I
На Яузе
Стояла весна. Был самый конец мая. В этом году она выдалась, хотя и с дождями, а может, благодаря им, необыкновенно пышная. Еще не утихло белое кипение черемух, яблонь, вишен, слив и груш во фруктовых садах по берегам Москвы-реки и Яузы, а уже радовала нежно-махровыми цветами сирень. Да и прочая зелень была еще по-майски яркой, но уже по-летнему густой и тенистой.
Молодой дворянский сын Павел Ртищев размашисто шагал вдоль по берегу Яузы, направляясь в Немецкую слободу, или как в народе говорили, на Кукуй. Погода стояла уже почти летняя, и матушка собиралась в Подмосковную, куда Ртищевы всегда перебирались на лето. Павел был высок ростом и атлетически сложен, а его острый и внимательный взгляд серых глаз выдавал человека умного и пытливого. Отцовская шпага побрякивала о край ботфорта, добавляя уверенности. Павел только что вернулся из Голландии, где проходил обучение морскому делу и кораблестроению на верфи в Заандаме у арматора, герра Йенса Мэдсена. Сейчас все это вспоминалось с улыбкой, но несладко пришлось герру Паулю, как звали его местные, поначалу. Голландский язык сложный и хорошо, что Павлу помогал выученный с самого детства немецкий, но это далеко не одно и то же. Прибыв в страну, без языка и знания морского дела, Ртищев объяснялся языком жестов и полуслов, но уже месяца через два способный к языкам и общительный молодой человек начал все больше осваиваться, а к концу года мог уже довольно бегло говорить по-голландски и со словарем разбирал все детали морских судов. К тому же он и сам завел себе такую книжицу, купленную в местной лавке, разграфил ее на две стороны и записывал в нее все новые слова с их значениями, в основном старался писать все по корабельному делу, справедливо полагая, что разговорные слова он запомнит и так. Пришлось вдоволь побегать по шканцам подмастерьем и научиться многому, взяв в руки рубанок и проходя по бимсу с одного строящегося корабля на другой, прямо над водой на высоте метров этак трех, а вечерами Павел сидел в чертежной мастерской,где на столах были разложены чертежи остовов огромных фрегатов и каравелл, и нужно было вникать во всю эту геометрию с вычислениями пополам, да, было, что вспомнить... Однако, науку он все же "превозмог" и теперь считался во-первых шкипером, во вторых судоводителем, а в-третьих (и в главных!) неплохим корабельным мастером. Но, сейчас он думал не об этом, шагая по заросшему лопухами и осокой тихому и тенистому речному берегу, настроение его было бодрым, он даже насвистывал что-то себе под нос, время от времени носком сапога сшибая подвернушуюся под ногу крапиву или осот. Он торопился, путь был неблизкий, сегодня он должен быть представлен дальнему родственнику его нареченной Лизхен или Лизаньки Анфимовой, всемогущему Якову Вилимовичу Брюсу, тут кто хошь заволнуется. Лизхен была очень дальней родственницей Якова Вилимовича, даже, не его самого, а его жены, то есть родственницей не по крови, а по родственным связям. Маргарита фон Майнтефель - супруга Якова Виллимовича была прибалтийского рода, теперь в России она звалась тетушкой Марфой Андреевной и говорила с легким прибалтийским акцентом. Однако, она имела родню в России и племянницу Лизу, дочь своей покойной сестры. Лизанька была сиротой и воспитывалась в семье Брюсов. Брюсы часто называли дочерей Маргаритами (как вариант - Марджори) или Елизаветами (Элизабет, Изабелла). Так, что и Лиза, как бы попадала тут в продолжающуюся с древних времен линию. Хотя, скорее всего - просто так совпало.) Собственные дети умерли у Брюсов во младенчестве, поэтому Лизу любили как родную. Род самого Ртищева был довольно старым, но небогатым к этому времени, однако сироте-воспитаннице особенно перебирать женихов не приходилось, да к тому же Павел был на хорошем счету при дворе, с достоинством пройдя все экзамены самого государя, что тот устраивал, прибывшим "волонтерам" из Голландии, а с Лизой их связывали самые нежные романтические отношения, так что молодой человек был почти уверен в том, что не получит отказа.
