйся, и живи, как решил. Дай бог, что бы все получилось.
- Нет, ты обещай, что ко мне придешь!
- Может, и приду.
Явился Юдин – гордый и сияющий.
- Жень. Ты как – с нами? Посидеть там, выпить?
- Ой, нет, с этим теперь на совсем завязано. Хватит, попил. Да и сидеть мне больно.
- Ну, тогда я тебе сюда шашлычка принесу. Да телевизор, что ли, поставлю? Скучно лежать-то?
- Нет, спасибо. Спать хочу все время.
- А вот это правильно. Спи. Сержант, а ты давай за мной!
***
И вот теперь уже на самом деле длинный стол под навесом, устроенном из маскировочной сетки, не вместил всех, кто был гостем на этом празднике. Только сейчас стало казаться, что не было этих нереально - отчаянных дней, перепачканных кровью и грязью. Сейчас четко пролегла грань, отделяющая устоявшийся быт обычных людей от условий военного времени. И дождавшийся этого момента, красный и благодушный Юдин, вдохновенным полководцем отдавал команды наливать и выпивать. Он сидел во главе стола, как патриарх на пенсии.
И мы с Нелей, действительно, сидели на противоположном конце стола, в его торце, как новобрачные. И она ухаживала за мной, а я подливал ей малиновую настойку.
- Друзья! – рыкнул командным баритоном Юдин, – вот сидят там двое, молодых, красивых. Одного из них я знаю тридцать с лишним лет. Вместе прошли такое, что и вспоминать не надо. А сегодня опять сошлись. Как там, под пулями. Знаете, друзья, мне радостно сейчас. Ведь это мой солдат. Мой сержант. Так вот, он как принял присягу, так и до сих пор ей верен. Хотя давно уже на гражданке. А что это значит? Что бывших военных не бывает А поскольку мы люди военные, то пьем за присутствующих здесь дам! Стоя!
Все послушно выпили настойку. Она, казалось, превращалась Юдиным из воды, то есть – и не думала заканчиваться. Потом все жевали поджаристое мясо.
- Нет, ну вы посмотрите, как они хорошо смотрится вместе! – начала осуществлять тактическую задачу жена Юдина. - Даже похожи чем-то. Вот бы пара получилась!
Я не увидел, но почувствовал, как теплеют Нелины шея и щеки. Она коротко, искоса взглянула на меня. Я ощутил этот взгляд виском, как дуновение ветра. Но не ответил на него. Внутри появились признаки усталости, при которой уснувшего человека можно запросто спутать с мертвецом.
«Не хватало, что бы начали кричать «горько» – подумал, я и стал соображать, что делать, если все-таки крикнут. Но никто не крикнул.
Стемнело. Юдин принес и укрепил под навесом галогенную лампу - переноску. Под ее неживым светом заплясала мошкара.
- Шееел казак на побывку домооой – затянул кто-то. И это обязательно должно было произойти. Пора было уходить. Я встал. Неля встала тоже. Что ж, придется испить и эту чашу, что бы вернуться в свое исходное состояние, сохранившимся и свободным.
Мы пошли вдоль по улочке. Черемуха уж вовсю покрывала землю. В сумерках казалось, что выпал первый снег. В дачах светились окна, доносился запах жареной картошки, слышались музыка, смех и детские крики. Песня про казака, который уже не дошел до дому весной, затихала сзади.
Мы вышли на берег. Ингода неслась, подчиняясь вращению Земли, к Тихому океану. На том берегу еле слышно стучал по рельсам поезд. Фары электровоза выхватывали из темно-синего мрака куски леса, возвращая ему на мгновения зеленый цвет. Я напряженно ждал главного вопроса от Нели.
- Ты прочел письмо? – конечно же спросила она.
«Три. Два. Один. Пора!»
- Нет, Неля. Не прочел.
- Не успел? Ну да, что столько всего было.
- Я бы успел. Но… я не хотел его читать. Вот. Возьми.
Неля не стала брать из моих рук сложенный листок. Она даже отшатнулась.
- Значит, на этом все?
- Прости. Я виноват. Но ты теперь сама убедилась, что происходит с теми, кто пересекается со мной в этой жизни. Я не имею права быть ни с кем.
- Прочти его! – пронзительно выкрикнула Неля. Прочти сейчас, пожалуйста!
- Я и так могу сказать, что там написано. И заранее говорю «нет». Ты хорошая. И я не хочу тебе врать. И, тем более, пользоваться тобой.
- А зачем же, - Неля заплакала, и мне еще сильнее захотелось в свою землянку, – зачем же ты так красиво говорил про все это... про лето, про осень? Зачем ты сделал так, что я стала надеяться?
- Затем, что бы ты не чувствовала никаких комплексов. Я говорил правду. Найдется не один человек, который захочет быть с тобой по- настоящему. Но он должен жить по законам твоего мира. Но не моего. Я не смогу уйти от себя. Зачем тебе это?
- Не прочтешь?
- Нет.
- Ну, так я сама скажу.
- Не надо.
- Надо! Я люблю тебя! Тебе этого мало?
Мысленно я уже шел к себе, в теплые сумерки, в кромешный мрак землянки.