Бойкий Ртищев сам попросил представить его очаровательной девушке на ассамблее, как тогда звали первые балы, заведенные Петром Алексеевичем по приезде из Европы. А потом уж не раз они встречались повсюду, порой и договариваясь посредством записочек об этих "случайных" встречах. Но самомУ важному и влиятельному опекуну Павел представлен пока не был. На Москве о Якове Виллимовиче ходила слава колдуна и чернокнижника, но молодой позитивист Ртищев не обращал внимания на эти, как ему самому нравилось говорить, "бабьи сплетни". Сподвижник и ближайший друг государя, герой Полтавы и многих других баталий шведской войны, математик, астроном, ученый и прочая, и прочая, Брюс вызывал у него только уважение и некоторый трепет. Сегодня он собирался просить у него руки Лизы. за тем и шел
. Не засылая сватов по-старинке, как было принято на Москве, а представившись сам и попросив руки, по европейскому обычаю.
В этом месте между заросшим лопухами и осокой берегом вилась узкая, но хорошо протоптанная тропинка. У воды было устроено что-то вроде длинных уходящих в глубину мостков. "Полоскать белье" - догадался Ртищев. И точно: на мостках стояла большая бельевая корзина и старуха била по воде чем-то беленым. В этот момент она, взглянув на Павла, чуть ослабила руку, и вода, подхватив вещь, начала быстро уносить ее вниз по течению. "Ах, ти, Оспади! - заголосила бабка. Павел ловко подскочил к берегу, ступил в воду - высокие, выше колена, ботфорты позволяли и успел схватить уже начавшую уходить под воду не то простыню, не то, что еще. "Ох, спасибо, милок, ох спасибо! - зашлась в благодарностях старуха.
"Благодарствуйте, бабушка, - улыбнулся Ртищев - и держите вашу беглянку! - прибавил он, укладывая в корзину пойманную простынь. Бабка всплеснула руками: Ох, сынок, спасибо тебе, не мое ведь, господское, дорогое, упустишь - потом что делать? А сама б я не поймала уже!" - "Осторожнее на стремнинах, бабушка! - опять улыбнулся молодой человек - да держите крепче! - "А ведь я знаю, куда ты идешь - помолчав промолвила старушка, хитро щуря подслеповатые глаза, вся она была в лучиках расходящихся по всему лицу мелких морщинок. " И не ходить бы тебе туда, сударь!" - "Почему это? - удивился Ртищев - "Да так, - старушка помолчала. "Ну да ладно, ты мне помог, и я тебе помогу, на-ка вот - она протянула ему небольшую вроде как ладанку - здесь, продолжала старушка травка одна, ну... я собираю, - она пожевала губами - ты, если совсем будешь понимать, что плохо, так ты ее съешь! - "Странно - пробормотал Павел - почему плохо, что плохо? - Да..., так... - старуха опять пожевала губами - возьми, говорю! - уже почти сердито прибавила она - Ладно, - Павел почему-то почувствовал, что нужно подчиниться - пусть будет, - сказал он и сунв ладанку в карман добавил: Ну, прощай бабушка! - и зашагал дальше. "Прощай-прощай, соколик! - бабка подслеповато задумчиво смотрела ему вслед.
***
II
Лизхен
В доме Якова Виллимовича было принято довольно свободное, европейское обращение, а Лизхен даже был выделен маленький коттедж в саду, очень простой и милый, но зато - отдельный и свой. Так как Ртищев был уже представлен тетушке Марфе Андреевне, то лакей свободно пропустил его в сад, где он прошел по дорожке меж двух прелестных прудов с птичниками к стоявшему в глубине зелени домику. Дом Лизхен был внутри не менее уютен, чем снаружи: побеленный и отделанный на голландский манер внутри дубовыми панелями, он отапливался не печами, а каминами с открытым огнем, а помимо спальни и жилых комнат в доме имелся кабинет с картами и огромным глобусом, ведь Лиза получила блестящее по тем временам образование: голландский она знала не хуже самого Ртищева и порой, общалась на нем с гостями Якова Виллимовича и училась разным наукам, даже математике и географии.
Когда Павел вошел, Лизхен сидела у окна за пяльцами, чуть склонив вниз голову. Главной страстью Лизы были не науки с языками, а рисование. Лизхен необыкновенно хорошо рисовала с самого детства. Никто не учил ее специально, она сама с малых лет брала уголь, лист бумаги попроще, и рисовала то птичку на ветке, то кошку, свернувшуюся клубком у печи, а позже и лица крепостных или дворовых, лакеев, горничных - да так ловко и похоже, что те диву
давались. Она также быстро научилась прелестно вышивать по шелку и расписывать ткани. Дядюшка, видя ее способности, выписал ей несколько книг по росписи тканей вручную. Все в ее доме: шторы, покрывала, пелерины - было расписано или вышито ею самой. Она и сейчас, сидя у окна, в домашнем платье и с накинутой на по-дестки хрупкие плечи косынкой, старательно что-то вышивала на шелковом куске ткани, растянутым на пяльцах перед ней, легкие светлые волосы были собраны в высокую прическу, а на затылке нежно выбивались несколько вьющихся прядок. Она повернулась, милые, всегда будто чуть смеющиеся серые глаза, с легкой, едва уловимой косинкой, а на щеке родинка, или, как теперь говорили, мушка - с гречишное зернышко и такая же по форме. Тогда как раз была мода на мушки: свои или искусственные, злые языки утверждали, что они были придуманы в Лондоне герцогиней Нью Кассль, чтобы скрыть под ними следы от оспы, и был даже тайный язык - что какая означает, в голландском справочнике по языку мушек, как Павел почему-то сейчас вспомнил - такая называлась - "роковая тайна".
Лиза быстро поднялась ему навстречу: Ты напугал меня! - и весело улыбнулась, она не могла долго сердиться или быть хмурой, казалось все в ней живет и поет , как весенние проталины на солнце. - Ну, что пойдешь сегодня представляться дядюшке? - Так вроде же решено уже - улыбнулся юноша. Лиза показала на пяльца с шелковым платком с вышиваемыми по нему яркими райскими птицами - Это я тебе вышила! - Лизхен сняла с пяльцев и протянула платок. - Вот, спасибо, душа моя! - Ртищев был тронут, он не ожидал, что платок предназначался именно ему.
- Только, прошу тебя, пожалуйста, постарайся ничему там не удивляться сегодня! - попросила Лизхен, поправляя прическу.
- Чему не удивляться? - улыбнулся Павел - пышности хором? - сами -то они жили с матушкой в весьма скромном доме на Остоженке, отец погиб на той самой шведской войне.
- Да нет, - немного замялась Лизхен - пышность не то, - ну, впрочем, ладно, там увидишь - и глаза ее снова озорно блеснули.
Когда они подходили к большому дому над Москвой уже стоял закат, розовым нежным светом позолотивший маковки и купола московских соборов. В доме зажигали свечи, когда молодые люди вошли.
***
III
Пасьянс у Брюса
Тетушка Марфа встречала их прямо на пороге. - А вот и ты, батюшка мой! - обратилась она к Ртищеву, Павел Петрович! Ну, входите. Мой хозяин уже ждет вас!. Пройдя через анфиладу залов с зеркалами, они очутились в гостиной, освещенной светом нескольких канделябров, висевших по стенам. Хозяин поднялся им навстречу. Это был высокий человек в пышном белом завитом парике, опускавшемся ниже плеч, в нарядном золотистом камзоле и с правильными чертами лица. Он быстро взглянул на Павла и приветствовал его по-голландски, Ртищев быстро ответил положенным ответным приветствием. - Вот как - улыбнулся Брюс, похвально, сударь, похвально - он широким жестом указал ему на стул за столом против себя.