- Неля. Когда любишь кого-то по-настоящему, то ведь желаешь ему добра? Так пожелай и мне добра. А это значит – дай мне остаться тем, кто я есть на самом деле. Я буду вспоминать о тебе всегда легко и хорошо.
- А как мне теперь жить? Зная, что ты совсем рядом в какой–то землянке? И не смея даже видеть тебя?
- Я понял. Я перекочую. Куда-нибудь подальше.
- Ну да, - вдруг совершенно спокойно сказала Неля. – А чего я хотела? Ты, и, правда, из другого мира. Ладно, прости. Я пойду.
Она ушла. Не к Юдину, к себе на дачу. Окно ее так и не засветилось. Я пошел к командиру, чтобы забрать свой рюкзак.
Оказывается, там уже сидел Гармаев. У ворот стояла серый «Форд». А на Юдине красовался легкий тонкий шарф небесного цвета – знак особого уважения у бурят.
- О! Наконец-то! – обрадовался Гармаев, и даже подскочил ко мне, – с тобой–то я еще не выпил.
Мы выпили втроем – Гармаев, Юдин и я.
- Ну что, Руслан! Я тебя поздравляю! – сказал уже разморенный, и. казалось, обнимающий весь мир, Юдин. – Нам с тобой награды светят.
- Есть мнение у генерала, – сказал уже серьезный Гармаев, - представить вас к медали ордена «За заслуги перед отечеством».
- Спасибо, – сказал я, – но это лишнее.
Гармаев нахмурился.
- Государственная награда не может быть лишней.
- Я не о том. Я ничего не сделал. Все это – просто дурацкое стечение обстоятельств.
- Ладно. Это не тебе решать. Все равно вызовут. Тебя искать у женщины твоей?
- Майор – сказал я, уже почти не сопротивляясь смертельной усталости. – она не моя женщина. И меня искать не надо. Ну, разве только дать показания. Так я живу тут, недалеко. В землянке.
- Не понял - продолжал хмуриться Гармаев.
- Я бомж. Обычный бомж. Нет у меня ничего – ни дома, ни работы. Живу, как все бомжи, металлом, да случайными подработками.
- Смеешься? – уставил на меня Гармаев пытливые раскосые глаза.
- Нет, майор. И сейчас я хочу забрать свои вещи, и пойти к себе. Я очень устал.
- Сержант – забурлил Юдин, - не дури. Все же хорошо идет. Все, как по нотам.
- Простите, Борисыч. Я свои ноты давно сыграл. Осталась кода. Не держи зла. Я давно все решил.
Гармаев и Юдин молча смотрели, как я нацепил рюкзак, и прошел мимо них. Они даже не успели со мной попрощаться. Или не захотели? Впрочем, какая разница. Кто я им? Я бомж.
Никогда я еще не возвращался в свою землянку с таким чувствами. Я был опустошен изнутри полностью. По дороге передвигалось лишь тело человека, имеющее только органы чувств. Ноги отмеривали привычный маршрут, глаза следили за дорогой, уши ловили окружающее звуки. А внутри были кромешная тишина. Точно такая же, какая стояла сейчас в землянке. И я ее не нарушу. Я и, правда, очень устал.
И, отмерив шагами весь обратный путь, я уснул еще раньше, чем упал на нары.
***
По утрам надо мной пролетают самолеты. Они идут вереницей, как весенние птицы. Я научился по ним отмерять время, до которого мне, если честно, нет никакого дела. Несколько часов мертвого сна, в привычной темноте и тишине, вернули меня в этот мир прежним существом. Я осматриваю и оцениваю запасы, и понимаю, что придется выбираться в город. Продуктов почти не осталось.
Я кипячу на костерке воду, завариваю оставшиеся несколько ложек «Геркулеса», потом делаю чай из листьев земляники и малины – настоящий чай тоже закончился. Впереди длинная дорога в город, на развалины, к тайнику с металлом, затем в кафе к Далеру, и потом - домой. Все возвращается на свою колею. Так почему же вдруг стало так мерзко и тоскливо на душе? Почему я не готовлю рюкзак, и не переодеваюсь в городскую одежду? Почему мне хочется вернуться на нары, и лежать там до тех пор, пока тьма и тишина не поглотит меня – теперь уже насовсем? Нет, в этих местах покоя мне уже не будет. Придется искать новую точку для обустройства дальнейшего существования.
От этой мысли вроде стало легче. Ничего, пару дней можно поголодать. Тем более, вчера меня накормили, как не кормили уже давно. Остается решить, куда двигаться? А впрочем, ноги сами укажут путь. Я выношу из землянки все свое имущество, и раскладываю его на хвое. Жалко бросать печку – я столько сил потратил на ее сооружение. Но трубу я утащу с собой.
Теперь мне жалко еще и оставленного в машине у Юдина куска брезента. Сейчас я не представляю, как мне упаковать все вещи. И на решение этой задачи уходит все утро – от первого и до последнего самолета.
Я распрямляюсь, потираю поясницу и неподвижно стою, глядя в сторону распадка. В нескольких метрах от меня стоит, и так же неподвижно смотрит на меня Неля. Дальше, за кустами, угадывается смущенная фигура Юдина. Немая сцена заканчивает всю эту затянувшуюся историю…
Конец