-Садитесь, садитесь - подхватила и Марфа Андреевна - у нас тут запросто, без церемоний. Слуги ставили на стол вино и яства. Брюс приветливо болтал с Павлом и наливал ему в бокал какого-то игристого вина. Они повели речь о новых верфях и строящихся на них новых судах для государя. - Россия вошла в клуб держав - держательниц крупного флота и то для нас важно и приятно - говорил Брюс чуть улыбаясь уголками губ. Павел все хотел как-то свернуть разговор к цели своего визита, но все никак не получалось. В зале становилось жарко от горящих свечей и зажженного камина. Хозяин подливал ему вина, и у него начинала кружиться голова. Он смотрел то на улыбающуюся милую свою Лизхен или Лиззи, как на шотландский манер также звали ее дома, то на тетушку Марфу Андреевну, то на самого Якова Вилимовича. И в какой-то момент он почувствовал, что начинает терять нить беседы. "Неужели, я так много выпил? - с ужасом подумал он про себя - да, нет, быть того не может. Мы выпили совсем немного, ну, может, бокала по два да и то...- но в голове почему-то шумело, а в глазах все плыло. И он не заметил сам, как оказался в маленькой комнате хозяина, где тот за ломберным столом раскладывал огромный пасьянс. Когда он раскладывал карты, то под его пальцами будто вспыхивал и тут же гас маленький, но яркий язычок пламени. "Что за чертовщина? - подумал Ртищев - и куда делась Лизхен? - недоумевал он. Глаза будто затмевала какая-то пелена. холодный пот вдруг выступил у него на лбу. И тут он с ужасом заметил, что под руками Брюса карты будто оживали: у них начинали поворачиваться головы , двигались глаза и губы, они даже будто говорили что-то! Взгляд его привлекла к себе бубновая дама, и вдруг он понял, что это Лизхен, его милая веселая Лизхен, смотрела на него с карты своим смеющимся, чуть косящим взглядом. Он впился в нее глазами. И вдруг увидел, как карточная Лизхен беспомощно заломила руки и заплакала, - Павлуша... здесь так жарко! - произнесла она печально, - помоги мне! - Милая, я спасу тебя, пробормотал Павел и провалился в тяжелой, больше похожий на забытье сон.
***
IV
Метаморфозусы
когда он проснулся страшно болела голова. "Все же не надо было пить столько этого странного вина - подумал про себя Павел - и перед будущими родственниками неудобно и потом - приснится же такое! - никакого пасьянса уже не было, за ломберным столом тоже никого. Да и был ли там кто-то? Похоже, все это просто привиделось Павлуше. Он встал и прошел в гостиную. "Давайте-ка, сударь, выпьем с вами по чашечке горячего шоколаду - модное нынче в Европе лакомство, да и в голове от него прояснится - улыбнулся Брюс, отечески похлопав его по плечу. - Я ведь уже догадался зачем вы пришли, да-да, для меня это давно не секрет - прибавил он - и препятствий вам тут чинить я не намерен, - Спасибо! Как великодушно с вашей стороны! - воскликнул Павел Петрович. - Да, продолжал Брюс, - вы вполне неплохая партия для Лизхен. Умный и деятельный, хорошо образованный молодой человек. Что недостает - заработаете сами. Снова улыбнулся Яков Вилимович. - Тем более. что время нынешнее, как никогда способствует умным и деятельным молодым людям. Так что - совет да любовь, дети, - совсем уже по-русски закончил он. В комнату в светлом платье вошла Лизхен и стала подавать чашечки с темным шоколадом внутри. Девушка была в домашнем чепце на светлых волосах и Павел сначала не видел ее лица, но когда она склонилась над его чашкой, наливая тягучий шоколад из кофейника, Павел вдруг с ужасом заметил, что той самой родинки на щеке, размером с гречишное зернышко и по форме его же напоминающей - у Лизхен нет! - Лизонька! - воскликнул Павел, - - А с чего вы решили, что это Лиззи? - сухо спросил Брюс - это не Лиззи да и вообще - она не человек вовсе! - раздался смех, будто отдававшийся от стен комнаты. Это было уже слишком даже для такого стойкого молодого человека, каким был Павел. И тут что-то будто острое. ткнуло его в грудь под рубахой - "Ладанка! - с неожиданной для самого себя радостью вспомнил Ртищев. Он быстро поднялся и не прощаясь пошел к выходу. На ходу он высыпал сухую траву в ладонь, а потом себе в рот и быстро прожевав кое-как, проглотил. В глазах пошли красно-черные круги - Ах, ты ж, бабка! - подумал Павел, - но тут круги прошли - голова снова стала ясной и легкой, а зрение резким, он выскочил из дома. И вдруг с ужасом увидел, что из окошка на первом этаже домика Лизы вырывалось пламя, он побежал к дому. Вышибив дверь ударом ноги он закашлялся от удушливого дыма. - Черт побери, где же все слуги?!Куда все подевались?! - успел на бегу подумать он, он вбежал в комнату Лизхен - девушка без чувств лежала на кровати. Схватив ее на руки, Павел отправился быстрее обратно, когда он начал спускаться по лестнице за них рухнула какая-то балка, если бы он чуть опоздал - Лизхен бы погибла в огне пожара. Он быстро выскочил со своей ценной ношей на улицу. Там он открыл Лизе рот и всыпал отстатки содержимого ладанки, она застонала и повернула голову набок. На дорожке сада стояла вчерашняя старуха и манила Павла рукой: Иди сюда, сюда милок - Павел пошел по дорожке, там сидел извозчик на козлах и будто только и дожидался Павла. - Садись, садись милый - подтолкнула его старуха и назвала Борг весть каким образом ей известный московский адрес Павла.
V Водители фрегатов
Павел очнулся в маменькином доме. Рядом в изголовье его постели сидели его милая, улыбающаяся как раньше Лизхен. Даже платье на ней было тоже самое: белое домашнее. Наконец-то ты очнулся! Милый - сказала Лизхен и провела ладошкой ему по щеке. - Долго я спал? - спросил Павел - Двое суток! - ответила Лизхен мы уж с маменькой не знали, что и думать... А у нас грустное известие - вмиг запечалилась Лизхен - дядюшки не стало. - Как?! - воскликнул Павел и вскочил с постели - Тише, тише, Лизхен остановила его жестом - что ж ты так растревожился. сударь мой? - да вот - поехал в свою подмосковную - Глинки. там ему стало плохо, ну и... откачать не смогли. не успели... Да только... - Что только? Встрепенулся Ртищев - говори уж, я понял. что все непросто с дядюшкой твоим. - Да и то - сказала Лизхен - дядюшка он мне ведь не по крови - а поговаривают будто знал он секреты и жизни и смерти и сам он мне рассказал, что изобрел воду живую и мертвую, так вот он хотел испробовать действие той и той, да только тетушка, увидев его мертвым так закричала, запричитала и заплакала, что лакея не пустила в двери, а живой -то водой надо вслед за мертвой сразу. только сразу раны смочить - все как с сказке - грустно улыбнулась Лизхен - ну вот и... не успели... - она помолчала. - Не знаю правда - нет ли, да только так мне сказывала моя няня Кузьминишна, которая сама в это время в Глинках была. А зачем ей врать? Я ей верю.
Эпилог
Ветер трепал светлые кудри Лизхен и концы шали, завязанной узлом на ее стройной талии, Павел придерживал рукой, то и дело норовящую слететь треуголку. Оба они стояли у борта фрегата "Отважный". "Отважный" был уже подо всеми парусами и готовился вот-вот отвалить от берега. Сейчас они отправятся в кругосветное путешествие к открытию новых земель и проложению на картах новых береговых линий, до которых так охоч был их государь Петр Алексеевич! Немало предстоит им еще штормов и испытаний, но они молоды, счастливы и преодолеют их все, а пока - они хотят оставить все прошлое позади и с надеждой смотрят вперед в клубящиеся за бортом и неведомые пока воды океана.